Годы прошу Ивана Кузнецова поговорить о его стихах публично, а он и теперь уверен, что как поэт "интереса не представляет". Научное исследование поднять я сейчас не берусь, но попытка привлечь рассеянное внимание Последнего Читателя к философской поэзии Кузнецова - небезосновательна точно.
1. Тема Москвы.
"Сквозь бутыли церквей, на примятые вафли фасадов" падал совсем не восторженный взгляд поэта испокон жизни, - не зря он "боится" Москвы в одном из стихотворений, пронзительно видя насквозь:
Я смертельно устал воскресать. Но опять - ещё солнце не склонится -
Крест взлетит над столицей на новеньких алых гвоздях.
Нелубочный Иван Кузнецов преображается в тени вечной славы казненных.
"Я родом из третьего поколения москвичей - москвичей советских корней...
семья была связана близкими родственными отношениями со вполне интересными людьми: Петром Кропоткиным, Анатолием Кторовым, Павлом Кориным, Вадимом Гиппенрейтером...". В "Попытке родословной" это выглядит так:
Я - город. Мои улицы - тупики,
Конец, как всегда, начало.
На берегах разделившей меня реки
Серое вещество прозывается москвичами
По традиции, вопреки...
Но автор сказал и вот так:
От события встречи к расстоянию скуки
Фонари, черноусые всадники,
Умыкают ветрами сплетённые руки
В подмосковные палисадники.
Обстоятельства времени, места, ...среды
Принимают случайные формы предмета,
И уже не увидишь следов впереди,
В ожиданьи судьбы заслонившись от света.
А если рамки темы раздвинуть и не экономить на строчках, то вот - для знакомства - один карманный
Подмосковный зимний день
"Ты вернулся сюда, так глотай поскорей..."
О.Мандельштам
Не спеши дышать морозным воздухом
Черно-белой северной зимы -
Серые пологие холмы
Мягкой тенью горизонта с облаком
Не разъединяются. Шумы,
Не родившись, затихают в войлоке
Предвечерней мягкой тишины.
За спиною, из лесной стены
Нас толкают две лыжни, проложенных
Нашей жизнью. Чистой белизны
Перед нами лист лежит разложенный,
Ожидая, что предпримем мы.
Постоим немножечко. Сравним
То, что делать было нам положено
С тем, что мы бездумно совершим
Нужное сменяв на невозможное
Следуя велению души.
Нет назад пути. Запорошил
То, что мы прошли, неосторожный
Новый снег. Как будто предложил
Поискать дороги неисхоженной
Посреди поднадоевших троп
С тупиковым окончаньем "Стоп",
Каждому созданию положенным
Ласковой рукою смерти в гроб.
Так постой немного, завороженный
Простотою северных полей.
Мы пойдём дорогою своей -
Может, мы найдём ее, нехоженную,
Без таблички роковой на ней.
(ноябрь 1999 года).
Понятие родины сужается в творчестве И.Кузнецова до размеров звезды над столицей:
У мечтателей нету родины. Не кончается время за
Фатоватым арбатским двориком и сугробами - в рост - зимой...
Рядом с крошечной жёлтой звездочкой тихо кружится домик мой.
И на близкий вопрос отвечает поэт в интервью Самиздата: "Пожалуй, стихи - это счисление пути по созвездиям". Кто-то слышит в этом кокетство?.. - Если бы! Но ничуть ни бывало. О виртуальных друзьях судим мы... как о книге? Так один мой товарищ-философ отзывается о Кузнецове: мощнейшая личность. А другой, коллега Ивана вдвойне - как поэт и как тренер - вспоминает, что в начале 70-х Кузнецов был не просто значимой фигурой, но горнолыжником "много сильней самого и окружающих физиков".
На друзей всегда мне везло - одаренных и мудрых, - но никогда я нигде не читала ни прозу сильней-необычней, чем простой постинг Ивана; ни людей такого масштаба до сих пор не встречала.
Лариса, Жизнь - барышня замкнутая донельзя, её не раcтормошишь. А и незачем, наверно, её обманывать, пока другая барышня подглядывает в щёлку, прикидывая, что она скажет при встрече.
- 52, 7, квадратный корень из минус пятнадцати - принялся считать он. - Торопишься, торопишься, куда так торопишься? - шевелились насилованные ожиданием телефонные провода за портьерой. - Рациональное обьяснение - уступка безумию, - признался он и потянулся к низенькому столику с тремя спасительными скорлупками: телефон, книга, чашка чая. Чашка перевернулась. - Опять не угадал - подмигнуло провидение и принялось жонглировать вытащенной из книги голубой змейкой, - сыграем ещё? - Сыграем - сказал он, - но какой у тебя интерес? - Невеликий. Как и у тебя. У нас есть выбор? - Да, пожалуй. В дверь позвонили. - Войдите - откликнулся он. Вошли два тюремщика и священник. - Прощай - сказало провидение, - было приятно познакомиться. Ему заломили руки и, надев на голову капюшон, вытащили в коридор. Он снова остался один в комнате и принялся думать о прошлом, старательно избегая рациональных обьяснений.
ВК
Я не знаю, что это такое, - но несколько лет повторяю. А письма Ивана распечатываю, чтоб снова читать их в свободное время: всякий раз открываются новыми гранями.
2. Тема природы
распахивается неожиданно. Так в стихах Кузнецова "Подбегает, аплодируя, вода"...
Перебираю отрывки из стихотворений:
И день, который прежде не был,
Качался в ладанке дождя.
- - - - -
Прощение - форма греха.
Садовника, кроме земли,
Волнует всё то же, что прочих.
- - - - -
Трону траву, дерево, крону. Выше -
Перебегу дорогу чужому взгляду,
Упаду каплею с крыши,
Промелькну темнеющим садом.
Я так и представляю Ивана: возможности смертных им не переоценены, но взгляд поэта опережает нас так, что - предупреждает во всем...
Сквозь тему живого города прорастает обратный ему натюр-морт:
Озабоченность природы ожиданием дождя,
Или смерти, или коды, или нового вождя
И, в наркозе от мороза под листовками таясь,
Города меняют кожу, так похожую на грязь.
Все понятия, выдуманы людьми, выворачивают естественно тело и душу:
Выщербины в сером бетоне неба,
Вороньи крики дождя.
Как сказал Кузнецов в интервью, "Память у меня скачущая, похожая на цветомузыку - потому и стал физиком - в этой науке, мне казалось, не столь уж нужна память, достаточно понимания".
А в письме это выглядит так: "Когда внутренние миры перемешиваются, они выворачиваются наизнанку, становятся плоскостями, называются и нумеруются. Выход вовне - всегда утрата хотя бы одного измерения. Плоский, по природе, текст - квинтэссенция упрощения, антитеза элементарного знания. Интересно следующее: никто никогда не видел того, что находится под поверхностью".
Размышления о языке приведу ниже, а пока - из стихов последнего года:
Раскачивать деревья, помешав
Дать имя каждому листу на каждой ветке,
Дать каждой белке - по уютной клетке
И не сбиваться на чеканный шаг,
Откроется пленительная суть:
Конечное - всегда неисчислимо.
Рассчитанное пролетает мимо,
Его нельзя ни вспомнить, ни вернуть,
Оно не то, чтоб невообразимо -
Но вне закона. Вне любой страны,
Вне памяти и слов. Вне тишины,
Где звуки не слышны, но различимы,
И, если различимы, не нужны.
А вот иные, изумительно яркие строки, реалии прошлой жизни, - автор долго рыбачил и жил в лесах, сплавлялся по рекам и тонул, возрождаясь в облаках среди гор... Конспективно предваряю стихи электронным письмом многократно переломанного Ивана: "Никогда не охотился и не буду. Разве что - на охотников. Рыб - существ сугубо хладнокровных - ловлю с увлечением: они ведь на воздухе засыпают, как мы в больнице. Я всегда перед хлороформом ощущаю себя рыбой. Интересно, есть тут комплекс вины?..".
Костёр рисует силуэты ели.
В расплывчатой палитре акварели
Двоятся тени. На краю пруда
Чуть тронута цветами побежалости
Подкрашенная золотом вода.
Зачем ты привела меня сюда,
Тягучая попутчица усталости,
Разменянная искрами звезда?
Из его простого письма: "Прозу писать не хочу или не могу. Убивает изобилие лишних слов....Я тут придумал страну - в трёхмерном времени и одномерном пространстве. Но нет слов для описания, одни рассуждения. Там ведь другая логика, значит, другие же и слова. Стишки - иногда пишу".
Так вот еще эти "стишки" о природе:
Лодка качает сны берегов.
Тихо, как в церкви. - Папа, взгляни-ка!
- Да, это, дочка, слёзы снегов:
Красный - брусника, а чёрный - черника.
3. Тема одиночества.
Нарочито спокойная поэзия Кузнецова скрывает как раз то, что он выразил строчкой "В усмешке лёд, за нею - пламя". Очень редко вскипает отчаянье:
Ужасно тоскую по кругу общения,
Коего я лишен.
Вероятно, реал ничего не меняет: работа по специальности аж в Вашингтоне, крепкая - три десятка лет - семья, дочь - умница и музыкант... Проверенная в мужских испытаниях дружба. И все та же привычная обреченность:
Мы встретимся - веришь? - когда-нибудь в речи потомков -
А как же иначе?
Или можно об этом сказать приблизительно так:
Эти - успешные - всё уже видели.
С кем же о жизни поговорить,
Чтоб не обидеть.
И чтоб не обидели?
Кузнецов открывает всегда неожиданный ракурс, пробуждая читателя и заставляя не окаменеть окончательно:
Поворот незначительный
Волевого лица:
Забывая учителя,
Вспоминаешь отца.
И на ту же тему, иначе, - пессимистично, но никогда не цинично:
Карий, синий, зелёный,
Сбоку, искоса, влёт,
Каждый пятый - учёный,
Каждый третий - убьёт.
4. Тема быта.
Философии..
Вечности...
Под бой часов, под балычок из сёмги,
Под двадцать лет, под сумерки богов
Перевожу ли время за столом, где
В глазах стаканов, щёках пирогов,
Дремоте студня, посвисте салатов
Перечисляю чьи-то имена,
А, может, под гитарное стаккато,
С улыбкой блею обереги дня...
И так далее, - наблюдает философ нашу сдобную, скудную жизнь, останавливая прежде всего себя самого:
Поэты, не толчите воду -
На то есть проза.
- И должен быть новый язык, об этом - в письме: "...А в многомерном времени Вы бы полетели в прошлое-сослагательное из, скажем, оптимально-будущего (пишу условно, поскольку терминов - кроме моих личных, никому не понятных - нет); в пространстве же Вы бы двигались по прямой, в пространстве нельзя было бы дважды войти в дверь, ещё раз прочесть книгу, выдумать повторяющийся алфавит, вообще все пространственно повторяющиеся действия там невозможны"...
