Володимерова Лариса
Псс Том8

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Володимерова Лариса (larisavolodimerova@gmail.com)
  • Размещен: 07/01/2022, изменен: 07/01/2022. 803k. Статистика.
  • Монография:
  •  Ваша оценка:


       Лариса Володимерова
       Собрание сочинений
       Том 8
       Публицистика
       Романы
      

       ISBN/EAN: 978-90-77479-19-3
       Издательство: фонд "Марекса"
       E-mail: marexa@xs4all.nl
       Иллюстратор: Алиса Володимерова
       Дата издания: 01-12-2007
       Место издания: Амстердам, Нидерланды
      
      
       СОДЕРЖАНИЕ
      
       Публицистика
       Иерусалимский PLAYBOY. Роман
       Соучастие. Роман в романе
      
      

       Годовщина гибели великого человека
       Статья Елены Маглеванной и Ларисы Володимеровой.
      
       ЕМ: - 23 ноября - поистине страшная дата для всех нас. В этот день не стало прекрасного мужественного человека, который для многих из нас был еще и хорошим другом - Александра Литвиненко. Ему было всего 43 года, и он был убит - убит подло, коварно и чудовищно жестоко. О заказчиках и исполнителях убийства Чеченпресс неоднократно писал - имена их известны, не стоит повторяться.
        
       За год, прошедший со дня его смерти, какой только грязи и мерзости не вылили на Александра близкие к Кремлю журналисты! Его имя - имя реального живого человека - превратилось в какой-то ходульный, мертвый, фальшивый образ не то авантюриста, не то вообще... Ясно, зачем это делается - чтобы в море лжи и сплетен потерялась единственная правда о том Александре, которого мы все помним.
        
       Никогда он не был таким, каким его хотят изобразить! Это может сказать любой, кто с ним хоть сколько-нибудь знаком. Это был честный и смелый человек, единственной целью которого было добиться правды. Именно поэтому он вел множество расследований - потому что не мог терпеть несправедливости и лжи. А на него самого клеветали и при жизни, арестовав и попытавшись осудить по несправедливому обвинению. Но настолько честен он был, что его оправдали, так и не найдя ничего, что можно было бы ему предъявить на суде. На любого другого - нашли бы, не сомневаюсь. На Александра не смогли, хотя очень хотели - это о многом говорит.
        
       Я помню, как Александр, уже будучи в больнице, в тяжелейшем состоянии, давал интервью журналистам и следователям по делу об убийстве Анны Политковской. Даже за неделю до смерти он продолжал работать, и никогда не говорил о себе, о собственных страданиях - да и не думал об этом, наверно. До последнего дня своей жизни он переживал прежде всего за то, чтобы российская власть понесла заслуженное наказание за все свои преступления - это видно из его письма, продиктованного за два дня до того, как его не станет.
        
       Дело, которое начал Александр, продолжили другие - и прежде всего его отец Вальтер Литвиненко. Пользуясь случаем, хотелось бы выразить ему огромную благодарность за это. Мы, как можем, разделяем Ваше горе, Вальтер Александрович. Никто не сможет заменить Вашего сына. Таких людей - бескомпромиссных и неподкупных борцов за правду - рождается в мире не так уж и много, и гибель каждого из них - это тяжелейшая утрата для общества. Но безмерно сильнее эта утрата для Вас. И мы постараемся сделать все, чтобы сохранить светлую память о Вашем сыне, и одновременно найти и предъявить всему миру его убийц, чтобы все знали и помнили их подлые имена.
        
       Грязь, вылитая на Александра прикормленными Кремлем средствами "массовой информации" (если их можно так назвать; скорее это орудия лжи и клеветы), может запачкать только самих ее авторов, но никак не Александра. Есть такие люди, к которым грязь не липнет по причине их абсолютной нравственной безукоризненности - какие бы сплетни не распускались, никто из знающих этих людей лично никогда не сможет поверить, что они в чем-то замешаны. Александр был одним из таких, он был по-настоящему великим человеком - великим в своем мужестве, рискнувшим в одиночку выйти на бой с системой, которая сломала многих. Поэтому клеветы, сколь бы ни была он отвратительна, не стоит бояться - он выше всего, что бы ни говорили о нем люди, не достойные даже произносить его имя. Клевету и грязь забудут, а имя его, чистое и светлое, - останется. Любому, кто прочел книги Александра или хотя бы одну из его статей на том же Чеченпресс, ясно, кто чего стоит во всей этой истории.
        
       Однако чтобы и те, кто знал Александра лишь понаслышке, знали его подлинного, а не навязанный СМИ фальшивый образ - надо всем нам говорить и писать о нем, раскрывать людям правду о той огромной борьбе, которую он вел, о его неоценимом вкладе в раскрытие преступлений чекистского режима в России. Можно было бы здесь вспомнить о его замечательных книгах "ФСБ взрывает Россию" и "Лубянская преступная группировка" - но зачем о них подробно рассказывать, думаю, многие и так их уже прочли, а кто еще нет, советую - прочтите обязательно, не сомневаюсь - после этого вы взглянете на мир по-другому.
        
       Смерть - не конец всему! Дела и память в душах людских - остаются. Остаются книги и статьи, правдивые слова и смелые поступки. Александр и теперь для всех нас - пример того, как надо жить, не боясь, и мужественно идя на бой за правое дело. Забыть его никогда не сможет ни один по-настоящему честный человек, который способен оценить подлинный героизм.
        
       ЛВ: - Трудно сказать правду об Александре точней, чем это сделала россиянка, представитель юного поколения: как бы ни старались "нашисты" и остальные фашисты, пригретые и проплаченные Кремлем, но все больше жителей ГУЛАГа интересуется истиной и своими героями. 20 ноября прошла и отмечалась годовщина убийства Г.Старовойтовой. День рождения диктатора славен главным образом совпадением с заказным расстрелом А.Политковской. Люди стараются купить книги А.Литвиненко, хотя бы прочесть в интернете, скачать фильмы о нем.
        
       Мы прислушиваемся к его близким друзьям - А.Закаеву, В.Буковскому, Д.Кудыкову... Мы долго сомневались с Е.Маглеванной, можем ли произнести слова памяти об Александре: слишком многие, как сказала Елена, "затаскали его имя, одни порочат, а другие, напротив, стремятся засветиться как можно ближе, им слава его посмертная, такой ценой заработанная, покою не дает. У меня такое чувство, что не он сам им нужен, а они с ним как будто с восковой фигурой в музее фотографируются - чтобы потом хвастаться. А ведь он был реальный и живой, и не хотел такой славы никогда. Не хочу быть в их числе, но статью написать, на мой взгляд, все-таки мы обязаны - ради его памяти и ради тех, кто никогда его не забудет. Если честно, мне вообще страшно от этих ноябрьских дней - я каждый день думаю, какой огромный промежуток времени между первым ноября и 23-м - целых три недели, а он все это время мучительно умирал. Три недели - это так много! Очень трудно про это писать, но нужно: чем больше людей скажет о нем добрые слова, тем лучше. На него столько грязи вылили за этот год, особенно здесь, в России - даже сказать страшно. Хочется, чтобы люди знали, каким он был в действительности, а не верили в тот фальшивый образ, который нам преподносят. Пусть он оттуда, где он сейчас, если видит нас, знает, что мы его помним и любим".
        
       Пусть Саша знает, что Владимир Буковский, рискуя жизнью, выступает на московской площади и призывает народ к неповиновению тоталитарным властям, отстаивая демократию. Что Вальтер Литвиненко высоко несет это имя и пишет острые, как бритва, статьи о чеченцах и русских, сменив на посту сына. Ахмед Закаев сумеет преодолеть раскол и в любой должности ведет Сопротивление за собой: он обязательно добьется независимости Ичкерии.
        
       Выражая близким слова соболезнования, мы знаем, что Сашино слово продолжает активно работать, а его пыточная смерть воздвигла надгробный камень режиму и тем убийцам, которым никуда не деться от Трибунала - именем А.Литвиненко.
        
      
       Агитка перед урной
      
       03/12/2007
        
       Избиратель, голосуй за Путина и "Единую Россию"!
        
       Во время выборов тебя вряд ли посадят. Тебе бросят одноразовую подачку в виде сухого пайка и питья для сугреву. Если повезет, то перепадет футболка по случаю зимы, с полуматерным словом, - когда протянешь за ней руку, расталкивая таких же дорвавшихся до халявы. Ты будешь орать на морозе хоровые песни и лозунги, прославляя своего пахана, и чувствовать плечо друга, который сегодня предает родину, а завтра за те же, упомянутые Путиным, призрачные "коврижки" сдаст тебя ФСБ.
        
       А что ему за это будет?.. Квартира, за выслугой лет и доносов. Его с презрением выгонит любая честная женщина, узнав цену свершений. Его будут стыдиться дети: в любом случае, согласно спирали истории, им предстоит жить при другом режиме и следовать иным ценностям. Но, так или иначе, проголосовавший за Путина не накормит семью до отвала, - как только кончатся выборы.
        
       А что они принесут?.. Скачок цен после первого месяца эйфории. Повышение платы за жилье и проезд; перед дачным сезоном - на поезда-самолеты. Взлет стоимости бензина и остального горючего. Неизбежный рост налогов (для чего иначе Путину рваться к власти?!). Отъем имущества сначала у "олигархов" (как будто среди путинских приближенных прохаживаются другие), затем - перераспределение "излишков доходов".
        
       А что это значит?.. Сократят сотки и метры. Найдут способ усилить начавшееся ограничение для желающих попутешествовать: нельзя будет получить визу и выехать по малейшей придирке, - неоплаченный вовремя счет, недошедшие алименты, происки пьяных гаишников (мало ли новых предлогов!). Нефть кончается, страна производит шиш, аппетиты властей растут. Оброк увеличится. Социальные льготы урежутся. В больших городах "пашут" уже и теперь день и ночь, как в Америке: выходные исчезнут, конкуренция искусственно возрастет, количество рабочих часов по-белому и по-черному - соответственно пропорционально. Зарплаты останутся: прикормленные будут подсиживать и сжирать друг дружку, опуская мораль ниже пояса; бедные будут нищать.
        
       Голосуй за Путина! Еще не все интернаты сгорели, не все шахты (и их профсоюзы) подорваны, не все бомжи стерты с лица улицы, не все потемкинские деревни сколочены, не все люки над беспризорниками перекрашены под "мухоморы". Еще есть пространство для подвигов! Твой сын или брат не схвачен на киносеансе и лекции, не запихан в воронок, не подписал в отделении от чистого сердца, изувеченный утюгом в валенке, что всю жизнь он мечтает об армии, желательно - в горячих точках. И чем горячей, тем желательней. И еще тебя не позвали на опознание, не выдали цинковый гроб, - у тебя все еще впереди!
        
       Голосуй за Путина! Директриса в школе, где учится твой ребенок, еще не вконец обнаглела: помнит совесть и меру взятки. И еще не все классы ты выкрасил, не все субботы твои - субботники, и не по всем воскресникам ты таскаешь бревно на плече. И малые детки твои оболванены не до упора отсутствием образования и живым примером министра, голосующего за Путина!
        
       Твоя старая мать пережила ваших родичей и прописана одна в квартире? А ты до сих пор не догадывался, что она невменяема?.. Может быть, сам виды имеешь на эти квадратные метры с видом, опять же, на морг; а еще, может быть, согреть тебя галоперидольчиком, чтоб забыл свое имя, а помнил только единороссов, ведущих нас за собой? Или ты предпочитаешь греться тем, что гонит в ванне соседка, ухайдокавшая не одну уже падшую душу?.. Все это гарантирует тебе победа любимой партии: голосуем за Путина!
        
       Не все просторы земли нашей превращены в единый концлагерь "Единой России". Не все стоят на коленях и лежат штабелями по трубному зову Алексия. Не все демократы арестованы, не во всех тюрьмах закончены опыты с результатом и ради отчетности, не все школы Беслана доказали всему человечеству, что нет сильней нашей главной, единственной, ФСБ построенной партии. Не все кавказцы объявлены террористами, не все врачи - вредителями, не все журналисты - врагами народа. Не все дни рождения Путина сочтены - и преподнесены подарки: мало ему Политковской, мало Чечни, проданной в эмиратство; не всех англичан потравил он полонием, не все нанооружие испытал на костях заключенных, не весь мир заразил доморощенным туберкулезом: все у него впереди!
        
       Впереди у Путина выборы - и скамья подсудимых. Как написала одна россиянка, "по телевизору такой накат идет, мол, кто проголосует против ЕР - тот враг России. В трамвай не войдешь просто - сразу упрешься взглядом в светлый лик ВВП. Да и в транспорте, кроме плакатов с ЕР, ничего другого вешать не разрешают, мы пробовали - вот такое у нас равноправие! Нажим беспрецедентный, ни на одних предыдущих выборах такого не было, давят, запугивают. Не понимаю - заволновалось ФСБ, что ли? Но на фоне всего этого яркое пятно света - сегодняшний день: Михаил Трепашкин на свободе. Это самая лучшая новость!".
        
       Благодаря этой, пока еще длящейся, новости и тому, что плодит Россия таких героев, как Трепашкин и Литвиненко, Буковский и Старовойтова, - цивилизованный мир еще не совсем махнул рукой на заблудших-пропащих. Раздаются еще голоса Талхигова и Стомахина, и всех наших политзаключенных, которых чем только не травят, в каких карцерах не пытают - а они еще видят и слышат!
        
       Предварительный арест демократов показал сомневавшимся: раскачивай страну изнутри - опираясь на внешние силы. Победим мы только совместно. Но победим обязательно, - пока ты голосуешь за Путина. Радостно идешь на убой за своим блеющим стадом. Продаешься в кабалу и визжишь от восторга, что у тебя есть хозяин: повезет - он не даст тебе сгинуть. Так и будешь лизать ему руки - пока не протянешь ноги, и не придет избавитель.
        
       Беги к своим, голосуй за тирана!
        
      
      
       Голоса из путинского ГУЛАГа
        
       Часть 1. Обзор нарушений прав человека в России (конец 2007- о года).
        
       Главным правозащитным успехом последнего времени стало освобождение М.Трепашкина, предоставление им документированных свидетельств в СМИ, ближайшие планы по проведению конференции о пытках и принудительной психиатрии в ГУЛАГе, - на этом пока остановимся. Подобные материалы в одну статью не вмещаются, даже если целью является простое привлечение внимания ответственных организаций и освещение последних событий для наших читателей.
        
       В.Шаклеин (Межрегиональный центр прав человека - Уральское отделение ООД), постоянно оказывающий помощь узникам совести, напомнил - в том числе официальному Уполномоченному по правам человека Свердловской области Мерзляковой Т.Г., - что творится на практике в бескрайних владениях ЕдРо, и за что придется ответить партии под фашиствующим руководством. Один из примеров - необходимость принять запоздалые меры по обеспечению Конституционных Прав Человека на Жизнь и Здоровье осужденного Журилова Юрия Владимировича, отбывающего наказание в ФГУ ИК-54 - фабрике пыток в городке с игривым названием Новая Ляля. Правозащитник Шаклеин считает, что трудности с восстановлением справедливости связаны с готовящимся направлением Журилова в тюрьму: мало того, что тот болен туберкулезом, - власти лично заинтересованы организовать его гибель, которую чудом удалось предотвратить в августе в СИЗО-1 Екатеринбурга, о чем мы уже сообщали. - Тогда науськанные администрацией бандиты оставили на память осужденному рубцы на запятьях и горле.
        
       В.Шаклеин призвал усилить общественную поддержку против циничного произвола, организованного в отношении Журилова и других заключенных областными ГУФСИНом, прокуратурой и судьями с подачи московских начальников. Делу Журилова необходима максимальная международная огласка. И нельзя ни на день забывать, что подчас в еще худшем положении находятся сотни несломленных и пытаемых чеченцев, сообщавших конкретные сведения о творящемся произволе и беспределе в ГУЛАГе. - Администрация тюрем и лагерей ничего не слыхала о Правах Человека.
        
       Международные правозащитники считают узника совести Ю.Журилова очередным российским политзаключенным: с юности, на протяжении и примере всей жизни, он проявил редкое мужество в противостоянии преступлениям против арестантов, пребывая в беззащитном положении. Напомним, что дело Журилова находится под контролем Генерального Прокурора РФ Чайки Ю.Я., Уполномоченного по правам человека в РФ Лукина В.П., Председателя совета при Президенте РФ по содействию развития институтов гражданского общества и правам человека Памфиловой Э.А., Уполномоченного по правам человека Свердловской области Мерзляковой Т. Г.
        
       В Кассационной жалобе на Постановление Новолялинского районного суда от 16 ноября 2007 года по делу N4-18-2/07г. осужденного Журилова Юрия Владимировича аргументированно изложены все нарушения власти. Как мы сообщали, постановлением судьи Макарова И.А. удовлетворено представление администрации ФГУ ИК-54 ГУФСИН России по Свердловской области, по которому Журилов переводится из исправительной колонии общего режима в тюрьму на оставшийся на тот момент не отбытый срок - 7 месяцев 1 день. Защитник Шаклеин считает Постановление незаконным и противоречащим требованиям Конституции и законодательства РФ; Европейской Конвенции по защите прав человека (ст.379 УПК РФ: п. 1) Несоответствие выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам дела осужденного Журилова Ю.В.; п. 2) Нарушение уголовно-процессуального закона; п..3) Неправильное применение уголовного закона; п. 4) Несправедливость приговора).
        
       Постановление спровоцировано откровенным стремлением мстить осужденному за его правозащитную деятельность, с нарушением действующего законодательства РФ и намеренной фабрикацией несуществующих провинностей, якобы совершаемых Ю.Журиловым. Прямой смысл остановиться на этом подробно, т.к. случай Журилова является показательным в системе ГУЛАГа и распространяется на тысячи его соотечественников, запертых в карцерах и на рудниках при поощрении власти Кремля, традиционно использующей рабский труд для материальной наживы. Хочется верить, что ни у кого, внутри страны и снаружи, сегодня не вызывает сомнения факт, насколько выгодна путинской власти дармовая работа зэка - и как просто упрятать любого, мешающего Кремлю воровать, убивать, терроризировать население, - в застенки концлагерей.
        
       Мы рассказывали в статьях о Журилове (опираясь, в частности, на письмо правозащитника Абрамкина В.Ф), какими были последствия личного обращения Журилова в июле 2006 года в адрес Управления Администрации Президента РФ - "О грубейших и систематических нарушениях прав человека в ПФРСИ учреждения ФГУ ИК-2 ГУФСИН по Свердловской области". Непрерывная и открытая борьба Журилова за права российских заключенных вообще и человека в частности и привела к нарушениям уголовно-процессуального закона в его собственном деле. Так, судом было отказано в вызове, в качестве свидетеля по делу Журилова, бывшего начальника ИК-2 Ветошкина. А ведь именно свидетель Ветошкин, как бывший начальник (!) ИК-2, мог дать полные пояснения о причинах, побудивших администрацию ИК-2 и его лично - фабриковать надуманные нарушения и тем усугубить положение заключенного. Это Ветошкин непрерывно помещал больного туберкулезом осужденного в течение многих месяцев в ШИЗО, ПКТ - в пыточные помещения, с ограничением прав Журилова на получение необходимых для жизни и здоровья продовольственных и других передач, лишал встреч с родственниками, в том числе с трехлетней дочерью - начиная с 9 июля 2005 года и до времени его перевода в ИК-54 - (13 апреля 2006г.).
        
       Повторим: Журилов Ю.В., отбывая наказание в ИК-2 с ноября 2003 года до июля 2005 года не имел никаких нарушений! Они "последовали" одно за другим с июля 2005 года. Белыми нитками шито все, с чем это связано. Такова месть со стороны администрации ГУФСИН по Свердловской области за правозащитную деятельность Журилова против пыток осужденных в ПФРСИ ИК-2, которые стали известны в органах прокуратуры, в Администрации Президента РФ по информации Юрия.
        
       Если б отказано было только в присутствии одного свидетеля Ветошкина, - но суд 16 ноября не позволил допросить также следующих свидетелей: Белоус М.М.; Сурманидзе Т.Г.; Ветошкин С.А.; Сумкин Д.Б.; Зубов В.В.; Хафизов С.Р.; Фукс Е.В.; Байков Д.А.; Векшин С.Г.; Гареев В.М; Захаров Р.А.; Юдкин В.В.; Артемов; Закиров; Мельник Д.В.; Кондрашов А.М.; Иванов Е.Н.; Чекалин; Завитаев П.И.; Шайниев; Сабуров В.В.; Журавлев Е.Н.; Деминский ; Филиппов; Давыдов Е.Н.; Беляков; Брагин; Некипелов. Таким образом, не было в судебном разбирательстве, для перекрестного допроса, ни одного свидетеля со стороны обвинения! Стоит ли говорить, что это было бы невозможно, если б в принципе в России работали суды - а не коррумпированные и целиком подневольные конторы, помогающие накоплению средств и прикрытию должностных преступлений правительства!
        
       Отнимая время читателя, перечислим только основные нарушения судебной властью Закона. Практически в любом случае, когда речь идет о преследовании политзаключенных, мы сталкиваемся с игнорированием этих статей, - список должен еще пригодиться родным пзк, журналистам и правозащитникам:
       1. Согласно Европейской Конвенции о правах человека, статьи 3 "Запрещение пыток".
       2. Согласно Европейской Конвенции о правах человека, статьи 6 "Право на справедливое судебное разбирательство".
       3. Согласно Европейской Конвенции о защите прав человека
       статьи 7 "Наказание исключительно на основании закона".
       4. Согласно Конституции РФ, ст.2 , "Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина - обязанность государства".
       5. Согласно ч.1 ст. 15 "Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории РФ. Законы и иные правовые акты , принимаемые в РФ, не должны противоречить Конституции РФ".
       6. Согласно ч.1 ст. 17 Конституции "В РФ признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепринятым принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией""; ч.2 ст. 17 - "Основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения"; ч.3 ст.17 "Осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц".
       7. Согласно ст. 18 Конституции РФ "Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечивается правосудием".
       8. Согласно ч.1, ст. 45 Конституции РФ "Государственная защита прав и свобод человека и гражданина в РФ гарантируется"; ч.2, ст.45 "Каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом".
       9. Согласно ч.1, ст. 46 Конституции РФ "Каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод"; ч.2., ст.46 "Решения и действия (или бездействие) органов государственной власти, местного самоуправления, общественных объединений и должностных лиц могут быть обжалованы в суд".
        
        
       Защитник Журилова - Председатель совета координаторов, Координатор ООД "За права человека" по УрФО В.А. Шаклеин - в кассационной жалобе засвидетельствовал также неисполнение должностных обязанностей работников медицинской службы в ГУФСИН по Свердловской области. Органы прокуратуры должны дать заключение о бездействии медиков, в том числе по ст. 125 УК РФ, для расследования обстоятельств, связанных с неисполнением или неполным исполнением должностных обязанностей медперсонала ГУФСИН (ИК-2; ИК-54, СИЗО-1 гор. Екатеринбурга), в результате которых нарушены права и нанесен ущерб здоровью осужденного Журилова Юрия Владимировича.
        
       Переходя к теме медицины в ГУЛАГе, нельзя не вспомнить Бориса Стомахина и Заурбека Талхигова, - а также всех тех больных пзк, которые находятся под самым пристальным вниманием западных правозащитников. Пользуясь случаем, хочу обратиться к Борису: по ряду причин большинство моих коллег не пересылает письма и книги на зону, но каждый наш день проходит в мыслях о Вас, и было грустно узнать, что Вы почувствовали себя "забытым". Отсутствие стабильных прямых контактов не должно Вас вводить в заблуждение: Вы всегда можете полагаться как на "Марексу", так на тех, кто постоянно пишет о Вас в статьях и западных Обращениях в суды и парламенты!
        
       Ситуацию с медициной в концлагерях лучше всего демонстрирует одно из последних писем В.Шаклеину от Михаила Трепашкина, доведенного администрацией до такого состояния, что его просто не могли выпустить на волю и пресс-конференцию, не предоставив предварительно усиленное 8-дневное лечение в санчасти. Само собой разумеется, что М.Трепашкину наверняка придется тратить время и деньги на значительно более профессиональное лечение за рубежом, - а ведь было так просто не подрывать окончательно его здоровье. Цитаты письма:
        
       "Сейчас, когда закончился процесс в суде кассационной инстанции, я могу перейти на другую тему и коротко описать ситуацию с "лечением". Я уже упоминал, что меня поместили в небольшую камеру N419, где очень большая сырость (стены прямо на глазах покрываются черной плесенью, словно рисует художник, сотрешь, а через 3-4 дня снова все зарастает ярко черными пятнами, когда эти пятна подсыхают, образуется волосистая белая поросль). Эта обстановка и многие другие условия вызывают аллергию и как следствие - сильнейшие приступы бронхиальной астмы.
       За все время нахождения в СИЗО-1 гор. Екатеринбурга, т.е. с 27 сентября 2007 г. по настоящее время , меня ни разу не осмотрел врач. Правда, 2-3 раза приходили разные врачи в форме сотрудников ФСИН России, но они лишь внешне посмотрят на меня и уходят, обещая выдать лекарства. Как я понял, они приходили после поступления телеграмм от тех, кто направлял их с требованием оказать мне медпомощь. Иначе, наверное, не пришли бы. После их прихода, так как они видели, что я задыхаюсь, мне приносили сотрудники СИЗО поддерживающие (не лечащие) медпрепараты: "Сальбутамол" в аэрозоле и таблетки "Эуфиллина".
       Так как приступы бронхиальной астмы случаются каждодневно и иногда по несколько раз в день, мне приходится пить лекарства в дозах, превышающие норму. Иначе задыхаешься и сердце работает на износ, готовое в любую минуту разорваться, остановиться, не выдержав темпа. Так как каждый вздох дается с величайшим трудом, то от напряжения появляются сильные боли в позвоночнике между лопаток (остеохондроз). От передозировки "эуфиллина" появляются сильные головные боли. Из-за этого приходится пить уже дополнительные лекарства: обезболивающие и "ортофен" от болей в суставах (еще в Нижнем Тагиле, когда я получал консультации у гражданских врачей, меня предупредили, что в условиях стационара нужно подобрать лекарства, так как многие из них выводят кальций из организма и могут "рассыпаться" суставы, но руководители ИК-13, сославшись на указания "сверху", в стационар меня не пустили и подбор лекарств не был произведен - вот суставы и "сыпятся".
       Из-за того, что каждый час, а иногда и по несколько раз в час приходится пользоваться "Сальбутамол", чтобы облегчить дыхание из-за приступа астмы, у меня оказались сожженые пищевод (куда тоже попадает лекарство при ингаляции), трахея и даже крупные бронхи. Ведь нормальные врачи многократно предупреждали: 2-3 раза в сутки по 2 вздоха, не больше можно пользоваться ингаллятором! А мне, чтобы не задохнуться, приходится пользоваться не менее 24-х раз (!). От лекарственного химического ожога у меня набухла и отекла слизистая пищевода, трахеи и бронхов. Иногда даже слюну проглотить не могу, не лезет, аж давишься. Но самое страшное - появились сильнейшие боли вдоль грудины от глотки до желудка и в легких по сторонам от грудины. Боли такие, что вызывают не только стоны, а крик. Словно внутрь засунули рашпиль и поворачивают его там, разрывая ткани легких. Чтобы снять боли или уменьшить их, мне приходится пить по 3-4 обезболивающих сразу. И то боли снимаются не сразу.
       14 ноября 2007 года, перед заседанием суда, меня подняли в 5 часов утра, после чего вывели в сборное отделение изолятора и заперли в камеру N23, не имеющей ни окон, ни вентиляции. У меня начался сильнейший приступ бронхиальной астмы. Пришел врач в форме и медсестра. Первый раз замерили давление, оно оказалось повышенным. Врач сказал, что нужно лечение гормональными препаратами, но это возможно лишь на воле, в гражданской больнице, куда меня никто не отпустит...
       Гражданские врачи меня никогда не смотрели в Екатеринбурге.
       Думаю, что из описанного будет понятно, что я имел в виду, когда писал, что каждый день пребывания меня под стражей - борьба за выживание.
        
       С уважением,
       п/п М.И. Трепашкин
       20 ноября 2007 года".
        
       Фактически в таком же положении сегодня находятся все больные пзк, за которых мы просим ПАСЕ. Но отсутствие медпомощи слишком часто заменяется еще более опасным ее присутствием: когда, как Талхигову, принудительно назначают таблетку, зараженную гепатитом, - или, как большинству узников совести, добавляют психотропные препараты. Самое страшное - безнаказанные, давно и широко распространенные "медицинские" опыты в лагерях.
        
       В следующей части статьи мы расскажем о тех, кто "предупрежден" об отправке в психушку. В их числе - молодой талантливый поэт из Архангельска Роман, известный по западным публикациям в литературных альманахах под псевдонимом Земляк. Поводом к очередному преследованию Романа стала "кража" полагающегося ему бюллетеня на избирательном участке и пересылка для публикации автору Чеченпресс.
        
       Мы получили и храним также 103 сканированных документа о преследовании известного журналиста Евгения Новожилова, уже имевшего дело с российской психушкой.
        
       Не обойдем вниманием данные Санкт-Петербургской Гражданской комиссии по правам человека и ее председателя Романа Чорного, спасающих детей и подростков, преследуемых психиатрией.
        
       Пока Россией правят убийцы, махровым цветом будет цвести карательная медицина. Только что за нее, как за непременный атрибут тирании, проголосовали все эти "Наши". У народа всегда тот царь, которого он достоин. То "ЕдРо", которому он сам пожелает прислуживать. - Пока что ваш выбор сделан. До следующего спектакля.
        
        
       Голоса из путинского ГУЛАГа (продолжение)
       Часть 2. Карательная медицина.
      
       21.12.07.
       Обрабатывая поток документов о карательной медицине в России, приведу свидетельства политзаключенных. Цитата из недавнего письма Бориса Стомахина:
       "Первое моё письмо, отправленное ещё в августе из лагерной больницы, увы, не дошло... Увы, сидеть мне ещё долго, но сдаваться я не собираюсь. Сломать меня ИМ не удалось за прошедшие 1 год и 7 месяцев и не удастся впредь, это я вам обещаю. И когда бы ни выпустили ? я не собираюсь бросать нашу общую работу, наше "безнадёжное дело", как говорилось в старом диссидентском тосте, и уходить в личную жизнь. Я по-прежнему в ваших рядах, пока живой, ? как здесь, так и на воле!
       Я знаю, что Буковский упоминает меня в своём манифесте, и считаю этот факт честью для себя. Отсюда трудно следить за тем, что творится на воле, особенно в оппозиционной тусовке; но я знаю, что летом освободили Надежду Ракс, что вроде бы кончились или кончаются сроки у большинства лимоновцев, да и Трепашкин должен выйти уже скоро ? 17 декабря. Из тех, кого я знаю, остаётся Новиков, да я сам (ну, естественно, не считая Ходорковского и его людей, это само собой разумеется).
       Я и Новиков сидим не просто так, по какому-то придуманному обвинению, а непосредственно по "закону об экстремизме", ст. 280. (Т.к. закон совершенно репрессивный, специально придуманный для затыкания ртов, то именно на такие дела и нужно обращать первоочередное внимание). Материал "Новой газеты" о Новикове я прочёл ? действительно, материал неплохой. Но этого мало, разумеется, ? нужна активная кампания в его защиту. Он сидит уже год, или около того, и есть надежда, что вскоре его действительно выпустят.
       ...Это хорошо, что вы так считаете, что я не на обочине борьбы сейчас нахожусь, а на переднем крае. Это очень приятно слышать (читать). Просто у меня тут такое ощущение всё время, что я на обочине нахожусь в абсолютно чуждой мне среде и лишен возможности заниматься тем главным делом, которым занимаюсь всю жизнь.
       ...Я не прощаюсь, а очень хотел бы сказать так же, как Буковский написал мне на своей книге: "До скорой встречи". Увы, будет ли она такой уж скорой, я не знаю, но надеюсь, что всё же нам доведётся ещё в этой жизни увидеться... С наилучшими пожеланиями, ? ваш Борис Стомахин, политзаключённый. 30-31.10.07 г., Буреполом".
       Касательно нашего коллеги, журналиста Андрея Новикова, - как писалось на ЧП 12 декабря, суд Рыбинска Ярославской области не нашел оснований для его дальнейшего содержания в психиатрической лечебнице, где Новикова удерживали в течение девяти месяцев, запрятав так глубоко, что долгое время его не могли найти даже российские правозащитники-психиатры. "Новиков стал жертвой карательной системы, противоречащей нормам права", - говорится в пресс-релизе "Репортеров без границ". Обвинение было основано на двух электронных письмах, которые он отправил в местные газеты, но опубликованы они тем не менее не были. "Репортеры без границ",
       опровергая карательную "экспертизу", сообщали, что до того, как журналиста поместили в психушку, его обследовали двое врачей и не нашли никаких отклонений.
       Для насильной доставки в тюрьму и больницу в России давно не требуется доказательств и показаний. Иногда "неугодных властям" туда не довозят: так, 13 декабря состоялись похороны активиста Национал-большевистской партии Юрия Червочкина, избитого у подъезда своего дома в Серпухове за два дня до "Марша несогласных" и скончавшегося в НИИ Бурденко, не приходя в сознание. За час до нападения он сообщил по телефону, что за ним следят люди, в которых он узнал знакомых ему сотрудников подмосковного УБОПа.
       О продолжающемся преследовании сообщают журналист Евгений Новожилов из Краснодара и поэт Роман из Архангельска, известный по западным литературным изданиям под псевдонимом Земляк. Напомню, что поводом к угрозе заточить Романа в психушку стала "кража" бюллетеня на избирательном участке и пересылка для публикации на Чеченпресс (коллекцию бюллетеней Роман собирает с 95-о года). Еще год назад, предвидя события, Роман написал стихи о Д.Медведеве. Приведу выдержку:
       ...Из магазина
    С экрана светит
    Апостол Дима,
    ЛЖЕДМИТРИЙ ТРЕТИЙ
       Слова и ветры
    Всё куролесят
    В наш беспросветный
    Ледовый месяц
       Все люди квиты
    Порядок всюду
    И зайцы сыты
    И волки будут.
       Предлагаю цитаты из характерных писем Романа, интересных нашим читателям, - на чем именно основано бытовое преследование россиян, и как упекают здорового человека в дурдом:
      
    "Я к политике никакого отношения иметь не могу, т.к. идейный анархист. Но с режимом не желаю и не могу иметь ничего общего. Они ещё с 96 г. долбят, причём именно при приближении выборов, - это местные холопы стараются, чтоб не было никаких акций, публикаций и т.д. Я чист перед законом (пусть даже и перед таким). Если бы наскребли на меня хоть что-нибудь по линии МВД, ФСБ - давно бы засудили, т.к. молчать бы всё равно не стал. Вот они и используют всё, что можно и нельзя. Липовые штрафы, не существующие бумаги, провокационные письма. Скажем, если бы приехали в воронке, забрали и убрали - так это бы хоть явно было, да и не обидно ТАК пропадать. А тут - всё исподтишка. Письма и простые, и заказные проверяют, правда, почти всегда заклеивают обратно с какой-то лентой типа Почта РФ. С почтальонами просто не захотел скандалить, работают девчонки почти даром, да и не они зарубежные письма украли. Все эти меры воздействия относятся не только ко мне, наверно, ко всем, кто на крючке.
       Засветился за последнее время с экстремистами, радикалами, вот и снова ковыряют, стукачество у многих в крови. Про эл. почту вообще молчу. Про всё, что не вписывается в генеральную линию - либо молчок, либо оскорбления. Виноваты все, кроме генеральной линии. Шансов на перемены нет, с виду население довольно (спасибо природным богатствам), но лишь потому и довольно, что не знают лучшей жизни и власти. А беспредел почти полный! У нас здесь (и в др. регионах) уже давно поджигают деревянные дома в центре, чтоб построить особняки. Недавно даже дом попа подожгли. Это в христианской среде. В поликлинику бабушки занимают очередь в 4 утра. Как-то простудил ухо, пришлось ехать в другой район к частному лору, в гос. клинике не лечат даже за деньги!
       Завтра еду к их судье, но абсолютно спокоен, советов много получил, и сибиряки хорошо рассказали, там тоже кого-то забрали за митинг летом. Сибиряки позвали к себе, а они же люди честные, Россию много раз спасали.
       ...В конечном счёте - менты могут насильно привезти, куда надо, так я завтра заранее туда и подъеду, отмечусь. Далее - нужно подавать встречный иск (повода-то у них нет) в суд, но вот не хочу так низко опускаться, суд тоже их. Очевидно, разнарядка сверху. А по списку на любого можно "дело" найти. В общем, люди помогли, и тебе спасибо в очередной раз. Я давно бы мог оформить себе инвалидность по шизо (специально, конечно), но система такова, что могут и заколоть, а потом ещё нужно будет обязательно ходить по кабинетам и доказывать, что ты псих. В самом крайнем случае - придётся.
       Жить не дают. Иной раз среди ночи менты ввалятся, ошиблись этажом, однако. Для РФ - нормальная ситуация. ...Они же подлейше действуют - шлют свои письма на адрес мамы (главного человека в любой жизни, ты же мама), и сейчас пока вывожу ее из шока. В любом случае, ни за что не сдамся ни за что, лучше с врачами договориться, люди хорошие. В психушке за несогласие бывал ещё в период ельцина, в 96 г, так просто не завалят.
       ...Сейчас ищу все возможные статьи законов и т.п., запрещающих насильственное помещение. Нужно быть подкованнее. А действуют ещё подлее - советуют приехать с вещами и просят, чтоб маму привёз, для разговора. Говорят, ТАМ (в психбольнице - ЛВ) сейчас гуманнее стало... На всякий случай - вот мои реальные данные... паспорт... В худшем случае - получишь письмо с другого адреса, от надёжного человека".
       Таких случаев в журналистской практике - множество. Беспредел правит Россией. Не случайно сознательные граждане повернулись лицом не к демократам-соглашателям, молчавшим долгие годы, - а к В.Буковскому, который после более чем 10 лет отсидок и психушек получил образование в Кембридже, занимался научной деятельностью и, при первой возможности оставив благополучную и свободную Англию, возглавил митинг в Москве.
       В разговоре о карательной психиатрии в России не обойдем вниманием данные Санкт-Петербургской Гражданской комиссии по правам человека и ее председателя Романа Чорного, спасающих детей, и не пропускающих острые случаи правонарушений во взрослой среде.
       По последним и еще не уточненным данным, журналиста газеты "Новый Петербургъ" Николая Андрущенко из СИЗО в Санкт-Петербурге увезли в психбольницу на принудительную судебно-психиатрическую экспертизу. "Новый Петербургъ" - газета, размещавшая немало националистических текстов, но "прессуют" ее за то, что там была опубликована статья "Почему я пойду на марш несогласных" и за критические статьи относительно беспредела жилищно-коммунальных властей СПб.
       Предыстория. Радиостанция "Свобода" 13 декабря опубликовала сообщение о пикете в защиту Андрущенко. "В Петербурге прошел митинг в поддержку заместителя главного редактора газеты "Новый Петербург" Николая Андрущенко, арестованного за статью "Почему я иду на "Марш несогласных". В санкционированной акции участвовало около ста человек, в том числе активисты оппозиционной коалиции "Другая Россия". В конце ноября типография отказалась печатать номер газеты со статьей о "марше несогласных". Позже в редакции "Нового Петербурга" прошли обыски и газету закрыли". 13 декабря "Фонтанка.ру" назвала с усмешкой статью "Фото с митинга в поддержку "Нового Петербурга": "веселая компания" - старушки и нацболы". Материалы переданы Романом Чорным: "Я знаком с Николаем Степановичем Андрущенко с 1998 - 1999 годов.
       Уставная цель нашей комиссии - защита прав человека в области душевного здоровья. Н.С. Андрущенко написал много обличительных статей о нарушениях прав человека в петербургской психиатрии и в психиатрии Ленинградской области в 1998 - 2000 годах. Поэтому я не мог не выступить на пикете. Я сказал о том, что недопустимо нарушать право на свободу слова в демократической стране и помещать людей в психиатрические больницы с карательной целью. На данный момент есть слухи о том, что Н.С. Андрущенко может быть помещен в психиатрическую больницу на судебно-психиатрическую экспертизу. Вероятно, основание для подобных слухов - заявление господина Юниса Лукманова, председателя Жилищного комитета Администрации Санкт-Петербурга.
      
    Увы, случай Николая Андрущенко не единичный. Так, интернет-издание Пресс-атташе.ру опубликовало статью "Неугодные журналисты в психушках":
       "Всемирная организация по борьбе с пытками потребовала немедленно освободить Артема Басырова, активиста оппозиционной коалиции "Другая Россия" в республике Марий Эл, которого принудительно удерживают в психиатрической больнице. С точки зрения организации, вся эта история имеет политические мотивы. Международный секретариат организации обратился к международному сообществу с просьбой срочно вмешаться.
    Авторитетная межрегиональная общественная благотворительная
    правозащитная организация "Комитет за гражданские права" опубликовала 22 ноября заметку под названием "Благовещенск: арестован журналист Влад Никитенко": "В Благовещенске арестован и помещен в СИЗО журналист Влад Никитенко. Власти расправились с "неугодным" за его резкую критику в адрес Председателя Амурского областного суда, - за необоснованные, несправедливые, незаконно вынесенные им приговоры.
       Недавно следствие приняло решение о направлении Никитенко в психиатрическую больницу Хабаровска для проведения стационарной судебно-психиатрической экспертизы. Не исключено, что Влада постигнет участь его ярославского коллеги Андрея Новикова, запрятанного властями в рыбинскую психушку и заколотого сильнодействующими препаратами. Никитенко обратился за помощью с открытым письмом к журналистам России.
       Вот лишь несколько регионов, где царит беспредел: Санкт-Петербург, Благовещенск, Йошкар-Ола. "А если вспомнить Ларису Арап, Андрея Новикова, Сергея Сотника, Олега Хаймина, то можно добавить Мурманск и еще раз Петербург к этой скорбной "географии" карательной психиатрии.
       "Википедия" пишет: "Карательная психиатрия, она же репрессивная психиатрия -- форма борьбы с политическими противниками. Случаи использования карательной психиатрии имели место во многих странах (включая развитые демократии), но наибольшую известность получило использование карательной психиатрии в США и СССР. Примеры жертв карательной психиатрии:
       * Григоренко, Пётр Григорьевич, генерал
    * Горбаневская, Наталья Евгеньевна
    * Игрунов, Вячеслав Владимирович - признан в 1976 году шизофреником за распространение самиздата профессором Тамарой
    Печерниковой
    * Владимир Буковский
    * Есенин-Вольпин".
       Врач-педиатр Роман Чорный предоставил нам запись своего разговора с О.М. Щуковской, юристом по правам человека, о соблюдении прав в области душевного здоровья в России. Слово специалистам:
       РЧ: - 20 ноября состоялось оглашение постановления Конституционного Суда по делу о проверке конституционности законодательства, устанавливающих порядок применения принудительных мер медицинского характера, а именно, статьи 402, части первой статьи 437, статьи 444, части первой статьи 445, главы 51 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации и главы 15 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан Матвеева В.К., Лобашовой О.Б. и Абламского С.Г. Заявители полагали, что оспариваемые статьи нарушали их конституционные права и свободы, так как давали возможность "произвольного применения принудительных мер медицинского характера". На какие еще проблемы в современной психиатрии, на Ваш взгляд, нужно обратить особое внимание?
       ОЩ: - Правозащитные силы обеспокоены сложившимся в российском здравоохранении порядком получения согласия больных на проводимое им лечение и качеством информирования больных о применяемых к ним методах лечения и о возможных результатах и побочных эффектах такого лечения. Особенно это касается наиболее уязвимых граждан - детей и пациентов психиатрических учреждений. Это тем более важно там, где речь идет об испытаниях медицинских препаратов.
       РЧ: - Как выглядит ситуация с соблюдением прав человека в российской психиатрии в юридическом смысле?
       ОЩ: - Мы имеем дело с гарантиями личной неприкосновенности человека и правом на защиту частной жизни, как это предусматривает национальное право и международные обязательства России-участницы Европейской Конвенции о гарантиях защиты основных прав и свобод человека (соответственно, ст. 5 и 8 Европейской Конвенции). Раздел IV Основ Законодательства РФ об охране здоровья граждан наделяет последних определенными правами при оказании им медико-социальной помощи, в том числе: а. правом на получение информации о своих правах и обязанностях; правом на информацию о состоянии своего здоровья, при том что, необходимым предварительным условием медицинского вмешательства является информированное добровольное согласие гражданина (его законного представителя); б. правом на отказ от медицинского вмешательства и/или правом на его прекращение, за исключением случаев проведения медицинского освидетельствования, госпитализации, наблюдения и изоляции граждан, страдающих заболеваниями, представляющими опасность для окружающих, лиц, страдающих тяжелыми психическими расстройствами, или лиц, совершивших общественно опасные деяния, на основаниях и в порядке, устанавливаемом Законом Российской Федерации "О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании". Кроме того, медицинское вмешательство может проводиться без согласия гражданина в ситуациях, связанных с проведением противоэпидемических мероприятий, что регламентируется санитарным законодательством РФ. Наконец, наряду с общими гражданско-правовыми нормами о возмещении ущерба, в соответствии со статьей 68 Основ Законодательства РФ об охране здоровья граждан, гражданин наделен правом на возмещение ущерба в случае причинения вреда его здоровью при оказании медицинской помощи. Защита нарушенных прав гражданина при оказании ему медицинской помощи осуществляется в административном (посредством жалоб на имя должностных лиц мед. учреждений) или в судебном порядке.
       Р.Ч.: - Нетрудно представить, что, когда речь идет о психиатрических больницах, нужно постоянно иметь в виду следующее: это "закрытые" учреждения" - попадающие туда люди, фактически, оказываются на положении лишенных/ограниченных свободы, - не совершив никакого противоправного деяния, испытывают на себе эту меру уголовного наказания.
       ОЩ: - Очевидно, что такое положение дел с сомнительной законностью пребывания гражданина в психиатрическом стационаре создает почву и для злоупотреблений в сфере применяемых к пациентам методов лечения. Трудно оспорить тот факт, что, на практике, медицинское вмешательство и применение медицинских препаратов в таких заведениях не поддается эффективному контролю ни со стороны самих пациентов (находящихся в близкой к абсолютной физической и моральной зависимости, где крайне ограничены и их личная неприкосновенность, и их право на личную жизнь), ни со стороны третьих лиц, находящихся за стенами психиатрических учреждений (законных представителей и судов), ни тем более, такого контроля трудно ожидать от самих администраций больниц и интернатов.
       РЧ: - А какова ситуация с правами детей и недееспособных?
       ОЩ: - В правовом смысле, их положение выглядит еще более тяжелым: решение о согласии на применении к ним препаратов и других методов лечения находится в руках опекунов и попечителей, в лице которых часто выступают образовательные и социальные учреждения (детские дома) и сами же психиатрические учреждения (вернее, их администрация). Правовая и физическая уязвимость этой категории граждан становится очевидной.
       РЧ: - Ни разу не видел ни в одной психиатрической больнице в России вывешенную Европейскую конвенцию о защите прав и основных свобод человека.
       Поблагодарив участников беседы - О.Щуковскую и Р.Чорного, - напомню, что 16 ноября волонтеры и сотрудники Санкт-Петербургской Гражданской комиссии по правам человека провели пикет напротив Комитета по здравоохранению Санкт-Петербурга и выразили протест против законопроекта "О биомедицинских исследованиях". Повод очевиден: недавно в Росздравнадзоре была создана рабочая группа, которая должна разработать поправки закона "О лекарственных средствах", чтобы отныне можно было проводить исследования психотропных лекарств на подростках. Эти новации предусматривают возможность проведения испытаний и на детях-сиротах - например, с письменного согласия опекунов, администрации детского дома. Ни для кого не является новостью, что неугодных интернатских детей - необычных, талантливых, просто подчас хулиганящих, как все нормальные дети - администрация большинства детских домов сажает на галоперидол и наказывает другими подобными методами. Очевидно, к каким злоупотреблениям безнаказанность в опробировании лекарств может привести при существующем положении с правами человека в этих учреждениях в России.
       Дети и российские заключенные - это не подопытные кролики. В 2008 год Россия входит как страна, повсеместно нарушающая конвенции и права человека; страна, по последнему слову инквизиции и гитлеровских застенков оборудовавшая концлагеря, широко и открыто применяющая пытки. Без суда и следствия пропадают в тюрьмах тысячи наших граждан самых разных национальностей.
       Молчать об этом не имеют права ни россияне, ни правозащитники, ни правительства цивилизованных стран.
      
      
       Интервью с Давидом Кудыковым : память о Саше
        
       Лариса Володимерова: - Годовщина памяти Литвиненко перетекает в день рождения Александра 4 декабря, - но и здесь не кончается. В этот день я подробно расспрашиваю близкого Сашиного друга, известного публициста и поэта Давида Кудыкова, обо всем, что осталось за кадром и не показывалось по телевидению в поминальные даты. Саша незримо работает вместе с нами и всегда будет идти впереди. Для нас он - живой.
        
       Давид Кудыков: - Годовщина памяти отмечалась на протяжении нескольких дней. 22 ноября мы собрались в помещении напротив Парламента на презентацию книги. Было очень много народу, в том числе журналистов, и все происходило на английском языке. Выступили Олег Гордиевский, Владимир Буковский, - те, кто знал Сашу. Задавалось много вопросов о полониевом теракте, о его истинном смысле.
        
       ЛВ: - Что представляет собой издание работ А.Литвиненко?
        
       ДК: - Книга - это сборник Сашиных статей, в основном напечатанных на Чеченпресс и в других средствах массовой информации. Предисловие написал В.Буковский. Книга большая, красивая, была подготовлена и составлена Пашей Строиловым. На провокационный вопрос, сделана ли книга при участии и по заказу Березовского, Буковский ответил, что и на момент презентации Березовский никакого представления об этой книге не имеет. Вообще существует очень странное представление о том, что в Лондоне живет один только Березовский, и без него вообще ничего не происходит... Очень тепло и проникновенно выступал Гордиевский. Он логично доказал, что это была чекистская операция, причем в ней участвововало много людей. Олег Гордиевский сказал, что нашелся опытный эксперт, который документированно установил, что полоний был взят с того производства, на котором делают атомные бомбы, и которое находится в 450 км от Москвы. Ясно, что санкцию на применение в столице Англии грязной бомбы мог дать в России только один человек, это Путин.
        
       ФСБ и многие, может быть, по своей неосведомленности, пытаются представить Сашу шпионом, разведчиком. В отличие от Путина, Саша в ФСБ занимался только организованной преступностью и не участвовал ни в каких политических акциях этого ведомства. Просто он, вращаясь в том кругу, много знал о конкретных чиновниках ведомства. И никакими государственными тайнами он не владел, что неоднократно подчеркивал сам Путин в своих выступлениях. И никогда шпионской деятельностью не занимался. Если бы Саша знал и мог выдать какую-нибудь разведывательную сеть или государственную тайну, его вряд ли убили бы. На примерах многих перебежавших чекистов мы можем проследить: не убивают за это. Шпионов новых навербуют, новую сеть создадут. Но Саша Литвиненко покусился на самое для них святое - на преступные способы зарабатывания денег чекистами. Причем чекистами с фамилиями, включая Путина. Этого они простить не могли.
        
       ЛВ: - Как прошел второй траурный день годовщины?
        
       ДК: - Назавтра, в день гибели Саши, мы в 10 часов утра собрались у госпиталя, в котором умер Саша. Я приехал почти на час раньше. Было холодно, но напротив госпиталя стояла большая группа людей с камерами, это были телевизионщики и корреспонденты очень многих изданий. Они терпеливо дождались десяти часов, к этому времени собрался народ - человек 150-200. Приехали вдова Саши, отец, Березовский, Гольдфарб, Закаев и многие другие известные люди. Были представители из английского Парламента, многие пришли с цветами. После короткого митинга всех посадили в несколько автобусов и повезли в направлении зала, где состоялась пресс-конференция.
        
       Конференция продолжалась примерно час, и на ней выступили отец Саши, Марина Литвиненко, Алекс Гольдфарб... Было официально заявлено, что вдова Саши подала иск в Страсбургский суд в претензии к российскому правительству, а фактически к ФСБ, потому что это одно и то же. И что Марина Литвиненко будет добиваться наказания международных преступников, убийц, всеми законными средствами.
        
       ЛВ: - По телевидению показали сидевших в президиуме - и несколько запоздалое появление Ахмеда Закаева. Ко времени теленовостей читатели Чеченпресс уже знали, с чем это связано.
        
       ДК: - Во время пресс-конференции зазвонил у Закаева телефон, и пришло сообщение о том, что парламент Ичкерии назначил его премьер-министром. Эта новость для Саши была бы очень значимой и, видимо, не случайно прозвучала именно в данный момент.
        
       По окончании пресс-конференции автобусы отвезли нас на Хайгейтское кладбище. Там состоялся поминальный митинг... День был пасмурный и холодный, но когда мы ступили на кладбище, вдруг тучи раздвинулись и выглянуло яркое солнце. А когда уходили, то опять стал накрапывать дождик. Очень много каких-то мистических совпадений было, как и в день похорон Саши. Могила Сашина была в цветах, памятника еще там не стоит. Саркофаг зарыт в землю, сверху на могиле зажгли свечи, молча отдали дань памяти Саше.
        
       После этого нас повезли в центр, в зале был краткий поминальный фуршет, и очень быстро всех пригласили смотреть фильм Некрасова. Этот фильм был представлен в Каннах. Очень жаль, что так мало народу на сегодня посмотрело этот гениальный фильм. Там нет авторской речи, фильм построен на высказываниях Саши и многих других людей. Все связано с теми процессами, которые происходят сегодня в России; с жизнью Саши, его бесчеловечным убийством. Фильм сделан настолько всеобъемлюще и гениально, что после него практически не остается вопросов. Я в основном суть знал до фильма, но тем не менее вышел после просмотра потрясенным. Затем на фуршете были горячие обсуждения этого фильма. И везде звучало одно: как жаль, что народ не может его увидеть в России.
        
       Эти дня памяти Саши, плавно перешедшие в триумфальную бюллетеневую победу "Единой России", оставили глубокое впечатление о том, что Саша в своей жизни сделал все правильно, и что нельзя спокойно смотреть, как эта красно-коричневая жижа набухает и расползается все дальше.
        
       В этом фильме мы увидели Михаила Трепашкина. Его нахождение на знаменитой пресс-конференции, где они с Сашей сидели с открытыми лицами. Выступление его на судах и строчки из его писем. И через несколько дней, вопреки ожиданиям многих, Миша Трепашкин оказался на свободе. Видимо, Путин всеми средствами пытался подсластить нелегитимность проведенных выборов. И освобождение Трепашкина было - как тот светлый лучик солнца для всех нас.
        
       ЛВ: - Давид, в эти же дни вышел первый номер новой, большой газеты на русском языке, которую можно теперь читать на бумаге и в интернете. Подготовка издания - еще одна грань твоей деятельности. Отвлечемся на время от политики, попрошу тебя рассказать о газете: кто авторы, кто читатели?
        
       ДК: - Эта газета вышла не сама по себе, это чисто литературное издание, которое объединяет пишущих людей, живущих на Западе. Большинство из них пишет на русском, хотя есть и те, кто работает на убекском, украинском и языках национальных меньшинств Европы. Когда по российскому телевидению и в российской прессе звучит выражение "русское зарубежье", то нужно пояснить, что оно такое же "русское", как и китайское зарубежье, турецкое и всякое прочее. Мы - не зарубежье. Мы живем в своих странах, являемся гражданами этих стран, любителями и носителями русской культуры, а не российской политики. Эта культура за рубежом насчитывает уже более двух столетий, живет по своим законам, не теряя связи с русской культурой, - но не российской, а русской, - и имеет свои традиции, свою историю, своих великих писателей и поэтов. Она не знала и не знает пресловутого социалистического реализма и отправки в многочисленные ГУЛАГи за слова правды. Она доказывает, что великая русская культура, также как и культура других народов постсоветского пространства, не была и не будет служанкой у чекистов.
        
       Хочу напомнить, что газета является печатным органом Международной Ассоциации писателей, литераторов и журналистов, и Саша Литвиненко был членом этой ассоциации, как и В.Суворов и многие другие известные пишущие люди. Мы в этой Ассоциации занимаемся литературой, а не политикой. Но говорим только правду. А правда сама по себе - это самый высший уровень политики.
        
       Моя деятельность в АПИА никак не связана с той провозащитной деятельностью и моей политической публицистикой, которой я занимаюсь вне литературы.
        
       ЛВ: - Ты был избран президентом АПИА и много делаешь для развития организации. Уточню, что и русская газета, и русскоязычная литературная Ассоциация в центре Европы очень мешают ФСБшным структурам, заполонившим страны Европы под скромными вывесками "русских культурных центров", школ и церквей. Европейцы не вняли вовремя нашим призывам и лишь теперь спохватились, что вся русская официальная жизнь за границей подчинена российским консульствам, представительствам путинской власти. Самим фактом своего существования, вне всякой политики, этому противостоят и опровергают и АПИА, и газета. А что ты теперь пишешь сам?
        
       ДК: - Я недавно закончил книгу стихов "Sabbie Mobili". Такое необычное название русской книги обусловлено тем, что оно взято из перевода моих стихов на итальянский. Причем он в свою очередь был сделан с перевода на чешский. Там есть одно стихотворение "Дюны", и на итальянском не нашли аналогичного слова и перевели как "Зыбучие пески". Вот этот перевод я и взял для названия книги.
        
       Сейчас многие стихотворения из этой книжки публикуются в многочисленных изданиях в разных странах. А я приступаю к написанию большой биографической книги. Отдельные части из нее уже публиковались, такие как "Допрос", тюремная хроника". И, конечно, там будет глава о моем друге Саше Литвиненко.
        
       ЛВ: - Дни памяти совпали с позорными выборами. Вернемся к сегодняшней России.
        
       ДК: - Для меня лично Путин и до избрания президентом был абсолютно понятен, но в последние годы его правления снова все громче зазвучали старые песни о главном. О том, что спаситель наш - Ленин, извините, оговорился, Путин. Что только он может привести Россию к светлому будущему, причем к какому, и "светлому" будущему для кого - не уточняется. Что все вокруг - враги. Того и жди, проглотят Россию, - будто всем в мире нужны ее разбитые дороги, обнищавший народ и добываемые руками практически рабов, за бесценок, полезные ископаемые.
        
       Это все те же старые песни о главном - с некоторыми новыми словами и возросшим во много раз цинизмом. В этой связи понятно, что прошедшие выборы никакого отношения к выборам не имеют. Их готовили и проводили как операцию спецслужб, добиваясь поставленной задачи. Это первый этап захвативших власть в России спецслужб - получение конституционного большинства в послушной Думе, - для того, чтобы оставить власть за собой. Сохранив для этого Путина.
        
       Будет ли это третий срок, объявят ли Путина генсеком или царем, это уже мелкие детали большой операции. Радует то, что игра в друга Билла и встречи без галстуков начала пониматься на Западе, как банальная игра в наперстки. Впервые так дружно Запад отрицает легитимность этих выборов. Видимо, очень туго и понемножку до них стало доходить все то, о чем говорил Саша и многие другие: что спецслужбы в России, захватив власть, становятся очень опасными для всего человечества.
        
       ЛВ: - Об этом много писали и Литвиненко, и близкие ему люди - Ахмед Закаев, которому любое упоминание о Саше приносит нескрываемую боль утраты, и Владимир Буковский, влияющий на политическое будущее России теперь уже там, в Москве-Петербурге, на месте... Пожалуйста, скажи несколько слов о том, что, на твой взгляд, происходит в Чечне - и вернемся к России.
        
       ДК: - Появилась надежда на то, что Чечня перестанет колебаться между культивированной в мире ФСБ и выдаваемым за религию ваххабизмом - и европейским путем развития. Это для Чечни, после несомненного обретения независимости, весьма важно. Даже, я бы сказал, судьбоносно.
        
       О российском народе я думаю следующее. Никто не может прийти в какую бы то ни было семью и навести там порядок, кроме самих живущих в этой семье. Главное в государстве демократическом - это демос, без него ничего нет. И не просто демос, а реально являющийся носителем власти.
       Пусть в Англии кто-то только попробует завернуть "не туда" - и все выйдут как один, и всё сразу будет, как надо. Германию, США, Италию пусть попробует внутри кто-то подвинуть не туда, - и ему придётся быстро собирать монатки. А когда для народа всё "должен сделать" дядя или барин сверху, то это значит, что народа-то нет, а есть много отдельных людей с психологией рабов, ждущих подачки и мечтающих о новом добром и не строгом барине. Простой вопрос: ворует всё начальство? - ворует. А давай тебя завтра поставим на его место - и пусть каждый честно, как на духу, ответит - не будет ли воровать... Демократия предполагает ответственность каждого демократа за семью, страну, планету, за совесть, за общие принципы... Без ответственности каждого, демократии быть не может. Яркий показатель безответственности - это отсутствие собственного мнения, принятие мнения барина: он за всё отвечает, пусть думает. Сказали сверху: "Литвиненко - предатель", и никаких вариантов. Для любого проявления рабскости такая позиция в жизни - самое удобное, иначе надсмотрщик может кусок не бросить в миску. Характерна позиция: а что я? от меня ничего независит, это только барин сделать может, подайте, кто-нибудь, мне нового барина. При такой постановке вопроса, что вот я делать ничего не буду, так как все равно мол от меня ничего не зависит, - действительно уже не зависит, и ты отдался полностью хозяину. Признак господства рабской психологии - в пренебрежении к чужой и своей жизни, полная её обесцененность: ведь это не моя собственность, а барина, пусть он о жизнях и заботится...
        
       Когда 16 лет назад власть рухнула практически к ногам этого народа, то бедные россияне (я в том числе) не знали, что с ней делать, а ждали нового барина, и им оказались в конечном итоге спецслужбы. Они власть не захватывали, а подобрали с помойки. Народ деградирует, а остальные бегут из страны сами. Сегодняшняя демографическая ситуация - это результат большевистских 30-х годов и последующих. "Бабы ещё нарожают" - а не получается, подсознательно для барина рожать не хотят, и за деньги - тоже. Путинское правление - это продолжение политики Советского Союза, и при падении цен на нефть всё повторится, как с СССР, только сможет ли при этом сохраниться государство - ещё вопрос.
        
       Не Путин создаёт эту власть, а рабская психология народа создаёт путиных и господство спецслужб. Добровольное рабство создаёт господ. Чтобы изжить эту психологию, нужно время, - следует пройти определённый путь, который прошли люди на Западе. При нефтяных деньгах это движение замедляется, а когда наступает похмелье, то процесс летит. Но если превалирует психология раба, то небольшая кучка негодяев может делать с этим народом всё, что угодно: оно сейчас и происходит, рабы подыграют в любую игру "выборы", в объявление своего барина "национальным лидером", пойдут сами - и безропотно пошлют умирать своих детей в Чечню, непонятно за что, и верёвку сами себе намылят... Сегодня вопрос только в том, успеет пройти этот путь до демократии народ - или государство развалится раньше. Третьего не дано. Сколько понадобилось Ельцину, чтобы Союз нерушимый рухнул... Взял народ власть и отдал новому барину, более подлому и злому, - это пока ему еще развернуться не дают!..
        
       Недаром путинцы всю вину сваливают на Запад и им запугивают: они знают, что оттуда никакой опасности на самом деле нет и не будет, западники ничего сделать не могут, способны только помочь - тому, кто сам что-то делает. Для путинцев существует только одна реальная опасность цвета аппельсина. Этого они боятся всерьёз. Но народ в России пока что еще даже не зелёный... И доброго барина не бывает, его нет в природе. Это моё твёрдое убеждение.
        
       ЛВ: - Очень хорошо, что ты так подробно и доходчиво говоришь об этом, Давид, расставляя точки над i. Далеко не всем в России и даже в Чечне, где угнетение значительно дольше и больше, ясна вся картина.
        
       ДК: - Решение вопроса - не в смещении Путина. Ведь власть захватили в России КГБ-ФСБ с генеральской хунтой. Удобнее оказалось продвинуть Путина, но мог быть другой, фамилия значения не имеет. Как я сказал, это случилось потому, что в России народ всё позволяет и постоянно требует кнута на свою спину, в виде твёрдой руки. Не может быть демократии без демократов. Россия не готова к демократии в подавляющем большинстве, и на смену одной твёрдой руке приходит неизбежно другая - при таком положении. Демократия рождается в муках. Как ни странно, но Ельцин начинал этот путь, при всех недостатках. Его, при поддержке народа, не готового к этому пути и не принявшего этот путь, скрутили спецслужбы - и привели, к общему восторгу, Путина. На самом деле свершив переворот и твёрдо захватив власть.
        
       Многие считают, что в Украине - политический бардак, а на самом деле они по-своему идут к демократии, много споря, а значит, думая и созревая. Трудные процессы проходят в Грузии, но они движутся по направлению к демократии, при всех перегибах и недостатках, - путь нелёгкий. Нельзя из тоталитаризма сразу перескочить в демократию. Ведь это же самое происходит в Ираке: думали - достаточно убрать Хуссейна... При всей отвратительности, В.Путин - ещё не самый страшный вариант из ЧК. Я это говорю не к тому, что с ним не надо бороться и не надо его ненавидеть. Но Путин своей недалёкостью, сталинизмом, отвратностью заставляет людей приближаться к демократии. Только рабам необходим кнут, а демократ- свободный человек, способный уважать других и разумно себя самоограничивать. Окончательно решает этот вопрос только народ, созревший до этого уровня в своём большинстве.
        
       ЛВ: - Не будем подыгрывать Путину и гадать на гуще, точней, жиже, о которой ты упоминал, - но все же скажи пару слов. Как забыть Батьку и тех, чью роль выполняли раньше царьки - республиканские, африканские, кубинские и иже с ними...
        
       ДК: - Вариант премьерства плох тем, что в России нельзя и на три минуты отходить от трона. Вариант, о котором говорю я, испортили неважно проведенными выборами. Сейчас, наверное, прощупывается вариант Союзного государства. Но здесь всё упирается в Лукашенко, который понимает, что ему с Путиным в одном руководстве не удержаться, и пострадает он сам. Недаром Лукашенко попёрся так срочно к Чавесу. Лукашено скорее с Чавесом создаст союзное государство... По любому из этих метаний видно, что Путин не собирается никуда уходить, и те, кто обсуждает эти варианты, тоже не верят в уход Путина. Сам он врёт, и до сегодняшнего дня не выбрал вариант, как ему остаться во власти.
        
       ЛВ: - Давид, спасибо за интервью.
      
      
       Памяти самых близких
       Интервью у Елены Маглеванной взяла Л.Володимерова
      
    ЛВ: - Елена, несмотря на то, что мы с Вами не так давно общались
    http://www.russianlife.nl/sled.htm и говорить будем о политике, поводом для статьи послужили Ваши стихи: я прочла их, заплакала и поняла, что многим, таким же несентиментальным и пережившим гибель родных читателям Чеченпресс, Ваши строки послужат лекарством.
        
       ЕМ: - Обо мне много говорить не стоит, тем более что совсем недавно, 4 декабря, исполнилось бы 45 лет замечательному человеку, с которым Вы, Лариса, да и некоторые другие из тех, кто пишет для Чеченпресс, были ближе знакомы, - Александру Литвиненко. Его страшная смерть в ноябре прошлого года потрясла всех. По рассказам тех, кто его знал, - это был прекрасный, светлый, открытый человек, у него было много друзей. Именно своей абсолютной порядочностью он и раздражал некоторых, о порядочности представления не имеющих. Трагический парадокс: не будь он настолько честным - был бы сейчас жив. С чего вообще началась эта история? Ему дали приказ убить, а он не пошел против совести и отказался его выполнять. Другой бы - убил, хотя для нормального человека это непредставимо. Но в ФСБ нормальные люди - исключение из правил. Литвиненко и оказался исключением, не на своем месте, - в этом заключается его трагедия. Он хотел служить родине, а его послали устранять неугодных властям. Другие смирились - он не смог. Полагаю, в своей спецслужбе он всегда был "белой вороной". Зато своими книгами приобрел уважение и признание всех честных людей - ценой своей жизни...
        
       А в эмиграции? Другой бы, спасшись чудом, после нескольких арестов, сидел бы тихо, боясь даже рот раскрыть, тем более что уголовное дело на него в России не было прекращено. - Нет, он не успокоился, продолжал заниматься расследованиями, разоблачал все грязные делишки нынешнего российского режима - от "дела ЮКОСа" до убийства Политковской (с которой дружил). Понятно, что преступная власть не могла долго смотреть на это спокойно - и убила его, нарочито жестоким, изуверским способом, чтобы другим неповадно было. Его дело продолжат другие - но место, которое он занимал, никем не может быть занято. Нам всем очень не хватает Александра, его смелых разоблачительных статей, неравнодушного взгляда на все, что происходит в моем царстве-государстве. Что бы с тех пор ни случалось, я все время думаю - а что бы он про это сказал, как бы отреагировал? Мысленно обращаюсь к нему - но он не может ответить, и эта пустота огромна. Он был моральным авторитетом, ориентиром, на который надо равняться. Пока мы помним его, он не умер. Перечитываю его книги и статьи - и он говорит со мной. Можно убить - но невозможно заставить замолчать, как он сам говорил в своем письме.
        
       ЛВ: - В годовщину гибели Саши Вы написали стихи:
        
       ...И через год продолжаешь ты слышать голос
       Его - на завтра отложенный разговор,
       Прерванный, продолжается до сих пор.
       Вода в реке стала теплой и снова похолодела,
       Голос, душа остаются - смертно одно лишь тело.
       Вот уже год ты не чистишь почтовый ящик,
       Не проводишь границ - потому что ненастоящим
       Все иначе становится; ни слезы не уронишь из глаз,
       Наши друзья не уходят - они прорастают сквозь нас,
       Как сквозь землю трава, как звезды сквозь дыры в крыше.
       ...И через много лет ты голос его услышишь.
        
       ЕМ: - Эти стихи посвящены Александру и Вам. Он по-прежнему жив для всех любивших его друзей. И главное, что нам, оставшимся, необходимо - сделать все, чтобы его имя продолжало звучать - как символ мужества и бескомпромиссной борьбы за правду. К его могиле приносили цветы даже незнакомые люди - те, кому он стал близок своими статьями. Александр был не только смелым борцом, но и хорошим, добрым человеком. Мы всегда будем с восхищением вспоминать Александра, и с презрением и ненавистью - его убийц. Неважно, что один из них недавно стал депутатом Госдумы и формально неподсуден, как неважно и то, что заказчик убийства все еще возглавляет одну из крупнейших мировых держав и пользуется - пока что - любовью обманутого, одураченного населения. Кара Всевышнего все равно настигнет его - как и других ответственных за это подлое преступление.
        
       Даты, связанные с Александром, не могут не стать лейтмотивом этой недели - как и всего предшествующего ноября, который для меня теперь навсегда будет только месяцем, когда был убит Литвиненко - и ничем иным. Трудно думать в эти дни о другом: абсолютно на все падает отсвет прошлогодних трагических событий. Лицо Александра, лежащего на больничной койке, будет стоять у меня перед глазами, наверное, всю оставшуюся жизнь - настолько больно было увидеть его, прежде всегда жизнерадостного, полного сил и планов человека, таким. Но пока я помню его - буду помнить и тех, кто спланировал и совершил это убийство, - да будут имена их прокляты всеми. Время все расставит по своим местам.
        
       Александр всей жизнью доказал главное - что можно не бояться. Можно не выполнять преступных приказов (один из любимых аргументов пойманных за руку негодяев "при исполнении" - "я не виноват", "мне приказали", "это было задание" и т. д. - так пошло по крайней мере со времен нацистов). Приказу, если он преступен, можно, оказывается, не следовать! Не молчать и не закрывать глаза, когда рядом с тобой творится беззаконие. В любой ситуации оставаться порядочным человеком, даже живя, работая в репрессивной машине государства. Александр был, конечно, не единственным, кто поднял свой голос против режима, но важно то, что он стал одним из тех, кто учил нас мужеству, был для нас образцом, к которому мы стремились. Для меня было бы честью стать хоть в чем-то похожей на него. А смерть Александра, помимо всего прочего, показала - насколько далеко может зайти государство в своей ненависти. Если у кого-то еще оставались сомнения, то теперь они полностью развеяны. С теми, кто организовал это отвратительное преступление, не может быть никакого примирения, разговора, они заслуживают одного - суда и наказания, достойного содеянного.
        
       ЛВ: - Елена, а как Вы, живя в России, впервые узнали о книгах Литвиненко?
      
       ЕМ: - Я познакомилась с книгами Александра еще в 2001 году, когда была написана первая из них - "ФСБ взрывает Россию", отрывки из которой тогда напечатала "Новая газета". Однако познакомилась тогда достаточно бегло: я сама уже до этого считала, что дома взорвала ФСБ, и в дополнительных подтверждениях, как мне казалось, не нуждалась. Сколько раз, когда потом все это случилось, я в этом невнимании раскаивалась! Я как-то не сразу выделила Литвиненко среди общего числа людей, которых уважала, а по-настоящему заметила, как и большинство, лишь после его гибели. Тогда перечитала его книги уже с совершенно другим чувством, намного внимательнее; разыскала в сети его статьи, которые, само собой, тоже читала раньше, но опять-таки не обращала внимания на то, что они принадлежат... именно ему. Книги Александра, конечно, всегда имели огромное значение - он написал о том, о чем все шептались между собой, но озвучить в открытую никто не решался. И все-таки, когда понимаешь, что автор за эти книги отдал жизнь, совсем по-другому они воспринимаются: слишком высокая цена за них уплачена. А то, что при жизни не читали - это всеобщее наше упущение. Получается, что Александр должен был умереть мученической смертью, чтобы правду о нас, о нашей стране, которую он пытался донести, услышали в России. И то - до сих пор еще не все хотят слышать.
        
       Вторую книгу нашла в Интернете и скачала аж в 2005 году - все собиралась ее прочесть, но руки дошли только после 23-го числа. И другие люди, с кем я общалась, тоже говорят - упустили мы его. Это нам всем позор. Только когда человек умирает, мы можем оценить его по достоинству. Мне мучительно стыдно, что такой великий человек при своей жизни, по сути, прошел мимо меня. Вам больше повезло: конспектируете его книги. Я первый раз про Вас и узнала, наткнувшись случайно в сети на конспект "ЛПГ", прочитала и подумала - кто же догадался все законспектировать?
        
       ЛВ: - Отвечу Вам тем же: переписываясь с Сашей, при его жизни я этих книг... не читала. Значит, он просвещает не только нас, - но и у других современников, благодаря работе, проделанной Александром, есть большой шанс осознать происходящее и бороться за демократию. А нашим читателям поясню, что все это говорит о Литвиненко представительница молодого поколения россиян, ежедневно вынужденная защищать его имя от нападок своих соотечественников, доказывать им прописные, казалось бы, истины, не вызывающие у нас сомнения. Перепечатывать статьи Чеченпресс в России оказалось возможным едва ли не на единственном сайте... КПРФ, - да и те постоянно снимали, пока из-за последней публикации http://www.russianlife.nl/projdis_po_putinu.htm не вынудили уйти с поста редактора... саму Елену.
        
       Е.Маглеванная не только пишет статьи, но отправляет посылки политзаключенным, поддерживает с ними связь. Один месяц копит деньги на приобретение лекарств, следующий месяц - на их отправку по почте (хотелось бы попросить как можно большее число людей подключиться к оказанию помощи заключенным; как правило, помогают им люди небогатые, сами стесненные в средствах: с миру - по нитке). В ответ Елене и другим приходят благодарственные письма Талхигова, Стомахина, - тех, к кому так равнодушны официальные спонсоры, и кто продолжает в застенках войну за независимость и будущее Ичкерии.
        
       В какие застенки, в какие подвалы
       Проникнуть бы мог мой беспомощный стих!
       Запястья прозрачные - как я мечтала
       Когда-то согреть их в ладонях своих!
       На темной земле города, города,
       Зима без начала, зима без предела,
       И руки твои холодны навсегда -
       Те руки, которые я не согрела.
       2006.
        
       ЕМ: - Говоря о подвиге Литвиненко, - о хорошем человеке хочется говорить долго, - все время забываю, что заявленная тема интервью - мои стихи, - настолько маленькой и ничтожной кажется собственная жизнь в сравнении с жизнью его - и политзаключенных. Стомахина, Талхигова, недавно вышедшего на свободу Трепашкина: они настоящие борцы. Одно время думала - а стоит ли вообще стихи писать, кому это нужно? Решила, что стоит: стихи подчас помогают общему делу. Слово - тоже оружие. Если мы не будем - в статьях ли, стихах ли - писать о наших товарищах, томящихся в застенках, то режиму будет легче их там убивать. Как убили Салмана Радуева - одного из лучших чеченских командиров, да и просто замечательного человека, отца двоих детей, который был виноват лишь в том, что встал на защиту своей родины и за это жестоко поплатился - сначала несколькими тяжелейшими ранениями в результате покушений, организованных русскими спецслужбами, а затем тюрьмой и смертью. Ему было всего 35 лет. Его убили, представив его смерть как "естественную", - но родственникам не разрешили его похоронить, хотя по чеченским обычаям человек должен быть похоронен на родине. Явно пытались скрыть следы преступления. Практически никто из тех, с кем мне доводилось говорить на эту тему, ни в какую "естественность" не верят, в полный голос говорят, что он был убит для того, чтобы не смог выступить как свидетель преступлений, творимых российской армией в Ичкерии. Салмана убили из страха. Многие его друзья оставались на свободе, и русские сами признавались, что боятся, что его попытаются освободить. Поэтому проще оказалось - убить.
        
       Считаю, что следует потребовать расследования, даже международного, обстоятельств его смерти, так как на власти России надежд в данном случае никаких - нельзя ведь ожидать от преступника честного расследования собственного преступления! Мне был очень дорог этот человек, я писала о нем, в том числе и в стихах. Не сразу решилась вообще о нем заговорить - слишком тяжело это, 14 декабря будет пять лет со дня его смерти (еще одна декабрьская дата, которую забыть нельзя!), а все было, как будто вчера. Никакими статьями и стихами его не вернешь - но считаю, что говорить об этом нужно, его убийцы не должны оставаться безнаказанными. Кроме того, это поможет предотвратить подобные преступления в будущем. Это ведь далеко не единственный случай: одновременно с Радуевым по тому же делу был осужден еще один чеченский командир Турпал-Али Атгериев. Он, как и Салман, не пробыл в колонии и года - в августе 2002-го неожиданно умер от неизвестной болезни (как заключили впоследствии медики - от лейкемии, которой, по словам его родных, никогда не болел, а ведь это не такое заболевание, которое может возникнуть мгновенно).
        
       А сколько еще было таких "естественных" смертей менее известных людей, о которых мы просто не знаем! Их убийцы гуляют на свободе. В связи со сказанным, мне представляется, что Россия - страна безнаказанных убийц, из которых делают героев, как из того же Лугового или тех двух ГРУшников, которые взорвали Яндарбиева вместе с его 14-летним сыном (даже имен убийц помнить не хочу). Думаю, и те, кто по заданию убил Салмана - тоже за это получили какие-нибудь тридцать сребреников - неважно, в денежном или другом эквиваленте.
        
       ЛВ: - Процитирую Ваши стихи:
        
       Я берегу все то, что ты любил,
       А прочее бы с радостью забыла -
       Все города, где ты несчастлив был,
       И руку, что глаза тебе закрыла.
       Ты не был мне ни мужем, ни отцом,
       Но оживают кадры, даты, сводки
       И бледное любимое лицо
       Между стальными прутьями решетки.
       Я собираю сны и имена,
       Как нумизмат старинные монеты,
       И жду, когда закончится война,
       Когда мы сможем говорить об этом.
       Портрет на полированном столе,
       Названья книг на переплетах пыльных...
       И я сберечь по-прежнему бессильна
       Хоть что-то из тревожных, милых лет.
       2005.
        
       Лена, Ваша память о Салмане Радуеве и смелость - так подробно о нем рассказать, да еще в таком личном плане, представляется мне очень важной. Вы согласились выступить свидетелем по его делу в предстоящем Трибунале.
        
       ЕМ: - Здесь у нас чеченцы - для всех враги, а Салман - преступник, которому "так и надо". Это мнение большинства... Когда человек умирает, я почему-то ощущаю его беззащитность - он не может ничем закрыться от лжи, зависти, ненависти чужой. Хотя, с другой стороны, ему там и навредить никто не может. Но все равно эту нежную память о том, кто был дорог тебе, лучше беречь ото всех. Заглянула на чеченский форум Тептар. Там такое про бедного Салмана говорят - не от всякого русского услышишь. "Отсидевшись в Москве" - когда, в какой Москве он сидел, что за бред!? "Дадут 25 лет лишения свободы, и это тогда когда Ичкерийцев его ранга приговорили бы как минимум к пожизненной без суда и следствия если бы не казнили бы при задержании...", - все прекрасно знают, что именно пожизненное заключение ему и дали, не казнили при задержании - так убили в тюрьме потом, предварительно устроив спектакль с судебным процессом, чтобы Запад посмотрел, как цивилизованно у нас обходятся с пленными повстанцами - все, мол, по закону. А потом без всякого закона убивают в этом "Белом лебеде". И врет этот "вайнах", за которого, конечно, и подставной ФСБшник может писать, что Салман был в тюрьме "в спортивке Адидас с Четками в руках, с красивой бородой и темными очками", - это все было до суда, пока он был всего лишь обвиняемым и подследственным, а потом ему голову обрили, как всем - я его видела в этой тюрьме без всяких темных очков, ужасное было зрелище - все лицо в шрамах, просто живого места нет. Или вот еще пишут: "подставить всех Чеченцев, с высказываниями о том что он заслал своих людей в РФ для того чтобы они провели теракты", - он это не по своей воле делал, его просили об этом. Может, это и правда зря было, но это нам теперь легко говорить. А подставил он в первую очередь себя; когда его арестовали, на него пытались повесить даже сентябрьские взрывы - мол, раньше брал на себя и сейчас возьмешь. Очень удобно было списать на него все теракты, которые когда-либо были, и именно это пытались сделать. Если уж на то пошло, то после ареста все чеченцы от него отреклись, даже очень уважаемый мной Масхадов сказал, что Салман якобы никого не представляет, кроме себя, и вообще "у него голова пулей пробита". А ведь он эту пулю за Ичкерию получил, за всех. На него 8 покушений было, русские в него только и целились, пока не добили другим способом - он их раздражал, потому что очень смелый был и большим авторитетом пользовался, люди его слушали.
      
    ЛВ: - Вспоминаю Ваши стихи:
        
       Война случилась в сентябре.
       Тебя арестовали в марте.
       Спалить все письма на костре,
       Найти Ичкерию на карте
       И выйти под промозглый снег,
       Не замечая непогоды.
       Так начинался этот век
       Весной двухтысячного года.
       Твой адрес в книжке записной,
       Твой голос в дреме полусонной.
       И кто-то новый и чужой
       Снимает трубку телефона.
       Но мы с тобой еще ничьи,
       Ты улыбаешься с экрана,
       И руки хрупкие твои
       Не скованы, и даже раны
       Едва заметны на лице.
       Я знаю, время терпеливо.
       Неважно, что нас ждет в конце,
       Давай представим, что мы живы.
       2005.
        
       ЕМ: - Я писала на "Кавказ-центр" после ареста, просила вступиться - никто ничего не сделал. Потом, после смерти Салмана, Борис Стомахин написал замечательный некролог - честь ему и хвала за это, конечно. Но где были остальные? Пока он еще жив был? После того, как человека уже нет - мы всем молодцы. Да куда только я не обращалась - отовсюду было или молчание, или в лучшем случае вежливый ответ, что Радуев - не тот человек, которого они бы хотели защищать. Ладно - всякие там правозащитники западные. Но чеченцы, за которых он здоровье отдал - а впоследствии и жизнь?.. Понятно, что не все чеченцы так себя повели - но я про официальные власти говорю. Я всей душой была за Масхадова, он действительно лидер - но этого простить ему и другим, наверно, никогда не смогу. А КЦ нечего вспоминать... Он пытался обвинить Литвиненко в создании ядерной бомбы - и не написал слова памяти даже в годовщину убийства. Вот это дошли наши "союзнички", я просто потрясена.
      
    ЛВ: - Елена, пройдет время, состоится суд, смоют незаслуженные обвинения - и покарают реальных преступников. Недавно Вы написали статью о выборах, но всегда что-то остается за строчкой. Один Ваш коллега - молодой архангельский поэт, которому сейчас грозит психушка за вынесенный для коллекции бюллетень, - грубовато высказал свое мнение: "А с чеченцами (кстати, депортированными) мы здесь дружим. Если что - передай, что на Русском Севере народ гостеприимный. А Путин про...ал всё, что возможно. Здесь гонят в сизо, в шизо (вот это - точно), либо в яму. Вероятны перемены в 12 году, нет, скорее в 16 году, жаль, не доживу".
        
       ЕМ: - Да какой уж тут выбор, когда из трех наиболее "проходных" в Думу партий в первой тройке списка одной из них находится исполнитель преступления, а в другой - его заказчик. Им бы объединиться! А между ними КПРФ. Я, конечно, необъективна, поскольку сама в ней состою, но, даже и не будучи коммунистом, в этой ситуации другого выбора сделать бы не смогла. Это ни в коем разе не агитация - скорее вынужденный поступок. Можно было, как призывала "Другая Россия", испортить бюллетень или проголосовать за одну из так называемых малых партий - но, по моему мнению, это был бы подарок Путину, потому что голоса всех не прошедших в Думу поделили бы между собой те, кто туда прошел - то есть единороссы и жириновцы.
        
       Я в заметке подробно рассказывала, какими способами заставляли людей голосовать за Путина. Здесь бытует мнение - и я его разделяю, - что эти парламентские выборы важны не сами по себе, а как прелюдия к президентским: не зря их постоянно пытались представить как "референдум о доверии президенту". Повсюду висели плакаты - "2 декабря голосуем за Путина!" - не за "Единую Россию", а именно за Путина, заметьте. Если не брать это в расчет, ничего особо страшного 2 декабря не случилось - единороссов в этой Думе примерно столько же, сколько и в прошлой, даже, если не ошибаюсь, чуть-чуть поменьше. (Говорят, потому, что СМИ слишком переусердствовали, пытаясь согнуть народ в поклоне президенту и "ЕР", и у определенной части населения это вызвало обратную реакцию. Выразившуюся, правда, в "протестном" голосовании за ЛДПР, представительство которой, наоборот, повысилось. Ну что же поделать, если люди не нашли ничего более умного, чтобы выразить свое несогласие с тем беспрецедентным накатом, который в последние предвыборные дни обрушило на них телевидение - да если бы только телевидение!).
        
       По городу просто нельзя было пройти сотню метров, чтобы не наткнуться на очередной щит или плакат с Путиным - они висели в буквальном смысле на каждом углу. Никакой агитации других партий, естественно, и близко не было - это к вопросу о равноправии. За всю предвыборную кампанию в Волгограде мне удалось насчитать лишь парочку справедливороссовских щитов, столько же лдпровских и один с надписью "КПРФ". Зато Путина - пруд пруди. Причем, как мне рассказали люди, занимающиеся размещением рекламы, повесить эти щиты им приказали буквально накануне выборов - когда вся агитация согласно закону должна быть запрещена. Вот тебе и демократия! Ясно, что все это делалось не только ради того, чтобы в Думе было побольше "медведей" - а в первую очередь для того, чтобы Путин мог, в своем стремлении остаться на третий срок, опереться на как можно большее число граждан. Не зря же в кадыровской Чечне, если верить официальным сводкам, за "Единую Россию" проголосовало 99% пришедших на выборы (а пришло, если верить опять им же, 99,9% всего населения республики). Хорошо, хоть не 109%, как умудрились насчитать было в Мордовии - потом, правда, спохватились и исправили на 95%. Тоже неплохо. Вообще, как замечают все наблюдатели - и российские, и международные - эти выборы прошли с беспрецедентно высоким числом нарушений. Я даже думала, что на Западе они признаны не будут - но похоже, Запад опять проглотил путинскую пилюлю под соусом из дешевого российского газа. Как глотал ее уже неоднократно.
        
       ЛВ: - Подставил себя Саркози, остальные серьезные политики на сей раз адекватны: уже мало кто сомневается, что "Путину", как его ни переименуй, скоро конец. Еще недавно центральная голландская "Народная газета" не рискнула бы печатать на первой полосе историю, которую я с улыбкой передаю читателям в обратном переводе. Подруги-москвички Мария с Наташей, застигнутые у одной из них дома, отказались ставить крестик единороссам, начался скандал, и бюллетень разорвали. Была вызвана милиция по поводу порчи государственного имущества (документа!), и подруг, не проверив несуществующей прописки, арестовали. Пришлось платить штраф, чтобы не было "хуже". Мария гордо произнесла - ей "стыдно за эту страну"...
        
       Сотни подобных историй обошли иностранную прессу. Путинские чиновники показательно расправлялись с теми, кто уклонился от выборов или голосовал не так, как желала власть. Несознательные разыскиваются, их ожидают увольнение с работы, отсчисление из институтов. В Ульяновке студентов обязали фотографировать на мобильные телефоны собственные заполненные бюллетени и предъявлять снимки в ВУЗ. Администрация области потребовала от ректоров предоставить точные списки студентов, проигнорировавших явку на выборы... Путин выставляет себя и свои методы правления в таком свете, что при самом большом желании Запад не может его поддержать. Раньше клоуном был Жириновский. Теперь их там трое: изучающий дикцию Гитлера оголившийся Путин с удой - и его подручный мальчик для битья, Луговой, меняющий гомосексуальные рубашоночки и галстуки на фоне фантастически контрастирующих пиджаков Жириновского. Чем Вам не цирк!
        
       ЕМ: - Смотреть на него уже противно, такой он весь самоуверенный и довольный собой. Из дерьма да в депутаты Госдумы.
        
       ЛВ: - Лучше не скажешь... Теперь прибавится бедный Медведев: его гримасы не отработаны, как и непоставленный голос, - и тщеславная радость от идущего в руки назначения пока не может затмить панический страх, то и дело смывающий эту кривую улыбку... Марионетка компенсирует недостаток роста походкой. Символ Медведева - непомерно большие уши, эмблема "Наших": стукачу в системе полагается слушать. Предполагаю, что дело (с недостающей харизмой) поправят гормоны, и что взгляд нового карлика - симпатичней желтого взора Рябого или рыбьего - Путина... На каблуках Лжедмитрий все же будет смотреться приятней предшественника и, как сообщили нам с телеэкрана, всенепременно "продолжит работу по улучшению качества жизни россиян". Аналитикам нужно было бы быть внимательней: разве мог стать преемником кто-то другой, кроме председателя Совета директоров "Газпрома"? - Мог - если б уволили этого. Куда там без нефти!
        
       А впрочем, все очень изменчиво. Клоны кукол занимают меня - как явление: и своеобразны же их династии. Как же должен быть запачкан Медведев общим с Путиным преступлением, кровью, если нынешний - ему доверился, а потенциальный - продался.
        
       ЕМ: - Но посмотрим, что будет дальше - 2 марта выборы президента, уже 17 декабря "Единая Россия" выдвинет своего кандидата. Меня в этой ситуации интересует одно - что они там еще придумают, чтобы всучить нам Путина еще раз и при этом соблюсти хотя бы внешние приличия: все-таки хочется в Европу ездить, с президентами мировых держав за руку здороваться. - Это Туркменбаши с Хусейном все равно было, они на Запад не ездили, на репутацию в его глазах им было наплевать, вот и творили что хотели - референдумы о доверии с 99-процентным положительным итогом (а мы ведь в некоторых регионах уже достигли этого сногсшибательного результата, осталось только распространить этот опыт на всю страну), объявление себя пожизненным президентом (нам и до этого недалеко - по крайней мере, голоса уже раздаются). Но они, повторяю, на свою репутацию в мире давно махнули рукой. А мы вроде пока нет. Хочется "и невинность соблюсти, и капитал приобрести". Посмотрим, что придумают для этого. Времени до развязки остается не много.
        
       ЛВ: - Вернусь к Вашим светлым стихам:
        
       Твое знамя потом себе под ноги кинет
       Пьяный русский десантник из города Псков.
       Да, Ичкерии нет, как и нет Палестины,
       Их хоронят без музыки, слез и венков.
       В наше время и ненависть стала любовью,
       Что ж, скажите, сдаваться на милость врагу?
       Я ведь тоже хотела тогда быть с тобою
       В дагестанском селе на раскисшем снегу.
       Прокрутить бы назад лет на шесть кинопленку,
       Но у нас на земле даже прошлого нет.
       Беззащитный убийца с улыбкой ребенка
       Держит знамя страны, не рожденной на свет.
       2002.
        
       Елена, Вас окружает современная российская молодежь. Каковы ее настроения?..
        
       ЕМ: - Ну, к молодежи меня уже отнести трудно, однако о настроениях в обществе - и не только в молодежной среде - имею определенное представление, поскольку ежедневно общаюсь со многими людьми, в том числе на политические темы. Настроения меня пока удручают. Все надеются на доброго дядю Путина, который придет и решит их проблемы. А молодежь часто вообще демонстративно не интересуется политикой. Поэтому ее и используют, кто хочет, в своих политических интересах, - тоже парадокс: чем меньше ты хочешь разбираться в политике, тем больше шансов, что тебя в эту самую политику втянут помимо твоего желания. Отсюда все эти "Наши", молодые гвардии и пр., состоящие преимущественно из не желающих думать - или думающих только о своем карьерном росте. У нас в городе все это тоже есть, как есть и митинги в поддержку Путина, собирающие по нескольку тысяч - не хочется даже говорить "людей", скорее баранов.
        
       ЛВ: - Смена поколений меня волнует и потому, что чеченцы, видимо, именно в этих масштабах вопринимают борьбу, растянувшуюся на столетия; и потому, что такова участь журналистов-правозащитников и виднейших политиков, отстаивающих свободу: передавать эстафету. Наше общее дело бессмертно и не ограничено рамками жизни. Вы являетесь очень ярким представителем своего поколения и вселяете надежду на доброту и порядочность. - Достаточно процитировать такие Ваши слова: "Сегодня пришлось делать наш литературный журнал. Но вообще лучше бы в хоспис пошла - только там я чувствую, что реально кому-то помогаю, этим несчастным больным. Перед этим и литература, и даже политика - чепуха. Только больница никогда не оставляет ощущения зря потраченного времени, да еще помощь политзаключенным, конечно. Все остальное я, наверное, когда-нибудь брошу"... А как Вы совмещаете два столь разных образования - физик, русист?
        
       ЕМ: - Да очень просто - сразу поняла, что мое призвание не в науке вообще, а в практической деятельности. Ни физика, ни лирика из меня не вышло. Физика - это скорее дань семейной династии, которую мои родители - оба физики по образованию - пытались создать. Но, как говорится, в семье не без урода. Я вообще всегда по-настоящему хотела пойти в медицину, но родители были изначально против. Другое мое увлечение, также не одобряемое родителями - политика, точнее, политическая журналистика. Мама всегда протестовала: боялась, что я чего-нибудь наговорю. Я пробовала поступать на журфак, но под давлением родителей пришлось забрать документы. А в физике мне всегда нравилось только опыты делать - сколько приборов переломала, пока училась в институте! А решать задачи и учить формулы всегда было скучно. Наверно, гуманитарные науки все-таки ближе мне - в шкуре редактора я чувствую себя несравненно уютнее. Тем более, и к журналистике ближе.
        
       ЛВ: - Спасибо Вам за глубокое и необычное интервью!
        
      
        
        
       Из истории болезни государства
       Разговор ЛВ с Михаилом Трепашкиным
      
       Выйдя на волю, Михаил Трепашкин сразу же сообщил, что он даст интервью читателям Чеченпресс. В последующие дни события начали развиваться таким образом, что мы решили не ждать продолжения. Публикуем материал в незавершенном виде, предвидя трудности, с которыми предстоит столкнуться Трепашкину.
       ЛВ: - Михаил, поздравляю Вас от имени читателей и правозащитников, боровшихся за Вашу свободу. По совпадению, сегодня - Международный День прав человека. Давайте определимся: здесь некому доказывать то, что является для Запада аксиомой и документированной истиной, хотя остается известным не всем россиянам. Предлагая им самостоятельно проштудировать книги А.Литвиненко, статьи Чеченпресс, прогрессивную европейскую прессу, я все же буду исходить из следующего (а Вы можете меня опровергнуть). - В России правит тоталитарный режим; выборы были инсценировкой, внешне (и часто вынужденно) поддержанной большинством населения; многие тысячи заключенных разных национальностей томятся в российских концлагерях, где применяются пытки; Луговой должен быть экстрадирован, как исполнитель заказного убийства А.Литвиненко; Трепашкин был арестован и возвращен в тюрьму незаконно, а условия его содержания официально признаны Страсбургом пыточными; в России нарастает народное движение, противостоящее власти, и в конечном итоге оно победит.
       МТ: - От меня всем - слова благодарности за поддержку! Сайту ЧП и Вам лично я благодарен за то, что публиковались мои заметки и обращения в то время, когда другие на них смотрели с опаской.
        
       Путинская Россия признала героизмом убийство людей. Несмотря на многочисленные критические замечания по поводу того, что Россия в период президентства Путина грубо попирает главное право человека - право на жизнь, что в стране создана обстановка поощрения и восхваления убийц, без суда и следствия уничтожающих тех, кто выступает против незаконных действий преступных чиновников нынешней власти, и что это делает Россию бандитским государством, - мер по изменению к лучшему так и не было принято. Никто из официальных властей не осудил ни тех, кто подорвал Яндарбиева вместе с малолетним сыном в Катаре, ни убийц известной журналистки Анны Политковской в Москве, ни отравителей политбеженца Литвиненко в Лондоне... (список можно продолжать довольно долго). А последние выборы дополнительно подтвердили, что этот курс властей России лишь приветствуется, и убийц "ненаших" называют героями.
        
       Доказательством тому является избрание депутатом Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации, то есть высшего законодательного органа России, гражданина Лугового Андрея, обвиняемого прокуратурой Великобритании в убийстве Литвиненко А.В. Сей факт - позор для любого цивилизованного общества! И как бы лидеры нашего государства ни кричали о формировании "демократического общества" и "правового государства", факт остается фактом, и он перечеркивает все усилия замаскировать звериную личину правителей.
        
       Статья 2 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод гарантирует каждому человеку каждой страны Европы, подписавшей Конвенцию, право на жизнь. Россия подписала эту Конвенцию еще в 1998 году. Подписали мы и Хельсинкские соглашения, в соответствии с которыми вопросы прав человека являются не только внутренним делом одного государства, а это сфера международной ответственности. Так почему же государства Европы так вяло реагируют на возмутительные факты нарушения прав человека в России? Почему не потребуют передачи Лугового судебным органам Великобритании, чтобы в установленном законом порядке было определено: виновен он в убийстве Литвиненко или нет?
       ЛВ: - На Вашем примере мы убедились, что западные организации уклоняются от выполнения международных конвенций, реагируя на их нарушения властями России не так оперативно и твердо, как этого требует сложившаяся ситуация. В России в пыточных условиях содержания остаются тысячи неправедно осужденных, среди них - остро нуждающиеся в помощи больные политзаключенные; некоторые принудительно (!) заражены гепатитом и туберкулезом, на многих проводятся опыты. Как правило, это - настоящие патриоты России или Ичкерии, а образ всенародных благодетелей искусственно лепится из предателей и террористов.
       МТ: - Нахождение в Государственной Думе России господина Лугового так и будет являться официальным признанием России убийц героями. И теперь мы ждем новых жертв такой политики.
       ЛВ: - ...Что ясно дал понять зампред Комитета ГД РФ по безопасности Сергей Абельцев в передаче Н.Николаева
       http://www.youtube.com/watch?v=IgfL7iIzqbY&feature=related
    с Вашим участием. Мир с изумлением слышал мнение высокопоставленного чиновника, представляющего ФСБ и Госдуму, что, оказывается, следует не погибать за народ, как учили в войну, а "надо учить убивать за родину".
        
       Пользуясь случаем, повторю, как на Западе воспринимался Ваш голос, постоянно и отчетливо звучавший из застенков: Михаил Трепашкин совершил подвиг, не только предупредив россиян о взрывах, - но и не сломившись после ареста. Продолжив борьбу за всех осужденных невинно. - За активность и мужество Вам и было присвоено международное почетное звание "Политзаключенный-2007".
       МТ: - Я считаю, что сказанное мной - это хотя и известные умозаключения, но об этом надо говорить почаще. Я готов отдельно ответить и на вопросы, дать интервью.
        
       ЛВ: - Хотя Вы, как сказали, не получали лично в руки денег от Б.Березовского, но Фонд гражданских свобод активно помогает попавшим в беду, роль его неоценима. От себя я хотела бы выразить благодарность и этому Фонду, и подобной организации, основанной еще диссидентами-шестидесятниками и воссоздаваемой в США правозащитницами В.Пупко и Н.Банчик, и всем сходным Фондам: их роль велика и не скоро утратит значение. Если в России Фонды помощи политзаключенным намеренно интерпретируются как "шпионские структуры", то в любой стране Запада их отсутствие просто немыслимо: существование гуманитарных Фондов - залог гражданских свобод. Их работа в мире ведется открыто и официально, вызывая повсеместное уважение граждан. Также стоит поблагодарить "Международную Амнистию" хотя бы за то, что на сайте организации был создан раздел по Трепашкину... Международные правозащитники следят за состоянием Вашего здоровья: хотелось бы точно знать, до какой степени оно подорвано в заключении, и насколько именно - предумышленно, чтобы не дать Вам выступить в качестве свидетеля номер 1 по делу А.Литвиненко.
        
       МТ: - Как я неоднократно писал, накануне выхода на свободу я находился в тяжелейшем состоянии, и меня положили в больницу с той лишь целью, чтобы я смог выйти своими ногами. Но состояние здоровья у меня плохое, после созданных мне условий в колонии. Я только начал проходить обследование в территориальной поликлинике, и возникло столько вопросов, что уже около недели я "летаю" от врача к врачу, а сдвигов мало: до лечения назначили массу анализов, которые можно сдавать только в определенное время и определенные дни (некоторые из них). Я проверяюсь также по поводу признаков туберкулеза. Не исключаю, что, если обследование затянется еще дней на пять, то я окажусь в больнице по вызову "Скорой"... Все данные будут сверяться с результатами обследования и рекомендациями врачей из Нижнего Тагила - Рыбалко (аллерголога) и Яковлевой (пульмонолога). Что касается лечения, то я уехал бы куда угодно, чтобы обследоваться и подлечиться, но пока что рассчитываю на помощь местных специалистов.
        
       Из-за состояния здоровья и вынужденных "походов" по врачам я не смог прислать дополнительные материалы. Но добавлю, в частности, как "лечили" меня и других осужденных в ФГУ ИК-13 Свердловской области, об этом может свидетельствовать такой факт. Вместе со мной на так называемом "участке колонии-поселении" ИК-13 отбывал наказание Васин Евгений Александрович из Новосибирска. Его упрямо не отпускали для лечения к специалистам в лечебные учреждения города Нижнего Тагила (нарушая законные права). А лечили врачи МСЧ ИК-13, как и меня, различными таблетками сомнительного происхождения. В итоге он доехал до дома и умер. Это было в феврале 2007 года. Он собирался не только выступить в качестве свидетеля по моему делу в Европейском суде по правам человека, но и сам собирался писать туда жалобу на запрет в получении надлежащей медпомощи. Говорил, что будет добиваться пересмотра своего уголовного дела, явно сфабрикованного властными коррупционерами по заказу. После освобождения я начал искать его координаты, и еще один осужденный - Яхин Равиль Рафаилович из Новосибирска - позвонил мне и рассказал трагический итог "идеальных" условий отбывания наказания (это из слов Абельцева в передаче Николаева) в ФГУ ИК-13. Есть и другие подобные факты.
        
       В период непродолжительного нахождения в МСЧ ИК-13 я узнал, что там в изолированной камере-палате находятся длительное время психически больные лица. Один из них, по имени Миша, иногда сутками стоит с поднятой рукой или сидит в одной и той же позе, справляет нужду в штаны и т.д., в общем - очевидно психически ненормальный. Но его не отправляют в спецбольницу. Ухаживают за ним другие больные-осужденные. 
        
       Ни уполномоченный по правм человека в Свердловской области, ни прокуратура никогда не проверяли, кто же содержится в МСЧ, хотя осужденный Рожин Дмитрий Игоревич сразу после освобождения еще в феврале 2006 года писал обо всех ужасах лечения на стационаре в МСЧ. Даже парализованных, которые не представляют никакой опасности для общества, там держат за колючей проволокой и не освобождают по болезни. Я еще в 2005 году писал о том, что под крылышком у приближенного к Путину В.В. губернатора Свердловской области Росселя Э.Э. создаются настоящие концлагеря. И описанные факты - яркое и наглядное свидетельство.

     
       ЛВ: - В своем интервью радио "Свобода" Вы сделали выводы, из которых логически следует: А.Политковская и А.Литвиненко были убиты, так как представляли опасность для власти, опубликовав только часть информации - и придерживая остальную. Вы также дали понять, что по той же причине власть должна бояться Трепашкина. Обычно юристы стараются не обнародовать отдельные звенья, а собирать материал полностью, чтобы представить миру задокументированную картину в целом, досье. В последние годы ситуация изменилась, и мы считаем более правильным - своевременно публиковать то, что есть: наше дело продолжат. Правозащитникам приходится, как на войне, перенимать взгляд на жизнь у чеченцев: как писал В.Высоцкий, "Кто сменит меня, кто в атаку пойдет?". Режим убивает одних - и после них "сыновья уходят в бой", друзья и коллеги перенимают эстафету. Ваше дело - бессмертно. В этой связи прошу Вас начать разговор о чеченцах. О тех, кто проявляет героизм в ГУЛАГе сегодня.
        
       МТ: - Скажу о том, что было после моего перевода на общий режим. Хотя я находился в МСЧ, числился все же за 18 отрядом ФГУ ИК-13. Это ВПО (воспитательно-профилактический отряд): особо опасные преступники (маньяки), склонные к побегу лица, склонные к нападнию на администрацию, а также чеченцы. Ну, и меня к такой же категории особо опасных для власти лиц определили. У всех чеченцев там путь един: ШИЗО, СУС, ВПО (камеры, камеры, камеры). Мне рассказал на "больничке" один осужденный, которого я знал раньше по совместному сидению в московских СИЗО, что, когда их принимали с этапа, то били бейсбольными битами. 
        
       Один чеченец от таких ударов по голове упал, но поднялся и бросился на этих "козлов" в силу своего кавказского темперамента. Его могли просто убить. Поэтому осужденные держали его изо всех сил и быстро уводили от принимающего строя с битами. А это типичная картина для ГУ ФСИН РФ по Свердловской области и для ИК-13 в частности. Не верьте проверкам!!!! Проверяющие предпочитают идти с администарцией. А ее почти все осужденные боятся, ибо за каждое слово потом надо платить здоровьем. И никто не поможет. Я готов на эту тему говорить много.
        
       ЛВ: - Тем более, что даже Ваш адвокат Косик опубликовала красноречивое письмо: "Дед у меня был то ли чеченец, то ли осетин.Это была тайна от Сталина, а поэтому до сих пор неизвестно, осетин он был или чеченец. Может быть поэтому, когда меня несёт, случаев, чтобы меня кто-то смог остановить - не было. И не будет -
    наследственность у меня плохая".
        
       Чеченцы бывают разные, - но сомневаюсь, что это "плохая наследственность"... Чеченпресс и международные правозащитники будут постоянно следить, как проходит Ваше лечение. Мы рассчитываем публиковать фамилии врачей, названия медицинских организаций и списки назначаемых Вам препаратов, так как до сих пор нельзя поручиться, что все рекомендации пойдут на пользу Трепашкину, и что профессионализм российских специалистов будет достаточным в не таком уж простом Вашем случае.
        
       МТ: - Я согласился на обследование меня врачом-психиатром (чтобы недруги не гнали галиматью на меня, обвиняя в психическом заболевании). 10 декабря 2007 года я получил официальное заключение врача-психиатра ПНД N 9 города Москвы, что я здоров.
        
        
       Полиция как традиция. Будни на боевом посту в России и Нидерландах.
      
       Часть 1.
       Почему европейцев - на примере, скажем, Голландии - не интересуют ни Чечения, ни Россия? Проведем обобщение, основываясь на фактах. В этой предновогодней статье много документального юмора: веселое соседствует с грустным, и нет здесь ни капли выдумки, - жизнь многообразней фантазий.
       Сегодня в России День ФСБшника, национальный праздник. Давайте взглянем на полицию разных стран глазами очевидцев - двух юных русских подружек, занесенных в эту профессию в Москве - и в Роттердаме. Сравним впечатления, узнаем секреты - и поймем, почему и россиян, и голландцев - интересуют лишь они сами, международные суды -неповоротливы, и нам так трудно найти общий язык.
       Мария, Москва: - Я закончила юрфак, потомственный опер. Официально мне платят только на работе. У нас милиционерам по закону можно получать прибыль только от научной и творческой деятельности (папа в этом преуспел, читая лекции, выпуская какие-то брошюрки и т.п.). Никакой коммерции! Конечно, мне предлагают взятки. Последний случай - 30 тысяч долларов за "оставить в покое" азербайджанцев, которые бабушек-пенсионерок в соседние области вывозят в бараки. Мы с шефом стойко держали оборону. Так как на меня выходил довольно близкий мне человек, я позволила себе пошутить. Сказала: а что так мало? Он спросил: сколько надо? Ответила: столько, чтоб я в 24 часа с фальшивым паспортом покинула пределы РФ и улетела допустим, в Испанию, где для меня уже будет куплена вилла на берегу моря. И жила там до старости на эти деньги.
      
     
       Незнакомые люди обычно с такими предложениями не выходят. Не принято так у нас. Один адвокат попробовал сунуться к моей подруге - следователю по особо важным делам. Она тут же рапорт написала, что ей предлагают, и в момент передачи взятки ФСБшники все это зафиксировали. Теперь адвокат сидит в тюрьме.
        
       Мы с мужем - коллеги. Его зарплата 9 тысяч + декретные около 800 рублей в месяц. Ну и в какой стране мира офицер полиции получает 300-400 евро? У вас, в Голландии, пособие по безработице больше. Почему после этого тебя так удивляет взяточничество гаишников?
        
       Про взятки - нет, я не брала ни разу. И у меня, и у мужа есть неформальный бизнес: зарабатывание денег никак не связано с исполнением служебных обязанностей. Поэтому, как сотрудник, я на хорошем счету, а что до машин... С ФСБшником дружу, у него "форд фокус II" новый, так что косо друг на друга не смотрим. Мало ли кто как деньги заработал. У меня зарплата 11 тысяч рублей в месяц. Это крутизна! Я ж на высоком положении. У мужа выслуга больше десяти лет, высокое звание, он работает в районе, у него 9 тысяч!
        
       Если всех за взятки гонять, никого на работе не останется. Коррупция - единственное, что поддерживает нашу правоохранительную систему в относительном порядке. Как ни бредово это звучит.
        
       Вот еще случай: мы поехали на обыск в глухую деревню. Человека там не должно, по идее, быть, давно там не жил, только прописан. В общем, формальный обыск. Мы (опера) в количестве 4 человек без оружия и следователь - девочка на 6-м месяце беременности. Так мало того, что бандит оказался дома, - он еще в окно со 2-го этажа сиганул. Коллега чуть не родила от страха, бегали за ним по всей деревне. Он же трижды судимый, весит 120 кг, мастер спорта по боксу, дисквалифицирован по причине смертельности удара. Майк Тайсон отдыхает! При этом совершенно неадекватный. Парни кучей на него навалились, не знаю, как удалось спеленать. Наш коллега потом футболку в туалете выжимал. Признался - вспотел, когда везли. Я тогда за рулем была. Действительно страшно. Тем более, что злодей потом признался, что хотел ему шею зубами порвать, чтоб создать в машине панику и сбежать...
        
       Или такой еще случай. Умерла бабуся. Осталось наследство - приличная квартира в центре. И сын - алкаш. Азербайджанцы этого сына похитили и сейчас где-то держат, попутно пытаясь отнять у него квартиру. Где спрятали - мы не знаем. А тут человек в бюро регистрации прав на недвижимость обратился по доверенности от этого алкаша. Предполагаю, что он может вывести нас к потерпевшему. Или, по крайней мере, к людям, которые его похитили. Я сейчас рассказываю и сижу возле этого бюро в машине, а в зале выдачи документов дежурят оперативники поискового управления (они работают негласно). При появлении человка нам сообщат об этом сотрудники бюро, после чего мы сообщим оперативникам, как он выглядит, во что одет и т.п. Потом он получит документы и уедет уже с "хвостом". А я наконец-то смогу заняться своими делами....
        
       У вас в Голландии за брошенный окурок штраф - 75 евро. За окурки у нас тоже штрафуют, поменьше. Вот я недавно припарковалась в неположенном месте. Машину эвакуировали. Штраф небольшой - 300 рублей... Но 4000 за оплату трудов эвакуатора!!! А если штрафы сильно увеличат, то на место патрульного будет не пробиться! Это ж сколько в день они зарабатывать будут? Смотри - за день 5 человек кидают окурок. Трое пьют. Снимать с них по 50 евро вместо 75 - и за день можно свою месячную зарплату набрать взятками!
        
       У нас вообще система штрафов не развита. По моим делам никогда в качестве наказания штраф не применялся. У нас основной мерой наказания является лишение свободы - реальное или условное с испытательным сроком. Если у 90% населения доходы "левые", то о каком реальном штрафовании может идти речь.
        
       Сейчас у меня один чурка сидит и вовсю в камере треплется, когда и кого из ментов он купил. Под запись! Не хотела бы, чтоб где-либо когда-либо звучало: "Я купил УБЭП!"... Платят у нас по-разному, в основном - черная зарплата, т.е. официально 5 тысяч рублей, а на деле может быть и 50. Средняя - наверное, так и есть 1000-1500 евро.
        
       Опасные случаи в моей практике? Были, конечно. Один раз (я еще следователем была) приехала на квартирный разбой. Хозяйка пришла с работы, стала дверь открывать, тут за ее спиной нарисовались некие личности.... Вошли, спеленали ее скотчем, кляп в рот - и заперли в ванной. Дверь диваном подперли. Обчистили спокойно квартиру и ушли. А у потерпевшей мобила в кармане была. Она выпуталась, позвонила в милицию. Ее извлекли из ванной, вызвали меня. Приехала, сижу на диванчике спиной к двери, хозяйка - напротив, по комнате криминалист с кисточкой и черным порошком ползает (тоже женщина)... Опера, кто был, ушли по квартирам информацию собирать. Тут хлопает дверь, и хозяйка у меня на глазах белеет. Оборачиваюсь - стоят какие-то молодые люди в дверях в количестве трех штук. Начинаю понимать, немая сцена... Хорошо, участковый с пистолетом за спиной этих товарищей нарисовался. Тут хозяйка, ободренная присутствием мужчины с оружием, кричит: это же они, бандиты!!! Короче, задержал их тогда участковый. Потом у них пистолет ТТ изъяли. Оказалось, они в полной уверенности, что хозяйка так в ванной и сидит, решили еще кое за каким имуществом вернуться. Я, правда, тогда даже испугаться не успела.
        
       Настя, Роттердам: - Теперь я расскажу тебе о наших буднях в голландской полиции, а потом ты продолжишь. Сейчас, в ваш День Чекиста, по роттердамскому телевидению передают в новостях типичную историю: арестовали владельца плантации гашиша, посадили в камеру предварительного заключения, допросили и дали ланч. К своему изумлению, плантатор обнаружил там пирожок с гашишем. Закусил, остался доволен. Сейчас вся полиция пытается понять, как пирожок с гашишем мог оказаться в полицейском пакете для арестантов. Хотя известно, что в специальных кафешках у нас можно прямо на улице купить такой пирожок, туристы часто путают кафе (написание названий которых различается всего одной буквой), а потом не понимают в больнице, что с ними творится, почему глюки и головокружение.
       Вот день из жизни местной полиции - и задержании русских. Привели ко мне русскую: ее только вчера выпустили из тюрьмы, а сегодня снова арестовали. Наркоманка, продавала левую обувь в каком-то неположенном месте. Но она очень довольна: в отделении и накормили ее, и по-русски пообщались... Тут все страдают от одиночества, а в полиции - тепло и светло.
        
       Потом привели пьяного русского, такого, что двух слов связать не может. Он сначала лег у входа в больницу, напротив полиции, и врачей не пускал на порог. Они сделали ему укол, так как он диабетчик, но затем он опять взбунтовался, и его привели ко мне, благо тут близко. Велели кормить его сахаром и делать шоколадные бутерброды! Этот парень, хоть говорить ни на каком языке не в состоянии, тоже был страшно счастлив: и шоколадом объелся, и одеяло ему дали, и вообще лафа, бездомному.
        
       Еще привели латыша одного. Его постоянно задерживают, т.к. он мочится на улице в неположенном месте. Говорит - в знак протеста: его маме дали голландский паспорт, а ему - нет, вот он и мочится, где ни попадя. Но такая ему непруха: каждый раз менты подъезжают и штраф берут. Он встал на колени в отделении и говорит: дайте мне квартиру - и я буду дома пользоваться своим туалетом!
        
       Еще мне часто приносят разных раненых уток или забытых собак, я должна всем делать арестансткие бутерброды. До приезда ветеринара. Утку со сломанном крылом мы должны держать в темноте и тишине в коробке, чтобы не нервничала. Такой дичи пить неудобно из обычных стаканов, я должна им вырезать чашечку.
        
       Недавно был сильный дождь. Одна японка привязала свою собаку возле Макдональдса. Полицейские увидели, собака мерзнет и мокнет. Через 10 минут опять проехали - она все еще привязана. Непорядок. Привезли к нам погреться. Я ей делала бутерброды... Представляю, как набегалась эта японка, пока нас отыскала!
        
       Тут по французскому примеру марокканцы бунтуют. Потому что законы слабые. Штрафы - никакие. Ночью 4 машины сожгли опять. В отделении полиции так бывает, что один-два человека работают, все без оружия. Заходи - не хочу. Я иногда сижу одна за стойкой и боюсь: что делать, если сюда тоже марокканцы ворвутся?
        
       В черные районы полицейские меньше чем вшестером не заходят, а теперь и по двадцать человек боятся. Я не из пугливых, но это жизнь: недавно ждала вечером автобус в таком районе, не давала родителям трубку повесить, занимала беседой. Если случится что - то они хоть услышат!.. А с работы мне нужно на велосипеде через парк ночью ездить. Там как раз собираются наркоманы, одного вчера опять задержали - он так и орал: вот пойдешь через парк - я ждать тебя буду, убью.
       Вообще тут опасно, но интересно. Один служащий полиции выиграл в лотерею миллион, но до сих пор не уволился. Все рвутся патрулировать, на открытом воздухе работать, в любую погоду. Голландцы - самые высокие люди в мире, а полицейские - необыкновенно сильные и тренированные. Включая нас, женщин. Один из вступительных экзаменов в полицейскую академию был такой: я вообще модель, тонкая и высокая, - но должна была, пятясь спиной, пронести на вытянутых руках каменную куклу весом 50 кг, причем нужно было эти 5 метров бежать по прямой. Эту куклу у нас все ненавидят, и каждое утро, входя в здание академии, каждый бьет ее по морде ногой.
       Голландцы очень трудолюбивы и аккуратны, приведу бытовой пример, раскрывающий их характер. Когда вешают белье, для этого существуют специальные двойные веревки, потому не нужно использовать прищепки: продеваешь каждую тряпку отдельно между двумя веревками (выглядит так, как канат натянутый). Это удобно, но вот до чего они дошли - вешать белье следует, начиная с самых маленьких вещей (носки) и заканчивая большими (рубашки, простыни и.т.д.), вешают все на земле, а затем бельевую веревку, как флаг, поднимают на уровень крыши, и так соседи любуются твоим бельем - а ты их, чтоб не дай бог ты не повесила рубашку перед трусами!
        
       Придешь в гости - перед тобой распахнут шкаф и похвастаются порядком. Каждый день недели предназначен для своего, и не перепутай - когда стирать, когда гладить, когда одеяла вывешивать, а когда детишек в кружки вести.
        
       Еще характерная зарисовка, для сравнения быта двух стран. Наш министр инфраструктуры и дорожного транспорта развлекается следующим образом. Поскольку из-за пробок на автострадах довольно скучно, и погода часто не очень, он предложил вот что: любой голландец имеет право свою зарегистрированную машину (точнее, ее номер) украшать, как он хочет. Номера уникальны, поэтому полиции не составит труда ловить лихачей, превышающих скорость. Можешь на своем номере написать Супердочка и т.д., чтобы скрасить многочисленные пробки. Министр не подумал, что делать с матерными номерами, ведь их никто не запрещал, и теперь гадают, как бороться с таким недочетом. Понимаешь, чем занимаются наши министры, пока другие грызут глотки друг другу?
        
       В Голландии действует правило: если ты превысил скорость в два раза, то у тебя отбирают транспортное средство и водительские права на всю жизнь. Ограничение на дороге может быть 120 км, - но ведь может быть 30, и если ты не заметил знак и проехал на 60-ти, то это точно в последний раз.
        
       Дураков хватает везде, это международно. Моя коллега стояла недавно, в полицейской машине, на красном светофоре. Она за рулем была, срочный вызов. Но она же не соображает, что у ее машины включена при этом сирена с мигалкой! Хорошо, они там были вдвоем, - сотрудник говорит - хоть мигалку выключи, раз встала, - нельзя так позориться.
        
       А еще был прикол - коллеги, которые дежурили ночью, от нечего делать заказали главному начальнику (причем женатому) эскорт-сервис на дом. Где-то в 3 часа ночи привезли ему девочек! Но заказывают не только проституток, а также стриптизерш и вещи менее крупного масштаба - такие, как такси в аэропорт, пиццу на дом, водопроводчика и.т.д. Живем очень весело!
        
       Приближается Новый год. Голландцы подрабатывают, например, тем, что традиционно улетают в Японию: там нужны нераскосые Деды Морозы. Наша королева в конце года объявляет по телевидению, сколько лишних (!) денег отсталось в казне, и на что бы их лучше потратить. Идут бесконечные лотереи, об одной расскажу подробней, она того стоит. Многие лотереи пришли отсюда в Россию, они здесь популярны уже много лет. 10 лет назад я смотрела в Германии, как на этих программах ели червей, участников испытывали на страх, и всячески подчеркивалось, что за миллион ты должен быть готов сделать вообще все, пойти на любое унижение. Интересная психология, в России тогда такой не было. Претендентов клали с пауками и змеями в гроб, заставляли ползти с крысами километр в узкой трубе. "Сейчас или никогда", "Робинзон", - такие программы есть теперь и в России. На острове не дают еды, охотишься сам... Мы год назад тоже выиграли 17 000 евро, просто потому, что соседка отхватила большой приз, а процент шел по ближним адресам - тем, кто купил лотерейку.
       Недавно тут шла программа: миллионер, чуть не целый год, выбирал жену. Наконец выбрал, она была очень счастлива, ведь там было много конкуренток. Но миллионер оказался гомиком, и жена сбежала. Ее долго пытались вернуть. Он же не говорил, что из меньшинств, а сказал, что миллионер.
       Каждую субботу идет программа типа "Кто хочет стать миллионером". Одна беременная на последнем месяце участвовала, а там же страшные вопросы, нервотрепка, и ее всем залом умоляли взять уже заработанные деньги и остановиться, ведущий подсказывал ответы... И все же она добилась огромной суммы, и прямо в зале начались схватки.
       Я все это рассказываю вот для чего. Есть передача "Фермер выбирает жену". Ведь крестьяне очень одиноки, живут далеко от людей с сотнями домашних животных, это тяжелейший и грязный труд, и никакая женщина не согласится стать фермершей. Вот все же сотня дам со всей Голландии записалась на эту программу, чтобы их показали по телевидению. И крестьянин выбрал из них десять, они все поехали на ферму. Жили там у него несколько месяцев - навоз чистили и старались, чтобы их взяли в жены. Каждую неделю одна женщина выбывала, потому что она не так быстро и качественно, как остальные, работает. Затем крестьянин наконец-то выбрал жену, и она быстро сбежала, не выдержав своей тяжелой участи.
       В любом магазине продаются картонные пакеты молока с инструкцией, ярко отражающей характер народа. Перевод точный. Например, такой текст: "Подари корову Африке. Биомолоко "Зеленая корова". Ты есть то, что ты сам выбираешь. Мы можем поехать вместе и подарить корову Камеруну. Почему мы дарим коров? Они дают 15 литров молока в день, этого достаточно всей семье. Мы будем учить вас ухаживать за коровой. Крестьяне строят хлев, всей деревней орошают землю. Только потом люди получают свою корову. Каждая семья, получающая корову, отдает первого теленка следующей семье, так люди сотрудничают по уходу за коровой, и прекрасный результат получается для всего человечества".
       Совершенно гениальная инструкция на другой коробке молока - "Адоптированная корова". Ведь ты можешь "адоптировать" корову вместе с крестьянином! Не поленюсь и переведу текст, с купюрами, точно по смыслу и изложению, прямо с их сайта http://www.adopteereenkoe.nl/ . Это мой новогодний подарок всем, кто хочет понять, почему голландцы, как и другие европейцы, в принципе не могут интересоваться российской политикой. Этого просто не может быть никогда. Они по уши заняты совершенно другими вещами и совершенно не представляют, как кто-то может соглашаться жить в рабстве!
       Адаптировать (адаптироваться) (от лат. adaptare приспособлять) - приспособить, приспособиться (приспособлять, приспособляться) к изменяющимся внешним условиям. Адоптировать (от англ. to adopt) - усыновлять, удочерять; употребляется как юридический термин.
       "Акция "Адоптированная корова" (АК) свяжет вас с коровой и сделает ваши отношения длительными. Горожане и крестьяне должны вместе подставить плечи. Не только корова входит в контакт с горожанами и крестьянами благодаря этой акции, но и они сами - друг с другом. За 50 евро в год вы можете адоптировать корову у фермера, которого выберете вы. Они все стоят в списке. А деньги за АК полностью идут крестьянину. Организуются специальные Дни фермера - для друзей коровы. Каждый крестьянин дважды в год устраивает такие дни, весной и осенью. Тогда вы можете посетить вашу корову, задать вопросы, фотографировать ее, покупать ей продукты, и иногда помочь своей корове. Вы не только знакомитесь с жизнью своей коровы - но и со сторонами ее питания. Для детей существует отдельная программа. Потом вы получаете каждые 2-3 месяца журнал "Коровья нога". Мы держим вас в курсе развития дел на ферме. В "Коровьей ноге" вы можете прочесть, как происходит адоптация коровы. Вы должны заполнить контракт по адоптации и подписать его. Вы можете также подарить корову другому. Когда мы получим ваш формуляр, вам выдадут сертификат об адоптации коровы. Там стоит имя коровы, ее день рождения, номер, и где она находится. Быков вы можете адоптировать тоже, сроком на 5 лет.
      
       Часто задаваемые вопросы.
       - Для чего нужна адоптация?
       - Это сделано для одиноких людей и объединяет крестьянина и горожанина. В День фермера составляется план, как корове жить дальше. Существует очередь на коров там, где мало крестьян и коров. Но за 2 месяца вы точно должны ее получить. На некоторых фермах вы получаете сразу же фотографию вашей коровы. Затем в журнале "Коровья нога" публикуется то, чем занимались ваши коровы, что они делали.
       Через общество "Коровья нога" фермеры поддерживают с адоптированными коровами контакт. Для того, чтобы меняться идеями о дальнейшем развитии фермы, и чтобы это длилось как можно дольше (перевод точный, - Настя).
       - Адоптируется ли корова на всю жизнь?
       - Да. Но вы можете преждевременно аннулировать контракт, передать ее другому, предварительно за год.
       - А как лучше, - чтобы я подарил корове как можно более долгую жизнь?
       - В принципе, да. Это важно, но зависит от фермы. Корова, дававшая много молока, уже не может жить так долго.
       - Можно ли подарить корову?
       - Можно, и также разрешается адоптировать корову целым классом или отделом на вашей фирме. Вы можете адоптировать вместе также несколько коров сразу.
       - А мою корову зарежут или нет? После ее как можно лучшей жизни (перевод дословный, - Настя).
       - Если ее забьют, то вам об этом сообщат по-любому, и тогда вы за 50 евро в год как можно быстрей получите другую корову, если вы еще хотите ее адоптировать. Но если вы не хотите другую корову - вы не получаете другую корову, но должны продолжать платить.
       - А что больше, спрос или предложение?
       - Существует приблизительно 2000 друзей, которые адоптировали 1-2 коровы, и 2500 коров, которые хотят быть адоптированными.
       - Моя будущая корова сможет стоять на биоферме, где у нее будет достаточно места гулять? Будет ли она летом стоять на газоне?
        
       - В три ближайших года мы сделаем так, чтобы все коровы хорошо жили. Но фермы есть разные, биологические - и нет. Скоро все будут биологическими, а не био-динамическими.
        
       - Можно ли выбрать между мясной, молочной и неотелившейся коровой?
       - Мы будем стараться угодить вашим желаниям. У многих крестьян можно адоптировтаь и теленка сразу после его рождения.
       - Могу ли я получать биопродукт с фермы, где стоит моя корова?
       - Тоже можно.
       - А можно ли, после хорошей коровьей жизни, кусочек мяса от моей адоптированной коровы съесть, или нет? (Перевод дословный, - Настя).
       - Для этого вы должны посоветоваться со своим крестьянином. На некоторых фермах - можно точно. Тогда вам сообщают об этом. Крестьяне нуждаются в вашей финансовой и моральной поддержке. Поскольку биопродукты очень хорошо идут в магазинах, то эта акция тоже будет долго продолжаться.
       - Могу ли я также адоптировать козу, овцу или свинью?
       - Инициатива в первую очередь распространяется на коров. Но есть небольшое число крестьян, которые внесли в список по адоптации своих овец и коз.
       - Почему ваша акция не называется "Живи вместе с коровой"? (вариант - "Сопереживай вместе с коровой").
       - Нет, мы выбрали - "Живи вместе с крестьянином". Хотя все это сделано из-за коров, потому что они страдают на небиологических полях. Мы относим как крестьянина, так и корову, к части большой нашей системы. Мы думаем, что, если ты хочешь изменить что-то для коровы в лучшую сторону, то ты должен пристально всмотреться в систему. Ты можешь помочь природе, но не должен ею командовать. Это целый комплекс.
       Если корова здорова - здоров и крестьянин. Если ты адоптируешь корову, то можешь интересоваться делами фирмы, но у тебя не очень большое право голоса. Ты можешь общаться с крестьянином. Если ты просто платишь 50 евро, но не адоптируешь корову, то ты получаешь подарочный чек на 30 евро. Но ты также можешь посещать с крестьянином пикники, курсы по работе с коровой и т.д. Если 50 евро - слишком высокая цена, то возьмите за 15 евро в год абонемент.
       ...........................
       Объем статьи заставляет прерваться. Как в начале и сказано, жизнь многообразней фантазий. Это надо ж такому случиться, что, поставив временно точку в стопроцентно документальном диалоге Марии и Насти, я выехала из дому (на свой лад отмечать День Чекиста) - и передо мной резко затормозил грузовик. Водитель выскочил - и принес мне бросившуюся под колеса собачку, дрожащую от страха и холода. Он просил отвезти эту потерявшуюся собаку в ближайшее полицейское отделение, что я сразу и сделала.
        
       Полицейские откровенно обрадовались гостям. Нас провели внутрь, собачке выделили теплую комнату, принесли одеяло и воду, пошли готовить... Арестантский бутерброд, вероятно, - но я этого не дождалась. Попросили мой номер телефона на тот случай, если хозяин захочет поинтересоваться, как все было, и отблагодарить. В любом отделении существует огромная книга, куда подробно записывают приметы и состояние найденного животного, фиксируя все изменения.
        
       Будьте уверены, что пока в тот же самый момент по всей России в предвориловках мутузили подростков и стариков, вымогая с них взятки, - эта псина блаженствовала. Ведь ей известно, что если ее обидят - она зарычит, а то и просто укусит.
        
       (Продолжение следует)
      
       Полиция как традиция. Будни на боевом посту в России и Нидерландах.
      
       Часть 2.
       В День Чекиста Олег Гордиевский сказал http://svobodanews.ru:80/Transcript/2007/12/20/20071220210430727.html о ФСБ: "Чего Ежов и Берия не добились, они в этом году добились... все руководство страны состоит из бывших кэгэбевцев и некоторые для порядка из ГРУ, как Сечин. Фактически президент из КГБ, заместитель из КГБ, премьер-министр прежний был из КГБ, этот, видимо, доверенное лицо... дума состоит из доверенных лиц КГБ... За рубежом у них репутация приближается к репутации сталинского ГПУ-НКВД-КГБ".
       По российскому телевидению постоянно следуют уколы Западу, на самом деле относящиеся к отечественным судам: "дело было сфабриковано", "ложно обвиненный", "факты подтасованы"... Главный вор и убийца правит страной, не утруждаясь опровергать, что он лично обворовал народ на $40 млрд, спрятанных в Швейцарии и Лихтенштейне (не зря Путин так носился недавно с княжеством). Разве можно выпускать вора из России?! После отставки (в которую как-то сложно поверить), на Путина будет подан в Страсбург судебный иск, как на обычного гражданина. Пару лет назад я консультировалась об этой возможности у А.Литвиненко и В.Буковского, - такой иск правомерен.
        
       Давно уже Запад интересуют внутрироссийские дела разве что с материальной точки зрения. Не свалить режим без народного подъема, который сейчас нарастает, - и не справиться только российскими силами. Сам Запад не представляет, до какой степени рабства может дойти человек - и в каком плену россияне. Как недавно писал М.Тарамов, "...в Европе не хотят понимать происходящего в России и часто стараются депортировать россиян обратно, не сознавая, что участь депортированных будет ужасна". А что говорить о Чечне!.. Не так давно в Новостях названной - "этот российский регион".
       Сегодняшняя роль В.Буковского заведомо выполнена и велика уже тем, что все, кого он разбудил от многолетней спячки, отныне не успокоятся не только после отказа самому В.Буковскому - стать президентом России, - но и после достижения таких полумер, как соглашательство, скажем, с Касьяновым, которое было запланировано и обсуждалось демсилами еще три года назад. - По крайней мере, на свободу выйдут политзаключенные... Я писала об этом во многих статьях, повторяться не буду. Буковский вторично вошел в историю демдвижения, что не всем обывателям ясно. Впереди - неизбежный, исторически закономерный Майдан. Как сказал сам Буковский ("Эхо"), "Наш эксперимент продемонстрировал всему миру, что нынешний чекистский режим лжив, труслив и нестабилен, а господа чекисты не отпустят нашу страну со своего крюка, пока их не вышвырнет из Кремля мощная волна народного гнева... Наш эксперимент показал, что огромные массы наших сограждан готовы к такому противостоянию".
       Хочется верить, что мы осмыслили меткое замечание В.Литвиненко о национальной особенности http://www.chechenpress.info/events/2007/12/11/03.shtml : "Работая в местах заключения, я обратил внимание на характерную черту русских, их добровольное стремление к рабству, когда один заключенный становится добровольно рабом другому, навязывая бескорыстно свои услуги, стирает его вещи и ухаживает за ним. Таким образом, в России, пользуясь национальным менталитетом, как ни в какой стране очень легко создавать культ личности".
       Политика Путина и ФСБ предсказуема и последовательна. - Продолжая цитатник, - как сказал позорный "человек года" Алексий о премьерстве Путина - "Владимир Владимирович 8 лет курс проводил, и за 8 лет мы не узнаём Россию!".
       Еще бы, - и не узнаем, если пустим на самотек. Рассчитывайте на себя - в содружестве с внешними силами, - россиян и американцев, а не европейцев. Сопоставив во многом такие противоположные характеры, как азиатский и западный, - российский и условно европейский; обобщив "непохожесть", продолжим сравнения - на примере той самой полиции, которая "нас бережет". - И так часто - от разного.
       Завершая преамбулу, напомню, что в очередной раз арестовывают нашего коллегу http://www.grani.ru/Society/Law/m.131623.html Олега Козловского. Еще одного "оборонца", из Мордовии, перед апрельским Маршем Несогласных милиционеры отвезли в лес и избили, а потом на 3 дня закрыли в СИЗО. Так относятся к оппозиционерам.
       Координатор "Обороны" Козловский противозаконно призван служить рядовым. Во время его недавней поездки в Киев, в поезде к нему подошли сотрудники МВД и потребовали написать объяснительную о целях приезда. По возвращении в Россию, за Олегом велось постоянное наружное наблюдение, пока 20 декабря он не был похищен и направлен по приказу ФСБ в военкомат. Олег объявил голодовку. ОМОН разогнал санкционированный оппозиционный пикет в защиту Олега Козловского на Арбатской площади в Москве, многие участники избиты. Было задержано 18 человек. По мобильному номеру Олега отвечают - "таких у них нет".
       Упомяну также историю двух активисток ДС из Улан-Удэ - Надежду Низовкину и Татьяну Стецуру. Надежда - студентка-юристка, Татьяна - преподаватель ВУЗа. В начале года написали открытые письма Борису Стомахину http://www.slovods.narod.ru/angara.html . Распространили листовку о годовщине "Норд-Оста", где упоминали и дело Бориса. Листовкой заинтересовалась местная ФСБ, объявившая о намерении проводить "оперативно-розыскные мероприятия" по поиску авторов и распространителей. Саму листовку и реакцию на неё общественности читайте здесь
    http://www.buryatia.org/modules.php?name=Forums&file=viewtopic&p=417141#417141 . Есть ли в мире другая полиция?! Есть ли свобода?
       Настя, Роттердам: - Я продолжу искать сходство и различия в работе российской и нидерландской полиции, в жизни стран, - расскажу о том, с чем сталкиваюсь ежедневно. Сначала - о степени нашей раскованности; позже - о дисциплине.
        
       Сниму напряжение от мрачной российской действительности... Мы уже говорили о профессиональных "приколах". В том числе над начальством, - что свидетельствует о степени нашей свободы на Западе. Недавно коллегу-инспектора, который должен был вот-вот уйти на пенсию, разыграли. Наступало его последнее ночное дежурство. Его вызвали по рации - как будто бы срочное дело. Он поехал один, потому что было мало свободного персонала. Когда приехал на место происшествия, то коллеги его заманили в жилой дом в чью-то квартиру, а тем временем другие наши сотрудники угнали полицейский джип, на котором он приехал. Так что когда этот без пяти минут пенсионер спустился вниз, так ничего и не обнаружив, машины уже не было... Эти коллеги даже не поинтересовались, как он там выбирается один ночью, в левом спальном районе. Он брел до бюро около полутора часов.
        
       В Голландии дружат с юмором, часто шутят по мелочи, например, мажут телефонную трубку начальника чернилами, или перед тем, как агент выходит на улицу и хочет надеть свою фуражку, пачкают ее края так, чтобы, когда по месту вызова он ее снимет, образовался ангельский ободок вогруг лица. Шутят перед суперделовой встречей начальства: на дверь ставят чашечку кофе, причем так, чтобы, когда начальник войдет, все аккуратно пролилось к нему на белоснежную рубашку. Нелепо на это сердиться.
        
       Вообще голландцев, занимающихся криминалом, в стране по пальцам можно сосчитать: в основном орудуют приезжие, либо эмигранты во втором и третьем поколениях, такие, как турки, марокканцы и антильянцы; с суринамцами (неграми) поспокойнее, так как они славятся тем, что слишком ленивы. В России-то можно взятками прожиточный минимум набрать, а тут никак нельзя, - куда там честным и законопослушным голландцам до изощренного русского ума! За взятку у нас сразу следует отстранение от должности - и в тюрьму... Еще у нас существует такое понятие как честность: если ты нашкодил, но своевременно (до того, как это обнаружил кто-то другой) признался, то тебя могут лишить чина, понизить в звании, но зато не уволят.
        
       Голландцы, как и большинство других европейцев, повторю, народ честный, трудолюбивый, предприимчивый. Не хочу быть уличенной в расизме, но марокканцы занимаются в основном грабежом, например, взломом машин, домов, есть воры-карманники и.т.п. Турки, как правило, трудолюбивы, мало кто из них связан с полицией, - разве что за драки. Многие суринамцы и антильянцы - дилеры, их профиль - особо тяжелые наркотики, такие как кокаин, героин. Бывшие соотечественники (из СССР) преуспевают также в кражах и взломах машин, нелегальном импорте-экспорте. Но можно представить все слои общества в виде пирамиды. Нижний слой пирамиды - ближе всего к простым людям находится: то, о чем говорят, скажем, в прессе, и что у всех на виду. Соответственно к нему относятся марокканцы (карманники, взломщики). Средний слой - подальше от общества, но соответственно значительно серьезней по криминалу, чем первый, - так называемые bolletjesslikkers, обычно суринамцы и антильянцы, арубанцы: нелегальный перевоз наркотиков (глотают шарики с кокаином, а после полета извлекают их из организма).
      
       Пик пирамиды, высшая ступень - это беспредел: торговля внутренними органами и проституция, а пополняют данный слой в основном китайцы и бывшие соотечественники, и в то же время эта самая малозаметная ступень, наиболее далека от народа и СМИ. Потому и огласки меньше: кто будет придираться к на вид трудолюбивому китайцу, тщательно подметающему свой порог и законно платящему налоги?.. 
        
       Теперь сравним российскую систему штрафования и европейскую. Пару лет назад я ездила в питерских трамваях и автобусах, поразилась надписи на стене "билет - 5 руб., штраф - 10 руб.". Проедешь ты разок зайцем, заплитишь на 5 руб. больше, и что с того. Ради такого можно рискнуть. А вот тут, если билет стоит начиная с полутора евро, то штраф ты будешь платить - 60 евриков. За такие деньги до Германии можно добраться.
        
       Очень помогает, если заплатишь однажды 75 евро за брошенный на улице окурок или распитие алкоголя в общественный местах, 75 за парковку в неправильном месте (а то и лишиться колес), 130 - проехав на красный свет, свыше 50 - превыся скорость, и наконец 200 - за проезд по запасной полосе на автостраде или по трамвайным путям. В следующий раз задумаешься перед тем, как повторить ошибку!
        
       В Голландии есть 2 вида штрафов OH (onroepelijk) и NOH (ononroepelijk). Если получаешь первый из них, то можно подать в суд, и решение суда будет окончательным; а второй непогашаемый придется платить или, если нечем, то отсидеть срок в тюрьме, либо работать бесплатно. Но вот если мента посадили - то у нас штрафы в 5 раз больше, чем в России, и увольнение следует. Сами штрафы тут ерундовые, не то что в США. Например, "пожизненно" - только звучит круто, а так - это максимально 30 лет...
        
       Дают срок, либо требуют взнос на денежную компенсацию, взависимости от вида штрафа и его размера, а могут присвоить принудительные работы -обычно в доме престарелых или психушке. Если дают срок, то отвозят в тюрьму, либо человек там находится до окончательного ответа судьи, это длится месяцы, как правило... Словом, если штраф никакой уже преступнику не поможет, или нечем его оплатить и погасить задолженность, тогда офицер юстиции дает срок подозреваемому, и иногда можно выбирать, что подозреваемый предпочитает - сразу платить штраф, или отсидеть в тюрьме. На принудительные работы отправляют обычно, если нечем платить штраф, или если наказание выше размера штрафа, но ниже тюремного заключения.
        
       Если сравнить наш полицейский быт - из машин я джипы люблю. Мария рассказывала про милицейки в России; у нас почти все - VW Golf (на выезд) или бронированные Mercedes также с непробиваемыми стеклами, тоже джип. Жаль, окна нельзя открыть: едешь, как в танке.
        
       Немного о структуре. Нидерланды разделены на регионы, например, Амстердам-Амстелланд. В такой регион может входить крупный город с близлежащими городками и пригородами, каждый регион делится на подразделения (district), в каждом district по 5-8 полицейских бюро, затем district делятся на районные подразделения (бюро).
        
       Комиссар командует округом (district), а за ним следует высший комиссар (выше не бывает), который заведует в свою очередь всем регионом. После бригадира идет инспектор, символ на его погонах - корона: королевские полицаи. В основном они выполняют конторскую работу, можно работать в менеджменте полицбюро, давать уроки, читать лекции, совещания проводить. Так что многие бригадиры сознательно не становятся инспекторами, так как боятся, что после получения этого звания их не выпустят на улицу, к живой интересной работе... 90% служащих полиции предпочитают работу на свежем воздухе, а не в уютном бюро.
        
       Далее следует высший или старший инспектор, обычно не более 1-2 на бюро, и, как правило, заведует всем бюро именно он. Символ - после 4 полос идет изображение в виде капусты, - здесь так и говорят: он получил капусту. Это бригадир, он работает как в конторе, так и на улице, может быть участковым полицейским, также обучать студентов, проходящих практику. BVD (Beslisser/Chef van dienst) главнокомандующий в бюро - эта должность постоянно меняется, в неделю обычно приходится побывать на ней 3-4 раза, тогда на тебе вся ответственность: куда высылать машину, какое преступление - более тяжкое, какой вызов имеет приоритет, куда направлять сотрудников и.т.д. Если что-то прошляпил - то спросят только с тебя.
        
       Как и остальным студентам академии, мне платят пока что 1200 евро в месяц, но преимущество в том, что, когда учусь, тоже платят, получается вроде пособия, а ведь обычное пособие составляет не больше 500 евро в месяц, и это максимум. Всем, кто живет далеко, полагается очень дешевое муниципальное жилье. И учатся здесь по уровням. Например, на 2 уровень (2 полоски) 2 года, а на 4-й (старший агент) 4 года, при этом каждые 3 месяца учеба сменяется практикой, что делает работу особенно интересной. У инспекторов зарплата будет около 3 тысяч евро в месяц, у бригадира - чуть меньше.
        
       4 полоски - это тот, на кого я учусь, старший агент (после получения образования можно работать в recherche, в Honden Brigade (с дресированными полицейскими собаками) в AT = Arestatie Team по особо тяжким преступлениям или в бюро, - как в конторе, так и на улице, например, выезжать на вызовы, проводить допросы, принимать заявления, и многое другое).
        
       3 полоски - это агент (имеет право на ношение оружия и право ездить в полицейской машине, выезжать на вызовы, сфера деятельности - также правоохранительная, в основном на улице, можно с таким званием устроиться работать в конную полицию).
        
       Как сказать, что такое recherche?.. Если совершается тяжкое преступление, например, убийство, всякого рода насилие, то туда выезжает именно команда из recherche, потом они сверяют полученные ими данные с возможными версиями убийства. Поскольку тут передовая и сногсшибательная техника, то работать постоянно становится только интересней.
        
       Из Голландии мне кажется, что в России столько званий, что не запомнить. И звания выдаются со временем, взависимости от стажа, а у нас - от того, как ты работаешь. Если будешь три года бездельничать, то тебя не повысят. На каждую должность после окончания полицейской академии можно устраиваться внутри полиции, так все и делают, а там уже выбирают тех, у кого больше очков (заслуг, хороших характеристик).
        
       Моя основная работа заключается в том, чтобы принимать различного рода заявления, оформлять, выписывать и следить за арестантами, высылать машины на место происшествия, устраивать и проводить допросы, ну и всякие мелочи, такие, как телефонные звонки, отвечать на вопросы пришедших в бюро и прочее.
        
       Если ты выходная, то никто тебя запрячь не имеет права, у нас с этим строго. Ты работаешь ровно столько часов в месяц, сколько тебе положено, больше нельзя. А за каждый дополнительный час тебе, разумеется, платят, иначе тут бы вообще никто давно уже не работал, не то что в России, где могут задержать или просто не выдать зарплату... Вдвойне оплачиваются выходные и праздники. Я часто думаю, что россиянам полезно знать, какова структура на Западе: большинство там не представляет, что бывает на свете жизнь лучше, чем та, к которой привыкли. Так на войне: у всех убивают, и у тебя убивают, война превращается в "норму". Но ведь это жизнь ненормальная! Человек должен менять ее, стремиться к лучшим условиям, думать о детях. Учиться работать, жить честно. Выбрать мудрых правителей.
        
       Если кому-то здесь платят недостаточно (так было у водителей трамваев и автобусов), сразу устраивают забастовки и митинги, а менты относятся к этому с уважениям и не отправляют сразу всех, кого попало, в кутузки. Так что государство знает, с чем шутит, - понимают, что никто не запугивает, а если бастуют, то, значит, чем-то недовольны, и небезосновательно. Ни с того ни с сего бастовать не будут. Тогда, помню, неделю ни трамваи, ни автобусы не ходили, но теперь уже полгода работают, водители вроде довольны надбавкой. А у нас за ночные дежурства платят почти что вдвойне, в выходные тоже, как я сказала, и вечером обязательна большая надбавка.
       Как строится мой рабочий день в полиции? Прихожу взависимости от дежурства, оно у нас бывает либо утреннее (с 8 до 17:30), либо вечернее (с 13:30 до 23:00), либо ночное (с 23:00 до 07:00). Если работаешь на улице, то начинаешь уже в 7, а иногда и в половине седьмого утра. Потом можешь сама выбирать, сколько ты хочешь работать, например, я выбрала по 9 часов в день, зато у меня 3 выходных на неделе. А если 8 часов работаешь в день, то нужно 5 дней в неделю работать. Но я не жалуюсь, так как меня это вполне устраивает: тут в выходные все организации и многие магазины закрыты, так что очень удобно иметь свободный день на неделе. Также можешь сама выбирать, сколько часов в неделю ты хочешь работать - 36, или 38 или 40, можно и меньше.
        
       После того, как прихожу на работу, там все еще в сонном нерабочем состоянии, часа 2 как минимум пьют кофе, смотрят новости по телеку, приходят потихоньку в себя и раскачиваются. В 10 часов Briefing - на большом экране показывают все, что произошло за день (и ночь), какие преступники, на кого и на что стоит обратить внимание. И до, и во время, и после этого все пьют кофе или другие бесплатные напитки, кто-то завтракает. Если не хочешь слушать Briefing, то можешь все прочитать в интернете. Потом всем распределяют задания, если вызовы - то соответственно едут на них, бросая все, и я тоже смотрю, какие дела имеются на данный момент. Спектр возможной деятельности очень большой, от тупых вещей (таких, как бюро находок, мелкие заявления) до более крупных. Тяжелей всего, если нечего делать, и все нормальные люди стараются себя загрузить. Каждый день не похож на другой, так как все время сталкиваешься с новыми проблемами, встречаешь новых людей (в день общаешься с десятками посторонних и с массой коллег). Всегда смотрю, сколько заявлений намечается на сегодняшний день; как правило, приходит гораздо больше клиентов, чем записано. Когда привозят арестантов, то надо пройти всю процедуру от начала до конца, их оформить, обыскать, провести в камеру. Если сидят по 10 человек, то надо всем им вовремя выдать питание (мы разносим в перчатках), отвечать на их запросы и вызовы, а если опоздаешь или не дашь их заслуженный паек вовремя - то будешь иметь разборки с инспекцией, тут с этим строго. Иногда там как лошадь галопом бегаешь от одного к другому, особенно когда они начинают прикалываться, - звонят, приходишь: "Кто звонил?" - и тишина в ответ... Только отвернешься - еще раз звонят. Тогда просто вырубаешь микрофон, они сами успокаиваются. Очень часто арестанты ведут себя непристойно, например, начинают раздеваться и показывать свои прелести в видеокамеру, размазывают еду по стенам камеры временного (предварительного) заключения, делают вид, что им плохо. Могут биться башкой о стены и двери, орать, гадить прямо на месте. За всем этим нужно следить, чтобы не произошло ничего чрезвычайного. Соответственно, никогда нельзя сажать вместе совершеннолетних и несовершеннолетних, мужчин с женщинами, пьяных с трезвыми и.т.д. Всегда есть и административная работа. В любой момент могут подойти люди к стойке, надо отвечать на их вопросы, быть flexibel и не сидеть на одном месте.
        
       На предыдущем месте моей работы мы любили с коллегой ездить вечером в так называемый Амстердамский лес - ловить гомиков, которые пугают маленький детей и их мамаш своими выходками. Самое классное - это сначала тихо и незаметно подъехать на джипе (мерседесе) и засветить их, застав врасплох, особенно когда они строят поезда - это когда сразу несколько гомиков стоят в ряд. Здесь мне этого коллеги очень не хватает, он ушел на пенсию. Иногда, при желании, можно выезжать с участковым на улицу, на визиты по домам или на совещания, например, в мерию и.т.д.
      
     
       Ночью коллеги маются: как правило, делать нечего, рассказывают анекдоты, пьют (не спиртное, конечно), едят, смотрят телек. Вечернее дежурство можно проводить за хорошим фильмом, едим всегда там, обычно берем еду из какого-то ресторана, каждый раз из другого, или покупаем в столовке. Что касается noodhulp (агентов, отправляющихся на выезды), то они и днем так же себя ведут: сначала 2 часа раскачиваются, пьют кофе, потом часик поездят - и снова в хату, опять сидят, болтают целый день. Когда народ приходит в бюро, то я всегда закрываю двери, чтобы не видели, чем там полиция на самом деле занимается вместо того, чтобы жуликов ловить... 
        
       У нас с работы могут выгнать, если залез в базу данных и просматриваешь файлы просто для себя, а не для полиции. Например, информацию о своих соседях или друзьях просматривать запрещено. А для работы, конечно, не только можно, но нужно.
        
       Прежде марокканцы были коронованными преступниками, а теперь они отдыхают, так как со времен открытия границ в страны Балтии и, главным образом, Польши, их сменили бывшие советские преступники. И вообще с коррупцией дела здесь обстоят значительно лучше, чем в России. Так как на голландскую зарплату можно не только существовать, но и жить. Это не сравнить с зарплатой адвокатов или нотариусов, но все же с голода не дадут помереть. А для безработных здесь пособие существует, потому в низах коррупцию практически не встретишь: кто же будет рисковать своим званием, должностью и зарплатой, отхватив мелкую взятку за неуплату штрафа или что-то в этом роде? Невыгодно. Все дело в государстве, в том, как оно себя поставит. Сколько будет выделять служащим. Но наверху такое встречается чаще, например, в recherche недавно обнаружили двоих сотрудников, - один передавал всю, только что его же коллегами найденную, информацию прямиком в руки бандитов, ну а ему платили соответственно с обеих сторон. Лишь когда у него появился новый дом и BMW последней модели (спортивный), тогда коллеги задумались, а так говорили - хороший парень был... Но для нашей страны это редкость.
        
       Как и в России, у нас тоже на каждое бюро по 6-8 участковых, их основная задача - ходить на чай к горожанам и выслушивать их бредни. Раз в неделю у них приемный час, читают лекции, ведут различные курсы, как для взрослых, так для детей, - обучают правилам дорожного движения и прочее.
        
       В Нидерландах есть также KLPD - служба, занимающаяся только происшествиями на автострадах (типа КАДа). А ГАИ вообще нет, те же полицейские берут их обязанности на себя. Затем еще есть ME (Militaire Eenheid). В принципе, каждый сотрудник обязан отслужить в ME несколько дней в году, их запускают в дело, когда проходят крупные мероприятия - концерты, массовые праздники или футбол. Обеспечивают информацию на площадях, где расположены клубы и дискотеки. И есть также HIT (вот они-то и занимаются борьбой с наркотиками). Если вы пойдете ночью на дискотеку на одну из площадей крупного города, то увидите массу полицейских машин, автобусиков, мотоциклов, конную полицию. Они обеспечивают покой, это и глазу приятно, и вызывает у горожан ощущение стабильности. Вообще за порядком следят потрясающе, и скоро здесь больше полицейских на улицах будет, чем обывателей. Как раз сегодня я гуляла вечером по Амстердаму. Человек двести устроили неофициальную демонстрацию, - так и двигались вместе с полицией, неся плакаты "Долой полицейское государство". Всегда и везде есть недовольные, да и просто провокаторы.
        
       Если находят убитого, то сразу же возбуждается уголовное дело. Выезжает, как правило, TR (Technische recherche), и одновременно уже ищут возможных преступников, при тяжелых преступлениях - обычно на полицейском вертолете с суперосвещением, камерами, ночным видением и.т.д., как в боевике.
        
       .................
        
       Послушаешь свидетельства русской девушки Насти, работающей в полиции Роттердама, - и такими далекими кажутся формулировка "опусти бюллетень в урну для голосования" и нацрулетка "кем станет Путин"!
       - Помните, он недавно порадовал: "устойчивой идеологии" мол в ЕдРо еще нет, - это всё впереди... Не вся страна превращена в инвалидов и нищих, есть у нас еще дома дела... В конце концов, если нельзя возродиться из пепла, - то с самого дна, из чистилища, пыточных выкарабкаться можно и нужно: это зависит от каждого, от силы воли и духа http://www.youtube.com:80/watch?v=LnLVRQCjh8c .
       Если б каждая русская посмотрела в ужасе на себя саму в зеркало: как можно дойти до этого рабства? Приучать к нему детей?!
       И увидела бы отражение: Мария в России - ровесницы Насти в Голландии. - И наоборот.
        
      
       Ре-революция
        
       Будущее России, а тем более Кавказа, не вызывает сомнений. Но есть сопутствующие вариации, и они интересны. Начну с неприятных: взять хотя бы Медведева, ставшего - внезапно и закономерно - любимцем подлиз и льстецов, - и стереотипы масс в отношении чеченцев...
        
       Я попросила одного из учеников (координаты - в редакции) Д.Медведева дать характеристику будущему избраннику:
        
       Г.: - Медведев вел у меня семинары по римскому праву. Без сомнения, предмет он знает. Но. Заносчивый, недобрый и, по-моему, начисто лишен чувства юмора. Второй билет на пониженный балл тащить никому не давал. Даже когда один парень слезно умолял его. - Ну не повезло человеку с билетом, причем на два вопроса он все-таки ответил, не осилил только третий, - и студент объяснял, что два экзамена он пропустил, т.к. был не допущен (у многих такое случается - из-за какого-нибудь бредового несданного зачета не допускают до сессии), и третий несданный экзамен закончится отчислением. Медведев на эту мольбу никак не расчувствовался и произнес обычную для преподавателей СПбГУ фразу: "Меня ваши проблемы не волнуют". Потом этого парня я встретил на следующем экзамене. Выходит, римское право Медведеву он все-таки "сдал"...
        
       ЛВ: - А как именно сдал?.. Ведь очень скоро потенциальный президент точно так же отмахнется от нужд народа: ""Меня ваши проблемы не волнуют".
        
       Г.: - У нас всем понятно, что президентом будет Медведев (который в свое время несправедливо влепил и мне тройку по римскому праву и не грешил взятками в размере 500 долларов США за баллы на экзамене). Так что иллюзиями по поводу творящихся в нашем государстве дел я не страдаю. Знакомые ркомендуют мне теперь продать свою зачетку со сплошными тройками за первый курс - за большущие деньги. Все-таки подлинный автограф президента!
        
       ЛВ: - Новоявленным президентом мог стать только хозяин Газпрома (ему 500 долларов - семечки), - и все же шанс остается, что до выборов Медведева не доведут. Была бы уместна месть Путина по сокращению штата: сознательно подставить Медведева так, чтобы его убрали Иванов-Сечин...
        
       Г.: - У меня к политике особое отношение. Я имею дело с милицией и понимаю, какого масштаба достигла коррупция в нашем государстве. Было бы смешно задумываться о "честных выборах" и считать, будто все рвущиеся к власти чиновники думают исключительно о государстве, народе и его благе. Перед выборами в Госдуму чуть ли не в открытую обсуждали, кто из лидеров партий и сколько заслал, чтобы пробиться к бюджетному финансированию. Поэтому я не голосовал никогда и голосовать принципиально не буду.
        
       ЛВ: - Поскольку я беру у Вас интервью для читателей Чеченпресс, хотелось бы узнать о Вашем отношении к народу Ичкерии. Обольщаться не буду, Вы ведь служите в российской милиции... Если до выборов ФСБ решит убрать Медведева или Путина, то обвинят - чеченцев.
        
       Г.: - Ну что можно сказать, если везде - и на работе и дома - слышишь только "хороший чеченец - мертвый чеченец"? У меня многие коллеги были в Чечне, там воевал мой отец. В нашей структуре я ни разу не слышал ни одного доброго слова, да и Кадырова у нас не любят. По-моему, этим все сказано.
        
       ЛВ: - В связи с нашим разговором я провела выборочное анкетирование в молодежной российской среде. Абсолютное большинство ответило, что их голос все равно никак не будет засчитан, следовательно, не имеет смысла голосовать. 99,9 % опрошенных не участвуют в выборах принципиально, причем никогда. Типичны ответы:
        
       Михаил, студент, 20 лет, Мурманск: - "Дохлый номер". Новый президент уже фактически известен - Медведев. Голосовать не буду.
        
       Настя, 22 года , сотрудница турбюро, Санкт-Петербург: - Про Буковского слышу впервые. Сейчас все говорят только о Медведеве. Я не голосую: и так все куплено... Мой голос ничего не решит.
        
       Ирина, 21 год, студентка, СПб: - Про Буковского не знаю вообще ничего.
        
       ЛВ: - Владимир Буковский пытается ввести в России демократию - как Каспаров и, с оговоркой, Касьянов...
        
       Ирина: - Касьянов и Каспаров - демократы?! Они предатели Родины! Я буду голосовать за Медведева! А этот господин Буковский, о котором я даже не слышала, хочет ввести в России такую же демократию, как и в Ираке, или они хотят подчинить Россию Америке? Каспарова и Касьянова в России ненавидят! Они могут поддерживать, кого им вздумается. И вообще, пусть сидят там, где сидят. Здесь они не нужны. Путин страну с колен поднял! Из такого дерьма вытащил! Да для абсолютного большинства населения России Путин - отец родной!
        
       Сергей, 21 год, программист, СПб: - Буковского не знаю. За политикой совсем не слежу, мне это не интересно. Президент уж у нас будет не Буковский, это наверняка. Мои друзья тоже так думают, можно даже не спрашивать.
        
       ЛВ: - А как ты относишься к чеченцам?
        
       Сергей: - В целом чеченцы как народ меня не волнуют совершенно. У нас в России они почти все поголовно (к сожалению, это так) необразованные, грязные. Но это наверняка только те, кто тут: они в основном здесь на рынке. Чего же ожидать. Допускаю мысль, что у себя на родине они могут быть и другими. Например, умными, образованными и интересными людьми. В России чеченцы - к сожалению, зло.
        
       Ирина: - К чеченцам я отношусь с опаской. Про их войну с Россией думаю - война была напрасно. Но неизбежна: если бы мы их отпустили, то начали бы восставать и другие республики. Зря они свободы захотели.
        
       ЛВ: - Последняя фраза весьма характерна. Конечно, есть более продвинутые взрослые, да и юные граждане - например, те, кто вышел на площадь и стоял рядом с Буковским. Предваряя вопросы, заданные мной известнейшему российскому диссиденту, напомню цитаты из великолепной книги Владимира Константиновича "И возвращается ветер..." http://www.tyurem.net/books/bukovsky/002.htm (1978):
       "Да и на воле ничего хорошего меня не ждало. Это только новичок, который первый раз сидит - тот воли ждет да дни считает. И кажется ему эта воля чем-то светлым, солнечным и недостижимым. Я-то сидел уже четвертый раз и знал, что нет большего разочарования в жизни, чем освобождение из тюрьмы. Знал я также, что больше года мне на этой проклятой воле никогда не удавалось продержаться и никогда не удастся. Потому что причины, которые загнали меня в тюрьму в первый раз, загонят и во второй, и в третий. Они, эти причины, неизменны, как неизменна и сама советская жизнь, как не меняешься и ты сам. Никогда не позволят тебе быть самим собой, а ты никогда не согласишься лгать и лицемерить. Третьего же пути не было.
       Потому-то, освобождаясь каждый раз, я думал только об одном - как бы успеть побольше сделать, чтобы потом, уже снова в тюрьме, не мучиться по ночам, перебирая в памяти все упущенные возможности, чтобы не казниться, не терзаться, не стонать от злости на свою нерешительность. Эти вот бессонные терзания были в моей жизни самым мучительным, и оттого короткие промежутки моей свободы никак нельзя было назвать нормальной жизнью.
       - Ведь столько десятилетий люди ничего не могли сделать - даже плюнуть в морду тем, кто их убивал, И миллионы их сгинули, мечтая хоть чем-нибудь отплатить за свои мучения. А у тебя была возможность кричать на весь мир, были друзья, на которых можно положиться, было время - что ты успел сделать? И миллионы мертвых глаз будут обжигать тебе душу укоризненными вопрошающими взглядами".
      
       ЛВ: - Владимир, как Вы оцениваете изменения в российском обществе? Есть ли прогноз - и как быстро идет рост гражданского сознания?
        
       Владимир Буковский: - Я боюсь, что мы не успеем ничего изменить. Кризис надвигается так стремительно, что мы вряд ли успеем соорганизоваться. Слишком много времени потеряно. Не берусь прогнозировать точно, но речь идет о нескольких годах.
     
       ЛВ: - Ответ меня озадачил, так как знаю, как сплоченно работает Ваша инициативная группа, как свято в Вас верят - и ценят. Вы неоднократно говорили, что понимаете, Вам не дадут стать президентом, но главная задача - показать россиянам, что можно не бояться. Вы всегда были связаны с родиной. Цитата из Вашей книги:
        
       "Куда бы я ни попал, где ни жил потом - мои воспоминания будут неизбежно связаны с этой землей, и так уж устроена память, что не держит она зла - остаются в ней только светлые картинки. Так что же - значит, печалиться?
       ...Все эти годы мать вела с властями отчаянную войну. Заваливала их протестами. Посылала открытые письма на Запад. Словом, не давала им дохнуть. Под конец она фактически делала все то, что когда-то делал я, и мне можно было спокойно сидеть в тюрьме.
       Только тут, от нее, я и узнал о том, что меня обменяли. Странная, беспрецедентная сделка! Случалось в истории, что две враждующие страны обменивали пойманных шпионов или военнопленных. Но чтобы менять собственных граждан - такого я не припомню
        
       Я пристально гляжу в собачьи глаза этого начальника, и он тут же их отводит. Собаки и чекисты, не выносят прямого взгляда - это я проверял много раз. Чего он боится больше всего на свете? Своего начальника повыше рангом".
       Рассказ о том, как сражалась за Вас Ваша мама, когда Вы были в тюрьме, не мог не вызвать ассоциаций о борьбе Вальтера Литвиненко, обрушившегося на власть после убийства сына... Как сложилась мамина жизнь после высылки?
       ВБ: - После приезда на Запад, мама в основном занималась своей жизнью. Умерла в 2000 году, 87-и лет.
        
       ЛВ: - Освободили Трепашкина, но в российском ГУЛАГе остается множество политзаключенных. Международным правозащитникам известно, что Заурбека Талхигова неделю назад предупредили: если он не подпишет бумагу, будто он - террорист, то в ближайшие дни будет оказано давление на его близких. Мы пристально следим за судьбами пзк и их семей. Хотелось бы услышать некое Ваше напутствие к тем, кто еще за решеткой.
       ВБ: - Я не могу советовать тем, кто сейчас в тюрьме. Я не там и не вправе их наставлять. Общий наш принцип всегда был - не идти у власти на поводу, не поддаваться давлению. На шантаж есть только один адекватный ответ - послать. Надо помнить: что бы ни последовало, виноваты будут они, шантажисты.
       Цитата из книги Владимира Буковского:
       " - Наручники-то, между прочим, американские. - И показывает мне клеймо.
       Будто я и без него не знал, что Запад чуть не с самого начала этой власти поставляет нам наручники - в прямом и переносном смысле. Он что думал - разочарует меня?
       Я никогда не питал иллюзий относительно Запада. Сотни отчаянных петиций, адресованных, например, в ООН, никогда не имели ответа. Разве уже это одно не показательно? Даже из советских инстанций приходит ответ. Хоть бессмысленный, но приходит. А тут - как в колодец. А так называемая "политика разрядки", Хельсинкские соглашения? Мы-то во Владимире сразу, на своей шкуре, почувствовали, кто от них выиграл.
       Не первый день на наших костях строят "дружеские отношения" с Советским Союзом. Но омерзительнее всего, что Запад всегда пытался оправдать себя всякими заумными теориями и доктринами. Точно так же, как советский человек создал бесчисленное множество самооправданий, чтоб облегчить себе соучастие в тотальном насилии, так и Запад успокаивает свою совесть. И самооправдания-то эти иногда одни и те же. Но насилие безжалостно мстит тем, кто его поддерживает. И те, кто думает, что граница свободы и несвободы совпадает с государственной границей СССР, - жестоко ошибаются".
       Не трачу время Буковского и не спрашиваю, почему он сделал ставку на внутренние силы России: он объяснил это в книге.
        
       Мы вспомнили о Михаиле Трепашкине, только что вышедшем из больницы, где его фактически возвращали к жизни, - и я хотела бы извиниться перед читателями-чеченцами за чужое равнодушие - его же словами.
        
       Михаил Трепашкин: - Лариса, я пока не смогу поздравить очень много людей, выступавших в мою поддержку. Значительная часть - это читатели ЧП, Ваши абоненты. Очень прошу передать им всем: спасибо за все ваши добрые дела в уходящем году! И мои поздравления и самые добрые пожелания в Новом 2008 году! В их числе - сестры Литау, которые активно помогали мне в противостоянии с беспределом ФСИНовцев и нарушениями прав человека. Отдельно хочу пожелать крепкого здоровья и бойцовского духа в святом деле борьбы за нормальную человеческую жизнь Саид-Эмину Ибрагимову. 
        
       ЛВ: - Михаил, Ваше освобождение было для многих из нас самым светлым событием года. Давайте вспомним политзаключенных...
        
       МТ: - Я хочу пожелать всем политзаключенным России в Новом 2008 году - Свободы от решеток и преследований; государственной Амнистии, изменений в сторону демократии, активной поддержки людей. Это во-первых. Во-вторых, крепкого здоровья, счастья, творческого духа, благополучия! Им и их близким.
        
       Я знаю, что большинство ПЗК - это люди неисправимо "больные" чувством справедливости, человеколюбия, демократическими свободами и общечеловеческими нормами жизни, и за это они и попадают в разряд неугодных для власти лиц. Дай Бог, чтобы этими болезнями заболели и наши руководители.
        
       ЛВ: - Читателям будет интересно, что на Вашем сайте trepachkin.info в разделе "видео" можно посмотреть три части интервью с Сергеем Доренко сотрудников УРПО ФСБ РФ Гусака А.И., Литвиненко А.В. и Понькина А.В., сделанного 20 апреля 1998 года и являющегося одним из доказательств того, что Патрушев и некоторые другие руководители органов ФСБ РФ давно готовили провокацию против М.И. Трепашкина. Причиной провокации стало то, что Вы разоблачали их коррупционные преступления.
       МТ: - Ведь там все рассказывают о преступлениях генералов ФСБ Ф! Почему же это дело было закрыто?!
      
       Мне вручена награда как ветерану органов госбезопасности России. Вручена через генерал-полковника спецназа ФСИН России Мамаева В.Н. (руководитель общественной комиссии по борьбе с коррупцией), который, как и я, незаконно отбывал срок наказания по сфабрикованному обвинению. Кроме того, мне предложена помощь и сотрудничество в деле борьбы за права осужденных. То ли это признание моих бывших заслуг в деле спасения жизней людей, то ли успокительная акция (хотя прекрасно понимают, что я не остановлюсь в своем правом деле). Или это говорит о наличии целого течения из лиц, борющихся с беспределом некоторых руководителей нынешней власти?.. 
       ЛВ: - Пока мы ведем диалог, в Петербурге хватают на улицах призывников, - из тех, кто заполнил анкету и "принципиально не голосует". Останавливают у метро, увозят в военкоматы и отправляют в армию - без медицинского освидетельствования... Прогрессивные силы в лице кандидатов на должность Президента РФ В.Буковского, М.Касьянова, Б.Немцова поддержали http://community.livejournal.com/bukovsky_2008/115353.html#comments друг друга: "Мы категорически не приемлем готовящуюся в Кремле операцию "Преемник", которая является унижением российского народа. Мы требуем от российской власти исполнить Конституцию и обеспечить проведение свободных, честных и справедливых выборов Президента Российской Федерации. Мы будем координировать свои действия для достижения этой цели"... В ряде европейских стран сотни чеченских нелегалов встретили Новый год в аэропорту. Моя знакомая беженка-парижанка Зияна, потерявшая на войне девятерых близких, курсирует туда-сюда - помогает соотечественникам, вывозит в город целые семьи, буквально спасает людей... Вспоминаю рассказ
       http://www.chechenews.com/news/117/ARTICLE/3275/2007-12-24.html
       Закаева об А.Литвиненко: "Он мне неоднократно говорил: "Ахмед, придет время, когда русские будут извиняться перед чеченцами, как немцы перед евреями. И я не хочу, чтобы мои внуки делали это. Они должны знать, что не все русские в ответе за то, что происходит в сегодня Чечне и на Северном Кавказе"... Публицистка Е.Маглеванная заканчивает работу по созданию сайта памяти А.Литвиненко, и скоро он будет открыт.
        
       Думая о пзк, вспоминаю другое, лагерное письмо Л.Гумилева - его матери, А.Ахматовой: "Настроение у меня, вообще, спокойное, т.к. я решил, что я умер и нахожусь в чистилище, где не может быть иначе. Воскресать что-то не хочется...". Вот оно, состояние русских!.. И еще, из его же письма 1954 года о полученном в лагере образовании: "Как мы ругали в университете разных профессоров, а на деле за границей гораздо хуже. Выходит, что общение с европейцами - лучшее лекарство от космополитизма".
        
       Мы должны рассчитывать на себя - внутри и снаружи России. Как призывал Березовский http://www.chechenpress.info/events/2007/08/25/02.shtml , от лица прогрессивной эмиграции обращаясь, впрочем, по ложному адресу, - скинуть режим, прекратить войну, провести реституцию, вернуть нас домой. Перемены начнутся с Кавказа, иначе быть просто не может. Я желаю удачи Бадри Патаркацишвили, обещавшему все до цента отдать на дело победы. Желаю полной свободы украинцам, грузинам!
        
       Пока один бывший президент явно почувствовал http://www.kavkazcenter.com/russ/content/2007/12/30/55392.shtml себя Богом, а при другом липовом президенте в Чечне открылась "Пионерская организация имени Ахмат Хаджи Кадырова", и теперь школьницы занимаются в двух косынках (на шее и на голове), - я вспоминаю персонаж прозы Г.Садулаева: "У ваххабитов богатые спонсоры, арабские шейхи. Там можно хорошо заработать. А нет, - сдамся Кадырову под очередную амнистию...".
       Нет, уже не получится. Есть у нас еще дома дела.
      
      
       Из камеры - в камеру.
       Интервью c Михаилом Трепашкиным провела Лариса Володимерова
      
       05.01.08 г.
       Демократические западные институты с профессиональным интересом наблюдают, как складывается "свободная жизнь" недавнего российского политзаключенного, адвоката Михаила Трепашкина. Предыстория
       http://www.chechenews.com/news/117/ARTICLE/3360/2008-01-03.html
       недавно в очередной раз обошла различные СМИ, а мне хотелось бы остановиться на происходящем сегодня.
      
       Худо-бедно Михаила Ивановича подлечили в московской больнице
       http://www.russianlife.nl/re-revolucija.htm . Быт и общее беззаконие объединяют с народом:
      
       Михаил Трепашкин: - Проблем масса во всем. Во-первых, после обысков и длительного нахождения в зоне без должной реакции на беззакония (фактически бандитствующий беспредел), я не храню дома какие-либо материалы, не пишу на правозащитную тему, у меня пока нет рабочего места. Во-вторых, у меня была изъята и поломана вся оргтехника. Сейчас собираю по крохам (помогают Т.Монахова, М.Кригер). Даже компьютером пользуюсь чужим, друзья дали, пока свой приобрету. Ясно, что это затрудняет работу. В-третьих, у меня уже масса обращений о помощи от семей осужденных. А средств на все нет. Думал о возможном гранте (для начала, пока сам раскручусь), но не знаю, как это делается и куда можно обратиться. Из-за этого я не могу пока быть полезен в ситуации с сайтом памяти А.Литвиненко, сделанном Е.Маглеванной, которую я ценю и уважаю. Сложность активной работы сейчас также в том, что я не могу собрать свой разбросанный архив, ведь у меня не только изъяли все, что было оборудовано, но и раскурочили все так, что сделать ничего нельзя (в суде мы это лицезрели, когда ставили другой компьютер для считывания оставшейся информации).
      
       Я благодарен правозащитникам за то, что вы не опускаете рук и продолжаете немало делать ради восстановления прав человека, вездесущно нарушающихся в России (моих прав, в частности, - как пример беззакония со стороны власти). Я еще раз хочу подчеркнуть: нынешняя власть, хотя и купается в золоте и роскоши (обратите внимание, в какой обстановке заседает тот же Госсовет), по сути преступна. Я использую их преступный слэнг - "мочить", "липовать" и т.п.
      
       ЛВ: - В открытом письме президенту Б.Березовский использовал тот же жаргон, понимая, к кому адресуется. В Большом Зале филармонии и на сходке братков применяют разную лексику... На ум приходит - "с волками жить" и "в чужой монастырь со своим уставом"...
        
       МТ: - До того, как меня чисто бандитским путем засадили за решетку, я тоже не принимал подобных слов и выражений. Но реальность такова, и нужно называть вещи своими именами. У нас во главе государства стоит "бригада" с такими же повадками, как и в фильме "Бригада", и со своим слэнгом. Я научился разговаривать на их языке.
      
       ЛВ: - Множество документированных разоблачений прозвучало с наших страниц в адрес "правозащитников", подобных Мерзляковой (представителя Страсбурга). Что Вы могли бы добавить?
      
       МТ: - Аппарат Лукина В.П. - это тоже паразитическая организация, на счету которой (из-за халатности) крови и трупов не меньше, чем у Путина В.В. В Свердловской области из-за сюсюканья госпожи Мерзляковой - сотни трупов, не говоря уже о пытках и издевательствах. Мало до кого доходит, что ее визиты, которые казалось бы должны прекратить преступные действия ГУ ФСИНовцев, после ее отъезда приводят к жутким издевательствам. А на все жалобы с легкостью отвечают: "Мерзлякова приезжала, и ничего не подтвердилось". Ее все осужденные так и называют - "политрук ГУ ФСИНа". Она не хочет портить имидж Сверловской области и ее босса - Росселя с приклеенной улыбочкой, вызывающей у большинства населения рвоту. Вот такая же ситуация - и с аппаратом Лукина.
      
       Все они выполняют роль женской прокладки. Создают вид комфорта и уюта в обществе, где все далеко не так. Если эти структуры ликвидировать, то люди от этого ничего не потеряют. Я в этом абсолютно убежден.
      
       Мерзлякова в период приездов к нам еще на "участок колонии-поселения" напивалась с администрацией и потом приходила с залитыми водкой глазами беседовать. Могла она с такими коррупционными отношениями (а ей еще и подарки вручались, как и всем другим проверяющим) бороться с нарушениями прав осужденных, против пыток и издевательств? В Нижнем Тагиле из-за ее молчания и молчания бывшего прокурора-беспредельщика Кукушкина было убито несколько десятков школьниц! Вам что-нибудь известно об этом?
      
       ЛВ: - Интервью с Вами читают и в Страсбурге. Ваши свидетельства, Михаил, крайне важны и спасут жизнь многим. Для предстоящего Трибунала мы собираем все данные о произволе российских властей и судов.
      
       МТ: - Я писал на эту тему, и не единожды. Мои попытки хоть как-то обратить внимание властей были расценены, как агония. Когда Мерзлякова осенью 2005 года заявила, что будет решать вопрос моего перевода в соответствии с Законом в Московский регион, начальник отряда Головин А.Ю. сказал: "Эта проститутка сейчас наобещает, а мы пошлем ее на х...й!". Вот таково отношение к уполномоченному в Свердловской области со стороны ГУ ФСИНовцев!
      
       Так оно и получилось в итоге. Она там повязана, погрязла в коррупции. А ведь Мерзлякова - член бюро Европейского института омбудсмена! Вот такие кадры от России лезут в европейские правозащитные структуры.
      
       ЛВ: - Как правило, больше всех помогают простые, честные люди, не обремененные чинами и зарплатами. Постоянно с этим сталкиваюсь, прося помощи для пзк. Немало народу, особенно из пострадавших, боролось за Вас в России и за границей, - но каково, поподробней, Ваше отношение к официозу?
        
       МТ: - Я не верю в решение даже Европейского суда. Влияние властных российских чинов очень велико (например, судья от России Ковлер А.И., чьи выступления заслуживают самой категоричной критики). Меня держали среди вшей и клопов, месяцами без прогулки, в химикатах (дусте) и т.п., а Европейский суд присудил 3.000 евро лишь за то, что вместе со мной курили в камере.
      
       А где остальные более 200 нарушений?
      
       Ведь они у нас остались и применяются теперь на других! Европейский суд признал их допустимыми? Камера, в которую меня поместили 22 октября 2003 года, была в прямом смысле слова засрана, и говно размазано по стенам. Ступить было некуда. Что стыдно было адвокатам переписать все это в жалобе? Вот и результат! Моя сила в свидетелях и реальных независимых проверках. Но! Свидетелей никто не захотел опросить. А проверок не было.
      
       ЛВ: - Давайте акцентируем этот момент для других заключенных и их защиты: Вы считаете, что следует делать упор на показания свидетелей и добиваться независимых проверок. Прежде, чем Вы продолжите, хотелось бы привести замечательные слова по поводу российских и чеченских реалий из недавней статьи В.Новодворской:
       "Представляю себе страсбургских чиновников, которые шлют свои анкеты в Освенцим и спрашивают, почему в раздевалках газовой камеры, которые фашисты выдавали за предбанники, смертникам не предлагали мыло и полотенца! А потому и не предлагали, что в газовых камерах не было душевых, а узников не мыли, а убивали циклоном-Б. Поэтому Ходорковского держали в клетке, не кормили, заставили шить варежки, сажали в карцер за лимон, за чаепитие, за разные пустяки, что хотели его унизить, растоптать, надругаться над ним, довести до самоубийства.
       Чтобы не понять этого, надо быть или очень большим профаном, или очень большим лицемером, делающим вид, что он ничего не понимает. Нас, кучку российских демократов, сражающихся за идеалы Запада в глухом и мрачном капкане под названием "Россия", Запад предал. Впрочем, Запад предал и себя.
       А ведь выведение войск из Чечни - это требование разумное, выполнимое и справедливое. Пока был жив Масхадов, так и вовсе все было бы хорошо. Но остался еще интеллигент и западник Ахмед Закаев, способный повести Чечню европейским путем".
      
       МТ: - Я могу томами писать на эту тему... Мне глубоко начхать на то, как отнесутся к этому в Европе. Я отсидел срок в таких вот жутких, нечеловеческих условиях, без проверок и должной реакции. И при том, будучи совершенно невиновным! Я своими жалобами добился множества изменений. И дальше буду потихоньку двигаться в этом направлении. Сколько смогу. А кричать юристам - мало, нужно доводить дело до конца.
      
       Этих именно беспредельных тварей (прокуроров, судей, уполномоченных Лукина, ФСИНовцев и т.п.) я уже не могу воспринимать как нормальных людей. Это фашиствующие в стране бандиты. Я убедился в этом на своей шкуре. И сюсюкаться с ними не намерен, чего бы мне это ни стоило. Одно упоминание о них вызывает у меня гневную реакцию неприятия.
      
       К сожалению, написанного и сказанного мною явно недостаточно, чтобы прочувствовать, что творится в местах лишения свободы, и как липовые "проверки" от уполномоченных по правам человека и прокуратуры приводят к дополнительным пыткам осужденных, борющихся за человеческие права.
      
       ЛВ: - Чем Вы заняты, как юрист? Если Вы так мужественно сражались за себя и других пзк из-за решетки - то понятно, что Вы и сейчас не бездельничаете.
      
       МТ: - Статуса адвоката я не лишен. Мой номер в реестре адвокатов гор.Москвы сохранен, удостоверение у меня не изымалось, оно действует. Я как вел, так и веду сейчас массу дел бесплатно, в том числе помогая многим осужденным. Я не хочу по определенным причинам оглашать их фамилии (одни боятся преследований, если станет известно о моей помощи, другие не хотят предавать огласке свои фамилии в СМИ из-за их положения в обществе, и т.д.). Стомахину я могу помогать в написании надзорной жалобы, но мне надо знать, о чем писали другие (если уже рассматривались какие-то аргументы и по ним дан ответ, то новый адвокат может подавать жалобу уже в вышестоящую инстанцию, а если есть новые аргументы, то можно подавать в более низкие инстанции и т.д.).
      
       ЛВ: - Продолжая публикацию документов, прошу Вас прокомментировать фотографию
       http://trepashkin.narod.ru/sedov-ag.jpg
       МТ: - Это снимок военного судьи, полковника юстиции Седова Сергея Петровича, который выносил заведомо неправосудный приговор 19 мая 2004 года по просьбе Главной военной прокуратуры и ФСБ РФ. Это заказной судья.
      
       ЛВ: - Что Вы скажете о других, конкретных, марионетках военной прокуратуры?
      
       МТ: - В ходе всего процесса по рассмотрению моих жалоб и ходатайства администрации ФГУ ИК-13 гор.Нижнего Тагила о замене мне режима колонии-поселения на общий, в зале судебного заседания находился представитель военной прокуратуры Нижнетагильского гарнизона г-н Сабитов Алишер, кроме последнего заседания 9 марта 2007 года ( по причинам, о которых я скажу позже). Относительно личности Сабитова - он беспредельничал в период пребывания в качестве военного прокурора в Чечне. При его одобрении (я молчу о халатности) совершались преступления в отношении мирных граждан. Они приходили к Сабитову с жалобами, а он скрывал преступления.
      
       Алишер Сабитов буквально конспектировал весь ход процесса, в перерывах между заседаниями постоянно находился в комнате председательствующего по делу - судьи Тагилстроевского районного суда гор.Нижнего Тагила Ильютика Д.А., изучал и там все судебные материалы, давая, скорее всего, советы судье, как поступить в отношении меня.
       Алишер Сабитов в суде находился не по частному любопытству. Еще в августе 2005 года бывший тогда Главный военный прокурор Савенков А.Н., опасаясь разоблачения своих преступлений по фабрикации моего уголовного дела, дал письменные указания военному прокурору Нижнетагильского гарнизона подполковнику юстиции Шулятникову В.В. о том, чтобы в отношении меня был организован прессинг в ИК-13 вплоть до физического уничтожения.
      
       Открытым текстом было заявлено, что если меня выпустят живым из клетки, то "все сядут" за свои преступления (об этом немало писали в СМИ). С подобной просьбой Главный военный прокурор Савенков тогда же обратился и к своему коллеге - и.о. прокурора Свердловской области П.П.Кукушкину. Последний, на радостях от такой чести (сам Савенков А.Н. - заместитель Генпрокурора России к нему обратился), даже выступил в Свердловской облдуме, развесив "липу на уши" депутатам о характере моего дела и пообещав наглухо запереть меня в колонии. Это выступление-обещание прозвучало в тот промежуток времени, когда я был отпущен по условно-досрочному освобождению на вполне законных основаниях (указивка на беспредел чуть опоздала).
       Получив такие указания "сверху", Кукушкин и Шулятников рьяно бросились их выполнять. События их кукловодческих операций на протяжении двух лет многократно звучали в местных уральских СМИ (судебный беспредел, "липовые" прокурорские проверки, фабрикации чиновниками ГУ ФСИНа и ФСИН России...). Военный прокурор Нижнетагильского гарнизона Шулятников В.В. о своих противоправных поручениях сразу же уведомил начальника ИК-13 письмом N 25-15 от 31 августа 2005 года, записав, что такие "мероприятия" ко мне должны применяться за то, что я - "бывший адвокат Березовского". Таковы были источники начавшегося в отношении меня правового беспредела в Свердловской области, рабски наклонившейся задним местом к указивке Савенкова А.Н. (который уже не является Главным военным прокурором).
       Оставшиеся после Савенкова в ГВП другие сообщники преступлений по-прежнему контролировали организацию беспредела по отношению ко мне в гор.Нижнем Тагиле. Способствовало этому то, что в регионе много военных объектов. и военная прокуратура здесь имеет вес и влияние на гражданские суды. Вот и судья Ильютик Д.А., может без удовольствия, но безропотно всегда выполнял указания военных.
      
       Алишер Сабитов из военной прокуратуры лишь 9 марта 2007 года уступил место советника председательствующего другому сотруднику военной прокуратуры Нижнетальского гарнизона, так как сам в это время в срочном порядке писал решение по моему делу об изменении мне режима колонии-поселения на общий ("помогал" судье Ильютику Д.А. и исполнял указивку Москвы). Ну, а так как Главная военная прокуратура всегда отличалась грубым игнорированием требований Федеральных законов и нарушением прав граждан, то и в моем деле они, видимо, посоветовали судье Ильютику не знакомить меня с протоколом судебного заседания и не вручать его копию. Возможно, что часть протокола судебного заседания за 2006 год вообще где-то потерялась у военных "контролеров-кукловодов", поэтому Ильютик, доверившись военным прокурорам, просто не смог выполнить требования ч.8 ст.259 УПК РФ и прислать мне копию ни в марте, ни в апреле, ни в мае 2007 года, и так направил материалы в Свердловский областной суд ("авось прокатит"). Вы уже писали об этом игнорировании требований Закона... Судебная коллегия по уголовным делам областного суда вернула дело обратно. Марионетка военной прокуратуры оказался подставленным своими же кукловодами.
      
       ЛВ: - Спасибо Вам за подробности.
      
       Примечания.
       МЕРЗЛЯКОВА Татьяна Георгиевна - Член Совета общественной безопасности Свердловской области, бывший зам.председателя совета регионального отделения ораганизации "Отечество" (1999-2000), бывший депутат Областной Думы Законодательного Собрания Свердловской области, заместитель председателя комитета по социальной политике (1996-2000). Родилась 16 мая 1957 в селе Советское Алтайского края. В 1979 году окончила Уральский государственный университет по специальности "журналистика". С 1979 по 1996 год работала в газете "Режевская весть": корреспондент отдела экономики, заведующая отделом экономики, редактор газеты. Председатель ревизионной комиссии Свердловского
    отделения Союза журналистов. Состояла в региональном общественном движении "Горнозаводской Урал", член совета движения. 14 апреля 1996 была избрана депутатом Областной Думы Законодательного Собрания Свердловской области. Баллотировалась в списке кандидатов избирательного блока "Горнозаводской Урал". В Областной Думе стала заместителем председателя Комитета по социальной политике.
    В сентябре 1999 года была включена в общефедеральный список избирательного блока "Отечество - Вся Россия" (ОВР) (N4 в Свердловской региональной группе) для участия в выборах в Государственную Думу РФ третьего созыва. Также была выдвинута ОВР кандидатом по Артемовскому одномандатному избирательному округу N161 (Свердловская область). По результатам голосования 19 декабря 1999 не прошла в Государственную Думу по списку ОВР; в округе заняла 3-е место из 13. В феврале 2000 года вошла в список кандидатов избирательного объединения "Общественное региональное движение "Горнозаводской Урал" для участия в выборах в Областную Думу Законодательного Собрания Свердловской области (N2 в списке). 26 марта 2000 избирательное объединение "Горнозаводской Урал" не преодолело 5-процентного барьера для прохождения в облдуму. На 2001 г. - уполномоченный по правам человека Свердловской области, член Совета общественной безопасности Свердловской области. Лауреат премии Союза журналистов Свердловской области за цикл публикаций "Малая деревня" (1986), лауреат премии имени Марии Ульяновой Союза журналистов СССР (1990). Награждена орденом святой княгини Ольги "за уважение святости и традиций русского православия" (1997). Замужем; муж Юрий Владимирович - судья федерального Арбитражного суда Уральского округа. Дочь Анна.
      
      
       Немилосердные будни
        
       Мне хотелось бы обратиться к вернувшимся с войны инвалидам. Да и к их палачам, почитывающим от скуки - и по долгу службы. Перед вами письмо. Оно отстукано лбом на компьютере, каждая буква - привязанной палочкой:
        
       "Здравствуйте, Лариса! Большое спасибо за внимание ко мне! Ответ на Ваш вопрос есть в фильме о моей жизни в финале, где я говорю о любви. Фильм есть на моем сайте: http://www.saponenko.com Наберите текст, что в титрах, пожалуйста, потому что мне трудно, там немного. Можно давать публично ссылку
    http://rutube.ru/tracks/228699.html?v=44a05e764d476dc99bcc07c79d735cf7 , но на моем сайте качество видео намного лучше и фильм сохраняется на компьютере, ю-тьюб этого не позволяет. Лишь любовь может быть вечной и всепрощающей!
        
       Месяц тому назад тому назад мне принесли DVD с фильмом о моем творческом вечере, на котором прозвучало 25 песен на мои слова. Уровень музыкантов приличный, в основном - джаз. Длительность фильма 117 минут, снимали 3 профессиональных оператора на 4 камеры. DVD, наверно, будут реализовываться. С уважением, Сергей Сапоненко sis@mail.bn.by http://www.saponenko.com ".
        
       Фильм, думаю, по прочтении вы посмотрите, хотя с войной он не связан. Каждое слово в нем произносится с нечеловеческим напряжением.
        
       (Третья сцена: На улице, загородом. С. Сапоненко): "Это было вот тут вот. Это был январь месяц. Была оттепель, то ли был лед, но лед такой подтаявший. Я хотел его объехать и повернул направо, а там оказалась ямка. Я упал набок вместе с коляской. Да так упал, что между кустов. Впереди меня куст и позади меня куст, а дальше забор, и меня не было видно ни с одной стороны, ни с другой. Я так пролежал часа полтора-два, потому что уже было очень темно. Я упал. Где-то в полчетвертого, в 4 потемнело, в полшестого вон из той дачи вышел человек и услышал, что кто-то стонет. Он ко мне подошел, поднял меня и отвез домой, и, не глядя на то, что мороз был где-то градусов 5-7, я ничего не обморозил. И еще я пообещал Богу, что если я выживу, я чем-то его прославлю, и он мне даст какой-нибудь талант. Вот именно с этого момента я начал подумывать о компьютере, как писать. Это поворотный момент в моей жизни. Не только обращение к Богу, но и поиск самого себя в этом мире. Для чего я, и что я могу для людей сделать".
        
       Человек, сидящий в коляске, но не способный ни к движению, ни к речи, занят мыслью, что сделает он для людей. Есть такие понятия: сочувствие и милосердие.
        
       Когда недавно поднялась в Европе вода, то первым заволновался Талхигов, спрашивавший из тюрьмы: как там, вас не затопило?.. Когда Заурбеку позарез нужны были деньги в канун Нового года (ему дали бы медикаменты!), а у моих близких не оказалось ни гроша, - то что ответил измученный, пытанный-перепытанный, блокадно голодный и не могущий принимать пищу Талхигов?.. - "Сразу после Нового года я им пришлю из своих".
        
       Тяжело больной, только что освободившийся с того света Трепашкин вовсю помогает другим - тем, кому еще хуже.
        
       Как писал Даниил Гранин, "Я помню войну, время, когда взаимопомощь между людьми была почти нерушимым законом... Я вспомнил блокаду Ленинграда, о которой я собирал материалы для "Блокадной книги", как блокадники рассказывали удивительные случаи взаимопомощи... Между тем, нарушая все законы физиологии и энергетики, выигрывали те, кто не щадил себя. Жена, которая отдавала часть своего пайка мужу, мать, которая, не имея, чем кормить младенца, надрезала себе вену и давала ребенку пососать свою кровь". Чувство сострадания продлевало жизнь дающему. "Выживали те, кто спасал других".
       (В "Блокадной книге" о моих родных говорит и Ирина Куреева, всю жизнь работающая в Эрмитаже. Война и блокада генетически вместе со мной, и ничто никуда не уходит).
        
       Параллельно, Д.Гранин пришел еще к одной истине. "На войне я убедился, что когда страх смерти овладевал человеком, он действительно погибал... Мы преодолевали страх тем, что сопротивлялись, стреляли, становились опасными для противника... Надо различать страх личный и страх коллективный". Общественный страх заразен, а личный - меняется (Д.Гранин подробно рассказывает, как испытал первый ужас на поле боя, сменившийся рабочим состоянием, позволяющим точно действовать). Страху противопоказан смех. А смех избавляет от ненависти.
        
       Как рассказывает http://zaborisa.narod.ru/071227operativnik.html Е.Санникова, над Борисом Стомахиным вновь усилились издевательства. Измываются и над другими: "...заключенных вывели, но не в туалет, а в помещение для обысков, и там заставили всех раздеваться. Они попытались возразить, что ведь идет краткосрочное свидание через стекло, и такой тщательный обыск неуместен. На них прикрикнули, пригрозили и заставили раздеваться догола. Обыскав каждого с приседанием, охранники как ни в чем не бывало повели всех в зону. Заключенные сказали, что свидание не окончилось. Охранники в грубой форме заявили, что обратно их не поведут и чтобы все шли в зону. После длительных уговоров охранники с бранью и руганью вернули заключенных, наконец, в помещение для свиданий, так и не сводив в туалет. Несколько человек вынужденно ушли в зону".
        
       Стоит ли говорить о пропаже писем туда и сюда, о скотских условиях... Но вот просыпается же иногда человеческое и у российской милиции! Ей вдруг нравится быть "хорошей"... Говорит россиянка в погонах:
        
       "В Новый год я только один раз дежурила - сидела в дежурке безвылазно целые сутки. Мы же на места происшествий не выезжаем, считается, что экономические преступления можно и днем раскрывать, никакой срочности нет. И слава богу. Вот следователем дежурить - это да! Там только успеваешь кофе попить, да и то не всегда. Мой рекорд - 11 отработанных заявок за сутки. И хотя я в Новый год ни разу не попадала, зато работала в рождество, 8 марта, 23 февраля, 9 мая.... Особенно "понравилось" 9 мая - сплошные пьяные драки. Потом сидели с дознавателем в больнице с кучей материалов, дабы поделить их, исходя из тяжести вреда здоровью. (Более легкие - дознанию, остальное - мое). Без врача это определить никак не получалось. А в рождество были задержаны два нетрезвых олуха (средней тяжести вред здоровью): драка на лестничной площадке с пьяным соседом. Посмотрела их характеризующие даные - оба не судимые, работают, семьи, дети. Вроде в камеру особо нет оснований определять. Зашла к ним в обезъянник, разбудила.
        
       Они потом рассказывали следователю, которому дело было поручено: спим, говорят, тут дверь открывается и заходит.... Снегурочка (я гирлянду блестящую в ту ночь на шее вместо шарфа носила и бадлон был голубой). И говорит снегурочка: вставайте! Сегодня в честь праздника всем подписка о невыезде! Натурально офигели дядьки".
        
       Человеческое не чуждо и палачам... Значит, нужно его развивать. Постоянно общаясь с заключенными и переселившись мысленно в камеру, я все время думаю о милосердии ближних. О том, сколько зависит от минутной поблажки охраны, от нравственных качеств. От настроения няньки, уменьшающей пролежни - и от неприлежания вертухая.
        
       Очень точно сказал о милосердии ближних замечательный правозащитник Владимир Шаклеин: "Отдыха у общественников не может быть по определению. Неисчислимое число долгов не дает покоя нигде. Не успеваю готовить жалобы: просто много процессуальных документов. Приходится заниматься редко приоритетными, "стратегическими", в основном "пожарными". Поэтому составил краткие информационные сведения, что наперекор обстоятельствам, "не совсем в спячке" есть люди в России, пытающиеся подавать голоса протеста и возмущения против насилия и преступлений над человеческим достоинством...
    Узника совести Юрия Журилова в январе должны этапом доставить в Екатеринбург, для кассационного обжалования приговора в тюрьму...".
        
       ...(Четвертая сцена: С.Сапоненко у себя дома): "Я бы хотел сказать всем людям, - вот сейчас, говорят, на планете живет 6 миллиардов человек, - люди, любите друг друга! Все в этом мире проходящее. Все учения, все боли, страдания, вера проходит, надежда когда-то пройдет. Любовь - останется вечной. У меня даже есть песня на мои слова на эту тему".
        
        
       В одном из писем Макс Волошин рассказывал о знаменитом голоде в Крыму, что трупоедение стало бытовым явлением: матери убивали и засаливали впрок своих детей. Сапоненко-философ заглянул за ту грань, когда "пройдет и надежда". В "Письме о счастье" (публицистика) он говорит:
       "Ты пишешь, что мы товарищи по несчастью. А что такое счастье? В твоем понимании счастье -- здоровое тело и то, что служит его наслаждению, всяческие блага, которые можно купить за деньги. В общем, счастье для тебя -- все то, чего у тебя нет, а значит, нет и счастья.
       В мире живут миллионы здоровых телом и богатых людей. Все ли они счастливы? Человек может находиться в расцвете физических сил 30-40 лет, а потом наступает пора увяданья, а за ней -- смерть. Старость дамокловым мечем нависла над всеми. Можно не задумываться о грядущей осени, но на биологическом уровне она начинает ощущаться в первый день весны. В первом крике рожденного человека слышится вздох, как кажется, еще далекой осени. И эта осенняя грусть часто напоминает о себе. Не все осознают, почему вдруг беспричинно им становится бездомно грустно даже в уютном доме, но всем знакомо это сковывающее чувство. Приходит оно потому, что каждый подсознательно осознает то, что самый уютный дом (я имею в виду не только тело) разрушится, и то, что он в любом жилище на земле гость, и ему рано или поздно придется покидать гостиницу".
        
       Папа Римский неожиданно замолвил слово о беженцах. А в то же время приспешник тирана плюет на отечество (повторю известную уже историю в другом изложении). Я просила бывшую студентку будущего президента уточнить формулировку о том, что Д.Медведев "не грешил взятками в размере 500 долларов США за баллы на экзамене":
        
       "Ну да, это оборот такой. Допустим - "ради праздника не грех выпить" - то есть можно выпить. Насчет Медведева - за руку, конечно, не ловила, но вот пример. Парень из моей группы был не допущен к сессии (у меня тоже такое было, зачет какой-то не сдан - и все, привет. Другие уже экзамены вовсю сдают, а ты носишься с этим зачетом). Несданный экзамен равносилен двойке. А за три двойки отчисляют. Вот у парня уже два экзамена пропущено, то есть две двойки есть. Он наконец получает допуск и идет на экзамен. Как раз римское право, и Медведев принимает. А парень чего-то недоучил и из трех вопросов ответил на два. У нас в СПБГУ это "неуд". Просит у Медведева возможность вытянуть второй билет на пониженный балл. Медведеву пофиг, он не разрешает. Парень плачется, его отчислят. Медведев: нет и все тут, это ваши проблемы. Парень уходит. А потом я вижу его на следующем экзамене. Значит, как-то смог "договориться" с Медведевым. Еще знаю пару подобных примеров. Так что мнение о нашем будущем президенте сложилось еще тогда. У нас вообще многие преподы студентов презирают, относятся как к быдлу какому-то и ставят себя очень высоко. Будет ли такой человек думать о судьбах народа?".
        
       Конечно, очередной президент-однодневка мгновенно забудется и не стоит наших забот. Кто, скажем, помнит Черненко?.. Иногда вдруг появляются такие ископаемые, как Егор Лигачев. Мезозой! Гришин, Устинов, Суслов, Громыко, Подгорный (никто из них не воевал). А звенели как, угрожали! Так жил почти столетний Каганович: мне рассказывал внук Хрущева, - боялся открыть даже форточку, не то что выйти на улицу... Красная цена Медведеву - это цена зарплат военным или 13% налога, "сэкономленных" на ограбленных.
        
       В 1929 году большевики издали указ: русская церковь не имела права заниматься милосердием. Избегает его и сейчас... Ленин ненавидел моралиста Толстого, чье учение противоречило большевисткой бесчеловечности. Не зря вождь особенно усердно преследовал членов Комитета помощи голодающим.
        
       Гранин, всегда открыто сочувствовавший Чечне, вспоминает, как расшибся на улице, и никто ему не помог. "Психологическая травма была сильнее травмы физической". Что произошло с людьми?.. Ведь было иначе! Рассказывая о подготовке Блокадной книги, он делает важные выводы: "Голод менял человека... Трудно было сохранить любовь, сохранить достоинство... Выяснилось, что духовная жизнь, чтение книг помогало людям держаться".
        
       КГБ провоцировал споры о ненужности милосердия. Так и Блокадная книга издавалась со скрипом: "...наш ленинградский партийный руководитель заявил, что никому такая книга не нужна, что ленинградская блокада - это прежде всего подвиг и геройство, а мы зачем-то описываем страдания людей, лишения, смерти. Такие примеры ничему не учат".
        
       Разве ничему нас не "учат" фотовыставки, книги, статьи о чеченской трагедии? Как писал с фронтового адреса (блиндаж 1/1) легендарный Басаев в письме к Алле Дудаевой, "у меня есть очень много фотографий наших моджахедов, стараюсь запечатлеть на фото каждого. У них такие прекрасные лица. Они даже светятся по-особому". Одухотворенные лица защитников родины, верующих... Я вспоминаю С.Сапоненко, работающего в любых условиях, с приклепленной к голове обручем палочкой. Шамиль писал: "На голове у меня фонарик, привязанный резинкой, как у шахтера, только сбоку. И поэтому я пишу при ярком неоновом свете...".
        
       "Сам живу в несвободной стране. У меня есть стихи об этом", - говорит Сапоненко. Людей роднит вера:
      
    На свете не бывает одиночества,
    где б ни был ты, везде Господь с тобой.
    Когда до боли закричать захочется,
    молись в тиши, и обретёшь покой.

    Друзья оставят, улетит любимая,
    с родными время может разлучить;
    не говори, что все тебя покинули:
    Бог не оставит посреди ночи.

    С тобой Господь! И в этом радость вечная.
    Пусть не страшат проделки лет и зим.
    Когда терять уже, казалось, нечего,
    держись Его и оставайся с Ним.

     
       В гостевой сайта Сергея есть запись посетительницы: "Я очень рада, что есть такие люди, как вы. Сегодня я была на вашем концерте и меня поразил тот свет, что излучают ваши стихи и песни на них. Особенно мне понравилась песня о любви, точнее об её отсутствии, на стих "Если говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая или кимвал звучащий" - простите, если не дословно процитировала. Очень обличительное слово, оно заставило меня о многом задуматься. Спасибо, что вы есть. Я благодарна вам, что несмотря ни на что вы творите во славу Господа. Пусть Он благословит вас, ваше служение, даст вам огромную радость в жизни и возможность привести к Создателю и Спасителю как можно больше потерянных душ".
       Сергей говорит в фильме, что родители воспитали в нем стремление к активной жизни. Он живет сознанием: "впереди у меня - целая вечность". Послушайте сами:
        
       "Я родился в конце 1966 года. От рождения болен детским церебральным параличом: не действуют руки и ноги, речь затруднена, не то, что писать, поесть сам не могу. Учился устно. Мне было очень трудно привыкнуть к тому, что я никому, кроме родных, не нужен... Когда мне исполнилось 20 лет, я начал задумываться о смысле жизни. Почувствовал вселенскую пустоту. Пустоту жизни, её бесполезность. Пустота давила на меня страшным грузом. Я понимал, что моя болезнь в этом не виновата. Здоровые и больные, молодые и старые люди суетятся. А зачем? Для чего столько суеты, если всё когда-то кончится? Мы не вечны, земля
    преходяща, Вселенная временна. А время бежит со страшной скоростью. Нет ничего неуловимей времени. Ощущал себя мельчайшим квантом, частью такого же ничтожного атома. Пробовал отыскать ответ в книгах. Они пытались доказать то, что смысл бытия заключается в совершении добрых дел, созидании, улучшении жизни для живущих и будущих поколений. Меня эти доводы не убеждали. Я всё время задавал себе вопрос: для чего? Для чего мудрость, не говоря о глупости, зачем богатство, труд, то, что в мире привыкли называть наслаждением, если впереди тупик?.. Прочитав Евангелие, я познал великую глубину Слова Божьего. Моё восприятие жизни резко изменилось... Часто только страдания могут размягчить гранитное сердце".
      
    Когда он упал с коляской и, казалось, погребен под кустами, "Мороз усиливался. Лёжа в неудобном положении, я испытывал боль. Тогда, поняв свою страшную греховность, я обратился с сердечной молитвой покаяния к Господу, раскаялся в грехах и пообещал Господу, что буду стараться прославить Его в этом мире. Он услышал меня!
      
    Ко мне пришла идея: писать с помощью компьютера. Клавиатура у него, наверно, мягкая, можно нажимать и носом. В 1996 году христианин из Голландии подарил мне компьютер. Попытался нажимать на клавиши упомянутым способом - получилось... Мои произведения публикуются во многих газетах и журналах. Издательство "TITEL" (Germany) выпустило в 2002 году двухтомный иллюстрированный сборник моих стихов "Сердце на бумаге". Издательство Dutch Reformed Tract Society (Нидерланды) выпустило в 2003 году сборник стихов Роберта Макчейна в моём переводе.
      
    Я член АПИА и Ассоциации Франко-Европейской Литературы (AFEL). Я благодарен Богу за то, что через творчество могу говорить людям о Его любви!".
        
       В Амстердаме есть несколько музеев пыток, один - Инквизиции. "Чтобы помнили". Чтобы не повторилось... Экскурсанта усаживают в специальное кресло с наручниками, предлагают на его теле примерить клещи, отгадать - для чего они. Вариаций множество, хотя наша цивилизация оказалась изобретательней... Здесь так же не забывают фашизм, и если есть в стране очередь - то только в музей Анны Франк.
        
       Мучить можно по-разному. Голодавший недавно неделю в поддержку чеченцев, христианин и автор ЧП Петр Ткалич лишен властями последнего, его семья голодает. "Наши проблемы? Основная часть описана в "Дневнике" за 28 мая и 6 июля. Директор птицефабрики уволил своего главного бухгалтера, после того, как она вычислила, что директор начал воровать, сразу по-крупному. Документы, подтверждающие факты хищения, моя жена Оля передала в прокуратуру, в ОБП, в ФСБ. В ФСБ документы пропали, остался только их перечень. Действия остальных правоохранительных органов результатов не принесли. Продолжение этой истории: Топорков Николай Васильевич (директор Рефтинской птицефабрики) и Ткалич Ольга Николаевна (главный бухгалтер) организовали до этого совместное предприятие. После увольнения с основного места работы, Топорков выбрасывает Ольгу Николаевну из числа компаньонов. Суд длился два года. Двум адвокатам, которых нанял Топорков, он уплатил по два миллиона рублей. Хотя с бывшим главбухом он судился из-за миллиона рублей. Его цель была - загнать бывшего главбуха в долговую яму, что он и сделал, поскольку знал о её больших кредитах в банке. После решения суда в пользу Ольги Николаевны, судебные приставы длительное время не могли получить деньги с Топоркова. Потом, в течении двух-трёх дней, налоговая полиции, по заявлению Топоркова, объявляет это предприятие банкротом. По закону, который почему-то нарушил начальник налоговой полиции, на это отводится несколько месяцев! Так наша семья стала должником. К нам приезжали с угрозами те самые приставы, которые ничего не смогли сделать с Топорковым. Из уважаемых людей мы превратились в изгоев. Только потому, что пошли против системы".
        
       Издевательствам противостоит вера. Наша совесть повелительней разума, а воля http://www.youtube.com/watch?v=LnLVRQCjh8c - всесильна. Помоги себе сам. Петр Ткалич отозвался о С.Сапоненко: "Похоже, что я устал, потерял надежду на хороший исход и поплыл по течению. Пытаюсь остановиться, и мне полезна поддержка, - особенно письмо об этом человеке!"
        
       А меня спрашивает сытый, богатый голландец - не даривший компьютеров: - Зачем тебе все это надо?!
        
       Сапоненко можно и нужно любить, уважать. А голландца и рабов - российских шестерок - мне как-то жаль.
        
      
      
       Хайбах. Инквизиция
      
       Пришло письмо почти с той стороны света. Постепенно они образуют весомый архив. " ...Ваша жизненая позиция побудила меня к небольшому откровению из тех подлых тайн путинских спецслужб, за что они убили А.Литвиненко. Я не знаю, почему Саша не назвал имя создателя и непосредственного командира той террористической спецгруппировки, что взрывала дома и убивает неугодных режиму. Он, видимо, не знал: Макс Лозовский (Хромой), Марат Васильев и остальные были привезены в Чечню еще задолго до войны и проходили в горах спецподготовку по пользованию оружием и по взрывному делу. Тогда же в Чечню было привезено с Лубянки оборудование, созданное еще в СССР по производству фальшивых долларов США. Я попросил вывезти и сохранить на Западе зашифрованную дискету, о содержании которой знала только А. Политковская. Там то, о чем Литвиненко говорил, только намного больше и точнее. Это и многое другое неизвестное я расскажу тет-а-тет. Я - Чеченец".
        
       ...Так совпало, что в этот же день, уже простой почтой, пришло письмо от очередного чеченского автора, на первый взгляд не связанное с данной тематикой. Пропахло крепким мужским табаком; из конверта посыпались изданные в Грозном газеты, фотографии, копии...
        
       Как ответил впоследствии автор, "Казалось бы, и табак не "лагерный", и письмо с воли отправлено. Понятно, что письма с "зоны" имеют свой, ни с чем не сравнимый запах: не только простого, крепкого табака, но и страшно пропитаны запахом неволи, и поверьте, эта неволя имеет свой, ужасно въедливый запах, говорящий об очень многом, и прежде всего о горе, лишениях, невзгодах и пытках, пройденных человеком. Поэтому-то и их собаки легко берут след и звереют яростно. Знаете, даже на воле и после неоднократной сауны этот запах ещё долго мерещится".
        
       ...Я не буду вам напоминать, что такое Хайбах http://haybah.com/ , хранящий пепел семиста пятидесяти соотечественников. Для нас свято с ним связанное имя Мальсагова: народ чтит своих Сахаровых. - С историческим материалом обращался сын чеченского диссидента-правозащитника и ученого Дзияудина Мальсагова, именем которого названа улица в Джохаре. Д.Мальсагова, первым поднявшего в страшные годы террора тему сталинского геноцида, благодаря чему миру стало известно имя - Хайбах, и дата - 1944, когда чекисты сожли живьем более 750 чеченцев, в основном - детей, женщин и стариков.
        
       Как прокомментировал присланные документы мой коллега Н.Д., "В письмах сына Мальсагова ненавязчиво разбросано много конкретных фактов, о которых могли знать только очень близкие к Зияудину люди и ... "специалисты": я достаточно хорошо знаю эту семью. Пафос писем, их эмоциональный настрой индивидуален и вполне прадиво отражает СЫНОВНИЕ чувства. Я виделся с его матерью Валентиной Петровной в России, когда она хлопотала за сына, который, как и сказано в письме, сидел в Туле. Она рассказала и о причине ареста... Он поступил, как настоящий чеченец. Все, что сказано о Haybahe - тоже правда. Зиявди и мне передал копии многих документов: ему хотелось, чтобы как можно больше лиц владело материалами о Хайбахе, где 24-25 февраля 1944 г. заживо было сожжено и расстреляно более 700 жителей Итум-Калинского (район назывался Галанчожским, - ЛВ) района. Мой архив полностью уничтожен во Вторую войну".
        
       Внеся сторонние уточнения, возвращаюсь к свидетельству В.Мальсагова: "За борьбу отца подвергли репрессиям по пресловутой статье -антисоветская деятельность - и приговорили к лагерям в Тайшете, Мордовии, а затем еще больше года держали в Ленинградской спецпсихбольнице КГБ, - кажется, отец говорил, что в одно время с В. Буковским.
        
       Об отце сказано немало, в том числе и корреспондентом BBC и Times Томасом Де Ваалом, который в первую войну работал у нас дома с архивными материалами отца. Мы живем в центре Грозного, так называемом "Барском доме", где когда-то жили англичане,
    налаживающие в республике промыслы, интересовавшие журналиста. В Лондоне он позже опубликовал книгу "Большая война в маленькой Чечне", где, хотя речь идет о другом, также отца упоминал. Один экземпляр презентовал Масхадову, когда тот Лондон посещал, другой - с ним - нам. В Москве я позже передал ему кое-какие ксерокопии, так как он все говорил, что именно об отце хочет писать. Есть ещё черновые варианты - в тетрадях и на Западе, записано в 2000-2002 годах.
        
       Имя Мальсагова Дзияудина Габисовича известно в Чечне любому взрослому человеку. Это он добивался репатриации чеченцев, ингушей на историческую родину, и во многом благодаря ему Хрущев вынужден был вернуть наши народы из сталинской ссылки. Во время посещения Хрущевым Алма-Аты, отец, взяв меня, трехлетнего, на руки, хотел передать свои свидетельства главного очевидца по факту страшного геноцида и жесточайшего сожжения более 750 человек в колхозе имени "Берия". В тот раз нас к Хрущеву не подпустили. На другой день в театре удалось передать письмо. Хрущев сказал: - Товарищ Мальсагов, Вы понимаете серьёзность Вами приведенного обвинения? (Серов, виновный в трагедии, в то время был председателем КГБ СССР. По словам Гвешиани, приказ о поджоге людей был отдан Серовым и, по совпадению с названием колхоза, Берией, - ЛВ).
        
       Отец ответил, что полностью отвечает за всё. И в 1956 г. была создана спецкомиссия из сотрудников Генпрокуратуры СССР, Политбюро ЦК КПСС, КГБ. Отца специально привезли из казахстанской ссылки. Были обнаружены людские останки, представлявшие обгоревшие кости со следами пулевых пробоин. Открытие захоронений обсудили на Политбюро: как раз Хрущев скакал на коньке разоблачения "культа личности". А дальше - тишина. Наоборот, попытались уничтожить следы с помощью бульдозеров.
        
       Когда проходила казнь, отец, замнаркома юстиции, подъехал в Хайбах и, увидев столь ужасающую картину, начал протествовать, с криком исступления кидаясь на генерала Н.К.В.Д. Гвешиани. Отца поддержал русский капитан Громов. Гвешиани думал расстрелять их обоих, но это могло стать концом его собственной карьеры.
        
       Д.Дудаев в 1990 году, будучи ещё просто генералом, но задумав выдвижение в президентство, приехал домой, и как-то раз, когда я выходил от себя к ждавшим приятелям и компаньонам по бизнесу, у арки нашего дома остановился небольшой эскорт иномарок, которых не было тогда и в помине. Из машин вышли мои родственники - Мухади Мальсагов и Адам Дудаев - сын старшего брата Джохара Бекмурза, и сообщают с важным видом: там генерал хочет с тобой поговорить. Я сел в одну из машин, где был Джохар. Он побеседовал лозунгами о том о сём, и спрашивает: - А где отец? Говорю: - В селе. - В каком? - А ты из какого?
        
       Вот и поехал он в Старый Ачхой, где у нас дома собрались все уважаемые старики из разных мест Чечни на "молт" (ритуальное богослужение, а затем обсуждение важнейших вопросов духовной и светской жизни). Используя ситуацию (также и родство сыграло немалую роль), Джохар стремился набрать очки и заручиться поддержкой старейшин. Будучи президентом, он также заезжал проведывать отца. Одним из указов было переименование улицы Дагестанской в улицу Мальсагова. Об этом и многом другом написано очень много, и всё только с положительной стороны. Сообщали "Вести Республики" от 23 февраля 2007 года
    и другие, в том числе журнал "ЛАМ", издаваемый Фондом А.Д. Сахарова на средства Конгресса США. Но, пользуясь случаем, я хочу заострить внимание на том, что эти негодяи с сайта "ГУЛАГ" поставили отца в один ряд с убийцей Гвешиани".
        
       ...Я разглаживаю уже пожелтевшую газетную страницу с фотографиями родных Мальсагова. "Данко чеченского народа". Д.Мальсагов во время первой встречи с будущей женой; с еще живыми обоими сыновьями; с сыном и внуком... Статья самого Д.Мальсагова: "Инквизиция". "Это не должно повториться...". Кто мог подумать тогда, что чекисты уничтожат в сотни раз больше - своих и чужих?!
        
       ...Мне припомнилась недавняя статья Ахьмада Хьачароевского, разоблачившего Мельникофф, владельца сайта "Гулаг". "Окончательно лицемерие подрывников чеченского государства проявилось, когда погиб А.Литвиненко, так как по идее, принятие им Ислама, должно бы было ими приветствоваться, но "зеленые комиссары" начали обливать его имя грязью. Что касается С.Мельникова, так тот вообще выдал подлинное фото А.Литвиненко за фальшивку...".
        
       Владимир Мальсагов, защищая имя отца, негодует: "Melnikoff-gulag" ушатами льет на вас грязь и намекает, мол Чеченпресс - проект ФСБ. Интересно, чем может ответить интернет-издание за свои инсинуации и гнусную, ничем не подкрепляемую ложь (причём очень легко доказать их ложь)? Это я с нашей стороны могу на 100% предъявить претензии к ним!
      
    Только из-за войны Д.Дудаев не смог опубликовать указ о переименовании улицы, и это сделал уже Масхадов - с прикреплением мемориальной доски на нашем доме, ведь окна нашей квартиры как раз выходят на улицу Мальсагова. На эту тему и другие, связанные с геноцидом, в прессе с началом гласности выходила масса материалов, где именем отца, повторю, только восхищаются, везде его мужество и действия ставят в пример и описывали все и всегда до сих пор исключительно с положительной стороны. Именно по публикациям в прессе и обращениям отца в Генпрокуратуру СССР при Горбачёве, была отправлена в горы следственная группа, возглавляемая следователем Цакаевым. Отец, бывший главным свидетелем трагедии, на месте рассказывал и показывал, как именно всё происходило. Члены комиссии поднимались в горы на машинах, а также несколько раз на вертолётах.
        
       Кроме того, отец также известен был тем, что, освободившись сам, многим помогал обрести свободу. По специальности юрист, адвокат, и имея к тому же в друзьях многих диссидентов-правозащитников, таких писателей, как Кастерин, Писарев - прошедших ГУЛАГ, он помогал заключенным. Им даже удавалось людей из-под "вышки" спасать. А в статье главреда журнала Мelnikoffa, некая мадам то ли по незнанию темы, халатно отнесясь и внимательно не изучив материал, то ли намеренно пишет подлую чушь, ставя в своём тексте сталинского палача Гвешиани и моего отца в один ряд преступников. Может быть, это умышленная чья-то гнусная и мерзко подлая провокация?".
        
       ...Я листаю чеченские письма из разных стран и понимаю, что разговор бесконечен. Очень многие вывезли секретные материалы на Запад и вскоре их обнародуют. Закончу тем, с чего мы и начали - со свидетельства пока безымянного автора:
        
       "...На CD закодированы имена и местами наведена некоторая "романтичность", в целях безопасности. Будет опубликована книга, но только опасная - пуще атомной бомбы. Александра ведь убили, не поскупившись на полоний, хотя он многое знал лишь по оперативным слухам. За мной следили, долго охотились по России, пока я мыкался без документов, которые они уничтожили, когда сажали меня в тюрьму. Под конец с трудом удалось "спеть" - "Прощание славянки"...
      
     
       Я приехал в Европу несколько лет назад, и тут уже случайно получил информацию, что некий гражданин России по Европе с женой вояжирует... Вроде бы простое дело, кабы не знать, что это полковник путинских спецслужб и командир того подразделения (где были Макс Лозовский и Марат Васильев), что взорвало дома и убирало неугодных. Потому и понятно, что путешествует с женой - для легенды прикрытия. Я сразу понял, что это Путин готовит очередную подлость: ясно было - теракт. Так как по этому делу специалист сюда послан. Америку Путин убедил в общей теропасности 11 сентября (а что это дело рук Москвы - я на 100% убеждён, на то знаю и доказательства). Теперь Путину нужно было убедить Европу и устранить препятствия для пролезания тогда еще в G7. В Европе, если помните, через СМИ стало пробрасываться, будто чеченцы что-то готовят - то ли взрыв на Эйфелевой башне, то ли ещё что... Я тогда предупредил власти и заинтересованные службы, что теракт готовится, и легко можно было отследить - где именно. Можно было избежать теракта лондонском метро - прояви они элементарную бдительность... А меня стали спрашивать: - Вы что, у террористов интервью брали?.. Что я мог сказать? Всего не расскажешь. Тогда власти мне ответили негативом и не дали гражданства. Только постфактум, при обжаловании мною в суде, они поняли свою большую ошибку".
        
       ...Сколько раз я брала интервью у кавказских беженцев. Как часто они показывали свои письменные обращения во все инстанции о предупреждении взрыва 11 сентября и других, европейских терактов. Никто им не верил!
        
       Папа Римский, заступившийся недавно за беженцев, проявил дальновидность. Но взорванных - не вернешь. По инерции и равнодушию мы пренебрегаем и нашими новыми Сахаровыми. Давайте прислушаемся и будем хранить память о тех, кто героически подал пример. В первых рядах - легендарный чеченец Дзияудин Мальсагов.
        
      
      
       Говорит Хайбах
      
       После публикации
       http://www.chechenpress.info/events/2008/01/14/01.shtml статьи о Хайбахе и об очевидце трагедии, рассказавшем всему миру правду - Дзияудине Мальсагове, - посыпались отзывы.
        
       Прежде всего, Валентина Петровна Мальсагова, вдова чеченского Сахарова, и сегодня живет на улице, названной именем мужа. Несмотря на то, что 18 февраля 2007 года она отметила 75-летие (с чем именинницу поздравила газета "Грозненский рабочий"), соратница диссидента продолжает вести большую работу по увековечиванию памяти Д.Мальсагова.
        
       Они встретились в казахстанской ссылке и полюбили друг друга. Именно Валентина Петровна помогала в подготовке встречи мужа с Хрущевым в Алма-Ате в 1956 году, когда удалось передать знаменитое письмо о хайбахской трагедии. После этого и произошел разговор Мальсагова с Хрущевым, позволивший обнародовать данные, которые так стремились забыть советская власть и КГБ.
        
       В начале 1957 года Дзияудин Мальсагов привез жену в Чечено-Ингушетию, и с тех пор она не покидала Грозный даже во время боев. В апреле 1994 года после тяжелой болезни (три года он был прикован к постели) умер Д. Мальсагов. В начале войны Валентина Петровна потеряла мать, а во время августовских событий 1996-го погиб ее младший сын.
        
       Не один месяц Валентина Петровна пряталась в подвалах от бомбежек, она вынесла все трудности войны, и сейчас бережет расстрелянную мраморную мемориальную доску, которая до войны была установлена на доме Мальсаговых, где Валентина Петровна проживает - уже скоро полвека.
        
       Соотечественник Мальсаговых, Магомед Музаев пишет книгу, посвященную главному чеченскому диссиденту. Есть и другие активные свидетели его жизни и подвига. Говорит один из публиковавших материал о Хайбахе, Казбек Байсалов:
        
       - Сравнение Д.Мальсагова с Сахаровым и "чеченским Данко" - все уместно. Все, что рассказал Владимир Мальсагов, мне известно со слов его отца Дзияудина его матери Валентины Петровны и из многих других источников. С Дзияудином мы дважды были в Хайбахе, на месте, где стояла конюшня (сарай?) колхоза им. Берия... Он рассказывал: "Я стоял вот здесь... Гвишиани вон там, в окружении автоматчиков... Когда из пылающего сарая с воплями ужаса ринулись обреченные, впереди оказалась женщина с двумя детьми, Гвишиани приказал открыть огонь. И проход был завален трупами... Я ринулся в сторону Гвишиани, и если бы не Громов, который удержал меня и... заслонил, я тоже был бы расстрелян".
     
       Дзияудин Мальсагов был именно таким человеком, каким его описывает сын. Когда еще были живы его сверстники, они рассказывали о нем, как о необыкновенно смелом и мужественном человеке, готовом вступиться за правду и справедливость. (И вступался, за что и страдал от властей). Тех людей почти не осталось... Судьба Дзияудина вписана в такие события, которые преступно забыть. И он "не последний в них герой". Поэтому важно и нужно собрать воедино все документы и издать их, "чтобы не повторилось"... Однажды и я как-то рискнул затронуть эту кровоточащую рану геноцида чеченцев - Хайбах, о котором я доподлинно узнал от Дзияудина Мальсагова.
        
       Я прошу уточнений у сына, Владимира Мальсагова. Уж он-то знает не понаслышке сочащийся кровью и пеплом Хайбах. Так может рассказывать только человек, бесконечно преданный родине, тоскующий по земле, на которую он непременно вернется:
        
       ВМ: - Лариса, я также был там с отцом и комиссией в самый первый раз. Мы тогда на машинах поднимались, а это примерно 130 км по серпантину, через горные ущелья и быстрые речки по щебёнке. Природа удивительно красивая: чистейший горный воздух, ему подстать чистотой - стремительные горные реки, с диким шумом стремящиеся по дну ущелий. Этот шум - этот гул и вой - удивительно похож на боевой клич чеченских воинов: "Аллаху Аккбар!", наводящий неописуемый ужас на оккупантов. Они сродни друг другу: ведь природа, всё это породившая, одна.
        
       Смешанный лес, скрывающий в своей чаще фруктовые деревья дикой груши, яблони, кизила и мушмулы, с высотой переходит в чинарный, буковый, и далее, перед сочными альпийскими лугами, где находится Хайбах, поднимаются красивейшие хвойные леса, многовековым возрастом помнящие Чечню ещё свободным государством. Чечню, управляемую истинно демократическим мехкъ-кхелом. Вверху на склонах гор - одна в видимости другой - стоят древние, родовые жилые - и высокие боевые башни. Многие разрушены советскими войсками и авиацией по приказу Кремля во время депортации чеченцев.
        
       Отец показывал наши земли, огромные альпийские пастбища на них. И, что интересно, вплоть до войны к нам приезжали люди, спрашивавшие у отца разрешения на покос травы или выгон скота, хотя мы там не жили и скот не держали, а на дворе совдепы стояли, отменяя частную собственность. Но чеченцы всё равно придерживались своих законов и обычаев.
        
       По дороге, недалеко от так называемого Узкого озера, которое образовалось в результате советской бомбёжки, когда скала, оторвавшись от взрыва, упала, перегородив горную речку, образовав очень глубокое озеро с чистейшей холодной водой, но в ширину - всего несколько метров, - у самого бережка лежит каменный жернов от мельницы, что нашим дедам принадлежала, а по той поре это говорит о великом состоянии. Дорога была красивой и очень интересной, но уж больно тяжела и утомительна. Но самое важное, что Ваш знакомый, приезжайвший на место трагедии, должен был запомнить - это рассказ ветхого старика, одного из Гаевых, бывшего в ту пору подростком, убиваемый там - и чудом выживший. Ужасно, сколько горя этот человек перенёс в жизни, - столько и тысяче человек с лихвой было бы. Слушали его, еле сдерживая слезы.
        
       Они жили в домике рядом с той конюшней. Этот человек был болен, с высокой температурой лежал в горячке, несколько дней поэтому не евши. И когда его родителей, братьев и сестёр выводили, кто-то из старших обернул его в овчинный тулуп, и материю сверху накинул. Всех родных в конюшне сожгли, а к ним в дом солдаты зашли и, сразу его не приметив, облили всё керосином и подожгли. Очнулся он от гари и, шатаясь от слабости, вышел из дому. Тут его солдаты увидели, и один полоснул из автомата ППШ поперек его живота так, что кишки стали выползать наружу. Он же, падая и теряя сознание, инстиктивно плотно запахнул тулуп, кишки удерживая. Другой солдат, подойдя к нему, наколол его на штык своей винтовки, как сено на вилы, и закинул в пылающий дом.
        
       Как он выполз из огня, он не помнит, а очнулся уже в пещере, где его выхаживали родственники, так же Гаевы (о которых Вы уже слышали), - те, что остались в живых лишь потому, что уходили в лес за дровами и заночевали там, а, вернувшись, увидели страшную картину убийства. Трое суток ковыряя в кровь избившимися руками мёрзлую землю, они хоронили людей.
        
       Тут ночью слабый стон заслышался, и, подойдя к оврагу, они увидели окровавленного и обгоревшего мальчика. Как он в бреду выполз из огня, и сам не помнит, но спасло его то, что он был голоден, и поэтому приток крови к кишечнику был незначительным. Так в пещере он ещё долго на грани жизни был. Один из Гаевых, его дядя, специально ходил на охоту, выследил медведя, а, добыв и разделав, обернули мальчика в ещё горячую, парную медвежью шкуру, и этот метод народной медицины спас ему жизнь.
        
       В горах он скрывался с другими до 1953 года, так как по приказу Сталина они считались бандитами и при обнаружении подлежали расстрелу.
        
       После смерти Сталина, он поверил в объявленную амнистию и вышел к совдеповской власти. Сначала его отправили к другим чеченцам в Казахстан, а там арестовали и приговорили, как военного преступника, к 25 годам лагерей, из которых он отбыл более двенадцати.
        
       Вот так звучала одна из человеческих трагедий, поведанная на пепелище Хайбаха, насколько я её помню, и Ваш знакомый также мог её слышать.
        
       ЛВ: - Владимир, Вы продолжаете благородное и самое необходимое дело жизни отца. Прислушиваясь к Вашим свидетельствам, присылают их и другие. То же касается сегодняшней войны и оккупации Россией Чечении: присылают всё новые данные. Что Вы хотели бы добавить по поводу продолжения этой трагедии?
        
       ВМ: - Всё тайное со временем становится явным. Сохранится и это, как бы нквд-фсб не пытались скрыть следы своих преступлений - прошлых, таких, как Хатынь (расстрел тысяч польских офицеров), Гулаг, Хайбах - и нынешних (взрывы домов со спящими мирными людьми в Буйнакске, Москве, Волгодонске, арест, с целью запугивания всех, не согласных с политикой Кремля - Ходорковского, Трепашкина, других, и убийства Литвиненко, Политковской и других смелых и честных людей, открывших глаза всему миру на кровавую звериную морду Кремля с мерзким извращенцем во главе)...
        
       Как обличающая речь Дзияудина, зазвучат вечно живые голоса Литвиненко, Политковской вместе, может быть, с десятками других, досель не известных, - но в своё время и они встанут перед международным трибуналом с обличительной речью о преступлениях Кремля с Путиным во главе, и отвечать придётся палачам за международный терроризм, страшные убийства и геноцид. Ибо ясно станет, что все самые громкие и страшные преступления последнего времени (от взрывов домов в России, развязывания целенаправленного, полномасштабного геноцида в Чечне, терактов 11 сентября в США, теракта в Катаре и убийства З.Яндарбиева, терактов в Лондоне со взрывами в метро и автотранспорте, и даже "ядерного", убившего Литвиненко) - это дело их рук.
        
        
        
       Перед отправкой в ад из "Шарля де Голля"
      
       Приношу извинения обращающимся за помощью, что не могу молниеносно обработать присылаемую информацию, являющуюся очень важной. Новости
       http://www.chechenpress.info/events/2008/01/16/13.shtml о Заурбеке Талхигове, отказавшемся подписать сфальсифицированное обвинение и в очередной раз поплатившемся одиночкой, я передала нашей общей знакомой беженке Зияне и получила ответ:
        
       "Я в курсе того, что там творится с Заурбеком. Каждый раз на его примере убеждаюсь, что люди страшнее зверей, моя бы воля - давно ушла бы в глубь леса и жила там, раз не могу пресечь беззаконие. А что здесь, в Париже, творится в аэропорту с беженцами!.. Начали их избивать, насильно тащут в самолеты, морят голодом! Я ночью говорила с несколькими женщинами в депортационном лагере в аэропорту, и они такое рассказывают об издевательствах - невозможно передать. Несколко человек я оттуда вытащила, мы их разместили, но не знаю, как помочь этим женщинам. Так они плакали, просили о помощи, говорят - хотя бы их не в Россию депортировали!
        
       Утром поеду туда к ним опять, если разрешат встречу. Они говарят, что с утра у них идет интервью, и что дадут временное убежище, но они не могут понять, что это такое. Если можно, напишите в статье, так вы поможете хотя бы некоторым несчастным, еле-еле выбравшимся с оккупированной зоны, где ежедневно похищают людей и насилуют.
        
       Женщина, которую вчера силком тащили в самолет, это МАГОМАДОВА ЗУРА, ее сын 14-ти лет - МОВСАР. Она рассказывает, что на голове у нее шишки от побоев, она со 2 января там находится в тяжелейших условиях. Вы же знаете, что во многих странах Европы давно создаются специальные, нечеловеческие условия для беженцев, чтобы они не выдержали и согласились вернуться домой.
        
       Еще одна женщина - дочка моей знакомой с тремя маленькими дочерьми 5, 10 и 11 лет лет - ОЗДОЕВА ЛУИЗА. Ее муж был зверски убит дома, он работал в военкомате. Других имен и фамилий я еще не записала, там их 68 человек, много детей маленьких. Если французские власти не хотят дать убежище, то пусть хотя бы обратно отправят без жестокости! Мы же все люди, во Франции выходят газеты и есть телевидение, и полиция знает, что высылает беженцев на верную смерть: им никогда не дадут устроиться и выжить там, откуда они с таким колоссальным трудом смогли вырваться на свободу!".
        
       Хорошо ли понимают власти, на что отправляют людей? Да, безусловно. Последними наиболее лояльными к беженцам странами считались Австрия и Бельгия, но и там закручены гайки. Повсеместно в Европе были введены в последние годы порядки, о которых мне проще напомнить на примере Голландии. Вот случай типичный.
        
       Аслан родился в Баку. После окончания юрфака 10 лет проработал инспектором Уголовного розыска по наркомафии, уволен в чине старшего лейтенанта. В Нидерланды прибыл в 1999 году, получил два негативных ответа как политический беженец - в том же году и 24 апреля 2002, когда ему оставалось 4 дня (!) до трех лет пребывания в стране. Все годы - в итоге 9 лет - жил в центре для беженцев, в крохотной комнате помещалось 4 человека разных, в быту плохо совместимых, национальностей; в центре был туберкулез. Аслан - мусульманин, резко выступающий против международного терроризма. За годы выживания ему пришлось сменить несколько адвокатов, обращаться к королеве, министрам, в суды.
       Причина иммиграции. Находясь при исполнении служебных обязанностей, Аслан в 1999 году изъял 1 кг героина у Джейхуна Мамедова, за которым стояли и за которого ходайствовали, по его собственным показаниям, правительственные структуры Г.Алиева. Начальнику Аслана звонили из аппарата президента страны с требованием освободить наркодиллера. По результатам допроса Аслан узнал, что товар шел из Ирана, и что приправительственные наркодельцы чаще всего работали с Ираном и Афганистаном, выменивая оружие на наркотики.
       Поставщик тяжелых наркотиков Мамедов был арестован 7 января, через три дня его под давлением отпустили. Наркомафия предлагала Аслану 50 000 долларов, чтобы он лично освободил подсудимого и согласился в дальнейшем сотрудничать с криминалитетом. После отказа, 11 января Аслан был уволен по статье - за несогласие с начальством и невыполнение приказов. (Постановление, как и все подлинные документы, находится в Министерстве юстиции Нидерландов). Однажды Аслан был затащен в машину и вывезен за 40 километров от Баку. Ему сказали: "Ты знаешь секретную информацию и должен быть под нашим контролем, работать на нас". Ему дали время подумать, но неоднократно ловили и били; он чувствовал, что будет убит, так как не раз его предупреждали и звонили домой матери и отцу с угрозой убийства их сына.
       Последствия. В Нидерланды Аслан добирался через Украину. В полицию cдался немедленно. 14 декабря 1999 года после побоев и угроз убили его родного брата. Как значится в свидетельстве о смерти, брат, 1966 года рождения, скончался от ран - лопнули гениталии. Примерно 4 месяца к родителям приходил участковый милиционер и спрашивал о местонахождении Аслана. В марте 2000 года убили его бабушку, Ибрагимову Хокуму, которой был 81 год. Она жила вместе с родителями Аслана, но в тот день оставалась дома одна. Дверь взломали, соседи слышали шум, вызвали скорую помощь, но было поздно.
       В Нидерландах Аслана несколько раз находили и избивали, он был госпитализирован. Вся вина беженца - попавшая ему в руки секретная информация о продаже наркотиков в Иран и обмене их на оружие. Поставки курировал в частности начальник Гвардии президентского аппарата, генерал Эльман Гамбаров. Постоянно мелькало также имя Олега Горбачева. Затем наркобизнес курировал Микаэл Мамедов, начальник Уголовного розыска Баку. К неугодным широко применялись пытки, и в здании Уголовного розыска стоял (на время данного интервью) пыточный станок, зажимающий руки и ноги, и не без дела хранились дубинки весом 8 кг, после применения которых подследственные готовы подписать показания.
       Информация Аслана напрямую касалась Европы. В зоне Чернобыля сажают марихуану, вырастающую стремительно, качественную на вид. Курильщик, использующий наркотик, получает язву желудка, но чаще смертельный исход опережает болезни. Марихуану азербайджанские наркодиллеры со времен взрыва атомного реактора дешево покупают на Украине и продают в Европу - в основном в Нидерланды, а также в Англию, Германию и т.д. По роду своей работы Аслан многократно конфисковывал и сжигал гашиш килограммами. Гашиш в плитках, напоминающий пластилин, а также кокаин обнаруживали без посредников, в то время как марихуану и героин помогали добыть агенты, подсаженные в тюрьме к наркоманам. Что касается сильных наркотиков, то арестованные отказывались раскрывать цепочки поставок, и только благодаря наркоманам-агентам удавалось собрать информацию и закрыть крупный притон.
       Сотни беженцев из Чечни, Азербайджана, Армении, Узбекистана получали в Голландии отрицательный ответ на запрос об убежище с формулировкой: "В Азербайджане (Чечне и т.д.) в настоящее время демократический режим, и Вашей жизни ничего не угрожает, Вы можете вернуться на родину".
        
       Один лишь пример - в газете "Спитс" от 4 сентября 2002 года была напечатана заметка о беженце из Азербайджана, покончившим с собой в центре для ожидающих политического статуса в городе Деелен. Отчаявшийся и разуверившийся в помощи человек убил себя в надежде, что его смерть поможет хотя бы брату и его жене, также просящим убежища, наконец получить гражданство Нидерландов.
       Так знают ли власти благополучных стран Европы, кого и куда они выдворяют, таща волоком к самолетам?!.
       Политика двойных стандартов давным-давно замечена и описана еще И.Бродским, В.Буковским, А.Солженицыным. Приятно, но вовсе не показательно, что именем Анны Политковской назван зал пресс-конференций Европейского парламента в Брюсселе (решение принято на сессии Европарламента в Страсбурге). Совсем недавно не из того же ли зала была украдена чеченская фотовыставка Адама Боровски?! Не Европарламент ли Страсбурга обещал в сентябре поставить чеченский вопрос на повестку дня октябрьской сессии - и тут же об этом забыл?!
       Узнав об издевательствах над мужественным, честным и глубоко верующим Заурбеком Талхиговым, я обратилась к Михаилу Трепашкину, совсем недавно испытавшему на себе эти же муки.
        
       Михаил Трепашкин: - Описанное мне очень хорошо знакомо, до мельчайшей подробностей. Ведь все, что я писал о беспределе в российских местах лишения свободы, это было не преувеличение, а наоборот, уменьшение творимого ужаса и произвола. И многие свидетели могут это подтвердить. Я хотел собрать показания этих свидетелей, в том числе и на видеозаписи, чтобы продемонстрировать преступный характер нынешнего режима. В то же время, обнародование таких фактов все же иногда останавливает беззакония. Но финансовые трудности в значительной степени (как и у многих других) тормозят правозащитную работу. Сейчас я снова приступил к работе адвоката, чтобы самому становиться на ноги (ведь все приходится начинать почти с нуля). А так как я выполняю свои адвокатские обязаности всегда с душой, то много приходиться мотаться даже ночью. Кроме того, я начал защищать еще несколько осужденных, находящихся в местах лишения свободы, в том числе незаконно осужденных по политическим мотивам, по делам, сфабрикованным ФСБ РФ. В общем, дел очень много и это не дает возможности ни лечиться, ни отдохнуть после зоны... Я же не могу бросить людей, находящихся в беде, без поддержки. Так как последние двое суток я работал фактически круглосуточно. Конечно, мы справимся, но со значительным промедлением. И на описание творящегося беззакония властей, геноцида своего народа со стороны правителей, времени остается очень мало.
        
       В сводке новостей от 15 января по российскому телевидению прозвучала, в связи с убийством героев-боевиков, формулировка А.Алуханова, лично руководившего операцией: "четверо бандитов и среди них женщина". Надо ж в принципе такое сказать, Женщина - это бандит... Арест российских счетов в разных странах, возрастающий долг России и проблемы Газпрома - все это приближает неизбежный конец режима. Как только правительства Запада почувствуют коммерческую выгоду, они сами бросятся приглашать беженцев и "топить" кремлевских тиранов. Каждый будет стремиться "быть первым", осуждая российского Гитлера.
       Как писала в "Литературке" от 14.08.1996 беженка из Чечни, русская по национальности Тамара Порываева, "Я подала иск президенту о возмещении морального вреда вовсе не потому, что надеялась получить за свои страдания 50 миллионов (рублей - ред.). Мой иск, если хотите, был криком души, которую опустошили, и я не могу так жить - без души. Никакими деньгами то, что с нами сделали (и продолжают делать!), конечно, не возместить. Но я хочу, чтобы это чудовищное преступление хотя бы признали. Людей превратили в биологическую массу, над которой производится эксперимент на выживание. До сих пор производится! Эта подлая война никогда не кончится, если не будет покаяния. Может быть, я слишком наивна, но мне кажется, в Грозном надо воздвигнуть огромный черный обелиск - памятник погибшим с той и с другой стороны".
      
       Тень от этого незримого обелиска легко достает до Европы.
        
      
       "На одной волне".
       Интервью у Ларисы Володимеровой для американской газеты "Запад - Восток" взяла Надежда Банчик.
      
       Очередная статья Ларисы Володимеровой на "Чеченпресс" - о полученном ею письме чеченца, в котором рассказывалось, что чеченцы, вырвавшиеся из ада войны, пытались в Европе поднять тревогу накануне терактов 11 сентября и позже, перед терактом в Лондоне, но к ним не прислушались, - обожгла меня предощущением возможной близкой развязки кошмарного хаоса, в который погрузилась Европа и отчасти США, вслепую последовав за новоявленным "Иваном Сусаниным": мистером Пу и его верной спецслужбой... Cм. об этом:
       http://www.chechenpress.info/events/2008/01/14/01.shtml ; http://www.chechenpress.info/events/2008/01/19/02.shtml
        
       ...Вот лишь фрагмент ее статьи:
       Цитата из письма: "Я приехал в Европу несколько лет назад, и тут уже случайно получил информацию, что некий гражданин России по Европе с женой вояжирует... Вроде бы простое дело, кабы не знать, что это полковник путинских спецслужб и командир того подразделения (где были Макс Лозовский и Марат Васильев), что взорвало дома и убирало неугодных. Потому и понятно, что путешествует с женой - для легенды прикрытия. Я сразу понял, что это Путин готовит очередную подлость: ясно было - теракт. Так как по этому делу специалист сюда послан. Америку Путин убедил в общей теропасности 11 сентября (а что это дело рук Москвы - я на 100% убеждён, на то знаю и доказательства). Теперь Путину нужно было убедить Европу.... В Европе, если помните, через СМИ стало пробрасываться, будто чеченцы что-то готовят - то ли взрыв на Эйфелевой башне, то ли ещё что... Я тогда предупредил власти и заинтересованные службы, что теракт готовится, и легко можно было отследить - где именно. Можно было избежать теракта в лондонском метро - прояви они элементарную бдительность... А меня стали спрашивать: - Вы что, у террористов интервью брали?.. Что я мог сказать? Всего не расскажешь. Тогда власти мне ответили негативом и не дали гражданства. Только постфактум, при обжаловании мною в суде, они поняли свою большую ошибку".
      
       ...Сколько раз я брала интервью у кавказских беженцев. Как часто они показывали свои письменные обращения во все инстанции о предупреждении взрыва 11 сентября и других, европейских терактов. Никто им не верил!
      
       Папа Римский, заступившийся недавно за беженцев, проявил дальновидность. Но взорванных - не вернешь. По инерции и равнодушию мы пренебрегаем и нашими новыми Сахаровыми. Давайте прислушаемся и будем хранить память о тех, кто героически подал пример" - пишет Лариса...
      
       Я решила, не откладывая, взять у Ларисы интервью.
       - Лариса, но ведь в этих терактах ни одного чеченца нигде не уличено. И вместе с тем, нигде никаких намеков на "российский след". Арестовывали пакистанцев, арабов, выходцев из Африки... Не хотят разглашать всю правду или всё еще не выяснили ее?
      
       В ответ Лариса, многократно сталкивавшаяся с тем, что "чеченским следом" подменяется след Лубянки, прислала мне свое недавнее интервью с 25-летней россиянкой Еленой Маглеванной (которая уже давно потрясла меня мудростью и пониманием происходящего) "О "геббельсах" и провокаторах", 23.10.07г. Я решила взять некоторые фрагменты интервью, "встроившись" в него...
        
       Н.Б.- Лариса, Вы уже знакомы читателям нашей газеты, но очень поверхностно. Помню, Вы как-то писали о своих предках, это было бы интересно... Вы же недаром про себя сказали: "Коктейль крамолен везде: наследница русского дворянства и предпринимательства, мусульманских фабрикантов и почитаемого гомельского раввина, - я предназначена - лбом об стену - устанавливать мир и завещать это детям. С собой воевать не будешь, три религии еще не равны атеизму" .
       "Дом творчества" (1987 - 1996)
        
       ЛВ: - Предки удивились бы, узнав о своем последующем воссоединении в одной персоне... Это были известные в свое время люди: Рюриковичи, фрейлины царицы - и раввин Герц Лурье; азербайджанские, как сказали бы сейчас, олигархи - и, видимо, наш род задел и сам Нилус... Персональный мой сайт www.russianlife.nl - и общие www.analitika.nl www.kritika.nl расскажут об остальном, а основную мою публицистику можно найти на Чеченпресс, главном рупоре свободомыслия. Когда поднимаю голову от статей, "занимаюсь" тонкой материей духа - философией, поэзией, так или иначе приводящей к педагогике, милосердию и правозащите. Преступно зарыться в искусство и "быть глухим" к тому, что рядом пытают... к российскому рабству-ГУЛАГу, войне, политзаключенным.
        
       Н.Б.- Рабству? Разве и сегодня используется рабский труд политзаключенных (ПЗК).? Ходорковскому, к примеру, дали шить рукавицы... Конечно, использование снова не по назначению, он ведь не швея, а чтобы шить, нужны определенные навыки, способности и т.д. Но ведь не на "великих стройках" Сибири!
        
        Л.В. - В данном контексте всегда вспоминаю две вещи. Мои с коллегами выступления от Союза писателей в колониях, когда нам дарили сшитые заключенными рукавицы, косметички, галстуки, которые я храню тридцать лет из уважения к труду арестантов - и стихи моего учителя В.Лейкина о швее-мотористке и о том, чем всё это кончается: " ...О, как часто мы ценим так низко То, что близко; морочим, порочим. - Почему ты швея-мотористка? - Я спросил у швеи между прочим. Ничего мне швея не сказала, На прощанье взглянула с укором, Барахлишко свое увязала И ушла, громыхая мотором. Я остался и было мне гадко, И с тех пор начались мои беды..."... Думаю, умный Ходорковский давно воспринимает ситуацию с сарказмом, ведь это едва ли не единственный путь выжить. Впереди, после ада, - свобода.
       Рабский труд арестантов в России никогда не кончался и всегда выгоден власти. Я подняла документы по крепостному праву, в том числе Уложение 1849 года: хотелось понять истоки. Русский национальный характер содержит совсем не ту удаль, которая требует воли. Это способствовало закабалению ста пятидесяти миллионов (точней, никогда по сути они не освобождались). Вот почему мне гораздо интересней свободолюбивый Кавказ, особенно не сломленная многовековой тиранией Чечения. Нет сомнения, что вступление Грузии в НАТО (вынужденно примиряющее моих товарищей даже с Саакашвили, без иронии назвавшем недавно страну под своим управлением "маяком демократии") повлечет за собой независимость горячо любимой мной Грузии, а вслед за ней избавятся от оккупации и соседние страны. Их независимость от агрессора я ставлю превыше всего, а также уверена, что в будущем Кавказ объединится, но не по религиозному, а по географическому, экономическому, культурному признаку.
        
       Н.Б. - Кавказ неоднороден. Когда распался СССР, не только бывшие союзные республики, а также ЧРИ и Нагорный Карабах провозгласили себя независимыми государствами, и оба не признаны международными инстанциями. Почему-то международные инстанции провели черту именно по старым союзным границам, а что происходило и происходит дальше, их не очень заботит. Однако в действительности Кавказ - сложнейший конгломерат, сложившийся, не без помощи русской высокой культуры (геноцид не беру - тут всё ясно), в уникальное многокультурное сообщество. Сколько потрудились замечательные переводчики и поэты, целая плеяда, как материковой России, так и республик Кавказа, создавая некую "идеальную страну" на основе действительно прекрасных кавказских обычаев... Однако как только всё это стало "переводиться" на язык современных политических понятий, проявились различия между кавказскими народами, вырвались наружу (не без помощи провокаторов из преступных подразделений спецслужб бывшего СССР) несведенные исторические счёты - и вспыхнул овеянный легендами край кровавыми междоусобицами... Чеченские войны - ведь в действительности кульминация процессов, начавшихся с армянских погромов 1988 года! Скоро - скорбное 20-летие первого в эти годы погрома армян в Сумгаите. Об этом никто не хочет вспоминать, каждая сторона видит лишь себя, поворачивая события в выгодную лишь для себя сторону; но ведь есть свидетельства таких неопровержимых очевидцев, как Андрея Сахарова и Елены Боннер, покойной Галины Старовойтовой... Гарри Каспарова, бежавшего из объятого армянскими погромами Баку в январе 90-го... И это - лишь один пример сложности кавказской ситуации. А еще - Ингушетия и Северная Осетия... Грузия и Абхазия... Армения и Азербайджан... Одни народы участвовали в бойне других... То есть, "оккупация Кавказа" Россией - упрощенное понимание, если присмотреться ближе к самому Кавказу. Скорее, я бы повторила вслед за Б. Брехтом: "Кавказский меловой круг". Как Вы видите выход из этого адского круга?
        
       Л.В. - Не могу согласиться только в той части, что так уж велика была роль России во внутреннем становлении чеченской культуры, традиций. Те мои предки, что не могли ослушаться воли царя и всенепременно воевали в Чечне, никак не способствовали процветанию на Кавказе - ни словом, ни делом. Все несчастья пришли туда из России, и они перевешивают навязанные уроки добра. Мы также знали, кто и зачем поджег "горячие точки": все происходило на наших глазах, и живы свидетели. Выход из "мелового круга" просматривается очевидно: уже скорое, неминуемое исторически обретение независимости - и максимальное объединение на свободных, задокументированных началах в целях закрепления этого статуса, неповторения бойни хотя бы в ближайшем будущем. Установление независимости может произойти только демократическим путем, и если бы его впоследствии не случилось, то не оказалось бы и заслона неуклонному продвижению фашистского режима из России на Запад.
        
       Н.Б.- А Запад сам не способствует ли этому продвижению? Хотя... в отличие от советских времен, когда в 1945 - 46-м Англия выдала Сталину тысячи казаков и других бежавших из большевистского рая, сейчас Запад не выдал ни одного диссидента и почти не выдает чеченцев, хотя и не заботится о них, как-то подвесил их, словно в неисправном лифте между этажами... Странная всё же политика: с одной стороны, "не замечать" вопиющих преступлений неокгб-ского режима, сотрудничать с ним, допускать захват европейской недвижимости; а с другой стороны, принимать, хоть и с большим скрипом, беженцев... С чем это связано, как Вы считаете?
        
       Л.В. - Странностей нет: экономическая составляющая является для Запада приоритетной. Потому, закрывая глаза на надвигающуюся реальность, Запад провоцирует распространение фашизма в мире. (Чего стоит договор Проди и Путина об усыновлении детей! Вот это будет торговля...). Европа надеется "успеть" в последний момент захлопнуть ловушку, что уже невозможно. Парадокс: тот Кавказ, каким я его ясно вижу, в обозримом будущем может стать едва ли не единственным островком независимости, по сравнению с той же Европой, напичканной фсбшниками, покрытой сложной сетью внедренных и закрепившихся здесь агентов режима. Вот почему меня не слишком интересует также Европа: ее будущее прогнозируемо. А в Америке все зависит от выборов, результатов которых мы ждем напряженно.
        
       О равнодушии Европы свидетельствует и отношение к беженцам; как раз разворачивается очередная трагедия: в парижском аэропорту скопились искатели политубежища, прибывшие с Кавказа, в огромном количестве (по последним сообщениям, более 300 - Н.Б.). Они спаслись из настоящего оккупационного ада, от пыток и невообразимых спокойной Европой (потому, что человеческое сознание не вмещает такой реальности) зверств. Обходятся с ними законно - но от того не менее преступно; я пишу об этом статьи и знаю детали (так, вчера силком затаскивали в самолет З.Магомадову и ее 14-летнего сына Мовсара; на голове женщины - шишки от побоев, и таких случаев множество). Среди просителей есть и семьи кадыровцев, спасающих свою шкуру; но и это не повод препятствовать остальным и не предоставить убежища.
        
       Пока европейские страны не окажут серьезную помощь народам в создании условий для нормального проживания народов на их родине, в "горячих точках", всё новые беженцы будут осаждать маленькую Европу. Америка пытается решить этот вопрос в Африке - путем гуманитарных поставок, элементарно - питания, медикаментов, оборудования, компьютеров; помощи в подготовке кадров. Точно так же цивилизованный и свободный мир должен почувствовать себя ответственным за происходящее не только в Дарфуре, но и на Кавказе, в текущей кровью Чечне, а не делать вид, что Россия не ведет многовековую захватническую войну ради обогащения нефтью. Должен быть положен конец бойне и рабству - и не нужно будет ломать головы, как закрыть дверь перед беженцами. Трудно представить кавказца, не стремящегося при первой возможности вернуться на родину, к пепелищу, могилам.
        
       А последние новости из Парижа такие. Рассказывает чеченка, уже давно получившая там статус беженца: "Я сегодня опять весь день была в аэропорту, там встретилась со спецработником, и мой разговор на высоких тонах на него подействовал: как только я вышла оттуда, так через 30 минут, пока еще не успела дойти до дома, мне позвонили и сказали ехать обратно, так как некоторых чеченцев освобождают. Я быстро вернулась: повезло, думаю. Отпустили 17 человек вместе с детьми, в том числе и моих знакомых, Оздаеву Луизу с детьми. Думаю, мои вчерашние молитвы помогли, а все же в тяжелом положении там так и осталась та женщина, которую избили, и еще несколько таких, и двоих ребят уже держат там месяц, а в 4 часа утра девушку одну, одиночку, и еще семью забрали, и куда дели - никто не знает. Когда я поинтересовалась, то грубо ответили: не ваше это дело, заберите тех, кого вам доверили, и уходите. Записали все мои данные".
        
       Одновременно пришло поразительное сообщение немецкой газеты Die Welt: 16-летнего немца (!) Германия готова отправить для отбытия наказания... в Сибирь, в лагерь под Омском. Между двумя странами заключено специальное соглашение по выделению сибирских бараков для провинившихся жителей Германии. В этом нововведении заключено не только полное непонимание того, что царит в российских концлагерях, но и стремление немецких властей остановить поток беженцев.
        
       ЕМ: - Когда Вы впервые начали заниматься правозащитной деятельностью и с чем это было связано, кого Вы защищали?
        
       ЛВ: - Не вспомню. Но во время армяно-азербайджанских событий при Союзе писателей Ленинграда функционировала некая правозащитная группа, возглавляемая Борисом Стругацким, и в ней я официально представляла пишущую молодежь. И вообще всегда становилась на сторону угнетенных, так как остальное - безнравственно. Потом оказалось, что они и есть самые сильные, волевые, свободные, и мне интересно быть с ними. Будучи все-таки русской, давно обратилась к Чечне. И ведь все в мире честные-мудрые так или иначе с ней связаны: выступая с антипутинских, гуманистических позиций, нельзя пройти мимо трагедии - далеко не только чеченской. Геноцид в России - плановое уничтожение стариков, инвалидов, сирот, бомжей...
        
       Н.Б.- Лариса, разве есть доказательства, что эти люди гибнут по преднамеренному плану?
        
       - Да, разумеется. Мы собираем факты: рано или поздно все тайное становится явным. Есть, например, конкретные свидетельства знакомых, депутатов Госдумы, о том, что был прямой указ, запрещающий заниматься российскими стариками в отношении неоказываемой им мед- и социальной помощи. Нам "понятны" расправа с шахтерами - как с силой, опасной правительству и могущей укрепиться, - и прямое насилие и потворство убийству срочников с помощью дедовщины - и циничность поставки пушечного мяса. Все это имеет кремлевское авторство. Противостоят ему политзаключенные - совесть России.
        
       ЕМ: - Вы, как я поняла, были близко знакомы с двумя замечательными людьми, которых, увы, уже нет в живых - Анной Политковской и Александром Литвиненко. Расскажите побольше о них, об истории вашего знакомства и совместной работы, чем они Вам запомнились.
        
       ЛВ: - Никак нельзя назвать "близким" пересечение с Анной, которой, в числе других, я посвятила собрание сочинений, теперь уже пять томов, и получила ее благодарность. Не было тесным и общение с Александром, но он присылал материалы для наших сайтов, а также, будучи уникальным, внимательным и просто добрым человеком, поддерживал мои начинания в письмах. Для меня лично важен часовой телефонный разговор с Литвиненко за ночь до его отравления, закончившийся его словами: "Главное, что мы с Вами на одной волне". Такое напутствие дает мне силы бороться. Безусловно, учась у Анны и Александра всему самому главному в жизни, я всегда сознавала меру их высочайшей порядочности, дальновидности, смелости. Владимир Буковский, которому Александр доверял безгранично, выступая недавно, в качестве кандидата на пост президента России, на митинге в Москве, сказал, что он ничего не боится. Буковский говорил и в фильме об А.Литвиненко, что сознаёт опасность и не исключает заинтересованность ФСБ расправиться с ним самим, - но и это не остановило истинного патриота, бывшего диссидента, всегда болевшего душой за страну и народ: сегодня он спокойно стоит на виду у Лубянки и рассказывает людям правду. Каждый может "выйти на площадь". Всех посадить невозможно, и чем больше будет раздаваться таких голосов, тем быстрей окрепнет мораль, потерянная повсеместно.
        
       ЕМ: - Расскажите, пожалуйста, о своей деятельности в защиту политических заключенных - за кого именно Вы сейчас боретесь, чем эти люди известны и за что их держат в заключении?
       Н.Б. По-видимому, огромным успехом международной кампании в защиту Трепашкина стало его освобождение. Но вот с Ходорковским не получается... Как Вы думаете, почему? И что делает организация "Марекса" и "Движение за Ходорковского"?
        
       - К сожалению, при всем моем уважении и сочувствии МБХ, у меня есть ответ на этот вопрос, но я его не озвучу. Перечитайте статью Ходорковского о его отношении к компромиссам. Тем не менее, хотя для меня лично МБХ перестал быть главным символом ПЗК (на фоне сражающихся, - в т.ч. "Политзаключенного-2007" М.Трепашкина), наша организация продолжает посильно бороться за его освобождение, рассылает обращения, выступает в судах и европарламентах, проводит голодовки. Эта же деятельность направлена на свободу всех ЮКОСовцев, а также А.Пичугина, в виновность которого мы не верили ни минуты.
        
       Мы не считаем нужным разделять ПЗК: все они - жертвы режима. Особенно пристальное внимание уделяем больным: Стомахина, перенесшего по вине преследовавших его омоновцев тяжелую травму позвоночника, пытают холодом, голодом, а чуть ранее - этапами, невозможностью лечь, элементарно час выспаться. Тяжела участь ни в чем не повинных женщин - Бахминой, Муртазалиевой, многих тысяч других. За всех них воздастся Кремлю. Мы отслеживаем любые нарушения их содержания, документируем и передаем международным судам, правозащитным организациям, так что "дело Путина" уже сегодня насчитывает количество томов, многократно перехлестнувшее те липовые "обвинения", что он сшил Ходорковскому.
        
       Достаточно назвать бывшего вице-президента ЮКОСа Василия Алексаняна, которого в тюрьме довели до потери зрения, а недавно впридачу заразили туберкулезом. Хочу сделать акцент на том, что в последнее время усилилась эта тенденция - не просто заражать неугодных в тюрьме гепатитом и тбц, но приурочивать это к освобождению, чтобы смерть настигала на воле. По ряду причин не называю фамилий, - но призываю правозащитников осознать эти факты.
        
       Трибунал, конечно, рассмотрит судьбы ПЗК, водворявшихся по надуманным поводам в карцеры - это П.Лебедев, М.Трепашкин, З.Талхигов, Б.Стомахин и все, над кем издевательства многообразны. Вот, к примеру, дело глубоко верующего, а потому заведомо честного Заурбека Талхигова, обвиняемого по делу "Норд-Оста" за то, что, отозвавшись на призыв депутата Госдумы Асланбека Аслаханова к чеченцам Москвы, первым прибыл к месту трагедии и по просьбе ФСБ и моего соотечественника Олега Жирова связался с захватчиками, и дело шло уже к достижению компромисса, когда Талхигова усыпили снотворным - и начался штурм... В тюрьме ему привили гепатит, заставив принять таблетку. Буквально вчера Заурбек был выпущен из одиночки, в которой провел пять суток, в очередной раз отказавшись подписать сфальсифицированное обвинение в терроризме - даже под угрозами расправы с его близкими... А Михаил Трепашкин, будучи больным астмой, был размещен рядом с аллергенным собачьим вольером и большую часть времени провел в крохотной одиночке без света и воздуха. Таких фактов - на сотни томов.
        
       Материалы комитета "Голос Беслана" хотят признать экстремистскими и проведут, по сообщению сопредседателя Эллы Кесаевой, "экспертизу"... Есть резон полагать, что следующими будут "норд-остовцы": как и всякая правда, их выводы о причине гибели близких в театре на Дубровке неугодны режиму.
       Мы говорим об организациях, людях, трагедиях, которые на слуху. Большинство заключенных России вообще никому не известны. Это тысячи кавказцев, захваченных по разнарядке, ради отчетности.
        
       Н.Б.- Лариса, есть ли у Вас хоть приблизительные данные об их количестве? Некоторые правозащитники утверждают, что в российских тюрьмах сидят более 20.000 чеченцев, большинство - по сфабрикованным обвинениям... (Об "особом" отношении к ним рассказал Михаил Трепашкин, сам многолетний узник совести..). Над чем работаете сейчас?
        
       - Работа по освещению положения ПЗК в ГУЛАГе не прекращается никогда: со многими я связана напрямую, за что они платятся одиночками, избиениями и т.д. Но мы прислушиваемся исключительно к их мнению: такие, как Трепашкин, Талхигов, Журилов и другие выбрали для себя путь полной гласности и, как показывает освобождение того же М.Трепашкина и то, что ПЗК вообще еще живы, путь этот страшный, но верный. Своевременное привлечение внимания международной общественности, судов к перманентно усугубляющимся проблемам ПЗК позволяет им добиваться выполнения законных требований, уступок, означающих в тюрьме выживание.
        
       От ПЗК поступают сведения о том, что кое-то из известных чеченцев, считавшихся убитыми, арестованы и живы. Разглашать мы это до поры не можем, как и ту прямую зависимость между задержанием, казалось бы, совершенно не связанных друг с другом людей, информацией о которой владеем. Думаю, что 20 000 арестованных чеченцев окажется числом заниженным. Те без вины заключенные (в том числе впопыхах и ради "галочки", для отчетности схваченные на Кавказе русские, евреи, т.д.), кому дали 10-15 лет, в принципе не могут быть добровольно освобождены правящей властью, потому что все они - свидетели беспредела, пыток и всего того, что, повторю, принципиально не вмещает сознание европейца и американца. Но они живут рядом с вами, и пытают их в данный момент.
      
        Н.Б. А кто эти русские, евреи и другие - брошенные в пекло войны русские мальчишки, которых заставляют воевать на стороне русских (т.е., брошенные "на съедение" противоборствующим неокгб-шным кланам своими же начальниками) или мирные жители Кавказа?
        
       - Ваш вопрос заставил меня вновь задуматься над явлением, которому я стала свидетелем еще во время проживания в Израиле в начале 90-х. Подделав документы, туда выбирались из горячих точек, в том числе мусульмане. Я никак не могу обвинить их в этом вынужденном обмане. Эти люди не виноваты, что их настигла война, развязанная империей. Но в израильской армии оказалось: брат шел на брата. Возникла этическая проблема. Я смотрю шире: все мы братья и сестры, и даже в самом последнем палаче можно найти человеческое, - но это наш собственный труд построения личности.
        
       Относительно призывников - они точно такие же жертвы, какими были и мои дворянские воевавшие предки (понимавшие долг и честь в исконном, высоком смысле, и платившие родине жизнью), и какими является мирное, расстреливаемое население. Другое дело - что мы сами их воспитали, и в годы холодной войны только диссиденты выходили на площадь, и только, обобщая, высланный Бродский вовремя понял, что нужно уехать; остальные - остались служить и пресмыкаться. Большинство - и, думаю, мы в том числе - просто не понимало, что вообще происходит в уютном болоте. Упомянутый Иосиф Бродский вспоминал характерную сцену. Они с мамой возвращались после войны в Ленинград. "Вагон движется, а за ним, хромая, бежит старик"; "...он тянет руки к вагону, уже цепляется за что-то, но тут какая-то баба, перегнувшись через перекладину, схватила чайник и поливает ему лысину кипятком. Я вижу пар". Всегда есть исключения - но сказано это о русских.
        
       Правительство России отказывается менять тех же чеченских заложников на своих собственных пленных, презирая чужую жизнь вообще, добивая раненых и бросив на произвол судьбы своих же солдат. Похищения совершаются каждый день, при нас - и сегодня. Предстоящий военный трибунал оперирует четкими данными: собраны колоссальные архивы имен палачей и их жертв, численности пленных, замученных, пропавших без вести.
        
       Н.Б.- Лариса, о каком трибунале Вы говорите? Над Путиным и его военными преступниками? Кто его устроит и как его проводить в нынешней политической обстановке, если Буш принимал в Белом доме военного преступника генерала Шаманова?!
        
       - Документы на проведение Трибунала подготовлены одновременно разными правозащитными группами, одна из которых как раз подает иск против Путина и Патрушева в Гаагу и Страсбург. Мое личное мнение - организации не мешают друг другу, тем более, что архив еще долгие годы не сможет быть всеобъемлющим. В то же время, сегодня нет веры хваленым судам: процесс им невыгоден, они будут его тормозить. Но как только решится вопрос о статусе Косово и Грузии...
        
       Н.Б.- Но оба вопроса еще далеки от решения, и, кажется, западные правители готовы идти на любые уступки России по обоим вопросам, а особенно по Косово. Даже в ответ на демарши российских представителей насчет Косово не выдвигают вопрос Чечни!
        
       - Запад знает о последствиях попустительства этому режиму, и мы ждем, что политика вот-вот переломится, и не только внутрироссийские "лидеры" ответят в международных судах за свои преступления. Тяжело дающиеся переговоры в Европарламенте, Совете Европы, ПАСЕ и ООН приведут к результатам: Запад сам окажется прижатым к стенке. Нужно будет или остановить ползучий мафиозный беспредел - или поступиться собственным будущим, благополучием планеты. В Европе-Америке играют серьезную роль избиратели, от них нельзя отмахнуться. И работают прогрессивные политики, не готовые продать всё и вся Газпрому, к тому же теряющему силу, влияние. Здравый смысл восторжествует - не мытьем, так катаньем, вынужденно. Правительства Запада обрушатся и на Путина, и на режим, и тогда Трибунал неизбежен. Много лет я пишу о роли ослабления империи, о том, что значит для заключенных удешевление нефти и крах Газпрома из-за долгов; а закрытие счетов российских чекистов-мафиози на Западе воспринимаю, как личный праздник.
        
       - ЕМ: - Как Вы оцениваете сегодняшнее положение в Чечне?
       Н.Б. - Добавлю и уточню: как Вы думаете, повлияет ли на позицию западного сообщества провозглашение "Кавказского Эмирата"? что, по-Вашему, побудило Докку Умарова предпринять этот шаг, в котором видны дилетантский подход и, кажется, непонимание глобального контекста ситуации, в которой "ключевые" слова значат подчас больше, чем реальная ситуация или действия. В частности, слово "Эмират" на интуитивном уровне воспринимается как заявка на некое "глобальное" исламское государство, иными словами, пожалуйте, уважаемое мировое сообщество, мы собственными речами вам подаем повод считать нас террористами. (Объединенные Арабские Эмираты, недавно восторженно принимавшие президента США, почему-то не в счет). А Докку еще и обостряет и без того сверхсложную ситуацию. И добро бы им помогал исламский мир, а то ведь нет! Ни Запад не помогает демократическим устремлениям чеченцев, ни Восток - их тяготению к мусульманскому миру... Правда, сейчас (не прошло и 13 лет геноцида!) в ЕП создается "группа по признанию права чеченского народа на самоопределение". Ахмед Закаев сообщает, что "наконец-то европейцы начинают понимать: в Чечне гуманитарными мерами ситуацию нормализовать невозможно, нужно политическое решение"...
        
       Л.В. - Не считаю возможным зачеркивать былые заслуги людей, и с большим сочувствием отношусь к болезни и травмам Умарова, но никаких оправданий предательству собственного народа найти не могу. Объявление приспешниками ФСБ и Кремля Имарата явилось не только предательством сражающихся чеченцев, но и надругательством над памятью всех погибших в последних войнах, перечеркиванием Конституции, пренебрежением заветами Д.Дудаева, А.Масхадова, З.Яндарбиева. Не будучи чеченкой, не могу обсуждать эту тему, - но зато отсюда, из Нидерландов, хорошо видно, что объявление Эмирата имело едва ли не первоочередной целью окончательно рассорить Чечению с миром, приравнять народ к террористам в глазах международных судов и правительств, предумышленно приблизить к Аль-Каеде. Разве это не преступление?
        Со стороны, особое уважение вызывает то, как справились с создавшейся ситуацией раскола Чеченский Парламент и Кабинет Министров. Чечне безусловно повезло с мудрыми руководителями, и сейчас есть большая надежда, что страна впервые выйдет из состояния войны. Насколько серьезней звучит "Эмиссар чеченских сепаратистов" - по сравнению с "эмир" - не пойми кого... Особенно радуют юридические назначения, своевременное обращение в Шариатский суд по поводу государственных преступлений, цивилизованный подход и пути предотвращения возникшей угрозы над самим существованием независимости и демократии в Чечении.
       Дальнейшее ясно. Если Путин изначально был только пешкой, но амбиции и непомерная алчность заставили его, никем всерьез поначалу и не воспринимавшегося, выпачкаться самому по уши, - то с Кадыровым дела еще проще: тут бессильно даже тщеславие. Кто был никем - тому ползать... Белыми нитками шитое убийство А.Политковской в день рождения Путина, - эдакий льстивый восточный подарок... Какие еще доказательства? Кадырова уберут "свои", непременно - или весь тэйп Кадырова веками будет платить за своего палача. А его самого, я надеюсь, наконец-то получат чеченцы. В таких случаях в России меняют фамилию-отчество. К слову, Кадыров грозит закрыть телекомпании, не освещающие основы ислама. "СМИ являются зеркалом общества, в каком состоянии общество в таком и журналистика" - сообщил самозванец, добавив, - чтобы "в зеркало не стыдно было смотреть". И это сказано об и так стопроцентной цензуре!
        
       При правлении Кадырова ставятся химические и биологические опыты над целыми школами, стерилизуются женщины в клиниках, о чем перманентно появляются документированные материалы на том же Чеченпресс и других сайтах...
        
       Н.Б.: - И были доказательства в статьях А. Политковской в 2004 и 2005 о "таинственных заболеваниях" в школах Чечни (причем в самых "спокойных" районах), - оглушительный эффект которых постарались неуклюже "замазать". Были ли какие-то международные экспертизы? Есть ли какие-либо сведения о том, продолжается ли это сейчас?
        
       ЛВ: - Продолжается периодически, и сейчас будет момент обострения: не зря идут постоянные сообщения о возросшем беспределе в Чечении и Дагестане, о новых убийствах и пытках. ФСБшники очень боятся: все понимают, что последует за вступлением Грузии в НАТО. Дело движется к развязке, она предопределена логикой и ходом истории. У свободной России нет будущего без независимости Чечни и стран Кавказа. Путину, как всегда перед выборами, очень выгодно развязать третью войну, он пытается ее спровоцировать. Но если можно заточить в ямы и тюрьмы, уродовать, насиловать народ внутри границ - и то его не покорить, - то уж свободных чеченцев-эмигрантов никогда не удастся подчинить ассимиляции. Провокации им не страшны. Выдающийся дипломат, председатель Кабинета Министров ЧРИ А.Закаев, строго следуя Конституции, объединил чеченцев, волей судьбы оказавшихся на Западе и представляющих огромную силу. (Лариса процитировала Конституцию ЧРИ: Человек является высшей ценностью... Запрещены партии и движения, пропагандирующие национальную, религиозную и т.п. рознь... Но ведь и Конституция РФ изобилует такими формулировками! Россия попрала свою собственную Конституцию и растоптала чеченскую! - Н.Б.).
       Но людям трудно различить подвох. Многие с виду "оппозиционные" сайты, в том числе чеченские, изначально созданы для того, чтобы проводить скрытую политику ФСБ. Во времена перестройки в российских городах все народные фронты организовывались кгбшниками. Один из их лозунгов: чтобы развалить любое движение, нужно им руководить. С этим столкнулась, я думаю, оппозиция в России. Потому так важно, чтобы ее возглавили такие люди, примером всей жизни доказавшие принципиальность и честность, как Владимир Буковский. В правозащитные структуры внедрены стукачи, в России и за границей. Есть они и в ПАСЕ, и в СЕ. Но в любой организации, в каждом доме живут и хорошие добрые люди, - на них держится мир. Среди них есть и смелые. И просто те, кому надоело быть рабом. Немало их и среди молодежи, эстафета передается. Е.Маглеванная и высокопрофессиональный программист создали замечательный сайт памяти А.Литвиненко, который скоро откроется.
        
       НБ: - Последний вопрос, Лариса: что для Вас стихи?
      
    ЛВ: - Способ познания мира. То, чего не может открыть философия как таковая на данном этапе: стихи
     "видят" проникновенней и многогранней. Стихи - это физиологическая, цикличная потребность, инстинкт и... молитва. Род наркотика и заменителя жизни, по сравнению с ними - недалекой и плоской. Возможность в принципе выжить в том отшельничестве, в которое я себя заточила десять лет назад. Пишу без помарок и на экран, редко исправляю слово. Но концентрация при написании колоссальная - и это единственное, что от меня самой как-то зависит. Остальное я "слышу", рука с трудом успевает фиксировать. То есть это "дано", независимо от качества, хотя стихи могут казаться холодными, сделанными.
        
       Благодаря творческому общению, я всегда ставила человеческие качества и талант превыше всего, а политики чуралась как "грязной". Я не воспринимаю всерьез богатства и званий, что помогает многое видеть насквозь. Мы все равно не застанем реализации Высшего Плана разумного мироустройства. Просто жить нужно по совести, причем еще и расти. Может быть, человек (до небес) - это вытянутые вертикально поколения Вашего рода. Все они составляют единство... Говорят, что жизнь вообще - это ад. Я думаю, это чистилище. Независимо от религиозности, еще есть надежда, у каждого. Она возвращает нас к нравственности.
        
        
       * * *
       В. Б-му.
        
       извини, что на ты. нет различий у тени и тени
       ни в империи зла, ни там, где уже проходили
       очищение или ... - но я бы тебя расспросила,
       для чего мы тревожим в подножном болоте гущу,
       чтобы сила пошла пузырями и била фонтаном -
       всемогущим, ты думаешь?
       там, где она горяча,
       эта тухлая жижа, там выберут палача
       по спирали, - а я за тобой это тесто месила,
       не считая обманом, что всех нас в итоге имеют
       бог и дьявол равнО, да и тот, кого мы истуканом
       возведем. ну а в том, что придет, усомниться - не мне ли?
        
       вообще-то уже все равно мне и это, и то:
       не успеть ведь хотя бы прочувствовать, что мы вкушали
       в прошлой жизни, - и в ней копошиться на память со вшами
       заподло, - и под коркой да с горкой уже налито
       в этой жизни, которой не помню на вкус и наощупь,
       и на цвет: черно-белой казалась. - казалось, так проще
       различить и наметить, поскольку на солнце ослеп
       даже хлеб, где - не чокаясь - нас из предбанника в хлев
       проведут под узцы.
       мы так близко уже, что пора
       запирать номера,
       забирать номера,
       набирать номера
       на прощанье с любимыми - если остались.
       вот мой
       напоследок меня обвиняет, что я - провокатор,
       защищенный заведомо. что-то разлажено в картах,
       раз куда ни смотри, а приводит с конвоем домой.
        
       извини, что я снова об этом, но как совместить
       то, что мы на свободе, а рядом они - за решеткой
       и под током - им зубы раскалывают, - о погоде
       нам с тобой говорить? под конвульсии электрошока,
       под вчерашний лосось и под водочку - да по морде
       нам, володя. в мозгу не уляжется вроде,
       маслом вниз: пригибаясь все ниже к земле, незаметно
       совпадешь с ней, но всуе - кого призывая к ответу?
        
       постепенно сливаясь с природой и тенью от солнца,
       я простила - и стало светло, но имею ли право
       за других всепрощать? мне-то было тепло и бессонно
       не от пыток российских, вселенских, когда ты, затравлен,
       озирался впотьмах, - так скажи, что увидел ты там,
       и о чем я раскаюсь в агонии, что не сказала,
       пока можно еще, устремляясь за Ним по пятам,
       и по шпалам транзитки уже отходя от вокзала?..
        
       в одиночке нет выхода. и собеседника нет,
       не бывает, а в зеркале - машут руками о помощи,
       что конечная станция (или кольцо?), а за ней
       отверзается нечто, пронзающе и беспокояще,
       и что честь велика нам оказана - будут сажать
       нас чеченцы подальше от двери, - ведь нам уезжать,
       разумеется, порознь, сливаясь последним дыханьем,
       может быть, со стихами, но точно уже - с полыханьем.
        
        
       * * *
       Петру Ткаличу.
        
       лед - он растает вместе с отраженьем
       небес - уплывших, а сейчас -
       застывших
       лицА необщим выраженьем
       у вновьприбывших.
        
       все замерло во мне. и зимний лес
       не колыхнется под моим дыханьем.
       и только крыльев запоздалый плеск
       мелькнет, стихая.
        
       * * *
        
       я могу опасаться лишь одного - что вся
       не умру. что игру
       не прервать, и по кругу
       заведут на цепи не туда, - что выдам тебя
       ненароком, друг мой и брат, в этом слове высоком.
        
       от меня лупит током, держись подальше небес
       между западом и востоком, - и выйдешь чище
       один,
       без меня, без, -
       на общее пепелище.
        
       * * *
       Е.Маглеванной.
        
       лена, прислоните к нему дыханье - и он воскреснет,
       просто так войдет
       в дом, который спалили,
       мимо дерева, что спилили, и для сугрева, -
       треснет полено по памяти, - если
       подышать на стекло запотевшее нашей кровью,
       замороженное душой ускользнувшей - слева
       обозначится сердце, - в зависимости от наклона
       пули трассирующей, -
       так влетела
       и любовью с ним занималась.
       но вот он сам же
       в отраженье сунжи впился, давайте тише,
       не разбудите его, он устал с дороги
       эти волны листать
       и на лобовом пороге
       не касаться земли, потому что там только небо -
       и вы с ним, лена,
       и никого там нету.
        
        
       * * *
        
       в анабиозе мне легко дожить:
       учусь у леса,
       чуть обмакнув колени в снегопад,
       по локти в небе, - не воскресла,
       но просочилась невпопад
       лучом тревожным - и погасла,
       и смысла не было во мне:
       так любит женщина напрасно
       в звенящей смертью тишине.
        
       - - - - - - - - - - -
      
       Послесловие:
      
       Эта статья явилась итоговой за несколько лет работы ЛВ для Чеченпресс, единственного из ведущих, бесцензурного политического сайта на русском языке. Вся публицистика ЛВ этих лет до февраля 2008 года опубликована там. Статьи даны по мере написания, но перепечатываются не все - и иногда с незначительными разночтениями. Вся правозащитная и журналистская работа, как и должно, осуществлялась бесплатно. Автор приносит искреннюю благодарность держателям сайта за возможность внести посильный вклад в борьбу за свержение режима и желает великому чеченскому народу победы в многовековой войне.
        
       Далее предлагаем вниманию читателей первый, надиктованный на пленку и переиздававшийся роман ЛВ "Иерусалимский PLAYBOY" - и также документальный роман в романе "Соучастие".
      
      
       ИЕРУСАЛИМСКИЙ PLAYBOY
       Авантюрный эмигрантский роман
       Моему мужу Йосу Динкелаару, теневому королю, посвящается.
      
       Как я сейчас разбегусь - и начну жить!
      
       ГЛАВА 1.
       - Здравствуй, бабушка! - Вот уж верно по отношению к мертвой. - Как там в чистилище тебе - с осанкой Екатерины и серебристой шевелюрой, со шкодливыми, в искорку рассыпчатыми - не пирогами, - звездами до эпидемии менингита? До сыпняка, когда ты валялась, завшивленная нимфетка, на руках отца фабриканта, чтившего съежившуюся на морозе утреннюю субботу. Тебя не стало ровно через восемьдесят лет. Ты так и не поняла меня, и вот я закрываю глаза - и шагаю, как в скользкий ил - преподнести тебе правду. - Только она изменится, едва произнесешь ее вслух.
       Я отбываю срок в женской колонии Саблино под Петербургом, в ожидании, выдадут ли меня текущему молоком и медом государству Израиль. На нагрудном кармашке химическим карандашом выведена фамилия, и каждая поблажка с пристрункой зависит от прихоти начальницы отряда. Она наверняка фашистка и лесбиянка, как большинство медсестер в родильных домах. Но она все равно боится нас, как собака.
       С утра мы строчим на работе кривые мужские галстуки и тусклые косметички в садовый цветочек, которые раздаривают гостям, доставляемым на концерт. Тогда какая-нибудь выслужившаяся заключенная-лизоблюдка шьет себе розоватое платье из старого знамени. Концерт чинно длится в столовой, пахнущей грязными тряпками с хлоркой. Нас рассаживают по рядам, и хлопать нам разрешено только по команде, хором. Большинство из нас спит с открытыми глазами, делая вид, что слушает пророчества писателей и с непривычки фальшивящих музыкантов. А когда рассказывают о маме, о детях и доме, женщины не скрывают слез или всхлипывают после отбоя в нашей секции в кирпичном бараке.
       Вчера я видела, как арестантка семнадцати лет изловчилась передать новогоднюю открытку на волю, умоляя подслеповатого сытого автора вынести ее из зоны. На открытке - провинциальный город, а вовсе не Дед Мороз, - другую не сыщешь. Так прозрачно, что было бы, если б это письмо перехватили: карцер - и обоим строгач.
       Даже если спектакль удачный, мы пытаемся отыграться на конвоирах. Представь, что за чудное зрелище для вольного человека, когда женский попарный строй мышиного цвета, в ватниках, платках и юбках вскидывает, как по команде, грязные подолы и отпускает частушечные шутки вслед грудастому писателю - это всегда посильней надуманных книг.
       Желтый снег мы взбрасываем, как фейерверк, тупыми носками валенок, пока ленивые, уставшие надсмотрщики не огрызнутся. Артисты, командируемые к нам второй раз, набираются по манжетку еще в электричке. - Для того, чтоб согреться, и чтоб глаза не горели рыжим песьим огнем.
       - А как ты питаешься, детка? Почему ты опять ешь без хлеба?
       - Вот уж нет, теперь-то я дорожу корочкой, всякой колючей крошкой, когда отыщешь ее ночью на нарах. Наконец ты можешь быть за меня спокойна!.. Выгляжу я хорошо. У товарки есть черный осколок зеркальца, оно старое, поцарапанное, но двустороннее. Можно причесываться. Я постарела заметно, без морщинок, да с сединой. Тут сутулюсь. Накануне посадки купила свой первый в жизни модельный лифчик в рюшечках, - при моей-то стандартной фигуре - какая в нем прежде надобность? Правда, еще во время кормления завелось непотребное из х/б на пуговицах от наволочки, что застегивалось спереди в несмываемых пятнах от молока, - но все это в прошлом. Теперь я вяло становлюсь никому не нужной, хотя заметна в любой толпе, а не только среди стеганных ватников.
       Мы здесь стараемся не вспоминать. Но последнее мое впечатление с воли - глоток воздуха и чья-то мамаша у потрескивающей от заморозков проходной, уговаривавшая начальника второго отряда не выпускать по амнистии дочку. Врезался в память клочок разговора и нарумяненное лицо этой холеной бабы, бренчавшей браслетами, бусами и шуршавшей купюрами, хотя это мне, видно, приснилось.
       Я болтаю с тобой, чтобы было не так страшно. Липкий пот склеивает лоб и спину, и все время тянет в уборную. Я лежу всю ночь на животе и кусаю кончик воротника, чтоб не кричать. Самое страшное здесь - одиночество в толпе, когда ты валяешься ничком на нарах. А молиться я могу только тупо, одним словом и нескончаемым стоном ощенившейся забиваемой суки. Все чаще незнакомая сила поднимает меня и несет в сторону вышки. Я отвожу днем глаза - от соблазна. Кинуться грудью вперед и в снег, и тогда не будет ни стука в ушах, ни боли. Черствый снег даже не успел бы хрустнуть во рту, а глаза - закрыться. Вот тогда я наконец приближусь к тебе, бабушка! От одной мысли я вонзаюсь обкусанными ногтями, тем, что осталось от них, в ладони. У меня появились стигматы, рубцы на линии жизни - знак святости - да это после покушения на убийство! На этой ноте я мысленно даю себе такой подзатыльник, что сбиваю шаг и вылетаю из строя. - Дети, мои дети. Ну да, ты же не можешь ответить. Но почему ты плачешь?
       - Подъем! Номер 506-й, сука. Два шага вперед.
      
       ГЛАВА 2.
       - Вы можете сесть.
       - Месяц пикнул, как посадили. Но я требую, чтобы вы были моим адвокатом, поскольку у меня два гражданства, я в российской тюрьме и принадлежу местным законам.
       - Рассказывайте по порядку, у вас есть время.
       - А что вам нужно услышать? То, что Западу не понять Востока?
       Когда я прилетела впервые уже из Израиля, самолет приземлился в Шереметьево, и мои модельные замшевые полусапожки растеклись в первой же луже. А на кафельных плитах аэропорта, посреди зала, сидел все тот же алкаш с неизменной бутылкой бормотухи и граненым стаканом и радостно предлагал мне выпить. Два месяца, путешествуя по расползавшимся весям, я все щипала себя от страха, что эмиграция мне только приснилась, что никуда не исчезал до боли родной кошмар, никогда не было меня - и Израиля. Где Вам понять это чувство, вы уж наверняка не выезжали, как Пушкин. Чем описать глянцевый холод капитализма в райских древесных цветах размером с кулак; запах розмарина, когда его разотрешь между пальцами? Это все лирика. Вы способны представить, что агавы бывают - с дом, муравей - с таракана, жук - почти с канарейку? Воробьи там матовые и тощие, им трудно топорщиться... Как передать, что такое - гнетущее ощущение надвигающегося хамсина, когда белье полощется в урагане, но сейчас хлынет не дождь, а песок, - депрессия и слепота от шарафа? Мело, мело по всей блаженной ближневосточной земле, - бушевала песчаная буря, мучительная бессонница, медвежья - невесть откуда взявшаяся в пустыне - болезнь, рвота, температура? Воздух насыщен электричеством, мельчайшие частички лесса кусают, как блохи. Глотка сожжена сухостью и не пропускает каплю воды...
       Вот вам повод послать меня к психиатру: само собой непонятно, как может не сидеться на месте, магнитить опасность - так, что холод стекает между лопаток. Меня всегда привлекали гонщики, каскадеры, парашютисты, - нормальный народ! И если я рассмеюсь, что даже в Израиле струится череда венецианских масок - ночь прожигаешь собой, днем играешь противоположность, - вы отвернетесь: адвокат - уже не игрок, он вечно спокоен, его привилегия - глушить себя мыльной оперой, опереткой.
       Между тем это я, известная журналистка, хозяйка крупнейшей газеты, - как породистая сучка, обладатель люрексовых дипломов, - судорожно запихивала в сумочку перламутровую помаду, удостоверение личности, тэйп, и с компанией арабов бросалась среди ночи в центр Рамаллы - все равно что в Бейрут. Лишь дрессированные и обвешанные патронами израильтяне могут представить, какое это безумие. Компаньоны - ловелас Абунаса, хромой насмешник Ахмед и надменный ресторанщик Рамзи - не всегда успевали предупредить, в какое пекло мы едем. Иногда я оказывалась в куцей юбке среди раздраженной толпы, где даже восьмилетки шли за мной по пятам с возгласами и угрозами, преследуя не израильтяночку, но Женщину.
       Никому бы и в голову не пришло, что раскуривает наргилу, булькая маслянистой жидкостью и раздувая угли, не праздная туристка, а прожженный, как проститутка, опытный репортер. Сладкий и мятный привкус кружил мне голову, я заставляла себя не расслабляться - одергивать спутников, норовивших перейти на иврит. Нечто вроде хачапури или арабской пиццы, посыпанной библейским заатаром, обжигало нам пальцы. С потолка, как в бедуинской палатке, свешивались ковры, и звучал одинокий голос певца, приглашенного из Ливана. На английском мы обсуждали рекламу сети арабских ресторанов на русском рынке, тех пабов, что должны быть перепрофилированы в русский бордель. Нужно было учесть специфику вьюжной ментальности, годы запрета, нереализованные мечты, страх публичного признания в личной голубизне, педофилии и скотолюбии, когда они есть. Мы гадали, в каких условиях самовар предпочитают кальяну, почему классическая музыка желанней для семейного трио, и что за рамы под бронзу следует развесить по стенам.
       Знойно выплывая из ресторана, я усаживалась в машине на заднее сиденье, не столько подражая восточной женщине, но потому, что впереди нас ждали барьеры, и мне одинаково опасно было встретиться как с палестинской отупевшей полицией, так и с израильскими соколиными патрулями.
       В моем удостоверении личности зависла дикая графа - "без национальности". Обозначала она непрямую принадлежность к еврейству или отрицание русскости - неизвестно. Так редко возникало желание объяснять, что один мой прадед - когда-то чтимый раввин, другой - мусульманский фабрикант, половина крови во мне русская, и что из дворянского собрания я получаю письма "Милостивая государыня имярек". Три крови в одном человеке не станут драться. Не пыталась я доказать, сколько русских, кавказцев, азиатов скупили документы о еврействе, спасая Детей, потому что и в Армении, и в Азербайджане кипела война, а в России - второй раз на чужом и недолгом мамином веку - стыла блокада. Кто же бросит в беженца камень? Я тем более не умела предостеречь, что случись в Израиле бойня, а она обязательно вспыхнет, брат восстанет на брата, мусульманин пойдет на араба, русопятый - на славянина. Когда перед очередным шлагбаумом нашу машину остановили, и солдат с желтыми неестественными кудряшками вчитывался, сощурившись при свете фонаря, в документы водителя, я гадала про себя, на каком языке отвечу, как я попала в Рамаллу, как меня угораздило после полуночи перебираться в непризнанную столицу - близорукий Иерусалим.
       Пять лет он был моим Домом. Приподнявшись на локте на подушке, я вбирала через окно золотое и розовое свечение. Но за советскую пятилетку ни я, ни давно все повидавшие мои дети не смогли привыкнуть к взрывной волне поднимающегося истребителя, от наката которой включалась сигнализация в машинах по всем стоянкам. До ночи наперебой Субару и Оппель-кадет, Оппель-вектра, Оппель-корса аукались друг с другом, словно в лесу. Дети выкарабкались из лобовой аварии, от которой снесло двигатель нашей машины. Но когда сынишка мой Сашка мчался однажды, помахивая накрахмаленным кимоно, на тренировку по карате и застрял в радиусе очередного теракта, чада, строго и отчужденно глядя в бесстыжие мои глазки, признали:
       - В автобус не сядем. Попадем в аварию - ты нас соберешь по частям, а после теракта совсем ничего не останется.
       С тех пор я и переселилась в пепельную Мицубиши, мы сбивали с ней ракушки с кустарника в белой пустыне, и железо я пылесосила внутри и снаружи, - впрочем, не интересно.
       Наш несчастный забитый народ, загнавший себя в гетто, первые три года молится о работе и крыше. У него нет средств на театры и сказки, а на четвертом году он оглядывается и узнаёт себя сытым, принаряженным, внешне благополучным, - и впадает в летнюю спячку. Отныне его не тревожит ничто, - вот как вас. В пятницу обыватель натужно позевывает, скупает с десяток местных газет, чтобы в субботу валяться на сохнутовском железном диване, выклянченной подачке, или на подоспевшей с дальним багажом, пропахшей дихло- и хлорофосом точечной российской мебели, родной до озноба. А то и провалиться в импортное благополучное блаженство до исхода шабата. Это народ газет и единственной Книги. Для него, завсегдатая, - если б только Обломова (так назвали русское мафиозное кафе ностальгики в Амстердаме) - я и трудилась. На радио бархатисто поставленным голосом с придыханиями и разученным трепетом читала лекции по вождению, психологии вундеркиндов, бурным бравурным странствиям, о черно-белых способах выживания - и щекочущей ностальгии. А в пыльные слепые газеты запускала желтые, как прожженные китайские реки, статьи.
       Сначала меня пытались купить издатели. Потом - приспособить к своим нуждам русские партии, затем - постаралось завербовать родное посольство. Толстый, умудренный и лоснящийся начальник, не столь Дон Жуан, сколько стареющий скучающий извращенец, присылал за мной партмашину, невесть откуда взявшуюся среди колючек пустыни, и, низвергая, превозносил в очередной ресторан. Так делают "козу" ребятишкам... Но и арабы не первые перепрофилировали кухню. В гулящей столице Тель-Авиве на втором этаже рестораций, как правило, вольготно размещаются русские массажные кабинеты. Туда меня вежливо не приглашали. Но пока я в свою уже очередь транспортировала пьяное начальство на коралловую виллу, в ожидании девичьего снисхождения дымился подогретый бассейн, усыпанный палой листвой. Овальные гладкие орехи вроде пиканти стукались о грабельные дорожки, а я улыбалась на четыре стороны, как когда-то в Москве, в .доме правительства, где читала при свете луны - да-да! - запрещенную литературу: "Здравия желаю, товарищи..." - семья хлебосольного президента еще не расчиталась с домработницей и не помирала от голода (вот уж, тач-тач!). - Еще бы, мне отвечали!
       В этот бассейн по пьянке падали наши российские знаменитости - оперные закатные звезды, нежные палевые балерины... И моим везеньем было, если начальник не просыпался, начиненный кровавыми бифштексами и ершистым допингом. Конечно, нас так и засняли в гэбэшный архив. Так лестно - по-журналистски перехитрить, сыграть, притвориться, нащупать грань - вроде немножко продаться и победить. Так сладко обворожить уриагипа! Куда заведет любопытство?..
       Воспоминания о моей жизни смахивают на донос. Впрочем, Начальство вынуждено было крутиться, скрываться от раздобревшей морщинистой виноватой жены, от благодетелей вышестоящих, и как я по ночам - от израильских патрулей на КПП и палестинской полиции, - от отечественных стукачей-папарацци. Но моя жизнь вмещает в себя столько судеб, что уж вы-то мне не поверите, и, тем более, тот фильм нельзя прокрутить. Пленка засвечена, да и осталось немного. Постепенно я полюбила смотреть на себя отстраненно, оценила тонкие извращения, нежную ненависть, закалилась как дамасская сталь и стала чистой, как белая ослица под этим вот ангелом.
       - Вы могли бы себе помочь, чистосердечно признавшись.
       - Гражданин начальник, отпустите меня - спешу перевыполнить норму!
      
       ГЛАВА 3.
       - Бабушка, не уходи еще хоть немножко. Я чувствую, вот скоро исполнится сорок дней, и все кончится, мы разминемся. Ослабеют младенческие руки - просвечивающие прозрачные жилки под пергаментной кожей Лягушки. После твоей реальной смерти я отчетливо слышала глухую, безумную радость деда, с которым вы упокоены в общей могиле. Он как будто встречал тебя, и даже твой сын - бледный астматик, а мой дядя - говорили, развратник и пьяница, пробивший накануне моего же побега в Израиль головой ветровое стекло Жигулей, оставался спокойным. Только дед, которого я не видела тридцать пять лет, и помню не столько его широкое открытое лицо, сколько большие желтые пальцы растресканных ног, вымазанные пахучим иодом, - только мой дед-богатырь рвался схватить тебя, мертвую и теперь вечную, на руки и закружить, взлететь! Ты моя бабушка, отказавшая Маяковскому, уклонившаяся от Мейерхольда, - обожала интриговать? Повтори мне все это, белый мой одуванчик, пыльца от бабочки, след от губной помады!
       - Это так просто. Мы с дедом дышали друг другом. Он мне всегда изменял, а для меня было важно - знать: я всех любимей, милей. Вспыльчивый дед мог запустить мраморной пепельницей в мою очаровательную легкомысленную голову, но всегда возвращался ко мне. И ревновал, потому что мы были как молоды, так и прекрасны.
       - Ты, скажи, догадалась, что такое любовь? А я до сих пор тоскую. Это сильные руки человека, который меня предает? Это потеря ребенка?.. Каждый раз чувство еще сильней, испепеляет меня, возносит под облака и швыряет о землю с новым, горчащим как хина разочарованием, от которого глохнешь и слепнешь. Я давно вижу, что мои знакомые легкие дамы совершают ошибок не больше, чем я, взращенная цирлих-манирлих. Только делают они это весело, а я всякий раз бьюсь головой о железо. Ты на меня еще сердишься, и я не рассказывала тебе, что случилось: тебе - безразлично.
       После школы в шестнадцать - мы с папой и его друзьями жгли лето на даче в Карелии, почти на границе с Финляндией (вглубь - российской, - старший брат сожрал младшего, только кашляет). Ты была там всего один раз, завтракала на точеной веранде в расшитом китайском халате, а мне до сих пор снятся самоварные шишки, заячья капуста с розовыми соцветьями, муравьиная кислота на очищенных от коры прутьях, рысь, которую однажды я встретила, бредя за грибами. И медвежий страх - столкнуться с косолапой, голодной семьей в малине. Посреди всего этого - наш деревянный дворец на скале над ржавою речкой. Там мы и тратили август, смакуя с москвичом, ровесником папы, Гумберта-Гумберта, скандируя Набокова-Фриша. Подосиновики в лесу даже не собирались - мы их топтали. К белым-то, присыпанным хвоей, были брезгливы! Обмазанные черникой, мы кочевали на яхте с разодранным парусом с фиолетового на сиреневый фьорд, ставя сети и глуша жирную рыбу в Ладоге, и наутро в котле ложка стояла, приклеенная ко дну, что вдвоем невозможно провернуть в ледяной ухе.
       Я, конечно, догадывалась, что папин друг, ближайший родственник совсем еще недавнего скоропостижного генсека, взялся выпестовать меня себе в жены. Я была перламутровым диким чертенком - озирала мир розовым с голубым, без оттенков и тени. Лицемерить не научили, но было мне любопытно. И однажды, заметив, как приближается ко мне в зарослях некошенных петушков-курочек под скрипучей осиной доктор наук - полыхающий взрослый мужчина, сделала вид, будто сплю, - лукавя: во сне-то меня поцелуют!
       Летние ухаживания были слишком прозрачны. Между взрослыми и нами пробежал холодок. Папа предупредил раздельно: Никиту посадит за несовершеннолетних, чуть что случись. Никакие женские мысли меня не мучили, но по инерции и уже в городе свершилась помолвка - с солью по старинной русской традиции и крутым золотым кольцом. Мы платонически путешествовали друг к другу из дождливой столицы - в пушистую. Вручались письма и чопорные цикламены, на которых застаивалась слеза; обсуждалось надлежащее случаю поднесение белоснежной яхты "Ассоль", выставленной в витрине осыпающегося Апраксина...
       Я стала студенткой. На каникулы мы в обновленной компании путешествовали по Золотому Кольцу. В Суздале остановились в толстостенной гостинице среди луковиц и деревянных ставенек, монастыре-тюрьме. Как-то морозным утром, когда пар бился в открытом окне натопленной комнаты, увидела я заискивающее лицо и короткие кривые ноги своего суженого, семенившего из комнаты в популярных и неизбежных тогда черных семейных трусах. Отвращение было столь велико, что в тот же день, не оправдываясь, я вернула колечко и ближайшим поездом возвратилась одна в пахнущий гнилью Питер. На нефтяном маслянистом перроне несостоявшийся муж оскорбительно кричал мне Спасибо... Была у нас, правда, одна не столь платоническая январская ночь, когда мое детское тело расчертилось как шахматная доска на клетки, и каждый квадрат зацелован... Папа мог спать спокойно! Я не спешила замуж - и не готова грешить. Через двадцать лет русской классики, на диком Западе я увидела первые порнокассеты и прелестные гуттаперчевые игрушки телесных цветов (включая джунгли). А тогда мне претила роль высокопоставленной львицы и юной мамы одновременно; переезд в столицу, пахнущую бензином; черный снег; домашние пирожки с капустой. Зато горе мое от ощущения собственной вины и непоправимой разлуки оказалось огромно. Не униженный, но оскорбленный Никита пытался покончить с собой, изувечил в горячечном льду себя и машину, валялся в ЦэКовской пронашатыренной клинике. А через десять лет я прилетела к нему в мать-и-мачеховую Москву - расплатиться душистым окаменевшим телом за его слишком раннюю старость и волевые синяки под глазами той платонической ночью.
       Нам обоим все было не нужно.
       Видишь, бабушка, непростительные для нашей мещанской семьи признания полетели тебе вдогонку! Но как запоздало. Вот бы сейчас ощутить твои мягкие руки, не только остудить многодумный и легкомысленный мой лоб, но и научить наконец строчить на этой проклятой швейной машинке, чтобы картонная коробка быстрей заполнялась, а норма была выполнена - как у других на зоне.
      
       ГЛАВА 4.
       - Садитесь. Сегодня вам позволили курить. Вопросы у нас по порядку.
       - Вот, кстати, главное израильское словечко. Вы хотели реалий?.. Я на востоке веду не просто двойную жизнь, - преимущественно ночную. Представьте перевернутый горизонтальный месяц, воющую охрипшую стаю псов, полузагрызшую друг друга и упорно не дающую вам уснуть. Петухи, не имеющие понятия о точном времени. Они, правда, предваряют плач муэдзина в половине четвертого по зимнему циферблату... И в пекло, - за восемь месяцев лета так пересыхает кожа, что несколько раз ночью приходится принимать душ или подвешивать простыню, даже если она взлетает, как парус, и нижний конец ее полощется в тазу с неизменно жгучей водой - это для влажности. Впрочем, все уже было, - закутанной в мокрое махровое полотенце, кто-то выносил меня из ванной. А может быть, раньше, - юный отец - мою маму?..
       Читать ночью - болезненно. Тараканы летят на свет и шуршат за шкафом, как мыши. Туземцы не замолкают, - марокканские ночи им заменяет сиеста, когда хором проваливаются в одуряющий сон ужасов: - Ицхак! - с верхнего этажа. Вечерние концерты птиц на деревьях перетекают в бравурные утренние, те, что будят нас ни свет ни заря. Вряд ли вас как специалиста пленит экзотика, но однажды я проснулась на вялом змееныше в своей душистой постели. И все равно это все - ящерицы, жаровня, ностальгия - мой дом. И тюрьма, и смешной камышиный домик су'ка, выстеленный пальмовыми ветвями, и натертые желтой мастикой скрипучие половицы в моем северном доме - символизируют одиночество, - писк в толпе.
       Я хочу попросить, чтобы врач выдал мне валидол, рука онемела. Может быть, у вас есть с собой в "дипломате"? Я знаю, заключенным запрещены таблетки. Ну если нет... Я расскажу вам еще что-нибудь из тысячи и одной ночи. В деле записано, что у меня угнали машину. Я и полицию, и страховую фирму предупреждала. У соседей давно украли по третьей, даже у гаишника с первого этажа, потому что под наши окна как раз карабкается по откосу арабская деревня, может быть та самая нейтральная территория, никто не знает. Стругацкие все предсказали, ну и Булгаков... Съемка с колючки. Машина моя мало того что японская, - с автоматическим управлением, самодовольная, - ясно было, что ее уведут. Как в анекдоте: негра спрашивают, - какого цвета твоя машина? - Телесного... Так и моя - металлического, с отточиями.
       Не так давно я познакомилась с очередным альфонсом - виновата, наивная давалка, - знаю, чем их прельщаю. Машинка у него дряхлая, вихляющий Альфа-ромео. Продать невыгодно, хотя - застрахован. Если б украсть - мешок денег! - не срок, а получишь. Такие дела заранее не раскрываются, и мне интересно давать ЦУ. Юноша соблазнительный, как мотылек, флиртует, - оберет его родное государство, как кипарис, а взамен выдаст волчью грамоту религиозного патриотизма. - Старо!..
       Договорилась с арабами - младшими братьями. Если бы знала, что весь путь самой предстоит, ни за что б не посмела. Да еще платить полагается! Встретились мы часов в одиннадцать вечера. Тараканы порхают громадные, жареным кофе пахнет и швармой, мясным ядом. Месяц горизонтальный. Я села за руль, защищенный резиновым кольцом от полдневных ожогов, двое арабов - сзади, а юноша мой, потирая руки, дома остался. У него и права-то просрочены. Я же - как родилась в машине, лечу, быстрее ноевой голубицы, лирический беспорядок в челке.
       Проскочили от центра города метров двести, и действительно, будто в другое царство попали. Дорог не стало, - даже в России глаже. Выбоины, колдоебины, ребятня вместо мяча камнями играет, но своих видит в машине - хотя бы стекла не квасит. Обогнули экскурсионную Масличную гору - израильская полиция в газике нас преследует. А мне машину нельзя поцарапать, - продажная! Остановилась на свой страх и риск - посадят, если поймают. Делаю вид, будто шнурок развязался, хотя кроссовки мои - на липучках, джинсы отвернуты. Газик пропрыгал недоверчиво мимо, а ночи у нас кромешные, и тут - серпантин начинается. В такие минуты чувствуешь себя пилотом - то взлет, то посадка. Я в руль вцепилась, налегла грудью, лицо в лобовое стекло уперла, как во время тумана. Арабы со мной перекрикиваются на исковерканном английском или иврите, дорогу указывают, - чувство опасности сплачивает. Я сквозь зубы цежу, не отрываясь от ленты приклеенным взглядом. Уши в горах заложило. А город сверху переливается! Вокруг - Иудейские горы, знай, внимание, - шакал может выбежать под фары или бешеная лисица. Но страшнее всего - и свои, и чужие. Минут сорок в арабских деревнях нельзя приостановиться, даже если поломка, - хоть на руках неси тачку: там собственные доносчики, приветливые такие павлики морозовы, вкалывающие на Израиль... Временные посты наши переносят с места на место. Никогда не знаешь, во что и когда упрешься, вот для того и три пары глаз, чуть что - в сторону.
       Еще продвинулись - в канаву въехали. Гляжу, шлагбаум на дороге, вправо идет ответвление. Сбавила скорость для виду, крутанула, заложила вираж, тормоза визжат, и - на всей мощности! Вроде не гонятся, но как-то нужно на трассу. Справа обрыв, высоченный такой, с эхом; слева - до'ма типа хрущевок, только с пустыми глазницами; глина нарыта, песок, щебень, и не вскарабкаться. Ищу лазейку, но как дорожка - так всюду бетонные надолбы погрузчиком скинуты. Детские кубики - а без картинок, размером с лошадь. Наконец, вижу - такси впереди взбирается, тоже рыщет обводку. Влезли мы по очереди, газанули - и по задам чужих райских садов. Так несколько раз - то от погони, то от проверки.
       Каких кругалей давали! Гляжу - Бейт-Лехем, Дом Хлеба, привычнее - Вифлеем. И звезда горит, как назло, яркая. Вот магазинчики с самыми дешевыми бусами и крестиками из перламутра, куда экскурсовод затаскивает за мзду туристов. Платит - хозяин. А тут место, где Ирод младенцев уродовал, плесень стоит в пещере. Там как раз площадь и тоже шлагбаум, а нам нужно, наверное, в спальный, жилой район Вифлеема. Остановились у чьих-то высоких резных ворот, а мне на арабской земле и с закрытыми глазами всегда вольней дышится. Я сердцем чую и мысленно обнимаю всех их - сестер и братьев, хотя знаю, эти двое на заднем сиденье в любую минуту достанут лезвие, - да и работу для них я выполнила.
       Двинулись мы эскортом, вроде в обратную сторону, к гаражу с автоматическими воротами, как на заводах в России. С машиной распроститься по-человечески времени не было, - через пять минут ее перекрасили, разобрали на винтики. Главное, что у меня права и ключи в кармане. Половину пути домой мы проделали так же - уже на арабской грязной злющей вертушке. Выкинули нас возле бетонного конструктора. Араб, прощаясь с хозяином, кисть руки придавил себе дверцей, так что хрустнуло, бурая кровь хлестанула. Наспех перевязали и поползли по дороге в гору, камешки из-под ног стреляют. Выбрались к ресторану. Оттуда два такси заказали по пелефону, возвращаться-то вместе негоже! Мне дали бутылку "Кеглевича"- популярной водочки - в руки, а я и пить не умею. Но много русских девиц на заработках, - как в художественной самодеятельности учили: играй не комсомолку, а проститутку, - главное, старайся на бледном английском.
       Возвращались мы через туннель, там проверка на контрольно-пропускном пункте нешуточная. Но солдаты видят - пьяная дамочка бутылкой размахивает, - и отпустили...
       Вышла я из такси за остановку от дома. Ночь кромешная; трясет меня, зубы постукивают, кисло во рту; еще полчаса пешком следы заметала... А бывший хозяин Альфа-ромео благословил меня мороженым с розами, - вот вся его барская милость. Так что виновна я многократно, хотя по стойкости - тяну на медаль, - но все-таки... вы поискали бы для меня таблетку!
       А еще у нас конная полиция там случается, ходит под пальмами, только днем, а не ночью. Свободные арабские лошадки звонко цокают, а перекованные полицейские ступают грустно и важно...
      
       ГЛАВА 5.
       - Потом, бабушка, все было просто, как в жизни. Познакомилась я с двумя солдатами бравыми. Мне восемнадцать, им не больше. Один - Вовка - на меня поспорил; другой - Леший - кружил меня на вытянутой руке над землей, что обоим нам очень льстило. Ему-то я улыбалась! Мама уже забегала со шприцем в руке - кругами: беременна, что ли?.. Поехали мы погостить в пионерский лагерь, где Вовка среди октябрят изображал из себя вожатого. Хотели шумной от вседозволенности и малышовой дедовщины компанией искупаться в озере при лунном сиянии. А ночи - белые, всякая хвоинка высвечена, мы даже тени отбрасываем. Я со спутниками поотстала, замешкалась, а Вовка с Лешим первыми к мосткам подошли, галдят, водой брызгают. Не терпится им нырнуть. Вовка хлебнул лишнего еще в отряде и подставил друга из ревности, - всего только не сказал ему, что мель просвечивает - воды по колено. Бульк! Молчание-то бывает весомым. Правда, потом сам же его, полудохлого, бессознательного на берег вытащил, искусственное дыхание делал, а когда приползла загородная зеленая "скорая" на рассвете, фельдшерица, мудрая и злющая от недосыпа и опыта, сказала Лешке: - Ты еще пожалеешь, мальчик, зачем жить остался.
       Раскланивались мы всего-ничего - неделю, но ровно год я просачивалась сквозь ломанную решетку в госпиталь в палату спинальников - каждый день, и еще полгода - через сутки. С чем-то покрепче, как научили, и термосом, да бульон в голубой бутылке из-под молока. Двадцать лет на мне этот крест.
       Висит Лешка на поручнях; выучился водить инвалидную свою игрушечку. Сына родил (да уж собственного? чужого?) какой-то беспутной и сердобольной бабе из просветившихся. В русских селениях да не переведутся! Человек, такое животное, ничего не прощает: ни как обнять мешала, ни как в Москву моталась, чтобы отполоскать приятеля в ржавой больничной ванне, завернутого в серую простыню; с ложечки покормить, - многое я тогда еще вызубрила! Теперь - затаилась.
       ...Все равно не простишь меня, бабушка, - но пытаюсь тебе объяснить, как все было - вот тебе слово. И тогда, когда отдавала честь, да не совесть, пионеркой, а ты приезжала ко мне в зачумленной электричке в родительский день, - что за лексика! Подружки предупреждали вовремя, и я заметала следы с черного хода - зарыться в шуршащем песке за осокой, до вечера слушать плеск Финского залива по гранитным окатышам и свои же гремучие слезы. Родители разошлись, - так сладко, а ты - папина мама, - следовательно, мой Враг. Ты мне казалась древней, морщинистой, властной. А папу я и теперь люблю крепче всех, когда он жалкий и неумелый.
       - Ты мне лучше скажи, что у тебя с работой? Довольны тобой? Есть ли подруги? Остается время зубрить языки, делать зарядку?.. А все потому, что не думала о родителях!
       - 506-я, выйди, сволочь, из строя!
      
       ГЛАВА 6.
       - Гиви, я до сих пор жалею, - не хватило тогда воли расколошматить себе безумную голову о дверцу шкафа. Это твоя жестокость научила меня подходить к телефону за минуту до того, как он зазвенит, молиться на него, разговаривать с ним часами. Свистящий чайник в доме, посиделки в компании телевизора, будильники всякие - это пришло потом... Фотография, носом к стенке. Вертящийся циферблат телефона так исцарапан моими ногтями от беззвучных звонков тебе, что следы лака напоминают ссадины. - Позвони мне, позвони. Это от одиночества и звериной тоски по тебе, когда в голос воешь, плавно получила я тренерский пояс по карате с гордым правом муштровать женщин. Бегала, как заяц, вперед-назад по шведской стенке, - лишь бы отвлечься. Ты накануне развелся, никакие серьезные намеренья не взвешивал, а мое воспитание позволяло поцеловаться только ценой жизни - или же под венец к Тургеневу (зря бегала мама). Без всякого ханжества, просто перед лицом товарищей близких полагалось сохранить себя для единственного Любимого, - в России не было секса, цвела - черемуха.
       Корреспондентская переписка завела нас на семинар журналистов Севера-Запада. Ты должен был прилететь из шерстяного оленьего края; я грезила об алом платье на свадьбу, дядя-майор добыл справку о том, будто и впрямь беременна, чтобы нас поскорей обвенчали и дали путевку в свадебное путешествие на янтарно-паучью Балтику. Времена вязли скользкие. Но не тогда родилась она, профессиональная зависть. Высокая комиссия присудила мне первую премию, это стало известно еще до начала съезда, и ты испугался. Рыжий грузинский еврей из Мурманска, двухметровый красавец, бешено талантливый, с лицом и торсом Иисуса и хлипкими ногами Иуды, с белой холеной кожей и нарциссизмом в горячей конской крови, - ты не приехал в ЗАГС (грозное имя), не предупредил, и тем более ни в чем не оправдывался. Как я тогда не разбилась, не кончилась, не припечатала приставших темной ночкой прохожих мальчишек?! - Все мы давали подписку о ненападении. Все тогда было реально.
       (Через много лет в Амстердаме на рукаве моей шубы повис бультерьер, хозяин смотрел на киллера немигающими узкими глазками, рубашка моя осталась растерзанной в клочья, но я дважды отбила акулью морду собаки, а третий раз друзья помогли железом. Пониже локтя навсегда отпечаталась мертвая пасть. - Мало кто хвастался: жив после хватки, не переломан! - Спасибо, Гиви).
       Первым самолетом я вылетела к твоим рябинам, сосулькам, ржавым откосам, карамельным северным крышам, припорошенным снегом. Прежде всего нам с твоей мамой пришлось на руках выносить тебя из гостей. Ассистировала заезженная молодая хозяйка, недолюбленная жена моряка дальнего плаванья. Мама привычно тащила тебя за руки, а у меня то один твой ботинок выскальзывал, то другая нога волочилась по полу, - ты ничего не помнишь. В доме, пахнувшем палтусом и белым вином, мама поставила мне раскладушку и твердила, какая сын ее сволочь. Но я же любила, - в осьмнадцать-то лет! Под утро ты, должно быть, проспался. Дверь запер на ключ, и так просто, буднично меня изнасиловал, сопя и всхлипывая. Это, наверное, называлось медовой ночью. Я была почти счастлива! Утром у меня исчезли все деньги, которые ты успел вытащить на рассвете. Но в кармашке остался обратный билет на поезд, - не сообразил с похмелья перепродать его на вокзале. Естественно, тебе и в голову не пришло меня провожать, зато та морячка на морозе, от которого валил пар изо рта, вытащила из-под узкого в инее шарфа мимозу. А я и не ведала, что эти тощие, серые катышки без запаха отзовутся когда-нибудь роскошной пушистой мимозой Израиля, золотыми шарами на Земле, книжно текущей сливками и ломкими славянскими сотами, и что жизнь все еще не кончена. - Не прощается она никогда, вечный жид вспарывает ступней ржавую гальку, набегает волна - да не про нас, любимый! Трое суток я глухо, как в су'ке, провалялась на верхней полке. Соседи по купе, обтирая пальцы об стол после вареной курицы, сметая на ходу скорлупу, уже начали дергать меня за подол - жива ли? Вот тогда я дала себе слово, чтобы не помешаться, выйти замуж за первого встречного, кто сделает мне предложение.
       Была я изысканно хороша, за этими молодостью тренированными ногами длиной от шеи шли, видит бог, толпы. Фигурой скорей смахивала на греческого мальчишку, глаза абсолютно серые в помещении, как у бабушки до менингита, косы - классические, русые. Я их потом состригла тебе на память, а кимоно отдала сыну. Ты все время поскуливал, что не можешь иметь детей. Так и было еще лет десять, пока не взялись подлечить от пьянства. Я сама тебе посылала собранные в лесу почечные сборы и хрустящие ампулы в новогодней вате из Ленинграда. Но это было через столетье...
       А три дня спустя мне сделали предложение. Как в сказке. Расфуфыренному жениху - пугливому доценту, жертве нереализованных смутных желаний - я честно призналась, что томиться им не могу, гарантирую тюремную верность. И он недавно развелся, - на зубах хрустело от детства. Наш медовый месяц - весь напролет - он упорно учил меня королевскому гамбиту. Дальше Е-4 я не усвоила... Прости, мой Гиви. Очень скоро самоуверенные врачи запугали меня тем, что никогда не будет детей, - не у тебя одного трагедия. Теперь я стала бороться. А ты ждешь клубнички? Хочешь спросить, чем один член отличается от другого? - Человеком и членом. Человек-то попался подлый, сильней и хлеще тебя. После первого выкидыша, спровоцированного халатностью медсестры, откричав от ужаса происшедшего, я снова носила в себе нежный заячий пульс. Меня взял в реанимацию - вроде гостиничного номера для иностранцев - мой друг, завотделения, волшебник по сохранению Детства. Меня выворачивало по сорок раз в сутки, уколы ничего не меняли, гипотрофия приковала к постели. Во время осмотра, когда видны были только мои дохлые ножки выше колена, друг профессионально заметил: - Ну как же ты похудела!
       Собственно, это последнее из всего, что я помню. Через неделю, придя в сознание, я услышала от санитарок, что муж требовал спровоцировать мне и себе свободу. И уже потом, чувствуя толчки кулачками, локтями, коленками, читая еще не рожденному сыну книгу о вкусной и здоровой пище - будто в насмешку, переписывая кулинарные рецепты из ананасов, сельдерея и красной капусты с голодухи, истекая собачьей слюной, между делом по телефону-автомату из больничного коридора я подала на развод. Мама-папа меня поддержали - самую тяжелую на отделении, опутанную капельницами, но уже безмерно счастливую.
       Только черт догадал обратиться в центральные газеты, где я сотрудничала, со статьями о том, как в родильных домах организуют искусственные выкидыши двенадцатилетним девчонкам; сердечным больным; матерям-одиночкам. Шестимесячный плод, живого ребенка, бросают на кафельный пол на клеенку, распахивают окно и ждут иногда двое суток, когда пищащий кутенок погибнет. Девчонки, слушая крик малышей, осознают себя мамами, часто готовы кормить и растить - обычно все поздно. Вот об этом я написала от чистого честного сердца, не называя больницы.
       А когда вернулась домой, мне улыбалась коронками комиссия из Минздрава. Сулили роды по высшему уровню, потом стали запугивать, рядить сумасшедшую. Когда срок подошел, меня не принимала уже ни одна больница, в каждом приемном покое под стеклом лежала записка: такую-то - к главврачу. Сыну я ассистировала, можно сказать, сама, но это неважно. Главное - еще через месяц вышел закон о шестимесячных недоносках. - Насколько возможно в этой стране, я победила.
       Вот, Гиви, кормя желтушного с белыми точками на носу малыша в клинике, перечитывала я старенькое твое письмо, полученное под капельницами, - о том, как ты любишь меня, и что снял нам квартиру. В то время, когда я последним усилием воли билась за сына... Знаешь ли ты, чего стоило выдюжить перед этим соблазном, несмотря ни на что! Мы оба едва не кончились персонажами Достоевского, настоящие страсти готовы были снести все на своем и нашем пути. А я написала тебе правду. Второе письмо мусолила я в роддоме, - что ты любишь, и будешь проездом, всего-то неделю. И тогда я, восемь месяцев отвалявшаяся на сохранении едва ли не в кандалах, кинулась родить досрочно, экстерном, по-русски, - да простит меня выросший сын. Я передвигала пудовые больничные койки, обтянутые металлической сеткой; таскала цинковые ведра с водой на последний этаж, скакала по лестнице, обхватив живот, а сын прыгал внутри, будто мячик. - Проклиная тебя, единственный Гиви.
       Так судьба подшутила над нами, и последующие месяцы ты стирал ползунки. А любви уже не было! Страсти по Классике кончились, но и тогда мне еще даже не снилось, как опасны слабые люди. Зависть, ревность и трусость, своя рубашка и злоба, - порождение слабости. А я корчилась на скале над рыжей карельской рекой, пытаясь остаться не втянутой в радужные водовороты. У самого берега в заводи передвигались раки, загипнотизированно вращая клешнями; мчались ветки и листья берез, иногда течением уносило острые камни, и только в пенных барашках не отражалось небо. Наш с тобой, Гиви, приемный сын сначала ползал, потом смеялся, конструировал макеты "Титаника", боингов, обнимал девушек, а теперь пора ему в армию, но это уже Сегодня.
       Мы никогда о тебе даже не вспоминаем.
      
       ГЛАВА 7.
       - Бабушка, если я напрягусь из последних сил, то могу настроиться на твою волну, - это как камертон, - и быть рядом. Помнишь, мы играли в четыре руки, и треугольный маятник с металлической палочкой блестел на рояле?.. Тебе неприкаянно Там, до сорока дней, но если ты меня все-таки слышишь, лучше я расскажу тебе о Палестинах. Ты ведь судишь по глянцевым снимкам и многоступенчатым бусам, которые я тебе присылала. Чтобы не обманули в лавке, я поджигала камешек, иногда он горел и дымил, как пластмасса. А натуральные камни - тяжелые, бирюза густая, как южное небо, речной жемчуг - мелкий, а еще у тебя был крупный шуршащий, на ниточке, и гранаты светлей, чем наши, российские. Дешевле бусинки в Вифлееме - там, где пылится серый верблюд с залысинами, такой сонный, что даже не переминается с ноги на ногу. Взгромоздятся туристы к нему на шею - арабы не позволят спустить на землю, еще не выклянчив доллары. Он поднимается и складывается в два приема, как раскладушка; но я никогда не видела, чтобы верблюды и ламы плевались. Еще тут зреют мелкие ящерицы - прыскают из-под ног или греются неподвижно на камне. Бывают яркие; вараны - крупнее, цветом в жабу. Они маскируются под ствол пихты, местной гигантской сосны. Иголка - размером с кисть детской руки. А стиль Израиля - запах помойки и дохлой кошки, перемешанный с розмарином. Но не только нищие, - энтузиасты роются в темно-зеленых баках, извлекая на поверхность объедки. Дети Плюшкины.
       Как не знать, что самолеты в мире норовят падать стайками? Израненные эвкалипты свысока смотрят на глупость людскую всепрощающим взором. - Истерзанная земля, по которой бегают синие с голубой каемкой вагончики, и ночью рыдают. В них толпятся крикливые дети, присосавшиеся к бутылочкам, и такие же, старомодные, взрослые. Острия храмов проносятся за окном вздетыми шприцами. Фонтанные львы, которых вечно тошнит прозрачной кристальной струей, кружат рядом с древним вокзалом. Поезда дымили отсюда в Санкт-Петербург, а теперь ресторанные окна полощат музыку и скандируют день рождения Мириам... Попытайся представить камни, из которых Иерусалим наш сложен. Если розовый - совсем еще свежий. А бывает серый и бурый, в зависимости от возраста дома. Говорят, он впитывает дневной свет и переливается даже ночью, как перламутр; оттого у туристов наступает колдовская болезнь - иерусалимский синдром. Непременно весной кто-нибудь въезжает в город на белой ослице, чаще - толстый жующий американец в слюне и резине.
       А мое поколение в России просто не знало, что Иисус был евреем, что не мог покинуть пределы города в Пасху дальше Гефсиманского сада... Лучше валяться в желтом доме в Тальбии или на Черной речке, чем таскать на себе пошлые двухметровые кресты для экскурсантов, захлебываясь в истерике и обтирая подолы о булыжники узкой, неприлично праздничной Виа Долорозы. Это не связано с верой, как религия - с церковью. В добрые времена ты потчевала деликатесами бородатого настоятеля - Преображенского, что ли, собора, секретаря партийной организации церкви, гэбэшника и коммуниста. Семь лет он стучал из Иерусалима на всех нас сразу (- умница, покупал у папы машины, превращал их в алмазы). Любопытно, молился ли он и предвидел политику новорусских министров по уничтожению расы - своей, не, скажем, фашистской, - до чего не додумался гитлер?
       А в Нью-Йорке я месяц ютилась в молельном притоне баптистов, семейном борделе, днем - рынке. Дочка папиной тогдашней подружки пересылала вещи, предназначенные для прихожан, к нам в Питер, пока не открыла свой магазин в разгар перестройки. Новый НЭП, старый закон спирали! Священник-баптист зажимал меня на скрипучих ступеньках ковровой дорожки на свой агликанский манер, и только шаги его тощей благоверной лошадки спасали меня от беспамятства и скудной суровой молитвы. - Великая школа продажи.
       А в Израиле я почти подружилась с раввином - бухарским евреем, ухажером подружки, ты ее помнишь по Питеру. Перед рождением одиннадцатого ребенка он горячо молился в моем аспирантском домишке, раскачиваясь и едва успевая повесить полосатый ватный халат на крюк. Зато его меховая шапка обычно плавала в луже спиртного. Я покупала счастливой паре одноразовую кошерную посуду, из которой они ели, вестимо, свиную колбаску, не запивая истинно молоком. - У меня было только сухое в коричневой склянке. Да я и сама машинально брезгую мясом ребенка в молоке его матери; свинина здесь дорогая, с отвычки через полгода от нее просто тошнит. - Организм не принимает, заметили дети... Твердили нам и о том, что в Израиле легче стать антисемиткой; я этой нелепице не ухмылялась. Цинизм приобретался шажками, пока наконец не проявилась перед нашими обезумевшими от взрывов глазами лазерная картинка в небе, несущая мир: Магомет, Иисус, а с ними и Будда обнимают Бога-Отца. Почему не набросать эту икону для воинственного народа, обремененного ядовитыми стрелами? - Шаг влево, шаг вправо - предупреждаю, буду стрелять.
       Но ты, мне кажется, хотела спросить о другом? О первой любви?.. Когда мамин отец, хирург, на Финской войне стал наркоманом, он выписывал себе рецепты и посылал маленькую маму в аптеку за морфием, кокаином, опиумом для интеллигенции, - что там еще? - Десятилетней обезьянкой она выпивала часть пузырька на лестнице, чтобы папе меньше досталось. - А мой Гиви был и есть алкоголик. Он отправлял меня за бутылкой, от вида которой нас обоих тошнило. Я откупоривала ее за дверью, разбитой колотыми орехами, и отхлебывала половину по той же причине. Что теперь вспоминать... Мы, к счастью, расстались. Жизнь непоправимо сломалась.
       Я продолжала заниматься второй древнейшей профессией, пока не встретила принца, оформлявшего нашу газету. Красавец Эдичка - знаток и ценитель женщин, - твои кошачьи масляные глаза неотразимы! Нагуталиненные лощеные усы, бесцветный маникюр, доведенный до блеска, обожание собственной вполне упитанной персоны! Женщины стелились перед тобой и принимались мяукать. Впрочем, для меня соперничества не существовало, - свежесть и элегантность были естественны, не ценимы. Я же еще не знала, какое это оружие!
       Ох, Эдвард, я, как Золушка, попала в дом твоих родителей-миллионеров. - Фашиствующего отца (когда начал сдавать, отпилил себе хлеборезкой три пальца) - и матери, забитой домохозяйки. Лазурное сияние лилось на меня и сквозь щели загородного особняка в поселке художников. Отчего и в природе, и в женщинах тебя так волновала нежность? Завязь листвы на березах, всегда весной голубой, розовой и салатной, клейкие почки, гибкие тонкие ветви, ажурные кроны, кружевные, в сеточку, облака, как колготки; наполовину слизанная поцелуями оранжевая моя помада; рюшечки да оборки. Позже в Германии видела я с изумлением, как ради лотерейного миллиона валялись в луже, ели люди-не люди копошащихся в вазе червей, скакали в бурый огонь, унижались публично, и строй возносил эту тягу к деньгам - героизмом.
       Я окончательно утонула в теперь уже общем творчестве. Прежде чем протереть керосином кисти, ты откидывал коленом этюдник и небрежно отирал краску о ствол ближайшей осины, и потом долгие годы, приезжая на пепелище, я вбирала эти следы вселенской чумы - масляные, как твои глаза, разноцветные шлепки на ветвях. Ты менял воротнички и машины, но оставался в моих объятьях холеным ленивым владыкой, снисходительно целующим мои пальцы. Так женщины перебирают надоевшие украшения... Подарков мне не дарили. А помнишь, как ты смутился, когда я обнаружила место, где вы хранили деньги?
       - Теперь это даже смешно. Ты кокетничала и искала зеркало, распахнула дверцу стенного шкафа. Там висел на крючке мешок из-под школьной обуви. Я ни разу в него не заглядывал, просто совал руку - а вынимал купюры.
       - По тем временам - небывало! Я попала в тот мир, где главными значились Деньги (скажем, как в Нидерландах, - раздельный брачный контракт). После, во время реформы, русские - рассыпались в пух и прах. Глупо коллекционировать картины в тяжелых рамах, множить римские библиотеки, возводить готические замки: каждый раз во время революций и войн мы - в лучшем случае остаемся, а наносное становится пылью. Меня история - учит... Твои родители иногда брали на дачу моего годовалого сына. Экономили на себе, жили всегда по-спартански. Одежда не менялась годами, но дом был добротным, пища - домашней. Пироги с черникой и вишней, паровые котлетки, диета. Мать обреченно платила за пожизненное благополучие. Точно такой они собирались видеть невестку - милую охрипшую птичку в позолоченной клетке, - и не ведала я, что в другой эпохе, на чужой земле начну продаваться.
       Все время мы проводили с тобой в постели, хотя о настоящем губительном сексе не имели понятия еще ближайшие двадцать лет, - или в машине, в прозрачном лесу на траве. Путешествовали то в напоенную копеечными омарами Прибалтику, то в дразнящую еловыми шишками Карелию, и кажется, я забеременела. Ты меня ни от кого не прятал, возился с сынишкой, и я не могла поверить - откуда счастье? Как-то яблочном августе, пахнущем парным молоком, я вернулась из газетной командировки на день раньше. К вечеру меня подвезли на Волге к твоей парадной, и я села ждать на деревянной скамейке. Уже смеркалось, когда ты появился возле подъезда в стиляжной кожаной куртке, вареных джинсах и, галантно пропуская вперед свою даму, скрылся в парадняке. Звук для меня исчез, меня тут же вывернуло возле скамьи от пошлости, лжи и обыденности ситуации. Поймала такси. Водитель накачал меня валерьянкой из пузырька, завалявшегося в бардачке его Волги. А когда я открывала дверь своей квартиры, одна из твоих картин, подаренных мне, сорвалась с гвоздя и, грохнув о столешницу углом старинной рамы, треснула. Квадрат разлетелся на части, что было, впрочем, совсем уже символично.
       Я позвонила тебе, предполагая, как ты понимаешь, серебряным голосом, - не помышляя о нем, - расстаться. С дачи примчались расторопные твои родители, и я до сих пор верю по-детски в ту несусветную версию, будто кузина, москвичка, дрожала перед тонкохвостыми оскаленными крысами в мастерской, и ты предложил ей по родственному ночевку с комфортом - дома. Человек с радостью цепляется за соломинку. Зато отчетливо помню, что когда я рыдала, прижав в мокрых ползунках сына, ласковый несмышленыш заскулил, разделив мое горе, и мне наконец перед ним стало стыдно... Твой интеллигентный бандит-отец приволок тебя за рукав делать мне Предложение. В то время я работала в престижной гостинице для скучающих и любопытствующих иностранцев. Кроме квартальных и премиальных, потрошила зарплату в валюте и занималась рекламой. Сотрудникам полагались подачки - напластованный салатик из свежих огурцов даже зимой, выпечка (вот словечко!), присыпанная сахарной пудрой, антрекоты на вынос. У нас были свои парикмахеры и дешевые косметички. Начальница заставляла краситься даже меня, причем рекомендовалось слоями наносить на лицо штукатурку визжащих тонов. Мы умудрялись бесплатно звонить по междугородней за счет накрутки туристам, делалось это за шторами ночью; а в закрытую кадровую продажу могли выбросить импортный шампунь или фигурное, вызывающее вялую аллергию мыло. Еще недавно, до службы в гостинице, я терла свои волнистые волосы ядовитым бруском хозяйственного мыла цвета кошачьих глаз, таким тяжелым, что постоянно выскальзывал из мокрых рук. Брежнев намедни отбыл в прекрасный мир (всегда мурашки бегут, что генсека случайно уронят с лафета в сырую землю), а нас парализовало у телевизоров, - затаив дыхание, не верили Смерти. Кому не жаль маразмирующего старца? Вот и теперь в голову не приходило поднять стыдливые наши ресницы. Особенно мне, наивной матери-одиночке, так травмированной перспективой не выйти за муж. Это теперь я знаю, не страшен черт и с двадцатью ртами...
       Впрочем, красота доставляла одни неудобства: блондинкам скользко во все времена. Вечно пьяному кэгэбэшному директору гостиницы полагалось улыбчиво кланяться, а в итоге его ублажить, если не наскрести приличную случаю взятку. Так или иначе мы все были в службе приема по блату. Бесперебойно работала система кругового стукачества. Нас вынуждали брать взятки, чтобы мы походя не донесли на начальство. Для поддержания тонуса существовала обязательная зарядка для коллектива, - под бодрое "раз, два, три" заставляли махать ногами. (У беременной коллежки, изо всех сил старающейся скрыть осложнение, так как грезила повышением, - случился выкидыш при исполнении, - вечно готовы!).
       К иностранцам, пьяным финникам, курсирующим по России в поисках дешевого спирта, "скорая помощь" не приезжала позже чем через пять минут. Пожилые белотелые финны традиционно давились вставными челюстями. Инкубаторски голые, они одинаково стояли на карачках, раскачиваясь всем телом, будто хасиды в молитве, и хрипели что-то невнятное, что мне вменялось по совместительству переводить с английского на матерный русский язык. Впрочем, и по-фински я уже знала не только детское "раверапорухумийок", искаженное "подайтежевачки", - зазубренная фраза для Икарусов, проносящихся вдоль тростникового в малиновом шиповнике Финского залива. Детей в гостиницу не пускали, портье брали не иначе как борзыми щенками и твердо стояли на страже, оживляясь лишь к ночи, когда наступало время валютных проституток, на самом деле профессионалок по линии КГБ. Длинноногие подсадные утки заранее занимали места в прокуренном зале. Они знали, кого охмурять и о чем расспрашивать. Если у туристов пропадали документы и деньги прямо из ресторана, администраторы записывали в журнал для видимости, но никто не искал пропажу, так как у каждого в гостинице - своя с л у ж б а.
       Если комнатку в сауне бронировал сотрудник консульства, особенно шведского, - смежный кабинет другим не сдавали. Там крутились гэбэшники, а перерывах все плескались в общем бассейне. Мыли этот миниатюрный аквариум не чаще раза в неделю, все кожные заболевания шли оттуда.
       Но при желании и мы могли обмануть наших надсмотрщиков. Как-то я заменяла администратора, ко мне волоком притащили подружку мою Валю, упиравшуюся и застигнутую номере с теплым (в смысле отзывчивым) финником. Паспорт уже отобрали, мне полагалось передать его дальше, в спецслужбу. Документы я незаметно вернула, рискуя, естественно, должностью, а через полгода небывало страшная Валечка вышла за этого финника, родила двух принцесс, и живут они себе на финском щелкающем языке красиво и счастливо. Настоящие же валютные куртизанки - восемнадцатилетние девчонки, профессиональные партизанки - не расколются ни на каком подвохе, блюдут свои связи, на вызов идут по цепочке, способны открыть шпионскую школу. Насмотревшись за смену, шестнадцать часов или сутки на авантюрный роман и детектив в действии, я, шатаясь, доползала до вожделенной раскладушки в гостиничном номере, забываясь в многоязыком бреду. И вот в этой-то самой гостинице мы с Эдичкой решили сыграть себе свадьбу. Еще пару месяцев после официоза, скатертей, залитых цыганским вином и цветами, все ползло хорошо. Потом горожан подкосила эпидемия гонконгского гриппа (но не столь смертоносного, как, скажем, в Европе). Наглотавшись бесполезных таблеток, мы лежали в обнимку в постели, когда ты мечтательно спросил:
       - Скажи, детка, грудные малыши тоже умирают от гриппа?
       - Да. Правда, материнское молоко предохраняет.
       - А жалко...
       Это было равносильно тому, чтобы пожелать гибели моему сыну - золотому пушистому неженке.. Меня не в чем упрекнуть, Эдичка. Я - чистюля, завидная хозяйка и кулинарка проворней твоей мамы - вечной служанки. Пироги мои с вишней и персиком переваливаются через стол... Когда мой ребенок научился ходить и пытался обнять твое каменное колено, ты отбрасывал его носком туфли, так что он летел в сторону на два метра. Тяжелее всего я переносила детскую обиду - горе от непонимания происходящего. Полная талия смущала и выдавала меня в день свадьбы. Теперь же я мыла пол, ползая на коленях, а ты ревновал меня к неубитому и нерожденному детям. Постоянная нагрузка и нервотрепка привели к тому, что второе сердечко перестало прослушиваться. Нам сказали - все уже кончено, ты рыдал и молился, и клялся мне, что если ошибка врачей - все будет иначе. Дочка всего-то - перевернулась спинкой! - и уже через день ты понукал мной и сыном, а я клянчила медный с прозеленью пятак на автобус у твоего ироничного папы-миллионера.
       Ты не читал даже детективов, и все оттягивал работу над рисунком. Ты все успевал, поэтому вечно ленился. Мы ни разу не были ни в Дворянском собрании, ни в театре, где напрасно ждали нас херувимы над пыльным занавесом. Мне вот-вот предстояло родить, а ты твердил о путевке на Дачу художников возле Торжка, изумрудное место на Мсте между плотиной с заводью и бурным течением. В нашем доме все подчинялось не заработку, но поспешному искусству, - твоим картинам, которые так возносили, и которыми я закрывала дырки на стенах от прежних гвоздей, потому что у тебя не было времени, а у меня сил закончить ремонт. Во время твоего трусливого бегства, милый мой Эдичка, распахнула глаза дочь, которую ты успел возненавидеть еще до рождения. Детей требовал ты поместить интернат, меня принуждал бросить работу, - принадлежать только тебе. Плакали зарплата в валюте, подачки начальства; карамельные американские слюни - наив на грани - дебильной! От нестабильности начались у меня слуховые галлюцинации. В соседней комнате неведомые существа передвигали кровати, мимо пробегали сначала мыши, потом кошки, собаки, которых я фиксировала боковым зрением, а после - чудовища, мохнатые - и по притолоку. Я к ним привыкла, больше не вздрагивала. Я не слыхала, что есть депрессия роженицы, и верила - только со мной происходит. От усталости и одиночества не рассчитала однажды возможностей сына и протащила его по улице волоком за рукав комбинезона, плечико хрустнуло, врачи диагностировали перелом, - почти перестала справляться. И пока ты, - я молилась, - писал маслом шедевры на выездной даче, не оставалось мне ничего другого, как повесить объявление на водосточной трубе - "Требуется няня".
       Домработница пришла с пегой верзилой-догиней, так что я сначала решила, будто и это - галлюцинация, но призрак отпечатался грязной пятерней на полу, а усатая няня оказалась всего лишь содержательницей притона и была к тому времени в розыске, а потому не могла засветиться. Крашеная няня стояла перед дилеммой. Сама она с этих пор не вызывала нежных чувств у сильного пола, но дочка ее подросла и пока не догадывалась, каким образом дома намазывалось масло на хлеб. Теперь уже денег за выглаженные пеленки совсем не хватало. Няня по инерции агитировала меня подмигнуть юному летчику или курсанту, фланировавшим возле ближайшего института...
       Между делом усердная Арина Родионовна учила меня колдовству, - как приворожить мужа и умыкнуть его у любовницы, пользуясь аминозином и умеренно подсыпая в кашу то веселящие, а то сонные средства. Она вещала об обручальном кольце - старинном контрацептиве, о чесноке, возвращающем женщине девственность (насколько возможно), и привычно склоняла меня к уголовщине, позабыв о младенце. Думаю, впоследствии из нее получился отменный "астролог". Я рассчиталась за месяц вперед, чтоб из дома наш бэбиситэр исчез пораньше на две недели. Мы и сами потихоньку начали голодать. Я, давясь и глотая слюну, дожевывала болотный хлеб со вкусом пенициллина.
       Но ты, Эдичка, давно не слушаешь меня! Тебе все это так пресно; ты еще вернулся ненадолго, чтоб вынести из дома завернутые в пожелтевшую газету облигации, спрятанные на антресолях, хрусткие наши купюры, светившийся ночью огненным глазом магнитофон и мои не самые модные тряпки. Сглотнув, я уверенно подала на развод, снова по телефону. Родители забрали галдящих детей на выходные, я осталась в пустой, глухо и предостерегающе тикающей квартире, и тогда наступило то сладкое стремительное чувство, когда не думаешь, каким именно образом уйти из жизни, и неведомая раньше сила подхватывает тебя и торопит, - лишь бы не жить. Я и прежде не считала самоубийство слабостью. Машины, чтобы вылететь на встречную полосу под колеса бетонной мешалки, у меня не было, но крюк от люстры казался вполне подходящ, мыло пока оставалось, и я бы, наверное, прибегла к метровому тросу из перекрученной черной проволоки в мазуте, да совсем неожиданно, словно почуяв кожей опасность, родители вернули детей. А еще через неделю мы с сыном летели в Чехословакию - звенящую лужайку с узенькой памятью против советских, - в командировку.
       В аграрной и плоской для русского человека Словакии меня встречала подружка по переписке, бывшая вожатая с трепещущими косичками и в синем с розовым пионерских галстуках. За месяц на карманной Шкоде, обгоняя Пылесосы (как дразнили там Запорожцы), пересекая туманные пастбища с фонтанами поливалок, мы исколесили Чехию и Словакию, воруя в сумерках салатные початки кукурицы, кудахтающие на местном наречии. Пестициды сполна были слизаны нами с придорожных зеленых слив, останавливаться все чаще приходилось теперь уже по детской нетерпеливой надобности. Зато истинным наслаждением стало для нас питание и сами истекающие слюною слова - несуществующие Завтрак, Обед и Ужин. Я стреляла глазами по асфальту в поисках упавшей ириски. Однажды мне повезло обнаружить крупную шоколадку и несколько раз - разноцветные медяки. На питание сыну не было ни гроша: десять картонных коробок мы сразу набили игрушками - ломкими грузовичками, цветными химическими конструкторами, вырезными книгами, а в одиннадцатую не поместился громадный розовый медведь по имени Друг, Амико, и высовывал то уши, то кожаные толстые пятки. Его окрестили Амишкой. Ребенок умещался у него на коленях, что было для сына декорацией, но спасением, в то время как я становилась все более неуправляема, вдалбливая таблицу умножения, скрипящую моей гуманитарной пустой голове, и принуждая трехлетку к русско-английскому чтению, хотя, надо отдать ему должное, он с двух лет разбирал двусложные слова, а позже, к пяти, осилил детскую классику. Сегодня мне страшно спросить, но думаю, готическая ландшафтная Чехословакия ассоциируется у него с тропическим голодом - и маминой слезною злобой.
       Когда мы приземлились и почистили драные, ветром тертые перышки, ты сказал мне, Эдичка, что решил вернуться, но просишь неделю подумать. Вместо бурых медведей в моих зрачках снова запрыгали незаметные грустные мыши, что было терпимо. Я перешила выходное (свадебное) платье, сочинила прическу-куколку - взрослившую, но очень мне шла, и мы условились встретиться у обшарпанной твоей парадной, где когда-то меня выворачивало возле скамейки. История имеет тенденцию повторяться, пускай по спирали. Новый виток каждый раз меня изумляет - и ничему не учит.
       Я примчалась за полчаса до точного времени и смотрела, как ты, посмеиваясь, шел из дому в сопровождении сияющей спутницы. На следующий день она ответила мне по телефону, что - кто же тебе? - жена. На размышление были сутки... С того момента, как вас увезла твоя сверкающая под сумеречным питерским небом Нива, а меня грязный разбитый автобус, инстинктивно я искала на резиновом полу в семечках - ржавый гвоздь. Впервые в жизни я бы выцарапала глаза, - но не тебе, Эдичка, твои ресничные кошачьи соцветия, потому что незрячим я любила бы тебя еще больше. Сколько раз ты приползал потом на волосатых квадратных коленях, рыдая и клянясь, что моя спартанская фигура дороже тебе официального теперь уже бюста и зрелого законопослушного зада. Вот и сейчас, Эдвард, - хочешь, я спрошу тебя, как же ты меня любишь?
       - Я не научился ни минуты жить в одиночестве. Возьми ты меня в Израиль! Обещай, что мы будем муж и жена - и я завтра же откуплюсь от всего святого семейства. Поклянись, что не бросишь меня одного заграницей.
       - Эдичка, прости, ты любим твоей дочкой. Но тебя же не существует.
      
       ГЛАВА 8.
       - Бабушка, как рассудительно ты в сорок лет составила завещание, - будто уходишь, - и последующие полвека мы берегли тебя всем семейством! Наверное, я от тебя тогда скрыла, что Сашок упал с карусели на полном ходу и проломил свой ласковый заячий череп. Звук от падения на мятый асфальт был такой, будто треснул арбуз, - мне долго потом мерещилась эта картина. И конечно же, я ничего не рассказывала тебе о Голоде. Тот же Сашка принес мне корочку в нагрудном кармашке - подарок из детского сада. А я унижалась тайком перед нянечкой за половинку шампуня - обменять на сырое яйцо ребятам на завтрак. Я вцеплялась в любую работу на дом, печатала на машинке стихи графоманки девяноста трех лет, но она все бодрей шлепала ко мне на шестой этаж и расплачивалась почему-то грецкими орехами вместо сухих денег. Романтическая поэтесса шамкала - Как жаль, мой четвертый муж умер только пять лет назад, а не двадцать!.. Кроме сумасшедших старух, меня окружали известные теперь, даже великие люди - комедиограф, поэт, живописец, но у всех были семьи, и времени хронически не хватало.
       Саше полтора месяца опасно было вертеть головой, и я стукала на машинке, подложив под нее перьевую подушку, чтоб заглушить грохот, между его кроваткой и пеленальным столиком дочки. Отливалась размеренная ранняя осень, листья пахли прелью и залетали в окна, как слабое напоминание о том, что существует иная жизнь. По ночам мне снился Большой зал филармонии, кружевная и строгая Элисо Вирсаладзе, вишневые бархатные портьеры, ослепительное Собрание, где мои прабабушки-фрейлины снисходили до балов, слегка задыхаясь в корсетах и от того покашливая, прикрывая лайковой перчаткой неприлично пухлые губки. "Фру-фру" - соприкасалась тафта с крахмалом, шуршали нижние юбки. Я кружилась в кринолине, а за мраморной блестящей колонной, не мигая, сглатывал затаенные признания юный гусар в шитом золотом стоячем воротничке; дуэлянт и насмешник, стряхивавший небрежно табак на раззолоченные же петли; наездник и мот. А я едва начала выезжать на балы, все оглядывали меня благосклонно, но у смолянки княжны Анны Петровны вспыхивали глаза недобрым, и она отворачивалась надменно...
       К нам прислали из поликлиники по месту жительства психиатра Якова Львовича. Он был черен как смоль, усат, бородой окладист и безумно талантлив, а пышное его оперенье струилось табаком и зрелостью. Бабье лето сменилось тем временем жалкой завьюженной осенью, а батареи испокон веков затапливались тридцатого сентября. В октябре мы еще кое-как жили, греясь у открытой духовки, а четвертого ноября по обыкновению выпадал первый, освещающий все, всепрощающий снег. Поначалу это так радовало, город преображался, прятал грязные подтеки в кривые канавки, и асфальт вскоре затягивался тонкой корочкой льда, из-под которой просвечивали не успевшие покраснеть кленовые листья. Свинцовое небо забывало о том, что оно может лучиться, как раз до конца бурой невской весны. В январе снега совсем, как правило, не было, зато отмораживало пальцы в намокших варежках. А в феврале так кружило и вьюжило за прошедшую зиму, что я, развозя поправляющегося сына в детский садик, а неокрепшую дочку в ясли темным утром на санках, следила только за тем, как бы не опрокинуть детей, переваливая из сугроба сугроб, и не поцарапать полозьями. Зайчата были мокры насквозь, ветер задувал за пазуху, но дети были закутаны крест-накрест платками. От недоедания и болезни их бледные лица горели неестественным морозным румянцем, кулачки намертво сжимали двойные варежки и друг друга обьятьях, чтоб не свалиться.
       Наступила весна, Яков Львович сделал мне предложение. Он рассчитывал оставить дружную еврейскую семью, жену и двух дочек, ровесниц моих детей, и вместе с нами уплыть в Израиль. Ответа я не давала. Но никто никогда не дарил мне таких искусных букетов, вкалывая - во имя - по-черному. Никто не был столь начитан, не чувствовал тонко Рахманинова, - и я не успела предупредить себя, так увлеклась.
       В августе мне предложили писать о погранзаставах на марширующей Ладоге. В электричку мы сели вместе. Северный солдатик на катере маникюрными ножницами подрезал крайние деления с куцего портновского сантиметра, - считал сутки до дембеля. Он рассказывал нам анекдоты, а на ночь высадил на как бы необитаемом острове на виду у покосившейся вышки с полевым биноклем и дежурившим красноармейцем, чем грустно нас радовал. Всю ночь Яков у потрескивающего муравьиного костра строил планы на общее наше воздушное будущее, а на рассвете галантно преподнес мне разросшийся куст белого с розовым шиповника. - Самый роскошный, живой букет. Яков недаром был психиатром... Он любил меня как-то и, сознавая, что слаб, приклеил намертво маску (помнишь Венецию?).
       Он перевез ко мне два чемодана одноразовых шприцев, в одном из которых мы обнаружили консервированного червячка, и цветастых рубашек, и я снова, с оглядкой и нехотя, поверила в то, что случается семейная жизнь. Дети мои шутили! Домашний доктор фыркал под душем, крепко зажмуриваясь и подняв голову под веселой дразнящей струей. В дом зачастили друзья и двусмысленные подруги. Одна из них - Елочка, Елка - почти что оформила документы Израиль (в Америке ни у кого из наших не было пап и мам). Мы наперегонки развешивали в уборной плакаты с черными иероглифами, крутили головой справа налево и честно зубрили иврит.
       В дымчатом феврале прокатилась - тач-тач - первая предупредительная волна погромов, фашиствующие активисты общества "Память" поджидали евреев сразу у двух выходов из метро на Финляндском вокзале. Хмурым вечером Яков вернулся домой, покачиваясь и прижимая ко лбу носовой платок, выпачканный в крови. На работу пошел с сотрясением мозга. Елка перебегала улицу с оглядкой, но была она невестой длинного парня с пепельными волосами и тихим голосом, физика, а последнее время все больше философа и въедливого историка - Кирилла. Хмурился он только от высоты, поэтому мы вместо него забирались на облупившийся подоконник и на цыпочках открывали форточку в снегопад из душной квартиры. Всем было ясно: Елка, сумасбродная Кармен, тряхнув кудрями, отчалит на естественную родину с сыном от первого брака, бросив Кирилла на севере, скорей всего, подыхать. Приличия соблюдались: Кирилл неизменно ей предан, а по ночам горстями заглатывает транквилизаторы, пьет коричневый коньяк и позванивает мне под подушкой. Говорили мы о шурщащей на шестом моем этаже плинтусной крысе, которая вгоняла меня, как княжну Тараканову, в стену. Мы гадали о Елке и Якове, горькая отъездная причина к этому не заставила себя ждать. На Яшу нажали близкие, - сплотились и мертвой хваткой сдавили две пары родителей, жена, старше его на пять лет; скулящие тусклые дочки. Я застала Яшу с обоими собранными обшарпанными чемоданами, ползла за ним по коридору, целуя грязные туфли, вцепляясь в паркет, обхватывая щиколотки, и помню, что новые брюки его затрещали, будто в порыве страсти я старалась его раздеть.
       Прости, бабушка, мне понятно, ты не можешь себе представить такого позора. Ты наказала мне никому не навязываться. Но так приучил меня к себе гипнотизер и мой бог со стажем! В разных городах мы уславливались о свидании, - перед сном я чувствовала, слышала, что он мне шепчет, как щекочет усами. После Яша гадал, как я была одета или раздета, а провожая на поезд, клялся, что, случись авария, поднимет меня вот так, на ладонях и вынесет из перламутрового огня! Он заставлял меня верить, что мысли - читает, и я не смела предосудительно подумать ни о нем, ни о светлом будущем. Елку меж тем проводили, Кирилл с вокзала приткнулся ко мне. Я была слишком дергана, чтобы предвидеть, внешней близости никогда у нас не было. Я пыталась его спасти, уберечь от таблеток. Он все суше и мягче пил...
       Елка писала зареванные письма Офелии: собирает коробки противогазы, как на конвейере; старожилы играют под скадами в теннис, устав спускаться и падать в бомбоубежище; работодатель каждый день грозит Елку уволить, и единственной радостью до войны было в Тель-Авиве на улице Дизенгоф распить бутылку "Московской" с новоиспеченным приятелем-эмигрантом.
       Между тем мне предложили командировку в Нью-Йорк. Я оставалась в неком негласном отказе, ни на один запрос с исторической родины ответа и вызова не было. Гостевые не доходили ко мне дольше года. Ни в одну страну не выпускали с детьми, зато по всему миру выпихивали одиночкой. К тому времени в Америке выходили мои пухлые в лощеном конверте книжки, меня приняли в Союз журналистов и даже в Пен-клуб, но ты, бабушка, ходячая энциклопедия, человек потрясающей эрудиции, до последнего дня не снизошла ни до одной написанной мной странички. Все это в прошлом...
       И вот лечу я в Америку, из поднебесья гляжу - там, где кончается океан и сужаются небоскребы - бредет золотистая осень, куда как сказочней, чем в России. А я-то привыкла, что березы и червоный багрянец - привилегия разболотистого отечества, и белки водятся в русских сказках, а не в американских богатых скучающих пригородах, взвиваясь на протянутые ладони в ожиданьи пиканти.
       Я прогуливалась возле дома хозяина-миллионера, возвращаясь к одной и той же сосне, под которой в луже после недавнего дождичка валялся первый в моей жизни порножурнал. Поднять его я стеснялась, сапожками передвигала страницы. В тот же полдень меня саму с полной выкладкой фотографировали друзья-диссиденты на ступеньках здания Суда, на случай, если посадят по возвращению в Россию в самый разгар перестройки, и моих детей приведется уже спасать из детских домов.
       А в роскошном особняке четыре ночи я тайком пробиралась на кухню и парализованно обозревала дармовые распахнутые морозилки, где на понятном английском были написаны неведомые заклинания: какие деликатесы, да как над ними колдуют. Только утром, за столом мы раскланивались с моими баптистами. Перед завтраком они молились, взявшись за руки, напряженно дырявя друг друга энергией. Наперебой уговаривали меня поесть, пока я не разрыдалась над спелым бананом, жестикулируя: у меня дома не только голодные дети, но сегодня, воскресным прозрачным утром, гордые ленинградцы выстраиваются в бескрайние очереди возле блокадных булочных, потому что хлеб - это единственное, что им доступно. Потом я лепетала об этом же в церкви, сердобольные прихожане несли на паперть долларовые бумажки, чтобы хоть как-то в их представлении помочь Ленинграду, а реально - российской таможне, родному ГБ.
       Я читала лекции в Колумбийском университете и открывала книжные магазины, еврейские литературные студии, курсы, но целью было - проникнуть в американский Сохнут, где меня обыскали, раздели, просветили в поисках бомбы, а правозащитник нес сзади плакаты с моей фамилией в рамке. Из Сохнута позвонили в Иерусалим, перебудили близорукого советника по культуре, приятеля моего, и молодую медичку-жену, сбежавшую вскоре в Россию. - Ностальгия - шарманка!.. Убедились, что - правда, вызовы перехватываются в дороге; предложили лететь в Израиль через полчаса из Нью-Йорка и даже бесплатно. Добавили робко, что по советским законам детей я могу не увидеть сроком лет до десяти, потому что считаюсь эмигрировавшей из России. Шаг вправо - побег.
       Мой страх детских домов был слишком велик и оправдан, и, отказавшись от легкого осуществления цели последних лет, я отправилась на экскурсию на Сорок вторую улицу завершить серию статей, - а попросту - в знаменитый публичный дом. Переходы были зеркальны, в переливавшихся колотых фонарях. На первом этаже размещались кабинки с экранами. Опускайте центы, смотрите кусочек. видика. Выше по широкому проходу фланировали двухметровые мулатки или метисы с женской грудью и скомканным членом на перевязи. С высоты своего роста завлекали вас баритональным "Бэ-би". Если вам удавалось скользнуть в пространство, там ожидало подобие раздевалок, возле которых стояли типичные русские девушки в кружевном атласном белье, - и там-то за стойкой мне немедленно предложили работу. Было смешно и отрадно, что в крайнем-то случае на улице я не останусь, не задержусь на панели, а достигну и третьего этажа, где раскинулся бордельный театр с веерными купюрами, стонами, услугами за особую плату. Впрочем, в России в начале перестройки общепризнанно не было секса, и мои впечатления тянули скорее на эротическое чтиво, привилегию главного редактора безграничных желтых газет.
       Нагруженная дармовыми сапожками-куртками, я вернулась в Россию, и, как восточный купец, "Тысячу и одну ночь" рассчитывала посвятить кормлению детей заморскими шоколадками, от которых разил кокосом и не захлопывался чемодан. К моему холодному ужасу, и в нищенствующей России не едят дети того, к чему еще не привыкли. Хлеба же и проросшей картошки дома совсем не осталось, пустой холодильник подвывал, как голодный желудок.
       Родня Якова продолжала шантаж. Звонили с угрозами, прорезали скулящей бритвой дермантин на входной двери, требовали отказаться от любимого мной человека, либо в виде альтернативы клялись вызвать к нему санитарную бригаду из сумасшедшего дома, объявить невменяемым. Все средства были испробованы, - сохранить бы видимость дружной советской семьи как ячейки строящегося государства Израиль. Яков с поникшей головой и обычной манерой бубнить с закрытыми глазами вещал из-под усов и очков о вечной любви - быть бы пущенным в приоткрытую дверь сломанной моей жизни, спекулировал, подобно святому семейству, тем, что у сына развивается аутизм, спровоцированный падением с карусели.
       Я растратила остатки нравственности ради детей и, кутаясь в подаренную мне голубую песцовую шубу, стуча зубами от голода и холода, простаивала на ступеньках бывшей-будущей Государственной Думы в ожидании свидания с милым: нужен был бог или врач. По ступеням порскали крысы, наводнившие сумрачный город; я вжималась в ледяные перила; а дома на жердочке в ванной сидели мои голые дети с закутанными в полиэтилен головами, обильно политыми керосином от вшей и нечисти, и кулачками терли зареванные глаза, крича от боли сдираемой кожи и умоляя Кирилла прекратить эту необходимую пытку. Розово- пятнистые, как-то вдруг повзрослевшие, потом валялись они на диване под пледом, отвлекаясь на мультики и длинные сказки Кирилла - непременно с добрым концом.
       В последний день войны в Персидском заливе Яков Львович с девятью членами своего неувядающего семейства приземлился в аэропорту Бен-Гурион в Лоде, где пальмы пронзают асфальт. Он взял с меня слово догнать его, как только закончится оформление документов. К тому времени я сдала все экзамены и преподавала в Ленинграде полуподпольный иврит. Ежедневно писала письма придуманному любимому. Ответы, естественно, не доходили, так же как вызовы. Обожал он меня заочно; я блюла партизанскую верность, не расставаясь с ним ни на минуту.
       Разразился первый веселый путч, больше смахивавший на революцию. Я расклеивала листовки и скандировала стихи по радио, а на крыше радиостанции стоял реальный, как заваленная мешками с песком дверь, пулемет. Журналисты спали по очереди через трое суток. В самую дружную всенародную ночь, в ожидании танков, когда бронетранспортеры уже двигались - по первым сообщениям - вдоль Невы, мы стояли в оцеплении на площади, взявшись за руки и надеясь на чудо. Машины мчались к Мариинскому, забитые бинтами и иодом, а на заднем сиденье легковушек умещалось до десяти настоящих Защитников Города.
       Мы с Кириллом сутки держались в первом ряду, а на третий день путча стало прозрачно ясно, что мы все - проиграли. - Король не умер.
      
       ГЛАВА 9.
       Гуськом продвигались на лыжах: Кирилл в шапке-ушанке, я в американских шмотках, детишки в благословенных баптистских куртках. Дочка моя, Дашенька, тыкала палкой в зрелый зернистый снежок. Мы только что отпробовали на правительственной Валдайской даче, куда добыли путевки, консервированных персиков - бокал за шестнадцать копеек, торт из ананасов с мороженым, - смахивая белые искры с темнозеленых елок острием палки, по лыжне продвигались на экскурсию к монастырю. На валдайском насте картинно покоились сани, а деревенские мудрые лошади жевали снег, отфыркиваясь и хрупая, и тягучая слюна моталась между желтыми гнилыми зубами. Старая лошадь всхрапывала, медлительно и лениво переминаясь с ноги на ногу и едва задирая стоптанное копыто, - продолжала унылую свою работу - делать вид, что внимаешь рыбацким байкам. Рыбаки попарно наклонялись над полыньей и вместо семечек грызли сухие снетки в ожиданьи живого улова. Мелкая, вывернутая на наших глазах рыбка остро пахла свежими огурцами. Рыбаки наливали себе в зеленую эмалированную кружку с черными ржавыми крапинами булькающую маслянистую самогонку, пили не чокаясь и заедали теперь уже только что выуженными мокрыми дрожащими хвостами цвета стального неба, на котором тучи стягивались в ожидании близкой метели.
       Даша стала капризничать, Сашка кривился, да и мне хотелось уткнуться разгоряченной щекою в сугроб за ближайшими желтыми камышами. Рыбаки приветствовали нас рукавицами, Кирилл подсадил Дашу на плечи и помогал Саше наладить соскользнувшие детские крепления, отцепить мелкие круглые льдинки, образовавшиеся на шароварах.
       Дома, напившись ароматного правительственного чая (Индийский - жирнее и гуще, Цейлонский со слониками на пошлой картинке - слабей), благословляя партийный паек, предоставленный моим самым добрым папой, дети спали, причмокивая, а мы листали подшивки толстых журналов. Потом я надевала почти античные украшения, модные белые колготки в сеточку, шерстяную юбку с чужого бедра, - любая одежда будет на мне сексуальной. Кирилл приободрялся и приосанивался, и мы шли на танцы. Покачиваясь в уверенных и нежных твоих объятиях, испытывая самое стойкое на свете блаженство, убеждала себя и тебя, что моя бутафорская верность Якову необходима троим, что совсем скоро я получу гостевой вызов и полечу на разведку в Израиль. Ты кивал и слушал меня внимательно, мягко и твердо придерживая за талию, прижимая к себе так сладко (что бульварный роман), целуя мои рассыпчатые русые кольца. Почти всегда мы в зале были одни. Партийные деятели предпочитали сауну, групповое гулянье, оркестр играл для нас, и ты в полутьме целовал мне пальцы и щеки, околдовывая вечной спокойной любовью и отрывая от пола. Так я кружилась в неведомом сне у тебя на руках.
       Потом наяву улетала я в командировки все ближе к Израилю, - табаком торговала в Варшаве на блошином рынке, продавала надтреснутые рюмки, солнечные калькуляторы, круглые бритвы, пряча на груди миллионы и проклиная себя за расчетливость, мысленно прикрываясь детьми. В моих огрубевших пальцах шелестели бумажки, и боковым зрением я следила не за мифическими осевыми собаками, а за польскими оголодавшими спекулянтами, мелькавшими вдоль трибун и норовившими увести с лотка - хоть бы спички. Я писала о дороговизне сливочного масла в Варшаве, об отсутствии там комаров, а для меня и музеев, о том, как в трамвае дергали за рукав, уламывая купить последнее. Сама я шествовала по улицам, гордо задрав голову, - и потому, что прятала слабость, и оттого, что все у меня было в крови, и все у меня уже было в кромешных тысячелетьях.
       В карманной Бельгии меня грели бесплатные церкви. Я вдыхала судорожно запах экранного кофе, который подавали не мне в маленьких чашечках с миниатюрной шоколадкой на блюдце. Я скучала возле обязательного атрибута Брюсселя - раскрашенного писающего мальчика, взиравшего с немым отвращением на туристов, тем более таких папарацци, как я.
       В Дрездене, как всегда, Цвингер был на ремонте. Это называлось частичной реставрацией. К моей мадонне и бледным ангелам, мерцавшим у нее за спиной, опять не пускали, зато можно было поехать в концлагерь, туристическую обязаловку, где лежало раскрошенное печенье, и воздушные шарики мотались из стороны в сторону, зацепившись за провода, наполовину сдутые и олицетворявшие чужое детство. Где мне было объяснить себе и читателям, как бескрайняя родина напоминает нескончаемый лагерь! Мы - начинали догадываться смутно и жутко.
       В Берлине в тридцатиградусную жару каблуки застревали в асфальте, оставляя серые на фиолетовом вмятины. Если просила я пить, получала спиртное в высоком бокале с тонкой трубочкой и пьяной вишней на донце. В Германии на моих любопытных глазах под рассыпчатый цветочный салют (хризантемы и розы) в сырой фарш добавляли взбитое сырое яйцо, соль, перец, измельченные малосольные огурцы, а надутая фрау облизывала столовую ложку и угощала - не нас - пышным деликатесом.
       Я привыкла никогда не хотеть есть, но глаза предательски вспыхивали при виде тарелки. Переезжая из столицы в столицу, надиктовывала материалы по телефону одновременно на радио и в газеты. В каждой гостинице, пытаясь приладить кипятильник, рассчитанный на двести двадцать, к иностранной розетке, раскладывая домашние сухари на легкие горсточки, я штамповала открытки в Израиль о безысходной верности, об отчаяньи, и раз в полгода мне передавали уклончивую записку.
       В Голландии я для разнообразия учила единственный иностранный язык, освоенный Петром Первым, - под тот же салют, но тюльпаны и львиный зев распускались из под-ног в тумане, а от грохота хрипли утки и пышные кони. Тихие гнилые каналы так напоминали задворки где-нибудь около василькового Никольского собора, возле дома старухи-процентщицы! Разноцветные яхты, катера, кораблики с улыбкой клялись, что ничего этого не сочинял Достоевский. Кружевные темно-зеленые уборные на улицах Амстердама напоминали маленькие дворцы возле Мариинского театра и Исаакиевского собора, а квартал Красных фонарей был более домашним и праздничным, чем Сорок вторая улица в шумном Нью-Йорке. Наркоманы деловито предлагали услуги, подкарауливая в школах детей; с крыш свешивались подозрительные крючья для втаскивания гарнитура или для того, чтобы сподручней повеситься... Гуси и лебеди свисали с эрмитажных картин, кролики гипнотизировали луну.
       На Хаюнде пересекали мы невидимую границу, на 180-ти подлетали к Парижу - что-то организовать и что-либо продать и вернуться с наживой; французы своей неприветливостью убивали сумеречный кружевной Париж - голое лобное место; мы живьем закапывали в пивную янтарную Сену себя, Русскую славу... - И каждый раз в Пулково Кирилл кружил меня на руках, дети щебетали, цепляясь за ноги, и мы, счастливые, возвращались домой с подарками, взятками и статьями.
       Наконец пришел вызов, я даже не помню, как его привезли. Яков Львович обещал меня встретить на странице обетованной. Я мешками складывала в углу на паркете тюбики помарина, бутыли шампуня и мыла, дефицитные лекарства и словари, - все, что было бы дорого на востоке. Кирилл паковал и перевязывал чемоданы скрученным скотчем. А в день вылета мне передали трогательную Яшину просьбу: если получится - верни в кассу билет...
       Это жутко - лететь к любимому и понимать, что не машут тебе цветами, не знаешь ты адреса, - только парочка телефонов случайных, - и неэтично проситься к Елке - подружке Кирилла.
       О, как привыкала к тебе я, Израиль! К чернильному небу и откушенному краю луны, когда моя кожа светилась, как иерусалимские камни. К невидимым мошкам, вызывающим беспамятство и лихорадку. К цветущей мелкими красными лепестками пустыне, к восточным мужчинам, хватающим меня за рукав, говорящим вслух то, что им грезится о блондинках. Как переболела я Мертвым морем в маслянистой впадине, окруженным дачными ромашками и пунцовыми маками в мае! Морем, унизанным соляными кораллами, на которые наползаешь спиной, перебирая руками в жирной горячей воде цвета моих глаз и неба. Целебная грязь, как вакса, делала тело по-африкански гибким, а марево стягивало голову в стучащих тисках. Из мутных окон автобуса сквозь пелену я считала сбитых собак и кошек, ночных шакалов с помутненным от солнца разумом, не ведая, как зной влияет здесь на людей, дряхлых и маленьких, оживлявшихся лишь в декабре, во время сбора маслят с черепахами, зарывшимися в землю в коротенькой и, смешно сказать, зимней спячке.
       Две недели я пряталась по знакомым, будто в глухой су'ке, там, где с любимым должен быть рай, и где все напоминает дот или дзот, - защищаешься от сочувственных взглядов и умных вопросов. Мнимое присутствие Якова напоминало электронный брелок Томагучо, потому что чем больше заботишься, тем сильней привыкаешь и любишь. Именно это цинично ты взвесил, - психиатр, привязавший меня к себе - и сразу же бросил. Иначе бы я отвернулась! Ну, кто помянет теперь... Изменить мне ты просто не мог, как никто - никогда, - мужья мои возвращались, любовники шли наощупь, через метели и зной, туманы, таможни - в слабой надежде пережить подобное снова.
       Когда Яков встретил меня со слезами и очередным японским букетом на автобусной станции, жизнь завертелась. Я выбила для нас караванчик в раскаленном котловане пустыни; выступала на Россию по радио с разоблачительными речами, строчила статьи - проникновенные или восторженные. О том, что грядущее землятресение в Израиле лучше гражданской войны в России, и о том, как иерусалимские окна закрывают решетки, не мешающие, впрочем, снайперам, - было бы ярче желание. Я пыталась передать горячий оттенок мокрых, потемневших от дождя стволов и бледных зарниц со стороны Мертвого моря после хамсина, когда Иорданские горы, занимающие половину неба, сливаются с ним от обрушившихся в море потоков. Соляные сугробы темнеют, как снег в феврале накануне бурана.
       Я отдала душу Иерусалиму, когда время пришло прощаться, и провожал меня Яков среди поблекших пальм с рыжими финиками, а встречал белой ночью - Кирилл в облаках тополиного пуха и машинных выхлопов. Дети прыгали среди невиданных шоколадок и ярких обложек. Снова месяц мы платонически жили бок о бок, два родных человека. После опубликованных на Востоке и Западе статей мне с детьми позволили выезд, и уже через месяц Кирилл протягивал нам куцые чемоданы, набитые детскими книжками, и маленького кэрри-блю, каракулевого голубого терьера, по случайному совпадению в сокращении именуемого по-тогдашнему и по-президентски - Биби.
       Собака, прибывающая по российским документам Израиль, автоматически оказывалась человеком второго сорта. На выставки не приглашали, щенячьего бизнеса из нее не делали, но мы были счастливы в крохотном караване в самом конце июля.., когда внезапно, исподволь забарахлило сердце у Даши. Биби валялся под высохшим душем в ожидании полночи. Проснувшись утром, я обнаруживала на своем плече его сопящую мордочку, Якова - оттиснутым к стенке, а на кого-то из детей монотонно срывалась картина, привезенная из России.
       Дети были больны, но сыты; осенью возвращались из школы, измазанные сырыми яйцами, закиданные тухлыми помидорами; жизнь диктовала им жесткие требования слиться с окружающей средой и меняться с ней вместе, подобно хамелеонам. Встать, выпятив грудь, под общее знамя, одинаково чистить перышки в чуждом по духу патриотическом инкубаторе.
       Периодически меня вызывали на почту, - вручить телеграмму. Сначала - "I love you infinitely" затем, "Happy birthday to you, my loveret, ани охєв отах", и потом красный олень на израильском бланке пересекал международную надпись - "My dear loveret, you are only to love, and it isn 't dream". Я начинала понимать, что это не сон; телеграммы трусливо прятала. Якову шли анонимки: неким доброжелателем текст приводился полностью, для верности на искаженных трех языках. Теперь мне не страшно было пересекать границу, - дети в надежном убежище искали в пустыне ежиков, постигали науки, стесняясь болтать дома по-русски.
       В ноябре я летела в Питер одна по работе и дому на три недели, Средиземное море плескалось под крылом в душистом кровавом рассвете, а бесплодные пальмы пялили на меня недоверчивые глазницы.
      
       ГЛАВА 10.
       - Почему же ты плачешь, моя золотая девочка, когда нужно смеяться?
       - Потому, что соскучилась по твоим неприличным словам, и по запаху прели на улице, по распластанным дождевым червякам под ногами. Ностальгия - только болезнь.
       - Но ты переплакала ностальгию заранее?
       - Я-то старалась. Но вот - настоящий снег, можно пробовать его на вкус и обжечь ладони!
       Мы шатались по городу, ты задевал шапкой деревья, белый шарф запутывался в ветвях тополей, олицетворяющих свободу - и возводимую нами в закон невозможность выбора. Я думала о том, что обманывала и себя, и Якова, обнимала не его, а вот эту бритую голову, и слова шептала - Кириллу, он все это слышал.
       Мы сидели на скамеечке в непереименованном вторично еще Пушкине, ты, как всегда, справа, потому что я - каприза, левша. Под ногами валялись пожухлые и коричневые уже листья, в которые ты стряхивал пепел - не знаю, каких сигарет, только самых дешевых, с волнующим меня мужским запахом.
       - Что ж ты так опоздала, что нельзя пошуршать и засыпать тебя листвой.
       - Ты обещаешь прожить за семьдесят! Представляешь, какая будет у нас Болдинская осень? Если нужно бессмертие...
       - Ты без спросу решила, что за окнами - ад, а потом - посмертная сказка. В нашем роду меньше восьмидесяти никто и не жил, ты не думай. Давай-ка поженимся?
       - И я пришлю детей обратно в Россию... Следовало нам уезжать! На твоем бесконечном веку здесь лучше не будет, - продажна власть, хотя Русь велика и вечна. Из-за кордона для нее можно сделать гораздо больше, - пусть это громко звучит, - для русской культуры. А куда мы детишек - по детским домам?
       - Так это же не тюрьма? - отчаянно спрашиваешь ты, осторожно закрыв мои пальцы ладонью, - потому что они замерзли, и просто, но я вырываю их и снова сержусь.
       - Ужасней тюрьмы! Ничего ты о ней не знаешь! Я столько писала об этом; сколько не напечатали! У меня на руках - документы, продают, покупают детей. А как в показательном доме мальчика выкинули с четвертого этажа, заведующая через неделю повезла группу в Америку! И не смей меня трогать!
       Ты пытаешься заставить замолчать поцелуем: это наша больная тема. Ты прикуриваешь от предыдущей, возражать тебе нечего, потому что прекрасно все знаешь и о принудительных транквилизаторах для еще недобитых детдомовцев, и о пытках, за которые ежемесячно увольняют воспитателей, а они перекочевывают в соседние интернаты. Да ты слышал мое радиоинтервью, где запуганная девочка, решившаяся на последний шаг от отчаянья, рассказывала, как на заднем дворе дети жгут вороньи перья и грызут их, пахнущие паленой курой. И как воспитательница заставляла ее часами на вытянутых руках держать подушку над головой, - пока не свалится без сознания, не смирится. Вот почему я больше всего боялась оставить детей в России, писала в Израиле очерки об интернатах.
       В молчании возвращаемся мы домой, сегодня - ко мне, хотя живешь ты теперь отдельно, в жуткой постройке, идущей на слом, без света, но с телефоном; где всех расселили. А я - ханжа, боюсь теперь каждой сплетни, вздрагиваю, даже когда без пяти одиннадцать вечера ты звонишь сообщить, какая погода в Израиле у наших детей, и звонок сверлит тишину: в это время как раз о Востоке сказали по радио.
       Я смотрю на твою безрукавку, вывернутую дубленку, отороченную мехом, старенькую, дырявую от сигарет; на немодные узкие брюки, и мне становится стыдно. Варю тебе кофе, не такой душистый и крепкий, как потом буду потягивать в Греции с ленцой, - так я никогда не сумею, но покорно заливаю две чайные ложки холодной водой, добавляю кордамон, сахар и поворачиваю джезву, потряхивая на медленном огне. От меня исходит такой же горький запах любви или прелой листвы, я стараюсь, чтобы этого ты не заметил, держусь подальше. Ведь единственная возможность меня обнять - когда мою посуду, ты целуешь меня в затылок, а я стараюсь тебя отвлечь упрямой светской беседой.
       - Ты же согласен, Карик, человек быть обязан профессионалом высокого класса. Все, о чем я писала, видела изнутри. О детских домах, и о путче (дурацкое слово). - Как мы рядом на баррикадах! Только сегодня это звучит парадно и глупо.
       Мне удается отвлечь тебя и себя; мы прощаемся. Ты звонишь ночью в дверь абсолютно пьяный, с размотанным шарфом, - таким я тебя не припомню, - безумно счастливый от любви ко мне, от моего возвращенья. Я испытываю постыдную брезгливость и отправляю тебя пешком через весь город, понимая, что мосты вот-вот разведут, тебя по дороге разденут, но мне очень хочется выглядеть добропорядочной. - Избавить от молвы несчастного Якова... И когда ты спускаешься с лестницы, уже ничего не исправить, не спать до рассвета.
      
       ГЛАВА 11.
       - Карик, - говорила я тебе, - ты знаешь?
       - А ты как думаешь?
       - Да я и не сомневаюсь.
       Весь этот тощий ручеек сознания, и ты снисходительно готов слушать часами журчание, впрочем, не вслушиваясь.
       Ты глядишь на меня, и горячая волна заливает мне щеки, что-то щемящее, что называют сердцем, - это что-то противится горю, изменам, разлуке, не хочет страданья и лжи. Я как ребенок немедленно засыпаю в твоих объятьях, лишь только в них оказавшись, от чувства покоя, надежности, света. Проснувшись, трусливо выскальзываю из твоих рук, придумываю нам дело, лишь бы не оставаться дома вдвоем.
       В душном, переполненном вагоне метро, насыщенном запахом нафталина и сдавленным дыханием, покачиваясь, плывем мы к Невскому. Пешком, взявшись за руки, идем к Неве в Эрмитаж. Мимо проносятся синие троллейбусы, одуванчиковые двойные автобусы в разводах-наклейках. Скрипят тормоза, а надо всем этим, на темнозеленом - вместо кирпичного цвета - громоздятся скульптуры, когда-то каменные и падавшие на прохожих из высоты. Александрийский столп искрится, но кажется матовым, потому что подернут инеем; белая корочка льда похрустывает под ногами, и я пытаюсь дотянуться до тебя, чтобы поднять воротник.
       В Эрмитаж мы проходим бесплатно. Тетушка, заведующая отделом, до сих пор хранит детсадовскую мою картинку, ветку неведомого дерева в паутине, как за решеткой, выставленную на восходе аж в самом Эрмитаже. Рисовать не дано мне совсем, барахтаюсь и мычу, но про тебя знаю, что в доме, идущем на слом, свалены темпера, кисти, ты собираешь картонки, а по ночам рисуешь после наших с тобой перепалок.
       Ноги ведут нас на третий этаж, конечно, к импрессионистам. Картины плывут каждый раз, многих недостает, - на выставке, реставрации, - но от чего-то родного захватит дыханье, а перед глазами, всегда неожиданно, вырастает пейзаж - натуральный вид из музейного окна на сумасшедшее желтое здание Штаба и отпугивающую коренного петербуржца недавнюю шахматную доску, разложенную под ногами замерзшего ангела. Этот вид потрясает до дрожи. Забыв о французах, мы смотрим, зубрим, заземляя себя перед разлукой, и шепчем о том, что картины и книги - эрзац жизни, нищей, однообразной, - путешествия только и разбавляют. Вот и нам - возвращаться домой.
       Ты расспрашиваешь о детях, о подросшем щенке, как смешно он спит у меня на плече, а утром целуется, как пытается стать большим и послушным, и приходится причесывать его или стричь, присыпать голубыми порошками от блох, осмелевших в моей постели... Как трезвонят ученики, - первое, что я делаю, возвращаясь домой - выдергиваю шнур телефона с корнем... Ты поворачиваешь стальной ключ в нашей двери, и пока я готовлю, по-хозяйски чинишь проводку, пугаешь паркетную крысу, подбираешь брошенные мной вещи, раскидывая свои и этого не замечая. - Тач-тач, триумф лжи. Я стараюсь к тебе - так, на всякий случай - не приближаться.
       Нескончаемая эта борьба измотала. Ночами я брежу, и вот в сумерках перед тобой полулежит на диване молодая, драгоценная, как роса, женщина, вздрагивающая от судорог, из последних сил стиснув стон, закрывающая ладонью рот, принимающая и отталкивающая твои добрые послушные руки. Какой позор испытываю я в эти мгновенья, хотя между нами не существует фальши, стыда, потому что и чувствуем, и предвидим желанье друг друга, и мне ни за что не скрыть от тебя, что со мной происходит. Пуговицы трещат и слетают с твоей рубашки, я опрокидываю на покрывало вазу с цветами, но в последний момент, растрепанная, в спутанных локонах, с дикими глазами нападающей кошки, вскакиваю, мне удается зажечь свет на бегу, запереться в ванной. К чему эти взрослые игры, объяснимо только тебе, да ты видишь: ладони мои расцарапаны длинными, черными по моде ногтями, и знаешь, чего эта выдержка стоит. Все - воспитание, гены, даже не ханжество, а стремление к нравственности и высоте, и ты жалеешь меня так искренне, что только мягко ласкаешь, и уходишь тихонько, как можно осторожней закрыв за собою дерматиновую, в лоскутках от лезвия дверь.
      
       ГЛАВА 12.
       ......................................................................................................................
       ...Завтра я улетаю. Снег валит так, что не видно семиэтажки напротив. Он заглушил все звуки снаружи, толстым слоем заклеил окно, иногда отдаленный звонок трамвая проникает в квартиру. Я впервые в жизни, пригнувшись к зеркалу, крашу губы помадой, чтобы скрыть фиолетовые подтеки, но рука у меня дрожит не от незнанья. Синяки под глазами у нас с тобой одинаковы. Ты подходишь сзади, обнимаешь, на этот раз уверенно, крепко, и нам обоим понятно, что от себя не сбежать.
       - Давай считать, что мы просто спасаем друг друга...
       ......................................................................................................................
       У меня ни с кем, никогда не было такой абсолютной гармонии, острейшего счастья, когда земля сливается с небом, а душа переселяется в Тебя. Время остановилось.
       Да если б я знала, что это последняя встреча.
      
       ГЛАВА 13.
       Я живу в Израиле, как ныряльщик, проводя все время на дне, в ином измереньи, - выскакиваю иногда на поверхность хлебнуть вязкого воздуха. Машинально я заканчиваю писать диссертацию о генетической голубизне героев поэта Набокова, о пост-фетовском плагиате (вот размах женских профессий); открываю вторую газету, дрессирую детей. Подопечные наркоманы из заброшенной арабской деревни Лифта приползают то пьяные, то отсутствующие. В любую жару рукава их футболок болтаются ниже кисти, но я знаю, что там, когда закатаешь повыше. Изредка их сажают в тюрьму, откармливают, дают им пособие для безработных, и при всем они умудряются выпускать подпольную в условиях демократических декораций газету. В излюбленной их деревне вспыхивает эпидемия гепатита от общего шприца; иногда они обворовывают местную библиотеку, выносят антиквариат, разбивают компьютеры, углем рисуют свастику. В общем-то это - одинокие русские ребята, насильно привезенные родителями в страну. Они умнее и ярче сверстников, но постепенно деградируют - слишком быстро - у нас на глазах. Лица покрываются трупными пятнами, руки трясутся, сами они пишут о том, как свежевали намедни собаку, вешали кошку, на иглу посадили ребенка... Пишут отлично, со вкусом, пока что живы.
       Яков ушел со стройки, отбарабанив три года. Он теперь знатный каменщик, подучил арабский язык, но сдал экзамены, сутки дежурит в больнице. Мы встречаемся только за завтраком, решаем проблемы Биби, - не главы государства, а домашней, пышущей радостью каракульчи. В полдень я вымыла его из пожарного шланга, привязала обсохнуть во дворике. Тень от дерева как-то сместилась, и на следующий день наш Биби от солнечного удара медленно сполз на крыльцо и потерял сознанье. Всыпала ему струйкой сахар, прямо в пасть заливая воду, как велел Яша, и кое-как мы его откачали. В этот день, держа щенка на руках, подросшую уже собаку с черным блестящим носом и царапающими коготками, заперев двери и окна, я читала письмо.
       Милый заяц, на работе мешают телефон и начальство, никому не скажешь, что занят не научной работой. Я тебя люблю, хотя ты об этом знаешь, правда, всегда сомневалась. Тут я поймал себя на том, что первый раз написал эти слова на бумаге. Теперь в трудный момент ты сможешь их перечесть.
       Ты мне снишься, но этим снам не удается меня огорчить. Я твердо помню, что я есть у тебя, а ты --у меня. В том, что увидимся, нет сомнений, единственное, я не скажу сейчас, когда и где, - скоро! Я не могу признать, что мне трудно жить одному, потому что без тебя не живу. Как- то двусмысленно.
       Ты - солнышко, прелесть, дурашка, радость моя и горе, девочка, малышка, зайчонок и еще миллион чего.
       Как ты там, бедная. Я снял квартиру, хозяйка не пристает. Подумал сейчас - пишу, а ты наверняка это чувствуешь. Ты вообще меня слышишь, если не отвлекают дела.
       А думаю о тебе так часто. Правда, ни с кем не делюсь. Даже с твоей мамой, которая решила, что как бы хорошо, если б ты вышла за меня замуж. Выразить словами то, что у меня внутри - нереально.
       Я здоров. Ничего не болит. Перестал даже кашлять, болезней уже не боюсь, о них забываю. В этом сезоне ни разу еще не надел шапку, а мороз минус восемнадцать уже отошел. Когда есть тепло внутри - могу обогреть вселенную.
       Положив листок в косметичку, накидав чемодан учебников, мы с детьми улетели в средневековье. Поселились в Равенне, где все ненавидели русских, и по этой ли причине, но оказалось, я понимаю по-итальянски, когда о нас говорят. В городе Данте настоящая божественная гроза трое суток не позволяла нам выйти из дому. Комедия напоминала трагедию. Непрерывные молнии били нам в окна, шквал дождя, направленный вниз, рыл под окном котлованы. Грохот стоял такой, что мы трое забились под стол вместе с игрушками и пытались отвлечься задачками, скороговорками, - лишь бы не слышать. - Данте писал с натуры.
       Рим встретил нас свастиками на стенах, пронемецкой ориентацией, германским выговором; а широтой и кронами с холма напоминал Москву. На пароме нас повезли в Венецию. Там надтреснуло, как тысячелетнее арабское стекло, неделимое мое сердце, унесенное ветром в восемнадцатый век, в Петербург. С высоты мостика мне, столетней арестантке, благосклонно позволили кинуть прощальный взгляд на этот солнечный мир. Дожи обжигали леденящим презрением. Вода бурлила бутылочная, лазурная, готовая поглотить мое тело. Меня казнили на площади, и лев спрыгивал с постамента, чтобы прижать когтистой лапой к мраморным плитам. А туристы бросали вверх шапочки с козырьками, - толпа гудела и приветствовала новую жертву.
       Каналы источали еще более густое зловоние, чем в продуваемом по ночам Амстердаме. Впрочем, здесь невозможна была ежегодная тополиная буря, перекрывающая дороги, потому что дорог здесь нет. Фундаменты затянуты водорослями. Певец на гондоле вскидывал руку и голову, не замечая ни привинченной вазочки, ни прогнивших свай, ни прожорливых голубей, ни в небе - меня.
       Мы плескались в Адриатике с Дашкой по пояс голые, играли в поддутый радужный мяч и, обнявшись, посапывали в самолете. Нам снился запах озона после дождя, трухлявые пни, усыпанные опятами в юбочках, и маленькие лягушата карельского леса.
       В Израиле нас встречали волны Кинерета, в который шутник-любитель выпустил из аквариума надоевших домашних пираний - пусть подрастут; тысячи палаток на берегу, почти российские сельские костры и слет самодеятельной песни, - только все же не Россия, хотя ностальгии никто из нас по-настоящему не испытал. И было письмо.
       Здравствуй, солнышко!
       Грешен в том, что долго собираюсь с духом - сесть и начать. А все потому, что хотел написать бодрое энергичное письмо уверенного в себе человека, мудрого супермена. Не только почувствовать себя настоящим мужчиной, но и тебя поддержать. К тому же был я уверен, что женщины любят сильных. Споткнуться - стыдно.
       Но сегодня попробую сказать все как есть. Я долго не верил рассказам людей, посвященных в то же, что я, как после прозрения начинается жизнь по иным законам. Ты чувствуешь помощь, если идешь по своей дороге, но и тебя бьют, если делаешь ложный шаг. Наказание - это урок. Всегда остается выбор за человеком: обидеться на обстоятельства и скатиться в болото жалости к себе или понять, где изменить свою жизнь. В переводе это значит, что становится трудно себе соврать. Разум - коварная штука, если с ним не дружить. Он всегда найдет объяснение дурному поступку, успокоит совесть, заставит выполнить мифический долг перед обществом. Я слепо доверял разуму, логике, игнорируя чувства и интуицию. Так живут очень многие, а я ощутил предел. Рационально, планированно жить - невозможно, если не робот.
       Какое чудесное коротенькое письмо я получил от тебя перед Новым Годом. А потом - зима, для меня - куда только не швыряло и не забрасывало. Ты приходила во сне. А наяву было все: от вселенского счастья - до тихой радости, когда ты есть, от сумеречной грусти - до звериной тоски, когда тебя нет. В словах нет правды. Я не замечал очевидного, что конфликт с работой - давно, прожекты уходят в песок, а мечты о зарабатывании наукой миллионов - сплошная маниловщина. Продолжаю оставаться слугой, шутом, потому что удобно.
       Я всегда считал: нужен многим. Потом стал замечать: никому. До тех пор, пока дошел до простой мысли: человек необходим лишь себе. Если самодостаточен - счастлив. Ему хватает друзей и благожелательности вселенной, а иначе - не поможет никто и ничто. Одна из самых изощренных ловушек ума - жалость к себе, которая в противовес любви ввергает в болото, где человек начинает чувствовать и вести себя, как побитая псина... Я знаю, ты уезжала, потом болела всю зиму, и не могу не связать это с собственным состоянием и тем, что тебе не помог.
       Вот и весна. - Будем жить. Теперь я вижу, сколько раз слышал звоночки: наступил предел прежней жизни. Развожусь со своей работой, оставляю жилье. Горько и больно. Подал заявление об уходе в безработицу... Что меня ждет? Волка должны кормить ноги. Кончилось время иждивенчества и надежд. Нет у меня денег ни на штаны, ни на иностранный паспорт. Я не могу представить, где буду в течение даже ближайшего полугода.
       Твоя мама оберегает меня от информации о тебе, приходится выцарапывать крохи. У нее свои соображения о том, что мы расстались. Пишу твой портрет, но как трудно идет рука к кисти и краскам, - почти так же, как сложно жить. А говорят, что чем дольше идет человек, тем становится счастливей, но и труднее намного.
       Питер без тебя пуст. Людей я почти забросил, да и меня не ищут. Втайне этому рад. Оказалось еще, мало знать, что за облаками всегда есть солнце, - важно не разучиться об этом помнить.Ты для меня такое же солнце, но когда мне плохо, признаюсь, я запрещаю о тебе думать. Не сомневаюсь нисколько, что мы увидимся. Но где и когда? Представляет ли хоть одна живая душа?
       Милый мой заяц, я есть и ты есть. Люблю.
       Карику никто не сказал, что сын дотащил меня до больницы.Через двадцать минут я задремывала на операционном столе. Наши прекрасные российские врачи-эмигранты в салатных костюмах резали меня и сшивали, а через неделю, когда я, придерживаясь за обелиски, шла домой через военное австралийское кладбище, меня встретили собака и дети, одинаково вымазанные вареньем и медом, дружно распотрошившие перьевые подушки; горы немытой посуды, виляние хвостов и ушей, виноватые глазки нашкодившей дочки.
       Война распрямляет нас и требует оптимизма. От пациента правду никто не скрывает, - ему дают время. Два онкологических диагноза расправили мои плечи, и, тряхнув шевелюрой, я очарованно улыбалась солнцу, чувствуя ползущее обнимающее тепло, и цветы опыляли меня прохладой, а черешня в бумажном пакете имела первобытный хрустальный вкус, и собачий мятный язык молочно тыкался в загорелые мои ладони.
       Еще через неделю Биби гулял в летнем наморднике. Его заманили арабы, не приручающие собак, их боящиеся, и долго макали мордой в раствор цемента. Щенок вышел на асфальт и, шатаясь, пытался установить равновесие, а на следующий день искусал детей так, что им обоим наложили скобы на подбородок и щеки. Он судорожно охранял меня от ребят и от Якова. Еще через несколько дней в кабинете ветеринара он скончался, сказали мне - сдох, в моих объятьях от опухоли мозга, вызванной, видно, ударом.
       ...Из России между тем доходили известия, что ты ночевал в расселенных домах, предназначенных на снос, где уже отключили свет или воду. И последнее пристанище нашел в сумасшедшем доме на Пряжке. Осенью, когда в России отпадали и сгнили последние яблоки, но еще оставался прозрачным воздух, словно антоновка, а во рту с утра было кисло от недоедания и неприкаянности, мне передали письмо.
       Здравствуй, милый мой заяц!
       Полгода не даю о себе знать, и о тебе известно так мало. Получил нагоняй за телеграмму, и прости, что не поблагодарил тебя за те двадцать долларов, что буквально меня спасли. О тебе знаю - успешно движешься, перебралась в столицу. Мои же эти полгода - сплошная зебра. С двадцать шестого мая я -безработный, лето провел в Москве и Великих Луках, познав прелесть и ужас свободы и безработицы. За это время я прожил жизнь, поняв, что никогда не буду соцслужащим, но так и не ощутив до конца, как быть человеком свободным, значит, совсем одиноким, которому будут помогать только он сам и вселенная или Б-г, кому как угодно. Ничто не может исчезнуть из жизни, не дойдя до предела. Так случилось с моей зависимостью от чего бы то ни было. Доказательством служит факт, что пишу тебе из клиники неврозов на Пятнадцатой линии, куда сдался в конце сентября, поняв: сам загнал себя в яму, не вижу сил выбраться. Бывают случайности, но все закономерно. В середине лета чувствовал силы двигать горы, а через два месяца осознал себя неудачником и ничтожеством. Только это дало мне понять, что все, что со мной происходит - мой и ничей больше выбор, ответственность. Нет ни шанса соврать себе. Не приходит учитель и говорит: ты неправ или прав. Ситуация либо поднимает тебя на гребень волны, либо лупит пребольно. Справедливости ради скажу, все-таки не до смерти. Еще лет десять назад друг мой изрек: "Не волнуйся,Господь тебя не оставит, пока не переломает все кости и не вразумит жить". Для меня это - программная фраза. Начинаются интересные (как всегда) времена. Пока я способен планировать на день вперед. Срок пребывания в добровольном заточении закончится через неделю. В среду, двадцатого, я надеюсь на последнюю значительную встречу с психологом. Это еще и возможность где-нибудь жить...
       Спокойной ночи, мой ласковый.
       Девятнадцатого октября, в день, который ассоциируется у любого русского с Лицеем, ты приписал:
       Пожалуй, только здесь почувствовал, насколько последнее время жил я чужими жизнями, забыв о том, что человек, рвущийся всем помогать, сам жаждет помощи. Упустил, что есть Я. Поэтому целительной оказалась практически полная изоляция от мира. Есть время подумать и о себе, о духовности. Живу вне пространства...
       21 числа - post scriptum:
       Здешний психолог - едва ли не единственный умный, нормальный человек на дурдом. Она просит не назначать мне медикаментозного лечения. Да и я перестал есть таблетки довольно давно. Но специалист - совершенно замечательный по тому, что у нас называют "работа". Что-то вроде психотерапевтически- медитативного диалога. Я сформулировал проблему, врач умудрилась выдернуть из нее самую большую занозу. Мы встретились дважды, у нее оказалась дилемма, в которой смогу помочь я.
       Человеку надо писать из больницы так же, как вне ее. Незаметно проскочила осень, листья успели пожухнуть и даже опасть. Как пережить целый месяц тоски?Можно жить, пропадая в грустном, но никогда - плохо. Ты переезжаешь вроде ближе ко мне в километрах, но я хуже стал тебя видеть. Приходишь во сне. И в том городе. Я заставляю себя не скучать по тебе, Солнышко. Я люблю тебя, даже если ты об этом уже забыла, во что трудно поверить. Получил фотографии ребятни и увидел тебя в выросших похорошевших детях, а город хранит твои следы, хотя даже по квартире ходят чужие люди. И моя ностальгия по Питеру - ностальгия по тебе. Люблю.
       Последняя запись была сделана на следующий день:
       22 октября. Первый мороз, но ласковый и без ветра, внутри очень тепло. Во вторник я прощаюсь и с этим домом. Новая жизнь - опять все с начала, не с прежней точки. В подобном заведении, думаю, больше мне не бывать. Многое понял и научился. Потерянного времени не бывает, но мне понадобится несколько месяцев - прочно встать на ноги. Ничего не буду планировать и обещать. То, что вижу отчетливо - это анкетные данные. Национальность или вероисповедание - космополит, социальный статус, и возраст - за 30. Место жительства пока что - Россия. Остальные подробности сложатся, - варианты возможны.
       Месяц я буду в Луках. Расскажи о себе любым способом, хороший мой, нежный.
       Я представляю, как ты откладывал лист и закуривал, выскакиваю из дома и, на ходу распахивая дверцу машины, швыряю туда ключи, документы, считая про себя до пяти, прежде чем влезть в это пекло и, опасаясь коснуться коленом раскаленного металла, зажмуриваюсь. Завожу безотказную свою японку и мчусь по направлению к Шоафату, к Атароту, где забрасывают камнями машины с желтыми, как у меня, номерами, и сворачиваю налево, в арабский христианский квартал. Проношусь мимо белоснежной, дворцового типа, мусульманской мечети, резко сворачиваю в цветущие заросли и торможу около дома, так похожего на дом моих предков в Гяндже, бывшем Кировабаде. - Жилища верующих, называемых одним словом - "арабы". Точнее, это турки, иранцы и греки. Они сидят напротив друг друга в салоне, обшитом бархатом и позолотой, возле сусальной мадонны с младенцем в человеческий рост, под пошлыми современными иконами, среди искусственных цветов, как на кладбище, - расселись и ждут меня гостеприимные люди, считающиеся моими врагами. Их дети учатся в интернате по соседству и молятся почему-то исключительно на моем языке.
       Я цепляюсь непривычно длинным подолом за все ступени, за ковер, отогнутый над каменной плиткой пола. Неестественно влетаю в комнату, чинно сажусь на почетное гостевое место. Меня первую угощают соком, ставят подносик с крохотной чашкой душистого кофе, затем следует вздыхающий кекс измельченных орехах, огромная ваза с фруктами. Я по инерции обращаю внимание на нож в этой вазе, хозяева улыбаются и приветливо заговаривают. Мне известно, что в доме, как в церкви, я под особой защитой. Неприятности начинаются за порогом.
       Женщины всех поколений в этой семье, величественной и прекрасной, как в сказке, мудры и спокойны и стараются не заговаривать о политике, а я пытаюсь им соответствовать, и с натугой играю роль восточной женщины. Оба моих, никогда не видевших друг друга, деда лежат - один в петербургских снегах, другой - в высоком семейном склепе, набальзамированный как Ленин, но сделавший для народа намного доброго больше. Молится за него мулла меж надгробий без единого лепестка. Не так уж и далеко разгорается и плещет подернутое дымкой волшебное озеро Гёк-Гёль, пропитанное запахами шашлыков и многолетнего коньяка, цветущего кизила и мушмулы, - для кого-то - всего лишь очередная горячая точка, а для меня - весь мир.
       Мы открыли издательство при газете. Прошли дожди, снег выпал на два часа, зима растаяла. Я ждала от Кирилла ответа на свое восторженное письмо, исполненное любви и надежды. И раздался будничный звонок из Питера, и мне сообщили, что - тебя больше нет.
       Я стояла над широкой ясной речкой Ловоть в деревне Великие Луки над одной из излучин и видела, как под мостом твое сильное и не успевшее еще загореть тело перекатывалось в ледяной воде туда и обратно, потому что ты плыл уже несколько суток и зацепился плавками за ржавый гвоздь сваи. Спасатели томительно долго тянули тебя к берегу двумя баграми, а старшая сестра твоя все рассказывала, что накануне ты запломбировал зубы, занялся йогой. Но ты же ведь знал, что в майской талой воде ногу сведет, захолонет сердце, и пробьет медлительной болью инфаркта. И вонзится острием уже где-то вдали между водорослей. Кому теперь это нужно, что тебя одного облетали комары в самой чащобе? Муравьи тебя не кусали, а утром ты вставал по будильнику на час раньше, чтобы, неспешно потягиваясь, раскурить сигарету и вдохнуть пьянящие пары сваренного мной кофе. Боковым зрением я теперь без труда улавливала проносившихся мимо чудовищ, ростом гораздо выше самой страшной собаки - на которой мчалось подобие кошки, и дыбилась шерсть у обоих - но собственная окаменелость мешала двигаться, и я машинально осознавала, что прожито много жизней, вокруг - ненужные люди, пустые судьбы, и что место мое давно уже отведено с тобой рядом, между речным вязким дном и перевернутым небом, где от смертельной усталости становишься невесомым, вот как бабочка или снайпер. Я смотрела на тебя и себя со стороны и понимала, что жизнь, изюминка меж сфокусировавшимися и невидящими глазами, вмиг рухнула. Одновременно без звука и запаха на землю падали прозрачные абрикосы, отпрыгивая от эмалированного таза, и снегопад сыпал на покрытые толью крыши, дождь пошевеливал сосновые иглы и шелестел в заливной осоке, накренялись взорванные дома блокадного Ленинграда и опустевшего Кирьят-Шмона. Господи, зачем же я Тебя пережила? А жизнь-то кончилась.
      
       ГЛАВА 14.
       С Яковом мы расстались сразу, потому что между нами, как памятник, встал Кирилл. Пару раз, когда наш автобус трогался с места, видели из окна, как Карик сидит на желтой железной скамейке на остановке, смотрит на нас, затягиваясь дымом "Ноблеса" - хвойных эмигрантских сигарет. Иногда он мелькал в толпе на рынке, надкусывая красно-зеленую грушу или арабскую питу, стряхивал рукавом струящийся по джинсовой рубашке сок. Наши встречи стали обыденными, как тепличные галлюцинации, меж которых радостно вилял хвостом недобитый Биби. На рабочем месте начались неприятности, никого не устраивал российский бизнес. Это было время первой посадки Лернера, дела Иланы Подольской, отстреливавшейся на территориях из машины, а одна из пуль выдернула араба из разъяренной толпы. Илану судили и подумывали на полтора года приставить к зэчкам, алкоголичкам и наркоманкам, а мы решили держать сухую голодовку.
       Мы прибрали к рукам две крупные газеты и зарабатывали главным образом на партийных дрязгах. Во время выборов моя жизнь протекала исключительно в ресторанах, где подписывались бумаги, а денежная перспектива и впредь ожидалась блестящей. Эротику строчил от себя, как обычно, главный редактор, инопланетные страсти переписывались из американских изданий, астрологические прогнозы в лучшем случае опаздывали на месяц. Новости нам скидывали с интернета и русского дайджеста. Белые пятна мы заполняли письмами репатриантов, оба моих коллектива нещадно пили, поэтому уже из верстки приходилось вытаскивать неверное тысячелетие или менять Москву с Тель-Авивом местами. Иногда рассеянные коллеги путали имя премьер-министра, но вся политика писалась для спонсоров, а желтые страницы - для населения.
       Мне давно все равно было, чем заниматься: разрабатывать нефтяную жилу, открыть фабрику памперсов или держать газету. Жизнь текла по инерции, правда, Яков, два месяца долбивший военную службу, явился вечером в форме и с автоматом с решимостью прекратить наши совместные муки. Приоткрытый глаз "узи" холодно блеснул в полумраке, и пока Яков вставлял магазин, руки его тряслись, а я смотрела, загипнотизированная, на то, как убийство не состоится. Он успел передернуть затвор, намереваясь, видимо, совершить и самоубийство, но решимость иссякла, улыбка блуждала, и я понимала, что на этот раз - обошлось. Лучше бы ему выдали безотказный "галиль", тогда бы - ... Несколько месяцев я все слышала, как большим пальцем Яков передвигал вперед предохранитель и очередями, а то одиночными выстрелами наносил множественные ранения мне и себе. Когда дуло вставляешь в рот, подташнивает, - так кисло... Яшу ждала 20-дневная военная тюрьма, формальная изоляция - дабы себя не калечил, - и на свободу, стреляться дальше. Тюрьма, психушка, комиссовали, списали. - Вот я и рассказываю, чтобы забыть.
       В мыслях о любви и бессмертии, рутинной работе и острых уколах совести кончился год, мы с Кариком отчетливо вели диалоги, смерть нас соединила. Она оказалась игрушечной, я не помнила номер своей машины и удостоверения личности, но могла начертить подземные заоблачные выси, в которых отзывался то голос, то шепот Карика; где протягивал он мне руки, торопил действовать. Он не желал одиночества мне, я знала точно.
       Не он ли познакомил меня со Львом, пятидесятилетним римским воином с руками борца и глухим обожанием? О, памятник неизвестному ребенку... Вечерами у нас не взрывают автобусов, и прощаться с жизнью можно при свете. Я все думаю, думаю... Мой ужас озвучен, - послушай, я еще не умерла! - пытаюсь мысленно докричаться. - Простимся, если живы мы еще. - Прощаться нужно при жизни. Когда-нибудь и я уменьшусь до размеров кувшина (смуглые плечи мои и прозрачная грудь золотая...) - твержу себе, как молитву. Церковная старушка беспамятной рукой... Господи, ну как-нибудь помоги мне выжить, - ведь это кому-нибудь нужно? После самоубийства все равно же заставят прожить с начала, и это меня удерживает. - Над землей распахнутой я стою - распаханной... Разве ж от этого убежать? Думай, думай, - оплакивай своих живущих, - фальшива смерть, но боль - искрення!
       Нас швырнуло в разобранную постель с такой силой, как будто раздался взрыв, залетали по небу восемнадцатые автобусы, жесткий израненный секс занял все дни и ночи. Я отряхивала подолом паутину с висящей люстры или барахталась пьяная в ванне, наполненной красным мятным вином или лавандой; а то на ковре цеплялась за стену; вдавленная в сиденье машины, очнувшаяся на плече у Льва, не смыкавшего глаз третьи сутки. Игрушки зашкаливало, пластмасса плавилась, мы не успевали менять и сдавать (как бутылки), - батарейки дохли, проволока искрила. Бельевые веревки выпачкались в крови и кале. Однажды я вышла из дому босая, забыв накинуть одежду, ставшую условностью в нашем жилище. Лев приспособил трансформатор и вгонял в меня педантично по двенадцати вольт. До тридцати оргазмов. Стрелка угрожающе прыгала. Лев спал так крепко, что и в крик не удавалось его разбудить, простыня пропитывалась желтым сиропом, руки выворачивало наручниках до шрамов, и сукровица сочилась из-под оборок.
       Год прошел в мутном угаре, прежде чем Лев стал склонять меня жить с девушкой, - мягкий узкий лобок, и мужской, широкий и плоский. Резиновые куклы с разодранными клубничными ртами, съедобные трусики, плетки заполонили квартиру. Обезумевший муж тосковал по пережитому однажды, и стоило ему глотнуть каплю спиртного, как его подменяли, передо мной возвышался жестокий воинственный римлянин, насаживающий на острие маленьких мальчиков, абсолютно неадекватно реагирующий на происходящее, а в редкие минуты готовый меня убить, поводя старой мятой шеей и белея от гнева. Я боялась открыть картонную дверь, забившись в угол. Он высаживал косяк, а полицию звать запрещало мне воспитание. Вздрагивая от похоти, пересилившей реальное и святое, я простирала веревки и руки. Волна горячего ужаса встряхивала меня и несла навстречу Ночи. Сердце отключилось и, как лампочка, лопнуло.
       Сашу отправили в лагерь, а мы с Дашкой и Львом купили билеты в Грецию и Египет. 10-летней любимице подыскали раздельный купальник - передо мной и зеркалом теперь стоял дивной красоты подросток, свежая, с распущенными волосами русалочка, без каблуков выше меня на полголовы.
       На окраине пыльных Афин поселили нас в двухкомнатном номере с окнами на переливающееся звездами Эгейское море и с видом на берег, унизанный рыбными ресторанчиками и невиданным нами разнообразием дешевых птифуров в форме кроликов, уточек, фруктов. Берег усыпан был античными хлебными ягодами с крошащейся мякотью, сладкой под темно-коричневой кожурой. Мы набивали ими карманы, строили песчаные воздушные замки, подбирали ракушки и обкатанные осколки стекол с надеждой найти запечатанную бутылку с письмом о кораблекрушении или хотя бы обрывок черного пиратского флага. В Греции больше всего хочется кофе, но к вечеру Льва одолевали другие соблазны. Я отказывала ему, чтоб не травмировать дочку, бросавшую на него душные женские взгляды. Он чесал в паху сквозь штаны и заходился кашлем курильщика.
       Звездной ночью, как только Даша уснула, между нами началась односторонняя пьяная драка, он ударил меня по губам, но мне удалось еще выскользнуть и босиком добежать до службы приема, откуда снизошли спасать мою сонную Дашку. На оставшиеся две ночи нас обеспечили ключами от собственного отдельного номера, - связку нам передали тайком, так что ты даже не знал, где мы укрыты - без еды и одежды, обсуждающие несчастья. А я чуяла: нимфетка на твоей стороне. В иные минуты был ты ласков и любящ, заботлив, саркастичен, умен, и к нам по-собачьи привязан - горько и страстно.
       После Афины Паллады, метро и столицы - мусорной ямы или промышленной зоны, нам предстояли бухта Красного моря и египетский нынче Синай, просвечивающий чужими загорелыми спинами. Здесь опять предоставили нам двухкомнатный номер с разными входами, за стеклянными стенками плескалось на этот раз Красное море, дышащее планктоном, коралловыми рифами и диковинной глубоководной растительностью. Отношения раскалялись горизонтально. Даша днем собирала коралловую коллекцию, мы ныряли с ней в масках и с аквалангами, ласты попеременно взмахивали над волнами, я грелась на колышущемся белом понтоне, разглядывая через прозрачную воду свое отражение.
       Вечером, несмотря на выпитый кофе, страшно хотелось спать от нервного напряжения, желания и от солнца. Вы со Львом ходили на танцы и на те бесконечные представления, которыми пичкают иностранных туристов. После одной такой ночи, под занавес беспокойного отдыха, когда между дискотекой и рассветом отполыхало беззвучное небо за горами и траурным морем вспышками сиплых зарниц, что-то меня разбудило. Льва рядом не было. Я вышла к Дашке - и обнаружила вас в постели. Вы лежали перед телевизором распаренные, голые и не спали, - а больше не помню.
       На следующее утро Дашка закатила истерику, топала ногами и кричала о ненависти ко мне и ко Льву. Мы купили с ней в общем-то принудительную экскурсию и поплелись по направлению, которое ни я, ни она не припомним. Главным было отвлечь девочку - пряниками, клоунами, зоопарком и пирамидами Хеопса, дать ей забыться и не причинить Льву напрасного зла.
       Во мне звучали наставления бандерши-няньки - как варить яд неверному мужу, и почему-то - как вернуть себе девственность, и даже предохраняться. Собственно, все сильнодействующие лекарства оказались у нас дома. Я улыбалась Льву как ни в чем не бывало, воля моя оставалась незыблемой только в одном. Лайкровые футболка и брючки в обтяжку, так мне идущие и делающие стройной фигуру, никак не смогли бы сыграть роль спасительной - и необходимой отныне смирительной рубашки. - Некому было заставить ее примерить, лень поднять камень, чтобы в меня им бросить.
       По израильским законам сын русской мамы служит в армии, иначе его карьера автоматически будет запятнана. С четырнадцати до семнадцати лет отбывающий за границу подросток попадает в компьютер. Два короля бились на кулачках на вечной доске. (А гитлер то победил, искоренив мамелошн, запахав лютиками еврейское поле...). - Стоило торопиться. Я заказала билеты себе и детям на ближайший рейс в Петербург, - обмакивать в душистые облака чайную ложечку - на зубок и подносить к ребячьим губам.
       Дорога домой - всегда короче! - О, домашние старые вещи после долгой разлуки. - Это нас нет, а они, мудрые стены, - бессмертны. Осколки елочных игрушек, забившиеся под паркет... Любимая крыса. Расконвоировано полстраны, но как блестят эти браслетки! Перестукиваться - лучше, чем стучать, - мелькают запретные фразы. Любимый дома учиняет шмон: нищета - сквозная болезнь...
       Я сделала последние распоряжения в газете, собрала необходимые вещи, сняла деньги со счета, обменяла на доллары. В последний наш вечер в Израиле я переправила детей к родственникам и устроила Льву оргию - любовную, пьяную, - о которой он столько мечтал, и которая прежде мне даже не снилась. Живая скользкая рыбина в форме змеи извивалась во мне, когда Лев заталкивал ее в раскаленную раковину полумертвого тела. Припасенный в аквариуме уж был нашим свидетелем и глядел, не мигая. Пиявки антрацитовыми гирями оттягивали соски и уродовали мохнатый песочный живот моей жертвы со струйками крови. Под утро от страсти у мужа пересыхают губы, он просит пить. Из национального русского граненого стакана, невесть как оказавшегося в Палестине, он плеснул себе в рот разведенный мной порошок, помешав пальцем талую льдинку.
       Его тело, в синяках от проклятых моих поцелуев, которые можно назвать укусами ласковой снежной змейки, осталось остывать на полу. В полиэтиленовом мешке в углу проснулась и завозилась муха... - Весна?
       ......................................................................................................................
       Все, что я так любила, отныне я, сероглазая стареющая женщина с погасшим взором, возненавидела. Следов заметать не стала, но дверь заперла, и через пару часов мы с детьми летели над лазурным видением - Средиземным морем, которое омрачалось лишь смертью Сент-Экзюпери и одного современника, барда, чей портрет в черной рамочке мы поместили в газете.
       Кстати, и твое рождение, бабушка, связано с этими волнами. В 1910 году, в феврале, на Петроградской стороне заложили мечеть, совсем близко от православной церкви. Мусульмане стали второй по численности конфессией после православной. Три крови сопутствовали тебе от рождения, "Аврора" бурлила по Средиземному морю, а ты сладко спала на груди у своей мамэлэ, не ведая о том, что тебя ждут менингит, и тиф, и Октябрьская революция, и ухаживания Маяковского, и большевистская страсть, и что один из твоих близнецов пожилым погибнет в аварии. - Вечная память. А еще через несколько лет у тебя начнется гангрена, и врачи посоветуются, ампутировать ли сладко гниющую ногу в 87 лет - или еще подождать, и что - гуманней; а я сожгу свечки в Израиле, не думая вовсе о том, что я - православная: я - в твоем горизонтальном покое! - молилась, чтобы ты скорей умерла. - Ты, Анна Файвеловна Лурье, благословишь меня по-русски, простишь взглядом жалостливым и все понимающим, как у ребенка, и, ощутив напоследок всего лишь мурашки и холодок в левой руке, попросту - Смерть, у которой всегда голубые глаза, - уйдешь в забытье, чтобы никогда уже не проснуться.
       Бабушка, ты теперь там все можешь, сжалься надо мной, позови, поменяйся со мной местами! Дозволь мне быть слабой. Нет больше сил топтать эту землю, днем - смеяться, а ночью впиваться зубами в ладонь и кусать до крови. Скажи там, бабушка, Карику, что есть он - один, и что я за ним скоро скоро последую...
       - 506-ая! На выход! С вещами.
        
      
      
       СОУЧАСТИЕ
       Всем виртуалам посвящается.
       "...ибо я рисую не кого-либо, а себя самого..." Мишель Монтень.
      
       Часть 1. Базар-Вокзал.
      
       Глава 1. Пень-колода.
       Эта книга поверх толпы (когда она колышется на грани холодно-горячо, дышит в лад, но смолкает), вряд ли спасет меня от забвения - своего и чужого; но пока волевым усилием различаю я лица, перелистываю бывшие судьбы и слушаю стук сердца единственного, раздвоившегося мужчины, чтобы любить его в такт, - еще можно тебя приласкать и позволить не думать о вечном. А значит, и я существую, и небо струится на землю сквозь доверчиво тусклые наши души. Меня утешает одно: ведьме, не передавшей свое колдовство, не дадут пригреться и умереть просто так. Сладкая греза!
      
       В нашей Голландии наступил сезон отпусков, не чередующийся-профессиональный, как для строителей жизни, - а для прожигателей, чаще - жизней чужих. Мы растерялись между чахоточным Капри и транссибирским экспрессом, - лишь бы свернуть хоть куда от ломких боингов и продувных небоскребов-паромов (кыш в Кишинев на кишмиш).
       А подвернулся под руку, как скала - под туфлю, ностальгический Питер под каждым нетрезвым кустом: осколки негастролирующего балета, Эрмитаж (его третий этаж с французским гриппозным прононсом; ничего не трогать руками, как волосы после парикмахера), - и наоборот, стойкий запах карболки в кипящих пододеяльниках на коммунальной плите, пар в кастрюле от щец и деревянных щипцов, как для аборта. Перевести в обыденную стилистику - музу мою там насиловали всемером, так поделом тебе, блудная дочь и невеста. - Эх, на помолвке бывала (вприсядку), да не доблудила. Седею сквозь хну, румянюсь под гомерический хохот. Напеваю под телевизор: симптом одиночества. Свистящий чайник, будильник, круглосуточная медпомощь вражеских голосов. Гладиолусы пачкают пальцы фиолетовыми чернилами: это закат. - Нарукавники из подкладочной ткани потеряны в прошлом веке. Последний звонок! Подпрыгнешь к небу над опрокинутыми женскими формами сосен - дождливо, бульдожьево, на тебя примерять бы смирительную рубашку размером XL, да с чужого плеча...
       А еще прозаичней, зашторив окошко в Европу, - вялая думка: сколотить музей "античных" машин - москвичей-запорожцев-побед, которые здесь от квитка за парковку, из уваженья к проплешинам (шипованным шшшинам), освобождаются. 
        
       Заодно было нужно вмешаться в семейную драму мыльного, нешекспировского масштаба, а также забрать часть коллекционных моих открыток, подкопившихся от именин к юбилею - за век. Йос, однофамилец и муж мой, теперь уж совсем обрусел - втихаря понимает недолюбливать теплую водку, толкает коленкой ее в холодильник (при славянской жене в переднике и на подхвате, - в рубашке-то я не всегда). Что касается возраста - он сам уж поди догадался: нам всем одинаково незачем, и уже некогда жить. Ну разве что ради друг друга, пришлось (прикидываться): необыкновенные, обетованные времена! О скоропостижности - только молись, - если на этом-то сквозняке успел обучиться.
       Словом, мы с легким сердцем - холодным носом заказали билеты на поезд - лишь бы как можно протяжней, тавтолог-очками уткнувшись в окно и развлекаясь по полной, до блюдечка с голубой каемкой: первый класс в люксовом скором (триста км в час) Амстердам - Берлин, а уж потом - как придется.
       Под мельканье седых залысин мужских ног в подвернутых брюках.
       Отрезвляясь с перекошенными со сна ягодицами.
       Привораживая сурепку, сныть и кипрей...
       Но перед самой поездкой нам отзвонили, что до Санкт-Петербурга впритык - по старинке чухает пятьсот-веселый. Уточнили мы насчет виз: русский консул с турфирмами нагадали по лени на гуще, что голландцу Йосу пропуск положен - в Россию; Белоруссия - это транзит, из вагона мы комариного носу не кажем, то есть нас как бы и нет. А ближайшее консульство - по желтым страницам аж в Бельгии, почтой пропуска не заказать, и песья очередь топчется с ночи. Тогда уж, как в песне поется, "мама - анархия, папа - стакан портвейна". - Нет-нет, не для нас. Не люблю я цепных собак - тех, которые не улыбаются, и мнят себя на свободе.
       Итак - с бытовщинкой.
        
       Напоследок попрыгав еще голландским, откормленным маслянным местом на четырех чемоданах (компьютер, гитара с отечественным гробовым усилителем, фенечки детям) - полтораста кг, не считая провизии... Эх, прощайте, достопримечательности - шейный прямой фронтон, и колокольный (названивает), и ступенчатый - там, где под чердаком в Амстердамушке от рожденья вбит крюк для втаскиванья огнеупорных шкафов и луковой, нет, лукавой хозяйки. Ах, мы не ведали, что на картах-открытках раскинут дорогу - девять составов только в ту сторону, перескок с багажом по свистку через тринадцать заплеванных семечками платформ. И ни за какие коврижки...
        
       Загрузились с рассветом мы в "хондай эксел" и, подкатив к своей дачной сиреневой станции, на электричке вальяжно и плавно зашли в Амстердам.
       Не обернувшись.
       .............................
       "Что у нас с вами есть голландского?" - как-то спрашивал Андрей Битов, указуя Алешковскому на сыр и херр (господин). "То же самое насчет так называемой "русской идеи"!.. Вы, граждане, представляете себе голландскую идею?! И я не представляю! А все потому, что "русская идея" - это от бедности. От недоедания, скученности и перхоти в голове. Если бы мы жили, как белые люди, нас бы совсем другая душила мысль" - жестикулировал писатель Пьецух - еще, кажется, не посаженный лобным местом на кол в Москве еще нынешним президентом.
       По громкоговорителю объявили, не прожевав, что кому на берлинский скорый - добираться самим до соседнего города. В Амстер... "дамы и господа! Провожающих просят..." - удручающие перроны без тележек и лифт после ливня, в котором мы сразу же потеряли пластмассовое колесо чемодана и пропахли слащавым гашишем и африканской тяжелой мочой (вот это расизм). Охранник с привычной тоской посверкивал на пожелтевший багаж и расползающиеся картонки.
       В неближнем том городе нам возвестили: вприпрыжку - до нового, вбок за указкой по карте, расплетая круги небожественной нашей комедии, - мы покорно поплюхали под одобряющим прищуром толпы, почуявшей "чье-то несчастье". И когда от родного порога прилично оторвались, то тут и там в микрофон сообщили, что скоростной наш ночью проскрежетал зубами по рельсам и мокрому полю среди коров и овец, окунувшись в аварию и раскидав металлические коронки до горизонта, то бишь вожделенной берлинской стрелы нет и в помине, добирайтесь до севера, братцы, на перекладных. Кто как может. (Я матюги выпускаю).
       Впрочем, платформы неметчины оснащены сногсшибательно; лифты стерильны, поскольку прозрачны насквозь. В вожделенном Берлине мы загрузились на дачную электричку до Франкфурта, пальцы в мозолях, пятки сбиты и в пластыре наспех, улыбка дрожит, что уже не скрываешь. Запыхавшаяся, шальная страсть к родине толкала меня в неизвестность (изолгалась и доизвивалась душа). Так вот шаришь в траве на могиле, зажав в кулачке зеленое пламя - светлячок, семафор? - А это бродячие души! Лихорадка банного лета (не ведали, что поджидает), конец рабочего дня (это восемь часов за станком), и всегда такие вежливые памятливые немцы (истинно мужское качество - невозмутимость), не протягивая соломинки, норовили столкнуть нас - не коферы - под буфера...
       В электричке я скорчилась на ступеньке меж саквояжей, буржуазный лоск с косметикой истончился летучей паутинкой, иссяк духами "Спортс-мен". Подозрительный (в отношении блудных детей), невыспавшийся и не допивший пивка контролер смаковал захват обалдевших голландцев и вынудил штраф, припугнув: переметные птицы давно отклонились от курса.
       ......................................................................................................
       Во Франкфурте, где бездомный мальчишка продлевал себе ножичком линию жизни, нашла я по запаху, подвиливая прилежно хвостом, "наших русских", своих-на троих, распинающихся на тему некупленной визы. - Без нее заворачивают из Минска в Варшаву, и взяток никто не берет, опасаясь упорно управляющего бульбачами фашиста. Насторожилась - прищурилась глаза в глаза с собственным будущим прошлым. Как сказала б Марина Цветаева, "знаю все, что было, все, что будет". Начальник карманной франкфуртской станции, спасовав перед женской изящной слезой, прокомпостировал наши пухлые книжки билетов до Познани, откель можно отправиться дальше. Хошь в космос, да хоть на тот свет. Ойкидо! - как весело, по-самурайски произносят голландцы "прощай". С поклоном перебираю, как четки: из колечка выпал опал, Польша в опале, в полоне и в полнолунье, палаша да не устрашится... Пустое, чечетка.
        
       В этом червленом лампочкой ильича и звездою пристанище, на скамье для воров и путан, возвестили и нам наступление календарного злого денечка. Кинематограф реален, как ореол, - но взгляд у меня обострился, стал умным и выжидательным, что у забытого пса. Сквозь ретушь и решето ратуш, еще раз простите. Или как шиворот без выворота, - молчаливая стойка. Нет у нас стержня (ни чести, ни славы), приходится правду искать наощупь в траве, под ногами: белое - черное. Нас, можно сказать, опустили заодно с двумя нулями, платформой и со страной: привкус конфетки-горошек (монпасье, лимонные дольки), феодальных интриг и кладбищенской нищеты, к которым по-пионерски всегда мы были готовы - ан нет, жизнь, как стакан, многогранней моих описаний. Мы резво, что кони, согнувшись от сбруи, сделали круг почета на бельевых тележках с водителем-грузчиком, еще не трезвевшим ни в жизнь. Вон уткнулся туберкулезный лошак мордой в газету, он почитает и спит, как наша совесть. Принудительно возвернувшийся век магнитофонии (купи-продай, шаляй-валяй, ванька-встанька) поправляет штаны, подвязанные бечевкой, - набулькивай на посошок.
       Между тем, иностранный экспресс Польша-Русь явился складным и, напротив, резиново раздвижным: за дверью аккордеоном - пара купе на троих, узких - на ширину чемодана (багаж под лавку, как водится, не влезал). Кое-как, в комарах и греховном раздаточном пекле мы отходили ко сну, толкая друг друга для верности и дохая в кулачки: проводник предсказал пассажирам, что еще длившейся ночью "бандиты взойдут". - Открывать разрешается на пароль "Сережа-Володя", вещи притиснуть к двери и пристегнуться, пожертвовав с курток и обуви, кто чем богат. Исподнее - не подходило (кабану - нож под ножку; новорожденного - полотенцем, желательно прямо в утробе; а нас-то - как или чем?).
       В Бресте нагрянули, вот те крест, погранцы-оборванцы. Польские - ничего не спросили, жевали усами. Но белорусы... Я суетливо приценивалась к ситуации - прошлый опыт на родине ох еще как пригодился. - Разложим пасьянс.
       Уточнив, что у Йоса нет визы, дежурный сквозь папироску мне просипел, безбрючной да, глянь (вот сюда), моложавой: арестуют покуда, свезут к начальству, ну оно вправе решать в исключительных случаях... И предъявил мне на пальцах: так вот на так.
       Не усомнившись немало; как послеоперационными, ментоловыми губами ловя пустоту; вспомянув и примерив на глаз зеленеющий бланк подсудимых, я оглянулась на Йоса, напряженно слушавшего, как-то даже протяжно, металлический посвист и скрип сухой травы под окном. Так скосит однажды нас смерть. (Не запоешь: сжалься, Америка, пошли же знаменье, держава! - Молчит, ей далековато - по пузо в росе или пехом за нами по светящимся пням).
        
       Нас погрузили с вещами на местный дегтярный, взмыленный дизель, где слишком тверезый и розовый белорус под спудом спонтанной агрессии ботинком высаживал раму (что мама не мыла). Под окружный визг и угрозы он методично-безропотно выплатил штраф, покуда в курортном блаженстве неведенья Йос - турист с белой панамке и гольфах в тюрьму и полоску - сбледнул с лица, и пришлось мне просчитывать ход битюгом.
       Завели нас, я думаю, в карцер. Бить иностранцев не будут, но пятилетку назад, когда еще и без виз Лукашенке хватало, чего грабануть, то в этом же поезде на обратном пути из России пристала ко мне таможенница-лесбиянка, угрожая внутренним досмотром - айда до инфаркта. Два небитых часа выворачивали пустое купе, прищурясь аж в ножки лестницы. Контрабандисты везут в Амстердам... разве что марихуану! В зоне Чернобыля сажают эту дурман-траву, вырастающую мгновенно и на вид первоклассно. Курильщик, спознав наркоту, получает язву желудка, но чаще всего спринтер-смерть опережает болезни. Наркодельцы с ледовитых вершин в эдельвейсах, потирая ладони на курящийся атомный кратер, подешевке скупают и тащат сенцо в основном в Нидерланды - но и в Германию, Англию. - А чё сталось, Ларыса? Ничё.
        
       Я люблю отсыпаться в казенном халате лениво, бездарно - так не до смерти, поди? (Вроде как думает, что сам летит - а это подвесили его за веревку и кружат...) Как Маяковский сказал, "...будто хрен натирают на заржавленной терке". - Жизнь была виртуальной, эфирной и эфемерной. А тут, за такие-то башли, череповал наповал, а что краска скрученным пеплом струится по глотке - то моя лебединая песнь! Точно так прожигало меня и любимое имя на тыльной сторонке кольца.
       Зафиксировала прицельно, что там вон располагался зал из семидесяти сортов мрамора, а тут прежде была ресторация, на балконе колыхался оркестр, двери опять же из ценных древесных пород, для Голландии - непостижимо. В этой зале сегодня - таможня, вспарывают баулы и сумки, мы постеснялись заснять. На подоконнике обывательски малосольные огурцы выцвели от пекла в банке, заварка стынет в стакане и брошена чья-то фуражка. Но в затылке стучало: без дома, без семьи, изгнанница с улыбкой наизнанку... Нет, я не потяну.
        
       Подполковнику от Лукашенки я предъявила визитку знакомого консула, правозащитную рукопись "Беспредел" своего образца, дигиталку видео восемь (натуральное наше хозяйство), и спортивным голосом сообщила: мы, оказывается, представляем русское телевидение в Нидерландах, послезавтра из Питера вылетаем в Москву на очередную правительственную встречу, занимаемся обтекаемым антифашизмом - в общем-то, чистая правда, - отчего ж на обратном пути не задержаться в городе-герое на парочку дней, отснять блок о визовом режиме на фоне брестских развалин, причем господин полковник... генерал мог бы сам нам дать интервью. Разумеется, он приосанился, запросив мою книжку с автографом и скосив болезненный глаз на импортную авторучку. Ах, так вот кто читает сегодня романы! У знакомой голландки пульс всегда 23, но дома ее утешают: у Наполеона-то был 36. А у меня в кого 123 - от казенного страха?.. Тут же связали нас с мэрией. Вы замечали, что по тону автоответчика можно ставить вполне достоверно хозяйский диагноз?
        
       Два мрачных майора отнесли неизменные сто пятьдесят килограммов обратно: бывший наш поезд поджидал отставших уже на ближайшей платформе. Желтые провода свисали, как толстые макаронины. В детстве в такие, пористые, но серей, хорошо было разглядывать маму на фоне кипящей кастрюли... Капал дождик, и надо мною раскрыли, как перед полковничихой-паучихой, черный армейский зонт. Олух царя небесного - так это еще род занятий!
       В обжитом купе гостила мигрень (боль была разнузданной, юной, а тело призрачным, многознавшим, - всхлипывала в затылке, сверля лучами мое удлиненное сердце). Забыть обо всем... но "не могу иначе" - всего сильней. Или это инстинкт, обезьяний рефлекс? Грядущие наши читатели, светлые мученики непроходимого будущего! Уважьте страдание. Претерпевающие сей райский ад на земле уже достойны хоть не любви, так почета. У меня - сепаратный мир со смертью, пока не допишу эту книгу, - немного осталось. Вот уже задыхаюсь вполне и глотаю судорожно, как собака, и кротко, как ангел... Таблетку в облатке было достать невозможно (перевернуть впившиеся в колени, вмятые в перекрученный бок чемоданы), и в минуту моей отключки проводник - хозяин и барин - предоставил второе купе, открыв музыкальную стенку-дверь папы Карло. Принимал он теперь нас за важную птицу - никогда не видал досрочного освобождения, таким образом мы сэкономили еще тридцать сребреников и хоть ночь проспали по-царски. - А боль-то выветривается - мгновенно, как юмор - и как "выдыхающиеся поцелуи", по Франсуазе Саган.
        
       За окном замелькали пригородные названья - быстрей, чем прочтешь; проскочили и Купчино. Пульс струхнул, споткнулся, зашелся и засеменил по перрону; стихи в голове заплясали нервно и прытко: По родине придурком отскакать - Какая стать, лошадка огневая, Куражится шинелька боевая, Ну ошалеть: шанель, и N 5! Все родное и неизменное, низменное: разве что кгб теперь - фсб, Файбусович. Русская пагода на отшибе, не бывает погод, стоптанные любовные лепестки, и до боли счастливый напев: "Папа, не сдавай меня в крезуху!" Галич-то знал: женщинам чудятся неприятности, а мужчинам - удачи.
        
       Витебский вокзал в Питере явился разобранным, как стара барыня, отходяща ко сну, и от вшей по-военному перекопанным саперной лопаткой. Сопроводила носильщика в рабочем лифте - эдакие невиданные ни Короленко, ни Горьким передвижные катакомбы с крысами и тигровыми дохлыми "Мурками" по углам. - У тех есть хоть имя... Запела. Впечатлительный Йос был помилован и огражден - отправлен аллюром по древней, парадной, потемкинской лестнице - в обход, чтобы не углядел. Родные деревни!
        
       Подробности, как и вся жизнь, за строкой: вечно с надрывом - свиданье с семьей (на мгновенье поверишь, что это самые близкие!). Так сынок мой воскликнул по телефону полгода спустя: - Мама, как я тебя сейчас хорошо представляю!..
        
       Но жизнь мне снится, только снится. Бабочка-однодневка, а где я - десятилетняя, с капроновым розовым бантом? Отвернешься - ветром сдует пыльцу, смахнет улыбку! Атрофия к жизни, казни, новизне и напоследок к отчизне... Разбивая о край сковородки яйцо, я всегда опасаюсь увидеть птенца-недоноска. Но разве я выросла?
       Так, я сразу спросила, где наша няня Матрена (запомните имя), член семьи уж три четверти века: воспитала отца вместе с дядей, меня и мою ребятню. Ответ с отведенным вопросом во взоре обескуражил: пару лет назад няня была рассыпчата, как в песочнице куличи, а жива ли - кто знает! Вот хоть компьютер (свет мой, зеркальце) мне говорит "доброе утро" и также "спокойной ночи". Уж если заметила, то это пик одиночества. Щиплющий привкус бумаги в пакетике чая.
        
       Разлинованный Питер, подбоченясь от полутора лет разлуки, молодцевато накинув так и не выкраденную шинель, перешагнул с дощатой ступеньки на мраморную - компьютеры, офисы - и неизменные клерки. - Я в камне том спекся, как рана. Или можно погромче: я царь, и этим несвободен - я раб и червь, что ест меня (как всегда, срифмовалось без спросу). Но жили-то мы приземленно. Квартирка - недавно моя, как бельишко - и ближние магазины клокотали и колготились от мух. Предусмотрительно мы захватили из королевства ракетку на батарейках для мушиного бадмингтона - ах, не убий. Хлопнешь - стрельнет щелчок электрического разряда, так что еще и стошнит. Впрочем, мне ведомы составные всех состояний: упокоен убийца - музыкант не услышит ни вздоха, ошеломлен и отринут - улыбающийся после казни... В известность, вперед! Позови за собой и меня - туда, где есть люди. Возьми, там покуда еще говорят на понятном и мне языке, смакуя ментолку глагола. Но в абсолютном моем одиночестве последним останется - ... К слову, заметили мы особенность, обособленность и озлобленность общего русского быта. Косметического ремонта, наверное, не существует в Европе - подштопать, подкрасить, надбить. А мы, безразмерные россияне, нет чтоб на помойку трухлявый в занозах паркет и шкафы с тараканами - наводим лоск лачком-тряпочкой. Зализываем раны памяти (была она, жизнь?). Ты слышишь ли, бабушка? Ты бы к себе сегодня не дозвонилась: переиначили номер, переименовали проспект, вместо Мурки котята ее разбрелись по двору, твоя могилка осела - только я все никак не умру (горе мне, звонкой).
        
       Проскользнув опять же по Эрмитажу; озадачив врачей (поскольку в Голландии домашняя медицина не лечит, - калечит), мы принялись за дела. Допрежде - политика! Это как самое грязное. Не гуляй, мама, в церковь - уйди в религию. А какие вериги навесить, каким дребезжать бубенцом - это ли важно? Именно так диктует та чертова дюжина жизней, что я на веку своем да чужом "заела маковым пирожком" и прожила, как получку. На сей раз мама верила все еще в Горбачева...
        
       Но мы прибыли в эти широты, страна моя ты родная, по приглашению бывшего президента одной из недавних республик, назовем его Н.: он заждался в Москве, предчувствуя скорую гибель. В 33-градусном жаре на подрубленных ветках сирени на Марсовом поле, в стороне от динамиков, биноклей и динамита, отвлекаясь лишь на шныряющего туда-сюда по-хозяйски питбуля, мы с подпольщиками решали задачу госважности: как свергнуть сиюминутного президента и на его незаконное место водворить - своего. (Это, к слову, сатира). Между тем, самого его Путин пока что держал на шелковом поводке, и мы опасались не русских, а инородцев, - скорей всего подрастающих турченят. - Покуда саван мне кро'ят в России... Прочие встречи революцией не являлись, так что свободное время мы тратили не на ветках, а в местах общепита - доступных не всем. Досуга хватало: российская виза Йоса распростерлась аж на три месяца, с последующей второй серией, и поскольку поляки бумажек не клянчили, наши проблемы остались лишь белорусскими. - Сообразил бульбач, патриот, как подкормить свое консульство мороженым яблоком - сахарной косточкой. А что негласный приказ противоречит западным соглашениям, так мы узелок завязали.
       Об истинной цели визита Йос, уж конечно, не знал. Он не почувствует вкуса к комфорту Рахметова, и Петропавловка для него, поди, сыровата, блохаста. Но в России было еще одно частное дело: сын мой прописан (кристально родимое слово) с моим же, бездумно любимым когда-то отцом... но, видимо, возраст и образ жизни свое берут-отбирают: того человека нестало. Осоловев от жареных соловьев (разбойников) и обширных плантаций, отец нанял вооруженную охрану (по его заявлению в суд) против внучка-белоручки, и нам нужно было все это, зажмурившись крепче, уладить. Не переступив через тело... Ни то, ни другое.
        
       Как-то была я свидетелем, не успевая помочь - дребезжала в небесном течении августовская оса, и затронула паутинку. Бросился отрезвленный паук обработать пряное тельце (без мушиных перчин-очей) - но оса сорвалась на ветру и пустилась, вальсируя, с кровососом в обнимку стремительно и протяжно.
        
       Удивило нас то, что задетые нашей тоской организации ни подарков, ни взяток не брали, становились на сторону сына и выказывали гуманизм, им раньше не свойственный. Для того, чтобы сохранить за ребенком несчастный квадратный метраж, нам пришлось подать встречный иск, но детали, как видите, я опускаю.
       Мы неподсудны - на кресте,
       Под хруст костей.
       Мы неподъемны и безудержно честны.
       Я за собою на тот свет вожу гостей
       Но отбиваются они и видят сны -
       О васильках в овсе, о незабудках, -
       А висилиски пьют в тюремных будках.
       - Примерно такой был расклад. Но карты врали.
        
       Я перебирала в памяти, словно четки, сушеные грибы изысканной моей новой родины - чтоб, стоя в очередях, отвлечься от милицейских реалий. Рыженькие галлюцинногенные, с открытыми ртами, да и назывались - "усмешка". На любителя, в общем - но используют по назначению. Еще шампиньоны - не белые, что скрипят на зубах и в салате сырые - а можно есть и карболовые, с больничным запахом, желтые, но их копия (не пригодилась бы в жизни!) - от одной шляпки мрут четверо. Так что нам искать - зонтичные с коричневатой изнанкой, - эти не спутать. Да червивые, черти... А `как дальше жить вообще, с ощущением бессмысленности происходящего? Что мы распробовали-вкусили в России, носясь по делам? Ась, Вы мне что-то сказали? Кукушка в тумане приврет, а все хочется верить. Нагнешься - китайско-японское существо, антираковый гриб, коричневый-запотевший. Нужно плюнуть на шляпку и рукавом насандалить до блеска, тогда он проявится - с ободком облаков, внутри губчатый, и человека спасет. Не смерть ведь страшна, - умиранье. - Замозжила душа. Гоголь с Цветаевой не разминулись у Данте, боялись живых похорон...
       А вот нагнись, сорви и понюхай дымовичок - точеный, в форме тюльпана: отогнуты листья, что блюдечко, и овал с пуговкою вверху, совершенный цветок. Внутри себе курится... Смерть - это встречная вечность. Приотстанешь шнурок завязать - коснулась щеки.
       ...Вот пришел он, черный день - ведь прошел он, страшный суд. И только понятно уже, что все улетаем мы, не досказав, - на полуслове. Помнишь, все та же боль, что сквозила разнузданной, нескончаемой, не одомашненной - возвращается, ноет, карабкается, как зверюга по скалам. А ласкова-то, обольстись! - Затылок вскипал, обложенный льдом, и мерцали столетья. Смерть еще, может быть - когда свою ногу в лодку выбросишь из воды, а капли не падают. Вина подать черного, и еще перламутровых-белых!.. Это гиблое место, Земля. Так перед праздничным самоубийством нащупывают в манишке свое кружевное сердчишко рукой, - чтобы не ошибиться...
        
       Издыхая так суетливо и непреклонно - слава богу, что не узнаем, как мы уйдем, - штабелями ли сложены (до костей я промерзла и с хрустом сломалась, как розовая сосна), или мы превратимся в "просто" нарциссы - пучок яшмы змеиной, или останется тень от ресниц, стекающая по щекам... Ась, кукушка? Что поразнюхали мы при тебе, слоняясь без дела не на Руси, - в Петербурге, поскольку Москва не впишется в натюрморт? Так различно, разнузданно и разменно небо-художник, перистое-кучевое, черное с белым.
        
       Питер внешне похорошел, сполоснувшись в горячем ключе и занюхав "нафтусей"; приобрел напомаженным местом вот-вот европейский лоск; приосанился в клетчатых бендерских брючках и пуляет мобильником по немузыкальной клавиатуре (похлопаем, первый компьютер в оркестре). Количеством полупьяных и нищих, разбросанных в скверах, он нас слегка оглушил, причем алкоголики добывали в аптеках лекарства, настоянные на спирту - с оттенком одеколона-шампуня, - родное, забытое. Вон пресыщенно, тупо наворачивает отбивную бритый кидала-боксер со складками морщеной кожи на расчесанном, но янтарном и детском затылке. - Мера толщины (это когда живот лежащего переваливается набок и виснет; или пьешь чай - а он капает на рубаху). А мера совести? Лир мой наоборот. Я отстегнула тень: она мне ни к чему, теперь я не выйду из дому.
       ...По радио передают новости масштаба неместного (в харьковском зоопарке была похищена львица; свой подарок к трехсотлетию Санкт-Петербурга преподнесут и Вооруженные Силы). Убавьте звук. Ночью за окном корабли играют в пятнашки, - водила уснул... Как предвидел Олеша, "в конце концов неважно, чего я достиг в жизни, - важно, что я каждую минуту жил". - Боже мой, помоги дотянуть! 
        
       Мы отоваривались и обарахлялись в продуктовых, где есть практически все - по никаким для нас ценам; и ни разу не отравились (в этих широтах впервой). Нас не обсчитывали, подложив в папиросную пачку магнит или вырезав донце у гирьки. Нас обнюхивали дружелюбно (мы европейцы, не американцы), и я направо-налево махала, как говорилось, пушистым хвостом. Мы купили складной компьютер, костюмы на вырост и возраст; потрясал нас аптечный сервис - бесплатные консультации умудренных врачей, ну и так далее. Несправедливость в моей поликлинике удивила: оформлять полис мне было некогда, за анализ крови я отсчитала бумажки сама, и тут стали проталкивать меня локтями без очереди - в объезд вымирающих ветеранов, уж не помню какой войны, - анализ, на то он и платный. Милая малая родина! Вы замечали, что когда собираемся полной семьей, то мы наглей, развязней, уверенней, громче? Топот соседей - трубный бас и фальцет. И кто бы подумал, мне тут некому "мама" сказать! - После смерти меня зажуешь - ты заешь, ты запьешь - разноцветной кутьей, моя мама...
        
       Чернильные руки пахнут чищенным серебром, я их прячу в карманы. Ушла выплакаться, на базу... В зимний рейнский карнавал, перетекающий в масленицу. В детстве Йос по утрам развозил молоко, обложив себя пачкой газет, чтобы так не сквозило. Но однажды битон опрокинулся, - эта тема осталась, я думаю, на всю жизнь - голубеющие, бегущие с чужого крыльца сливки общества. А у меня - янтарь и доноры-сосны... Вот в Голландии нету клопов. Такое бывает?.. Стареющий Йос прослушивает на балконе команды и шутки пилотов, прижавшись к антенне: он вдруг ощутил себя летчиком. Эх, не вклинишься к космонавтам, не "полетишь"... Мы - ваш черный ящик.
       Йос отвлекся на утку: она поперхнулась черствым моим пирогом и делает обратный кувырок через голову... Причинить ли тебе такую истошную боль - уйти раньше тебя, не дождаться? От виски во рту поутру все равно остается вкус спирта... А вдоль по Рейну, в Германии один слепой открыл бизнес: гадает на ягодицах. И что бы вы думали? Валом валят несчастные дауны! Он их ощупью и впотьмах, так вот и эдак. Но я - здесь (ущипну себя за щеку), - нам опять объявили посадку.
        
       Повезла меня дочь на Балканский купчинский рынок - в хваленый универмаг, чтоб мы представили себя не в Берлине, а в Константинополе (где моя паранджа?). - Кроме турецкой одежды, разваливающейся под арахисовыми перстами, там - ничего. Прежняя родина выдыхается быстро! Вот и дочка забыла наше Датское королевство с желтой звездой...
        
       Обескуражены тем, что, раз дело "о доле" (долюшке) сына отправлено в суд, на квартиру наложен арест, то, получается, всякий российский ребенок или старик будет в такой ситуации мерзнуть и мокнуть на улице (до "вынесения решения"), - мы карабкались по инстанциям. Значит, русский закон криминален: не каждый снимет жилье и накопит силенок - отползти в эту нору. Приукрашивая рассказ, я - иная. Не со страниц. Это слезы между ресниц, - не присниться мне..., да если б все дело в нас!.. Но потрафило то, что клерки теперь уж не машут руками при виде купленных в переходе метро удостоверений, - не пугают их партийные думские связи, и десятки ответственных срабатывали на совесть, не обратив внимания на чин просящего, а то - приказавшего. Я поинтересовалась в ментовке, кто поможет выброшенному из дому мальчишке, и трое дежурных из четверки погонных ответили хором: - Бандиты!
        
       Всем известно, что взятки в судах берут (еще как!) - рангом выше. Выполняются ли их решения? Не в Волгодонске, а дальше отсюда не видно. Вот алименты присуждены судом назад лет пятнадцать - а кто же их видел? Ни сын мой вертлявый, щенячий, ни я. (А учили-то: никому не говори "люблю", дождись мифического "однажды", честь береги смолоду свою и чужую, чтобы не было стыдно...) Но развеянный пепел возлюбленной постучит в твое сердце - так посчитали масоны. И Гитлер, конечно. А если точней - в антологии нужно под именем упокоенного поэта проставлять как пункт проживания - кладбище, - не забудь вымыть обувь, вернувшись с могилки домой. `Дымку лица еще помнишь? Ну, поэт помирал, позабыв закрыть очеса. А то просто не дали?.. Та рубашка тебе не к лицу, в которой ты сам уродился, - вот и разонравился, милый. Что ж, душа и пристанище обитают отдельно - это вечное несовпадение с собою любимым и родиной.
        
       А суду мы однажды внимали с почтением. Представилась я инспектору, улыбчивой да находчивой даме из-под химии в бигудях, закамуфлированной торгашке. Как повлиять на неплательщика-уклониста, бывшего мужа? По форме составили заявление, "с конфискацией дома-машины" - накопилось-то за столько лет, это даже не долг. Не честь и не совесть... И велела мне дама принимать в Амстердаме ее одиноких подруг - на которых мы потеряли тысячи долларов: обернулись царевны-лягушки валютными проститутками. Даже мой набивной рисунок текста не все осилит... Одна трижды арестовывалась в Амстердаме - и понятно, что алиментов мне не видать до сих пор. Зато я познакомилась со спецификой административного шантажа в международном масштабе (мы вот-вот выскочим из мелового круга).
       Ну и кто бы поверил, что наш нынешний участковый окажется интеллигентным, спокойным и честным? Нонсенс, но факт. Испуганные глаза тележурналиста, между тем, подмечали с экрана. На поворотах луна перебегала через дорогу и продолжала лунить, пахнул вечер мокрой собакой (мертвой хваткой? куда, однако, я мчусь на поводу этой книги?). Участковый - как врач - законно обставил взлом дверей ускользавшей квартиры, вызвав бригаду с металлом наперевес - но это мы все отменили, мой бедный папа. Закономерна случайность? Жизнь выведет "все равно"? Или мутит от крысятников? Нет, "разверните небо" - мне так удобней смотреть, по первой программе. Или, кем-то обронено, "остановите землю, я сойду", дерну стоп-кран самолета. Что там внизу мельтешит? Вымазанная зеленкой родная Чечня - страна в стране, недоносок и недобиток? Так ей в "новостях" говорят, что смерть - не вериги и крест, а узелок на память потомков-рабов. Ельцин врезался в вечность подвижником пенсионеров - освобождал пространство локтями и стер с лица земли, с ее гримасы от боли, ваше старшее поколение. Путин, очередной подрыватель, кукла с витрины - больничная красная краска, как кровью намазано пальцем. Больница, - читаю я по складам веселящимся правнукам, - номер шесть. Это дохлый пес шариков на обочине, - здесь мы сегодня живем.
       Все мое творчество - одна затяжная молитва. В четыре утра - муэдзин...
        
       И начальник Муниципального совета, выслушивая, как чахотку, мою бытовую историю, железом сиял во весь рот. Я пошла на попятный: парнишка мой не пропадет! Но когда беспризорные дети вас просят о помощи, то вы улыбаетесь так же?
        
       Корней Чуковский писал: "У меня ведь никогда не было такой роскоши, как отец или хотя бы дед". Потому-то он папой и стал для всей мелюзги? Когда птица вскрикнет от боли...
       Но у нас в роду, по преданию, был такой дедушка-Грозный - убил сына табуреткой по голове, - и как раз по той линии ржавого лезвия...
       Гражданин начальник померк - и начал вникать. Это он нас направил к юристам.
      
     
       Надеюсь, что завершив многосторонне-ступенчатые переговоры, мы вернулись на поезде в Брест и окунулись в ностальгическое вчера - шестидесятые годы прошлого века. По спирали взвилась родная эпоха, как в лагере флаг.
        
       Глава 2. Произвол.
        
       Убаюкивая друг друга, возвращались мы в мыслях в Санкт-Ленинград, где когда-то и я поднимала петли на чулках, и на пыточных плясала каблуках... Так на машине из страны в страну катишь 150 км в час, а паутина на ветровом стекле держится - винная крепость! Вот и я все тянусь наощупь на запах метро, где разновеликая и многоликая очередь струится по эскалатору, как эти строки. А когда покупаю я карточку, проездной, то подземельная девушка с выцветщими глазами лихорадочно и воровато, виновато сует мне в горсть еще теплую сдачу.
       Бесконечный бег с препятствиями по инстанциям при 30 градусах (мы скинули по 10 кг за неделю); в слезах задрожавшее и отошедшее лицо отца, угрожавшего мне в участке "арестом на год за антисоветскую деятельность - с запретом выезда из страны", его шантаж звонками голландскому консулу (чииз, скажите "изюм", все тот же кишмиш в Кишиневе) - с просьбой не впускать под крылья мельниц обратно меня и детей; национальные лень и самодостаточность, изворотливость русской толпы, влияние насаждаемого патриотизма и мелочности обывателя; роль просветительства - зябкий фонарик во льду... Не перечислить.
       Невзирая на занятость, мы сняли фильмы для телевидения отчима-королевства (что уж ближе мачехи-родины), провели (обманули) и время, и встречи. Будни неведомой этой русской души охарактеризовали точней всего вынужденные эмигранты с Кавказа, рвущие в Питере когти, - облизали стиральную доску холодной десны: - Русичи не работают, дремлют, а мы вкалываем койлом с утра до ночи, за три года капитал сколотили и строим призрачный быт.
        
       Я наблюдала, как философы-эмигранты откупались от местной милиции (испугавшейся, впрочем, красной вспышки моей телекамеры). Бывший гбшник - экс-гбционист помышлял, как он все еще верил, о священной войне под урчание сытой Думы, перетягивающей канаты (национальный вид спорта): война пришла ко мне, раскинув руки...
       Но что могла я, малая голландка? Моя душа - под панцирем царица, а более вряд ли. Когда придушили ощипанные таланты, крещеная истина топчется пред расстрельной стеной зависти-равнодушия? Не-ет, залечь в окопе и слушать смерть. С нашими вместе. Прямо в кутузке за прозрачной броней, по ту сторону мысли, я видела лица арестованных за нелегальную торговлю помидорами-шмотками. Друг мой Андрей Крыжановский, внук Шварца, пророчески усмехается им с того света: "растрата преследует бедного сверхчеловека". А "бессрочное ожидание", во всякое время как на Руси никогда ничего не изменится?..
        
       Мои книжки принял ряд магазинов, а самый известный их продавать отказался, мотивируя тем, что там... не стоит копирайт. Хозяин забрал себе экземпляры - для личного пользования. Каково было мое удивление, когда директор соседнего книжного, старинный товарищ, спросил: - Почему твоя книга там продается по цене, превышающей вдвое нашу?..
       Будничная суета. Пусть останусь я одинешенька в той стране испуганной, беглой, беременной вечной миссией - "бей жидов, спасай Россию". Так это я - твоя национально-державная партия! Только держаться-то не за что. Сижу в бурю в машине, она раскачивается под порывами ветра, листья в бешеном темпе перебегают дорогу, луна подпрыгивает за ошметками облаков - сейчас я взлечу, изумрудный город в тумане!..
        
       Да, повидала приятеля: врач, доктор наук, говорил он, захлебываясь, что в Питере "перестали болеть" - держат марку, как в Штатах; и дружбы не существует, отношения - деловые, купи-продай. Что вспоминать о любви, о высоком... Река и асфальт под дождем блестят одним серым цветом. Я представляла, как жил бы мой врач за границей - профессионал, рафинированный интеллигент. Привык и не помнит, чем Наташа Ростова или, ей вопреки, роковая Элен отличаются от простой домработницы. Злодейка-судьба заедает, на добычу форм номер девять - будь то диссертация или заявление Достоевского в жэк - под флагом ухлопана жизнь. Искусственные российские трудности, бег с препятствиями в час пик, - я согреюсь в февральских очередях.
        
       Словом, жизнь прошла - а красавец Лобачевский так и остался висеть под стеклом в нашем классе, не выезжав из России. Так там и умрет. Вот уже я пристраивала сына на второй курс института, объясняя декану-завкафедрой: парень сам признаётся, что математику слушал он плохо, хотя вовсю программист. Не отправить ли нам его на подготовительное, к детству поближе? Преподаватели отводили улыбку: да что им знания! - Год-зачем-пропускать? Подтянем по Пифагору (то бишь оплатите уроки, и вся вам гарантия, вперед - на диплом). Как боюсь я всегда разноцветных глаз на лице... Это чертова шутка. Давится народ за нитками у магазина, не видит просвета. "Голодных мало - бесприютных много", меньшие сестры и братья. А ум и совесть, о чести не говорю?.. Но никто меня и не расслышал, - российские дипломы на западе не котируются, знаниям нашим не верят - кроме физики да интернета вприкуску. Мы в итоге второму и пятому курсу предпочли Майкрософт: дешевле и выше, чем в Королевстве, а бумажку за подписью Гейтса пока что везде принимают.
        
       Мой учитель, поэт, переспрашивал: правда ли, что у нас тут, в России, духовность особенная?.. Но духовность и нравственность - это понятия разные, - пыталась я объяснить, почему в чистом поле Европы немало крестьян духовней коллег-академиков.
       Кстати, взятки, естественно, брали. - Проводники. Безразмерно. И еще - моя дочь получала водительские права, ей предложили на выбор: 200 долларов - сдашь сама, или 300 - с гарантией. (Пожалеть мужчину, пощадить...). Ася отчаялась: в чужом монастыре, да не по блату, то есть выть в унисон не по-волчьи - ну и не завалила, конечно же, только теорию. Тело помнит опыт учения за границей, не по ухабам и без оброка натурой. Так и в книге страничка: вот в середине тут - это бывшая ель, для чего и росла человеческий век, свои восемьдесят коренных; а вот стружка сияет - не разберешь, из какой древесины, ну да ведь тоже - живое... Не дождались нас люди - те, кто хотел еще видеть изданной книгу.
        
       В Питере мы навещали друзей. Им так не свойственно седьмое чудо-чувство накопительства, обогащения. У них `должно и нужно - вразрез. И романтика для всех нас - порок с безответностью, безответственностью, и не все еще низости мы себе можем позволить. Семейка учителей - кандидатов, конечно, наук - обитает почти что на Невском, но в расселяемом доме, предназначенном на слом, а сегодня - на слалом для рискующих взобраться к ним на этаж. Поднимаетесь на тот свет, иначе не скажешь, и попадаете в лабиринт или вечность (по европейским меркам невозможно, аукаться не с кем); ремонт же подручными средствами делался там, где падали балки на головы детям. Пол провалился, обои в цветочек и в номерах телефонов струятся папирусом - но двое мальчишек в немыслимых этих, спартанских условиях подрастают осокой в умной счастливой семье. По квартире гоняется хором дюжина кошек-котов; их старшой, когда гости прощаются, по свистку поднимает лапу и растопыривает пятерню, ну словно собачка, и так провожает ребят на экзамены в школу. Меж зверья бедокурит и барствует кролик из зазеркалья - нет, все же клеточный: опустил всех котов, как в тюрьме, но зато научился у них гигиене, справляет в сортире нужду. Кот-пахан сожрал, арифметикой не поперхнувшись, сорок первого хомяка, и теперь остальная мелкая живность размножается под плафоном в ускоренном темпе. Но, спасибо хвостатой охране, это в доме единственная квартира без крыс! Оболваненное человечество щурится на светила, - ты и меня сводила с ума, крутобокая жизнь...
        
       Вообще, что касается быта, моя интеллигентная и любимая тетя, у которой хватило бы средств на посудомойку (машину) и прочие фишки, выручающие в хозяйстве, по-женски взгрустнула: приедешь на дачу, еду приготовишь, семью ублажишь, уберешь, и вот уж закат. Круговорот, беспросвет. Значит, низменное международно, - хлебопечка на десять программ не убавит забот. Издержки цивилизации. Несет, как от газосварщика, от меня всем вот этим, светящимся...
        
       Мы, голландцы, не покупаем фольксвагены. - Чтоб не поддерживать Гитлера, патриота сей марки. Принесла как-то сыну из магазина я брючки военной расцветки. Йос поморщился и говорит: разве вы за войну?..
       Но лишь в России узнали мы, когда день рожденья фашиста номер один. - Спасибо забритым скинам. В то еще время не успел утвердить президент свою державную партию, но Лужков забил-таки гол, вещая по телепрограммам, что футбольная потасовка в Москве есть "признак цивилизованных городов". Не музеи-библиотеки, а - мордобой! Да впрочем, прочь любое впрочем... Думал ли Иисус, что если гвоздь ржавый, то может переломиться?
       Ну уж они позаботились наверняка...
       Нет, не успел он подумать.
        
       Я припоминала рассказы друзей о неофашистах. - Кто-то полгода безмолвствовал в реанимации - не научился, и вскоре попался опять; кто-то курсирует на электричке с работы в обносках бомжа, а на службе - напяливает под лестницей крахмальный халат (из портфеля). А как безоблачно можно любить свою родину, если в другой не бывал!..
        
       В нашем обратном купе, от Петербурга до Бреста, потом еще ехала полька, русофилка, не променявшая за четверть века свою паспортинку (к Польше, в полон?!). Не успевая слезу утирать, наяривала нам клятвы о ленине-сталине, о хлебосольстве родимой простецкой души (плохие-то - баре). Впечатлили ее и мясные стены станций метро, и отсутствие (изгнанных) попрошаек, - широта улиц под изобилием общего неба. Так, когда падает самолет, то ни наций нет внизу на земле, ни вражды, - объединяет народы военное братство. Но когда в Орше наш броневик отстоял в чистом поле четыре часа, вагоны прогрелись, как водка, до сорока, то никто не помог этой восьмидесятилетней плаксе выкарабкаться на воздух, на волю (перрона, конечно, там не было)... Мысленно, значит, молилась несчастная полька Ксении Петербуржской близ ее изумрудной часовни, ногами на кладбище. Думала - это сама она, вдовушка двадцати шести лет, похоронила полковника-дворянина, позабыла чужеземные языки понимать, размотала образование, путается меж сугробов в красной растерзанной юбке да стонет ночами. Душа горит, охолони!..
       Так вот, эта нежная Полли заметно сипела. Всего месяц назад возвращалась на Невском из банка, завернула с обмененною валютой, пригретой на теле, в один достоевский подъезд и получила по самой церковной маковке, да еще слегка придушили и бросили под батарею. Ничего тут особого нет - когда б прекратила она восторгаться родным государственным строем, поощряющим и провоцирующим любой криминал.
        
       Мои дети, добавлю, в России стригутся особо - и носят одежды нейтральные, чтобы скинхедов не злить. Вот когда обувь крадут со ступеней мечети... Даже не так. Амстердам - это город бродячий, наркотики не возбраняются, секс - ради бога. Но королева в бинокль следит, чтоб население не хулиганило и не страдало. Посадила запасного водителя в поезда и автобусы, вмонтировала видео-камеры - думаю, даже в уборной. А ведь и здесь нас еще недавно пугали, чтоб не шастали по одному или в темное время суток, и чтоб сумку снимали с плеча, а не тащили за поводок, как болонку, ну и так далее.
       Не сердитесь, витая проза - не значит кудрявая. Перестали мы спотыкаться на полустанках. Если кому не по вкусу погружение в нынешние, ускользающие, как ветер, ассоциации, то можно ниже прочесть о нашей поездке статейку из "Moscow news" на пару абзацев. Лекарство для бедных.
        
       В раскаленной, как луна на сносях враскорячку на лезвии сабли, как застывший бе'лок в ухмылке убийцы, нахальной Орше мы поснимали на пленку вокзал - не только бальные залы в мраморе и лепнине (в Голландии что-то их нет) - но и беспризорников (прочерк). При нас предъявляла, точнее припрятывала и заметала следы от неравнодушных очей, свое цирковое искусство круговая порука (дети, дети, идиотнички!). Мальчик лет семи выклянчивал деньги, старушонки восьми и тринадцати в испачканных сажей коленках, грубых бусах и каблуках приставали к кавказцам. Вон там, неподалеку один роскошный самец здоровой окраски... Но об этом я не смогу. "Все меньше любится". Или иначе: семиклашку было трудно поцеловать, - ее рот вечно вымазан школьным мелом, зеленым и синим... Их опекала старшая классная дама - современная бонна. Я вспоминала, да как же это гармония в любви нам, отставшим, как поезд, от века, явилась - и отступила война, потускнел замаячивший было уже конец света. И за чертой ты мне протянешь руку... А кто им-то подаст?
       И тогда я решилась кое-что записать с чужих слов. "Очи черные", русско-голландский рассказ, следуя Фрейду (не из газеты). - Потому что и это есть жизнь. Начала бы его, почти как Олеша - примерно вот так: Она стояла под душем и пускала мыльные пузыри одним местом. Так иные в ванной поют после оргазма...
       Но все же слегка по-другому:
        
       Мы с приятелем думали, как бы еще поразвлечься, и одна лесбияночка зазвала нас на именины. Она была свой парень в доску, перепроверенная с брежневских турпоходов, а ее направленность никого бы всерьез не расстроила - здесь, в Амстердаме. Хоть врать не придется, что у тебя никогда, мол, не было свадьбы и что ты не умеешь натягивать эти резинки. - Как называлась кафешка неподалеку - "Рук эн плук", свобода воли и рукоблудия.
       Мы шутили по поводу книжек Сорокина: наконец они названы порнографией вслух, - какая там литература! Впрочем, первым движением было его поддержать - когда объявили процесс. Все же не четверть века фашиствовавший Лимонов; и автоматически этот ремесленник становился почти демократом. Наше невинно убиенное человечество... И ваша сентиментальность.
       Гости съезжались на велосипедах на дачу к костру - точней, никакой усадьбы там не было, но советская сотка со стеклянной оранжереей посередине и проткнувшим крышу бананом, отпадавшим по осени и зеленевшим весной - а также задравшие подолы елки и кратер шашлычницы, затерявшийся в запустенье псевдодворянской судьбы - чем же не выходной?
       Перед нами припарковалась к столбу... нет, все-таки женщина, - мы про себя ухмыльнулись пожилым слоновьим ногам в тертых кроссовках и непременной гитаре, притороченной к раме.
       Когда мы приблизились к пламени, в котором шуршала уже поблекшая фольга и пересыпалась спеленутая картошка, то встретил нас дружный гул на пяти-шести языках наших новых знакомых. Вина было больше, чем выпьешь, но все еще различали, красненькое или белое, и отделяли незнакомый голландцам чеснок от печеного лука.
       Полуженщина спела "многие лета", цыганский романс на затравку, подмосковные вечера на английском и русском, тумбалалайку - на вкусных и птичьих наречиях, и даже мы с приятелем ей пару раз подтянули охрипшими неприличными голосами. Странно. - Не подвывала я по-щенячьи тому двадцать лет.
       В продолжении вечера все краски, углы и препятствия сглаживаются, лица амвонно светлеют и наливаются яблочным ликованьем, пока солнце, бликуя, заходит в костер и там рассыпается в искры. Хенеке, как оказалось, интеллигентно, изысканно даже мудра, обаятельна до всевластия, - редко встречаешь столь сильное поле, обволакивающее собеседника, и компанию единомышленников, и старый сливовый сад. Ее краткая седая прическа взлетала над проникновенной улыбкой и пряталась внутрь глаз или, скорей, мускулистого простецкого рта.
       К полночи налетает мошка, и все стали прощаться, роняя одноразовую посуду в траву и опрокидывая пустые бутылки в опавшие вишни и горчащие яблоки. Хенеке пригласила меня на ближайшие выходные в свой городок, среди русских известный начертанными на беленой стене стихами Марины Ивановны.
        
       Прибыла я с ночевкой, и после пешей экскурсии мы перекусили и приняли душ, готовясь ко сну. Чувствовала я себя скованно: эта голландка, почти что как мать, но, в общем, чужая. Меня к ней заметно тянуло - слушать ее и гитару, вглядываться в лицо, отводя растаявший взгляд и пока что легко возвращаясь.
       Мы перебрались уже в спальню, и Хенеке буднично заводила будильник; подала мне китайский халат и шутила. Я была в том состоянии, когда четко фиксируешь прикосновенье руки, заранее отодвигаешь коленку - при приближении, и обходишь встречную полосу за версту. Впрочем, Хенеке, как я теперь понимаю, не любит прелюдий.
       Я остро чувствовала отсутствие белья после душа и скользкий душистый халат, - но дело шло к ночи. Я прислонилась к диванной подушке, и Хенеке без затей, гипнотизируя меня, как прокаженного кролика, просунула руку, откинув полу, и стиснула кожу. Я задохнулась - скорее от негодования или льдышки, засунутой мне за пазуху в некоем сне. Почему-то я вспомнила ту свою бабушку, что была когда-то хирургом, уже не при мне, и вот также, должно быть, играла скальпелем на контрабасе тела - будто водила смычком. Лицо Хенеке расплывалось: я не могла поднять глаз. Меня ж воспитали!.. Разговаривала она так тихо и мягко, как, вероятно, египетская кошка полночью с пирамидой, а движения приобрели вкрадчивость и постепенность. Хенеке попросила меня распахнуться - что было запретней, чем смерть, и слегка подтолкнула. С дамами я до сих пор целовалась по праздникам в щечку, норовя подставить висок или локон. Хенеке превращалась из кошки в мать и обратно, из старшей подруги в товарища по беде, из постной учителки в исповедника-доктора. Я тут не знала, как быть. И застала себя изумленно за тем, что послушно раздвинула трясущиеся по-мышиному ноги, а Хенеке мне протягивала подушку под зад, чтобы было повыше. Я даже развеселилась: дикая выходка, сон! Соскочить, повернуться, оскалясь, бежать на вокзал. Я - ну естественно, грежу, ведь такое, и чтобы со мной?! - выгибалась под оказавшимися внезапно настойчивыми руками знакомой, которая то придерживала меня, то совсем тихо - пожалуй, приказывала: развести до предела стучащие друг о дружку колени, раскраивая вдруг отчаянно ставшей девической плоть. Возбуждение и униженье захлестнули меня, но я вслушивалась, окаменев. Когда я дрожащими пальцами развела свое тело едва ли не пополам, лицо Хенеке ускользнуло куда-то, и я только вникала, что плохо ей видно, и нужен бы свет, но тут чиркнула спичка, и колыхнулось пламя свечи на лице моем и потолке. Прежде, взбираясь на бедра партнера, эта женщина слышала отвратительный запах своих нерожденных детей, а потому навсегда изменила мужчине? Раньше сперму приходилось разглаживать по телу, чтоб не принуждали пить, - играть страсть, а теперь ничего не игралось? Прикрыв ресницы, я понимала достаточно отстраненно, что Хенеке вбирает глазами укромность, - все горькое то, что обзывали мы во младенчестве мерзко, как срам, и еще в детском садике няня кралась в тихий час и отдергивала простыню, предвкушая тебя уличить и "застукать" (чурочки, я не вожу: и помыслить боялась о той части тела).
       Хенеке вдруг собщила, что мне будет больно, но ее руки уже мешали мне устраниться, приклеенная улыбка продолжала витать на моем идиотском лице.
       Не знаю, что это было, но острая боль всколыхнула верх ног, и Хенеке вдавила меня животом в одеяло. Она успокаивала - или напротив, - я теперь ошалела и сути не воспринимала. Близкий разряд отшвырнул меня на бок, хозяйка тряхнула меня, как ребенка, и раскрыла опять. Свечка клонилась все ближе к открытому лону, и воск заливал мои бедра, а когда попадал прямо внутрь, то боль была нестерпима. (Туда, сюда, считать до трех, глотком воды запив, - стучало под потолком). Что-то меня заставляло ожидать, захлебнувшись дыханьем, эту сладкую, но непомерную пытку, корчась и дергаясь.
        
       Хенеке убрала то один, то другой инквизиторский свой инструмент, приподняв мое тело на подушке повыше (но нет, не меня). Оказавшись лицом к лицу с зеркалом, я не отшатнулась, а только закрыла глаза, немея и уменьшаясь. Происходящее превратилось в реальность. Я стояла на красно-зеленом ковре у директора школы, пряча дневник - но он меня видел насквозь. Я закидывала во сне высоко на любовника ноги - подтвердить, что он есть и что здесь, пересчитав машинально колени и бедра, удостовериться и коснуться локтей в одеяле... Не спугнуть счастье.
       Моя - вероятно, подруга - заставляла теперь всмотреться в обеих, и строго в глаза. Это было невыносимо, стыдно и ново до слез.
       После мы пили, должно быть, хрустящую воду, и Хенеке погнала меня в ванную, - как марионетку за нитки, туда и сюда. Выдался миг обратиться к себе - что происходит? - и я предпочла, как теперь понимаю, быстрее вернуться назад. Что так влекло меня, ересь и грязь?
       Я прикрывала глаза, добираясь практически ощупью, в полусне и нарочном полусознанье. Тем временем Хенеке подтащила на середину комнаты странный громоздкий предмет, и подвела меня за руку, прихватив-приобняв - оказалось, что к женскому креслу. Откуда? - мелькнуло - и тут же пропало, так как мне трудно и жестко было взбираться, устраиваться и поспешно катиться на нем к прикроватному зеркалу. Всякая женщина знает, что этот трон сконструирован преотвратно - так, что ног не свести; руки мои оставались свободны, но Хенеке защелкнула где-то на икрах браслеты... и натянула себе по локоть резиновую перчатку. Я встрепенулась, заозиравшись вокруг, возвращаясь в реальность. Вспыхнул прожектор, белый и честный, как в операционной. Голос Хенеке стал сразу требовательным, задребезжали суровые ноты, пропало тепло. Я понимала, что мне приказывают раскрыться, и как можно шире. Я только видела, что мужская ее ладонь скользнула в банку со смазкой и придвинулась к тишине - я тужилась приподняться, узнать, что же там происходит, вконец отрезвела. Ввинчивающими движениями - сперва пальцы, потом ладонь-лодочка - вся кисть руки моей Хенеке исчезла во мне самой. Я закричала - но не от боли, от ужаса, - и тут же меня так пронзило, что искры из глаз. Хенеке "вышла" и приблизила черную плетку, подвешанную за подлокотник. Лицо ее побелело, глазницы сузились, губы вытянулись и пропали, и мне показалось, что руки ее затряслись. Хенеке то нахлестывала меня, то поглаживала рукояткой, то припадала ртом и смазывала поцелуями - я помню плохо. Где-то под утро взмахнул занесенный шприц, и я закричала, но мой, вчера было певческий, голос исчез. Я причитала скороговоркой про спид, про наркотик - но осознала одно, что Хенеке сжалилась, убрала иголку и ампулы. К этой минуте я и без просьбы могла делать все, что ей надо, пытаясь предугадать малейший приказ.
       Мы обе измучились. Хенеке отстегнула затекшие и ледяные ступни, поднесла мне напиться - виски, должно быть, пролившееся, как вода. Она все раскачивалась устало в ногах и включила вибратор, но не на привычные мне обороты, - на максимум. Мощный пластмассовый член тарахтел, как холодильник у батареи на родине, от которого просы'пались и палкой стучали соседи внизу, - скользнуло воспоминанье. Пару часов еще ласкала меня и терзала обеих подруга, считая оргазмы и пережидая непроизвольные струйки мочи. Вскоре вязкая наша и общая кровь закапала с кресла.
        
       Хенеке взяла последний аккорд и, над дымом костра, все смотрела мне прямо в глаза, не отводя их и тяжело улыбаясь. Ребята молчали, и только кто-то тихонько, вздохнув, сгребал угольки.
        
       Глава 3. Вне сюжета.
        
       Я рисовала такое примерное (неприметное) будущее наших случайных попутчиков - малышни на продажном вокзале. А в Брест из Орши мы прибыли ночью. Встречала нас тройка (коней), ведь предварительно я обо всем условилась с начальством облисполкома по имени Шпак - теперь мы были "всегда готовы" на подвиги Бендера: не переведутся Остапы, и мы по стопам, на белорусско-русской границе! Нужно ли уточнять, что наш обширный багаж, от веса которого у Йоса еще две недели назад, в пределах Голландии хлынула носом кровь, ни туда, ни обратно никто не проверил. Криминального, кроме камеры да компьютера, мы, как всегда, не везли, но уже под Лукашенкой выполнили план магазина по хрусталю (это можно?), а в Питере на Сенной, где один из публичных домов самого Достоевского, присмотрели кавказские специи по очень веселой цене, о которой расскажем и интуристам. Еще мы продали мобильник (в Европе никто бы у нас уже этот дизайн не купил). Ну, и в оба конца удалось-таки пропутешествовать, от страха, без признаков визы.
        
       Я ж еще, `строгая, строгаю и прибиваю букву к строчке кривыми гвоздями - острие выползает то справа, то сверху вбок, живей всех живых. Но когда наши ассоциации перестанут срабатывать через каких-то полвека, то в моем стиле рискует ожить настоящее - боковым зрением, тенью, отраженным светом любви. Вот он, реальный мой шанс. А пока мы готовы выдать любую рекламу во имя развития торговли-туризма, но умолчать об амбрэ и грязи вагонов, об уличном повседневном хамстве, о свинском лоске толпы, всегда морщащей-хмурящей недощипанную белесую бровь. На местном фоне и фронте нам наивными показались упреки в европейской повальной матушке-скуке: ни разу в Голландии не тосковали, есть чем поразнообразить скупую на песни и плясы жистянку. А вот подсмотренное в Бресте нас потрясло - пара-тройка городских кабаков, дальняя вялая речка, да галлюцинация рыбного озера; два пыльных музея с одичавшими в борьбе с вечной спячкой смотрителями, парковая дискотечка. Потусторонняя тишина... Все остается неизменным. Грошом смеется неразменным, Не разними меня со мной, Разлуку пряча за спиной... Или размолвку?
        
       Мысленно колесили и куралесили мы по Голландии, - проснешься на взятом в аренду кораблике: тень от флажка колыхнула улыбку, пробежал холодок с изнанки моста по лицу. Приблизившись к шлюзам, высокий флаг мы снимаем, чтобы часами не ждать развода среди больших кораблей. И Йос пугает криками уток, мешая им спать: полдень, довольно лениться! А сами-то мы в суете всё чаще взмылены, не видим - не чувствуем. Да и живем в обратную сторону: от смерти - к рожденью.
       Я слегка подтолкнула ребенка, но эта легкая кровь с недетской страстью струится десятилетия. Вот так и тебя, мой читатель, все еще нет. Как хоть зовут тебя, а?
        
       Нас разместили в Бресте в гостинице исполкома, посадив на пирожную диету и всячески ублажив: начало шестидесятых. Это не то что булыженные сквозняки мостовых - но и пьяных нигде не найдешь, порядок - армейский, те же клумбы с душистым горошком и львиным зевом обложены колотым кирпичом, а в вазах анютины глазки (всех слез не выплачешь, слышишь, Анюта?), измятые откровенными взглядами. В вестибюлях ковры, истонченные каблуками и пеплом, красно-зеленой лентой убегают от лестниц и коридоров; та же газ-24 (теперь уже 31) возит начальство; вентилятор с обломанным желтым веслом - привилегия директрисы, не персонала... Обходительность, предусмотрительность с постоянной оглядкой и смертный страх. Нет, о фашистах знает разве что Брестская крепость. А в парке ночью на танцах, как в "Маленькой Вере" (был такой фильм о мещанстве), распахнуты двери милицейских машин, покуривают в кулак патрули, текст песен в купюрах - для школьников, что-то там "тра-та-та, третий класс", детям вход... до одиннадцати. С минутами. Ни тебе мордобоя, ни мата. Да, остальные, должно быть, в тюрьме. Это общеизвестно. За этой сединой такие битвы с небом! Окрашивалась кровь безмолвием и снегом... - Где ж я там нашла тишину, в этих плачущих масляных стенах? Валенки-ватники, а если красной ноябрьской листвой на прутах полыхнет по лицу - так то во сне и на воле. Как псинке, все нюхать книжку, пересланную из Заполярья (или холод отбил домашние запахи жизни?) Впрочем, и на свободе - мы часто видим звездное небо? Контраст поразителен: вкопанный столбик границы - и феодализм. Еще легче просматривается иерархия из окна поезда: тетка в драной фуфайке с торчащей клочьями ватой поспешает к перрону с ведром водянистой черники, - обездоленное население. А вот гражданочка в розовой блузке, повезло дорасти ей до секретарши местечкового заправилы, и мечтает она о еще более сказочном будущем - не разбирает дороги. Схема проста: выдаивать ошалевшему от препятствий народу по капле бла'га, зажать в полном повиновении, не пущать новостей зарубежных и фильмов. Век-то твой на исходе тогда, когда понимаешь: он был! Время чавкает смачно и все под себя пожирает. Ну да что я так долго пишу. Вот о том же статья, и почти человеческим голосом (третья серия; содержание предыдущих):
        
       Спокойствие и страх (голландцы в Белоруссии). 
       Мы с Йосом решили попутешествовать. В нашей Голландии сезон отпусков. Перед самой поездкой русский консул и турфирмы подтвердили, что голландцу Йосу нужна виза только в Россию, а Белоруссия - это транзит, из поезда мы не выходим, так что какая уж виза? Ближайшее белорусское консульство... в Бельгии. И почтой ничего заказать невозможно.
       Во Франкфурте я встретила русских, они бурно жестикулировали на тему отсутствующей белорусской визы: мол, без нее отправляют из Минска обратно, в Варшаву. Я насторожилась. В экспрессе Польша - Россия проводник предупредил пассажиров, что ночью "пойдут бандиты", открывать разрешается только на "пароль Сережа - Володя", вещи придвинуть к себе...
       В Бресте и правда нагрянули, но пограничники. Польские - ничего не спросили, но вот белорусы...
       Выяснив, что у Йоса виза отсутствует, дежурный шепнул мне: сейчас вас арестуют.
       Привели нас, наверное, в карцер, но я уже знала, что снаружи располагался зал из 70 сортов мрамора, раньше там был ресторан, наверху оркестр, двери из разных древесных пород, для Голландии - ослепительно! В этом зале сегодня - таможня, вспарывают сумки и чемоданы. Подполковнику я предъявила визитку консула, свою толстую правозащитную книгу под названием "Беспредел", видеокамеру и спортивным голосом сообщила, что мы представляем русское телевидение в Нидерландах, послезавтра вылетаем в Москву на правительственную встречу, занимаемся антифашизмом. Кстати, почему бы на обратном пути нам не задержаться в городе-герое на пару дней и не снять передачу о визовом режиме, причем господин подполковник ведь мог бы сам дать интервью?.. Разумеется, он согласился и попросил у меня книжку с автографом. Тут же меня соединили с мэрией, записали нужные телефоны и имена. Два угрюмых майора отнесли наши чемоданы обратно. Проводник неожиданно предоставил нам второе купе.
       На обратном пути в Брест мы прибыли ночью. Нас встречали с каретой, ведь предварительно я договаривалась с начальством облисполкома - и теперь мы были готовы повторить подвиги Бендера... Эх, Остапы не переведутся на белорусско-русской земле!..
       Нас разместили в гостинице мэрии, а когда мы открыли утром глаза, то изумились: начало 60-х! Порядок - армейский, те же клумбы обложены кирпичом, в зданиях те же ковры красно-зеленой лентой на лестницах и в коридорах, та же "Газ-24" (нет, теперь уже 31) возит начальника, тот же вентилятор положен только директору, но не персоналу... Тишь.
       Вообще контраст с миром поразителен: вкопанный столбик границы - и феодализм. Меня всегда поражают эти сосуществующие миры. Для европейца белорусские будни - экзотика...
        
       Стоп, мы дошли вот до этого самого места. Дальше, положим, секрет. Только стоило ли мне стараться, если главный редактор, да одним своим пушкинским росчерком - ... Предлагаю двойные гласные, да и согласные, сокращать на письме. Так еще покороче! И отставить печаль.
        
       Но меня всегда поражают сосуществующие миры. Будто мысли, повторяющиеся по спирали. В моих записках - пожелтевший бумажный клочок, то ли цитата, то ли я что-то за строчкой пыталась додумать, внутри уточнение: "Что колечком своим так гордишься ты, дурочка? Очень Горго насытилась (Горго - соперница Сафо). Не забудут об нас, говорю я, и в будущем. Мне не кажется трудным до неба дотронуться". Как же прожить эту жизнь, если так высоко?..
        
       Для европейца белорусские будни - экзотика, включая пустующие, как суки, от коров и овечек поля. В магазинах Голландии можно купить если не птичье, то уж козье молоко непременно, и на ферме, конечно, парное (из грязной посуды)... Мы отсняли рекламные фильмы об отеле (hotel) от горисполкома, среди яблонь и груш, как Катюша, простаивающем без постояльцев (меняют белье, поливают в кадках пыльную пальму); о музее тепловозов и паровозов - игрушечных, во весь рост; и о разном хорошем. Так, ловлю в январе губами тающий питерский снег, то черный, то вдруг голубеющий. Скидываю его варежкой с тополиных ломких ветвей - вот эта, повыше, уж как отросла, а цепляла когда-то девчонкой за леденцовый шнурок ушанку, а то тесемку "бабочки" с войлочной шляпы моего дорогого, едва ли не самого... Этот стрельчатый влажный снежок обдувает сейчас наши с ним могильные плиты. Тот же брестский покой, - тишина моих мертвых. Только здесь - разгульное лето, и в птичьих примолкших кронах неподвижность застыла, как дым. Замри!.. Но уже "отмереть" не удастся. Словом, отсутствие криминала (в быту), "античность" и цены должны бы привлечь в Белоруссию новых туристов. Разве можно найти в Амстердаме мужской пиджак за четвертной или устроить попойку за так в парковом ресторане с оркестром?
        
       А вот американцам тут, кажется, появляться не стоит. Им по тракту вкатили булыгу, под облака, да еще начертали по-нашему: налево пойди - предай; прямо тащись - умри; направо - полюбишь лягушку... Стоят кружком, крестятся. Сами никак всё не выберут. Я спросила в универмаге, где ближайший макдональдс, и в ответ услышала - клац! Это гнет табака пропаганды, - народное кушанье. Вроде цыпленка меж двух кирпичей и под утюжком.
        
       Спасение ищешь - в больничной палате, отоспаться, забыть. В пустом саду моих стихов увядших... - То есть чужих. Как писал Борис Слуцкий в "Вопросах к себе", "у всякой одной стороны есть и сторона другая". Вековая традиция!
       Проскучав пяток фильмов о Брестской крепости (диктор голосом Левитана мурыжит по слову в минуту), я разжевывала коллегам, почему в этой затхлой Европе документалки их призовые не могут пройти. - Мы работаем в режиме СиЭнЭн, понимаете?. - А, так вы работаете на Америку?!! - молниеносно стерли улыбку с лица режиссеры. Вы, впрочем, об этом прочтете гораздо короче.
       Допотопная техника нас повергала в уныние. Бобины с музейных магнитофонов (их склеивали ацетоном, а если не было - лаком), не то число строк в минуту, гриппозный звук, массивность аппаратуры. На что нам требуется пятиминутка, то белорусы снимают часа полтора, и после монтируют в муках. 
        
       Телевидение пригласило откушать - можно сказать, на костях, прямо в крепости, по служебным талонам. Самое место, юродствующий брат мой поэт... Так вот тянет пригнуться и заглянуть под юбку шотландцу, завозившемуся на лестнице с гольфом. С двумями... То был, кстати, единственный раз, когда мы рисковали не выжить, слезами давясь над молокой.
       Я цитировала в одной книжке диалог тогда еще Папы (теперь мы, конечно, расстались) и питерской продавщицы два года назад. - Она склонилась над сине-зеленой волной куриных прилавков, и мой отче, преданно глядя в глаза, вопросил: - Девушка, взвесьте мне ваши грудки! Пожалуйста. - Не улыбнулась и взвесила.
       (А теперь парнишка мой пишет из Питера: - Мам, не волнуйся, я ем! Но не каждый день, понимаешь?)
       Та черемуха памяти, как сухой лед, обезболивает, кипит. Это глыба стоит на дороге... Брошу кожу - не покажу вам свою лягушачью гордость, на вашу - навстречу - на жадность.
       Об иных ресторанах, и те навсегда уж далече (заказан нам путь к Лукашенке), осталось томительное послевкусье: форель на углях, карски-царские шашлыки, да ленивая, туманная голубизна вареников с вишнями, - о таких яствах голландцы не могут мечтать, жуют свое сено из кислой капусты и сои.
        
       Для утоления ностальгии о рогатых троллейбусах мы путешествуем в Аарнем. А в Беларуси в угоду туристам, кроме того, еще кремовые яблони и прозрачные груши, - титры набегают на лица моих современников, наползает реклама. А партийные рыла - так это типаж, как приросшая маска пьянчужки. Крутолобым предателям, вероятно, лишь в своре вольготно, - что еще остается, если можно самим собой выглядеть разве только под душем!..
        
       Мы умоляли и дергали мэрию напоминаниями - разрешить отснять острые материалы: помочь брошенным детям, нищим пенсионерам, обреченным спинальникам. Даром! В обоих смыслах опять. Интернаты на лето расформированы, "попрошайки" эвакуированы подальше от глаз. От тюрьмы да от сумы зарекается баловень: что накопишь - потопишь в собственной алчности, хлебнешь и в хлеву из корыта. Выцарапали от них интервью мальчика с церебральным параличом - единственным, готовым бороться за будущее. Если каждый скинет по доллару, то хватит и на операцию: Алексей Владимирович Дранной, Брест, бульвар Шевченко, дом 3, квартира 52. А то эта книга станет его мартирологом...
       Извиваясь трехглавой змеей на крыльце телевидения, он жонглировал терминами, изучив нюансы трагедии, клиники мира по профилю, имена мировых светил и последствия хирургии. Поразительно: в Белоруссии резать его "не хотят" - боясь навредить. Переведя на стихи - воздух речной целебен, и дух церебральный... Очнитесь!
        
       Обыватель в Голландии не имеет понятия, чем врачуют больных (галлюциногенный грибок). - Мне нервную энергию нельзя расходовать в любви и писанине; война с собой, - по лезвию скользя... Ну и так далее. А что му'ка скрипит, сбиваема хлебопечкой, да запах молотого тмина и кориандра в ладонях растекается приворотным средством, - когда его знаешь? Или это помимо тебя? Ни просвещения, ни любопытства меж багульников на шелковых поводках, - блаженный, уютный болотный сон. Тут Земля не вибрирует и не кончает... Медицина в Голландии начинается лишь у входа в реанимацию. Национальный повальный грипп - это во мне самый первый и чистый источник и бог, - как розовая ностальгия, или желтуха Ялты, - гоголь-моголь, и я на коленях у мамы. Ты вроде бы умер - а жив, посылаешь об этом сигналы... Прием? Но калитка забита досками наискосок...
        
       Нам отказали только в одном интервью. С главным казенным, в Овире. Разответственные за визовый режим отмахнулись, прячась от объектива (не называть их имен). А в частном порядке поведали, что таки да, оформлять белорусский транзит иностранец должен железно. Теперь уж свой (среди чужих) в доску опять же - таможенник, хлебнувший огонь и воду в горячих точках Союза, включая Афган, сдвинул фуражку, как маску, на кончик носа и безымянно промямлил нам в видео-камеру пару надоенных фраз. Капитошу - за эту отвагу - понизят в чинах. А он-то распробовал на зубок вкус двойной смерти - это когда на войне разят с разных сторон; под пулями подыхаешь от малярии.
        
       Страх ослушанья, ошибки, шага вправо и влево сто'ит в Белоруссии осязаемо, как тот забитый, в занозах, забор. Кто бы предвидел, что таможенникам ни под каким видом нельзя всучить взятку? Торгаши опускают в карманы "зеленые" с такой оглядкой и в столь мутных углах, что сам начнешь озираться. Лукашенко вернул дисциплину, народ жив немой иллюзией покойной и стадной жизни. Если б страна была женщиной, я бы дополнила так: улыбающаяся до сих (боясь морщинок) былая держава в том возрасте, когда брови еще не расползлись, и подмышками не утончается легкая кожа. И по впадинам улиц здесь фашисты не ходят, а где они выше сидят - простому-то человеку не дотянуться, не видно.
        
       Я себе сокращаю, конечно, реальность, пытаясь приподняться на цирлы, достучаться, сказать. Так писала стихи, вытирая кружевом нос то дочке, то сыну, пока не наладились обе руки - самоотверженное, самоутвержденное наше прошлое. Как ненавижу я твою школу! - Туда ходишь ты, а я за партой сижу - параллельно, по старой памяти... Так все время пытаюсь я дать команду "назад" не компьютеру, а телевизору, переключая программы (это скоро станет, конечно, возможным). Но, как Вадик Пугач писал, "предчувствую - не окупиться". И не дожить.
        
       Мы вернулись в свой поезд из Петербурга. Рокировка, пока что на воле... Расстояние времен'ное - почти как до звезд, из Азии - и за поворотом на Запад. Я испытывала клаустрофобию, потому что никак не могла стиснуть с мизинца колечко... Да, вот это похоже.
        
       Армянин Володя с уныло повисшим носом полночи в купе нам доказывал преимущества жизни в Москве - свои и коллеги, Гамлета (гоняют по карте шаланды). Трехкомнатная на Арбате, сдавай ее за три тысячи баксов, перекати-поле по миру. Это ль не счастье - в квадратуре круга, по Пастернаку. Допятишься так и до неба. В Королевстве однажды зимой я смотрю из окна - шесть утра, дождь и ветер, бегун в шортах наяривает вдоль реки, на футболке краснеет велосипедная фара. Погоня за смертью? И рыбаки качаются вдоль обочин, не поправляя хлещущих капюшонов.
        
       Доллар не рухнет вовек, как не страшат: американцы развяжут очередную войну или еще что придумают. Вот почему и чеченские мученики приравнены к террористам... Удобно оно и Израилю, бросающемуся на амбразуру своей, между прочим, страны. - Чтоб другим неповадно!.. Но о политике - только в кустах, меж влюбленных и бультерьеров.
        
       Сэкономил седой да лохматый Владлен на билете: покупает у проводника; вокзальная касса пуста - и выходит дешевле. Он поди уж заметил, что я отпорола манжетки от брюк и сварганила галстук-бабочку да булавочный шарфик: нет былой широты! Миллионы в подкладке.
       Иногда, забывшись за виски, новый армянский нас переспрашивал раз так в десятый: а что, мои мамочки, трудно ли получить в Голландии постоянство?..
       Гражданство, пру напрямик, заработать почти невозможно, - это же не болезнь. Это дольше. - Протяжная память... Поезд ушел - и кольчугой сдавило. Не выпуклый камень израильских розовых стен, на которые валишься пушечным мясом; не наши пустые снега, на коих развылась ощетинившаяся зря сука, оторванная паханом от кургузых, кирзовых щенят. Тут любой перегиб - ты погиб, кто еще там остался.
       Хоть рябой человек не стучится ко мне по ночам, - крадется сквозь двери и шумно вздыхает, кивая примерным своим палачам и осипшим овчаркам запахом марочного коньяка. Не любовь в цене, - польский паспорт! Три штуки баксов всего, накануне грядущего будущего - проветривания границ.
       Я вдогон остывающим поездам учила бы помнить, как уводят любимых: оторвали пальцы в мороз от железной скобы, отняли, забрали на бойню, на смерть, навсегда.
        
       Йос тем временем подозрительно (не доверяя) отнекивался от дармовщинки: где-то он слышал, что в вагоне вам подливают снотворное, а потом выносят и вас, и багаж. Поезд, поиск, аист, писк моды... на паспорта. И никакой нам Молдовы (но и без Мордвы мы на вы).
        
       Возвратившись в Берлин, поспешно, судорожно осознали, что мы в шоковом состоянии - температурим, пошел отходняк. Супер-люкс-со скоростью света, на который мы брали билеты еще в Амстердаме, впервые увидели в Кельне, в двух часах езды до квартиры. Убытки фирма погасит, но - наши мученья?..
        
       Так поэтично, свеча или девушка в белом догорит на моем столе. А как поразмыслишь - ... Пока сочиняла я прозу, в Москве захватили заложников, мы их оплакиваем - задыхающихся навеки старух и детей. Но я все никак не могу отвести взгляд от изумительной красоты, теперь уж раздрызганных пулей, продолговатых чеченских маслин из-под девичьей маски...
        
       Сосед по купе конца двадцать первого века в том самом люкс-прима, немец, в одном ботинке все прыгал за дверью. Минут через десять признался: - Больше терпеть не мог, все уборные заперты! Проводник говорит, что так всегда перед крупными городами: женщины затворяются - навести макияж.
        
       ...Первым делом полили мы скорбные розы, пропылесосили балкон с искусственной травкой и растянули гамак. Вот тут заржавело, а там вон - сорняк, погляди. Четвертую ночь я кричу, объясняясь с таможней, - никак не могу догнать ускользающий поезд.
       В прошлый раз катались мы в Питер - хоронить, расставаться. Музейного видели мало; когда на маршрутке мчались вблизи филармонии, то - процитирую книжку - я сына спросила: - Ты был в Большом зале?
       - Крематория? Был...
       У самой бездны на краю Земли мы вращаемся, - попрощаемся, если успеем! Но я предвижу, что времени не останется - поцеловать и признаться, договорить, записать строчку: буду глазами показывать - да не поймешь. - Этого не было, может быть, нигде никогда. Но случалось со мной...
       Я все учусь за границей. Вот, впрочем, конец той статьи, весьма прозаичный:
        
       Мы сняли рекламные фильмы о гостинице мэрии, простаивающей без гостей, о редчайшем музее тепловозов, и уникальных "живых" паровозах, и о многом другом: покой, безопасность, "античность" и цены должны бы привлечь в Белоруссию туристов. Разве можно найти в той же Голландии мужской пиджак за 25 долларов или устроить пир за гроши в парковом ресторане с оркестром: форель на углях, шашлыки и вареники с клубникой и вишнями, - о таких яствах европейцы могут мечтать!
       А вот американцам там, кажется, лучше не появляться. Я имела неосторожность спросить в универмаге, где здесь "Макдоналдс", и в ответ услышала угрожающий рык. Я объясняла коллегам, что мы работаем в режиме CNN. "Так вы работаете на Америку?!" - молниеносно стерли улыбку с лица телевизионщики.
       Не удалось нам сделать лишь одно запланированное интервью - с главным начальником в Овире. Самые разответственные за визовый режим махали руками и прятались от объектива.
       Cтрах ослушания, ошибки стоит в Белоруссии осязаемо, как стена. Доллары продавцы принимают с такой оглядкой и в столь темных углах, что начинаешь и сам озираться. Лукашенко по крайней мере ввел страх, и народ получил иллюзию новой спокойной жизни. По улицам здесь фашисты не ходят...
       До сих пор я многому учусь за границей. Недавно спросила одну голландку, почему яблочное пюре консервируют в металлических банках, ведь продукт окисляется? Оказалось, что просто те самые банки я всю жизнь вспарывала неправильно: нужно не задевать вертикальный шов, только и всего!
       Не менее вероятно, что совсем не с той стороны открываем мы и разные страны...
        
       После перепечатки статьи в Белоруссии, к Лукашенке нам въезд воспрещен. Мы, очевидно, заказаны (тут должен стоять знак улыбки). А поскольку в пути я Вас познакомила с нашей - когда-то обширной - семьей, то самое время перейти к настоящему, личному - коллекционным открыткам, за которыми ездили мы в Петербург (и пока не попали в Молдову, - о ней я еще расскажу). Небольшая их часть разложена мной на двуспальной кровати, я беру на руки каждую, как ребенка; разглядываю выцветшую картинку и расплывшийся почерк на обороте. До меня доносятся звуки и запахи ушедшего Навсегда.
        
       Чтоб не дать этой музыке смолкнуть, приглашаю Вас, милый читатель, в путешествие - куда занимательнее и дальше, чем предыдущее.
        
       Я все не свыкнусь никак, что по радио в Королевстве день и ночь звучат похоронные марши: здесь это не траур, - искусство. Но я молча стою перед музыкой, как когда-то мы дружно - сначала при "Боже, царя храни", после - при гимне, - так я продолжаю хоронить своих близких. Пусть им земля будет пухом!
       И я приглашаю Вас в вечность.
      
       Глава 4. Откровение. 
        
       В "Дориане Грее" старость - не в возрасте, а в таланте. Чем глубже и выше произведение, чем больше ты выложишься, тем сам станешь мудрее и суше.
       Я и не знаю, за кого мне хвататься: вот-вот уйдут!.. Начать бы издалека, избежав соблазна писать роман, где герои действуют сами - так, как бывает во сне. Я себя заземляю: вот он, в руке, этот желтый листок бумаги, сложенный пополам, и на нем стандартная марка 61-о года - теперь уже прошлого, двадцатого века. Адрес - и штамп: телефонный узел, 1 апреля (но это не шутка!) 1966-о, адресован Мягкову Ивану Ивановичу - а его самого уже в эти дни нет на свете. Каково было бабушке получать эту мертвую почту...
       И телефона нет, о чем внутри сообщают: "к-88884 по техническим причинам... будет заменен на к-36249". "Причины" - скорей всего, нежданная смерть владельца от "чужого" укола, - медсестра шприцы перепутала. - Как жилось ей после того?.. А деда, еще недавнего властителя моего - и громадного Московского района, взяла да убила. Я могу писать о нем бесконечно - а сама помню всего две подробности: обмазанные йодом родные пятки, выглядывающие из-под полосатой пижамы, модной в те годы - да ожог от его папиросы, и одновременное отчаяние человека, причинившего мне, еще слишком маленькой, боль.
        
       В той длиннющей квартире (которую делит суд), для меня полной счастья и многогранной, булгаковской, тогда обитало немало жильцов. Теперь все они - тени. Вот вчера еще бегали по врачам, на диеты садились и доставали дефицитные лекарства друг дружке, - и нет вас.
       Наша общая няня... Жива ли?! Матрена Ивановна - может быть, пишется "Коростылева"? Шмыгает крупнопористым носом, варит в кастрюльке не суп, а бурду из перловки. - Спину ломит, небось, после лесоповала, к погоде. (Когда роднит нас наповал неуспокоенность и вечность, колесовал лесоповал...)
       Я выстаиваю в углу сокращенное время, коленками на сухие горошины, высыпанные на газету (наказала, конечно, не Мотя), а сама все кошу зареванную обезьянью гримаску на нянину длинную юбку - клетчатую, темно-зеленую с малиновым, красным, из отходов которой мне полагалась одежка для кукол. Пристаю: Мотя, сшей! У меня под подушкой спит голый "пупсик", и я обмираю от этих пластмассовых крошек (резиновых еще нет). И сегодня - старею, а вздрагиваю, встречая на женщинах ту же расцветку и клетку. А запах шерсти! Ватин - фиолетовый в красную крапинку - мишке на одеяльце! А миниатюрная утварь - посуда и мебель для кукол в музеях!..
       Открываю двойную открытку с изображением маков - тогда мы, ребята, не знали, что это наркотик; у Моти в осенней хибарке за Пулково качались сухие коробки в мой человеческий рост (на пироги, вероятно). Няня ведала и того меньше: Сибирь (или иные морозы для вольнонаемных и сосен) - да наши пеленки, - сперва близнецов - отца моего, его брата; после - мои; еще позже - моих ребятишек...
       Я няню учила писать, и вот результаты: "доргая Ляля паздрвляю С днем раждения жлаю чистого неба мякого хлеба Светлой вады и никой беды Доброго здоровья и большого личного счастья. Крепка цлую вас усех мотя 23-1984 г". Предпоследняя фраза, я думаю, была списана с трафарета: добрая няня приветствовала по праздникам всех "родных", воспитанных ею "детей", своих не имея. Каждый из нас, полагаю, учил ее чистописанию...
       Няня старела при нас едва не полвека. Так амстердамское дерево долго решается - и отдает свои листья, все в один день, где-то двадцатого ноября - и замолкает. Знаменитое это "усех" писах, так же как семейный пассаж - "джульетка играет на пьянинке" (Шульженко поет под аккомпанемент пианиста) - стали для нас нарицательным.
       Вот мне уже десять лет (открытка датирована 69-м), и няня мне пишет: "Дорогая Ляля я письмо получила за которо спасибо Ляля я учусь мало нет время вот я разбератся плохо страюсь Дорогая Ляля не чего не получаец Ляля на пиши мне письмо. Я жду. Дсвданя дсвданея крепка цлую вас усех Мотя". Чувствуешь ли ты, няня, как я сама тебя крепко целую?..
       Вспоминаю старые твои руки, и неестественно огромные в последние годы глаза за увеличивающими очками. Это я, бросившая тебя в немощной дряхлости в проклятом, всех нас пожравшем быту, - глупенькую, бескорыстную, работящую, как русская тройка, запряженную нами же Мотю.
       Нет, мы все хором ее обожали (если это - любовь). Я еще помню, как после тихого часа проснулась я первой в нашей с ней розовой детской (в том доме напротив); няня спала в полуметре на раскладушке с отодранной железякой и рваным брезентом, и мне так хотелось выразить незакатную эту любовь! Я подкралась на цыпочках и поцеловала няню свою возле губ, но щека оказалась соленой и мокрой от пота, и это разочаровавшее прикосновение помню я по сей день. `Так вот, надкусывая радужный чеснок, заваривая смородиновый лист или распечатывая конверт, ощущаю я родину...
        
       Не краше каракули выводила и я, перебиваясь по чистописанию с пары на тройку, - вот испорченная моей детской рукой открытка с нежнейшими розами (ошибки исправлены сверху): "Поздравлю с праздник 8 марта. Жилаю всех благ (испр.: всего хорошего). Обещаю хорошо учится и слушатся. Моя мама поздравляет вас (испр.: Вас) с днем 8 марта тоже. (Рисунок). Лариса Мягкова". - Я уверенно носила тогда еще школьную, папину фамилию. Зимой гонялась по дому за другой домработницей - Дусей, царапала всех вокруг, чем заслужила кличку "пантера" и ею гордилась; воспитывала в себе волю подкожным шитьем на локтях и коленках - так же, как большинство.
       31 октября 69-го года, впрочем, я задрала лохматую голову к небу от своих "пупсиков" и вензелей, и спросила о канувших в Лету: "Здравству Мотя! Как ты живешь? Как учатся Валя и галя? Не потеряла ты еще тетрадь и книжки? Крепко целую. Твоя Ляля" (и пункт назначения - Кривой Рог).
       В это время, возможно, мне Дуся позволила сварить настоящую чечевичную кашу в детской кастрюльке... То был восторг! Впрочем, память смешала ингредиенты: давно это было.
       На другой открытке с изображением кукол в национальных костюмах писалось по строчкам, проведенным чернилами по линейке: "Здавствуй Мотя! Как ты живешь? Приезжай скорее и почаще. Мы с Лялей кораулили клубнику...". В этом месте обрыв: то ли бабушка мне диктовала, а я оплошала, то ли, верней, я сама фантазировала письмо от морды Нэдки, эрделя...
       Клубничку в семье разводил еще дед, я его смутно помню сидящим на табуретке на грядке. На даче устраивались выходные обеды, тогда до меня, четырехгодовалой, не было дела - съезжалось по тридцать гостей, и я с пальцем в носу и конфетой в прорехе молочных зубов слонялась меж елок и сосен, над которыми в облаках сквозили то солнце, то небо. Добредя до клеток с братьями меньшими, я ущипнула однажды кроля за пушистое белое ухо с паутинчатой розовой кожей - смотрела, как выступит кровь. Но не забыла...
        
       Бросили няню мы все очень дружно - так, как любили. Пресмыкаясь, хитря пред начальством, засунули в дом престарелых, откуда ее, по рассказам, временно взяли назад такие же "родственники" - бивший любимый племянник, лишившийся накануне в аварии сына (которого воспитала Матрена).
        
       Вот пишет няня уже не Славику-племяшу, а моим бабушке, папе и дяде. На обороте открытки счастливый такой Дед Мороз в фуражке по имени "БАМ": "Дорогая Анна Павловна! И Вадя и Миша. Примите сердечные поздравления с Новым годом! 1986 желаю вам доброго здоровья многих лет жизни, жилаю быть всегда здоровыми и счастливыми с новым годом! Крепка цлую вас мотя".
       Мы даже не прочитывали эти открытки, пихали в ящик буфета или под стопку газет: красных дней хватало в советской России, поздравления сыпались и чаще всего машинально разрывались до конфетти.
       Но, втиснувшись в чужую судьбу, учишься отвечать за ее приживалу. Так звонишь иногда с улицы из автомата, а током лупит тебя.
        
       Не только, естественно, Мотя желала по простонародной моде "мягкого хлеба и светлой воды". Я все жгу восковую лошадку, она не горит...
       Большинство открыток - пустые по сути. Вот еще трафарет, - у меня родилась уже дочка: "Дорогая миля девочки Ольга и Ляля и Алеска. Поздравляю Вас 1 Май и Днем Победы. Желаю Вам доброго здоровья и многих лет жизни, ковказкого долголетя и мирного неба и много хлеба весеннего сибирского здоровя крепка цлую вас много рас мотя".
       Некрасивая, с крестьянским мясистым носом (просто копия Йосова); не замечаемая сильным полом, сама двужильный полумужик; с морщинистыми и красными от пара и порошка пальцами в постоянно срезаемых бритвой мозолях; полусогнутая от вечной стирки во льду с растворенным хозяйственным мылом, но в то же время, как палка, прямая - наша няня не обладала ни крепким задним умом, ни поучающим опытом черноземного человека, - а только любовью. Жалостливая, но вовсе не сентиментальная, - пришла в семью рано - думаю, `свежей, как васильковый запах мытых женских волос, и горько-сладкой, как подмороженная рябинка. Говорила протяжно и густо, но не певуче, великую правду: "Всех жалко!" Долго мечтала "о моряч'ке", терялась, завидя на улице форму. По телевидению, когда завелось, глядела (носом клевала в шитье) одинаково внимательно-равнодушно, всё от сетки до сетки - точней, мы догадывались, просто картинку... Няня, моя домовушка в платке с железной булавкой, приближена к Богу. Я теперь ее тоже не вижу, не чувствую, не представяю, - но ведь была!
        
       Ах, сколько же здесь толпится героев! Как примирить их? Где она - их последняя правота? Я воскрешаю улыбки, покашливание, аплодисменты. Но подхожу к тому сроку, когда музыку легче придумать, чем выучить пьесу... Все мы - Иваны, не помнящие. Ничего.
        
       Но о многом я как раз не даю себе воли вспоминать: осторожно, вход воспрещен (воскрешен?). Так - моя бабушка... Еще не папина мама Ан-Пална, была в те тысячелетия яркой, природно холеной - но милой, домашней красоткой с талией-стебельком; дед Иван, с моей точки зрения, был должен притягивать взгляды всех пролетающих дам, на помеле и в карете. - Я потом наблюдала на пляжах, как провожали глазами моего скроенного в античном мраморе папу (тогда - с вложеньем какой-никакой, а души, легкой дудочки). Пощади его, отца, матерщинница... Но здесь громко не говорят.
        
       Эта бабушка Аня в 69-м году так светски писала в квартиру, наискосок от своей, через площадь, специально разбитую вместе с двумя выходами метро для нас моим - уже дедом: "Дорогие мои любимые ребята! Поздравляю вас всех с праздником Первомая, желаю всегда быть здоровыми, счастливыми, Лялечке хорошо перейти в 3-й класс, а Олечке и Вадиму всяких успехов в работе. Лиза кланяется и поздравляет. Крепко вас целую и люблю. Мама-бабушка". И на обороте приписка: "Привет и поздравления Дусе".
        
       Как раз в это время училась я преотвратно, всякий раз не спешила домой, поскольку там уже ждал меня любящий папа с пахучим, вполне натуральным ремнем: приносила я единицы и замечания вроде "Искусала мальчика на уроке"; "Выбила в рекреации стекло одноклассником". Дневники сохранились... Мои родители фактически разводились, но бабушка свято тайну блюла, боюсь, от самой же себя, и не выметала сор из избы - на то были разные няни и приживалы.
        
       Я верчу картонку, будто гадаю. Нарисованный фокстерьер наблюдает, как ежик лакает молоко из мисочки. Зеленым карандашом (первое, что маме попалось под руку, не иначе): "Вадик! Подожги, пожалуйста, газ под обеими кастрюлями". Подписи нет, но этот почерк...
        
       А вот двойная открытка с тюльпанами, рядом с картинкой фабричная надпись - "Поздравляю!" и тут же приписка: "Лялечку, ее маму и папу. 23.7.70". 23 - мой день рождения; и, как впервые, читаю: "Милая моя, родная моя внученька! Горячо поздравляю тебя и папу с мамой с днем твоего рождения. 10 лет. Ты уже совсем большая девочка. Желаю тебе, дорогая Ляленька, быть здоровой и счастливой, умной и доброй, успехов тебе желаю во всех твоих занятиях, в учении. Люби книги. Дарю тебе на память 10 хороших книг, хороших и разных, надеюсь, что они тебе понравятся. Надеюсь, что платьице и костюмчик тебе будут впору - носи на здоровье - это от меня и тети и дяди. Мы все крепко обнимаем тебя и целуем, и очень любим. Бабушка Аня". Оказывается, меня кто-то любил!.. Я не помню ни платьица, ни костюма, но насчет книг догадалась, что была это заветная библиотека приключений, мечта и доступная гордость лишь некоторых ребят. В те времена было принято надписать даримые книги, это позже меня раздражало, а теперь я таинственно счастлива, когда можно открыть страницу, и там родной почерк того, кого нету нигде.
        
       Эту книжку открыток правильно было назвать "Лайф оф лайн". Автор - первый читатель черновиков своей книги... На днях я видела сон - о себе, вероятно: ротвейлер в маске овцы (чтоб его не боялись) был в "человеческих" гостях вместе с хозяйкой. Значит, я еще молода, потому что придумываю такие истории?.. Но книга - документальна.
       Вот открытка с печально повисшей сиренью. Это я начинала письмо: "Пап ты не устал в больнице? Вспомни как мы говорили: ты мяу а я ррука-мука". Без комментариев...
        
       Моя бабушка познакомилась с дедом, когда он был главным инженером (что редко и значимо для двадцати трех его лет) знаменитого Тракторного завода в Сталинграде (потом он стал директором Авторемонтного в Ленинграде у нашего дома, а про Сталинградский - не знаю) - работала там переводчицей при толстом влюбленном мистере американце, сманивавшем ее, разумеется, замуж. В это время уже в лагерях сходили с ума; и невозвращенцы с 29-го смертной казнью карались; но я не уверена, что бабушка об этом успела подумать, - я же тоже предпочитаю бояться дантиста в его кабинете, а не накануне.
        
       Анна Павловна (было принято обращаться по имени-отчеству) слыла также изрядной пианисткой, увлеченным способным лингвистом, и до последних дней жизни - ходячей энциклопедией, не забывавшей никогда ничего. Пока нас укачивало в метро и швыряло по свету, предпочитала она, потеряв мужа, по возможности жить для себя, посвящая жизнь книге. У меня есть обрывок роскошной открытки с Жар-птицей, и там читаю: "инволюция involution старческий инволюционный психоз. возведение в степень завертывания, запутывания?" Я представляю, как уже старая бабушка пододвигала к себе коричневой палкой пудовую энциклопедию и листала папиросные шелковые страницы, пытаясь найти значение очередной болезни кого-то из близких друзей... Осанка бабушки - царская, Екатерины Великой, а копна серебра на красивой ее голове не шелохнется от ветра. Один ли и тот это был человек, юная - и преклонная Анна? И кто мне ответит?
        
       Мама с папой выгнали Дусю, которой передавался в открытке формальный привет (но это особая песня) - и расстались, а мне вместо Дуси купили собаку, эрделя. О прощанье я знала намедни: оно мне приснилось. Лязг и паденье ключей, грохот входной двери в сердце наискосок, удаляющиеся к лифту шаги. Думаю, все так и было. Отлюбили родители к этому вечеру двадцать лет; слабого папу расхищали и мучили женщины, а по склонности не только души и характера он им легко отвечал. Мама считала себя человеком честным хрустально и сильным, то есть душой покривить не могла даже ради высокого чувства. Я все искала в небе птицу, за хвост поймать - летим со мной, а надо было прислониться к березе на поклон земной... Но мама была несгибаемой розовой максималисткой, что отравит и не одну еще жизнь.
        
       Я же болталась у них под ногами, не видя выше паркета или "львиного зева", и при мне голо'са понижали; ночью при свете луны заполняла дневник на крутом подоконнике кирпичной семиэтажки. Научила вести его бабушка: как-то я прожила у нее месяц, испытав первый приступ одиночества и ностальгии по прошлому, несостоявшейся по сути семье. Вот чего не нашла я в детстве мужского: помните в зеркале поворот головы водителя, паркующего грузовик задним ходом? Это достоинство и стремление к цели! Думаю, совесть - и есть проявление воли: "не могу поступиться главным"... Но не у папы, - где благодатно разнежена, как в ментоле турецкой бани, духовная атрофия.
        
       На моем поселении бабушка внятно и сухо учила английскому, доставая на переменках цветные ребристые карандаши из картонной коробки от дедовых выветрившихся папирос. Мне разрешалось, чистоплотно задерживая дыханье, глазеть на позолоченную карету тончайшей, музейной на неизощренный вкус мой, работы - в шкафу за стеклом. А также мне бабушка прикупила бумажных чулок горчичной расцветки и сзади со швом, - мне импонировали их совершенство и взрослость. Дома последнее вызвало непереводимый конфликт - но дневник успокаивал, не будоражил, и я заносила туда неряшливым почерком все, происшедшее за морозный краткий денек. Зеленого глазам недоставало, и с веткою еловой воевала, главу клонила весело на грудь... Нет, все-таки вежливо?
        
       Записала я и подслушанный правда нечаянно (поскольку воспитывали на Толстом) телефонный блиц моего бедного папы... с очередной вертихвосткой. Называл ее ласковым словом - веселящим, румяным, как туберкулез. - Ты мне мешаешь, герой мой (а впрочем, я за тебя стою горой, и не порой, а уж до смерти, как видно). Мама, еще эстетичней и тоньше воспитана бонной, эту страницу прочла. - Ну так случилось. Уяснив, что "ребенок все знает", скрывать больше нечего, мама, скорей всего, папу просила уйти.
       Высекая эти гранитные строчки, я содрогнулась. Здесь запретная грань - проникнуть в растерзанные, униженные соборной, а проще - стадной жизнью их полумертвые души. Не пиши о Боге: он ответит (по-нашему, приземленному - отомстит); молчи о болезни родных; не разрабатывай сыто тему несчастья близких. Что он кричал ей, мой папа - теперь уже я понимаю; топталась под душем и четко расслышала под струями невской воды звон связки ключей, хлопок-выстрел входной двери и навсегда, до моего шестнадцатилетия, неуверенно и раздраженно удалявшиеся шаги.
       С этого дня я почти что навеки полюбила сильнее всех папу - но осталась на маминой стороне, как оскорбленной и слабой. Знала бы я... Вон все так же летит над домами снежная, переходящая в рассвет грудь чайки (а мы знаем ее только снизу) - но другая страна, и всё новые персонажи пересекают мой путь.
        
       Вот смотрит в упор росистая роза от 10 октября (но без указания года). Я пишу кривым почерком маме: "Дорогая Олёнка! Как ты живешь? Прошу привезти много интересных открыток и куклу с книжкой. (Живем мы хорошо). (Пра(в)да у меня за контрольную 2, и еще 1-но замечание). Мы не писали потому что не было ключа, а я (гений) вытаскиваю газеты и журналы пальцами. Ну что еще. Жду писем. Дочка Ляля". - Убей бог не помню, когда я просила открытки - и не представляю совсем, как можно назвать себя гением. Впрочем, вот эта открытка от мамы (с осликом и каретой!), датированная 29 сентября 69-го года, и есть, вероятно, ответ на мою. Разглядывала ее я когда-то часами, то в шарфе от ангины, то с горчичниками, пылавшими на лопатках, а то даже с щемящими банками на спичках в кругляшках картошки, чтоб вытяжки больше, - и помню тот ее запах, глянцевый, игрушечный, загранично-бумажный.
       На серебряной ложке с цветным попугаем засохла молочная пенка, от которой мутит до сих пор... Ленинградский болотный ребенок. Протяни мне руку - ладошка твоя пустая, совсем без рисунка, и вот так же пустынно просторное мое сердце... После разлуки с отцом мама, к несчастью, жила для меня и для волчьей, зубастой криминалистики, подсекая своих и чужих за переходящие цацки: мы строили коммунизм.
        
       Удалось ей однажды коротко съездить в Болгарию. "Моя маленькая! Все время вспоминаю тебя. Здесь есть живые осленки, верблюды; катаются на лошадях в коляске с бубенчиками. Очень интересный корабль пиратов, где официанты - пираты. Много купаюсь. Куплю тебе интересные сувениры - игрушки, но больше ничего. Целую, мама". Что еще можно было приобрести на обмененную советскую мелочь?! Мама чувствовала себя неудобно, как все простые счастливчики, попавшие за рубеж.
       Историю с лошадьми вспоминаю по устным рассказам: подруга Инна Панкова, о которой речь впереди, тоже ездила на Слынчев Бряг и каталась на пони, или села верхом на верблюда - тогда это было одинаково необычайным. Всеобщее ах, звучащее долгие годы.
       В Голландии стариков учат... падать. А нас не учил никто подниматься, встать на ноги. Не расталкивая своих. Интеллигенция, правда, при мне не завидовала; как-то спасала друг друга. Вот и Инна, меня называвшая за глаза (но в упор, свойски) "черные жучки", вишенки... Я смотрю за окошко, а там гуляют две таксы - блондинка с брюнеткой. Только знают ли они сами, что разноцветные?..
       Эта открытка могла оказаться последней. Мама, почти лилипутского роста, на неизменных десятисантиметровых каблуках и с раскуроченными то "лодочками", то сабо ногами; тогда еще с персиковым пухом щек и девичьим восточным румянцем, обожала заплывы и не рассчитала сил, когда выбросили в шторм черные флаги. Моя мама - тонула.
       .............................................................................................
       Рядом хранится совсем другая, самоуверенная по-хозяйски открытка из той же Болгарии - от пионера Саши, на которого теперь похож "близнец", мой собственный сын, его тезка. "Честита пралет! Желая ти всичко най-хубаво. 6.3.70 г." - Открытка "На Ляля".
       С тем Сашком переписывались поднадзорно, цензурно, официально: в английской школе раздали нам адреса юных рабов из соцлагеря, принудительно изучающих русский могучий язык. Сапожник без сапог, так сказать, - мне сталинизм без Сталина велик. Антипараллель нонпарелью... Тот мальчик мне выслал в конверте целое царство - жевательную резинку, жув-жув! Тогда-то ее мы не видели, в целом классе - никто. А почтальоны - украли. Санта-Клаус, прошу тебя, или ты, Синта-Клас, приди к нашим раненным детям; докажи, что еще доступен тряпичным и шелковым русским!
       Оказался тот мальчик упрямым: наматывал он резинку на спички и прокладывал письма картонками. - Да все напрасно.
        
       Мою книгу написать можно много короче. Вопросительные знаки - это есть детство, восклицание - юность, точка - конечно же, зрелость, а многоточие - старость. Ну и тире между ними. Почти что надгробье.
       ..................................... 
       Бабушка вскоре прислала открытку с букетом: "Дорогая моя Лялечка! Как и обещала тебе - пишу, правда, не сразу. Доехала я хорошо. Тетя Саша сейчас сильно болеет, высокая температура, резкие боли в горле, и очень больно глотать еду и лекарства, и даже питье. Эти дни она не ездит на лечение, врачи успокаивают, что это все так и должно быть, но она пока очень плохо себя чувствует, очень слаба. Я рада, что с ней, я ей сейчас очень нужна. Хотим надеяться, что потом будет хорошо. Очень хотим знать, как у вас дела, здоровье; Мотя мне написала, что она никуда не поедет, как же теперь с тобой? М.б., она еще передумает? Пожалуйста, напиши мне, на папу с мамой я не надеюсь. Привет им большой. Целую тебя. Бабушка Аня".
       Тетю Сашу я помню худенькой, короткостриженной, - но больше знаю, чем вижу сама. История вышла пикантной, почти анекдот: юная Сашенька переходила по мосту Москва-реку и обронила у всех на виду батистовые штанишки... Перешагнула, как ни в чем ни бывало, и путь продолжала. - Характер!
        
       Бабушки были сестрами; и вместе с братом - дядей Мишей, Михал-Палычем Ратнером-старшим, также живущим в Москве, составляли самую любящую семью их тех, что мне повстречались. Как сказал в эпиграфе Слуцкий, "Все-таки был ты. Тебя провели". Так был или не был?
       Заблудилась летучая мышь, сверчок затих в кухне, а дом навсегда заколочен. Песочные часы отплевывают время сквозь зубы, пока я кутаюсь и путаюсь в старомодных и пыльных шубах, расползающихся в руках...
       Тетя Саша и муж ее Ися (евреи, чтоб Вы не подумали) - дядя Исаак, тезка питерского собора, обожали друг друга, как молодожены; мы короткое время все жили на той даче в Солнечном, пока нас не лишили исполкомовских благ. Это там собирались по выходным полупьяные гости, неуклюже и красно, как крабы, пятившиеся к крыльцу и целовавшиеся в макушку. Это там и сейчас, как я слабо надеюсь, по лесной дорожке прохаживаются одичавшие кошки, высматривая на солнце озябших птенцов - но не видя...
       Музыкальное Репино приютило вскоре нас с бабушкой на несколько летних лет. У меня был жестокий характер, и вот пример: все, что ярко я помню по поводу этой столичной родственной пары - как надеваю полный ночной горшок на голову дяде Исе. А он не сердится вслух...
        
       У тети Саши уже начались метастазы. Это рак горла, мучительно неотвратимый.
       "Дорогая моя внученька! - писала мне моя Аня. - Поздравляю тебя, родная моя, с днем рождения - 11-м! Желаю тебе быть всегда здоровой, бодрой и веселой, счастливой, умницей и доброй, хорошо учиться и всех благ и тебе, и родителям. Носи на здоровье платьице (от меня) и колготки (от тети и дяди), надеюсь все тебе будет впору и понравится. Мы все тебя крепко целуем и очень любим, часто вспоминаем, говорим о тебе. Большой привет Мотеньке. Бабушка Аня". И на обороте: "Я писала тебе на городской адрес; наверное, мама тебе переслала?" Здесь же мной приписано в столбик: "732+457-631+8-305+600"... Бабушка, как я стараюсь!
        
       В эти дни ты прощалась с сестрой и еще приходила в себя после гибели деда - от пустячной инъекции, повторю, - ни за что, просто так, в чем ужас особенный. Вот оборачиваешься: мелькнула улыбка в толпе. Облако дыхания скользнуло за воротник - испарилось...
       Бабушка, еще молодая, навсегда осталась одна. С живыми тенями и шепотом половиц - и вот с этой открыткой с нарисованными фабрично кошкой да мышкой: " - Мне поручено расследовать вашу жалобу на меня. Ну, что вы скажете теперь в свое оправдание?!" И на обороте чернильной ручкой приписано лично: "Дорогие Аня и Ваня! От всего сердца поздравляю вас с Новым - 1958 годом. Желаю, чтобы вам жилось в нем весело, легко и вольготно. И, конечно, желаю здоровья. Простите, что сюжет открытки не новогодний. Не оказалось под руками. Но вот таким же грозным котищей я представляю себе Ивана на его председательском месте. Крепко вас целую, Ваш Николай..." Фамилию не разобрать, это мог быть Базовский, друг и болгарский посол, или кто-то еще: близких в семье было много.
       Столы накрывались и в городе, и на даче на двадцать-сорок персон. Дед, ни ноты не знавший, на правительственных иностранных приемах играл на рояле - классику: абсолютный был слух. И руки мастерового, из бересты сплетавшие чудеса, из ракушек - бусы, - и широкое славное русское сердце. Но, согласно эпохой навязанным правилам, он мог быть суровым "котом": так в часы демонстраций, когда моя мама переходила дорогу с коляской и мной в одеяле, толпа останавливалась, - пропускала дитя.
        
       Глава 5. Спокойного счастья.
        
       Вот и врученное уже мне самой официальное поздравление, три матрешки на фоне школьной доски - и показательный почерк: "Дорогому первокласснику в день поступления в школу N1. Ленгороно". Дедушки на посту уже не было, дарили - по традиции всем.
        
       А вот более поздняя, другая открытка - "Старшая сестренка" (эскимоска тянет на саночках кукол). Белизна заполнена уже цветными фломастерами - их моей подружке прислала, должно быть, сестра, эмигрировавшая в Канаду, поскольку в продаже не было таких красок: "Здравствуй Люлькин! Поздравляю тебя с Новым годом. Желаю тебе успехов в учебе, и хочу, чтобы летом мы опять все были вместе. Поздравь от меня маму, папу и Дусю, Мотю. Валя. 1969-70 год".
       Наша дружба растянется на десятилетия, и еще более раннюю открытку я отправила Вале недавно обратно: вряд ли помнит, как ее выводила детской рукой. Душа, как щенок, забытый в том доме, тихонько плачет - и нет ей возврата! Я - это снаружи или внутри? Как Сартр заметил, "я живу чужой жизнью". Все это упущенные наши возможности. Устав от губ и рук чужих, возненавидев толки, я расколола витражи и собрала осколки...
        
       Из глубины памяти проступает совсем измятая, запачканная открытка: "Дорогая ларисочка! Поздравляю тебя с праздником 1-го мая. Желаю тебе крепкого здоровья и больших успехов в учебе. И чтобы мы с тобой никогда не ссорились. Подруга Света". 
       Автор мне теперь представляется злей и женственней, чем это было возможно: одноклашка-акселератка с двумя тощими, рыженькими "хвостами", перехваченными аптечной черной резинкой; учившая меня жизни, о которой ни преподаватели, ни родители не имели понятия, и нам тоже не сообщали. - О Свете я ниже скажу.
        
       Вот еще детский почерк, красивый, а значит, не мой. "Дорогая Ирина Алексеевна! Поздравляем Вас с днем 8-го марта. Желаем здоровья, успехов в работе. Ученики 3 б класса". Пошлей не придумаешь, но учителку мы не любили (если это она, одевавшаяся под попугая, посы'павшая тальком прическу с подложенным валиком?..). Моя собственная, нежная страсть к людям - еще слепое дитя, просто падчерица, одиночка. Но все свершается быстро, три поколения еще как-то себя блюдут и собирают архивы. А кто за тобой после деда?.. Как называл наговоренные на магнитофон свои книги Жорж Сименон - "Когда я был старым"; "Я помню"... Да разве я помню?
        
       Люди проходят и думают: это школа. Но я-то знаю, что это блокадный госпиталь; остальное было потом. Какое долгое здание! На Восстания справа операционная; сюда угодила бомба. Свет погас, и повсюду валялись осколки памяти. Оперировала моя бабушка - не та, а другая, Тамара, вскоре эвако-хирург в западне-эшелоне во время налета (сколько перестрадала от бессилия медицины, оставив на совести неизбежные смерти больных!); а помогала ей десятилетняя - теперь уже моя мама.
        
       Нет-нет, я Вам все не скажу. Я Вас пожалею. Но просто вот эта открытка, тусклая и дешевенькая по тем временам, "Георгина и наперстянка"... "Дорогая Анна Павловна! Сердечно поздравляем Вас с праздником 8 марта. Желаем Вам крепкого здоровья, душевного покоя и полного благополучия. Крепко Вас целую. Валя, Ира и Сережа шлют привет. Будьте здоровы. М. Карпова".
       Ну подумаешь, имена. В словаре-то их больше! Но без них я не смею долго смотреть себе в глаза - словно в зеркало. Что-то им нужно сказать! О чем они, мертвые, просят?!
        
       Муся Карпова - не медсестра, а родная сестра хирурга Тамары, то есть тоже мне бабушка, да еще воспитавшая мою неприютную мать. Так две девочки-бабушки с разных сторон перекликаются в вечности, пишут друг другу открытки, а о главном молчат навсегда. За каждым словом - недоговоренность, судьба или гибель. Тихо, - да здесь и не плачут. Трава пересохла.
        
       А вот узенькая закладка с хризантемами в вазе - сейчас у меня есть точно такой же хрусталь, привезенный с Йосом в июле от белорусов. Раньше хрусталь, себе назначающий смерть и раскалывавшийся в серванте, считался признаком отсутствия вкуса, как кожаное пальто вместо замши, и мы им пренебрегали, предпочитая стекло - чешское, радужное, доставаемое по блату. Эта отцветшая уж давно в саду открытка с хвощом и букетом впитывала мои слезы - и равнодушие (скомкана), но эстетически воспитывала меня, - это я не забыла.
        
       Призываю на помощь декорации, бутафорию. (Здесь можно дать бой часов). Тем -тьма. Но я не хотела их всех! И незачем было. Зачем? Для чего мне тот иностранец в советской больнице, который готовился к гастроскопии и верил, что глотать ему - лампочку Ильича?! Он прятался сутки в уборной. Для чего мне тот пристав, кашлявший на углу и гасивший в снегу сапогом свою папироску? Как много картин! Беззвучных, бесцветных, составивших жизни.
        
       Уже в моем отрочестве в бытовой наш русский вошли все те ласкательно-уменьшительные: дамочка, взвесьте колбаски! Дома сюсюканье возбранялось, и тем неожиданней прочитать свою же открытку без даты, написанную наискосок (чтоб отличаться хоть чем-то): "Мамочка и папочка! Мы с Мотенькой поздравляем Вас с праздником 53-ей годовщиной Октябрьской социалистической революции. Желаем Вам счастья, здоровья, долгих лет жизни, успехов в работе, вечной дружбы между собой и продолжения сказочной жизни. (Моя детская подпись) и Мотенька Корастелева. (и Нэдик)".
        
       Я и сейчас еще помню, как нас в классе учили писать обычные письма - на школьной доске. "Здравствуй, ..." (с большой буквы). "До свидания, ..." (непременно раздельно). Предлагался чудовищный набор пошлостей, почти обязательный. Еще большим идиотизмом с щенячьей моей стороны было поздравить родителей с революцией, - дома при мне политика не обсуждалась совсем. Ее как-то в принципе не было. Папа закончил два вуза, в том числе высшие партийные курсы, что считалось почетным в нашей несчастной среде. Мама - майор милиции, страшно сказать, в дальнейшем в тех самых стенах Большого дома, откуда чуть раньше по трубам в Неву стекал фарш арестантов, - политзаключенных. Я только знала своим куриным умом, что во дворе там есть "садик", и когда ремонтировали однажды мамину комнату, то все боялись и вслух шутили, что же случится, рухни эта стена, - как "воры войдут" в кабинет.
        
       Иными словами, октябренок от октября удаляется, что за дед - родного родней - удивляется... Принимая отца, как данность-луну, в алюминиевой короне, я даже не изумлялась, - жила себе школой (после уроков), дворовыми драками, перепиской с подружками (в день по четырнадцать писем, это полная тетрадка за две копейки - кажется, двадцать четыре страницы в линейку и клетку). Еще были кружки и щенок-эрделеныш - обычная жизнь моих уравненных сверстников. Вечный ремонт дорог, беззаботные песенки, как суда уходят сюда от суда и так далее, в общем, прицелься глазком в калейдоскоп, золотая принцесса, чем же это не жизнь?
       Да, полагалось вид делать, что ты пылесосишь, проспав утром последнего дворника; и шесть раз в день мелко резать тому самому Нэду пленки от мяса, с печатью; выгуливать нас обоих на прокуренном и выхлопном воздухе собачьего поля; водить в школу хитрюгу-щенка - и весьма далеко. Но за это давали, к примеру, лимонную вафлю, или даже билеты на детский утренник, а потом в настоящий театр. Да и стихи мои - первенцы - вышли ростом, не возрастом; и отчим мне не грозил. Не изымай меня отсюда, я к юбке матери пришита. - Рифма должна быть - "из стада".
        
       "Сказочная жизнь" родителей в глазах их была таковой, как я сейчас это вижу. Все в основном их устраивало, веселило душистым морозцем, тем более, что отец мой, пока он им был, защищал диссертацию руками студентов о чем-то организационном, его выпускали в соцстраны (почти что на танках верхом), откуда он вез чемоданы шмотья (люрекс, ляпис, латекс и, видимо, ляпсус) - и мне, и маме (спасибо!). Это был как раз промежуток между времен, чтобы отвлечься от образной мысли, как скоро и мы будем жарить хрустящих крыс в своих питерских подворотнях... Я еще не стояла, распята княжной Таракановой на Вашей блочной стене, - расплата не возымела, и ничто еще не воспето, что было нам свято... Но так было раньше.
       Разве кто-то из нас замечал "Блокнот агитатора" в каждом приличном сортире, на который (литературу) подписывали принудительно, и что так подходил страницами... туалетной бумаге? О, будни партийных газет!
        
       Сохранились такие открытки (написанные неизвестно когда) - типичны и адресованы маме: "Ольге Николаевне! В этот день для всех желанный Поздравляем Николавну! Мы, мужчины, пожелали Счастья Вам, здоровья, ласки, Чтобы радостью сверкали Ваши бархатные глазки! Мужчины НТО". Уголок открытки оборван - там могла быть таинственная приписка (мама в остроге бывала строга). Осталась она однолюбом, на ухаживания не отвечала никак (кивком головы), и ей только мешали, я думаю, правильные черты и абрикосовый персик лица, прекрасная и непререкаемая ее внешность.
        
       Вот и двойная открытка с приклеенным тигром внутри: "Олечка, не буду размалевывать, Болтовней твой слух отягощать. Может стала носиком поклевывать? Бархатные глазки закрывать? Сколько на роду кому написано, Но у Родины ты, Оля, не в долгу, А уж сколько экспертиз написано - Кучу всю представить не могу. И ночей бессонных сколько отдано, А на памяти ужасных сколько сцен, Но... ты смотришься прекрасно, просто молодо! (Сохранила правильный обмен!) Счастья тебе, Олечка, спокойного. Нашу службу как не вспоминать? Отдыха заслуженно-достойного Я хочу от сердца пожелать! Петя Петров и все мы..." То, что автор выдохся к концу посвящения, немудрено, - и еще любопытней называние "Родины", "долга" в личной открытке, лирической: все здесь "до кучи". Разъяты тело и душа, - ни сил, ни стиля, а нас учили - ...
        
       Между тем, славное имя Петровых являет ассоциации: в будущем за мной ухаживал, как палка прямой, сын одноименного профессора (если не выше его значительные заслуги, не помню), покорный интеллигент, в те годы - понурый духом патологоанатом. Звоня в дверь с приличными случаю цветами в целлофане и тортом из "Норда", он всегда оставлял другую коробочку между дверей, где у нас свистит сквознячок. Однажды с ним вместе "из наших гостей" на метро возвращался Сергей, тогда мой друг и кузен (гордилась, что старший!), и мимоездом спросил, сидя рядом в вагоне: а что там, в коробке? - Ничего особенно важного, внутренние органы! - ответствовал воздыхатель.
        
       Помните переписку бабушек Муси и Ани?.. Муся в конце приписала: "Сережа", - так это он самый, мой брат. А я Вас боялась запутать.
        
       Затмение луны, смятение и хаос... Можно было, конечно, пересидеть в кинотеатре - тепло и не капает. Но там щемит ощущение одиночества... Оно было всегда. Валечке, теперь живущей в Канаде, я отвечала непунктуально по причине общей раздерганности двойками-единицами в школе и наличием в сутках все еще двадцати часов с небольшим (потом время исчезнет). "Здравствуй Валечка! Пишу в 1-вый день учебы третьей четверти. У нас в классе новенькая девочка, она отличная подружка, очень хорошая ученица и умная. Нэдка скоро пойдет в школу. У меня лежат письма без марок. Скоро ты их получишь. Ляля". Даты тут нет, но я представляю, что речь о новенькой Нелли, сводившей с ума весь наш класс: на экранах прошел зарубежный фильм "Ромео и Джульетта", и пионерская наша принцесса казалась мне копией той прелестной и юной актрисы.
        
       Мы в младших классах гуляли, как в детском саду - с заплетающимися ногами, по веревочке, не озираясь. Так и осталось всю жизнь - всеобщая горизонтальная виселица, международный лагерь взрослых ББК. - Это потом повели себя избранные, как верлибр.
       Фильм по Шекспиру хотели увидеть и мы со Светой, писавшей не только многостраничные письма (храню их отдельно), но и учившей меня, кроме "жизни", филигранному почерку: я копировала прилежный ее алфавит. Утекло на все это два года, а после забылось - нынче уже навсегда.
       Чтобы пробраться в кино "до шестнадцати лет", я выпросила у мамы теперь лишнее всем обручальное кольцо и моднющие тогда чулки-сапоги, на поролоне гармошкой (с них мы тайком отколупывали блестящую краску). Кажется, меня пропустили: в девять и десять лет я выглядела на семнадцать (так, не любовь, а любвишка). Хватила я лишку, не лиха, - но все впереди.
        
       А с этой Нелли, возможно, связано больше. В четырнадцать лет наконец я влюбилась ответно, и десятиклассника Игоря вызывали к директору школ - то его, то моей. Отношения были, как водилось тогда, платоническими, но я ничего не боялась и делала взрослым назло: договорились мы с этим Ромео родить в светлом будущем восемнадцать детей, и пустили слух (чтоб гонители наши отстали), будто бы я начинаю... Скоро мы сами об этой шутке забыли, - я первая. (Это после придет, и с другим, - когда ты пил и привычно лгал о любви, смешав имена, то мне некогда было ответить... А ночи не было у нас - иначе днем бело и пусто).
       Через полгода на переменке наша домашняя, милая классная намеками сообщила: одна девочка (тсс!) ждет ребенка.
       Вот и учись не проверяя доверять... Не аскеты, - акселераты! Это было, как взрыв: неделю я ночью ворочалась и все гадала - кто же, и как ей помочь? Каково и ей там не спится в одном со мной Ленинграде?! Еще годы я не сомневалась, что это - Нелли. Собираю сегодня на пепелище щепки, обугленные, как ваши тени...
       Только в десятом классе я выяснила, что то "была" - я сама.
        
       Наш скудный быт начинался с поморинного мора; тусклый учебный денек сквозь занавески и желтое электричество; без твоих сплетенных рук я дрожала уже в стране, где умирают поэты, верша свой замкнутый круг и убирая могилу фальшивым молчаньем... Но я еще не догадалась.
       Были в сей пионерской жизни такие вот радости, - двойная открытка, пропахшая хвоей и счастьем: "Дарогой друг! Новогодняя елка состоится в 12 час 30 мин 28 декабря. Приходи в костюме! Ждем тебя! Дед Мороз! Снигурочка!" - Детский почерк с ошибками.
        
       Или другая двойная, отстукано на машинке, и вписано время: "ДОРОГОЙ ДРУГ! Приглашаем тебя 3 января к 13.00 часам на НОВОГОДН (не пропечатано) ЕЛКУ в Дом пионеров и школьников Ленинского района. Адрес ДПШ: ул.Егорова, 26. Просим приносить с собой сменную обувь". На самом деле, без этой обуви не пускала и в школу нянечка со шваброй наперевес. Мы хитрили, но в гардеробе все вешалки были унизаны сшитыми дома наспех матерчатыми мешками для чешек и кед. Наш будничный праздник.
        
       Переписывалась я ежедневно с огромным числом не виданных мною "подруг". Адреса чаще были кавказские, как к нам попадали - не помню. Ажиба Эмма, Ткварчели... Где-то под бомбами захоронен наш общий с Эммой щенок, названный любовной аббревиатурой имен, "Элав". Наши первые смерти.
        
       Вижу ошметок открытки, скорей фотографии, с надписью: "Трест" - на ул. Ленина в нашем городе". Как бульвар Революции и площадь Маркса, улицы Ленина существовали в любом, даже крохотном городе необъятной тогда - и все еще родины.
       Но чтоб ни в образе мертвой собаки (ты столько разметал их, господи, по осевой), ни в облике кляпа - пирожных "картошка" - ты не являлась во сне, моя бесконечная жизнь!..
        
       Семидесятым годом датирована открытка от неизвестных мне Лили и Юлия: "Чтоб, глядя по ночам на трубы ТЭЦ, не забыть, в каком городе живете. С любовью и уважением, ..." Текст звучит как-то не по-советски, крамольно. Двойное дно. Значит, было - но не в моем окруженье, к розовой, подслеповатой нашей беде.
        
       По тем временам совсем древние, на мой узкий да низкий взгляд, москвичи тетя Саша и дядя Ися вежливо слали открытки. "Дорогая Лялечка! Спасибо тебе за поздравление к 1-му Мая. Мы с дядей Исей тоже поздравляем тебя, маму и папу, бабушку. Желаем Вам всем крепкого здоровья. А тебе успешно закончить учебный год, больше не болеть, жить весело и интересно. Передай наш привет и добрые пожелания дяде Мише. Пожалуйста поздравь за нас также Мотю и Дусю. Мы Вас всех обнимаем, целуем и очень любим. Бабушке мы тоже написали". И подпись. - Меня приучали к родне.
       Я неважно тогда понимала, кто такие все эти родственники, съезжавшиеся к юбилеям, когда мы, ребятня, шумно ползали под сдвинутыми столами на четвереньках и щекотали взрослым коленки, не вслушиваясь ни в острые анекдоты, ни в мудрые по-грузински трехслойные тосты, но реагируя на общие взрывы смеха все более бурно. За тех, кто в море, за колючей проволокой - попробуй-ка, деточка, этот салат оливье!
        
       Так больно кашлять, плач запивая микстурой - приваживать себя к этому влажному климату, привязывать к облакам и редким кленовым листьям, задувающим в форточку. Мама еще не вернулась - возможно, из той же Болгарии, так как больше не оставляет меня никогда. Москвичи - за всех тетя Сашенька - проявляются снова: "Дорогая Лялечка! Как ты поживаешь, детка, кк идут твои школьные дела. Я надеюсь, что у тебя все благополучно, ты здорова, следишь за бабушкой, чтобы она не простуживалась и не очень утомлялась. Ты наверно ей помогаешь понемножку хозяйничать? Что тебе пишет мама, кк она отдыхает? Кк папа? Напиши мне детка обо всем. Я понемножку поправляюсь, хотя очень медленно. Очень скучаю по бабушке. Приехала ли Мотя? Передай ей наш привет. Дядя Ися целует тебя и кланяется. Выбери минуточку и напиши мне о себе и о бабушке. Целую и обнимаю тебя. Тетя Саша".
       В семидесятом году, вероятно, мучился и болел их с бабушкой брат, Михал Палыч. Я разбираю открытки - о послеоперационном периоде, соседях по палате, об общей надежде ж и т ь. "Теперь терпение и терпение". - Вот ключевое слово, погубившее не одно поколение. И вот что об этом думаю я сама. (Заказная статейка).
        
       Размышления о толерантности очень напоминают мне разглагольствования насчет лжи во имя спасения. И вам тоже?
       Или толстовское всепрощенье: зудит и ноет щека.
       Один панк по соседству, по совместительству сын, пару лет неприятности или приятности сваливал на пофигизм. Называл он себя анархистом, а я собирала цитаты из энциклопедий и покойных философов, пытаясь что-то ему доказать... Но всему срок, - и победили скины, заставив парнишку сначала сменить прическу, а затем и штаны. Но куда же деть взгляд мыслящего интеллигента, - да не дай бог еще и в очках?!
       Думаю, о толерантности уместней всего расспросить проститутку. - Или русский народ - как признанно самый терпеливый...
       Словарь эпитетов учит: терпение - "способность стойко и безропотно переносить жизненные невзгоды, физическую боль...", и так далее. Рабство, поди.
       Между йогой и... всеми нами, читающими по-русски в пределах любимой страны.
       А нужна ли нам эта "способность"?
       Успенский называл терпение "адским", Белинский - "ангельским", а Некрасов - "тупым". Как подтвердит вам словарь синонимов, "терпеть - не роптать на несчастье". Знать, лицемерить? "Находить силу жить в тяжелое время". А чего ж не исправить это самое время и те раскрутые условия? Фадеев, представьте, писал: "Казалось, никогда не п е р е ж и т ь того, что ушел сын на войну в чужую Корею, но п е р е ж и л и и это". - Или в чужую Чечню... Ну и зачем пережили, скажите на милость?
       Правда, страдание точно облагораживает - особенно на одре. Потаскав за собой крест этой сумрачной жизни, я теперь знаю: всякий страдающий определенно достоин если не самой любви, то уважения. Он возвышается над собой! А впрочем, отсюда не видно.
       К вопросу о долготерпении. Не терплю я, когда бьют старуху и унижают ребенка.
       Терпеливость в семье недалеко отстоит от терпимости... Равенства здесь не бывает - или оно подозрительно, без любви.
       Вот уж лет десять мы терпим в Азербайджане 34-й отряд Аль-Каеды. - И натерпимся еще как...
       Я в пустыне долго сносила издевательства марокканских соседей. Пока они чудом не проломили голову маленькой дочке. Оказалось, с волками жить - и верблюдами... А мы-то старались интеллигентно, по-питерски! Да в чужой монастырь...
       Самое главное в толерантности - "не могу терпеть". И не буду! Не могу иначе, как говорит интуиция, - внутренний голос. И не сломить меня ни полицаю с дубинкой, ни группе насильников, ни Лукашенко на привязи. Эта внутренняя свобода зудит совсем уж не по-толстовски. Жизнь бабочки-однодневки - это мой срок.. У меня просто времени не хватило на раболепие, на послушание и тасканье вериг. Да и в церковь совсем не ходок, - общаюсь в стихах, напрямую.
       Компромиссы? Естественно. С собственной совестью? Нет, никогда.
       Бумага и бог стерпят всё.
        
       ...Это теперь я швыряю статьи налево-направо. А тетя Саша тогда умирала не понарошку, взаправду. И дядя Ися ушел вслед за ней. И дядя Миша.
        
       ...Как отомстила смерть Фету! Решился (это ли слово - и все вытекающие?) покончить с собой, и в тот же миг умер - нож выпал из рук, разрыв сердца. Живешь себе, в шальную голову строчки не умещаются и не лезут, а утром встанешь - детский лепет, лишь показалось - стихи. Как по Татьяне Толстой: благополучные и гении - все плохо. И по Елене Шварц: "Мы корзинки плели"...
       ................................
       Часто в открытках передаются приветы некоей Лизе, а также ее сестре, Тамаре Лазаревне. Вот взывают к обеим в эстонскую Вызу - это от Юрской; позволю себе привести, поскольку написано было в семидесятом: "Дорогие Лизанька и Тамарочка, все-таки, видимо, я не выберусь обратно в Вызу, хоть и заманчиво. Дело в том, что 3 дня в неделю я живу в Васкелово на даче у кузины (там все удобства и машина), а (в) остальные дни я с удовольствием провожу с друзьями. Вечера уже и темные и свежие и мне кажется, что уже пора "на зимние квартиры". Вас обеих я крепко целую, очень благодарю за трогательный звонок и письмо, и вообще за все. Желаю Вам хорошо отдохнуть, чтобы набраться сил до следующего года. Еще раз целую Вас. (Подпись). Большой привет Ольге Георгиевне".
       Лизе с Тамарой еще ох как нужно "набраться сил". Тогда они очень дружили, врач Тамара и близорукая, почти что слепая Лиза Лазаревна в очках, не увеличивающих зрачки, как у Матрены, а трехслойных, выдвигающих глаза из орбит, что нас очень пугало. Лизавета здоровалась ощупью и, прижимая к груди, узнавала на запах. Я писала о ней в прочих книжках, - Лиза играла со мной или - правильней - с бабушкой в четыре бравурных руки, даже как-то на двух роялях все в той же фамильной квартире. Все бабушкины подруги были интеллигентны, начитаны, все - театралки, в основном - пианистки и переводчицы с именами, вроде Шерешевской и прочих известных Вам дам.
        
       Когда Лиза была подростком, не старше той меня, глупой, то ее испугал сексуальными домогательствами маньяк (подробности мне неизвестны), и Лизавета навеки осталась одна - старой девой, как Мотя. Я опасалась приближенных вплотную ее усов на белой скомканной коже, булавки и взгляда, слепого сквозь линзы; запаха модных духов "Красная Москва" и мыла, естественно, "Красный мак" - подарок бабушки, уже перешедшей на "Ландыш", серебристый и тонкий.
       Я чуралась земной этой сгорбленности и черных теплых одежд под белыми воротничками, - но всегда ощущала доброту и тепло миниатюрной кавалерист-старушки.
        
       Вот крохотная открытка, адресованная той, еще молодившейся Лизе. Это все составляло по кубикам ее печальную, очень трудную жизнь. "Дорогая Лизочка! Желаем в Новом году побольше здоровья, поменьше потерь, исполнение всех желаний и иметь возможность посвятить свой досуг - музыке! Это - счастье! Целуем, Дора, Виктор".
       Лизе осталось совсем не так долго играть скрюченными, согбенными детскими пальцами. Ей вскоре стало мерещиться (как моей бабушке Мусе), что идут по пятам насильники и кгб. Со старухами это случалось: все жили при Сталине.
       Лизу долго и трудно устраивали в приют престарелых актеров и в сумасшедший, кажется, дом, я все это забыла, но бабушка навещала ее и возвращалась выжатой, тусклой, совсем никакой.
        Лизочка, выронившая вставную челюсть в казенный унитаз, разбивавшая постоянно очки и просившая кушать, - как еще сохранить Вашу светлую память, изуродованную режимом и горем?
       ...........
       Мы с мотыльком переглядываемся через окно - мне тепло, ему холодно. Может быть, мы встречались?..
       Прошла пара лет. Как-то в собственном лифте я познакомилась со своим же... племянником. Он приехал к нам из Гянджи (тогда еще - Кировабада), старше меня на двенадцать лет. И мне тоже было двенадцать. Кем ассириец в бешенстве сменен, когда еще грядет Наполеон, и на каком витке мы возродимся (воскреснем? возвратимся? - я о чем-то писала тогда, намекая на предков с другой стороны).
        
       Вернувшись из Питера на Гей-Гель (или это Гель-Гью?), купил мой будущий друг набор редких открыток и посылал мне поштучно, с письмом. Вот одна их них с текстом: "Ты хвалишься цветами, которые выращивают в Л-де. А вот такие цветы у нас не выращивают, они сами растут в горах. И даже еще получше". На обороте - букет дикой медовой свежести и пахучести. Впоследствии С. через меня высылал материалы по просьбе Бориса Стругацкого о начале событий в горячих точках, когда цветы там взлетали на воздух клочьями, с кровью.
       Я повзрослела, и С. писал (сохранилась половинка открытки): "...Поздравляем вас всех... с Азербайджанским Новым годом - праздником весны! Счастья вам всем. Мы в целом живем ничего, неплохо. Слегка временами болеют дети, Н. (жена) очень замотана на работе - армяне уехали, и она заменяет их уроки. Кстати, об армянах. Что я смог (материалы), высылаю..."
       У меня была где-то запись, что писанья мои не повредят больше близким, - но мешают они теперь детям и тем, кто в Азербайджане, - я и сейчас сокращаю дорогие мне имена. Эта профессорская семья полгода в подвале скрывала армян, сохраняя им жизни. Честь и хвала!
       И сегодня война там по сути идет, не утихая. Я ставку не делаю, время, на племя мое и страну... А пристреливать людей на допросе во имя - воистину не грех, когда узаконен и он. Исключить скорбь из своего обихода, подобно Монтеню - и окаменевать. Что ж, для беды "не существует способа выражения"!
       Значит, не нужно мне горя?
        
       Вот аккуратный бисерный почерк (подкладывался трафарет) на немецкой открытке. Спасибо учителю, поэту В. Лейкину - была я награждена путевкой в "Артек", морскую детскую дрему... Затаенные слезы, когда компенсировали "Артек" не "Орленком", - триумфом в Германию.
       Так в тринадцать я, редкая птица, увидела Дрезден-Берлин - пудреные парики секретарш гитлер-югенда, при люстрах блестящие лысины несклоненных солдатских голов. Да, английский мой преуспел, и робко расширился страусовый кругозор. Ты иди себе, босой... Словом, неделю жила я в немецкой семье, где училась и быту, и легкому бремени мыслей. - "Домучься до стихотворенья!", как призывал Соколов. А как русская за кордоном мается перед таможней - так это невеки.
        
       Сабина мне после писала среди остального: "Бабушка, мама, дядя, тетя и Сусанна - все "в порядке". Только я помню не всех. Выглаженную чужой свежевымытой мамой пижамку и принесенную прямо к постели коробку конфет с разноцветной помадкой - нет, не забыла. Немецкое страшное, сладкое мыло, что присылала мне бандеролью Сабина - я помню; и ленту на склянке духов. И как тетя вилкой взбивала к завтраку сырой фарш, я тоже вижу, как будто все это сегодня; и мама учила меня делать торт из н а с т о я щ и х бананов.
        
       Нет, ребенок растет от встречи с музыкой, живописью и мыслящими людьми, - но еще мне купили меховую собачку - она столько стоила, что было стыдно самой попросить. - Они догадались. В этом месте об авторе можно сказать: не сентиментальна, но чувствовала, что вот-вот выступят слезы от соприкосновения с детством, и что собеседник их видит...
       Мама водила к себе на работу - в обсерваторию, и открыла нам звездное небо. Познание - с обратной стороны медали, точней сказать. Это глаза, как планеты, мигают вдали. Мы много катались на пенистых катерах и болтали, больше, пуще и пусто смеясь; и Берлин я запомнила голубым, белоснежным и безмятежным, как взбитые сливки. - Каким теперь не увижу, хотя бываю там часто. Ребенку так нужно любить - ловить воздух губами и целовать, звать по имени облезлых кошек, пока он еще не умеет брезговать и зевать... Но где ты, Сабина Вичас?
        
       Я рассматриваю другие открытки, делюсь ими с вами. Паноптикум, или Олимп. "Дорогие Ляля, Оля и Нэда! С Новым годом! Успехов, радости, удач, здоровья! Ляле и Нэде - успешного воспитания Оли и хорошей учебы! Оле - службы! Новых стихов и новых встреч! Юра. Зоя". Авторы этой шутливой открытки мне тоже по-своему, скрытно и радостно дороги.
       Тут, как по Чехову - узнаёт из газет о смерти великих и носит по ним траур... Но я и при жизни чту, - и не светила. Раньше были одни дни рождения, а теперь - гибели. Постоянная наша дата свиданий и сновидений с родными. Здесь вот объединила нас смерть, хотя с Зоей мы так протяжно общались, соседствуя в блоковско-зощенковском Сестрорецке, ресничными веерами мелькая на пляже, вбирая глазами на (вечную) память палевый Финский залив и слушая чаек, в основном - Джонатана.
       У Зои уже был рак груди и-или затронуты легкие, но она-то все думала, что это так, пневмония. При личных встречах - не знаю, а вот пристально размышляя о чужом-своем горе, притягиваешь беду, она где-то рядом витает, я ее ощущаю затылком. Клоун уронит голову на зеленый кафтан, и зал аплодирует.
       Вот бы Зое понравилось: на украинском передает сейчас телевидение про своего "голову", - глава администрации Череп. О, тоже "великий, могучий"!
       Я на все смотрю через призму Зоиной озорной улыбки и ее тихого смеха. На музеи - и дефицитный молочный ее шоколад, на подписку толстых журналов - и баночку настоящего растворимого кофе (страшно, неловко представить, и ежишься, отводя цепной и преданный взгляд).
       Юра Колкин е е обожал, как мало кто бережет и балует жену со стажем в целую жизнь, и он суеверно назначил новейшую процедуру спасения Зои на свой день рождения, пятнадцатое февраля. - А если бы важно выжила, выжата, ворожея?.. Но тогда издевалась над нами надежда, что если выдержит сердце температуру воды в операционной сауне, то Зою п р а в д а спасут. Что-то я тогда сочиняла невнятно, интуитивно: догоняет Ленинград задыхающийся поезд, головами вслед качает Мусульманская мечеть. Жизнь - заброшенная повесть... Не успокоюсь я, Зоя.
        
       С этой даты ежегодно я мысленно отмечаю день рождения Юры и полдень Зоиной смерти.
       ............................................ 
       Открываю другую страницу - `судьбы наших безвременных близких. Вглядываюсь в подслеповатый почерк - писала, скорей всего, тетя Таня, почти ровесница и подруга бабушки Ани. Но для Вас здесь главное - Время. "Дорогая Анечка! Самые лучшие пожелания шлем тебе в эти весенние дни! Много здоровья, сил и бодрости желаем тебе и твоим ребятам! 30-ого наверное я, Миша и Лена уедем на дачу (по 1-е или 2-ое). Орик и Лариса 1-ого идут на Райкина и поэтому к нам наверное не приедут. Всего, всего наилучшего! Целуем, обнимаем. Твои Таня, Миша, Лена, Орик, Агния Парменовна. (Подпись)".
        
       Вообще-то мне страшно браться за этот рассказ. Я бы Вас веселила, читатель! Но как еще оживить наших близких - воздать дань уважения тем, кто все это осилил? Можно так жизнь записать - стихи-вопросы, стихи-ответы. А все равно - запустение... Легко глупцам - они ничего не уз'нают (так ничего отведывать не будем, что слышали - авось забудем). Но не я же все это придумала!
        
       Близнецы, мои папа и дядя, мальчишками бегали в техникум, директором которого была двоюрная моя прабабушка (не по крови, с другой стороны) - Агния Парменовна. По дороге придумали бизнес: выкручивали в подъезде тусклую лампочку или портили пробки, а потом собирали соседскую дань - чтобы исправить...
       А чуть раньше, в войну и в эвакуации, крали скатившиеся с платформы дрова (тогда за это расстреливали и малолеток).
       Здесь я отвлекусь, поглядывая на часы с сумасшедшей кукушкой... Третье ноября, и скоро четыре. В России должно темнеть, снег и лед на дорогах. Внимание, память.
        
       Лет двенадцать назад - никто уже точно не скажет - взрослый мой дядя Миша загрузил самогоном багажник красного "жигуля" и собирался на дачу, которую строил чужими руками, под Лугу. Как недавно мне написала его сослуживица (он много лет был завкафедрой), "какой роскошный мужик!"
       Но святая простота завистлива, люди в деревне лукавы и скрытны, и расплачивались с рабочими мы только спиртом. Об одноразовом думать, конечно, вольготней, и за него биться, а тут все - долгоиграющее... Вот стоит он рядом со мной, стряхнул еще тлеющий, с искрами пепел мне на сапожки, астматически кашляет с перегарным надрывом. Я ему вроде как дочь: своих не завел. Поправлю ему воротник на спортивной куртенке, так уж и быть, а то он всегда спешит, неприкаянный, мимо жизни.
       Он-то думает, едет на дачу, а через пару часов позвонят нам и скажут, что раненных пятеро, один труп. Скажут маме, майору, и она как-то сразу почувствует. Я дозвонюсь до отца - он уже, трезвенник, выпил в гостях, барышни там стрекочут в трубку и ластятся, я это знаю по измененному тембру его самодовольного смеха. Папа мой, единственный мужчина в городе пустом и малокровном...
       Он мне не верит, отмахивается: отцу сейчас хорошо, и всем должно быть! Я пробиваюсь сквозь его коньячок (глоток вина или водка иначе меняют его интонации).
       Звоню я и бабушке Ане, заведомо лгу. Меня отучали врать, меня заставляли... - Несчастный случай. Подумаешь! Ерунда, заживет до свадьбы богато и сыто...
        
       Я выжимаю клюквенный морс через марлю и наполняю бутылку постным бульоном, механически дожидаясь отца. Стучат нетактичные рифмы: просто-Миша не у дел, охладел к нам, остающимся, отстающим...
        
       Да, так скорее отвлечься, назад. Открытка от Агнии, закаленной в собраниях (где спать нельзя) коммунистки, бывшей директрисы и проч. Нет, не прочь, - как раз остановка. Когда ее дочка Таня (напрягите внимание, эта схемка простая) вышла замуж за упомянутого в поздравлении Михаила-старшего, моего двоюрного деда, то Семья решила неблагоприобретенного ею Мягкова перековать: все четыре брата - мой дед Иван, Михаил и двое других без "маленькой" вообще не садились обедать, и до женщин были игривы, экстравагантны, охочи. Веер юбок им снился вживую, на коленках тискали девочек и молодух, подхихикивали-осаждали, - словом, лесбийский этюд по полной программе, но если с ног на голову. Тавтологически - пропуская рюмашку, не пропускали мимо ромашку, вовеки веков. Легенда к тому же гласит, повторяюсь, что по этой линии прадед шарахнул родного сынка троном по голове, - даже имени от него не оставил (так дочка моя рассказала, - при мне-то скрывали).
        
       Агния поставленной адмиральской цели добилась, желания зятевы задавила и сверху накрыла плитой (сперва не могильной, а просто кремовой, приторной); Михаил был безмерно любим, прижат к ногтю задохшейся вошью. Уже он не прыскал духами ширинку и туфли... Все мы дышим светло крематорием, несмотря на разность судеб, товарищи (выступала Агния, протянув руку, с высоких трибун). Она, впрочем, не думала, что Берггольц до сих пор отражается в старой зеркальной раме Союза писателей...
       Главное - чтобы ты оставался "из простой семьи", дармоед. - Во мне две скучных половинки, две малых крови записных... Разбавленный литр бензина и пива.
        
       Дети тети Тани и дяди Миши-большого - слишком вымуштрованные-созидающие Лена и Орик - вряд ли когда догадались, какие скрытые страсти душили отца, - но я знаю о них изнутри, генетически. Это зверь-темперамент Мягковых. От блуда исчезает вдавленный нос, а отчего, скажите, читатель, у верблюда горб пропадает, а то и два?.. Родной зоопарк... Под самой нежной матерщиной переливается мужчина через края, - и это я... Или так: дождь; женщина, как женщина, кричит.
        
       Леночка с Ориком доводились мне тетей и дядей, будучи старше - чуть-чуть, а потому по праздникам мы еще вместе резвились, поджигая проспиртованные папирусы масляной краски на лестничных подоконниках; пятнались за печкой на Загородном и прятались, утыкаясь старшим в подолы и, уворачиваясь от локтей и колен, вытирали распаренные, дымящиеся от идиотского счастья и коллективного буйства мордахи. Детство запомнилось мне хлебосольным и дружно-надежным, все мы любили друг друга! Или все это казалось. Но я - люблю и сейчас.
        
       По преданию Орик был назван в честь одного из старших братьев Мягковых - Георгия, летчика. Я его знаю по фотокарточкам, как тогда говорили. Погиб он в войну. Это сейчас я живу постоянно в темных очках, всегда вижу вечер, а раньше еще различала: Георгий был богатырски красив, неотразимо, неслыханно; как-то он встретился с женщиной и заперся с ней в спальне вдвоем на неделю: так вот любили те легендарные поколения, так развлекались по-вполне-древнеримски. Вывалился из постели он исхудалым, диким и серым, - запомнила бабушка Аня.
       (Выполз на кухню - поесть).
       Летчик Георгий сбил еще сто самолетов - на юбилейном погиб, в Балтике, где Лиепае. Там создан мемориал. Не дай нам, господи, войны, не дай мне, господи, победы... Или так: две культуры я соединю, пулею отлитая из улья. Но если мы о высоком - то так будет ближе всего: к Саперке прилетает Мандельштам - понять себя, себя увидеть сверху...
       Это проза, как можно заметить. А у нас хранится звезда Героя Советского Союза, - и Орик был назван в честь дяди.
        
       Я разных глаз боюсь. Прольется кровь - и кровь... Что-то заголосила я вслед, как ни старалась держаться, - но это было. Орик выпиливал мне это вот обручальное колечко червоного золота, посмотрите поближе, на станке в темноте коридора. Тогда запрещено, наказуемо, - но водились у него аметисты, напоминающие грозди слез и сирени. Колечко дала мне наша общая пра - баба Маша, мама Георгия-летчика, Ивана - родного деда, Михаила - отца Лены с Ориком, и Сергея. На Загородном в начале века принадлежал ей этаж; каморку оставили, - в том коридоре играли в пятнашки и прятки. Еще эта преда мне завещала свой крест, но когда везли ее в морг, то санитары украли цепочку с теплого тела. Вот почему я сыплю искры из глаз и бью током притрагивающихся к душе моей или мыслям о прошлом... Не помню, сказала ли Сафо, - лира из панцыря черепахи - медленно продвигаюсь я среди струн опущенных...
        
       Орик ездил на Белое море геологом и пропадал там почти что все время. С Ларисой, женой, все как-то не очень-то ладилось; прежде, по молодости он влюбился в простую маляршу - маляриху, тогда еще говорили, - но суровые родственники не допустили неравного брака. (Получая мужские гормоны, просыпалась она всегда на рассвете, а так - спала вечным сном...). Неустойчиво по праздникам раскачивалась на каблуках, - плавала в лодочках... Орика сперва подставили, а затем принудительно оттянули от этой простушки. - Которой сочувствовала я - заочно - все мое детство, романтичная тля. Но нельзя же подробней.
        
       Отец Михаил (коммунист) уже ездил по заграницам, и сконструированная ячейка-семья процветала; книжки читали, да и подрядно - постные лекции о хозяевах Медной горы. Нет, душу вложили! И дочка Орика и Ларисы, дивной русской, аллергично-румяной красы, говорят, и поныне, - через пару дней готовилась стать первоклашкой: отпаренное мамой коричневое платьице еще пахло горячей шерстью, белый фартук сложен на стуле возле кровати, школьный ранец сверкает застежками и подпрыгивает по ночам от зигзага трамвая, сотрясая учебники и обернутые тетради.
        
       Чтоб оживить, я должна тебя снова убить. Погостив на погосте, вырывайся, родная и близкая мне душа-душенька!.. Накануне, тридцатого августа, мы с моим папой, тогда уже (и еще) обретенным, дружно чавкали сахарный арбуз в той самой пропавшей квартире. - Грянул россыпью телефонный звонок. Так колокольчик летящей в ладонях выпускника первоклашки обрывает вязкую, всякую жизнь; переворачивает, как песочные часы, с головы на голову судьбу и собирает разрозненные остатки четырех поколений. Тетя Таня беззвучно сказала, что Орик погиб. И я помню, как папа затих на эту вечность мгновенья и закрыл лицо на минуту, ушедшую с Ориком в прах.
        
       Стихи или проза не умеют лгать, лицемерить, но могут мечтать. Я не дослушала что-то самое главное, и я хочу тебя видеть! Смысл смыла сухая вода. Я стою на костях и гадаю: что было, что будет на месте моего прокаженного дома? Это как Горовиц - потусторонняя жизнь.Через тебя переступив Так весело и грациозно, Уходит женщина в залив Ловить со дна пустые звезды (крошить? со дна в тебя бросая звезды?).
        
       Тетя Таня просила приехать - и тут-то мы поняли, что не знаем, в какую квартиру - где под столом на четвереньках мы сталкивались потными лбами на именины, или в хрущевку, где досыхает пушистая школьная форма. Мне поручили звонить... Это было очередным из наших невинных предательств: подошла к телефону Лариса, не ведавшая беды, и я спросила так буднично голосом, напоминавшим мне ломанные канцелярские скрепки, - когда она видела Орика, и где он сейчас может быть... Да где?! Не в раю же!
        
       Тетя Таня, мать Орика, веснушчатыми и тоненькими руками вкладывает мне в рот апельсиновую сладкую дольку - а сама произносит, как Мирей Матье и еще многие женщины, бе-э-э... Категорически не соглашается огласить, что случилась трагедия: нельзя же испортить ребенку "его Первое сентября"!
        
       Говорят, что Лермонтов на небе всех выше. А тут стекленеешь от трезвости, всматриваясь в своих сквозь облака. И сегодня погода нелетная...
       В автобусе надпись: "Не ку'рите в постели". Это как Вознесенский писал: "Мой Гамлет приходит с угарным дыханьем, пропахший бензином, чужими духами..." Нет, лучше и правда летать - прорываясь сквозь безвременье стихотворенья...
        
       Через несколько дней тетя Таня меня попросила поехать с ней вместе на дачу: Лена ведь тоже не знала, что ее брата не стало. Перед тем нам пришлось подниматься в квартиру - на четвереньках, - где только что лежал Орик. Еще молоко не обсохло - не скисло, и не завяли цветы... Умирал он как бог, но это запретная тема: в семье всегда все скрывалось, тогда и потом.
       Я только помню свой ужас - за тетю Таню - и перед тем ее действом, когда она вынимала из холодильника в коридоре (мое выточенное на станке золотое кольцо!) недоеденные продукты... - Банка `творога, - приговаривала она, - не оставлять же! Вот овощи, свежие фрукты... Детишкам!
       Я думаю, это был шок. Плюс российская наша действительность.
        
       Потом мы сидели на даче, и как назло поминутно я называла Лениного мужа - Ориком: ведь все наши мысли - о нем. Мне тут приснилось, что он и не умирал... Я и сама преодолевала смерть бессчетно (но не безотчетно). Сны, кстати, конкретней, выпуклей и подробней стихов.
        
       Тетя Таня, железная леди, похоронила в тот год друг за другом: сначала мужа, ракового больного, помиравшего страшно и на сей раз не по блату - без спасительных доз морфия, в недозволенных муках; затем - я уже забываю их сроки - Агнию Парменовну, успевшую-таки отметить неслыханный юбилей и больше часа державшую спич перед гостями, застывшими с полным бокалом; ну и Орик, крепкий орешек, никем из нас не раскусанный, не понятый, одинокий подводный чудак, сама неприкаянность.
       Что за славное имя - Орик, Георгий! Так помолчите со мной на троих.
      
       Глава 6. Улыбка плача.
        
       Но мы листаем открытки.
       Перебираем, как четки, - нанизываем имена.
       Между тем моя мама ежегодно получала казенные карточки - с орденом впереди и пламенем на развороте (менялась лишь дата): "ДОРОГОЙ ДРУГ! ОРГКОМИТЕТ ПО ВСТРЕЧЕ ВЕТЕРАНОВ - УЧАСТНИКОВ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ, СЛУЖИВШИХ В ЭГ 2015 СЕРДЕЧНО ПОЗДРАВЛЯЕТ ВАС С ПРАЗДНИКОМ ТРИДЦАТИЛЕТИЯ ПОБЕДЫ И ЖЕЛАЕТ ВАМ ДОБРОГО ЗДОРОВЬЯ, УСПЕХОВ В ТРУДЕ И ЛИЧНОГО СЧАСТЬЯ!" Написано крупно - для подслеповатых долгожителей-фронтовиков. А послано - дочке полка, то есть с великой и непреходящей любовью.
        
       Девятое мая было и остается самым светлым праздником в жизни моего и предыдущих двух поколений. Я спрашивала друзей, они все соглашались. Тихое ликованье, как замершая между двух мгновений свеча; душевная близость людей, коей не знали мы на прочих пустых посиделках; просветленные лица, отзывчивость, знание чего-то непостижимого-главного, недоступного нам, вместившего всю эпоху: гражданская война, мировая, а потом и конец перестройки - во что это выльется? Что предстает, а что еще предстоит?
       За милосердием и всепрощеньем эмигранта не тают пожары. Вянут цветы во всеоружии лука и самодовольстве круглого, преламутрового, как Земля, чеснока.
       Каждый год мама ходила на эти блокадные встречи. Десятилетней, она работала в госпитале медсестрой - помогала хирургу Тамаре, той моей бабушке, что потом дошла до Берлина. Тогда же маме, всю блокаду продержавшейся в городе, вручили медаль "За оборону Ленинграда" - самую весомую в жизни награду.
        
       Мне вчера сказала знакомая, что я пишу публицистику. Да, все это документально, хотя ждет Вас цыганский роман.
       Публицистика о любви?.. Год от года все меньше своих, знавших маму дочкой полка. - Никого не осталось. "Одна Таня"...
       Никак не выспаться, не высыпаться в ночь Таблеткой сонной, ягодой горячей...
        
       Были у нас и прочие, мелкие праздники-поводы, но и там "давали салют" и шествовали демонстрации. Всех загоняли туда от предприятий и школ по предварительной записи, в том обязательном порядке, в котором удобно потом вести на расстрел. И все это считалось естественным, как день и ночь. - Я тебе желаю нелюбви, чтобы различить любовь и время; я себе желаю... И в том же духе, но насмерть.
        
       В семьдесят втором году прошлого века я писала кудрявым почерком подружке и однокласснице, - от нее, как члена совета дружины, уже не пахло молоком, в основном кипяченым без масла с содой и голубоватым. Была она сильной в порыве жить бедам наперекор, от самостоятельности звенела, как карамелька о жесть. "Света! Поздравляю тебя с праздником 1 мая, желаю счастья, крепкого здоровья, хорошей дружбы и всего самого-самого прекрасного. Пожалуйста, поздравь маму, папу, Ларису, Лену и Кориоллу с этим праздником. Мягкова Л. 1972 год".
       "Кориоллой" могла назвать овчарку разве что заводская семья... Остальных я не помню. В доме пили, дрались, а потому эта Света казалась, да и была много старше: с кем-то уже целовалась украдкой, в парадных и шалашах, - делилась опытом обиняком, а по сути была - знаменосцем и старостой класса. Про таких говорят, когда вырастут - она его ненавидела, потому что походя он шлепал ее по впалому заду или буравил-распрямлял палец между ее ягодиц. В предвкушении этого неласкового, незавидного прошлого будущего, учились мы, подревывая на плече друг у дружки, выть дуэтом и хором, в строю.
        
       Почему мы вели дневники и писали открытки, многостраничные письма - как дрались на шпажках, стрелялись на трех шагах? А потому мы позже учились обмениваться друзьями, как шмотками: записную книжку откроешь, у тебя там приятели по алфавиту, и у подружки - свои, а если вы сложитесь вместе, то это - борьба с одиночеством, двойное общенье! От количества - к качеству. Мы жили рядом, и проще было бы встретиться после уроков, да всласть наболтаться - языками, и пятками прямо по лужам, особенно в дождь. - Как я ищу своего кого-то (кого же?), а все никак не найду.
        
       Но школа поддерживала традицию эпистолярно: прививала нам внешнюю грамотность, и способность соображать в узком заданном направлении, а заодно, подозреваю задним умом, "слова из песни не выкинешь", - можно было всегда прочитать и узнать, что опасного у нас в шальных головах переростков. А что, школьница, что? - Вообще-то одна пустота, но это начало. Соперница-надсмотрщица уже кислым яблочком морщится, чует неладное с этими нами. - Самоотверженное, самоутвержденное детство. Мы были такими подозрительно согласными пионерками! Вот-вот запричитаем роковые романсы и камерные стихи. Так всегда очень хочется пить после бурного секса.
        
       В пять часов наконец зайдет солнце, и я оживу. Мне всегда очень страшно, когда вдруг холодеют твои старые пальцы. Березовая наша кровь... Моль мне выела дырку во рту, - это если о дикции. Но вообще-то мне кажется, что я здесь только присела на кончик постели - записать свои книги. Передох'ну вот немножко - и странствую дальше...
        
       Недоконченная мной же чуть позже открытка на радио, будившее по утрам: "Зорька", предлагаю попробовать ввести в радиопередачу рубрику о Лен...". - Никогда не узнаю, о чем, - и уж вряд ли о Ленине. Но какие идеи!
        
       Мы часто вкладывали в конверты этикетки от жевательной резинки (как невидаль), или просто вырезали картинки. Типографская надпись под голой фигурой: "Эта статуя помещена на камне среди волн у входа в Копенгагенскую бухту". И приписка чьей-то рукой - доставить мне сомнительное удовольствие: "Ляля с острова Гель-Гью". Грин, Ассоль... Наши сны о прекрасном (никто же не думал, что жизнь началась и проходит). Никто же не знал, что виртуальность Грина - бросок от реальных кошмаров, наперерез!
       Мы не видели будущего в живом воплощении среди ватных лиц пассажиров вечно ночного метро, среди блеклых тел в бане, раскармливаемых картошкой и булками, - а только в экскурсионном искусстве: пригородные дворцы, Эрмитаж и Русский музей... Для кого-то - Черное море. И совсем уже редко, поскольку не слишком понятно - опера и балет в Мариинском (не горисполкоме). Я откладываю, как шитье, в сторону одну параллельную жизнь, и продолжаю с того же примерно места, где позабыла - другую. Нет, это не диссонанс. Так настраивается оркестр.
       ...............
       В семьдесят пятом году еще не канадская Валечка, всегда озорная, незатейливая, счастливая по характеру, мне написала: "Привет, Люлькин! С праздником тебя, с международным женским днем! Желаю тебе веселья в этот весенний день и больших успехов (До экзаменов осталось 3 месяца) Учись! Учись! Учись! И больше не ленись (подчеркнуто трижды). Валюша. 8 марта 75 год".Троекратное "учись" - конечно, цитата из Ленина. Эти плакаты тогда висели повсюду, их не так скоро разбавили робкие выдержки из классики и портреты угрюмых и бородатых писателей.
        
       С Валечкой мы вот так и общаемся по телефону из разных стран: "Вы не ждете там третьего?" - "Что ты, мужей тут кастрируют!" Колокольчиковый, несдержанный, а все равно целомудренный смех недолюбленной женщины. Но куда же, скажите, исчезла вся пленительность романов Саган?! То скудное, судное время...
       С Валечкой познакомились мы на даче в Зеленогорске, ей было семь, мне - уже целых шесть лет, и жила я каждое лето там от рождения, иногда привозима зимой (веник царапает валенки, мелкие льдинки не тают на войлоке).
       Ленинградский модный курорт ограничивался для нас веревочными качелями (если их повесили уже к тому времени на суку, в чем я не уверена), крыльцом дома (с шатающимися перилами), деревянным столом, а скорее серыми лавками по обе стороны: на столешню влезать долго было мне высоковато; прыгающими, дышащими, ползающими и кипящими-кишащими (почти как в дворовой уборной) канавами за забором; и особенно ярко - калиткой, поскольку она закрывала ту зону, которую запрещалось нам покидать под угрозой ремня.
       А еще - полянкой за спиной огромного дома, поделенного на жердочки временными жильцами (все были съемщики).
       Я промочила ноги в канаве с головастиками, прыгунами, пиявками и сидела на травке возле полузаросшего кратера от немецко-финской гранаты, выжимая отчаянно гольф: няня Дуся (вот мы добрались до нее) лупила меня за любую провинность.
       Вытирая слезы, я рвала и глотала с землею щавель; и тогда подошла ко мне девочка - нарядная, с андерсеновскими книжными локонами и радостной синевой глаз - да представилась: Валентина.
       Мы с ней обсудили преимущества заячьей капусты перед щавелем, и я ей рассказала про кислоту и толк бегонии с хвоей; после она учила меня кататься восьмерками на велосипеде, рисовать бумажных кукол (сама была мастерицей!), вырезывать их из коробок и собирать на бал.
       На спор при Валечке пила я и молодильную воду из ближайшей канавы кукольной белой рюмашкой, стараясь не проглотить "конский волос" или жука, наших близких друзей по сумрачным дачным играм.
        
       Отличница-Валечка поджидала возвращения моей мамы с работы и выкладывала перпендикулярно дороге тропинку из этих тягучих пиявок, от вида которых моей утомленной и сломленной маме становилось так весело "нехорошо". После мы навострились по чьей-то умной подсказке залавливать взрослых прохожих и продавать им полевые букеты - за полкопейки, должно быть, - кто помнит? Моя Валечка научила девчонок в сарае лакать из арбузных корок вино и носиться по лужам в грозу, сопровождавшую наши походы в кино - на "Неуловимых". Я и теперь не в силах не посмотреть эти серии, виденные сотни раз. "Казаки-разбойники" воспитывали мой характер.
        
       Мы строили шалаши, и как-то раз измотанные родители разбили для нас на территории дачи палатку - душную, комариную, но я до сих пор с волшебством вспоминаю мелкую сеточку вместо окон; вбитые в землю колья и веревки, растягивавшие полы нашего брезентового, болотного, взрослого дома.
       А птичий восторг перед листком одувана - настоящей нашей "селедкой" для рынка, взвешенной на весах из двух щепок! Не постичь (осознать, охватить), никак не вобрать мне всю красоту той пыльной и склочной природы, - не могу обладать я натурой, как ни запрыгиваю на картинку то справа, то слева...
        
       В шалаши мы таскали игрушки, но я была честной и спрашивала предварительно маму и Дусю, что мне дозволено взять. Дуся, горбатая, ростом не больше меня, шестилетней, и злющая старая дева, сообразила - воруя в свой закуток расшитые полотенца, детский утюг или фамильные чайные ложки - сваливать все на меня. Родители верили старшей, а потому мой любящий папа (тогда еще мой!) регулярно прогуливался со мной в лес на старой "Победе" и грозил после порки отдать меня в детский дом.
       Бил он с ленцой и пощадой, за что я ему извиняла и эту веселую руку, и свое холодное, мертвое горе. Но домработница превращала существование в ад.
       У нее всегда были прохладные ноги и попа, а в страсти леденел ее сжатый малиновый и каштановый рот. Не сразу я догадалась, чем занимается Дуся в моей же кроватке во время тихого часа, и чем мне противен шершавый и долгий вкус коричневого, состарившегося соска. Но какие у нее были рекомендации при приеме на службу!..
       Открыток от Дуси почему-то я не сохранила.
      
       Ах, этот шлейф памяти, отшлифованные слезами ступеньки роста и возраста. Еще не носился и не бросался нам под ноги пес - попсовик и затейник. Соловью-разбойнику не спится, он себя увековечить жаждет; и дождит, а он в оконном ситце.. Этот ситчик в цветочек я помню наощупь, на вкус и на запах. Какие простынки и наволочки, что за платки из остатков! Повяжешь вокруг головы (с помощью мамы) - и мчишься в бор за грибами: лесом служил мне соседний дачный участок, там отодвигалась в заборе доска, и можно было выловить палкой кривой подберезовик, долго нюхать его протяжную сырость и свежесть, краешек откусить и сразу же выплюнуть в хвою и муравьев.
       Собирают битые стекла, и от крови и пива намокла летом пыльным трава и грудь, - не зови меня, не забудь... Но не сладить мне с памятью. По наивности я рассказала однажды "все" маме, и Дусю выгнали прямо под дождь (кипела и пела гроза).
        
       А накануне - в нашей зимней квартире привычная сцена: мы с нянькой носимся враг за врагом из комнаты в комнату, силясь пробить телефонными трубками одна другой головы, и я удовлетворенно смеюсь нанесенному метко удару по Дусиному пульсирующему виску (свой потирая, но слезы поглубже запрятав), а также царапине через печеную яблочную щеку нашей карлицы.
       С той же отметиной Дуся зашла навестить нас через полгода: мстительный след не исчез.
        
       Эти обиды, бои и проделки обсуждали мы с Валечкой, благодаря которой у меня все же было какое-то славное детство - компания, шутки, любовь. Впрочем, это все в зимнюю пору дарил мне заочно один лишь вертлявый эрдель.
        
       ...К новой открытке студеное детство забылось. Переписывались на уроке - а с кем, не знаю. Я начала диалог: "Слушай, она вообще может отвратить от литературы! Это же убиться можно - такой подход!.. Я тоже хотела бы иметь профессию, знать какое-нибудь дело, кроме литературы. - Ну, например, быть врачом. Я бы хотела после Литературного института (если поступлю и кончу его) кончить еще какой-нибудь институт, дающий профессию". Отвечает моя одноклассница: "Да. Слушай, какую ерунду она сейчас говорит. Я знаю человека, кот. очень мало читал, но он знает столько, он такой интересный, как ни какой другой эрудит". Я заключаю: "Я бы с радостью ушла с ее урока, т.к. противно".
        
       Так вели у нас литературу - видимо, класса еще до шестого, поскольку потом все годы с учительницей везло - знаменитой в Ленинграде тех десятилетий Людмилой Герасимовной Завалищевой, интеллигентной - и жизнью, я думаю, крепко побитой. Затянув до боли блестящий и гладкий "хвост" на затылке, ненакрашенная и всегда без улыбки, не повышающая голоса и с молниями в глазах, учила она размышлять, а прочие - слушать и слушаться.
        
       Коллективные, общественные, как сортиры и бани, открытки были весьма популярны, - записи стишков и куплетов в чей-то детский дневник, шаблонные пожелания (в конце учебного года или при расставании после летней лагерной смены). Я разбираю три записи семьдесят пятого года (проставлена дата моего дня рождения), под ними три подписи, чьи - я, конечно, не знаю. "От кого - ясно, для чего - понятно". "Поздравляю и желаю всего наилучшего". "И в 150 сохранить живость и остроту мышления". Живость осталась, но только с памятью к полусотне похуже. И "от кого" - мне "ясно" уже не совсем.
        
       Классе в шестом познакомилась я со словацкой (мы думали, чешской, - тогда неделимой страной) Татьяной Попелковой. Переписывались десятилетия, и Таня пользовалась всяким удобным случаем прислать мне подарок (как тот болгарский Сашко).
       Вот убрали над Ё точки - и все смешалось в доме обломовских, - лень стало думать... Теперь-то Вы знаете декорации, - как все это было. Тут бы роман и начать. - Да кончается жизнь.
        
       Впоследствии с дочкой мы к Тане летали; она приезжала к нам в Питер. Воспитывали нашу Таню в вечно строящемся коммунизме, носила она, утратив мячик, одновременно два галстука - пионерский малиновый и скаутский, темно-синий. Школьный подарила мне как-то, и я тоже таскала его много лет, даже начав работать: вроде бы шарфик, к тому же совсем иностранный!
       Я к тебе, Таня, вернусь. Откладываю твои письма-открытки, останавливаю удивительный острый твой почерк на полуслове. Вот так бы и мне!
      
        
       Часть 2. Эхо.
        
       Глава 1. Мой вам низкий поклон.
        
       С трепетом перехожу я к старинным открыткам (мерцает душа). - Не потому, что на аукционе оценят их высоко, а оттого, что это действительно все, что осталось от авторов. Некоторые мне совсем неизвестны - как писавшие той моей бабушке, маминой маме, что в юности стала хирургом. - Как долго слава притворялась, что нет меня и я ничья.
        Многая Лета! Унесла нас в одном направлении.
        
       Первая из открыток - черно-белая, "Успенский Островок отца Алексия", старинное написание. Она отправлена раньше других, и я так же, как Вы, любезный читатель, пытаюсь добраться до смысла: "Христос Воскресе! Милая и дорогая Тамара Николаевна шлю свой привет и поздравляю вас с великим праздником. Шлю привет Ольге Сергеевне Марии Никол., Юр. Никол, Котику и Ире и поздравляю всех с праздником. Вся наша семья вам шлет привет и поздравляют с праздником. Как вы все поживаете мы живем пока ничего целую вас А. Кирсанова".
       Орфографию и здесь не берусь я менять, поскольку то - слепок времени. Никогда мной не виденная, маленькая бабушка росла в дворянской семье вместе с сестрой Мусей, Марусей, Марией Николаевной (ее я застала) и братом Юрием, о котором в открытке шла речь. Ольга Сергеевна - это их мама, строгая и любимая дама, как вспоминают родные; фотографии, проложенные папиросной бумагой, сохранились в старинных альбомах с "ватной", толстой обложкой и золотой пока еще пылью тисненых букв.
       Я разбираю сквозь лупу (так читаешь в чужих очках, и давление стягивается к переносице): конец Второй мировой. "29 (марта?) 45 Добрый день дорогая Тамара Николаевна шлю вам привет и наилучшие пожелания в вашей плодотворной работе. Тамара Николаевна что случилось с Таней вот как 2 месяца я не имею от нее писем. Понимаете мое состояние я не вижу покоя всякие мысли лезут в голову если все хорошо пожурите ее пусть пишет не ленится С приветом уваж. Вас. Иванова" (на открытке - вид Праги). Она выскальзывает из рук, и я вытягиваю машинально другую за угол.
        
       Фотографическая открытка - разбомбленный город (Германия?), три пересылочных штампа и печать: ПРОСМОТРЕНО Военной Цензурой 25221 (как уважительно - "Цензура" с заглавной буквы!). Это единственная сохранившаяся у нас открытка, написанная Тамарой Николаевной, бабушкой - моей маме, 1 июня 1945-го года.
       Меньше месяца, как Победа! Почерк - ну просто мамин: еще ребенком она копировала подпись и строгую простоту обожаемого человека. Я перечитываю чужое - родное - письмо: "1.6.45 г. Родная моя Олюша! Сегодня я узнала, что детей в-сл. отправляют в санаторий. Обратитесь обязат. в военкомат, где получаете по аттестату. Это оч. важно, я хочу, чтобы ты поправилась. Я здорова, благополучна. Крепко целую всех. Твоя мама". Ленинград, Радищева 5, квартира 4 - вот адрес, по которому долго жила (выживала) вся та большая семья.
       Но бабушка пишет с фронта: война для нее-то не кончилась, хотя она расписалась уже на Рейхстаге - эвако-госпиталь возвращался домой по рельсам и шпалам, через Европу, для кого-то - всю жизнь. За войной гражданской мировой - свет войны, как вечность, моровой. Зарастет муравой поколение; так накроет взрывной волной и Вас, и меня.
        
       Бабушки не стало всего через год после ее Победы. А в сорок седьмом году, следующем, ушел из жизни отец моей мамы, тоже хирург.
       .............
       Имение, где в детстве-юности проводила Тамара все лето, сохранилось под Порховом. Вот - с ошибкой, должно быть - указано: станц. Подсевы Порх. Уезд, имение Молотище, Тамаре Николаевне Володимеровой, 11 октября 19-го года пишет С. Александрова, если верно я разобрала. 1919-й год! "Дорогая Тамара! Не знаю получили ли Вы мое письмо - спешу во всяком случае сообщить и открыткой. Ничего утешительного не могу сказать. Пока все места заняты, работают все сестры общины. Освободилось одно место хозяйки, но как будто бы, пока не хотят брать новых сестер. Если что будет - я сразу Вам сообщу. Пока всего лучшего (подпись)".
       Старинная карточка - фотография здания. Идет война, и дворянские девушки рвутся служить отечеству, тем более, что все мужчины в семье - на фронте (или погибли, как обожаемый Тамарой отец, на Первой той Мировой).
        
       Много открыток совсем антикварных, одна, тогда еще свеженькая и душистая, отправлена по тому же адресу: Станция Подсевы, Имение Молочище, Ея Высокородию Ольге Сергеевне Володимеровой (то есть моей заочной пра, о которой я вынужденно, по незнанию промолчу).
       На лицевой стороне под изображением "Больших колоколен в песчаной бухте на Байкале в 140 в(ерстах) от Иркутска", всё с ятями, - надпись: "Христос Воскресе! Поздравляю (нрзбр) и тетю Олю, дядю Котю, Марусю, Томару, Елю и Юрика с праздником и желаю всего лучшего. А.М. кланяюсь (?). С.Щербо".
        
       До революции жили в имении внешне забавно - и, конечно, безмерно скучали. Катались на лодках в пруду (от него сохранилась ряской заросшая лужа), вели дневники, музицировали и писали в альбомы друг другу, рисовали - часто талантливо, сочиняли - нередко похвально - стихи. Тосковали по Петербургу и, думаю, по Москве - по обществу, выезду в свет, по высоким каменным зданиям, живому оркестру и танцам. Были весьма не богаты - по преданию, иногда даже сами доили коров; но, рюриковичи, имели заводы в истории, царские грамоты и "шоколадные" (до сих пор не подтаяли) тяжкие медали с изображением то петухов, то коней - за успехи в развитии сельского хозяйства, как бы сказали теперь.
        
       Поблизости от имения еще дышит прохладно каменная церковь дивной улыбки, виноватого прищура - девичьего, простоволосого - семнадцатый, кажется, век. Дубовая роща; неохватные стволы, перешептываясь вечными литературными штампами, шелестят в бескрайнем ромашковом поле. По пути сюда проезжаешь деревню, население которой полностью уничтожено было фашистами в сороковых. - Никого не осталось, одна.
        
       Вот открытка от 5 мая 1909-го года, в соседнее имение - "Г.Порхов, Село Жирное. Ея Высокородию Надежде Сергеевне. Равич-Щербо". Цветная репродукция с картины "артиста-маляра", как там положено значиться, Максимова - "Иоанн Грозный в Александровской Слободе" (я убираю "и" с точкой и твердые знаки, но пунктуацию и заглавные буквы везде оставляю). "Дорогая тетя Надя, спасибо тебе за милое твое поздравление. Спасибо и Бабушке. Все зубрила психологию, так что не добраться было до письма. Слава Богу выдержала, получила 5. Сейчас сижу за дяди Мишиным (?) столом. Как славно в Петергофе! Целую крепко тебя и бабушку, моих сестренок, когда они к Вам приедут с папочкой. Получила ли Бабушка мое письмо и фотографии? Целую ручку у Бабушки. Следующие экзамены 8-го зоолог., 16-го русск. история. Любящая тебя Саня". (И на лицевой стороне передаются приветы). "У тети Насти идут экзамены".
        
       Целую ручку у бабушки... Тетя Настя Баранова - наверное, та, чья огромная семья полностью погибла в блокаду на другой стороне Невы, на Васильевском острове. Все - в один месяц в сорок втором. И тетя Еля (Эля, если речь идет выше о ней). А дядя Котя (старший) - мой прадед, от него сохранилось немало открыток, гипнотизирующих не только меня своей искренностью и теплом.
        
       Маруся, Тамара и "Юрик", упомянутые на предыдущей открытке, тогда еще были детьми, - это две мои бабушки и никогда не встреченный, разминувшийся, как Тамара, с моим поколением дед.
       О Юрие кратко я знаю, что жил да был рафинированный интеллигент с мягким характером - "мухи не обидит", как вспоминают о нем. Воспитывался гувернером, образование получил, как все наши родные тогда, соответствующее эпохе, - еще настоящее.
       Посажен и уничтожен при Сталине. - Кажется, только за это.
       Сестра Муся-Маруся посылала ему в деревянных ящиках то, что могла сэкономить на еле теплящейся жизни своей и ребячьей. Одна такая посылка вернулась с надписью химическим карандашом поперек крышки: "Адресат помер".
       Умирал он от голода и от холода. Ни за что. Прошу Бога, чтоб - быстро.
        
       А Мусю я помню. Красоты была лучезарной, и, как шутили в семье, на голову Марусе можно было надеть хоть сетку-авоську, ей все бы пошло. Работала Муся корректором (с образованием ясно). Рано утратила мужа, воспитала сына и дочь - и еще мою маму, а также Лешу Глинку (брата писателя). Все жили тогда на Радищева. Об их дворе я хочу сказать сейчас что-то мной недопонятое и очень важное: оба будущих моих свекра и мама играли в детстве именно там.
        
       Я Вас веду, дорогой мой читатель, над пропастью. Повремените! Теперь мы шагаем короче: скоро - обрыв. Как предупредил нас Булгаков, обозначив позицию, - "ждите, пока к вам придут"... О России все рассказал Чаадаев, остались мне крохи. Но государство пройдет, а Россия - останется. О режимах никто и не вспомнит. - Зачем?!
        
       В Петропавловской ровно в двенадцать бьет пушка - но только в полдень. А ночью к этому времени возле Дворцового, на другой стороне, Петр отбрасывает пинком остов недосмоленного корабля, инструмент задвигает за пояс и, насвистывая голландскую польку - а Йос уверяет, что вальс или даже фокстрот, но нет, это квикстеп, я слышу - вышагивает через Неву в гости к меньшиковским потомкам. Он-то думает, что бредет по воде, но Нева затвердела не по сезону: восходит, как солнце, по трупам. Чур меня, чур.
        
       В детстве маму мою, тетю Иру и младшего Котю - одно поколение - воспитывала бонна, выписанная из Германии, тетя Анечка, Анна Мартыновна Иессе.
       Пригласили ее еще для Тамары, маминой мамы; те дети выросли, няня могла бы вернуться к Рейну и Лорелее, домой, но с Ольгой Сергеевной так подружилась и полюбила семью, что решила остаться.
        
       Во время блокады моя мама и Ира умирали от дистрофии. Спасло их то, что Тамара Николаевна пристроила их обеих в больницу, где давали детский паек.
       Тетя Аня погибла от истощения; Ирина-подросток своими руками зашила ее в мешок, и на санках свезли тетю Аню на Волково кладбище.
        
       Остальные наши родные были свалены на Пискаревке - никто не узнает могил.
        
       Как мне горько, что память не держит и трех поколений! Тем более я ни слова не присочиню, именно так рассказали мне, кто что запомнил - и за дальностью некого переспросить.
       Что-то помнит еще Муза Кадлец (работавшая на ленинградском радио), если жива.
       И вот, к слову, открытка из Киева - 18 апреля 1910-го года. Петербург, Торговая 7, кв. 4, Их ВБ (высокоблагородию) Господам М.А. и С. Кадлецам. "Христос Воскресе!!! Всего всего лучшего всем Шура". Кажется, расшифрована именно так. И репродукция Гаксманна, "Вечерние звуки". Юная женщина в цветном изображении перебирает гитарные струны и смотрит на лебедей, а к ней прислушивается собака.
        
       А вот открытка в имение Княжеская Долина, - кому? От кого? Совсем детский почерк, 19 сентября 1912-го года, в Вырицу из Петергофа. "Дорогая Мамочка Поздравляю Вас с днем Вашего Ангела...... Дорогая Мамочка, подарите мне на именины ребеночка гуттаперчевую куколку...". Удивительный текст. Это ж мой резиновый "пупсик"!
       В Вырице, после всех испытаний, но перед последней бедой будет жить любимый дядя мой Котя. Прозаик.
        
       Вот разглядываю - ювелирный почерк, с поворотом-нажимом пера, но уже в советское время. Куда: Ленинград, улица Радищева, дом 5, квартира 4, Марии Николаевне Карповой (то есть красавице Мусе). "Мария Николаевна! Простите, что до сего времени не исполнил своего обещания и не написал Вам. Поздравляю с Новым Годом и от всего сердца желаю всего лучшего. Как живете? Как чувствуют себя детки. Не собираетесь ли в этом году опять навестить нас. Если надумаете, то сообщите и заезжайте навестить меня. Я попрежнему одинок. С М. Разошлись. Пишите адрес мой.(нрзбр). До востребования Архангельскому. До востребования адрес даю потому, что в этом году летаю с места на место как .....". И так далее. На обороте - побуревший от времени вид на Ханский дворец.
        
       Я волнуюсь, что Вам открытки напомнят разглядывание чужого альбома в гостях, когда хозяйке нечем занять пришедшего до возвращенья хозяина.
       Но не ждите, его ведь не будет!
       Он убит, или умер от старости, или просто еще не рожден. - И все же он тут, за портьерой. Вот ведь письмо.
        
       Петроград, 24 декабря 1916-го. "Дорогая и родная Оля! Поздравляю Вас с Праздником и с наступающим Новым Годом, желаю Вам и всему Вашему дорогому семейству здоровья и всякого благополучия. А.Д. также шлет Вам свое сердечное поздравление и лучшие пожелания счастья и здоровья. Многоуважаемого Николая Матвеевича поздравляем с Праздником и Новым Годом. Дай Бог Вашему дорогому гостю здоровья, благоустройства в (побитом? любимом?) хозяйстве, а также мое самое искреннее желание, чтоб Николай Матвеевич больше не уезжал (умирал?) в армию........... Передайте мое поздравление Анне Мартыновне........Муж целует Вашу ручку. (Наискосок по тексту:) Искренне любящая Вас (подпись)".
        
       Анна Мартыновна - тетя Аня, а Николай Матвеевич - это мой прадед, я Вас друг другу представлю.
       После русско-японской войны он вернулся домой - но как раз до грядущей; вот пока посмотрите, что он привез нам: шкатулку, и кимоно, теперь на меня перешитое, и...
       У него был высокий чин, а дворяне всегда добровольно спешили на фронт Отечества - какой бы то ни был. Воевал мой прадед, повторяю, и в мировую (как странно звучит!). А когда дошли до Варшавы, то он заболел там и умер.
       Как прозаично! Но что же за этим стоит - Вы узнаете дальше.
        
       Открытка и сама по себе изумительна: изображена на ней еще Николаевская улица, отпечатано на двух языках "С. Петербург", а оттиснуто криво и с переводом - "Петроград" (все еще с твердым знаком). На стене дома хорошо различима громаднейшая реклама: "ПЕРУИН для ращения ВОЛОС. АРРА. Пилюли слабительные". И я думаю, кроме того, что не случайно в тексте был дважды повтор насчет "Праздника" (упраздняемого Рождества?) и "Нового Года".
        
       Еще одна черно-белая старинная открытка с надписью и изображением "Взморья в Эдинбурге" обращена, скорей всего, с моей бабушке Мусе. "Дорогая Маруся! Теперь, вероятно, уже вас можно поздравить с благополучным окончанием экзаменов, но я правду говоря не это хочу сделать. Просто хочу Вам сказать где я и узнать так(им) обр(азом) что (детству?..) с Вами. Вы не мало удивитесь, получив мое письмо из этих стран, но взгляните на открытку, этот павильон не так далеко от меня. Уже скоро неделя как я живу на Рижском Взморье вместе с подругой. Она сюда приехала лечиться и брать ванны, а так как мать ее не могла сопровождать, то она попросила меня, тем более что поехать куда-ниб. (и повидать) новые места я никогда не против. Вот и все. И мы уехали. (Здесь нам) хорошо, так вольно дышится. В одну сторону через парк от нас море, в др. стор. - река, однообразная днем, но перелестная при вечер. освещении, по ее берегу мелькают поезда. Все дачные местечки сообщаются улицами, масса садов, зелени, ...........деревенской свободы.......вполне и чувствуется пока хорошо. Мы (устали) часами сидели на берегу моря, книга в руках, но некогда читать. Взгляд уходит в даль и забываешь о книге. Вечера дивные. Везде хороша весна и здесь она в песнях........... Скоро лето, уже становится жарко, но веранда избавляет от духоты. Скоро здесь начнутся симфонические концерты и все оживет, сезон еще лишь начинается". Видимо, была и другая открытка - продолжение романтического рассказа. А здесь подписи нет, да и о тексте подчас остается догадываться.
        
       Но вот этот же почерк на фотографической открытке со срезанными для альбома уголками (поэтому концы и начала строк не читаются), изображение очаровательной юной женщины; на обороте картонки написано многократно на разных языках - "Открытое письмо".
       "Моя дорогая Маруся. Хочу (Вас) крепко расцеловать за то, что Вы мне сказали, что я ошиблась. Правда, тк неприятно было сознание об утерянной возможности видеть Вас, что я невольно обвинила Вас лично в этом. Что же делать! Мать бесконечно жаль. Вы спрашиваете кк я живу. Занимаюсь порядочно, утром хожу на лекции, а вечером в больнице, однако иногда вырываю вечер(а) чтоб побывать в театре и концерте. Какие здесь прелестные симфонические концерты. Маруся, милая! Сидишь и наслаждаешься музыкой - это именно не удовольствие, а наслаждение. Вы учитесь музыке, б.м. перед Вами развернутся широкие перспективы. Кто знает, вдруг Вы будете знаменитая пианистка! (Как) много счастья Вы дадите людям даже одной только музыкой! Маруся, в музыке живет душа. Учитесь, моя хорошая, я от души желаю Вам довести это до конца! К(а)к идут Ваши занятия гимназические? Ведь Вы такая усердная, что наверное, все блестяще. К(а)к я Вас часто вспоминаю всех. Недавно мне подарили красные розы и я вспомнила Ваши прелестные розы при моем отъезде из Молоч(ище) и невольно потянуло к (Молочище)........, милая моя. Я с удовольствием всегда жду Ваших писем........ целую крепко и желаю успехов. Привет Молочищу и его милым обитателям. К(а)к пожив(ают) Ольга Сергеевна и Анна Мартыновна? Пишите, Маруся. Я жду. Целую Вас без счету. Любящ(ая) Вас Ваша Оля. Передайте Тамарочке, что ревную к тому, (чем? кем?) она увлечена, т.к. кк она меня совсем забыла..."
       Углы открытки скрыли, как я сказала, концы и начала фраз, но текст бесхитростен, безыскусен - обыкновенное письмо соскучившегося и любящего человека. Сколь поэтично!
        
       Я с трудом, очками и лупой, хотя вижу отлично, разбираю все эти надписи, порой каллиграфические и на других языках. Вот открытка с (акварельным?) изображением церкви, "Софийская улица в Киеве". На ней нарисован крест красным карандашом - был период, когда я сама портила в детстве открытки, составляла из них альбомы, приклеивая грубым заварным или стекленеющим на глазах канцелярским клеем, и никто почему-то мне это не запрещал (советская занятость). Почерк поспешный, даже стремительный; написано с ятями и точкой над "и", как и в предыдущих открытках: "Поздравляю Вас, милая и дорогая тетя Оля, с наступающим Новым годом и крепко-крепко Вас целую с пожеланием всего хорошего. Миша (?) Вас поздравляет (а сам не пишет) т.к. немного приуныл по той причине, что вчера окончательно выяснилось, что его приняли в..........реформацкое (?) училище, куда надо явиться уже 20-о .......... а потому (-конец-) его детской жизни и наступает школьный период. Маша (?) все хандрит. Целую Вас, Ваша Ка(т)".
       Как жаль, что точный смысл остался за строчкой. Под письмом - полиграфическая печать - красный крест под короной, "В пользу общины св. Евгении".
        
       Если Вы, мой милый читатель, устали слушать, то я поставлю для Вас электрический чайник - вода очень быстро вскипит. Мы можем выпить, по Чернышевскому, просто свежей заварки со сливками; или с лимонным соком -пройдет головная боль, если Вы в непогоду простыли; но лучше, поскольку теперь дело к вечеру и за окном сыровато, добавить туда две-три ложечки французского коньяка. Или виски, как любит Саган? Но Хемингуэй недоволен... Не стесняйтесь, берите птифуры, - а Вы помните, как когда-то они продавались на Невском проспекте?
        
       Вот открытка, взгляните, мне кажется, что значительно более новая, на ней отпечатано "1929", а изображена черно-белая "Дорога в парке" - хорошо ли Вам видно? Можно придвинуть торшер (оранжевый абажур одинокого Чехова). Адресована она уже в "Ленинград" - на угол Кирочной и Таврической, в квартиру Бардецких, Анастасии Сергеевне Барановой. Как Вы, может быть, помните, Барановы - это еще одна наша ветвь, вот лежат фотографии. Царь останавливал Олю Баранову и изумлялся: ни у кого нет красивых глаз, как у Вас!
        
       ...Эти Катя и Зина-актриса были кузинами моей родной бабушки, Тамары - вот все, что я знаю. Но характеры, судьбы просвечивают сквозь папиросную бумагу волшебной булгаковской сцены. "Дорогая тетя Настя! Тетя Зина и я крепко Тебя целуем (в щечки). Тебе сердечный привет из Алупки. Уже три недели живем в Крыму. Была я в Ялте и везде побывала по пути туда. Чудно, красиво здесь! Одно скверно: мало видим солнце, жарких дней за все время было всего несколько. Сегодня сидим дома весь день. Дождь. Тоска зеленая и обидно, что нельзя гулять. Поселились над самым парком. У моря бываем много. Загорели, но не очень, купаться не пришлось. Холодно. (Катя) хорошо выглядит, я тоже посвежела, окрепла. Зина чувствует себя хорошо...............Мария". Мария - но ведь не Муся?..
        
       Вот и другие открытки, тоже старинные, но почерк уже "современный", разборчивый. - На первой - поскольку детский, как и содержание. Думаю, эта открытка обращена к моей маме. "На память дорогой Оле от Наты". "Здравствуй дорогая Оля. Посылаю тебе две физиономии смотри и смейся. Привет коту. Целую тебя крепко, крепко, крепко и крепко. Ната".
       На лицевой стороне два непонятных зверька едут в турпоход на велосипеде. А приветствуемый кот - скорей всего это Тигр, который дарил тете Ане и моей маме в блокаду пойманных крыс, пока его самого не украли и съели погибающие соседи.
       Нет-нет, не все так трагично. А может быть, всё?
        
       "Милая и дорогая Мария Константиновна! Как здоровье Ваше и О.Влад.? Как раз уколы новокаина вылечивают нервную систему, у нас в Одессе их очень применяют и, если надо, я Вам вышлю рецепт, уколы можно делать надому. У нас даже трудно достать новокаин. Напишите, я Вам вышлю. Целую, берегите себя. Не унывайте. (Подпись)". На обороте - альпийский луг, и там значится не по-русски. Но все-таки тот лужок - настоящий, я стояла на нем и слушала колокольчики на шеях коров, аккуратных, скромных и теплых. Пила за всех молоко.
      
       Глава 2. Позапрошлый век уходящий.
        Есть тема - побег от революции, от войны. И есть встречная тема - стремленье к войне, революции. "Не могу иначе", альтернатива терпению. Таким, очевидно, был и мой прадед, которому посвящается эта глава.
        Я верчу в руках так и сяк черно-белую открытку по имени "Набережная Сунгари", что на двух языках. Старый разваливающийся мостик (так кажется), новый причал, пароходы у пристани, неухоженный берег. С изнанки выведено: "Всемирный почтовый союз. Россия. Открытое письмо". Место для марки. Изд. "И.Щелокова и Ко - Харбин" (все с твердыми знаками), N9. Открытки такого типа посылал Николай Матвеевич Володимеров, никогда мною не виданный (как и дочь его, моя бабушка Тамара Николаевна) с фронта своей семье.
        Открытки чаще всего без дат, привожу вперемешку. На этой вот, верхней, есть надпись черными выцветшими чернилами, кругловатым интеллигентным почерком наспех вывел мой прадед: "Набережная р. `Сунгари находится на западной части г.Харбина. - Ближайшая часть города называется Харбин-Пристань с главною улицею Китайскою, параллельно которой идет Новогородняя улица с базаром и многими лавками. Вдали восточных пароходов виден знаменитый Сунгарийский мост, который охраняется бдительно пограничною стражею от японцев и хунхузов".
        
       Думаю, в то же самое время Николай Володимеров, единственный взрослый мужчина в семье, глава женского царства, писал и вот эту открытку, - вероятно, что год 1905-й - та же серия, только N15, "Китайский цирюльник". Изображена на ней группа веселых хозяев (равно рабов) слишком Желтой реки, а перед ними - мужчина в юбке-переднике и странных галошах, с палкой наперевес - похоже, что это "цирюльник", бреющий лысоватые подбородки и щеки своих прихожан.
        
       Прадед рассказывал то, что не знает никто: "Китайские цирюльники носят в руках громадный камер-тон, который призывает желающих бриться особыми......... брусками, вроде точильного бруска ударяя по камер-тону. Звук этот очень надоедливый и неприятный. Китайские цирюльники очень ловко бреют китайцам переднюю часть головы особой.......вроде бритвы и заплетают косу, а если коса коротка, то вплетают в нее шелковые нитки, так что коса у....... китайца доходит иногда до пяток. Снимок........". Не могу разобрать, поскольку выцвели буквы...
        
       Я раскладываю открытки хоть примерно по датам, проставленным кое-где. "9-го сентября 1904 г., бивак у д. Пу-хе". На самой открытке отпечатана география: "Самара. Разлив р. Самарки". Над изображением и датой прадед писал: "Да хранит вас Господь Бог. - Всем сердцем любящий Вас всех папа Котя".
       Вот и сам текст, это письмо предназначено моей еще маленькой бабушке: "Тама(ша) моя дорогая! Благодарю тебя за твое дорогое для меня письмо, - которое меня очень порадовало. - Если я с помощью Господа Бога вернусь к вам, я вам привезу занятного, доброго ослика, чтобы кататься на нем. - Слушайся маму и Анну Мартыновну, не ссорься с Марусенькой и (Елей)". У этой открытки, наверное, есть продолжение, но текст оборвался.
        
       Современность греет не так: все, что наговорено, напето - ты, моя протяжная анкета, вот она сбывается... Но есть примета - не зови смерти, придет.
       Тамара отца обожала - понятно теперь, что взаимно, - и после гибели его на войне пыталась найти в Варшаве то место, где он похоронен. Никому из нас этого сделать не удалось.
       Путешествуя мимо, я всегда кланяюсь деду и продолжаю любить его, как могу и смею - за всех нас. Три веры рвутся во мне, не соединяясь...
        
       Вот открытка, адресованная той самой Марусе. Репродукция нежных маков, скорей всего акварель; датировано 4 января 1905-го года. Какая у прадеда ясная, понимающая душа, поразительно! "Роднуша моя, любимая моя Марусенька! Из далекой, неприветливой Манчжурии благословляю тебя на все доброе, хорошее. - Помни, детка, папу, который вас, своих малых дурандосиков до болезненности любит. Во всех моих письмах к тебе я прошу тебя об одном: "БУДЬ ПОСЛУШНА СТАРШИМ", т.е. маме и Анне Мартыновне. - В послушании законам, старшим вся суть жизни. - Без послушания жить нельзя. - Люди должны слушать и повиноваться Богу, Царю, Начальству, старшим и т.д. - Благословляю тебя, целую и люблю. - Твой друг, товарищ и папа Котя.
       Спасибо, спасибо тебе, киска, за славные, дорогие для меня (письма). Я плачу от восторга, читая их".
        
       Слова патриота не мнимого: он сражается за Отечество; последняя молитва воина, светло и грустно каждое мгновение ждущего смерть. Через полтора месяца в один и тот же день прадед пишет еще две открытки, одну выбрав из этой же серии - маки. С нее я начну. "Тома моя дорогая, любимая! Шлю тебе из Харбина благословение. - Помни папу, который тебя и всех вас, своих деток, так любит безгранично. - Хорошо ли ты, крошка моя дорогая, молишься Господу Богу за своего верного дружочка и папочку? Не ссорься с Мусенькою и Елюнею, не обижай их, т.к. они ведь твои маленькие сестрицы. - Любишь ли ты Юрика? - Да хранит тебя Господь Бог. Г. Харбин 1905, 5.2. Папуля Котя.
       Спасибо тебе за чудные твои письма, которые я всегда читаю с восторгом".
        
       Я пытаюсь представить, как большая, еще не расстрелянная и не разбросанная семья - маленькие и взрослые бабушки - вслух читала эти вот письма из экзотической, неизвестной Манчжурии, и как все мучительно, трепетно ждали мужа, отца, зятя и друга с чужбины домой. - Жена, которую почитали, считая мудрой, справедливой и строгой; няня Аня - ее обожали домашне и близко, иначе; дети - три сестренки и брат, судьбы которых столь жутки, что цепенеешь.
       Да и прадеду не вернуться с вечной войны.
       Так не будем пристрастны к его ласковым, искренним, пусть несколько сентиментальным открыткам. Ведь адресованы именно эти - совсем еще крошечным детям.
        
       В тот же день, повторю, было написано и другое письмо на черно-белой открытке "Казаки": изображался на ней казак в форме, держащий коня под узцы (оба смотрят печально). "Милым, любимым, дорогим моим деткам Марусеночку, Тамареночку, Елюньке и Юрику (Харбин 1905, 5.2.) посылаю эту лошадку. - Глядя на эту лошадку, вспоминайте, дурандосики мои родные, вашего папу манчжурского воина, - папу Котю, вашего верного друга и товарища, безгранично любящего и благословляющего вас из далекой Манчжурии".
        
       Рефреном звучат в каждой открытке благословение и единственное пожелание - помнить отца, который может погибнуть. А дети еще так малы, что не трудно его и забыть, и вот он старается, кажется, закрепить эту память и запечатлеть в неосторожных их душах.
        
       9 марта 1905-го года из Харбина послана им открытка, изображающая необычайно красивую женщину, которая смотрится в зеркало. Отпечатано в Москве, внутри типографская пометка: "На этой стороне пишется только адрес". Прадед как раз заполняет открытку иначе, видимо, посылая ее с оказией или в конверте, до наших времен не дошедшем. На лицевой стороне - начало письма или приписка (имя читается Тома, Тоша, Тама, - не разобрать, как и "дуранда(о)сики"): "Тома моя дорогая! Из далекой Манчжурии из города Харбина говорю тебе мысленно: "Христос Воскресе! Да хранит тебя и всех моих родных дурандасиков Господь Бог Всемогущий". Внутри, как всегда, черной тушью: "Помни, Тома, папулю Котю. - Если буду жив, на пасхе вспомните меня особенно (сильно), так как мне будет страшно скучно встречать великий праздник Светлого Христова Воскресения вдали от вас, мои родные, дорогие дурандасики и вашей дорогой для меня мамочки. - Целую вас крепко и благословляю. - Твой папуля и друг Котя."
       Маруся в честь отца назовет потом сына (моего дядю мы все зовем Котей), а Тамара передаст свое отчество дочке.
        
       Фразы в письмах прадеда разделены тире, правописание старинное, по возможности я оставляю его в точности. 25 марта 1905-го года из Харбина отправлена другая открытка: "Милая, родная, дорогая моя Марусенька, любимая моя деточка! От всего сердца благодарю тебя, моя славная заинька, за твои славные, ласковые письма, которые я всегда читаю со слезами на глазах. - На Дальнем Востоке, вдали от вас, мои дорогие деточки, от вашей дорогой для меня мамы, от нашего родного Молочище, я совершенно одинок, а потому пишите мне, мои родные детушки как можно чаще. Ведь я только и (дышу) вашими письмами. Твой дружок и папа Котя".
       Переворачиваю открытку, на которой изображен "Харбин - Новый. Русско-Китайский Банк" (большущее трехэтажное здание, и рядом маленькое в таком же примерно стиле; причем на главном разборчива надпись по-русски), и читаю приписку: "Здесь я часто быва(л) по денежным делам Корпуса, входя в правую от зрителя дверь". Это дверь в углублении здания; различимы ступеньки крыльца, - вряд ли хоть что-нибудь еще сохранилось...
        
       На следующий день прадед пишет открытку, адресованную тете Эле (как ее называли в семье те, кого я застала в другом поколении). В каждом таком обращении к детям - повторяющиеся наставления и советы, - ответственный за их жизни взрослый как бы пытается любым способом внушить очевидные истины, основные правила жизни, понимая, что всякий день может быть он убит, и оставит сирот без своего попечения. И я верю, что внешняя игривость нотаций и даже сюсюканье с малышами не лишат Вас, милый читатель, ни такта, ни снисхождения времени: каждый видит, сколь искреннен был их автор, живший задолго до нас.
        
       "26-го марта 1905 года, г.Харбин. Елюня моя родная, дорогая, любимая деточка! Посылаю тебе, моя крохотная заинька, эту картинку и очень прошу тебя не забывать папочку твоего, любящего тебя, малую и еще глупенькую деточку и твоих таких же малых сестренок и еще более глупенького, малого Юрика.. - Не бей, Елюня, моя добрая, милая, дорогая, любимая девочка, нашего маленького дуранд(о)сика Юрика за то, что он портит твои игрушки, т.кк. он еще совсем малый и его нужно прощать за шалости. - Сделай, Киса, для папочки - не бей его сыночка Юрика! - Твой дружок и папочка Котя".
       На обороте изображены "Харбин - Пристань. Бульварная улица" (жутковатая разъезженная колея, по которой люди тащат свои пожитки-повозки; забор с двух сторон и еле дышащий мостик через канаву), и есть приписка: зачеркнуто слово "Бульварная", дед написал "Полицейская"; "На этой улице я часто бываю за покупками у Юн-хо-(за)-н(я)".
        
       Сохранилась еще одна точно такая открытка (без даты): прадед постоянно рассказывает об изображении на картинке - и эта запись, возможно, является продолжением одного из коротеньких писем. "Изображенное на этой карточке место составляет часть Полицейской улицы. - Вдали видна пожарная каланча, кажется, единственная (вещь? дача?) русского Харбина. За каланчою находится ее знаменитый в Харбине китайский магазин Юн-хон-заня, где можно за дорогую (цену) получить чудные вещи. - За мостом идет лучшая в Харбине улица - Китайская, т.е. Харбинский Невский проспект. - Улица Полицейская не вымощена, а потому во время дождей на ней грязь непролазная. Если идешь спиною к каланче, то видна церковь - Пекинское Подворье, где я иногда бываю. - Параллельно Полицейской улице идет река Сунгар(и)".
        
       Попробую расшифровать и следующую открытку без даты и сохранившегося продолжения, - адресованную скорей взрослым. На лицевой стороне изображен все такой же тусклый пустой пейзаж - огромная невымощенная дорога, напоминающая больше поле; резной забор, протянувшийся до здания казарменного типа. "Харбин - Новый. Штаб Заамурского Округа Отдельного Корпуса Пограничной Стражи". В этом Корпусе и служил, очевидно, мой прадед.
       Он сам поясняет: "Штаб заамурского округа Отдельного Корпуса Пограничной Стражи помещается на площади Нового города недалеко от церкви. - В настоящее время у дверей Штаба (стоит) пушка, - (на фотографии ее не видно) - взятая нашими войсками от китайцев в последнюю Китайскую войну. - В этом же здании помещается книжная торговля и редакция журнала "Досуги (?)". - Пушка очень оригинальная, так как поставлена на деревянные колеса, обитые очень большими гвоздями, причем шины в колесах не цельные, как у нас в России, а составные".
        
       На другой открытке без даты, но с надписью "Харбин - Пристань. Китайский театр", прадед дописывал: "в который я часто заходил на несколько минут..." (это значит, что времени на отдых у него, разумеется, не было). Здание театра, как и большинство описанных выше, выглядит так уныло и даже страшно, что не хочу я о нем говорить - да придется. Представляю, как мучила ностальгия тех эмигрантов из России, которых вскоре забросит в этот пейзаж революция...
       Схематично здание напоминает пагоду - только в стиле колхозного клуба: беленые стены, прямоугольные узкие окна, старый забор, слишком простое крестьянское крыльцо, а на дороге, заросшей низкой травой, возможно, трубопровод, похожий на длинный спортивный бум. Людей нигде почти что не видно.
       "Этот Китайский театр принадлежит известному богачу (Тифонтаю), другу России. Здесь даются китайские (пьесы), куда русские ходят довольно редко, хотя цена за вход не велика - 1 руб. - Перед театром - площадь, на которой торгуют лошадьми, иногда казнят хунхузов, а по ночам грабят прохожих харбинские хулиганы. - Рядом с театром находится дом китайского начальника и хунхузская тюрьма, обнесенн(ые) глинобитною стеною. - Стена окружает площадь очень большую, - посреди которой на высоком шесте развевается китайский национальный флаг с драконом".
        
       Я разглядываю другую, более четкую открытку - "Харбин-Новый - Правление Красного Креста" (и уточнение прадеда: "в котором мне приходилось часто бывать по делам..." Трехэтажное каменное здание с большими окнами, строгими рамами и узкими дверьми; перед ним подводы.
       Прадед приводит бесценные свидетельства той войны: "В этом здании помещается Главное Управление Красного Креста. Здесь сидят люди (вождя??), к которым даже страшно подступиться. - Здесь-то творятся все великие безобразия, о которых так много пишут и говорят. Здесь можно встретить массу сестер милосердия всех возрастов, сословий и положений. - Санитары - нахалы, каких мало. - Красный Крест пользуется на Дальнем Востоке плохою репутациею, вполне справедливо. - Рассказы про все безобразия приводят всех в полнейший ужас..".
        
       ...И еще три, лирические открытки, написанные в один и тот же день - 10 апреля 1905-го года в Харбине, адресованные Тамаре, Эле и Юре, тогда малышам.
       "Юрик, милый мальчик мой,
       Скоро буду я домой,
       Ты же папу поджидай,
       Маму с тетей утешай..
       Изображенный на этой картинке полицейский очень похож на тех полицейских в г. Харбине, которые стоят на углах улиц, и ровно ничего не делают, - хотя и наша полиция немного приносит пользы, т.кк. в Харбине великое множество всякого рода безобразий. - Ночью в Харбине ходить без оружия очень опасно. - Папа - Котя..".
       На лицевой стороне действительно изображен "Китайский полицейский" Харбина, угрюмый и заторможенный человек в шапочке на бритой голове, в рубахе с огромным кругом посередине, шароварах со странной прорезью (или белой нашивкой) в пикантном месте, таких же белых носках и черных "галошках". Опирается он на массивную палку и стоит на досках, постеленных на земле. Вокруг, вероятно, все та же грязь, бездорожье и одноэтажные скучные, скученные домишки.
        
       Вот текст второй из этих открыток ребятам. Два разных стиля заставляют считать, что основной рассказ предназначается взрослым - или рассчитан на более позднее прочтение адресатом. - Мне интересно понять, как тогда нас воспитывали...
       "Дочку милую мою
       Крепко я целую,
       Безгранично я люблю
       Елю дорогую..
       Генерал Куроп(а)ткин, объезжающий госпиталя, по моему мнению выдающийся по своей честности и преданности родине человек. - Все невзгоды и неудачи наши на дальнем Востоке обрушились на его одного, хотя виноваты в них очень многие, оставшиеся в России, да его ближайшие помощники, которые бросили его в самую критическую минуту. - Ген. Куропаткин - чудный человек. - Папа Котя..".
       Как всегда, фразы кончаются двоеточием, а разделены тире. Наверное, так было принято, как и сокращение "кк" (как).
        
       Я задумалась, о чем прадед писал своим малышам. Но может быть, тогда было принято разговаривать с детьми так по-взрослому? Почти в каждом письме утверждает он справедливость, стремится к порядку, указывает на недостатки в общей работе. Поразительно, как он встает на защиту обвиненного несправедливо соратника. И ведь пишутся письма в имение, а не в Петербург, и вряд ли мой прадед надеялся, что информация будет немедленно передана слабыми дамами влиятельным общим знакомым, "дойдет до царя"...
        
       На лицевой стороне еще можно прочесть: "Виды русско-японской войны". Думаю, что это серия подобных открыток. И выше, помельче: "Смотр Генерал Адъютантом А.Н.Куропаткиным подвижного полевого госпиталя". Генерал в светлой шинели сидит на коне; у него отличная посадка и выправка офицера; перед ним вытянулся строй, салютует; приветствуют генерала и медицинские сестры в белых платках и передниках до полу. Неподалеку ждут подводы для раненых.
        
       Очень скоро Тамара, к которой обращена последняя открытка Николая Матвеевича (приводится ниже), вырастет и станет врачом; она будет работать в таком же передвижном госпитале, - дойдет, как Вы помните, до Берлина. То будет другая война.
       А сейчас прадед пишет ребенку:
       "Т(ама) милая, родная,
       Моя детка дорогая!
       Тебя прошу меня любить
       И Елюнюшку не бить..
       На этом вокзале я бываю почти каждый день по делам. - Вокзал этот цвета фисташкового мороженого очень красив и выстроен в декадентском вкусе. - Линия ж.д. разделяет Харбин на две части: западную - Харбин-Пристань на р.Сунгари и Харбин Новый на востоке от ж.д. - Глядя на вокзал, прошу вспоминать меня. - Папа Котя.."
        
       Вот, кажется, и вся история человеческой жизни. - Прошу меня вспоминать!
        
       Я смотрю на разрушенный, скорей всего, еще в прошлом веке вокзал и представляю родного мне человека, которого - кажется - не было, - если б не эти написанные им открытки. Не я сама. Не мои мама и дети.
        
       Глава 3. Пустая эпоха.
        
       Очень короткое это вступление - промелькнувшие мысли и чувства
       по поводу несбывшегося в чужих, запретных мечтах - можно было
       б назвать Преодоление.
       Пересечение жизни наискосок...
        
       Пока `душу, как костер, подпирают, поддерживают другие смирные, смертные души - она не так заметно дрожит, а оставшись одна, слабеет и бьется, выброшена на песок. Вот пришла к нему эта женщина - испуганная, с израненным сердцем. Остановилась, как время и музыка, и никуда не спешит, одергивая платок на протяжной, звенящей от стыда и сомнений груди. Сине-зеленая стрекоза уставилась на них выпуклым глазом, окушок оранжево вскинулся, презираем запятнанной щукой в бликующих камышах, - и было утро.
       В прибрежной пене оловянная миска, надраена галькой, не спеша уплывает с веером чешуи; за спиной дятел переметнулся на серую суховину; в чехле чертыхнулась гитара и позабыла слова. Бирюк наклонился, сгребая тлеющее костровище и напряженно мечтая без тени улыбки: поднять ее на руки и нести по воде, осторожной и теплой - туда, за пламя, пока не иссякнет волна.
       Ветка скатилась, с шорохом плавунца застревая в осоке. Проскрипела сорока, и рыжеватые муравьи мелко ссы'пались в рукав по голодной спине гимнастерки.
       Женщина шла, выбирая нагретые кочки во мху. Матовая черника прыгала в кружку со стуком, облизываясь и вертясь блеснувшим бочком. В темноте и прохладе папоротника ржавела семья подосиновиков, перекрещена прутьями сквозь шляпы и духоту - и продавленной, вывороченной мякотью заглядывая на вершину птичьей сосны. А кто? А кто? - Переспрашивал лес.
       Больше всего ей хотелось положить ему руки на плечи, прижаться легкой щекой - и она поперхнулась этой встревоженной мыслью, гоня себя от своих же ненужных шагов. Черкнув ладонью по "курочке и петушку" и зачерпнув, запнувшись, в низкой свистящей траве троеперстие костяники, измазала юностью губы и, вспыхнув, стерла плечом.
       И снова был вечер. Картошка поскрипывала в золе, и остатки ухи расклевала седая ворона. Промытые августовские звезды не успевали скатиться в траву.
       Сначала Земля была неподвижна и без облаков. Но казалось, что он ворует ее у себя, эту трудную женщину, которая все повторяла: - Ах, никуда не сбежать.
       Он постелил ей валежник и ждал, пока искры улягутся - как летящие к звездам, и как секунды в груди. Он все крепче кутал ее и держал, пока наконец не раскинул полы отсыревшего ватника и обнажил мерцающие ее от стонущей боли колени. Он коснулся и замер, и заспешил, двумя толчками проникая куда-то, где рождается песня, так что она встрепенулась и захлебнулась подбитой, подстрелянной птицей. Луна видела все, а женщина - ничего. Земля перевернулась под ними вместе с озером и костром, чащей и зверем. Его хищное тело сурово опало и провалилось в ту вечность, откуда выхода нет. Она пыталась обнять его и судорожно простить, но криком шептала не так, не то.
       ....
       ...Коллекция эта значительна и своей численностью, но я выбираю открытки, наиболее яркие текстуально - впрочем, таких не много, поскольку писались они почти все к обязательным праздникам и предполагали стандартное обращение. Все-таки я наметила несколько линий, и вместо старинных открыток возьму сейчас вполне современные, заполненные в 70-80-х годах двадцатого века - лет тридцать назад. Но и за ними плачут и улыбаются потрясающие лица, просвечивают поразительные судьбы в алчной ночи.
        
       Аккуратный полудетский почерк, открытка была отправлена из Москвы в Ленинград моим бабушке Анне Павловне Мягковой, отцу и его близнецу-брату.
        
       "Сердечно поздравляем дорогую Анну Павловну, Вадика и Мишу с наступающим Новым годом. Примите наши наилучшие пожелания. Ждем новых встреч с дорогими друзьями в Новом году. Семья Канторовичей".
       Поздравление, думаю, писал Толя, тогда младший в семье, - впоследствии, кажется, он стал врачом и ученым. Это внук легендарной тети Али: тогда высокая с узенькими плечами, тонкая и короткостриженная, легкая до прозрачности, с большим умным носом, неровной кожей лица и грустными, видящими собеседника наквозь глазами и тактом интеллигентного человека, - она прожила едва ли не самую страшную, но обычную в своем поколении жизнь. Не дай бог этим равняться!
        
       Первый муж был русским посланником в Китае, где они долго жили, и тетя Аля познакомилась с женой президента Мао дзе Дуна. Второй муж Александры Ильиничны был какое-то время главным инженером (возможно, аберрация чужой памяти: директором) Сталинградского Тракторного завода; их посадили обоих, и супруг был расстрелян.
       Открытка, как я сказала, надписана Толей; я помню его отца, мы отдыхали вместе один сезон в карельском пансионате. Помню не потому, что был он крупным ученым и из известной семьи, а оттого, что спина, грудь и плечи Бориса едва ли не полностью покрывала... многосантиметровая шерсть. Я не была уверена в свои десять лет, что это не зверь особой породы, и опасалась.
       Борис Канторович был доктор, профессор, исследовал энцефалит и во время опытов заразился клещом. Он был ведущим микробиологом в России и мире. Его нестало где-то через год или два, очень быстро, - а тете Але еще пришлось доживать...
        
       Она была близкой подругой единственной совпавшей со мной во времени бабушки: две старухи несгибаемой стойкости, на таких оборачиваешься всю жизнь и мысленно просишь совета.
       Бабушке рассказал их общий друг, что когда мужа Али посадили при Сталине, то на допросе ему вбили в глазницы очки. Вдове об этом, к счастью, никто не донес. Мило было Монтеню рассуждать о боли, ни разу к тридцати девяти годам не испытав ее качеств и свойств...
        
       А вот, судя по дате выпуска открытки, первая запись, совпавшая с Новым годом. Вероятно, это 1983-й, и речь может идти о моем первом разводе; упоминается московская кузина бабушки - тетя Фаня, "половинка", как называли они друг друга. Вряд ли, теперь уже покойная, Александра Ильинична предполагала тогда, что я однажды буду не только просматривать (хотя бабушка любила зачитывать вслух свои письма), но и переписывать эту открытку... Мне хотелось бы Вам показать, внимательный и занятой мой читатель, как живут в старости незаметные эти герои, повидавшие в жизни, наверное, всё, но так и не сломленные; о чем болит и страждет душа, что представляется ценным.
       Обе эти старухи потеряют мужей и сыновей (как Татьяна Михайловна, о которой выше я Вам говорила).
        
       Знаков препинания почти нет: многие надписывали открытки, как телеграммы, без узаконенных правил ( - тогда были свои). "Дорогая Котинька! Не успела я пожаловаться Фанечке, что от тебя нет ответа на мое многоречивое письмо, как сегодня его получила. Спасибо что написала обо всем чем ты занята сейчас (я имею в виду то что на душе... (Ляля!) Хорошо тебя понимаю и тоскую вместе с тобой. У меня только надежда, что неизбежно повзрослеет и жизнь неизбежно изменит ее, родившуюся с "серебряной ложкой во рту" в нечто более зрелое и ответственное за свои поступки. От тебя она "отгнездилась" временно. Она видимо считает, что ты ее состояние не понимаешь. Очень тебя обнимаю... У меня самой на душе смутно. Видно дети и внуки и связанные с ними тревоги - это уже до конца жизни. Толя в последнее время АБСОЛЮТНО замкнулся. Разговаривает еле разжимая губы. Осведомляется о здоровьи и все. Решает какие-то свои проблемы. Вдруг вспомнил, что отец рекомендовал ему быть медиком - видно ему надоело копаться в погребениях тысячелетней давности, что-то ему неудается и он в раздумьи. Похудел, позеленел, не тот прежний ясный человек. Я, конечно, ни о чем не спрашиваю, определила его "задумчивым" Пьерро и тоже тоскую. Аничка, НИ С КЕМ НА ЭТУ ТЕМУ НЕ БЕСЕДУЙ. Как-нибудь определится. Надо терпеть.
       Тебя поздравляю с Новым годом и желаю того, чего желают дорогому, незабываемому, любимому человеку. Твоя Аля".
        
       Я позволю себе не выполнить просьбу Александры Ильиничны, тем более, что я знаю, Толя ее обожал и при высокой степени порядочности не мог не преодолеть те самые странности, которые сопровождают каждого в переходном возрасте и ранней юности, - общий наш эгоизм. Рефреном звучит - "надо терпеть", и как это больно.
        
       Вот двойная открытка к Восьмому марта, датирована 27 февраля 1986-го года, и к ней приложен вдогонку блокнотный листок: не наговориться. Тете Але в это время должно быть лет восемьдесят (моя бабушка родилась в 1910-м году и была младше). Приведены инициалы, я думаю, Горбачева: тогда все жили политикой. Что касается ремонта, то любые работы затягивались в расчете на денежные вымогательства. А намек на "опыт" обозначает преодоление лагеря. "Родная моя и любимая Анинька! "Тут будет все пережитое..." (Пастернак). И съезд и ремонт и болезни и 8-ое Марта - традиционное поздравление...
       Первое - слушала. Смотрела на М.С. не отрываясь... Какими волнующими словами он завершил свой доклад! "Но какая, товарищи, это прекрасная судьба! Молодостью жизни повеяло... Ведь так, Аничка? Хорошо?
       Так называемый "ремонт" уже меньше волнует: через всю комнату повешена веревка на которой сушится выстиранное белье и полотенца, НИ ОДИН из объектов ремонта не закончен, посуда моется в ванне (мойки нет). "Места общего пользования" моются здесь же (раковины нет), унитаз течет (вся бригада исчезла на ремонт в другие (неизвестно где дома). Жду штукатуров и пр. и пр. Толя заболел гриппом - не появляется. Хорошо, что мне известно по давнему опыту, что человек - животное - ко всему может привыкнуть - вижу теперь, что я уже привыкаю... К немощам прибавились руки - от воды и холода обострились боли в кистях рук. А жизнь продолжается. Уже три дня как стала выходить. В воздухе, хотя и холодно, чувствуется приближение весны. У-д-и-в-и-т-е-л-ь-н-о, что я еще существую и это замечаю. О тебе узнаю от Фанечки - к себе ее не пускаю. Как буду встречать без помощников прибытие дальнейших "бригад" - не представляю...
       Все время уходит на самообслуживание - сейчас, как ты понимаешь, мне это ОЧЕНЬ сложно. Рада (бываю) услышать что ты понемножку бываешь в "себе", т.е. отпускают тебя твои проклятые боли. Хорошо, что ты с людьми - не оставляют тебя твои верные друзья - привет им мой сердечный.
       Ну, все как - будто бы...
       Все остальное до конца жизни нашей остается - верность друг другу, благодарность за то что повстречались. Твоя Аля.
       Много раз целую и обнимаю нежно с любовью.
       Лизе и Тамаре и Ирочке большие приветы".
        
       Сколько света и оптимизма, несмотря ни на что! Поразительное ощущение. Не в этот ли год сопровождала я тетю Алю в Москву на ночном поезде? Она уже была совсем больна и слаба, но держалась по обыкновению несгибаемо-мужественно, без лишних жалоб.
       В нашем купе оказалась третья - истеричная женщина, полночи выкрикивавшая напоказ, пытаясь себя оправдать, свое добровольное горе. Работала она при посольском муже в воюющей Ливии, увезла туда, за восточными сладостями и цветастым тряпьем, троих своих малышей, один из которых на шаг приотстал на дорожке - и разбился вдрызг о взрывную волну ("ни клочка не осталось"). Не знаю, что думала об этой горькой матери (мачехе?) тетя Аля, но я разглядывала перед собою убийцу: мы властны решать за детей, пока они крошки - так мы и ответственны, обязаны предугадать максимально, а не тащить пушистый свой выводок в заведомую ловушку врага. В полыхающую Ливию тогда тянулись за длинным рублем, к тому же - дипломатическим, то есть гэбэшным...
        
       Да, вот, напротив, прелестный снежный пейзаж - такой всем нам привычный, проселочный, лыжный. Открытка выпущена в 1987-м году в конце января - думаю, что это поздравление с годом грядущим, нетрудно проверить. Тетя Аля работала, напомню пунктиром, во владениях Желтой реки; видимо, Новый год ассоциировался у нее с арестом или смертью близкого человека. Роза - невестка Александры Ильиничны, поддерживавшая ее в последние годы. "Родненький мой котик! С Новым Годом тебя! Он же "Драконовский", а это (я еще помню по Китаю) добрый и надеюсь не подведет в наступающем году. Буду думать о тебе 31-го.12. и ты тоже обо мне вспомни - я так не люблю этот вечер с его воспоминаниями... Толя кажется берет аспирантский отпуск в школе, т.(к. он) не показывается и узнать не у кого. Роза все еще в больнице и ничего о давлении не выяснено. Целую тебя, мой дорогой, родной человек. Твоя Аля".
        
       Бабушка всегда жалела ушедших. А я, перечитывая открытки и вспоминая близких людей, каждый раз думаю, насколько им теперь легче, чем было. Все они прожили ад, и лишь оптимизм да надежда окрасили его в другие, палевые, а не пулевые, сплошь роковые тона.
         
       (Но я не сдаюсь).
        
       Невольно, следуя за открытками, перескочила я через десятилетие. Пролистну его, чтобы вернуться, и расскажу, кто писал моей бабушке Анне Павловне, наряду с тетей Алей, в восьмидесятые годы.
        
       А что это было за время? Для чего говорю я, повинуясь зову души? Не знаю - нет, знаю! - любезный читатель. Что касается пассионарности, так она зависит от периода времени; если он неизмеримо большой, то народ - по спирали - лавиной сойдет и успеет еще возродиться. В нас кельты и готты.
        
       ...За мальчика полагалось платить медсестре пять рублей, а с нас - только трешку. В раздевалку мне передали в последний момент атласное алое одеяло с розовой лентой, и домашнее для меня: новые белые шапку и шарфик, пахнущие крашенной шерстью так сладко, как только изданный ночью журнал из глянцевых репродукций и заголовков, еще пристающих к ладоням. По руке можно было читать: вот это счастье.
       Маленькую мать-одиночку, переминаясь в снегу, встречали одни лишь родители с бегающим, но заплаканным взглядом. Моя дочка предательски хныкала и выбивалась на свет. Ей тоже хотелось остановить незнакомых прохожих: смотрите, мне только неделя! Мне десять дней! Подождите, послушайте, задержитесь: мне никогда уже больше не будет всего двух недель!
       И я буду жить, несмотря ни на что.
       Снегопад распоясался, влеплялся в стекла и полз вместе с "дворником", заглядывая в машину. Так из-за клаустрофобии не носишь свитеров с воротниками... Но не было продыху.
        
       ...Дат почти нигде не найти - впечатаны лишь типографские. Вот открытка "из восемьдесят четвертого" (символично), размашистый крупный почерк - и такие же танцующие, взвихривающие подолы фигуры на лицевой стороне. Международная разноцветная пляска, и сверху три голубя, утверждающие мир, по Пикассо. "Дорогая Анна Павловна! Сердечно поздравляем с весенним праздником 8 марта. Желаем здоровья, благополучия, праздничного настроения по возможности, так как в настоящее время радостей очень мало и перспективы на будущее не видим. У нас также прилавки магазинов пустые, на рынке и у кооператоров баснословные цены. Приходится работать на 67 году жизни, а здоровье уже далеко не блестящее. Пишите о себе. Целуем. Дина Лазаревна и Витя".
        
       Про голубя мира я ничего не скажу, - только мы почему-то (не все) стесняемся гнезда над окном, переодеваясь, - но за хвост птицу времени, кажется, я зацепила, разглядываю тот мир с высоты и кое-что различаю...
        
       В те годы мало кто доживал до семидесяти в России, хотя, конечно же, долгожителей все мы встречали. Моя бабушка Аня к сорока пяти годам перенесла серьезные операции, страдала астмой, последствиями менингита, тифа и прочих "детских" своих болезней левизны (прямизны не оставив). Держалась она чрезвычайно стойко до самых последних дней (а мучилась страшно), всем нам подавала пример.
       Большинство открыток ее ровесников и корреспондентов повествуют о страданиях пенсионеров, лишенных нужных лекарств и часто - помощи близких; мне хотелось бы самой многому поучиться у них и другим показать, к а к претерпевали они старческие недуги, и ч т о помогало им жить. Сейчас, когда я вывожу эти строки, пьяная от таблеток и скорчившаяся от приступов, то вижу перед собой только их побледневшие лица, каменеющие от мук.
        
       Год 1985-й; в вазе - незамысловатый букет. Мне кажется, что старики теперь уже посмели позволить себе шепотом жаловаться на бытие, но по инерции начинали посланье лояльно, традиционно светски и оптимистично. В этой открытке самое главное будет в конце - еле сдерживаемая исповедь обреченного, одинокого человека, - стон все же невольно прорвался. "Дорогая Аничка! Поздравляю Вас с праздником 70-летием Великого Октября. От души желаю Вам здоровья, счастья и Мира.
       Сегодня получила Ваше поздравление с праздником. Большое спасибо за добрые пожелания. Вы спрашиваете, как я живу. Болею, дряхлею, но хорошо, что на ногах и себя обслуживаю. Мне помогают родственники. Всё, что надо, покупают и приносят. Дома я делаю все сама. Жаль, что мы не можем повидаться. Еще раз здоровья Вам, дорогая, и всего доброго. Обнимаю и целую, Ваша М.Ф. (Маша). P.S. Меня мучает тоска и одиночество, к которому я не могу привыкнуть".
        
       На открытках мы часто фиксировали что-то срочное, когда просто не было под рукой клочка бумаги или спичечного коробка. Вот еще один "букет" 84-го года, где с изнанки рукой бабушки, библиотечным почерком с обратным твердым наклоном сохранен чей-то телефонный номер "Из Совета Профсоюзов": звонили, конечно же, папе, а бабушка в роли секретаря принимала телефонограммы.
       Внутри открытки читается аккуратный текст поздравления с весной - от некоей Нади, мне неизвестной. Но описан здесь случай типичный: "Дорогая Анна Павловна! Извините, что вовремя не поздравили Вас с праздником. Мы все, конечно, желаем Вам всего самого доброго, прежде всего - здоровья. Наши старички, к сожалению, подкачали. В.П. 21 февраля снова попал в больницу, на этот раз с высокой температурой - решили, что грипп. Сейчас ему лучше, он выходит на улицу и навещает в другом корпусе... свою жену, которая проболела дома 2 недели - сердце - аритмия, а 9 марта - тоже попала в больницу. Сейчас ей получше. Она ходит по палате и выходит в коридор. Вот такие они, к сожалению, дружные. Мы с Олей хозяйничаем, ходим на работу и на хореографию, словом, жизнь идет. Сандомирским я привет передала, они - на ногах, шлют вам тоже сердечный привет. Привет Вам и самые добрые пожелания от моих родителей. Мы общаемся по телефону, а сегодня я еду их навещать. Всего хорошего. Целую. Надя". Это "сегодня" тоже было лет тридцать назад. Почему же меня так волнует, когда их выпишут из больницы?!
        
       Еще через пару лет должна была быть получена моей бабушкой открытка - очередное безымянное свидетельство той застарелой эпохи: "Милая Анна Павловна! От души поздравляю Вас с нашим весенним женским праздником. Здоровья Вам, здоровья и еще раз - здоровья; и всего-всего самого хорошего.
       Мне крупно не повезло. Собралась я на неделю в Москву, купила билеты. Вдруг - путевки в Карловы Вары, с очень малым сроком для оформления. Началась беготня; бюрократы так измотали нервы, что, когда документы были готовы, свалилась с обострением язвенной болезни. Пришлось от всего отказаться - и от Москвы, и от Карловых Вар - лежу в постели (уже 2 недели). Вот такие пироги!
       Крепко вас обнимаю и целую. Ив. Николаевич также поздравляет Вас и шлет привет. С.П.". Нежные крокусы на обороте - такой диссонанс той их жизни.
       .....................................................................
       На мокрых коленях, прижимая живот к линолеуму и придерживая зубами подол, я ползу, методично шлепая тряпкой и стирая в детской незримую пыль: через четыре минуты дочка проснется в коляске, мое одиночество рухнет. Под еще полной грудью толчками переворачивается, может быть, ее брат, а на кухне скулит свои пьяные скорбные песни их необщий и будущий папа.
       Он божественно строен и мною, понятно, любим. Я ему еще верю.
        
       В поликлинике врач уважительно изучает скользкое пузо и утешает: сердце никак не прослушивается, но всяко бывает, плод повернется спиной... Я трясу его плечи, и он отводит глаза: - Умер ребенок.
      
       В "скорой помощи" тяжело рыдает мой, кажется, муж; только что он стоял на коленях в еще не схватившейся луже, и брюки облеплены льдинками - снова стирать. Он клянется, что "такое" не повторится, - что он мне поможет в кромешном быту...
        
       Я спускаюсь назад по ступеням больницы, теперь не одна. Наш будущий сын трепещет и бьет изнутри кулачками, - ему не понравилась поза!
        
       На мокрых ногах, согнувшись и прикладывая живот к линолеуму, сжав зубами подол...
       ........................................................
       С Новым, 1986-м годом, должна была, вероятно, поздравить бабушку открытка, в которой упоминаются "половинка" - сестра тетя Фаня, а также Надя и Оля из приведенного (выше и дальше) текста. Из коммунальной квартиры - с ее тюремными соседями, кухонным чадом, с которого началась эта эпистолярная книга, с двумя-тремя десятками звонков на входной двери и именами жильцов - нельзя было выехать без весомого блата, а построить кооператив везло ворам-хищникам и такому же, впрочем, начальству.
        
       "Дорогая Аничка! Поздравляем тебя с наступающим Новым годом и желаем тебе здоровья, а для этого - побольше душевного равновесия, по возможности приятных эмоций и прочих приятностей! Увы! А впрочем "а давай будем "как будто", так Оля говорит и начинаются всякие фантазии и воображаемые с ее точки зрения блага. Давай?
       Как ты себя чувствуешь? Отдохнула от Москвы хотя бы физически? Понимаю, что беспокойство о Ф.И. тебя не оставляет. Я все ждала, хотелось тебе написать более определенно о нашей затее, но увы, она оказалась совсем не под силу и (умению) нашим возможностям. Я имею в виду наш обмен. Пока ничего абсолютно нет, а Надя с Олей оказались прописанными в коммунальной квартире без всяких перспектив. Это сейчас у нас главная забота. А в остальном - тянем, как В.П. говорит. Вл.Петр. по-всякому - день ничего, а день никуда. Надя много работает и дома и на работе. Оля растет умной и как будто доброй девочкой, а вместе с тем уже хорошо проявляются черты избалованности, в особенности по отношению к маме. Я себя чувствую лучше, но и чувствую, что взрослею. Фиру давно не видела. Мы только перезваниваемся изредка с намерением встретиться - но все не получается. Сандомирские маются с глазами. (Лине) сделали операцию, а Рае предстоит. Вот так. А все же книги хорошие - есть, музыку слушать можно. Пока тянем. И слава Богу. Это называется закончить письмо на оптимистической ноте! И все же мы тебя все очень любим и желаем тебе всего самого хорошего. Целую тебя крепко. ......."
       Изображен на открытке смеющийся Дед Мороз, в расписных санях обложенный подарками и погоняющий тройку.
        
       Один и тот же автор заполнял две другие открытки, 1981-го и 83-го годов, обе- мартовские. Вот более ранняя. Обязательное поздравление я выпускаю, они стандартны; а за беспокойство обо мне признательна и сейчас. "Дорогая Анна Павловна! .......... Все мои дети и внуки тоже поздравляют вас с первым весенним праздником и желают всего хорошего. У нас все приходит в норму - Лялино воспаление легких проходит, хотя и очень медленно - она уже целый месяц не работает. Я тружусь. Кручусь дома с хозяйством (хотя сейчас, пока Ляля дома, мне легче). На кладбище бываю часто и навещаю своих родных, любимых, незабываемых. 2-го был день рождения Володи - ему было бы 37 лет!
       Как себя чувствует Ваша Ляля? Что у нее нашли и как лечат? Это очень страшно, когда болеют такие молодые человечки, как она.
       А я Вас крепко, крепко целую и очень хочу, чтобы Вы приехали в Москву и я Вас могла бы увидеть. Ваша.........".
        
       День рождения моей бабушки я праздную до сих пор - 18 февраля. Впрочем, все меньше остается "живых" именин, все больше траурных дат. Отчего умерла?
       - От жизни.
        
       Стучит в висок календарь, по нему ориентируешься и себя видишь в мире, соизмеряешь с реальностью, которой давно уж и нет. Родилась моя бабушка в Москве и там долго жила, - постоялец обеих столиц. Через два года после предыдущей прочитанной Вами открытки та же заботливая, но не известная мне приятельница напишет: "Дорогая моя Анна Павловна! Поздравляю вас с женским праздником и желаю здоровья, бодрости, побольше радостных и покойных дней.
       Очень я была рада услышать Ваш голос 19 февраля. В этот день я была у своих дорогих и горячо любимых мужчин на кладбище. Там было все занесено снегом и я очень долго пыталась его убрать с помощью рук и ног, т.к. все было закрыто и ни одной лопаты достать не смогла. Откопала памятники, и то не до конца. Зато 2-го марта, в день рождения моего Володи, мы поехали вместе с Ирочкой, достали лопату и все расчистили. Живем мы благополучно, все здоровы и занимаются своими делами - самый маленький - Павлик - растет и делается все забавнее. Его родители живут дружно. Андрюша много работает и учится, Оля - вся в заботах о малыше. Я ей мало помогаю - очень уж далеко они от меня уехали! Володик и Иришка учатся. Могли бы это делать с большими успехами, а главное - с большим желанием, но..., а в общем они учатся без троек и это уже хорошо. Ляля и Валера работают и живут не очень уж весело. Крепко, крепко Вас целую, привет мальчикам!"
       Эта женщина, потерявшая сына (по сопоставлению текстов, он утонул молодым), не подозревает, конечно, что такое же горе вот-вот обрушится и на мою бабушку.
        
       Вы заметили, что эти открытки мне не с руки разбавлять художественными экзерсисами: минута молчания, дань уважения, памяти и любви. А роман Вас ждет в конце книги (если он нужен - а впрочем, ведь он был заявлен!). Пока что спасает вынужденный аскетизм.
        
       Три поздравительные открытки с большим временным разрывом, от одной и той же корреспондентки. Бабушка в это время уже собирала по моей просьбе картинки специально, обыденный текст был ей не так уж и важен: открытки - сиюминутны, как мотыльки. 24 декабря 1982-го, новогодний выпуск; внутри речь идет о пансионате или санатории под Ленинградом; упоминается Александра Ильнична - тетя Аля: "Дорогая Анна Павловна! Много думаю о том, что уже давно ничего не слышала о вас. Вы писали, что собираетесь осенью в "Зеленый Бор", я думала, что приехав туда дадите о себе знать, но ничего не было. Так и не знаю, отдыхали Вы там или нет. Судя по письмам Ал. Ил. она в наши края не приезжала. Последнее ее письмо я получила из Подмосковья и невольно подумала, как же стоек может быть человек, если после всего пережитого, еще может радоваться жизни.
       Я в ноябре зацепилась ногой за оставленную строителями арматуру и очень нехорошо упала, головой об асфальт, долго болела и еще сейчас мучаюсь головными болями. Дети мои в порядке, внучка поступила на 1 курс в пед. ин-ст им. Герцена, у меня бывают часто.
       Главное у нас в данное время здоровье и мир, поэтому это именно то, чего желаю я вам в наступающем году. Целую вас. Ваша В.С. Михальчевская".
       На лицевой стороне очень красивая еловая ветка с крупными шишками, открытка цветная и двойная, как большинство поздравительных этих лет.
        
       Следующая датирована - 8 марта 1986-го года, сама по себе она выглядит простенько, довольно невзрачно. Перед каждым таким государственным праздником мы должны были по традиции надписать друг другу десятки, если не сотни открыток. И получали, как правило, в ответ еще больше.
       Отправитель благодарит за участие к дочери, и я помню, что бабушка (пока я крутила романы, прогуливала университеты и ночами писала стихи) несколько лет плотно общалась и даже дружила с некоей Ирой, - ее затем выжил надолго из нашей семьи то ли навязанный адюльтер с близнецами, то ли горькое спешное слово, оброненное в суете. В дальнейшем это переживалось и на ходу обсуждалось семьей, но я не прислушалась.
       "Дорогая Анна Павловна! Шлю Вам свои самые сердечные пожелания ко дню 8 марта, благодарю Вас за то, что моя Ирочка благодаря вам находит теплое участие и уютный уголок в большом, опустевшем для нее городе.
       Я не очень здорова, плохо себя чувствую вне дома, и с тоской вспоминаю время, когда я так любила просто ходить по улицам. Целую Вас, будьте здоровы. Ваша........".
        
       И третья, глянцевая открытка, - через сезон с таких, валяющихся под креслом и на подушке, обычно сходит приваренный целлофан, - поздравление с Восьмым марта, отправлено 4 же марта 1987-го года: почта работала быстро, хотя в праздники всегда была перегружена. Валентина Сергеевна пишет: "Дорогая Анна Павловна! В день 8-го марта хочется вспомнить, что мы еще тоже женщины, хотя внешне это уже мало подтверждается. Мне Ирочка рассказывала, как вы однажды вышли из дома и не знали как Вам вернуться обратно. Вот так же, примерно, хожу и я, еще одеваясь уже мечтаю о том, чтобы поскорее вернуться домой, вздохнуть и отдохнуть. Постоянно с глубоким сочувствием думаю об Александре Ил(ьиничне), как она там одна. Будете звонить, передайте ей от меня самый теплый привет.
       Вас я неизменно благодарю за то, что в самый трудный для нее час, согрели вниманием и заботой мою дочку, мы обе очень любим Вас и желаем Вам всего самого доброго. Ваша Вал. Серг.".
        
        Глава 4. Я - счастливая!
        
       Три открытки я подбираю, объединяя разве только по почерку: подпись везде неразборчива, нету и дат. Кажется, пишет Ирина (какая?). 1983-й год, март (общее поздравление опускаю). Свидетельство времени, не требующее комментариев: ".....У нас стоят чудные солнечные дни, поэтому настроение праздничное, хотя жизнь далеко не веселая. Живем в заботах о "хлебе насущном", стоим в очередях, даже мои мужчины ходят с "авоськами" - вдруг что-нибудь попадется.
       Жизнь стала сложной и радостей мало, хотя мы бодрости духа не теряем. В этом году эпидемия гриппа нас не обошла - Володя, Ира и Валера отлежали положенный срок, остальные переходили, кашляя и чихая. Все у нас в трудах и заботах. Ириша отлично сдала экзамены - она у нас вообще молодец. На работе ее хвалят - она бригадир лучшей бригады. Миша (ее муж) кончает институт в этом учебном году - он тоже у нас молодец! Вообще мне очень повезло со своими детьми и внуками. Я - счастливая! Крепко, крепко Вас целую, Ири(...)".
       Открытка графическая, красочная, выполнено золотое изображение девушки в профиль, лицо - и цветные ленты в волосах.
        
       Вторая, двойная мартовская открытка выпущена в 1988-м. Речь в ней идет о дне рождения тети Фани, и на праздновании присутствовало едва ли не сто человек, я это кое-как помню по устным рассказам. Готовились очень серьезно, боялись всех не вместить в московскую квартирку, - сняли потом где-то зал. После таблетки горизонт приподнимался и обзор расширялся, - да ненадолго, дорогие мои старики...
       Обычно домашнее угощение сочинял виртуозно и единолично муж Фаины, доктор Зиновий Ефимович. - Обаятельнейший, почитаемый человек, изысканный кулинар
       и мягкий, мудрый хохмач небольшого росточка с обтянутым фартуком смешливым пузом (полуфабрикаты шитья тогда были в продаже и моде, дарили друг дружке варежки для кастрюль и кукол на чайник).
       Но вот автор открытки сейчас сообщает о юбилее другое. Да и что такое было в те годы достать продукты и приготовить еду?! В начале перестройки я как-то отоваривала рулоны талонов - часов девять стояла в не шелохнувшейся очереди в последний день года (назавтра талоны уже недействительны, а продукты, естественно, не завезли). Беременная дебелая женщина потеряла сознание, продавщица отрезала ей огромным ножом кусочек хлеба и медленно, как бывает в немом кино, намазала маслицем, в котором была сконцентрирована вся сила советской химпромышленности, - всё же жиры! Толпа сдержалась, и продавщицу даже никто не огрел через прилавок.
        
       Так вот, о "добытчиках" наших в Москве, где все-таки было гораздо сытнее:
       ".........Я собиралась написать Вам сразу же после Фаничкиного юбилея, но... Я все-таки очень устаю на своей работе и никак не могу войти в норму. Прихожу домой после утренней смены - ложусь и целый час сплю, потом бегу в магазин и готовлю обед, а когда прихожу вечером, то ужинаю (т.к. целый день не ем) и еле добираюсь до дивана. Я, конечно, понимаю, что нашла себе не лучшую работу, но я упрямо не бросаю ее, хотя иногда очень хочется. Зато у меня есть лишние деньги, которые я трачу на своих внуков и детей. Но хватит о себе. Расскажу Вам о юбилее Фаины. Во-первых, она была такая красивая, молодая, веселая и в чудесном новом платье, я ее даже не узнала в холле ресторана. Народа было очень много, все говорили о ней так тепло и с такой любовью, что глаза у меня были мокрыми. Жанна проявляла чудеса общительности, хозяйственности и заботы ко всем и к каждому. Ужин был роскошный, а Фаина так отплясывала и с внуком и с кавалерами, что я просто была "сражена". Володя Ратнер, как обычно очень много говорил, хвастался и хвалился. Сын его мне совсем не понравился, а Леля тоже. М.б., это не хорошо, но я ее не люблю. В общем Фаина доставила всем много радости. Я Вас очень крепко целую, очень часто Вас вспоминаю. Не забывайте меня. Ири(на)".
        
       Уже в 1991-м году выпущена была третья открытка, роскошная, с золотой звездой: самым великим праздником мы считали, как я говорила, День Победы, Девятое мая.
       Автор все тот же, - мне хочется, чтоб Вы не отвлекались, мой терпеливый читатель: ведь только Ваши сочувствие и понимание разделят мучения этих людей. "........... Какими мы были молодыми и счастливыми 46 лет тому назад и как мы верили в то, что у нас все будет отлично! Во всяком случае мы никак не ожидали, что наша жизнь станет такой как сегодня. Мы пытаемся не потерять чувство юмора, но иногда бывает очень не по себе. Особенно, когда не знаешь, чем накормить моих трех молодых и здоровых мужчин, которые любят мясо и прочие "деликатесы"! Пока я как-то тяну, но что будет дальше?! Все мое семейство живет в трудах и заботах. Володик готовится к экзаменам в своей школе, а весь апрель он готовился и сдавал экзамены в физико-математическую школу при Инж.-Физич. Ин-те. Все сдал и с 1 сентября пойдет туда учиться. Ириша работает и учится, у нее сессия в июне. Наш зять Миша на дипломной практике в Курчатовском ин-те, а Валера и Ляля работают в поте лица. На майские праздники они ездили с друзьями и детьми в леса. Я оставалась одна - очень я это не люблю!
       Крепко, крепко Вас целую и обнимаю. "Мальчикам" мой привет. Я стала старая, все делаю медленно и сама себе противна. Ири(на)".
        
       Бабушку любили многие очень достойные люди.
       Почти никого нет в живых.
       А мне кажется, - аберрация памяти? - что их тогда вокруг вообще было больше! Не добили еще отсидевших в лагерях; воевавших за идеалы?.. Какие у нас-то самих были ценности - урвать повкуснее похлебки, добыть импортные сапоги, пожирающие зарплату в развившемся хвастливом социализме?
        
       Я разглаживаю яркую, сине-красную двойную открытку - "благополучную": очередной Дед Мороз погоняет непослушную тройку. - Торопится, поди, с перестройкой, последствия которой еще никому не известны, как и она сама, короткая и роковая.
        1982-й год, цена открытки высокая - целый пятак. Обычно мы покупали за три грошика, вроде стакана газировки в сиропом, одинарную скромницу, а то и хранили оставшиеся с прошлых лет. Иногда мы даже использовали ненадписанную половинку, аккуратно отрезав текст маникюрными ножницами.
        
       Автор мне неизвестен, общее начало выпущу снова. Речь идет, в частности, об обмене квартиры, - существовала тогда госнорма: если больше девяти (или шести?) метров на человека, то нельзя было исхитриться и оказаться в своем собственном, не смежном, не рабском, не поднадзорном жилье. Часто вместе ютились за перегородкой (китайской ширмой - бумажной и черной, в крупных цветах перламутра, некогда модной) бывшие и еще настоящие семьи, четыре поколения, иногда ненавидящие друг друга.
       Впрочем, мне кажется, что до и после войны семьи в целом были дружней, чем городские - сегодня. Мысленно я цепляюсь за них; в раннем детстве мне снился многосерийный, повторявшийся впоследствии сон, будто живу я в семье Володи Ульянова, где много послушных и добрых детей.
       - Господи, упаси меня, грешную, в будущей ипостаси!
        
       Девушки или юноши семидесятых и позже часто охотились за столичной пропиской, приезжая из деревень. Оказаться в Москве можно было или лимитчиком (маляром, дорожным рабочим), либо же через брак, нередко фиктивный. Эта проблема, похоже, заботит и автора, упомянувшего про отдаленность родителей своей медовой невестки.
       "........Проходящий год был очень насыщен всякими событиями, но для меня он был хорошим, так как в сентябре женился мой Андрюша, мы отпраздновали свадьбу - дома принимали почти 80 человек! Вместе с моими новыми родственниками мы успешно справились с этой задачей и все у нас было удачно. Живем все вместе, но пока мирно. Девочка наша очень молоденькая (19 лет), умненькая, учится на 3 курсе, симпатичная, держит моего "неуправляемого" сына в ежовых рукавицах - заставила бросить курить и поступить в Институт. Он пока учится нормально, скоро у него начнутся экзамены. А мы с Сашей не смогли заставить его учиться столько лет! У нас, конечно, стало совсем тесно, но пока никакой возможности получить им квартиру нет - у нас слишком много метров в квартире! Забыла сказать, что невестка моя из Речицы, там у нее родители и сестричка. Все остальные члены нашей семьи здоровы, работают или учатся и "стареют". Еще раз желаю вам всего самого лучшего, мой привет Вадиму и Мише. Крепко Вас целую, И(......)".
        
       Как я хочу запечатлеть эти образы, но получаются тени. Зато, при внимательном чтении, сам себя строит мой небульварный роман.
       Вот две открытки от Раи Пурто. Сердце сжалось за Вас, Раиса Владимировна!
        
       Было их множество - поздравлений устных и письменных, общих празднеств (всегда в той огромной квартире). Тетю Раю мы недолюбливали за строгость, неулыбчивость, низкий голос, а я думаю, что она просто была равнодушна к маленьким детям - и мы это чувствовали. - Так мне тяжело с малышами, задавленной вечным чувством ответственности за неполную нашу семью.
       Пурто никогда не могла быть красивой, но я ее помню лишь в растянувшейся старости - на протяжении лет сорока. Слишком (для прочих) начитана, музыкальна - невостребованная интеллектуалка и женщина, как большинство бабушкиных наперсниц (а как же иначе?). Проживала в густонаселенной тараканами, неряшливыми доносчиками, клопами, мышами и рыбными кошками коммуналке, где я бывала, давая Рае уроки английского, когда эмигрировали ее внучка и сын, и она неуклюже засобиралась в Америку.
       Сын мне понравился: мы встретились с ним на поминках.
        
       Умерла тетя Рая так страшно, что мы старались подробностей друг дружке не сообщать (а бабушке не рассказали даже о факте смерти: она торопилась за Раей).
       - Уже плохо видела, стряпала у плиты (вкусно - она не умела), вспыхнуло прогорклое масло через конфорку и обварило старуху (думаю, на ее девятом десятке). Может быть, полыхнуло на газовую косынку или оренбургский пуховый платок, заколотые булавкой с жуком, и воспламенило.
       Рая попала в больницу, где и скончалась - к несчастью, не скоропостижно - от ожогов и ран.
        
       В память о бабушкиной очень близкой подруге, несломленной и одинокой, страдающей от собственной холодности и равнодушия, вполне меркантильной - но в меру на общем том фоне, и как-то посильно борющейся за свое достоинство в условиях соцнищеты, я привожу эти письма-записки. Кто знает, что жгло ее душу?! Как всхлипывала гундосо она по ночам, прижавшись к обоям? Как смахивала с клавиатуры невысказанное отчаяние, отрешенно, коммунистически молясь за всех нас? Для нее даже не было искупленья несовершенных грехов. И ее-то, мне кажется, не было.
        
       Жили все экономно и трудно, до пенсии не хватало (воровать не учились и под пытками бы не могли), а потому на первой открытке - думаю, посланной в 1971-м году - просто приклеена марка, вырезанная из другой такой же почтовой картонки (не проштамповали случайно!). Рядом печать: "ДОПЛАТИТЬ". Это значит, что вычли у бабушки при доставке скромных цветочков на обороте.
       Рая писала о сыне Виталии - он в это время, скорей всего, был уже отказником. "Анечка дорогая! Напиши мне, как дела - до 8 июня я наверняка здесь. Погода чудесная, купаюсь, природа приятная, публика хамская, но на 1000 отдыхающих всегда несколько человек могут создать "микроклимат", т. что я довольна , если бы не скверные дела Виталика. Мне кажется, что я видела Аню Рапопорт. Луга, пансионат "Зеленый Бор", Пурто".
        
       В этот самый "Зеленый Бор", возлюбленный бабушкой поневоле (туда мы ссылали ее на протяжении лет "дышать свежим воздухом"), мы приезжали праздновать ее 80-летие в 1990-м году (или все же в Воровского? Нынче все это неважно). Тогда казалось, что каждый год - последний (на девятом десятке!). Но моя бабушка умерла в восемьдесят семь. И тоже библейски.
        
       Следующая, ден-рожденная открытка от тети Раи была послана в восьмидесятом году в пансионат Воровского в Луге, обратный адрес уже - "до востребования": крали почту соседи, и сколько полунамеков приходилось от них скрывать!
       Чаще всего "до востребования" сама бабушка получала письма от эмигрантов, в том числе и от тети Или (Вениаминовны), гораздо более близкой и давней подруги, уехавшей с сыном - художником Сашей Окунем - в Иерусалим. С эмигрантами общаться на протяжении десятилетий было запрещено - снимали с работы, а мой отец тогда был партийной кукушкой и не смел рисковать. Старики привыкали писать и читать между строк, - их эзопов язык и нам еще как пригодился.
        
       "Анюточка дорогая, поздравляю с круглой датой, побольше здоровья и радостных впечатлений тебе. Сейчас потеплело и у тебя там погода для прогулок, не скучай, приезжай "бодрячком". У меня все то же. Пока работаю, легко встаю в 7.30, дни уходят незаметно. Пахнет весной. Письмами не балуют. Будь здорова, моя хорошая. Целую крепко Р".
       Письма всё не писались из Штатов, а Раиса Владимировна тосковала и до конца сомневалась, ехать ли ей за семьей.
       .................................................................................................
       Я начну постепенно вводить сюда новый роман. Чтобы разбавить открытки, то есть привлечь к ним внимание, - поток их, на мое счастье, неиссякаем. Помните, Чехов заметил: "Вещь ненужная, альбом с забытыми неинтересными фотографиями, лежит в углу на стуле, лежит уже лет 20, и никто не решается выбросить".
       Так относилась к письмам и бабушка: "Кому они будут нужны?!". Я возражала с прохладцей. Но что пригодятся, верила интуитивно.
        
       Как рассказывать о героине? Если от первого лица, ну так это мне проще. Или эдак вот, например: она понимала, что все страхи существуют в ее собственном воображении, но боялась отпустить жизнь "на самотек", - думала, что суеверье поможет (не разбиться самолету, удачно закончиться сессии).
       Можно сказать то же самое по-другому: водки она не пила, потому что хотела встретиться с богом трезвой (если бы вдруг умерла в юности скоропостижно).
        
       Между тем, затмение солнца и совести не предвещало еще вообще ничего: перед ее новым "крайслером" (именно семиместным, поскольку была она вечно одна) покачивалась на скоростях кибитка с лошадкой - раскрашенной от природы, будто корова, черными, коричневыми и серыми пятнами на белом лоске, так что лошадь была серебристой, ухоженной и не слишком ребристой - а ровно за ней поспевала на отдельной повозке ее же резная карета, расписана, как поднос или цирк.
       Что-то напомнило героине ее клоунское постоянство, и улетело за следующим немым эпизодом: на повороте у светофора понуро прислушивался к сигналу "кукушки" папаша с отупевшими от бессонниц глазами, - его покорные пальцы сжимала наперебой мал-мала тройня.
       Невозмутимые гонщики-европейцы перекурили и переваливающихся на дороге пышных гусей, - никто не сигналил.
        
       Впрочем, я Вам сказала неправду: я еще молода, и пахну арбузом, в пудренице шутливо вытягивая бантиком поцелуй скосившемуся водителю справа. Стареют не с шеи, - с груди. Если б я ворвалась к Вам с порога такой еще юной, то Вы не поверили бы всем этим открыткам.
       Почему мне не нужен помощник? - Мне нравится гонка. Зачем сама я над умывальником крашу кудри то красным, то синим? - Парикмахер испортит мне волосы, передержит и пережжет, воркуя с напарником о своем, полуженском. Отчего мне приятно готовить салаты? - В ресторанах китайцы мясо хранят на полу, и я видела, как итальянец укладывал пиццу руками...
        
       Я чувствительна и нежна, как молочный поросенок, и не вписываюсь в пейзаж, потому что мне хочется напевать и подпрыгивать на дорожках. Я - надменная, безалаберная эгоистка, и это смотрится в меру.
       Декорации тут таковы: месяц листопад (если вспомнить по-украински), то есть ноябрь; всюду мелкие розы шиповника, на траве валяются желуди, на пруду застыли тугая ряска и белоснежные сонные гуси (те, на дороге). Тополя - так двадцатиметровые - доверху закутаны вечнозеленым плющом; всюду запах осенней гнильцы, но в соседнем с нами дворце Нассау распахнуты ставни; и вдобавок плакучая ива, сплошь в замшелом и толстом ковре, раздвигает ветками пьяные водоросли. Одиноко и поэтично, но не по мне.
        
       Нет-нет, серьезней. - Я скорчила рожицу и помахала соседу. Он же не знает, что короткие юбки я всегда ношу на голое тело; но он понимает, что лифчиков я вообще не люблю. И в пробке сижу за рулем нога на ногу, вынимая из бардачка конфеты с орехом и вишней. Свобода!
       Да, херр профессор, - Чехов в "Записных книжках" очень точно охарактеризовал мировоззрение власть предержащих. "Торжок. Заседание думы... О поднятии средств городских... Решение: пригласить папу римского перебраться в Торжок - избрать его резиденцией". Все так и есть, сомомнение русских бессмертно, майн херц. Впрочем, меня теперь это все меньше волнует. Извольте поставить мне "десять"!
       ..........................................................
       Кольцо над конфоркой так сильно нагрелось, - камень слишком велик, пора бы его заменить. Я пеку торт с коротеньким именем на безе - как поцелуй. - Ты прекрасней Нарцисса, потому что живой, настоящий. И ассоциация с вареньевой "пенкой" молочную не перебьет.
       По телевидению показывают восточные новости (теперь уже вовсе не сладости), журналист только в траурном черном, - зато подобрали улыбающегося от природы, поскольку не опускаются принудительно углы губ. Я прислушиваюсь к языку: мы учим конструкциями, стереотипами. - Так лгут под гипнозом.
        
       Что поделать, мое запрокинутое лицо как раз умещалось в твоей остывшей ладони. Можно было еще час назад отомстить тебе за двуспальное счастье - захлопнуть в себе, как замок "собачка", как спариванье в кустах при подъеме флага и горна.
        
       ...Но мы мирно и рядышком нежились в сауне, в пузырящемся эвкалипте, и струи горячей, размягчавшей воды захлестывали через край. Иногда мы выбирались, шлепая пляжными тапками, на крышу бассейна, падали на шезлонги и вяло тянули колу и соки, ограничиваясь междометиями, как в безвременье страсти. Это молодость испарялась, а ты не знал.
        
       По ночам, зимой, я варила дома глинтвейн, а поскольку гвоздика кончалась быстрей, чем морозы, то я отмеривала на глаз кардамон, мед и тертый мускат, заглушавшие чужой, селедочный запах греха, и прояснявшие нашу клубничную
       суть любовной скороговоркой. Впрочем, мною нельзя обладать: ведь я - это ты, и весь мир. В мужчине должен жить мальчик!
        
       Но кто-то звонит с того света. Не открывай... Не подходи к телефону.
        
       Как писал Олеша, древние греки все превращали в прекрасное: убийство, грязь, преступление (вспоминаешь ли ты с отвращением этюд о Хенеке?): "А, может быть, вводя страдание в область красоты, художник тем самым платит страдающему за его муки какой-то высшей ценой?". Но перед мухами стыдно - и перед богом. И я все-таки занавешиваю окно от глазенок птенцов из гнезда, - эта краткая близость - еще не роман.
       ..................................................................................................
       ...Между тем, из Москвы когда-то писал моей бабушке некий Э(милий) Котляр, сохранилась лишь пара открыток.
       В последней, выпущенной в восемьдесят седьмом, есть любопытная фраза: "С непроходящим интересом к окружающему", - а ведь автор - человек очень старый. В первой открытке, выпущенной в восьмидесятом (на это я ориентируюсь) и посвященной дню революции ("Слава Октябрю" и графический крейсер "Аврора" с ленточкой и гвоздикой, вполне тривиально), написано: "..........Желаю вам здоровья, бодрости, интереса к окружающей жизни, хотя она нас не всегда радует. Тем не менее желаю вам радости и благополучия.
       От Алек(сандры) Ильин(ичны) узнал, что у Вас провели ремонт, что Вы им довольны, и что чувствуете себя неплохо. О ее продолжающихся бедах Вы знаете. Как может судьба валить на человека столько больших и малых бед?!
       Я чувствую себя средне. Не болею, но и не ощущаю той воли, которая меня держала до сих пор.
       Немного работаю. Оформляю старую большую работу - "Трубки Гарибальди". Это в два раза больше "Голгофы". Новое что-то не дается. Читаю мало. Напишите, что стоит прочесть. Вы же молодец - всегда следите за периодикой. Еще раз наилучшие пожелания Вам и Вашим близким. (Подпись)".
        
       Бабушка действительно читала, кажется, все, а главное - помнила и глубоко понимала. Всех заедали искусственные советские трудности с бытом - доставание продуктов, стояние в очередях, вызывание мастеров, по обыкновению пьяных.
       Вот, к примеру, такая знаменательная открытка от не известной О.Л. (выпуск 1977-го года): "Дорогая Анна Павловна! Сообщаю, что жива, работаю и поздравляю Вас с праздником 1 мая. Желаю всего самого доброго.
       Я замучилась от капитального ремонта без выселения, кот. начался 16 января и продолжается сейчас, правда, остался один балкон. Смена газов. плиты, но это опять грязь. Целую Вас. О.Л.".
       Странный (полный) текст поздравления, но в крошечную открытку старались вместить всю главную информацию: это было общение. Под похожими откровениями мог бы тогда подписаться каждый второй.
        
       Вот, я думаю, год 1983-й, - с Восьмым марта поздравляет некто И. Козелло (Москва): "Дорогая Аня, поздравляю тебя с праздником. Давно ничего о тебе не знаю. О себе ничего хорошего не могу сказать, плохо с глазами и соответственное настроение. Есть, правда, и приятная для меня новость - у моего сына персональная выставка в Центр. Доме Литераторов, 2 марта было открытие. Художникам нравится, просто публике - по-разному. Импрессионистическая манера некоторых смущает. Я живу не дома, т.к. мой кот не выносит запаха красок. Кажется, уже писал тебе об этом. Как здоровье Лели? Целую. Напиши о себе поподробнее".
        
       Видимо, 15 декабря 1984-го года, судя по штемпелю (а мне хочется быть педантичной), отправлена той же И. Козелло другая открытка: "Милая Аня. Поздравляю тебя с Новым Годом и крепко целую. Последний раз слышала о тебе летом - ты с Алей Канторович писала (Фаине). Как твое здоровье и настроение? Знаю, что было неважно. Ну что же тут поделать, пришла и старость со всеми своими последствиями. Напиши, пожалуйста, о себе. Я отяжелела, разленилась, сижу дома, немного работаю. Глаза неважно. Скучаю без своих котов, которых пришлось отдать, они у меня болели. Целую (подпись)".
       Эта открытка выполнена со вкусом - иногда уже попадались такие, чаще всего новогодние. Гроздья рябины и еловая ветвь; горящая свеча на стеклянной поверхности и на березовом бруске; горсть "дождика". Оригинал с отражением.
        
       Очень возможно, что попадаются в этой коллекции открытки прежних адресатов, только без подписи я не могу идентифицировать автора и привожу безымянный текст. Кроме того, я призналась, мы часто пользовались открытками прошлых лет - покупали и складывали на будущее, так что типографская дата на них может не соответствовать содержанию.
        
       Вот два поздравления, подписанные закорючкой, многое говорившей только разве что бабушке. Но открытки красивые и двойные, заполнены максимально, так что писал их кто-то из близких друзей. Да и мог ли иной обратиться к пожилой женщине просто по имени?
       В этом тексте упоминаются подруга бабушки - Леля, о которой я только слышала в детстве (возможно, родной человек еще по Сталинградскому Тракторному заводу); а также уже нам известный по прежним открыткам Владимир Сергеевич (думаю, что это одно и то же лицо). Аля и Фаня - А.И.Канторович и бабушкина "половинка", сестра Фаина (по мужу Беркович).
       Год, возможно, 1986-й. Перечитываю с грустью и благодарностью: "Анечка, дорогая! Всей семьей сердечно поздравляем тебя с приближающимся праздником 8 Марта! Самые-самые добрые, душевные пожелания шлем тебе и твоим близким. Как ты поживаешь, дорогой мой человек, как самочувствие? Пусть этот веселый, весенний праздник принесет тебе радость и хорошее настроение.
       В нашей семье хорошего мало. Сгорела наша дача, где мы отдыхали от городской суеты и семейных невзгод по 5-6 мес. С большим трудом приходим в себя после этого потрясения. Понимаем, что это не самое страшное, но пережить нелегко. Когда думаю о Леле, все меркнет. Собираюсь ей сейчас писать, но не знаю, как подбодрить ее, как утешить. Положение их очень тяжелое. Очень беспокоит здоровье Вл. Серг. Все держится на нем.
       С Алей, Фаней и др. давно не разговаривала. Было не до них. Днями позвоню.
       Понимаю, что тебе очень сложно приехать в Москву. Но я все же надеюсь, что ты это сделаешь при первой возможности, и мы повидаемся. А пока обнимаю тебя и крепко целую, милая Анечка. Лучшие пожелания твоей внучке. Как она? (Подпись)".
       .............................................................................................................
       Дерн на склоне выскальзывает из-под бот, - они велики размеров на пять, но зато хоть в левый насквозь не проходит вода.
       Я лежу на холме, почти вертикальном, так что все же скорее стою, и толкаю локтями клеенку, с которой будущая наша клумба осыпает мне в рот пудовый речной песок с муравьями и галькой.
       Ползти метров сорок, а желтые эти ирисы в человеческий рост заслоняют бревенчатый дом. Там спят мои дети, - есть еще полчаса.
        
       Комары кусают меня отрешенно и буднично, волосы выбились из-под платка, залезают в рот с пересохшей надорванной коркой, и я в голос реву на все лады: никогда и никто не услышит. Я уговариваю этот сумрачный куст еще подержаться, обняв мою шею и царапая щеки: пусть у нас под окном после тихого часа распустится ядовитое солнце, и наконец будет праздник!
        
       Мы кубарем катимся вниз. Я вгрызаюсь коленями в гору - снова и снова.
       .............
       Бабушка перезванивалась с друзьями, почти все они оставались в Москве. Звонить было дорого, уплывала вся пенсия, а потому открыточная информация ценной была - вдвойне. - И все-таки слово, воздушный поцелуй на морозе.
        
       Вторая открытка, революционно-праздничная, с салютом, датирована: 3 ноября 1988-го года, Москва. "Анечка, дорогая! Была очень рада весточке от тебя. Долго почти ничего о тебе не знала. Хорошо, что есть праздники. Большое спасибо за поздравление и пожелания. Прими и ты мои, как всегда, добрые, душевные, теплые..............
       Очень хорошо понимаю твое состояние. Уверяю тебя, мое не лучше. 9-ый десяток не звучит гордо. Этим сказано многое. Не ходят ноги. Деформирующий артроз - малоприятный спутник. Когда нервничаю, не пишет рука, предстоит глазная операция и т.д. и т.п. Но я не сдаюсь. Всеми силами и средствами борюсь со своей старостью. Стараюсь отключиться от своих грустных дум, мучительной тоски, заняться чем-либо нужным, полезным. Очень угнетает, что не могу ходить. За все лето выходила "в свет" (на улицу) несколько раз. Но мечтаю о будущей аспир.(антской) группе. Сознание, что меня ждут, что я нужна, поднимает тонус, активизирует. Добираюсь с невероятным трудом, на такси и с поводырями, но это помогает мне жить, бороться со своими недугами.
       Может быть, я зря тебе пишу об этом. Но, поверь, мне так хочется, чтобы ты воспряла духом, занялась чем-нибудь интересным для тебя. Ты - умный, культурный человек, много знаешь. Уверена, что твое настроение изменится к лучшему.
       Часто вспоминаю и беру пример с Влад. Серг. Он трудится, активен, невзирая на плохое зрение, больные ноги, руки и прочие хвори. В этом его спасение.
       Не сердись на меня, милая моему сердцу Анечка. - Ты ведь мне очень дорога. Сталинград очень крепко спаял нас всех.
       Если будет возможность и желание, напиши поподробнее о себе, сыновьях, внучке, правнуках.
       Обнимаю и крепко целую тебя. Твоя (подпись)".
        
       Вам так трудно, я вижу, сосредоточить внимание на столь пространных признаниях, мой неизменный читатель! Но сделайте это не только ради меня! Это общий наш труд - вслушаться в позывные эпохи, дребезжание неповоротливого времени на остановках, гулкий звук падения расстрельных тел и плач рождения новых. Ваше прочтение как-то будет жить после Вас! Наше прошлое в будущем.
        
       Писала бабушке знакомая по фамилии, вероятно, звучащей "Серпак". Март восемьдесят восьмого года, на картинке мимоза, поздравление, как гласит текст, с "......женским днем, с запахом мимоз и гиацинтов. Здоровья Вам и всего лучшего, что есть на этом свете..
       Очень хотела бы знать, как вы себя чувствуете и как вам живется, но боюсь своим звонком оторвать Вас от дел.
       Что читаете? Сейчас столько "чтива", что буквально не хватает времени все объять.
       Я сейчас читаю (со скрипом) Карамзина и очень интересные воспоминания Одоевцевой о гумилеве.
       Очень интересная статья Нуйкина в первом "Новом мире" (Вы наверное читали).
       Хожу на концерты. Вчера была в Большом зале. Есть такой Государственный малый симфонический оркестр СССР под руководством Ю.Симонова. У них великолепный репертуар. Оркестр весь молодежный. Я думаю, что за ним большое будущее.
       Целую Вас, всегда помню и люблю (подпись)".
        
       В мае была написана следующая открытка: "Милая Анна Павловна! Поздравляю вас с весенними ("хотя в полях белеет снег...") праздниками 1 мая и Победы. Пусть весна пробудет в Вас новые силы, поселит в вас радость пробуждения природы. Хотелось бы знать как Вы себя чувствуете. Сколько интересного-то сейчас в литературе. Читаете ли Симонова о Сталине, в "Москве" - "Яков Джугошвили", а "Огонек" какой интересный!
       Целую Вас. Ваша (подпись). Май 1988. P.S. Я все болею!"
       На обороте открытки довольно зловеще выведено "мир труд май" над красным знаменем. "С праздником!"
        
       Последняя имеющаяся у меня открытка от этого корреспондента датирована уже 1990-м годом. Художественно оформлен рождественский натюрморт атеиста, ветка с шарами и запотевшие фрукты. После вступительных пожеланий идут слова: ".......Я совсем плоха. Дошло до того, что в филармонии, во время концерта потеряла сознание и была на скорой отправлена в больницу.........".
        
       В этом году старики умирали от голода, да и молодые-то падали в обморок сплошь и рядом, не только в очередях. Для бабушкиной собеседницы горем было, конечно, прервать концерт в филармонии (нарушить ауру зала, перебить музыку). Но ленинградские интеллигенты могли жить лишь теми крупицами неотнятой духовности - театром, концертами, книгами, - которые дозволяла им власть. В филармонию добирались - до последнего вздоха, черпали новые силы, как и в войну.
      
       (Продолжение в томе 9).
        

       Uitgeverij
       Stichting Marexa
       Jos Dinkelaar
       +31 20 6009922
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Володимерова Лариса (larisavolodimerova@gmail.com)
  • Обновлено: 07/01/2022. 803k. Статистика.
  • Монография:
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.