ЛВ: - Олег, в сетевой литературе раскол произошел давно, - до рождения. Серьезная литература - соответственно, умный читатель. Потешки-частушки - и гиканье-топанье зала, рубильник - да будет свет, мобильник - классическая музыка, дебильные слезы вечного младенчества. Как следствие, многие способные юные авторы блуждают в потемках, пытаясь приткнуться к нашим и вашим - и часто уходя от себя, предавая талант, который, естественно, "не прощает". Предисловие затягивать смысла нет, предлагаю Вам прочитать новый рассказ талантливого прозаика Маргариты Меклиной "Измена", а кроме того напомню,что в сети уже появлялись не только другие рассказы, но и блестящие отрывки из будущего романа Риты http://mitin.com/people/meklina/train.shtml Молодой, но серьезный автор, есть над чем размышлять... А вот когда я думала, как аргументировать несостоятельность для меня последнего рассказа, то поняла, что лично автору предъявлять претензии бесполезно, меня не услышат. Давайте попробуем докричаться вместе. Нас воротит от пошлости, но в "Измене" даже не столько пошлость, сколько грязь - утверждается любовь без любви, агрессивно навязывается читателю. Откуда проистекает разное отношение к жизни, к человеческим ценностям? И ладно бы - проходной рассказ, а это несомненная языковая удача! Крутая, сбитая проза - а читать не могу.
ОВ: - Мне надо, чтобы я не в литературе был вымочен и вымучен, как огурец в рассоле, но чтобы этот краткий туповатый день был не зря прожит. Я читаю все эти буковки, чтобы мне стало хорошо оттого, что за бугром есть резервная конница и цветущий сад. Мне надобно пережить вот эту прозу на уровне своей жизни и смерти, обняться в ней с теплокровным врагом. Я не хочу носом в кокаин неопровержимой стилистики. Писатель и сам втянулся, как кокаин в ноздрю, в воронку текста, в то положение, когда ничего нет реальнее этого самого дня и часа. За мной, читатель, вглядись в мое лицо с неким нехорошим интересом: да ты, брат, такой же, как все, бедолага. Русская наследная проза бытового американского сознания.
ЛВ: - "Сам втянулся" - это главное. Всю жизнь сопротивляешься обывательщине, пошлости, пустоте, а тут писатель утверждает обратные ценности. Вы очень метко сказали насчет бытового американского сознания. Я говорила Рите приватно, что, уверена, она оказалась под мечом всевозможных славистик, академизма, откуда один шаг в никуда, - да, в публикации, регалии, но прочь из Литературы. Язык тогда не спасет, а мне страшно обидно,что такой живой язык (матерый:), еще и обогащенный автором в последнее время, без темы, не говорю даже о Своей теме, просто проговаривается беспредметно-бездушно. Были Джойс, Апдайк, о двух нулях изрядно писали, но я как-то пропускаю именно это в романах, зевая от скуки, а самое изощренное описание оргазма вызывает растерянность не от мещанства: эта тема-то есть, только о ней говорить нужно совсем по-другому! Оттого, что крикнуть "человек голый", он голей не становится. Написать "я люблю" - ничего не выразить! Соснора, кажется, учил - никогда не писать в лоб: срабатывает отсвет, тень, а не прямое попадание. Названо - следовательно, обезличено совершенно. Можно было бы не полыхать так из-за одного рассказа, но я знаю черновые работы Риты, вижу тенденцию, а потому считаю возможным ее обсудить. Разрабатывается одна тема, но она не может быть сегодня той запреткой, на которой "выезжал" Набоков, когда материально было давно уже трудно и решил он с д е л а т ь бестселлер как таковой, -это можно рассчитать все вперед - чего жаждет толпа (о теме, не о языке). Нынче так зарождаются и отмирают на наших глазах баяны, не больше. Вот он - шанс не наверстать и обогнать (время), а потерять, истоптать чужие тропы, от которых предшественники твои отказались (кто-то - в процессе). Не ощущения волнуют, а чувства. Оргазм или отправление естественных нужд ну никак не дотянуть до истинной силы чувств, тут верней исследовать животную психологию-физиологию, но стоит ли впутывать человека? Желание и оргазм самой звериной силы, когда человек на четвереньках шатается-бредет по паркету,небу или траве, ну никак не связать ни с какими чувствами (кроме читательского и человеческого чувства протеста: и я - как зверь). Когда требуется вызвать отвращение к герою или прозе (довольно часто), когда нужно акцент сделать в статичной, линейной прозе, растормошить читателя - можно к нему спуститься и угостить пирожным разной крепости (жирности). Например, если мне это требуется, то только чтобы осознанно перекормить, там крем на сливочном масле, его ешь - и не замечаешь, а после тошнит. Рита же строит на этом всю прозу, акцентов нет, фабулы ятам не вижу (зато неточности есть, все эти "он-она" как-то смазаны, и не нарочито, - это ошибка), голый язык остался, прекрасный, но о пустоте. Мыльный пузырь раздражает. Несчастье Риты, позволю заметить, в том, что она не знает своего читателя: и этим, и тем. Так не бывает! Или опускайся до быдла - пиши для русс.ру, ориентируйся на пряник литературного импотента, - тогда это законы журнальные, а параллельно законы бездуховной (не виноваты они) молодой тусовки, - или держи в уме, что твою прозу прочтет... Набоков прочтет, Достоевский. Захочет читать? Один графоман о своих рассказах уверенно написал мне, что - будет! Два пути не пересекаются вообще. А Рита или считает поголовно всех вокруг не летающими, а ползающими, или не слышит.
ОВ: - Вы любите Достоевского? Да, люблю. Нет, не люблю. А Гоголя? Люблю Гоголя, Чехова обожаю. Ненавижу обоих. А Меклину, любите Меклину? Да, мне нравятся ее вещи. Нет, не понравилось, повесть оттолкнула. Чуете разницу? Мы имеем дело с талантом напряженно-своенравным, в чем-то чужим. С текстом, похожим на лопувшее по швам кино, с вещью, поддерживающей свою энергетику в беспрерывной с собой борьбе. С жизнью, балансирующей на кратком отрезке ускользающей истинности. С наездами, наплывами, реминисценциями, уходами-отходами, есле заметными швами там, где прошаркали ножницы по немыслимым грудам отснятого материала. Сильная, красивая, бесстыдная проза, из тех, что путает лирического героя с автором. Это критика предпочитает путать лирического героя со столярным клеем. На первого наседать, ко второму (автор) клеиться. Но матерый слог - еще и классическое средство сокрытия. Вот Дорфман искренне не понимает Гандельсмана, потому что тот ничего не скрывает. Вся поэзия последнего - простое выявление. Никакой матерости. Что же касается Набокова и "Лолиты", то сетевой русский писатель не выживет в Штатах без программирования, преподавания, прочей внелитературщины, сжирающей его жизнь и свободу. Как не выжил бы, пожалуй, самиздатовец без истопничества. Но там - сутки через трое!
ЛВ: - Вы точно сказали, Олег, слог - чтобы скрыть пустоту, на мелкотемье безрыбно! А все-таки у Риты существенный шаг вперед, она обратила внимание на язык, стала раскручивать фразу. Сравните ее старые рассказы с "Изменой", Рита теперь даже внутреннюю рифму в прозе себе позволяет, обогатила лексикон. Думаю, все у нее впереди. Но откуда у официальных советчиков Риты подобная глухота (речь не идет о статье Д.Бавильского, которую я прочесть не успела)?
ОВ: - Пушкин вряд ли бы не понял Мандельштама. Но тот, перепрыгнув через А.С., тысячекратно вернулся к Батюшкову, скатал Сергеича, как снежок, поменял на щегла, сделал маленьким и кудрявым. В искусстве ведь возможно все. Все, кроме официальных советчиков.
ЛВ: - Жизнь не била? Сладко кушать хочется?.. Отвлечемся от Риты, - как это происходит? Отчего у того же Пелевина, не к ночи помянут, самые яркие образы - чисто (грязно) сортирные? Но ведь Рита - сильная личность, это видно по прозе. Слаб человек?.. Тут сила иная.
ОВ: - Я думаю, в христианстве чуть ли не центральный парадокс - то, что слабые, гонимые наследуют царство небесное. Однолюбы. Одномеры, одноноги, одноглазы. Одинокие, как последняя вошь у идущего с тазиком в баню. За что, спрашивается, Господи! Что за опрокинутый мир! А то, что сила - это как гигант король Липа в городе Бельцы. Приехал ханурик из Москвы и сильно побил в туалете. Вот поймал ты, писатель, неосторожно зазевавшегося читателя, схватил внезапно за пенис, как за пуговицу, и давай : акселерация, мастурбация, инициация. Половые губы, салфетка, оргазм, далее без остановок. Говоришь ему, слабому и гонимому, а он что-то молчит, как-то смотрит, где-то кивает. Ты для него - что-то вроде верблюда. Не пройти твоему толстому, матерому, волосатому, сознающему свою плодородную силу слову сквозь ушко. Донимать его описаниями восторгов клеточной деятельности - все равно, что соблазнять гинеколога короткой юбкой. Все равно, что о БАМе. В твоей силе - твоя никчемность, такое вот айкидо. Господь тебе дает свободу выбора и право атаки, а затем, используя твои инерцию и дурной посыл, провожает на татами. Вот и все. Бывший чемпион Киото и всей поднебесной коротает годы в провинции, считая лапки у снежинок. Исскусство - истинная жизнь неопровержимо слабого в человеке. У Риты все есть: движение, захват, динамика прозы, ее силовые структуры:) Мне кажется, она пишет потому, что знает, как писать. Этот текст ее крепок и здоров, как верный микроскоп. Стоит, как речка, которая течет. Как постоянный фон холостого мышления, нестираемый бэкграунд, тот самый "значит существую". Потому предмет растворяется в текучести своего описания. Реальные же герои-любовники тысячами покидают сцену страсти в городе Таганрог под стук собственных копыт, как говаривали в театре Вахтангова. Ну а к сисадминам теперь придется мне обращаться, используя эзотерическое знание!
Л.В. - Я хочу закончить разговор об "Измене" совсем просто: мы не пытались противопоставлять бездуховность и нравственность, потому что эти понятия не пересекаются, сравнить их нельзя. Катарсис и оргазм - разные вещи. Как подытожил в "Пяти реках жизни" Виктор Ерофеев, завершая натуралистическое описание секса, - "Друзья мои, а как же Господь Бог?"