Воронель Нинель Абрамовна
Майн либер Кац!

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Воронель Нинель Абрамовна (nvoronel@mail.ru)
  • Размещен: 30/05/2010, изменен: 30/05/2010. 83k. Статистика.
  • Пьеса; сценарий: Драматургия
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Только слезы помогают, только слезы!" - ностальгическая драма в богадельне престарелых писателей. На сцене одновременно 7 стариков и старух, а за сценой - трое пьяных работяг.

    • НИНА ВОРОНЕЛЬ

    МАЙН ЛИБЕР КАЦ

    или

    ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ

       ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
       Лика 75 лет
       Ольга 79 лет
       Федя 75 лет
       Мина 68 лет
       Мосье Николя 76 лет
       Дорогой 70 лет
       Кирилл 80 лет
    Толик (шофер дома писателей) около 30
       Алеха (шофер такси) около 50
       Петрович около 60
       Действие пьесы происходит в наше время в доме престарелых писателей, расположенном в бывшей барской усадьбе, затерянной в глуши подмосковных лесов. Ветхий деревянный дом состоит из столовой, где происходят общие трапезы, и из ряда небольших комнатушек, в которых писатели живут по двое -Лика с Ольгой, Дорогой с м. Николя, Мина со своим мужем Федей, Кирилл ютится в крохотной каморке, которая когда-то служила ванной. Парадная дверь дома выходит на малопроезжую проселочную дорогу, в то время как задняя дверь выходит в запущенный сад. На передней лужайке сада высится уродливая совре­менная скульптура, изображающая двух воинов, приносящих при­сягу над простертым телом третьего. В глубине сада виден искусственный пруд, замыкающийся каменной плотиной старой кладки.

    Картина 1 Подмосковный рассвет ранней весной. В едва подсвеченной

       тьме хлопает дверь, слышатся быстрые шаги и звук открываемой дверцы машины. С чиханьем и свистом включается старый мотор,.
       Голос.( зовет свистящим шепотом)Кис-кис-кис! Кис-кис-кис!

    Вспыхивают фары, в их свете по стене проходит резко

    искаженная и увеличенная тень кота. Она доходит до середины

    сцены и останавливается в нерешительности.

       Голос. (Вкрадчиво) Кис-кис! Иди сюда, дурак, иди, чего стоишь? Видишь, колбаска?

    Тень кота делает еще пару нерешительных шагов,

    над ней возникает огромная тень простертой руки.

    Она хватает тень кота за шиворот, кот вопит.

    Обе тени исчезают во тьме. Мотор машины взвывает,

    свет фар описывает полукруг, освещая на миг фасад

    погруженного в сон дома. Тишина и темнота.

    Картина 2

    Комнаты писателей расположены вдоль длинного

    коридора. Раннее утро. Старческие шаги шаркают

    по коридору, хлопает дверь, щелкает задвижка,

    слышится шум спускаемой в уборной воды.

    В комнате Феди и Мины дверь в коридор открыта. Федя

    лежит на кровати, на нем теплый халат, на глазах наглазники.

       Мина, полностью одетая, снимает перед зеркалом бигуди.
       Федя. Сколько раз я просил тебя следить за ней, когда она кладет сахар в чай, а ты в одно ухо впускаешь, из другого выпускаешь. (Мина не отвечает.) Конечно, тебе все равно, что мой организм истощен! (Плаксиво.) Неужели он еще не вышел? Небось, ты просто не заметила!
       Мина. Как это не заметила? Я все время слежу.
       Федя. Следишь, как же! Ведь я слышу, опять торчишь перед зеркалом, красоту наводишь! Кого ты пленить хочешь? Если мосье Николя, так напрасно - этот аристократ на твои жидовские прелести не польстится.
       Мина. Кому твой мосье Николя нужен? Из него уже песок сыплется.
       Федя. А-а-а! Так я и знал, тебе кто-нибудь помоложе нужен! Небось, наш дорогой Левка - так ведь он за своей дорогой Ликой волочится, на что ты ему со своими бигуди!
       Мина. Ну что ты с глупостями пристал? Я для себя стараюсь. Я в лагере научилась - кто за собой следить перестает, тому конец.
       Федя. А-а! Ты меня пережить хочешь? Думаешь, раз ты на десять лет моложе, так меня похоронишь и опять замуж выско­чишь? Так вот дудки! Не выйдет у тебя!

    В комнате Дорогого и м Николя на письменном столе горит

    настольная лампа, у стола м. Николя сосредоточенно пишет.

    Дорогой делает гимнастику, лежа на коврике на полу.

       м. Николя. И как вам не надоест каждый день дрыгать ногами? Ведь это какое терпение иметь надо! Мы, русские, на это неспособны.
       Дорогой. Вы, русские, неспособны на многое, на что мы, евреи, способны. И наоборот.
       м. Николя. Подумать только, ведь в доброе старое время вас в дом моих родителей и на порог бы не пустили, а я теперь вынужден делить с вами стол и кров.
       Дорогой. (переходит к приседаниям.) Да я б по своей воле с вами на одном поле срать не сел, не то что за стол!
       м. Николя. Ну и шкура у вас, - слоновья! Ничем не проймешь!
       Дорогой. Делайте утреннюю гимнастику, и у вас такая будет, это я вам говорю.

    Комната Лики и Ольги, Лика румянит щеки, сидя у зеркала перед

    туалетным столиком. Ольга, сидя на краю кровати в ночной

    рубахе, растирает свои ревматические ноги.

       Лика. Никак не могу привыкнуть, что эта старая морщинистая баба-яга и есть я. Боже, что стало с моим лицом! С моим пре­красным ликом, который был предметом обожания, поклоне­ния, безумной любви!
       Ольга. Люди неспособны на истинную любовь, они слишком заняты собой. Только животные любят чисто и бескорыстно, любят ради любви.
       Лика. Чушь какая! Просто вас никто никогда не любил, вот вы и придумали себе утешение.
       Ольга. (Полна сарказма.) А вы думаете, вас любили?
       Лика. О да, меня любили! И как любили: с собой кончали, семьи разрушали, в тюрьмы шли - и все ради меня!
       Ольга. И со всей этой великой любовью вы кончаете дни, как и я, в этом жалком доме для убогих стариков.
       Лика. Потому что все, кто меня любил, погибли страшно, все, все! Ни один не умер своей смертью.
       Ольга. Но мне не так одиноко - у меня есть мой Тони! (На­клоняется, заглядывает под кровать.) Вот негодник, гулена, до сих пор не вернулся с гулянки!
       Лика. И это - любовь? Ваш ненаглядный Тони вам изменяет с какой-то паршивой бродячей кошкой!
       Ольга. (Надевает халат и ковыляет к двери.) Ну и что - он отвечает на зов природы. Какое это имеет отношение к любви?
       Лика. Прямое! Любовь - это главный зов природы!
       Ольга. (выглядывает в коридор.) Боюсь, глав­ный зов природы совсем другой, а уборная как назло занята.
       Комната Феди и Мины. Из двери, открытой в коридор,
       доносятся последние слова Ольги.
       Мина. (Кричит, повернувшись к двери.) Ольга, мы ждем оче­реди!
       Ольга. (Появляясь на пороге.) Как, это не Федя там? Боже, значит это Кирилл - еще хуже!
       Федя. Куда уж хуже - я уже полчаса терплю, а у меня про­стата!
       Мина молча выходит в коридор, откуда доносится громкий стук и голос Мины.
       Мина. Федя, можешь идти! А тех, кто не уважает законы общежития, надо гнать отсюда пинком под зад!
       Слышно, как Федя, кряхтя, сползает с кровати и бежит
       в коридор. По пути он налетает на Кирилла.
       Кирилл. (Взвизгивает.) Ай, на мозоль наступил!
       Ольга. Осторожней! Летишь как чумной!
       Федя. Была бы у тебя простата, ты б еще не так полетела!
       Захлопывает дверь уборной. Дорогой в приличном костюме с галстуком выходит в коридор и дергает дверь уборной.
       Дорогой. Вот черт! Как всегда, занято! Ольга. Тут очередь!
       Дорогой. Ужас! Придется бежать с полным мочевым пузырем.
       Ольга. Что за спешка? Можете подождать. Я ведь жду.
       Дорогой. Не могу, опоздаю на автобус! Он ведь раз в два часа.
       Лика. (В дверях.) Какой автобус до завтрака, Дорогой?
       Дорогой. Мне срочно надо в Москву.
       Лика. Чего вдруг? Вы ведь обещали после завтрака пойти со мной на прогулку!
       Дорогой. Сегодня не выйдет, я спешу.
       Лика. С кем у вам свидание?
       Дорогой. Да ни с кем. Сейчас я услышал по радио, что в Академии конференция по теме Андрея. И подумал - вдруг он там? И решил поехать. Хоть издали посмотреть.
       Ольга.Что за Андрей?
       Лика. Сын.
       Ольга. Когда он успел завести сына?
       Лика. Мужчинам на это много времени не надо. (Дорогому.) Это вы для Андрея так прифрантились, Дорогой?
       Дорогой. Ну да. Не хочу, чтобы он заметил, как я постарел. Ведь он давно меня не видел.
       Ольга. Если давно не видел, что же он не приедет вас про­ведать?
       Лика. Боже, Ольга, зачем задавать бестактные вопросы и причинять боль?
       Дорогой. Оставьте, Дорогая, я к этой боли уже привык. Я знаю, что он от меня напрочь отрекся и вычеркнул из сердца.
       Лика. И вы мчитесь к нему в такую даль на голодный желудок?
       Дорогой. Я-то его не вычеркнул из сердца. Кроме него у меня никого нет.
       Лика. Как это - никого нет? У вас есть я, но вы, жестокий, опять оставляете меня одну!
       Дорогой. Не печальтесь, Дорогая, я скоро вернусь! (Убегает.)
       Лика. Сколько раз я это слышала за свою долгую жизнь? Все те, что меня любили, уходили со словами: "Я скоро вернусь!". Все они ушли - кто в тюрьму, кто на войну, кто во тьму. И ни один не вернулся. Ни один!
       Ольга. Господи, и мой Тони до сих пор не вернулся! Где он может быть? (Зовет.) Кис-кис-кис! Кис-кис-кис!
       Федя. (Выходит из уборной. Услышав зов Ольги, картинно воздевает руки.) Майн либер Кац!
      
       Интермедия 1
       Дорогой бежит к автобусу. Рокот мотора. Навстречу тени едущего по шоссе автобуса идет тень кота.
       Картина 3
       Столовая. Одна дверь ведет в коридор, другая на кухню. Мосье Николя стоит у окна, Кирилл входит. Кирилл. Вот мы и еще до одной весны дожили!
       м. Николя. Не мы, а вы. Я живу, а не доживаю.
       Кирилл. Бросьте себя обманывать, Николя, в нашей богадель­не не живут, а доживают.
       м. Николя. Зачем вы ко мне обращаетесь, Кирилл? Вы же знаете, что вас подвергли остракизму. Я не имею права вам отвечать.
       Кирилл. Так ведь никто не слышит.
       м. Николя. Так не бывает: всегда кто-нибудь слышит.
       На цыпочках подкрадывается к двери и распахивает ее. За дверью стоит Ольга.
       м. Николя. Убедились?
       Ольга. (Лихорадочно.) Кирилл, вы не видели моего Тони?
       м. Николя. Зачем вы к нему обращаетесь, Ольга? Вы же знаете, это запрещено.
       Ольга. Какая мне разница, запрещено или нет! Я совсем из-за Тони голову потеряла!
       Отворяется дверь, чья-то рука вбрасывает к ногам Ольги меховую шапку.
       Ольга. (Бросается к шапке.) Тони! (Поднимает ее.) Что это?
      
       В дверях появляется Федя в пальто и без шапки.
       Федя. (Патетически воздевая руки.) Майн либер Кац! Ольга. (Роняя шапку на пол.) За что? Что я вам сделала? Федя. Надоела!
       Входят Мина и Лика в шубах и начинают раздеваться.
       Лика. (Кокетливо.) Если среди вас есть настоящий мужчина, может быть, он поможет мне снять шубу?
       м. Николя. Вы надеетесь в богадельне найти настоящих мужчин?
       Кирилл ковыляет к Лике и хочет помочь ей снять шубу.
       Лика. Как видите, один нашелся!
       Мина. Зачем вы позволяете ему это, Лика, когда насчет него было решение общего собрания?
       Кирилл испуганно отшатывается, роняя шубу Лики.
       Лика. Ведь моего Дорогого сегодня нет, а у меня болит плечо.
       Мина. Ну и что, бойкот есть бойкот! Пойду гляну, как там обед.
       Федя. При чем тут ты?
       Мина. Сегодня весь персонал отбыл в город на совещание, так что мы должны сами о себе позаботиться.
       Федя. Мы, а не ты! Почему именно ты?
       Мина. Потому что я обещала.
       Федя. (Трясется.) Ты всегда готова обещать! Тебе больше всех надо!
       Мина выходит на кухню. Когда дверь за ней закрывается, Кирилл наклоняется и с трудом поднимает шубу.
      
      
       Лика. Какая ужасная была у нас прогулка - Федя заблудился и привел нас на кладбище. Там мы посмотрели на собственные могилки под готовыми номерами. Мне повезло, мне достался счастливый номер 21.
       Федя. При чем тут Федя? Это вы потребовали свернуть с дороги направо.
       Лика. Фи, Федя, вы не меняетесь - никогда не признаете свои ошибки!
       Федя. А где сейчас те, что спешили признать свои ошибки? В братских могилах в Сибири.
       Лика. Да не все ли равно где лежать - в братской могиле или на нашем кадбище под номером 21?
       Федя. (Визжит.) Тебе все равно? Ты в братской могиле не лежала!
       Лика. Моя душа - как братская могила: столько народу там похоронено, кто под номером, кто под вечным льдом.
       м. Николя. Кстати, о братских могилах - газеты сегодня приносили?
       Лика. Как вы можете читать эти ужасные газеты? Там всегда написано одно и тоже.
       м. Николя. Просто надо уметь читать между строк.
       Из кухни входит Мина с супником и ставит его на буфет, где приготовлена стопка тарелок и поднос с чашками.
       Мина. Пошли есть, пока суп горячий!
       Лика, Федя и м. Николя садятся к столу. Отдельно от всех садится Карилл.
       Ольга. (Направляясь к двери в коридор.) Кис-кис-кис-кис!
       Мина. Ольга, вы куда? Обед уже на столе! Ольга. Господи, на что мне ваш обед? Мина. Вы хотите отделиться от коллектива из-за кота? Ольга. (Неохотно возвращаясь к столу.) Ничего я не хочу, просто мне кусок в горло не пойдет.
       Мина. Посидели бы в лагере, вам бы кусок сам прыгал в горло. (Начинает разливать суп.) Я наливаю вам, Ольга.
       Ольга. (Рыдающим голосом.) Мне все равно, все равно, все равно!
       Федя. (Паясничает, как ярмарочный зазывала.) Супа помень­ше, сметаны побольше!
       Мина. (Наливает суп.) Я уверена, к обеду он придет обяза­тельно.
       Ольга. (Берет у Мины тарелку.) Не знаю! Не знаю, что и ду­мать. Так долго он никогда не задерживался. (Навзрыд.) С ним что-то случилось - мне сердце подсказывает!
       Мина. (Наливает суп.) Зачем сразу отчаиваться?
       Федя. (Паясничая.) Супа поменьше, сметаны побольше!
       Ольга. Мясо я ему оставлю: он обожает мясо. (Навзрыд.) Если только он придет! Но нет! Недаром я сон видела страшный! Будто меня окунают в кипящий чан, а волосы мои плывут над водой, но не такие, как сейчас, а длинные-длинные. И какая-то рука давит на мой лоб, чтобы я погрузилась с головой, и голос... (Вздрагивает.) ...Знаете, такой замогильный, повторяет: "Ты у нас научишься кипеть под давлением. Ты у нас научишься!" И тут я захлебнулась. А теперь его все нет!
       Лика. И моего Дорогого тоже все нет и нет. (Кокетливо.) Просто не знаю, как быть: поухаживать за мной некому.
       Мина. (Берет тарелку.) Налить?
       Лика. (Не встает.) Мне, право, неловко утруждать милую Мину.
       Мина. (Нелюбезно.) Так я налью. (Наливает суп.)
       Федя. (Пронзительно.) Супа поменьше, сметаны побольше!
       Ольга. (Вздрагивает.) Тише! (Роняет ложку.) Нет, не могу есть. Если с ним что-нибудь случится, я не переживу!
       Лика. Все можно пережить. Я вот пережила всех, кто меня любил. А они все погибли! Все погибли!
       Мина ставит на стол суп для себя и для Феди и садится, м. Николя идет к буфету за супом.
       Федя. (Свистящим шепотом.) Ни один не умер своей смер­тью. Лика. (Продолжает) ...ни один не умер своей смертью. Мой первый муж, поэт Виолантов любил меня безумно...
       Федя. (Свистящем шепотом.) ...просто обожал!
       Лика. (Продолжает.) ...просто обожал!
       Ольга. Люди неспособны на настоящую любовь. Не то, что мой Тони - такой любящий, такой нежный!
       Лика. (Продолжает.) ...Вы ведь знаете стихи Виолантова?
       Федя. Мне приходилось видеть их в мусорных корзинах.
       Лика. (Продолжает.) ...Он был удивительный поэт, искренний как дыхание...
       м. Николя. Сколько раз вы это нам рассказывали?
       Лика. (Продолжает.) ...а я, представьте, сначала даже не знала, что его фамилия - Кац! Я понятия не имела, что он ев­рей.
       м. Николя. О Боже, опять еврейский вопрос!
       Кирилл шаркает к супнику и дрожащей рукой наливает себе суп.
       Мина. Тот, кто пролил суп на стол, должен сам вытереть лужу, а не оставлять другим.
       м. Николя. Сметана прогоркла.
       Федя. Милостивый государь, здесь богадельня, а не париж­ский ресторан.
       Мина. Не надо требовать от жизни слишком много. Вот я в лагере каждый вечер молилась: "Господи, дай мне кончить жизнь на нижних нарах!"
       Федя. А я, наивный, поверил, что ей и впрямь ничего не надо. Поверил и потерял свободу.
       Лика. Мой первый муж был поэт. Свобода была для него важней жизни, но он принес ее в жертву мне. А потом его уби­ли бандиты на улице...
       Ольга. (Ломая руки.) Да, на улицах бандиты! Это невыноси­мо - ждать! Где он? Когда он, наконец, вернется?
       Федя. (Паясничая.) Майн либер Кац!
       Лика. Представьте, я сначала понятия не имела, что его фамилия Кац!
       м. Николя. О-о! Опять еврейский вопрос!
       Федя. (Со страстью.) Да, именно вопрос! Я - русский дворя­нин, и вот, пожалуйста, связал свою жизнь с ней! А ее родители держали бакалейную лавочку в Жмеринке.
       Мина. В Бердичеве.
       Федя. (Патетически.) Какая разница мне - русскому дворя­нину - Жмеринка это была или Бердичев!
       Мина. Федя, может, сходишь за вторым?
       Федя. (Капризно.) Для чего человек женится? Чтобы ходить за вторым?
       Мина. Может, и вправду в твои годы это тяжело, так что сиди, я сама схожу.
       Федя. Какие такие мои годы? Или я стар для тебя?
       м. Николя. Зачем вам понадобилось жениться?
       Федя. Затем же, зачем вам понадобилось возвращаться из Парижа!
       м. Николя. Вы бы не вернулись?
       Федя. (Трясется.) Я бы не уехал!
       Мина, не отвечая, выходит. Как только она выходит, Изгой включает транзистор, который стоит
       перед ним на столе. Изгой перестраивается с одной волны на другую: голоса, музыка, треск.
       Лика. О, Господи, за что?
       Федя. (Визжит.) Сейчас же выключить радио!
       Возвращается Мина. Идет к приемнику и выключает его.
       Мина. Вы опять за свое? Сами идите за своей порцией, вас я не обслуживаю!
       Кирилл шаркая, выходит на кухню.
       м. Николя. Что, опять треска?
       Ольга. Треску я ему оставлю: он обожает треску. (Вскаки­вает.) Господи, да что же я сижу? Может, он давно вернулся, влез в форточку и лежит на подушке! А я тут с ума схожу!
       Федя. Разве можно пускать кота на постель! Потом глисты заведутся.
       Ольга. (Возмущенно.) У Тони - глисты? Ну, знаете! (Выбегает.) Федя. Вот, пожалуйста, возись потом с глистами! Лика. Что-то мой Дорогой и ко второму опаздывает.
       Кирилл возвращается с тарелкой, с трудом идет в свой угол, ест.
       Лика. Всю мою жизнь так: стоит кому-то меня полюбить, с ним тут же что-нибудь случается.
       Мина. (Ставит на стол чайник, сахарницу и чайные чашки.) А вот и чай! Сахару по два куска.
       Федя. (Паясничая.) Чаю поменьше, сахару побольше!
       Лика. (Кладет сахар в чашку.) У меня от завтрака кусок остал­ся.
       Федя. Кто может это подтвердить? Так вот, берут, кто сколько хочет, а к ужину - пожалуйста, чай вприглядку!
       Лика. Фи, Федя, вы совсем не рыцарь!
       Федя. Какой там рыцарь! Я теперь человек женатый.
       Лика. Увы! Но, может, вы поухаживаете за мной, раз моего Дорогого все нет? (Протягивает ему чашку.)
       Мина. (Берет чашку, нелюбезно.) Я налью.
       Федя. (Вырывает чашку.) Нет уж, лучше я. Вспомню моло­дость!
       Лика. (Кокетливо.) Но вы рискуете: каждый, кто меня любил, умирал не своей смертью. С ним всегда что-нибудь случалось. С каждым.
       Мина. С ним не случится: он так себя бережет!
       Хлопает дверь, входит Ольга и со звоном ставит на стол металлическую тарелку.
       Ольга. Вот его кал! м. Николя. Побойтесь Бога, Ольга!
       Ольга. (С надрывом.) Посмотрите на его кал! Если бы у него были глисты, тут были бы яйца!
       Федя. (Роняет чашку и выбегает, преодолевая рвотный спазм.) О-о-о!
       Лика. Мой сахар!

    Входит Дорогой.

       Лика. Дорогой, наконец-то! Я уже начала волноваться.
       Дорогой. Что это с Федей? Куда он?
       м. Николя. В душевую скорее всего.
       Дорогой. Посреди обеда? (Целует Лике руку.) Как тут моя Дорогая без меня?
       Лика. Ужасно! Вас нет и нет, а Федя чуть не погубил мой сахар.
       Ольга. Нет, вы подумайте, сказать такое! Что у него глисты! (Сует тарелку Дорогому.) Вот! Вот его кал!
       Дорогой. Чей? Федин?
       Ольга. Если б у него были глисты...
       Дорогой. У Феди глисты? Так я и знал!
       Лика. Фи, Дорогой, как глупо! Неужто Ольга стала бы забо­титься о фединых глистах, когда у нее есть кот?
       Дорогой. Кошки - это гадость! Это я вам говорю!
       Ольга. (Отшатывается.) Как вы можете! Сегодня! Когда с ним наверняка что-то случилось! (Выбегает)
       Лика. Она всегда кошек любила больше, чем людей. Потому и осталась старой девой.
       Мина. Да нет, у нее был муж, он погиб в тридцать седьмом...
       Дорогой. В тридцать седьмом? Вполне мог погибнуть, это я вам говорю. Я сам чуть не погиб.
       м. Николя. (Картинно вздыхает.) Боже, опять тридцать седь­мой!
       Лика. Не было у нее никакого мужа. Она всегда была такая старуха, как сейчас, всю жизнь. И никакого мужа у нее быть не могло. Вот мой муж - боевой командир Мартынов - погиб в тридцать седьмом.
       Мина. Левка, ваш обед уже совсем остыл. Подогреть?
       Дорогой. Спасибо, не надо, - я чайку попью, и хватит.
       Лика. Вы чем-то расстроены, Дорогой?
       Дорогой. Нет, просто у меня нет аппетита. Лика. Что-то не так с Андреем?
       Дорогой. С Андреем все прекрасно. Никакого Андрея там не было.
       Лика. Что, он не приезжал?
       Дорогой. Приезжал, был там три дня, а сегодня утром уехал.

    Входит Федя.

       Лика. Андрей три дня был совсем рядом и уехал, не позвонив?
       Мина. Вот они, сегодняшние детки!
       м. Николя. А может, это папаши сегодня такие, что детки с ними ничего общего иметь не хотят?
       Федя. О чем вы говорите? Кто это Андрей?
       Мина. Это Левкин сын.
       Федя. У Левки есть сын?
       Мина. Ну конечно, есть. Профессор каких-то наук, ты просто забыл.
       Федя. (Капризно.) Ничего я не забыл! Или ты хочешь сказать, что у меня маразм?
       Мина. Конечно, нет, - ты ведь уже вспомнил, что когда Левка попал в лагерь, его сын Андрей от него отрекся, чтобы не по­вредить своей карьере.
       Дорогой. (Стукает чашкой по столу, так что она разлетается на осколки.) Нечего притворяться: от вас от всех дети отреклись!
       Федя. (Визжит.) Ничего подобного! От меня никто не отре­кался!
       Дорогой. Еще бы! Ваши дети отреклись от вас до рожденья и не родились!
       Лика. Не огорчайтесь так, Дорогой - он еще приедет! Мне сердце подсказывает. Он потому и не позвонил, что хотел вам сделать сюрприз!
       Дорогой. Мало надежды.
       Лика. Все равно, пусть мало, но надо надеяться! Я тринадцать лет надеялась. Мой муж, боевой командир Мартынов вышел из дому и не вернулся. Его давно уже расстреляли, а я все надея­лась...
       Федя. Фи, Лика, вы стали совсем засекаться. Две минуты тому назад вы уверяли нас, что ваш муж был великий поэт Кац.
       Лика. Представьте, сначала я даже не знала, что его фами­лия - Кац!
       Федя. Значит все эти годы вы скрывали от нас, что боевой командир Мартынов тоже был Кац?
       Входит Ольга.
       Мина. Ольга, садитесь, ваш чай совсем остыл. Федя. Прежде, чем ей чай предлагать, ты спроси - она руки после кошачьих глистов помыла?
       Кирилл внезапно включает приемник на полную мощность, оглушая всех обрывками песен и передач на разных языках.
       Лика. (Затыкая уши.) Ну, можно это вынести? Мина. У нас в лагере его б давно уже заткнули. Федя. От такого тоже глисты завестись могут. Мина. У нас в бараке тоже одна такая была, она законы общежития не уважала. Лика. И что? Мина. А ничего, до освобождения не дожила.
       Кирилл выключает приемник. В тишине слышен рокот машины.
       Дорогой. (Дрожащим голосом.) Машина, вы слышите, маши­на? Едет сюда к нам!
       М. Николя идет к окну и выглядывает.
       Лика. Я говорила! Это он, Андрей! Кто там, Николя, вы видите?
       м. Николя. Кто-то незнакомый.
       Рокот смолкает. Все кроме Дорогого стекаются к окнам.
       Лика. Не надо отчаиваться, Дорогой, - пусть даже он на этот раз не приехал. Вы напишете ему, он в другой раз приедет!
       Дорогой. К чему писать? Мои письма от него возвращаются нераспечатанными.
       Лика. Все равно, надо надяться. Вот я всегда надеялась.
       Дорогой. Вы надеялись - и что? (Решительно встает и идет к окну.) Кого это Толик привез?
       Мина. (У окна.) Наверно кого-то из правления.
       Федя. Надеюсь, ревизия. Давно пора выяснить, куда они на­ше масло девают.
       Лика. Может, попросить, чтоб сахару добавили?
       Федя. (У окна.) Я уверен, что толстый, в пыжиковой шапке -большой начальник.
       м. Николя. Мы вам верим - уж вам ли не отличить начальника после стольких лет верной службы!
       Федя. (Трясется.) Что вы понимаете в верности? Вы, эмигрант!
       Лика. Перестаньте ссориться, мальчики, лучше обсудим, стоит ли ему пожаловаться, что нам сахар недодают.
       Дорогой. Не стоит - от начальства всегда одни неприятности, это я вам говорю. Как бывший каторжник.

    Толик входит.

       Толик. Хлеб-соль, товарищи писатели!
       м. Николя. Рады тебя видеть. Кого привез?
       Толик. Начальничка.
       Кирилл пытается налить чай дрожащими руками, роняет чашку и крышку от чайника.
       Толик. (Берет у него чайник.) Я помогу, Кирилл Юльевич. Федя. (Хватает Толика за рукав.) Мы ему не помогаем. Толик. Ведь у него руки дрожат.
       Наливает чай. Кирилл спешит на свое место.
       Мина. Как другим пакостить, они у него не дрожат. Лика. Он нас извел своим приемником.
       Толик. Суровые вы люди! А я сегодня стишки сочинил. Не откажетесь послушать?
       Лика. Ну, Толик, ты же знаешь - мы с удовольствием.
       Федя. А начальничек зачем приехал?
       Лика. Федя, что за реализм? Поэзия прежде всего!
       Толик. (Становится в позу.) Дорожный романс! За рулем очень располагает к поэзии. (Начинает читать.) Гори, гори моя лампада, Моя вечерняя...
       Кирилл включает приемник на полную мощность. Поет детский хор.
       Лика. Ты видишь, какой это человек! А ты чай ему наливал!
       Толик. (Обиженно.) Кирилл Юльевич, я же стихи читаю, что же вы?
       Кирилл. (Крайне любезно.) Выключить? Я - с величайшей ра­достью, если меня по-человечески попросить. (Выключает при-емник.)
       Мина. (В пространство.) Нет чтобы признать свою вину! Дорогой. (страстно.) Главный урок: не давать свою бороду в чужие руки! Это я вам говорю. Вот в моем деле трех следователей сменили, из них двух расстреляли, а я все равно ничего не подписал...
       Лика. Ну, Дорогой, при чем тут вы? Мы ведь стихи слушать собирались...
       Толик. Дорожный романс! (Читает, завывая.) Гори, гори, моя лампада, Моя вечерняя звезда, Мне больше ничего не надо -Вчера я умер навсегда! Теперь судьба моя не значит Ни для меня, ни для кого: Пусть надо мной вдова заплачет. Мне это будет все равно (Взволнован.) Ничего стишки?
      
       Все молчат, кто-то откашливается смущенно, •
       чтоб не рассмеяться. м. Николя. (Неопределенно.) Вполне. Чувствительные.
       Федя. Вот только рифма эта: для кого - все равно... Не зву­чит...
       Толик. (В упоении.) Рифма - ерунда! В стихах главное, чтобы душа! А у меня "вдова заплачет"!
       Лика. Толик, ты наверно голодный? Мина, еще осталась трес­ка?
       Мина. (Ставит перед Толиком тарелку.) Для Толика всегда найдется кусочек.
       Толик. Что за люди! Я про поэзию, они про треску. (Пробует, морщится.) Фу! Рыбьим жиром воняет.
       Лика. А что тут плохого? Мы все ели - и ничего, остались живы.
       Толик. А что мосье Николя сказал?
       м. Николя. (Встревоженно.) При чем тут мосье Николя?
       Кирилл громко смеется.
       Толик. (Ест.) У вас после парижских ресторанов такая треска, небось, в горле застревать должна.
       м. Николя. (Показывая пустую тарелку.) Видишь, я все съел, даже тарелку вымазал.
       Федя. А этот, из правления, он что - с ревизией прибыл?
       Толик. Что вы за люди! Я, можно сказать, душу свою вам от­крыл, - самое заветное прочел. Но вам ревизия дороже.
       Ольга. Самое трудное, чтоб тебя поняли, услышали! Вот я вчера читаю Бодлера, а Тони смотрит на меня и удивляется, отчего я плачу? И тут мне открылось: да, между нами пропасть! Даже между нами - такими близкими, такими любящими - пропасть! Непроходимая, бездонная!
       Лика. Хоть раз можно выпить чай без кошачьих сантиментов?
       Федя. (Паясничая.) И без кошачьих экскрементов?
       Ольга. У-у, какие вы недобрые! Какие жестокие! Что вам сделал мой кот?
       Федя. (Паясничая.) Майн либер Кац!
       м. Николя. (С гримасой.) О, Боже, опять еврейский вопрос!
       Толик. (С интересом.) Это что за кот - черный, что ли?
       Ольга. Ты его видел?
       Толик. Видел я вашего кота. Очень даже видел.
       Ольга. (Цепляется за его рукав.) Где видел? Когда?
       Толик. Я даже стихи о нем написал. Прочесть? (Торжествен­но.) Стихи о черном коте! Русский народ говорит: встретишь черного кота - быть беде! (Читает.)
       Конечно, кот бы не серчал, когда б имел в виду: Беду другому обещал, а сам попал в беду!
       Ольга. (В панике.) Какая беда? Что с ним случилось?
       Федя. Майн либер Кац!
       Толик. (Буднично.) А кота вашего я сегодня в Димитров завез.
       Ольга. (Ахает.) В Димитров?!
       Толик. По дороге, как за начальством ехал.
       Федя. А что за начальство? Из правления?
       Ольга. (В отчаянии.) Зачем в Димитров? Это же далеко!
       Толик. Затем и завез, что далеко.
       Ольга. Как же он вернется?
       Толик. (Искренно.) Разве завозят затем, чтобы он вернулся?
       Ольга. (Осознавая.) Завез Тони! За что?
       Толик. (Вдохновенно.) Ну и глаз у него! Как глянет - прямо дух захватывает! Ведь вроде кошка, а глаз человечий. А как я его из машины высаживать стал, ух, он меня обматерил! Хорошо обматерил, душевно!
       Ольга. (Хватает Толика за рукав.) Из машины? Куда из машины высадил?
       Толик. А прямо на дорогу.
       Ольга. (Заходится.) За что? Что он тебе сделал?
       Толик. А я при чем? Мне директор приказал. Кошек в доме, говорит, держать - против правил. У нас, говорит, писательский дом, а не зоопарк.
       Ольга. (Сквозь слезы.) Как он узнал? Ведь Тони из комнаты никогда... Только через форточку... в коридор никогда... кому мешало... никогда... Толик. Кому-то, значит, мешало, раз жалоба поступила.
       Ольга. От кого жалоба?
       Дорогой. Донос то есть?
       Толик. Что проживает в писательском доме незаконная кош­ка. Против правил.
       Мина. Кто пожаловался?
       Толик. А я откуда знаю? Из вас кто-то.
       Федя. Кто же это, интересно?
       Ольга. Все! Вы - все! Ненавидели! Все против него! Завидова­ли, потому что любовь! Сами - без любви, вот и завидовали! И выбросили на дорогу! (Выбегает.)
       Федя. Вот, пожалуйста, оскорблять людей из-за кошки!
       Лика. (Толику.) Но ты, поэт, неужели не боишься, что черный кот отомстит?
       Толик. У нас теперь двадцатый век и никаких предрассудков.
       Все это время Толик складывает продукты в сумку.
       м. Николя. Вероятно, господин доносчик тоже без предрассуд­ков. Это неприятно.
       Федя. Доносчик с предрассудками приятней?
       Мина. Доносчик необходим. Что за коллектив без доносчика?
       Лика. Но у нас, здесь - это ужасно!
       Дорогой. Без доносчиков не бывает - это я вам говорю.
       Федя. Что ж, теперь и мысли свои скрывать придется?
       Лика. Будто вы не привыкли мысли скрывать?
       Федя. (Визгливо.) Мне скрывать было нечего: я - русский дворянин и всегда был верен присяге!
       м. Николя. Ну, раз вы всегда верны, что вам доносчик?
       Распахивается дверь, входит Ольга в шубе.
       Ольга. (Толику.) Поехали!
       Толик. (Оторопело.) Куда?
       Ольга. В Димитров, искать Тони.
       Толик. Ну да, так он там сидит и ждет!
       Ольга. Конечно, ждет! Он знает, что я за ним приду! Федя. (Паясничая.) Майн либер Кац! Лика. Поэт Виолантов, мой первый муж...
       Мина. (Шепчет издевательски вместе с Ликой\) Поэт Виолан­тов, мой первый муж... тоже был Кац...
       Лика. ...тоже был Кац...
       Мина. ...когда бандиты убили его...
       Ольга. (Тащит Толика.) Скорей! Нам надо успеть, пока с ним не случилось чего!
       Толик. (Вырывается.) Бросьте вы мыло варить. Никуда я не поеду!
       Ольга. (Не верит.) Как не поедешь?
       Толик. А так. Мне начальство скоро назад везти, а вы при­думали - в Димитров!
       Ольга. (На последнем дыхании.) Так не поедешь?
       Толик. Да ведь сказал уж. (Быстро уходит с сумкой.)
       Ольга. (Лихорадочно пытаясь застегнуть пуговицы непослуш­ными пальцами.) Хорошо, не надо! Пусть! Я сама... не надо! (Со слезами.) Я обойдусь... а вы все оставайтесь! Но не спешите ра­доваться! Я все равно его найду! Живого или мертвого!
       Мина. (Пытается ее удержать.) Стойте, куда вы?
       Ольга. (Вырывается.) Пойду по шоссе! До Димитрова! На­встречу ему! (Выходит.)
       Дорогой. (Вскакивает.) Куда она! Это же десять километров! Ее нельзя пускать, она ведь ничего не видит!
       Лика. (Спокойно.) Садитесь, Дорогой, ничего с ней не случит­ся.
       Дорогой. Но она же почти слепая. Куда она?
       Лика. (Усаживает его почти насильно.) Я ее штучки знаю. Ей лишь бы шум поднять. Надеется, может, кто-нибудь внимание на нее обратит.
       м. Николя. Откуда у вас такая жестокость, прекрасная Лика?
       Лика. Никакая не жестокость. Просто я с ней в одной комнате живу и хорошо ее знаю.
       Дорогой. (Поднимаясь со стула.) Нет, нет, ее нельзя отпускать одну, ее надо догнать!
       Лика. Тогда и я пойду с вами. И если со мной что-нибудь случится, вы будете жалеть, что погубили меня из-за какого-то кота!
       Федя. (Им вслед.) Майн либер Кац!

    Интермедия 3

       По просцениуму нетвердо ковыляет Ольга, выставив вперед руки, как слепая. Где-то вдали навстречу ей идет тень кота.
      
       Картина 4

    Берег искусственного пруда, расположенного в саду

    за скульптурой. Петрович и Алеха, в теплых тулупах,

    играют в карты на расстеленном на земле одеяле.

    По одеялу разбросаны бутылки водки, стаканы, закуска.

    Толик стоит рядом и наблюдает за игрой.

       Алеха. Уравниваю с закрытыми глазами!
       Толик. (Алехе.) Ты б хоть карту глянул.
       Алеха. Я человек рисковый, люблю судьбу испытывать.
       Толик. Судьба - это пасть щуки!
       Алеха. Опять твоя, Петрович! Везет тебе сегодня! (Разливает водку по стаканам.) Еще кон?
       Петрович. Не возражаю, едрена вошь.
       Алеха. А ты, Толик, пока сходи удочки проверь: может, уже поймалась наша золотая рыбка.

    Толик идет, Алеха сдает карты.

       Алеха. Сейчас мы эту рыбку на сковородку в маслице - пус­кай попляшет!
       На заднем плане по сцене ковыляет Ольга.
       Ольга. Кис-кис-кис-кис!
       Петрович. Эт, чего, тут привидения водятся? Алеха. Тут советские писатели отдыхают, члены партии, - ка­кие могут быть привидения?
       Петрович. Да вон, прошла одна, чистая ведьма, космы по плечам.
       Алеха. Померещилось тебе. Ты выпей лучше. Петрович. Да глянь ты, глянь, вон она!

    Алеха оборачивается, пьяно вглядываясь в сумерки,

    но Ольга уже прошла прямо к пруду и исчезла,

    словно растворилась в воздухе.

       Алеха. Да где она? Нет там никого. А все водка, все она, проклятая.(ВходитТолик) А вот и Толик идет, золотую рыбку несет. Давай ее, брат, сюда, в маслице - и на огонь.
       Толик. Нет золотой рыбки, не клюет она.
       Алеха. Что значит - не клюет? Быть такого не может. Мы сюда ради нее большого человека, можно сказать, привезли.
       Петрович. Видать, так и уедем, едрена вошь, не попробуем твоей золотой рыбки.
       Алеха. Ты что? Раз я сказал: будет рыбка, значит - закон! Вот сейчас выпьем, согреемся, кон доиграем, глянь, а она уже на крючке! Только главное - выпить! (Наливает.) Открывай карты, Петрович! (Смотрит свои карты.) Что за карта мне идет сегодня, одна мелочь! Опять твоя, Петрович!
       Толик. (Тянется к картам.) У тебя что было? Покажи!
       Алеха. А тебе зачем?
       Толик. Любопытство - это скользящий луч прожектора. (Открывает.) Так у вас же поровну, чего же ты?
       Алеха. Раз поровну, я должен уступить как хозяин. А Петро­вич - большой человек к тому же. Или нет?
       Толик. Пусть он по службе начальник, но в духовном мире вы равны.
       Петрович. Верно, в игре справедливость - первое дело!
       Алеха. Толик, скажи!
       Толик. Справедливость - это вентилятор!
       Петрович. А рыбка где, едрена вошь?
       Толик. А рыбка в море! Лишь хвостом по воде плеснула...
       Алеха. (Заводится.) Как так хлестнула? Я ей хлестну! Я ради нее большого человека сюда привез - для него любая рыбка, хоть простая, хоть золотая, сама на сковородку скакать должна, а она - в море!
       Петрович. Да разве это море? Вот Белое море - это да! На сто километров лед! На тыщу километров лед! А это что? Пруд вонючий! Да ты б меня на Севере к такой луже завез, я б тебя в карцере сгноил, едрена вошь!
       Алеха. (Кричит.) Толик, раздевайся, живо! Лезь в воду, рыбку ловить будем! Голыми руками ее, суку, возьмем!
       Толик. Незачем ждать милостей от природы, взять их у нее - наша задача.
       Алеха. Скидывай портки, живо!
       Петрович. Зачем скидывать? У меня на Белом море зэки в портках в воду лезли, если я прикажу. А там разве вода? Там лед один, едрена вошь.
       Алеха. (В сильном возбуждении.) В портках, так в портках! Давай, сигай в воду, Толик, и тащи эту падлу золотую за жабры, чтоб знала, как саботировать!
       Толик. Нужны стране герои, да где их взять! (Идет прочь от пруда.)
       Алеха. Ты куда?
       Толик. (Идет в сторону дома.) Я лучше с того берега зайду, там сподручней.
       Петрович. И ты, Алеха, давай в воду. Как есть в портках. А то он молодой, он один с этой блядью золотой не управится.
       Алеха. А я зачем? Толик у меня кореш верный, он у меня вот где (показывает на кулак.) - понял? Я что скажу, он как миленький выполнит, хоть в портках, хоть без. Потому что я его вот где держу.
       Ольга. ((появляется среди деревье) Кис-кис-кис!
       Петрович. Опять ведьма явилась! Видишь, Алеха?
       Алеха. (Шепотом.) Теперь вижу. Она, небось, из бывших здешних господ. При жизни грешила, вот душа ее и мается, покою не находит.
       Ольга. (Натыкаясь на деревья, бредет в сторону пруда.) Кис-кис-кис!
       Алеха. Слышишь, кошку зовет?
       Петрович. Это она, едрена вошь, всю рыбу нам распугала! Все эти ведьмы - кошки. Кис-кис! Кис-кис!
       Алеха. Ах она, стерва! Ну мы сейчас ее саму распугаем!
       Петрович. Т-с-с! Ты не боишься ведьмы?
       Алеха. Или я - не герой? Стану я какую-то ведьму старорежим­ную бояться? Да я ее - тьфу! (С лаем бежит за Ольгой на четве­реньках.) Гав-гав-гав!
       Петрович. (Бежит вслед за Алехой на четвереньках.) Гав-гав-гав! Гав-гав-гав!
      
       Испуганная Ольга пытается бежать. Падая и натыкаясь на деревья, она исчезает в кустах, сбегающих к пруду.
       Петрович. А-а-а! Убежала, нечистая сила! Испугалась! Алеха. Ну, говорил я тебе, что мы герои, два сапога на одну ногу! г
       Со стороны пруда слышен громкий всплеск, словно что-то тяжелое упало в воду.
       Алеха. Слышал? Это Толик за рыбкой прыгнул. А ты сомне­вался!
       Интермедия 4

    Тень идущего кота немного увеличилась,

    словно приближаясь. Навстречу тени кота

    Дорогой ведет за руку Лику. Темнеет.

       Лика. Ну что, далеко еще?
       Дорогой. Уже совсем немного осталось, мужайтесь, дорогая.
       Лика. (Падает.) О, Боже, видно, пришел мой последний час.
       Дорогой. (Поднимает ее с трудом.) Вы не ушиблись, дорогая?
       Лика. (Стонет.) Я не ушиблась, я, кажется, убилась. Нет, нет, я никогда не дойду. Зачем, зачем надо было бежать за этой сумасшедшей старухой?
       Дорогой. Не могли же мы отпустить ее одну!
       Лика. Почему не могли, если кот ей дороже людей? (Падает.) Нет, я не дойду, а погибну на этой дороге!
       Дорогой. Но вы же сами вызвались идти со мной, дорогая!
       Лика. Потому что вы мне дороже кота! И все равно, мы ее не догнали.
       Дорогой. Это очень странно - как она могла уйти так далеко, ведь она еле ходит. Может, надо было пройти вперед еще дальше?
       Лика. Наоборот, мы зашли слишком далеко! А она вовсе никуда не пошла, просто спряталась где-то, чтобы нас наказать!
       Дорогой. Ну зачем вы так несправедливы, дорогая?
       Лика. Ах, я несправедлива?(Садится на дорогу.) Все, дальше я не пойду! Так и умру тут! Это будет справедливо?
       Дорогой. (Мечется в ужасе.) Ну что вы, дорогая, ну зачем так! (Мечется по дороге, снег хрустит под его ногами.) Свет! Я вижу свет. Мы пришли, мы дома - это я вам говорю!
      
       Картина 5
       Столовая. Мина, Федя, Кирилл и м. Николя. Толик пьет чай, входят Лика и Дорогой.
       Лика. Так выглядит рай - тепло, светло и чай горячий. И у меня, представьте, есть еще кусок сахара!
       Мина. А где Ольга?
       Дорогой. Я тоже спрашиваю - где Ольга? Мы прошли полдороги до Димитрова, но ее не догнали.
       Лика. Полдороги? Мы тысячу километров прошагали!
       Мина. Может, надо было пройти еще немного вперед?
       Лика. Вот вы и шли бы, ведь вы молодая! А она вовсе никуда не пошла, просто спряталась где-то, чтобы нас наказать! Чтобы мы все из-за нее волновались!
       Мина. (Вдруг.) Отчего вы так ее не любите, Лика? Может, вы и донесли про кота?
       Лика. А что мне кот?
       м. Николя. Кот как символ верной любви.
       Лика. Что, у меня в жизни любви не было? Просто все, кто меня любил, все погибли. Ни один не умер своей смертью. А любили меня многие. Вы знаете, какая я в молодости была?
       Мина. Так то в молодости!
       Лика. Да вы хоть у Феди спросите, он меня знал.
       Мина. Не сомневаюсь, что знал. И не он один!
       Лика. (Навзрыд.) Дорогой, что же вы? Меня оскорбляют, а вы? Даже не вступитесь? Конечно, кому нужна одинокая ста­руха?
       Дорогой. (Взволнован.) Ну, дорогая, ну зачем так? Не надо принимать близко к сердцу! Мало ли кто болтает? Стоит ли слушать? (Мине.) А вы, Мина, как вам не стыдно?
       Лика. (Громко.) Это она из ревности! Что Федя мне чай сего­дня подал! Очень мне нужен ваш Федя! Да я, если б только захотела...
       Мина. (Еще громче.) И что, если б захотела? В могилу уже пора, а все еще невесть что о себе воображает.
       м. Николя. (Воздевая руки.) О, женщины!
       Федя. И все из-за какого-то паршивого кота!
       Толик. (Который с интересом наблюдал эту сцену.) Удивляюсь я на вас. Из-за кота шумите, а что человек в беду попасть может, это вам без разницы.
       м. Николя. Что за человек?
       Толик. А из вас кто-то.
       Федя. Кто?
       Толик. А вот не знаю. Кто в церковь потихоньку ходит.
       Лика. (Звенящим шепотом.) При чем тут церковь?
       Толик. А при том, что советский писатель в церковь ходить не может - со званием несовместимо.
       Мина. А мы при чем?
       Толик. А эти, из правления, всю дорогу про церковь выспраши­вали, - кто из вас тут верующий, кто к службе ходит, кто свечки ставит. И вообще.
       Федя. А ты -что?
       Толик. А что я? Мне про это ничего неизвестно. Я все больше про искусство интересуюсь, а не про предрассудки.
       м. Николя. Значит, ты ничего им не сказал?
       Толик. Я-то нет, да кто-то другой без меня полный отчет представил.
       Федя. И что будет?
       Толик. Сами знаете: выгонят кого-то. С довольствия спишут. Как в правилах сказано. Раз нельзя в Бога верить - значит нельзя. Со званием несовместимо.
       Лика. А кого?
       Толик. А это вам виднее. Ну, мое дело было предупредить. А вы теперь сами разбирайтесь. (Выходит.)
       Лика. (В отчаянии.) Что же это будет? Что будет?
       м. Николя. Что это вы так взволновались, милая Лика? Разве вы ходите в церковь?
       Лика. Я? Нет, конечно! Конечно, не хожу! С чего вы взяли?
       м. Николя. Ну, вы так разволновались... А кроме того, я вас как-то там видел.
       Лика. Меня?
       Федя. А вы-то сами что там делали, интересно?
       м. Николя. Так, мимо проходил. Для моциона.
       Мина. Хороший моцион, в ваши годы - такой крюк!
       Федя. Знаем мы ваши моционы, сперва из Москвы в Париж, потом из Парижа в Москву! Кто посылал, кто проездные выпла­чивал?
       Мина. Думаете, нам неизвестно, что вас из Европы сюда принесло? Отслужили свое и вернулись на пенсию, а привычка осталась!
       м. Николя. То есть вы полагаете, это я донес на милую Ли­ку?
       Лика. Почему на меня? Я в церковь не хожу!
       Дорогой. И нечего зря говорить, когда не знаете!
       м. Николя. ...или, может, на вас? Вы что, за себя боитесь?
       Мина. Уж если кому бояться, так скорей вам, мосье Николя! Уж я точно знаю: вы в эту церковь не для моциона захажи­ваете.
       м. Николя. Откуда вам знать?
       Мина. Да ведь каждый раз, как Дорогой с Ликой гулять идет, из-под вашей двери ладаном тянет, вот я и знаю.
       м. Николя. А раз вы знаете, да еще точно, значит вполне могли меня заложить. В лагере, небось, не раз к начальству с докладом ходили? Для спасения жизни, так сказать.
       Федя. Это вы бросьте. Зачем ей на вас докладывать?
       м. Николя. Да затем, что сколько жида не корми, он все равно укусить норовит.
       Мина. (Грубо.) Это кто меня кормил? Уж не ты ли? Пайкой лагерной?
       Дорогой, (м. Николя.) Ах ты, сволочь недорезанная! Попался бы ты мне в гражданскую войну, я б из твоей задницы бело­гвардейской котлету сделал!
       м. Николя. (В тон.) Не сомневаюсь! Такие, как вы и она из всей России котлету сделать норовили!
       Федя. Ну уж нет, мосье, выкуси! Она ни при чем! Она у меня крещена, как жене дворянина положено!
       м. Николя. Ах, крещена! А как при этом ваша партийная совесть? Молчала?
       Лика. Ну и что - пусть крещена! Все равно донести могла, это дела не меняет.
       Дорогой. Нет ничего хуже выкреста, это я вам говорю!
       Федя. Такой мясник, как вы - хуже выкреста!
       Лика. А вы, Федя, а вы? Про вас ведь все знают!
       м. Николя. Знают, знают! Даром, что ли, вы в редакторском кресле все эти годы удержались? При всех властях. Все про вас знают. Просто вслух не говорят.
       Федя. Ну да, вслух не говорят! Герои! За спиной шепчутся!
       Лика. Пусть не герои! Кто теперь герой! Конечно, шепчутся: вас боятся.
       Федя. Вот, пожалуйста, меня, оказывается, боятся! А я и не знал!
       м. Николя. Будто и не знал?
       Лика. Ведь все знают, ваш единственный талант - доносы писать. А то кто б ваши стишки печатать стал!
       Дорогой. И не посадили вас ни разу. А порядочных людей всех сажали, это я вам говорю!
       Федя. (Визгливо.) Можно подумать, одних порядочных сажа­ли! Вот Мину мою восемнадцать лет в тюрьме продержали, а что в ней было порядочного? Только и стала человеком, как за меня вышла.
       м. Николя. Неужто брак с доносчиком так облагораживает?
       Федя. С чего вы взяли, что это я донес? Разве я виноват, что меня ни разу не посадили? Разве у меня спрашивали, кого сажать, кого не сажать? А может, это на меня вовсе донесли? Да, да на меня! И пока вы тут напраслину на меня возводите, может, тамсудьба моя решается?! Может, сейчас войдут, за руки меня схватят и выбросят на улицу! А куда я пойду? Под забор подыхать?
       Лика. У вас жена молодая. Она за вами присмотрит. А вот мне куда деваться?
       Федя. Молодая! А за ней, за молодой, кто присмотрит? Она все здоровье по лагерям да по тюрьмам растеряла. Или думаете, ей легко пришлось?
       Лика. А мне что, легче было? Сперва один погиб - бандиты его убили, потом другой - в тюрьме его расстреляли, а я его тринадцать лет ждала!
       м. Николя. Ладно, чего хвастать? Каждому несладко при­шлось. У каждого жизнь позади. А впереди только общее клад­бище в шахматном порядке - без креста, без молитвы, без покаяния!
       Дорогой. Молитва - это глупость для дураков. Это я вам го­ворю!
       Федя. (Торжествует.) А-а, проговорился! Вот кто доносчик! Вот он, проговорился: молитва для него - глупость!
       Дорогой. Ты, как говоришь, ты думай сперва! Ты, крыса тыловая, кабинетная, ты по себе не суди! Я - пятьдесят лет по фронтам да по тюрьмам! Восемь месяцев в камере смертников!
       Мина. Что ж вас не расстреляли? Порядочных людей расстре­ливали!
       Федя. Да что с него взять? От него даже сын родной отказался!
       Дорогой. (Истошно.) А вы где все это время были? По канавам прятались? А потом на готовое явились?
       м. Николя. Но вы все же свой кусочек отхватили? Кое-какие награды за свои страдания, а? Как, например, теплое местечко в этом убогом доме, о котором многие, куда более талантливые, могут только мечтать!
       Лика. Постыдились бы! Будто сами святые, будто ничем и не попользовались!
       Федя. Не вам наши дела судить! Вы тоже хороши: все подольститься старались, красотой торговали...
       Лика. Что ж делать, если они, как хищники... каждый моей
       бедой попользоваться хотел. Каждый хотел свое получить.
       Кирилл включает приемник на полную мощность.
       Лика. (Затыкает уши.) Только этого не хватало!
       Федя. (Тычет пальцем в Кирилла.) Да ведь это он!
       м. Николя. Конечно, он! Как мы сразу не догадались! Мина. Злости, злости сколько! Лишь бы отомстить!
       Приемник играет военный марш. Федя. Один - против всех!
       Мина. Ничего! (Медленно поднимается и идет к Кириллу.) Он еще об этом пожалеет! (Заносит руку.) Он еще поплачет!
       Кирилл пятится. Сзади все полукольцом окружают Мину, рыча, как стая волков. Мина смахивает приемник со стола. Грохот, треск, тишина. !
       Федя. Будет знать, как доносить!
       Кирилл. (Дрожащим голосом.) За что?
       Быстро входит Толик.
       Толик. Имею небольшое сообщение!
       Кирилл. За что?
       Толик. Хочу собщить вам, что сегодня первое апреля!
       Мина. И что?
       Толик. А вы забыли? (Доволен.) А значит, это шутка была!
       Дорогой. При чем тут первое апреля?
       Толик. А вы, значит, поверили? (Смеется счастливо.) А ведь это шутка была по случаю праздника! Первое апреля!
       Кирилл. (Прижимая к груди разбитый приемник.) За что?
       м. Николя. То есть как - шутка?
       Толик. (Поучительно.) У русского народа есть обычай первого апреля развлекать друг друга веселой и жизнерадостной шуткой.
       Лика. Так ты пошутил?
       Мина. Но начальство ты сегодня привез?
       Толик. Так разве это начальство? Так, дружки-собутыльники!
       м. Николя. Да за такие шутки расстреливать надо! Сразу - к стенке, и конец!
       Дорогой. Его еще расстреляют, это я вам говорю!
       Федя. Нет, за это расстрелять мало! За это повесить - и то мало! В сортире утопить - и то мало!
       Толик. (Ошеломлен.) Вы что - всерьез? Я же с вами как с людьми хотел, по случаю праздника! А вы... Эх!
       Федя. (Толику.) Уходи! С глаз прочь уходи! Шутник тоже на­шелся!
       м. Николя. Палач, а не шутник!
       Толик. Я думал, вы посмеетесь, а вы... Только время с вами зря потерял! Ну вас к... к этой самой маме! Тьфу! (Быстро уходит.)
       Кирилл. Зачем? За что? (Плачет.)
      
       Интермедия 5
       По просцениуму бежит Толик, по стене навстречу ему идет тень кота.
       Толик. Меня - расстрелять мало? Повесить мало? Я к ним, как друг, а они ко мне, как волки!
      
       Картина 6
       Берег пруда. Петрович и Алеха говорят одновременно, перекрикивая друг друга в пьяном, угаре. Входит Толик,
       наливает себе стакан водки и пьет залпом.
       !
       Петрович. В Москве-столице служил я в кремлевской охране. Стою я на карауле во время парада, народ марширует, а мы кричим "Советским танкистам - ура!", и народ кричит "Ура!"
       Алеха. Я в войну героем был, а что не погиб, разве я виноват?..
       Петрович. "Советским женщинам - ура!"...
       Алеха. Вполне мог погибнуть...
       Петрович. "Ура!"
       Толик. (Рявкает.) А ну, говори по-одному!
       Петрович и Алеха испуганно замолкают и смотрят на него, словно не узнавая.Толик наливает себе водку и пьет залпом.
      
       Алеха. Толик - ты? А где золотая рыбка?
       Толик. Нет никакой рыбки!
       Алеха. А где ж она?
       Толик. Я с ней, как с другом, а она, бля, говорит - тебя в сортире утопить мало. (Ложится лицом вниз и плачет.)
       Петрович. Ну зачем ты меня завез сюда, едрена вошь?
       Алеха. (Вне себя.) Хоть со дна, а добуду! (Снимает куртку.) На дно за ней нырну! Сейчас нырну, выпью только для согреву! (Пьет из горлышка.) Выпью, значит, и к ней! Или лучше так: бульдозер твой в порядке, Толик? Так мы бульдозером плотину эту к хренам сломаем, воду с пруда спустим, и вот тебе, по­жалуйста, рыбка золотая! Лежит на дне, как на ладошке: адью, мамзель, на сковородку!
       Петрович. Это кто ж тебе плотину ломать позволит?
       Алеха. А разве я земли своей не хозяин? Я кто? Я - рабочий класс, гегемон! Все тут мне принадлежит: хочу ломаю, хочу строю! Тем более, в огне боев заслужил! Или нет?
       Петрович. Гегемон, конечно, едрена вошь, но и мнение начальства тоже уважать должен.
       Алеха. Мнение - это конечно! Но ты ж не против? Иди, Толик, долбани разок плотину с бульдозера, чтоб знала она, кто здесь хозяин!

    Толик лежит неподвижно.

       Алеха. Не идешь, значит? Не хочешь - как хочешь, я и сам плотину эту хреновую долбануть могу. Давай ключи!
      
       Толик все так же молча бросает Алехе ключи,
       наливает себе еще водки и пьет. Алеха идет к пруду
       и скрывается за деревьями. Через минуту совсем
       близко взревывает мотор.
       Алеха. (За сценой.) Как там плотина, дала течь или нет? Петрович. (Подходит к берегу.) Не видно пока, едрена вошь! Алеха. (За сценой.) Ничего, не боись, мы ее одолеем!
       За сценой возобновляются рев мотора и удары.
       Толик. (Ложится на землю и плачет.) Суки они, суки, я к ним, как к людям, я им стихи читал, а они хуже жидов в душу напле­вали.
       Петрович. (Кричит.) Не туда, не туда лупишь, едрена вошь! Правей бей! Еще правей! Ты что, едрена вошь, право от лева отличить не умеешь? А ну вдарь! (Удар) Откати! Еще, еще откати, не дрейфь! Готов? По команде, по цели прямой наводкой - огонь! (Удар) Опять промазал, едрена вошь! Алеха. (Поет за сценой хрипло.) "Сделать нам, друзья, пред­стоит больше, чем сделано!.."
      
       Рев мотора, удар.
      
       Петрович. Не, едрена вошь, слезай! Нет у тебя прицела. Вставай, Толик, тебя Родина требует!
       Толик. (Рыдает.) Я к ним как к людям, я им стихи читал.
      
       Алеха входит.
       Петрович. (Командирскимрыком.) Встать! Смирно! И за руль!
       Толик. (Невнятно.) Жизнь равнодушна к людям...
       Алеха. (Трясет Толика.) Ты друг или не друг? Вспомни, как я за тебя в разведку ходил... чтоб тебе, значит,
       Петрович. Давай, принимай штурвал! Родина зовет!
       IТолик уходит, через минуту слышен рев бульдозера.
       Петрович. Главное, едрена вошь, с разбегу ее долбануть.
       Алеха. Давай, Толик! По команде - вперед! За Родину!
       Рев мотора.
       Петрович. Заводи руль! Заводи полевей, и с ходу - удар! (Все больше возбуждаясь.) Хорош! Молодчик! Хвалю! Вон трещина показалась. А ну, еще откатывай!
       Рев мотора.
       Алеха. (В исступлении.) Поддалась! Вон трещина какая! А ну, еще разок!
       Петрович. Посильнее разгонись! Руль круче выворачивай, едрена вошь! Так долбани ее, едрена вошь, чтоб до конца! /
       Рев мотора.
       Алеха. Советским танкистам слава! Ур-р-а-а!
       Петрович. По цели из всех орудий - огонь!
       Алеха. Советским артиллеристам слава! Урр-р-а-а!
       Рев смолкает, слышен шум падающей воды.
       Петрович. Слыхал, как вода шумит? (Самодовольно.) Стихия! Алеха. Ура! Наша взяла! Пробили, пробили целку. Советским женщинам слава! Ур-р-р-а-а!
       Петрович. Шумит стихия! Молодцы мы, Алеха! Настоящие богатыри! Человек человеку друг! Товарищ! И брат!
       Алеха. (На пределе восторга.) Орлы мы, Петрович! Герои! Вот мы кто! И снег, и ветер, и звезд ночной полет! Орлы! И давай поцелуемся! В тревожную даль зовет!
       Алеха и Петрович. (Поют вместе.) Работа у нас такая, Забота наша большая: Была бы страна родная, И нету других забот. И снег, и ветер, И звезд ночной полет, Тебя, мое сердце, В тревожную даль зовет!
       Петрович. (Вдруг буднично.) Ну, попели, и хватит! Где теперь твоя золотая рыбка, едрена вошь?
       Алеха. (изображает бурную активность.) Рыбка где, спрашиваешь? Сей секунд будет рыбка! (Бежит к краю во­ды.) Воду мы спустили, так что мы сейчас эту падлу золотую голыми руками возьмем. (Всматриваясь во тьму.) Нет, брат, темно тут, ни хрена не видать.
       Петрович. (Пиная Толика.) Вставай, Толик! Вставай, едрена вошь, тебя Родина требует.
       Толик. (Не поднимая головы.) Ну, чего там опять?
       Петрович. Иди фары на бульдозере засвети, рыбку ловить будем.
       Толик. (Поднимаясь с трудом, идет за сцену в сторону бульдо­зера.) Человек не должен ждать милостей от природы... (Яркий свет фар прорезает тьму.) Это что тут? Куда вода делась?
       Алеха. Да ты что, совсем без памяти? Ты ж сам ее спустил!
       Толик. (Выходит на сцену.) Что значит - спустил?
       Алеха. Да то и значит: бульдозером плотину пробил, чтоб до рыбки добраться!
       Толик. Я - плотину? Бульдозером? Ты что - очумел?
       Алеха. Ничего не очумел, вон Петрович свидетель! Да вон и рыбка наша - свидетель! Ты видишь ее, Петрович, вон там справа, у того берега, большущая?!
       Петрович. Да не рыба это вовсе, едрена вошь, это ведьма.
       Алеха. Какая еще ведьма?
       Петрович. Да эта, давешняя, что весь вечер тут бродила, седая, патлатая. Она нам всю рыбу и распугала, едрена вошь.
       Алеха. Толик, ну-ка глянь, что там за ведьма?
       Толик. Мерещится тебе с перепою. У нас тут ведьмы не водятся.
       Петрович. Лучше погляди - видишь, космы седые?
       Толик. Камыши это, а не космы.
       Алеха. Да черт с ней, с ведьмой. (Тащит Толика за собой.) Идем лучше рыбку золотую искать. Ты на дно спускайся, а я тебе буду прожектором светить.
       Толик. (Пьяно покачиваясь, идет за Алехой.) Удача - это скользящий луч прожектора!

    Интермедия 6

    Тень кота уже занимает всю стену. Слышно

    громкое мяуканье. На фоне огромной тени

    кота бежит маленькая тень Толика.

       Толик. О-Ольга! Оль-га-а-а! А-а-а!

    Картина 7

    Столовая. Все в сборе.

       м. Николя. Господа! Мне кажется, мы тут увлеклись, так ска­зать, ситуацией и наговорили друг другу лишнего...
       Федя. (Паясничая.) Пе-ервое апреля!
       м. Николя. Так может, постараемся забыть этот печальный инцидент? Может, извинимся друг перед другом...
       Федя. (Паясничая.) ...а враг перед врагом - первое апреля!
       Мина. Ну, извинимся, а дальше что?
       м. Николя. Ну, и будем по-прежнему...
       Федя. (Паясничая.) ...лучшими друзьями - первое апреля!
       Лика. Нет, нет, ничего уже не поможет! Каждый - сам донос­чик и думает про другого, что он тоже доносчик... Как же после этого?
       Федя. А так же как до этого - первое апреля!
       Лика. И потом тоже... После смерти... там, на кладбище. Рядком будем лежать и доносить друг на друга...
       Федя. ...и враг на врага. Первое апреля!
       м. Николя. Но ведь сегодня и впрямь первое апреля! И никто ни на кого не донес.
       Федя. (Паясничая.) Милые девочки, это была шуточка! На этот раз никто не донес.
       Лика. Но все могли! Все! Все! Каждый мог! (Сквозь слезы.) Господи, что же делать? Как дальше жить? Как умереть? Как искупить? Как искупить позорно и жестоко Иудин грех до Страш­ного Суда?
       Федя. Вы еще помните это, Лика? О, Господи, развей и расточи!
       м. Николя. Пошли нам огнь, проказу и мечи!
       Лика. О, Господи, развей и расточи! Пошли нам огнь, проказу и мечи!
       м. Николя. Германцев с Запада, монгол с Востока...
       Где-то за сценой словно возникает музыка, объединяющая все слова.
       Дорогой. Что это? Что вы говорите?
       Лика. (В ее глазах слезы, но уже не отчаяния, а умиления.) Это стихи Волошина! Макса Волошина - неужто не знаете?
       Дорогой. Не слышал никогда.
       Лика. Бедный Дорогой, как же вы живете? Но мы спасем вас - мы вам почитаем, да? Сейчас вспомним и почитаем! (Дрожит от возбуждения.) А то ведь совсем человеком быть перестанешь! Кто первую строчку помнит?
       Мина. Кажется так: С Россией кончено!
       м. Николя и Лика. (Почти беззвучно, вслед.) ...с Россией конче­но!
       Мина. Ее на последях давно мы прокутили, проболтали... прокутили, проболтали...
       Федя. Давай, Мина, вспоминай - у тебя память моложе.
       Мина. ...прокутили, проболтали... проболтали... нет, не помню!
       Кирилл. (Ясным голосом.)
       ...Пролузгали, пропили, проплевали, Измызгали на грязных площадях!
       При последних словах поднимается и идет ко всем.
       Лика. Спасибо, Кирилл. Теперь можно сначала.
       Кирилл. С Россией кончено!
       Лика. (Читает громко, остальные почти беззвучно повторя­ют за ней.)
       С Россией кончено! Ее на последях
       Давно мы прокутили, проболтали, Пролузгали, пропили, проплевали, Измызгали на грязных площадях.
       О, Господи! Развей и расточи!
       Пошли нам огнь, проказу и мечи, Германцев с Запада, монгол с Востока, Чтоб сей народ исчез бы без следа,
       Чтоб искупить позорно и жестоко
       Иудин грех до Страшного Суда!
       Лика. С Россией кончено! И все, кого я любила умерли, и все, кто меня любил, умерли, и я тоже скоро умру, а стихи останутся!
       Дорогой. Иудин грех тоже останется - это я вам говорю!
       Федя. (подобревший.) Хватит каркать! Это все - первое апреля!
       Дорогой. Но про кота кто-то донес, это я вам говорю!
       Вбегает встрепанный Толик.
       Толик. Что вы тут делаете?
       Лика. Мы стихи читаем. Хочешь с нами?
       Мина. Лика, вы забыли, как он поступил с нами сегодня?
       Толик молча смотрит на них, словно в оцепенении.
       Кирилл. Может, простим его? Ведь он тоже поэт. Федя. (Трясется.) Хорош поэт! Палач он, а не поэт! Толик. (Выпаливает.) Вот так вы всегда! Человек погиб, а вам хоть бы что!
       Становится очень тихо, все смотрят на Толика.
       м. Николя. Кто погиб, что ты несешь?
       Федя. (Трясется.) Еще одна первоапрельская шуточка?
       Толик. (Орет.) Вам бы шуточки! А Ольга Леонтьевна утонула! В пруду!
       Мина. Как в пруду! Она же в Димитров пошла?
       Толик. (Плачет.) Я почем знаю, куда она пошла! Из-за вас она пошла! А мне пришлось плотину ломать и всю воду выпустить, чтоб ее вытащить!
       Дорогой. Где она?
       Толик. Там, на берегу. Мы с дружками ее вытащили. Я ведь объяснил, что мне из-за нее плотину ломать пришлось.
       Дорогой. Вот почему мы ее не догнали!
       Мина. А может, это не она?
       Толик. Как это не она? Она самая! И шуба, и волосы - все ее. Только лицо синее-синее и рот открыт, будто она зевает.
       м. Николя. Какая нелепая смерть!
       Лика. О, Господи, развей и расточи!
       Пошли нам огнь, проказу и мечи, Германцев с Запада, монгол с Востока, Чтоб сей народ исчез бы без следа...
      
       Вбегают Петрович и Алеха, один из них несет кота. Кричат, перебивая друг друга.
       Петрович. Ведьма!
       Алеха. Вот она ведьма!
       Толик. Ольги Леонтьевны кот!
       Лика. Тони!
       Мина. Тони вернулся - что мы будем с ним делать?
       Алеха. Старуха не утонула! Вот она - ваша старуха!
       Петрович. Я говорил, все ведьмы - кошки!
       м. Николя. Только этого нам не хватало!
       Петрович. Старуха лежит на берегу, космы во все стороны раскидала, и вдруг я вижу - шевелится. Я говорю - глянь, Але­ха, она никак ожила. А там кошка!
       Алеха. Она в кошку превратилась! (Ставит кота на стол, тот прыгает на пол.) Забирайте свою ведьму!
       Дорогой. Из кошек надо делать шапки, это я вам говорю!
       Лика. (Берет кота на руки.) Вам не стыдно, Дорогой? Это же Тони - надо его покормить. Где треска? Ольга оставила ему свою порцию, он обожает треску.
       Мина. Вон треска - на буфете.
       Кирилл. (Шаркает к буфету и несет Лике тарелку с треской.) Кис-кис-кис!

    Все суетятся вокруг кота, всячески стараясь ублажить его.

       Федя. Майн либер Кац!

    Конец

      
      
      
      
      
      
      
      
       "•
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       29
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Воронель Нинель Абрамовна (nvoronel@mail.ru)
  • Обновлено: 30/05/2010. 83k. Статистика.
  • Пьеса; сценарий: Драматургия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.