Lib.ru/Современная:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
КРЫЛАТЫЙ КОТЕНОК
Сказка
Санёка Сине Око подтолкнул меня к этой сказке, поэтому я посвящаю сказку ему, смышлёному выдумщику.
Наша Мурка окотилась крылатым котёнком. Обычно она приносит не меньше четырёх котят, слепых, крохотных. А тут родился один-единственный котёнок, да зрячий, да крупненький, с мою меховую рукавицу.
Дали котёнку имя Боня. Расшифровывается оно по начальным буквам: быстрый, озорной, нарядный, яхтный.
Едва Мурка облизала своего сынка, мои внуки Санька Сине Око и Колюнча-Колюнча обсушили его феном. Котёнок так стал носиться по дому, что никто из нашей семьи не мог за ним угнаться: ни ловкая Ирина, ни внимательный Алексей. И мальчугашки не могли за ним угнаться: хваткий Санёка Сине Око, шустряк Колюнча-Колюнча. И мне не удалось его поймать. Лишь моя жена Татьяна Петровна не пробовала ловить котёнка: любовались его лётом, ускользанием, весёлостью. Её любование не убывало и тогда, если он выхватывал из вазы метёлки засушенных узорчатых трав, срывал вышитые шёлком картины, закручивался в скатерти и разверчивался из них.
Не к кому-нибудь из нас — Боня опустился на колени Татьяны Петровны. И она поразглядывала котёнка. Все она тотчас увидела: солнечные крылышки, сияющие теплом и золотом, яблочно-зелёные глаза, белое ожерелье вокруг шеи, полудуги белых усов, лапки, тоже белые. В остальном он был черным-чёрный, такими разве что бывают пумы.
Котёнок вдруг замяукал, и Татьяна Петровна догадалась — он просится на воздух, и направилась к сеням, а семья запротестовала: зима, простудится. Однако Татьяна Петровна, беззаботно улыбаясь, накинула на плечи шубу и вышла на крыльцо. Боня у неё вырвался, сел на сугроб, стал оскальзываться. Наст был гладок, твёрд.
Котёнок расправил крылышки, точно яхта. Понесло его по сугробу. И все заметили, что он парусит на согнутых коготках.
Здесь и произошло неожиданное событие. Оно-то и определило судьбу Бони.
Утрами улицей проходила круглолицая старуха Розинда: выгнут лоб, горбат нос, стёсан к шее округлый подбородок. Розинда вела на поводке кобеля из породы чао-чао по кличке Тардык. От офицерского ремня, которым она была подпоясана, тянулись к ошейнику, чтобы Тардык не сорвался, три цепи: стальная, медная, алюминиевая. От скуки ли, высматривала ли, что неловко лежит, дабы слямзить, Розинда обычно открывала каждую калитку. Нашу калитку мы сроду не закрывали на засов.
Розинда, надо ли было, открыла калитку в тот момент, когда Боню сбросило с кручи сугроба и покатило к воротам. Как оказался Тардык впереди хозяйки, уже спущенный с поводка и цепей, не умею восстановить. Не исключаю, что Розинда ждала, приложившись к доске, откуда выпал сучок, и заранее освободила Тардыка, и он с налёту схватил котёнка, но замер на месте и заскулил.
Самой первой к Тардыку подбежала Татьяна Петровна. Именно она обнаружила, почему оторопел дремучемордый чао-чао. Котёнок, схваченный клыкастыми челюстями, изогнулся и вонзил коготки в жёлтые веки Тардыка.
Татьяна Петровна знала, как свиреп Тардык и как вероломна Розинда, но жалела и пса, и старуху. В праздники, щедро наготовив для семьи вкусные кушания, Татьяна Петровна чего только им не относила: чебуреки, полные мясного сока, щучьи пироги, творожные кругляши, жаренные в кипящем масле, шампиньоны, пересыпанные дроблёнкой калёных ядер грецкого ореха, медовые коврижки, — но ни Розинда, ни Тардык не знали благодарности. Они хмуро встречали Татьяну Петровну и мрачно провожали. Тардык сидел на кухне на цепях, прицепленных к чугунному штырю, вмурованному в пол и потолок. Он пытался сорваться с цепей, пучил глаза, рявкал. Только сине-красный попугай радовался приходам Татьяны Петровны:
— Здравствуй, красавица! Лакомство. Вволю! Спасибо, доброго здоровья! — И для забавы прибавлял: — Я куру сигареты «Кум королю», — и смеялся, и кашлял шелестящим басом.
Попугай брал в лапу железный шар, запускал им в черепушку кобеля. Как всякое лютое существо, Тардык не умел переносить боль. Он визжал, пускал струю, слёзы и слюну, оглаживал лапами башку.
— Бедненький, — говорила Татьяна Петровна. Она молча переносила жестокую боль, но от чужого страдания сокрушалась. — Бедненький, наберись терпения. Скоро пройдёт.
Тардык затихал, разнеженно слушал сочувственный голос Татьяны Петровны, готовясь рвать-кусать её, если приблизится, да она понимала, что ему нельзя доверять.
Теперь было опасней положение. Уговоришь Тардыка отпустить котёнка, он свирепо набросится на тебя. И всё.
Татьяна Петровна пустилась на уговоры, держа перед собой для защиты шубу. Ласковыми словами она умиротворяла Тардыка, обещала приносить ему сахарную кость с большим куском мяса, однако он не отпускал Боню. И хотя сине-красный попугай, очутившийся на воротах, ещё сильней шваркнул Тардыка шаром по черепушке и смешливо крикнул: — Я куру сигареты «Кум королю», — это тоже не смягчило мохнатого чао-чао. Но лишь только он, вздыбившись, вспорол шубу Татьяны Петровны, из конуры выскочил Рыжик, у которого болела лапа, покусанная на собачьей свадьбе, и, точно снаряд, вломился в бок Тардыка, и Тардык, переворачиваясь, выпустил из пасти Боню, и ловкач Боня мигом вспорхнул на плечо Татьяны Петровны.
Пока Тардык взвывал, а Розинда пристёгивала к ошейнику цепи, стальную, медную, алюминиевую, прибежали соседки с другой половины дома. Что бы у них ни стряслось: уплыло молоко на плите, прогрызла пол кладовки крыса, завёлся на картофельной ботве колорадский жук — всё это они объявляли нашими происками.
Ещё ничего не зная о том, что случилось, соседка Мара, для нашей семьи Лиса, пообещала Розинде, называя её славной бабушкой, что засвидетельствует перед судом, как Татьяна Петровна, в целях ограбления, сорвала с неё шубу, а соседка Мага, для нашей семьи Инфантиля, поддакнула ей, к тому же прибавила, будто бы я, когда моя жена снимала шубу с бабушки Розинды, — сами уж старухи, а всё молодухи, — будто бы я науськал на смирного Тардыка зверюгу Рыжика.
Не удивляйтесь. Кто честен и добр, тот преступен. Впрочем, удивляются ли этому нынче?
Но, поразительно, Розинда пресекла свидетельский пыл кукольной Мары, перекрывающей седую причёску фиолетовым окрасом, и толстомясой Маги, пытающейся длинными кофтами-юбками сгладить свои окорока.
— Нашли, поношенные грымзы, бабушку! — гаркнула Розинда. — Да я в два раза моложе вас обеих.
Розинда распахнула калитку и, пятясь на улицу, обещала уничтожить крылатого котёнка.
— Повредилась яга в результате грабежа, — забормотали Мара-Лиса и Мага-Инфантиля. — Ишь ты, примерещился яге крылатый котёнок.
— Я-то не яга, правда, страхолюдина, — огрызнулась Розинда. — Вы-то натуральные яги: физии обманчивые, нутро ведьмачье. — И пригрозила: — Спущу вот на вас Тардыка. — Понарошку она зазвенела цепями, и Мара с Магой слиняли к груше на повороте к их половине дома.
— Свихнулась! — заорали они от груши. — Мы тебе покажем крылатого котёнка. Живо в дурдом упечём.
Татьяна Петровна отпустила Боню. Котёнок попрядал перед ними, радостный, игривый, и вернулся. Кукольная Мара и толстомясая Мага не нашлись, как им действовать, и скрылись в своих помещениях.
Мы понадеялись на то, что неожиданная свара, вызванная появлением крылатого котёнка, исчерпалась, но не таковы Мара-Лиса и Мага-Инфантиля, дабы не мстить за собственную кривду и поспешность. После отказа Розинды подтвердить её ограбление, они, привыкшие к ненаказуемой лжи, всё-таки убеждали Розинду свидетельствовать против Татьяны Петровны. Есть-де улика, вполне неотразимая: цигейковая шуба. Хоть из кожи вылезет, сегодня она не докажет, что муж привёз ей шубу из Польши. Однако Розинда и теперь отказалась.
— Тебе воздастся, — сказали ей старухи-молодухи, и вскоре воздали. Они подговорили собачников за огромное вознаграждение изловить Тардыка, как бездомного пса, невзирая на то, что на ошейнике Тардыка сияли медали, полученные на выставках, регистрационная бирка, медальон с кличкой и родословной. Собачники сбили Розинду в кювет, Тардыка зашвырнули в автофургон, скрылись, не получив и рубля, потому что заговорщицы тем временем вызвали по телефону милицию.
Для нашей семьи начались испытания: повалили туристы, зеваки, охочие до диковинок, дрессировщики разных мастей, от бродячих до цирковых. Боня прятался от чужаков и очень умело: ни найти, ни достать даже вездесущим пролазам Санёке Синему Оку и Колюнче-Колюнче.
Чем дольше хоронился Боня от чужаков, тем шустрей резвился, рея среди леса и прыгая по земле. Иногда он исчезал надолго, и тогда мы не ведали покоя.
Кроме дворовых лиходеек, заводились на невинного Боню недобрые люди. И всё-таки коварство Мары и Маги было самым опасным для крылатого котёнка. Они ставили в траве капканы, петли, силки, натягивали сети меж кустов и деревьев. Стиснутый капканом, Боня чуть не лишился крыльев. Благо, сыскала его Татьяна Петровна, исцелила, подмешивая в молоко капли настоя, сделанного на чистотеле, мумиё, золотом корне.
Из мрачного логова, свитого среди сосновых выворотней, ночами выкаркивали Мара и Мага колдовские заклинания, чтобы наслать на Боню упырей и хищников. Как-то покусала крылатого котёнка лиса. Санёка Сине Око с Колючей-Колюнчей уверяли нас, что видели, как тётя Мара перед этим обернулась лисой. Еле выжил от её укусов Боня. Едва не задрал его филин. Если бы не Рыжик, пёс из породы синьдзё, и если бы не кот Маркиз Кис-Кис, то Боня бы погиб. Они услыхали шум под бузиной и набросились на филина.
Когда Боня поправился, Татьяна Петровна собрала семейный совет. Она обрекала Боню на нашем участке на уничтожение, ибо мы излишне терпеливы и не можем не страдать всепрощением, следовательно, надо найти ему такое место, куда нечистая сила не добралась, и таких хозяев, кто поберёг бы это чудо природы не только словом и снадобьем, но и оружием,
Боня встрепенулся. Понурый, он лежал обиженный, потому что нуждался в спасительной защите, и вдруг — надежда. Тем, что он заговорил, восхитились Татьяна Петровна и я, Ирина с Алексеем, Санёка Сине Око с Колюнчой-Колюнчой, Рыжик из японской породы синьдзё, Маркиз Кис-Кис.
— Не сердитесь, — промолвил Боня. — Мне самому совесть не позволила бы покинуть вас. — Он помолчал, ласково глянув яблочно-зелёными глазами на Татьяну Петровну, и заключил: — Баба Таня, я облюбовал место, где лесник выращивает сосны. Самосевом сосны под Москвой перестали рождаться. Буду охранять сосновые всходы от грызунов.
Установилась тишина, в которой было слышно, как пыльца, прежде чем переметнуться на соседний цветок, прощается с пестиками и тычинками. И, тем не менее, никто из нас не услыхал, что шепнул перед отлётом крылатый котёнок на ушко Татьяне Петровне, Санёке Синему Оку, Колюнче-Колюнче.
В разные годы случались дни, когда лица бабушки и внуков светились небесным сиянием и довеивало от их ладоней сладостным, как свежий снег, запахом крыльев, и тогда я догадывался, что к ним, троим, тайно наведался Боня.
Тревога Татьяны Петровны спасла крылатого Боню, но мы сами находимся в постоянной опасности: сатанинские старухи-молодухи Мара-Лиса и Мага-Инфантиля каверзничают, стараясь уничтожить нас. Милосердная Татьяна Петровна уже болеет: лучшие — они беззащитней. Мы и дома, и в церкви молимся во здравие лиходеек. Это, наверное, спасает нас, хотя и царствует на земле князь тьмы.
Связаться с программистом сайта.
