Аннотация: Мои воспоминая времён прошлого века минувшего тысячелетия...
По волнам моей памяти
"Когда это было, когда это было,
Во сне? Наяву?
Во сне, наяву, по волне моей памяти
Я поплыву."
(Николас Гильен. Перевод Инны Юрьевны Тыняновой).
Но в памяти такая скрыта мощь,
Что возвращает образы и множит...
Шумит, не умолкая, память-дождь,
И память-снег летит и пасть не может.
(Давид Самойлов)
Волны моей памяти прибили меня к берегу моего детства. Именно там всё начинается и там, порой, всё и кончается... Хотя в моём детстве нет ничего такого, что свидетельствовало бы о моём призвании стать писателем. Ведь я даже на заборах ничего не писал...
Своё призвание я ощутил гораздо позже, но было оно направлено скорее на профессию "поиск нового", хотя книга под таким названием появилась гораздо позже, а такой профессии официально нет до сих пор. Такое бывает. Профессиональные изобретатели есть, а самой их профессии нет.
В дальнейшем это ещё не осознанное призвание побудило меня к знакомству с интересными людьми, которые оказали влияние на всю мою дальнейшую жизнь.
Это были оригинальные люди, заслуживающие описание в добротной прозе. Сейчас я это отчётливо понимаю. А в те времена я об этом даже не помышлял.
Всё началось с моего школьного учителя физики. На учеников и их родителей он производил странное впечатление. Был он дёрганный и совсем не похожий на всех остальных наших школьных учителей.
Некоторые поговаривали о том, что с войны он вернулся контуженным, что было не так уж далеко от истины... Но своё дело он знал и умел привить любовь к нему своим ученикам.
Преподавал он у нас всего лишь год, а потом я много лет о нём ничего не слышал до тех пор, пока не встретился с ним случайно на улице. После чего мы быстро сошлись и не расставались до самой его кончины. У людей при таком различии в возрасте такое бывает редко. (В романе Ремарка я с трудом откопал всего лишь один такой эпизод.) А вот у слонов такое бывает...
У себя дома мой учитель поведал мне о своей удивительной жизни, достойной целого романа. А здесь и сейчас я расскажу о ней в формате нескольких строк.
***
Он родился в семье священника в глухой деревушке в дореволюционные времена. А когда этот священник умер, то духовная власть позаботилась о его осиротевшей семье, в которой оставалась девица на выданье.
Сделано это было весьма своеобразно, но довольно просто. Вызвали одного из сосланных в монастырь по причине беспорядков в тогдашней Польше и сформулировали ему такую дилемму. Либо ты женишься на этой девице и станешь сельским священником, либо останешься на всю своя жизнь в монастыре. Выбор в пользу женитьбы был сделан...
Хотя похоже на то, что это был человек благородного происхождения и едва ли сильно верующий в православное христианство...
Затем началось революционное лихолетье со всеми вытекающими из него последствиями для священников, но это уже тема для отдельного разговора.
Тем временем главный герой этого моего рассказа подрос и отправился учиться в Москву в Институт золота и цветных металлов. А когда грянула война с фашисткой Германией отправился добровольцем на фронт. Более того, там он вызвался служить в зафронтовой разведке СМЕРШ.
Ходил за линию фронта в немецкий тыл под видом деревенского дурачка, который временами что-то строчил из тряпья на швейной машинке, (что позволяло ему заглушить шум от работающей рации).
Сначала к нему приходили другие разведчики или партизаны, информацию от которых он получал и куда надо передавал. А потом кто-то из них провалился и к нему пришло уже гестапо...
Посмотрели на него... На вид типичный деревенский дурачок. И усомнились в том, что их информатор сказал им чистую правду. Мог ведь показать и на случайного человека, которого ему не было жалко. Для начала решили проверить. Вытащили дурака на улицу и начали палить ему под ноги из своих автоматов.
А дурак прыгает себе и кудахчет, как курица. Так что хозяйственные немцы решили не тратить на него свои патроны, а просто раздели до нага и отправили зимой в лес, где по их расчётам он должен был сам издохнуть.
Но случилось чудо. Его нашли свои и, пролежав две недели без сознания, он вернулся в строй. Правда уже не в качестве фронтового разведчика, а в качестве рядового солдата.
А когда его всё-таки списали в чистую, попросился учительствовать в деревню, в которую никто не хотел ехать, поскольку там ещё временами бывали бандеровцы. Так началась его учительская карьера.
В ней были и героические, и просто интереснейшие странички. Но о них я здесь и сейчас рассказывать подробно не буду. Иначе придётся писать целый роман, не мнее интересный чем книги педагога Макаренко...
Кстати, Макаренко было на много проще. Его воспитанники от него своим желудком завесили... А моему учителю пришлось иметь дело с птушниками, которые, будучи обыкновенной шпаной, не раз пытались его замочить.
К тому же, ему пришлось ещё умудриться, не будучи членом партии, стать директором вечерней школы, которую он сам и организовал, проявив воистину изобретательскую смекалку.
А ещё ему удалось управляться с женским педагогическим коллективом, подобным гадюшнику. И так далее...
А что же осталось от фронтовой карьеры нашего разведчика? Да вроде бы почти ничего кроме записи в военном билете. Служил в войсковой части номер такой-то. И всё?
Да нет, не всё. Прошли долгие годы, но в иных архивах всё хранилось надёжно. И вот уже к совсем старому и слепому бывшему разведчику приходит его, так сказать, современный коллега с призывом возобновить сотрудничество... Каково?
К чему я тут рассказываю эту историю? Ради сетевой публикации своих мемуаров? Нет. Просто эта история впервые заставила меня задуматься о том, не стоит ли мне со временем начать писать прозу. И всё...
Слово "впервые" перенаправило мой поток сознания к пачке фоток, хранящихся в моей фотографической памяти со школьных времён. Именно тогда один из моих школьных друзей предложил мне встретиться с интересным человеком, которого я буду в дальнейшем именовать Философом.
Философ был интересен и харизматичен. Он собрал вокруг себя группу старших школьников, которым поведал о своих творческих замыслах. В том числе о разработке теории познания, создании общественного мозга по образу и подобию академии наук и о многом ещё в придачу.
В те времена далёкие компьютера у меня не было, так что про альтернативщиков от разных наук я ещё ничего не знал. Разумеется, он был именно альтернативщиком, но очень талантливым. К тому же, у него было и инженерное образование, и философское образование, и даже организаторские способности.
Таким образом, он умудрился найти для нас лучшего в нашем городе преподавателя формальной логики и философии, что в дальнейшем сыграло в моей жизни довольно важную роль.
Затем я поступил в институт и наши пути разошлись на долге годы. А когда я встретил его случайно много лет спустя, он уже был увлечён новой идеей по части альтернативной физики и предложил мне в ней поучаствовать.
В то время я уже был знаком с канонами физической науки и сразу понял, что от моего участия в продвижении его заманчивой идеи проку не будет. И не только потому, что она не совместима с канонами СТО и ОТО. Просто её публиковать никакой издатель не станет. В те времена с этим было сложно... Это сейчас за свой счёт можно публиковать любую ересь.
Словом, наши пути опять разошлись и уже очень надолго. А потом времена изменились, проблем с публикацией альтернативщины уже не было. Осталась только одна проблема по части того, что именно стоит публиковать...
В те времена я ещё не знал о том, что практически любую идею можно довести до кондиций, если найдётся желающий приложить к ней всю свою жизнь. Тем не менее, я был согласен проработать над столь заманчивой идеей долгие годы ради того, чтобы довести её до ума.
А потом её следовало опубликовать на бумаге и в Сети. Иначе о ней практически никто не узнает. Так и родилась моя первая изданная книга. Так я невольно стал писателем, хотя прозаиком при этом я так и не стал.
***
Далее поток моего сознания переносит меня уже далеко вперёд в восьмидесятые года прошлого века, где хранятся фотки уже другого человека, побуждавшего уже не меня, а всех своих учеников учиться толком писать.
Назовём его Изобретателем, поскольку его ученики ещё живы и им могут не слишком понравиться мои публикации о нём на этом сайте... Надо сказать, что он был не только изобретателем и крупным теоретиком изобретательской профессии, но и весьма известным писателем-фантастом. И к тому же, харизматичной и крупной творческой личностью.
А учиться писать он советовал своим ученикам ради того, чтобы их после их смерти не оболгали. О том же писал и А.Т. Твардовский в своей книге "Тёркин на том свете". "Не напишешь, так пришьют от себя начало."
Более того. Он ещё советовал своим ученикам и крупным творческим личностям вообще вовремя отходить в сторонку от своего дела и уходить в надсистему. Отчасти, ради того, чтобы освободить место более талантливым продолжателям своего дела, а отчасти для творческого роста на ещё не поднятой целине.
Для меня это означало переход к работе в области философии и системы знания вообще. А в такой работе не обойтись без умения толком писать вообще и в жанре прозы в частности, поскольку без этого никто, кроме подневольных студентов, тебя даже слушать не будет, а уж тем более, читать то, что ты написал...
Но так уж вышло, что за спиной Изобретателя таилась ещё одна крупная творческая личность о которой мало кто знает в современной России, поскольку пути двух крупных творческих личностей уже очень давно и навсегда разошлись.
Вторая личность за рубежом тоже стала писателем, но не писателем -фантастом, а писателем-прозаиком. Она тоже сыграла свою роль в моей запоздалой работе в жанре прозы, но совершенно противоположную.
Дело в том, что я был хорошо знаком с творчеством всемирно признанных писателей. Со временем и сам научился толком писать, хотя и не в жанре прозы. Так что, читая книги этих писателей я приглядывался к технике их письма и пришёл к мнения, что я и сам бы мог писать примерно на таком уровне.
Разумеется, при аналогичных исторических обстоятельствах... Например, обстоятельствах ныне всемирно известного писателя Шолохова. Написал бы он роман "Тихий Дон" в наши дни? Нет, конечно.
Я очень люблю читать романы Ремарка. Готов перечитывать их каждый год. Он очень хорош, когда пишет о событиях первой мировой войны, в которой ему удалось поучаствовать.
Он очень хорош, когда пишет об эмиграции во времена второй мировой войны и даже после неё. Но когда он попытался написать роман о второй мировой войне, в которой он не участвовал, то у него толком ничего не вышло.
Полагаю, что двух примеров творчества великих признанных писателей мирового уровня вполне достаточно. Так что вернёмся к творчеству современного мало кому известного российского писателя, которое так сильно подействовало на меня.
Итак, когда я прочитал не оконченный роман этого не слишком известного писателя, стоявшего за спиной Изобретателя, то сразу понял, что так писать я точно не смогу. А потом я прочитал ещё один рассказ другого далеко не самого известного в современной России писателя.
Фамилию его я, к сожалению, не запомнил. Помню только, что это была не бумажная, а сетевая публикация, в которой описывалась обычная жизнь в обычном современном российском дурдоме.
На редкость талантливая проза, созданная никому не известным российским писателем, утвердила моё подозрение в том, что так писать прозу я точно не смогу. Не стоит и пробовать...
Как же со мной произошла такая конфузия? Я ведь знал о том, что бывают не только заслуженно заслуженные творческие личности, но и незаслуженно незаслуженные тоже. А в качестве планки выбрал только известных всему миру заслуженно заслуженных. Бес что ли меня попутал?
***********************************************
Стоило мне напечатать слово "смерть", как поток моего сознания устремился к великому множеству связанных с ним фоток. Они оказались весьма разными, не всегда имеющими прямое отношение к моей запоздалой публикации в жанре прозы, и даже не всегда имеющими прямое отношение к смерти и событиям до неё о после неё.
А может быть и так, что я просто не понимаю, что они имеют к ней некое отношение? Ведь не зря же они всплыли в моём потоке сознания...
Слово "смерть", вроде бы простое и житейское, а действует подобно гиперссылке. Например, в моей памяти всплывает великое множество фоток живых и мёртвых, всевозможных событий, в которых я участвовал, эпизодов из книг известных писателей и ещё чёрт знает что.
К этой теме обращались многие известные писатели, причём не без успеха. Вспомните хотя бы "Смерть Ивана Ильича" или рассказ "Как умирал старик". Да и любимый мною Ремарк умел прекрасно писать об этом.
Вот и я попытаюсь кое-что написать об этом по-своему и ничего не выдумывая. Вопрос лишь в том, с чего бы мне начать? Пожалуй, начну вот с этого.
***
Хоронили весьма уважаемого в нашем городе человека, военврача по профессии. Поскольку его близкие ещё живы, я не буду называть его по имени и фамилии, а назову его просто Военврач.
Мои родители тоже были врачами и хорошо знали и его, и всю его семью. Ну а я, всего лишь видел его во дворе, уже очень старого, сгорбленного, но всё в той же военной шинели, которую на нём уже не удавалось даже застегнуть...
Хоронили ли его в этой шинели я уже не помню. Но я точно помню, что к крышке его гроба была прикреплена его офицерская фуражка. Я ведь сам её туда прикреплял...
Похороны происходили зимой. Было довольно холодно. Так что многие попрятались досрочно в тёплый автобус. Тело придано земле. Все нужные слова над гробом уже сказаны. Почему бы и не спрятаться в тёплый автобус?
Впрочем, было кое-что в этой обычной похоронной истории нечто не совсем обычное, привлёкшее моё внимание.
Во-первых, кроме обычных благодарственных слов в адрес покойного прозвучали не совсем обычные слова. Предлагали обратиться с ходатайством о причислении Военврача к лику святых. Такого я ещё никогда на похоронах не слышал.
А во-вторых, в толпу шедших за гробом вписался чиновник от медицины средней руки. Я его знал ещё по похоронам моего отца. И там его чванство мне не понравилось, но там была моя мать и мне тогда пришлось промолчать...
А на этих похоронах чиновник расходился всё больше и больше. В том числе и о том, что нижестоящих он в упор не видит, а покойный Военврач из уважения к нему пришёл на свадьбу его дочери не в своей военной шинели, а в гражданском костюме, который он раньше никогда не одевал. И далее в том же духе. Он ведь считал себя даже на похоронах старшим по званию и чуть ли не руководителем похорон.
Меня он знал в лицо ещё при жизни моего отца, который при жизни занимал даже более высокое чем этот чиновник положение. Но в тёплом автобусе он делал вид, что меня не узнал.
И тогда я в свойственной мне манере, заговорил, как бы не обращаясь прямо к нему. А заговорил я о том, что все мы под богом ходим, как вышестоящие, так и нижестоящие. А случись у кого, скажем рак простаты, то ведь онкодиспансер им точно не поможет, а придётся обращаться ко мне...
Тут я попал в самую точку. Полагаю, что у него, как и у многих мужчин его возраста, к тому времени уже были некие проблемы по этой части. И лишь тогда он взглянул на меня. На всякий случай...
Прошло не так уж много времени, и он позвонил моей матери. И попросил её под неким благовидным предлогом прислать меня к нему. Я сразу смекнул в чём дело и сказал ей об этом. Добавил, что я к нему не поеду. Она не настаивала...
А вскоре этот чиновник умер. От рака простаты! Есть ли у меня такой дар Создателя, точно не знаю. Так что о нём я здесь и сейчас распространяться не буду.
Но мы отвлеклись. Пора продолжить разговор о Военвраче. Он этого достоин.
Бывает и так, что о жизни покойного мы узнаём только на его похоронах. Признаться я тоже не знал о многих штрихах к портрету этого удивительного человека. Почему бы мне не рассказать о них здесь и сейчас?
Любой врач в той или иной степени заботится о здоровье своих пациентов. Но не до такой же степени!
Для своих больных этот Военврач выбивал дефицитные лекарства из Москвы, ходил со своими сотрудниками в лес, чтобы собрать к их скудному больничному пайку ягодки и грибочки, а когда овдовел и работники столовой пытались угостить его полагавшейся ему по закону котлеткой, то он всегда отдавал её половину больным под предлогом, что он уже стар и ему больше не надо.
А когда к нему приходили бывшие сотрудники госпиталя, с которыми он даже не работал, то он всегда им помогал вплоть до того, что вынимал из стола деньги и отдавал их. Подчеркну, свои собственные, а не казённые деньги.
Разумеется, что приходили к нему и некие комиссии и задавали вопросы о том, зачем же он с сотрудниками собирал в лесу ягодки и грибочки, которые его больным были в меню не положены.
На что он отвечал просто. Моим больным этот приварок к казённой пище нравится! А если комиссия не унималась, то он доставал из своего стола положенных ему по должности револьвер. Он ведь руководил военным госпиталем... Клал его на стол и... советовал комиссии возвращаться домой.
Разумеется, что по месту его работы была организована достойная гражданская панихида. Все необходимые слова в адрес покойного были от руководства сказаны. Но это были казённые слова, которые не затронули моё сердце. До него дошёл лишь искренний плач старушки, некогда бывшей одной из его сотрудниц. И всё...