Заграевский Сергей Вольфгангович
Бедный рыцарь Храма

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 2, последний от 03/01/2021.
  • © Copyright Заграевский Сергей Вольфгангович (zagraevsky@mail.ru)
  • Размещен: 05/01/2016, изменен: 05/01/2016. 414k. Статистика.
  • Роман: История
  • Иллюстрации/приложения: 1 шт.
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В Венской библиотеке найдены протоколы заседаний совета представителей императора Священной Римской империи, римского папы и ордена Храма. Заседания, проводившиеся в Регенсбурге в 1157 году, были посвящены рассмотрению отчета тамплиера Матиаса из Пассау о выполнении двенадцатилетней миссии на Руси. Рыцарь Матиас являлся, говоря современным языком, прекрасно подготовленным и опытным "диверсантом и агентом влияния". Орден тамплиеров заслал его на Русь для тайных операций с целью установления в стране господства католической церкви. Матиас оказался в самой гуще событий большой междоусобной войны 1146-1154 годов, которую вели Юрий Владимирович Долгорукий, Изяслав Мстиславич, Святослав Ольгович, Владимирко Володаревич и множество других русских князей.В Суздальском княжестве, куда рыцарь Матиас прибыл под видом немецкого каменщика и занимался поиском залежей белого камня, ему встретился Петрила, княжеский чиновник, занимавшийся сбором налогов...Исторический роман академика, профессора, доктора архитектуры С.В. Заграевского написан на основе реальных летописных и архитектурно-археологических данных и рассчитан на самый широкий круг читателей, интересующихся историей и архитектурой Древней Руси. В книге приведены исторические реконструкции основных битв междоусобной войны 1146-1154 годов и организации древнерусского храмового строительства.Роман опубликован: М.: ОГИ, 2013. ISBN 978-5-94282-699-4

    • Сергей Заграевский

     

    БЕДНЫЙ РЫЦАРЬ ХРАМА

    (протоколы заседаний, посвященных рассмотрению отчета

    тамплиера Матиаса о выполнении миссии на Руси

    в 1145-1157 годах от Рождества Христова)

        

    Авторская электронная версия романа

    Из картотеки Венской библиотеки

        
       Наименование единицы хранения: протоколы заседаний, посвященных рассмотрению отчета тамплиера Матиаса о выполнении миссии на Руси в 1145-1157 годах.
       Вид документа: подборка из 4 протоколов.
       Хранилище: XII-21, акты XII века.
       Номер документа по библиотечной описи: XII-21-8357/P.
       Источник и дата поступления документа в библиотеку: архив аббатства св. Эммерама в Регенсбурге, 18 января 1745 года.
       Датировка документа: 16-20 июля 1157 года.
       Объем документа: 214 листов пергамента высокого качества.
       Сохранность документа: хорошая.
        
       Примечание переводчика. Несмотря на хорошую сохранность и высокое качество пергамента, перевод и редактирование текста были очень трудоемким делом. Так называемые протоколы на самом деле представляют собой стенограммы, написанные латинской скорописью. В связи с этим в переводе пришлось отказаться от обозначения сокращений, пропусков и зачеркиваний, так как их было бы слишком много, и текст был бы нечитабелен. Во многих случаях удавалось передать лишь общий смысл высказываний участников заседаний.
       Для наглядности приведена карта княжеств Древней Руси в XII веке.
        

    0x01 graphic

        

     

    ПРОТОКОЛ ПЕРВОГО ЗАСЕДАНИЯ

       совета представителей его императорского величества, святейшего папы и ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона по рассмотрению отчета рыцаря Матиаса из Пассау о выполнении миссии на Руси в 1145-1157 годах от Р.Х.

    (Номер по описи Венской библиотеки: XII-21-8357/P-I)

        
        
       Во имя Господа, волею его императорского величества Фридриха, святейшего папы Адриана и великого магистра ордена бедных рыцарей Храма Бертрана де Бланшфора, проводится сие заседание под строжайшей тайною в имперском аббатстве святого Эммерама в городе Регенсбурге в шестнадцатый день июля 1157 года от Р.Х.
        
       Присутствуют:
       Председатель совета - граф Вильгельм фон Вальдхофен, вице-маршал двора его императорского величества.
       Член совета - епископ Тибальт Сирмионский, легат святейшего папы.
       Член совета - рыцарь Генрих из Ангулема, командор боевого братства Газы и Аскалона ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона.
       Секретарь совета - Альфред из Бамберга, монах имперского аббатства святого Эммерама в Регенсбурге.
        
       Перед советом отчитывается рыцарь Матиас из Пассау, член боевого братства Газы и Аскалона ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона.
        
        
       Граф Вильгельм. Властью, Божьей милостью данной нам его императорским величеством и святейшим папой, мы начинаем заседание нашего совета, созванного для рассмотрения отчета рыцаря Матиаса, члена боевого братства Газы и Аскалона ордена бедных рыцарей Храма, о путешествии на Русь и выполнении там данных ему поручений.
        
       Епископ Тибальт. Во имя Отца и Сына и Святого Духа, благослови, Господи, начинаемое нами доброе дело и помоги нам благополучно завершить его при содействии Твоей благодати. Тебе посвящаем все труды и старания, чтобы они послужили для блага и спасения наших ближних.
        
       Все участники заседания. Аминь.
        
       Граф Вильгельм. Прошу уважаемых членов совета садиться. Рыцарь Матиас, есть ли у вас вопросы, просьбы перед началом заседания?
        
       Рыцарь Матиас. Прошу простить меня, ваше сиятельство, но я не понимаю причин, по которым я предстал перед столь высоким советом. По возвращении из Киева я написал полный отчет о своей миссии и направил его великому магистру ордена Храма через командора орденского братства Германии Штефана фон Либкирхена.
        
       Командор Генрих. Брат мой Матиас, мы все читали твой отчет. Но возникли новые обстоятельства, заставляющие нас вновь обратиться к твоей миссии и попросить тебя рассказать обо всех ее перипетиях.
        
       Рыцарь Матиас. Брат мой, я не вправе рассказывать о своих миссиях никому, кроме святейшего папы, его величества императора и своего орденского начальника, то есть командора братства или великого магистра. Тебе это должно быть хорошо известно.
        
       Командор Генрих. Но знаешь ли ты, брат мой Матиас, кем я являюсь?
        
       Рыцарь Матиас. Я вижу, что на тебе одеяние моих братьев-тамплиеров.
        
       Командор Генрих. Я - рыцарь Генрих из Ангулема.
        
       Рыцарь Матиас. Мне приходилось слышать о тебе, и я знаю, что ты занимаешь высокое положение в нашем ордене.
        
        Командор Генрих. Божьей милостью я являюсь командором орденского боевого братства Газы и Аскалона, к которому Бог и тебя сподобил принадлежать. Я занял этот пост после смерти рыцаря Анри из Тулузы в позапрошлом году. В это время ты выполнял свою миссию на Руси и не мог знать о том, что брат Анри отошел к Господу и на его место волею великого магистра назначен я, многогрешный и недостойный рыцарь Генрих.
        
       Рыцарь Матиас. Вечная память нашему брату Анри, да упокоит Господь его душу со святыми угодниками.
       Смиренно преклоняю колени перед тобой, моим братом и повелителем, и целую твою властную руку, украшенную командорским перстнем братства Газы и Аскалона. Повинуюсь каждому твоему слову, равному для меня Божественному откровению.
        
       Командор Генрих. Да будет так.
        
       Рыцарь Матиас. Прости, брат мой и повелитель, но происходящее все равно остается для меня загадкой. Сопроводив из Киева в Регенсбург посольство русского князя Георгия (Юрия Долгорукого - прим. перев.), я, как и предписывают наши орденские правила, представился командору германского братства ордена тамплиеров Штефану, получил кров и пищу в аббатстве святого Эммерама, написал отчет великому магистру ордена о своем пребывании на Руси, передал отчет через брата Штефана и стал ждать дальнейших указаний.
       Но прошло уже почти три месяца, а указаний до сих пор не поступило. Теперь выясняется, что для рассмотрения моих скромных деяний созван столь представительный совет. Не мог бы ты мне объяснить, в чем дело?
        
       Командор Генрих. Брат мой Матиас, о причинах созыва совета ты узнаешь в свое время, но сейчас такое знание может повлиять на точность и непредвзятость твоего повествования. Поэтому благословляю тебя на подробный и искренний рассказ о твоей миссии на Руси. Даю тебе право ничего не утаивать от совета, все члены которого надлежащим образом уполномочены его величеством и его святейшеством рассмотреть твой отчет и принять по нему решение.
        
       Рыцарь Матиас. Слушаю и повинуюсь, брат мой и повелитель.
        
       Граф Вильгельм. Уважаемые рыцари Храма, вы все обсудили? Командор Генрих, готов рыцарь Матиас отвечать на наши вопросы?
        
       Командор Генрих. Да, ваше сиятельство.
        
       Граф Вильгельм. Готов ли ты, сын мой Матиас, принести присягу на Святой Библии?
        
       Рыцарь Матиас. Готов, ваше сиятельство.
        
       Граф Вильгельм. Привести рыцаря Матиаса к присяге я попрошу епископа Тибальта.
        
       Епископ Тибальт. Сын мой Матиас, положи руку на Святую Библию и повторяй за мной слова присяги.
       Я, смиренный и многогрешный раб Христов Матиас из Пассау, рыцарь ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона, перед сим высоким советом, собравшимся во имя Господа Иисуса Христа и блаженнейшей матери его, Пресвятой Девы Марии, торжественно обещаю отвечать на все вопросы открыто, чистосердечно и правдиво. Если же я что-либо утаю от сего высокого совета, пусть постигнет меня заслуженная кара как на небе, так и на земле. Аминь.
        
       Рыцарь Матиас. Я, смиренный и многогрешный раб Христов Матиас из Пассау, бедный рыцарь ордена Храма, перед сим высоким советом, собравшимся во имя Господа Иисуса Христа и Пресвятой Девы Марии, торжественно обещаю отвечать на все вопросы правдиво, открыто и чистосердечно. Если же я что-нибудь утаю от сего совета, пусть постигнет меня заслуженная кара на небе и на земле. Аминь.
        
       Граф Вильгельм. Теперь, рыцарь Матиас, назовите для протокола ваше имя, возраст, место рождения, происхождение, звание.
        
       Рыцарь Матиас. Матиас из Пассау, что в Баварии, сын вольного мастера каменных дел Ганса, родился сорок четыре года назад, в 1113 году от Рождества Христова, крещен в святую истинную католическую веру в двадцать первый день сентября того же года. В 1144 году посвящен в рыцари.
        
       Граф Вильгельм. Когда вы вступили в орден Храма, рыцарь Матиас, и какие звания у вас были в орденском братстве?
        
       Рыцарь Матиас. В 1131 году я совершил паломничество в Святую Землю, принял монашеский постриг и вступил в орден бедных рыцарей Христа и Храма Соломона. Вначале был послушником, потом сержантом боевого орденского братства Тира и Сидона. Потом был переведен в сержанты боевого братства Иерусалима, потом - боевого братства Газы и Аскалона.
       За свои скромные заслуги перед Святой церковью был посвящен в рыцари, оставшись в боевом братстве Газы и Аскалона. Как я только что сказал, это было в сорок четвертом году.
        
       Епископ Тибальт. А почему тебя перевели из Иерусалима в Газу, сын мой? Ты чем-нибудь провинился?
        
       Рыцарь Матиас. Так было угодно великому магистру ордена, и не мне обсуждать его приказы.
        
       Командор Генрих. Ваше преосвященство, я отвечу на ваш вопрос. Провинности тут ни при чем, своих членов боевое братство при необходимости наказывает само, а не унижает другие братства переводом туда провинившихся. Просто дело в том, что боевое братство Иерусалима занимается прежде всего открытой борьбой с неверными палестинскими сарацинами, а братство Газы и Аскалона выполняет тайные поручения ордена по всему Божьему миру.
       Надеюсь, что вы сохраните это знание в тайне, как и все остальное, что вам предстоит услышать во время работы нашего совета.
        
       Граф Вильгельм. Командор Генрих, вам не хватает только напомнить его преосвященству, что орден тамплиеров жестоко карает тех, кто выдает его тайны. Не забывайтесь, пожалуйста. Епископ Тибальт - такой же член совета, как вы, и так же точно дал обеты молчания.
        
       Епископ Тибальт. Я думаю, командор, что сан легата святейшего папы является достаточно весомым залогом сохранности и гораздо более важных тайн.
        
       Командор Генрих. Прошу прощения, ваше преосвященство, но я обязан был предупредить вас о необходимости строжайшего сохранения тайны, это мой долг командора орденского братства.
        
       Граф Вильгельм. Может быть, тогда уж и меня предупредите?
        
       Командор Генрих. Вы шутите, ваше сиятельство. Я никогда не осмелился бы ни о чем предупреждать главу тайной службы Священной Римской империи.
        
       Граф Вильгельм. Вы мне льстите, командор. Я возглавляю не всю императорскую тайную службу, а только ту, которая ведает делами восточных государств. Но не будем отвлекаться. Рыцарь Матиас, когда вы получили задание отправиться на Русь?
        
       Рыцарь Матиас. Задание отправиться на Русь после годичного отдыха на своей родине в Баварии я получил в сорок третьем году, находясь в Багдаде.
        
       Епископ Тибальт. А в Багдад как ты попал, сын мой?
        
       Рыцарь Матиас. Ваше преосвященство, это было связано с моим предыдущим заданием, и я не уверен, необходимо ли мне о нем рассказывать.
        
       Командор Генрих. Расскажи вкратце. Мне ведомо задание, которое ты блестяще выполнил в крепости Аламут, и не сомневаюсь, что рассказ о нем произведет благоприятное впечатление на высокий совет.
        
       Рыцарь Матиас. Слушаю и повинуюсь, брат мой и повелитель.
       Полагаю, его сиятельство и его преосвященство слышали о братстве ассасинов. Стоит ли подробно останавливаться на его истории?
        
       Епископ Тибальт. Признаюсь, мне было бы интересно хотя бы вкратце ознакомиться с нею.
        
       Рыцарь Матиас. После смерти безбожного Магомета приверженцы созданной им веры распались на два враждующих лагеря - суннитов, которых было большинство, и шиитов, которых сунниты считали еретиками.
        
       Граф Вильгельм. А в чем суть их разногласий? Напомните, пожалуйста.
        
       Епископ Тибальт. Основным является то, что сунниты считают лжепророка Магомета последним посредником между людьми и Богом, которого они называют Аллахом. Шииты верят, что могут быть и другие посредники. Другие разногласия заключаются в некоторых обрядах, почитании некоторых книг, и в суетных вопросах вроде того, кому должна принадлежать власть в исламе.
        
       Рыцарь Матиас. Шииты тоже не едины, лет триста назад из них выделились исмаилиты, и у них, можно сказать, была своя особая вера. По их учению, мир состоит из двух половин, зеркально отражающих друг друга. И если в земной жизни им было плохо, их угнетали, обижали и грабили, то в потустороннем мире все должно быть наоборот: они будут угнетать, обижать и грабить, причем не только иноверцев, но и мусульман.
       Один из исмаилитов, Хасан ибн Саббах, в конце прошлого века со своими сторонниками овладел крепостью Аламут - это название переводится с персидского как "Орлиное гнездо". Крепость находится среди Кавказских гор, недалеко от Гирканского (Каспийского - прим. перев.) моря. Там Хасан и основал свое маленькое государство. Потом он захватил еще несколько окрестных крепостей, но его столицей оставался Аламут. К тому времени, когда я там появился, Хасан уже лет двадцать как пребывал в геенне огненной, но его держава процветала.
       Поскольку Ибн Саббах понимал, что его государство слишком мало для того, чтобы содержать большое и сильное войско, он вместо войска создал в Аламуте школу ассасинов - тайных убийц, готовых устранить кого угодно и где угодно. Главное, что прививается в этой школе, - это безразличие к собственной жизни и пренебрежение к смерти. Плюс, конечно, все необходимые навыки убийств и выживания в любых условиях. Отбор в эту школу очень строг, принимают в нее не более пяти кандидатов из ста.
        
       Епископ Тибальт. А откуда такое название - ассасины? Ходят слухи, что от гашиша, которым Хасан одурманивал своих сторонников.
        
       Командор Генрих. Если воина постоянно дурманить гашишем, он никогда не овладеет боевым и тайным искусством.
        
       Рыцарь Матиас. На самом деле это название означает всего лишь хасанитов, то есть последователей Хасана ибн Саббаха. По-арабски это звучит как "хашаниюн". А в произношении христиан это приняло форму "ассасин".
        
       Епископ Тибальт. Но гашиш этот безбожный Хасан как-то использовал? Я слышал, что он мог одним взмахом руки заставить всех стражников Аламута прыгнуть с крепостных стен в ущелье. Наверно, людей сначала надо изрядно одурманить, чтобы они все вместе совершили самоубийство?
        
       Командор Генрих. Думаю, ваше преосвященство, что это именно слухи: вряд ли хоть один правитель столь неразумно распоряжается своей стражей.
        
       Рыцарь Матиас. Конечно же, это лишь слухи, подобные тому, что Хасан ибн Саббах имел множество двойников, которые по его приказу, одурманенные гашишем, совершали самосожжение под видом самого Хасана, а потом он делал вид, что воскрес из мертвых. Или тому, что на блюдо клали якобы отрубленную голову одного из братьев, и Хасан ее "оживлял". Все эти ярмарочные фокусы, может быть, и годятся для темных крестьян, но в ассасины принимают опытных воинов, и обмануть их таким образом, конечно же, невозможно. В Аламуте гашиш использовался не более, чем в других крепостях Востока.
       Важнее то, что Ибн Саббах установил для всех без исключения весьма суровый образ жизни, наложил строжайший запрет на любое проявление роскоши, свел на нет разницу между низшими и высшими слоями общества. Сам он подавал своим приближенным личный пример, до конца своих дней ведя аскетичный образ жизни. Обычно простой народ уважает таких правителей.
       И, конечно, Хасан был очень жесток даже по восточным меркам. Как-то раз он приказал казнить одного из своих сыновей лишь по подозрению в нарушении установленных им законов равенства.
        
       Епископ Тибальт. Подобное всеобщее равенство проповедуют и наши еретики-богомилы. Не сомневаюсь, что все они будут гореть в геенне, как и другие враги истинной католической веры.
        
       Граф Вильгельм. Да будет так. И в чем состояло ваше задание в крепости Аламут, рыцарь Матиас?
        
       Рыцарь Матиас. Задание мое состояло в выявлении наиболее опасной из готовящихся в Аламуте враждебных нам миссий и ее срыве.
       Попал я в эту крепость в тридцать девятом году, и через пару лет стал учеником школы ассасинов.
        
       Граф Вильгельм. Судя по тому, что вы, рыцарь Матиас, рассказали про строгий отбор в эту школу, это было непросто.
        
       Рыцарь Матиас. Непросто, ваше сиятельство. Я пришел в Аламут как заблудившийся и полузамерзший путник, устроился в школу ассасинов сначала уборщиком, потом поваром, постепенно познакомился со многими учениками и наставниками. И когда я выразил желание обучаться в школе, оно было воспринято приветливо. Мне было двадцать восемь лет от роду, в этом возрасте в школу еще принимали.
        
       Епископ Тибальт. Так ты, сын мой, выдавал себя за магометанина и выполнял все богомерзкие исламские обряды?
        
       Рыцарь Матиас. Да, конечно.
        
       Командор Генрих. Членам боевого братства Газы и Аскалона ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона разрешено притворное принятие любой ложной веры, и все эти грехи отпущены нам индульгенцией святейшего папы.
        
       Епископ Тибальт. Сын мой Матиас, прости мою настойчивость, но ведь магометане, равно как иудеи, при принятии своей проклятой Богом веры проходят обряд обрезания? Твой обман мог бы раскрыться в любой бане, которых на Востоке, как мне известно, множество.
        
       Рыцарь Матиас. Брат мой и повелитель, вправе ли я ответить на этот вопрос его преосвященства?
        
       Командор Генрих. Я сам отвечу. Всем членам нашего боевого братства, готовящимся к особым миссиям среди мусульман и иудеев, делается обрезание.
        
       Граф Вильгельм. Я знаю, командор Генрих, что и вам было сделано обрезание, так что если вы кого-то этим удивили, то лишь епископа Тибальта и, может быть, нашего секретаря Альфреда. Скажите, рыцарь Матиас, за представителя какого народа вы себя выдавали? Внешность у вас совсем не арабская.
        
       Рыцарь Матиас. Невысоких, худощавых, светловолосых людей много среди жителей Кавказа, среди кочевников-берберов, среди других магометанских народов. В школе ассасинов люди с такой внешностью особо ценятся, так как если человек похож на араба, ему трудно выполнять миссии в католических странах.
       Я выдавал себя в Аламуте за турка-анатолийца, чья мать была родом с Северного Кавказа.
        
       Епископ Тибальт. Сын мой, ты в таком совершенстве знаешь турецкий язык, что можешь выдать себя за турка?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше преосвященство. Я говорю по-турецки так, как говорят уроженцы Анатолии.
        
       Граф Вильгельм. А какими еще языками вы владеете в таком же совершенстве, рыцарь Матиас?
        
       Рыцарь Матиас. Арабским, с выговором аравийских кочевников. После пребывания на Руси - русским, с выговором жителей любого из двух княжеств: Суздальского и Переяславского. Еще говорю по-персидски, по-еврейски и по-гречески, но не настолько совершенно, чтобы выдать себя за коренного перса, еврея или грека. Ну и, разумеется, в той или иной степени владею многими языками католических стран.
        
       Граф Вильгельм. Рыцарь Матиас, вы еще забыли упомянуть свой родной язык и латынь, на которой, как я вижу, прекрасно говорите.
        
       Епископ Тибальт. Что же, такая образованность заслуживает уважения.
        
       Граф Вильгельм. Продолжайте свой рассказ, рыцарь Матиас.
        
       Рыцарь Матиас. Проведя в школе ассасинов еще около двух лет и окончательно войдя в доверие к ее руководителям, я узнал, что готовится посылка группы убийц к королю Франции Людовику Молодому, чтобы сорвать подготавливаемое им выступление в крестовый поход.
       Я смог узнать день отправления этих ассасинов из Аламута, покинул крепость вслед за ними, нагнал их и уничтожил.
        
       Граф Вильгельм. И сколько их было?
        
       Рыцарь Матиас. Пятеро, ваше сиятельство.
        
       Епископ Тибальт. Ты смог в одиночку уничтожить пятерых убийц, прошедших обучение в школе ассасинов?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше преосвященство. Это было возможно благодаря тому, что они ехали под видом простых крестьян, на телеге, запряженной мулами, и из оружия у них были только топоры. Поэтому, когда я их нагнал на прекрасном коне, которого мне удалось увести из конюшни начальника школы, двоих мне сразу удалось застрелить из лука.
        
       Командор Генрих. А лук и стрелы откуда ты взял, брат мой? Я читал твой отчет о сем славном деянии, но это не припоминаю.
        
       Рыцарь Матиас. Отобрал у убитого мною стражника крепости.
        
       Епископ Тибальт. Боже мой, сколько крови проливают люди в нашем несовершенном мире.
        
       Командор Генрих. Полагаю, ваше преосвященство, что при убийстве стражника брат Матиас не проливал кровь, а применил прием "Оглянись назад". Я угадал, брат мой?
        
       Рыцарь Матиас. Да, брат мой и повелитель.
        
       Епископ Тибальт. А что это за прием?
        
       Командор Генрих. К человеку подкрадываются сзади, охватывают за шею и резко дергают назад и в сторону. Шея ломается, и голова оказывается неспособна управлять телом. Человек не может ни двинуться, ни крикнуть, ни вздохнуть. Через пару минут от недостатка воздуха его сознание гаснет, и он умирает.
        
       Рыцарь Матиас. Из-за того, что человек живет еще пару минут, но уже обречен на неминуемую смерть, ассасины называют этот прием "Лишением надежды".
        
       Епископ Тибальт. Звучит еще бесчеловечнее.
        
       Командор Генрих. А оставшихся троих ты, брат мой Матиас, насколько я помню из твоего отчета, убил мечом?
        
       Рыцарь Матиас. Да, брат мой и повелитель. В школе ассасинов большое внимание уделяют тайным способам убийства, и гораздо меньшее - фехтованию и прочим приемам благородного рыцарского боя. В этом смысле уровень подготовки в ордене бедных рыцарей Христа и Храма Соломона гораздо более высок.
       Впрочем, мечом я убил лишь двоих. Последнего мне удалось обезоружить и узнать у него недостающие сведения о готовящемся убийстве французского короля, а также об организации ассасинов в Священной Римской империи и других христианских странах.
        
       Граф Вильгельм. А я слышал, что ассасины не выдают своих тайн даже под страхом смерти.
        
       Рыцарь Матиас. Смотря какой смерти, ваше сиятельство. Если пойманный опытный убийца знает, что имеет дело не с каким-нибудь императорском палачом, а с рыцарем Храма, то выберет не медленную и мучительную гибель под пытками, в ходе которых он все равно все расскажет, а мгновенную смерть от удара кинжалом.
       Поэтому этот убийца поведал мне все, что знал, и получил заслуженную награду в виде легкой смерти.
        
       Епископ Тибальт. Ты хочешь сказать, сын мой, что окажись ты на месте сего ассасина, ты тоже выдал бы тайны своего ордена?
        
       Командор Генрих. Мы, тамплиеры, понимаем, что есть пытки, которые не может перенести никто. Не потому, что невозможно вытерпеть саму боль, а потому, что рано или поздно человек от боли сходит с ума и неспособен владеть собой. Бывает, что человек начинает целовать руки своего мучителя, умоляя даже не о прекращении пыток, а о защите и покровительстве.
       Полагаю, что если бы вас, ваше преосвященство, подвергли известным нам пыткам, вы бы тоже выдали все тайны Святого престола.
        
       Граф Вильгельм. Командор Генрих, вы вновь забываетесь.
        
       Рыцарь Матиас. Прошу прощения, брат мой и повелитель, но я тоже попробую дать ответ его преосвященству. Долг хорошо обученного и многоопытного рыцаря ордена Храма - не сдаваться в плен живым, а покончить с собой немедленно, как только видишь, что плен неизбежен. Тот ассасин этого не сделал и поплатился тайнами своего братства.
        
       Епископ Тибальт. Благодарю за разъяснение, сын мой Матиас.
        
       Граф Вильгельм. Доблестный рыцарь Матиас, а почему после столь похвального деяния вы отправились в Багдад?
        
       Рыцарь Матиас. Этих ассасинов должны были вскоре встретить их сообщники, и я понимал, что их хватятся, свяжут их исчезновение с моим бегством из школы, и после этого за мной будут охотиться лучшие силы их братства.
        
       Командор Генрих. За голову брата Матиаса была назначена немалая награда.
        
       Рыцарь Матиас. Именно поэтому я отправился не на запад, а на восток, напрямую через горы. Я решил, что там, в сердце Багдадского халифата, искать меня вряд ли кто-нибудь догадается. Идти было трудно, перевалы были заснежены, к тому же я был ослаблен раной в плечо, полученной в бою с ассасинами. Но все же мне с Божьей помощью удалось добраться до Багдада. Там я, как положено, разыскал командора тамошнего тайного братства нашего ордена, получил кров и пищу, написал отчет и стал ждать нового задания.
       Рыцарю Анри из Тулузы, тогдашнему командору боевого братства Газы и Аскалона, было угодно решить, что пока меня ищут ассасины, среди магометан мне не следует работать. Поэтому было принято решение отправить меня на Русь, предварительно дав возможность в течение года отдохнуть на родине и окончательно излечить свою рану.
        
       Епископ Тибальт. А не было ли это жестоко со стороны начальства ордена тамплиеров - после жаркого климата Палестины отправить рыцаря Матиаса на Русь, славящуюся своими морозами?
        
       Командор Генрих. Мы, бедные рыцари Христа и Храма Соломона, обязаны служить Святой церкви в любых условиях, от аравийских песков до северных снегов.
        
       Граф Вильгельм. Но дорога в Германию из Багдада все равно не минует Палестину. Вы, рыцарь Матиас, не боялись попасть в руки ассасинов?
        
       Рыцарь Матиас. Конечно, ваше сиятельство, некоторый риск был, но не могли же ассасины внимательно осматривать все караваны, у них для этого было недостаточно людей. К тому же я во время нахождения в аламутской школе отрастил немалую бороду, а в Багдаде ее сбрил, и узнать меня стало непросто. Так что я нанялся погонщиком мулов к немецким купцам, ехавшим из Китая по Великому Шелковому пути, и благополучно добрался до Регенсбурга.
       Я был посвящен в рыцари, и мне был дан годичный отпуск, который я смог провести на родине, в Пассау, рядом с моим престарелым отцом, который был очень рад моему приезду. За мои скромные заслуги орден щедро снабдил меня деньгами, и я построил для отца большой новый дом.
        
       Епископ Тибальт. Разве дозволено бедному рыцарю ордена Храма владеть домом?
        
       Рыцарь Матиас. Конечно же, нет. Но я же построил дом для своего отца. После его ухода из земной жизни я этот дом унаследую и отдам ордену.
        
       Граф Вильгельм. А отцу вы рассказали, что посвящены в рыцари? Его бы, наверно, это обрадовало.
        
       Рыцарь Матиас. Не сомневаюсь, ваше сиятельство, что это его обрадовало бы. Но покойному командору Анри было угодно решить, что перед поездкой на Русь мое посвящение в рыцари должно было остаться тайной для всех. И это решение было мудрым, так как на Руси мне предстояло играть роль каменщика.
        
       Командор Генрих. А что ты рассказал отцу о том, откуда у тебя деньги?
        
       Рыцарь Матиас. Я рассказал, что заработал их, занимаясь в Святой Земле строительными подрядами, и мой отец был весьма доволен. Я считаю, что обеспечение родителям достойной старости - долг каждого христианина. Я не видел родителей тринадцать лет, и знал, что мне вскоре придется с ними вновь надолго расстаться, поэтому старался быть заботливым сыном.
        
       Граф Вильгельм. Весьма похвальное почитание родителей, рыцарь Матиас.
        
       Командор Генрих. Некоторые несправедливо полагают, что орден бедных рыцарей Христа и Храма Соломона состоит из бездушных вояк, не ведающих никаких теплых чувств. Это не так. Не только орден госпитальеров, но и орден тамплиеров содержит госпитали, странноприимные и воспитательные дома, щедро раздает милостыню, не оставляет без призрения состарившихся братьев.
        
       Епископ Тибальт. Я тронут истинно христианским отношением тамплиеров к нищим, старикам и сиротам, но знаю, что по приказу своих орденских начальников они могут убивать не то что нищих, стариков и сирот, а и собственных родителей.
        
        Командор Генрих. Ваше преосвященство, вы можете поведать нам хотя бы об одном случае убийства тамплиером своих родителей?
        
       Епископ Тибальт. Мне конкретные случаи неизвестны.
        
       Командор Генрих. Тогда прошу вас не говорить о том, чего не знаете.
        
       Епископ Тибальт. Ну что же, тогда я задам вопрос рыцарю Матиасу, который находится под присягой и обязан говорить правду. Сын мой Матиас, если бы командор Генрих приказал тебе убить твоего отца, ты бы сделал это?
        
       Рыцарь Матиас. Я бы выполнил свой долг.
        
       Епископ Тибальт. Орденский или сыновний?
        
       Граф Вильгельм. Слава Богу, необходимости убивать достопочтенного Ганса из Пассау нет и, надеюсь, не возникнет, а без необходимости командор Генрих, конечно же, подобных приказаний отдавать не будет. Поэтому прошу прекратить обсуждение отвлеченных вопросов и вернуться к отчету рыцаря Матиаса. Насколько я понял, доблестный рыцарь, на Русь вы должны были отправиться под видом каменщика?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство. Весной сорок пятого года я был приглашен в Ландсхут, где в то время находился командор Анри, и получил задание. В городе Шпайере (другой вариант русского написания названия этого города - Шпейер. Прим. перев.) в это время обучались русские мастера-строители, и я должен был познакомиться с ними и отправиться вместе с ними на Русь.
        
       Епископ Тибальт. А как русские мастера оказались в Шпайере?
        
       Рыцарь Матиас. Великий императорский собор в Шпайере - образец для подражания храмоздателей со всего мира, и туда часто приезжают обучаться мастера из самых разных стран. К тому же собор построен не полностью, и мастера могут проходить обучение непосредственно на стройке: достраиваются боковые нефы, порталы, притворы, окружающие постройки, в том числе епископский двор.
       Поэтому именно в Шпайер и приехали для работы и ознакомления с нашим опытом строительства русские мастера во главе с архитектором Саввой Нажировичем. Прислал их княживший в Суздальской земле Георгий, прозванный Долгоруким. Тот самый, который сейчас правит в Киеве, то есть является не просто князем, а великим князем.
        
       Граф Вильгельм. Являлся. Да будет вам известно, рыцарь Матиас, что великий князь Георгий отдал Богу душу два месяца назад, в пятнадцатый день мая.
        
       Рыцарь Матиас. Для меня это новость, ваше сиятельство. Будет ли мне позволено узнать причину смерти князя Георгия?
        
       Командор Генрих. Ты узнаешь ее в свое время, брат мой Матиас. Пока что твоим долгом является обстоятельный и точный рассказ.
        
       Рыцарь Матиас. Слушаю и повинуюсь, брат мой и повелитель.
       То, что в Шпайере работали суздальские мастера, создало для меня прекрасную возможность попасть на Русь вместе с ними, не скрывая того, что я немец, и не пытаясь выдавать себя за русского прежде, чем изучу в совершенстве русский язык. Поэтому я должен был познакомиться и подружиться с этими мастерами, и когда они будут возвращаться в свое княжество, поехать туда вместе с ними, сделав вид, что собираюсь там работать на строительстве. На самом же деле я должен был провести в Суздальской земле лишь время, необходимое для изучения общей обстановки в стране, привычек русского народа, и главное - русского языка, до такой степени, чтобы запросто сойти за русского. После этого я должен был переехать на Русь.
        
       Епископ Тибальт. Сын мой, разве Суздальское княжество находится не на Руси?
        
       Рыцарь Матиас. Это зависит от того, откуда смотреть. Если из Священной Римской империи, то и Суздаль, и Киев, и Новгород, и Переяславль, и Чернигов - русские города. Но если смотреть изнутри Руси, то собственно Русью называются только старейшие земли на юге - Киевское, Черниговское и Переяславское княжества, иногда вообще только Киевское княжество. А Суздальская земля находится в Залесье - за глухими лесами на северо-востоке страны, поэтому ее обычно называют не Русью, а Суздалем, по названию одного из старейших городов.
        
       Командор Генрих. Так же точно арабы зовут всех нас франками, невзирая на то, идет ли речь о французе, немце или итальянце.
        
       Граф Вильгельм. Понятно. Но поскольку мы сейчас смотрим из Империи, то все-таки давайте называть Русью страну в целом, и считать, что Суздаль находится на северо-востоке Руси, а Киев - на юге. Иначе мы запутаемся, где Русь, где не Русь.
       Рыцарь Матиас, попрошу вас точно сформулировать задание, которое дал вам покойный командор Анри.
        
       Рыцарь Матиас. Мне было предписано познакомиться с князем Изяславом Мстиславичем, который тогда правил в городе Переяславле (ныне Переяслав-Хмельницкий - прим. перев.), в двух-трех днях пути от Киева. Я должен был сделать Изяславу предложение: я способствую его вокняжению в Киеве, а он в случае успеха приглашает на Русь легатов святейшего папы и приводит страну к Святому истинному кресту.
        
       Граф Вильгельм. А почему вам предписали сделать такое предложение именно переяславскому князю Изяславу, а не суздальскому князю Георгию?
        
       Командор Генрих. Ваше сиятельство, на этот вопрос могу ответить я, так как знаком с тем, что предваряло миссию брата Матиаса на Руси.
       Нам было известно от нашего представителя при дворе польского князя, что Изяслав Мстиславич готов к сближению со Святой католической церковью, и один из чиновников переяславского князя вел на эту тему переговоры с канцлером Польши.
       Были и косвенные свидетельства готовности Изяслава принять истинную веру. Князь Польши Болеслав Кудрявый женат на его племяннице, король Венгрии Геза - на его сестре, родственные связи Изяслав имел и с Владиславом, князем Богемии (Чехии - прим. перев.). Кроме родственных связей, у Изяслава были и союзнические отношения с Польшей, Венгрией и Богемией.
       А Георгий в то время не рассматривался как сколько-нибудь серьезный претендент на киевский престол. Он был князем на далекой северо-восточной окраине Руси, и работа его мастеров в Шпайере создавала лишь хорошую возможность для приезда на Русь рыцаря Матиаса, не более того.
        
       Граф Вильгельм. Но ведь Георгий был сыном киевского великого князя Владимира Мономаха.
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство, но одним из младших сыновей, еще ребенком получившим от отца в княжение окраинную Суздальскую землю. У Мономаха было много детей, и когда я собирался отправляться на Русь, еще был жив один из его старших сыновей, гораздо старше Георгия, - Вячеслав. Он княжил в небольшом городке Турове.
       Изяслав же был хотя и не сыном, а внуком Мономаха, но потомком по старшей линии, его отец Мстислав Владимирович тоже правил в Киеве, возраст Изяслава и Георгия был примерно одинаковым, и поэтому Изяслав вполне мог стать киевским великим князем.
        
       Епископ Тибальт. А кто княжил в Киеве, когда ты приехал на Русь?
        
       Командор Генрих. Уже лет пять там княжил не Мономахович, а Ольгович - Всеволод.
        
       Граф Вильгельм. Тогда почему не сделали такое предложение Всеволоду Ольговичу?
        
       Командор Генрих. Всеволод стал великим князем Киевским, если не ошибаюсь, в тридцать девятом году, и вскоре на Русь было направлено посольство во главе с нашим братом Арнульфом из Кесарии, членом Генерального капитула ордена Храма. Целью посольства как раз и было такое предложение Всеволоду. Но великий князь отказал рыцарю Арнульфу в аудиенции и предписал посольству немедленно покинуть Русь.
       Поэтому и было принято решение тайно послать на Русь брата Матиаса, так как он не занимает в нашем ордене столь видное место, как брат Арнульф, и опытен именно в тайных деяниях.
        
       Епископ Тибальт. Уважаемые рыцари Храма, попрошу вас рассказать о генеалогии русских князей хоть немного подробнее, ибо я не умудрен Господом в ней. Мономахович - понятно, потомок Владимира Мономаха. А Ольгович?
        
       Командор Генрих. Сын Олега Святославича, кузена Мономаха.
        
       Рыцарь Матиас. Позвольте мне рассказать, так как перед поездкой на Русь я изучил историю этой страны.
       Русские князья ведут свое происхождение от норманна Рюрика, который жил лет триста назад. Но, наверно, имеет смысл начать с умершего сто лет назад великого князя Ярослава, которого русские прозвали Мудрым, и при котором Русь входила в число наиболее сильных государств Божьего мира.
       Когда Ярослав умер, после него осталось несколько сыновей. По обычаям восточных деспотий, все они, кроме старшего, должны были быть убиты, чтобы не создавать междоусобиц.
        
       Граф Вильгельм. По обычаям просвещенных монархий, все сыновья правителя должны находиться при отце, под его неусыпным надзором, а после смерти отца - под надзором старшего брата, и лишь наиболее доверенные из них могут быть посланы в другие области страны, и не владетелями, а наместниками.
        
       Рыцарь Матиас. Но на Руси, ваше сиятельство, все было иначе. Изяслав, Святослав и Всеволод, сыновья Ярослава, еще при жизни отца получили собственные княжества, которые постепенно превратились в их наследственные владения.
       Отцом Всеволода Ольговича был Олег, сын Святослава Ярославича. Отцом Георгия Долгорукого и дедом Изяслава Мстиславича - Владимир Мономах, сын Всеволода Ярославича.
        
       Епископ Тибальт. Как все-таки однообразны русские княжеские имена. Сплошь Изяславы, Всеволоды, Владимиры...
        
       Командор Генрих. Да, и почти все - владетельные князья. Почти все они претендовали и на особые княжества для своих детей.
       Ярослав, разделяя страну между сыновьями, повелел, чтобы Киевом владел старший в роду, а остальные князья подчинялись его верховной власти. Но его потомкам Господь дал редкостную плодовитость: трое-пятеро сыновей и множество дочерей - тут дело обычное. И род Ярослава постепенно настолько размножился и разветвился, что если в первом поколении еще было возможно однозначно определить старшего, то потом наступила великая путаница, порождающая бесконечное дробление страны и междоусобные войны.
        
       Епископ Тибальт. В ходе войны даже неоспоримое старшинство редко уважается, господствует только сила.
        
       Граф Вильгельм. Интересно, почему столь недальновидный князь Ярослав остался в памяти потомков с прозвищем Мудрый.
        
       Командор Генрих. Об этом можно только гадать, ваше сиятельство.
        
       Епископ Тибальт. Но Владимир Мономах, насколько я помню, был единоличным правителем? Или я ошибаюсь?
        
       Рыцарь Матиас. Мономах, действительно, постепенно подчинил себе русские княжества, но ненадолго, не полностью и не все. Например, правившие в Черниговской земле потомки Святослава Ярославича, хотя и признавали его верховную власть, но не вполне ему подчинялись.
       После смерти Владимира Мономаха в 1125 году великим князем Киевским стал его сын Мстислав, отец того самого Изяслава, к которому я был направлен. При Мстиславе Владимировиче на Руси еще было более-менее спокойно. Умер этот князь, если не ошибаюсь, в тридцать втором году, и в Киеве стал править его младший брат Ярополк, а Изяслав Мстиславич получил Переяславль - один из крупнейших и старейших городов Руси.
       Но вскоре Ярополк, во избежание неудовольствия братьев, отнял у Изяслава Переяславль и дал ему два небольших города - Пинск и Туров. В Переяславль из Турова был переведен Вячеслав Владимирович - сын Мономаха, младший брат Мстислава и Ярополка, старший брат Георгия Долгорукого. Но он недолго пробыл там и опять вернулся в Туров, изгнав оттуда Изяслава. Лишенный княжения, Изяслав ушел в Новгород, где правил его младший брат Всеволод Мстиславич, оттуда они вторглись во владения своего дяди - Долгорукого. Георгий в битве на Жданой горе отбил их вторжение, но тогда Мстиславичи вместе с Всеволодом и Святославом Ольговичами напали на Переяславль и Киев.
       Ярополк был вынужден уступить и перевести Изяслава во Владимир Волынский, большой город на юго-западе Руси.
        
       Граф Вильгельм. Не устали еще, ваше преосвященство, от перипетий русских междоусобиц?
        
       Епископ Тибальт. Ни в коем случае, ваше сиятельство. Познания рыцаря Матиаса в истории Руси глубоки, его рассказ интересен и увлекателен, и в связи с этим вспоминаются слова Священного Писания: "Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то". А можно уточнить, почему князь Владимир был прозван Мономахом? Был же такой византийский император...
        
       Командор Генрих. Да, ваше преосвященство, и князь Владимир Всеволодович Мономах по материнской линии был внуком этого императора.
        
       Епископ Тибальт. А Георгий Долгорукий почему получил такое прозвище? Помню, так называли древнего персидского царя Артаксеркса - за тягу к наживе.
        
       Рыцарь Матиас. Георгий получил свое прозвище, когда я уже был на Руси, и изначально князя так прозвали именно за тягу к наживе, когда он правил в Киеве и беспощадно обкладывал киевлян налогами. Правда, потом приближенные Георгия выдумали менее обидное толкование - что он, правя в Суздале, боролся за Киев, то есть как бы протягивал руки в Южную Русь.
        
       Командор Генрих. Все точно, брат Матиас. А я еще добавлю к твоему рассказу, что Ярополк Владимирович умер в тридцать восьмом, и вскоре Киев был захвачен Всеволодом Ольговичем - как вы уже поняли, представителем другой ветви потомков Ярослава. Георгий Долгорукий пытался выступить против Всеволода, но безуспешно. Вскоре великий князь Всеволод разумно уступил Изяславу Мстиславичу Переяславль, и на Руси, наконец, установилось спокойствие.
       В сорок пятом году, когда на Русь был отправлен рыцарь Матиас, там все еще было спокойно. Дальнейшим же событиям он был свидетелем, и не только свидетелем, но и участником, и о них он расскажет лучше меня.
        
       Граф Вильгельм. Прошу, рыцарь Матиас.
        
       Рыцарь Матиас. Перед поездкой на Русь я встретился в Регенсбурге с рыцарем Арнульфом из Кесарии, своим благородным братом во Христе и членом Генерального капитула нашего ордена. Брат Арнульф по возможности подготовил меня к поездке, рассказав то, что успел узнать об этой стране за время пребывания там. Прочитал и я посвященный Руси труд Титмара, епископа Мерзебургского. Главный вывод, который я тогда для себя сделал: полтора века назад, при киевском великом князе Владимире Крестителе, отце Ярослава Мудрого, Святая католическая церковь почти не занималась миссионерством на Руси и допустила ее крещение в византийскую веру, и теперь настало время наверстать упущенное. Византия сейчас гораздо слабее, чем в те времена, и с ее стороны серьезных помех ждать не приходится.
       Потом я отправился в Шпайер.
        
       Епископ Тибальт. Ты поехал в Шпайер, а потом на Русь, под своим или под вымышленным именем, сын мой?
        
       Командор Генрих. Ваше преосвященство, если вы внимательно читали отчет брата Матиаса, то могли увидеть, что под своим.
        
       Епископ Тибальт. Я внимательно читал отчет, но задаю те вопросы, которые считаю нужным.
        
       Граф Вильгельм. Мне кажется, командор Генрих, что вы опять забываетесь. Напоминаю вам, что мы должны проверить, насколько точно рыцарь Матиас понял свое задание, как выполнил его и как изложил ход выполнения в своем отчете. Для этого мы вынуждены задавать и те вопросы, на которые, казалось бы, ранее уже были получены исчерпывающие ответы. В противном случае не было бы смысла в работе нашего совета.
        
       Командор Генрих. Прошу прощения у его преосвященства.
        
       Епископ Тибальт. Командор Генрих, ваше переживание за брата Матиаса похвально, и не считаю себя вправе на вас обижаться, тем более что Спаситель говорил: "Не судите, да не судимы будете". Продолжай, сын мой Матиас.
        
       Рыцарь Матиас. Действительно, было решено, что проще всего будет не выдумывать для меня нового имени и происхождения, и я приехал в Шпайер как Матиас из Пассау, каменщик и сын каменщика. Пришлось выдумать только работу на строительстве в Святой Земле, но я достаточно хорошо знаю тамошние храмы и крепости и могу ответить на любые вопросы о них. Я уже говорил, что ко времени моего приезда великий императорский собор в Шпайере был в целом готов, достраивались лишь боковые нефы, порталы и окружающие постройки, в том числе епископский двор. Туда я и собирался устроиться работать каменщиком. Точнее, делал вид, что собирался.
        
       Епископ Тибальт. А этот Савва, вторую часть имени которого у меня не получается произнести...
        
       Рыцарь Матиас. Нажирович - это отчество, ваше преосвященство. Знатные и уважаемые люди на Руси именуются не только по своему имени, но и по имени отца. Поэтому для простоты можно говорить о нем как о Савве.
        
       Епископ Тибальт. Этот Савва - аббат? У нас же почти все архитекторы - аббаты или просто монахи.
        
       Рыцарь Матиас. Нет, ваше преосвященство, знатный и владетельный русский дворянин. На Руси таких людей зовут "боярами", что можно перевести как "большие люди". Савва занимал и высокую государственную должность тысяцкого, то есть "начальника тысячи".
        
       Граф Вильгельм. Но если Савва - русский владетельный дворянин и высокопоставленный государственный чиновник, то он наверняка не работал непосредственно на стройке. Как вам удалось подружиться с ним? Через приехавших с ним мастеровых?
        
       Рыцарь Матиас. Через мастеровых - путь очень длинный, так как на Руси бояре почти не общаются с ремесленниками. Более того, стать другом ремесленника значит уронить себя в глазах боярина. Поэтому требовалось подружиться именно с Саввой Нажировичем.
       Как вы совершенно верно заметили, ваше сиятельство, Савва вообще редко появлялся на стройке: в основном, он изучал великий собор и получал общие навыки строительных расчетов от аббата фон Вертерна, шпайерского архитектора. На стройке работали только двое приехавших с ним ремесленников, но, как я уже сказал, они мне были не нужны. Нужен был Савва.
       Пришлось прибегнуть к приему, называемому в нашем ордене "Плата за спасение", а у ассасинов - "Мираж оазиса".
        
       Епископ Тибальт. И что это за прием со столь странным названием, сын мой?
        
       Рыцарь Матиас. Это спасение от мнимого нападения, ваше преосвященство. Я узнал, в котором часу Савва Нажирович обычно возвращается на постоялый двор вечером: он любил заходить в пивные заведения, потом шел по улице в сильном подпитии. Я отправился на окраину Шпайера, нашел там нескольких бродяг, заплатил им и подговорил напасть на архитектора, когда он будет возвращаться вечером домой, якобы с целью избить и ограбить. Савва - человек тучный и низкорослый, поэтому много бродяг не потребовалось. Они напали, а в нужный момент я вмешался, поколотил нападавших и прогнал их.
       Савва был мне безмерно благодарен, пригласил меня к себе, мы с ним выпили и подружились. На следующий день я показал ему и его спутникам несколько приемов, облегчающих обтеску камня, и они окончательно прониклись ко мне уважением. Примерно неделю мы с архитектором ходили в гости друг к другу, я ему рассказывал о Германии, он мне - о Руси. Оказалось, что князь Георгий послал его перенимать опыт наших архитекторов и мастеров-каменщиков, но залежи природного камня в Суздальской земле еще не были найдены, и там строили только из дерева или плинфы, как и почти везде на Руси.
        
       Граф Вильгельм. Плинфа? Что это такое, рыцарь Матиас? По-гречески это слово означает плиту.
        
       Рыцарь Матиас. Ваше сиятельство, плинфой в Византии называют плоский кирпич, обычно неправильной формы. Русь вместе с византийской верой приняла византийские способы строительства, и все храмы во всех княжествах Руси, кроме Галицкого, а теперь и Суздальского, построены либо из плинфы, либо в смешанной технике - с добавлением необработанного природного камня. Попросту говоря, булыжников.
       Такое строительство весьма дешево и не требует поисков каменоломен: хорошую глину нельзя найти разве что в горах или пустынях. И при умелом обжиге плинфа очень прочна, гораздо прочнее многих сортов камня.
        
       Епископ Тибальт. Тогда почему князь Георгий вообще решил строить из камня? Строил бы из плинфы, раз она дешевле и прочнее.
        
       Рыцарь Матиас. Смею заметить, ваше преосвященство, что вы могли бы задать такой же вопрос любому нашему маркграфу или герцогу, у нас ведь тоже все соборы строятся из камня. Такова наша имперская традиция, установившаяся еще со времен великого Древнего Рима. Из кирпича, отличающегося от плинфы лишь более точной формовкой, у нас тоже строят, но обычно это либо хозяйственные постройки, либо церкви в деревнях. Например, недалеко от моего родного Пассау, в селе Альтерсберг на притоке Дуная Фильсе, есть церковь, построенная из такого кирпича.
        
       Епископ Тибальт. У меня на родине, в Ломбардии, и большие храмы возводятся из кирпича.
        
       Рыцарь Матиас. Но потом они либо облицовываются камнем, как городской собор в Модене, либо такая облицовка была предусмотрена, но по каким-то причинам не сделана или сделана не полностью.
        
       Епископ Тибальт. Да, верно. Так получилось и с миланским собором святого Амвросия, и с церковью святого Михаила в Павии.
        
       Командор Генрих. Откуда у тебя, брат мой Матиас, столь глубокие познания в том, как построены ломбардские храмы?
        
       Рыцарь Матиас. Еще в юности я ездил по Ломбардии с отцом, и он мне об этом подробно рассказывал. Меня всегда интересовало строительное дело, и если бы я волею Господней не стал тамплиером, то стал бы каменщиком.
        
       Граф Вильгельм. Как строят у нас, понятно. А Долгорукому-то зачем было строить из камня?
        
       Рыцарь Матиас. Долгорукий хотел строить так же, как в Священной Римской империи, для него это было выражением силы и славы его княжества. Поэтому он и послал своих мастеров обучаться в Шпайер, а не в Киев или в Византию. Жаль, что тогда, в сорок пятом, это еще было неясно. Я решил, что это просто блажь мелкого северного князька. Каюсь, эта ошибка произошла по моей вине.
        
       Командор Генрих. Брат мой Матиас, эта ошибка произошла не только и не столько по твоей вине. Ты перед отправлением в Шпайер советовался с братом Арнульфом из Кесарии, и именно он, не раз бывавший на Руси, должен был задаться вопросом, случайно ли Георгий послал в Шпайер Савву, и посоветовать тебе сделать Георгию такое же предложение, какое ты сделал Изяславу. Возможно, тогда события пошли бы по-другому.
        
       Рыцарь Матиас. Брат Арнульф малосведущ в строительстве и мог не оценить важности направления архитектора Саввы в Шпайер.
        
       Епископ Тибальт. Я рад, сын мой Матиас, что ты готов признавать свои ошибки и не пытаешься ни с кем их разделить. Но боюсь, что это далеко не единственная из ошибок, совершенных тобою.
        
       Командор Генрих. Человеку свойственно ошибаться, и не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.
        
       Граф Вильгельм. Не будем забегать вперед. Рассказывайте по порядку, рыцарь Матиас. Вы говорили, что подружились с Саввой.
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство. И я узнал от Саввы Нажировича, что князь Георгий собирался строить из природного камня, но при этом камня у него еще не было. Залежи камня были найдены только в Галицком княжестве, а это совсем другой конец Руси: Суздаль находится на северо-востоке, Галич - на юго-западе, и между ними не одна неделя пути. Конечно, везти камень из Галича было невозможно.
       Поэтому русского архитектора очень интересовало, как найти залежи камня. Но на строительстве шпайерского собора ему никто помочь не мог: каменоломни вокруг этого города появились еще лет двести назад.
       Я знал, как ведутся поиски камня и его добыча в Палестине, предложил Савве свои услуги и немедленно был приглашен на Русь. Мне было обещано содержание сотского, а это на Руси довольно значимая государственная и военная должность, примерно переводится как "начальник сотни".
        
       Командор Генрих. Брат мой Матиас, а когда ты успел узнать, как ведутся поиски залежей камня в Святой Земле? Неужели у тебя оставалось время на каменоломни? Ведь обязанности сержанта ордена бедных рыцарей Храма весьма обременительны, и выполнял ты совсем другие миссии, не связанные со строительством.
        
       Рыцарь Матиас. Брат мой и повелитель, я ведь сын каменщика, и учился у отца, пока не пошел паломничать в Святую Землю. И потом, в Палестине камень как таковой не надо искать, он выходит на поверхность почти повсюду. Там сложности возникают только при отборе хороших и плохих сортов камня, и для этого нужны пробные пробивки слоев. Но все равно все это делается рядом со строительством: наиболее удаленные каменоломни я видел в Бельвуаре, что в Галилее, там камень для часовни везли миль за семь (15 километров - прим. перев.).
       У нас в Германии искать камень сложнее, потому что он есть далеко не везде, и его залежи скрыты под землей. Но на склонах оврагов иногда можно видеть обнажившиеся слои камня под оползшей почвой, а вдоль берегов рек - осыпи, свидетельствующие о том, что рядом есть залежи. Всему этому меня обучил отец еще в детстве. Впрочем, поиск камня в нашей стране упрощается тем, что каменоломни освоены уже не первую сотню лет, и вопрос состоит только в их расширении и обнаружении новых слоев. Например, вокруг моего родного Пассау под высокими берегами Дуная есть множество каменоломен.
       Так что показать Савве свои знания в этой области мне было несложно. Я тогда еще не представлял себе, как сложно будет перейти от слов к делу и искать камень в Суздальской земле. Впрочем, тогда, в Шпайере, было неясно даже то, есть ли вообще в Залесье камень, но тут я не только пошел на сознательный риск, но и честно предупредил архитектора о возможном неуспехе дела. Для убедительности я даже выразил страх перед возможным гневом князя Долгорукого, если камень не удастся найти. На самом деле, конечно, княжеского гнева мне бояться не приходилось: даже если бы он решил посадить меня в темницу, мне удалось бы бежать.
        
       Епископ Тибальт. Ты так уверенно говоришь, сын мой, что тебе удалось бы бежать?
        
       Рыцарь Матиас. Да, я могу бежать из почти любой темницы.
        
       Епископ Тибальт. Не слишком ли ты самонадеян? Так уж из любой? Русские темницы - ладно, может быть, они не столь крепки, но из наших, например?
        
       Рыцарь Матиас. Ваше преосвященство, я же сказал - почти из любой. Разумеется, тот, кто знает, что перед ним член боевого братства Газы и Аскалона, может создать такие условия, что я не смогу даже помышлять о побеге. Но из любой темницы, в которую сажают обычных людей, я бежать смогу, для этого есть множество способов. Поэтому я и не испытывал никакого страха перед гневом русского князя.
       Но Савва Нажирович поверил в мою искренность, уверил меня в своей поддержке и посулил большую дополнительную награду в случае нахождения камня. Да и жалование русского сотского было немалым и оправдывало риск для любого другого каменщика, окажись он на моем месте. И вскоре мы отправились.
        
       Граф Вильгельм. Ехали вы, наверно, на Русь обычным купеческим путем - через один из наших северных городов, Гамбург или Бремен, потом по Восточному морю (Балтийскому - прим. перев.), потом через большой русский город Новгород, и оттуда - в Суздальскую землю?
        
       Рыцарь Матиас. Ваше сиятельство, ваши познания обширны, этот путь из Священной Римской империи на Русь, действительно, используется наиболее часто. Он не самый короткий, но зато не проходит через какие-либо другие страны, которые могут быть враждебны.
       Но мы поехали не северным, а южным путем, по Дунаю и Русскому морю (Черному - прим. перев.), так как я пригласил Савву и его спутников погостить у моих достопочтенных родителей в Пассау. С нами еще поехал работавший в Шпайере строитель из Галича: южный путь для него тоже был удобнее.
       Мой отец был очень рад, что я еду работать на Русь в высоком звании сотского, рассказал все, что знал о поиске каменоломен, и дал мне с собой образцы строительного камня, чтобы я мог сравнить их с теми, которые найду на Руси.
        
       Епископ Тибальт. И ты не побоялся пригласить в свой дом варваров?
        
       Рыцарь Матиас. Помилуйте, ваше преосвященство, да какие они варвары? Милые и приветливые люди. Савва Нажирович неплохо говорил на латыни, а двое его спутников-ремесленников за время пребывания в Шпайере хотя и не в совершенстве, но изучили немецкий.
        
       Граф Вильгельм. Предположим, архитектор Савва и его спутники, находясь в Германии, старались вести себя наилучшим образом. Но на Руси одежда, нравы, привычки, обычаи разве не варварские?
        
       Рыцарь Матиас. Отнюдь, ваше сиятельство. Одевается тамошний народ, по моему скромному мнению, не хуже, чем в Империи, и все бытующие у нас рассказы про русских варваров, одетых в невыделанные звериные шкуры, - такая же, прости Господи, ерунда, как сказки про живущих в Китае людей с песьими головами. Сильно отличаются от наших только одежда и вооружение тамошних воинов, и то более всего из-за остроконечных шлемов, которых в наших войсках нет. Примерно такие шлемы носят неверные во враждебных нам областях Палестины.
       Пожалуй, единственное, чем внешне отличаются русские от жителей и нашей Империи, и стран Востока, - тем, что на Руси большинство людей почему-то имеет на лицах очень мрачное выражение. Почему так сложилось - не знаю, так как на самом деле отношения простых русских людей являются вполне мирными и добрососедскими, если только их не вовлекают князья в свои междоусобицы. Драки там чаще всего происходят из-за порока пьянства, этот же порок является причиной большинства убийств.
        
       Епископ Тибальт. К сожалению, этот же порок имеет место и в наших имперских городах, а насколько реже или чаще - ведомо лишь Господу, так как подсчитать это невозможно.
        
       Граф Вильгельм. Но если русские князья ведут свое происхождение от норманна Рюрика, то, наверно, пиры у них проходят в духе варварских пиршеств из сказок про Валгаллу?
        
       Рыцарь Матиас. По-разному, ваше сиятельство. Мне приходилось видеть на Руси и вполне благонравные и чинные пиры, и такие, где гости напивались до того, что не могли встать из-за стола. В целом у нас так же, и никакого варварства я здесь не вижу.
        
       Командор Генрих. Нам, боевым братьям Газы и Аскалона, рекомендуется относиться с уважением к народам, среди которых приходится работать, даже если это нехристи - арабы, турки или иудеи. Русские же - христиане, хотя и византийского толка.
        
       Рыцарь Матиас. Да, и обычаи у них вполне христианские. Конечно, у них есть и языческие традиции, но таковых достаточно и среди народов нашей Империи.
        
       Командор Генрих. Уважая народ, быстрее привыкаешь к его обычаям и становишься своим в этом народе. Я не являюсь глубоким знатоком Священного Писания, но кажется, еще Господь наш Иисус Христос говорил о том, что в будущей жизни не будет ни эллина, ни иудея.
        
       Епископ Тибальт. Командор Генрих, глубоким знатоком Писания вы действительно не являетесь, ибо это писал святой апостол Павел в Послании к Колоссянам.
        
       Граф Вильгельм. Спасибо за уточнение, ваше преосвященство, но в целом мне нравится ход рассуждений рыцарей Храма. Продолжайте свой рассказ, рыцарь Матиас.
        
       Рыцарь Матиас. Погостив три дня у моих достопочтенных родителей, мы двинулись дальше, вниз по Дунаю. От Пассау на Русь можно добраться короткой сухопутной дорогой через Богемию, но этот путь идет через горы, и купцы предпочитают плыть по рекам, тем более что на Руси все равно большинство дорог - речные, посуху там почти не ездят, если не считать так называемых зимников - санных путей по льду замерзших рек.
       Так что мы отправились с большим купеческим караваном вниз по Дунаю до города Килии, там сели на морской корабль и поплыли вдоль берегов Русского моря до устья Днестра, где находится Белгород.
        
       Граф Вильгельм. Если мне не изменяет память, в древности в устье Днестра располагался греческий город Тирас.
        
       Рыцарь Матиас. Совершенно верно, ваше сиятельство. Сейчас на этом месте стоит Белгород. Там от нас отделился строитель из Галича: он пересел на купеческий корабль, отправляющийся вверх по Днестру. Мы же с Саввой и двоими суздальскими мастеровыми поплыли по морю дальше, до устья Днепра, около которого располагается город Олешье. Там мы опять сели на речной корабль и по Днепру поднялись до Киева. Эта дорога в то время была безопасной.
        
       Граф Вильгельм. В то время? А когда она бывает небезопасной?
        
       Рыцарь Матиас. Это зависит от степных кочевников, владеющих низовьями Днепра. Как правило, купеческие караваны они не грабят, да это и непросто, так как Днепр широк и полноводен, и с берега добраться до кораблей очень трудно, расстояние слишком велико даже для стрельбы из лука. Но на Днепре есть несколько порогов, и через них приходится перетаскивать корабли посуху - на Руси эти места называются "волоками". Около этих волоков обычно есть небольшие поселения, и вот на них кочевники иногда нападают.
       Но все же, поскольку кочевники являются выходцами с Востока, где существует традиция неприкосновенности купцов, они предпочитают грабить не торговые поселения, а окрестности южных русских городов.
       Достопамятный князь Владимир Мономах нанес кочевникам ряд тяжелейших поражений, и с тех пор они обычно нападают на Русь только во время княжеских междоусобиц, по приглашению того или иного князя, который использует их в войне против своих родственников. Но тогда, в сорок пятом году, на Руси было спокойно.
        
       Командор Генрих. А морские и речные разбойники?
        
       Рыцарь Матиас. Брат мой и повелитель, такие разбойники есть везде - и на Днепре, и на Дунае, и на Средиземном море. Но до Киева мы ехали с большим купеческим караваном, а на такие они боятся нападать. Их жертвами обычно становятся одиночные корабли.
        
       Командор Генрих. А Савва не опасался ехать через Киев? Если великий князь Всеволод Ольгович враждовал с Георгием Долгоруким, то не мог ли он задержать мастеров и заставить работать на себя? Или даже казнить, чтобы лишить врага возможности строить храмы и крепости?
        
       Рыцарь Матиас. Савва Нажирович был хорошо осведомлен о княжеских усобицах, и знал, что в то время Всеволод был с Долгоруким хотя и не в лучших отношениях, но в мире. И, разумеется, у архитектора были все необходимые охранные грамоты.
        
       Граф Вильгельм. Кстати, о Киеве. Его преосвященство говорил о варварстве русских, вы с ним не согласились. По-вашему, Киев тоже нельзя назвать варварским городом?
        
       Рыцарь Матиас. В целом - наверно, можно, ваше сиятельство. Черты, которые я мог бы назвать варварскими, присутствуют и в Киеве, и во всех остальных русских городах, где мне довелось побывать.
       Прежде всего это, конечно, касается укреплений, которые на Руси очень слабы. Их основу составляют низкие и не очень крутые валы, примерно пять-семь локтей (3-4 метра - прим. перев.) высотой. Перед валами - столь же неглубокие рвы, обычно заболоченные. На валах - низкие, тоже не более пяти-семи локтей, бревенчатые стены, которые состоят из заполненных землей срубов с боевым ходом наверху. Смести с вала такие стены при помощи мало-мальски современной осадной техники не представляет труда. Валы внутри укреплены деревянными срубами, но оборону это ничуть не усиливает, так как если у крепости такие слабые стены, то при осаде разрушать сами валы нет никакой необходимости.
       Воротные башни на Руси тоже деревянные, исключение - только каменные Золотые ворота в Киеве. Больше никаких башен, полезных для усиления обороны, в русских крепостях нет.
        
       Граф Вильгельм. Судя по вашему рассказу, рыцарь Матиас, русские укрепления выглядят как крепости древних галлов, которые во множестве захватывал еще великий Юлий Цезарь в эру, предшествующую Рождеству Христову.
        
       Рыцарь Матиас. Я не обладаю столь глубокими познаниями в истории крепостей, ваше сиятельство, но полагаю, что это так и есть. Меня это тем более поразило, что на Русь я приехал после Палестины, где уже построено более ста каменных крепостей, и еще примерно столько же строятся. А какие это крепости!
        
       Командор Генрих. Да, можно вспомнить хотя бы городские укрепления Акры, которые состоят из системы двойных стен, сходящихся под прямым углом и составляющих в плане прямоугольный треугольник, основанием которого служит море. Каждая из стен - длиной около четверти мили (500 метров - прим. перев.), и имеет двенадцать мощных башен. В точке пересечения восточной и северной внутренних стен - северо-восточном углу укреплений - стоит огромная круглая "башня Генриха". Перед городскими стенами - глубокие рвы, а перед рвами, прикрывая сообщения города с внешним миром по суше, стоят еще башни, окруженные собственными рвами. Все стены снабжены внутренними коридорами с бойницами. И все это, разумеется, каменное.
        
       Рыцарь Матиас. И северный пригород Акры, Монмюсар, тоже укреплен двойной каменной стеной с башнями.
        
       Епископ Тибальт. Честь и хвала нашим мастерам, строящим столь искусно даже в Палестине - бедном, пустынном и необжитом краю, в условиях постоянных войн с магометанами.
        
       Граф Вильгельм. А русская жилая застройка выглядит так же варварски, как русские укрепления?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство. На Руси почти все дома спрятаны за высокими заборами, и с улицы их почти не видно, только со всех сторон слышен яростный лай цепных псов. Мостовые на крупнейших улицах вымощены не камнем, как в нашей Империи, а деревом. На улицах, где нет мостовых, грязно даже летом, а что творится там осенью и весной - вы, наверно, даже не сможете себе представить.
       Огромное большинство домов и церквей - деревянные. Вся застройка сильнейшим образом закопчена из-за того, что почти все избы не имеют дымоходов и отапливаются, как говорят на Руси, "по-черному": дым из очага выходит через небольшие окошки под крышей.
        
       Епископ Тибальт. А что такое изба?
        
       Рыцарь Матиас. Небольшой одноэтажный бревенчатый дом с двускатной крышей. Если в доме два этажа и более, то его обычно называют теремом.
        
       Командор Генрих. И Киев тоже выглядит как варварский город?
        
       Рыцарь Матиас. Именно так, брат мой и повелитель, хотя из всех русских городов он производит наиболее приятное впечатление.
       Киев очень велик, мне показалось, что он занимает едва ли не тысячу акров (примерно 400 гектаров - прим. перев.). Расположен он посреди степей с небольшими перелесками, на высоком правом берегу Днепра, разделенном множеством речек на большие холмы. Срединная часть города находится на Старой горе высотой до ста двадцати локтей (примерно 80 метров - прим. перев.). На других холмах тоже находятся поселения.
       Укрепления в Киеве построены так, что город как бы состоит из двух больших крепостей: одна - так называемый "город Владимира Крестителя" с каменной Десятинной церковью, посвященной Деве Марии, другая - "город Ярослава Мудрого" с крупнейшим на Руси каменным храмом - Святой Софией. Вообще-то я не любитель византийских форм зданий, но этот храм очень велик, высотой от земли локтей сорок (29 метров - прим. перев.), и увенчан двадцатью пятью золочеными куполами, расположенными уступами. Такое нагромождение ярко блестящих куполов впечатляет.
        
       Епископ Тибальт. Храм посвящен святой великомученице Софии - матери Веры, Надежды и Любови, или Софии - Премудрости Божьей? В нашей Святой католической церкви оба этих культа не столь почитаемы, чтобы посвящать им крупнейшие городские храмы.
        
       Рыцарь Матиас. Премудрости Божьей, ваше преосвященство.
        
       Граф Вильгельм. А киевские городские укрепления тоже деревянные?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство, укрепления Киева, как и везде на Руси, состоят из валов и деревянных стен. Высота валов на равнине достигает семи локтей (5 метров - прим. перев.), над обрывами валы гораздо ниже, иногда их вообще нет. В город Ярослава ведут каменные Золотые ворота, которые я уже упоминал. Остальные ворота деревянные. Вокруг Киева во множестве располагаются монастыри, укрепленные валами и частоколами, некоторые - даже с крепостными стенами и большими каменными храмами.
       Внизу у Днепра находится так называемый Подол, укрепленный лишь частоколом. Если в верхнем городе живет, в основном, аристократия и богатейшее купечество, то на Подоле - ремесленники и небогатые купцы. Там же находятся и киевский торг, и подворья купцов из разных стран. Есть там даже маленький деревянный католический храм. Вообще киевская застройка, как и в остальных русских городах, почти целиком деревянная, хотя есть и каменные терема.
        
       Епископ Тибальт. Вот вы сказали - "каменные терема", "каменные храмы". Получается, на Руси из камня уже строили и в Киеве?
        
       Рыцарь Матиас. Прошу прощения, ваше сиятельство, я не уточнил, что слово "каменный" на Руси является обобщением: строительство из тесаного природного камня велось только в Галицком княжестве и готовилось в Суздальском, а во всех остальных русских землях, в том числе и в Киеве, используется плинфа, иногда в сочетании с небольшими булыжниками или плитняком.
        
       Граф Вильгельм. И долго вы, рыцарь Матиас, пробыли в Киеве?
        
       Рыцарь Матиас. Тогда, в сорок пятом году, - около двух месяцев, так как мы с Саввой Нажировичем выехали из Империи уже осенью, путь наш до Киева занял больше месяца, на реках должен был вот-вот начаться ледостав, на сухопутных дорогах наступила распутица, и нам пришлось пережидать это время в Киеве.
        
       Епископ Тибальт. А что это такое - ледостав и распутица?
        
       Рыцарь Матиас. Ледоставом на Руси называют время, когда плавание по рекам становится невозможным из-за появления льда, но при этом лед еще не столь крепок, чтобы можно было пересесть на сани и ехать по зимнику. Ледостав бывает ранним - в начале ноября, бывает и поздним - в начале декабря, и в это время никто по русским рекам не ездит. Тогда же имеет место и распутица - когда езда по сухопутным дорогам превращается в сущее мучение из-за непролазной грязи.
       Поэтому мы переждали ледостав и распутицу в Киеве и с наступлением морозов двинулись дальше.
        
       Командор Генрих. Трудно было с непривычки в знаменитые русские морозы, брат мой?
        
       Рыцарь Матиас. Не труднее, чем пробираться раненому, в одиночку, через заснеженные горные перевалы из Аламута в Багдад. К тому же Савва Нажирович знал, что я раньше не испытывал таких холодов, и очень беспокоился о моем здоровье, даже купил мне зимнюю одежду. Ему важно было довезти меня в целости и сохранности как человека, могущего помочь с поиском залежей камня, и порой меня забавляло, что он обходился со мной как с изнеженным отроком.
       Правда, покойный Савва был гораздо старше меня, хорошо ко мне относился и был мне благодарен за мнимое спасение в Шпайере, так что его забота была продиктована не только необходимостью, но и добрыми чувствами.
        
       Епископ Тибальт. Покойный?
        
       Рыцарь Матиас. К сожалению, да. Мне пришлось...
        
       Епископ Тибальт. Извини, сын мой, я вспомнил, что в своем отчете ты писал о прискорбной необходимости лишить жизни сего архитектора. Действительно ли была такая необходимость?
        
       Граф Вильгельм. В любом случае это произошло спустя много лет. Если не ошибаюсь, всего год назад. Так что не будем забегать так далеко вперед. Пока что мы ведем речь о зиме сорок пятого-сорок шестого годов, когда Савва еще был жив и здоров.
        
       Епископ Тибальт. Как и многие другие достопочтенные люди, павшие на Руси от руки доблестного рыцаря Матиаса.
        
       Рыцарь Матиас. Ваше преосвященство, я лишь выполнял свой долг рыцаря Храма.
        
       Граф Вильгельм. Мы здесь собрались как раз для того, рыцарь Матиас, чтобы определить, правильно ли вы в том или ином случае понимали свой долг, и какие последствия имело выполнение вами своего долга.
        
       Рыцарь Матиас. Да, конечно. Могу я перейти к рассказу о Суздальском княжестве, или высокий совет интересуют еще какие-нибудь подробности моего пути?
        
       Командор Генрих. В Суздаль вы с Саввой ехали по замерзшим рекам?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, брат мой и повелитель. Еще с времен Владимира Мономаха из Киева в Суздаль ведет постоянная сухопутная дорога, она гораздо короче речного пути, и мы ехали по ней на санях. Мономах в свое время специально проложил эту дорогу в обход крупных городов, чтобы ее труднее было перерезать враждебным черниговским князьям, но все равно ее нельзя назвать безопасной, так как в глухих вятичских лесах на границе Рязанского и Суздальского княжеств на проезжающих часто нападают разбойники. Напали они и на нас.
        
       Епископ Тибальт. А что это за леса - вятичские?
        
       Рыцарь Матиас. В этих лесах живут вятичи - языческие племена, владевшие этими землями еще до прихода с юга русских завоевателей во главе с Владимиром Крестителем.
        
       Командор Генрих. И много на вас напало разбойников?
        
       Рыцарь Матиас. Немного, человек семь. Но и наш санный караван был небольшим, всего пять саней. Впрочем, нас было восемь - я, Савва, двое каменщиков и четверо византийских купцов, везших в Суздальскую землю из Константинополя дорогую одежду и украшения. У всех нас были топоры, а у архитектора - еще и меч. Так что мы могли бы сразу дать разбойникам достойный отпор. Но когда на дорогу перед нами упало огромное подрубленное дерево, и со всех сторон раздался зловещий свист, мои спутники испугались и пали ниц, умоляя о пощаде.
       Я, конечно, мог бы взять у Саввы Нажировича меч и сразу расправиться с разбойниками...
        
       Епископ Тибальт. И ты думаешь, что действительно смог бы победить в открытом бою на мечах семерых разбойников?
        
       Рыцарь Матиас. Думаю, что это было бы не сложнее, чем победить в открытом бою троих ассасинов, прошедших обучение в Аламуте.
        
       Командор Генрих. Дело в том, что разбойники обычно мало смыслят в воинском деле. Чаще всего это крестьяне или ремесленники, которых на неправедный путь толкнула нужда или несправедливость сеньора.
        
       Епископ Тибальт. Мне кажется, командор, что вы частично оправдываете разбойников.
        
       Командор Генрих. Ваше преосвященство, понимать и оправдывать - разные вещи. Мы, тамплиеры, должны понимать, что движет каждым человеком, будь то разбойник или легат святейшего папы.
        
       Граф Вильгельм. Вы опять забываетесь, командор.
        
       Командор Генрих. Прошу прощения. Надеюсь, его преосвященство уже понял, что не стоит обращать внимания на грубые высказывания бессердечного старого вояки.
        
       Граф Вильгельм. Командор, я еще старше вас, и могу вас заверить: не менее бессердечен. Но работа нашего совета требует деликатности и выдержки, к которой я всех и призываю. У меня вопрос к рыцарю Матиасу: а почему Савва или византийские купцы не наняли хотя бы троих-пятерых воинов для сопровождения? Думаю, увидев вооруженных людей, разбойники вообще побоялись бы нападать.
        
       Рыцарь Матиас. За время, что нам пришлось провести в Киеве в ожидании зимы, Савва с его склонностью к пьянству издержался настолько, что денег едва хватило на наем саней. А воинское сопровождение, тем более на такое далекое расстояние, как из Киева в Суздаль, стоит весьма дорого.
        
       Граф Вильгельм. Но с вами ехали и византийские купцы. У них тоже не было денег?
        
       Рыцарь Матиас. Деньги у них были, ваше сиятельство. Во всяком случае, после спасения они меня наградили очень щедро. Поэтому думаю, что они просто проявили легкомыслие.
       Так и получилось, что никто, кроме меня, не смог защитить моих спутников от разбойников. Но сразу вступать со злодеями в бой в любом случае было неразумно, так как надо было сначала понять, не прячутся ли в лесу их сообщники, у которых могли быть луки и стрелы. Да мне и не хотелось показывать свое фехтовальное искусство на глазах у Саввы и суздальских мастеров, чтобы не вызывать вопросов, где простой немецкий каменщик научился так биться на мечах. Поэтому я решил выждать. А тогда я пал ниц и умолял о пощаде вместе со всеми.
        
       Епископ Тибальт. Но это было рискованно, сын мой. Вдруг бы они всех вас сразу убили?
        
       Рыцарь Матиас. Обычно, ваше преосвященство, разбойники так не поступают. Они либо отбирают у купцов товар и отпускают их восвояси, либо уводят их в лес и пытают, чтобы узнать, нет ли у них еще товара, заплатит ли кто-нибудь за них выкуп, какие караваны еще поедут по этому пути, и прочее подобное. Бывает, что пытают просто так, ради развлечения.
       Впрочем, если купцов отпускают, зимой это тоже обычно означает для них гибель, так как отбирают не только товар, но и раздевают едва ли не догола, так как одежда тоже ценна. А голому человеку пройти по морозу несколько десятков миль до ближайшего жилья, конечно же, невозможно.
       Бывает, что купцам посчастливится остаться в живых и быть проданными на невольничьих рынках, но это если они попадают в плен к степным кочевникам или морским и речным разбойникам. Злодеи же посреди русских лесов с невольничьими рынками никак не связаны. Так что у моих спутников, не захотевших сражаться, надежды выжить не было никакой, и мне оставалось только удивляться их трусости, безволию и недальновидности.
        
       Граф Вильгельм. И как же вам удалось спастись?
        
       Рыцарь Матиас. Разбойники повели нас в лес. Связывать нас не стали, так как мы не сопротивлялись. Пятеро злодеев вели под уздцы лошадей, запряженных в наши сани, а двое подгоняли нас. Приходилось пробираться между деревьями, сани часто цеплялись за сучья и останавливались, разбойники начинали их освобождать, и любопытно, что мои спутники услужливо помогали им, тщетно надеясь на снисхождение и пощаду.
       Когда все в очередной раз были заняты освобождением саней, мне ничего не стоило сделать шаг в сторону и скрыться за большим деревом. Никто и не заметил моего исчезновения. После этого мне оставалось только пропустить караван мимо себя, последовать за ним и поодиночке уничтожать разбойников, начиная с того, кто вел последние сани.
        
       Епископ Тибальт. Этим приемом без пролития крови? Как он называется, забыл...
        
       Командор Генрих. "Оглянись назад".
        
       Рыцарь Матиас. "Оглянись назад" мне пришлось применить только к первому из убитых мной разбойников. После этого я взял в санях топор и просто разрубал им головы, одному за другим, подкрадываясь к ним сзади. Так были убиты четверо, остались те, кто шел впереди вместе с моими спутниками, прокладывая дорогу. Я громко предложил им сдаться. Ближайший из них бросился на меня с мечом, но я легко уклонился от его удара и тут же зарубил злодея. Мои спутники, воодушевленные моим примером и воспользовавшись численным преобладанием, бросились на разбойников и обезоружили.
       Слабые и трусливые люди обычно не могут подавить в себе желания покуражиться над побежденным врагом, поэтому по настоянию византийских купцов разбойники были раздеты догола, жестоко избиты, привязаны к деревьям и оставлены в лесу умирать от мороза.
        
       Епископ Тибальт. Да смилуется Господь над их заблудшими христианскими душами.
        
       Командор Генрих. Аминь.
        
       Граф Вильгельм. И в итоге вы благополучно доехали до Суздаля - столицы Георгия Долгорукого?
        
       Рыцарь Матиас. Не совсем так, ваше сиятельство.
        
       Граф Вильгельм. У вас произошло по дороге еще что-нибудь, заслуживающее рассказа нам?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, ваше сиятельство, по дороге больше никаких приключений у нас не было, просто я хотел уточнить, что о городе Суздале не вполне верно говорить как о столице Долгорукого. Столицы в понимании, например, Константинополя в Византии, Парижа во Франции, Святого города в Иерусалимском королевстве, Киева на Руси, - в Суздальской земле нет, она в этом смысле более напоминает нашу Священную Римскую империю, где Рим и Аахен являются символическими столицами, а его императорское величество предпочитает пребывать в Регенсбурге.
       Древнейшие города Суздальского княжества - Суздаль и Ростов. В начале своего суздальского княжения, а княжил там Георгий едва ли не с начала этого века, Долгорукий жил преимущественно в Ростове. Но потом он построил княжеские дворы в самом Суздале, в городке Кидекше под Суздалем, а еще во Владимире. Владимирский двор он предпочитал все последние годы своего правления.
       Кстати, частые переезды Георгия создавали немало сложностей для княжеских чиновников, которые тоже вынуждены были подлаживаться к своему повелителю. Савва Нажирович, например, рассказывал мне, что не был дома, в Ростове, уже несколько лет: был вынужден то находиться при Долгоруком во Владимире, то ездить с ним по княжеству.
        
       Епископ Тибальт. Ваше сиятельство, может быть, рассказ рыцаря Матиаса о пребывании в Суздальском княжестве лучше отложить до завтра, когда мы будем менее утомленными и более внимательными?
        
       Граф Вильгельм. Согласен с вашим преосвященством. Сделаем перерыв до завтра.
        
       Епископ Тибальт. Господи, мы, недостойные, благодарны за Твои великие к нам благодеяния. Славим Тебя, благословляем, благодарим, воспеваем и величаем Твою благость, и с преданностью и любовью восклицаем Тебе: Благодетель, Спаситель наш, слава Тебе!
        
       Все участники заседания. Аминь.
        
       Граф Вильгельм. Заседание закрыто. Благодарю всех участников.
        
        
        

    ПРОТОКОЛ ВТОРОГО ЗАСЕДАНИЯ

       совета представителей его императорского величества, святейшего папы и ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона по рассмотрению отчета рыцаря Матиаса из Пассау о выполнении миссии на Руси в 1145-1157 годах от Р.Х.

    (Номер по описи Венской библиотеки: XII-21-8357/P-II)

        
        
       Во имя Господа, волею его императорского величества Фридриха, святейшего папы Адриана и великого магистра ордена бедных рыцарей Храма Бертрана де Бланшфора, проводится сие заседание под строжайшей тайною в имперском аббатстве святого Эммерама в городе Регенсбурге в семнадцатый день июля 1157 года от Р.Х.
        
       Присутствуют:
       Председатель совета - граф Вильгельм фон Вальдхофен, вице-маршал двора его императорского величества.
       Член совета - епископ Тибальт Сирмионский, легат святейшего папы.
       Член совета - рыцарь Генрих из Ангулема, командор боевого братства Газы и Аскалона ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона.
       Секретарь совета - Альфред из Бамберга, монах имперского аббатства святого Эммерама в Регенсбурге.
        
       Перед советом отчитывается рыцарь Матиас из Пассау, член боевого братства Газы и Аскалона ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона.
        
        
       Граф Вильгельм. Во имя Господа, продолжаем заслушивание отчета рыцаря Матиаса, члена боевого братства Газы и Аскалона ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона.
        
       Епископ Тибальт. Господи, прошу Тебя даровать мне душевное спокойствие, мудрость и силу. Дай мне смотреть на мир глазами, полными любви, быть терпеливым, благожелательным, кротким. Огради мой слух от всякой клеветы, мой язык - от всякого осуждения. Да пребудут в моем сердце лишь благие помышления. Облеки меня Твоей красотой, Господи, чтобы я излучал Твой свет и Твою любовь.
        
       Все участники заседания. Аминь.
        
       Граф Вильгельм. Прошу уважаемых членов совета садиться. На прошлом заседании, рыцарь Матиас, вы остановились на том, что благополучно прибыли в Залесье вместе с архитектором Саввой.
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство. Когда мы с Саввой приехали, Долгорукий был во Владимире, и мы сразу отправились туда.
        
       Граф Вильгельм. И что из себя представляет город Владимир? Его, судя по названию, основал Владимир Мономах?
        
       Рыцарь Матиас. Про его основание ходят разные толки: то ли Мономах, то ли еще Владимир Креститель. Даже с названием неясно: возможно, в честь одного из этих князей, но возможно - и в честь большого южнорусского города Владимира, столицы Волынского княжества. В Суздальской земле вообще очень часто встречаются южнорусские названия - Звенигород, Перемышль, Городец, Стародуб, Микулин, при мне были заложены Переяславль Залесский (ныне Переславль-Залесский - прим. перев.) и Георгиев Опольский (ныне Юрьев-Польский - прим. перев.). Видимо, у русских князей, строивших города в Залесье, не хватало воображения для придумывания новых названий. Даже некоторые тамошние реки получили южнорусские имена. Мне запомнились Трубеж, Лыбедь и Рпень. Последние две реки, кстати, текут как раз у Владимира.
       Вокруг Владимира расположены плодородные равнины, а сам город находится на горе высотой, наверно, локтей шестьдесят (40 метров - прим. перев.), между глубокими оврагами и реками Клязьмой, Лыбедью и Рпенью. Получилось, что мощные укрепления создала сама природа, и князья лишь использовали выгоды местоположения, возведя над склонами невысокие, два-три локтя высотой (1,5-2 метра - прим. перев.), валы и стены на них.
       Но выгода расположения на горе между рек и оврагов создала и неудобство. Размеры города довольно велики, длина его укреплений - более мили (2500 метров - прим. перев.), но ему уже тесно в старых границах, и обширный посад, простирающийся и на восток, и на запад вдоль Клязьмы, оказался отделенным от крепости и незащищенным. Торг, расположенный внизу у реки, тоже не защищен.
        
       Епископ Тибальт. Посад? А это что такое?
        
       Рыцарь Матиас. Извините, ваше преосвященство, забыл пояснить, что посадом на Руси называют городскую застройку вне крепости.
       Двое ворот в деревянных башнях ведут в город с запада и востока. Глухих крепостных башен во Владимире нет, как и во всех виденных мной русских крепостях. Между западными и восточными воротами проходит главная улица, вымощенная деревом.
       Деревянных церквей во Владимире ненамного меньше, чем в Киеве, но каменный храм, когда я туда впервые приехал, был только один. Этот храм посвящен Преображению Господа нашего Иисуса Христа и построен еще при Владимире Мономахе в византийской технике - из плинфы.
        
       Граф Вильгельм. Интересно, а главные башни есть в русских крепостях?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, ваше сиятельство. Архитектор Савва Нажирович рассказывал мне, что в конце прошлого века Владимир Мономах возвел полноценную главную башню в своем замке Любече на Днепре недалеко от Киева, но этот случай остался единственным в русском крепостном строительстве.
       В крепостях на Руси главными башнями при осаде служат каменные храмы, если таковые есть. При угрозе нападения врага под их барабанами (здесь и далее для простоты приводятся современные архитектурные термины - прим. перев.) даже устраиваются деревянные настилы, чтобы с них могли стрелять лучники.
        
       Командор Генрих. Но храмы - укрепления слабые и ненадежные, и ни одного серьезного штурма ни один храм не выдержал: осаждающим нетрудно подвести таран и выбить двери, либо обложить здание хворостом и удушить защитников дымом.
        
       Граф Вильгельм. Но определенный резон в использовании храмов как главных башен все равно есть, и не случайно таких примеров много и в моей родной Германии: сразу вспоминается крепостная церковь в Корвейском аббатстве.
        
       Епископ Тибальт. И в Сирмионе на озере Гарда, главном городе моей епархии, тоже есть церковь, встроенная в укрепления.
        
       Граф Вильгельм. В любом случае, если враги уже смогли преодолеть основные городские укрепления и захватить город, взятие даже самой сильной главной башни - лишь вопрос сравнительно небольшого времени. Но хотя бы символическая главная башня в крепости все равно нужна, ибо при взятии врагом городских стен военачальник должен иметь возможность запереться в каком-либо укреплении и, пока противник готовится к его штурму, договориться о почетной сдаче. Да и даже самая слабая главная башня дает благородному сословию достаточную защиту при восстаниях горожан.
        
       Командор Генрих. Да, ваше сиятельство, я согласен с вами.
        
       Граф Вильгельм. Меня, кстати, всегда интересовало вот что. Я слышал, что апостольские правила и определения Вселенских соборов запрещают монахам и священнослужителям участвовать в военных действиях с оружием в руках. Но у нас такое происходит сплошь и рядом, тому пример - хотя бы присутствующие здесь рыцари монашеского ордена Христа и Храма Соломона. То же самое и с использованием храмов как главных башен. Нет ли здесь противоречия?
       Епископ Тибальт - глубокий знаток священных текстов, может быть, он нам это разъяснит?
        
       Епископ Тибальт. Никакого противоречия нет, ваше сиятельство. Восемьдесят третье Апостольское правило гласит: "Священнослужитель, упражняющийся в воинском деле и желающий удержать оба, то есть римское начальство и священническую должность, да будет извержен из священного чина. Ибо кесарю кесарево, и Богу Богово".
       А в определении Четвертого Вселенского собора говорится: "Клирикам и монахам определено не вступать ни в воинскую службу, ни в мирской чин, а дерзнувших на сие, и не возвращающихся с раскаянием к тому, что прежде избрали для Бога, предавать анафеме".
       Как видите, в обоих случаях речь идет лишь о запрете для монахов и священнослужителей совмещать службу Господу Богу со службой в войсках земных правителей или с любой другой светской службой.
        
       Граф Вильгельм. Ваши богословские познания воистину безграничны, ваше преосвященство. Благодарю вас. А про укрепления русских городов я выразился бы весьма нелестно: каковы крепости, таковы и главные башни.
        
       Рыцарь Матиас. Зато крепостей у Георгия было много, и князь строил их, подчиняя единой системе: расстояние между ними не должно было превышать двух дней пути, чтобы успеть перехватить врага, если он вознамерится эти крепости обойти. В эту систему входят Владимир, Тверь, Москва, Кснятин, Дубна, Звенигород, Перемышль, Микулин, Кидекша, Стародуб, Городец и еще многие города, перечислением названий которых я не хочу утомлять высокий совет. Во время моего пребывания на Руси Долгорукий построил еще три: Переяславль Залесский, Георгиев Опольский и Дмитров. У некоторых крепостей князь обновил укрепления.
       Должен сказать, что я не могу не восхищаться деятельностью Георгия Долгорукого, превратившего дотоле необжитой языческий Суздальский край в процветающую землю, в которой господствует христианская церковь, пусть даже не папская, а византийская. А ведь, как я слышал, еще в начале его княжения на площадях Ростова и Суздаля стояли идолы.
        
       Граф Вильгельм. Да, достойный правитель, ничего не скажешь. Продолжайте, рыцарь Матиас, ваш рассказ о приезде во Владимир.
        
       Рыцарь Матиас. Во Владимир мы прибыли в канун Крещения Господня. У Саввы Нажировича в этом городе был большой дом, и он поселил меня в одной из боковых комнат. К дому была пристроена и баня, в которой мы с удовольствием попарились сразу после приезда, и потом парились едва ли не еженедельно. Русские вообще очень любят бани.
        
       Граф Вильгельм. А что значит "париться"? Сидеть в теплом влажном пару, как в палестинских банях? Забыл, как они называются...
        
       Рыцарь Матиас. Называются они хаммамами, ваше сиятельство. Но русский способ омовения в бане весьма отличается и от хаммамов, и от наших горячих ванн. В русских банях воздух очень горяч, а у очага лежат большие раскаленные камни, обильно поливаемые водой, и от этого происходит сильный пар. Поэтому на Руси и говорят - "париться в бане". А еще в русских банях принято хлестать друг друга связками тонких прутьев, а зимой - выскакивать распаренными на мороз и прыгать в снег.
        
       Граф Вильгельм. А это еще зачем?
        
       Рыцарь Матиас. Думаю, для укрепления тела и духа.
        
       Епископ Тибальт. Странный способ.
        
       Граф Вильгельм. А мне, наоборот, кажется интересным. Как-нибудь попробую устроить русскую баню в своем замке Вальдхофен. Мой друг, герцог фон Вельденбург, сделал у себя что-то подобное и очень хвалил.
        
       Командор Генрих. Раз уж мы заговорили о банях, то задам вопрос. Брат мой Матиас, незадолго до поездки на Русь ты был серьезно ранен в бою с ассасинами, и у тебя наверняка остался большой шрам...
        
       Рыцарь Матиас. Да, на левом плече.
        
       Командор Генрих. Бывал ты ранен и раньше. Сколько полученных в боях шрамов у тебя было, когда ты приехал на Русь?
        
       Рыцарь Матиас. Бог меня миловал: по сравнению со многими другими нашими братьями шрамов у меня было немного, всего шесть. Позже на Руси я получил еще один, сейчас их семь.
        
       Командор Генрих. Да, это немного: у меня одиннадцать.
        
       Епископ Тибальт. Это у доблестных рыцарей считается немного?
        
       Граф Вильгельм. Немного, ваше преосвященство. Я в разное время получил четырнадцать ранений.
        
       Епископ Тибальт. Боже, как жесток этот мир...
        
       Граф Вильгельм. Другого мира Господь нам не предоставил, приходится жить в этом. Командор Генрих, ваш вопрос рыцарю Матиасу состоял только в количестве шрамов?
        
       Командор Генрих. Не только, ваше сиятельство. Брат мой Матиас, как ты думаешь: когда Савва увидел твои шрамы, один из которых, полученный под Аламутом, был совсем свежим, не возникло ли у него подозрений, что ты не тот, за кого себя выдаешь? Для рыцаря у тебя шрамов, действительно, не очень много, но для обычного каменщика многовато.
        
       Рыцарь Матиас. Когда Савва Нажирович в бане заметил мои шрамы, он спросил меня, откуда они. Я ответил ему так же, как отвечал и своему отцу, который задавал мне такие же вопросы: якобы, когда я работал на стройке в Эдессе, город был осажден неверными, мне пришлось сражаться на стенах, я был жестоко изранен, попал в плен и выжил чудом. И мой отец, и русский архитектор не настолько хорошо разбирались в военном и врачебном деле, чтобы понять, что все мои раны были получены в разное время, и сразу получить их я никак не мог: умер бы от первых трех.
        
       Командор Генрих. А твое обрезание Савва заметил?
        
       Рыцарь Матиас. Вряд ли. Кажется, он вообще не знал, что это такое. Впрочем, на этот случай я готов был рассказать, что в плену был принужден принять ислам, и после бегства грех вероотступничества был мне отпущен моим духовником как вынужденный.
        
       Граф Вильгельм. Рыцарь Матиас, а кто еще на Руси мог видеть ваши шрамы и обрезание? С кем вы еще парились в бане?
        
       Рыцарь Матиас. Да, пожалуй, ни с кем, кроме Петрилы Мертевича.
        
       Граф Вильгельм. Интересно, интересно. Расскажите о нем, пожалуйста.
        
       Рыцарь Матиас. Петрила, или просто Петр, - привлеченный мною к работе на благо Святой католической церкви и крещеный мною в истинную католическую веру высокопоставленный чиновник Георгия Долгорукого. Я упоминал Петрилу в написанном мной отчете.
        
       Граф Вильгельм. Отчет мы читали, но просим вас подробно рассказать об этом Петриле.
        
       Рыцарь Матиас. Слушаю и повинуюсь, ваше сиятельство.
       Петрила Мертевич - почти мой ровесник, на год младше меня. Происходит он из языческого племени под названием "весь", живущего вокруг самого северного из русских городов - Белоозера (находился в районе современного Белозерска - прим. перев.). При рождении Петру было дано имя Анельм. Его отец Мерт был правителем маленького городка, затерявшегося в лесах в нескольких днях пути от Белоозера.
       Вокруг Белоозера живет не только весь, но и меря - тоже языческие племена, занимающиеся скотоводством и земледелием. Эти племена гораздо более сильны и многочисленны, мери много и вокруг Суздаля, и вокруг Ростова. Когда с юга пришли русские завоеватели, они постепенно подчиняли себе и крестили в византийскую веру и мерю, и весь, и вятичей, про которых я уже рассказывал. Но племя, из которого происходил Анельм, оставалось языческим: в Белоозере русских еще было очень мало, и они выходили в окрестные леса только для сбора дани.
       Лет за семь-восемь до моего приезда в Суздальскую землю городок, где правил отец Анельма, был разорен одним из мерянских племен. Правитель Мерт погиб в бою, население было вырезано или угнано в рабство. Анельму удалось спастись, он долго плутал по лесам и, едва живой, вышел даже не к Белоозеру, а к Ростову, потому что путь к Белоозеру был перекрыт его врагами.
       Князь Георгий Долгорукий, живший тогда в Ростове, благосклонно принял Анельма, признал его благородное происхождение, предложил ему креститься, сам стал его крестным отцом и пожаловал дворянским титулом: так здесь обычно поступали с вождями добровольно покорившихся языческих племен. При крещении Анельм получил имя Петра, на Руси его называли Петрилой. Некоторые русские при крещении оставляют языческие имена, особенно часто так делают князья: например, Ярослав Мудрый получил христианское имя Георгия, Владимир Мономах - Василия, Изяслав Мстиславич - Пантелеймона, но все равно их все называли по-язычески. Петрила же не только звался по христианскому имени, но и не любил, когда ему напоминали о том, что он некогда был Анельмом.
       Отец Петра, несмотря на то, что был язычником, дал сыну хорошее образование, поэтому Петрила был сразу же принят на службу в княжеское казначейство.
        
       Командор Генрих. Брат мой Матиас, все то, что ты сейчас рассказал о происхождении Петрилы, ты узнал только от него, или у тебя были другие источники сведений? Или, может, ты сам бывал под Белоозером среди тамошних язычников?
        
       Рыцарь Матиас. Брат мой и повелитель, я знаю, что обязан внимательнейшим образом проверять каждого, кого привлекаю к работе на благо Святой католической церкви. Но поехать в Белоозеро и проверить то, что рассказал Петрила, не было никакой возможности, так как только путь до этого города занимает несколько недель, это очень далеко на севере. Расстояние от Владимира до Белоозера ненамного меньше, чем до Киева, и при этом никакого прямого сухопутного пути в Белоозеро нет, необходимо долго плыть по рекам. К тому же городок, где правил отец Петра, уже не существовал, и искать его остатки в окрестных лесах я, конечно, не мог.
       Поэтому я ограничился тем, что расспросил о Петриле Савву Нажировича. Архитектор мне рассказал примерно то же, что в разное время рассказывал Петр.
       Еще я знал, что Вышата Никифорович, верховный воевода Юрия Долгорукого, ведавший при дворе и розыскными делами, проверял всех людей, принимаемых ко двору. И поскольку Петрила занимал высокую должность в казначействе и был дворянином, я решил, что этого достаточно, чтобы считать его рассказы о себе проверенными.
        
       Командор Генрих. Ну что же, брат мой, здесь к тебе не может быть претензий. А какую именно должность в то время занимал Петр?
        
       Рыцарь Матиас. Он был одним из помощников княжеского казначея и ведал сбором одного из видов налогов в Суздальском княжестве.
        
       Граф Вильгельм. На Руси должность сборщика налогов называется словом "осмяник" или "восьминник"? Я правильно произношу?
        
       Рыцарь Матиас. Ваши познания глубоки, ваше сиятельство, и произносите вы эти слова правильно. Еще их зовут мытниками или мытарями, но осмяниками чаще.
        
       Граф Вильгельм. Кроме того, что вы, рыцарь Матиас, привлекли осмяника Петрилу к работе на благо Святой католической церкви, вы с ним были друзьями?
        
       Рыцарь Матиас. Можно сказать и так, ваше сиятельство.
        
       Граф Вильгельм. И в чем именно состояла ваша дружба?
        
       Рыцарь Матиас. В самом обычном понимании дружбы. Я гостил в его доме, мы вместе ходили на пиры, парились в бане...
        
       Епископ Тибальт. Эта дружба с Петром была вызвана каким-либо душевным порывом с твоей стороны, сын мой?
        
       Рыцарь Матиас. Не скрою, ваше преосвященство, постепенно Петрила стал мне по-своему дорог. Но началось все с того, что дружба с ним ни у кого не вызывала подозрений и облегчала мое приспособление к жизни на Руси. Петр был моим ровесником, имел, как и я, нерусское происхождение, мы даже внешне были немного похожи - оба худощавые, невысокие, светловолосые.
        
       Епископ Тибальт. И ты готов подтвердить под присягой, что твои отношения с Петром ограничивались лишь дружбой и совместными действиями на благо Святой католической церкви, и между вами не было никакой плотской связи?
        
       Командор Генрих. Ваше преосвященство, членам нашего братства в целях достижения успеха их миссий разрешены любые плотские связи.
        
       Епископ Тибальт. В том числе содомия?
        
       Командор Генрих. Да, ваше преосвященство, и содомия тоже.
        
       Епископ Тибальт. Не зря говорят, что два всадника на одной лошади, изображенные на печати ордена бедных рыцарей Храма, имеют двоякий смысл...
        
       Командор Генрих. Попрошу без оскорбительных намеков, ваше преосвященство.
        
       Граф Вильгельм. Ваше преосвященство, мне кажется, что теперь ваша очередь попросить прощения у командора Генриха.
        
       Епископ Тибальт. Да, конечно, прошу прощения и понимаю, что любой грех, в том числе содомский, может совершаться тамплиерами только по крайней необходимости, а так они чисты и непорочны, как ризы Девы Марии...
        
       Командор Генрих. Надо же, какого высокого мнения ваше преосвященство придерживается о нас, бедных рыцарях Христа и Храма Соломона.
        
       Граф Вильгельм. Уважаемые члены совета, может быть, мы все-таки вернемся к заслушиванию отчета рыцаря Матиаса? Или, может, лучше будет данной мне властью закрыть заседание совета и просить святейшего папу и великого магистра ордена тамплиеров прислать других представителей, так как эти неспособны к спокойному деловому обсуждению?
        
       Епископ Тибальт. Командор Генрих, еще раз прошу прощения и у вас, и у ордена тамплиеров в целом.
        
       Командор Генрих. Бог простит, ваше преосвященство. Теперь, брат мой Матиас, когда члены высокого совета знают о твоем праве при необходимости вступать в любые плотские связи, не стесняйся сказать правду. Имела место такая связь между тобой и Петром?
        
       Рыцарь Матиас. Да, имела.
        
       Граф Вильгельм. Рыцарь Матиас, расскажите подробно, как именно вы познакомились с осмяником Петрилой, как вам удалось привлечь его к работе на благо Святой церкви, и в чем состояла необходимость вашего вступления в содомскую связь.
        
       Рыцарь Матиас. Слушаю и повинуюсь, ваше сиятельство.
       Через пару дней после приезда во Владимир мы с Саввой Нажировичем были приняты князем Георгием Владимировичем Долгоруким на его дворе. Княжеский двор является отдельно стоящей и по русским меркам сильной крепостью, находится он на горе, господствующей над владимирским торгом. Такая стратегия схожа с нашей: у нас ведь рыцарские замки, как правило, тоже находятся вне городов.
       Двор беспорядочно застроен деревянными теремами, в совокупности составляющими княжеский дворец. На приеме в большом зале дворца было много народу, человек сто, а то и больше. Князь сидел на скамье на возвышении и разговаривал то с одним, то с другим чиновником.
       Когда мы с Саввой вошли в зал, Георгий сразу увидел нас, встал нам навстречу, обнял Савву, а потом сердечно поблагодарил меня: и он, и весь двор уже знали о том, что я спас архитектора сначала от немецких, потом от русских разбойников.
       За спасение Саввы князь пожаловал мне плащ со своего плеча, что на Руси считается одной из высших наград. Еще он повелел выплатить обещанное мне Саввой жалование сотского за полгода вперед, и посулил мне в случае, если я смогу найти залежи строительного камня, утроенную награду и пожалование в дворяне.
       Потом князь заговорил с кем-то еще, а ко мне стали подходить его приближенные, знакомиться и благодарить за спасение Саввы. Тогда же подошел и Петрила Мертевич.
        
       Граф Вильгельм. Именно Петрила к вам подошел, а не наоборот? Вспомните хорошенько, рыцарь Матиас, это весьма важно.
        
       Рыцарь Матиас. Не понимаю, ваше сиятельство, почему это так важно, но помню точно: он подошел ко мне и заговорил на латыни, хотя и с большим количеством ошибок. Мне было очень приятно услышать латынь, потому что русский язык я к тому времени еще знал очень слабо и не мог ни на шаг отойти от Саввы, который выполнял обязанности толмача.
        
       Командор Генрих. А где Петр выучил латынь? Ты его спрашивал?
        
       Рыцарь Матиас. Разумеется, брат мой и повелитель. Это был один из моих первых вопросов. Он рассказал, что образование, которое дал ему отец, включало изучение латыни. Все-таки отец был правителем хотя и маленького, и окраинного, и языческого, но города.
        
       Граф Вильгельм. Интересовало ли осмяника Петрилу, как немецкий каменщик Матиас, якобы даже не состоящий в рыцарском звании, смог не только избить и прогнать нескольких бродяг в Шпайере, но и расправиться с семерыми лесными разбойниками?
        
       Рыцарь Матиас. Это интересовало многих. Я объяснял это тем, что с детства умел хорошо драться, к тому же мой отец нанимал для меня учителя фехтования в надежде, что я когда-нибудь стану очень хорошим каменщиком, потом архитектором, и потом буду посвящен в рыцари. Еще я рассказывал, что когда работал в Палестине, мне приходилось не раз вступать в схватки с неверными.
        
       Командор Генрих. И твоему рассказу верили?
        
       Рыцарь Матиас. Почему бы и нет? Не вполне поверил, кажется, только верховный воевода Вышата Никифорович. Первое время он даже приставил ко мне соглядатаев, которых я сразу заметил, но не подал виду. Никаких интересов в Суздальской земле у меня не было, я там находился лишь для того, чтобы в совершенстве выучить русский язык и уехать в Переяславль к Изяславу Мстиславичу. Поэтому Вышата, увидев, что я не занимаюсь ничем подозрительным, вскоре соглядатаев снял.
        
       Командор Генрих. Но если не поверил Вышата, то, может быть, и еще кто-нибудь? Например, Петрила?
        
       Рыцарь Матиас. Признаюсь, я не думал об этом, ваше сиятельство. Никто мне скользких вопросов не задавал, все меня хвалили и благодарили, я пользовался повсеместным уважением, и даже пару раз был приглашен ко двору, несмотря на якобы имевшее место отсутствие дворянского звания. На Руси такой почет для ремесленника - большая редкость.
        
       Епископ Тибальт. Испытание почетом бывает гораздо сложнее пройти, сын мой Матиас, чем испытание невзгодами. Еще блаженной памяти царь Соломон сравнивал злоупотребление славой со злоупотреблением сладостями.
        
       Граф Вильгельм. Воистину так, ваше преосвященство. Рыцарь Матиас, спустя какое время после знакомства вы привлекли Петрилу к работе на благо Святой церкви и крестили его в истинную веру?
        
       Рыцарь Матиас. Далеко не сразу, ваше сиятельство. Это произошло во время поиска залежей камня.
        
       Командор Генрих. Но Петр же был осмяником, то есть собирал налоги. Какое он имел отношение к поиску камня?
        
       Рыцарь Матиас. Вообще-то никакого, брат мой и повелитель. Но позволь мне рассказать все подробно, если высокий совет так интересуют мои отношения с Петрилой Мертевичем.
       Поиск камня для строительства в Суздальской земле был очень труден. Дело в том, что это княжество весьма велико: его более-менее обжитая часть размером не меньше Баварии, а вместе с северными лесами вокруг Белоозера - едва ли не обширнее всей Германии. И камень там никогда раньше не добывался.
       Поскольку я знал, что залежи камня имеет смысл искать прежде всего под обрывами со стороны рек, то первое, что я сделал еще зимой, в самом начале сорок шестого года, - велел работникам, которых князь предоставил в наше с Саввой распоряжение, прокопать со стороны реки Клязьмы наклонный ход под гору, на которой стоит город Владимир. Смерзшуюся глину сначала пришлось разбивать ломами, но потом пошла непромерзшая, и стало легче.
       Если бы такой раскоп велся, например, от Дуная под моим родным Пассау, мы бы наверняка сразу же наткнулись на камень. Под Владимиром же было сделано около дюжины раскопов, и камня не было даже на глубине в несколько десятков локтей. В конце концов все раскопы вместо камня натыкались на какую-то серую горную породу, похожую на слежавшуюся глину и рассыпавшуюся при ударе даже не ломом, а лопатой. (Видимо, Матиас ведет речь о геологических отложениях юрского периода. А белый камень - это известковые отложения каменноугольного периода, то есть гораздо более древние и оттого лучше слежавшиеся, т.е. более твердые - прим. перев.). Мы пробовали углубляться в эту серую породу, но в некоторых местах она не кончалась даже на большой глубине, а в некоторых - ее толщина была всего несколько локтей, а потом опять начиналась глина.
       Я осведомился у Саввы, какие еще города Суздальской земли стоят над высокими обрывами. Он сказал, что таких городов много, а просто высоких обрывов еще больше. Тогда той же зимой мы послали работников в Суздаль, Кидекшу, еще в несколько мест в паре-тройке дней пути от Владимира вверх по Клязьме и Нерли, притоку Клязьмы. Работники делали такие же раскопы и возвращались с одним и тем же: камня для строительства нет, есть только серая горная порода, а кое-где и ее нет, только глина.
       Раскопов было все больше и больше, они были все дальше и дальше от Владимира, и все так же безрезультатны. Искали даже под Ростовом, хотя там местность равнинная и болотистая, и обрывов почти нет.
       В принципе, для меня успех или неуспех поисков камня большого значения не имел, я все равно не собирался надолго задерживаться во Владимире. Мне надо было научиться в совершенстве говорить по-русски, и потом отправляться к Изяславу Мстиславичу. Так что я планировал в начале лета "сыграть в ужа" и уже под новым именем появиться в Переяславле.
        
       Епископ Тибальт. Во что сыграть, сын мой?
        
       Рыцарь Матиас. Прошу прощения, ваше преосвященство, я не уточнил, что у нас в ордене "игрой в ужа" называется создание видимости своей смерти.
        
       Епископ Тибальт. А почему именно уж?
        
       Рыцарь Матиас. Потому что эта змея поступает так в минуту опасности. У ассасинов этот прием называется "побывать среди гурий".
        
       Епископ Тибальт. Спасибо за разъяснение, продолжай, сын мой.
        
       Рыцарь Матиас. Все это время я жил в боковой комнате большого дома Саввы Нажировича во Владимире, но с самим архитектором мы виделись нечасто: он был в постоянных разъездах по дальним крепостям, обычно вместе с князем Георгием, а я ездил по округе устраивать и осматривать раскопы.
       Наступил март, на реках начался ледоход, на сухопутных дорогах - распутица, ездить по княжеству стало невозможно, и мы с Саввой во время этого вынужденного месячного перерыва в работе стали думать, что делать дальше. Долго не придумывалось ничего, кроме почти безнадежного продолжения пробных раскопов.
       Но однажды к Савве зашел Петрила Мертевич. Зашел он по своим казначейским делам, речь шла о выделении средств на какую-то из дальних крепостей. Кажется, на Тверь.
        
       Граф Вильгельм. Петрила сам зашел, или его позвал Савва?
        
       Рыцарь Матиас. Не знаю, ваше сиятельство, они мне об этом не рассказывали. Я тоже был дома, и Савва пригласил и Петрилу, и меня поужинать вместе. За это время я уже начал неплохо говорить по-русски, и мог поддерживать разговор.
       Петр спросил, как у нас с Саввой дела, мы ему рассказали про трудности с поисками камня для строительства. Он захотел узнать, какие вообще признаки залежей камня могут быть, кроме высоких обрывов. Я сказал, что осыпи под обрывами. Тогда Петрила предложил послать по городам глашатаев и объявить награду тому, кто найдет и привезет во Владимир обломок камня, годного для строительства, и сможет показать место, где есть еще много таких обломков.
       Нам с Саввой эта идея очень понравилась, и Савва на радостях даже предложил Петриле Мертевичу попариться с нами в бане.
        
       Командор Генрих. Когда вы парились, Петр впервые увидел твои шрамы и обрезание, брат мой Матиас?
        
       Рыцарь Матиас. Да, брат мой и повелитель.
        
       Командор Генрих. И он спросил, откуда все это?
        
       Рыцарь Матиас. Нет.
        
       Командор Генрих. А потом спрашивал?
        
       Рыцарь Матиас. И потом не спрашивал.
        
       Командор Генрих. И тебе не показалось странным, что он ничего не спрашивал?
        
       Рыцарь Матиас. Я уже понял, что мой отчет перед этим высоким советом как-то связан с Петрилой Мертевичем, и надеюсь рано или поздно узнать, в чем дело. Но тогда никаких подозрений поведение Петра у меня не вызвало. Обычный княжеский чиновник, относящийся с симпатией к иноземцу и желающий освежить приобретенное в детстве знание латыни. То, что он, увидев мои шрамы и обрезание, не стал ни о чем спрашивать, могло быть вызвано простой деликатностью.
       Он вообще весьма деликатный и воспитанный человек, я со своей тамплиерской грубостью даже иногда чувствовал с ним себя неловко.
        
       Епископ Тибальт. Мне ты кажешься вполне деликатным, сын мой, в отличие от твоего командора.
        
       Командор Генрих. Действительно, я иногда бываю излишне резок, ваше преосвященство, но это связано прежде всего с тем, что отчитывается член моего братства, и я испытываю вполне естественное беспокойство. А брат Матиас предстоит перед высоким императорским советом, поэтому, конечно, он внимательно следит за каждым своим словом.
        
       Граф Вильгельм. А вообще он пьет и ругается, как тамплиер? Недавно услышал такую поговорку.
        
       Командор Генрих. Это не совсем так, ваше сиятельство.
        
       Граф Вильгельм. Вы про поговорку или про привычки рыцаря Матиаса?
        
       Командор Генрих. И про то, и про другое. Ваше сиятельство, в орден тамплиеров вступает много разных людей, они занимаются самыми разными делами и имеют самые разные привычки. Например, поведение и привычки боевых братьев, чьей обязанностью является защита Святого Креста в битвах с неверными в пустынях Палестины, сильно отличаются от привычек и поведения членов тайных братств, призванных легко приспосабливаться к любым условиям и устанавливать дружеские отношения с разными людьми.
       Если брат Матиас будет выполнять свою миссию в таверне с рыбаками, он будет вести себя как рыбак. Если ему понадобится для выполнения своей миссии надеть сутану, служить мессу и исповедовать прихожан, он будет вести себя как прелат.
        
       Епископ Тибальт. А на самом деле каков рыцарь Матиас?
        
       Командор Генрих. Это не имеет никакого значения для ордена бедных рыцарей Храма, ваше преосвященство. Члены братства Газы и Аскалона при вступлении в братство отрекаются от своих привычек, привязанностей, черт характера и всего остального, что может помешать успеху их миссий.
        
       Граф Вильгельм. Полагаю, что это не имеет значения и для нашего совета, поэтому вернемся к отчету. Итак, рыцарь Матиас, вы с осмяником Петрилой попарились в бане, он ничего не спросил про ваши шрамы и обрезание, вы ему ничего про них не говорили... А у него шрамы были?
        
       Рыцарь Матиас. Было несколько старых шрамов. Позднее Петр рассказывал, что он их получил, еще когда ходил в военные походы со своим отцом - правителем городка.
        
       Командор Генрих. А обрезан он был?
        
       Рыцарь Матиас. Конечно же, нет. Северные языческие народы обряд обрезания не проводят.
        
       Граф Вильгельм. Понятно. А помог в итоге способ поиска залежей камня, предложенный Петрилой?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство. Княжеские глашатаи объявили награду тому, кто принесет во Владимир обломок пригодного для строительства камня, размером хотя бы с кулак, и укажет место, где есть еще такие камни. И уже через пару недель к дому Саввы потянулись люди. Нам несли самые разные камни с самых разных концов княжества, но чаще всего они были либо слишком твердыми, похожими на булыжники и обломки валунов, либо слишком мягкими, похожие на ту серую горную породу, которая залегает под Владимиром. К маю во дворе дома Саввы выросла большая куча камней, а нужных для строительства все не находилось. Все это время продолжались пробные раскопы. Под Ростовом ничего не нашли, потом добрались даже до Ярославля, и тоже ничего не нашли.
       Я уже говорил по-русски в совершенстве, хотя еще с иноземным выговором. Но этот выговор тоже быстро пропадал, и я уже подумывал о том, что скоро надо будет "сыграть в ужа" и ехать к Изяславу.
       Но в один прекрасный день на двор Саввы пришел ремесленник из Москвы, маленького городка на дальней юго-западной окраине княжества, милях в двухстах (400 километров - прим. перев.) речного пути от Владимира, у самой границы вятичских лесов. Он принес небольшой обломок камня, похожий на тот, который залегает вокруг наших имперских городов Регенсбурга и Штраубинга, только еще светлее, почти белого цвета. Этот камень прекрасно подходил для строительства. Московский ремесленник сказал, что вокруг его города таких обломков вдоль реки валяется множество, кое-где берега буквально устланы ими.
       Конечно, я тут же собрался в Москву. Петрила Мертевич, услышав про мою поездку, предложил поехать вместе, так как у него были в Москве какие-то дела по сбору налогов.
        
       Командор Генрих. То есть поехать вместе предложил именно Петрила, а не ты?
        
       Рыцарь Матиас. Да, именно он. Мне бы и в голову не пришло предлагать ему ехать на дальнюю окраину княжества, я же не ведал о его налоговых делах.
       Отправились мы водным путем. Савва Нажирович с нами не поехал, но послал нескольких работников, которые по пути должны были грести, а на месте - делать раскопы. Вышата Никифорович по просьбе Саввы выделил нам нескольких воинов для сопровождения, так как путь был далеким и пролегал в опасной близости от вятичских лесов, где на нас с архитектором уже один раз нападали разбойники.
       Мы плыли в большой ладье примерно неделю - сначала вверх по Клязьме, почти до ее истока, потом по волоку перешли в Яузу, приток Москвы-реки. Вокруг расстилалась бескрайняя суздальская земля, и я подумал, что ее не стоит сбрасывать со счетов в выполнении моей миссии на Руси, что Долгорукий - сильный и разумный правитель, заботящийся о процветании своего княжества, и что в случае неудачи с Изяславом Мстиславичем можно будет попробовать опереться на Георгия Владимировича.
        
       Граф Вильгельм. Ну что же, вполне здравая мысль.
        
       Рыцарь Матиас. Благодарю, ваше сиятельство. И тогда я подумал, что надо будет, уезжая в Переяславль к Изяславу, оставить в Суздальской земле кого-нибудь, кто мог бы следить за тамошними событиями и поддерживать со мной связь.
       Тут я поймал взгляд Петра, и мне этот взгляд показался неравнодушным, душевным, даже влюбленным...
        
       Командор Генрих. А тебе не показалось, что он тебя просто изучает, вспоминает, не мог ли видеть раньше?
        
       Рыцарь Матиас. Не показалось, брат мой и повелитель: я хорошо разбираюсь в выражении лиц. К тому же я знал, что мы не могли видеться раньше, у меня прекрасная память на лица. Поэтому я и уверился в том, что я ему небезразличен именно как мужчина.
        
       Епископ Тибальт. А у тебя к тому времени уже был опыт плотского общения с мужчинами, сын мой?
        
       Рыцарь Матиас. Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, ваше преосвященство.
        
       Граф Вильгельм. Рыцарь Матиас, я разрешаю вам не отвечать, так как этот вопрос не относится к теме нашего заседания. Даже если бы вы были девственником, то могли бы почувствовать неравнодушные взгляды, этого достаточно.
        
       Рыцарь Матиас. Да, именно такой взгляд я почувствовал, подумал, что осмяник Петрила хорошо подходит для работы на Святую церковь, и решил его использовать, раз уж он испытывает ко мне столь теплые чувства. Взаимная симпатия - первый этап привлечения сторонников.
       Я вспомнил, что Петрила - бывший язычник Анельм, который принял византийскую веру недавно, всего несколько лет назад, и значит, вряд ли был глубоко верующим. Поэтому я начал аккуратно проверять его настрой в вере, произнося при каждом удобном и неудобном случае хулу на ленивых, заевшихся и продажных священников византийской церкви. Потом начал рассказывать про преимущества истинной католической веры, и мне показалось, что моя проповедь падает на благодатную почву.
       Конечно, я не являюсь опытным миссионером, но мои беседы с Петрилой Мертевичем стали давать плоды: он начал живо интересоваться Священной Римской империей и Святой католической церковью, тем более что он ни разу в жизни не покидал Русь и мало что знал про нас. Я ничем не рисковал: если бы Петрила вдруг решил рассказать о наших беседах Вышате Никифоровичу или даже самому князю Георгию, в моих действиях нельзя было бы усмотреть ничего предосудительного. Для немца вполне естественно хвалить свою страну и веру.
       Чувственные взгляды Петра я ловил все чаще и чаще, и в одну из ночевок по пути в Москву я применил прием, который у ассасинов называется "Завлечение в ласковые сети", а у нас... Извините, ваше сиятельство и ваше преосвященство, мне не очень удобно произносить это.
        
       Командор Генрих. Я произнесу. Этот прием в ордене тамплиеров называется "Ложе у нас - зелень".
        
       Епископ Тибальт. Это из "Песни песней Соломона"? Такое кощунственное использование слов из Священного Писания говорит само за себя. Ты, сын мой Матиас, вступил с Петром в плотскую связь?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше преосвященство.
        
       Епископ Тибальт. Я предлагаю ордену переименовать этот прием в "Содом и Гоморру", это будет точнее.
        
       Командор Генрих. Мы подумаем над предложением вашего преосвященства.
        
       Рыцарь Матиас. Как бы этот прием ни назывался, он дал результат.
        
       Граф Вильгельм. И как это было?
        
       Рыцарь Матиас. Это было уже недалеко от Москвы, когда мы плыли вниз по реке Яузе и пристали к берегу для отдыха и ночлега. Я со своими спутниками сидел у большого костра. Была теплая майская ночь, ярко светила луна. Мы с Петром обменялись взглядами, как бы случайно отошли от костра, ушли вглубь леса и там, на еще не успевшей остыть траве, предались любви.
        
       Епископ Тибальт. Странное применение божественного слова "любовь". Может быть, правильнее говорить, что предались богомерзкому содомскому греху?
        
       Рыцарь Матиас. Если бы я хотя бы на миг допустил тогда до себя такие мысли, ваше преосвященство, я не смог бы соблазнить Петра и в дальнейшем использовать его в своих целях.
        
       Граф Вильгельм. А вы уверены, что это не Петр соблазнил вас и использовал в своих целях?
        
       Рыцарь Матиас. Сейчас мне уже трудно вспомнить подробности, как именно мы вступили в то, что его преосвященство справедливо называет греховной связью. Теперь я уже не уверен ни в чем, если высокий совет так интересуется Петрилой. Но тогда мне казалось, что все прошло отлично, и Петр преисполнился ко мне теплыми чувствами.
        
       Епископ Тибальт. А ты - к Петру?
        
       Рыцарь Матиас. Конечно же, совсем без этого обойтись не могло. В противном случае люди, к которым применяется прием "Ложе у нас - зелень", могут почувствовать фальшь.
        
       Командор Генрих. В этом состоит рискованность этого приема. Тот, кто его применяет, может оказаться увлечен своей игрой в бурные чувства и не заметить, что игра перестала быть игрой. Но и судить строго брата Матиаса, выполнявшего многолетнюю опасную миссию вдали от родины, я не стал бы, даже если его чувства к Петру оказались более сильными, чем это требовалось для дела. Пусть бросит в Матиаса камень тот, кто без греха.
        
       Епископ Тибальт. Командор, если уж вы вспомнили обращенные к грешнице слова Господа нашего Иисуса Христа, то вспомните и то, что Господь сказал далее: "Иди и впредь не греши". А содомский грех рыцаря Матиаса, насколько я понимаю, продолжался и после той ночи. Я правильно понимаю, сын мой?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше преосвященство. Потом мы с Петром уединялись каждую ночь по пути и в Москву, и обратно - во Владимир.
        
       Граф Вильгельм. А ваши спутники как к этому относились? Или они ничего не заметили?
        
       Рыцарь Матиас. Мы дожидались, пока все заснут, а поскольку работники и воины были утомлены греблей, то они засыпали быстро. Мы же с Петром от гребли были свободны, и сил у нас было много, хватало на длительные и бурные занятия. Потом мы вместе купались в реке при свете луны.
       Но даже если бы кто-то из спутников и заметил, чем мы занимались, это не произвело бы ошеломляющего впечатления: такие отношения не редкость среди простых русских людей, часто ездящих на заработки в другие города, а то и в другие княжества, и разлученных с семьями по нескольку месяцев, а то и лет. К примеру, в такой же связи состояли двое ехавших с нами воинов.
        
       Граф Вильгельм. Но камень-то в итоге вы нашли между бурными занятиями и купаниями?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство. Мы приехали в Москву, маленький городок на холме близ впадения Яузы в реку Москву. Благодаря высокому положению Петрилы при княжеском дворе мы были прекрасно приняты старым московским воеводой Дмитром Якуновичем, расположились в большой избе, попарились в бане, а наутро отправились искать камень.
       Нашли его сразу же. Любой раскоп и под холмом, на котором стоит городок, и выше, и ниже по реке Москве тут же упирался в мощные слои великолепного светлого камня. Непосредственно под городком камень залегал чуть глубже, а в паре-тройке миль вверх и вниз по реке - совсем рядом с поверхностью. Даже копать почти не приходилось.
       Чтобы окончательно понять, что к чему, мы проплыли вниз по Москве-реке примерно десяток миль и поискали там. Копать вообще не пришлось, камень был едва прикрыт почвой и кое-где даже виден с поверхности реки.
       Надо было еще проверить, насколько цельны слои, нет ли в них трещин, можно ли будет выламывать в них большие блоки. Работники взяли ломы и стали углубляться внутрь залежей, и выяснилось, что мы имеем дело почти что с монолитом, из которого можно было получать блоки любого размера. Я проверил, как этот камень поддается обтеске, все было превосходно. Мне показалось, что эти залежи несравненно лучше всего того, что мне приходилось видеть в Германии, и сопоставимы только с палестинскими.
       Мы вырубили несколько блоков камня, погрузили в нашу ладью и поплыли обратно. На обратном пути сделали еще несколько пробных раскопов под берегами Яузы и Клязьмы, но камня уже не было.
       Савва был в восторге, увидев привезенные нами блоки. Уже на следующий день мы были приняты князем Георгием, который тоже был очень доволен, хотя и заметил, что хорошо было бы все же найти камень поближе к Владимиру и Суздалю, так как в Москве он ничего строить не собирается. Савва пообещал, что сделает еще раскопы между Владимиром и Москвой, и если камень найдется - хорошо, если нет - значит, ближе Москвы его нет. Долгорукий сказал, что даже если других залежей не найдется, то повозим из Москвы, ничего страшного.
        
       Граф Вильгельм. И Долгорукий выполнил свое обещание и наградил тебя дворянским званием?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство.
        
       Епископ Тибальт. Неужели князь потерпел, что его дворянин - католик?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, ваше преосвященство. Я принял византийскую веру в тот же день, когда мне было пожаловано дворянство. Моим крестным отцом стал Савва Нажирович. Мои небесным покровителем при византийском крещении остался святой евангелист Матфей, и на Руси мое имя звучит как Матвей. А поскольку уважаемые люди там именуются по отчеству, то я стал Матвеем Гансовичем.
       По-русски говорил я к тому времени уже в полном совершенстве, так что мог считать, что вживание в эту страну прошло успешно.
        
       Епископ Тибальт. Вот вы, тамплиеры, то византийскую ложную веру принимаете, то магометанскую, то иудейскую...
        
       Командор Генрих. Лишь притворно, ваше преосвященство.
        
       Епископ Тибальт. Но вы хоть каетесь потом?
        
       Командор Генрих. Разумеется. Каждый наш брат непрерывно и неустанно возносит Господу покаянные молитвы за свои невольные грехи.
        
       Епископ Тибальт. Я имею в виду данное нам Господом таинство исповеди.
        
       Командор Генрих. Ваше преосвященство, нам, смиренным членам ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона, святейшим папой дано право не рассказывать на исповеди о наших деяниях. К тому же брат Матиас, как тамплиер, выполняющий особо важные, тайные и рискованные миссии, имеет полную папскую индульгенцию на все свои прошлые и будущие невольные грехи, кроме греха предательства интересов Святой католической церкви и ордена Храма.
        
       Граф Вильгельм. По вашим словам, командор, действительно можно подумать, что ни один тамплиер ни разу в жизни не совершил ни одного вольного греха. Но оставим богословие и продолжим слушание отчета. Рыцарь Матиас, вы нашли камень, стали русским дворянином, а какую вам дальнейшую работу предложили князь и Савва? Не каменщиком же работать дворянину...
        
       Рыцарь Матиас. Нет, ваше сиятельство. Мне была предложена работа начальника каменоломен.
       Но пора было приступать к выполнению основной миссии и ехать в Переяславль к Изяславу Мстиславичу. Так что я взял неделю на размышление, и за это время убедил Петрилу всемерно содействовать Святой католической церкви и крестил его в истинную веру.
        
       Граф Вильгельм. И как вы его убедили?
        
       Рыцарь Матиас. Я объявил ему, что не приму предложение князя и вскоре уеду из Владимира. Он расстроился и стал просить меня не уезжать. Я сказал, что если он хочет, чтобы я вернулся, то должен мне помочь. Он выразил готовность всемерно мне содействовать.
        
       Епископ Тибальт. А что ты ему рассказал о себе и своей миссии?
        
       Рыцарь Матиас. Что я католический прелат и миссионер, и моя задача - установление на Руси истинной веры. Петрила сказал, что готов мне во всем помогать. Тогда я предложил ему принять нашу веру, и он согласился.
       Я тайно крестил его в Клязьме такой же теплой ясной ночью, как та, когда мы в первый раз были вместе.
        
       Епископ Тибальт. Очень трогательно, сын мой. А как ты его крестил? Ты знаешь молитвы, сопровождающие таинство крещения в истинную католическую веру?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше преосвященство.
        
       Командор Генрих. Все члены братства Газы и Аскалона владеют основами знаний, позволяющих при необходимости служить литургию и выполнять прочие прелатские обязанности, в том числе крещение.
        
       Епископ Тибальт. Но, конечно, такое крещение не могло считаться истинным...
        
       Командор Генрих. Ваше преосвященство, я удивляюсь вашему незнанию того, что существует тайная булла святейшего папы, освящающая крещение, совершенное любым из рыцарей Храма в особых условиях, при отсутствии прелата и епископа.
        
       Епископ Тибальт. Напоминаю вам, командор, что ложным крещение может быть не только в случае ненадлежащего крестителя, но и в случае ненадлежащего отношения крещаемого к сему святому таинству.
        
       Граф Вильгельм. Уважаемые члены совета, не стоит начинать богословский спор. Рыцарь Матиас, вы, когда крестили осмяника Петрилу, не открывали ему, что являетесь тамплиером?
        
       Рыцарь Матиас. Ни в коем случае, ваше сиятельство. Если я отцу родному не открыл, что я рыцарь Храма, то уж Петру...
        
       Командор Генрих. Не сомневаюсь, брат Матиас, что ты в совершенстве знаешь правила нашего орденского братства и умеешь хранить тайну. А как ты покинул Суздальское княжество? "Сыграл в ужа"?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, все получилось гораздо лучше. Сначала я отказался от должности начальника каменоломен под предлогом, что Москва - настолько дальняя и необжитая окраина княжества, что для меня жить и работать там - все равно, что быть похороненным заживо. Я посоветовал назначить туда начальником кого-нибудь из тамошних жителей, сам же выразил желание получить работу на каменном строительстве. Я уже знал от Петрилы, что на такое строительство у Долгорукого не было средств, и что пока что можно было только понемногу добывать камень. Так что я был уверен, что работы у Георгия не получу, и при этом он и Савва будут чувствовать себя вроде как виноватыми. Так и получилось.
       Савва спросил меня, не хочу ли я, пока нет возможности строить в Суздальской земле, поехать вместе с ним в союзный Суздалю Галич, куда он был приглашен для оттачивания мастерства архитектора: несмотря на частые войны, в Галицкой земле не прекращалось каменное строительство. Но я сказал, что и сам не хочу рисковать, и Савве не советую: в это время киевский великий князь Всеволод Ольгович воевал с галицким князем Владимирком Володаревичем и осаждал Звенигород, один из городов Галицкой земли.
       Я выразил желание воспользоваться правом свободного дворянина переходить к любому князю, и показал приглашение от Изяслава Мстиславича - искать камень для будущего строительства в Переяславле.
        
       Граф Вильгельм. А когда вы успели получить такое приглашение?
        
       Рыцарь Матиас. Я его и не получал, мы с Петрилой накануне сами изготовили его на взятом из казначейства пергаменте, который князья использовали для своих документов. Грамоту с подписью Изяслава Петр нашел где-то в княжеских архивах, и мы аккуратно перерисовали росчерк его пера. Впрочем, никто внимательно нашу подделку не рассматривал, я просто помахал ею перед князем и Саввой, этого было вполне достаточно.
       Князь Долгорукий обиделся, что я уезжаю работать к его недругу. Но войны между Георгием и Изяславом в это время не было, у них даже был общий враг - Всеволод Ольгович, так что он не мог мне это запретить. Но попрощался со мной холодно.
       Савва же, когда я уезжал, проводил меня до ворот своего дома, сказал, что прекрасно меня понимает, обнял меня и расцеловал на прощание, и пообещал в любой момент вновь принять меня в Суздальской земле.
        
       Командор Генрих. Конечно, такой отъезд был лучше, чем разыгрывать свою смерть и потом появляться в Переяславле с какой-нибудь придуманной историей своей жизни, еще и менять внешность.
        
       Рыцарь Матиас. Совершенно верно, брат мой и повелитель. И держать связь нам с Петрилой в этом случае было проще. О наших отношениях догадывались многие, и Вышате Никифоровичу это наверняка было известно от его осведомителей, поэтому мы с Петром могли посылать друг другу письма с любыми проезжими купцами, используя наши настоящие имена, и ни у кого наша переписка не вызвала бы подозрений. Я только объяснил Петру простейшие правила соблюдения тайны писем.
        
       Граф Вильгельм. Например?
        
       Рыцарь Матиас. Например, не упоминать в письмах о том, что мы служим Святой католической церкви. Или, например, если есть срочные дела и надо встретиться, то писать: "Приезжай, я соскучился".
        
       Командор Генрих. Да, это обычно для отношений с обращенными в истинную веру помощниками.
        
       Граф Вильгельм. Доехали вы до Переяславля без приключений?
        
       Рыцарь Матиас. Поскольку князь был на меня обижен, то провожатых воинов он мне не выделил, но это меня и не волновало. Я мог бы пристать к любому купеческому каравану, но уже шел июнь, я спешил к Изяславу и не хотел терять несколько дней на поиск каравана, а потом на неторопливое путешествие. Так что поехал в Переяславль в одиночку, тем же сухопутным путем, которым мы зимой ехали с Саввой.
       Поскольку я уже был русским дворянином, то ехал в полном вооружении, с мечом и щитом, в хороших доспехах, на прекрасном коне, купленном на владимирском торгу. Доехал я без приключений, если не считать того, что уже в самом конце вятичских лесов, соблазнившись якобы легкой добычей, на меня напали пятеро разбойников. Я на своем резвом коне мог бы легко от них ускакать, но поскольку скрывать свое мастерство было не от кого, с наслаждением изрубил их.
        
       Епископ Тибальт. С наслаждением, сын мой?
        
       Командор Генрих. Брат Матиас, конечно же, истреблял злодеев исключительно с чувством христианского сожаления и всепрощения, а наслаждение получил лишь от того, что мог отточить свое высочайшее боевое мастерство, притупившееся за время работы в Суздальском княжестве.
        
       Граф Вильгельм. Не сомневаюсь, что рыцарь Матиас имел в виду именно это. Скажите, рыцарь, больше вам ничего не помешало благополучно доехать до Переяславля?
        
       Рыцарь Матиас. Не помешало, ваше сиятельство. Я доехал в том же июне сорок шестого года, остановился на постоялом дворе, осмотрел город.
       Должен сказать, что Переяславль мне показался лишь бледной тенью Киева. Крепость его очень мала по размерам, длина укреплений чуть более полмили (1200 метров - прим. перев.), а площадь - не более двадцати пяти акров (10 гектаров - прим. перев.). Стены деревянные, валы невысокие - не более пяти локтей (3 метра - прим. перев.). Город расположен на равнине, и рельеф обороне не помощник. Слегка усиливают защиту крепости только небольшие реки Альта и Трубеж, на мысу у слияния которых располагается город. Посад обширен, около двухсот акров (80 гектаров - прим. перев.), но защищен лишь частоколом. И это при том, что город часто подвергается нападениям кочевников, так как располагается на юго-востоке от Киева, на границе со степями.
       Главный каменный храм города - возведенный в конце прошлого века собор, посвященный Михаилу Архангелу. Это большое церковное здание, построенное в византийских формах, окруженное с трех сторон галереями и несколькими часовнями.
       Княжеский двор расположен внутри крепости, построил его еще Всеволод Ярославич, отец Владимира Мономаха. Туда я через день и отправился.
       Княжескому дворецкому я представился вольным дворянином Матвеем Гансовичем, покинувшим службу у Георгия Долгорукого и желающим поступить на службу к переяславскому князю Изяславу Мстиславичу. Дворецкий меня спросил, на какую именно службу я хотел бы поступить. Я ответил, что мне нужно лично и тайно поговорить об этом с князем. Мне было сказано, что князь не принимает лично и тайно, не зная, по какому именно делу, а если я хочу просто наняться на службу, то могу обратиться к верховному воеводе Шварну Летичу. Я высказал уверенность, что для князя это будет важно и интересно, и попросил передать ему два имени: чиновника польского князя, с которым вел переговоры посол Изяслава, и имя самого посла.
       Вскоре я был принят Изяславом. Представился я ему тайным императорским посланником, рассказал, что мне известно о проявленном им интересе к принятию истинной католической веры, и сказал, что готов буду сделать его великим князем в обмен на обещание приведения Руси к Святому истинному кресту в случае успеха.
        
       Граф Вильгельм. Вы ему прямо так и сказали? И он не разгневался, что вы ему ставите условия?
        
       Рыцарь Матиас. Ничуть не разгневался. Мне показалось, что он ради того, чтобы стать великим князем, душу дьяволу продаст.
        
       Епископ Тибальт. Следи за своими словами, сын мой. Изяслав обещал креститься в истинную католическую веру, а не продать душу врагу рода человеческого.
        
       Рыцарь Матиас. Ваше преосвященство, я хотел лишь описать Изяслава, и мне никогда не пришло бы в голову сравнивать Христово крещение с продажей бессмертной души.
        
       Командор Генрих. Не придирайтесь к словам, ваше преосвященство, это не красит служителя Святой церкви.
        
       Граф Вильгельм. Уважаемые члены совета, призываю всех к умиротворению, хотя и не ожидал, что это придется делать мне, и более надеялся на епископа Тибальта.
        
       Епископ Тибальт. Да восторжествует мир. Рыцарь Матиас пояснил, что имел в виду, и мне этого вполне достаточно, его командор мог бы не вставать на его защиту. А почему, сын мой Матиас, у тебя сложилось такое мнение об Изяславе?
        
       Рыцарь Матиас. Ваше преосвященство, это мнение у меня сложилось еще до встречи с Изяславом. Переяславль этот князь не обустраивал, церковного строительства не вел, жили люди в Переяславской земле гораздо беднее, чем в Суздальской, налоги были выше, войско непомерно раздуто: такого множества воинов на улицах я не встречал нигде на Руси. И это при том, что в Переяславле все было спокойно: он располагается к юго-востоку от Киева, а возможный противник Всеволод Ольгович ушел воевать в Галич, на запад. Кочевники тоже уже давно переяславцев не беспокоили. Так что мне сразу показалось, что Изяслав не смирился со своим положением переяславского князя и собирается бороться за Киев.
       Ну, а мнение о том, что Изяслав Мстиславич ради Киева продаст душу дьяволу, у меня появилось уже в разговоре с ним. Он ведь не только сразу принял мое предложение. Он сразу, даже не задавая вопросов, как именно я собираюсь возводить его на киевский престол, спросил, каким путем я буду устранять князя Всеволода Ольговича, и какая от него потребуется помощь.
        
       Граф Вильгельм. Наверно, с такими людьми легко работать.
        
       Командор Генрих. В чем-то легко, ваше сиятельство, а в чем-то и тяжело. Легко вначале. Но такие люди обычно стараются только использовать нас в своих целях, ничего не давая взамен.
        
       Рыцарь Матиас. Потом с Изяславом Мстиславичем так и получилось. А тогда я сказал князю, что Всеволод Ольгович с моей помощью отдаст душу Господу, и Изяславу надо быть готовым немедленно после смерти великого князя идти со своим войском на Киев.
       И я попросил Изяслава узнать через его осведомителей, как у Всеволода идут дела под Звенигородом Галицким, и не собирается ли великий князь снимать с этого города осаду и возвращаться со своим войском в Киев. Желательно перехватить его до возвращения: на походе устранить князя проще, там и стражи гораздо меньше, чем во дворце. А если у Изяслава нет осведомителей при дворе Всеволода, то можно просто послать гонца к великому князю по какому-нибудь поводу, например, с каким-нибудь предупреждением о нападении кочевников или сборе рати Георгием Долгоруким, и гонцу в любом случае укажут, где найти Всеволода.
       А пока Изяслав будет узнавать, где находится Всеволод, я попросил поручить мне поиски залежей камня, хотя на самом деле, конечно, никто ничего строить в Переяславле из природного камня не собирался. Под видом поисков я мог получать жалование, открыто жить в этом городе под своим именем, и покидать город на сколько угодно времени: вроде как уехал искать камень.
       Изяслав Мстиславич сразу же пригласил своего казначея, повелел назначить мне жалование сотского и выдать грамоту о том, что я занимаюсь поиском залежей камня для будущего строительства. На этом мы с князем расстались.
       Я нанял небольшой дом в Переяславле, немного обжился, и уже через пару недель был приглашен к Изяславу. Князь мне поведал, что Всеволод собирается снимать осаду со Звенигорода и возвращаться в Киев.
       Я попросил описать привычки великого князя. Изяслав, похоже, сразу понял, что речь будет идти об отравлении.
        
       Граф Вильгельм. Действительно, вначале с такими людьми, как Изяслав, легко.
        
       Рыцарь Матиас. Очень легко, ваше сиятельство. Изяслав Мстиславич подробно рассказал мне, что Всеволод обычно питается один, всю еду его пробуют слуги. Но когда князья Изяслав и Всеволод вместе ходили на Владимирка Галицкого за год до моего приезда на Русь, то переяславский князь обратил внимание, что кухня киевского великого князя почти не охраняется.
        
       Граф Вильгельм. Странно, что если Изяслав был так осведомлен в охране Всеволода, он еще раньше сам не нанял убийц.
        
       Рыцарь Матиас. На Руси это не так просто, ваше сиятельство. Русские люди обычно очень открыты и искренни, и русский человек скорее пойдет в разбойники, чем в тайные убийцы. Меч там куда более употребим, чем яд и кинжал.
        
       Епископ Тибальт. Иначе говоря, нравы на Руси не столь повреждены, как у нас.
        
       Командор Генрих. Я полагаю, ваше преосвященство, что дело тут не только в нравах, но и в том, что на Руси нет школ, в которых можно пройти подготовку, сравнимую с подготовкой ассасинов или членов боевого братства Газы и Аскалона. А без такой подготовки даже слабая охрана может стать непреодолимым препятствием для тайного убийцы. Поэтому нет ничего удивительного, что переяславский князь сразу решил воспользоваться услугами брата Матиаса для отравления Всеволода.
        
       Епископ Тибальт. Как это прискорбно, ведь Изяслав и Всеволод - близкие родственники...
        
       Граф Вильгельм. Ваше преосвященство, я вынужден с огорчением заметить, что история католического мира тоже знает множество прискорбных случаев, когда не то что родственники, а родные братья друг друга травили.
        
       Командор Генрих. А я хочу напомнить его преосвященству, что Всеволод Ольгович для Изяслава Мстиславича не такой уж и близкий родственник: отец Всеволода был кузеном деда Изяслава. Так что ничего особенно прискорбного, кроме отравления как такового, я не вижу. Но это отравление было вызвано необходимостью выполнения миссии брата Матиаса, и у нас, тамплиеров, на все подобные деяния есть индульгенция его святейшества.
        
       Епископ Тибальт. О времена, о нравы!
        
       Командор Генрих. Ваше преосвященство, на эту тему есть хорошая поговорка: не старайтесь быть большим католиком, чем святейший папа.
        
       Граф Вильгельм. Уважаемые члены совета, попрошу вас не отвлекаться. Я из-за ваших постоянных перепалок уже забыл, на чем остановился рыцарь Матиас.
        
       Рыцарь Матиас. Ваше сиятельство, Изяслав не только предложил мне отравить Всеволода, но и хотел предоставить яд, но я отказался, так как не был уверен в том, насколько яд переяславского князя действенен и спустя какое время убивает. А здесь надо было все точно рассчитать. Поэтому я сказал, что предпочитаю алмазную пыль, и попросил дать мне несколько алмазов.
        
       Командор Генрих. Неужели у тебя с собой не было яда?
        
       Рыцарь Матиас. Конечно же, был, брат мой и повелитель. У меня на шее всегда висит ладанка с иконой Пресвятой Девы, и в потайных отделениях позади иконы находится яд двух видов: медленного действия и мгновенного. Но моя миссия на Руси была длительной, яда было немного, он мог понадобиться еще не раз, поэтому я попросил у Изяслава алмазы. Князь сразу открыл шкатулку, дал мне несколько больших камней, потом даже снял со своего пальца драгоценный перстень, отдал мне и проводил меня словами: "Отрави его как крысу".
        
       Граф Вильгельм. Насколько мне известно, крыс обычно травят толченым стеклом.
        
       Командор Генрих. Человек - не крыса, ваше сиятельство.
        
       Епископ Тибальт. Наконец-то я слышу речь, достойную доброго христианина.
        
       Командор Генрих. Боюсь разочаровать ваше преосвященство, но я в данном случае имел в виду не то, что человек является образом Божьим, и любое убийство - грех. Я имел в виду, что травить людей толченым стеклом сложно: если стекло растолочь слишком мелко, то человек проглотит его без ущерба для здоровья, а если растолочь крупно, то почувствует его на зубах и выплюнет.
        
       Граф Вильгельм. Не сомневаюсь, что рыцарь Матиас умеет растолочь стекло не слишком мелко и не слишком крупно.
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство, поэтому я истолок не все полученные алмазы, несколько припрятал на всякий случай. Недостаток алмазной пыли я восполнил толченым стеклом. И уже через день выехал навстречу Всеволоду Ольговичу.
        
       Командор Генрих. Но ты ведь раньше бывал в Южной Руси только проездом из Пассау в Суздаль. Как ты нашел путь, по которому будет возвращаться войско Всеволода?
        
       Рыцарь Матиас. Я пошел на переяславский торг и нанял проводника.
        
       Граф Вильгельм. И что этот проводник знал о том, зачем вам этот путь?
        
       Рыцарь Матиас. Он ни о чем не спрашивал, просто за хорошую плату вывел меня на нужную дорогу между Киевом и Галичем. Мы с ним спрятались в лесу в паре дней пути от Киева недалеко от этой дороги и ждали несколько дней. А когда вдали показалось войско, и я удостоверился, что великий князь находится при нем, я проводника убил.
        
       Епископ Тибальт. А необходимо ли было это кровопролитие?
        
       Рыцарь Матиас. Ваше преосвященство, никакого кровопролития не было, так как я применил прием, известный у нас под названием "Неожиданный приговор": подошел к проводнику сзади, накинул ему на шею веревку и задушил. В этом была необходимость, так как мне надо было готовиться к проникновению в лагерь Всеволода Ольговича и умерщвлению князя, и проводник увидел бы мои приготовления и мог бы мне помешать. Или мог бы потом меня выдать.
        
       Граф Вильгельм. Рыцарь Матиас, а не было ли риска, что убитого проводника потом хватятся в Переяславле и спросят вас, куда он пропал?
        
       Командор Генрих. Ваше сиятельство, такую ошибку, наверно, не совершил бы даже послушник нашего братства Газы и Аскалона, а уж от одного из наших лучших и искуснейших рыцарей ее точно ждать не приходится. Брат Матиас наверняка нанимал проводника, изменив свою внешность.
        
       Рыцарь Матиас. Да, конечно. Перед тем, как пойти на торг за проводником, я переоделся в магометанское купеческое платье, сгорбился и подвязал щеку, якобы болят зубы. И представился не дворянином Матвеем Гансовичем, а загулявшим турецким купцом Абдель-Латихом, которого в Галиче ждут компаньоны.
        
       Граф Вильгельм. Я никогда не сомневался в способностях тамплиеров, какое бы дело они ни выполняли. И как вы, рыцарь Матиас, проникли в лагерь Всеволода Ольговича и устранили великого князя?
        
       Рыцарь Матиас. Это оказалось нетрудно, ваше сиятельство. До конца дня я пробирался по лесу вдоль дороги. А когда войско расположилось на ночлег, я миновал караулы, которых было немного, и нашел шатер Всеволода. Шатер охранялся хорошо, и, пожалуй, я не смог бы туда незаметно пробраться. Но неподалеку находился еще один шатер - кухня, и, как мне и говорил Изяслав Мстиславич, она почти не охранялась: вокруг нее ходил только один стражник. Великий князь как раз собирался ужинать, и между шатрами сновали слуги.
       Уже почти стемнело. Я подкрался к кухне с противоположной стороны от караульного, пролез под ткань и оказался внутри. Спрятавшись между задним занавесом шатра и каким-то большим сундуком, я понаблюдал, откуда достают пищу, которую носят великому князю, и из каких мехов наливают вино. Понял я из разговоров слуг и то, что приготовлено на утро.
       Потом, когда все работы прекратились, и князь Всеволод и слуги легли спать, я всыпал в вино, предназначенное для князя на утро, алмазную пыль и толченое стекло. Втер я их и в хлеб, и в копченое мясо. Потом выбрался наружу, вновь благополучно миновав стражника.
        
       Граф Вильгельм. А разве великий князь не боялся отравлений? Изяслав же рассказывал, что всю его пищу предварительно пробовали.
        
       Рыцарь Матиас. Пробовали, ваше сиятельство. Но алмазная пыль и толченое стекло не вызывают немедленной гибели. Только через несколько часов человек ощущает рези в животе, и только через несколько дней умирает. Для верности я еще добавил в вино чуть-чуть яда медленного действия из моей ладанки - на случай, если князь выпьет не до дна. Алмазная пыль оседает на дне, а яд хорошо растворяется.
        
       Епископ Тибальт. То есть вместе с Всеволодом Ольговичем ты отправил на тот свет еще и верного слугу, пробовавшего пищу? И, возможно, других слуг, которые доедали после своего господина?
        
       Командор Генрих. В моем родном Ангулеме, где много каменоломен, бытует такая поговорка: когда вырубают камень, вокруг разлетаются обломки.
        
       Епископ Тибальт. Командор Генрих, надо быть человеколюбивее хотя бы в душе.
        
       Командор Генрих. Мы, тамплиеры, в душе очень человеколюбивы, только в жизни не всегда получается применить наше редкостное человеколюбие.
        
       Граф Вильгельм. Я до глубины души тронут рассуждениями о человеколюбии рыцарей Храма. Но ладно, пусть вместе с Всеволодом отравились слуги, но, возможно, еще и бояре или послы, с которыми в тот вечер князь мог разделять трапезу?
        
       Рыцарь Матиас. Возможно, ваше сиятельство. Но умер ли кто-нибудь из бояр или послов, я не знаю. Всеволод же отдал Богу душу через три дня после своего возвращения в Киев. Если не ошибаюсь, произошло это в первый день августа.
       А я, покинув походный лагерь Всеволода, отправился в Переяславль, чтобы предупредить Изяслава Мстиславича, что великому князю осталось жить всего несколько дней, и надо срочно готовить войско. Благодаря этому князь выступил на Киев почти сразу после смерти Всеволода.
       Младшие братья Всеволода Ольговича - Игорь и Святослав - вышли против Изяслава только со своими дружинами и совсем небольшим ополчением.
        
       Епископ Тибальт. Сын мой Матиас, поясни, пожалуйста, что такое дружина и ополчение.
        
       Рыцарь Матиас. Ваше преосвященство, дружина - постоянное конное войско, которое есть у каждого князя. Ополчение - войско, собираемое из горожан, а при необходимости и из крестьян. Дружинники - конные воины. Ополчение - чаще всего пешие, хотя в нем могут быть и конные.
       Еще уточню, что ополчение делится на две части. Первую в случае войны призывает князь и вооружает на свои средства. Во вторую идут добровольцы, если враг непосредственно угрожает спокойствию их городов и сел. Эти вооружаются сами, обычно у них нет ни доспехов, ни мечей, только топоры, а вместо копий - рогатины и заостренные колья. Дружина владетеля большого княжества может насчитывать несколько сотен человек, а ополчение - несколько тысяч.
        
       Граф Вильгельм. Это как наши рыцари и пешие воины?
        
       Рыцарь Матиас. В целом - да. Игорь Ольгович пытался собрать ополчение, но киевляне неохотно шли в его войско из-за того, что он отказался сместить нескольких нелюбимых народом чиновников, которых при Всеволоде еще как-то терпели. Если бы у Игоря было больше времени, он мог бы, конечно, согнать людей в свое ополчение принудительно, но Изяслав Мстиславич ему этого времени не дал. Положение Игоря усугубляло то, что его собственная дружина была очень мала, и он повел в бой дружину покойного Всеволода Ольговича, которая не привыкла к его командованию.
       Битва между войсками Изяслава и Игоря произошла под Киевом у Надова озера (располагалось недалеко от нынешнего железнодорожного вокзала Киева, сейчас не существует - прим. перев.). В самой битве я не участвовал и не знаю ее подробностей, но слышал, что победа была, на радость его преосвященству Тибальту, почти бескровной. Не только благодаря большому численному перевесу войск Изяслава, но и из-за того, что дружина покойного Всеволода перешла на сторону переяславцев немедленно после начала сражения.
       Ольговичи бежали. Младший брат Игоря Ольговича, Святослав, отправился к себе в Новгород Северский, небольшой город недалеко от Чернигова. А сам Игорь несколько дней скрывался в болотах около Киева, потом его взяли в плен, привезли в столицу и посадили в темницу.
       Изяслав же торжественно въехал в Киев уже недели через две после смерти Всеволода, может, даже чуть раньше. (13 августа - прим. перев.). Все имущество Ольговичей было разграблено.
        
       Командор Генрих. А ты почему не участвовал в битве?
        
       Рыцарь Матиас. Мы так решили с Изяславом Мстиславичем, чтобы не возникало подозрений, что я занимаюсь еще чем-то, кроме поисков строительного камня под Переяславлем.
        
       Граф Вильгельм. А как вы общались с Изяславом?
        
       Рыцарь Матиас. Он давал мне аудиенции якобы для отчетов о поисках камня.
        
       Граф Вильгельм. Спасибо, что напомнили мне об аудиенции, рыцарь Матиас. Прошу меня простить, уважаемые члены совета, но завтра меня ждет аудиенция у его императорского величества, и я должен к ней подготовиться. Продолжайте заседание без меня.
        
       Епископ Тибальт. Ваше сиятельство, без вас заседание будет не только неправомочно, но и бессмысленно.
        
       Командор Генрих. Я добавлю: еще и рискованно, так как некому будет постоянно выступать миротворцем. Может быть, ваше сиятельство, завершим наше сегодняшнее заседание?
        
       Граф Вильгельм. Но завтра я тоже не смогу уделить внимание отчету рыцаря Матиаса.
        
        Епископ Тибальт. Тогда мы можем продолжить послезавтра. Мне нравится город Регенсбург, и я с удовольствием побуду в нем подольше.
        
       Граф Вильгельм. Хорошо, тогда увидимся послезавтра в то же время. Сегодняшнее заседание закрывается. Ваше преосвященство, не прочтете нам молитву? Лучше, чем у вас, это не получится ни у кого.
        
       Епископ Тибальт. Свят, свят, свят Господь Бог Всемогущий, Который есть, был и грядет. И да будет Он восхваляем и превозносим нами вовеки. Достоин Ты, Господи Боже наш, принять хвалу, славу, честь и благословение. Благословите все дела Господни, хвалу произнесите Богу нашему, все рабы Его и боящиеся Его, все малые и великие. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, как было в начале и ныне и присно и во веки веков.
        
       Все участники заседания. Аминь.
        
       Граф Вильгельм. Заседание закрыто. Всех благодарю.
        
        
        

    ПРОТОКОЛ ТРЕТЬЕГО ЗАСЕДАНИЯ

       совета представителей его императорского величества, святейшего папы и ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона по рассмотрению отчета рыцаря Матиаса из Пассау о выполнении миссии на Руси в 1145-1157 годах от Р.Х.

    (Номер по описи Венской библиотеки: XII-21-8357/P-III)

        
        
       Во имя Господа, волею его императорского величества Фридриха, святейшего папы Адриана и великого магистра ордена бедных рыцарей Храма Бертрана де Бланшфора, проводится сие заседание под строжайшей тайною в имперском аббатстве святого Эммерама в городе Регенсбурге в девятнадцатый день июля 1157 года от Р.Х.
        
       Присутствуют:
       Председатель совета - граф Вильгельм фон Вальдхофен, вице-маршал двора его императорского величества.
       Член совета - епископ Тибальт Сирмионский, легат святейшего папы.
       Член совета - рыцарь Генрих из Ангулема, командор боевого братства Газы и Аскалона ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона.
       Секретарь совета - Альфред из Бамберга, монах имперского аббатства святого Эммерама в Регенсбурге.
        
       Перед советом отчитывается рыцарь Матиас из Пассау, член боевого братства Газы и Аскалона ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона.
        
        
       Граф Вильгельм. Приветствую всех собравшихся, и еще раз прошу прощения, что из-за моих неотложных дел при дворе пришлось перенести наше заседание. Во имя Господа, продолжаем заслушивание отчета рыцаря Матиаса, члена боевого братства Газы и Аскалона ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона.
       Уже стало доброй традицией, что его преосвященство перед началом заседания читает напутственную молитву.
        
       Епископ Тибальт. Душа Христова, освяти меня, тело Христово, спаси меня, кровь Христова, напои меня, вода из бока Христова, омой меня, страдание Христово, укрепи меня. О благой Иисус, услышь меня, в ранах Твоих укрой меня, не позволь мне отделиться от Тебя, от злого недруга защити меня, в час смерти моей призови меня и повели мне прийти к Тебе, чтобы со святыми Твоими восхвалять Тебя во веки веков.
        
       Все участники заседания. Аминь.
        
       Граф Вильгельм. Прошу уважаемых членов совета садиться.
        
       Епископ Тибальт. Разрешите, ваше сиятельство, задать вопрос рыцарю Матиасу. Помню, на прошлом заседании мы остановились на том, что Святая церковь в лице выполняющего свою миссию тамплиера Матиаса исполнила свои обязательства перед великим князем Изяславом Мстиславичем. А приступил ли Изяслав к исполнению своих обязательств перед нашей Церковью?
        
       Рыцарь Матиас. Когда недели через две после вступления князя Изяслава в Киев я приехал к нему и получил аудиенцию, он сказал, что должен утвердиться на престоле, и потом приступит к исполнению нашего соглашения. Для того, чтобы сблизиться со Святой католической церковью, надо было сначала отдалиться от византийской, и прежде всего требовалось поставить в митрополиты русского священнослужителя, независимого от Византии.
       Предыдущий митрополит Михаил к тому времени умер, и Изяслав собирался сделать митрополитом монаха Климента Смолятича, известного на Руси богослова и духовного писателя.
        
       Граф Вильгельм. Получается, все шло хорошо?
        
       Рыцарь Матиас. Вначале - да. Но после неудачи с Климентом Изяслав резко изменил отношение и ко мне, и к приведению Руси к Святому истинному кресту.
        
       Епископ Тибальт. Почему же неудачи? Климент ведь, насколько мне известно, был поставлен в митрополиты.
        
       Рыцарь Матиас. Для того, чтобы я мог обосновать свою точку зрения на поставление Климента, хотелось бы рассказать о событиях сорок седьмого-сорок восьмого годов по порядку. Надеюсь, это не займет много времени.
        
       Граф Вильгельм. Рассказывайте по порядку, рыцарь Матиас.
        
       Рыцарь Матиас. Члены высокого совета, конечно же, знают, что сразу после того, как Изяслав Мстиславич в сорок шестом году стал великим князем, началась большая междоусобная война, не прекращавшаяся много лет. Бежавший с поля боя Святослав Ольгович начал собирать войска против Изяслава, и привлек в союзники Георгия Владимировича Долгорукого.
        
       Граф Вильгельм. А я думал, что это Георгий был инициатором большой междоусобной войны, что он не смог перенести то, что его племянник Изяслав стал великим князем в обход старшинства.
        
       Епископ Тибальт. Рыцарь Матиас, напомните, пожалуйста, как эти отношения княжеского старшинства называются на Руси? Как-то образно, вроде лестницы...
        
       Рыцарь Матиас. Совершенно верно, ваше преосвященство, на Руси это слово звучит как "лествица". А большая междоусобная война, ваше сиятельство, началась именно со Святослава Ольговича, точнее, с его желания выручить брата Игоря, томившегося в киевской темнице. И это Святослав втянул Георгия в войну. Долгорукий, напротив, всегда был готов к переговорам с Изяславом Мстиславичем. Позже, в сорок восьмом, он даже предлагал Изяславу остаться великим князем, если тот отдаст ему Переяславль.
       Но когда Изяслав только вокняжился в Киеве, Святослав смог убедить Долгорукого начать войну, пообещав ему в случае победы киевское великое княжение и признав его старшинство. Хотя вообще-то Святослав Ольгович и Георгий Владимирович - одного поколения, их дедами были сыновья Ярослава Мудрого, причем дед Святослава был старше.
        
       Командор Генрих. Откуда у тебя, брат Матиас, сведения о том, что Святослав пообещал Георгию не претендовать на великое княжение?
        
       Рыцарь Матиас. Это не было ни для кого на Руси тайной, и действительно, Святослав Ольгович сдержал обещание и никогда не претендовал на княжение в Киеве. Но позволь, брат мой и повелитель, рассказывать по порядку.
       В конце сорок шестого года я переехал в Киев. Как и в Переяславле, я делал вид, что ищу камень по приказу Изяслава Мстиславича, и выглядело это логично: под Переяславлем не нашел, теперь ищу под Киевом.
       В декабре Изяслав пригласил меня во дворец и попросил потихоньку устранить Игоря Ольговича, благо это должно быть несложно: в темнице князь заболел от сырости, холода и недоедания, и совсем плох. Я сказал, что это будет ошибкой - делать из него мученика, более того, если он даже умрет от болезни, то в его смерти все равно обвинят великого князя. Поэтому я посоветовал Изяславу подлечить Игоря, постричь его в монахи и заточить в каком-нибудь монастыре. Тогда, если он даже вдруг сбежит из монастыря, то народ будет воспринимать его как расстригу, и на великое княжение он вряд ли сможет претендовать.
       Изяслав поблагодарил меня за совет, сказал, что последует ему, и ушел с войском на север, воевать со Святославом Ольговичем. И действительно, в начале января Игоря постригли в монахи и заточили в киевский Феодоровский монастырь. Я сам потихоньку проверил там охрану, все было хорошо.
       Ближе к концу января до Киева дошла весть, что Изяслав Мстиславич в вятичских лесах разгромил Святослава Ольговича. Вскоре великий князь триумфально вернулся в столицу.
       Георгий Долгорукий в это время воевал в Рязанском княжестве. Петр потом мне рассказывал, что это Изяслав убедил рязанского князя напасть на Суздаль. Но рязанцы были разбиты, и Георгий даже поставил княжить там своего сына, хотя и всего на пару лет.
       В апреле сорок седьмого года Георгий Долгорукий встретился в Москве со Святославом Ольговичем и заключил с ним союз. В Москву приехали и другие княжившие в Черниговской земле потомки Святослава, сына Ярослава Мудрого, - Владимир и Изяслав Давыдовичи, Святослав Всеволодович. Именно тогда Святослав Ольгович как раз и пообещал Георгию великое княжение, если тот его поддержит.
       Впрочем, когда в конце лета началась очередная война между черниговскими князьями и Изяславом Мстиславичем, Долгорукий не спешил выступить на помощь своим союзникам-черниговцам, которые терпели поражение за поражением.
        
       Граф Вильгельм. Спасибо за подробный рассказ, рыцарь Матиас, но главный-то вопрос в другом: выполнял ли Изяслав Мстиславич свои обещания?
        
       Рыцарь Матиас. В сорок седьмом году одно из обещаний он выполнил: в июле собор русских епископов избрал митрополитом Руси Климента Смолятича. Мнения на этом соборе разделились, споры были очень жаркими, но в итоге восторжествовали епископы из земель, подвластных Изяславу.
       Но победа великого князя оказалась призрачной.
        
       Епископ Тибальт. Ты хотел сказать - пирровой?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше преосвященство, пирровой. И призрачной тоже. Изяслав Мстиславич рассчитывал на то, что влияние Климента позволит ему утвердиться на киевском престоле, но получилось наоборот: Клим держался на митрополии лишь благодаря влиянию великого князя. Митрополита признали только подчинявшиеся верховной власти Изяслава Киев, Переяславль, Волынь и Туров. В Чернигове, Новгороде, Суздале, Смоленске и Галиче либо епископы, либо князья, либо и те и другие отказывались признать власть Климента и по всем церковным делам сносились непосредственно с византийским патриархом. Ну, а Полоцкое княжество не подчинялось даже Мономаху, не говоря уж об Изяславе.
       Это была первая пиррова победа Изяслава. Вторая - убийство князя Игоря Ольговича.
        
       Граф Вильгельм. Того самого, которого постригли в монахи?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство.
        
       Епископ Тибальт. А его-то зачем было убивать?
        
       Рыцарь Матиас. Видимо, Изяслав Мстиславич почему-то продолжал считать его опасным соперником. Точно не знаю. Как вы помните, я как раз отговаривал великого князя от убийства Игоря.
        
       Командор Генрих. Видите, ваше преосвященство, иногда и кровожадные тамплиеры выступают против убийств, особенно бессмысленных.
        
       Рыцарь Матиас. Более того - вредных. Убийство Игоря привело к тому, что на Руси к Изяславу Мстиславичу стали относиться гораздо хуже, а для него как нарушителя княжеской лествицы отношение народа было куда важнее, чем для старших князей - Георгия Владимировича или Святослава Ольговича.
       Но, тем не менее, по наущению Изяслава Игорь был растерзан толпой киевлян.
        
       Командор Генрих. А ты уверен, что это было сделано именно по наущению Изяслава Мстиславича?
        
       Рыцарь Матиас. Уверен, брат мой и повелитель. Конечно, забросить в толпу мысль о том, что Ольговичи готовят заговор, было не так уж трудно, и это мог сделать не только Изяслав, но и любой другой князь. Достаточно было нанять людей, которые кричали бы об этом на улицах, или ходили по домам и обещали деньги за участие в беспорядках.
       Но кто из князей мог это сделать, кроме Изяслава? Черниговские правители? Но Игорь Ольгович был родным братом Святослава, кузеном Изяслава и Владимира Давыдовичей, и вряд ли черниговцы пошли бы на убийство столь близкого родственника даже ради прямой возможности захватить Киев. А уж только ради того, чтобы выставить Изяслава в дурном свете, - и подавно.
        
       Граф Вильгельм. А Долгорукий?
        
       Рыцарь Матиас. Тоже слишком сложный замысел и для него, и для его верховного воеводы Вышаты Никифоровича. Уж очень серьезная подготовка требовалась, и совершить ее из далекого Суздаля вряд ли было возможно. Так что только Изяслав. Не будем забывать и то, что именно имя Изяслава выкрикивала толпа, идущая в Феодоровский монастырь, где содержался Игорь.
        
       Граф Вильгельм. Рыцарь Матиас, а вы не рассматривали возможность того, что ослабление Изяслава и усиление междоусобицы на Руси было выгодно не кому-то из русских князей, а какому-нибудь соседнему государству?
        
       Рыцарь Матиас. Рассматривал, ваше сиятельство. Но такое государство должно было бы иметь в Киеве большую сеть лазутчиков и соглядатаев, и вряд ли это ускользнуло бы от моего внимания.
        
       Командор Генрих. Ну что же, брат мой Матиас, даже если твой вывод неверен, все равно аргументов в его поддержку ты привел достаточно.
        
       Рыцарь Матиас. Да, я забыл отметить еще одну важную деталь: Изяслав незадолго до убийства Игоря снял охрану с Феодоровского монастыря.
        
       Командор Генрих. А это откуда ты знаешь?
        
       Рыцарь Матиас. Я сам был в этом монастыре, когда убили Игоря.
        
       Граф Вильгельм. И как так получилось?
        
       Рыцарь Матиас. Живя в Киеве, я старался постоянно следить за всем происходящим в городе, и для этого не было лучшего места, чем киевский торг на Подоле. Бывало, я проводил там по нескольку часов в день, беседуя с торговцами и попивая с ними квас или брагу.
       И вот однажды в середине сентября сорок седьмого года я увидел, что торг буквально гудит, по нему снуют какие-то люди и кричат, что Ольговичи замыслили извести великого князя Изяслава, и Игоря нужно немедленно убить, так как все нити заговора тянутся к нему. А я должен сказать, что Изяслава в Киеве действительно любили: став великим князем, он щедро тратил на киевлян свою казну, пополняемую за счет жестокого обложения налогами переяславцев.
       Я знал, что Игорь никак не может быть сердцем заговора хотя бы потому, что еле таскает ноги, да еще и находится под неусыпной охраной людей Изяслава Мстиславича. Вообще-то я мог бы не вмешиваться в это дело, но поскольку в начале года имел на эту тему разговор с Изяславом, и понимал, что убийство Игоря будет крайне вредно для великого князя, то решил отправиться в Феодоровский монастырь и проверить, как он охраняется. Сам великий князь в это время был с войском где-то в черниговской земле.
       Каково же было мое удивление, когда, приехав в монастырь, я увидел открытые ворота, и около них - ни одного стражника. Внутри тоже не было никого, кроме какого-то монаха, спешившего по своим делам. Я спросил у него, где найти схимника Гавриила: таким было иноческое имя Игоря. Монах показал на одну из келий. Я открыл дверь и заглянул вовнутрь. Князь лежал на простой лавке и, казалось, спал.
       Тогда я отправился искать игумена.
        
       Граф Вильгельм. Кто это такой - игумен?
        
       Епископ Тибальт. В греческой церкви так называются аббаты, ваше сиятельство.
        
       Рыцарь Матиас. Выйдя во двор в поисках игумена, я увидел, как в ворота влетели трое всадников, один из которых был совсем юным, лет пятнадцати, в алом княжеском плаще. Я его узнал: это был младший брат Изяслава, сын Мстислава Владимировича от второй жены. Звали его Владимиром, и прозвище у него было Мачешич, так как для старших братьев он был сыном их мачехи.
       Соскочив с коней, они бросились ко мне и спросили, где игумен. Я сказал, что я его тоже ищу. Владимир захотел узнать, кто я такой. Я ответил, что зовут меня Матвеем Гансовичем, что я великокняжеский сотский, случайно услышал на торгу, что киевляне собираются убить Игоря Ольговича, и обеспокоился этим.
       Князь закричал, что толпа уже идет к монастырю, и он не понимает, где охрана. На крики выбежал престарелый игумен и сказал дрожащим голосом, что накануне приехал гонец от Изяслава Мстиславича с повелением снять охрану.
       А за воротами уже был слышен шум разъяренной толпы. Игумен в ужасе скрылся за дверью.
       Я понял, что Игоря Ольговича надо срочно спасать, и предложил Владимиру Мстиславичу посадить свергнутого князя на коня и вывезти из монастыря, а я и двое княжеских дружинников пока попробовали бы задержать толпу на подступах к воротам. Я был вооружен, дружинники тоже.
       Но князь сказал, что пытаться задержать толпу силой - слишком рискованно для меня и дружинников, лучше он сам попробует утихомирить киевлян, а Игоря пока надо отвести в собор под защиту Господа. Я пытался спорить, но это было бесполезно. Тогда я пошел к воротам, чтобы их закрыть, но князь закричал, что этого делать не надо, а то толпа еще сильнее разозлится.
       Словом, мне оставалось только отойти в сторону. Дружинники вывели Игоря из кельи и отвели в собор, князь Владимир стал у дверей храма.
        
       Граф Вильгельм. В отваге этому юноше, конечно, отказать трудно.
        
       Рыцарь Матиас. К сожалению, ваше сиятельство, отвага Владимира Мстиславича оказалась безрассудной. Как я и предполагал, ворвавшаяся в ворота толпа сотни в две человек уже была разъяренной настолько, что настежь открытые монастырские ворота ее ничуть не задобрили.
       Князь со ступеней храма попытался обратиться к киевлянам с умиротворяющей речью. Казалось, вначале его послушались: разрешили вывести Игоря из собора и отвести на располагающийся рядом с монастырем двор княгини, матери Владимира. Но я сразу понял, что это было лишь уловкой зачинщиков для того, чтобы не совершать страшнейшее кощунство: не убивать Ольговича в храме. И я бросился к Владимиру и крикнул ему, чтобы он ни в коем случае не выводил Игоря из собора. Но он меня, к сожалению, опять не послушал.
       Как только Игорь Ольгович в сопровождении юного Мачешича и дружинников вышел из храма, на них тут же набросилась толпа. Владимир и дружинники закрывали Игоря своими телами, отбивались ножнами и рукоятями мечей. Клубок из человеческих тел выкатился за ворота монастыря и вкатился в ворота двора княгини. Казалось, спасение было близко.
       Но тут Владимир Мачешич споткнулся и упал, его едва не затоптали, дружинники бросились его выручать и оставили Игоря на произвол судьбы. Через пару минут толпа рассеялась, и открылась такая картина: чудом спасшийся Владимир, весь в синяках, поддерживаемый своими дружинниками, тоже сильно избитыми, скрылся в тереме княгини. А окровавленное тело Игоря Ольговича волочилось по земле, его тащили трое киевлян за привязанную к ноге веревку, еще несколько шли рядом и злобно пинали мертвеца.
       Потом тело притащили на торг и бросили там. На следующий день его отпели в городском соборе святой Софии и погребли в Симеоновском монастыре, на окраине города.
       Казалось, Изяслав Мстиславич мог торжествовать. Но уже через несколько дней по торгу поползли слухи о чудесах, якобы совершавшихся во время отпевания Игоря Ольговича. Об убитом князе стали говорить как о великомученике, в Симеоновский монастырь началось едва ли не паломничество. И, кстати, года через три Игоря причислили к лику святых. Так что Изяслав оказался в роли Святополка Окаянного.
        
       Епископ Тибальт. А что это за Святополк?
        
       Рыцарь Матиас. Был на Руси такой князь, родной брат Ярослава Мудрого. Он подослал убийц к двоим младшим братьям, Борису и Глебу, которые вскоре были причислены к лику святых как великомученики, Святополк же был прозван Окаянным, то есть проклятым. И когда он, в свою очередь, был убит Ярославом, то никто его добрым словом не вспоминал, и Ярослава не проклинал.
       Неудивительно, что, услышав про смерть Игоря Ольговича, Георгий Долгорукий и черниговские князья сразу начали собирать войска против Изяслава Мстиславича и его младших братьев. Потом в эту войну оказались втянуты почти все княжества Руси, даже далекий Новгород.
       Когда Изяслав в конце осени вернулся в Киев, я сразу же попросил об аудиенции. Не принимал он меня долго, месяца два.
        
       Командор Генрих. Такое отношение уже само по себе говорит о многом.
        
       Рыцарь Матиас. Да, брат мой и повелитель. Только в начале сорок восьмого года я, наконец, был допущен к великому князю.
       Разговаривал со мной Изяслав Мстиславич очень раздраженно и грубо. Никаких моих соображений об ошибочности убийства Игоря Ольговича он даже слушать не захотел.
        
       Граф Вильгельм. Он был по-своему прав: сделанного уже было не вернуть.
        
       Рыцарь Матиас. Конечно, это так, ваше сиятельство. Но когда я заговорил с Изяславом Мстиславичем о том, что настало время подумать о направлении в Священную Римскую империю посольства для переговоров по всем вопросам церковного объединения и о подготовке принятия на Руси папских легатов, великий князь начал кричать на меня и топать ногами. В таком гневном состоянии я его ни разу не видел. Все русские князья привыкли командовать войсками, голоса у них мощные, и кричал Изяслав так громко, что я даже подумал, что его будет слышно на улице.
       Изяслав кричал, что под ним шатается престол, что митрополит Климент Смолятич держится только благодаря его великому княжению, и что в такой отчаянном положении любое общение с католической церковью приведет лишь к тому, что русский народ просто закидает всех нас камнями.
        
       Граф Вильгельм. Наверно, он был недалек от истины.
        
       Рыцарь Матиас. К сожалению, да. Мне оставалось только сказать, что я буду ждать от него хороших вестей, и откланяться.
        
       Командор Генрих. Ты не предложил великому князю устранить его врагов так же, как устранил Всеволода Ольговича?
        
       Рыцарь Матиас. Было поздно это делать. Против Изяслава и его младших братьев встали не только Георгий Долгорукий со всеми сыновьями и Святославом Ольговичем, но и кузены Святослава - Изяслав и Владимир Давыдовичи, и племянник - Святослав Всеволодович, и старший брат Георгия - Вячеслав, и сын младшего брата Георгия - Владимир Андреевич, а потом и галицкий князь Владимирко Володаревич. Слишком многих князей пришлось бы устранять, это заняло бы много лет.
        
       Командор Генрих. Как говорят у нас в братстве, правителя убить - не щенка утопить.
        
       Епископ Тибальт. Как это цинично.
        
       Командор Генрих. По отношению к правителям или к щенкам?
        
       Епископ Тибальт. Командор, дело тут не в правителях и не в щенках. Если вы не понимаете, насколько циничен общий смысл этой фразы, то объяснить это вам, боюсь, я не смогу.
        
       Граф Вильгельм. Уважаемые члены совета, не отвлекайтесь, пожалуйста. Щенки тут точно ни при чем. И что вы решили делать, рыцарь Матиас, после такого разговора с Изяславом? Не было у вас мысли вернуться в Империю за новыми инструкциями?
        
       Епископ Тибальт. А зачем было рыцарю Матиасу спешить возвращаться? Жил в свое удовольствие в Киеве, делал вид, что ищет камень, получал хорошее содержание. А в Империи - опять монашеский образ жизни, да еще неизвестно, куда орден пошлет со следующей миссией...
        
       Рыцарь Матиас. Рассуждения вашего преосвященства звучат несправедливо и обидно для бедного рыцаря Храма, отдававшего все силы для выполнения богоугодной миссии по установлению на Руси небесной власти Святой католической церкви. Я сильно тосковал по родине, и с радостью вернулся бы, если бы позволяла обстановка. Но на месте, в Киеве, я надеялся принять более верное решение по дальнейшим действиям.
        
       Командор Генрих. Рыцарям нашего братства даны широкие полномочия по принятию решений во время выполнения многолетних миссий вдали от родины. 
        
       Рыцарь Матиас. И поскольку уже в феврале сорок восьмого Изяслав Мстиславич решил упредить своих противников, пошел на Чернигов и осадил его, я решил подождать развития событий. Мои дальнейшие действия в любом случае зависели от того, кто победит в войне.
        
       Граф Вильгельм. И как шла война?
        
       Рыцарь Матиас. С переменным успехом. Осаду Чернигова Изяслав был вынужден снять уже в марте, и едва смог вернуться в Киев из-за весенней распутицы. Той же зимой Глеб, сын Георгия Долгорукого, не раз безуспешно осаждал Переяславль, где в это время княжил Мстислав, сын великого князя Изяслава.
       А весной на сторону Изяслава перешел старший сын Долгорукого - Ростислав Георгиевич, обидевшись на то, что отец не дал ему в Суздальской земле никакого города для самостоятельного княжения. Конечно, такая позиция Георгия была верной с точки зрения единства его княжества, но переход Ростислава оказался тяжелым ударом по противникам Изяслава Мстиславича.
       Позже, правда, Ростислав вернулся к отцу, и был принят с радостью.
        
       Епископ Тибальт. Возвращение блудного сына, очень трогательно.
        
       Граф Вильгельм. Это действительно трогательно, но, может быть, рыцарь Матиас перейдет к рассказу о дальнейших отношениях с осмяником Петрилой?
        
       Рыцарь Матиас. Да, конечно, ваше сиятельство. Летом я получил от Петрилы письмо, что он соскучился по мне, и просит срочно приехать во Владимир. Слово "соскучился" означало, что он узнал много нового по интересующим нас обоих делам, и должен мне это рассказать.
        
       Епископ Тибальт. Учитывая ваши отношения, слово "соскучился" имело, наверно, не только тайный, но и прямой смысл, и желание увидеться у вас было взаимным.
        
       Рыцарь Матиас. Не буду скрывать, ваше преосвященство, я обрадовался письму Петра.
        
       Командор Генрих. Нам, тамплиерам, теплые чувства не запрещены, если они не вредят нашему богоугодному делу.
        
       Граф Вильгельм. Повредили теплые чувства рыцаря Матиаса его миссии или нет, нам еще предстоит выяснить. Продолжайте свой рассказ, рыцарь.
        
       Рыцарь Матиас. Получив письмо Петра, я отправился во Владимир. Поехал я туда тайно, с караваном купеческих судов.
        
       Командор Генрих. А почему ты поехал речным путем, а не сухопутным?
        
       Рыцарь Матиас. Брат мой и повелитель, я не мог приехать в Залесье под своим именем, поэтому мне было нужно время на то, чтобы изменить внешность. Это было несложно: достаточно было обрасти бородой и принять грубоватый обветренный вид, свойственный простому переяславскому плотнику Прону, за которого я себя выдавал. И я нанялся гребцом на ладью в большом купеческом караване.
        
       Епископ Тибальт. Но это же черная, тяжелая и неблагодарная работа.
        
       Рыцарь Матиас. Совершенно верно, ваше преосвященство, но именно такая работа и была мне нужна: на речных путях внутри Руси она никакого опыта не требует и является для бедноты отработкой платы за проезд и пропитание. Это как нельзя лучше подходило для простого плотника Прона.
       Труд гребца действительно очень тяжел: никакого отдыха, кроме нескольких часов сна на голой земле или голых досках с собственной шапкой под головой вместо подушки, безвкусная похлебка на обед, по куску черствого хлеба на завтрак и ужин. Но этот труд пошел мне на пользу, так как за время, проведенное в Переяславле и Киеве, я немного обрюзг, мои мышцы ослабли, руки стали менее ловкими. Все это не только не украшает тамплиера, но в трудную минуту может стоить ему жизни.
        
       Командор Генрих. А ты не опасался выдавать себя за плотника? Это же требует многих навыков.
        
       Рыцарь Матиас. Брат мой и повелитель, любой каменщик должен знать плотницкое дело, и отец меня еще в детстве ему обучил.
        
       Командор Генрих. И что ты рассказывал, когда тебя спрашивали, зачем переяславский плотник Прон едет в Залесье?
        
       Рыцарь Матиас. В Залесье простым людям жилось лучше, чем в Переяславле, и искать счастья на чужбине ехали многие. Так что никто меня особо и не расспрашивал, всем было все ясно.
        
       Граф Вильгельм. А вы известили Изяслава Мстиславича о своем отъезде?
        
       Рыцарь Матиас. Я долго думал, известить или нет. Но был риск, что Изяслав запретит мне ехать, поэтому не стал этого делать. Только предупредил великокняжеского дворецкого, что якобы отправляюсь на поиски строительного камня, и меня некоторое время не будет в Киеве.
       Примерно через неделю после отплытия из столицы вверх по Днепру мы достигли Смоленска, где княжит Ростислав Мстиславич, младший брат Изяслава. Город мне понравился: он весьма велик, его территория достигает не менее двухсот акров (примерно 80 гектаров - прим. перев.), серединная часть расположена на высокой, около семидесяти локтей (50 метров - прим. перев.), горе над Днепром, а укрепления простираются и на соседние холмы. В городе находятся каменный княжеский терем и каменный же большой собор, построенный в начале нашего века при Владимире Мономахе. Есть каменные соборы и в окрестных монастырях.
       Потом из Днепра мы повернули в реку Вязьму, прошли большой и обжитой волок (ныне на этом месте находится город Вязьма - прим. перев.), потом по какой-то небольшой речке попали в Угру, приток Оки. Из Оки около городка Коломны мы двинулись по Москве-реке и достигли уже знакомой мне Москвы. Потом не менее знакомым путем добрались до Владимира.
       Во Владимире я поселился в небольшой, но опрятной избе на окраине и известил Петрилу Мертевича о своем приезде. Он в тот же день тайно пришел ко мне, и наша встреча была очень радостной. Мы не говорили друг другу слов любви, считая такие нежности недостойными мужчин-воинов. Но все же взаимная привязанность оказалась сильна, это невозможно отрицать.
       С тех пор Петр много раз навещал меня, даже иногда оставался ночевать.
        
       Епископ Тибальт. Надо же, какие теплые отношения у содомитов.
        
       Рыцарь Матиас. Ваше преосвященство, я не считаю себя вправе вызвать вас на поединок, так как вы гораздо старше меня и состоите в духовном звании. Поэтому лишь прошу высокий совет защитить мою рыцарскую честь.
        
       Командор Генрих. Ваше преосвященство, вы нанесли оскорбление рыцарю Матиасу, и это оскорбление тем более тяжко, что ему ранее во время выполнения миссий приходилось вступать в плотские связи и с женщинами. Есть существенная разница между содомитом и человеком, вынужденно совершающим содомский грех на благо Святой церкви.
        
       Граф Вильгельм. Ваше преосвященство, вы храбрый человек, оказывается. Я бы, например, не решился так вот просто взять и оскорбить рыцаря Храма, тем более члена боевого братства Газы и Аскалона.
        
       Епископ Тибальт. Я искренне прошу прощения у рыцаря Матиаса. Я не знал, что он был вынужден во время своих богоугодных миссий вступать в связи не только с мужчинами, но и с женщинами. Прими мое епископское благословение, сын мой Матиас, и продолжай свой рассказ, не обращая внимание на брюзжание старомодного служителя Господа.
        
       Рыцарь Матиас. Хорошо, ваше преосвященство. Петрила мне поведал, что в Суздальскую землю приезжал новгородский епископ Нифонт и имел с Георгием длительные переговоры. Суздаль и Новгород до этого воевали между собой, и на переговорах речь шла о заключении мира, об обмене пленными, о возвращении Новгороду городка Нового Торга (ныне Торжок - прим. перев.), но главное - о принятии Русью католической веры в случае победы Долгорукого над Изяславом Мстиславичем. Нифонт после смещения Климента Смолятича должен был стать митрополитом и сразу же послать за папскими легатами.
        
       Командор Генрих. Да, впечатляющий рассказ, прежде всего в том, что касается желания князя и епископа принять легатов святейшего папы. Но откуда Петр все это узнал? Переговоры наверняка были тайными.
        
       Рыцарь Матиас. Он рассказал, что ему удалось подкупить княжеского банщика в городе Суздале, где встречались Георгий и Нифонт.
        
       Епископ Тибальт. А при чем тут банщик?
        
       Рыцарь Матиас. На Руси в богатых домах есть бани, в банях есть банщики. Каждый банщик знает потайные отверстия, в которые можно наблюдать за происходящим в бане. Обычно эти отверстия используются самими банщиками, не могущими отказать себе в непристойном развлечении, наблюдая, например, как парятся боярин с боярыней и чем они в это время занимаются.
        
       Епископ Тибальт. Не только непристойное, но и неприглядное зрелище.
        
       Командор Генрих. Мы, тамплиеры, в своей работе часто вынуждены использовать самые непристойные и неприглядные стороны жизни людей.
        
       Рыцарь Матиас. Воистину так. Петрила рассказал мне, что подкупил банщика, и тот дал ему возможность подслушать, о чем говорили Георгий Долгорукий и епископ Нифонт, когда парились в бане после освящения Нифонтом отремонтированного суздальского собора, построенного еще при Владимире Мономахе. Они к тому времени уже почти все успели обсудить, и лишь уточняли мелкие детали, но о принятии папских легатов разговор был ясный и однозначный, несмотря на то, что оба успели изрядно накачаться брагой.
        
       Командор Генрих. А ты проверил то, что сообщил Петрила о готовности Долгорукого принять легатов Святого престола?
        
       Рыцарь Матиас. Собирался проверить, и думал, как это сделать. Косвенное подтверждение рассказа Петра у меня уже было: желание Георгия строить в Суздальской земле из тесаного природного камня, то есть в нашей имперской технике. Прямое подтверждение я мог бы попробовать получить у Саввы Нажировича.
       Но тут Изяслав Мстиславич подослал ко мне убийц.
        
       Граф Вильгельм. Вот как! И как это было, и откуда ты узнал, что это сделал именно Изяслав?
        
       Рыцарь Матиас. Это было вскоре после моего приезда во Владимир. В ту ночь Петр был со мной, и мы заснули. Проснулся я оттого, что на мою шею была накинута петля.
        
       Командор Генрих. В твой дом смогли незаметно войти? И незаметно подкрасться к тебе? Как такое могло произойти с членом нашего братства, к которому во время сна даже мышь не должна подобраться?
        
       Рыцарь Матиас. Это моя вина, брат мой и повелитель, я был утомлен после известных занятий с Петром.
        
       Епископ Тибальт. Так получается, содомия все-таки наносит вред?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше преосвященство, я с этим согласен и искренне раскаиваюсь, что потерял бдительность.
        
       Епископ Тибальт. Лучше было бы вообще не вступать в содомские отношения, чем потом раскаиваться в потере бдительности из-за них.
        
       Граф Вильгельм. Как говорится, что сделано - то сделано.
        
       Командор Генрих. А что делал Петр в тот момент, когда к тебе подкрались?
        
       Рыцарь Матиас. Лежал рядом со мной, ему тоже накинули на шею петлю. Всего нападавших было трое, в темноте различить их лица было невозможно. Один меня держал, один затягивал петлю на моей шее, один - на шее Петра.
        
       Командор Генрих. И ты не смог освободиться?
        
       Рыцарь Матиас. Не смог, так как меня сразу же начали душить, не пытаясь ничего от меня выведать. Душили неуклонно и неостановимо. Делать резкие движения и пытаться освободиться - означало лишь ухудшить и без того отчаянное положение, поэтому я догадался, что надо "сыграть в ужа". Слегка посопротивлялся, похрипел и сделал вид, что потерял сознание, то есть полностью расслабился и лишь изредка пропускал по своему телу судороги, похожие на предсмертную агонию.
        
       Граф Вильгельм. А что в это время было с Петром?
        
       Рыцарь Матиас. Я не видел, так как было темно, к тому же пришлось закатить глаза для правдоподобности изображения смерти. Слышал только его хрипы. Видимо, его тоже душили.
       Потом я услышал, что один из убийц сказал, что дело сделано, немец отправился в ад. Другой спросил, что делать с Петрилой. И третий - видимо, их главарь - ответил, что великий князь Изяслав Мстиславич повелел убить только латинянина, а Петрила - хотя и грешник, но добрый православный, так что пусть живет.
       И, наконец, я получил удар кинжалом. Видимо, злодеи хотели удостовериться, что я умер.
        
       Командор Генрих. Но, как мы видим, ты не умер. Куда они тебя ударили?
        
       Рыцарь Матиас. Метили в сердце.
        
       Командор Генрих. Но не попали же, раз ты жив?
        
       Рыцарь Матиас. Не попали. Кинжал лишь скользнул вдоль ребра и пригвоздил меня к постели.
        
       Командор Генрих. Брат мой Матиас, а не возникло ли у тебя подозрения, что тебя неслучайно задушили не до смерти, и неслучайно попытались добить так неуклюже? Ты помнишь, что такое "Стрела, пролетевшая мимо"?
        
       Епископ Тибальт. А что это такое?
        
       Командор Генрих. Так у нас называют попытку убийства, которая как бы случайно, а на самом деле намеренно заканчивается провалом. Применяется в разных целях, чаще всего - для запугивания.
        
       Рыцарь Матиас. Конечно же, я помню, что это такое. У ассасинов это называется "Ложный бросок кобры". Но я не видел причин, по которым Изяславу было бы выгодно меня запугивать. Уж убивать - так убивать, чтобы разом покончить со всеми обязательствами перед Святой католической церковью. Поэтому я и решил, что эти убийцы просто были недостаточно опытны.
        
       Командор Генрих. Но если они были неопытны настолько, что не смогли тебя ни задушить, ни попасть кинжалом в сердце, то как они смогли тебя выследить? Ты думал об этом?
        
       Рыцарь Матиас. Я думал об этом, и даже подозревал, что они еще в Киеве нанялись гребцами в тот же купеческий караван, или даже на тот же корабль, с которым ехал я. Но проверить это, разумеется, не мог.
        
       Граф Вильгельм. А вдруг их вообще не Изяслав подослал?
        
       Рыцарь Матиас. А кто тогда? Кому могло понадобиться меня убить?
        
       Епископ Тибальт. А Петрила?
        
       Рыцарь Матиас. Вы имеете в виду - что было с Петрилой? Он лежал рядом со мной и хрипел.
        
       Командор Генрих. И ты не бросился вслед убийцам, брат мой Матиас?
        
       Рыцарь Матиас. Я хотел броситься, но вначале должен был освободиться от удавки, выдернуть кинжал, а еще освободить от удавки хрипящего Петра. За это время злодеи уже вышли из дома. Я был без одежды, залит кровью, поэтому бегать в таком виде по улице не стал: мог бы попасться страже, и возникли бы лишние вопросы, почему у простого переяславского плотника Прона ночует высокопоставленный княжеский чиновник Петрила Мертевич.
       Когда я освободил Петрилу от удавки, он меня нежно обнял со словами благодарности. Видимо, он не слышал, что убийцы его пощадили, и решил, что это я его спас. Я не стал его разубеждать, так как его благодарность была залогом большей верности.
       На следующий день мы с ним обдумали и взвесили все, что знали.
       Изяслав подослал ко мне убийц, значит, на его усилия в деле установления на Руси истинной католической веры уже рассчитывать не приходилось.
       Георгий Долгорукий в разговоре с Нифонтом говорил о приведении Руси к Святому Кресту, никто его не вынуждал это говорить, значит, он желал этого искренне. К тому же суздальский князь хотел строить храмы из природного камня, как в Империи, это тоже много значило.
       Серьезных соперников в борьбе за киевский престол, кроме Изяслава Мстиславича, у Георгия в тот момент не было, и он стоял выше Изяслава на княжеской лествице. К тому же Изяслав запятнал себя убийством Игоря Ольговича.
       То есть позиции у Долгорукого были сильными, и мы с Петрилой решили возвести его на великое киевское княжение. Тогда для этого требовалось только одно - устранить Изяслава Мстиславича.
        
       Граф Вильгельм. А Георгий знал, что вы решили устранить Изяслава?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, ваше сиятельство. Петр рассказал, что князь Долгорукий - непримиримый противник братоубийства, и ни за что на него не пойдет. Для нас было достаточно, что он в разговоре с Нифонтом однозначно выразил свое намерение принять католичество.
        
       Командор Генрих. Брат мой Матиас, когда ты отправлялся на Русь, у тебя было задание содействовать Изяславу Мстиславичу, а не устранять его. Почему ты при столь серьезной смене направления своих действий не поставил орден в известность?
        
       Рыцарь Матиас. Ну что ты, брат мой и повелитель, я же не какой-нибудь юный послушник, чтобы так грубо нарушить наши орденские правила. Конечно, поставил в известность. Немедленно написал три письма с подробным разъяснением причин. В письмах воспользовался нашим тайным шифром. Как и требуют правила, обозначил сроки: если не будет ответа в течение трех месяцев, то считаю себя вправе действовать на свой страх и риск.
        
       Епископ Тибальт. А почему именно три письма, сын мой?
        
       Рыцарь Матиас. Для верности, чтобы точно дошло хотя бы одно. Так у нас пишут письма особой важности. По дороге с письмами всякое может случиться.
        
       Епископ Тибальт. А тайный шифр не мог вызвать подозрений, если бы письмо прочитал кто-нибудь чужой?
        
       Рыцарь Матиас. Вряд ли, ваше преосвященство. Для зашифровки используются стихи из Священного Писания, и письмо выглядит как набор богословских догматов.
        
       Граф Вильгельм. И как вы передали эти письма, рыцарь Матиас?
        
       Рыцарь Матиас. Рана, нанесенная кинжалом, стала воспаляться, и я недели две был прикован к постели. Петрила меня лечил, ухаживал за мной. Поэтому эти письма я не мог передать сам, и это сделал Петр. Он отправил их с разными купцами, которые должны были по прибытии в Империю переслать их монастырской почтой в наши орденские аббатства.
       Я ждал во Владимире гораздо дольше положенных трех месяцев, но не получил ответа.
        
       Командор Генрих. Неудивительно. До нас не дошло ни одно из этих писем. Либо все трое купцов по какому-то невероятному совпадению не доехали до Империи, либо Петрила не передал твои письма.
        
       Рыцарь Матиас. Он мне говорил, что передал, и я был уверен, что это правда. Но теперь я уже ни в чем не уверен.
        
       Епископ Тибальт. Это правильно, излишняя уверенность может перерасти в самоуверенность.
        
       Граф Вильгельм. Рассказывайте дальше, рыцарь Матиас. Вы ждали ответа на ваши письма...
        
       Рыцарь Матиас. Пока я во Владимире ждал ответа, осенью сорок восьмого года все черниговские князья во главе со Святославом Ольговичем, испуганные предательством Ростислава Георгиевича, заключили мир с Изяславом, и суздальский князь оказался один против Киева и Переяславля.
       В конце года, по зимнику, войска Изяслава Мстиславича вторглись в Залесье. Прошли вдоль восточных границ, с войском Долгорукого не встретились, сожгли и разграбили несколько деревень около Ярославля и ранней весной ушли восвояси.
       Петрила сообщил мне, что в конце весны или в самом начале лета Долгорукий выступит в поход, чтобы нанести ответный удар по самому сердцу владений Изяслава - Киеву и Переяславлю. Время ожидания ответа на письма давно истекло, и я решил, что настало время действовать. Поскольку я понимал, что под своим именем возвращаться в Киев нельзя, то решил под видом того же переяславского плотника Прона наняться в киевское ополчение и уже в ходе войны устранить Изяслава Мстиславича.
        
       Командор Генрих. А почему именно в ходе войны?
        
       Рыцарь Матиас. Я много раз бывал в киевском великокняжеском дворце и знал, что там очень сильная охрана. Поэтому проще было убить великого князя либо на походе, как Всеволода Ольговича, либо, если Изяслав учел ошибки покойного родственника и будет на походе столь же осторожен, как во дворце, то во время битвы.
       Так что я попрощался с Петрилой и, как только прошел ледоход, с одним из первых караванов купеческих судов отправился в Киев.
        
       Граф Вильгельм. Тоже нанялись гребцом?
        
       Рыцарь Матиас. Да, под видом все того же переяславского плотника Прона, ездившего в Залесье искать счастья на чужбине и не нашедшего. И как только сошел на берег в Киеве, тут же поступил в ополчение.
        
       Епископ Тибальт. В то, которое вооружается князем, или в то, которое вооружается само?
        
       Рыцарь Матиас. В первое, ваше преосвященство. Иначе говоря, в пешее княжеское войско. У неудачливого плотника, приехавшего в Киев простым гребцом, не могло быть ни оружия, ни денег, так что я стал воином-наемником.
        
       Епископ Тибальт. А на самом-то деле у тебя деньги были, сын мой?
        
       Рыцарь Матиас. Конечно, ваше преосвященство. На Руси я почти все время получал жалование сотского, и при своих скромных запросах большую часть откладывал, а потом использовал для своих нужд, когда дохода не было. Я имел тайники и в Киеве, и в Переяславле, и во Владимире. Там же, кстати, я спрятал и алмазы, которые мне в свое время дал Изяслав Мстиславич.
       Эти тайники целы, так что если кто-нибудь из наших братьев будет выполнять миссию на Руси, то сможет ими воспользоваться.
        
       Епископ Тибальт. Интересно, а есть описание мест этих тайников, как их найти при необходимости?
        
       Рыцарь Матиас. Все места тайников были мною отражены в отчете, который я написал по возвращении на родину. Так требуют наши орденские правила, и я их выполнил.
        
       Епископ Тибальт. Я не припоминаю этого в твоем отчете, сын мой.
        
       Командор Генрих. Ваше преосвященство, согласно нашим орденским правилам, отчет о тайниках пишется на отдельных листах и не прикладывается к основному отчету. Это связано с тем, что клады часто вызывают нездоровый интерес даже у людей, допущенных ко многим тайнам Святой церкви.
        
       Епископ Тибальт. На что вы намекаете, командор Генрих?
        
       Командор Генрих. На ваш интерес к этой части отчета брата Матиаса, ваше преосвященство.
        
       Епископ Тибальт. Командор Генрих, я задаю те вопросы, которые считаю нужным.
        
       Граф Вильгельм. Его преосвященство вправе задавать любые вопросы. Но отчет рыцаря Матиаса о тайниках не является темой заседания нашего совета. Интересно, а в киевском ополчении наемникам платили достойно?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, ваше сиятельство, платили очень мало, спали мы на голых досках, кормили нас плохо - хлебом и похлебкой. Но зато обещали долю от военной добычи и почти каждый вечер щедро поили брагой. Выдали простую крестьянскую одежду, из оружия - только тяжелый и неудобный боевой топор, деревянный щит и кожаный шлем, даже железной кольчуги мне не досталось. Но я и не просил большего: такого вооружения мне было вполне достаточно. На тренировках, которые, как у древнеримских гладиаторов, велись деревянным оружием, меня заботило другое: как бы ненароком не увлечься и не показать свое боевое искусство.
       Командовал нашим полком Ставка Ратич, старый дружинник Изяслава Мстиславича, служивший еще при Владимире Мономахе. Было видно, что в молодости он был очень сильным воином, и если бы я сошелся с ним в бою в его лучшие годы, то не был бы уверен в благоприятном исходе поединка. И как я ни изображал неуклюжесть и неумелость, как ни старался не выделяться среди других ополченцев умением обращаться с оружием, Ставка своим многоопытным глазом тут же приметил меня и хотел назначить десятником. Но я отказался, чтобы не привлекать излишнего внимания.
        
       Епископ Тибальт. А ты не боялся, что в тебе кто-нибудь признает Матвея Гансовича?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, ваше преосвященство. Я принял простейшую, но надежную меру предосторожности: когда изображал Прона, то отпускал бороду, а когда был Матвеем Гансовичем, то брил ее. Такой смены внешности для невнимательных взглядов было вполне достаточно. Более пристального внимания в облике Прона я к себе не привлекал, так как будучи и гребцом на ладье, и воином в ополчении, вел себя тихо, ни с кем не спорил и не дрался, исправно выполнял свои обязанности. Да и в целом внешность у меня неприметная.
        
       Командор Генрих. Мы стараемся набирать в орденское боевое братство Газы и Аскалона людей именно с такой внешностью, как у брата Матиаса, это облегчает их работу.
        
       Рыцарь Матиас. Да, моя внешность ни разу меня не подводила. Но я продолжу, с позволения высокого совета.
       В июле сорок девятого года князь Георгий Долгорукий выступил в поход и подошел под Переяславль. Святослав Ольгович опять перешел на его сторону.
        
       Командор Генрих. Поведение, достойное разве что блудницы.
        
       Епископ Тибальт. Я не стал бы так резко выражаться, командор. Все-таки князь есть князь, и если интересы народа его княжества требуют примкнуть к более сильному союзнику, то грех предательства становится простительным.
        
       Командор Генрих. Я полагаю, что предатель есть предатель независимо от того, князь он или пеший ополченец. Мы, тамплиеры, часто вынуждены использовать в своей работе плоды предательства, но при этом не перестаем презирать предателей. Что бы на эту тему ни говорили богословы.
        
       Граф Вильгельм. Вновь прошу прекратить ненужный богословский спор. Рыцарь Матиас, мы слушаем ваш рассказ.
        
       Рыцарь Матиас. Изяслав Мстиславич с дружиной и ополчением выступил навстречу Георгию Владимировичу. Всем воинам Изяслава выдали синие ленточки, мы их повязали на шлемы.
        
       Епископ Тибальт. А ленточки зачем?
        
       Рыцарь Матиас. Чтобы отличать в бою своих от чужих, ваше преосвященство.
        
       Епископ Тибальт. А без ленточек это непонятно?
        
       Граф Вильгельм. Когда как. Вообще говоря, знаки отличия необходимы, потому что даже небольшое войско насчитывает несколько тысяч человек, и все друг друга знать в лицо не могут. Да и некогда в бою вглядываться в лица. Когда войска сходятся в битве и перемешиваются, каждый воин должен знать, кто оказался рядом - друг или враг, и каждый военачальник должен следить за тем, кто кого теснит, и отдавать нужные команды. Если воюют между собой разные страны и народы, то войска отличаются и доспехами, и одеждой, и вооружением. А во время междоусобных войн приходится придумывать всякие цветные ленты.
        
       Епископ Тибальт. А почему киевскому войску Изяслава выдали именно синие?
        
       Рыцарь Матиас. Такого цвета был герб Изяслава Мстиславича. У войска Георгия Долгорукого были красные ленты - по цвету его герба. Многие горожане, сторонники того или иного князя, тоже носили такие цветные ленты.
        
        Граф Вильгельм. Прямо как ипподромные партии в Древнем Риме - "зеленые", "белые", "голубые", "красные". Только тут вместо лошадей, получается, были князья.
        
       Епископ Тибальт. Ваше сиятельство, здесь правильнее было бы вспомнить Византию, где до недавнего времени тоже существовали такие партии, которые действовали не только на ипподромах, но и имели влияние на многие стороны жизни. Интересно, были ли на Руси такие партии.
        
       Рыцарь Матиас. Постоянно - нет, но если во время княжеских междоусобиц городскому вече приходилось решать, за какого князя выступать, то подобные партии появлялись.
        
       Епископ Тибальт. Что это такое - вече?
        
       Рыцарь Матиас. Совет горожан, ваше преосвященство, вроде наших муниципалитетов.
        
       Граф Вильгельм. Да, интересно. Итак, рыцарь Матиас, вы остановились на том, что "синие" вышли в поход навстречу "красным".
        
       Рыцарь Матиас. Я собирался устранить Изяслава Мстиславича на походе, но это оказалось невозможно: великий князь учел горький опыт своего предшественника Всеволода Ольговича и принял строжайшие меры охраны и своего походного шатра, и кухни. Конечно же, больше всего он боялся отравления, и его кухня тщательно охранялась, еду пробовали за день до того, как подавать князю, потом около еды стояла охрана, а перед подачей на княжеский стол эту еду опять пробовали. Мне даже показалось, что Изяслав догадывается, что я после покушения мог остаться в живых и теперь буду мстить.
        
       Граф Вильгельм. А если это вообще не он устроил покушение?
        
       Рыцарь Матиас. Тогда его могло насторожить мое исчезновение из Киева, ваше сиятельство. Как бы то ни было, я понял, что придется устранять великого князя во время боя.
       В конце августа (23 числа - прим. перев.) под Переяславлем произошла битва.
       Перед боем Георгий Владимирович предлагал Изяславу Мстиславичу мир, более того - готов был признать его великим князем, оставив себе Залесье и Переяславль. Но Изяслав отказался. Кстати, когда я узнал о предложении Георгия Изяславу, я вспомнил, что говорил Петр: что Долгорукий ни за что не пойдет на братоубийство и скорее уступит противнику великое княжение.
       Войска Георгия и Изяслава стояли, разделенные рекой и старинными валами, возведенными еще в дохристианские времена для защиты от кочевников.
        
       Граф Вильгельм. Нечто вроде Великой Китайской стены?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство, но на русский лад - в виде невысоких, пологих, оплывших от времени валов безо всяких стен на них.
       Потом Изяслав Мстиславич перешел реку, Георгий Владимирович перешел старинные валы, войска сблизились и еще долго стояли друг напротив друга. Когда солнце уже стало клониться к закату, Георгий применил обманный маневр: сделал вид, что отказался от битвы, и начал разворачивать войско. Изяслав решил, что Долгорукий испугался и отступает, и погнался за ним. Но полки Георгия, обученные гораздо лучше Изяславовых, немедленно развернулись вновь и ударили навстречу. Этого ни Изяслав, ни его воины никак не ожидали.
       Полк киевского ополчения, где я находился, стоял на левом фланге. Изяслав со своей дружиной - на правом. Я видел, что великий князь слишком далеко, и убить его, скорее всего, не удастся. Но зато я смог поднять панику.
        
       Епископ Тибальт. Неужели один человек может поднять панику в целом полку?
        
       Граф Вильгельм. Еще как может. Когда полк напряженно ждет приближающегося врага, бывает достаточно крикнуть: "Окружают!" или "Измена!". Я не раз сталкивался с этим, когда водил в бой своих рыцарей и пешцев. Тут главное - сразу перебить изменников, паникеров и трусов.
        
       Рыцарь Матиас. Совершенно верно, ваше сиятельство. Именно поэтому для того, кто хочет посеять панику, важно закричать "Окружают!" не слишком рано, чтобы военачальники не успели его убить, и не слишком поздно, когда войска уже сошлись: тогда в страшном грохоте битвы уже никто не услышит, кричи - не кричи.
       Бывает трудно посеять панику, когда перед боем проходит перестрелка лучников, и воины заняты отражением стрел. Но в битве при Переяславле перестрелки не было, киевские ополченцы уже были растеряны из-за неожиданной атаки Георгия, и мой крик про окружение возымел действие.
       Поэтому, когда Изяслав Мстиславич со своей конной дружиной ударил на правом фланге, потеснил левый фланг Георгия, а потом оглянулся назад на свое войско, то увидел, что войска почти что нет: киевляне в ужасе посрывали свои синие ленты и бежали, а за ними и все остальные пешцы. Так что Изяславу оставалось только крикнуть дружине, чтобы спасались как могли, повернуть коня и мчаться куда глаза глядят.
       Так что вновь порадую его преосвященство Тибальта: победа Георгия была почти бескровной, бегущих никто не преследовал - видимо, Долгорукий запретил это делать. Да и темнело уже.
        
       Епископ Тибальт. Как хорошо получилось, сын мой Матиас, что тебе не пришлось брать на душу лишний грех и убивать Изяслава: он и так проиграл битву.
        
       Рыцарь Матиас. Не могу согласиться, ваше преосвященство. Убил бы - не было бы несравненно более кровопролитного продолжения междоусобной войны.
       Но тогда, конечно, никто этого еще не мог знать. Киевское ополчение после поражения разбежалось кто куда, Изяслав Мстиславич исчез, митрополит Климент Смолятич тоже скрылся, как и все братья, дети и бояре Изяслава. Вскоре Георгий торжественно вступил в Киев.
       Я опять стал Матвеем Гансовичем и вернулся в свой киевский дом. Потом в Киев к великому князю Долгорукому приехали из Суздальской земли и архитектор Савва Нажирович, и осмяник Петрила Мертевич.
       За время, что мы не виделись, Петрила успел жениться.
        
       Командор Генрих. Вот видите, ваше преосвященство, а вы говорите - содомит.
        
       Епископ Тибальт. Не содомит, так просто падший человек, и если грехопадение рыцаря Матиаса в вашем ордене считается вынужденным и простительным, то уж про осмяника Петрилу этого никак нельзя сказать.
        
       Рыцарь Матиас. Если рассматривать поведение Петрилы с этой точки зрения, то скажу, что женился он не по любви, а по расчету. Невеста была далеко не первой молодости, не очень хороша собой, но зато весьма богата, и главное - этот брак породнил Петра с Андреем, сыном князя Георгия, а значит, и с самим Долгоруким.
       Лет за двадцать до того суздальский боярин Стефан Кучка владел деревнями по Москве-реке. Князь Георгий казнил Кучку за какое-то неподчинение, отобрал у него владения и заложил на берегу Москвы-реки городок, который долго назывался Кучковым, а затем стал зваться просто Москвой, так как Долгорукому было неприятно упоминание этого боярина. Это тот самый город, где я нашел залежи строительного камня.
       Детей Кучки Георгий взял с собой в Ростов, вырастил их и женил своего сына Андрея на Улите, старшей дочери Кучки. А вот теперь мужем Аграфены, младшей сестры Улиты, стал Петрила.
        
       Епископ Тибальт. Наверно, ты огорчился из-за брака Петрилы?
        
       Рыцарь Матиас. Признаюсь, огорчился. И мое огорчение было еще более сильным оттого, что Петр никогда раньше не рассказывал мне о желании вступить в брак. Впрочем, он объяснил, что этот брак для него устроила какая-то сваха совсем неожиданно, и это было настолько выгодно, что надо было немедленно соглашаться и чуть ли не сразу идти под венец.
       Аграфену я тогда не видел, она осталась в Ростове, но про ее внешность и характер говорили мало лестного. Петрила же, действительно, сразу получил повышение: должность тысяцкого и заведование в княжеском казначействе сбором уже не одного вида налогов, а всех видов, и не только в Суздальском княжестве, но и во всех владениях Георгия Владимировича. Так что Петр много ездил, и иногда даже тайно навещал меня, когда находился в Киеве.
        
       Епископ Тибальт. В каком смысле навещал?
        
       Командор Генрих. В том самом, ваше преосвященство. Мы уже поняли, что вы непримиримый противник содомских связей, так что успокойтесь, наконец.
        
       Граф Вильгельм. Да, ваше преосвященство, не будем зря терять время на однообразное чтение морали, мы все-таки не дети, разве только дети Христовы. Рыцарь Матиас, ваши личные отношения с осмяником Петрилой понятны, но повлияло ли его повышение на успех вашего главного дела - способствовать приведению Руси к Святому истинному кресту?
        
       Рыцарь Матиас. Мы с Петрилой решили, что я буду жить в Киеве, делать вид, что ищу камень, и ждать от осмяника вестей. Благодаря хлопотам Саввы Нажировича и поддержке Петра за мной было сохранено жалование сотского, так как Георгий Владимирович собирался обживаться в Киеве всерьез и надолго, и хотел начать строительство каменных храмов не только в Суздальской земле, но и в Киевском великом княжестве.
        
       Командор Генрих. А тебе не кажется, что Петрила стал слишком сильно влиять на принятие тобой решений?
        
       Рыцарь Матиас. Он был высокопоставленным княжеским чиновником, лучше меня видел общее положение дел на Руси, и у меня не было поводов ему не доверять. К тому же все решения мы принимали сообща, и последнее слово всегда было за мной.
        
       Епископ Тибальт. Ну да, как говорят у нас в Северной Италии, смирная жена - мужу госпожа.
        
       Командор Генрих. Ваше преосвященство...
        
       Епископ Тибальт. Молчу, молчу.
        
       Граф Вильгельм. А я хочу задать вопрос рыцарю Матиасу: знали ли вы, что Изяслав Мстиславич после изгнания из Киева обратился за поддержкой к католическим странам - Венгрии, Польше, Богемии?
        
       Рыцарь Матиас. Такие слухи до Киева доходили, ваше сиятельство. Но я считал, что такое обращение является вынужденным и ни о каком искреннем желании принятия католической веры не свидетельствует. Я уже говорил, что Изяслав ради великокняжеской власти пошел бы на все, вплоть...
        
       Епископ Тибальт. Вплоть до продажи своей бессмертной души врагу рода человеческого. Да, мы это слышали, и не стоит всуе повторять кощунственные слова.
        
       Командор Генрих. Полагаю, здесь к рыцарю Матиасу не может быть претензий.
        
       Епископ Тибальт. Вы имеете в виду произнесение кощунственных слов, командор Генрих?
        
       Командор Генрих. Нет, я имею в виду то, что брат Матиас совершенно справедливо не стал делать выводы о желании Изяслава принять истинную веру из его просьб о помощи, обращенных к католическим странам. В наше время союзнические отношения часто появляются и прекращаются независимо от того, какой веры кто придерживается. Например, во время междоусобной борьбы Изяслава и Георгия шла война между Венгрией и Византией, в которой Священная Римская империя была, представьте себе, на стороне Византии. Как говорят у нас во Франции, на войне как на войне.
        
       Епископ Тибальт. Да, мне вспоминается этот странный союз двух империй.
        
       Рыцарь Матиас. Более того, на стороне империй был и Георгий Долгорукий. Изяслав же стоял за венгров, то есть против нашей Священной Римской империи. А потом Долгорукий вступил в союз с Владимирком Галицким, у которого тоже были тесные связи с католическими странами. Затем, уже в начале следующего, пятидесятого года, Георгий заключил с поляками и венграми союз, и они покинули Изяслава.
       Так что я при всем желании не мог сделать из военных княжеских союзов никаких выводов о желании или нежелании принять истинную веру. Это все-таки княжеские междоусобицы, а не крестовые походы.
        
       Командор Генрих. Даже в крестовых походах союзы с одними неверными против других неверных - дело обычное.
        
       Рыцарь Матиас. Так что я жил в Киеве, наблюдая за событиями и ожидая, когда вновь смогу на них влиять. Но они развивались так быстро, что я не успевал подготовиться ни к одному действию хотя бы в духе сделанного с Всеволодом Ольговичем.
        
       Епископ Тибальт. То есть жил в свое удовольствие, наблюдал за событиями и ни во что не вмешивался.
        
       Рыцарь Матиас. Опять обижаете бедного рыцаря Храма, ваше преосвященство. А зря. Могу обрисовать то, что происходило на Руси в пятидесятом году и в начале пятьдесят первого, а высокий совет пусть сам делает выводы, мог я во что-нибудь вмешаться или нет.
        
       Граф Вильгельм. Мы вас внимательно слушаем, рыцарь Матиас.
        
       Рыцарь Матиас. Начну я свой рассказ с того, что Изяслав Мстиславич вскоре после бегства с поля битвы под Переяславлем объявился во Владимире Волынском. Стал собирать войска и нашел союзников - венгров, богемцев и поляков, об этом мы уже говорили. Я уже собрался ехать на Волынь устранять его, но тут в Киеве неожиданно появился Вячеслав Владимирович, старший брат Георгия Долгорукого. Это спутало все мои планы.
        
       Командор Генрих. Почему?
        
       Рыцарь Матиас. Потому что если бы я убил Изяслава Мстиславича, то стало бы непонятно, кто станет великим князем, и не сработаю ли я в пользу не Георгия, а Вячеслава, о котором тогда вообще ничего не было известно, кроме того, что почти всю жизнь, с небольшими перерывами, он прокняжил в городке Турове и, по слухам, не отличался ни особыми способностями, ни сильным характером. Но у любого князя личные недостатки могут восполняться мудрыми приближенными, так что все слухи о слабости Вячеслава я воспринимал без особой веры.
       В конце сорок девятого года, под самое Рождество Христово, Изяслав Мстиславич выступил с Волыни со всем войском, включая союзников-католиков. В январе Георгий двинулся ему навстречу из Киева, из Галича на Изяслава пошел Владимирко. Вячеслав остался в Киеве, в каком положении - непонятно, потому что великим князем все равно именовали Долгорукого, и власть тоже принадлежала ему.
       Поляки и венгры вступили в переговоры с Георгием и покинули Изяслава, об этом я уже говорил. Так что Георгий двинулся дальше на Волынь. В начале февраля он осадил небольшой город Луцк.
       Оборонял Луцк князь Владимир Мстиславич - тот самый юноша Мачешич, который безуспешно пытался спасти от расправы князя Игоря Ольговича. Войско Мачешича вышло навстречу противнику, но было отбито Георгием и его сыном Андреем. Основные же силы Изяслава Мстиславича были скованы галицким князем Владимирком. Так что Изяслав был вынужден просить мира.
       Мир был заключен в марте. Георгий остался великим князем Киевским, Изяслав - князем Владимира Волынского. Еще они договорились о том, что Георгий вернет Изяславу добычу, взятую его войском в битве под Переяславлем.
        
       Граф Вильгельм. И неужели Георгий отобрал у своего войска законную добычу и отдал Изяславу?
        
       Рыцарь Матиас. Конечно же, нет. Видимо, это стало одной из причин того, что мир продержался всего пару месяцев.
        
       Епископ Тибальт. Не зря скупость является одним из семи смертных грехов.
        
       Командор Генрих. Думаю, там были другие, гораздо более серьезные причины. Вряд ли Изяслава радовала необходимость подчиняться Долгорукому и довольствоваться Волынью.
        
       Рыцарь Матиас. Конечно, так, брат мой и повелитель. К тому же к Изяславу перешел Вячеслав Владимирович, обиженный на то, что его младший брат Георгий не только стал великим князем в обход старшинства, но даже не удосужился пригласить его на мирные переговоры.
       И уже в мае Изяслав Мстиславич тайно выступил в поход, не объявив Георгию войны хотя бы в духе князя Святослава Игоревича.
        
       Епископ Тибальт. А что это за князь, и как он объявлял войну?
        
       Рыцарь Матиас. Он был отцом Владимира Крестителя и дедом Ярослава Мудрого. К своим врагам он слал гонцов со словами: "Иду на вы".
        
       Граф Вильгельм. Вполне в духе древних римлян.
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство. А Изяслав Мстиславич подошел к Киеву отнюдь не в духе древних римлян, а скорее в духе братства ассасинов. Подкрался тихо и незаметно, и не с запада, не с прямого пути, а обойдя с юга. Удар основного войска предваряли действия небольшого тайного отряда, занимавшегося уничтожением дозоров и охраны у крепостных ворот.
       Так что в начале июня в Киеве ночью поднялся шум, началась паника, и наутро киевляне обнаружили, что город занят войском Изяслава, а Георгий с сыновьями и боярами бежал неизвестно куда.
       Впрочем, по Долгорукому в Киеве мало кто горевал.
        
       Командор Генрих. Почему?
        
       Рыцарь Матиас. Киевляне невзлюбили его за то, что он обложил их налогами так, как даже Изяслав Мстиславич переяславцев не обкладывал.
        
       Граф Вильгельм. Но налогами в Киеве занимался осмяник Петрила, правильно?
        
       Рыцарь Матиас. Совершенно правильно, ваше сиятельство.
        
       Граф Вильгельм. Получается, киевляне не любили Георгия из-за Петрилы?
        
       Рыцарь Матиас. Получается, да. Именно в это время, кстати, князь и получил нелестное прозвище "Долгорукий". Но у Петра работа была такой, сборщиков налогов и у нас мало кто любит.
        
       Епископ Тибальт. К любой работе можно относиться по-разному, сын мой. Святой апостол Матфей тоже был мытарем, и Господь наш Иисус Христос пировал с мытарями и грешниками.
        
       Командор Генрих. Люди несовершенны, в отличие от Господа Иисуса.
        
       Граф Вильгельм. Только давайте без богословия, пожалуйста. Рыцарь Матиас, вы остановились на июне пятидесятого года, когда мало кто в Киеве горевал по Долгорукому.
        
       Рыцарь Матиас. Да, мало кто. Долгорукий исчез. Позже выяснилось, что он бежал на север, в Городец Остерский, небольшой городок в Черниговском княжестве. Исчез и Петрила: потом я узнал, что он незадолго до того уехал по своим казначейским делам в Витичев, город милях в тридцати (60 километров - прим. перев.) от Киева, и вернуться в столицу уже не смог. Савва Нажирович в это время был в Залесье.
       Я собирался опять прикидываться плотником Проном и идти в киевское ополчение, продолжать попытки устранить Изяслава Мстиславича. Но не торопился: мне надо было понять, как будут развиваться отношения Изяслава и Вячеслава Владимировича, кто из них в итоге будет признан старшим, а самое главное - будет ли вообще в ближайшее время продолжаться война. Ведь в Киеве никто не знал, где Георгий.
        
       Командор Генрих. А ты не опасался, что Изяслав попытается расправиться с тобой?
        
       Рыцарь Матиас. Ничуть, брат мой и повелитель. Я понимал, что Изяславу в первые недели, а то и месяцы своего великого княжения будет не до меня, даже если он каким-то образом узнает, что я жив, здоров и нахожусь в Киеве.
       Они с Вячеславом долго решали, кто кому должен подчиняться, и в итоге ничего окончательно не решили, так как уже через месяц пришла весть, что Георгий со всеми своими союзниками - Владимирком Галицким и черниговскими князьями - подошел к Звенигороду.
        
       Епископ Тибальт. Под Галич?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, ваше преосвященство, под Киев. Звенигородов на Руси несколько, один есть и в Суздальском княжестве. Это название происходит от слова "звенеть", то есть означает, что в городе находится церковь. У нас в Германии тоже много Глокенбургов, Глокенштадтов, Глокенбергов и Глокендорфов.
       Узнав, что Георгий подошел к Звенигороду, я собрался вступить в киевское ополчение, чтобы продолжить начатое дело по устранению Изяслава. Но не успел. Мне нужно было хотя бы недели две-три на то, чтобы обрасти бородой и из сотского Матвея Гансовича превратиться в плотника Прона, но этих недель у меня не оказалось: Изяслав со своим войском вышел навстречу Георгию гораздо быстрее.
       В августе у Звенигорода произошла битва, почти в точности повторившая битву под Переяславлем, только на сей раз первыми побежали не киевляне, а "черные клобуки" - союзные Изяславу кочевники, живущие на границе Киевского княжества и степей.
        
       Епископ Тибальт. Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.
        
       Командор Генрих. Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует.
        
       Граф Вильгельм. Осталось только мне и рыцарю Матиасу начать демонстрировать свои познания в Священном Писании, и мы вообще никогда не закончим наше заседание.
        
       Рыцарь Матиас. Ни в коем случае, ваше сиятельство. Но действительно, все вернулось на круги своя. В конце августа Георгий опять вошел в Киев. Киевское вече пыталось ему воспрепятствовать, но он пригрозил, что отдаст город на разграбление галичанам. Вече убоялось и приняло Долгорукого. Изяслав Мстиславич опять бежал неизвестно куда.
       Петрила приехал из Витичева, ненадолго зашел ко мне, сказал, чтобы я ждал от него вестей, и попрощался. Даже ночевать не остался.
       Так что я жил в своем киевском доме, ожидая вестей от Петра. Их долго не было.
        
       Командор Генрих. А что ты хотел от него узнать?
        
       Рыцарь Матиас. Хотя бы то, где находится Изяслав.
        
       Граф Вильгельм. А может быть, он знал, но не сообщал тебе, потому что на самом деле не желал прекращения войны?
        
       Рыцарь Матиас. Думаю, что о том, где находится Изяслав Мстиславич, не знал даже сам Георгий Долгорукий. Потом выяснилось, что Изяслав бежал к венграм и полякам, собрал войско и опять нанес неожиданный удар по Киеву. Вы будете смеяться, но опять все повторилось.
        
       Епископ Тибальт. Нет ничего смешного, сын мой Матиас, когда льется христианская кровь. Ведь русские все же христиане, хотя и исповедующие византийскую веру.
        
       Рыцарь Матиас. Конечно, ваше преосвященство. И все же, каюсь, мне было даже смешно, когда все события повторились почти в точности.
       В начале пятьдесят первого года Изяслав Мстиславич с венграми и поляками обошел войска Андрея Георгиевича и Владимирка Володаревича, выдвинутые на запад как заслон, и неожиданным ударом захватил Белгород, городок рядом с Киевом. Долгорукий даже не пытался запереться в столице и подождать подхода Андрея и Владимирка: его дружина была слишком мала, а недовольные его правлением киевляне отказали ему в поддержке.
        
       Граф Вильгельм. Недовольны киевляне были по-прежнему налогами, то есть осмяником Петрилой?
        
       Рыцарь Матиас. Воистину так, ваше сиятельство. И в марте Георгий покинул Киев и отправился в тот же Городец Остерский. Владимирко вернулся к себе в Галич.
       Петр тоже уехал из столицы. Перед отъездом он прислал мне берестяную грамоту со словами Священного Писания: "Что делаешь, делай скорее". Нетрудно было понять, что речь шла об устранении Изяслава Мстиславича.
       На сей раз день вступления Изяслава в Киев был известен заранее. В первый день апреля киевляне готовили торжественную встречу, и это был идеальный момент для того, чтобы отправить князя на тот свет. И я, наконец, смог перейти к действиям.
        
       Епископ Тибальт. Наконец-то.
        
       Граф Вильгельм. Во время торжественной встречи, наверно, лучше всего подобраться к князю в толпе народа и заколоть кинжалом?
        
       Командор Генрих. Ваше сиятельство, князь был окружен дружиной, поэтому попытка ударить его кинжалом была бы для меня самоубийственной. А рыцарь Храма обязан совершать самоубийственные поступки только в целях спасения жизни святейшего папы, его императорского величества и своего орденского начальника, то есть командора братства или великого магистра.
        
       Граф Вильгельм. Я рад, командор Генрих, что за вас готовы отдать жизнь такие доблестные рыцари, как Матиас.
        
       Командор Генрих. Мои рыцари знают, что и я, не задумываясь, отдам жизнь за любого из них.
        
       Рыцарь Матиас. Воистину так, брат мой и повелитель. Но если вернуться к подготовке убийства Изяслава Мстиславича во время его торжественного въезда в Киев, то скажу, что пытаться ударить его кинжалом было неразумно не только потому, что я оказался бы немедленно убит его охраной. Заколоть таким образом опытного воина, сидящего на коне, вообще очень сложно. Он мог быть в кольчуге, которую кинжал не смог бы пробить. Кстати, потом так и оказалось, что он был в кольчуге. А перерезать себе горло князь уж точно не дал бы. Так что я просто погиб бы зря.
        
       Командор Генрих. Когда военачальник торжественно въезжает в город, лучше всего его застрелить из арбалета с кровли любого из домов, стоящих вдоль улицы.
        
       Рыцарь Матиас. Именно так я и решил поступить, брат мой и повелитель. Единственной ошибкой было то, что я выбрал именно арбалет, а не лук. Арбалет бьет более точно и на большее расстояние, но из лука я успел бы сделать два, а то и три выстрела, и попробовал бы попасть князю не в грудь, а в шею или даже в глаз. Из арбалета, который перезаряжается дольше, я успевал сделать только один выстрел, и надо было целиться наверняка.
       Когда Изяслав Мстиславич, окруженный дружиной и встречаемый радостной толпой киевлян с синими лентами на одежде, въехал в Золотые ворота, я уже занял позицию для стрельбы. Заранее купил на торгу арбалет, и в день въезда Изяслава спрятал оружие под плащом и влез на конек крыши большого терема на главной улице. Терем этот я тоже заранее присмотрел. Он был пуст: видимо, в нем жил кто-то из бояр Долгорукого, и хозяин предпочел покинуть Киев вместе со своим князем. Или кто-нибудь из бояр Изяслава, еще не успевший въехать в город. Из-за междоусобной войны многие богатые дома пустовали.
        
       Командор Генрих. И даже сторожей в них не было?
        
       Рыцарь Матиас. Кое-где были, кое-где нет. В том доме сторож был. Я готов был при необходимости его убить, но во дворе никого не было: видимо, сторож вышел посмотреть на въезд князя в город. Только огромный пес попытался преградить мне дорогу.
        
       Епископ Тибальт. И ты убил бессловесную Божью тварь?
        
       Рыцарь Матиас. Ваше преосвященство, у меня есть одна слабость: я люблю животных, и мне убить человека несравненно проще, чем бессловесную тварь.
        
       Епископ Тибальт. Я слышал, что одинокие и жестокие люди часто изливают свою нерастраченную любовь на братьев наших меньших.
        
       Граф Вильгельм. А как же поговорка тамплиеров, которую вспоминал командор Генрих: правителя убить - не щенка утопить?
        
       Рыцарь Матиас. Ваше сиятельство, если надо будет, я и правителя убью, и щенка утоплю, но без необходимости не буду делать ни того, ни другого. В Киеве мне надо было убить князя, а не пса, поэтому я захватил с собой большой кусок мяса и скармливал его псу маленькими кусочками, пока перелезал через забор с задней стороны дома, пересекал двор и поднимался на крышу. Конечно, не всякий пес может быть подкуплен таким образом: иного пришлось бы и застрелить. Но с этим все получилось хорошо.
       Я уже рассказывал, что в русских городах почти все дома стоят не на самой улице, а в глубине, за высокими заборами. Так что расстояние стрельбы было большим, и целиться в голову или шею Изяслава было бесполезно, тем более что князь то оглядывался по сторонам, то кому-нибудь кивал. Стрелять можно было только в грудь или, когда князь уже проедет мимо, в спину. Но спина князя была прикрыта дружинниками, и я выстрелил в грудь.
        
       Командор Генрих. И попал?
        
       Рыцарь Матиас. Попал, конечно. Но Изяслав принял такие меры предосторожности, каких я от него не ожидал. Он надел не только кожаные доспехи с круглыми металлическими накладками, но и толстую кольчугу под них. Похоже, под кольчугой еще был и кафтан-поддоспешник. Словом, князь оделся так, будто собирался на битву.
       Стрелу я пустил настолько точно, что она ударила между накладками. Но кольчугу пробить не смогла, только сбила Изяслава с коня. Князь упал, но тут же встал, выдернул стрелу, застрявшую в кольчуге, и пошел дальше пешком, окруженный дружинниками. В толпе мало кто понял, что произошло, людям показалось, что князь просто сошел с коня, чтобы быть ближе к народу.
        
       Граф Вильгельм. Сильный человек этот Изяслав Мстиславич.
        
       Рыцарь Матиас. Настоящий воин, ваше сиятельство. Этого у русских князей не отнимешь, они все такие.
        
       Командор Генрих. А за тобой, полагаю, сразу началась охота?
        
       Рыцарь Матиас. Наверно, началась, но я же не дожидался, пока охранники поймут, с какой стороны прилетела стрела, и начнут прочесывать окрестности. Я бросил арбалет, слез с крыши, скормил довольному псу остатки мяса и отправился домой, никем не замеченный.
       А Изяслав вновь, в очередной раз, стал великим князем.
        
       Командор Генрих. А Вячеслав Владимирович?
        
       Рыцарь Матиас. Он тоже приехал в Киев, и у него с Изяславом после долгих переговоров установились непростые, но в целом дружеские отношения. Я бы кратко сказал так: Вячеслав тоже именовался великим князем, но верховная власть принадлежала Изяславу.
        
       Граф Вильгельм. Дуумвират, прямо как у Агиадов и Эврипонтидов в древней Спарте.
        
       Рыцарь Матиас. Да, но с вокняжением дуумвирата война не закончилась. Уже в апреле до Киева дошла весть, что Георгий Владимирович в союзе со всеми черниговскими князьями, кроме Изяслава Давыдовича, опять идет к городу. Я немедленно стал готовиться к поступлению в ополчение под видом переяславского плотника Прона, и на сей раз успел.
       В конце мая пятьдесят первого года войско Изяслава выступило навстречу Георгию. Я был в киевском полку.
        
       Командор Генрих. А тебе никто в полку не припоминал, что в битве под Переяславлем ты поднял панику?
        
       Рыцарь Матиас. Некоторые припоминали. Я оправдывался тем, что якобы впервые оказался в бою и испугался. К счастью, Ставка Ратич был тяжело ранен под Луцком, и полком командовал польский воевода Бржеслав, который в битве под Переяславлем не участвовал и не хотел ворошить старое. Так что на меня иногда поглядывали искоса, но не более того.
       Георгий остановился напротив Киева, за Днепром, но перейти реку не мог: мешал сильный флот Изяслава Мстиславича. Потом Долгорукий все же отошел подальше от города, нашел другой брод и приступил к переправе. Верховный воевода Изяслава Шварн Летич, с небольшим отрядом следовавший за войском Долгорукого с киевской стороны Днепра, не стал мешать Георгию и отступил настолько поспешно, что по войскам даже прошел слух, что воины Шварна струсили, не послушались воеводу и бежали. Но потом оказалось, что это было не бегство, а военная хитрость.
       Потом "черные клобуки" сделали вид, что покинули Изяслава Мстиславича, и великий князь отступил к стенам города. Все это тоже было военной хитростью, задачей которой было заставить Георгия поверить, что его противник слаб. На самом же деле у Изяслава был огромный перевес сил.
       Между врагами прошли переговоры, которые ни к чему не привели. Георгий попытался напасть на Изяслава, но был легко отбит около реки Лыбедь. Наш полк стоял в запасе, и я не мог ни повлиять на ход битвы, ни добраться до Изяслава.
       В тылу у Долгорукого появились "черные клобуки", он отступил от Киева и пошел к Белгороду. Через несколько дней Изяслав настиг его за уже упоминавшимися старинными валами, возведенными против кочевников. Марш был тяжелым, пешие полки поредели. Даже я почувствовал себя немного утомленным.
        
       Командор Генрих. Ну, если даже брат Матиас устал, марш был действительно тяжелым.
        
       Епископ Тибальт. Вот уж не сомневаюсь.
        
       Рыцарь Матиас. Около речки Рут, притока Роси, Георгий пытался сложными движениями войск избежать битвы, но это ему не удалось. И он выстроил своих измученных воинов, чтобы встретить не менее измученных воинов Изяслава.
       Изяслав велел войску брать пример с него и со своей конной дружиной двинулся вперед, на противника. Киевское ополчение пошло вслед за дружиной.
       Завязалась сильнейшая сеча, я таких даже в Палестине не припоминаю. Пришлось проявить свое воинское искусство в полную силу. Вооружен я был неудобным топором, но у первого же убитого мною врага забрал меч, и сражаться стало гораздо проще. Я старался не терять князя Изяслава из виду и неуклонно приближался к нему, отбивая удары усталых пешцев Георгия и отмечая свой путь мертвыми телами с красными лентами на шлемах.
        
       Командор Генрих. Представляю себе рыцаря Матиаса, прокладывающего себе путь среди врагов. Можете считать меня бессердечным старым воякой, но какое же это красивое зрелище!
        
       Епископ Тибальт. На сей раз я промолчу, ибо кровавые сечи описаны едва ли во всех книгах Ветхого Завета.
        
       Граф Вильгельм. Если даже епископ Тибальт решил промолчать, то я поддержу командора Генриха и тоже позволю себе откровенно выразить восхищение. И как горят глаза у рыцаря Матиаса, когда он это рассказывает! Эх, был бы я помоложе, обязательно вызвал бы его на ближайшем рыцарском турнире на благородный поединок, с таким бойцом было бы интересно схватиться!
        
       Рыцарь Матиас. Победа вашего сиятельства была бы несомненна, ваше воинское искусство известно и во всем христианском мире, и за его пределами. А тогда, в битве на Руте, я понял, что пешком мне за Изяславом не угнаться, и я могу потерять его из виду: войска Георгия отступали, и великий князь сражался далеко впереди. Я вскочил на коня, оставшегося от кого-то из убитых княжеских дружинников, и продолжал двигаться вперед уже верхом.
       И вскоре я увидел, что Изяслав упал с лошади - то ли мертвый, то ли раненый. Я ринулся к нему, чтобы при необходимости добить. Но тут, как назло, на моем пути впервые за всю битву встретился сильный противник.
        
       Граф Вильгельм. Конный дружинник?
        
       Рыцарь Матиас. Представьте себе, всего лишь пеший воин противостоявшего киевлянам черниговского ополчения. Я, конечно, должен был сразу заметить, что вокруг него лежат несколько убитых коней и окровавленных всадников, и быть осторожнее. Но, к сожалению, в пылу битвы я не обратил на это внимание и совершил серьезную ошибку: недооценил противника.
        
       Граф Вильгельм. Если видишь, что перед тобой сильный противник, то с ним не надо сразу сближаться. Лучше нанести вытянутой рукой, издали, несколько легких обманных ударов, понять, что он может и чего не может, а потом уже уменьшать расстояние и бить всерьез.
        
       Рыцарь Матиас. Совершенно верно, ваше сиятельство. Причем у меня была возможность выбирать любое расстояние до противника: я был на коне, а он - пешим. Но я торопился к месту падения Изяслава, черниговский воин стоял на моем пути, так что я сразу подъехал близко к нему и замахнулся мечом, чтобы разрубить от плеча до пояса. Но он увидел мой замах и легким и быстрым движением увернулся от удара.
       Пока я вновь поднимал меч, у противника было время нанести свой удар. Я ожидал, что этот удар будет направлен в меня, и закрылся щитом. Но он ударил не меня, а мою лошадь. Прямо в сердце. Несчастное животное даже не встало на дыбы, а сразу упало на бок, придавив мою левую ногу.
       Если бы я не делал резких движений, нога осталась бы целой, разве что слегка растянутой. Но черниговский воин уже заносил меч для следующего удара, и на сей раз он был направлен в меня. Мой щит тоже оказался прижат лошадью, и защититься им я не мог.
       Я понял, что еще секунда - и буду убит. Тогда я с силой вывернул ногу, сломав голень, и прижался к туше павшего коня.
        
       Командор Генрих. И если твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее, ибо лучше, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело было ввержено в геенну.
        
       Епископ Тибальт. Если вы решили вспоминать слова Священного Писания, командор Генрих, то делайте это хотя бы точно и к месту, и не сравнивайте великий завет Господа нашего Иисуса Христа с сиюминутной необходимостью выживания рыцаря в кровавой битве.
        
       Рыцарь Матиас. Тем не менее, ваше преосвященство, я тоже вспомнил эти слова, когда лежал, прижавшись к мертвой лошади, и превозмогал сильнейшую боль в ноге.
       Черниговец не ожидал, что я смогу отпрянуть в сторону ценой сломанной голени, и его меч просвистел там, где я был за долю секунды до этого. Наверно, следующим ударом он убил бы меня. Но мой противник обернулся, увидел, что его соратники отступили уже далеко, и он остался один. Так что он, благодарение Господу, не стал пытаться меня добить.
        
       Епископ Тибальт. Надо же, какое человеколюбие.
        
       Граф Вильгельм. Никакого особенного человеколюбия тут нет. Рыцарь Матиас со сломанной ногой был для него уже не опасен, а добивать на поле боя поверженного и неопасного противника, тем более единоверца, не будет ни один опытный и уважающий себя воин. А тот черниговец, судя по рассказу рыцаря, был именно таким.
        
       Рыцарь Матиас. К тому же, ваше сиятельство, он решил не рисковать, потому что ему предстояло догонять отступающие черниговские и суздальские войска, и не стоило терять времени. Так что он повернулся и побежал вслед за своими.
       Вокруг меня все стихло, я освободил сломанную ногу и поднялся, опираясь на какой-то обломок копья. Место, где Изяслав Мстиславич упал с коня, я успел приметить, там лежало множество тел, живых никого вокруг видно не было. Битва ушла далеко вперед: воины Георгия обратилось в бегство, воины Изяслава, предводимые верховным воеводой Шварном Летичем, преследовали их.
       И я заковылял к месту, где упал Изяслав. Князь лежал без движения, истекал кровью, но был жив и в сознании. На нем были великолепные доспехи венецианской работы, и они спасли его: удар топора пришелся ему в бедро, но кость не разрубил, только прорезал мышцы. Еще он был ранен в руку, но рана выглядела легкой и неопасной, хотя, видимо, именно этот удар сбросил князя с коня. Рядом с Изяславом лежало несколько мертвых и тяжелораненых дружинников в богатых доспехах: видимо, вся охрана князя полегла в бою. А поскольку остальные княжеские приближенные увлеклись погоней, момент для убийства князя был идеальным.
       Изяслав, конечно, не мог меня узнать: я не только оброс бородой, но и весь был залит чужой кровью. Но на моем шлеме была синяя лента, и он решил, что имеет дело с другом, а не врагом.
       Приподнявшись на локте, он крикнул: "Я князь". Я ударил его мечом, намереваясь срубить голову. Но Изяслав был опытным и искусным воином, и, несмотря на свое состояние, успел наклониться вперед, и я попал ему по шлему.
        
       Граф Вильгельм. Действительно, виден опытный воин. Неопытный отпрянул бы, и рыцарю Матиасу было бы несложно протянуть руку немного вперед и достать его.
        
       Рыцарь Матиас. Очень опытный, ваше сиятельство. Я бил сильно, почти прорубил шлем. Но князь остался цел, сознание не потерял и стал отползать. Я заковылял за ним, занося меч для еще одного удара. Со стороны это, наверно, выглядело забавно - двое калек, один из которых едва стоит на одной ноге, а другой вообще не может встать, гоняются друг за другом.
       Еще один мой удар тоже пришелся по шлему. Третий удар нанести мне не дали: вернулись княжеские дружинники. Изяслав вновь закричал, что он князь, снял шлем, и его узнали. Мне ничего не оставалось, как только пасть перед ним ниц и молить о прощении, говоря, что якобы не узнал его, ведь он просто сказал: "Я князь", не уточняя, какой именно.
       Вокруг было ликование, киевляне радовались, что нашли князя. Изяслава Мстиславича подняли, перевязали его раны, дали то ли воды, то ли браги, он немного пришел в себя. Ему сказали, что убит Владимир Давыдович, один из черниговских князей - союзников Долгорукого. Изяслав спросил, где лежит тело этого князя, велел подвести коня, дружинники посадили его в седло, и он, громко проклиная междоусобную войну, поехал оплакивать убитого "брата".
       (Древнерусские летописи однозначно говорят, что Изяслава пытался убить именно воин его войска, и похожим образом описывают окружающую обстановку, что является подтверждением рассказа Матиаса - прим. перев.).
        
       Граф Вильгельм. Да, настоящий воин. Хотя, конечно, лучше было бы Изяславу Мстиславичу вообще не устраивать междоусобную войну, чем потом проклинать ее, оплакивая погибшего родственника.
        
       Рыцарь Матиас. Для русских князей, ваше сиятельство, вообще характерна такая двойственность поведения.
        
       Командор Генрих. К сожалению, не только для русских князей, но и для многих католических властителей.
        
       Епископ Тибальт. Кого вы имеете в виду, командор?
        
       Командор Генрих. Перечислить поименно, ваше преосвященство? Сами запишете, или наш секретарь в протокол занесет?
        
       Граф Вильгельм. Уважаемые члены совета, давайте оставим в покое дела католических стран, нам Руси хватает. Мне кажется, вы утомлены заседанием, и лучше отложить его до завтра, когда вы отдохнете и будете спокойнее.
        
       Командор Генрих. Согласен с вашим сиятельством. Тем более что уже поздно, и мы можем попросить епископа Тибальта прочитать в знак примирения вечернюю молитву.
        
       Епископ Тибальт. Господи, Боже наш, все, в чем я согрешил в этот день, - словом, делом и помышлением, Ты как милостивый и человеколюбивый прости мне, мирный и покойный отдых дай мне, пошли Ангела Твоего хранителя, защищающего и сохраняющего меня от всякого зла. Ибо Ты - Хранитель душ и тел наших, и мы возносим хвалу Тебе, Отцу и Сыну и Святому Духу, теперь и всегда и вечно.
        
       Все участники заседания. Аминь.
        
       Граф Вильгельм. Заседание закрыто. Всех благодарю.
        
        
        

    ПРОТОКОЛ ЧЕТВЕРТОГО ЗАСЕДАНИЯ

       совета представителей его императорского величества, святейшего папы и ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона по рассмотрению отчета рыцаря Матиаса из Пассау о выполнении миссии на Руси в 1145-1157 годах от Р.Х.

    (Номер по описи Венской библиотеки: XII-21-8357/P-IV)

        
        
       Во имя Господа, волею его императорского величества Фридриха, святейшего папы Адриана и великого магистра ордена бедных рыцарей Храма Бертрана де Бланшфора, проводится сие заседание под строжайшей тайною в имперском аббатстве святого Эммерама в городе Регенсбурге в двадцатый день июля 1157 года от Р.Х.
        
       Присутствуют:
       Председатель совета - граф Вильгельм фон Вальдхофен, вице-маршал двора его императорского величества.
       Член совета - епископ Тибальт Сирмионский, легат святейшего папы.
       Член совета - рыцарь Генрих из Ангулема, командор боевого братства Газы и Аскалона ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона.
       Секретарь совета - Альфред из Бамберга, монах имперского аббатства святого Эммерама в Регенсбурге.
        
       Перед советом отчитывается рыцарь Матиас из Пассау, член боевого братства Газы и Аскалона ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона.
        
        
       Граф Вильгельм. Во имя Господа, продолжаем заслушивание отчета рыцаря Матиаса, члена боевого братства Газы и Аскалона ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона. Но сначала, как обычно, молитва.
        
       Епископ Тибальт. Господь наш, за все дары Твоей любви благодарим Тебя. Все наши дни благослови, своею славою озари, пребудь всегда в нас, Боже.
        
       Все участники заседания. Аминь.
        
       Граф Вильгельм. Прошу уважаемых членов совета садиться. На прошлом заседании, рыцарь Матиас, вы в вашем рассказе остановились на том, что на поле битвы у реки Рут вам не удалось устранить киевского великого князя Изяслава.
        
       Епископ Тибальт. Напомните, пожалуйста, когда произошла эта битва.
        
       Рыцарь Матиас. В начале июня 1151 года от Рождества Христова, ваше преосвященство. К сожалению, день я не помню точно.
        
       Граф Вильгельм. Благодаря ликованию победивших киевлян вам удалось избежать возмездия за попытку убийства князя?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, ваше сиятельство. Пока Изяслав Мстиславич приходил в себя, я пытался потихоньку исчезнуть, но дружинники и ополченцы не дали мне это сделать.
       Подоспел верховный воевода Шварн Летич, и ему рассказали о происшедшем. Он не поверил моим объяснениям, и это неудивительно: даже если бы князь оказался чужим, а не своим, какой ополченец-наемник будет пытаться его убить, а не возьмет в плен, чтобы получить огромный выкуп? Да и мудрено было не узнать Изяслава Мстиславича по богатым доспехам, алому княжескому плащу, изображенному на шлеме небесному покровителю князя - святому Пантелеймону, и главное - по синей ленте. Она от моих ударов со шлема Изяслава слетела, но лежала рядом.
       А тут еще кто-то из подошедших киевских ополченцев вспомнил, что это именно я поднял панику в битве под Переяславлем.
       Так что меня по приказу Шварна отвезли в Киев и посадили в темницу. Точнее, положили.
        
       Граф Вильгельм. А почему именно положили?
        
       Рыцарь Матиас. Со сломанной ногой, на которую я не мог даже наступить, невозможно было устроить побег из темницы. Поэтому мне нужно было время, чтобы нога успела хоть немного срастись, и я смог бежать. Сам по себе перелом голени не помешал бы меня допрашивать, пытать и казнить, и мне пришлось прикинуться заболевшим лихорадкой, чтобы оттянуть допрос.
        
       Епископ Тибальт. А разве можно прикинуться заболевшим лихорадкой? Любой же лекарь поймет, что у мнимого больного нет жара, испарины, бешеного сердцебиения.
        
       Командор Генрих. Члены нашего орденского братства Газы и Аскалона умеют на короткое время участить удары своего сердца, покрыться испариной, вызвать в теле жар.
        
       Епископ Тибальт. Наверно, этот прием называется как-нибудь вроде "Адского пламени".
        
       Командор Генрих. Ваше преосвященство, на сей раз вы почти угадали. "Геенна на час".
        
       Рыцарь Матиас. "Геенна на час" мне помогла. Лекарь заходил в темницу очень редко и обращал мало внимания на состояние узников, а мне этого и надо было. Моей "Геенне" он поверил и сказал тюремщикам, что меня нельзя допрашивать, пока я не поправлюсь. Я благодарен этому лекарю еще и за то, что он искусно вправил сломанные кости голени и наложил лубок.
       Так что я примерно месяц лежал на грязной соломе и залечивал ногу. Она заживала медленно из-за сырости и плохой еды, но заживала. И я уже мог на нее аккуратно наступать, когда за мной пришли, связали руки и повели на допрос. Разумеется, я скрыл то, что нога почти срослась, и стражники тащили меня едва ли не волоком.
       Допрос вел ведавший розыскными делами сотский Григорий Путятич, помощник верховного воеводы Шварна Летича. Я боялся, что меня притащат сразу к Изяславу Мстиславичу, и он меня узнает, но, видимо, Шварн и Григорий решили сначала сами во всем разобраться, а потом уже докладывать великому князю.
       Я начал рассказывать, что я плотник Прон из Переяславля, но Григорий меня тут же прервал, сказав, что у него нет времени выслушивать мои сказки. Оказывается, пока я лежал и залечивал ногу, он послал в Переяславль своего человека, и тот обошел в городе всех плотников по имени Прон. Их было немного, и никто из них не вступал в киевское ополчение. Один, правда, недавно уехал из города, но ему было лет шестьдесят, то есть сойти за него я никак не мог.
       Я отказался говорить, и Григорий Путятич велел меня пытать. Вызвал палача, и тот с двоими подручными оттащил меня в подземелье. Вскоре туда пришел Григорий с секретарем.
       Сначала, как положено, мне предъявили орудия пытки и предложили самому все честно рассказать.
        
       Граф Вильгельм. Прямо как у нас.
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство, только орудия пытки гораздо примитивнее. Дыба, кнут, раскаленные клещи и веники, которые зажигают и водят по коже. Далеко до наших "ведьминых стульев", растягивающих станков и воронок для наполнения желудка водой.
       Я вновь отказался говорить: мне важно было, чтобы они приступили к пытке, тогда им пришлось бы меня развязать, чтобы снять одежду. Так и произошло.
       С больной ногой, на которую я едва мог наступать, мне непросто было справиться с пятерыми, но ни у кого из них не было оружия, и я смог это сделать.
        
       Командор Генрих. Интересно, как?
        
       Рыцарь Матиас. Еще когда меня только внесли в пыточное подземелье, я увидел в углу плаху и топор: видимо, палачу было больше негде их хранить. И когда меня развязали, я вывернулся из рук подручных, отскочил в сторону и схватил топор. Мне было важно отсечь врагов от двери, чтобы они не могли выбежать и позвать на помощь, поэтому я сразу успел убить только одного из них, а с остальными четверыми началась игра в кошки-мышки: они пытались прорваться к двери, я их отгонял. Один из помощников палача схватил раскаленные клещи и бросился на меня, но это его погубило: он был убит сразу. Остальные трое забились в дальние углы.
        
       Граф Вильгельм. А закричать, позвать стражу они пробовали?
        
       Рыцарь Матиас. Пробовали, но безрезультатно: пыточное подземелье находилось глубоко, охрана была только наверху, и крики до нее не доносились. Да и если бы даже какие-нибудь звуки донеслись, то их приняли бы за крики пытаемого.
        
       Командор Генрих. И как ты с ними расправился?
        
       Рыцарь Матиас. Я грозным голосом велел им не покидать подземелье два часа, и вышел на лестницу, захлопнув за собой дверь. Они, разумеется, ждать не стали и сразу же побежали за мной. Но я встал сразу за дверью и, как только она открылась, убил еще двоих.
       В живых остался только сотский Григорий Путятич. Он опять отбежал вглубь подземелья. Я предложил ему поменяться одеждой и разойтись по-хорошему, чтобы не гоняться за ним с больной ногой. Он согласился при условии, что я поклянусь его не убивать. Я поклялся. Мы поменялись, потом я его убил, так как он расслабился и подошел достаточно близко.
        
       Епископ Тибальт. Еще и клятвопреступление.
        
       Командор Генрих. К сожалению, это обычное дело при нашей непростой работе, ваше преосвященство. В случаях, когда приходится преступать клятвы, мы оправдываемся тем, что Господь наш Иисус завещал нам вовсе не клясться, а просто говорить "да" и "нет".
        
       Епископ Тибальт. Святой Григорий Богослов говорил, что весьма худо и давать клятву, и требовать ее: в обоих случаях оскорбляешь правду. А святой Иоанн Златоуст считал, что если клясться - дело дьявольское, то какому же наказанию подвергнет нас преступление клятв?
        
       Граф Вильгельм. Ваше преосвященство, я впечатлен вашими познаниями в трудах Отцов Церкви, но вернемся к рассказу рыцаря Матиаса.
        
       Рыцарь Матиас. В одежде сотского я миновал стражу и вышел на улицу.
        
       Граф Вильгельм. Но вы ведь едва могли идти из-за ноги, неужели это не вызвало у стражи подозрений? И бородой наверняка большой обросли, какой из вас мог получиться княжеский чиновник даже в хорошей одежде?
        
       Рыцарь Матиас. Я применил прием, который у нас называется "Ложная тревога".
        
       Епископ Тибальт. А это что такое?
        
       Рыцарь Матиас. Просто ложная тревога. В целях отвлечения внимания противника.
        
       Епископ Тибальт. А я думал, у вас на все есть изящные названия.
        
       Рыцарь Матиас. Это у ассасинов такой прием называется изящно: "Полет мотылька к свету".
        
       Командор Генрих. И как ты поднял ложную тревогу?
        
       Рыцарь Матиас. Горящими углями из пыточной жаровни я поджег в подземелье все, что могло гореть, вымазал лицо в саже, а когда повалил густой дым, открыл дверь и закричал: "Пожар!". Стража бросилась вниз, в подземелье, я же в общей суматохе легко проскользнул мимо и вышел на улицу. Но я понимал, что уже через несколько минут меня хватятся, а бежать из-за ноги не мог. Не мог даже быстро идти.
       Но мне повезло: по улице проезжал какой-то всадник, я бросился к нему как бы за помощью, он остановился и спросил, что случилось. Я схватил его за руку, резким рывком сдернул с лошади, вскочил на нее и поскакал. Это было на глазах у прохожих, поднялся шум, из темницы выскочила стража, и вскоре за мной началась погоня. Но дело было днем, городские ворота были открыты, я выехал из города и поскакал к Днепру.
       Пытаться переплыть реку было бесполезно: Днепр с высоких киевских гор просматривается как на ладони, к тому же после месяца, проведенного в неподвижности, и с больной ногой мне было не преодолеть столь широкую реку.
        
       Граф Вильгельм. Но вы могли бы переплыть, держась за шею коня. Мне не раз приходилось со своей рыцарской конницей так преодолевать реки.
        
       Рыцарь Матиас. Ваше сиятельство, Днепр у Киева раз в пять шире, чем Рейн у Шпайера или Дунай у Пассау. А конь подо мной был чужим, и было неизвестно, как он себя поведет, смогу ли я заставить его войти в воду. Поэтому я поехал вдоль реки: мне было важно хотя бы ненадолго скрыться с глаз преследователей. Как только мне это удалось, я слез с коня и спрятался в камышах.
        
       Командор Генрих. Неужели преследователи не прочесывали камыши?
        
       Рыцарь Матиас. Конечно, прочесывали, и еще как. Но я применил прием, называющийся "Глоток воздуха".
        
       Епископ Тибальт. Что это такое?
        
       Рыцарь Матиас. Я полностью погрузился в воду и дышал через сорванную трубку камышового ствола. Меня можно было найти, только наступив на меня, а это могло произойти только при самом большом невезении. Пару раз преследователи проходили совсем рядом, но, слава Богу, обошлось. Так я прятался до темноты, раздумывая, что делать дальше.
        
       Командор Генрих. А не мог ты применить "Ложе у нас - зелень"? Не беспокойтесь, ваше преосвященство, в отношении женщины, а не мужчины. То есть найти какую-нибудь одинокую вдову, соблазнить ее и пожить у нее, пока не прекратятся поиски и не исчезнет хромота.
        
       Рыцарь Матиас. Брат мой и повелитель, из-за того, что на Руси последние годы шла междоусобная война, одинокую женщину можно было найти только в городе, под защитой укреплений. На посаде, где постоянно существовал риск разорения, селились только самые отчаянные, и их было все меньше и меньше. Русь вообще стала жить беднее по сравнению со временем, когда я туда приехал пятью годами ранее, и прежде всего это сказалось на деревнях и городских посадах: некоторые вовсе опустели.
        
       Епископ Тибальт. Воистину, как гласит Священное Писание, если царство разделится само в себе, не может устоять царство то.
        
       Командор Генрих. Вы это уже говорили, ваше преосвященство.
        
       Епископ Тибальт. Животворящее слово Господне не грех и повторить.
        
       Граф Вильгельм. Тогда повторю и свою просьбу не увлекаться богословием и внимательно слушать рассказ рыцаря Матиаса.
        
       Рыцарь Матиас. Как совершенно справедливо заметил его преосвященство, разделившаяся Русь обеднела, люди стали переселяться в города, и надежда найти одинокую женщину на киевском посаде была очень слабой. В город же я вернуться не мог: у ворот постоянно стояла стража и внимательно осматривала всех входящих, и меня с моей хромотой опознали бы сразу. Я ведь убил в пыточном подземелье не просто сотского, а человека, ведавшего у великого князя Изяслава Мстиславича всеми розыскными делами, ближайшего помощника верховного воеводы Шварна Летича.
       Так что я решил пробираться в Суздальское княжество, к Георгию Долгорукому. Ночью нашел какой-то рыбацкий челн, переправился через Днепр и отправился в дальний путь. Шел я медленно из-за больной ноги. К тому же везде рыскали воины Изяслава, и я мог идти лишь ночами. Только до вятичских лесов путь у меня занял около месяца.
        
       Граф Вильгельм. И чем вы это время питались?
        
       Рыцарь Матиас. Воровать еду в деревнях не получалось из-за сторожевых псов: обезвредить их я не мог из-за больной ноги и отсутствия оружия, приманить их было нечем. Удалось только один раз украсть немного еды у купцов, расположившихся на ночлег. Так что грибы собирал и ягоды. Лягушек ловил. Словом, с Божьей помощью прокормился, хотя и отощал. Впрочем, после темницы, где давали только хлеб и воду, тощать было особо и некуда.
       Но я рано или поздно дошел бы, конечно. Если уж я с гораздо более серьезной раной в свое время добрался по заснеженным горным тропам от Аламута до Багдада, то уж не сомневайтесь, дошел бы и от Киева до Москвы, первого залесского города по пути. Мы, тамплиеры, можем преодолевать и не такие трудности. Если бы по пути застали осенние холода - напихал бы для тепла сухих опавших листьев под кафтан, ноги корой обмотал. Не было бы грибов и ягод - питался бы травами и шишками.
        
       Граф Вильгельм. А волки и медведи? Я слышал, что в русских лесах множество хищных животных.
        
       Рыцарь Матиас. В августе они сыты, я шел вдоль оживленного торгового пути, так что они в это время года на людей там не нападали, им ни к чему было рисковать.
       Один раз, правда, ранним утром на меня вышли из леса несколько волков. Но я поднял большой сук, который в начале пути выломал и использовал как костыль, и пошел на них. Они почувствовали, что я их не боюсь, решили, что я силен и вооружен, и предпочли скрыться в лесу. Вот если бы дело было в конце зимы или весной, то они меня, конечно, растерзали бы.
       Впрочем, я тогда все-таки не дошел до Москвы: на Черниговской земле, в самом начале вятичских лесов, меня схватили воины Изяслава.
        
       Командор Генрих. Как так? Ты ведь шел скрытно.
        
       Рыцарь Матиас. Да, брат мой и повелитель, шел я очень осторожно и скрытно, по-прежнему только ночами, так как знал, что в Черниговской земле некоторые князья выступают за Георгия, некоторые - за Изяслава, и чьи воины могли мне встретиться - Бог весть.
       Но я не мог представить себе, что Изяслав и Шварн догадаются выставить в вятичских лесах не просто ночные дозоры, а тайные ночные дозоры, не выдававшие себя ни огнем костра, ни единым звуком. Одному из таких дозоров в ясную лунную ночь я и попался. Оружия у меня не было, бежать я из-за больной ноги не мог, так что меня сразу же схватили.
       Меня связали по рукам и ногам, наутро внимательно рассмотрели. Все приметы совпали - рост средний, волосы светлые, глаза голубые, нос с горбинкой, худощавый, хромает на левую ногу. Все было ясно. Оказалось, за мою голову была объявлена большая награда.
       И меня перекинули через седло, привязали к лошади и повезли в Киев.
        
       Епископ Тибальт. Помню, на первом заседании ты нам рассказывал, что тамплиер ни в коем случае не должен сдаваться в плен живым. Как же ты сдался, тем более зная, что тебя наверняка ждут пытки? И после неудачной попытки устранения Изяслава в битве на реке Рут ты тоже дал отвезти себя в темницу. Нет ли противоречий в твоем рассказе?
        
       Рыцарь Матиас. Ваше преосвященство, после битвы на Руте я был уверен, что рано или поздно смогу бежать если не из темницы, так из-под пытки, что в итоге и сделал. Враги ведь не знали, насколько я опасен, и особо тщательно меня не охраняли. Наверно, сочли за лазутчика князя Георгия, но таких лазутчиков враждующие князья друг к другу засылали немало. Так что никакой смертельной опасности, тем более опасности таких пыток, которые я не смог бы при необходимости выдержать, мне не грозило.
        
       Командор Генрих. Выдерживать не слишком умелые пытки обучают и в нашем братстве, и в братстве ассасинов. Тут самое главное - заставить себя полюбить боль и желать себе еще большей боли.
        
       Епископ Тибальт. И как называется, интересно, у тамплиеров и у безбожных ассасинов такой способ достижения стойкости к пыткам?
        
       Командор Генрих. У нас - "плыть по течению", а у ассасинов - не знаю. Брат Матиас, наверно, знает, все-таки он обучался в Аламуте.
        
       Рыцарь Матиас. Да, знаю. "Мчаться на обезумевшем жеребце".
       Но когда меня схватили посреди вятичских лесов, все, конечно, было гораздо хуже. Я понимал, что воевода Шварн Летич не простит мне смерти Григория Путятича, и меня будут ждать особо изощренные пытки, а затем и мучительная казнь - что-нибудь вроде четвертования или посажения на кол. Бежать мне тоже, скорее всего, не удастся: раз уж Шварн бросил такие силы на мои поиски, то и охрану ко мне он приставит самую надежную. Скорее всего, меня даже развязывать не будут.
       Так что, будь у меня оружие, я, наверно, покончил бы с собой. Но оружия не было. И ладанку с ядом я не успел открыть: меня сразу же связали.
        
       Епископ Тибальт. Я слышал, что в тайных братствах существуют приемы самоубийства без оружия, даже со связанными руками и ногами, - остановка сердца и дыхания усилием воли. Как эти приемы называются?
        
       Командор Генрих. Они никак не называются, ваше преосвященство, потому что не существуют. Можно только удавиться, если есть чем. А совершить самоубийство путем остановки сердца и дыхания усилием воли не способен ни один человек. Ведь даже при успешной остановке в какой-то момент он потеряет сознание, воля ослабнет, и сердце вновь начнет биться, а грудь - дышать. Так что такие приемы самоубийства - лишь легенды.
        
       Епископ Тибальт. А разбить голову о стены темницы?
        
       Командор Генрих. Разбить голову, конечно, можно, но смерть от этого не придет, только помутится сознание. Бывали прискорбные случаи, когда тот, кто бился головой об стены, сходил с ума и начинал выдавать свои тайны безо всяких пыток. И мы не рекомендуем нашим братьям пользоваться этим приемом.
        
       Рыцарь Матиас. Воистину так. Поэтому, когда меня везли через вятичские леса, мне оставалось только молиться Деве Марии, небесной покровительнице нашего ордена. И, видимо, она и послала мне спасение.
        
       Епископ Тибальт. Я рад, что даже жестокосердную душу тамплиера в трудную минуту посещает богоугодная молитва.
        
       Командор Генрих. И в каком виде к тебе пришло спасение от Пресвятой Девы, брат мой Матиас?
        
       Рыцарь Матиас. В виде дюжины пеших воинов, вышедших из леса. Именно воинов, а не разбойников, это было видно по их одежде, вооружению, осанке и походке.
        
       Граф Вильгельм. А сколько стражников везли вас, рыцарь Матиас?
        
       Рыцарь Матиас. Пятеро, ваше сиятельство. Когда они остановились, из лесу вышли еще полдюжины воинов и преградили им путь назад.
       Никаких цветных лент на шлемах не было ни у пеших, ни у конных. Но предводитель тех, кто вышел из леса, громким голосом спросил моих стражников, за кого они: за Георгия или Изяслава. Главный стражник сказал, что за Изяслава. Тогда пешие воины выхватили мечи и предложили сдаться. Но конники все же решили попробовать прорваться. Четверо встали клином впереди, а тот, который вез меня, - в середину.
       Бой был скоротечным. Пешцы сражались искусно, и трое всадников, скакавших впереди, погибли, успев поразить только одного из них. Но двое, в том числе тот, к лошади которого был привязан я, прорвались.
       Тогда я понял, что надо брать спасение в свои руки. Сделал резкий рывок в сторону, и лошадь оступилась. Еще один рывок, столь же резкий, - и она упала, подмяв меня под себя. Всадник успел соскочить, хотел ударить меня мечом, но бьющаяся лошадь ему помешала. А сзади уже подбегали нападавшие. Его товарищ остановился, они уселись вдвоем на одного коня и ускакали.
        
       Командор Генрих. Прямо как всадники на печати нашего ордена.
        
       Рыцарь Матиас. Да, брат мой и повелитель, и потом, когда я лежал и выздоравливал, я тоже об этом подумал. Но тогда мне было не до мыслей о том, что на что похоже, так как лошадь меня не просто придавила, а вновь сломала мне ту же ногу. Прямо по заживающему перелому. Боль была настолько сильной, что я потерял сознание.
       Очнулся уже на плаще, растянутом между двумя сучьями. Меня несли в лагерь нападавших.
        
       Граф Вильгельм. И кто были эти спасители? Воины Георгия Долгорукого?
        
       Рыцарь Матиас. Не совсем так, ваше сиятельство. Служившие Долгорукому берладники.
        
       Епископ Тибальт. Кто это такие, сын мой?
        
       Рыцарь Матиас. Многие на Руси считают их просто разбойниками, но это не совсем так. Это опытные наемники, служащие то одному князю, то другому. Как и в разбойники, в берладники обычно идут те, кто совершил какое-нибудь преступление, не имеет средств к существованию или обижен своими сеньорами. Но у берладников есть единая организация с центром в городе Берладе (другой вариант русского написания названия этого города - Бырлад. Прим. перев.).
        
       Командор Генрих. Нечто вроде братства ассасинов?
        
       Рыцарь Матиас. Не совсем так, брат мой и повелитель. У берладников, насколько мне известно, нет школы тайных убийств, это просто воины-наемники.
        
       Граф Вильгельм. Берлад. Я слышал это название. Это же где-то в Венгрии?
        
       Рыцарь Матиас. И это не совсем так, ваше сиятельство. Этот город находится между Русью и Венгрией, и ни венгерский король, ни русский великий князь не имеют там никакого влияния.
        
       Командор Генрих. Вольный город?
        
       Рыцарь Матиас. Можно сказать и так, но Берлад отличается и от наших северных вольных городов - Гамбурга и Бремена, и от русского Новгорода, где хотя и правит вече, но в военном отношении город подчиняется княжеской власти.
        
       Граф Вильгельм. Интересно получается: и это не совсем так, и то не совсем так. И как же управляется этот странный город Берлад?
        
       Рыцарь Матиас. По-разбойничьи, выборными атаманами, ваше сиятельство.
        
       Командор Генрих. А отряды наемников как управляются?
        
       Рыцарь Матиас. Тоже атаманами.
        
       Граф Вильгельм. А эти атаманы выборные, или их всех назначают из Берлада?
        
       Рыцарь Матиас. К сожалению, ваше сиятельство, это мне выяснить не удалось. Я даже не понимаю, как именно создаются эти отряды, необходимо ли для того, чтобы в них вступить, побывать в Берладе, или можно наняться где угодно. Со мной ведь они не очень откровенничали: я был для них чужаком.
        
       Командор Генрих. А ты что им о себе рассказал?
        
       Рыцарь Матиас. Что являюсь Матвеем Гансовичем, сотским Георгия Долгорукого. Работал на князя в Залесье, потом в Киеве, потом якобы случайно сломал ногу во время поисков камня, и не успел из-за этого вовремя уехать из Киева, когда его покинул Георгий Владимирович. Потом Изяслав Мстиславич якобы хотел меня заставить работать на себя, я отказался, тогда он решил меня убить, я бежал из дома, не успел взять с собой ни вещей, ни денег, и отправился в Суздаль пешком.
       У предводителя отряда берладников не возникло никаких вопросов, потому что похожие истории приключились со многими дворянами Долгорукого, по разным причинам задержавшимися в Киеве.
        
       Граф Вильгельм. А сам предводитель был из Берлада?
        
       Рыцарь Матиас. Представьте себе, ваше сиятельство, предводителем оказался русский князь Иоанн Ростиславич, потомок Рюрика и Ярослава Мудрого, родственник и Изяслава, и Георгия.
        
       Граф Вильгельм. И как потомок Рюрика и Ярослава попал в вятичские леса?
        
       Рыцарь Матиас. Потом, уже в Москве, мне рассказали его историю. Иоанн Ростиславич княжил в Звенигороде Галицком, том самом, который потом осаждал Всеволод Ольгович. Галицкому князю Владимирку Иоанн приходится племянником.
       Примерно за год до того, как я приехал на Русь, Владимирко поехал на охоту, и Иоанн в его отсутствие завладел Галичем. Владимирко немедленно собрал рать по другим городам княжества, осадил Галич, и Иоанну ничего не оставалось, как прорываться из города с боем. Он бежал в пресловутый Берлад и стал берладником.
       Потом он со своим отрядом, можно сказать - дружиной, нанялся на службу к великому князю Всеволоду Ольговичу, после его смерти - к его брату Святославу, потом - к смоленскому князю Ростиславу Мстиславичу, брату великого князя Изяслава. И, наконец, стал служить Долгорукому. Сначала дружина Иоанна сражалась против новгородцев в северных лесах вокруг Белоозера, а после заключения с Новгородом мира была переведена на юг Суздальского княжества, в леса вятичей.
       Кстати, позже произошла любопытная история. Когда умер галицкий князь Владимирко, Иоанн вновь заявил права на княжение в Галиче, и Ярослав, сын Владимирка, потребовал у Георгия выдачи своего соперника. Тот, не желая перечить своему зятю и надежному союзнику Ярославу, заковал Иоанна в оковы и, когда я в пятьдесят шестом году уезжал из Киева, как раз собирался выдать. Выдал в итоге или нет - не знаю. (Не выдал: то ли сам, то ли по просьбе митрополита передумал и отправил Иоанна в Суздальское княжество. По пути Берладника отбил черниговский князь Изяслав Давыдович, соперник Долгорукого, и скитания Иоанна продолжались еще несколько лет, пока он в итоге не уехал в Византию - прим. перев.).
        
       Командор Генрих. Но если этот Иоанн воевал у Белоозера, то он мог бы слышать про отца осмяника Петрилы и разоренный городок, где тот правил? Ты не спрашивал князя-берладника об этом?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, брат мой и повелитель, мне это даже в голову не пришло. Да и вряд ли князь Иоанн мог слышать: вокруг Белоозера много мелких языческих поселений, и эта местность столь обширна, что там, наверно, легко могла бы разместиться вся Бавария, а то и вместе с Австрией.
        
       Граф Вильгельм. Какая же огромная страна эта Русь.
        
       Епископ Тибальт. И как печально, что никак не удается привести ее к Святому истинному кресту. Сколько времени наш отважный тамплиер отдыхал у берладников, вместо того, чтобы действовать?
        
       Рыцарь Матиас. Ваше преосвященство вновь напрасно обижает бедного рыцаря Храма. Я отнюдь не отдыхал, а находился на грани жизни и смерти, так как повторный перелом ноги в том же самом месте привел к сильнейшему воспалению, едва не началась гангрена. У берладников не было лекарей, и пришлось лечиться самому. Я просил воинов носить меня по лесу и, превозмогая жар, искал нужные травы. И все же нога срослась с искривлением, и я до сих пор, как видите, хромаю.
       Поскольку я был обузой для берладников, они вскоре отправили меня в Москву. Князь Иоанн Ростиславич дал мне коня и выделил двоих конных провожатых, которые в дороге поддерживали меня с боков, так как я был настолько слаб, что едва мог сидеть в седле.
       В Москве уже знакомый мне воевода Дмитр Якунович, увидев, в каком я состоянии, призвал лучших лекарей, и вообще делал все, чтобы я ни в чем не нуждался: он чувствовал себя обязанным мне за то, что я в свое время нашел под Москвой залежи строительного камня и способствовал процветанию города. Ведь ближе к Владимиру камень так и не обнаружили.
       Вполне выздоровел я только к концу ноября. Дмитр рассказал мне, что Георгий Владимирович после поражения в битве на Руте пытался удержаться сначала в Переяславле, потом в Остерском Городце, но отовсюду был выбит и был вынужден заключить мир с Изяславом Мстиславичем, оставив себе лишь Залесье, а на юге - небольшой городок Курск. Вернувшись в сентябре в Суздальскую землю, Долгорукий решил строить сразу несколько храмов, и ему понадобилось очень много камня, так что деньги из Владимира текут рекой, и работа в каменоломнях кипит. Даже войска, высвободившиеся благодаря заключению мира, привлечены к добыче и перевозке камня.
       Почувствовав себя вполне выздоровевшим, я собрался ехать во Владимир, но в пятьдесят первом году зима пришла поздно, и надо было еще ждать установления зимника. Пока я ждал, Дмитр попросил меня проверить, как идет добыча белого камня.
        
       Командор Генрих. Что это за белый камень?
        
       Рыцарь Матиас. Брат мой и повелитель, это тот самый строительный камень, который я нашел под Москвой. Он действительно почти белого цвета. В зависимости от слоя и места добычи он бывает немного светлее или темнее, с желтым, розовым или даже красноватым оттенком, но основной его цвет можно считать белым. Так его на Руси и прозвали сразу же, как только началась добыча.
        
       Епископ Тибальт. И русские смогли сами наладить работу каменоломен?
        
       Рыцарь Матиас. Смогли, ваше преосвященство, да это было и не очень сложно. Когда я в сорок шестом году отказался стать начальником каменоломен и собирался уезжать из Владимира в Переяславль к Изяславу Мстиславичу, начальником назначили княжеского сотского Яня Лукича. Архитектор Савва Нажирович попросил меня рассказать Яню все, что я знаю про добычу камня, и я выполнил его просьбу. Да и Савва бывал в наших имперских каменоломнях и видел, как добывается строительный камень.
       Янь не очень обрадовался, увидев меня: видимо, испугался, что я могу занять его место. Но я сразу сказал ему, что еду во Владимир и в Москве не останусь, он успокоился и провел меня по всем разработкам. Думаю, о добыче камня под Москвой не стоит подробно рассказывать: способы добычи в целом повторяют те, которые применяются в нашей Империи.
        
       Епископ Тибальт. Я никогда не видел, как добывают камень, и было бы интересно послушать.
        
       Рыцарь Матиас. Под Москвой добывается белый камень и для облицовки храмов, и на заполнение толщи стен, и на строительный раствор. Разработки ведутся со стороны высоких берегов Москвы-реки и ее притоков - так удобнее и вести поиск, и добираться до хороших пластов, и грузить добытый камень в лодки или сани. Белый камень перевозится необработанным, он обтесывается или пережигается на известь уже на строительной площадке.
       Пласты камня проходят горизонтально, и подземная разработка заключается в их почти полной выемке. Для поддержки потолка использовались деревянные крепи, но я посоветовал оставлять колонны из невыломанного камня: так получается несравненно прочнее.
       Невывезенные обломки белого камня аккуратно укладывают тут же в подземелье, оставляя узкие проходы. Высота забоев и проходов в зависимости от толщины пласта колеблется от двух до четырех локтей (1,5-3 метра - прим. перев.). Пилы на Руси не используют, камень выламывают при помощи кирок, ломов и клиньев.
       Начиная работать с монолитной стеной, камнедобытчики прежде всего пробивают сверху широкую полость глубиной примерно в локоть (чуть более полуметра - прим. перев.) и такой же шириной, чтобы потом можно было вбивать ломы и клинья. Пробивают полость грубо, камень просто крошат. Затем, определив ширину будущих блоков, пробивают по вертикали на всю высоту стены глубокие штрабы - более чем на половину глубины блока. Поскольку белый камень очень вязок, применяются не редкие сильные удары вглубь монолита, а множественные и несильные, преимущественно не рубящие, а режущие, то есть не под прямым углом к плоскости. Потом пробивают и горизонтальные штрабы, и по ним уже начинают выламывать блоки.
        
       Епископ Тибальт. Штрабы - понятно, они как бы ограничивают размер будущего блока. А полость-то зачем?
        
       Рыцарь Матиас. Без этой полости невозможно выломать первый блок: надо же как-то подобраться к его задней поверхности, а штрабы для этого слишком узки. Вообще говоря, отламывание задней поверхности блока - самая сложная и трудоемкая работа. Вначале к этой поверхности ломом вообще не подберешься, приходится забивать клинья через эту самую полость. Становится легче, только когда выломано уже несколько блоков по вертикали: образуется свободное место, в которое можно подсовывать ломы.
        
       Епископ Тибальт. Я, откровенно говоря, все равно мало что понял.
        
       Рыцарь Матиас. Добычу камня описать словами очень трудно, к тому же там много тонкостей.
        
       Граф Вильгельм. Это сейчас неважно, мы не собираемся отправляться добывать камень. А если вдруг соберемся, то созовем особое заседание, и рыцарь Матиас нам все расскажет подробно.
        
       Епископ Тибальт. Хорошая шутка, ваше сиятельство. Представляю себе членов высокого совета, обросших бородами, одетых в крестьянские рубахи, добывающих камень в полутьме, сырости и холоде, при неверном свете факелов, или чем там каменоломни освещаются.
        
       Командор Генрих. Грубый и тяжелый физический труд смиряет душу и укрепляет тело, и все наши орденские братья обязательно проходят такое послушание - то добывая камень, то возделывая поля, то погоняя волов, то выделывая кожу, то плотничая, то выполняя прочую крестьянскую и ремесленническую работу.
        
       Епископ Тибальт. Действительно, такая работа угодна Господу нашему Иисусу, до начала своего служения работавшему плотником, как и праведный Иосиф, обрученный супруг Пресвятой Девы Марии. Но все же каждый должен заниматься своим делом, и не зря святой апостол Павел писал в Послании к Галатам: "Каждый да испытывает свое дело, и тогда будет иметь похвалу только в себе, а не в другом".
        
       Граф Вильгельм. Уважаемые члены совета, мы сначала отвлеклись на каменоломни, потом перешли к богословию и совсем отдалились от темы нашего заседания. Рыцарь Матиас, мы поняли, что в московских каменоломнях работа шла хорошо. Продолжайте.
        
       Рыцарь Матиас. Вскоре установился зимник, и я отправился во Владимир вместе с санным караваном, перевозившим белый камень. Прибыл туда к Рождеству Христову.
        
       Командор Генрих. И каким было настроение князя Долгорукого после изгнания из Киева? Изменилось что-нибудь в Суздальской земле?
        
       Рыцарь Матиас. Когда я приехал во Владимир, Георгия там не было, не нашел я и Петрилу. Зато нашел Савву Нажировича. Архитектор очень обрадовался моему возвращению, так как беспокоился, что я мог погибнуть в Киеве. И вот что рассказал мне Савва.
       Георгий Владимирович, покидая Киев, захватил с собой всю казну, собранную благодаря нещадному обложению киевлян налогами. И решил, наконец, начать строительство белокаменных храмов. А поскольку близился пятьдесят второй год, и на Руси народ очень боялся прихода Антихриста, Долгорукий повелел одновременно строить в нескольких городах.
        
       Граф Вильгельм. Постойте, не понимаю. Почему русский народ в пятьдесят втором году боялся прихода Антихриста?
        
       Рыцарь Матиас. Ваше сиятельство, Русь живет по византийскому летосчислению, и 1152 год от Рождества Христова - это 6660 год "от сотворения мира". Три шестерки подряд.
        
       Епископ Тибальт. В Византии, как я слышал, тоже в этот "год числа Зверя" была паника.
        
       Граф Вильгельм. Теперь понятно, спасибо за разъяснение. У нас в 666 году тоже была паника, только это, слава Богу, в далеком прошлом.
        
       Епископ Тибальт. Паника у нас была и в 1000 году от Рождества Христова, и в 1033 - в тысячелетие распятия Господа нашего Иисуса Христа, и еще много раз, несмотря на то, что Спаситель велел нам не пытаться рассчитать время его Второго пришествия, а бодрствовать постоянно, ибо роду лукавому и прелюбодейному неведом тот день и час, когда явится знамение Сына Человеческого на небе, и все племена земные узрят Его, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою.
        
       Командор Генрих. Вроде в Откровении Иоанна Богослова какие-то расчеты приводились.
        
       Епископ Тибальт. Святой Иоанн Богослов в своем великом Откровении не уточнил, когда именно придет тысячелетнее Царство Божье, предшествующее Страшному Суду. Поэтому наша Святая церковь и не поощряет попытки предсказать время прихода и Царства Божьего, и Страшного Суда.
        
       Граф Вильгельм. Но в Откровении, помнится, были слова, что Господь грядет скоро.
        
       Епископ Тибальт. Что такое "скоро" у Господа, ваше сиятельство?
        
       Граф Вильгельм. В богословских вопросах вам здесь нет равных, ваше преосвященство. Но человек слаб, соблазн определить время Страшного Суда велик, и я не удивляюсь, что русские так боялись трех шестерок в 6660 году, тем более после многолетней кровавой междоусобной войны.
        
       Рыцарь Матиас. По византийскому летосчислению новый год начинается в первый день сентября, то есть в конце 1151 года, когда я приехал во Владимир, уже шел 6660 год. Савва Нажирович рассказал, что когда Георгий в сентябре распорядился строить сразу несколько храмов, это было настолько неожиданно, что архитектор даже не успел сделать на каждое здание отдельный макет, тем более подробный чертеж. И пришлось строить почти одинаковые храмы по чертежу, который Савва за несколько лет до того делал для Галича, где возводилась церковь Преображения.
        
       Епископ Тибальт. А чем подробный чертеж отличается от макета? Новый макет-то сделать, наверно, недолго.
        
       Рыцарь Матиас. Насколько мне известно, макет дает лишь общее впечатление о будущем здании, а потом, когда он одобрен князем, требуется на его основе нарисовать здание уже подробно, с расчетом точных размеров, а иногда даже порядовки кладки. Когда такой чертеж одобрен, архитектор чувствует себя спокойнее, так как уже отвечает только за его выполнение и не зависит от возможных капризов и смен настроения князя. Если князь вдруг пожелает что-нибудь существенно изменить, то должен быть подготовлен и одобрен новый подробный чертеж.
       Кроме того, с таким чертежом удобнее работать на строительстве, так как мастеровые сразу видят то, что им предстоит сделать, и не надо разъяснять им каждую мелочь и следить за каждым их шагом.
        
       Епископ Тибальт. Да, я знаю о таких чертежах, по ним у нас строятся крупнейшие храмы, но на Руси-то, наверно, можно было не делать подробных чертежей, а после одобрения князем макета сразу начать работу, выдерживая лишь общие черты и пропорции здания. Думаю, и макет можно было не представлять, а объяснить, что новый храм будет похожим на один из уже построенных. Или даже попросить поверить на слово, что будущее здание будет весьма красивым.
        
       Рыцарь Матиас. Вы совершенно правы, ваше преосвященство, на Руси храмы чаще всего строятся безо всяких чертежей и макетов, как в наших деревнях. Но поскольку архитектор Савва Нажирович обучался не где-нибудь, а в имперском городе Шпайере, то он считал, что уровень работы должен быть на должной высоте. Да и трудно было обойтись без подробных чертежей при одновременном строительстве нескольких храмов в разных городах: архитектор не мог одновременно находиться везде и постоянно указывать мастеровым, что надо делать. А так он мог ненадолго приехать на каждую стройку, дать общие указания, оставить мастеровым чертежи, а через некоторое время приехать проверять ход выполнения работ.
       Так что Савва предпочел построить несколько почти одинаковых, но красивых и надежных храмов, чем разных, но некрасивых и ненадежных.
       И я должен сказать, что храмы Георгия Долгорукого действительно получились красивыми и надежными, хотя и небольшими: их размеры в плане, по моим прикидкам, тридцать на двадцать локтей (20 х 15 метров - прим. перев.), то есть гораздо меньше и Софии, и других каменных храмов Киева. Савва строил свои церкви в тех же византийских формах, с одной главой и четырьмя столпами внутри. Но таких башнеобразных церковных зданий с огромными и тяжелыми главами мне не приходилось видеть ни на Руси, ни в Византии, ни тем более в Священной Римской империи: наши базилики всегда как бы распластаны по земле, и в небо устремлены только башни, а храмы Георгия Долгорукого сами по себе являются башнями.
        
       Епископ Тибальт. Странно. Если князь потратил столько усилий для того, чтобы найти белый камень и строить из такого же материала, как в нашей Империи, то почему его храмы выглядели не по-нашему, а по-византийски?
        
       Рыцарь Матиас. Это резонный вопрос, ваше преосвященство, и я, конечно, задавал его Савве Нажировичу. Архитектор мне ответил, что и сам рад был бы строить такие базилики, как в Священной Римский империи, потому что это гораздо проще.
        
       Епископ Тибальт. Почему проще?
        
       Рыцарь Матиас. Я это тоже вначале не понял, так как являюсь лишь каменщиком, а не архитектором. Но Савва мне объяснил, что поскольку в наших базиликах нет тяжелых барабанов, то столпы поддерживают только своды, которые можно сделать не только из камня, но и из дерева. Получается, что наши базилики можно строить почти что любых размеров, с любым количеством столпов. В византийских же храмах столпы под тяжестью барабанов стремятся разойтись в стороны, и это ограничивает размеры зданий. Есть там еще много тонкостей, которые Савва даже не пытался мне объяснить, зная, что я их не пойму. Но в целом, думаю, суть я уловил.
       По словам Саввы Нажировича, он пытался это объяснить князю Георгию, и даже представил макет простейшей базилики с деревянным перекрытием по стропилам. Но Долгорукий сказал, что Нестор, епископ Суздальской земли, откажется и благословить такое строительство, и отслужить молебен по заложению храма, и освятить уже построенный храм. Оказывается, князю стоило огромных трудов убедить Нестора хотя бы в том, чтобы храмы строились в имперском материале - из белого камня, а не в византийском - из плинфы.
        
       Граф Вильгельм. Неужели Долгорукий не мог никак повлиять на своего епископа?
        
       Епископ Тибальт. У нас после благословенного Вормсского конкордата земные властители тоже далеко не всегда способны влиять на епископов.
        
       Командор Генрих. Для кого благословенного, а для кого и не очень, ваше преосвященство.
        
       Граф Вильгельм. Не будем ворошить такие давние события, в 1122 году мы были слишком молоды, чтобы непосредственно участвовать в них.
        
       Рыцарь Матиас. А я вообще был малым ребенком, ваше сиятельство. К тому же отношения, сложившиеся между Долгоруким и епископом Нестором, можно сразу понять, не вдаваясь ни в какие богословские тонкости и не обращаясь к решениям Вормсского конкордата: Нестор был ставленником митрополита Климента Смолятича. Клим поставил его на кафедру в конце сороковых годов, и не случайно для местонахождения епископской кафедры был выбран не Владимир и не Суздаль, а Ростов, располагавшийся на окраине княжеских владений Долгорукого.
       Кстати, когда Георгий, заняв в пятьдесят пятом году великокняжеский киевский престол, избавился от Климента, то немедленно - уже в пятьдесят шестом - устроил смещение Нестора новым митрополитом Константином. Только что присланный из Византии грек Константин, естественно, без настояния великого князя не принял бы столь скоропалительного решения о низложении ростовского епископа.
        
       Граф Вильгельм. С отношениями Георгия и Нестора теперь все ясно, но зато неясно другое: если Изяслав поставил Климента для обретения независимости киевской митрополии от Византии, то зачем Нестору было препятствовать строительству невизантийских храмов?
        
       Рыцарь Матиас. Я объясняю это тем, что Изяслав и Климент, если даже и стремились обрести церковную независимость от Константинополя, то ни в коем случае не собирались переходить в нашу католическую веру.
        
       Епископ Тибальт. А может быть, епископ Нестор захотел поступить в отношении своего митрополита по поговорке, которую упоминал командор Генрих: быть большим католиком, чем святейший папа?
        
       Командор Генрих. Наверно, все еще проще. Нестор - ставленник Климента, союзник Изяслава, вот епископ и препятствовал Долгорукому во всем, что бы князь ни делал.
        
       Епископ Тибальт. Да, здесь можно только гадать, а гадание неугодно Господу.
        
       Граф Вильгельм. И сколько храмов начал строить Георгий?
        
       Рыцарь Матиас. Пять, ваше сиятельство. Три в старых городах - Владимире, Суздале и Кидекше, и два в новых, только что заложенных, - Переяславле Залесском и Георгиеве Опольском.
        
       Граф Вильгельм. Ну, это немного, у нас только в Кельне едва ли не десяток больших базилик, и еще несколько строятся.
        
       Рыцарь Матиас. Но для Руси это очень много, тем более что князь велел построить все пять храмов уже к концу пятьдесят второго года. И у Саввы Нажировича, разумеется, возникли трудности не только с чертежами, но и с мастеровыми. Плотников нашлось множество, подсобных рабочих, разумеется, тоже, а вот каменщиков почти не было - лишь несколько стариков, строивших еще при Владимире Мономахе, да и те умели обращаться не с камнем, а с плинфой.
       Ну и, конечно, еще были те двое, что ездили обучаться в Шпайер, но из них мог работать только один, а второй превратился в беспробудного пьяницу. Последнее с русскими, к сожалению, происходит довольно часто, и у них это называется "спиться". Мне не раз казалось, что к этому идет даже сам Савва, но, слава Богу, как-то обходилось.
        
       Епископ Тибальт. В нашей богоспасаемой Империи зависимость от горячительных напитков тоже, к сожалению, не редкость.
        
       Граф Вильгельм. И как Савва смог преодолеть эти трудности? Я имею в виду не зависимость от пива и браги, а недостаток каменщиков.
        
       Рыцарь Матиас. Еще осенью и зимой пятьдесят первого, во время подготовки к строительству, он использовал наиболее опытных мастеров для обучения начинающих строителей кладке стен и теске белого камня. Уже через месяц ученики под надзором наставников не только сами прекрасно работали с камнем, но и обучали других: столь быстрому усвоению помогали плотницкие навыки, которые у здешнего народа, как говорится, в крови. Благодаря тем же плотницким навыкам никаких трудностей с установкой лесов и опалубки для возведения сводов не возникло. А за такой сложной и ответственной частью строительных работ, как выкладывание "парусов" - криволинейных переходов от столбов к барабанам - собирался наблюдать сам Савва.
       Основное обучение проходило во Владимире, прямо на пригородном княжеском дворе, где должна была строиться одна из пяти новых церквей. Потом мастера разъезжались по городам, где предстояло строить, и обучали новых каменщиков уже на местах. Поэтому Савва попросил меня проехать по всем стройкам и проверить, как идет обучение. Мне было положено такое же жалование, какое я получал во время поиска каменоломен.
       И впоследствии, когда весной началось строительство храмов, я был одним из четырех главных помощников Саввы Нажировича. Богатый купец Яков Осипович ведал всеми поставками материалов, сотский Янь Лукич начальствовал над каменоломнями, молодой дворянин Мирослав Чудинович набирал строителей, а я проверял, как начальники строек выполняют работу. Я был хорошим проверяющим, потому что меня было невозможно подкупить: я был послан на Русь не с целью заработка денег.
        
       Епископ Тибальт. Сын мой Матиас, ты вообще-то был послан на Русь и не с целью строить храмы, правда? Каковы были твои действия по выполнению главной задачи - приведения Руси к Святому истинному кресту?
        
       Командор Генрих. Полагаю, ваше преосвященство, строительство храмов в католической каменной технике уже само по себе сближало Суздальское княжество со Святой истинной церковью.
        
       Епископ Тибальт. Это, конечно, хорошо, никто не спорит. Но храмы построили бы и без рыцаря Матиаса, к тому же от строительства белокаменных храмов до принятия легатов святейшего папы все-таки очень и очень далеко.
        
       Рыцарь Матиас. Ваше преосвященство, я должен был прежде всего найти Петрилу Мертевича и выяснить, не отказался ли князь Георгий от своего желания принять истинную католическую веру в случае вокняжения в Киеве. Если с настроением и планами Долгорукого все было по-прежнему, то я мог бы уже спокойно вернуться в Киев и продолжать устранение Изяслава Мстиславича.
       Но, как я уже говорил, в момент моего приезда во Владимир Петра там не было. Савва мне рассказал, что осмяник вернулся в Суздальскую землю с юга Руси вместе с князем Георгием, но как только установился зимник, Петрила уехал в Ростов - сделать какие-то дела и повидаться с женой.
       В это же время во Владимир пришла весть, что на Ярославль, находящийся от Ростова всего в паре дней пути на северо-восток, напали булгары.
        
       Граф Вильгельм. Вот мы, наконец, дошли и до булгар. Рыцарь Матиас, расскажите, что вы знаете о них.
        
       Рыцарь Матиас. Не понимаю, ваше сиятельство, почему вас заинтересовали эти безбожные магометане, но, конечно же, слушаю и повинуюсь. Впрочем, знаю я про эту страну немного, на Руси булгар вообще считают едва ли не дикарями.
        
       Командор Генрих. Брат мой Матиас, ты не хуже меня понимаешь, что недооценка и слабое знание противника - одна из серьезнейших ошибок.
        
       Рыцарь Матиас. Помилуй, брат мой и повелитель, какой нам противник Булгария? Даже суздальцы, на которых булгары иногда нападают, не считают их серьезными противниками. Это примерно как для Киева - степные кочевники.
        
       Граф Вильгельм. Не все так просто, рыцарь Матиас. Поэтому все же расскажите нам про Булгарию.
        
       Рыцарь Матиас. Впервые я о ней услышал еще в Аламуте, о ней говорили как о самой северной стране магометанского мира. Я сначала не понял, о чем идет речь, так как знал только Болгарию, которая расположена на Балканских горах, около Русского моря, и принадлежит Византии. (На латыни Болгария и Булгария называются одинаково, а в русском языке разница в одной букве существует для уточнения, о какой стране идет речь - прим. перев.). Но оказалось, что некогда в степях к северо-востоку от Русского моря жило большое кочевое племя булгар, и потом оно разделилось: одна часть ушла на запад, на Балканы, другая поселилась в среднем течении Волги (в латинском оригинале - Итиль. Прим. перев.). В том же веке, когда Русь была крещена в византийское христианство, Булгария приняла ислам, и ее правители стали именоваться эмирами.
       Города в Булгарии небольшие, хотя, говорят, даже с каменными постройками. Столица так и называется - Булгар. У Руси с этой страной нет общих границ, между ними пролегают примерно сто миль (200 километров - прим. перев.) никому не принадлежащей земли.
       Сильным государством Булгария никогда не была, и все время своего существования булгары лишь беспокоили своими набегами окраины Суздальской земли. Русские князья, в том числе и Георгий Долгорукий, тоже не раз ходили на булгар.
       И когда зимой пятьдесят первого-пятьдесят второго годов булгары подплыли на своих кораблях по Волге к Ярославлю, разграбили окрестности и осадили город, то для того, чтобы отбить их, не понадобилось даже боевых действий: едва услышав о подходе дружины Георгия и ростовского ополчения, булгары погрузились в корабли и ушли, захватив с собой добычу и пленных.
       Так что их нападение было для Долгорукого не более чем комариным укусом. Но для меня оно оказалось сильным ударом: как вскоре выяснилось, среди пленных был и Петрила.
        
       Командор Генрих. Как же Петрила, находясь в Ростове, попал в плен к булгарам под Ярославлем?
        
       Рыцарь Матиас. Он потом мне все рассказал. Поехал в Ярославль по своим делам по сбору налогов, не зная, что город осажден. Отчаянно сражался, но был схвачен.
        
       Командор Генрих. Раненым?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, но в бессознательном состоянии. Его оглушили ударом меча по голове плашмя.
        
       Граф Вильгельм. А кто-то с ним был, кто мог бы подтвердить его рассказ?
        
       Рыцарь Матиас. Были какие-то спутники, и охрана была, не в одиночку же ехал столь высокопоставленный княжеский чиновник. Всех убили, только он выжил благодаря тому, что был богато одет, и булгары надеялись получить за него большой выкуп.
       Впрочем, я и не пытался найти подтверждение рассказу Петрилы: не специально же он сдался в плен магометанам.
        
       Граф Вильгельм. Кто знает, кто знает. А потом он бежал из плена?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, ваше сиятельство. Князь Георгий заплатил требуемый выкуп, и Петр в конце лета вернулся во Владимир. Вернулся с почетом, так как попавших во вражеский плен на Руси зовут "сидельцами" и приравнивают к раненым в бою. Разумеется, и наша встреча была радостной, хотя и лишь дружеской.
        
       Епископ Тибальт. Дружеской? Ты имеешь в виду, что вы встретились именно как друзья?
        
       Рыцарь Матиас. Именно так, ваше преосвященство. Именно как друзья и соратники, и больше в плотской связи не состояли.
        
       Епископ Тибальт. Почему же?
        
       Рыцарь Матиас. Потому что он, наконец, перевез свою жену из Ростова во Владимир, и уже не мог делить свою любовь и ласку между мной и супругой. Так он мне объяснил, и я должен был признать его правоту, как бы больно это ни было.
        
       Граф Вильгельм. Ну что же, как говорится, дело житейское. А что-нибудь важное для вашей миссии он сообщил?
        
       Рыцарь Матиас. Ваше сиятельство, получилось так неудачно, что незадолго до его возвращения князь Георгий ушел в поход на Чернигов, и Петрила ничего узнать у него не мог. Насколько я понял, целью похода Долгорукого было наказание князя Изяслава Давыдовича за то, что тот перешел на сторону Изяслава Мстиславича. На помощь Георгию из Новгорода Северского выступил Святослав Ольгович, на помощь Изяславу Давыдовичу - Изяслав Мстиславич из Киева. Но большой войны не получилось, Георгий в конце пятьдесят второго года снял осаду с Чернигова и вернулся в свое Суздальское княжество.
       Так что Петрила смог все прояснить только в начале следующего, пятьдесят третьего года. Из-за этого я был вынужден весь пятьдесят второй пребывать в неведении и заниматься у Саввы Нажировича строительством храмов.
        
       Епископ Тибальт. Но храмы-то вы хоть построили с Саввой?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше преосвященство, все пять. Конечно, работы по этим храмам осталось еще много: покрыть своды свинцом, купола - золоченой медью, сделать изразцовые или медные полы вместо временной деревянной вымостки, расписать церкви фресками, поместить туда иконы и церковную утварь. Но это оставили на следующие годы, так как, похоже, киевские деньги князя Георгия кончились. Пока что своды и купола обшили деревянным тесом, а на пол положили доски.
       А еще мы с Саввой Нажировичем построили две крепости в новых городах - Переяславле Залесском и Георгиеве Опольском. Савва попросил меня присмотреть и за их строительством, так как сам всюду не успевал, а мне полностью доверял. И я должен сказать, что всегда оправдывал его доверие.
        
       Епископ Тибальт. Не считая того, что через несколько лет ты убил Савву, а так, конечно, оправдывал.
        
       Командор Генрих. Ваше преосвященство, ирония здесь неуместна, так как мы, тамплиеры, отнюдь не получаем удовольствие от убийства тех, кто нас любит и нам доверяет.
        
       Рыцарь Матиас. Одно дело - выполнение богоугодной миссии на Руси, в интересах которой мне пришлось устранить Савву Нажировича, и совсем другое - строительство, за которое я получал честно заработанное жалование. Кстати, жалование увеличенное, так как один из двух новых городов, названный в честь старинного Переяславля на юге Руси, должен был в будущем стать столицей Суздальской земли.
        
       Граф Вильгельм. А почему Долгорукий вдруг решил перенести столицу из Владимира?
        
       Рыцарь Матиас. Это доподлинно неизвестно, ваше сиятельство. Даже Савва точно не знал. Да и Владимир, как я уже рассказывал, столицей в понимании Иерусалима или Константинополя не был, просто в последние годы Георгий предпочитал свой владимирский двор Суздалю, Ростову и Кидекше, где тоже были княжеские дворы. Скорее всего, Переяславль Залесский был избран им потому, что расположен примерно в середине его владений: к югу от этого города находятся Суздаль, Юрьев и Владимир, к северо-востоку - Ростов и Ярославль, к юго-западу - Москва, к северо-западу - Тверь и Дубна, к северу - Кснятин.
       Как бы то ни было, Георгий Долгорукий решил возвести новую столицу и затеял на пустынной равнине около Клещина озера (ныне Плещеево озеро - прим. перев.) огромное строительство. Недалеко, на высокой горе у озера, находится старинный городок Клещин (ныне не существует, на его месте остались лишь валы - прим. перев.), и князь призвал на работу чуть ли не все население этого Клещина, еще и пригнал множество работников из других городов, окружил валами и деревянными стенами огромную территорию акров в сто тридцать (50 гектаров - прим. перев.), и за неимением в этом необжитом краю достаточного населения стал то силой, то обещаниями привилегий переселять в новый город жителей Клещина.
       Но когда я в последний раз был в Переяславле Залесском в феврале пятьдесят третьего, внутри длиннейших, гораздо более мили (примерно 2500 метров - прим. перев.), валов стояли только белокаменная церковь Преображения Господа нашего Иисуса Христа, скромный деревянный княжеский дворец и совсем немного беспорядочно разбросанных теремов и изб. Выглядело все это особенно скромно потому, что церковь Преображения находится не в середине города, а около вала: в середине князь собирался строить большой городской собор, а эту церковь оставить как домовую.
       Кстати, в других городах Долгорукий тоже строил белокаменные храмы на своих дворах, которые либо стояли отдельно от города, как во Владимире, либо располагались у городских стен со стороны реки, как в Суздале, Кидекше, Георгиеве и том же Переяславле Залесском.
        
       Граф Вильгельм. Разумное расположение княжеских дворов. Можно подплывать и уплывать по реке, не проезжая через город, не привлекая внимания и не беспокоя горожан. В случае восстания городского населения или захвата города врагом князь и его приближенные могут спастись на корабле.
        
       Епископ Тибальт. А в середине других городов князь тоже собирался строить большие храмы?
        
       Рыцарь Матиас. В Суздале и Владимире уже были такие храмы с времен Мономаха, а в Кидекше и Георгиеве - да, собирался. Во всяком случае, Савва Нажирович мне об этом рассказывал. У Георгия Долгорукого были большие планы, которым не суждено было сбыться.
        
       Епископ Тибальт. Люди строят планы, а Господь решает, сбыться им или нет.
        
       Граф Вильгельм. Главное, чтобы планы изначально не были несбыточными, а то и Господь вряд ли поможет. Рыцарь Матиас, вы, кстати, не рассказывали нам про Суздаль, Кидекшу и Георгиев. Эти города заслуживают нашего внимания?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, ваше сиятельство, ничего особенного. Обычные русские города. Суздаль - один из крупнейших и древнейших городов Залесья, он стоит среди плодородных равнин, которые называются Опольем. Сейчас, конечно, по сравнению с Владимиром Суздаль смотрится скромно, но все равно отнюдь не производит впечатления запустевшего. Отсюда родом были многие мастеровые на строительстве храмов Долгорукого. А здешняя школа иконописи известна по всей Руси.
       Старинная крепость Суздаля с укреплениями длиной немногим меньше мили (примерно 1,4 километра - прим. перев.) занимает крутой изгиб реки Каменки. Валы здесь совсем небольшой высоты - не более трех локтей (2 метра - прим. перев.), стены старые и прогнившие во многих местах, но укрепления усиливает река, окружающая город почти со всех сторон. В крепости есть всего одни ворота, от них начинается главная улица, ведущая к большому плинфяному собору - тому самому, который был недавно отремонтирован и освящен новгородским епископом Нифонтом. Двор Георгия Долгорукого располагается в самом начале главной улицы, у вала со стороны реки.
       Городская застройка здесь гораздо непригляднее, чем во всех виденных мной русских городах: теремов совсем мало, изб тоже немного, народ как привык с древних времен жить в покрытых деревянными крышами ямах (полуземлянках - прим. перев.), так и живет.
       Кидекша располагается рядом с Суздалем, милях в двух-трех (5 километров - прим. перев.). Городок стоит над обрывами над Нерлью и впадающей в нее речкой Каменкой и является по здешним меркам серьезной крепостью. Длина валов здесь больше полумили (примерно 1 километр - прим. перев.).
       Ну, а Георгиев был заложен одновременно с Переяславлем Залесским. Торговые пути рядом с ним не проходят, но зато вокруг расстилается хлебородное Ополье. Поэтому в Георгиев, в отличие от Переяславля, люди стали съезжаться очень охотно, и через пару лет, уже находясь в Киеве, я слышал, что этот город растет и процветает.
       А георгиевская крепость в целом сходна с переяславской: стоит на равнине, рядом протекает небольшая река Колокша, слегка усиливающая укрепления так же, как в Переяславле их усиливает река Трубеж. Валами высотой до пяти локтей (примерно 3 метра - прим. перев.) и обычными для Руси деревянными стенами обнесена большая территория - около восьмидесяти акров (30 гектаров - прим. перев.). Вот, собственно, и все.
        
       Епископ Тибальт. Действительно, залесские города разнообразием не отличаются. А когда ты отправился в Киев, сын мой Матиас? Ты говорил, что в феврале пятьдесят третьего года еще был в том городе, название которого выговорить просто невозможно. В том, где Георгий собирался устраивать новую столицу.
        
       Рыцарь Матиас. В Переяславле Залесском, ваше преосвященство. Да, в феврале я еще был там, но отправился на юг вскоре, уже весной. Петрила Мертевич мне рассказал, что парился в бане с Андреем, сыном Георгия Долгорукого, и узнал от Андрея Георгиевича, что его отец не раз упоминал про сближение со Священной Римской империей и Святой католической церковью. Более того - Георгий говорил Андрею, что если Бог даст вновь вокняжиться в Киеве, это будет одним из первых его дел.
        
       Граф Вильгельм. Неужели Петрила был настолько дружен со старшим сыном Георгия?
        
       Рыцарь Матиас. Они примерно одного возраста, Андрей старше Петра всего года на три-четыре. И главное - они свояки.
        
       Епископ Тибальт. Что это такое - свояки?
        
       Рыцарь Матиас. На Руси так называются те, кто женат на родных сестрах.
        
       Епископ Тибальт. Но, по-моему, даже византийская церковь запрещает жениться на родной сестре.
        
       Граф Вильгельм. Видимо, рыцарь Матиас имеет в виду, что свояками называются мужья двух родных сестер.
        
       Рыцарь Матиас. Совершенно верно, ваше сиятельство. У казненного боярина Кучки были две дочери, на одной из них женат Андрей, на другой - Петрила. Поэтому дружба Андрея и Петра вполне естественна. Да и сам осмяник Петрила Мертевич к тому времени был уже настолько важным боярином, что и князь Георгий Владимирович не раз пировал в его доме. Так что всему, что рассказывал Петр, я доверял, и мне надо было ехать в Киев устранять Изяслава Мстиславича.
       Награду за белокаменное строительство я получил далеко не такую щедрую, как некогда за обнаружение залежей камня под Москвой: все-таки на строительстве я был лишь помощником архитектора. Но мне еще денег дал Петрила, я закупил целый корабль пушного товара и отправился в Киев.
        
       Командор Генрих. А Савве как ты объяснил свой отъезд?
        
       Рыцарь Матиас. Я ему сказал, что поскольку храмы почти окончены, а нового строительства пока не предвидится, я хочу съездить в родной Пассау навестить престарелого отца. А заодно хочу заработать немного денег, поэтому покупаю пушнину, которую смогу выгодно продать в Баварии. Через год я пообещал вернуться.
       И я со своим кораблем присоединился к большому каравану, отправлявшемуся в Киев, и в мае отплыл из Владимира. Через Киев шел путь и в Пассау, куда я якобы собирался, так что у Саввы никаких вопросов не возникло. В это время у Долгорукого с киевским дуумвиратом Изяслава Мстиславича и Вячеслава Владимировича войны не было, так что дорога через Киев в составе купеческого каравана была вполне безопасной.
       В караване я выдал себя за немецкого купца Матиаса из Райзбаха: этот город находится в Баварии, недалеко от моего родного Пассау, и я его хорошо знал, так как в юности работал там на строительстве собора подручным отца.
       Так, Матиасом из Райзбаха, я и прибыл в Киев.
        
       Граф Вильгельм. А как на сей раз вы изменили свою внешность, рыцарь Матиас? Изяслав Мстиславич знал вас как дворянина Матвея Гансовича, без бороды, воевода Шварн - как ополченца Прона, с бородой. А когда вы превратились в купца, что с бородой сделали? Перекрасили?
        
       Рыцарь Матиас. Нет, ваше сиятельство, просто подстриг бороду аккуратно, по-купечески, одевался как иноземный купец, говорил по-русски плохо, с сильным немецким выговором. И поселился в Киеве не в городе Ярослава, а на Подоле. Этого было вполне достаточно. Киев - огромный город, живут там, как мне показалось, не менее ста тысяч человек, так что затеряться было несложно.
       Поскольку я выдавал себя за немца-католика, кем являюсь и на самом деле, то с удовольствием посещал имеющийся на Подоле католический храм, и даже исповедовался у тамошнего настоятеля Фердинанда в каких-то мелких грехах, подобающих немецкому купцу. Прелат Фердинанд, кстати, тоже баварец, из Ландсхута. Но в Райзбахе он никогда не был и скользких вопросов про этот город мне не задавал.
       Так что я до начала пятьдесят четвертого года ждал в Киеве Изяслава Мстиславича.
        
       Граф Вильгельм. А где был Изяслав?
        
       Рыцарь Матиас. Наказывал бывших союзников Долгорукого. Сначала ходил к Новгороду Северскому на Святослава Ольговича, потом - к Галичу на Владимирка Володаревича. Отправиться с войсками великого князя и попробовать устранить его во время похода или битвы я не мог: вступление в ополчение было равносильно самоубийству, меня бы там сразу узнали. Да и, возможно, меня вообще не взяли бы в ополчение: я слишком сильно хромал.
        
       Командор Генрих. И чем ты занимался в Киеве?
        
       Рыцарь Матиас. Торговал пушным товаром, на вырученные деньги закупал золото, якобы собираясь везти его в Священную Римскую империю для продажи.
        
       Граф Вильгельм. А почему именно золото?
        
       Рыцарь Матиас. Потому что золото, действительно, было выгодно покупать в Киеве и продавать в Империи.
        
       Епископ Тибальт. Я слышал, что бедные рыцари Христа и Храма Соломона отнюдь не чужды деньгам и прибыли, несмотря на название их ордена.
        
       Командор Генрих. Совершенно верно, ваше преосвященство. Если вы соберетесь в Святую Землю, то не рискуйте брать деньги в путешествие, где их могут украсть или отобрать. Лучше сдайте их в здешнее братство ордена тамплиеров, получите именную расписку, и по этой расписке вам в Палестине тамошнее братство выдаст все деньги сполна. За исключением небольшого вознаграждения.
        
       Епископ Тибальт. Спасибо, буду знать. Но как же увязать это с изгнанием Господом нашим Иисусом Христом торгующих из храма?
        
       Командор Генрих. Кесарю - кесарево, Богу - Богово. Так говорится в булле святейшего папы, которая благословляет добывание нами денег на благо Святой церкви. Не сомневаюсь, что в своей епархии вы, ваше преосвященство, тоже неплохо зарабатываете на индульгенциях и исполнении святых таинств.
        
       Граф Вильгельм. Опять богословие! Сколько можно просить обойтись без него?
        
       Рыцарь Матиас. Ваше сиятельство, в Киеве я не думал ни о богословии, ни о прибыли, и золото стал покупать не только потому, что такие действия со стороны немецкого купца не вызывали никаких подозрений. На это была и более серьезная причина: золото было проще всего спрятать в случае, если бы пришлось перестать прикидываться купцом. Что я потом и сделал.
        
       Граф Вильгельм. Все те же тайники, которыми так интересовался епископ Тибальт?
        
       Епископ Тибальт. Ну, ваше сиятельство, вы же слышали, как все было, зачем же повторять безосновательные намеки командора Генриха?
        
       Граф Вильгельм. Теперь моя очередь просить прощения, ваше преосвященство.
        
       Епископ Тибальт. Что вы, ваше сиятельство, это слишком большая честь для меня. На самом деле меня интересуют не тайники, а действия рыцаря Матиаса. Разумеется, не по приумножению богатств, а по устранению Изяслава Мстиславича.
        
       Рыцарь Матиас. Возможность сделать это у меня появилась только весной пятьдесят четвертого, когда в Киеве узнали о готовящейся свадьбе великого князя Изяслава и дочери грузинского царя. Мстислав, сын Изяслава от первого брака, отправился в сторону Грузии встречать свою будущую мачеху, сам же великий князь ждал невесту в Киеве.
        
       Командор Генрих. Изяслав был вдовцом?
        
       Рыцарь Матиас. Да, брат мой и повелитель.
        
       Епископ Тибальт. А не поздновато великий князь решил повторно жениться? Ему наверняка уже было немало лет.
        
       Рыцарь Матиас. По меркам закаленных в боях, сильных телом и плодовитых русских князей - не так уж много, менее шестидесяти. К примеру, у Георгия в том же 1154 году родился сын Всеволод, в христианском крещении Дмитрий, в честь которого князь назвал только что заложенный город Дмитров, о котором я, кажется, упоминал. А было в том году Долгорукому едва ли не шестьдесят, он тоже состоял во втором браке.
        
       Граф Вильгельм. Так и подобает отважным воинам. Я тоже вступил во второй брак примерно в том же возрасте, и полгода назад у меня волею Господней родился сын.
        
       Командор Генрих. От всей души поздравляю вас, ваше сиятельство. Как сказано в Священном Писании, да узрит он потомство благословенное.
        
       Епископ Тибальт. Ваше сиятельство, примите и мои поздравления, только командор Генрих опять неправильно передал слова Писания. У пророка Исаии сказано: "Он узрит потомство долговечное".
        
       Граф Вильгельм. В любом случае благодарю, уважаемые члены совета. Но не будем отвлекаться. Рыцарь Матиас, вы остановились на том, что узнали о готовящейся свадьбе великого князя.
        
       Рыцарь Матиас. И я, наконец, придумал, как извести Изяслава Мстиславича. Ртутью.
        
       Граф Вильгельм. Ртутью? Помню, это какой-то особый металл, который очень любят наши алхимики, хотя и не знаю, что они из него пытаются делать.
        
       Рыцарь Матиас. Я тоже не знаю, как именно используют ртуть алхимики, но для моей миссии этот металл обладал двумя ценнейшими свойствами: он жидкий, и пары его ядовиты.
        
       Епископ Тибальт. Про то, как алхимики используют ртуть, я слышал: ртуть считается у них одним из первородных элементов, и они пытаются ее использовать для получения золота. Непонятно, правда, насколько это выгодно, ведь ртуть гораздо более редка, чем золото, и значит, гораздо дороже. А еще ее для чего-то применяют врачи, но Господь меня миловал испытать это на себе.
       Но я не знал, что ртуть жидкая, и что она способна испаряться. Разве металлы такими бывают?
        
       Рыцарь Матиас. Поэтому ртуть и является особым металлом. Она скатывается в небольшие шарики, похожие на капли воды, только плотные и тяжелые, серебристого цвета.
        
       Граф Вильгельм. Но как вы смогли достать в Киеве столь редкий металл?
        
       Рыцарь Матиас. Этот металл не такой уж и редкий, ваше сиятельство. Добыча ртути сопутствует добыче киновари, из которой делают всем известные ярко-красные краски.
        
       Епископ Тибальт. Припоминаю, что-то о добыче ртути в Испании писал Плиний Старший.
        
       Рыцарь Матиас. Совершенно верно, ваше преосвященство. Залежи ртути есть и в Испании, и в Персии, и в Хорезме.
        
       Командор Генрих. Это все ты в Аламуте узнал, брат мой Матиас?
        
       Рыцарь Матиас. Да, брат мой и повелитель. Ассасины часто применяют ртуть для тайных убийств. В нашем орденском братстве Газы и Аскалона этому пока что не обучают.
        
       Командор Генрих. Теперь будут обучать, и мы с тобой, брат Матиас, потом об этом поговорим.
        
       Рыцарь Матиас. Слушаю и повинуюсь.
        
       Граф Вильгельм. Сначала пусть рыцарь Матиас нам все расскажет. Получается, если ртуть добывают столь широко, ее можно просто купить на торгу?
        
       Рыцарь Матиас. Именно так, ваше сиятельство. Конечно, не на любом торгу, а на большом, куда съезжаются купцы из многих стран. Но Киев стоит на перекрестке множества торговых путей, и такого выбора товаров я не видел даже на торгах в северных вольных городах Германии.
       Купцы на киевском торгу уже знали меня как покупателя золота, поэтому покупка мною ртути не вызвала никаких подозрений, только некоторые шутили, что Матиас из Райзбаха собрался заняться алхимией.
        
       Командор Генрих. И как именно ты использовал ртуть для устранения Изяслава? Это было как-то связано с его свадьбой?
        
       Рыцарь Матиас. Да, было связано. На русских свадьбах, как и на наших, в дополнение к христианскому венчанию существует множество обрядов и обычаев. В основном, эти обряды пришли из языческих времен. Например, жених и невеста должны сидеть за свадебным столом вместе с женатыми мужчинами и замужними женщинами, но не имеют права прикасаться к еде и питью. В знак запрета миску перед ними ставят пустой, ложки связывают красной ленточкой, чаши для напитков переворачивают вверх дном. И объясняется это тем, что жених и невеста не вправе принимать участие в общей трапезе с женатыми родственниками, так как до первой брачной ночи не могут считаться женатыми, несмотря на то, что уже обвенчаны. И еще множество других запретов в том же духе.
       Для меня было важно, где великий князь и княгиня будут проводить первую брачную ночь. На Руси таким местом всегда служит прохладное помещение: подклет, чулан, амбар, иногда даже хлев или овчарня.
        
       Епископ Тибальт. Неужели первая брачная ночь великого князя проходила в хлеву или овчарне?
        
       Рыцарь Матиас. Конечно же, нет. Для свадьбы Изяслава Мстиславича выстроили особую избу. В ней соорудили высокое брачное ложе из мешков с мукой и снопов, уложенных на деревянный настил. Под настил положили кочергу, поленья, ветки то ли рябины, то ли можжевельника. Это все тоже связано с какими-то древними поверьями, считается, что кочерга защищает от злых сил, рябина еще чем-то полезна, мешки с мукой и снопы - еще чем-то, поленья тоже.
        
       Граф Вильгельм. Поскольку среди присутствующих только я не являюсь монахом, женат и устраивал свадьбы своих сыновей и дочерей, то поясню, что рябина должна отгонять злых духов, мешки с мукой и снопы символизируют достаток и благополучие, а чем больше под ложе положить поленьев, тем больше родится детей у новобрачных. В моей родной Швабии похожие обычаи.
        
       Рыцарь Матиас. Благодарю за уточнение, ваше сиятельство. Итак, я знал, что для первой ночи новобрачных построена новая изба.
       Я выследил, в какое питейное заведение ходит слуга, который мыл полы в великокняжеском дворце. Подсел к нему и сказал, что якобы являюсь чиновником грузинского царя, ведающим защитой от тайных сил, и моей заботой является здоровье царевны-невесты. И посулил слуге хорошие деньги за то, чтобы он положил красивые серебристые шарики, которые якобы являются оберегом, под ложе новобрачных накануне свадьбы. И чтобы закатил их в щели между досками пола.
       Еще я попросил мойщика полов ничего никому не говорить, тем паче охранникам Изяслава Мстиславича, так как у них якобы своя защита от тайных сил, свои обереги, и они могут не разрешить положить под ложе оберег невесты.
       Потом я встретился с этим слугой в тупике узкой пустынной улочки, передал задаток и шарики ртути.
        
       Командор Генрих. И неужели слуга ничего не заподозрил?
        
       Рыцарь Матиас. Даже если заподозрил, то полученная им сумма денег была достаточно солидной, и главное - ему было обещано столько же после выполнения поручения. Конечно, я рисковал, что он проговорится охране великого князя, и меня при передаче второй части денег схватят, но этот риск был не очень велик: если даже члены высокого совета никогда не видели ртуть, то уж мойщик полов во дворце - и подавно. К тому же тяжелые серебристые шарики ртути выглядели очень привлекательно.
       Так что, когда этот слуга мыл полы в избе для новобрачных, он рассыпал под ложем эти шарики.
        
       Граф Вильгельм. Но в чем был смысл, если это ложе было только на первую брачную ночь, а потом Изяслав с женой все равно ночевали в спальне великокняжеского дворца?
        
       Рыцарь Матиас. Ваше сиятельство, смысл был в том, чтобы проверить этого слугу. Вначале я ему дал совсем немного ртути, а потом, когда первая брачная ночь прошла, избушка опустела и охрану с нее сняли, я пробрался туда и проверил. Ртуть под ложем лежала: мойщик полов свое дело сделал.
       Тогда я при передаче слуге оставшейся части денег посулил еще столько же, а потом еще столько же, если он сделает то же самое в великокняжеской спальне. И дал уже гораздо больше ртути. Он все сделал как надо.
        
       Командор Генрих. Надеюсь, при передаче ему последней части денег ты его убил, чтобы он вдруг не передумал и не выдал?
        
       Рыцарь Матиас. Разумеется, брат мой и повелитель. При встрече в том же тупике пустынной улочки я заколол его кинжалом, забрал его кошелек, чтобы все думали, что это было нападение разбойников, и ушел. Если даже его смерть насторожила мастеров розыскных дел, я все равно был уверен, что осмотреть щели между досками пола под супружеским ложем великого князя они не додумаются.
       Уже к осени пятьдесят четвертого года по Киеву поползли слухи, что Изяслав Мстиславич серьезно болен. Я сам его не видел, но на торгу рассказывали, что он исхудал, цвет лица стал нездоровым, походка - неуверенной, руки стали дрожать. Потом он начал падать в обмороки. Потом слег в постель: к несчастью для него, ту же самую, под которой лежала ртуть.
       И, наконец, великий князь Изяслав отдал Богу душу. Было это, если не ошибаюсь, в тринадцатый день ноября. Говорили, что у него выпали волосы и зубы, тело полностью расслабилось, и он не мог ни есть, ни пить, ни двигаться, а потом не смог и дышать. Так и должно быть при отравлении ртутью: не зря у ассасинов этот прием называется "Преждевременная старость".
        
       Епископ Тибальт. Воистину страшная история. А жена великого князя?
        
       Рыцарь Матиас. Она пережила мужа, так как была гораздо моложе, и женское тело вообще менее подвержено действию ядов. Но пережила ненадолго.
        
       Епископ Тибальт. Мир праху сей несчастной женщины.
        
       Граф Вильгельм. И праху отважного воина Изяслава тоже, разумеется. Но еще оставался в живых второй дуумвир - Вячеслав Владимирович?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство. Он не только остался в живых, но и попытался создать новый дуумвират - с Ростиславом Мстиславичем, младшим братом Изяслава. Тот в конце пятьдесят четвертого года прибыл в Киев из Смоленска.
       Надо было устранять и Вячеслава. Я понимал, что без него против Георгия не выстоять ни Ростиславу, ни еще одному претенденту на киевский престол - черниговскому князю Изяславу Давыдовичу. Долгорукий оказался бы однозначно старшим и по лествице потомков Мономаха, и по возрасту, и по уважению, которым он пользовался на Руси.
        
       Епископ Тибальт. Сын мой Матиас, уточни, пожалуйста, старшинство по княжеской лествице, а то я, признаюсь, опять запутался. С Ростиславом Мстиславичем все понятно, он был племянником Долгорукого, то есть на поколение младше. Но ведь Изяслав Давыдович был кузеном Святослава Ольговича, значит, находился на одном с ним уровне по лествице. Получается, и на одном уровне с Долгоруким. И если Святослав, как ты нам рассказывал, не претендовал на великое княжение, то Изяслав Давыдович, получается, претендовал?
        
       Рыцарь Матиас. Совершенно верно, ваше преосвященство, претендовал. Но на Руси в крайне запутанных вопросах права на великое княжение большую роль играет так называемая "отчина" - был ли великим князем отец претендента. Отец Георгия, Мономах, им был, а отец Изяслава, Давыд Святославич, - никогда.
        
       Командор Генрих. Но Георгия вроде бы не любили киевляне?
        
       Рыцарь Матиас. За настроениями киевлян я следил постоянно, и в целом они были в пользу Долгорукого, так как его грабительские налоги уже немного забылись, а порядка и спокойствия хотелось всем.
       И в разгар зимы, на Рождество, Вячеслав Владимирович умер. Вечером пировал, лег спать и не проснулся.
        
       Епископ Тибальт. И как ты его убил?
        
       Командор Генрих. Я так и чувствовал, ваше преосвященство, что вы невнимательно читали отчет брата Матиаса. Вячеслав умер сам.
        
       Епископ Тибальт. У меня от обилия убийств уже так зарябило в глазах, что я потерял им счет.
        
       Командор Генрих. Не по-христиански это звучит, ваше преосвященство. Каждая живая душа священна.
        
       Епископ Тибальт. Ну вот, теперь вы хотите стать большим католиком, чем святейший папа.
        
       Командор Генрих. Не равняйте себя с его святейшеством, ваше преосвященство.
        
       Епископ Тибальт. Это же просто поговорка, командор, вы сами ее вспоминали.
        
       Граф Вильгельм. Хорошая поговорка, кстати. Мне раньше не приходилось ее слышать, надо будет запомнить. Рыцарь Матиас, а сколько лет было князю Вячеславу?
        
       Рыцарь Матиас. Больше семидесяти, в любом случае пора было переходить в лучший мир.
        
       Епископ Тибальт. Это не нам решать, кому пора, а Господу Богу.
        
       Командор Генрих. Вот Господь и решил. Легкая смерть, всем бы нам такую.
        
       Граф Вильгельм. Да будет так. Рыцарь Матиас, и что было в Киеве после смерти Вячеслава Владимировича?
        
       Рыцарь Матиас. Как я и предполагал, очередная княжеская междоусобица, только гораздо более мелкая, чем у Изяслава Мстиславича с Георгием Владимировичем. Великим князем остался Ростислав Мстиславич, и войну с ним тут же начал Изяслав Давыдович. Чернигов от Киева недалеко, и вскоре произошла битва на реке Белоус, притоке Десны. Изяслав с помощью степных кочевников разбил Ростислава и вокняжился в Киеве. Ростислав бежал в свой Смоленск.
       Мне, как и большинству киевлян, было все равно, кто из этих князей победит - Изяслав Давыдович или Ростислав Мстиславич. Все понимали, что Долгорукий гораздо сильнее и того, и другого, и его вокняжение - лишь вопрос времени, необходимого для того, чтобы узнать о происходящем и дойти со своей дружиной от Залесья до Киева.
       Георгий Владимирович не торопился. В январе пятьдесят пятого он посадил княжить в Новгороде своего сына Мстислава, и только в феврале пошел на юг. Пока шел, ему присягнули на верность и Ростислав Мстиславич, и Святослав Ольгович. Изяслав Давыдович покинул Киев без боя.
       В двадцатый день марта, в Вербное Воскресенье, Долгорукий торжественно въехал в Киев. Его встречала огромная толпа с красными лентами на одежде.
        
       Епископ Тибальт. Погоди, погоди, сын мой Матиас! Георгий поселился в том же дворце, где ранее жил Изяслав?
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше преосвященство. Поселился и жил, пока для него не был построен новый дворец.
        
       Епископ Тибальт. И Изяслав Давыдович до него там жил? И Ростислав Мстиславич?
        
       Рыцарь Матиас. Да, и они.
        
       Епископ Тибальт. Так там же в спальне было полно ртути! Не отравились князья?
        
       Рыцарь Матиас. Судьба Изяслава Давыдовича и Ростислава Мстиславича меня, признаюсь, мало беспокоила. Думаю, если они и подышали испарениями ртути короткое время, проведенное в киевском великокняжеском дворце, то ничего страшного с ними не случилось.
       С Долгоруким, конечно, дело было другим. Мне пришлось сразу после его торжественного въезда в Киев подбросить во двор верховного воеводы Вышаты Никифоровича письмо без подписи. Я написал, что являюсь приближенным Изяслава Давыдовича, но тайным доброжелателем Георгия Владимировича, и мне стало известно, что Изяслав, желая извести Георгия, перед отъездом из Киева повелел пропитать доски пола в великокняжеской спальне сильнейшим ядом, убивающим своими испарениями. И я посоветовал аккуратно собрать и выбросить серебристые шарики из щелей в досках под княжеским ложем, а еще лучше - переложить пол в спальне, а еще лучше - перенести спальню в другую комнату, а еще лучше - сделать и то, и другое, и третье.
       Не сомневаюсь, что Вышата внял моему письму: когда я через полтора года уезжал из Киева, Георгий был Божьей милостью жив и здоров.
        
       Граф Вильгельм. К сожалению, сейчас о Долгоруком уже нельзя это сказать. Рассказывайте дальше, рыцарь Матиас. Вы остановились на том, что Георгий торжественно въехал в Киев и поселился в великокняжеском дворце.
        
       Рыцарь Матиас. Да, ваше сиятельство. Вскоре приехали и почти все ближние бояре Долгорукого, в том числе и осмяник Петрила Мертевич, и архитектор Савва Нажирович.
       Через пару недель и я из купца Матиаса из Райзбаха превратился в дворянина Матвея Гансовича. Бороду сбрил, одежду поменял, переселился с Подола в город Ярослава. Явился к Савве Нажировичу, рассказал, что якобы съездил в Пассау, навестил отца и уже возвращался в Залесье, и по пути узнал о смерти Изяслава и вокняжении Георгия в Киеве.
       Савва, как всегда при моем возвращении, был очень рад. Мне было вновь назначено жалование сотского, и я продолжил поиски камня под Киевом для будущего строительства. Впрочем, безрезультатно: камня не было нигде. Даже испытанный нами в Суздальской земле метод объявления награды тому, кто принесет годный для строительства камень, ничего не дал: нам несли только обломки валунов и булыжники.
       Кроме того, я помогал Савве в строительстве двух больших великокняжеских дворцов из плинфы: одного - в городе Ярослава, второго - на противоположной стороне Днепра. По меркам Руси эти дворцы получились весьма роскошными, и киевляне сразу прозвали первый "красным", то есть "красивым", а второй - даже "раем".
       Петрила Мертевич вновь стал киевским осмяником, занял большой терем, безжалостно выгнав оттуда кого-то из бояр покойного Изяслава Мстиславича, потом перевез в Киев жену Аграфену. Долгорукий, как и во Владимире, не раз приходил к нему на пиры. Со мной Петр встречался и разговаривал очень редко: у него не было времени.
        
       Граф Вильгельм. Рыцарь Матиас, но ведь это от Петрилы вы слышали о разговоре епископа Нифонта и Георгия, что они якобы будут приводить Русь к Святому истинному кресту в случае вокняжения Долгорукого в Киеве. И потом от него же вы слышали, что Андрей Георгиевич якобы вел такие же разговоры со своим отцом. И какие шаги в этом направлении предпринял Долгорукий, став великим князем?
        
       Рыцарь Матиас. К сожалению, весь пятьдесят пятый год - никаких. Правда, этот год был беспокойным, Георгий ходил на степных кочевников, потом усмирял последних неподчинившихся ему князей: на Волыни - сыновей Изяслава Мстиславича, в Чернигове - Изяслава Давыдовича. Еще Долгорукого огорчил Андрей Георгиевич: тому был дан в княжение Вышгород под Киевом, но он против воли отца ушел княжить в Суздальскую землю.
       Но в конце того года наступила, как говорили на Руси, "тишина по всей земле". Однако никаких действий по приведению страны к Святому истинному кресту Долгорукий по-прежнему не предпринимал. Петрила, с которым я на эту тему не раз говорил, обещал узнать, в чем дело, но у него никак не получалось.
       Потом, уже в начале лета пятьдесят шестого, до меня дошла недобрая весть: оказывается, еще за год до того Георгий послал в Византию посольство за митрополитом. О том, что Климент Смолятич был низложен немедленно после вокняжения Георгия в Киеве, я, разумеется, знал. Но что Долгорукий не будет вновь созывать церковный собор, не будет настаивать на избрании митрополитом Нифонта или еще кого-либо из русских епископов, и вернет русскую церковь под власть Византии, - такого я даже представить себе не мог, пока на Русь не прибыл митрополит Константин, поставленный константинопольским патриархом.
       Справедливости ради скажу, что в целом Константин подчинялся Георгию. Он сразу после приезда предал анафеме Изяслава Мстиславича и Климента Смолятича, сместил ростовского епископа Нестора. Но все равно поставление грека на русскую митрополию было сильнейшим ударом по моей миссии.
       Я понял, что либо Георгий несерьезно говорил с Нифонтом и Андреем о готовности принять истинную католическую веру, либо с тех пор передумал, либо Петрила что-то не так понял.
        
       Командор Генрих. Либо этот человек вообще тебя обманывал.
        
       Рыцарь Матиас. Признаюсь, брат мой и повелитель, у меня возникали такие мысли. Но я гнал их от себя: обман со стороны Петрилы был бы для меня слишком большой трагедией. Да и не мог я просто так подозревать в обмане своего близкого друга и соратника, необходимы были серьезные доказательства, а их у меня все равно не было.
       В любом случае надо было решать, что делать дальше. И я придумал план: подтолкнуть Долгорукого к приглашению архитектора из Священной Римской империи, а с этим архитектором уже было бы проще заслать на Русь папских легатов.
        
       Граф Вильгельм. План этот вы разработали и осуществили сами, без Петрилы?
        
       Рыцарь Матиас. Да. Не хотел отвлекать Петра Мертевича от государственных дел.
        
       Граф Вильгельм. Поэтому этот план и удался хотя бы частично.
        
       Рыцарь Матиас. Я не вполне понимаю ваше сиятельство.
        
       Граф Вильгельм. Сейчас вы все поймете, рыцарь Матиас. Расскажите только еще про ваш план, как вы его выполняли.
        
       Рыцарь Матиас. В моей ладанке еще было много яда: я его почти не использовал, только на Всеволода Ольговича. И я, когда был в гостях у Саввы Нажировича, подсыпал ему в чашу с вином медленный яд. Это было очень просто, так как архитектор мне полностью доверял. Через пару дней Савва занемог, у него началось что-то вроде лихорадки.
       Я изображал обеспокоенного друга и не отходил от его постели, рассчитывая на то, что Георгий Долгорукий решит навестить своего тяжелобольного архитектора. Так и получилось: мы встретились с великим князем у ложа Саввы. Я как бы случайно начал говорить о том, что Савва Нажирович благодаря своему недюжинному таланту встал в ряд лучших архитекторов мира, и если с ним, не приведи Господь, случится непоправимое, его некем будет заменить.
       На самом деле, конечно, Савву не могли поставить в ряд лучших архитекторов мира те красивые, но небольшие и однообразные белокаменные храмы, которые он построил в Залесье. Тем более ничем особо не примечательные киевские дворцы. Но заменить Савву было действительно некем, так как ни один из его помощников не имел знаний, необходимых для руководства строительством: Мирослав Чудинович молод и неопытен, Яков Осипович - не более чем купец-подрядчик, Янь Лукич не смыслит ни в чем, кроме добычи камня, а я как был каменщиком, так и остался. Искусством расчетов и чертежей никто из нас не владеет, общим видением будущего здания - тоже. Хитрый Савва всегда боялся, что кто-нибудь отстранит его от дел и займет его место, и ревниво хранил свои секреты архитектора.
       Через несколько дней Савва отдал душу Богу. После его отпевания в соборе Святой Софии мне удалось подойти к Георгию и сказать, что у меня есть возможность устроить приглашение на Русь одного из лучших архитекторов Империи вместо покойного Саввы Нажировича. Уже через пару недель я получил аудиенцию у великого князя в одном из его новых дворцов.
       Я сказал Долгорукому, что хочу поведать о важном деле, а раньше, пока был жив Савва Нажирович, сделать этого не мог, так как было неудобно перед покойным архитектором. Якобы, когда мы с Саввой были в Регенсбурге проездом из Шпайера в Пассау, то познакомились с высокопоставленным чиновником при императорском дворе. Он нам сказал, что если русский князь решит послать в Империю посольство для приглашения кого-либо из лучших архитекторов христианского мира, то он поспособствует успеху такого посольства. Более того, при дворе его величества были готовы послать на Русь архитектора едва ли не бесплатно, только с обязанностью положить ему на время пребывания в стране достойное жалование.
       Савва это якобы держал в тайне, так как боялся, что приглашенный имперский архитектор отодвинет его в тень. И боялся обоснованно, так как строительство в Империи ведется на несравненно более высоком уровне, чем на Руси. Для примера я привел князю размеры соборов в Шпайере и Вормсе, храмов в Палестине, и сопоставил их с размерами любого из пяти храмов, построенных Саввой в Суздальской земле.
       (Разница действительно велика: размеры собора в Шпайере - около 130 х 65 м, пролет сводов - 14 м; в Вормсе - около 105 х 36 м, пролет сводов - 10 м. В Палестине храм Гроба Господня - около 80 х 55 м, собор в Назарете - 68 х 30 м, в Тире - примерно столько же, в Кесарии - "всего" 55 х 22 м. Размеры же храмов Юрия Долгорукого - в среднем 20 х 15 м. Прим. перев.).
       И я заверил великого князя, что если в Империю будет отправлено посольство с просьбой прислать архитектора, то я буду готов поехать в Регенсбург вместе с этим посольством, найти того человека при дворе, который это предлагал мне и Савве, и тогда Георгий получит одного из лучших архитекторов мира.
        
       Епископ Тибальт. А на самом деле был такой человек при императорском дворе?
        
       Рыцарь Матиас. Конечно же, нет, ваше преосвященство. Но я был уверен, что послы великого князя в любом случае будут приняты с почетом, и какой-нибудь архитектор будет найден, так как это могло способствовать приведению Руси к Святому истинному кресту. К тому же я ничем не рисковал: даже если бы послы вообще не были приняты при дворе его величества, то уехали бы восвояси, ничего страшного. В любом случае были бы мне благодарны, что попутешествовали по Священной Римской империи за счет великого князя.
       Пока готовилось посольство, Георгий, воодушевленный мыслью о приглашении императорского архитектора, получил у митрополита Константина благословение на украшение храмов такими же каменными изваяниями людей, животных и чудовищ, как в нашей Империи.
        
       Граф Вильгельм. А почему на украшение храмов изваяниями требовалось какое-то особое благословение митрополита?
        
       Рыцарь Матиас. Точно не знаю, ваше сиятельство, это как-то связано с церковными догматами.
        
       Граф Вильгельм. Может быть, его преосвященство нам объяснит?
        
       Епископ Тибальт. Украшение храмов изваяниями, действительно, напрямую касается церковной догматики, причем даже не на уровне Апостольских постановлений, а на уровне Второй Священной заповеди: "Не сотвори себе кумира и никакого изображения..."
       Про иконоборчество все присутствующие, наверно, слышали.
        
       Командор Генрих. Слышали. Если не ошибаюсь, оно заключалось в том, что в Византии лет четыреста-пятьсот назад уничтожались иконы.
        
       Епископ Тибальт. Воистину так, командор. Седьмой Вселенский собор, созванный в 787 году от Рождества Христова, прекратил иконоборчество и благословил почитание икон. Но в иконопочитательском постановлении этого собора ничего не было сказано про изваяния, и получилось, что общие анафематствования всех предыдущих иконоборческих соборов, основанные на Второй Священной заповеди, для статуй так и не были отменены. Это создало догматическую неясность, дающую любой церкви возможность по своему усмотрению и разрешать, и запрещать украшение храмов изваяниями людей, животных и чудовищ.
       Для нашей Святой католической церкви такие украшения, действительно, являются чем-то самим собой разумеющимся, но византийская церковь их не одобряет, называя "идолами".
        
       Командор Генрих. Я должен заметить, что и у нас многие достойные люди выступают против такого украшения. Например, лет десять назад я имел честь беседовать на эту тему с ныне покойным Бернаром из Клерво, да упокоит Господь его душу со святыми угодниками. Этот великий вдохновитель крестовых походов и создания нашего ордена считал, что невообразимые каменные уроды с несколькими головами и хвостами отвлекают монахов от чтения Священного Писания, и беспокоился, что изучать пестрый мир каменных изображений для многих братьев оказывается интереснее, чем думать о заповедях Божьих.
        
       Граф Вильгельм. Но, тем не менее, и во Франции, и в Священной Римской империи храмы изваяниями украшаются и, даст Бог, будут украшаться, и мне это очень нравится.
        
       Рыцарь Матиас. Ваше сиятельство, это нравилось и Георгию Долгорукому. Но в пятьдесят втором году, когда строились суздальские белокаменные храмы, византийская церковь еще не разрешала князю украшать здания изваяниями: я уже рассказывал, какие непростые отношения были у него с ростовским епископом Нестором, не говоря о митрополите Клименте Смолятиче. Там до отлучения Георгия от церкви едва дело не дошло, какие уж там изваяния.
        
       Командор Генрих. Думаю, получение благословения от митрополита Константина на украшение храмов изваяниями можно считать большим успехом в деле приведения Руси к Святому истинному кресту.
        
       Граф Вильгельм. Большой это успех или нет - покажет время. Завершайте свой рассказ, рыцарь Матиас, нам уже надо переходить к подведению итогов работы совета.
        
       Рыцарь Матиас. В конце пятьдесят шестого года великокняжеское посольство было отправлено в Священную Римскую империю. Главой посольства Георгий назначил боярина Ратибора Борисовича, своего старого друга и соратника. Кроме него, в посольство вошел еще один боярин - Прокопий Коснятич, а также двое помощников покойного архитектора Саввы - я и Мирослав Чудинович.
       Я простился с Петрилой и пообещал, что вскоре вернусь на Русь, и мы продолжим нашу работу по установления в стране божественной власти Святой католической церкви.
       До Регенсбурга посольство доехало без приключений. По пути вверх по Дунаю мы несколько дней погостили в Пассау у моего престарелого отца, который, слава Богу, находился в добром здравии и был бесконечно рад увидеть сына после многолетней разлуки. Еще больше он обрадовался, когда узнал, что мне на Руси было пожаловано дворянское звание. О том, что я якобы принял византийскую веру, я попросил Ратибора и других членов посольства отцу не говорить, так как это могло бы огорчить старого доброго католика Ганса. Послы любезно сохранили тайну.
       Остальное, думаю, высокому совету известно. Я привез послов в Регенсбург, где как раз находился член Генерального капитула нашего ордена Арнульф из Кесарии. Выяснилось, что они с Ратибором были знакомы еще по прошлым миссиям рыцаря Арнульфа на Руси. Так что послы были приняты со всем радушием, и вместе с братом Арнульфом начали при императорском дворе переговоры о направлении архитектора к князю Георгию Долгорукому.
       (И переговоры увенчались успехом: на Русь прибыл императорский архитектор. У Юрия Долгорукого он ничего не успел построить из-за смерти великого князя, но был принят в Суздальской земле князем Андреем Юрьевичем. Согласно сообщению крупнейшего русского историка XVIII века В.Н. Татищева, этот архитектор возвел Успенский собор и Золотые ворота во Владимире. Научные исследования последних десятилетий показали, что им были также построены церковь Покрова на Нерли и дворцово-храмовый комплекс в Боголюбове - прим. перев.).
       Я же сказал русским послам, что якобы получил весть о болезни отца, и должен спешно ехать в родной Пассау, а на Русь приеду сам, как только отец волею Божьей выздоровеет или, не дай Бог, отойдет в мир иной. Попрощался с послами, потом еще раз встретился с рыцарем Арнульфом и подробно обрисовал ему обстановку на Руси. И, наконец, отправился в аббатство святого Эммерама писать отчет и ждать дальнейших указаний от своего ордена.
        
       Граф Вильгельм. Ну что же, думаю, настало время рассказать рыцарю Матиасу, почему мы не были удовлетворены написанным им отчетом и созвали этот высокий совет.
       Дело в том, рыцарь Матиас, что у нас есть свой человек в Булгарии. Не в той, которая на Балканах, а в той, которая на Волге. В начале этого года он, выполняя свою миссию, никак не связанную с вашей, получил доступ к архиву тайной переписки булгарского эмира. Просматривая этот архив, он случайно наткнулся на крайне любопытное письмо пятилетней давности, забрал его из архива и переслал нам.
       Письмо это написано по-арабски, я в этом языке не силен, поэтому попрошу прочесть командора Генриха. Вы ведь, командор, хорошо знаете арабский?
        
       Командор Генрих. Разумеется, ваше сиятельство. Для нас, тамплиеров, чья основная деятельность ведется в Палестине, знание арабского языка является обязательным.
        
       Епископ Тибальт. Я попрошу командора сразу переводить на латынь, потому что в арабском языке я вообще не умудрен Господом, да и секретарю нашему проще будет заносить это в протокол.
        
       Командор Генрих. "Отчет ходжи Абу-л-Занедина Мухаммеда ибн Тархана о том, что волею Аллаха сделано им на Руси. Писан сей отчет в лагере войск правоверных под русским городом Ярославлем, пятого числа месяца Джумада-аль-уля, в 530 год Хиджры".
       Что это по нашему летосчислению? Надо посчитать.
        
       Рыцарь Матиас. 1152 год от Рождества Христова, примерно начало года.
        
       Командор Генрих. Да, спасибо, брат Матиас.
       "Во имя Аллаха, милостивого, милосердного. Паше Абдуллаху Ал-Хакиму ибн Фалламу, главе братства хасанитов в великом городе Булгаре, столпу ислама, грозе неверных, непобедимому воину", и так далее. Обычное цветастое магометанское обращение. И дальше еще много в том же духе.
        
       Епископ Тибальт. А хасаниты - это те, кого мы называем ассасинами?
        
       Граф Вильгельм. Именно так. Командор Генрих, я думаю, что достаточно будет прочитать то, что относится к миссии рыцаря Матиаса.
        
       Командор Генрих. Да-да, я как раз ищу это место. Вот оно.
       "Осенью прошлого года Георгий Долгая рука потерпел поражение на юге Руси и вернулся в Залесскую землю. Князь Изяслав ибн Мстислав победил, и даже Матиас, безбожный рыцарь пророка Исы и Храма Сулеймана, не смог отправить его в ад, уготованный для всех неверных. Поскольку Георгий сейчас располагает могучей дружиной и больше не распыляет свои силы между Залесьем и Киевом, то боюсь, что несметным войскам нашей славной и хранимой Аллахом Булгарии лучше будет немедленно отступить от Ярославля. Прошу тебя, великий Абдуллах Ал-Хаким-паша, убедить в этом надежду и утешителя мусульман, нашего царя и властелина".
        
       Епископ Тибальт. Кого убедить, о ком речь?
        
       Командор Генрих. Видимо, об эмире Булгарии. С вашего позволения, читаю дальше.
       "Но я надеюсь на Матиаса, и не жалею, что не отправил его в ад сразу, как только увидел его шрамы и понял, что это тот нечестивый лазутчик-тамплиер, которого мы ищем за убийство наших праведных братьев-хасанитов из Аламута, да обретут они заслуженное ими вечное блаженство.
       Я рад, что мне благоисполняемой волею Аллаха удалось убедить Матиаса в необходимости уничтожить великого князя Изяслава ибн Мстислава. Это было непросто. Мне пришлось сначала устроить омерзительному Матиасу "Завлечение в ласковые сети", а потом придумать, что Георгий Долгая рука и новгородский епископ Нифонт якобы собираются перевести Русь из одной ложной веры, византийской, в другую, латинскую. Тамплиер на это сразу же навострил свой поганый нос, как гончий пес, почуявший дичь. А после "Ложного броска кобры", который мне удалось провести от имени Изяслава, Матиас и вовсе упал к моим ногам, как созревший плод.
       Этот тамплиер и пославшие его неверные латиняне наивно думают, что стоит убедить или заставить кого-нибудь из русских великих князей принять их веру, как вся Русь сразу перейдет в латинство. Они не понимают, насколько глубоко византийская церковь укоренилась в умах и сердцах русских людей. Тем более что ни один великий князь не обладает беспрекословным авторитетом во всех княжествах.
       Но попытки привести Русь к латинской вере расшатывают и ослабляют эту страну, и я смогу еще не раз воспользоваться этим тамплиером для того, чтобы сеять рознь среди неверных русских. Матиас неумен и недалек, мало смыслит в общей обстановке в стране и мире, но зато весьма искусен в бою и тайных убийствах. Он успешно отправил в ад великого князя Всеволода ибн Олега, и я не допущу, чтобы он прекратил попытки отправить туда же Изяслава ибн Мстислава. Не сомневаюсь, что у тамплиера это рано или поздно получится, и тогда уже никто не сможет помешать Георгию стать великим князем. Тогда я опять, если это будет угодно Аллаху, стану сборщиком налогов в Киеве, и продолжу грабить киевлян, дабы пробуждать в них недовольство Георгием.
       Долгая рука, конечно, умен и хитер, он будет пытаться обустроить Киев и укрепиться в нем, но он мне полностью доверяет, и его смерть мне будет легко устроить в любой момент. Из наследников Георгия достоин его только Андрей, но он не удержится в Киеве после смерти отца: на этот город жадными волчьими глазами смотрят все остальные русские князья. Поэтому не сомневаюсь, что Киев будет разорен междоусобицами и окончательно ослаблен. А чем слабее будет Русь, тем сильнее будет наша славная Булгария, да хранит ее всемогущий Аллах веки вечные".
       Вот вроде и все, что касается брата Матиаса.
       Дальше этот ассасин, которого нам лучше все-таки звать Петрилой, потому что его настоящее имя слишком сложно выговаривать, просит не торопиться с получением выкупа за его притворный плен и дать ему отдых хотя бы до лета. Ну, дальше еще много разных мелочей, и опять обилие восхвалений безбожным магометанским правителям.
        
       Граф Вильгельм. Как вы понимаете, рыцарь Матиас, после получения этого письма нельзя было не созвать совет и не заслушать ваш отчет.
        
       Рыцарь Матиас. Тысяча чертей! Клянусь чревом Христовым, этот злонамеренный пес лишь притворялся, что находится в плену у булгар, а на самом деле просто снюхивался со своими проклятыми хозяевами!
        
       Епископ Тибальт. Мне понятны твои переживания, сын мой Матиас, но это не повод сквернословить.
        
       Рыцарь Матиас. Виноват, ваше преосвященство, случайно сорвалось. Но как же я мог так ошибиться? Петрила ведь даже не был обрезан...
        
       Командор Генрих. А ты забыл, брат Матиас, что в Коране ничего про обрезание не говорится, и, например, по учению имама Абу Ханифа, у магометан обрезание является желательным, но не обязательным? Вспомни: когда ты учился в школе ассасинов, все были обрезаны?
        
       Рыцарь Матиас. Не все...
        
       Граф Вильгельм. Рыцарь Матиас, есть еще одна неприятная новость. Пока мы собирали наш совет, пришла весть от рыцаря Арнульфа из Кесарии, который сейчас находится на Руси вместе с императорским архитектором. Весть эта гласит, что Георгий Долгорукий умер после того, как пировал у осмяника Петрилы. (Это подтверждается и древнерусскими летописями - прим. перев.).
       Нужно пояснять?
        
       Рыцарь Матиас. Не нужно, ваше сиятельство. Прошу вновь направить меня на Русь, я должен рассчитаться с богомерзким ассасином Петрилой.
        
       Граф Вильгельм. Возможно, его уже нет в живых. Согласно донесению рыцаря Арнульфа, после смерти Долгорукого киевляне бросились грабить и убивать суздальцев. Ненавистные сборщики налогов в таких случаях погибают первыми.
        
       Командор Генрих. Сомнительно, чтобы ассасин не смог спастись от толпы. И если Петрила жив, то его можно будет заставить работать на Святую католическую церковь уже не притворно: достаточно пригрозить ему, что в противном случае мы покажем его письмо любому русскому князю, и этот ассасин будет тут же казнен.
        
       Граф Вильгельм. Да, командор, это хорошая мысль. (Смог или нет орден тамплиеров завербовать Петрилу - неизвестно, но согласно летописи, в 1174 году одним из организаторов заговора, приведшего к смерти князя Андрея Юрьевича Боголюбского, был Петр, Кучков зять - прим. перев.).
       Нам пора завершать заседание, и я прошу уважаемых членов совета высказывать мнения о том, как рыцарь Матиас выполнил свою миссию.
        
       Епископ Тибальт. Ну что же, ваше сиятельство, я выскажусь.
       Конечно, предположения об измене рыцаря Матиаса делу Святой католической церкви нельзя считать подтвержденными, никакой измены здесь нет. Есть цепочка серьезнейших ошибок, заключающихся прежде всего в том, что Матиас пошел на поводу у своих греховных инстинктов, вступил в содомскую связь с булгарином Петрилой, доверился ему, прекратил поддержку Изяслава Мстиславича и встал на сторону Георгия Долгорукого, уберечь которого в итоге не смог.
       Миссия позорно провалена, двенадцать лет потеряны впустую, в деле приведения Руси к Святому истинному кресту мы не продвинулись ни на шаг. Считаю, что рыцарь Матиас должен быть примерно наказан, чтобы ему впредь неповадно было вступать в проклятые Господом содомские отношения.
        
       Командор Генрих. В оправдание брату Матиасу задам вопрос вашему преосвященству. Изяслав Мстиславич в 1151 году утвердился на киевском престоле и правил три года. Послал ли он за это время хоть одно посольство к святейшему папе?
        
       Епископ Тибальт. Нет.
        
       Командор Генрих. Значит, и не собирался. А на Георгия Долгорукого еще была надежда, и в итоге он посольство в Империю за архитектором все-таки послал.
       Конечно, булгарскому ассасину Петриле удалось обмануть брата Матиаса, но эта ошибка простительна для любого тамплиера, так как Петр, как мы видели, противник очень сильный и опасный. Он почти сразу понял, кто такой Матиас, и напрямую не противодействовал его миссии, просто аккуратно и хитро подталкивал его в определенном направлении. У нас этот прием называется "Капля точит камень". Не помнишь, брат Матиас, как это зовется у ассасинов?
        
       Рыцарь Матиас. Помню, брат мой и повелитель, помню. "Зыбучие пески". Мог ли я представить себе, что в эти пески меня ввергнет человек, которого я считал своим другом...
        
       Командор Генрих. Успокойся, брат Матиас. В целом, как я полагаю, ты вел правильную линию, но встретился с непреодолимыми обстоятельствами - прискорбным и упорным нежеланием русских князей принять истинную католическую веру.
        
       Граф Вильгельм. Благодарю епископа Тибальта и командора Генриха за высказанные соображения. Подведу итог.
       Вины рыцаря Матиаса я здесь не вижу, да и число ошибок, совершенных им за время двенадцатилетней миссии на Руси, невелико. Так что мое высокое мнение о способностях рыцарей Храма осталось прежним.
       Но как бы то ни было, результаты миссии плачевны, и Киев после смерти Георгия Долгорукого мы потеряли, как и предвидел магометанин Петрила. В Суздальской земле нам предстоит пытаться установить отношения с князем Андреем Георгиевичем, но это придется делать почти что заново. Определенную надежду на успех внушают начатое там Георгием Долгоруким белокаменное строительство, полученное этим князем церковное благословение на храмовые изваяния и присылка к нам посольства за архитектором. Но это лишь внешние признаки, от которых еще очень и очень далеко до обращения Руси в истинную католическую веру.
       О дальнейшей работе в этой стране мы будем думать в другое время и в другом месте.
       Что касается рыцаря Матиаса, то оснований для наказания я не вижу, но и награждать его не за что. Можно сказать так: рыцарь отважно сражался, но битву проиграл.
       Есть возражения у членов совета?
        
       Командор Генрих. Нет, ваше сиятельство.
        
       Епископ Тибальт. По оценке деятельности рыцаря Матиаса - нет. Есть общие претензии по деятельности ордена Храма, и я их доложу святейшему папе. Думаю, правителю Святого престола будет интересно узнать о некоторых методах, которыми пользуются тамплиеры в своей работе.
        
       Командор Генрих. Ваше преосвященство, это не только ваше право, но и христианский долг - докладывать его святейшеству то, что считаете нужным. Орден бедных рыцарей Христа и Храма Соломона не имеет никаких тайн от благословенного верховного правителя Святого престола.
       Но думаю, святейшему папе будет интересно узнать и то, какой дом на улице Мариенкирхе посещал почти каждый вечер епископ Тибальт во время своего пребывания в Регенсбурге.
        
       Епископ Тибальт. Блудницы, командор Генрих, тоже нуждаются в проповеди Христовой. Это те самые заблудшие овцы, возвращение которых на путь истинный особенно радостно для доброго пастыря.
        
       Командор Генрих. Не сомневаюсь, ваше преосвященство. Но не сомневаюсь и в том, что святейший папа задаст доброму пастырю заблудших овец вопрос, из каких средств выплачивалась этим милым овечкам награда за слушание проповеди Христовой, и почему деньги, которые пастырь должен был передать настоятелю городского собора в Регенсбурге как взнос Святого престола на ремонт храма, были переданы едва ли наполовину.
        
       Епископ Тибальт. У меня нет претензий к ордену тамплиеров. Надеюсь, и орден тамплиеров понимает, что все деньги на ремонт регенсбургского собора были переданы по назначению сполна, и что известный дом на улице Мариенкирхе никогда не посещал ни один епископ.
        
       Командор Генрих. Разумеется, ваше преосвященство.
        
       Граф Вильгельм. Вот и славно. Может быть, попросим епископа Тибальта прочитать на прощание какую-нибудь приличествующую случаю молитву? Например, "Я недостоин"?
        
       Епископ Тибальт. Молитву святого Августина Гиппонского? Не вполне понял, ваше сиятельство, на что вы намекаете, но не могу вам отказать.
       Господи, знаю и исповедую, что я недостоин того, чтобы Ты любил меня, но истинно Ты достоин, чтобы я Тебя любил. Хотя я недостоин Тебе служить, но Ты достоин служения твари Твоей. Ради этого даруй мне, Господи, от достоинства Твоего, и я буду достоин от недостоинства моего. Сотвори волею Твоей, чтобы я оставил грехи и служил Тебе как должно. Сотвори, чтобы при кончине пришел ко мне сон с миром, мир с безопасностью, безопасность с вечностью.
        
       Все участники заседания. Аминь.
        
       Граф Вильгельм. Благодарю вас, ваше преосвященство. Заседание закрыто, отчет рыцаря Матиаса принят, работа нашего совета окончена.
        

    КОНЕЦ

     

    Список исторических лиц, упоминаемых в книге

        
       Аврелий Августин Гиппонский (354-430) - епископ, философ, проповедник, христианский богослов и политик.
       Адриан IV (ок. 1115-1159) - папа римский в 1154-1159 годах.
       Андрей Георгиевич (Юрьевич), прозванный Боголюбским (ок. 1111-1174) - сын Юрия Долгорукого. Князь Вышгородский (1149 и 1155), князь Дорогобужский (1150-1151), князь Рязанский (1153), с 1155 года до конца жизни - великий князь Владимирский.
       Артаксеркс I - персидский царь, правил в 465-424 годах до н.э. Греки называли его Долгоруким.
       Бернар Клервоский (1091-1153) - настоятель аббатства Клерво, богослов мистического направления, духовный писатель, видный государственный и церковный деятель.
       Бертран де Бланшфор (ок. 1109-1169) - великий магистр ордена тамплиеров в 1156-1169 годах.
       Болеслав IV Кудрявый (1120/21-1173) - представитель династии Пястов. Князь Мазовии (с 1138), Кракова, Куявы, Гнезно и Калиша (с 1146), Сандомира (с 1166), князь всей Польши (1146-1173).
       Борис Владимирович, в крещении Роман (ок. 986-1015) - князь Ростовский (ок. 1010-1015), сын киевского князя Владимира Святославича.
       Владимир Андреевич (?-1170) - князь Белгородский (1150), Дорогобужский (1150-1152, 1156-1170), Пересопницкий (1150-1152), Берестейский (1154-1156). Сын Андрея Владимировича Доброго (брата Юрия Долгорукого), внук Владимира Мономаха.
       Владимир (Владимирко) Володаревич (1104-1153) - князь Звенигородский (1124-1128), Перемышльский (1128-1141), первый князь Галицкого княжества, основатель первой Галицкой династии. Сын Володаря Ростиславича.
       Владимир Всеволодович, прозванный Мономахом (1053-1125), в крещении Василий, - великий князь Киевский (1113-1125). Сын князя Всеволода Ярославича, внук Ярослава Мудрого.
       Владимир Давыдович (?-1151) - князь Черниговский (1139-1151). Сын Давыда Святославича.
       Владимир Мстиславич "Мачешич" (1132-1171) - князь Дорогобужский (1152-1154, 1170-1171), Владимиро-Волынский (1154-1157), Слуцкий (1162), Трипольский (1162-1168), великий князь Киевский (1171). Сын Мстислава Владимировича Великого.
        Владимир Святославич, также Владимир Святой, Владимир Великий, Владимир Креститель, Владимир Красное Солнышко (ок. 960-1015) - в крещении Василий. Ккнязь новгородский в 970-988 годах, великий князь Киевский с 978 года.
       Владислав II (ок. 1110-1174) - князь Чехии с 1140 года, в 1158-1172 годах - король Чехии (как Владислав I).
       Всеволод Мстиславич (в крещении Гавриил) - князь новгородский (1117-1132, 1132-1136), князь псковский (1137-1138). Сын Мстислава Владимировича Великого.
       Всеволод Ольгович (ок. 1084-1146) - князь Северский (1115-1127), Черниговский (1127-1139), великий князь Киевский (1139-1146).
       Всеволод Юрьевич Большое Гнездо, в крещении Дмитрий (1154-1212) - великий князь Владимирский с 1176 года. Сын Юрия Долгорукого, младший брат Андрея Боголюбского.
       Всеволод Ярославич, в крещении Андрей (1030-1093) - великий князь Киевский в 1076-1077 годах и с 1078 года до конца жизни. Сын Ярослава Мудрого.
       Вячеслав Владимирович (ок. 1083-1154) - сын Владимира Мономаха, старший брат Юрия Долгорукого. Правил в Смоленске, Турове, Переяславле. Великий князь Киевский в 1139 и 1150 годах, с 1151 по 1154 годы.
       Геза II (1130-1162) - король Венгрии (с 1141 года) из династии Арпадов.
       Георгий (Юрий) Владимирович, прозванный Долгоруким (1090-е-1157) - шестой сын Владимира Всеволодовича Мономаха. С 1113 года (по другой версии, с 1096 года) до конца жизни правил Суздальским княжеством. В 1149-1151 годах и с 1155 года до конца жизни - великий князь Киевский.
       Глеб Владимирович, в крещении Давид (ок. 987-1015) - князь Муромский (ок. 1013-1015). Сын киевского князя Владимира Святославича.
       Глеб Юрьевич (?-1171) - князь Переяславский и Киевский. Сын Юрия Долгорукого
       Давыд Святославич (ок. 1050-1123) - князь Переяславский (1073-1076), Муромский (1076-1093), Смоленский (1093-1095, 1096-1097), князь Новгородский (1094-1095), Черниговский (1097-1123). Сын князя Святослава Ярославича.
       Игорь Ольгович, в крещении Георгий, в иночестве Гавриил (?-1147) - сын Олега Святославича, князя Черниговского. Великий князь Киевский и Черниговский (1146).
       Изяслав Давыдович (?-1161) - князь Черниговский, великий князь киевский (1155, 1157-1158, 1161). Сын черниговского князя Давыда Святославича.
       Изяслав Мстиславич, в крещении Пантелеймон (ок. 1097-1154) - старший из внуков Владимира Мономаха, великий князь Киевский (1146-1149, 1151-1154). Племянник Юрия Долгорукого, главный его соперник в борьбе за Киев.
       Изяслав Ярославич, в крещении Дмитрий (1024-1078) - князь Туровский (до 1054), Новгородский (1052-1054), великий князь Киевский (1054-1068, 1069-1073, с 1077). Сын Ярослава Мудрого.
       Иоанн Ростиславич (?-1162) - князь Звенигородский и Галицкий (1144), внук Володаря Ростиславича. Прозван Берладником по молдавскому городу Берладу.
       Климент Смолятич (?-после 1164) - митрополит Киевский в 1147-1155 годах, ставленник великого князя Изяслава Мстиславича, после смерти которого был смещен Юрием Долгоруким.
       Константин (ум. 1159) - митрополит Киевский в 1155-1158 годах. По происхождению грек. Поставлен на кафедру константинопольским патриархом по просьбе Долгорукого, после смерти великого князя был вынужден покинуть кафедру.
       Константин IX Мономах, по другому счету Х или XI (ок. 1000-1055) - византийский император (1042-1055). Выдал свою дочь или другую близкую родственницу за русского князя Всеволода Ярославича.
       Кучка (Кучко) Степан Иванович - суздальский боярин, в первой четверти XII века владевший местностью вокруг Москвы.
       Людовик VII, прозванный Молодым (1120-1180) - французский король (1137-1180).
       Михаил II - митрополит Киевский и всея Руси (1130-1145).
       Мстислав Владимирович (1076-1132), в крещении Феодор, позже прозван Великим. Сын Владимира Мономаха, старший брат Юрия Долгорукого, отец Изяслава Мстиславича. Великий князь Киевский (1125-1132).
       Нестор - ростовский епископ с 1147 (по другой версии, с 1149) года. По происхождению грек. По одной из версий, ставленник Климента Смолятича. Смещен митрополитом Константином в 1156 году.
       Николай Мирликийский (ок. 270-ок. 345) - епископ Мир Ликийских, в католицизме и православии почитается как святой чудотворец.
       Нифонт (?-1156) - епископ Новгородский.
       Оле?г Святославич (Гориславич), в крещении Михаил (ок. 1053-1115) - князь Волынский (1073-1078), Тмутараканский (с 1083), Черниговский (1094, 1097), Новгород-Северский (1097-1115). Сын князя Святослава Ярославича.
       Петрила - осмяник (сборщик налогов). Согласно русским летописям, у осмяника Петрилы пировал Юрий Долгорукий перед смертью. Отчество Мертевич - авторский вымысел.
       Ростислав Мстиславич, в крещении Михаил (ок. 1108-1167) - младший брат Изяслава Мстиславича. Князь Смоленский (1127-1167), князь Новгородский (1154), великий князь Киевский (1154-1155, 1159-1167).
       Ростислав Юрьевич (?-1151) - князь Новгородский (1138-1140, 1141-1142), Переяславский (1149-1151). Сын князя Юрия Долгорукого.
       Рюрик (?-ок. 879) - родоначальник княжеской династии Рюриковичей.
       Святополк Владимирович, в крещении Петр (ок. 979-1019) - князь Туровский (с 988), великий князь Киевский (1015-1016, 1018-1019).
       Святослав Всеволодович (ок. 1123-1194) - князь Новгородский (1140), Туровский (1142, 1154-1155), Волынский (1142-1146), Новгород-Северский (1157-1164), Черниговский (1164-1180), великий князь Киевский (1173, 1176-1181, 1181-1194). Сын Всеволода Ольговича
       Святослав Игоревич (942-972) - князь Новгородский (945-969), великий князь Киевский (945-972),
       Святослав Ольгович (?-1164) - князь Новгородский (1136-1138, 1139-1141, 1142-1144), Курский (1138-1139), Стародубский и Белгородский (1141-1146), Новгород-Северский (1146-1157), Туровский (1149-1151), Черниговский (1157-1164). Сын князя Олега Святославича.
       Святослав Ярославич, в крещении Николай (1027-1076) - великий князь Киевский с 1073. Сын Ярослава Мудрого.
       Титмар Мерзебургский (975-1018) - немецкий хронист.
       Улита Кучковна - дочь боярина Кучки, супруга Андрея Боголюбского.
       Фридрих I Гогенштауфен, прозванный Барбароссой (1122-1190) - император Священной Римской империи с 1155 года, король Германии с 1152 года.
       Хасан ибн Саббах (сер. 1050-х-1124) - видный исмаилитский деятель (шиитская ветвь ислама), основатель государства низаритов, известных как ассасины.
       Шварн - известный по летописям воевода Изяслава Мстиславича. Отчество Летич - авторский вымысел.
       Ярополк Владимирович (1082-1139) - князь Переяславский, великий князь Киевский с 1132. Сын Владимира Мономаха.
       Ярослав Владимирович, прозванный Мудрым (ок. 978-1054), в крещении Георгий, - великий князь Киевский (1016-1018, 1019-1054).
       Ярослав Владимирович (Владимиркович), прозванный Осмомыслом (ок. 1130-1187) - князь Галицкий (1153-1187). Сын Владимира Володаревича.

     

    С.В. Заграевский (с) 2013

     

      
  • Комментарии: 2, последний от 03/01/2021.
  • © Copyright Заграевский Сергей Вольфгангович (zagraevsky@mail.ru)
  • Обновлено: 05/01/2016. 414k. Статистика.
  • Роман: История
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.