ЧЕРТЫ ГОГОЛЕВСКОЙ ПОЭТИКИ
В ПОВЕСТИ Ф.Н.ГОРЕНШТЕЙНА
"МАЛЕНЬКИЙ ФРУКТОВЫЙ САДИК"

Е.Е.Завьялова, Астрахань,

ФГБОУ ВО "Астраханский государственный университет"

О "подчёркнутой интертекстуальности" произведений Ф.Н.Горенштейна говорилось неоднократно. И.В.Кондаков заметил, что тяга писателя котечественной классике, её нравственно-философским, психологическим иэстетическим урокам "не только поразительно велика, но и демонстративна" [7,с.200]. Несколько работ современных исследователей целиком посвящено рецепции Ф.Н.Горенштейном классического наследия, прежде всего, текстов Ф.М.Достоевского и А.П.Чехова (например, [6], [12]). По словам А.В.Успенской, "У Чехова он учился "кристально честной объективности", умению честно и беспристрастно изучать сложнейшие жизненные коллизии. Отношение Г. к Достоевскому более сложно, <...> но писатель безусловно на него ориентируется - и в проникновении в болезненные душевные тайны своих героев, и в изображении катастрофических изломов действительности" [10,с.535].

В контексте гоголевской традиции произведения Ф.Н.Горенштейна пока не изучались. На то есть причина: сам писатель нечасто вспоминает великого сатирика. Ему чужды "излишества" Н.В.Гоголя: "мармеладная" [1,с.611] скорбь, преувеличенность образов (даже Ф.М.Достоевского он критикует за "сентиментальщину" и "карикатурное" [3,с.217] подчёркивание деталей). При этом, по словам Е.Ю.Зубаревой, Ф.Н.Горенштейн бывает "грешен" тем, что отвергает в других, и гиперболизация "в ряде произведений характеризует его собственную художественную манеру" [6, с.21]. Не случайно критики пусть редко, но всё-таки сопоставляют художественные образы Ф.Н.Горенштейна сгоголевскими: Чубинца из "Попутчиков" [8] и Гошу из "Места" [11] - сАкакием Акакиевичем из "Шинели", топос Киева - с пространством из "Страшной мести" [9], Бердичев - с Петербургом из "Арабесок" [4].

В повести Ф.Н.Горенштейна "Маленький фруктовый садик" ни имя Н.В.Гоголя, ни его произведения не упоминаются. Зато встречаются фамилии М.А.Шолохова, В.В.Розанова, Шолох-Алейхема (нечто среднее между псевдонимами С.Н.Рабиновича и С.Д.Довлатова). Цитируются фрагменты из "Слова о полку Игореве", поэзии А.С.Пушкина ("Евгений Онегин", "Памятник"), М.Ю.Лермонтова ("Бородино", "Демон", "Прощай, немытая Россия..."), Ф.И.Тютчева ("Есть в осени первоначальной..."), Н.А.Некрасова ("Подражание Шиллеру"), Т.Г.Шевченко ("Садок вишневий коло хати..."). Среди книг, стоящих на "жидкой полочке" [2] одного из персонажей, перечисляются "Как закалялась сталь" Н.А.Островского, "Молодая гвардия" А.А.Фадеева, песни В.И.Лебедева-Кумача и др.

Многочисленны отсылки кА.П.Чехову - всильных позициях заголовка, эпиграфа из "Вишнёвого сада"; на уровне фабулы: истории злоключений, связанных с больным зубом, лежат в основе чеховских миниатюр "Лошадиная фамилия" ("рецепт" откуда использует повествователь "Садика"), "Хирургия", "Ах, зубы!". Е.Ю.Зубарева пишет: "Герои рассказа предстают и как заметно изменившиеся наследники чеховских персонажей, как, например, Иона Киршенбаум, напоминающий о своём тёзке из рассказа Чехова "Тоска", и как читатели чеховских произведений. Ведь именно с чтением чеховского рассказа "На чужбине" связано желание повествователя объяснить истоки формирования национального самосознания и своей неудовлетворённости жизнью" [6,с.34].

Указанные обстоятельства делают аллюзии, цитаты, реминисценции на гоголевское творчество малозаметными. Однако они - сознательные и обусловленные действием "творческой памяти" [5,с.339] - играют в повести Ф.Н.Горенштейна важную роль. Перечислим их.

Первой и едва ли не самой важной чертой, позволяющей провести параллели, является образ "маленького человека". И Горенштейн, и Гоголь вцентр повествования помещают служащего, который живёт в одиночестве, занимается "бумажным трудом" и страдает от страха. Уже во втором абзаце "Садика" появляется очень гоголевское описание сотрудников отдела, склонившихся "над расчётами и чертежами" [2]. Позднее становится очевидной заурядность их занятия: "...Ничего нового в железной замазке нет, её применяли лет уж сто назад, и в кое-каких конкурирующих с нашим НИИ кругах этот способ считается давно устаревшим" [2]. Мечты главного героя Вени Апфельбаума столь же непритязательны и материальны, как и у его знаменитого предшественника из "Шинели": "...я надеюсь вскоре "остепениться" и получить увесистую прибавку в тугриках, сиречь в рублях, кжалованью, сиречь к зарплате" [2]. Классический мотив ограниченности налицо.

Как и Башмачкин, главный герой "Садика" очень неуютно чувствует себя в "учреждениях", с горечью осознаёт свою приниженность: "Принял он меня последним, когда приёмная была уже совершенно пуста и из кабинета вышел посетитель, пришедший гораздо позже меня, под вечер, ибо уже темнело" [2]; "...здесь моё положение ещё более бесправное, чем в районной поликлинике. <...> персонал проходит мимо со скучающим равнодушным лицом" [2]. Из-за слабости, незащищённости "маленького человека" преследуют страхи - перед вышестоящими чинами, перед угрозой быть наказанным. Н.В.Гоголь и Ф.Н.Горенштейн раскрывают бытовые, социальные, психологические аспекты фобии героев. Писатель-классик особое внимание уделяет экзистенциальной стороне проблемы, а прозаик XX в. выдвигает на первый план политическую составляющую ("когда ко мне власть, суровая, холодная, неулыбчивая власть, проявляет малейшее снисхождение, малейшее понимание, малейшую человечность, это меня сразу умиляет до слёз, и я готов ей многое простить" [2]).

Веню Апфельбаума пугает многое: "нависающий клюв бормашины" [2], вооружённый отвёрткой таксист, пристально глядящий майор КГБ, националистские речи дяди Ионы... Повествователь оправдывает "рабскую психику" "физиологической необходимостью" [2] выживания. Повторяются лексемы, с помощью которых воспроизводится атмосфера страха: "неприятно насторожило" [2], "знобит" [2], "знобящий холодок" [2], "лихорадочно" [2], "в... тревожном состоянии" [2], "всегда вызывал во мне дрожь" [2], "яначинаю трусить" [2], "торопливо ухожу" [2], "пугал по-прежнему" [2], "тревожный, непривычный мир" [2], "терзает напряжённые нервы" [2], "ужасен" [2], "вздрагиваю" [2], "вздрагиваю и краснею" [2], "начинаю понимать, что такое настоящий страх" [2], "стало по-настоящему страшно" [2], "щёки... вспыхнули, шея взмокла, сердце... побежало" [2], "сердце тревожно стучит, вот-вот кулаком в зубы попадёт" [2] и т.п.

Главный герой повести Ф.Н.Горенштейна обнаруживает сходство и с другим гоголевским персонажем - "автором" "Записок сумасшедшего". Веня Апфельбаум признаётся, что под влиянием заболевания всё более бунтует и всё более удаляется от нормы. С начала зубной боли он начинает "вести что-то вроде дневника" [2] - совсем как Аксентий Иванович Поприщин. И если сначала занесённые в тетрадь мысли "умеренные" [2], то постепенно картина меняется: "записи стали более нервными, я начал хулить общество, власть и всё чаще подумывал о подаче заявления на выезд" [2]. В контексте аллюзий на гоголевскую повесть особую значимость приобретают Венины обещания получить "повышение по должности, вплоть до замначальника отдела" [2], замечания о нестерпимо светящей луне и мысли о матери ("Бедная моя мама..." [2]; "Бедная моя мамочка..."[2]; "Бедная моя мамочка, сколько ей пришлось из-за меня поволноваться" [2]; "Любимая моя мамочка..." [2] - ср. с заключительными строчками "Записок сумасшедшего").

О других параллелях с Гоголем. Необходимо отметить натуралистические зарисовки, изобилующие пургаментарными подробностями ("душно, грязновато, бедно" [2]; "серые однообразные дома, колдобины, лужи, хрустят под ногами шлаковые отбросы" [2]; "густой кисло-сладкий запах младенческих испражнений" [2]); алиментарные образы ("...за домашней вишневой наливкой, необычайно ароматной, потому что Бетя Яковлевна, Сашина мама, каждую косточку вкаждой вишенке заменяла кусочком грецкого орешка" [2]; "...вскоре мы уже едим румяные тегелех, сваренные в медовом сиропе, едим посыпанный сахарной пудрой флоден, едим лейках, покрытый сахарной глазурью, и пьём наливку..." [2]; "...за дружеским ужином с водкой, жареными грибами и рубленой селёдочкой" [2]).

Знаменательно особое внимание Ф.Н.Горенштейна к семантике фамилий персонажей. "Фруктовым садиком" сотрудники НИИ называют отдел, в котором работают Апфельбаум, Бирнбаум и Киршенбаум (в переводе снемецкого эти слова означают яблоню, грушу и вишню). Бывший сотрудник отдела Вайнтрауб ("виноградная лоза" на идише), женившись, берёт фамилию супруги "Борщ". Начальник "садика" - "добрейший" Кондратий Тарасович Торба. Случайный знакомый повествователя - Паша Пуповинин. Ближайший сосед и бессменный обидчик дяди Ионы - токарь Хренюк.

Помещённые в начало повести рассуждения Вени Апфельбаума на тему "старушечьего" времени суток, когда "...город, нервный, визжащий, кричащий, к одиннадцати утра перейдя в старушечьи владения, распускается, расползается" [2], своей подробностью, объёмностью и кажущейся немотивированностью ("Однако я далеко в сторону ушёл от сути" [2]) напоминают легендарные гоголевские отступления. Эффект упрочивает акцентуация геронтологических мотивов, которая традиционно отмечается и в гоголевской картине мира.

Как в "Мёртвых душах" сюжет путешествия даёт возможность создать галерею помещиков и чиновников, так в "Садике" он позволяет воспроизвести образы эпизодических - но важных для понимания идеи произведения - героев. Заметим, что в рассказах А.П.Чехова, которые посвящены злоключениям персонажей, терзаемых зубной болью, повествование ограничивается мыслями о визите к стоматологу либо посещением одного дантиста. Веня Апфельбаум "странствует" от одного врача к другому: Марфа Ивановна, Боря Вайнтрауб, Миша Каплан, Савелий Михайлович. "Одиссея" героя осложняется общением сдоброхотами, рекомендующими средства спасения, и неприятностями наслужбе.

Наконец, высказывание Паши Пуповинина "...Я на Камчатке служил, на сырой камчатской земле. Самое сырое место в Союзе. А мне солнца хочется. Яб в Италию поехал. В Италии, говорят, церквей много, резчики по дереву, реставраторы нужны" [2] представляется аллюзией на биографию Н.В.Гоголя.

Подведём итоги. Повесть Ф.Н.Горенштейна "Маленький фруктовый садик", как и подавляющее большинство других его произведений, ориентирована на русскую классику, что находит отражение во множестве интертекстуальных связей. Драматичность, а порой и противоречивость восприятия действительности, многомерность картины мира роднят писателя-диссидента с Н.В.Гоголем. Сатирический характер изображения действительности, натуралистичность, пристальное внимание к проблеме "маленького человека", дидактичность предопределяют гоголевские интонации в произведении.

Список литературы

1. Горенштейн Ф.Н. Домашние ангелы. Элегия // Горенштейн Ф.Н. Псалом: роман, повести. - СПб.: Азбука: Азбука-Аттикус, 2012. - С. 601-614.

2. Горенштейн Ф.Н. Маленький фруктовый садик. Повесть // Дружба Народов. - 2003. - Љ 10. - URL: http://magazines.russ.ru/druzhba/2003/10/garen.html.

3. Горенштейн Ф.Н. Мой Чехов осени и зимы 1968 года: субъективные заметки // Время и мы. - 1980. - Љ 55. - С. 209-223.

4. Гринберг М. Геспед: пять лет спустя // Слово/Word. - 2007. - Љ 54. - http://magazines.russ.ru/slovo/2007/54/gri12-pr.html.

5. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. - Л.: Наука, 1977. - 408с.

6. Зубарева Е.Ю. "В этом мире особенно нужен Чехов": к вопросу о традициях русской классической литературы в прозе Ф.Н. Горенштейна // Вестник Московского ун-та. Сер. 9: Филология. - 2011. - Љ 6. - С. 21-35.

7. Кондаков И.В. Горешнштейн Ф.Н. // Русские писатели ХХ в.: биографический словарь / гл. ред. и сост. П.А.Николаев. - М.: Большая Российская энциклопедия; Рандеву-АМ, 2000. - С.199-201.

8. Никифорович Г. Иудео-христианство писателя Фридриха Горенштейна // Знамя. - 2011. - Љ 9. - С. 173-183.

9. Полянская М. "Я - писатель незаконный...": записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна. - Нью-Йорк: Слово/Word, 2003. - 246 с.

10. Успенская А.В. Горенштейн Ф.Н. // Русская литература XX в. Прозаики, поэты, драматурги: био-библ. словарь: в 3 т. / под ред. Н.Н. Скатова. - М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005. - С. 533-535.

11. Чернова Т. Читая Фридриха Горенштейна: заметки провинциального читателя // Октябрь. - 2000. - Љ 11. - С. 146-152.

12. Чудова О.И. Ф.М. Достоевский в художественном восприятии Ф.Н. Горенштейна: дис. ... к.ф.н. - Пермь, 2010. - 190 с.