All rights reserved. No part of this publication may be reproduced or transmitted in any form or by any means electronic or mechanical, including photocopy, recording, or any information storage and retrieval system, without permission in writing from both the copyright owner and the publisher.
Requests for permission to make copies of any part of this work should be e-mailed to: altaspera@gmail.com
В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.
Published in Canada by Altaspera Publishing & Literary Agency Inc.
О книге.
"Не надо искать любовь, она везде. Надо искать завесы в себе, которые ты сам повесил, чтобы ее не видеть".
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
роман
Извращенный разум
"Не надо искать любовь, она везде. Надо искать завесы в себе, которые ты сам повесил, чтобы ее не видеть".
Руми
Пролог
Видимо, не так-то легко писать о себе. Тем более если видишь себя не таким, каким тебя замечают окружающие.
И поначалу какое-то время удается откладывать подобные воспоминания. А потом уже и не можешь удержаться. И лишь только убеждаешь себя, что ты лишь беспристрастный наблюдатель происходящего. И ни в коем случае неволен не только давать какую-то оценку (заранее словно предусматривая ее искажение), но и вовсе пытаешься абстрагироваться от окружающей действительности.
Что не совсем получается. Потому как уж ты то знаешь, что описываешь то, чему сам являлся свидетелем. И не только свидетелем, но и главным участником. И уже от этого - не очень-то и желаешь ты, чтобы обо всем этом узнал кто-то еще. Словно опасаясь, что чем-то могут они навредить тебе. Подсознательно при этом понимая, что если бы это было действительно так, то в последний момент нашлось бы что-то такое, что удержало бы тебя от излишних откровений.
Ну, разумеется, если это действительно возможно.
А ведь по сути - и невозможно. И ты это понимаешь даже лучше, чем если бы кто попытался тоже самое довести до тебя. Ибо себе-то ты привык доверять настолько, что уже давно не вызывает сомнений что-то сказанное тобой. Да и никаких сомнений, конечно же, быть не должно. Ты это знаешь. И, понимая,-- стараешься контролировать ситуацию. Держа возникновение любых сомнений под контролем. И отдавая себе отчет, что именно контроль в данном случае и есть то, что сможет удержать твой разум; придав проекции его на внешний, окружающий мир, некое спокойствие.
Хотя в душе твоей никакого спокойствия нет уже давно.
Какое-либо спокойствие давно забыто. Как и ты уже, в какой-то мере, забыл себя 'настоящего'.Такого, каким ты когда-то был. Прежде чем стал подменять собственный взгляд на жизнь выдуманными образами. Выдуманными настолько, что уже по настоящему забыл: какой же ты на самом деле есть?
Да и наверное не только забыл, но и такое сомнение медленно заползает в твою душу; и у тебя уже совсем нет сил как-то воспрепятствовать этому. Убедив себя со временем, что все это так и есть. И ты на самом деле - себя - не знал. А то и уже смирился с этим.
'Выходит, что так',-- Павел Андреевич Федякин давно уже проснулся, но до сих пор лежал в постели, размышляя... о чем-то размышлял.
Он всегда размышлял. Можно сказать, что вся его жизнь была построена на этих самых размышлениях. Размышляя, он закончил университет. Потом защитил последовательно две диссертации, став в сорок лет доктором наук. Психологических. В душе он всегда был философом. И относился с почтением к любым наукам. Так же как и уважал своих учителей.
С недавних пор учителей у него не стало. Как не стало и многого из того, чему он преклонялся раньше.
И теперь он уже никому не преклонялся. Теперь почитали большей частью его. И в глубине души (он все же боялся, что это станет заметно) ему это нравилось. Нравилось настолько, что он иной раз не мог сдерживаться в проявлении своих чувств. А тем более отказываться от всех тех многочисленных действий, которые совершал неосознанно. Ненарочно. Словно даже наблюдая, как они происходят, со стороны.
Но Федякин на самом деле не был сторонним наблюдателем происходящих событий. Он был их непосредственным участником. Именно он инсценировал большинство из них. И уже это... ему нравилось. Нравилось манипулировать сознанием людей. Нравилось заставлять людей совершать те действия, которые сами бы они никогда не совершили. Ну или вернее - не стали бы совершать.
И пусть основными участниками его жизненных спектаклей были женщины. Пусть. Женщины всегда были для него тем, без чего он, собственно, и не представлял свое существование. Ибо подчинять человека было приятно. А обуздать внешне казавшуюся сильной и независимой женщину приятно вдвойне. Особенно наблюдая как это женщина продолжает верить в свою независимость. А на самом деле уже готова выполнять все что он пожелает. Он, Павел Андреевич Федякин. Который усилием собственной воли превращал этих женщин в откровенных блядей. Причем таковыми они становились только с ним. А для других продолжали оставаться такими, как и хотели казаться себе, и наверное такими, как их и воспринимало большинство: строгими, властными, надменными, и... презирающими большинство мужчин. Этакими стервами, знающими себе цену.
И уже от этого Федякину становилось приятно. Вдвойне приятно, что ему удалось приручить их. И теперь они ползали у него между ног, желая припасть губами к его эрегированному пенису. К тому, что вздымалось над ними, поднимаемое гормонами и анализом ситуации. А значит и предвкушением того, что он будет с ними сейчас делать. Как он будет ебать их. Как будет совершать все эти многочисленные безумства, продиктованные кошмарами его разума.
Часть 1
Глава 1
Неверно было бы полагать, что Федякин был извращенцем. Точнее, он им разумеется был. Но та форма извращений, которую он поддерживал, не могла начаться без длительной предварительной работы, смысл которой заключался в подчинении (полном подчинении!) какой-либо считавшейся недоступной женщины. Женщины, которая презрительно относилась к мужикам. Считая их скотами и пьяницами. Женщины, которая сама любила только женщин. Ну или почти только женщин. Вполне будучи готова переспать и с мужчиной. Но из своего предварительного опыта так и не нашедши себе что-то, после чего ее мнение о сильном поле могло бы измениться. Уж очень было легко, в ее представлении, подчинить этот самый сильный пол. Поманив, показав свое восхищение, избирательно (и достаточно выверено) воздействуя на инстинкты, и добиваясь от мужчин выполнения чуть ли не любой женской прихоти. Потому что мужчине всегда хочется показаться сильным и значительным. А еще ему хочется всунуть свой член во влагалище, в рот, в анус (ну или просто - на тело; как и просто - в никуда, но с помощью женщины) женщин. Женщин, большинство из которых знает об этом. И этим же умело пользуется. Природа...
Нет. Федякин был не такой. Уж слишком он любил себя, чтобы кто-то его мог использовать. Да он наверное и сам любил некую запутанность в отношениях. Предпочитая что бы жизнь проходила с полным включением его мозгов. На все обороты. И на этих самых оборотах -- что бы он жил. А значит, и общался с людьми.
Но вот в том-то и дело, что остальным (большинству из остальных) было невероятно сложно существовать с ним на этих самых 'повышенных' оборотах. Вернее, обороты-то их мозги набирали. Но даже и включившись максимально, они с трудом дотягивали лишь до половины того, что было у Федякина. Который наслаждался подобным положением. Разумеется, не демонстрируя его внешне.
И все время оставляя за собой право на какую-то не договоренность.
Глава 2
Я не мог сказать, что лично мне нравилось подобное положение дел. В иных случаях справедливее было бы сказать, что мне совсем не нравилось.
Но от меня мало что зависело. К тому же я не воспринимал все это так, как к этому относилось большинство.
И что уж наверняка, я совсем не верил, что нечто-то подобное вообще возможно.
Я как бы не верил, что кому-то удастся хотя бы приблизиться в своем понимании к Федякину. В том плане, что сам бы он, наверное, предчувствовал такой момент. И вовремя бы отдалился от такого человека. Не дав ему, быть может, даже разгадать себя. Как, наверное, и показать все то, на что он был способен.
Другими словами, они бы разошлись, так и не встретившись. Быть может даже, обоюдно предусмотрев похожую ситуацию. И - не оказавшись в ней.
И, в принципе, оставшись при своих интересах.
Но каким-то образом с такими людьми Федякину удавалось не встречаться. Зато он с большой охотой встречался с женщинами. Но не со всеми. Выбирая тех, кто бы по настоящему ему подходил. Что означало, с кем бы он мог поработать по настоящему.
Это была игра.
В его исполнении это оказывалась первоклассная игра. Федякин всегда подходил к подобному с азартом настоящего охотника. Начиная готовиться задолго до того, как это, собственно, и должно было произойти.
Притом само начало (как бы - несколько шагов до начала) Павел Андреевич угадывал интуитивно. К нему словно бы спускалось озарение. И он понимал, что скоро все начнется.
И тогда уже нельзя было медлить. Причем, разумеется, следовало не только включаться в игру, но и выходить в ней - заранее - победителем.
Впрочем, то что он победит, Федякин знал.
Знал всегда. Знал, что просто не может проиграть.
Да он ведь никогда и не проигрывал...
Глава 3
Маша Потапова сама себе всегда казалась блядью.
Но у нее еще не было возможности проверить это в реальности. Все свои тридцать семь лет она провела между несколькими объектами, основными из которых являлись -- институт (работала куратором в нескольких учебных группах), дом (после развода жила в квартире бывшего мужа, который купил себе еще одну), улицы (по улице она ходила из дома на работу), ну и наверное все. Остальное все по мелочи, и что уж точно, времени занимали совсем не много.
Итак, после развода (развод состоялся пятнадцать лет назад) Маша жила одна. И совсем не спала с мужчинами. Вполне довольствуясь тем наслаждением, которое научилась дарить себе самостоятельно.
Но о Машином онанизме никто, разумеется, не знал. Внешне эффектная, натуральная блондинка, Маша немало подруг затмила своей красотой. А мужчины и вовсе полагали, что уж в личной жизни у такой 'секс-бомбы' все в порядке. И... обходили ее стороной. Боясь, видимо, получить отказ.
И были правы. Потому что Маша совсем не верила мужчинам. Она-то и с мужем спала всего один раз. Когда он неумело лишил ее девственности. После чего излил все содержимое своих яиц куда-то в сторону, так и не успев доставить ей какого-то наслаждения.
Пьян был. А Маше пришлось брать все в свои руки (ну то есть губы); приводя пенис супруга в боевую готовность (ну уж какая была), и догоняться самостоятельно. Сумев кончить в основном только от воображения, что ее кто-то ебет.
Можно сказать, как раз после этого Маша поняла, что для достижения удовольствия ей совсем не требовался мужчина. Вполне достаточно было вызвать образ его. И уже все закончить самостоятельно. Без какой-либо помощи извне.
Смуглая, невысокого роста, невероятно красивая, она также как и Маша остерегалась мужчин. И точно также не спала ни с одним из них. А занималась любовью со специально выписанным из Германии станком для любовных утех. То есть, можно было сказать, что трахал ее робот. Некий заведенный механизм, который пусть и был-то не особенно ласков (не человек ведь!), но проникал в нее ровно столько раз (и ровно настолько), на сколько она его первоначально программировала. Доставляя девушке неописуемое удовольствие. И не останавливаясь пока она не испытает несколько оргазмов. Ну или один -- но множественный.
Вера работала секретарем директора крупной фирмы. Директор был гомосексуалистом. И максимум что себе позволял - запустить руку Вере под юбку. Гладя ее ляжки и половые губы. Периодически, быть может, проникая пальцами во влагалище. Не больше.
Причем зачем он это делал, наверное не смог бы объяснить и сам. И уж тем более он не мог объяснить этого Вере. Которая вынуждена была после этого - дома - включать свой агрегат на повышенные обороты.
Аня Ракитова. Худенькая. Двадцать три года. Ее по-озорному торчащие грудки служили причиной ночных поллюций многих мужчин. И при этом Аня была девственницей. А если и допускала какую-то форму сексуальных отношений, то это было лишь несколько раз. Да и то исключительно в анус. (От чего Аня стонала, кричала, кончала, и плакала. И просила 'еще'...)
Для удовлетворения собственной страсти Аня использовала собаку. Причем собаке по всему тоже доставляло заниматься с Аней любовью. И Аня с искренним наслаждением облизывала пенис Джека. А потом становилась на четвереньки, и Джек ебал ее в зад. Пока она не кончит. И не кончит он.
Заметим сразу, что секс с собакой была Анина фантазия. Причем фантазия, которую она совсем не собиралась претворять в действительность.
А с мужчинами она действительно не спала. Она только эпизодически трахались с ними. И каждый раз выходило, что это происходит не в постели. А словно бы и наскоком, наспех. Аня лишь наклонялась, поворачивалась, опиралась обо что-нибудь руками. А специально заказанный в агентстве проститут - брал ее сзади. Втыкал член между ее аккуратных близняшек - ягодиц. От чего Аня Ракитова заливалась краской и кончала. Ну, вероятно, сначала Аня краснела. А потом кончала. Ну и при этом кричала, да и вообще - билась в истерике. Искренне получая наслаждение от испытываемого удовольствия.
Работала Аня пресс-секретарем в рекламном агентстве. И имела в подчинении полтора десятка сотрудников.
А потому внешне - казалась строгой и неприступной. И надев на себя маску стервы - наслаждалась этим. В душе при этом стараясь оставаться такой же: надменной, уверенной, и знающей себе цену. И даже с каким-то презрением относясь к людям. Но не ко всем. А лишь к тем, которые были заведомо ниже ее по положению. Хотя в своей душе Аня хотела чтобы ее подчиненные как-нибудь набросились на нее и изнасиловали. Жестоко и не единожды.
У Ани была подруга. Подруга и коллега. Марина Любова.
Работала Любова в фирме-конкуренте. Занимая точно такую же должность.
Вместе подруги вызывали мальчиков-проститутов. А чаще всего одного из них. И никогда его не делили. Потому что Аня Ракитова любила, когда ее трахали в зад. А Марина Любова предпочитала главным образом сосать пенис. Но они вдвоем предпочитали доминировать над мужчинами. Да и вообще - над кем бы то ни было. И даже внешне были чем-то схожи. Те же в разные стороны торчащие небольшие упругие груди. Те же одинаково упругие попки. В которые мужчинам так нравилось ебать девушек.
А между собой девушки не ссорились вероятно еще и потому, что у них было заключено что-то на вроде пакта о ненападении. И они соблюдали конвенцию. Отыгрываясь на зависимых от них сотрудниках.
Пожалуй, совсем отличалась от всех перечисленных женщин - Тася Снежина. Это была интеллигентная блядь.
Необычайно высокого роста, Тася уже издали завораживала мужчин длиной и худобой своего тела. А также весьма объемной (силиконовой) грудью, которая притягивала взоры всех без исключения, будоража в ком желание, а в ком любопытство. Ну или зависть и желание иметь такую же. Или ненависть, и желание эту самую грудь у Таси отрезать.
Что до Таси, так ей на всех было откровенно наплевать. И она подолгу обнаженной прохаживалась у себя на балконе, краем глаза отмечая как вытягиваются шеи у прохожих.
Второй этаж. А балкон ее выходил на перекресток и остановку общественного транспорта. И особенно в часы пик и на дороге и на остановке скапливалось большое количество машин и мужчин. От чего на дороге случались аварии, а на остановке... на остановке тоже случались беспорядки. Однажды участковый задержал мужчину, который зайдя за остановку и не в силах более сдерживаться, онанировал прямо на улице.
Онаниста участковый отвел в участок, где отпиздил, забрал все деньги и отпустил. А к Тасе пришел домой, намереваясь сделать ей предупреждение. Но девушка открыла ему будучи абсолютно голой. А он, почувствовав как у него тут же встал член, что-то промямлил и поспешил уйти. Решив лучше позвонить и сказать что так делать не хорошо.
Тася Снежина была эксгибиционистко.
Причем сама она, быть может, и не подозревая об этом. Вернее - не задумывалась.
И что уж точно, она действительно не обращала внимание на то, что скажут ей окружающие. Которых она никогда и не замечала.
Хотя...
Когда у Таси был ее настоящий, третий размер груди (при 44-м размере одежды), она действительно почти никого не замечала. Но когда девушка увеличила свою грудь до шестого размера, то она все же вынуждена была признать что прохожие на нее смотрят. А некоторые так даже и обращаются с гнусными предложениями. А кто-то просто пыхтит ей вслед, обзывая ее соской и блядью.
При этом, разве Тася Снежина была блядь? Она была эксгибиционистка. А это наверное в чем-то понятия разные...
К блядским замашкам Снежиной, Зара Васильева относилась скептически. Мужиков она брала совсем другим. У нее были такие губы, что как только видишь их - тотчас же хочется в них что-нибудь всунуть. И у вас при этом была какая-то странная уверенность, что эта молодая женщина (Заре было около тридцати) этого желает. Она даже словно нарочно постоянно что-то сосала или облизывала. То леденцы, то мороженное. Причем мороженное она облизывала так, что большинство нормальных мужиков готовились кончить уже от этого. Не вынимая свой член, и даже не дотрагиваясь до него руками, чтобы совершить нехитрые манипуляции, которые и должны были привести к одновременным оргазму и семяизвержению.
Хотя случается иногда происходит оргазм без семяизвержения. И еще чаще - семяизвержение без оргазма.
Правда, таких случаев никогда не было у Федякина. Который пусть пока и не знал о существовании Зары. Но знал, что если ему это потребуется, то он будет делать с этой сукой все, что захочет. И при этом сделает так, что этого захочет она. Потому что как раз манипуляции над психикой - была его специализация. И защищенная докторская диссертация была тоже по этим самым манипуляциям. Да и кандидатская. И вообще, подобная специализация была своего рода изюминкой Федякина. Тем, чем он лакомился. И без чего себя не мыслил.
Ната Лиганшина. Ната, молодая брюнетка, с походкой манекенщицы отъебанной ротой солдат, и замашками принцессы страдающей нимфоманией, занимала достаточно крупную должность в одном из коммерческих банков Санкт-Петербурга (в этом городе, собственно, и происходили описываемые нами события). И на работе Ната испытывала такую необъяснимую внутреннюю тревогу, что вынуждена была маскировать ее только внешней холодностью и надменностью.
Человека она изначально предпочитала унизить, растоптать. Так Лиганшиной было легче с ним общаться. Хотя и даже после этого Ната продолжала испытывать легкий дискомфорт. Который маскировала своим безразличием к кому бы то ни было. К тем же коллегам или клиентам мужеского пола. Некоторые из которых часто думали не о работе или о получаемом кредите, а о том как бы трахнуть эту самовлюбленную красавицу. На время действительно забывая обо всем (Ната работала начальником кредитного отдела банка).
Нате было сорок два. Сейчас был расцвет ее красоты. И при виде на нее невольно напрашивалась мысль: как же она шикарна!
Ната Лиганшина действительно выглядела шикарно. Худенькая, чуть выше среднего роста, с длинными, спадающими на плечи локонами белоснежных волос (волосы она, впрочем, все время перекрашивала), Ната ездила исключительно на спортивном 'БМВ'; останавливалась (во время командировок, или на отдыхе) только в дорогих отелях; и любила только...
Никого она не любила. А к мужчине относилась как к вещи. Заказывая того в каком-нибудь элитном секс-салоне. И оставляя ему на чай почти столько же, сколько стоил заказ.
Причем в постели Ната приказывала мужчине сначала онанировать. А потом сосать у самого себя. Что предполагало у такого мужчины особую гибкость. Но ведь за гибкость она платила...
Федякин как-то по-особенному выделял Нату из всех своих женщин. И познакомившись с ней, он сразу решил, что как только подойдет время, заняться ей в первую очередь. Хотя и по поводу очередности могли быть сомнения. Потому что в своих отношениях с кем-либо Федякин полагался в первую очередь на озарение, на некую вспышку в его подсознании, после чего и выполнялись им какие-то действия, в рамках приводившегося.
Все что с ним случалось Федякин использовал как некий знак, после которого (как он знал) в самое ближайшее время на его пути встретиться величественная, строгая, и надменная женщина. Которую ему и удастся покорить.
Федякин знал, что всецело подчинит женщину своей власти. Заставит не только беззаговорочно выполнять свои извращенные сексуальные желания, но и -- предвосхищать их.
И это было как бы кульминацией праздника. Сексуальное неистовство, демонстрируемое этими дамами в постели, влияли и на самого Павла Андреевича.
Страшно преображался он в это время. Не похож становился он на себя. Не в силах был контролировать свой разум.
И было только одно у него желание: еще-еще-еще!
А Федякин забывал что происходит. И совсем не способен был остановить свою разбушевавшуюся плоть. Который и совсем забывал о том, что происходит. Что может произойти. Что будет возможно - чтобы - произошло.
Но при этом он, конечно же, контролировал ситуацию. Знал, что уже ничто не мешает этой ситуации выйти из-под контроля. Что настало время для тех обстоятельств, которые всецело принадлежат ему. Что может быть само время уже принадлежало ему. Что ничто уже не помешает возникновению каких-то новых обстоятельств, в результате которых что-то может пойти по другому сценарию.
Да и сценарий-то как раз теперь будет таким, каким напишет он его сам. Каким он захочет. Без всякого рода ограничений, нелепостей, и прочих неизвестностей, которые случались раньше, но о которых по сути он уже особо и не помнит. Потому что было это давно. А может и не было никогда.
Глава 4
Варвара Коростылева страшно любила мужчин. Точнее даже и не мужчин. Ну то есть не то что мужчин. Любила она главным образом мужской член. Любила держать его в руках, когда он был еще не набухший; гладить и ласкать его, зная что сейчас он начнет наливаться кровью, набухать, увеличиваясь в размерах. И хорошо бы было успеть взять его в рот, обхватить губами (пока еще расслабленными), чтобы он набух уже там, в ней.
И это ей очень нравилось.
Нравилось настолько, что она не могла избавиться от желания в действительности когда-нибудь проделать это.
Но в свои девятнадцать - ей еще подобного не удавалось. Ну если еще вернее - не предоставлялось пока возможности. Потому что сосать член она хотела не абы кого, а мужчины, который попадал в придуманную ей категорию мужчин ее мечты. Кумиров.
Варвара много читала. Настолько много, что в какой-то момент ей стало неинтересно со сверстниками. У нее исчезло желание нравиться им. А сами они не обращали на нее внимание. Потому что и одежды она носила длинные да мешковатые. И косметикой не пользовалась. А при виде мужчин - краснела и старалась пройти мимо.
И при этом никто из парней не мог догадаться, как же Варвара хотела пососать их член. Она мечтала об этом. Это стало ее навязчивым желанием. Казалось, она бы дорого заплатила чтобы когда-нибудь осуществилось подобное. И у нее появится возможность припасть губами к самому дорогому. Бережно обсасывать, целовать, завязывать в платочек. Может даже завязать бантик, ну и вообще как-то разукрасить его...
Художница... В душе Варвара была художницей.
А в жизни... А в жизни (в этой жуткой и мрачной обыденной жизни) она была студенткой второго курса авиационного института. И должна была бы стать каким-нибудь конструктором. Ну или что-то на вроде того.
И так получалось, что Варвара совсем не могла избавиться от собственных фантазий.
Иной раз они посещали ее даже на лекции. И тогда у Варвары растекалось между ног тепло. И она просовывала вниз руку, сдавливала ее своими бедрами.
С факультета Варе пришлось перевестись. Слишком часто она стала ловить на себе недоуменные взгляды. А одна из немногих сокурсниц (группа в основном была мужская) словно бы проходя мимо, бросила, что, мол, найди ты нормальный хуй, да и соси его.
Варя тогда покраснела и хотела бросить институт. А потом просто перевелась в другой. Причем, на другой факультет. Доздав необходимые экзамены.
Но как раз экзамены было тем, в чем Варя никогда не испытывала проблем. Потому что была она отличницей. И если бы ее ничто не отвлекало - училась бы еще лучше.
Впрочем, видимо не стоит рассматривать Варины фантазии как нечто совсем уж мешающее учебе. Да, в какой-то мере это отвлекало. Но и отвлекало ведь ровно настолько, чтобы просто переключить мозг на другой род деятельности. А значит уже получалось что и на пользу могли идти подобные фантазии. Хотя разумеется и лучше чтобы они когда-нибудь все же воплотились в действительность. Ну как бы спокойнее было бы.
Варя думала примерно о том же. Ей всегда хотелось объять необъятное. Хотя и случалось что фантазии захлестывали девушку настолько, что психика ее включала некий защитный механизм, после чего наступало элементарное торможение в ЦНС. И Варя пребывала исключительно депрессивно-подавленном (заторможенном) состоянии.
Движения ее становились медлительны. Речь почти отсутствовала. И только теплый язык периодически облизывал засохшие губы. Словно готовя их к чему-то важному и ответственному.
Глава 5
Карине Постниковой казалось что жизнь набрала обороты, которые непременно приведут ее к каким-то нежелательным последствиям. Быть может даже к ее смерти. Хотя как раз о смерти, ей, тридцати трех летней аспирантке санкт-петербургского университета думать не хотелось.
Десять лет назад Карина закончила факультет филологии (отделение романо-германских языков). После чего проработав какое-то время переводчицей, вышла замуж за голландца, и уехала к нему на Родину.
Муж оказался извращенцем и гомосексуалистом. Он привязывал Карину к спинке кровати, и предавался на ее глазах оргиям с несколькими (обязательно несколькими) мужчинами.
Причем чаще всего трахали его. А потом он, обессиленный, отлеживался, набираясь сил, и наблюдая как Карина (пока еще связанная) сосет у каждого из тех, кто только что трахал его. Причем к тому времени, когда члены после недавнего семяизвержения принимали нормальные размеры (ну или вполне сносные для новой работы) восстанавливался и голландский муж Карины. И теперь в оргиях, помимо мужа, принимала участие и Карина. Причем ее обязательно наряжали в какой-то садо-мазохистский костюм. Умоляя хлестать, бить, мочиться на них. Издеваться всяческим образом. А перед этим накуривали ее какой-то гадостью (да еще и заставляли пить алкоголь вместе с таблетками).
