Все права защищены. Любая часть данной книги может быть воспроизведена в любой форме только с указанием автора, Сергея Зелинского (владелец авторских прав - Сергей Алексеевич Зелинский).
Аннотация
Роман о погружении человека вглубь собственного подсознания, и об удивительнейших метаморфозах, происходивших загадочно где - наяву ли, во сне, в фантазии автора, или в речах героев, существование коих, конечно же, более настоящее, нежели чем вымышленное, хотя и существовали ли они на самом деле, ещё видимо предстоит разобраться. По крайней мере так думал я, так полагал кто-то из главных героев, и так, вероятно, совсем не было на самом деле. Или всё же было? Кто знает, кто знает, как говорится... Тем более что и говорить-то, быть может, не надо. А лишь только слушать. Ну, то есть, читать...
Сергей Зелинский
Доподлинно истинно
роман
"Как детский поцелуй, спокойно дышит стих".
Борис Пастернак
Пролог
Я не понимал, к чему это может привести. Я только видел, что у меня не остаётся иного выхода, кроме как делать задуманное. Притом, что как таковым и "задуманным" это совсем нельзя было называть, потому что даже сама идея рождалась всегда спонтанно, так, что строчки начинали буквально выплескиваться изнутри, и дабы не сойти с ума, я находил любой записывающий материал и писал, выплёскивая то, что накопилось к тому времени внутри - на бумагу. (Бумагу, обертки от конфет, какое-то тряпье, картон, любое, куда можно было начинать записывать). Чтобы после переписать набело.
А ещё погодя (по временному отрезку судьбы) всё уже изначально складывалось в виде рукописи, и уже мне не нужно было ничего собирать по кусочкам (из некогда записанного), а всё шло разом, этаким единым массивом. Причём, четко прослеживалось и окончание и начало и середина и любого рода вступительные или пояснительные слова, всё шло каким-то этаким своим чередом, во время записи которого не способен я был заниматься никакими иными словами, ибо нужно было срочно записать свои мысли. А для чего это надобно и была ли какая такая практическая необходимость, я не задумывался. Некогда. Строчки шли своим чередом, и если бы я их не записывал, со временем они бы разорвали меня изнутри, здорово бы, вероятно, нарушив психику. В общем, я не мог иначе. Да и, если честно, не ведал: как было бы возможно иначе; ибо и сам того не хотел.
Часть 1
Глава 1
Насколько я, конечно, мог бы сказать, что непременно следовало сделать то-то или то-то? Вероятно подобное вообще, в большей части, выглядит как нечто затуманенное, и когда на самом деле случается, в этом случае всё вдруг становится на свои места. Да, у меня порой вспыхивало какое-то непременное желание обязательного совершения чего-то, но вскоре это больше казалось неким ритуалом. Не больше. А от любого ритуала, как известно, рано или поздно можно отказаться. Жизнь не терпит каких-то слишком устоявшихся правил, ибо они противоречат истинам. Должно быть, даже тем истинам, которыми рано или поздно переполняется наша жизнь.
Впрочем, тут иной раз можно легко сбиться с пути истины. А истина - она ведь не очень любит, когда ей противоречат. Ну разве что говорят что-то вдогонку. Как вы полагаете?
- Я полагаю что вы заблуждаетесь, и причём искренне, - ответил седой человек благородного вида.
- Да? - удивился я. - И в чём же, позвольте, подобное заблуждение?
- Видите ли, - продолжил он, казалось, словно и не заметив моё возражение. - Всё, что происходит с нами в жизни, является почти непременно таким же важным и обязательным, как и то, что никогда не происходило. Понимаете ли?
Я кивнул.
- Здесь нет на самом деле ничего сложного, - продолжил он. - Когда мы двигаемся в направлении правильной истины, рано или поздно на пути нам встречается порой что угодно, кроме того, что действительно необходимо. И вот это, вероятно, самая любопытная загадка, которая так или иначе...
- Требует нашего разрешения, - попытался вмешаться кто-то третий в нашу беседу, но Дэвил (так звали седовласого мужчину) столь сурово посмотрел, что я сразу отметил для себя, что он, вероятно, очень не любит, когда его перебивают.
- Да, это так, - к моему удивлению ответил Дэвил, посмотрев на меня. (Я было подумал, что невольно что-то произнёс вслух, но оказалось что нет, и старик, - так я назвал его за глаза, - просто догадался).
- Я не догадался, - ответил Дэвил, давая вероятно понять, что он знает (то есть умеет читать мысли).
Я внимательно посмотрел на него. Он согласно кивнул.
- Умеете? - мысленно произнёс я.
Дэвил кивнул вновь.
- Всё понятно, - улыбнулся я, подумав, что общение с Дэвилом значительно облегчает задачу, ибо я всегда фактически мечтал просто думать, а не говорить, но чтобы мои думы угадывали...
- И давали ответ, - улыбнувшись, произнёс Дэвил, на что я утвердительно кивнул, тоже улыбаясь.
- Но всё же и я ведь желаю что-то сказать, - вновь попытался включиться в словесную игру кто-то третий. Звали его кажется Матист, это был высокий, хорошо сложенный чернокожий мужчина лет этак тридцати пяти, с пушкинскими бакенбардами, казавшимися немного смешными на его выжженном солнцем лице.
- Отчасти он даже может и прав, - улыбнулся Дэвил.
- Вы полагаете, - то ли подумал, то ли произнёс вслух я (ещё раз почувствовав, что действительно легко, когда можно говорить не думая, и думать не говоря, всё едино ведь).
- Как вам сказать, - неожиданно произнёс Матист, видимо решив, что я обратился к нему. - Слушая ваш спор, мне всё время хотелось вмешаться, и я, право, не сдержался, о чём уже отчасти даже пожалел.
- Отчего же? - не понял я.
- Понимаете, - пожал плечами Матист, - я не очень сведущ в предмете обсуждаемого вопроса. Но мне очень бы хотелось, чтобы меня услышали...
("Ибо если слышат - то видят", - подумал я)
- Ибо если слышат, то, вероятно, меня и видят, - окончил свою фразу Матист. - А если так...
("То я существую", - вновь подумал я)
- ...То это значит, что я существую.
- А Вы этого, как понимаю, очень хотите, - уточнил я.
- Да, - утвердительно кивнул Матист. - И, поверьте, даже больше, чем это может показаться на первый взгляд.
- Даже так? - улыбнулся я.
- Он на самом деле невидим всем остальным, кроме Вас и меня, - вмешался в разговор Дэвил.
- То есть? - не понял я.
("Так и есть", - мысленно ответил мне Дэвил).
("Вот те раз", - так же мысленно подумал я, и тут же заметил, как Дэвил еле заметно кивнул, одобрительно улыбнувшись).
("Однако", - подумал я, но уже не стал смотреть на Дэвила, хорошо зная его реакцию).
Глава 2
Труднее всего было оставаться одному. Случались моменты в недавнем прошлом, когда словно наоборот я мечтал об одиночестве. Но я никогда не хотел быть действительно один. Одиночество я не переносил с самого рождения. Мне просто хотелось побыть наедине со своими мыслями, но чтобы рядом непременно кто-то находился. Порой уже даже, быть может, всё равно кто. Более важна была возможность моего общения - когда я того захочу. Ну и понятно, что это должно быть лицо противоположного пола. Так мне было спокойнее, потому что душевно приятнее. Рядом с женщиной я мог пребывать часами, переходящими в сутки, тогда как если это был мужчина, обычно через час (это ещё в лучшем случае) мне подобное общение отчего-то надоедало. То ли я, стремившийся сказать как можно больше (и вмещая "в предложение" целую жизнь), постепенно терял нить разговора, ибо становилось уже как-то неинтересно (вероятно потому, что пропадал психологический фон, ведь любого рода общение - это трата психической энергии), то ли по каким-то ещё причинам, но достаточно быстро всё заканчивалось. Тогда как с женщиной помимо разговора можно было заниматься ещё какими-то делами, да и даже просто помолчать, - уже тоже было хорошо. В то время как от мужчины я всё равно бессознательно ждал какую-то агрессию (этакую попытку доминирования, инстинкт, доставшийся психике от природы) и потому вскоре становилось не комфортно. Зато когда мы расставались, я чувствовал только тёплое чувство этакой благодарности.
Звали меня... Впрочем, не важно как меня звали. Случается человек вроде как и зовётся каким именем (даже очень порой благородным), а на деле ничего из себя не представляет. А бывает и наоборот (имя этакое... никакое в общем-то, а на деле ого-го какой человечище), хотя и подобное, конечно, встречается реже. В жизни вообще очень много чудаковатости. Оттого быть может жизнь до сих пор интересна своей непредсказуемостью. Ведь вы совершенно точно можете рассчитать всё и вся, предугадать почти любые события, а что-то раз - и пошло не по плану; да ещё порой и чуть ли не в противоположную сторону ранее загаданным. И вот вам уже вместо печали - интерес. Интерес - это любопытство. А любопытство рождает желание жить.
Точно не скажу кто я был по национальности, скорее немец, чем русский, скорее русский, чем американец, скорее американец, чем европеец. Но наиболее важно, как я считал, это не то, кем ты являешься по рождению, а важно кем ощущаешь себя. Всё остальное в большей мере условно, чем истинно; равно как, вероятно, условна и сама наша жизнь. Жизнь, которая задаёт порой больше вопросов, нежели чем имеет ответов на них. И это тоже было по своему достаточно и условно и загадочно. Притом что я, конечно же, особенно как-то никогда не стремился до конца понять этак разом всё и вся, предпочитая оставлять тайны для своего раскрытия как бы на потом, потому что был уверен, что всему своё время. Помните как у Экклезиаста? Время разбрасывать камни и время собирать, время войне и время миру, время любить и время ненавидеть, время разрушать и время строить, время обнимать и время уклоняться от объятий, время сшивать и время раздирать, время насаждать и время вырывать посаженное, время убивать и время врачевать... ("Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру". (Еккл.3:1-8)).
А потому примерно так жил и я, предпочитая больше верить в предназначение, нежели чем соблюдать его, больше понимать истину, нежели чем допускать её существование. И ведь не сказать что так-то уж были какие-то загадки. Совсем нет. Жизнь, вероятней всего, как раз текла своим чередом. И в какой-то мере мне это очень даже нравилось. Я даже порой и наблюдал за собой словно со стороны (не важно что это напоминало: смотрение из-за угла или наблюдение издали в подзорную труб)у. И при этом находил для себя что-то, что по своему будоражило психику и было не сказать что хорошо или плохо, а просто как-то по особенному интересно.
Мне вообще была интересна жизнь. И я её всячески изучал.
Глава 3
Возможно иногда кажется совсем нечто невообразимое.
Случается, что мы сами запутываемся словно специально, а на деле всё тишь да гладь.
А бывает, что как будто ничего такого и не происходит. А всё лишь непременно кажется. И вот тогда, вероятно, наступает и вовсе самое любопытное, ибо двигаемся мы в этом - заданном кем-то - ритме бытия, и нисколько порой даже не хочется выходить, оканчивая движение. И лишь что-то уныло тоскливое разливается в груди. И создаётся впечатление, что осталось ещё немного и всё будет закончено.
Но нет. Ничего не заканчивается. А то даже и наоборот, раскрывается с новой, доселе ещё неизведанной силой. Отчего становится тихо и благотворно в душе. И что-то даже упоительное разливается внутри. Хочется жить. Да, да, я не оговорился. Жить действительно хочется, ибо жизнь - это изучение, в том числе, и себя. Изучение, - и постоянное совершенствование. А когда мы совершенствуемся, становится действительно легче. Ну и интереснее, разумеется. Интерес, равно как и любопытство, ведь никто не отменял.
Вот за такими мыслями застал я сам себя, когда проснулся. Природа уже скашивала взор сквозь окно, намереваясь видимо выяснить, какого, собственно, чёрта, я до сих пор ещё сижу дома. Признаюсь, в хорошие дни любого времени года я непременно спешил на улицу. То ли деревенские гены предков (так или иначе у каждого из нас такие гены), то ли ещё какая уважительная причина, но мне словно не хватало воздуха, а потому вскоре уже я был на улице. Всегда. Не исключение и нынешний раз. Вообще, жизнь моя так или иначе повторялась, периодически являя что-то из прошлого, (равно как и отправляя в прошлое что-то из будущего и обратно), так что мне поистине всегда становилось занимательно следовать событиям бытия. Тем более труда особенного это не доставляло и всё и всегда было очень и очень замечательно. Чтобы там кто не говорил. Да и кто может знать лучше нас с вами? А если даже что-то не знаете вы, это обязательно знаю я. Ну да это почти непременно всё так. Причём ненужная вставка "почти" - от лукавого. Amen.
Глава 4
Иногда становилось действительно невыносимо. В какой-то мере я ловил такие состояния, пытался разобраться. Ведь это казалось мне удивительно: как так возможно? Отчего? Раз - и какая-то тоска сжимала словно тисками, меня как будто погружали в мешок и ставили мешок под пресс, но пресс не сжимался, а просто становилось поразительно душевно больно от какой-то безысходности. Притом что была ли на самом деле эта безысходность, я точно не знал, ибо пока жив, всегда оставался выход решить вопрос.
- Да, последние годы вас удивительно закалили, - произнёс Дэвил.
- Это так, - согласился я.
- Ваше согласие предполагает, вероятно, какой-то этакий чудодейственный выход... - начал было Дэвил.
- И выход, и избавление, - перебил я.
- И вы правда в это верите? - как мне показалось, несколько загадочно посмотрел на меня Дэвил. В ответ я посмотрел на него. Что-то появилось в его чертах такое, что раньше я не замечал. Причём это как бы не относилось даже может к каким-то чертам, скорее из его души исходило "нечто", что самым загадочным образом меняло его внешность.
- И даже не то что внешность, а словно показывало его в новой ипостаси, - продолжил за меня мои мысли Матист.
- Вы тоже умеете читать мысли? - я посмотрел на него с любопытством.
- Это не очень трудно, - кивнул в ответ Матист.
- Труднее правильно интерпретировать эти мысли, - улыбнулся Дэвил. - Ведь не всегда надо искренне верить тому, о чём вам говорят. Иногда говорят просто так, иной раз в желании скрыть правду, а кто-то и попросту не может ясно выразить свои мысли.
- Да, всякое случается, - согласился Матист.
- У меня появилось ощущение, что эти двое откровенно валяют дурака. И даже более. Мне показалось, что их на самом деле и не было. Был я. Только в нескольких лицах. Пока в трёх. Я как, собственно, я, Дэвил - как моё второе "Я", и Матист, как то ли "Я" третье, то ли ещё какое.
- Отчасти вы правы, - как мне показалось, произнесли они оба. Но я нарочно не стал ни о чём больше думать, дабы они не разгадали мои мысли. Хотя, как понимал, если предположить, что всё было едино, так там совершенно безразлично было: думаете вы о чём-то или нет. Всё шло своим чередом. Да ещё и было так, что ни о чём на самом деле вам не догадаться. Но вот: что делать с тоской? Она то ведь оставалась... Да, я уже старался не переживать, не расстраиваться, а - усилив душевную боль - старался препарировать её в тайном желании разобраться в вопросе полностью, с целью, вероятно, чтобы такого более не повторялось. Впрочем, цель была пока ещё, как таковая, не ясна. Но совершенно точно, что мне не хотелось, чтобы нечто подобное повторялось. А значит следовало ломать сценарий жизни, подменяя одни стереотипы другими и словно заставляя даже может и откровенно выживать. Кто знает, как говорится, кто знает. Главное, что было будущее. И это будущее, вероятно, всем нам ещё покажет. К сожалению или к счастью, не знаю, но точно, что будут изменения. Отчего-то такое предчувствие живёт давно, таится глубоко, даже может быть скрывается. Ну а когда начнёт воплощаться в действительность - неизвестно. Хотя точно известно, что всё, что происходит сейчас, далеко неспроста. Ну да будь что будет. Amen.
Глава 5
Вероятно так и остаётся загадок больше чем разгадок. Да и сама по себе жизнь показалась вдруг такой туманной, что словно и настроение готово было тотчас измениться, да вот учёный я уже, а потому, памятуя подобные состояния, тотчас переключился на иное (книгу взял случайную - благо библиотека домашняя много тысяч томов - да читать, читать, читать, срочно рисуя в воображении новую картинку; и так, чтобы вскоре всё непременно смешалось самым замысловатым образом, а ещё через время - начать всё сначала; и так почти до бесконечности, пока не пропадёт, не исчезнет напасть да хандра, а после снова в бой, - "покой нам только снится"...).
Проходило время, но фактически ничто не менялось, если рассматривать это в каком-то глобальном масштабе. Так, случалось, непонятное что-то возникало в душе, вырастая в нечто порой и вовсе необъяснимое, а после пропадало, исчезая, да ещё и оставляя за собой какой-то странный да загадочный след; так что видимо ещё через время уже и вовсе не разберёшь: как, что, да почему. И отчего, главное ведь - отчего.
Иногда мне становилось действительно очень загадочно. Я словно бы знал, что непременно должно что-то измениться. Понимал, что ещё немного и это всё на самом деле будет так. А потом всё самым загадочным (и словно независимым от меня) образом менялось. И тогда начиналось сначала какое-то "нечто". А дабы это "нечто" не переросло в "ничто", я и двигался словно в тумане бытия; не замечая толком какие-либо препятствия, ибо казалось всё одним единым пространством разума, - весь мой путь, - и мне было действительно по своему и любопытно и занимательно и как-то даже, быть может, и коварно, с одной стороны, ну а с другой, рождалось во мне ощущение какой-то истины. Такой истины, с которой никогда не страшно. Если темно - светло. Если мрачно - весело. А если весело - то лишь умиротворение наступает в душе, благость да душевный покой.
"Да и что ещё требуется-то", - рассуждал я. Молча рассуждал, про себя, но как всегда все всё слышали. А потому совсем скоро услышал и я комментарии Дэвила и Матиста. Ну любили они комментировать меня, что тут поделать. Может им тоже было одиноко?
Глава 6
В последние дни мне и правда начинало казаться, что всё происходит словно не совсем так, как это должно быть. Как это "вероятно" должно было бы быть, ибо на самом деле, конечно, вопрос всё равно очень долго оставался открытым, да может и не спешил он закрываться вовсе, ибо пока существуют тайны - происходит и соответствующая тренировка мозгов. Тогда как в то время, если случается тишина в мыслях, то затихает и сам мозг. И даже, - могу предположить, - постепенно угасает он. А это ведь плохо, согласитесь.
- Никогда с вами я полностью не соглашусь, - неожиданно признался Матист.
- Отчего же? - удивился я.
- Понимаете, всё что вы говорите, это всё-таки в большей мере спорно, чем истинно, - произнёс Матист.
- Полагаете? - вступил в беседу Дэвил, как мне показалось, улыбаясь, а может и посмеиваясь. Дэвил был крупный, высокого роста, по возрасту около шестидесяти лет, бритый на лице и голове, с густыми бровями, хрипловатым баритоном ближе к басу, одет всегда в тёмно-серый костюм, с необычайно умными глазами и взглядом знатока. Знатока всего и вся. Так, по крайней мере, казалось. Да он, впрочем, и не скрывал.
А ещё у меня создалось впечатление, что он намеренно вступал в диалог тогда, когда чувствовал, что собеседники как бы несколько запутались в споре. Да и вступал тогда, когда, конечно же, был спор или на грани того, ибо если тишь да гладь, Дэвила - я знал - что не услышу. Ему словно бы нравился какой-то поразительный экстрим. Словно бы хотелось всё время окунуться в самую пучину всего и вся, и там барахтаться на волнах спора - а лучше жесточайшего спора - и тогда всё у него было в высшей степени хорошо да отлично. А иначе скучно. Видимо скучно. ("Мне скучно бес...").
- Да, мне было бы скучно иначе, - согласился Дэвил, традиционно легко разгадывая мои мысли. Мне в который раз стало приятно, что можно не разговаривать а просто думать, и ваши думы узнают. И не былые думы, а самые что ни на есть настоящие. Хотя, понятно, что происходило когда-то - они угадывали тоже.
Несмотря на всегда явно выраженное радушие на лице Дэвила, я допускал, что это не всегда было так. А то даже и вообще никогда не было так, ибо он, как и любой гуру (а он ведь непременно был гуру, - в этом я не сомневался) должен был носить маску, которая лишь только казалась его лицом, тогда как истинная внешность скорей всего являлась великой тайной; и даже думаю более - мы никогда о ней не узнаем. Истинное лицо даже люди многие скрывают, что уж тут говорить о дьяволах.
Совсем иным мне казался Матист. Высокий, худой, нескладный, с длинными чёрными волосами и горящим взглядом мужчины лет сорока, он, казалось, делал всё, чтобы его заметили, обратили на него внимание, в какой-то мере даже любовались быть может им, - хотя вероятней всего сознательно ничего такого он не делал, всё выходило словно само собой и казалось от того ещё более удивительно-привлекательным. Равно как и он сам. Впрочем, я его не видел, но, судя по голосу, предполагал, что он выглядел именно так.
- Таких, вероятно, любят женщины, - отчего-то подумал я.
- И мужчины тоже, - услышал я в ответ.
- Мужчины? - не понял было я, но тут же быстро кивнул, давая понять, что на тему мужских отношений не хотел бы распространяться.
- Не бойтесь, - улыбнулся Матист. - Я люблю даже не женщин, а скорее только-только ставших совершеннолетними девочек. Восемнадцать лет, очень маленького роста, выглядевших из-за этого ещё меньше, со светлыми косичками или чёрными короткими волосами "под мальчиков"...
- Эка как угораздило, - подумал я, невольно перебивая его мысли.
- ? - посмотрел на меня Матист.
- Нет, нет, продолжайте пожалуйста, - смутился я. - Случайно перебил Вас? Или Вы уже закончили описание портрета? - я попытался перевести всё на шутку.
- Фактически да, - улыбнулся в ответ Матист. - Единственно что, у нас отчасти схожие взгляды.
- Ну, дорогой, - улыбнулся я. - Ваши взгляды вполне схожи с подсознательным воображением многих мужчин. Если им не нравятся зрелые женщины, - ибо определённой категории нравятся именно такие, - то описанный Вами типаж, вероятно, самое то.
- Вы так полагаете?
- На все сто, - пошутил я, вспомнив фразу Булгаковского поэта Ивана Бездомного.
- Да, любопытный роман, - вступил Дэвил.
- Ещё бы, - хотел было сказать я, да отчего-то в общении с Дэвилом я невольно начал взвешивать слова.
- А жаль, - улыбнулся Дэвил, убивая одним предложением двух зайцев: и отвечая мне и вспоминая сожаление того же поэта Бездомного о том, что нельзя отправить Канта на Соловки.
- "Что-то, воля ваша, профессор, вы нескладное придумали. Оно может и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут", - процитировал по памяти Дэвил. Но я отчего-то знал, что он никогда ничего не говорил просто так. А потому после одобрения (я любил наблюдать любого рода способности) немного загрустил. Вернее, задумался. То, что это была грусть, заметил Дэвил, на что я лишь внимательно посмотрел на него и невольно кивнул, соглашаясь.
Глава 7
Мне, конечно же, хотелось разобраться в себе. Не знаю как вам, иной раз смотришь на людей и думаешь что если бы так хотелось и кому-то ещё, то вот что роднило бы нас всех, - но отчего-то не укладывалось подобное в голове, казалось каким-то загадочным, и лишь только когда частично отключался мозг (например в результате приёма допинга в виде алкоголя) тотчас же стирались границы и становится поистине легче жить. Правда в последние годы я не пью. Отчего любого рода коммуникативный контакт становится сухой и деловой. По делу - да. Просто так - нет. Впрочем, это видимо свойство всех трезвых людей. А деловых людей наверное... Не знаю, любопытно, деловые люди, возможно, и выпив - или, как говорят на языке протокола, "употребив" - всё равно остаются психологически зажатыми. Хотя тут должно быть спорно, ибо вопрос в том, что считать "зажатостью", "сухостью", "деловитостью" и прочими качествами, ведь вполне можно допустить, что у различных людей и смысл любых понятий различен; а значит один вкладывает одно, другой другое, по типу как переводятся слова на иностранный язык, и начинается некоторый хаос, а когда из этих слов потребуется составлять предложение, хаос усиливается, и перерастает в нечто совсем свободное, - чуть ли не по типу свободного изложения, - когда предложения соединяются в прозаический текст, а особенно стихотворный, в коем уж точно нарушается всё и вся и зачастую идёт откровенная отсебятина (быть может потому так малоизвестны поэты за границей, где о них могут слышать все, но вот читать и понимать в оригинале единицы, у остальных читателей всё на доверии к переводчику да исторической известности автора).
И кто же его ведает, как и что на самом деле надо бы нам. Кто-то думает, что может быть и ничего. Кого-то и так всё устраивает. А я вот чётко разделял жизнь на наличие различных психологических состояний в ней. Ведь разное бывало почти за полвека. И радость, начинавшаяся с утра и не заканчивающая ночью, ощущение комфорта, покоя, достатка, умиротворения, - словно ты не один, словно как в детстве, о тебе есть кому заботиться, ты всегда можешь обратиться, да и не обращаясь даже - всё видят и помогают, отводят, уберегают. Отчего становится легко жить. Появляется свет в жизни. Душевный покой.
И видел также, когда искусственно, усилием приходится внушать себе, заставлять себя не печалиться. Понимая, что стоит лишь чуть-чуть отпустить поводья сознания, и тотчас же то, что печалит тебя, заполонит всего, и тогда уже поистине станет тяжело. Морально тяжело. Ибо так-то ты ещё хоть держишься. А вот в любой момент всё может закончиться. И тогда начнётся что-то страшное.
Да, ты знаешь, что всё равно выдержишь. Всё такое "страшное" быть может и случалось с тобой, дабы испытать да закалить тебя. Сначала испытать, после закалить, или наоборот, всё меркнет перед вопросом о том, когда же начнётся (или, справедливее сказать, вновь вернётся) счастливая жизнь. Ведь она была за годы твоего существования. А значит ты знаешь, что не вечно всё то, что происходит с тобою сейчас. Что счастье возможно. Что действительно не всё так плохо, ибо да, сейчас давно уже некое состояние анабиоза, но оно ведь изменится. И тогда может случиться столько счастья, что вот только выдержать бы.
Впрочем, я выдержу. Счастья много не бывает. Всё выдержу я.
Глава 8
- Вероятно, вы всё думаете о своём, - предположил Дэвил, посматривая на меня и раскуривая трубку.
- Не думал, что вы курите, - удивился я.
- Нет, не курю, - улыбнулся Дэвил. - Так, часть имиджа.
- А разве он вам необходим?
- Имидж?
(Я кивнул).
- Да, Вы знаете, должно что-то остаться после человека запоминающееся. Вот, взять Шерлока Холмса. Курил трубку и играл на скрипке.
- Холмс стал знаменит прежде всего благодаря своему дедукционному методу, - осторожно возразил я.
- Его метод - это лишь то, отчего он стал интересен, - улыбнулся Дэвил.
- А скрипка и трубка - каким он остался в памяти потомков, - дополнил его Матист.
- А-а-а, и Вы здесь, - протянул, оглянувшись, я, не замечая где он находится и подумав, что я, вероятно, вполне мог и ослышаться. Хотя, - отчего-то понял я, - всё же не мог. И голос Матиста слышал вполне отчётливо.
- Совершенно верно, - произнёс Матист, обращаясь ко мне. - Я рядом с Вами, но временно перестал быть видимым.
- А это тоже возможно? - спросил я, подумав о том, что как быстро меняются правила игры. Впрочем, - тут же понял я, - правила мне никто не рассказывал. И, вероятно, то ли ещё будет.
- Ничего страшного не будет, - сказал Дэвил.
(А я подумал о том, что мне всё никак не привыкнуть к тому, что эти двое слышат мысли.)
- Скажите, я не очень огорчу вас, если ещё какое-то время побуду невидимым, - вежливо уточнил Матист.
Дэвил безразлично махнул рукой, я произнёс что-то типа того, что мне всё равно (подумав попутно, что оно, конечно, не всё равно, непривычно разговаривать с самим собой, но, мол, что поделать).
- Благодарю Вас, - любезно произнес Матист. - Мне сейчас так будет спокойнее.
- От кого-то скрываетесь? - усмехнулся Дэвил.
- Ох, оставьте, Вам ведь прекрасно всё известно, - сухо произнес Матист.
- Полагаете? - Дэвил.
- Да, - Матист.
- Ну всё ведь может быть... совершенно всё...- сказал Дэвил. - Случается, что ты вроде как и совершенно как будто бы знаешь всё и вся, а вот раз, и меняется всё настолько, что больше и не ведаешь, почему да отчего это произошло именно так, а не иначе.
- Может потому, что "иначе" невозможно? - осторожно предположил я.
- И да и нет, - ответил Дэвил, как мне показалось, на полном серьёзе воспринимая мои слова; тогда как я сам всё ещё испытывал некий дискомфорт, не понимая с кем я на самом деле общаюсь: с реально существующими людьми или только с видениями моей психики, с которой мозг принялся шутить таким вот отчасти незамысловатым образом. Так, что вроде как и возникает ощущение, что ты сошёл с ума, но тут же чётко слышишь голос, главное, что ещё и видишь своего собеседника, и...
- Вы правы, я пожалуй появлюсь, - сказал Матист, действительно появившись.
("У него испанский образ", - подумал я, и, мельком глянув на Дэвила, подумал что тот похож на украинского казачьего атамана, только без чуба и усов).
- Очень любопытно, - захохотал Дэвил. - К кому угодно, а вот к малороссам меня ещё не относили.
- Это весьма условное сравнение, - попытался было оправдаться я, не любивший давать людям откровенные прозвища, хотя, взглянув ещё раз на Дэвила, подумал, что сравнение с украинцем ему всё-таки идёт.
- Ну хорошо, могу быть и хохлом, - согласился Дэвил. - Всякое бывает за годы жизни.
- А вы уже долго живёте? - поинтересовался я, подумав, что было бы действительно неплохо знать возраст Дэвила.
- А вам зачем? - улыбнулся он.
- Как понимаю, чистой воды любопытство, - предположил Матист.
- Пусть будет так, - ответил я. - Но я всё время стремлюсь учиться, понимаете. И замечая нечто новое для себя, что я пока ещё не могу точно интерпретировать, я должен всё-таки знать...
- Как и что это называется, - усмехнулся Матист.
(Я отметил, что усмехнулся он беззлобно).
- Примерно так, - ответил я.
- Ну что ж, вполне можно тогда предположить, что всё, что было задумано, получится, - предположил Дэвил.
(А я подумал, что в точной мере мне никто ни в чём не признается. И даже более. Я не очень понимал, что вообще происходит. Особенно загадочным казалось вообще моё появление в их обществе. В отличие от них, я не демонстрировал столь явные экстрасенсорные способности. Однако, я совершенно точно понимал, что это скорее моё воображение рождало иллюзию существованиях их, нежели чем они существовали в реальности. Хотя и, положа руку на сердце, я не мог быть уверен так чтобы наверняка. Ведь если полагать, что их не существовало, и мне всё только кажется, в таком случае возникал явный вопрос о моём психическом здоровье, - ибо тут были бы и галлюцинации, и так называемые "голоса", и ещё, если покопаться, весь букет психопатологии, чего, признаться, мне бы не хотелось. Но и допустить что это всё существует в реальности, тоже мне что-то мешало. "Наверное надо было раздвинуть горизонты сознания", - предположил я. Но вот сделать что-то, помимо предположения, пока не предоставлялось возможным. "Пусть это будет "пока", - подумал я).
- Вы совершенно правы, - сказал Дэвил.
- Да, всё так и есть, - кивнул Матист. - Мы (он повернул голову к Дэвилу и, дождавшись его еле заметного кивка, продолжил) внимательно следили за Вашей цепочкой размышлений, и, признаться, не только во всём согласны, но и хотели бы преподнести Вам подарок от нас.
- Всё рассказать? - догадался я.
Они оба согласно кивнули.
- Я согласен, - улыбнувшись, поблагодарил я, приготовившись слушать рассказ.
- Но это будет чуть позже, - ответили они почти вместе, в один голос, лишь быть может сопрано Матиста звучало чуть дольше.
- Хорошо, - согласился я. - Главное расскажите.
- Непременно так и будет, - ответил Дэвил.
- Не сомневайтесь, - дополнил Матист.
Глава 9
Почти совершенно точно, что то, что вдруг словно ни с того ни с сего начинает происходить порой самым незамысловатым образом, зачастую совсем ничем не оканчивается, растворяясь в днях бытия, но вот после... После вот случается что всплывает, да ещё и несёт в себе какие-то тайные и загадочные последствия. А то и вовсе начинает казаться (словно вдруг и действительно "ни с того ни с сего") чем-то поистине катастрофическим, - по своим последствиям, - для окружающих.
В общем, так получилось, что я, подсознательно понимая, что при моём непосредственном участии начинает происходить самое загадочное и таинственное, решил резко оборвать привычное течение жизни, купил билет и улетел за несколько тысяч километров, словно в тайном желании, как тогда полагал, спрятаться от кого-то. Но ещё более удивительным оказалось то, что как только я прилетел по новому месту назначения (с явным намерением пробыть здесь неопределённое время), во мне что-то смешалось, изменилось, даже быть может этак кардинально поменялось, что не прошло даже какого-то явного и существенного времени, как я вновь оказался в Петербурге (откуда, собственно, и пытался так загадочно уехать). А ещё через время, в квартире, где я проживал, оказались одновременно и Дэвил, и Матист. При этом как они туда попали - я не знал. Жил я один. Понятно, никому дверь не открывал (у меня вообще всегда отключены звонки-домофоны и стоят специально шумо- да звукопоглощающие двери, стены, полы, потолки, так что стучи - не стучи - не достучишься, кричи - не кричи - не докричишься, звони - не звони - не дозвонишься, а тут раз, - и этак сразу два гостя).
- Не удивляйтесь, - вполголоса произнёс Дэвил. - Поверьте, что только самые серьёзные обстоятельства вынудили нас поступить столь бесцеремонным образом.
- Мы в розыске, - напрямую выложил Матист. - И кроме как у Вас, нам прятаться негде.
- Почему, - изумился я.
- Вы никогда не будете под подозрением, - спокойно ответил Дэвил, встретившись со мной вопросительными глазами, доставая из кармана трубку и получив мой положительный кивок, начав раскуривать её.
- И это совершенно точно, потому что мы Вас оберегаем, - сказал Матист.
- Но почему тогда...
- Себя мы не можем уберечь, - угадал мой вопрос Матист. - Потому что вся наша деятельность направлена на Вас и должна непременно сосредоточиться вокруг Вас.
- Но почему? - не понимал я.
- А как вы сами полагаете? - внимательно посмотрел на меня Дэвил. Стоит заметить, иногда он смотрел такими умными и всё понимающими глазами, что казалось что не существует того, кто решился бы ему соврать. Ведь это всё равно как верить господину богу.
- Или дьяволу, - улыбнулся Дэвил.
Глава 10
Сама по себе ситуация, происходившая со мной, казалась мне, с одной стороны, словно распростёртой и видимой как на открытой ладони, а с другой, как будто пребывала в закрытом кулаке, и что там было на самом деле, никто не знал. Потому что даже кулак был какой-то неизвестный. И понятно, что передо мной порой и вовсе грозили наступить чудеса, если бы не моё скептическое отношение ко всему и вся. Да, я иной раз просто обожал и магию, и религию, причём любую и чуть ли не любых народов, возведя у себя в жилище словно что-то по типу пантеона богов в древнем Риме, но когда ситуация становилась критической или около того, во мне включался здравый смысл и было тут уже не до шуток. Позволять себе верить во что-то - это как баловаться науками типа философии, теологии и прочими мудрствованиями лукавыми: интересно и занимательно пока хорошо. А когда приходится выживать, то это словно как сражаться за свою землю, за свой дом: бери меч и иди круши неприятеля. А уже после, когда вновь наступит мир (после победы, разумеется) можно будет подогнать любую научную базу под то или иное событие, обосновав всё и вся. Как, собственно, и происходит в истории всех времён и народов. Да и почему нет? Когда хорошо, когда, как говорится, сыт, пьян и нос в табаке - отчего же не пофилософствовать.
Однако, вступление, как я понимал, затянулось, и хочешь - не хочешь (понятно, что я особенно и не хотел), но всё-таки следовало возвращаться к своим баранам.
- Так отчего же всё-таки вы остановились у меня? - спросил я, внимательно посмотрев на своих непрошеных гостей.
- Нам больше не к кому идти, - признался Дэвил.
("Так, это уже ближе к истине", - подумал я).
- К тому же, мы только Вас хорошо знаем, - произнёс Матист. - Знаем, что Вы нас не выдадите, - дополнил он после небольшой паузы, во время которой мы не мигая смотрели глаза друг в другу.
- От кого вы бежите? - спросил я.
- От себя, - ухмыльнулся Дэвил.
- ? - я непонимающе посмотрел на него.
- Понимаете, - попытался уточнить Матист, - мы действительно пытаемся скрыться от самого себя. И это в большей мере верно, чем ошибочно. Ибо...
- Ибо мы сами пока точно не знаем, - честно признался Дэвил.
Я посмотрел на него удивлённо. Но если ещё некоторое время назад у меня создавалось впечатление, что он действительно знает всё и вся, теперь я не был уверен, что это действительно так. А кроме того, мне казалось, что на самом деле ещё немного, и я начну узнавать истинную правду. Всё словно шло к ней. Шло незримо и как-то даже ограничено незаметно, но вот вдруг оказывалось, что смешивалось сознание с подсознанием, - как горы смешивались с морем, - то бишь и то и иное, конечно, в воображении чьём-то ("моём? не моём?"), а потом проходило ещё какое-то совсем незначительное время, и перед нами приоткрывалась поистине правда. Та правда, которой никогда, по сути, и не существовало. Но при этом зачастую именно в этой правде таилось всё и вся. Скрывалась истина. Заключалось всё то нечто, что нам всем так не хватает. И прежде всего не хватало мне. Я попросту не понимал, что происходит. Отдавая и одновременно с этим не отдавая отчёт событиям дня и ночи, я периодически видел вспышки сознания, во время которых у меня всё вставало на свои места, ибо разом открывалась вся картина. После всё быстро заканчивалось, видение словно бы захлопывало свою тайну, но я уже знал в каком направлении мне двигаться. И это, поистине, дорогого стоило.
Глава 11
Вероятно каким-то загадочным казалось до сих казалось мне моё существование. Ведь вполне могло так статься, что меня и вовсе не существовало. Так, был чей-то образ, который я периодически заполнял на каком-то ментальном уровне, притом что и этого, должно быть, не существовало вовсе, и тогда уже я и вовсе ничего не понимал, разве что иной раз создавалось впечатление, что я всё-таки существую, и тогда всё, что так или иначе мне кажется - отходило на задний план, а на авансцену выдвигалась какая-то потаённая истина. Истина, разгадать в полной мере значение которой, вероятно, не представлялось никакой возможности. Но вот только существовало что-то, что так или иначе помогало мне понять да предвидеть то нечто, что появлялось возможно что и само по себе, - и даже будто бы совершенно точно что само по себе, - а на самом деле скрывалось за тайнами семи печатей. Да и будет подобное когда отгадано - вопрос. Вполне может, что и не будет никогда. А может и наоборот, всё вдруг откроется ясно и чётко. И тогда уже сама по себе истина предстанет в полной мере. Будет яркой, чистой да искренней. И долгожданной, конечно же, долгожданной.
- Мы у Вас надолго не задержимся, - сказал Дэвил. - Ситуация вот-вот изменится в лучшую сторону и мы уйдём.
- Куда? - непроизвольно выскочило из меня.
- Не очень далеко от Вас, но в то же время с Вами станем встречаться редко.
- Конспирация? - полу-пошутил,полу-уточнил я.
- Не факт, - серьёзным голом произнёс Дэвил.
- Дело в том, - вступил в диалог Матист (я обратил внимание, что они так и общались со мной: начинал один, а когда появлялся какой сложный вопрос - или вопрос, на который мог быть дан противоречивый ответ - вступал кто-то другой, дабы, вероятно, всё как-то окончательно запутать), - дело заключается в том, - повторил Матист, вероятно развеивая попутно и мои мысли, кои он прекрасно слышал ("и они могли его сбивать", - подумал я и тут уже увидел легкую полу-улыбку Дэвила, который вероятно также следил за ходом моих размышлений), что мы появились у Вас не просто так, и даже не от того, что эта так уж необходимо нам. Скорее Вам.
- Мне? - удивился я (подумав о том, что если я буду думать сразу о противоположных действиях, то как Матист с Дэвилом разберут что истинно, что ложно, особенно если делать буду третье, а то, что на самом деле хочу - и не делать и не думать об этом. Вот тогда, вероятно, получится знатная чертовщина).
- Не получится, - ответил Дэвил, утвердительно кивнув с полузакрытыми глазами, когда я посмотрел на него.
- Вам, - продолжил отвечать на предыдущий вопрос Матист.