Степан Афанасьевич Свердлов проснулся от того, что увидел светлую точку в кромешной тьме. Сразу же вслед за этим он почувствовал во рту инородный предмет с резиновым привкусом и в ужасе распахнул глаза.
Незнакомый потолок. На нем - косой луч света, в нем жужжит муха. В спертом воздухе витает запах больницы и медленно тает чей-то ласковый голос:
- Доброе утро, Степан...
Произнес ли кто-то фразу в действительности, или она выплыла из сна, было не совсем ясно. К тому же немного наплевать. Сон сразу же забылся, осталось только ощущение чего-то большого, прожитого, волнующего как ночной океан за спиной.
Степан окончательно пришел в себя и захотел, не мешкая вскочить и избавиться от заразы во рту, но не смог пошевелить, ни рукой, ни ногой: оказалось, что он привязан к кровати. Тогда он просто выплюнул резиновый предмет - обыкновенную детскую соску - и хрипло крикнул:
- Тамара! Тамара!!! Что за шуточки !...
Выкрутив шею, пленник огляделся и с удивлением обнаружил, что находится в комнате сына.
Какого черта...
Бросив случайный взгляд вдоль своего тела, Степан мысленно осекся и похолодел от ужаса: его торс был гладко выбрит и из него торчали, холодя сердце своей медицинской сущностью, прозрачные трубочки на розовых присосках. Внутри каждой из трубочек просматривался тонюсенький проводок. Все это хозяйство спускалось вниз и исчезало под кроватью. До середины живота тело Степана было укрыто простанью.
- Тамара! Тамара!!! ТАМАРА!
Степан забился в путах. Кровать заходила ходуном, ножки с неприятным повизгиванием заелозили по полу и даже грохнулись пару раз, оторвавшись от него. Степан извивался так яростно, что у него заболели суставы все разом.
Безрезультатно.
Запястья и щиколотки главы семейства оказались надежно стянуты кожаными ремешками, продетыми в железное основание, на котором лежал матрас.
Степан отдышался и попытался успокоиться. Затем вновь вывернул шею и оглядел комнату. Без очков он видел не совсем четко, но все-таки, по голубым с розовым обоям узнал детскую. Кто-то ночью перетащил его сюда, (умудрившись сделать это так аккуратно, что он даже не проснулся!), привязал к кровати, побрил и подключил к блоку питания. Как новогоднюю елку.
- Тамара! Велимир! Тамара!!! Веля!!! - заорал пойманный так, что потеплело в затылке.
Тишина.
Степан откинулся на подушку и принялся разглядывать потолок. Странное дело. Штукатурка выглядела очень неопрятно: сероватая, потрескавшаяся, а в одном месте даже отвалился кусок, оголив нутро более темного цвета.
В самом центре потолка висит китайская бумажная люстра с черными и красными иероглифами, купленная Тамарой в ИКЕА на распродаже. Степан вешал ее собственноручно.
Что-то в люстре было необычно. Степан долго приглядывался, щурился, пока вдруг не понял: в отверстии снизу виднелась не обыкновенная стоваттная лампочка, а нечто совершенно непонятное, как будто люстра изнутри была наполнена мутно-молочным стеклом.
Спокойно, спокойно, ничего не случилось...
Однако странное видение так поразило Степана, что он некоторое время быстро моргал ресницами.
Подумаешь, потолок за ночь облупился! Подумаешь люстра! Не кипятись, Степа. Тебя в жизни мало разыгрывали что ли? Сейчас все разъяснится!
Тишина. Никто не зацокал ногтями и не распахнул дверь, толкнув ее мордой. Лишь где-то далеко за стеной раздалось приглушенное "ой!" и загремела тарелка.
Степан решил сделать еще одну попытку освободиться. Он полежал без движения несколько минут, набираясь сил, а затем до рези в глазах напряг мышцы правой руки, стиснул зубы, выгнулся дугой и ремешок, вдруг, сухо лопнул.
Степан поднял руку, посмотрел на красный след на запястье, поморщился от коликов в руке, затем не спеша отстегнул левую руку, сел в кровати. Отстегивая лодыжки, Степан с удивлением констатировал, что путами ему служили очень ветхие ремешки, чем-то напоминающие доисторические крепления от лыж.
Брезгливо, но осторожно, как будто вылез из болота полного пиявок, Степан отлепил от себя один за другим все проводки на присосках.
Подождав, пока кровообращение придет в норму, он встал в зыбком ложе и разодрал бумагу на проволочном каркасе люстры. Покореженный шар полетел на пол и откатился к шкафу.
Внутри оказалась еще одна люстра в виде сферы из мутного стекла. На дне угадывалась темная горстка мертвых мух. Люстра в люстре.
Степан задумчиво почесал затылок.
- Здесь бред какой-то висит... - пробормотал Степан, спрыгивая с кровати. - Тамара!!! Тома!
На полу его ожидал новый сюрприз. Ковровое покрытие исчезло, вместо него босые ступни Степана холодил кафель. Степан даже сделал несколько шагов, прислушиваясь к приятному ощущению, которое голые ступни передавали в мозг.
На дальней спинке кровати висели чьи-то тренировочные штаны и белая домашняя майка-неделька. Степан, не мешкая, натянул их, удивившись, что предметы туалета оказались впору.
- Сейчас я вам устрою розыгрыш... - пробормотал он, бросаясь к двери. - Тамара! Тома! Тамар...
Степан повернул ручку и осекся на полуслове. Дверь оказалась закрыта. Насколько он помнил, дверь в комнату Велимира не запиралась. На ней просто не было замка!
Степан навалился на дверь плечом. Попробовал ногой. Потом с разбега. Еще и еще. Он бился в дерево, пока не заболело плечо. Ни малейшего люфта. Дверь была заперта так же надежно, как если бы составляла со стеной одно целое.
Степан беспомощно огляделся и вдруг словно прозрел: ни одной вещи сына не было в этом помещении. Не было разбросанных игрушек, не было постеров на стене, не было парты с компьютерами, джойстиком и карандашами. Не было полки с книгами. Кровать, с которой он только что слез, была передвинута к середине комнаты. Спинки ее были высокими, с шариками-набалдашниками как у старых советских коек, тех, что с панцирной сеткой. Да и скрипела она в точности также.
Само же помещение, вероятно от того, что было совершенно пустым, казалось гораздо большего размера, чем обыкновенно, хотя и с низким потолком. К тому же оно противно воняло.
Одна из прозрачных трубочек с присоской на конце соскользнула с матраса. Проследив за ней взглядом, Степан увидел, что она сплетается со своими подружками в небрежную косу, очень похожую на блестящую вымытую кишку. Кишка пересекает комнату, прихваченная в нескольких местах скотчем и исчезает в грубо выпиленной в дверке шкафа дыре.
Степан встал и нерешительно приблизился к шкафу. Вблизи шкаф гораздо меньше походил на тот, что стоял в детской. Дверки были покрыты облупившимся лаком.
Как мы могли поставить такое убожество в комнату Вельки?
Степан напряг память, но вид шкафа в метре от него уже вытеснил воспоминание о шкафе сына.
Внутри "убожества" что-то утробно загудело.
От нехорошего предчувствия засвербело в висках. Протянув руки, Степан ухватился за два деревянных шарика, похожие на головки шахматных пешек, - они служили ручками этому неказистому предмету интерьера. Легкая вибрация передалась на пальцы.
У Степана сразу же вспотели ладони рук.
Это всего лишь шкаф! Шкаф с игрушками... Открой его.
Степан резко распахнул дверцы и непроизвольно отпрянул. Вместо яркого винегрета из игрушек Велимира, внутри шкафа светились экранами странные приборы с множеством кнопок и надписей. Приборов было много, они громоздились один на один, вот-вот готовые вывалиться наружу. Их совместный гул и вибрация, сливаясь воедино, передавались корпусу шкафа.
Степан в ужасе захлопнул дверки. В последний момент в глаза ему бросилась надпись на одном из аппаратов: "Сделано в СССР".
Степан беспомощно огляделся, не зная, что предпринять. Пленник в комнате сына. Как все это могло произойти за одну ночь? И что теперь делать?
Окно!
Степан бросился к окну. Уцепившись за раму можно перешагнуть в соседнюю комнату. Карниз был достаточно широким. Один раз Степан это уже проделал, когда сын, еще мальцом, случайно запер сам себя, пододвинув под ручку двери детский стул.
Занавески на окне вроде бы были те же, что и всегда, вот только сильно вылиняли, как будто год провалялись под солнцем в пустыне. Висели они уныло, мертво.
Предчувствуя неладное, Степан резко распахнул их и почти не удивился, увидев, решетку, сваренную из стальных прутьев в палец толщиной. Прутья были небрежно замазаны белой краской, но от этого не казались более сговорчивыми.
За решеткой имелось грязное стекло, за стеклом - еще одно, в пространстве между ними - пыль и сухие пауки, а дальше - незнакомый пейзаж: крыши домов с корявыми антеннами и угол многоэтажки из белого кирпича. Снизу слабо доносился шум улицы. На всякий случай Степан подергал за решетку. Та была совершенно непоколебима.
В полной растерянности Степан принялся мерить комнату шагами.
Неприятные, леденящие душу предположения, полезли ему в голову одно за другим. Предположения ни во что конкретное не формировались, лишь щекотали сознание.
Степан пнул китайскую люстру, остановился у двери, заколотил в нее кулаками, прислушался. Тишина.
Самой страшной из всех мыслей была самая простая: почему ему не страшно? Нет, конечно, ему неприятно и очень неуютно в том странном положении, в которое он попал, но не больше того. Как будто существовала некая, глубоко спрятанная в подсознании, уверенность, что все, что происходит с ним в это необыкновенное утро должно происходить. Откуда у нормального человека может взяться уверенность, что бред вокруг - это нормально? Вот в чем вопрос. Или это - не бред? Или - у ненормального человека?
Размышляя, таким образом, Степан задержал взгляд на обоях, которыми были обклеены стены детской. Приблизительно на уровне плеч, по всему периметру, шла складка, как будто, в нижней своей части, стена была на полсантиметра толще, чем в верхней.
Степан провел по бумаге ладонью. Та показалась подозрительно влажной. Пальцы пленника сами собой уцепились за стык и, хотя он и не собирался этого делать, Степан содрал целую полосу, как будто открыл огромную страницу. Запахло клеем.
Раздевать стены было очень приятно и, в пять минут, Степан оголил их все. Обои, перекрученные и склизкие от клея, устлали пол.
Нижняя половина стены оказалась покрытой тем же дешевым белым кафелем, что и пол. На самом видном месте красовалась дыра в виде рыжей воронки, след от мощного удара чем-то острым.
Верхняя часть стены была выкрашена невзрачной краской цвета крем-брюле. Краска отсырела изнутри и пошла болезненными волдырями. Некоторые из них лопнули и осыпались, оставив острые как зубцы края, а внутри угадывался старый слой краски цвета заветревшейся кабачковой икры.
Степан встал посереди детской, облокотившись о спинку кровати, и окинул комнату удивленным взглядом.
Глупая люстра как в пионерлагере, кровать с панцирной решеткой, облупившиеся стены и потолок, решетка в проеме сероватых занавесок... В обстановке угадывалась омерзительная смесь больничной палаты и тюремной камеры, но никак не детской! Никакая это не комната сына. И как только он мог купиться на такой дешевый трюк! Как вообще он мог подумать, что это странное место...
В это самое мгновение на двери загремела наружная цепочка.
На двери загремела наружная цепочка. Степан вдруг ясно осознал, что знает, что надо делать.
Цепочка перестала греметь, щелкнул замок. Не раздумывая ни секунды, подобно тени пленник метнулся к двери - в это мгновение у него еще и появилась уверенность, что он проделывает это в тысячный раз - и с силой толкнул ее плечом как раз в тот момент, когда в проеме показалась женская голова.
- Ой, - раздавлено вырвалось у входящей.
Грохнулся поднос, загремела тарелка, по кафелю расплескался, похожий на блевотину суп. Степан, организованно, как будто, и, правда, проделывал это тысячи раз, втащил в палату грузное тело, прислонил к стене и бесшумно прикрыл дверь. Затем замер, прислушиваясь к шумам в коридоре. Все было тихо, только сердце колотилось, да цепочка с внешней стороны долго елозила маятником, пока не успокоилась.
Степан оглянулся на гостью. Та полусидела, расставив ноги и уронив подбородок на грудь. На женщине был несвежий больничный халат с оттопыренными карманами - по-видимому, она часто помещала в них руки, сжатые в кулаки, или просто использовала по прямому назначению - набивала различной медицинской дрянью. Выбеленные перекисью волосы - недавно из-под бигуди, дешевая золотая цепочка, стекающая в ложбинку между грудей...
Из разбитого уха санитарки на халат быстро капала кровь и расплывалась, впитываясь в ткань. Одна из капель угодила в лужу супа на полу.
Степан, пыхтя, протащил гостью по кафелю и взвалил на кровать. Халат затрещал в его руках, укатилась под шкаф оторвавшаяся пуговица.
Под распахнувшимся халатом женщина имела полупрозрачную блузку с рюшками. Под блузкой грузно перекатывались толстые груди, до половины, втиснутые в кремовый бюстгальтер.
Увидев их, Степан прикусил губу и посмотрел на дверь.
- Извините, тетя, Зина, - пробормотал пленник и натужно перевернул безжизненное тело задом кверху.
Почему я называю ее "тетя Зина"?
Поспешно, но все также складно, Степан задрал белый халат, стянул с женщины колготы, а затем с силой потянул на себя огромные трусы, забившиеся между ягодиц. Жопа тети Зины нехотя отпустила хлопок, и Степан едва не повалился на пол.
Повесив трусы на набалдашник кровати, Степан отступил на шаг, чтобы полюбоваться на дело рук своих. Крупный, молочно-белый зад, выглядел довольно-таки уныло. Целюлит и мужское внимание не пожалели местность. Снизу, как из дупла, неаппетитно топорщились кустики волос.
Степан закусил губу и еще раз посмотрел на дверь. Затем схватил подушку, с трудом подсунул под тетю Зину. Зад теперь выпячивался более соблазнительно, хотя все равно недостаточно. Тетя Зина застонала в матрас.
- Я не из этих... - донеслось мычание. - Ты же этих... плохих... А я - хорошая.
- Никакая ты не хорошая, - твердо процедил Степан и взялся за резинку своих треников, намереваясь спустить их до колен.
Но этот момент в коридоре раздались шаги. Идущих было двое. Степан замер. Внутренним чутьем он безошибочно определил, что шаги остановятся именно перед его палатой. Так оно и получилось.
Чутье не обманывало его никогда, также, впрочем, как никогда не обманывал и Кольт Анаконда с удлиненным дулом, подаренный покойным Гошей Беспалым. Почему Анаконда и кто такой этот Беспалый Степан не имел ни малейшего представления, но в самом факте был твердо уверен.
Степан затравленно оглянулся. Можно было попытаться нырнуть под кровать, но вряд ли удастся надежно спрятаться. Кровать находилась посередине комнаты и прекрасно просматривалась. И потом это довольно-таки унизительно, если его там найдут. Оставался шкаф, но в него вряд ли удастся втиснуть даже собственную тень.
Шаги замерли. За дверью кто-то стоял и дышал. Сейчас этот кто-то ворвется внутрь. Если у него в руках автомат, то шансов на спасение у Степана не будет.
Если у него в руках автомат, то шансов на спасение у Степана не будет. Единственное, что оставалось делать, так это броситься к двери и распластаться за косяком. Возможно, удастся застать визитеров врасплох!
Степан так и поступил. Он сделал быстрый шаг в сторону двери, но ему не повезло. Ступня скользнула в луже разлитого супа, он замахал руками, цепляясь за воздух, и упал прямо на тетю Зину.
В тот же самый миг дверь приоткрылась. Несколько мгновений проем оставался пуст, затем показалась лысая голова Цезаря на любопытно вытянутой шее.
Степан, рядом с обнаженной женской задницей, произвел на него гораздо меньше впечатления, чем обезьяна в алюминиевом костюме в предыдущей комнате или скажем тот же новехонький Москвич с табличкой "Победа" на улице.
Цезарь покрутил головой, увидел шкаф, содранные обои, трусы на спинке кровати, как грустный флаг. Он задержал взгляд на голом заде, одобрительно улыбнулся Степану и вежливо прикрыл за собой дверь.
- Какой вы все-таки любопытный, Дмитрий Сергеевич! - воскликнул Серебристый.
Дмитрий Сергеевич смущенно пожал плечами. Пройдя еще несколько шагов, он остановился перед дверью с надписью "Комары и другие кровососущие".
- Извините... А можно я еще сюда загляну? И всё.
- А давайте не будем, а? - тоном как будто соглашался, ответил Серебристый.
- До начала эксперимента осталось два часа и тридцать минут, - все тем же воодушевленным тоном провозгласил отовсюду мужской голос.
- Вот видите? - Серебристый даже поднял палец, чтобы его слова прозвучали весомее. - А вы: можно загляну, да можно загляну... Пойдемте скорее!
И он увлек Дмитрия Сергеевича Лазарева (Цезаря) дальше по коридору.
Степан же перевел дух.
Тетя Зина, которая на самом деле была ни больше, ни меньше чем заведующей отделением Любовью Васильевной Тарантюк, простонала еще раз и подняла на Степана мутный взгляд.
Надо было немедленно уходить.
Степан перевернул санитарку на спину, вставил ей в рот соску, погрозил пальцем и осторожно выглянул из палаты.
Слева коридор почти сразу упирался в окно с подоконником, изрезанным перочинным ножом. На подоконнике стояла банка из-под зеленого горошка, наполненная слежавшимся пеплом и ощетинившаяся холодными бычками. Решетка, хотя и в виде лучей солнца, прикрывала путь к спасению.
Направо коридор тянулся довольно далеко. Солнце как раз было с той стороны и свет из дальнего окна, почему то с синевой, высвечивал середины стен и центр пола, придавая коридору таинственный вид туннеля. В конце туннеля, перед самым окном, угадывались два силуэта.
Степан неожиданно понял, что если рвануть по коридору со всей дури, прямо к окну, из которого исходит свет, то ничто его не остановит, ни охранник, который сидит за маленьким столом с включенной лампой где-то на середине пути, (он это знал совершенно точно), ни парочка плечистых санитаров в несвежих белых халатах, что курят перед окном, ни, самое главное, решетка на окне, а точнее - полное отсутствие таковой.
Степан как бы мысленно проделал этот путь еще до того как начал его.
Все получилось в точности, как он предполагал, если не считать того, что охранник не сидел за столом, а стоял спиной, что-то перебирая на полке.
Бежать босиком по линолеуму было очень приятно, это даже придало Степану некоторый задор. Коридорчик наполнился шлепками босых ног.
Уже ближе к окну, из одной из палат неудачно вышла медсестра, и сразу же влетела обратно, получив от бегущего толчок в грудь.
Санитары, действительно, оказались плечистыми, но тугодумами. Они, оцепенело, смотрели на приближающегося пациента, почесывая мощные предплечья. Пока они переглядывались, приходя в себя от удивления, тот уже вскочил на подоконник.
Опершись о красные морды санитаров, Степан вылетел на свободу.
Опершись о красные морды санитаров, Степан вылетел на свободу.
Свобода оказалась на уровне второго этажа. Несколько мгновений Степан камнем падал вниз, опережая осколки стекла, у него перехватило дыхание и мелькнула мысль, что это - последний полет.
Едва беглец это подумал, как падение закончилось - он с грохотом приземлился на ржавую крышу неспешного троллейбуса.
Троллейбус сразу же остановился, а со всех сторон зло закричали клаксоны.
Один из сбитых "рогов" пружинисто балансировал в воздухе, а из окна второго этажа вниз смотрели санитары, не зная, что предпринять.
Под Степаном, внутри троллейбуса, возбужденно гудели пассажиры, обсуждая происшествие.
Кто-то снизу потянул за веревку и рог, чиркнув искрами, установился на провод. Загудело, и троллейбус тронулся в путь.
Санитары сверху проводили его туповатым взглядом.
Лежа на спине, слегка оглушенный "десантник" смотрел вверх и медленно приходил в себя. Высокое небо с чистыми полупрозрачными облаками медленно меняло направление, подстраиваясь под маршрут троллейбуса, а через нависающие кроны деревьев струился солнечный свет. День задавался замечательный.
Степан был абсолютно уверен, что если бы захотел, то мог бы запросто взмыть в воздух и лететь параллельно троллейбусу, любуясь на обгаженную голубями крышу с высоты птичьего полета. Но он не захотел. К тому же, падая, он отбил себе плечо.
На третьей остановке Степан окончательно пришел в себя и "сошел", воспользовшись ржавой лесенкой с задка транспортного средства.
Рыжий пацан, с другой стороны, заляпанного сухой грязью стекла, показал ему язык и лизнул мороженное.
Прихрамывая и держась за ушибленную лопатку, Степан поковылял к метро.
Прихрамывая, Степан ковылял к метро.
Было раннее утро, обещающее солнечный и вонючий от гари день. Занятые обычными утренними мыслями прохожие не обращали на босого человека в майке особого внимания. Так, разве, что косой взгляд с налетом презрения и сразу же дальше.
К тому же в это утро на улице было на что посмотреть.
Огромная толпа окружила нечто, напоминающее серый холмик, выросший прямо посередине улицы. Провода вокруг этого места были разорваны и свисали как лианы. На огромном рекламном плакате трещали искры.
Чуть поодаль стояли две милицейские машины и беззвучно перемигивались фарами. Служители порядка переговаривались по рации и имели растерянный вид. Один из них достал из багажника катушку специальной ленты, которой окружают места преступления, и тупо стоял с ней, переминаясь с ноги на ногу.
Степан обошел кругом место происшествия, но подойти к таинственному предмету ближе не предоставлялось возможным. Вокруг возбужденно переговаривались, показывали пальцем в небо, задирали головы. Степан задрал голову как и все, но не увидел ничего кроме все того же пронзительно голубого неба с редкими мазками очень белых облаков.
С визгом затормозила машина. Из нее выскочили журналисты с лохматыми микрофонами наперерез и начали бесцеремонно продираться сквозь толпу.
Особенно усердствовал толстый камераман с дредлоками и бородой вокруг лица. На возмущенные крики он весомо отвечал:
- У меня камера семьдесят штук стоит.
Степан хотел было пристроиться в хвост съемочной группы, но не успел: толпа уже всосала ее и замкнулась как болотная тина.
За неимением лучшей возможности, Степан пару раз подпрыгнул на месте, но ничего не увидел. Тогда, набравшись наглости, он оперся о плечи двух мужиков и подпрыгнул еще раз, выше. Отшибленную лопатку пронзило от боли.
Но на этот раз ему повезло. Прежде чем получить удар поддых локтем от левого мужика и матерный эпитет от правого, Степан успел разглядеть таинственный холм.
Посередине улицы, на боку, лежал настоящий слон. Животное походило на огромный сухой и потрескавшийся камень и, судя по всему, было мертво.
Степан пожал плечами и продолжил путь к метро, оглядываясь.
Станция называлась "Продвиженка". Степан несколько раз перечитал название, но, как ни старался, все равно получалась именно "Продвиженка". Перед лестницей, ведущей в андеграунд в небрежной позе довольного собой человека, облокотившись о заплеванный парапет, стоял молодой серый мент в задранной фуражке. Блюститель общественного порядка, искоса следил за людским потоком, почесывал затылок резиновой дубинкой и всячески делал вид, что стоит здесь, потому, что так ему хочется.
Подавляя зевок, он лениво перехватил взгляд Степана. Перехватил-то лениво, да держал цепко, не отпускал... Степан как раз наступил на острую крышку от пивной банки и очень криво улыбнулся в ответ. Мент зевнул откровенно и отвернулся - решил не докапываться.
Степан сбежал по лестнице, не раздумывая, перемахнул через турникет и успел в отходящий состав. Быстро сориентировавшись, он проехал несколько остановок и пересел на нужную линию. К счастью, вагон оказался битком набит, и никто не обращал внимания на неприличного пассажира, путешествующего в общественном транспорте босиком и в домашних трениках с отвисшими коленями.
Степану не хотелось размышлять о случившемся. Впрочем, лишь только он пытался это сделать, мысли упруго отскакивали, уводя на другие темы. Что-то странное происходило в Степиной голове. Вероятно, последствия падения с большой высоты.
Ничего, у него еще будет время подумать о скрипучей койке и о жопе тети Зины. Сейчас главное благополучно добраться до дома...
Сейчас главное - благополучно и как можно скорее добраться до дома и надеть тапочки.
Выйдя на своей станции, Степан неуверенной спортивной трусцой побежал через микрорайон, стараясь не привлекать внимания и делать вид, что он спортсмен, сбившийся с дороги.
Многоэтажки соединялись потрескавшимися асфальтными дорожками. Из трещин росла трава, одуванчики и окурки. Степан выбрал, протоптанную тропинку: она шла напрямки и больше подходила спортсмену.
Через пять минут он устал и перешел на спортивную ходьбу. Странное дело, чем ближе был родной дом, тем менее значимым начинало казаться то, что с ним в это странное утро произошло. Воспоминания о палате, санитарке с разбитым ухом, проводках с присосками и удавшемся побеге как бы таяли и теряли значимость. Степан вяло уверял себя, что надо не забыть, донести, рассказать, но выраставшее перед ним родное третье строение дом двадцать пять как-то совершенно естественно вытесняло из головы эти неприятные и ненужные воспоминания.
Перед дверью в подъезд очень некстати громоздилась Вилена и зорко осматривала жилой массив. Степан юркнул за мусорный бак.
Соседка с одиннадцатого напоминала статую погибшего мореплавателя, установленную здесь раз и навсегда, чтобы следить за порядком в микрорайоне. Хотя она и находилась всего лишь на первой ступеньке, Степану показалось, что женщина-мутант выситься над всем районом.
Высматривала она, конечно же, его, поэтому беглецу пришлось дожидаться, пока огромной женщине все это надоест, и она отправиться в продуктовый за молочными сосисками.
Так и случилось. Лишь когда ее монументальный зад исчез за углом, Степан осмелился вылезти из укрытия и заскочить в подъезд.
Лифт ждал его. Очутившись на лестничной площадке своего седьмого этажа, Степан перевел дух. Дверь в квартиру была приоткрыта, и оттуда распространялся запах домашнего уюта с привкусом фирменного Тамариного кофе, который он так любил.
Степан посмотрел на часы, но их на запястье не было. Тогда он зачесал волосы пятерней, заправил выбившуюся из треников майку, захлопнул крышку мусоропровода, которую кто-то нехороший забыл закрыть и уверенно вошел к себе, хлопнув дверью.
Вместе с этим хлопком Степан как будто разом поставил точку на происшествии этого утра. О нем не обязательно помнить, про него никому не нужно знать. Его просто не было! Точка.
Джойс выбежал из кухни, болтая хвостом-колбасой, наспех обнюхал его треники и убежал.
Степан прошлепал в комнату Велимира и подозрительно принюхался. Пахло умиротворенно, невинно. Степан распахнул занавески, никакой решетки. Открыл окно. В комнату ворвался свежий воздух и шумы двора. Рассеянно провел рукой по обоям, поправил покосившуюся бумажную люстру-шар с черными и красными иероглифами, собрал разбросанные по полу карандаши. Затем посмотрел на, совсем маленькую, кроватку с лакированной деревянной спинкой, на шкаф с распахнутой дверкой (из нее свешивалось пластмассовое ружье ковбойского типа вот-вот готовое упасть), и отправился на кухню.
Тамара сидела на корточках перед распахнутым холодильником и вынимала из промерзших недр всяческую утреннюю снедь: масло, молоко, мясные консервы Джойса (Тамара добавляла их в сухой корм), варение, облегченные йогурты для Велимира...
Степан сел на табуретку и налил себе кофе в чашку.
- Выкинул? - не оборачиваясь, спросила Тамара.
Степан подул на коричневую поверхность. Его очки сразу же вспотели.
- Что выкинул?
- Мусор.
- Мусор? - от этого доброго, хотя и с запашком, словечка Степану вдруг стало хорошо. - Мусор? Конечно, выкинул!
- А мусоропровод...
- Закрыл, не волнуйся.
Тамара выпрямилась и с ласковой небрежностью потрепала его по волосам.
- Ты что, босиком выходил? Площадку не убирали сто лет.
Степан отхлебнул из чашки и улыбнулся.
- Джойс тапочки спрятал...
Степан вдруг почувствовал себя счастливым. А много ли нужно для счастья? Проснуться у себя дома, а не черте где, связанным по рукам и ногам. Да чашечка кофе.
Но в это время зазвонил телефон.
NB
к сожалению по контракту с издательством могу выложить только небольшую часть романа :(