Молодцеватый, несмотря на свои пятьдесят семь лет, Федор Дементьевич, или, как его звали в деревне, Лапа, стоял, упершись сильными ногами в широкие свежеструганные доски крыльца, и в который раз оглядывал новенький дом зятя.
С шумом распахнулась дверь, и из нее вывалились, похохатывая, плотная, во всем похожая на отца, дочь Наталья и высокий жилистый зять.
- Пап, кончай смолить. Пошли в дом, замерзнешь, - выпалила она.
- Да, пора мне, Натаха,-сказал Лапа, кивнув на расплющенный между туч багровый глаз солнца. И, потоптавшись у порога, неторопливо спустился по ступенькам в пока еще неухоженный, необжитый двор.
- Лохматый!-уверенно и властно позвал он собаку и направился к переминавшемуся с ноги на ногу от мороза и нетерпения Гнедко. Ласково похлопал его литой круп. Расправил упряжь. Взбил в санях сено. Влез в тулуп и удобно устроился в розвальнях, облокотившись на тугой, прикрытый брезентом, мешок муки.
- Бывайте здоровы! Ждем в гости, - крикнул он, обернувшись.
Крупный, с мощным загривком, лохматый кобель, крутившийся вокруг, рванул вслед заскрипевшим саням и в мгновение ока обогнал затрусившего ровной рысцой мерина. Миновав поселок и густую сосновую посадку въехали в березовый с осиной пополам лес. Солнце скрылось за, ощетинившимся верхушками деревьев, холмом. Темнело.
- А все-таки хорошо, что в августе на новоселье не поехал, - подумал Лапа. - Дотянул до срока и сразу двух зайцев убил: у молодых побывал и мясо продал. Однако, башка у меня с толком, - самодовольно поглаживая бороду, улыбнулся он.
Дорога нырнула под гору и завиляла по стиснутой увалами долине ручья. Сани на покатых ухабах мерно покачивали, точно баюкали. Лапа, не отпуская вожжей, вытянулся н с удовольствием прикидывал, как распорядится выручкой.
Он не любил людей, не умеющих зарабатывать. "Лентяй или простодыра"-говорил о таких. Да и зять тоже хорош! Буровой мастер называется! Цемента не может подкинуть... Тоже мне-порядочный! Тьфу! - сплюнул он.
Его размышления прервало испуганное фырканье Гнедко.
Конь тревожно прядал ушами и, раздувая ноздри, опять фыркнул. Бежавший впереди Лохматый прижался поближе к саням. Лапа обернулся и, шаря глазами по сторонам, уловил какое-то движение вдоль увала. Смутные тени скользили по гребню не таясь, открыто! Волки!!!
Противно заныли пальцы, засосало под ложечкой.
- Но! Но! Пошел! - сдавленно просипел Лапа, наотмашь стегнув мерина, хотя тот и без того уже перешел на галоп и, вскидывая в такт прыжкам хвост и гриву, несся по накатанной дороге так, что ветер свистел в ушах. Деревья, стремительно вылетая из темноты, тут же исчезали за спиной. За упряжкой потянулась вихрастым шлейфом снежная пыль.
Волки растворились во тьме. Лента дороги вместе с ручьем петлей огибала высокий, длинный увал. Хорошо знавший окрестности матерый вожак не спеша перевалил его и вывел стаю на санный путь к тому месту, куда во весь дух несся Гнедко.
Лапа, нахлестывая коня, соображал, что делать: стая не могла так легко оставить их в покое. Он чуял, что, петля таит смертельную опасность, но повернуть обратно не решался - поселок уже был слишком далеко.
-Авось упрежу, - успокоил себя Лапа. И, придерживая вожжи одной рукой, другой нашарил под ногами топор.
Внезапно мерин дико всхрапнул и, взметая снег, шарахнулся в сторону - наперерез упряжке стрелой вылетела волчья стая. Крупный вожак сходу прыгнул на шею Гнедко. Еще миг - и тот бы пал с разорванным горлом, но оглобля саданула зверя в грудь, и он рухнул на снег. Лапа опомнился, схватил и с силой метнул в стаю мешок муки.
Увесистый куль еще не успел упасть, как волки живой волной накрыли его и растерзали в белое облако. За это время Лапа успел выправить сани на дорогу.
Сани неслись по ухабам то возносясь, то падая. На поворотах Лапу бросало из стороны в сторону. А сзади неумолимо накатывалась голодная стая. Лапа ощущал это каждой клеткой тела. Вот вожак, парализующе клацая зубами, попытался достать не поспевавшего за упряжкой Лохматого, но пес, в смертельном ужасе припустил за хозяином и изнемогая запрыгнул в розвальни.
Вытянувшись вдоль узкой колеи, стая бежала свободно, легко, как бы скользя по снегу, молча и неотвратимо настигая выдыхавшегося коня.
Лапа явственно слышал их прерывистое дыхание. Еще немного и они, пьянея от горячей крови, разорвут, растерзают долгожданную добычу на куски. Он стянул с себя овчинный тулуп и швырнул на дорогу. Волки на секунду задержались, но, обнаружив обман, возобновили погоню с еще большей яростью.
Лапа снимал и кидал в сторону стаи то шапку-ушанку, то рукавицы, но однажды одураченные звери уже не обращали на них внимания. Разгоряченная преследованием стая, желала крови и мчалась, неумолимо сокращая расстояние. Бешеная, изматывающая гонка близилась к жуткому финалу.
Охваченный страхом Федор Дементьевич, не умолкая, иступлено вопил, брызгая слюной, то на коня: "Быстрей, Гнедко, быстрей!", то, обернувшись назад, устрашающе тряся топором на стаю: "Порублю! Всех порублю!".
Казалось еще несколько секунд - и вот этот матерый повиснет на руке, а остальные трое будут рвать его, еще живого на куски...
Мужик лихорадочно огляделся. В ногах жался Лохматый.
Глаза Лапы вспыхнули сатанинским огнем-собака? Живая тварь, кровь-вот, что нужно стае! Он толкнул пса навстречу смерти, но бедняга, широко раскинув лапы, удержался. Все его существо выражало недоумение и обиду.
- Пошел, паскуда, - срываясь на петушиный фальцет, завизжал разъярившийся Лапа и нанес сапогом увесистый пинок.
Лохматый скособочился, и, сомкнув челюсти, мертвой хваткой, вцепился в борт саней.
А волки были совсем близко. Лапа уперся спиной в передок, поджал ноги и с такой силой ударил по лобастой голове, что пес, оставив на гладко отполированном дереве светлые борозды от клыков, косо слетел с саней и, перевернувшись в воздухе, рухнул на дорогу. Слух полоснули истошный визг, глухой рык.
"Всё, конец", - подумал Лапа передергиваясь. В беспощадной памяти остался немигающий, укоризненный взгляд собаки.
Упряжка промчалась сквозь ольшаник и вывернула из ложбины на заснеженный холм, откуда уже видны редкие огоньки деревни. Измученный конь замедлил бег.
Только тут полураздетый Лапа почувствовал, как трясется от страха и холода все его тело. Закопавшись в сено, он натянул поверх кусок брезента и настороженно вглядывался в удаляющийся непроницаемо-черный лес. Испуг постепенно отпускал, уходил как бы внутрь. Но раз за разом прокручивая в памяти происшедшее, Лапа то и дело невольно ежился.
Въехав на окраину деревни, он попридержал запаленного коня: "Добрый все же у меня мерин. Другой не сдюжил бы такой гонки".
Подъезжая по унылой, пустынной улице, к своей красавице-избе за сплошным крашенным забором, расчувствовался: "мог ведь и не увидеть больше".
Ставни были плотно закрыты. Свет не горел.
- Спит чертовка. Ей-то что, - пробормотал Лапа, вылезая из саней. Открыл ворота, загремел сапогом по двери.
В доме глухо завозились. Торопливо засеменили. Лязгнул засов. Дверь приоткрылась и Лапа, не взглянув, прошел мимо тощей фигуры в сени. Щелкнул выключателем. Темно.
- Лампочка перегорела, Федя, - тихо пояснила жена. Лапа чертыхнулся и скрылся за ситцевым занавесом в жарко натопленной горнице.
- Не думала, что так скоро.Назавтра ждала, - оправдывалась хозяйка.
-Мечи на стол, замерз, - скомандовал муж, опускаясь на табуретку. - Эх, черт, Гнедко-то на улице, - и, нахлобучив старую ушанку, поспешно выскочил.
Распряг и завел мерина в теплое стойло. Накрыл подрагивающие, взмыленные бока попоной. Подложил в кормушку охапку сухого душистого сена.
-Ешь. Это тебе за службу, - погладил ухоженную гриву Лапа, но мерин почему-то отвернул морду.
- Ты чего?...Чего ты?... Да если б не Лохматый - мы б все погибли. Понимаешь - все! А я спас тебя... Спас, - горячо зашептал, будто оправдываясь, Лапа. Конь, тяжело дыша, упорно смотрел в сторону.
"А может не погибли б?"-неожиданно уличил кто-то изнутри. "Топором саданул одного, глядишь, другим острастка, а то и на порубленного собрата позарились бы".
От этой простой мысли Лапа сник. "Совсем я расклеился. Чего голову себе морочу... Что сделано, то сделано... и сделано правильно."
Проходя мимо конуры, зацепил цепь. Она сиротливо звякнула и обожгла сердце тупой болью. Пересиливая внезапно навалившуюся слабость, - Федор Дементьевич воротился в избу.
Жена ждала у накрытого стола. Умывшись в прихожей, сел за него, прижался спиной к теплой печке и замер.
- Ну, как съездил Федя?Видал молодых-то?
- Видал... Живы - здоровы. Хоромы большие, со всеми удобствами. Даже топят газом. Обещают на недельку приехать... Помогут по хозяйству.
- Да у них, поди, у себя в дому ничего не делано,- робко возразила жена.
- Ничего, у себя всегда успеется.
- Мясо-то продал?
- А то! Мясо - не редька, только свистни, - Лапа нащупал завораживающе толстую пачку купюр и, вспомнив про подарок, вынул из другого кармана сверток.
- Держи, - развернул он цветастый платок.
- Ой, спасибо, Федя! Ой, спасибо!.. А хорош-то как!
Примерив обнову у зеркала, жена еще более оживилась. На губах заиграла несмелая улыбка. Прибирая со стола, обронила:
--
Пойду Лохматому костей снесу.
Лапа чуть не поперхнулся.
- Ложись-ка лучше, сам покормлю. Посмолю заодно перед сном, - торопливо возразил он, - да и Гнедко пора поить.
Взяв миску, он вышел на свежий воздух. Покурил. Напоил Гнедко. Опять покурил. Сколько не старался Лапа заставить себя думать о происшедшем, как неизбежном и оправданном, но гибель Лохматого занозой сидела в мозгу, палила огнем.
В постели Лапа без конца ворочался с боку на бок. Перед воспаленным взором вновь и вновь возникала одна и та же картина: сквозь вихри снежной пыли взлетает темный силуэт, плавно переворачивается в воздухе и скрывается в гуще голодной, разъяренной стаи. Взлетает, переворачивается и...
За окном время от времени раздавались странные, непонятные вздохи. Он подолгу встревожено прислушивался к ним и незаметно забылся. И опять стая догоняла, окружала его, неумолимо затягивая живую петлю все туже и туже. В голове возник и нарастал гул смерти. А...а...а...! - заметался Лапа.
- Федя, ты чего? Что с тобой? Заболел? - трясла за плечо жена.
Лапа затравленно уставился на нее - не мог взять в толк, где находится. Он все еще жил привидевшимся. Оглядевшись наконец узнал свой дом и жену.
- Фу ты, - облегченно выдохнул он.
- Чего кричал так, Федя? - встревожено допытывалась супруга.
- Мяса видать переел. Мутит. Не доварила верно... Спи...
Жена участливо долго гладила сивые, непокорные кудри мужа. Так и заснула, оставив маленькую жесткую ладонь на голове. Лапа осторожно убрал ее на подушку. Напряженно лежал, вслушиваясь в ночь. Чем старательнее пытался Лапа отвлечься, думать о чем-нибудь приятном, тем назойливей лезли в голову мысли о Лохматом.
С щемящей тоской вспомнилось, как принес его, еще безымянного щенка, домой. Как радовался тому, что растет сильный, не признающий чужих, страж усадьбы. Как преданно светились его глаза. Как ликовал, суматошно прыгал, захлебывался счастливым лаем, встречая с работы; с какой готовностью он исполнял все желания хозяина.
Сон не шел. Промаявшись почти до утра, Лапа осторожно встал, оделся и вышел в сени. Отпер дверь.
У крыльца из предрассветной мглы проступило косматое чудище: морда в рваных лоскутах кожи, ухо болтающееся на полоске хряща, слипшаяся в клочья шерсть, жутко оскаленная пасть
- Лохматый?! Ты?! Не может быть...
Растерявшийся Лапа, невольно попятился.
В голове вновь возник и стал нарастать гул смерти...