Лариса Володимерова - автор 35 книг, филолог-литературовед, главред многолетних сайтов Критика, Аналитика. Член ПЕН-Клуба НЙ и Союзов писателей разных стран с 1992 года.
Заметки на полях сдвоенного альманаха Раисы Резник "Связь времен". http://www.thetimejoint.com/
Вышел толстенный по нашим временам альманах - "Связь времен", Сан-Хосе, США. Каждый раз удивляешься: неужели же кто-то читает?.. Не говорю, что печатает: кроме искренней детской благодарности, самой мне и ответить-то нечего, - любая моя строка через пару минут превращается в самостоятельную, забываю ее навсегда и потом уже не узнаю. Зато так рада чужим!
Всегда жалко оставлять заметки на полях книг - всех, кроме своих. А на виртуальных - легко. Чем я решила воспользоваться, отмечая по ходу чтения - и знакомства с большинством авторов, о которых ни разу не слышала.
Открывается альманах стихами самыми слабыми, но сегодня это нормально. Их много. Потом идут стихи крайне средние; зато видно, что автор, Ирина Машинская, в прозе точно бы преуспела. Судить я могу лишь по этой, сразу вспомнив такую историю.
Мы годами сотрудничали с моим близким виртуальным другом, блистательным Олегом Вульфом; совместно писали статьи, но сам Олег эссеистом был непревзойденным. Стоит погуглить. Олег, нью-йоркский кишиневец, женат был на мало ценившей его женщине с лицом мадонны, боготворил ее и ребенка. Так вот в последнее время тяжелой, неустроенной жизни, когда Олег подвизался таксистом, он решил издавать альманах. Не помню, какой (говорят, "Стороны света"), но все наши письма хранятся, Олег звал меня в долю и искал фонды. Печать меня не волновала во всех временах, но идея держала его на плаву, и потом он позвал Ирину Машинскую, с которой был тесно связан. Альманах пару раз где-то мелькал, но Олега нестало, жизнь моя сильно споткнулась: есть люди незаменимые, и с Олегом эпоха закончилась.
...Словом, нынешнее издание вызывает ассоциации. Третьим автором значится бывший друг мой, закадычный приятель и почти сосед Женя Сливкин, давно уже где-то профессор. Прекрасно образованный, глубоко начитанный под палкой нашего общего кумира и учителя Сосноры, Женя всегда грамотно слагал стихи. И здесь есть замечательные. Особенно про войну: честный человек мимо темы никак не проскочит. Стихов таких даже не мало. Но вот общая старинная беда и тенденция: стихи есть - а нет автора. Женины-то узнаваемы, они четкие, ясные, яркие, очень мужские стихи. Я так думаю, что Соснора пожал бы плечом. Нас он вроде любил, но истина дороже. Тем более. Самобытности мало - зато полно принуждения. И поэта не вытанцовывается. Так и останутся книжки, даже звонкое имя. Но мы в юности сравнивали всех... с Мандельштамом. С гениальным Соснорой. С Бродским. И вот тут затягивается минута молчания: не всегда понятно, почему тяга к слову, к самовыражению часто падает на инженеров, врачей, а доярка рисует картины, не понимая, что с ней творится. Ударило по голове - и ты до конца подневолен. А тебе не дано, неестественно. Какие пируэты ни выделывай, па ни выписывай, - кренделя и вавилоны так ими и остаются: нет органики. Школа есть! Брюсов, в 6 утра садившийся за стол и владевший всеми калибрами. Ну да что говорить, это ж трагедия жизни. Особенно когда хвалят. Но сам-то ты чувствуешь: хорошо марширую под музыку. Под блоковскую, чужую. Что угодно могу повторить. Скопирую, не поморщусь. А к себе все не приплываю. Это мысли на общие тему, - а стихи Жени разрозненны, но местами блистательны. Они были такими и в те времена, когда он по дружбе набил на рассвете мою квартиру поколением всей эстонской литературы, что потом мне долго аукалось. Он всегда был прекрасным товарищем. Нет поэзии и поэта - но стихи есть и автор.
...Дальше по списку идет Дмитрий Бобышев. Я всегда его избегала прежде всего потому, что он был моден в определенных кругах льстецов и подлиз. А потому и не вчитывалась. Да и Бродский при жизни - на небе. Подборка начинается со старого, но замечательного стихотворения. Профессиональный редактор по первым же строчкам скажет, перед вами поэт или нет. Оказалось, что это - поэзия. Затем читателю предлагаются ответы на вопросы интервью, Бобышев поднимает острейшую для нашего электората тему: вины и ответственности Пушкина. Спасибо за этот посыл! Я бы также добавила шепотом от себя, что Пушкин принес нам беду - обнищание языка, оскудение умов, и если б не Цветаева, Мандельштам, Соснора, Бродский и еще несколько авторов, то дело было бы швах.
...Ответы на вопросы я опускаю, а вот снова стихи: Михалевич-Каплан, к 80-летию. Я почти все имена слышу впервые, а потому непредвзята. Стихи - это все же то, чего не выразишь прозой. Замечательная формулировка, камертон для редакции. Мало вложить мысль в белый стих (который, кстати, сложней рифмованного, а верлибр тем паче). Если б в моей практике преподавания не было сотен таких авторов, приверженных слову и книге, но плохо знающих русский язык и вообще не понимающих, чем поэзия отлична от прозы, я бы смолчала. Но это тенденция общая. Последний стих в первой подборке автора все же состоялся, но на все это времени жалко. Триптих просто ужасен... И причины известны: малоросский язык, как испорченный русский. Украинский, русский, польский и идиш свалены в кучу, да еще наслоился английский; как билингв и филолог, считаю, что знание многих языков всегда идет в ущерб один другому, хотя ученые спорят. Но на свете во всем есть баланс, потому перекосы заметны. Слышать "десять-двадцать разных языков", как сказал автор, это то дилетанство, которое снижает планку тонкого слуха, на себе каждый день проверяю. Заметно это и в "прозе", на самом деле публицистике-журналистике, вроде переводной, откуда выхолощено все живое, будто Гоголь в пересказе двоечника. Вот это настоящая трагедия и писателей, и читателей: медведь на ухо наступил, большинство даже не подозревает, что слово светится, блистает оттенками, имеет запахи, настоящее произведение полифонично, ритмично, красота языка - превыше всего, а в худлите - в том числе и над смыслом. Я бы добавила, что настоящую прозу, как и стихи, пересказать невозможно: попробуйте это и с Гоголем, и с Платоновым, и с лучшими Катаевым-Олешей, избежав ущерба литературе. Не выйдет! А у нас школьное сочинение давно путают с эссе, очерк - с рассказом. Никакой требовательности автора к себе, так чего же ждать от читателя?.. Это так же беда сценаристов. Возьми острую, шокирующую тему, смонтируй (рассказ о собаках, пожравших труп еврейки) - и вот смесь мемуаров с журнальной статьей. На каком языке, безразлично.
...Вадим Крейд - в данном случае худший вариант Евгения Сливкина, о котором сказано выше. Печально. Стихи этого уровня: "Прошлогодней листвою дуб жестко шелестит, пожелтевший осоки труп на холме блестит". Автор, позволяющий себе такие строки, даже минуя заведомо обреченные глагольные рифмы, поэтом не станет, пусть его имя раскручено.
...Вот наткнулась на статью о Кузьминском; я и не знала, что умер. Как-то в ноябре 91-о в Нью-Йорке отдавала я свои тонкие книжки в русский магазин, народу было не много, но внутри явно свой для всех человек в длинной шинели. Перемолвились коротко, пообнюхались, как собаки, присматриваясь. За мной ехала телекамера, т.к. была я туристкой, а русские - еще в моде. Труд его я листала, достойный, но самой мне не интересный. Мне с детства нравилось определение поэта Вячеслава Лейкина, моего учителя: литературоведов он называл в стихах мертвоедами. Так как это моя профессия, я именно так и считаю. Всем хочется кушать, не более.
...Листаю дальше, попадалось и раньше мне имя - Александр Немировский. Явно что-то есть, вот хотя бы строка: "Трудно складывать, когда из тебя вычитают". "Городу опять раскроили череп". Действительно, джазовое звучание, и я побежала погуглить. К сожалению, сразу ясно, что удача подборки - это чисто редакторская заслуга, когда из необязательной ерунды выбираешь, сияя от счастья, хотя бы несколько перлов. В плане необязательности - кушнеровская школа, вообще поэзия женская или юношески-подростковая, когда молоденький Блок... Но нет, тут же автор пятидесяти книг стихов-прозы, и до прозы уже не добраться.
...Словесный поток, Ниагару сразу нескольких авторов выпускаю, хотя каждому наедине кое-что бы сказала подробней. Крайне редко попадается то пара ярких рифм, то свежий образ ("И выходила к насыпи собака, держа в зубах дымящуюся пасть", Мартин Мелодьев). И есть пара женщин, неосознанно пытающихся перекроить язык, - неумелое возвращение к Державину, эдакий Платонов в стихах. Это было бы интересно своим заземлением, если б оно получилось.
...Виталий Амурский, с очень четкой гражданской позицией и интересными рифмами в немного недоредактированных стихах. "Свои только где?". Глобальные вопросы эпохи, личная честность россиянина по отношению к "дорогой моей Украине". "Вам мое признание, ребята, И сердечный боевой привет. Из России родом, только я-то Из другой, которой больше нет". Поэт вел свою летопись с самого начала бойни, это сильная последовательная подборка! Есть темы, на которые можно говорить только спокойным ровным голосом. "Платку из Бучи радовалась мать, отец - часам, Сережки по душе пришлись невесте, Теперь их отправитель прибыл сам Из тех же мест, но в цинке - грузом 200". Это стихотворение замечательно все целиком, а позиция автора напоминает, что на таких гуманистах и мудрецах и держится мир, честь - быть знакомым с таким человеком. Нравственное украшение альманаха. Моральное оправдание нашей тусклой покорности.
...После сжатой поэзии трудно читаются чужие, растекающиеся мыслью по древу стихи. Листаю, но вот еще автор в поисках - Вита Штивельман, под воздействием Лорки и испанской поэзии переосмысливающая тему войны. "По тем краям сегодня град ракет, как в сорок первом, как же все похоже. Я рада, что не видит это дед. Что бабки нет в живых, я рада тоже". Все мы думаем о своих бывших фронтовиках. И как часто звучит: слава богу, не знают, не дожили.
В другом стихотворении Вита произносит слова про убийцу, от них стынет кровь: "...говорит про убитого - он был жив
говорит про убитую - что жила
говорит - господи как хороши
как хороши твои дела
и сейчас я иду средь бела дня
а навстречу - черный призрак из снов
ты не сможешь приятель убить меня
потому что я очень давно мертв".
...Подарком от редакции стали воспоминания Надежды Вольпин (Есениной) о Мандельштаме и Хлебникове.
О любимом авторе ищешь каждую каплю воспоминаний. Все важно. Нахохлившийся, с одутловатым, землистого цвета лицом, желтыми волосами (как и у жены Мандельштама), Хлебников за пару месяцев до смерти сидит в кафе... Примерно так. Замечательные воспоминания! Зримые. Ах, придирки к строке?.. Посмотрите, чем они там тогда всерьез занимались. Нам точно не пара. "...ритмика стиха для Хлебникова-поэта стоит на втором месте по сравнению с инструментовкой, как мы называли в те годы звуковую ткань стиха". Да уж, прошляпили время. "я прочла ему стихи равно примечательные и по ритмическому строю, и по звуковому", говорит Вольпин. "...вариация "софической" строфы прошла у Велимира мимо внимания, а вот звуковую игру он отметил сразу". Не стану цитировать Хлебникова, все равно никто его не превзошел в смысле проникновения в космос. Ни Лермонтов, ни Тарковский. Хотя им было так близко.
Возвращаешься к нашим авторам... Молодцы, еще пишут. Но у Дмитрия тут всего один хороший стих, у Ильи - незнание языка, да и не люблю я Ахматову, и претензии к Бродскому всегда много говорят о человеке...
Вольпин Хлебникову: " - Нужно ли печатать? - спрашиваю. - Нужно, - отвечает, - другие начинают с более слабого". Спасибо редакции, Раисе Резник отдельно. И Ирине Тосунян, автору.
Маяковский: "Убиты -
и все равно мне, -
я или он их
Убил".
Основная тема наших дней.
Сын Есенина. Его плачущий в яме крокодил. Его строчки "Побеседую с останками друзей Из ухтинских и устьвымских лагерей". Страшная, обыкновенная судьба в наших общих застенках. "А когда пойдут свободно поезда, Я уеду из России навсегда!"
...Валерий Хаит... Так ведь многие авторы вызывают в памяти строчку Мандельштама Каверину-стихотворцу: "От таких, как Вы, надо защищать русскую поэзию...". Что тут ерничать, - только сочувствовать. Уберегая худлит.
...В альманахе вспоминают Марианну Гончарову. Хорошо сказано в общем: "Она... более талантлива, чем популярна". Больше всего порадовало, что кто-то ее так при жизни боготворил. Ценил и заботился.
Сколько деревьев зря ушло на бумагу. Ради строчек вроде "Я молоком заливаю мюсли". Ладно б в прозе, но это "стихи". Большинству людей писать просто не о чем, у них и вся жизнь - мелкотемье. Вот как здесь, уже автор другой: "В стекле прозрачном зимнего дня Ползем насекомыми в янтаре И мысли всей пустотой звеня Славу поем этой поре". Гениально... Как считают, видно, коллеги. Не знаю, кем финансируется альманах. Но когда-то я придумала хорошую схему. А потом нашла ее в "Ниве": ничто не ново под луной. В альманахи я приглашала бесплатно (или за гонорар) талантливых авторов. А вот графоманы из рубрики "студия" обычно за всех и платили. Все равно красоту что-то должно оттенять, так она станет заметней.
...Серьезным открытием (правда, только в этом конкретном выпуске) для меня стал поэт Геннадий Кацов. Даже трудно цитировать: блестяще все - и мысль, и слог, образы, рифмы, техника. Самый необычный сегодняшний поэт. "война, как повод для теодицеи: короткий век не помнит ничего - сегодня всякий, став наземной целью, в своем лице есть средство пво". От продолжения просто мурашки бегут. Конец стихотворения таков (но можно быть привести здесь любое!): "отдашь коня за дедову победу, накажешь внукам жить-не-горевать: в глубокой шахте спрятана ракета - и ей известно, в чем ты виноват". Полагаю, что каждый, переживший в своей стране обстрелы и ужас войны, содрогнется от этих стихов, проникающих в совесть. Я немедленно бросилась разыскивать другие произведения автора и еще раз убедилась, что отбор редакции профессионален на редкость...
...Стихи стихами не написать. Нужно совсем другое. Все чаще пролистываю женскую поэзию и всегда опасаюсь того, что свои стихи выйдут женскими. Но сейчас не об этом. Вот наткнулась на посвящение: Зоя Межирова - Александру Избицеру. В альманахе есть авторы, с которыми мы десятилетиями соблюдаем негласный паритет. Публично игнорируем друг друга, хотя за этим может стоять и дружба, и уважительные отношения, и нежность по старой памяти. Но уж так повелось, так нам проще.
Я пишу это в доме, где Саша Избицер сколько-то десятилетий назад прожил три недели. Репетируя на белом пианино предстоящий концерт в зеркальном зале Концерт-хебау, который мы ему организовали. Саша там играл бы и дальше, но для этого нужно было подсуетиться уже ему самому, собрать бумаги, отправить прошения, почему-то он это не сделал. Короче, о Саше я, вероятно, узнала через свою любимую подругу - прекрасную грузинскую-питерскую-голландскую-американскую пианистку Тамару Поддубную. Она тоже здесь выступала. Саша стал мне звонить из Нью-Йорка, мы в общем-то подружились, и что для меня было важно - через "Самовар" Саша связан был с моим соавтором Олегом Вульфом, о котором тут вспоминала. У меня вышел роман, многие страницы которого были о прототипах - Олеге с Избицером (кажется), а стихи все в нем - Олегу, с котором мы в жизни не виделись, но общались по телефону. Мы втроем как бы приятельствовали; Саша так же по телефону играл музыку на мои стихи, захлебываясь от восторга, но Избицер всегда был галантен, прекрасно держал себя, и я думаю, что женщины вообще его не интересовали, и это судьба чисто творческая. Гормональная, энергетическая. Перед отъездом он вдруг в шутку приударил за моим отроком-сыном, но мы все Сашу очень любили (да и он уже улетал). Кроме верхних соседей, внизу повесивших объявление: мол, они "умоляют" сжалиться и прекратить этот ужас, - Саша вместо экскурсий и ресторанов репетировал по 8 часов ежедневно, оттачивая все те же вещи Шопена. Впрочем, он играл восхитительно. И в Карнеги-холл, и в Концерт-хебау, и в нашей гостиной, и там, где еще мы устраивали его концерты.
Еще больше покорял Сашин ум. Эрудированность, это ладно. Но он мыслил, как музыкант, и вот это особенно льстило. Можно было с ним поболтать на балконе. Пококетничать по привычке. Напоследок мы творчески обменялись товаром - у нас застряли бесконечные его диски, и мы их храним до сих пор, а Саше был выдан чемодан моих книг со стихами Олегу Вульфу, чтобы герою их продать в "Самоваре" и получить пропитание, впрочем, я о дальнейшем не знаю.
Саша носил часы, перешедшие к нему от Шостаковича. Нужно было их починить, а в Нью-Йорке Саша боялся. Наш лучший ювелир, слышавший Сашино выступление изо всех голландских репродукторов и знавший толк в Шостаковиче, починил механизм бесплатно, как дань уважения. Так что Сашу любили-ценили. Полагаю, жестокого, жесткого. Возвращаясь к альманаху, посвящение - это приятно, у меня они тоже были наверняка - пианисту Саше Избицеру.
...Продолжаю пролистывать. Алло, мы ищем таланты! - это вечно для каждого серьезно пишущего, а не только печатающего. Графоманов прокручиваю, но вот попалось знакомое имя - Александр Мельник. Если это бельгийский автор, организатор "Эмигрантской лиры". Как бы высказаться поэтичней (в смысле этики), - большинство журналов, фестивалей и прочей окололитературной деятельности строится на желании графоманов прославиться, заработать. А таланты обычно по лавкам тихо сидят и пишут в стол, торопиться им некуда, перед ними вся вечность. Поскольку сама я чего только ни организовывала, включая Литинституты, и ни издавала, я в теме. Но сегодня это делается с особым цинизмом. Человеку, заведомо выбравшему не свое, говорят: да ты талант, батенька. Или тетенька. И жизнь разбита, она-он свои вирши по случаю 8 марта и Нового года для застольного чтения под водку-селедку так и будут воспроизводить и тиражировать. Их же печатают! Предоставляют сцену. Только плати! Сколько таких бездарей раздают друг другу грамоты, устраивают ритриты, летают по странам. И вот уже международные конкурсы! Вроде междусобойчика. Я была на таком - как раз детище А.Мельника - приглашенным гостем в Амстердаме, что для меня стало поводом повидать пару-тройку приятелей и замечательно попить пива вдвоем с Бахытом Кенжеевым. Мы с ним были друг другу никто, то есть по разные стороны вкуса, но томились одновременно: все же лучше поболтать и помолчать с умным человеком, чем слушать словесный поток уровня жмеринского Лито. И бельгийского соответственно.
Жалко авторов, в основном совсем необразованных. Разбитое корыто и таких вот интеллектуалов, на кого, как на Сливкина (у которого все же удачи), упала эта антенна: человек должен вслушиваться и настраиваться на космос, а ему б не стихи писать, он же мог стать хоть настоящим космонавтом, хоть академиком от математики-физики - но вот утянуло в поэзию, и он что-то там конструирует. И печатают, разумеется. Эмигрантская лира, фальшивая.
...Всегда очень интересны мемуары. Многие писатели рассказывали мне в конце жизни, что теперь читают только философию и мемуарную литературу, ничего другого (и Вульф). Похоже, что наше будущее. В альманахе прекрасный отрывок Людмилы Оболенской-Флам - воспоминания об Олеге Ильинском.
...Листаешь, отмечая крупицы удачных строчек и мыслей... Тема войны многих объединяет - как у Виктора Кагана, про "умереть не дающую боль".
...Вот еще одно имечко, я обычно его пропускаю. Повторю всего пару слов. Диму Быкова помню юнцом, он прислуживал на писательской конференции всем, от кого мог зависеть, то есть это халдейство врожденное. У него блестящая память, полное отсутствие поэтического слуха и таланта, но зато пронырливая и непомерно раздутая слава. За счет чего?.. Достаточно послушать его лекции (например, на "Дожде"), где говорит он о Бродском: есть такой способ опережения, когда сталкиваешь с дистанции бегущего и оказываешься у финиша. Принизить классика и гения - и за счет этого приподняться на цыпочки. Так что бог с ним, бумагомарателем. Время быстро смоет течением.
...Вот Марина Гершенович. "Да ты пиши хоть весь свой век, перо проворное", - сама о себе и сказала. Раскручена на пустом месте, как отличница по школьным сочинениям (я их строчила в стихах, всегда лучшие в школе и городе: это все далеко от поэзии!).
...Снова Бобышев, с болью об умершем друге - американском коллеге, и так интересно рассказывает о спиритуальном крещении, когда любого отсутствующего можно обратить в веру, даже если он исламист. И о Бредбери любопытно, - перо мастера светится, повезло нам и с общим учителем - Бобышев благодарно вспоминает ЛИТО Глеба Семенова. Замечательно написанное эссе, очень зримо, профессионально. Каждый раз мне приятно слышать и имя Горбовского (не просто талантливого, но и не побоявшегося дать мне, юной, рекомендацию в Союз писателей, куда потом прокатили, само собой).
Снова думаю о том, как разбита жизнь Бобышева. В связи с ним прежде всего вспоминаешь поступок, а потом уже слово. А ведь даже в простеньком эссе он прекрасно рассуждает о рифмах, и почему они ушли из английской поэзии; так же зримы, осязаемы и его переводы.
...Достойные, в том числе тематически, стихи Михаэля Шерба. Украинский простреливаемый перекресток, на котором "молоко русской речи свернулось во рту в творог". "Бесконечно бредя сквозь арки, Потерявшийся насовсем, Я блуждаю, как ветер Харькова, В лабиринте сгоревших стен".
...И все же, все же. Прозаичность - основное отличие и минус современной поэзии. За вычетом нескольких имен в разных странах. А сделанность - это не выход. Беда 90% авторов альманаха проста: им никто не объяснял, зачем техника, и почему диссонанс может испортить симфонию, и криворукий плотник вряд ли построит не карточный домик, вбивая гвозди в ладони. "Рифмуя, автор почесал висок И откусил баранины кусок", сообщает Ирина Кант: спорю, она даже не в курсе, для чего нужны удвоения, как работают на восприятие повторы и в каких случаях превращают стихи в колыбельную песню. Ну и не нужно! Напечатали - значит, писатель:) Хотя время читателя жалко.
...То же самое повторяет Ян Пробштейн: "Слова роняю безответно На поседевшую страницу" (можно точней: безответственно). Ему вторит Кирилл Голубков: "Так предсказуемы все каверзы системы, Что рифмовать пора бы перестать"; "К моим стихам, оставшимся в чести, Прибудут мысли и найдутся темы"; "Умом пытался - толку ноль, Аршином общим - тоже мимо"; "За то, что я все это вам рассказал, Подайте, пожалуйста, хлебушку! И я прекращу ахинею молоть". - Дорогая редакция, где вы?!.
...Кстати, о технике и повторах: надо же, даже три сразу, - "мумия коммунизма, обезвоженная, как сушеная вобла" (Дмитрий Близнюк). Минус на плюс... Выдается же за стихи: "остатки кораблекрушения людей. он список своих дел прочел до середины. он не сходил с сыном в дельфинарий. не вывел кошке клещей. не доделал ремонт на кухне". Мандельштам не подозревал здесь улыбки... И насчет образов тоже очень занятно, вот навскидку - если кто-то сумеет представить: "смысл жизни - шагающий термитник с флейтой". Маяковский, не просыпайся. И по поводу знания великого-могучего: "Анька лежит в ванной, блуждает в смартфоне". Ладно бы еще в ванне, да и больное сознание, - но тут вспомнила я, как Инна Лиснянская рассказывала мне чудесную байку. Она переписывалась с Алешковским, и тот ей писал исключительно матом. Инна долго не знала, как это пресечь, и наконец-то ответила: "Понимаешь, для меня все слова зримы! Я вижу".
Натурализм как прием имеет обратную силу. В голом виде он не воздействует.
...Маловато двух удачных строк (впрочем, в хорошем стихотворении), как у Милы Машновой: "Полковнику в кошмарах часто снится, Что Родина мертва - он овдовел".
...Долистала я альманах до рубрики Александра Баршая, памяти Рины Левинзон. Ну что ж, вспомню тоже. Благо знала долго и близко.
Стоим мы с Риной недалеко от дома Давида Дара и Миши Хейфеца, возле Серманов в Иерусалиме, голосуем с баулами. Точней, Рина учит меня: "Ты не так делаешь. Ну чего ты стесняешься?! В дурацких джинсах. Конечно, никто и не остановит! Вон опять мимо проехали". Рина, в вечных гофрированных юбках до асфальта, подметает проезжую часть подолом и легко задирает до талии. Хорошо, что этого не видит ее муж Саша Воловик, которого я тоже знаю прекрасно, - ночевала у них, ну а бывала - не раз. Вот Саша действительно интересный поэт, а Рина - вообще-то загнанная и прибитая семьей и бытом жена, чего вы точно не знаете. Неудачный сын, давно померкшая любовь, разборки и ссоры. Тяжело очень в доме. Коробки, свалка и пыль. Рина - великая модница, у нее шкафы тряпок (возьму потом на вооружение), и сейчас она мне, свежей дуре-репатриантке, с барского плеча отстегнула такой гардероб, что мы вдвоем не можем его дотащить даже до притормозившей легковушки. Рина меня поучает: хочешь, найду тебе американского студента? Выйдешь за него замуж. Тут в университете полно таких желторотых.
Рина с глазами навыкате, немножко страшненькая, но милая и смешливая, вечная девочка, несчастный человечек, автор пары-тройки стихов - и все про войну, да отцу. Остальное, конечно, не в счет, и она хорошо это знает. Так что нефиг, литературно выражаясь (она бы обматерила) называть ее "замечательной лирической поэтессой". Она просто добрый человек, вынужденный изворачиваться и юлить. Как-то сидим мы в конторе в очереди, по номеркам. Я должна отдать Рине какие-то олимовские чеки, на которых она заработает. Абсолютно нечестно, - но страна диктует условия. Кстати, после этого и пошла я на отдаление. Жилье у них бедное, книги сыпятся с потолка, все стены ими заставлены, но такой неуют и печаль. Живут в основном переводами. Рина красится ярко, напяливает тряпье - оно будет покруче цыганского, вертит бедрами, ждет хоть каплю женского счастья. Ничего не обломится. Она уже бронзовеет, прикармливая учеников. И она для них больше не женщина.
Рина, конечно, никакой поэзии в себе "не несла". Она просто пыталась соответствовать Воловику, а очень скоро - хранить его память. В ней болела, стонала душа. Неистово рвалось молчание. Повальное одиночество. Страх своих близких. Она всегда улыбалась. Как раненая, сжав зубы. "Когда проснется ранняя синица, и упадет на белый сон ресница". Ну конечно, знала она ту ресницу любви Мандельштама, Олечки Гильдебрандт-Арбениной. И давала себе по рукам. Вот ниже читаю - ту ресницу вспомнил и автор панихидного дифирамба. Ну а как же иначе!
Была у Рины московская копия. Римма Казакова, которую я знала точно не хуже. Не две поэтессы, - две бабы. В штанах, когда нужно. С неженской судьбой. Обе о себе знавшие, что стихи они - делают. Как кроссворды, карточный домик. Подгоняют искусственно. Обе плакали-пели. Хоронили любимых. Мучились с сыновьями. Окружили себя графоманами, чтоб на них кто-то молился. Чтоб хоть теплое слово услышать. Две очень сильные женщины.
Бедная моя Риночка. Дай обниму тебя, дорогая, и утру твои слезы. Ах, как ты тяжело умирала.
Не одна я, к счастью, думаю: Пушкин - для земных и для глуповатых, - кто до Лермонтова не дорастает. И вот прозу читаешь, но она же - не сюжет, а язык! Остальное все от лукавого, от журналистики, очерковости, в лучшем случае будет эссе. Платонов, Бабель, Мандельштам, восхитительная русская проза, тем более Гоголь... Есть же, с чем сравнивать. Составляя любой альманах и вообще публикуя.
...Со стихами еще проще, автор все говорит за тебя. Цитаты из Виктора Фета: "В стихи стекается всё". "Словарь мой пуст; пуст и букварь: их оккупировала хмарь". "искать слова - тяжелый труд", "и строки пляшут невпопад", "мой мозг, я чаю, обретет, я думаю, свой полный свет", "я и Бродского подалее на полку запихнул" (а то ведь напомнит, что вообще-то настоящая литература была, есть и будет - ЛВ). "Слова мои сливаются в октаву, хотя и рифма метит наугад", "Наш язык, мне кажется, вышел весь".
...Или Елена Биляк: "Любые слова беспомощны", "буквы не хотят складываться в слова, А слова теряют смысл,... Но я открываю блокнот", "сижу ради нескольких строчек" (зачем - я не спрашиваю).
...А вот Аркадий Спивак: первые два стихотворения - и сразу свежий ветер веет "в засиженной верблюдами пустыне" (хотя рифмы "люди-безлюдье" и дальше все слабовато).
...О Евгении Минине, для меня прежде всего пародисте, хотелось бы сказать особо. Приятно читать редакционную подборку, - да Женя и сам много лет издает нас, графоманов, у него удивительное чутье на чужие произведения, он в поиске неустанно. "час придет и землю мы покинем, а поэт останется на ней". Как раз Женя-то знает, что стихи - не просто текст. Главное - то неуловимое, испаряющееся, что стоит за строкой. Другое дело - как туда подобраться...
А вот почему-то напомнило мне стихи Вячеслава Лейкина, лексиконом, стилистикой: "Лишь принц занимается стиркой с принцессой на съемной хибарке". Именно Лейкин учил нас в детстве (спасибо!), что нельзя ставить рядом слоги "уже не", так как автоматически прозвучит "у Жени" (в данном случае Минина): "Повешенному уже не приснится веревка".
...Ирина Чайковская - если убрать "воду" и штампы, то могла бы быть проза, так как у автора очень интересный стиль: свой! Наконец у кого-то свой почерк.
...Оглавление я не листала, всё читаю подряд. И вот вижу дорогое мне имя: Коля Голь. Хоть немножко хочу рассказать... Не встречались мы лет чуть не сорок, но однажды созванивались. Обычно после такого перерыва людям в разных мирах говорить просто не о чем. Так, немного повспоминать. Впервые я оказалась в огромном зале дома у Коли в компании Виктора Топорова, Гены Григорьева, кто-то был там еще, но вряд ли Миша Гурвич-Яснов (тогда еще люди ссорились не на жизнь, а на смерть, из-за дамы). Друзья Коли наперебой говорили о нем самом - что недавно он был совершенно ангельской внешности, с золотыми кудрями и ореолом (так что мне таким и "запомнился"). Колин стол был завален диковинными томами, стеллажи ломились от редких изданий, Коля как раз задумал писать о декабристах, и все живо обсуждали эту - тогда полузапрещенную, можно сказать - тему. Я, филолог в начале пути, жалась где-то в углу, подавленная интеллектом каждого из присутствующих; в те годы часто бывало, что ты оказывался на диспуте знатоков Торы и каббалы или в компании христианских философов-академиков, но в этой тусовке, даже не сомневаюсь, превыше всего ценили талант; образование - прилагалось само собой. Так что техника переводчика-Голя была безукоризненной, а его друг Витя Топоров и вообще под именами западных классиков печатал собственные стихи, оставляя чужие названия. Так поэтов хоть где-то публиковали...
Говорили в тот раз и о судилище Бродского, о матери Топорова. Я впервые об этом услышала. Максимальная требовательность к себе была просто в крови, пробиваясь через алкоголь, а тогда там не просыхали. Было стыдно не знать архитектора любого особняка, перепутать авторов книг, не побывать на премьере. Но вот ведь какая штука: судя по всему, многознание мешает непосредственности восприятия и легкости стиха, как переводы мешают поэзии, плакаты - живописи. Текст засушивается, конструируется. Переводчик виден по тексту. Может быть, нужно было гордиться, когда Коля однажды мне четко объяснил, чтоб к переводам я больше не прикасалась (я рассказывала в мемуарах). Время было очень голодное, добрейший и тонко чувствующий Коля решил мне помочь и отдал несколько своих подстрочников, приготовленных для перевода. Я старалась, но оказалась бездарна. Гонорар Коля выдал, но и я слово сдержала, не посягая в дальнейшем. Несмотря на специальность: переводчик-литературовед.
Позже Коля мне предложил переписываться в стихах. Что сказало о многом: такие письма искусственны. Так что я продержалась не долго, уважая литературу. Где-то в Питере это валяется...
...Еще один знакомый - а ведь так приятно встречать в альманахе "своих" - это Владимир Ханан. "...знай пишу на русском эсперанто цветными вилами по голубой воде", - строчка живописца. "Книг нынче не читают. Интернет Сегодня и прозаик и поэт", грустно констатирует автор и вспоминает в стихах друзей, в том числе Мишу Генделева, о котором могу говорить тоже долго... Тема смерти - вероятно, вообще главная у Ханана, так как это мыслящий автор. Ностальгия, несоединение разных миров. "слушай голос деревьев они говорят на оттенках коричневого". Художник и музыкант в слове, слишком редкое теперь сочетание. Познакомил нас общий друг, умнейшая голова и замечательный израильский издатель Юра Вайс, тонко и глубоко чувствующий слово и книгам жизнь посвятивший.
"...медленно почитать пушкина
послать вызов дантесу
и застрелиться на черной речке".
Неожиданные повороты, столь свойственные Ханану.
"уже в моих руках
до дыр зачитанная книга где осталось
прочесть две-три последние страницы".
Прежде всего - мысль и настроение. А за мысль сегодня дашь дорого.
...Приятно встретить в альманахе подборку - как я понимаю, главного редактора и издателя, Раисы Резник, для которой "под небом господствует Слово". Альманах вообще отличает от большинства других этот строгий и тонкий отбор: у авторов выужено чаще все самое лучшее.
У Раисы Резник особенно сильным мне показалось первое стихотворение, и подборка вся очень качественная. Вообще устаешь от повторов в стихах многих авторов. А вот тут все выверено и они к месту, усиливают ощущение:
"инжир вразброс - к подошвам клеится,
не поскользнись - и здесь расквасили,
обходим тропку рядом с деревцем".
Что особенно приятно - не женские стихи, никакой слезливости-сентиментальности, а сила и строгость, особенно свойственная питерским авторам (а не одесским). Внимание к рифмам, долгим и интересным.
...Вот листала, нашла свой рассказ. А я думала, только стихи. Очень правильно применена разбивка произведений: с тем или иным автором каждый раз встречаешься снова.
...Илья Журбинский: "трава пахнет солнцем и кузнечиками". Ничего себе чуй и нюх! Хотя поэт признается, что не помнит "зеленых абрикосов вкус", как и запах материнских рук. Жаль, что неряшливо оформлена в стихи тема, когда у лирического героя так рвется сердце из груди в присутствии любимой, что проходящая мимо старушка скажет: "Не мучай птицу! Освободи!". Верлибры Геннадия Алексеева напоминают и строки:
"Стрелки часов, как ножницы,
режут время.
Что можно сшить из лоскутов
одиночества?
Судейскую мантию?
Монашескую рясу?
Шутовской колпак?
Чем прикрыть
Наготу тоски?".
Мысли о "несостоявшейся юности". Думаю, всем нам от них нет покоя...
...Берта Фраш показалась мне здесь интересной - интонация и редко используемый нынче размер в стихотворении "Киевский блюз". "...не гаснут тоненькие свечки, струится пламя давних дней. Холмы другие и речушки расставят точки и тире". Впрочем, невольно принимаю упрек: "А ты не цепляйся за слово, гость". Любой автор может сказать: я так вижу.
"Молчали мы на разных языках". "Не стало языка и междометий в молчании на разных языках". "Ткань дождей". Самое обидное, когда такие строки - сегодня почти у всех пишущих вообще - тонут в незнании элементарных грамматических правил: это просто не русский, а суржик. Так полезней не рифмовать... При неправильных ударениях, лишних слогах - но не будем о голой технике (без которой нет произведения).
...То же касается Никиты Рыжих, даже стесняюсь цитировать и беру наугад: "Из страха выбрать не то слово Язык превращается в олово И мир в костюме отпускного Все корчит дядю нездорового". Хоть с начала читай, хоть с конца. Конечно, в школе, как Бродскому, учиться и не обязательно. Но язык с материнским молоком желательно все же впитать. Тогда больше образов-строк попадется, чем эта: "дожди как платье от кутюр".
Вы хотите больше цитат?.. Да хоть все подряд. "Я думаю что я немой мотив Что ты не я и ты не мой любовник И слез моих среди плакучих ив Мне вырыдать придется не с половник".
...Сергей Голлербах (к столетию). Поразительны судьбы наших предков. Какая фраза из биографии! "Мать создала в Детском Селе коллектив владельцев служебных собак для охраны колхозов и службы в Красной Армии, умерла в 1980 году в Нью-Йорке". Перед глазами и в памяти, конечно, неизгладимы лагерные овчарки... Слава богу, из Германии после освобождения американцами Голлербахи отказались вернуться в СССР.
Рассказ о Бродвее. В конце 80-х там, в отличие от других стран, уже были бесконечные вывески на ломанном русском, киевские торты, мастерские, пришпиленные на двери и стены номера телефонов... Так и вижу эти картинки; повсюду русская мова. А ведь здесь гораздо более ранние свидетельства! Мемуары всегда интересны и документально важны, вбираешь и ищешь подробности. (И я вспомнила Сашу Бродского, нью-йоркско-питерского мемуариста).
...Замечательно, что альманах акцентирован политически (скорей гуманистически и идейно).
Вот стихи Батшева в рецензии Берты Фраш на его книгу. И есть просто очень хорошие. Не случайно же был СМОГистом.
Есть и рецензия Фраш на Виктора Фета. Странноватая позиция, если речь вообще о поэзии: "Мы можем говорить, а многие из нас умеют и писать. И где вы в этот час?" - Конечно, нужно голос возвысить, как это сделало немало авторов. Но для темы есть и статьи. Ученый мог бы найти другие возможности пропаганды честных призывов. Постоять, скажем, с плакатом, растянуть транспарант через улицу... Литературу нужно оберегать от деградации и графоманства.
...Рецензия на стихи Евгения Терновского. К сожалению, дальше текст у меня не открылся, - видно, знак не утомлять читателя и перейти ко второй части сдвоенного альманаха, к только что вышедшей, продолжая эти заметки карандашом на экране.
Альманах попался мне сдвоенным, потому и заметки на полях отчасти запоздалые (на пару, видимо, лет, когда делался первый номер). А поскольку я "критикую", то сразу скажу о себе.
В предыдущем выпуске с благодарностью нашла свой рассказ. А в этом, только что вышедшем, 18 моих стихотворений, но до них еще добираться четыреста с лишним страниц. С учетом отрецензированных примерно 560 страниц и тех шестисот с лишним, что еще ждут впереди, - обо мне проще простого: цену себе я знаю, но терпеть не могу и стихи свои, и прозу, и картины. Одно другому (профессионально, редакторским глазом) не мешает. Пишу набело и без помарок, перечитываю один раз перед публикацией, через пять минут навсегда забываю, о чем и что написала и никогда больше к этому не возвращаюсь. При 35 опубликованных книжках, полезное свойство памяти (на другое - прекрасной). Да и радость бывает: если однажды встречаешь свой опус, ему искренне удивляешься и принимаешь, как новый. Неужели сама написала?!
Перечитывать не могу как раз потому, что в момент работы концентрация запредельна, когда вслушиваешься в диктовку. И не хочется к ней возвращаться. Свои минусы знаю, но или не смогла справиться, или сочла нужным оставить вот так. Поверьте, что я не видела опубликованных здесь своих текстов (нет привычки заглядывать в конец романа). Да и бессмысленно, они сразу же улетучатся. Так что с чистой совестью перехожу к другим авторам, с удовольствием прокомментирую, пропуская слабые вещи. И спасибо всем за внимание.
...Сидим с Бахытом на каменном вольере во дворе недавнего амстердамского Эрмитажа, - до войны, значит. Он бутылку пива открывает, о стихах говорить неохота, только что наслушались графоманов с международного... даже не скажешь, что конкурса. Междусобойчик за деньги, ну да я повторяться не стану (рассказав в предыдущей рецензии). Кенжеев и так молчун, тихий такой да очкастый, и о чем говорить? Он прекрасно знает, что искусственность Пригова ведет в никуда, его - тоже. И что Александр Еременко как создал живую московскую плеяду, так там один и остался, позади талантливые стихи Гандлевского и еще парочки, но все это тоже вторично. Умный чел сам себя не обманет. Кстати, Гандлевский, уже ответственно работая в "иностранке", тоже сюда приезжал, только на бывший факультет славистики, который за ненадобностью и абсурдностью, можно сказать, отменили. И там мы тоже болтали - но скорей помолчали.
В альманахе у Бахыта, среди строго отмерянного, как ингредиенты для свадебного торта, попадается яркое: "блажен пострадавший за честь без вины которому в миске вернули работу рубаху штаны и место прописки". В чем беда-то? Да в полном отсутствии чувства. А от головы нет поэзии. Ей нужна хотя бы влюбленность или намек на трагедию, иначе она остается простым упражнением. Все же грамотные (были, вокруг нас). Кто как хочет, так изгиляется.
В общем, грустно, но я это читать не буду. Ради пары талантливых строк. Остальное все - можно и прозой. А вот и попалось, знал сам: "Словно тетерев, песней победной развлекая друзей на заре, ты обучишься, юноша бледный, и размерам, и прочей муре". И какие рецензии ни кропай, а поэзии тут не прибавится. Сольет время в помойную яму - равнодушно и закономерно.
...Свежая струя сразу прорывается у Натальи Резник:
"Мне объяснили опытные врачи,
Знающие недуги наперечет:
Болью Чернигов в сердце мое стучит,
Русский язык в венах моих течет.
Что ж ты, печаль черная, не светла,
Из-за чего душу в кусочки рвать?
Что тебе Украина, где не была,
Что тебе та Россия, где не бывать?"
Дальше автора не хватает: и неправильные ударения, и обреченные глагольные рифмы, и "как оно (какано) в Сомали" - у человека просто нет школы, были слишком добрые учителя, что губительно для мастерства. Пусть впредь критика пригодится. Стихи нужно писать не только глазами, но и пробовать на звук и цвет, избегая поблажек. Нельзя унижать пишущего снисхождением и похвалами, обрезая крылья и мешая расти. Рифмовать и считать слоги все могут. Кто сказал, будто это поэзия?
Очень крепкое стихотворение " - Скажите, вы жалеете евреев?". И все стихи должны быть на уровне. Даже если тут отчетливо звучит Давид Самойлов и недалеко Левитанский. У Самойлова, "Дэзика", был секрет: нарочитые простота и разговорность компенсировались теплотой, чувством, любовью и нежностью. А у Левитанского - светом.
...Выпускаю удачные школьные сочинения и приближаюсь к Лидии Григорьевой. Да, проза - это аллитерации, образность, собственный стиль, мысль и даже идеи, все остальное - повторюсь, неудачи и публицистика. Существенно иной жанр. Каждый сам с собой должен быть честен. Конечно, и Лидии было сложно идти рядом с таким потрясающим автором-мужем, как Равиль Бухараев. Оставаясь в тени.
Тут пущусь в мемуарность, но коротко. Равиля я читала еще в доперестроечной "Юности", он казался "простым", не цеплял. Да и кого там печатали?.. Возможно, это тот же эффект, почему мы в отрочестве обалдеваем от Блока. А в зрелости дорастаем до философии. Не вдаваясь в препарирование стихов, скажу, что потом я прозрела: Бухараев точно был подключен к столпу энергии, назовем ее космической, и это мы с ним обсуждали. Такое не выдумаешь, гениальность всегда органична. Потом наконец мы увиделись, Лида с Равилем приехали из Лондона в Амстердам; иногда спустя почти что десятилетия захожу в тот отель - снова "встретиться" с Бухараевым. Не хватает накала его мысли, философского багажа. У меня есть письма, где Равиль относится ко мне как к равной и превозносит, но, конечно, расти да расти.
После его ухода Лида слилась с очередной трагедией своей жизни (и были еще впереди) и... расцвела. Честь и хвала сильной женщине. Пробивалась во всем, используя любую зацепку за жизнь. Великолепные фотографии цветов, востребованные аудиторией прозаические пазлы, четверостишия, юмор ("Сквозь жизни решето Струится пустота. Ты больше мне никто. И я тебе - никта!"). Без творчества вообще трудно выжить, и кому это знать, как не Лиде. Я радуюсь любой ее удаче. Как вовремя поднесенному самой себе лекарству. И подборка очень хорошая (за вычетом того, на что, видно, сил не хватает физически), Лида - глубоко начитанный человек и профессионал. Ее Сад цветет всеми красками. Расслабляет ее - окружение, незаслуженные аплодисменты всеядности. Пока рядом был камертон, высокий судья, то раскованности такой не было, зато - требовательность, сконцентрированность. Ну что ж, литератор на отдыхе имеет право возлежать среди роз и пионов, благосклонно принимать похвалы и жмуриться на легком солнышке, - почему бы и нет. Равиль бы точно порадовался. Но вот ни одной яркой строчки процитировать не могу. Песня птички не тем и прельщает.
Для меня главное в Лидии - ее сила, напор, а в то же время внимание к окружающим. В мире зависти она щедра и легко протягивает руку помощи. Широта натуры - как способ выживания. Балансирует на развилке. А ведь на двух стульях во время войны не усидеть, даже если одинаково родные - два языка, украинский и русский. И о главном Лида в интервью сказала сама: "Есть ли у меня свой стиль - судить трудно". Но без стиля ведь нет и писателя.
...Внимательней теперь читаю Дмитрия Бобышева, интересно представленном в предыдущем альманахе. Стихи. И с первой же строчки: "Вот это облако босое". Сразу тебе тут и автор, и стиль, свое видение. Морда озера. Подванивает холодком. Вполне ожидаемые цветаевские нотки (в статье об Иваске Бобышев вспомнит ее "гениальную одаренность", да и часто упоминаемый Бродский считал Цветаеву главным поэтом эпохи). "и плакал над марининой строкою". Просеребрился мотылек, у которого судорога точечного тела.
В интервью Бобышев очень интересно описывает литбудни Ленинграда; не изменились они и для следующего поколения, от 60-х - к 80-м все так же вымарывали из публикаций все живое и яркое, литераторов с юности пытались взять в оборот и держали под колпаком. Та квота, что распространялась на высокую троицу талантливых Вознесенского-Ахмадулиной и пробивного Евтушенко (автора тройки стихов, особенно "Бабьего Яра"), не достигала низов, как свет - подземелья. Упоминает интервьюируемый "истинную поэзию", - кто сейчас вообще поймет это определение, когда в моде частушки и в почете куплеты?.. Я же тоже печаталась в "Молодом Ленинграде" и "Днях поэзии", конъюнктуру знаю и уровень. Ругань в прессе сменилась замалчиванием, продолжающимся и сегодня. Чем талантливей - тем позабытей. Кому симфонии, кому "Взвейтесь кострами".
О многих называемых в альманахе писателях я могла бы рассказывать долго (в том числе, частое общение с Кривулиным в Ленинграде, затем в Иерусалиме, куда я его пригласила провести мастер-класс в моем Литинституте). Но сосредоточусь на публикациях. И вот снова знакомый, Евгений Сливкин, о котором подробней я говорила в предыдущих заметках.
Поэтом нельзя быть по дружбе. И слабых стихов интервью не спасут.
...Анатолий Либерман рассказывает о книгах Евсея Цейтлина (познавательно, но скучно и отстраненно о репрессиях). Жизнь стремительно стирает поколения и пишет набело. И не очень понятно, нужны ли такие поименные воспоминания - разве что как дань памяти близким. Они сиюминутны и не способны жить долго. Забвение.
А вот сама дневниковая проза Цейтлина - настоящее украшение альманаха! Такое хочется читать бесконечно. Хотя, цитируя, я испытываю то же, что его герой при Альцгеймере: "Большинство писателей, возвращая минувшее, оживляют его, смакуют свои воспоминания. А мне не хочется вспоминать. Мое прошлое пропитано тоской". Даже если б весельем...
Да, болезнь эмиграции завершается перестройкой организма - если успеем. Жалеть о свершившемся бесполезно, пир во время чумы помогает. Замечательные мемуары Цейтлина заставляют продолжать его мысли, стремиться понять вместе с автором.
Цейтлин писал, что массовая эмиграция из России давно закончилась. Но она идет по спирали, и всегда так и будет. Так как с нами ничто не иссякнет.
Комментировать хочется и тему страха. По нему и я тоже десятилетия узнавала на улицах русских, а потом поистерлось. Чтобы снова сегодня вернуться.
"Увы, писать книги - тоже профессия. 99,9 процентов книг, выпущенных в эмиграции, - бесцветная продукция графоманов". Слишком точные цифры. Так чего же вы ждете от меня поощрения, лести и лжи?.. Ради успокоения и подъема самооценки. Но хоть ты профессор, хоть дворник и продаешь сапожки собакам, но к худлиту не прицепить. Литература в обиде.
"В США зарегистрировано более двух миллионов авторов". Соревнованием муравьев замечательно называет это Евсей Цейтлин. Для таких, как я, новость: из Европы кажется, что там тоже раз-два и обчелся. Чувство стадности невыводимо, даже становится как-то теплей и светлей, вроде снова мы рядом и дома...
И ведь как характерно: автор был в Лас Вегасе в то время, когда взорвали "близнецов". И там показывали ужас на экранах. Но не прекращалась игра!
"Жизнь ускользает, течет мимо". "Тигриного цвета глаза". Мемуарист размышляет, как принять и смерть, и беспамятство. И о том, что "пошлость пронизывает в эмиграции все". К сожалению, половину любых текстов отбрасываешь как раз по этой причине, - не мат пусть, но именно пошлость. Евсей Цейтлин приводит горький и яркий пример: ресторан "Живаго" там у них стоит возле кладбища...
Как же одиноко и жутковато мы все живем в эмиграции, если наш мемуарист перечитывает Шаламова в пору глухой тоски.
И хотя Евсей Цейтлин констатирует горький факт - "мы прощаемся с Читателем книги", - добавлю от чистого сердца, что большая честь быть напечатанной рядом с таким человеком, и громадное эстетическое и интеллектуальное удовольствие - познакомиться с его дневниковой, олешинско-катаевской прозой. Спасибо редакции! "Надо стараться жить легко" - дали в юности автору дельный совет. А ведь сколько еще предстоит...
...Игорь Михалевич-Каплан вспоминает "русского поэта местного разлива" Бродского. Как ни странно, мемуар больше смахивает на сплетню, несмотря на подробности... Тогда добавлю свою: вероятно, я единственный литератор, отказавшийся от приглашения Бродского к себе домой и проигнорировавший тот вечер. А ведь правильно сделала: молиться удобнее издали.
К сожалению, кухонный рецепт написания русских стихов точно соответствует опусам и самого Михалевича-Каплана, стихи читать невозможно, и уж как их переводить и выступать с ними в университете - что сказать, бог судья литератору. Слишком яркий пример того, что любители литературы принимают за таковую. Особенно если своя.
...Пролистнув совершенно жуткие в своем уродстве стихи одного автора, я заметила поздравление ему от Бориса Камянова. Лет 30 назад я писала в ведущей израильской газете статью на разворот о стихах Бори, и вообще стараюсь не упускать повода сказать о нем доброе слово. Приправив его ложкой дегтя - но в том вина только Камянова. Познакомились мы в феврале 1992 года, когда я приехала в Израиль туристкой. Боря преподнес мне букет гвоздик, что было трогательно, в обмен на мою книжку, и завязалась литературная дружба. Я хорошо знала еще московские камяновские стихи: это был один из самых блестящих советских поэтов. Яркий, зримый, живой, полнокровный, со всем бытом тех лет, выпивоном, милицией, бесконечной любовью и сексом, котом или кошкой - не помню, но в стихах его жизнь бурлила. Продружили мы долго - пока я не стала вдруг... конкуренткой. Открыв Литературный институт, который почему-то не понравился Боре, и он тиснул заметку, обругав меня априори. Спустя годы Боря долго передо мной извинялся, но мой путь он весьма усложнил. А главное, что сам Боря уперся в религию (я была на бар-мицве его сына и вообще), стихи испустили дух в смысле жизни, а до души не дотягивали, им не хватало силенок. Это были уже вовсе не те публикации талантливейшего Камянова, перед которыми мы стояли на задних лапках. И вот это обидно и больно.
А на уровне многостраничной графомании альманаха упомянутый здесь Камянов - конечно, планета планет.
...Ирина Тосунян нам рассказывает о Сергее Параджанове, и любые детали о жизни гения стараешься не пропустить. Старый ботинок, как птица, в клетке. Исхоженные улочки. Тема ненависти к русским в Тбилиси. Но, к сожалению, маловато искомой документалистики, ждешь ведь только о Параджанове, а не о его кружении, причем довольно формальном.
Также Ирина Тосунян говорит о Давиде Тухманове и о Борисе Поплавском, статья уже много ярче - вероятно, и нам просто ближе, чем киношный мир вокруг Параджанова в виде отблеска у ног гения.
...В качестве паузы между статьями - Михаил Бриф. И хоть стихи его необязательны, недотянуты, но дело не в этом. Перед нами просто слова, притянутые и скрепленные не как мандельштамовские ласточкины гнезда, а как придется, без особого вклада души. К сожалению, поэта недавно нестало; его любят коллеги и память о нем берегут. Так что это не к Брифу, - но надоедливый уровень обычных эмигрантских ЛИТО вообще удручает: нет ни мыслей, ни настроения, которые в поэзии обязательны, как ни крути. В качестве примера, обращаюсь к тому же Поплавскому:
"Смерть спускалась на воздушном шаре, Трогала влюбленных за плечо".
"Розов вечер, розы пахнут смертью И зеленый снег идет на ветви".
Человек не дожил до возраста Христа. Но как думал и чувствовал, слышал!
"Безногие люди, смеясь, говорят про войну". Цитировать можно все время, и здесь не только проникновение в чужие сердца. Прекрасный способ редакции - публикуя классиков, даже полузабытых, помогать читателю сравнивать их стихи с современными. Какая планка была - и что стало.
...Татьяна Шереметева предлагает всегда своевременное и полезное размышление, статью, почему человек пишет стихи. О чем я говорила в рецензии на предыдущий выпуск альманаха, 12-13. Успешный адвокат и ученый вдруг берутся за перо, и чаще всего неудачно. Главное ошибочное слово в статье - это "сделать". А поэзия "пишется", слышится, снисходит. Да и перевод с английского "чувствительный" никак поэта не определяет.
Есть же в Америке мощные современники. Гандельсман и Паташинский, 30-летней давности оба. Какие были прорывы! Давид создал язык будущего - ну да не оказалось носителя. Помню, большие надежды подавала и ярко сбитая проза Маргариты Меклиной. То же в Израиле: замечательный Арье Ротман (стихи). Были сильные авторы первой книжки, но потом это растаяло - Г.Д.Зингер, А.Бараш; в России Марина Кудимова. Ряд коротких и ярких свечей.
Т.Шереметева пишет про "умение писать стихи" (на трех языках, касательно Гари Лайта). Что угодно в стихах. - Не умение!
...Статья Александра Карпенко (много более удачная, чем представляемые в ней стихи) так и начинается - "Стихи оставались для него чем-то вроде хобби". Речь о Борисе Фабриканте. В том и беда, если "хобби".
Но есть у Фабриканта и находка:
Медальные награды барельефов,
Метельные приезжие снега,
На стенах распечатанное эхо,
Пустившееся в белые бега.
И даже вот это:
Непривычное "Боже, прости меня,
И прости нас!" на воздух повесь.
Начинать обязательно с имени
Нет нужды, Он, по-прежнему, здесь.
Нужно выделить, что это замечательное литературоведение Карпенко. И еще одна статья автора - о стихах Анны Галаниной. Тот редкий случай, когда поэт - от бога, он "слышит" и может позволить себе совершенно все, что сочтет нужным. Поэт вне критики, даже такой профессиональной и доброжелательной. - Разве что вроде еще одного комплимента. Анна Галанина в стихах (очевидно, и на белорусском) от самой себя не зависит, как существо, подневольное небу, антенна чистая, точная. Ее звук тонко ловит любые нюансы. Большая радость встретить поэта, снова спасибо редакции. И здесь на работают бирки по принципу "нравится - не нравится". Это есть - или нет. В данном случае есть такой поэт, Анна Гаранина. "Волшебство звука", как подметил Карпенко
Изредка Анну заносит: всегда нужно в этой стилистике себя обуздывать вовремя. Чтобы словесный энергетический поток не стал намеком на графоманию. Граница там слишком узкая. Анна видит ее лучше нас.
"В своих вершинных произведениях поэт достигает высокой степени чистоты и убедительности: "А Бог сидит устало на мели, / качая чьюто душу на ладони: / - Порезалась о краешек земли? / И гладит осторожно, где болит, / и смотрит, как земля у неба тонет". Хорошо, что у нас есть такой талантливый поэт". - Отмечает Карпенко. Совершенно согласна и радуюсь!
...И еще одна яркая удача - Бронислава Волкова. Вот два первых стихотворения:
Идёт дождь.
Kрупные капли стучат
в стены моего тела.
Светает.
Холод лёгкого пробуждения,
холод тления
обвивает дыхание холщовой нитью.
А капли дождя неугомонно стучат в моё окно -
в окно, за которым чувствуется утренняя мгла.
++
На этой земле
моё тело
больше мне уже не принадлежит.
Я остаюсь здесь
только ради нежности, чтобы принести
свободу от цепей печали,
глубокой, как колодец,
от цепей, будоражащих во мне
повсюду
потребность видеть...
Моя скорбь перетекает берега
и привязывает меня к этому физическому миру.
Когда
я проснусь,
мы пойдём вместе
на поиски неизведанного...
Явная отсылка к Японии и Испании (хайку и Лорка). Волкова - очень серьезный поэт, состоявшийся, требовательный к себе до предела. Верлибры - необходимая школа для каждого стихотворца, они учат избирательности, отсеву.
Так что снова спасибо редакторам.
...А вот случай особенный. В смысле возраста автора? Но нет, Елена Литинская, не эмигрантка, а уже рожденная в США, то есть впитавшая русскую речь с молоком матери, - совсем юный "прозаик"? Проистекает из прозы. В аннотации уточняю: родилась в 1937, в США с 1979. Чему верить? Мы должны делать скидки на двуязычность?.. Я даже полезла проверить, но нет, это не литературный альманах, а вообще, ежегодник. Означает ли это, что сюда нужно запихивать журналистику и публицистику?..
"А рассказ свой я начну" - во вполне разговорной форме сообщает нам автор, не видя разницы между худлитом и тем, о чем сказано выше. "Сочинение я написала довольно быстро". "Когда я прочитала его сочинение, поняла: "Да, этот парень станет не только журналистом, но и, вполне возможно, хорошим прозаиком".
" - Здорово! Почти гениально! - похвалила я Володю. - Научишься так же отлично писать по-английски - тебя ждёт блестящая карьера". "Я очень старалась и помогла Володе перевести его сочинение на английский язык. Получилось классно, хоть посылай на конкурс абитуриентов для поступления в колледж или университет.
- Знаешь, когда ты выберешь колледж для дальнейшей учёбы, можешь использовать это сочинение. Думаю, оно заслуживает отличной оценки и очень даже пригодится на будущее, - похвалила я Володю.
- Посмотрим, сначала я должен подтянуть английский.
И честнее будет, если я для колледжа напишу другое сочинение, уже самостоятельно, без твоей помощи, - сказал Володя, чем весьма меня удивил и порадовал".
Как вам стиль? После классиков (пусть в их школьном возрасте), Серебряного века. Если кто работал учителем, то за сочинение - пять. Но как быть с редактором, даже с целой коллегией?
И я снова полезла подсчитывать количество затраченных страниц и деревьев. Компактный по смыслу рассказ растянут искусственно в повесть, по размеру не совпадающую ни с фабулой, ни с полагающимися художественными средствами. О чем речь? Сэкономлю вам время. "Война оказалась сильнее любви". Молодые с разнообразно замешанными генами натыкаются на войну и зов крови. Можно было подставить из классики, про белых и красных.
Как вы объясните графоману-ребенку, гордящемуся тем, как складно получается пересказ, что он сдал экзамен по русскому?.. И что литератор не только должен в идеале знать жизнь и иметь собственный опыт (дальше поцелуев и даже родов), - но почему плагиат, пусть невольный, греховен, и без философии, а не только истории, сильной прозы не будет, и чем разговорная речь отличается от литературной. Господи, как страшно наше будущее. Я о детях своих и о внуках. Без ошибок владеющих русским.
...Маргарита Шохат. Да, картина, действительно, притягивает. Нарративную полупрозу пролистываем, стихи тоже, нам же тут и так объяснили: КАК ПИСАТЬ СТИХИ.
А проще некуда:
Берешь перо, бумагу,
Неплохо было б прихватить отвагу
И к Слову вкус и, безусловно, тягу. Ну и так далее, километрами, с любыми грамматическими и прочими ошибками, - кстати, перед нами еще очень хороший, качественный альманах на фоне других современных. Вон тут сколько открыли имен!
...Знаю, что небалованный Женя Минин удивился и тронут тем, что его здесь поздравили. Женя для многих - прежде всего пародист, его слог отточен. Но я его знаю, как читателя с тончайшим слухом, человека широкой души, на всех находящего время. И только из стихов Минина по-настоящему можно понять, что же он пережил там вместе со всеми под сиренами и бомбежками...
* * *
Пишут мне:
- Послушай, поэт из Иерусалима.
В тебя не попадёт ракета - пролетит мимо.
Попадёт в соседний дом или что рядом с ним лавку,
ты же для ракеты мелочь размером с булавку.
А у меня под квартирой схрон для всего подъезда,
где диван и стулья -
любому найдется место.
Но интересно увидеть, как она упадёт возле,
потому что бесстрашным делает человека возраст...
"В дьявола ли веришь или веришь в Бога -
Всё равно на небо общая дорога...".
Женя зримо и точно передает, что чувствует мать, потерявшего сына, - его сердце всегда болело за другого, как за себя:
И сердце упало на серый кафельный пол...
А вечером старый уборщик в чёрной ермолке
В обычное время, немного хромая, пришёл
И вымел осколки.
Можно и просто выдирать фразы из текста: "В небесах стало ангелам негде летать...". И частушечный размер особенно страшен: "Не будите меня утром - я уже убит во сне...". "Окажешься пылью и прахом Ещё до того, как умрёшь...".