В редакции популярной телепрограммы висит объявление: "Всем корреспондентам строжайше запрещается: задавать глумливые вопросы радостным голосом, если снимается трагическая история!!! Кроме того, запрещается издеваться над всеми убитыми, застреленными, сгоревшими, утонувшими, разбившимися, задохнувшимися!!!"
Шеф-редактора программы "Сегоднячко" звали Вероника Люксембург. Звонит в редакцию телезритель. Редактор снимает трубку.
- Будьте любезны Розу Люксембург!
- Она умерла, - невозмутимо отвечает редактор.
- Телезритель очень удивлен:
- Да? А когда?
- Лет сто назад, - еще более невозмутимо отвечает редактор.
- А кто же у вас тогда шеф-редактор?
-- Вероника Люксембург.
Работая редактором в программе "Сегоднячко", я целыми днями отсматривала сводки информационных агентств. Иной раз попадались удивительные "перлы". Например, однажды мне встретилась заметка, в которой рассказывалось о том, как материальная помощь в виде копченых кур, оказанная каким-то бизнесменом, так и не дошла до адресатов - детдомовских детей - вместо этого кур по ошибке отправили в ближайшую воинскую часть. Однако заглавие заметки было весьма двусмысленным: "Солдаты вместо детей съели копченых кур."
Чисто телевизионный ляп. На телевидении есть такое правило: если в закадровом тексте говорится о каком-то предмете или человеке, желательно, чтобы все это было показано в кадре.
В гостях у телепрограммы - специалист по автомобильному делу. Двое ведущих, стоя рядом в кадре, с умным видом задают ему вопросы. На один из вопросов гость отвечает:
-- Ну, вы же знаете: говорят, что в России - три главных беды. Первая - это плохие дороги. Вторая - это дураки. И третья - это дураки на дорогах.
На слове "дураки" камера крупным планом берет обоих ведущих.
Один начальник творческого коллектива долго и со вкусом ругал своих подчиненных за то, что они якобы необразованные, тупые, инертные. Вот то ли дело - в других местах! В сердцах он произнес такую фразу: "Ведь бывает же, б.ядь, творческое горение, на х.й!"
В престижной частной московской гимназии идет родительское собрание. Учительница жалуется, что некий Вадик на уроках очень сильно ругается матом. Встает мама Вадика, упакованная в фирменные шмотки дама с дорогим макияжем:
-- Ну товарищ педагог, ну е. вашу мать, как же вы не понимаете, на х.й: он же маленький, б.ядь! Вот я - взрослый человек, на х.й, я могу сдержаться, а он-то, б.ядь, не может, он же маленький, е. вашу мать!
Мы с моим американским мужем, художником Сережей С., сидим и мечтаем, что мы купили бы, если бы выиграли в лотерею миллион долларов.
-- Первым делом, конечно, дом, - говорит Сережка.
-- Два дома, - поправляю я, - один в Нью-Йорке, а другой во Флориде.
-- Да. А еще купили бы мы по машине: тебе - красный "ягуар", мне - джип.
-- Точно. А еще - яхту купили бы, да? И вертолет маленький - на работу летать, а то в городе такие траффики... Купили бы мы с тобой вертолет?
-- Конечно! Ну, а еще что мы купили бы?
Я в задумчивости.
Сережка помолчал и говорит мечтательно:
-- Пожрать бы купили...
Звонит Сережа из Нью-Йорка. Не виделись мы года полтора к тому времени. А чем, спрашиваю, ты там зарабатываешь? А он: "Да по-разному. Когда стенки под мрамор рисую, а то, если кому надо, рисую ангелов на продажу. Знаешь, какие у меня ангелы замечательные? Как живые!"
Хозяин русского магазина в Квинсе, бухарский еврей по имени Изя, прослышав, что я никак не могу устроиться на работу, принял в моей судьбе горячее участие. "Пайдешь тры квартал налево, увидишь ресторан, спросишь Йосика, скажешь, от Изи, там официантки нужны!" - говорил мне Изя, и я покорно шла, но ни в одном из указанных Изей мест меня на работу не взяли. После очередного неудачного похода я снова пришла к Изе.
- А ОН работает? - грозно спросил Изя, имея в виду, очевидно, моего мужа.
- Да, работает.
- Ну, тэбэ хватит! - успокоил меня Изя.
В поезде нью-йоркского сабвея, направляющегося с Брайтона в центр города, едут две русские старушки-эмигрантки. Одна говорит другой:
- А у меня новый грейпфрут!
Другая молчит.
Та опять:
- А у меня новый грейпфрут!
Вторая старушка, с сердцем:
- Сколько раз тебе повторять: не грейпфрут, а бойфренд!
Одна моя знакомая эмигрантка работала парикмахером в небольшом нью-йоркском салоне. В России она получила два высших образования, занимала престижные должности, а тут - стрижка да краска, двое детей, муж сидит на шее, да еще свекровь из Москвы выписал. Тем не менее, она всегда с глубоким убеждением говорила: "И все-таки тамошняя жизнь по сравнению со здешней -- просто мышиная возня, и больше ничего!"
У моей русской подруги, живущей в Нью-Джерси, за пятнадцать лет жизни вне родины появился сильный американский акцент. Муж у нее был кубинец, дети - билингвы, говорящие по-испански и по-английски. В общем, по-русски ей разговаривать было не с кем. Однажды я ее спросила:
- Слушай, а на каком языке ты думаешь?
Подруга надолго задумалась, потом сказала:
-- О делах и о работе я думаю по-английски. О своей семье я думаю по-испански. А о своих родственниках, оставшихся в России, я думаю по-русски.
У одного моего русского знакомого в Нью-Йорке были специальные “вэлферные штаны”. (Вэлфер - это государственное пособие для малоимущих. Но, чтобы его получать, каждый месяц приходится подтверждать свое тяжелое материальное положение.) Так вот, каждый раз, отправляясь в вэлферную комиссию, парень надевал эти самые “вэлферные штаны”: потертые джинсы безобразной формы. Жена ему говорила: “Выкинь ты их, видеть тебя в них не могу! Давай я тебе на толкучке за доллар куплю другие, пусть старые и рваные, но хоть нормальной формы!” “Нет, - отвечал супруг, осматривая себя в зеркале придирчивым взглядом, - не надо, - а то слишком уж я хорошо сложен, в других штанах это будет заметно!” Кроме того, идя в комиссию, этот мой знакомый снимал с шеи крест - эмигрировал-то он по еврейской линии...
Объявление в русской нью-йоркской газете: "В амбулетную компанию требуется драйвер с лайсенсом штата Нью-Йорк." (Перевод: "в компанию скорой помощи требуется водитель с правами, выданными в штате Нью-Йорк".)
Один мой знакомый пришел в финансовое управление одного из районов Праги, где нужную ему справку заверяла редкой красоты и аппетитности молодая чиновница: стройная, розовая, золотоволосая. Подпись на справке гласила: Златуше Ружичкова. (это означает что-то вроде "Золотце Розочкина".)
На подмосковном пляже я познакомилась с двумя "хозяевами жизни": крупными чиновниками одного силового ведомства. Мужички сидели рядом с огромным "джипом" и дули пятую бутылку сухого. Они с удовольствием рассказывали о своей нелегкой жизни. "Плохо живем. Машины прячем, квартиры прячем: на родственников записываем. На работу вообще приходится на "шестерках" да на "девятках" ездить. В общем, тяжко. Собачья жизнь!" При этом мужички слушали патриотические песни и то и дело приговаривали: "Болит душа-то за Россию, ох, болит!"
Одна моя знакомая по пьянке переспала с мужем своей подруги, а та впоследствии об этом узнала, но не обиделась. Как-то я спросила, обсуждали ли они когда-нибудь это событие.
-- Нет, - ответила моя знакомая, - мы такие разговоры считаем дурным тоном.
Нищенка в метро:
-- Люди добрые! Вы простите, что к вам обращаюсь, такая молодая!
На улицах с некоторых пор расставили таблички с надписью: "Московские тепловые сети. При парении звонить по такому-то телефону."
У нас в доме, возле мусоропровода, висит объявление: "Граждане жильцы! Подметайте за собой мусор! Уборщица вам не лакей!"
Вывеска в подмосковном городе Климовске: "Мясной магазин "МАРИЯ".
Проезжая по Осташковскому шоссе, я видела две вывески на французский манер: ресторан "Кот Дазур" (именно так!) и ОАО "ИВР" (что по-французски означает "пьяный").
Подруга рассказывала, что в Париже видела контору ритуальных услуг с многообещающим названием "Будущее".
На Ленинградском проспекте, возле метро "Сокол" есть продуктовый магазинчик. Фирма, которая его держит, называется "ОАО ЛЕНВОР".
Вывеска в провинциальном городе: "ГАЛЕРЕЯ САНТЕХНИКИ".
В городе-герое Севастополе празднуют день военно-морского флота. На море идет парад. А я еду в такси по центральной улице. Впереди вижу две растяжки. Первая: "Слава героям-морякам!" Вторая: "Кафель-плитка. Быстрые кухни!"
Поэт Леша Зайцев говаривал: "Многое, конечно, можно в этой жизни у нас отнять, но есть все-таки и неотъемлемые вещи. Вот нельзя, например, отнять рот, которым водку пьешь..."
История, рассказанная Зайцевым. В поздние советские времена поехали писатели и художники Леша Зайцев и Андрей Саломатов в Казахстан ильичей рисовать для местных клубов. Идут степью, а навстречу казахский мальчик несет суслика.
-- А я его сейчас бензином оболью и подожгу - вот смешно будет!
-- Слушай, мальчик, - говорит Дрюша. - Отдай мне этого суслика. А я тебе за это дам кисточку.
Мальчик обрадовался, схватил кисточку, а суслика друзья понесли домой. Вскоре рисовать ильичей стало нечем, потому что милосердный Дрюша все кисточки променял на обреченных страшной смерти сусликов.. А жили художники в каком-то зернохранилище, суслики там разбежались, расплодились и стали радостно пожирать зерно. Кроме всего прочего, на рассвете они пронзительно свистели, не давая друзьям спать, а те поливали сусликов из чайника холодной водой, чтобы они не свистели, но это не помогало. Пришлось уезжать, не доделав работы...
Итальянские стихи Леши Зайцева:
Я поеду в Геную,
Я поеду в Падую.
Что хочу надену я,
Где хочу, попадаю.
Стихи Леши Зайцева на историческую тему:
Кричали мы, как чайки,
В подвалах чрезвычайки.
В редакции литературного журнала - день выдачи гонораров.
-- Вы кто? - спрашивает бухгалтер очередного посетителя.
-- Я - Богоявленский.
-- А это фамилия или псевдоним?
-- Псевдоним.
-- А фамилия ваша как?
-- Фунтиков.
-- А вы кто?
-- Орлов.
-- Это псевдоним?
-- Да. А фамилия - Букашкин.
-- А я - Рабинович.
-- А это фамилия или псевдоним?
-- Псевдоним.
Бухгалтер поднимает на посетителя удивленные глаза:
-- Господи, да если у вас такой псевдоним, то какая же должна быть фамилия?!!
Художник Митя Канторов как-то задумал устроить у себя в мастерской большой весенний бал. Долго мы с ним перезванивались, составляли программу, приглашали разных людей. Накануне бала звонит мне Канторов:
-- Слушай, ты знаешь, оказывается у меня в мастерской так грязно! Ты не могла бы приехать завтра пораньше - полы помыть?
Я так и онемела.
-- Нет, - говорю, обретя дар речи. - Не могла бы. Найди какую-нибудь тетю Машу, заплати ей десятку - она тебе не только полы, но и потолки помоет.
-- А ты почему не можешь?
-- Да как тебе сказать... Времени нет. Сил. Здоровья. А главное, желания. Зато есть у меня для тебя хорошая новость. Я пригласила на бал известного психоаналитика Каринэ Гюльазизову. Она очень занятой человек, но идея бала ей так понравилась, что он обещала прийти.
-- Вот здорово! - обрадовался Канторов. - Так может, она и полы помоет?
Звонит мне как-то художник Митя Канторов. В трубке - шорохи, треск, ничего не слышно.
-- Что? - кричу я. - Кто это? Говорите громче!!!
-- Я это, я, Митя!!! - кричит Митя. - Я тебя тоже не слышу, так что кричи изо всех сил!
-- Не могу я кричать, у меня и так голос сорван, - отвечаю я. - А что у тебя с телефоном?
-- Не знаю. На прошлой вечеринке его Сид уронил.
-- Так купи себе новый! Или этот почини!
-- Не могу! - кричит Канторов.
-- Почему? - кричу я.
-- Потому что я - художник!
-- Ну и что же, что художник?
-- А то, что некогда мне такой ерундой заниматься! - говорит Канторов, и в голосе его при этом появляется металл. -Так что кричи громче.
Как-то раз мама мне говорит:
-- Одна моя знакомая подрабатывает: вяжет гетры для балерин Большого театра. По доллару за каждый гетр платят!
-- Ну, - говорю, - хорошо.
-- Может, и мне заняться?
-- Займись. Да вот только гетров-то, наверное, все-таки ограниченное количество требуется?
-- Ну, почему? - говорит мама. - Балерин-то - миллион! И у каждой - по две ноги!
Большой театр глазами Валерии Николаевны Епифанской...
Сидим с мамой на даче, на террасе. На улице зачирикали птички.
Мама вдруг как подхватится:
-- Я вот вам сейчас почирикаю!!!
-- Мам, да ты что? - говорю я ей. - Пусть чирикают, тебе-то какая разница?
А она:
-- Тебе хорошо говорить, а они у меня всю клубнику поклевали. Это ведь они чего чирикают-то: других созывают. Летите, мол, сюда, тут клубника поспела. Вот я вам сейчас почирикаю!!!
Из той же оперы: общение с птицами. Приехали мы с Мишей Боде в деревню, идем по проселочной дороге. Вдруг в траве у обочины какая-то птица пронзительно: "Пи-и-и-и!" Миша Боде, грозно:
-- Не орать!
Птица умолкла.
История, рассказанная моей мамой об академике В.В.Виноградове, с которым она работала на филфаке МГУ. Во время Великой Отечественной академика сослали в места от Москвы весьма отдаленные. Добирались своим ходом по железной дороге. Времена были аховые, поезд еле-еле тащился, больше стоял, чем ехал, и наконец совсем застрял на каком-то полустанке. Виктор Владимирович, обеспокоенный возможным опозданием в ссылку к сроку, дает на место назначения телеграмму следующего содержания: “Задерживаюсь транспортом. Академик Виноградов.”
Бабушкин брат дядя Петя, впоследствии погибший во время войны, был тощий-претощий, и любил пошутить. Вот в один из предвоенных лет собрались все родственники - дело было перед первым мая - и обсуждают, идти или не идти на первомайскую демонстрацию.
- Вы как хотите, а лично я иду! - говорит дядя Петя.
- И что же ты там, Петя, делать будешь? - иронически спрашивает бабушка.
- Как, что? - смеется дядя Петя, выставляя вперед иссохший бицепс. - Мощи свои демонстрировать!
Вскоре после войны к маминому брату, дяде Лёве, пришел в гости приятель. Посидели, выпили. Приятель здорово напился. И вот входит мама в комнату, а он сидит и горько плачет, глядя на репродукцию левитановской "Золотой осени", висящую на стене. Мама испугалась: "Что с тобой?! Что случилось?!" А тот в ответ, сквозь рыдания: "Вон... за тем лесочком... Вон... за тем кусточком - сколько... наших ребят полегло!"
Однажды я привезла Мишу Боде в псковскую деревню Рогово, которая для нас с подругами являлась просто-таки святым и заповедным местом. Мы туда никого из знакомых без крайней надобности не пускали, оберегали эти места всячески, удалялись туда как в храм уединенного размышления, а Мише я про Рогово рассказывала в течение двух лет - и тоже со священным трепетом. Наконец, Боде согласился поехать и посмотреть, что же там за места такие необыкновенные. По дороге от шоссе к деревне он снисходительно оглядел окрестные поля и леса, и произнес: "Ну, что ж... Ничего Барбизончик..."
Будучи замужем за Мишей Боде, я написала стихотворение про некую белую заснеженную дорогу, уходящую в лес, по которой так и хочется идти, оставив все дела и заботы... Прочтя этот стих, Миша отреагировал следующим образом:
- Понятно: в общем, работать она не хочет...
В середине 80-х мы с Мишей Боде посетили Абхазию. И вот все слышим: Пацха да Пацха - какое-то местное название, что ли? Спрашиваем у прохожего старика: что, мол, дед, за Пацха такая? А он в ответ: "А-а, Пацха... Ну, это: стеночки плетеные, шашлык немножко жарят: в общем, обдираловка!"
Когда Мише Боде было лет пять, он с отцом отдыхал на Кавказе. И был там у отца приятель-армянин. Он однажды спас малолетнего Мишу, чуть не утонувшего в штормовом море. А иногда армянин рассказывал мальчику сказки. Одна из них начиналась так: "Жил-был царь, да? А у царя был дочь, да? Такой красывый-красывый - сматрэть нэльзя!"
Отдыхали мы с Боде как-то в Гудауте, жили в доме у одного абхазца. Абхазец был совсем не работящий, целыми днями пил в саду вино да изредка лениво похаживал по саду со шлангом, поливая деревья. А в саду у него водилось множество голодных кошек. Вот выхожу я как-то из дома, а ко мне со всех ног кидается маленький котенок и орет душераздирающе: "Мяу! Мяу!" Я говорю:
-- Хозяин! Что ж вы своих кошек не кормите? Вон котенок как орет: наверное, есть хочет!
-- Абхазец смерил меня презрительным взглядом и отвечает через паузу:
-- Нэт. Он есть нэ хочэт.
-- А почему же орет тогда?
-- Так. Дэлать нечего.
В заброшенной деревне под Печорой, на границе с Эстонией, мы с Мишей Боде повстречали спившуюся старуху-эстонку, которая поведала нам, что "...до советской власти было плохо: я знала мало русских слов: здравствуй, прощай, иди на жопа. А теперь хорошо: теперь я знаю много, много русских слов!"
Вот какую историю рассказывал мне Миша Боде про одного своего знакомого художника. Этот художник был человеком, тяжелым в быту. Он много пил, предавался депрессии, в остальное время увлеченно творил. Иногда, лежа лицом к стене, он говорил жене, сидевшей над ним:
-- Ну, чего ты сидишь, а? Выйди на улицу-то: может, счастье свое найдешь!
У прадеда Миши Боде жил попугай. Он был огромный, зеленый, с хохолком, и умел говорить: “Здравствуй, батюшка!” Когда случился Октябрьский переворот, попугай был уже старый. Непосредственно после события он резко начал хворать, вместо “Здравствуй батюшка!” стал говорить: “Батюй, здрастюшка!”- и вскоре скончался.
Мой сын Миша (в домашнем обиходе - Мишулис) в детстве выдавал замечательные "пенки". Года в два, как только говорить научился, сидит он над книжкой, а там картинка: змея и гусь.
-- Почему же, Мишенька, змея плохая? - спрашивает бабушка.
-- У ней попы нет!
Стоит отметить, что известного анекдота на эту тему про грузина и змею мой сын, разумеется, еще не знал.
В лесу возле нашего дома, где мы обычно гуляли с маленьким Мишенькой, было странное место: высокий бетонный забор, а за ним - какие-то парники, железные ангары - Бог знает что, одним словом. И вот трехлетний Мишулис, наслушавшийся советского телевидения, несколько раз, указывая пальчиком в том направлении, говорил убежденно:
-- Там - СОВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО!
-- Да нет, - объясняю я, - нет, Мишенька, советское государство - это нечто совсем другое. А это - просто парники и ангары!
На следующий день - опять вытянутый пальчик:
-- Там - парники, ангары: СОВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО!
В ту же пору, выходя из подъезда во двор и видя летящий самолет, Мишулис громко восклицал:
- Сизеп итить!
Гулявшие во дворе мальчишки смеялись и просили повторить. А Мишулис со временем стал еще изобретательнее. Вместо "сизеп" он стал говорить "самозеп", потом - "самоёп", а потом уже только - "самоет".
Мише года два. Он играет на балконе. И что-то подозрительно затих, не слышно его. Спрашиваю из комнаты:
-- Миша, что ты там делаешь?
В ответ:
-- Ничего ствашного...
Минут через пять захожу на балкон. Миша увлеченно катает по полу маленькую машинку.
-- Ага, - говорю, - вот ты чем занят!
Миша поднимет голову, имперским жестом вытягивает пальчик в сторону комнаты:
-- Мама, уйди туда!
Мишулису пять лет. Мы с ним идем по зимней улице. На небе видны одновременно солнце и бледная тоненькая луна. И говорит мой ребенок, воспитанный в диссидентской семье, с горькой усмешкой:
-- Хм... В ЭТОЙ СТРАНЕ даже луну днем можно видеть!
Перед школой мы с Мишулисом проходили обследование у всех врачей. Психиатр в районной поликлинике, сама с виду совершенно полоумная, отправила нас на консультацию в диспансер при больнице имени Кащенко. А сынок мой в сад не ходил, целыми днями сидел дома с бабушкой и предавался всяческим фантазиям, мечтаниям и играм с самим собой: были у него и воображаемые друзья, и звери, и даже армия. И вот заходит он в кабинет и, вместо "Здрастье!" с обаятельной улыбкой заявляет врачу:
-- А я вашу поликлинику разбомблю!
-- Да как же ты ее разбомбишь, мальчик? - спрашивает ошарашенный врач.
-- А я свою армию позову! Я - губернатор Тихого Океана!
Врач растерянно смотрит на меня:
-- Мамочка, да что же с ним делать? Это же шизофрения! Идите-ка к заведующей!
В кабинете у заведующей Мишулис повторил все слово в слово. Заведующая долго уговаривала меня положить его в психушку, но так и не уговорила.
-- Напрасно, мамочка, напрасно, - говорила заведующая. - Вы уж нам поверьте! Мы его вам успокоим!