Настала пора маскарада. 
И пляшет и клоун и шут. 
Выходят, и шагом парадным 
Гусары идут и идут. 

И стало теперь непонятно, - 
Кто роли играет, а кто - 
Собой остаётся... Ну ладно, 
Забудем и думать про то... 

Но вот замечаю так ясно, 
Так ясно я вижу: Одна 
Из Масок особо прекрасна, 
Искриста - искриста она! 

Она, то ли фея Эйоле, 
О ком Северянин писал; 
А, может, кухарка - не более, 
Пришедшая на карнавал. 

Но щели на красочной маске 
Не могут очей её скрыть. 
Старается веером глазки 
Павлиньим она заслонить. 

А вот... 
И не получилось! 
И вижу теперь я глаза 
Печальные. Божия милость! - 
Проблёскивает слеза. 

Под маскою радостной девы 
Скрывается боль и печаль. 
И гложет её, королеву, 
Туманная скорбная даль.

Похоже, заметили гости 
Такой очевидный подвох. 
И полный, 
Из них самый толстый, 
Ко мне обращает свой вздох. 

И тихо лепечет на ухо: 
"Та фея - знакомая. Я 
Видал её, пусть будет пухом 
Кладбищенская земля. 

Вчера мы её отпевали 
И колокол гулко звенел. 
Она же живая? - Едва ли: 
Смотрите - и шея, как мел. 

Кого она здесь представляет? - 
Она - Вековая Тоска. 
И в чаши вино наливает 
Совсем не живая рука. 

Кому наливает по капле, 
Кому - то - полный бокал." 

Уйти мне отсюда, не так ли, - 
Чтоб больше её не видал? 

Но грустные тихие очи 
Я буду всё помнить, пока 
Из сердца, болящего очень, 
Стекает, стекает тоска.