Виктор Денисов

В ПОИСКАХ ТРАМВАЯ "ЖЕЛАНИЕ"

(О Теннесси Уильямсе и Теннесси Уильямс о себе)

Под редакцией Елены Степановой

Юнис (не сразу). Что вам, милочка? Заблудились? Бланш (в шутливом ее тоне проскальзывает заметная нервозность). Сказали, сядете сперва в один трамвай - по-здешнему "Желание", потом в другой - "Кладбище", проедете шесть кварталов - сойдете на Елисейских полях! Юнис. Ну вот и приехали. Теннесси Уильямс. "Трамвай "Желание"                                (Перевод В. Неделина)

 

 

 

 

 

 

 

 

Ну вот и приехали в самое сердце американского Юга - Новый Орлеан, экзотический уголок света, город-памятник, город-концерт, который джазовые музыканты называют "раем прямо здесь на земле", город-космополит, где, по мнению Уильямса, "люди разных рас живут вперемешку, а в общем, довольно дружно. Ритмы "синего пианино" переплетаются тут с уличной разноголосицей". Цель путешествия - легендарный трамвай "Желание", основной символ знаменитой пьесы.

Широкогубый портье элегантного отеля "Клэрион", находящегося в деловой части города, ослепительно улыбается: "Уильямс из Теннесси? Нет, сэр, здесь Луизиана. И потом, Уильямс - очень популярная у нас фамилия. А трамвай - нет ничего проще: ровно полквартала по этой же стороне - остановка на пересечении Кэнал-стрит и Каронделе. Плата за проезд - шестьдесят центов. Всегда пожалуйста".

"Сейчас в Америке есть только два города, пронизанные романтическим духом, тоже, впрочем, исчезающим, и это, конечно же, Новый Орлеан и Сан-Франциско". (Сборник эссе Т. Уильямса "Где я живу".)

На углу одной из самых широких американских улиц, Кэнал-стрит, останавливается серо-зеленый вагончик с тринадцатью боковыми окнами. На фоне ярких, бешено летящих "хонд", "понтиаков" и "шевроле" он кажется забавным и неуклюжим птеродактилем. На вопрос "куда он следует?" шоколадный вагоновожатый в белоснежной рубашке и синей форменной фуражке, не повернув головы, поставленным тенором объявляет: "Авеню Сент-Чарльз, Зеленый район" - и, не садясь, нажимает на рычаг; звенит колокольчик - двери закрываются.

Зеленый район? В памяти возникают шикарный особняк зловещей миссис Винэбл, решившей здесь послать на ужасную операцию свою ни в чем не повинную племянницу, и жуткий сад-джунгли ее сына Себастьяна из пьесы Уильямса "И вдруг минувшим летом"... А где же "огромные цветы-деревья, похожие на оторванные части тела"? Они должны расти где-то рядом. Но нет, ничего зловещего. Никаких пронзительных криков и резких звуков - все тихо и спокойно.

Дорогие, не похожие друг на друга двухэтажные особняки - большинство из них в викторианском стиле. И возле каждого выходящий на авеню, неогороженный и прекрасно ухоженный садик. А рядом - вполне дружелюбные дубы, камелии, пальмы. В прошлом веке Зеленый район был центром американской аристократии, жизнь в нем била ключом; а сейчас здесь безлюдно, зелено и очень уютно. В один из первых приездов в Новый Орлеан именно в этом районе Уильямс пишет одноактную пьесу "Несъедобный ужин". Но трамвай "Желание" здесь не ходит. Может быть, на набережной?

"Мои самые счастливые годы прошли там. Я был беспредельно беден, заложил все, кроме пишущей машинки, но у меня была хорошая квартира за пять долларов в неделю. Новый Орлеан - мой самый любимый город в Америке и, по правде говоря... во всем мире". (Интервью Т. Уильямса журналу "Теннессиец".)

На набережной, в книжном отделе центра международной торговли ("Уорлд Трейд Сентр"), продается книга "Беседы с Теннесси Уильямсом". В нее входят около сорока интервью, взятых у писателя различными людьми в разные годы. В одном из них Уильямс вспоминает: "Видите этот дом, эту дверь под аркой? Да, там я жил в 1939 году, пытаясь писать. Тогда это был небольшой домик - в нем сдавались комнаты, с ужином. Женщине, которая их сдавала, очень нужны были деньги - вот я и решил помочь ей. Даже придумал рекламу: "Комната и ужин - кто еще вам нужен?" - раздавал ее на улице, а потом бежал домой, надевал белый пиджак и становился официантом. Так я платил ей за жилье".

"Интересуетесь Уильямсом, сэр? Он - наша знаменитость, - говорит розовощекий продавец по имени Том. - Трамвай "Желание"? Нет, на набережной только "Риверфрант". Впрочем, если хотите подробнее, вот адрес одной дамы - она о нем знает все".

"Одно из самых приятных воспоминаний ребенка, выросшего в Новом Орлеане, это как мы, ребята, играя, вдруг слышали звуки музыки - будто землетрясение произошло. И хотя звуки раздавались совсем рядом, мы не переставали спрашивать друг друга: откуда они? А потом, спотыкаясь, бежали в их направлении - туда, туда! И вдруг понимали, что находимся совсем рядом, рядом с музыкой. И она звучала всегда, в любое время. Город был буквально наводнен музыкой". (Книга Н. Шапиро, Н. Хентоффа "Послушай, что я тебе скажу".)

А рядом с набережной - "Вьё Карре", Французский квартал, жемчужина Нового Орлеана. Его построили еще в 1718 году французские переселенцы, но через семьдесят лет случился пожар, квартал почти весь сгорел, а город в это время был уже в руках у испанцев, вот они и перестроили квартал в своем стиле. Сегодня "Вьё Карре" - это выкрашенные в неяркие тона двух-, трехэтажные домики, главное украшение которых - увитые зеленью высокие ажурные балконы, нависающие над прямыми и довольно узкими улицами. Садиков, как в Зеленом районе, нет; вместо них "патио" - внутренние дворики с неизменными фонтанчиками.

Современный Французский квартал зовут "золотым гетто"; это настоящая творческая мекка, куда стекаются музыканты, художники, писатели. Здесь родился и жил король джаза Луи Армстронг, пел король рок-н-ролла Элвис Пресли, творили классики литературы Марк Твен, Шервуд Андерсон, Уильям Фолкнер. Колоритмы и оригинальны улицы "Вьё Карре": элегантная и респектабельная Ройял-стрит, пахнущая рекой и рынком Дейкетер-стрит, шумная и порочная Бербон-стрит, самая известная улица Нового Орлеана.

"Творчески мыслящие американцы полагают, что этот город необычайно своеобразен и не имеет ничего общего с реальной американской действительностью... Уильямс пытается обрести единство и с самим романтическим кварталом, и с призраками - его обитателями". (Статья Т. Ричардсона "Город дня и город ночи: Новый Орлеан и экзотическая нереальность".)

А вот как обрисовывает Французский квартал сам Уильямс:
"...небо проглядывает такой несказанной, почти бирюзовой голубизной, от которой на сцену словно входит поэзия, кротко унимающая все то пропащее, порченое, что чувствуется во всей атмосфере здешнего житья. Кажется, так и слышишь, как тепло дышит бурая река за береговыми пакгаузами, приторно благоухающими кофе и бананами. И всему здесь под настроение игра черных музыкантов в баре за углом. Да и куда ни кинь, в этой части Нью-Орлеана вечно где-то рядом, рукой подать, - за первым же поворотом, в соседнем ли доме - какое-нибудь разбитое пианино отчаянно заходится от головокружительных пассажей беглых коричневых пальцев. В отчаянности этой игры - этого "синего пианино" - бродит самый хмель здешней жизни". (Из пьесы "Трамвай "Желание".)

Тулуз-стрит, дом № 722. Двухэтажный розовый дом с голубыми ставнями и белым балконом. Мемориальная доска, не имеющая, впрочем, к Уильямсу никакого отношения. Но именно в этом доме происходят события его ранней одноактной пьесы "Королева насекомых" (1941), новеллы "Ангел в алькове" (1943) и, наконец, поздней драмы "Вьё Карре". В ремарках к ней Уильямс пишет:

"Вначале мы слышим эти странные, приглушенные уличные звуки - тяжелый снег как бы благословляет город; уличное движение замедлено, огни притушены. Сцена постепенно освещается и возникает атмосфера "мира вне мира".

А вот Уильямс беседует об этой пьесе с известным писателем Уильямом Берроузом сразу же после ее премьеры на Бродвее в 1977 году.

Берроуз. Когда спрашивают, до какой степени мои произведения автобиографичны, я отвечаю: "Каждое слово - и автобиография, и одновременно вымысел". А что бы вы ответили?
Уильямс. Мой ответ таков: каждое слово - это автобиография, в то же время ни единого слова из пьес в мою автобиографию не вошло. Нельзя одновременно творить и придерживаться голых фактов. Например, в моей новой пьесе есть парень, живущий в том же доме, что и я, и с ним происходят некоторые из событий, происходивших со мной, когда я только начинал как писатель. Но это совершенно другой человек. Он и говорит-то по-другому, поэтому я не считаю пьесу автобиографической. Хотя события действительно происходили.

Берроуз. Все?
Уильямс. С двумя персонажами - парнем и девицей - я познакомился позже, не в этом доме. Но все другие жили в доме № 722 на Тулуз-стрит в 1939 году.

Берроуз.  А что с этим домом теперь?
Уильямс. Все еще существует, но сейчас пуст. Парень же говорит в этой пьесе: "Дом сейчас опустеет, они исчезают - уезжают... "

Берроуз. Странная штука - этот Французский квартал.
Уильямс. Угу. В первый раз я приехал туда в 39-м и с тех пор видел там всякое, но ни за какие коврижки с ним не расстанусь (так поступает и Писатель из "Вьё Карре"). И даже не знаю почему... Помню, жил я рядом с кларнетистом, тогда еще совсем без денег. И приходилось ловить голубей, чтобы существовать. Но это уже другая пьеса.

Берроуз. А как насчет образа хозяйки?
Уильямс. Такая она и была, только не миссис Уайр, но такая точно. И она действительно лила кипяток в щель на крыше прямо на фотографа. По-моему, он был тогда довольно известен, его звали Кларенс Лафлин. Он устраивал грандиозные бардаки, и ей это не нравилось, - может, потому что не звал ее.

Берроуз. Но в пьесе она действительно великолепна - Силвия Сидни.
Уильямс. Да, она великолепна. Думаю, это одна из наших лучших актрис. (Книга "Беседы с Теннесси Уильямсом".)

...Синтия Рэтклифф, стройная, изящная блондинка с распущенными волосами, в декольтированном бледно-розовом макси-платье с оборками, кажется, не слишком удивлена пришельцу из далекой страны. "Нет, из России гостей у меня еще не было. Но, во-первых, визитеров стало так много, что организовали специальный тур - "Прогулки с Теннесси Уильямсом по Новому Орлеану". А во-вторых, знаете, кто был его любимый драматург? Правильно, Антон Чехов, он его очень ценил, - так почему бы русским не оценить Уильямса?"

Но когда Синтия узнаёт о том, что только в одной Москве поставлено одиннадцать уильямсовских пьес, удивления своего уже не скрывает: "И "Вьё Каре" тоже? Ну и как, как у них получилось?" Услышав в ответ, что создателям спектакля было, конечно, трудно ощутить истинную атмосферу Французского квартала - удивительно живую и непринужденную, - Синтия понимающе кивает: "Разумеется, ведь в России, наверное, все по-другому, но какой к нему интерес! А у нас в Нью-Йорке осталась только одна  "Кошка" (имеется в виду с успехом идущая на Бродвее драма "Кошка на раскаленной крыше" с Кэтлин Тернер в главной роли).

Памятник Уильямсу в Новом Орлеане? Ну что вы! Вот если б он был знаменитым футболистом или генералом, тогда другое дело. А так... Даже отпевание в соборе Людовика Святого местные власти запретили. Город-то в основном католический, официальная мораль весьма строгая - да-да, не улыбайтесь. Вот и решили, что нечего отпевать человека, предпочитавшего однополую любовь. Но мы протестовали, и через шесть недель служба все же состоялась - и какая! В соборе было полно народу, пела наша звезда Силвия Майлз - мертвая тишина. Словом, достойно его памяти...

Да, разумеется, мы с ним познакомились. Только позднее, в середине семидесятых. К этому времени у него здесь был дом - на Дюмейн-стрит, там надо обязательно побывать... Мы с подругой узнали, что он приехал и будет вечером обедать - в кафе "У Марты". Я сидела спиной к двери и не видела, как он вошел, только голос услышала. Это был, конечно же, его, его голос! Стареющий южанин с изысканными манерами - теперь таких не встретишь! Этот голос сказал официанту: "Добавьте, пожалуйста, еще зелени". Я на него взглянула - он улыбнулся в ответ, а ведь в зале было полно народу. Будто некая связь между нами возникла.

И в самом деле - вдруг к нашему столику подходит официант и говорит: "Мистер Уильямс хотел бы узнать, какое вино заказать для леди". Ну а после того, как принесли бутылку, я решила, что должна ему ответить тем же. Но Теннесси отказался: "О, нет, мой доктор прописал мне полное воздержание". "Мистер Уильямс, - сказала я, - я много раз вас здесь встречала и, знаете, считаю себя героиней одной из ваших пьес". "Какой именно?" "Героиней "Трамвая "Желание"". Моя мечта - сыграть Бланш". "Что-о-ож, - ответил он, - воще-то, у Бланш длинные волосы, но с дру-у-гой стороны... "

Последняя наша встреча была в январе 1983 года, перед той самой его роковой поездкой в Нью-Йорк. Стоял промозглый зимний день. Иду я по Дюмейн-стрит и вдруг встречаю его - он ведет каких-то гостей к себе во дворик. Такой постаревший, осунувшийся, в черной греческой морской фуражке. Мы встретились взглядами, он остановился, улыбнулся и помахал мне рукой".

Погасив сигарету, Синтия показывает отпечатанную на ротапринте собственную книгу: "По следам поэта. Теннесси Уильямс гуляет по Французскому кварталу Нового Орлеана" с многочисленными фотографиями Пэта О'Дэлла и Джона Бертона. Заметив мое недоумение, писательница с грустью поясняет: "Да, она все еще в таком виде. А знаете, что сказал один издатель: "Все это хорошо, но почему вы посвятили ее только одному писателю? Ведь здесь писали и другие". У меня отнялся язык, но я ему все же ответила: "Да это же писатель класса Шекспира!" Вот так...

"Все шестидесятые Теннесси был в подавленном настроении. Боялся, что его талант увядает, и еще понимал, что стареет. Начал крепко пить и в конце концов попал к известному нью-йоркскому доктору, которого он называл "доктор Чувствую себя хорошо". Этот доктор назначил ему уколы, и после первого сеанса Теннесси почувствовал себя настолько здоровым, что даже не позаботился узнать, что именно ему вкалывают.

Очень скоро дни его стали начинаться с укола и порции мартини. Через несколько дней состояние, физическое и умственное, резко ухудшилось, и в 1969 году его брату Дэйкину пришлось поместить Теннесси в сент-луисскую психушку. Там-то и обнаружилось, что лекарство, которое ему вводили, было быстродействующим наркотиком и в сочетании с алкоголем давало пагубный эффект". (С. Рэтклифф "По следам поэта".)

"Ко времени возвращения в Новый Орлеан я уже полностью замкнулся и ушел в себя. Правда, внутри что-то продолжало сопротивляться, неистово, почти безнадежно, словно пытаясь как-то выправить положение. И я нашел идеальное место, чтобы эту попытку предпринять. Кто-то из знакомых ( сейчас уже не помню кто) снял мне на полгода во Французском квартале на Дофэн-стрит этот прелестный розовый домик с белыми ставнями. Дом был прекрасно отремонтирован и обставлен покойным Клеем Шоу.

Это был один из домов, окна которых выходили и на Дофэн-стрит, и на Сент-Луис и вместе образовывали букву "L"; в каждом был внутренний двор, где кроме садика имелся еще бассейн. Погода стояла солнечная, тихая, и каждый день милая темнокожая девушка приходила делать уборку; но, несмотря на все эти благополучные условия, я чувствовал себя в нем, как герой Кафки в своей норе.

Каждое утро пытался писать, но это оказалось так же трудно, как и разговаривать. Недели через две или три один из немногих приятелей, с которыми я все еще поддерживал контакты, уговорил меня устроить вечеринку. Это было самое нелепое и ужасное, что можно было придумать, если ее вообще можно было назвать "вечеринкой". Настоящая показуха - были приглашены почти все, кого я в городе знал. Но смог только поздороваться с гостями (лишь немногих из них я помнил по имени) - и тут же уселся в угол с видом холодного равнодушия. Теперь понятно, как трудно описывать собственную депрессию?" (Книга Т. Уильямса "Мемуары".)

"Вот в эти годы - и под влиянием лекарств тоже - он и написал сборник пьес "Страна Дракона". Теннесси объясняет это заглавие так: "Страна Дракона" - это страна боли, необитаемая страна, в которой все же кто-то живет". Действие одной из пьес этого сборника, драмы "Искалеченные", происходит в отеле "Серебряный доллар" на Южной Рэмпарт-стрит во Французском квартале. Но Уильямс перепутал страны света, что в "городе Полумесяца" сделать нетрудно. На самом же деле граница Французского квартала проходит по Северной Рэмпарт-стрит, а Южная Рэмпарт-стрит находится в деловой части города.

Однако Уильямс неслучайно выбрал именно Северную Рэмпарт-стрит. Когда-то она была частью Сторивилля, теперь же превратилась в одну из самых запущенных улиц квартала, а отель "Серебряный доллар" на самом деле был захудалым публичным домом. Смотрите, вот это здание, оно почти разрушено, но все-таки по-своему красиво, построено не без вкуса, ведь эти архитекторы - они потом построили и роскошный Сторивилль. Сегодня "Серебряный доллар" - все еще "меблирашки", гостиница сомнительного свойства. Но похоже, что именно такое здание Уильямсу и было нужно.

В пьесе две главные героини - Тринкет и Селеста. У Тринкет отрезана грудь - рак, и она боится, что подруга станет об этом болтать и она потеряет клиентов. Действие происходит в ночь перед Рождеством; героини пьют и ругаются. Но вот с одного конца улицы к дому подходят песенники, с другой - их лидер Черный Джек (кажется, что он одновременно олицетворяет и смерть, и нечто вроде распутного Спасителя). Все поют, и героини чудесным образом успокаиваются и мирятся. Пьеса была поставлена в 1966 году и выдержала всего несколько представлений. Однако я верю, что она опередила время и ее еще ждет возрождение". (Книга С. Рэтклифф "По следам поэта".)

Еще один адрес - Орлинз-стрит, дом № 710. Аккуратный трехэтажный бледно-голубой дом. Здесь в декабре 1946 года Уильямс приступает к работе над своей самой любимой пьесой, "Камино Реаль", пишет ее первый вариант - "Десять блоков на "Камино Реаль"" (несколько лет спустя этот вариант даже собирался ставить на Бродвее Элиа Казан с Эли Уоллахом и Барбарой Бэкли в главных ролях). Работа была не слишком продолжительной, но очень напряженной и интересной - драматург буквально заболел этой пьесой. И творческому вдохновению Уильямса, несомненно, способствовала атмосфера Французского квартала.

"Той зимой я приехал туда в полном одиночестве и начал подыскивать себе квартиру во Французском квартале - я жил там в прошлый приезд. И мне посчастливилось: нашел отлично обставленную комнату на Орлинз-стрит, в полуквартале от собора Людовика Святого, позади которого, во дворе, можно было любоваться огромной статуей Христа. Казалось, его широко раскинутые руки призывают весь мир прийти к нему в объятия". (Т. Уильямс "Мемуары".)

Поиски трамвая "Желание" неизбежно ведут туда, где написана самая знаменитая уильямсовская пьеса. Балкон на втором этаже трехэтажного светло-розового дома на Ройял-стрит, в котором сейчас магазин "ти-шерток" (футболок). На стене небольшая мемориальная доска. Простенькая надпись: "В 1946-1947 годах здесь жил Теннесси Уильямс и написал пьесу "Трамвай "Желание""..

"Что мне особенно нравилось в этой моей квартире - это длинный обеденный стол на застекленной веранде. Идеальное место для работы по утрам. Вообще в Новом Орлеане, по-моему, лучшие веранды. Понимаете, город ниже уровня моря, и, может быть, поэтому создается впечатление, что облака и небо здесь совсем рядом. В Новом Орлеане облака всегда у тебя прямо над головой. Наверное, это даже не облака, а, скорее, туман с Миссисипи, но, когда смотришь с веранды, они так близко, что если бы не стекло, то их можно было бы потрогать. Облака кучерявые и вечно куда-то спешат... Весь день был в одиночестве и по привычке - а я следую ей и поныне - рано вставал, пил черный кофе и принимался за работу". (Т. Уильямс "Мемуары".)

Проникнуть в помещение помогает сосед Уильямса, известный в Америке фотограф Джон Доннэлз. Двери его студии, - стены которой увешаны портретами многих знаменитостей, от экс-президента Линдона Джонсона до суперзвезды Дастина Хофмана, - широко открыты для всех и каждого. На подоконнике и на полках выходящего на Сент-Питер-стрит единственного большого окна посуда из разноцветного стекла. Несмотря на свою занятость, хозяин нетороплив, радушен и весьма словоохотлив: "Да, это мой "стеклянный зверинец". На этой стороне всегда солнце - смотрите, как играют блики!.. Его квартира? Хорошо, пошли".

Мы поднимаемся по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, и с внутренней площадки между домами Джон показывает: "Вот окно его спальни, а застекленная веранда - его кабинет. Там он ее и написал. В пьесе это квартира Ковальских, да-да, именно здесь, рядом с кварталом, а не на Елисейских полях. Наверное, ему просто понравилось это название, ведь в нем столько иронии! А помните, что говорит Бланш: "Колокола собора... единственно чистое, что есть в вашем квартале", - это о соборе Людовика Святого.

Нет, музея здесь нет. И войти в квартиру, к сожалению, нельзя: ее снимает один художник, но сейчас он куда-то уехал. Трамвай "Желание"? Как же, помню, он ходил здесь в сороковые, по-моему, еще с прошлого века. Но сейчас - смотрите сколько народу гуляет внизу - вот пути и разобрали. Правда, есть автобус "Желание" - по ту сторону квартала, да и улица "Желание" тоже. Там напечатали этот альбом". И Джон показывает сделанный вместе с дочерью Луреной (кстати, театроведом, диссертация которой посвящена Уильямсу) великолепный фотоальбом о Французском квартале. Настоящее произведение искусства, и на одной из его страниц - студия Теннесси Уильямса.

"Сейчас я немного устал и иду спать здесь, на Дюмейн-стрит, во Французском квартале Нового Орлеана. Я борюсь со временем и не считаю нужным это скрывать: я хочу сказать, что нельзя не говорить о времени, которое убегает так быстро... Когда придет этот день, я хочу умереть во сне и надеюсь, что это произойдет на прекрасной большой железной кровати в моем доме в Новом Орлеане..." (Т. Уильямс "Мемуары".)

Экскурсию по последней новоорлеанской обители писателя на Дюмейн-стрит, дом № 1014, проводит "мэр" этой улицы, восьмидесятичетырехлетний темнокожий философ Дэн Мосли:

 "Я помню старика Уильямса с конца тридцатых - как только он стал сюда приезжать. Домов, где он останавливался, было несколько, но этот, конечно, самый лучший - вот он в конце концов его и купил. Привез сюда мебель прямо из Нью-Йорка. Искал свободы - а что еще человеку нужно? - вот у нас он ее и нашел. О, этот трамвай, - Дэн загадочно смотрит мимо клумб и бассейна куда-то вдаль. - Он, наверное, наш с ним ровесник, хотя, может, и немножко постарше, самую малость. Но, так же как я, еще живет. Нет, какие шутки, идите на Эспланейд-авеню - там и убедитесь".

На указанной Дэном Мосли улице, в доме № 400, находится музей джаза и карнавала - часть Государственного луизианского музея. А до 1909 года здесь размещался Американский монетный двор. Сейчас монет тут больше не выпускают, а двор остался. И в глубине его, среди высокого китайского кустарника с красными, розовыми и фиолетовыми цветами, - даже не верится - неяркий вагончик, точь-в-точь как на авеню Сент-Чарльз. Старая реклама подчеркивает его возраст.

Отбегавший свой век, покрывшийся трещинками-морщинами, одинокий и молчаливый, но все же не отправившийся на кладбище, он остался здесь словно для того, чтобы напоминать современному человеку о глубине чувств и силе страстей, столь свойственных ушедшему времени. Трамвай под номером 04, известный всему миру как трамвай по имени "Желание".