Дидуров Алексей Алексеевич
Постфактум

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Дидуров Алексей Алексеевич (moniava@yandex.ru)
  • Размещен: 15/09/2006, изменен: 17/02/2009. 59k. Статистика.
  • Поэма: Поэзия
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:

    Алексей Дидуров

    ПОСТФАКТУМ

      

    "Тяжело-звонкое скаканье

    По потрясенной мостовой"

    А. С. Пушкин,

    "Медный всадник"

      
       Часть первая
       Привет, ту йеаг Роб Ковальчик,
       Американский дедомальчик,
       Смурной и мудрый, как змея!
       Мерси, дружок, за твой журнальчик,
       Где вышла в свет статья моя --
       Ее прочли уже друзья,
       И местный пипл поднял пальчик,
       Мне, шалуну, как мать, грозя,
       И мне и больно, и смешно,
       А объясненье -- вот оно:
       Они кричат "мы бьем за дело",
       Решив, что чересчур раздела
       Себя в статье моя душа,
       И се не стыдно, а жестоко --
       Раскрыть для Запада с Востока
       Все то, что раньше чуть дыша
       Приоткрывали еле-еле,
       Как восьмиклассница в постели--
       О, тайна куклы-голыша,
       Сиречь -- секрет Полишинеля.
       Еще мне шьют с сердитым видом,
       Что свой народ сравнил со СПИДом
       (Идея, кстати, не нова),
       Что манией преследования я болен (инвалидом
       Сам назовусь при счете "два"
       С эпохи обысков на "раз"
       И фраз в затылок: "Можно вас? . .").
       Ловя на умысле нескромном,
       Они гвоздят: "Почто не в кровном,
       Не в здешнем хоть-нибудь в каком--
       Неужто бы не тиснул кто-то?!"
       А мне вот нравится "КУОТО" --
       Он выпускается дружком
       И не на русском: отчего-то
       Как на родном -- так в горле ком,
       А треп мой записали сходу
       И шлеп -- с кассеты целиком!
       Сия метода входит в моду
       И, вроде, делает погоду
       В миру, пошедшем кувырком
       И подкатившемся, как мячик --
       Я пас твой принял, Роб Ковальчик,
       А там -- к вратам, да прямиком!
       Журнал твой душу спас от смури --
       С меня, Ковальчик, магарыч!
       Хоть я и трезв, и безналич.,
       А все ж скажу тебе в натуре,
       Дешевых шуточек опричь:
       В своей, а не тигровой шкуре
       Ты встал асгозз угроз культуре
       Как Леонид (но не Ильич!),
       В редакторстве ж не Петр, но Павел,
       Ты честных, дядя Сэм, не правил,
       Готовя к выпуску мой спич,
       И вел тебя, видать, сам Бог --
       И лучше выдумать не мог.
       Хотя и спорил ты со мной,
       И укорял меня виной,
       И жег до лба тебя румянец,
       И стыл мой чайник заварной,
       Пока перед1 тобою глянец
       Сдирал я со страны родной
       И байками сводил с родней,
       И дочь склонял на стих и танец,
       Но за стряпней и трепатней
       Не скрыл, что чую я ступней,
       Как некий древний помпеянец.
       Но -- ты отмел прогноз мой прочь,
       Хоть напечатать был не прочь,
       Не глядя на его изъяны,
       Когда ж мы сдвинули стаканы.
       Спросил: "С чего так смотрит дочь--
       На все прищурясь, как сквозь ночь,
       И исподлобья, как из ямы?"
       И я ответил: "У нее
       В крови подпольное житье
       И навык из фамильной драмы --
       Хотя десятый год уже
       Живет на пятом этаже,
       Но гены деда, бабки, мамы, Мои -- властительно упрямы."
       Тут пальцы -- "щелк!", тут выкрик: "О!",
       Внедрилась в диктофон кассета,
       И ты вскричал: "Давай про это!"
       Но я унял: "Сладка беседа,
       Да жизнь тут скроена хитро --
       Не от обеда до обеда
       И не с заката до рассвета,
       А от метро и до метро,
       И у совкового соседа
       На чужака чутье остро,
       А стены тоньше, чем газета --
       Нас можно слушать из клозета,
       Как из лубянского бистро
       Или кремлевского буфета,
       Но -- тема лезет на перо,
       Запрос получен, жди ответа,
       Жди, Роб Крвальчик, сказ поэта!"
       Вот --I срок настал. Чернил -- ведро.
       Со мной Ростан, Распе, Перро,
       И дух судебного обета,
       Не допускающего бреда,
       Туфты, обмана и навета,
       А средство -- стих, -- как мир старо,
       И поровну и тьмы, и света
       Что в мире, что в строке куплета,
       Засим даю стиху "добро" --
       И подбородок лижет Лета,
       И ямб влечет анахорета,
       И -- словно Китеж из воды, --
       Замоскворечье. Вечер. Лето.
       Как позолотою багета
       Дома облиты и мосты,
       Цепочки лампочек густы,
       Везде обсев тираж портрета,
       Цифири и стандарт привета
       Восьмисотлетию Москвы;
       Неведомый до срока мне,
       Спешит по набережной парень,
       Жарой и похотью распарен,
       Домой торопится, к жене,
       Косясь на профиль в вышине,
       Что дирижаблем зататарен
       К сбледнувшей молодой Луне --
       Отличник срочных юрискурсов,
       Он -- молодой судья в суде
       Взамен распятых на звезде
       Седых жидов, вонючих скунсов,--
       Его на службе кличут "Фурцев",
       Поскольку секретарь МК
       В нем углядела маяка,
       И в "Правде" есть о нем строка--
       Что он, мол, спец без всяких ВУЗов,
       Что был на фронте храбрецом,
       А после сварщиком-спецом.
       П он -- топ-топ, красив и молод,
       Тараня сквознячок лицом,
       Спешит быть мужем, стать отцом,
       Влюблен в страну, в эпоху, в город,
       В усатый профиль над торцом,
       Фасадом, аркой и венцом,
       За это все -- нашелся повод,--
       Огнем поджарен, бит свинцом,
       Татуировками исколот --
       "Я помню Гагры", серп и молот --
       А с рынка тянет огурцом --
       Аж холодок бежит за ворот!
       Ах, юность, мир, любовь и голод!
       И день, что так хорош концом!
       А, впрочем, сколько б не склонять
       Ума холодных наблюдений,
       При том, что средь всеночных бдений
       Воображенья не унять --
       А не дано чужих мгновений
       Прожить, пройти чужих ступеней
       Или занять чужую пядь,
       И только опытом падений,
       Попыток встать, суметь летать
       Мы можем тайны разгадать
       И чувств чужих, и побуждений,
       А также чья-нибудь тетрадь
       Талантливых произведений
       Поможет многое понять,
       Как мне сейчас -- тот самый гений,
       Что был любитель без стеснений
       Глагол с глаголом рифмовать --
       Я у него героя взять
       Решил для неких приключений
       (Не взять, точнее, а занять,
       Притом, секу, кому пенять,
       Что через столько поколений --
       Не шесть, так точно через пять,--
       Героя вновь зовут Евгений!
       Врубитесь, граждане, -- опять!).
       Мой опыт, например, не скрою,
       Понять позволил до глубин
       Всю гамму чувств, когда к герою
       Подходит некий гражданин
       И приглашает в лимузин,
       В котором поджидают трое --
       Но ни Америку, ни Трою
       Я не открыл и не отрою,
       Сие познал не я один,
       Ведь кто не ощущал порою,
       Что пахнет жизнь, как керосин?
       Но я, пока летит под шины
       Дорога -- всех дорог крутей,
       Замечу: сходу постижимы
       Обломы, всех других лютей,
       Лишь потому, что без затей
       Набором бед роднят людей
       Тоталитарные режимы --
       Кто ныл: "За что?", кто выл: "Виват!",
       Тот мне товарищ, друг и брат,
       Евгению, конечно, тоже --
       Здесь каждый счастлив невпопад,
       Зато в несчастья все похожи,
       О чем писал еще Толстой
       В миру, накрывшемся звездой,
       На почве, близкой нам до дрожи.
       Родной синдром гусиной кожи
       Продрал Евгения волной --
       Будь он отягощен виной,
       Смятенье, ужас и обида
       Не жгли б за клеткою грудной,
       Во фразе совместясь блажной:
       "Пиздец всему, вся жизнь разбита!"
       Но внешне он не подал вида,
       Держать удар учен войной;
       Молчала деловито свита,
       Их основной и коренной
       Глядел в окно -- в него сердито
       Косился профиль, под Луной
       Зарей подсвечен предночной
       Вроде застывшего болида
       Над мерно гаснущей страной --.
       От сей картины сволочной,
       Чтоб не стучали сильно зубы,
       Евгений применил свой грубый,
       Но верный способ -- тайный блев
       Всей сластью прожитых годов,
       Тем, что особо было любо --
       Так он на фронте до боев
       Гнал, жизнь из тела в виде снов,
       Чтоб лучше к смерти был готов:
       Он чуял тяжесть детской шубы,
       Считал над крышами дворов
       С утра дымящиеся трубы,
       Лизал пораненные губы
       О хрупкий семечек покров,
       Хлебал на спор одеколон,
       Гулял по атласу Испании,
       Глазел в окошко женской бани,
       Залезши в очередь на клен,
       Затачивал на скос кастет
       Из вентиля от батареи,
       Бежал, от ярости дурея,
       В военкомат -- прибавить лет,
       И за комодом в Новый год
       Лез пьяным девкам под живот
       С налитыми до лба глазами,
       И принимал татарский взвод
       После училища в Казани,
       А кончились война и власть
       Баском: "Приехали! Вылазь!"
       И тут узрел Евгений наш,
       Что вкруг машины не пейзаж
       Лефортова, или Лубянки,
       Или Матросской Тишины,
       И -- ни Бутырки, ни Таганки
       Крутые стены не видны,
       А под светильником Луны --
       На вид веселенькая дача
       Легко заметной новизны,
       И конвоиры, явно пряча
       Улыбки, вовсе не страшны,
       Под локотки героя взяли
       И повели за уголок,
       Где в фешенебельном подвале
       (В таком едва ли вы бывали:
       Тес -- стены, пол и потолок!)
       Гулял настоенный парок --
       В нем березняк, и "Цинандали",
       И спец. трава со спец, же скал --
       Ее спец. доктор отыскал!
       Герой, глотнув такого духа,
       Тотчас расслабился слегка,
       Тут сбоку мягонько, без звука
       Открылась дверь невелика,
       И залпом -- зной, и в нем из бани
       В простынке влажной и тюрбане,
       Свежерумяна, как заря,
       Вошла немыслимая фря
       С такими голыми ногами --
       Головка враз пошла кругами
       (Меж ног, по правде говоря) --
       Короче, повело героя
       Рассудком, телом и душой.
       Фря чуть кивнула -- вышли трое.
       Кивнула вновь -- исчез старшой.
       Потом конфету надкусила,
       Вина из рюмки отпила,
       "Не узнаешь, судья?" -- спросила,
       Тут он сгорел почти дотла,
       В нее вглядевшись: "Божья сила!
       Да это ж Фурцева! Дела .. ."
       Ну, да! Она ему вручала
       В горкоме грамоту свою
       За лучшего в Москве судью --
       А он-то не признал сначала,
       Ее красою поражен!
       Но вот зачем он ей нужон? . .
       Она смотрела, изучала,
       Конфету ела и молчала,
       И он не лез к ней на рожон,
       Но все же -- на хрена здесь он?
       Пора бы делу проясняться...
       И тут качнулся дивный стан:
       "Вот лук, вот хлеб, вот -- на, -- стакан,
       Давай, налью. Да брось стесняться --
       Ты не пижон, а я не цаца.
       Пока что твой аванс -- сто грамм,
       Но ждет тебя и чистоган.
       Короче, надо постараться --
       Подправить конный истукан." --
       И без виляний, без елея,
       А в лоб и не ища слова,
       И от поддачи не хмелея,
       Обрисовала: "Вся Москва
       На утро к стенам Мавзолея
       Придет на праздник юбилея,
       А так часочка через два
       У Моссовета состоится
       Открытье статуи того,
       Кто место указал столице,
       С коня не слезши своего,
       И москвичи, поднявши лица,
       Допрежь всего, как говорится,
       В разгаре праздничного дня
       Узрят шары мудей коня --
       И грянет мировой облом!
       Зачтут нам- эти яйца с хреном!
       Так вот я бью тебе челом:
       Чтоб не ударничать в тайге нам,
       Коню, на коем князь верхом,
       Ты ночью срежешь под чехлом
       И хрен, и яйца автогеном!
       Долг платежом хорош, милок --
       Ты мной поставлен на судейство,
       А награжден не сдуру: весь твой
       Путь жизни знаю на зубок:
       Что варишь-режешь ты как бог,
       Что воевал ... Короче, действуй!
       А на язык повесь замок . ..
       Пойми, что у тебя лишь ночь --
       Дерзай, твори и чародействуй!
       Идешь один, но должен смочь
       Стране и партии помочь!"
       Евгений вплел по простоте:
       "А дали б мне для пользы действий
       Того, кто те отлил муде!"
       "Дала б. Да он уже нигде.
       Поскольку уличен в злодействе,
       Аморализме и те-де . . . Ступай!
       А то -- под зад коленом!"
       Евгений -- задний полный ход,
       А уж рядочком у ворот--
       Один баллон с ацетиленом,
       В другом, как видно, кислород,
       Горелка, шланги -- все в отменном Р
       абочем виде. "Взвод! Вперед!" --
       Вскричал Евгений, как скаженный
       И аварийка, взвыв сиреной,
       В ночной отправилась поход --
       А ну,с пути, честной народ!
       Спецгосработ невпроворот!
       И, покидая небосвод,
       Звезда помчалась по Вселенной --
       Ее прищуром проводил,
       Как будто дав благую визу,
       Подсвеченный любовно снизу
       Всего прогресса командир,
       Что в битве века победил,
       Монатки вражьи свез в Отчизну,
       Где отменив дороговизну,
       Повел полмира к коммунизму
       Сквозь целый мир других светил --
       Зря ль мир к нам в гости зачастил'
       Не к самому ль себе на тризну?
       Но это -- тема для ученых
       И дипломатов утонченных,
       Для слуг идеи, Клио слуг,
       А нам с героем не досуг:
       Нам надо Родину спасать,
       Зад с низом спрятать за фасад . .
       А в центр влетели -- и сошла
       С души Евгения опаска:
       Героя сразу обняла
       Московской летней ночи сказка,
       И тут же сгор явила мгла:
       То ль звон дошел от близкой Спасской,
       То ль бронзовые удила
       Прозвякали из-под чехла
       У постамента, где без лязга
       Сгрузили все свои дела,
       Где лоб лизнул мазок тепла --
       Бульваров ветренная ласка,
       Она л'!шь но утра смела,
       Покуда пьяно спит метла,
       А с нею пыль -- у них завязка,
       А бдящий нюх ваш клеит вязко
       Седого тополя смола,
       Цветка июньской липы смазка --
       В ней хоботок топить пчела
       Обручен з-об речей а,
       Кяк только утренняя краска
       ЧУТЬ высветлит стекло и жесть . ..
       "Но до того часа три есть" --
       Смекнул герой, услышал: "Ясно."
       "Очки! Горелка! Спички! Каска!" -•
       Хирургом лаял членорез,
       Старшой конвоя отдал честь
       Вслед поднимающейся люльке --
       И приложил Евгений руки,
       И оказался тяжек крест,
       И опыт не уменьшил муки --
       Холст лез под хвост, гранит дрожал,
       А конь вдруг ожил -- он заржал!
       Евгений не рехнулся, благо
       Старшой спустил быстрее флага,
       Из теплой фляги коньяка
       Дал сделать два больших глотка,
       Сказал, смеясь: "Держи корягу!",
       Потом забрал из рук трофей,
       Шутя про нетерпенье фей,
       Когда в подарок ждут такое,
       В кабину сев, махнул рукою
       И бросил флягу: "На, допей!"
       Евгений сел у постамента.
       Коньяк был слабже, чем вода . ..
       И тут -- и этого момента
       Он не забудет никогда, --
       Его обдал могильный холод,
       По мостовой прошел озноб,
       И бас взгремел: "Убью, холоп!" --
       И над Евгением как молот
       Нависла бронзовая длань,
       И конский храп ударил в рань!
       Чуть не отдавши душу в рай,
       Герой вскочил, собрав отвагу,
       И дал, как говорится, тягу
       С мольбою: "Боже, помогай!
       Спаси и пронеси меня!"
       Так некогда он дул к Рейхстагу
       Сквозь вал безумного огня,
       А в детстве обгонял ватагу,
       Что встала на его пути,
       Решив вогнать ему финягу --
       Так и сейчас, прижавши флягу
       К ходящей ходуном груди,
       В которой сердце вторит шагу
       Коня, летящего в атаку,
       И крику вслед: "Ну, погоди!",
       Герой несется без оглядки
       Сквозь галочий по скверам грай,
       За ним, как бы кусая пятки, --
       Громовый лай: "Отдай!! Отдай!!",
       Ответно булькают остатки
       Во фляжке -- те, что, знамо, сладки,
       Прибавит князь -- наддаст герой!
       Русь любит салки или прятки!
       И наблюдал за их игрой
       Ее певец, на игры падкий --
       Сняв шляпу и прижав к крылатке,
       Стоял с поникшей головой
       В меланхолическом припадке,
       И говорил его настрой
       И лба трагические складки:
       Все то ж на русской столбовой --
       И взятки с верховых все гладки,
       И мрак, и неба содроганья,
       И сон, и ропот грозовой --
       То есть, то схлынут, как прибой
       В забвение из осознанья,
       Одно здесь вечно, как сиянье
       Зарниц июньских над Москвой--
       Тяжело-звонкое скаканье
       По потрясенной мостовой.
      
       Часть вторая
       Треть часа гонки истекло --
       Они вгоняли в дрожь стекло
       И камень, сон отняв у плотской
       Людской породы -- ей в нутро
       Их топот бил! Евгений пот свой
       Утер лишь на Новослободской
       У запертых дверей метро --
       В них два деда возили тряпки,
       Вход отмывая кое-как--
       Герой, увидев их, обмяк:
       Наелся салок, надо -- в прятки,
       Но зная здешние порядки,
       Открыть замок им, сделал знак,
       Тряхнувши флягой для наглядки
       И прокричав им, что маньяк
       Бежит за ним -- отнять коньяк!
       "Спасибо, бати! Флягу -- нате!
       Пустите вниз от этой тати --
       Чем ниже, кстати, тем верней:
       Чутье на выпивку у ней!"
       Переглянулись кратко деды,
       Перемигнулись жизневеды,
       Ключом -- чик-трак, хвать молодца,
       И -- вглубь пролета до конца,
       А наверху метался ор:
       "Найду, холуй -- размажу, вор!",
       И страшный мат, и дикий посвист!
       Деды струхнули: "Спер--отдай!"
       "Не, я сколымил! Налетай!
       Во сколько будет первый поезд?
       Жена, поди, красна от слез ..."
       "Не бэ, доставим без колес!
       Пей, ни о чем не беспокоясь --
       Там атом стен бы не разнес,
       А фраер -- это ж разве атом?
       Ты где живешь? Так это рядом!"
       Тот дед, что это произнес
       В ключе немного нагловатом,
       Сверкал уже гульливым взглядом,
       А дед второй закрыл вопрос:
       "Известно, милстисдарь, давно-с:
       Кто может все -- не может матом!"
       Нос кверху -- и пенсне на нос,
       Хоть тоже ж явно не тверез,
       Да гонор -- он видней в иоддатом,
       Особо ежели в усатом,
       Как старофлотский альбатрос.
       Деды доклюкали до дна.
       "Халява платою красна!"--
       Рек дед гульливый. -- "Марш по шпалам!"
       И было видно, что ясна
       Тьма вымерших тоннелей старым,
       Как двум кротам, зело бывалым,
       С чего герой пошел на лесть:
       "Сечете, как живете здесь!"
       Сверкнув стальным вставным оскалом,
       Гульливый выдал: "Так и есть.
       Ты оказался зорким малым!" --
       Герой в ответ: "Да не бог весть ...
       Сам просто с детства -- по подвалам."
       Дед, что в пенснэ, срезонил: "Честь --
       По бытию, а не по быту!"
       "По чести той и быти биту!
       И сколь ты бит бывал--не счесть!"--
       Философа прищучил кореш
       И подытожил: "Стоп. Пришли.
       Ну, малый, тут дойти легко уж,
       Сейчас супругу успокоишь:
       Вот лестница наверх -- вали!"
       Ввысь, перекладин не считая,
       Полез Евгений в узкий ствол,
       И крышка поддалась литая,
       И руки он уже развел,
       Чтоб упереться в кромку края,
       Но тут услышал грохот: "Вор!!",
       И конский топ на фоне хая
       К нему помчал во весь опор!
       И, крышку в страхе задвигая,
       И вниз в подземный коридор
       По краю лестницы слетая,
       Как в зев подлодки военмор,
       Герой просек: удар-упор,
       И блеск пенснэ, и смех: "Егор!
       Смотри, кто на помине скор!"
       А тот второй прижал: "Однако,
       Опять зальешь нам про маньяка?
       Тебя мы спрячем, не дрожи,
       Но ты нам правду расскажи!"
       (Евгений, к слову, чуть не плакал.).
       "Поможем ближнему, князь Глеб?"
       И тот сказал: "Раз тут такое,
       Давай, тащи его в наш склеп!"
       И в темноте ведя героя
       По всем изыскам Метростроя,
       Два старика на этот раз
       Про все услышали рассказ.
       Тот, кто Егор, изрек в итоге:
       "Чего ж про яйца-то скрывал?
       Ведь мог остаться без подмоги!"
       "Я слово Фурцевой давал!
       Скульптура ж! Ну-к, представь, что он
       Собачьим нюхом наделен!"
       Дед хмыкнул: "Проще нет расклада --
       Все чует не седок, а конь,
       Ведь от тебя же дым и вонь
       Прут как. из цеха или ада!
       Тебя скорее вымыть надо.
       Да мы пришли уже почти."
       Деды без просьбы по пути
       В коротких маленьких новеллах
       Герою всяк на свой манер
       Представились: князь Глеб
       у белых Служил -- был флотский офицер,
       А дед Егор в годах младых --
       Тот был налетчик из крутых.
       Евгений в шоке был от пары,
       Не веря слуху и глазам --
       Его, партийца, в свой Сезам
       Ведут такие экземпляры,
       А он дал волю словесам!
       "Что, жгутся наши растабары?
       Но ты ж гостайну выдал сам,
       Тебя ль теперь бояться нам,
       Когда чуть что -- тебе на нары,
       А нас не тронут по летам,
       Да и бывали оба там,
       Где нет телят, но есть "Макары"
       На радость ВОХРе и ментам."
       Взопил усталый ум: "Ну, вот!
       Из судей вон -- и на завод!
       И партразбор всей этой свары!" -
       Герой, набравши мрака в рот,
       Глазищи вылупив, как фары,
       Стоял -- ни взад и ни вперед,
       В уме крутя себе кашмары,
       Но вдруг, взглянувши над и под,
       Узрел: над ним стал ниже свод,
       А под ногой пропали шпалы,
       Со стен как смыло провода,
       А вместо них дышала сырость . . .
       "Деды, мы где?" "Смотри сюда!
       Тебе такое и не снилось:
       Там впереди наш тайный мир --
       Подземный позабытый город,
       В нем обитаем только мы,
       А ты случаен, чужд и молод,
       Но мы и спрячем, и спасем --
       С одним условием: о всем,
       Что вдалбливали наверху,
       Здесь, под землею -- ни гу-гу,
       А здешний мир, уйдя наверх,
       В себе схоронишь ты навек!"
       Что оставалось? Лишь кивнуть.
       По "петухам" -- и снова в путь.
       Да с лекционом по дороге --
       С него Евгений сам не свой, --
       Как Грозный Ваня рыть чертоги
       Велел под лагерь под Москвой--
       Понятно, не для пионеров,
       А для подследственных бояр,
       А так как зодчих-инженеров
       Йок на Руси после татар,
       Изведших каменных умельцев,
       Чтоб всякий город брал огонь,
       Пришлось Ивану вызвать немцев,
       А те сложили свой канон:
       Как сто карманов в их одежде,
       А в каждом щелка для монет --
       На случай, если денег нет,
       Чтоб шарить все-таки в надежде,
       Так и в отрытых ими сводах --
       Тьма неожиданных отводов,
       Где, даже если все битком,
       Найдут, где спрятать под замком,
       Хотя потом и не отыщут,
       Недаром по словам дедов
       Они нашли тут чуть не тыщу
       Скелетов -- кстати, всех ростов,
       И все прикованы надежно,
       Чтоб ждали Страшного Суда!
       "Их и сейчас хватает?" "Да."
       "А как попали вы сюда?"
       "И. это знать желаешь? Можно . .."
       Князь Глеб за кисть героя взял
       И дернул в сторону куда-то,
       И, проведя сквозь казематы,
       Ввел неофита в низкий зал,
       Где повздыхал и рассказал,
       Как он служил на Черном море,
       Как Петрограду отказал
       Топить линкор с названьем "Воля"
       Со всей эскадрой вместе, вскоре
       Его "преступный ротозей"
       Назвал в депеше некто Ленин,
       И князь был схвачен и расстрелян,
       Но не преставился на сей,
       Лежал в одной из богоделен,
       Потом -- в Москву, собрал друзей
       Вот в этом зале, в сыри-стыни --
       Решать: как жить, чем жить отныне
       Им -- офицерской касте всей,
       Но тут заахал пистолет,
       Подав им всем команду: "Вольно!",
       И -- бег, и -- путь, и -- кровь, и -- бред,
       И лагерь, и нахрап анкет,
       И "белакуновская бойня",
       И генуэзской шахты штольня,
       Откуда в крымский лез рассвет
       Седым, как лунь, во цвете лет --
       Так изрешечен, что не больно,
       А продувает сквозь скелет
       И дыры видно на просвет,
       И взгляд нездешен, прячь не прячь, --
       Таким князь Глеб в Москву вернулся,
       И -- в подземелье, где наткнулся
       В закуте засранном на плач --
       Здесь князь вздохнул: "Егор в ту пору ..."
       И тема перешла к Егору:
       Он жил с Хитровки -- брал за двух
       С менял, торговцев и марух,
       Входя для дела в банду -- в свору
       Таких же мастеров по сбору:
       Как на подбор мальчонки -- ух,
       Как с фраеров щипали пух!
       И у него была зазноба,
       Маруха, близкие дела,
       И четко только в рог брала,
       Но без проглота и до "стопа" --
       Они в подвале жили оба
       В режиме "общего котла",
       Имея мысль скопить на дом,
       Купить недорогой в предместье
       И дальше жить, как люди, вместе,
       Людским каким-нибудь трудом,
       И цель была уже близка,
       Но вдруг на банду -- скок "чека",
       И в перестрелке был он ранен,
       Дружки решили, что убит,
       И ей сказали: сдох твой парень,
       А он, как вредный индивид,
       Когда был вылечен в больнице,
       Разжился сроком по суду
       И отдался, как говорится,
       Полезному принудтруду,
       А годы все же пролетели --
       И он сорвал печать с дверей
       В подвал любви, две-три недели
       Округу спрашивал о ней,
       Но ничего о ней с тех дней
       Никто не слыхивал доселе.
       Он месяцок погоревал,
       С годок мытарил на заводе,
       Но вкус к святой блатной свободе
       Вернуться в банду подмывал --
       И он вернулся, и в налете
       Взяв куш, припер его в подвал,
       И, как до срока, в лаз в комоде
       В подземный город поволок --
       Там был укромный уголок,
       В который прятали с невестой
       Добычу в те еще лета,
       Как весь блатной народ окрестный
       Вот этот угол, это место,
       Сундук и горка свертков -- та,
       Но что за запах нестерпимый?
       И кто подвесил здесь мешок?
       Егор вцепился в ткань, и-- шок:
       Висел под сводом труп любимой!
       Верней, останки, кости, тлен . . .
       Егор осел и разрыдался,
       И там, возможно бы, скончался,
       Не подними его с колен
       Седой какой-то джентльмен,
       Которому Егор и сдался,
       Но тот промолвил: "Рад служить!" --
       Они пошли и стали жить
       В режиме "общего котла"
       Двух судеб, выжженных дотла.
       А как метро пошло в столице --
       Кой-где и в царские ходы, --
       Они в нем нанялись -- кормиться,
       Чем сказ и кончили деды,
       Добавив, что едят и пьют
       В столовке метрополитена,
       Кой-что с собой дают за труд,
       На этом и закрыта тема:
       Как сами оказались тут.
       Газет они не получают,
       Им радио не ко двору,
       Рабсила им за чашкой чаю
       Поведает, что там в миру,
       Полночный мент язык расслабит,
       Пригонят зэков на плывун --
       Кого кто хает или славит,
       Подслушают -- и хватит двум.
       "П что -- не ходите наружу?
       Не тянет к солнышку, к луне?"
       "Корябать содранную душу?"
       "И все бессменно в сей стране . . ."
       Герой вскричал: "Вы не страдальцы!
       Вы -- мученики, старики!"
       А те крестом на губы пальцы:
       Вдали возникли лай, шаги
       И заслепили огоньки!
       "Никак чекисты ищут яйцы!" --
       Евгений обхватил виски,
       И сердце сжалось от тоски,
       Невыносимой человеку --
       Тоски с того, что не спастись...
       "Вверху хана, внизу не жисть,
       И где конец и тьме и бегу?! . ."
       Но старый вор пресек: "Держись!" --
       И в тон усатому стратегу
       Провидел: "Ищут. Но, кажись,
       Не яйца, а библиотеку!"
       "Чего, чего?!" -- Евгений аж
       Ушами сам, как пес, запрядал,
       А дед учителя сосватал:
       "Князь Глеб, втолкуй ему, уважь!",
       И тот дал полный инструктаж:
       Что, мол, имел царь Грозный блажь
       Послов слал чуть не на экватор,
       И те везде вели зондаж
       И скупку книг, и сей багаж
       Везли царю -- тот книги спрятал
       И тайным словом опечатал,
       И ни один вседержец наш
       С тех пор до нынешнего веку
       Не рыскал ту библиотеку,
       А вот совдепы впали в раж --
       Как стали править, так и шарят,
       Что не свое -- им не укор,
       Их манит, что цена большая --
       Всяк том дороже, чем линкор!
       Линкор на книгу обменяв,
       Получишь в мире больше прав --
       У них же думы все о мире!
       Но царский колдовской устав
       Ни лязг ломов, ни песий гав,
       Ни писк мембран -- не отменили.
       "Все казематы перерыли,
       А все неймется большакам!" --
       Вздохнул, прислушавшись к шагам,
       Хитровец; князь, косясь на гам,
       Ворчал: "Им не откажешь в страсти!
       Дружок, не по твоей ли части
       Экипирован их кагал?
       Смотри: баллоны, шланги, снасти!
       Видать, нарвались на металл --
       Вросла решетка камер в камень. . .
       А все без толку, невпопад. . ."
       "А вдруг! Кто знает?" "Знаем, брат .
       Коли достоин -- царский клад
       Берется голыми руками! ..
       Чего играешь желваками?" --
       Князь подмигнул, эффекту рад,
       А между тем сверкнуло пламя --
       Под гулкий лай собак отряд
       Взялся за резанье преград,
       И искры брызнули снопами,
       А после грохот, гвалт и мат:
       Мол, маху дал очкастый гад,
       Прибить профессорскую суку,
       А лучше шлепнуть всю науку --
       Всех без разбору, наугад, --
       Потом приказ подняться к люку,
       А после лязг о ржавый трап,
       Топ сапогов, и цокот лап --
       Но тут к стихающему звуку
       Вдруг примешался крик с испугу,
       Безумный хохот, конский храп
       И пистолетная стрельба,
       А к ней и рык и посвист рубки --
       Лбы захрустели, как скорлупки --
       О, ужас встреч клинка и лба!
       О, вечноримская арена!
       Князь Глеб шептал: "Судьба! Судьба!
       От них шел запах автогена!
       Да тут со страху и пальба,
       А в ярости рука слепа,
       И вот цена -- страшней не надо! --
       Бесценного царева клада,
       А он вблизи и без замка,
       Неймет лишь ада от разлада!.."
       Герой, ожив от столбняка,
       Горящим, как гриппозным, взглядом
       Уперся в профиль старика:
       "Дед, поддавал ты час назад,
       А до сих пор -- ни в склад, ни в лад:
       Плетешь, что клад как-будто рядом?!"
       Тут взялись за руки деды,
       И дед Егор сказал: "Лады!
       Поскольку стал ты в доску нашим
       Ценой всей этой маяты,
       Мы клад царев тебе покажем!"
       И снова своды и ходы,
       Дух ледяной гнилой воды
       И камня, мытого соплями . . .
       Вдруг ветошь, витую в жгуты,
       Вручил князь Глеб: "Держи и ты!"
       Сверкнула спичка, взмыло пламя
       И вырвало из темноты
       Канат, болтавшийся не к месту,
       Какие-то мешки, тюки . . .
       "Здесь и повесилась невеста ..." --
       Исторгнул бывший вор, и крестно
       Враз осенились старики
       В дерьме мышей по каблуки,
       А в двух шагах, что несовместно,
       Распад стены -- и мрак, и бездна,
       Но яркокрасно вспыхнул жгут --
       И яхонты взблеснули звездно
       На инкунабулах безвестных --
       Из них иная весом в пуд! --
       И свернутые, как улитки,
       Торец к торцу прижались свитки,
       Папирус мягкой желтизны
       Стоял стопами, как блины!
       Все это вдаль на нет сходило,
       Ныряло в стороны во мгле ...
       Дух у героя прихватило!
       "Ты, парень, третий на земле,
       Кто видит это все богатство,
       И мы теперь с тобою -- братство!
       Пошли, отпразднуем, браток --
       В заначке есть1 и твой глоток!
       Да и помывка не грешна,
       Чтоб не видать тебе рожна,
       Когда наверх уйдешь от нас .. ."--
       И сбоку оказался лаз,
       Евгений полз недолго, вроде,
       И оказался вдруг в комоде,
       Где сходу дверца поддалась --
       И вот уж все в норе подвала:
       Деды привычно и бывало
       Установили таз на газ,
       Про Мойдодыр твердя текстовку,
       Потом взялись за сервировку,
       А гостю выдали спецовку:
       "Она тебе--как аусвайс!"
       И приказали: "Раздевайсь!"
       Разоблачась совсем, Евгений
       Локтем проверить захотел
       Нагрев воды, но загудел
       Ззстенный грунт, и треск ступеней
       Вонзился в слух, и тех мгновений
       Хватило -- парень поседел!
       Дверь распахнулась, из проема
       Раздался разъяренный бас:
       "Я говорю в последний раз:
       Верни, что ты украл, разъеба!"
       Герой решил -- то голос гроба,
       И в миг остыл, оглох, ослеп,
       А к выходу шагнул князь Глеб
       С такими твердыми словами:
       "Князь Юрий! Что случилось с Вами?
       Небесной волей и земной
       Мой гость оберегаем мной!
       Как князю князь хочу сказать:
       Возьмите всю хулу назад!"
       Опешил бронзовый: "Князь Глеб!
       Как угодил ты в сей вертеп?!
       Почто уму не учишь быдло?
       Как дал себя под землю вбить --
       Из под нее тебя не видно!"
       Имел ответчик бледный вид:
       "Прозрей душой -- ив недра видь!
       Подполен быт? Да то ль обидно?
       Срубили лес -- и нива сгибла,
       Где выжгли честь -- уму не быть.
       И не разделишь мед и деготь,
       И всем в позорище попасть!
       Но парня этого -- не трогать:
       Он делал, что велела власть,
       И что он взял -- ушло ей в пасть!
       Промедлишь -- может и пропасть!"
       "Сто лет мне эта власть еблась!
       Клянусь, я сотворю ей шмась!
       Дай вшивца -- он знаком с дорогой!
       Да не одень -- мой коник стро-о-гай!
       И памятлив на запах -- страсть!!" --
       Он подал плеть герою: "Влазь!"
       Князь Глеб перекрестил их: "Трогай! .
       Конь тяжко взял -- секрет был прост:
       Пер воплощенный русский ГОСТ:
       Все БЛИЗОрукие на деле,
       Князья привычно проглядели.
       Как тайно сел коню на хвост
       Наш старый вор (и днесь прохвост)!
       Вперед, орлы! И1 -- полетели:
       Загрохотали по панели,
       Как бронетанковый форпост
       Или пустых бидонов воз
       Колхозно-рыночной артели . ..
      
       Часть третья
       Скача на бронзе голым задом,
       Мгновенно ставшим синяком,
       Стреляя злобно по фасадам
       Саднящим с непросыпу взглядом,
       Евгений слушал то меж матом,
       Что ослепляло ум, как блиц:
       "Слышь, подколодный сын мокриц,
       Близнец подземной сонной жабы!
       Коли вы сами без яиц,
       Уж если сами пали ниц
       Пред властью, что бабее бабы --
       Чужих мудей не тронь хотя бы!
       Так нет же, точите тесак,
       Чтоб стал, как вы, бесплоден всяк --
       Не только свой, но и чужак,
       Не только телом, но и духом!
       Я по тебе сужу, босяк:
       Мужья -- а служите блядухам,
       Не день -- а бродишь по округам,
       Не еб -- а силами иссяк!
       Да как же, мужики, смогли вы
       Забраться заживо в могилы,
       Пасть ниже, чем с подковы грязь,
       И перед сукою склонясь,
       На средоточье мужьей силы
       Ручонку подлую поднять!"
       Ах, как бы было здесь красиво
       "Умом Россию не понять!" --
       В ответ произнести герою,
       Но, что он глух к стихам, не скрою,
       АН свой имея аргумент,
       Он голос кажет в сей момент:
       "Те, кто себя под землю прячет,
       Душой не ниже, чем наш верх!
       И многих наверху богаче,
       И очень может быть, что всех!"
       А время -- "тик", князь Юрий: "Так!",
       Тык -- в пах Евгению нагайка:
       "Так где, холоп, твоя хозяйка?"
       "В Измайлове -- там лесопарк . .."
       Разбойно свистнул верховой,
       Взял удила покрепче в руки,
       И бронетанковые звуки
       Пошли предутренней Москвой --
       Прибоем в стены, множа муки
       Того, кто бредит сном с женой
       Почти уж в суточной разлуке,
       Как и того, кто чуть живой
       От тряски в части хвостовой!
       Сквозь липово-гвоздичный газ,
       Басовым выхрипом: "Атас!"
       Котов с дороги прогоняя,
       Летит команда удалая
       В проулки по булыжным лбам,
       Через дворы, где рдеет мальва,
       Где в довоенный бодрый гям
       На горе местным жиганам
       Входила в примы моя мама,
       Куда отец, не зная сам,
       Какие ждут здесь страсть и драма,
       Понахлебавшись по фронтам,
       Вернулся отдохнуть от драм
       И встретил мать мою, но нам
       Об этом знать, читатель, рано,
       Поскольку по родным местам
       Разносит эхо топот скачки,
       И свист, и выкрики, но вот
       Домчалась гонка до ворот
       Описанной в начале дачки,
       И бронзовый мордоворот,
       Шлем приподняв, разверзнул рот:
       "Эй, если не хотите драчки,
       Ответствуйте: хозяйка где
       И где мово коня муде?!
       Или ведите и несите,
       Или пощады не просите! . ."
       Еще носило эхо те
       Угрозы, злы и громогласны,
       А тропкой, где свежа роса,
       Уже шла та, кому гроза
       Предназначалась не напрасно:
       О, как она была прекрасна
       Пред тем, кто множил безобразно
       Свои бесстыжи словеса!
       То зябко поводя плечами,
       То улыбаясь лишь чуть-чуть,
       Вздымая вызревшую грудь,
       Неизъяснимыми очами
       Смотрела царственно, но просто,
       Неспешно поправляя простынь
       На торсе совершенном столь ... --
       Воображение! Уволь! . .
       Она к воротам подошла,
       Бутыль зеленого стекла
       Одной рукой держа у талии, --
       Герой прочухал: "Цинандали", --
       Другой замочек отперла,
       Потом хлебнула из горла,
       Но явно не для куражу,
       И повела рукой: "Прошу!"
       . . . Воображенье! Снова -- к торсу?!
       Ага, на этот раз к ногам . . .
       А надо, между прочим, -- к голосу:
       А голос чуть не по слогам:
       "Князь! Ты ведешь себя, как хам!"
       При этом, тоже не для форсу,
       А прям по песням и стихам
       Перебирали пальцы косу
       Как бы ответом на угрозу,
       И вдруг с ней князь -- по "петухам",
       Сменил и мимику, и позу --
       Гляди, сейчас сорвет ей розу,
       Затеяв светский разговор,
       И -- тронулся верхом во двор
       (Герой ладонями прикрылся),
       И не просек никто, как скрылся
       Хитровский вор -- лихой Егор
       За плотной зеленью куста,
       Себе же буркнув: "От хвоста!"
       Князь повернулся: "Слезь и жди!"
       Евгений льдышкой был почти --
       Она ожгла его усмешкой:
       "Сядь в аварийку, заведи --
       И грейся! Техника, поди,
       Знакома? Ну, так лезь, не мешкай!"
       И с благодарностью в груди,
       Что не пожертвовали пешкой,
       Околевающий герой
       Залез в машину чуть живой
       И, подставляясь в струи жара
       Щекой, другой, рукой, ногой,
       Смотрел, как спорит эта пара:
       Он воздух ПЛРТЬЮ сек: "Разбой!",
       Она мотала головой,
       То пятилась, то наступала,
       Тянула время, не сдавала
       Позиций, чуя за собой
       Права и власть хозяйки бала,
       Какой она Москве давала,
       К тому приставлена судьбой,
       На что и в споре упирала,
       Сбивая этим спесь с нахала,
       Который ею же самой
       Заказан, как она сказала,
       Был на лошадке боевой,
       А тот, кто ей всучил коня,
       Мол, не увидит света дня,
       И трезво понимая это,
       На месте князю быть пора
       Без этих свар, постыдных где-то
       Для воина, вождя, атлета,
       Уже ведь близко до рассвета,
       А там чуть-чуть и до "ура" --
       Его подхватит вся планета,
       Все силы света и добра,
       И не бывало громче хора,
       Чем тот, что грянет в этот час!
       Но грянуло на этот раз:
       "Евгений! Слушай мой приказ:
       Автомобиль без разговора
       Снять с тормозов и -- полный газ!"
       Герой узрел в окне Егора --
       Под мышкой сверток, смех из глаз!
       Дед -- прыг в кабину! "Вас ист дас?"
       "Атас! Понятно дураку:
       Князь по уши в ее соку,
       Она и гнет его в дугу,
       Чему научена не слабо!
       Мужик поможет мужику:
       Гони в ворота -- и ку-ку!
       Клиента сдернем на арапа --
       Хитровский трюк, как крюк простой!
       Пусть убедятся власть и баба --
       Не всяк накрылся их пиздой!
       ... Эй, князь! Гляди-ка, вот он я! --
       Дед сверток развернул для пары
       И показал аксессуары:
       -- Пришьем муде! Веди коня!
       А нет -- ищи-свищи меня!" --
       И на казенной, скоростной,
       Они рванули, как чумные!
       К ним донеслось дуэтом: "Стой!!",
       И княжьи выкрики срамные!
       По кузову баллон пустой
       Катался, бился в остальные,
       В ушах мешались топот, вой --
       Конь бронзовый, за ним стальные
       Несли погоню за спиной
       Сквозь время оно и доныне
       По спящей городской пустыне,
       По потрясенной мостовой
       До цоколя, что стыл пустой
       В луче, крадущемся Москвой
       Пророком средь чужой твердыни --
       А здесь герой от слез ослеп:
       А здесь уже стоял князь Глеб
       С забытой впопыхах спецовкой
       И -- для лечения, -- с перцовкой!
       К ней прилагался черный хлеб!
       Со свежей луковой головкой!
       Обворожен такой шамовкой,
       Евгений слов не произнес,
       А старику влепил засос!
       "Пора к жене с такой сноровкой!"
       Смутился старый альбатрос,
       Но только водочку поднес
       Ко рту герой мой изможденный,
       Как тут же в уши ворвалось:
       Визг тормозов, рык заведенный:
       "Опять крадете, холуи,
       Чужие яйца и хуи!!!"
       Из лимузина убежденный
       Поддакнул крик: "С поста судьи
       Ты мной уже освобожденный!
       Поставлю на бюро вопрос --
       Сдашь партбилет, молокосос!"
       Узнав о каре неминучей,
       Евгений чуть не пал в падучей,
       Но старый вор его встряхнул
       И вдул смурнеющему тучей
       Наезднику: "Спеца не мучай,
       Он предостаточно струхнул!
       А чокнется -- упустишь случай!
       Ты лучше встань на пьедестал,
       А он пришьет, что я достал --
       Прячь, баба, да не от меня!" --
       Показал муде коня.
       Седок отбросил разговоры --
       Горячий конь вошел в прыжок,
       Ярило сам лучом зажег
       Святое пламя, наш дружок
       Основу Фауны и Флоры
       На место приварил, как смог,
       Под крики дамы: "Шлепну, воры!!
       А ты покойник, голубок!
       Семью оставлю без порток!"
       И всадник длань простер вперед,
       В последний раз открыв свой рот:
       "Беги от власти сей -- ужалит!"
       Тут к партии причалил флот --
       Не этот флот, а еще тот,
       Сиречь наш бывший мореход:
       "Мадам, не сокол я, а крот,
       Для вас и "анти" я, и "под",
       Но вам напомнить не мешает:
       Все, что сейчас вас раздражает,
       И есть идейный ваш оплот!
       Забыли, как звучит? А вот:
       "Историю народ свершает
       И все в итоге сам решает!"
       А кто тут действовал? Народ.
       Он, кстати, с солнышком встает,
       А значит, будет здесь вот-вот!
       А вы как были в неглиже,
       Так и примчались с голой "жэ"!"
       А Фурцева: "Кто возражает?"
       И статуе: "Какой урод!"
       И в бок -- шоферу: "Пшел вперед!"
       Машина быстро отъезжает.
       Деды водоканальный люк
       Открыв, Евгения обняли --
       Напутствия, пожатье рук,
       "Не забывай! До встречи, друг!" --
       Перцовки дали -- и слиняли,
       В миру прибавилось разлук,
       Когда шагов растаял звук
       Снаружи и в "Водоканале",
       В стране, где вряд ли вы бывали,
       И где Евгений сделал круг
       По всем страстям, единой кроме,
       А та в его подвальном доме
       Уже сейчас и не ждала,
       А ждать умаявшись -- спала.
       Ее он быстро добудился
       И от нее всего добился,
       Прибавив к ней и стон, и бред,
       С которых взвился всяк сосед,
       А вскоре там и я родился,
       И прожил с ними много лет,
       Где ад с Эдемом совместился,
       Взирая снизу вверх на свет
       В окно, в котором неба пет...
       Что мне постфактум здесь прибавить?
       То, что я лучшим всем в себе
       Обязан книгам и судьбе?
       Возможно, но судьба слепа ведь --
       Не по подземному пути
       Могла отца в ту ночь вести,
       Не зрил бы он царева клада,
       Не полетел бы из судьи,
       Не внял бы, что подальше надо
       От верховой галиматьи,
       От рая, что пожарче ада,
       В который только попади --
       Остаться живу вся награда,
       А на закате вся отрада:
       Что сыну будет для статьи
       Фактуры -- ею пруд пруди,
       Так что из знаков препинанья
       Не точка самый ходовой,
       А знаки вечного познанья --
       Тире и точка с запятой;
       Ну, не в прямую он той ранью
       В меня вложил бы опыт свой
       Под скрип кроватно-половой --
       Меня достало бы с лихвой --
       По столбовой ли, по кривой, --
       Тяжело-звонкое скаканье
       По потрясенной мостовой.
      
       1993 г. Москва -- Серебряный бор
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Дидуров Алексей Алексеевич (moniava@yandex.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 59k. Статистика.
  • Поэма: Поэзия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.