Рабочее название: "Девятая жизнь", "Девять жизней Марии Ивановны"
Итак, любезные, сыграем в постмодернизм! В последнее время всё чаще слышны голоса, что постмодернизм уже мёртв, так и не вылупившись из яйца до конца. Даже если так - чем не повод справить шикарные поминки...
Тем паче что в кино он был слабо представлен (даже на память ничего не приходит, пожалуй, только "Зеркало" Тарковского). Более всего он отразился в живописи и литературе. В последней - особенно. Как мы помним, это - эклектичное смешение самостоятельных кусков текста в произвольном порядке, ни стилистически, ни содержательно порой между собой никак не связанных. Но именно от их столкновения, на стыке и возникает новый смысл, новое прочтение. В нашем случае мы не будем столь радикальны. Сквозной сюжет присутствует - история жизни конкретного человека, женщины. Но с точки зрения формы произведения ничто нам не мешает использовать данный приём.
Не так давно родилась модная тенденция: снимать кино на заданную тему с несколькими приглашёнными режиссёрами, - как бы мозаика, где каждый мастер положил свой камешек. Мы пойдём от обратного. ОДИН режиссёр снимет фильм так, как если бы его снимала дюжина. В качестве примера для построения сюжета можно вспомнить самый известный роман Хулио Кортасара "Игра в классики", где можно читать текст в линейном развитии, а можно по произвольной сетке, смешивая главы хаотично.
Итак. Что мы имеем? Мы имеем в наличии судьбу женщины с очень большой амплитудой событий - от воскового, нежного детства в кружевах и оборках до тюрьмы, от наркоты до подиумов Парижа и Дюссельдорфа, от воровства до цветущего хипстерства. Выбирай - не хочу!
Теперь представим, что наш фильм - это большая девичья коса. Но пряди косы - это самостоятельные, стилистически по-разному решённые фильмы в фильме, как если бы в одну косу сплели прядь блондинки, прядь шатенки, брюнетки и даже рыжей девы. Да ещё вплели бы яркие разноцветные ленты.
Можно сказать по-иному. Перипетии данной судьбы, разные периоды жизни подаются как самостоятельные рассказы, каждый в своей стилистической манере, как если бы это были фильмы о разных людях. Но, объединённые вместе, они дают мозаичную целостную картину данной конкретной жизни.
Всего данных сюжетных линий девять:
Детство
Хипповская юность
Воровская жизнь-малина
Тюрьма
Дурка
Дни большой моды
Жизнь в Поднебесной
Сны
Наркотические трипы
Как мы их стилистически решаем:
Детство
В стиле ретро, старые дагерротипы, немое кино. Картинка монохромная, но в сепии, под охру, как выцветшие снимки. Всё немного размыто, в муаре, нет чётких границ, нет чёткого воспоминания, одни обрывки, в том числе и фраз, - как куски сна, что порой всплывают в сознании.
Хипповская юность
Всё очень ярко, насыщенно. Цвета, как в фэнтези, преувеличенно-накрученные. Много музыки, света и солнца. Да, особенно солнца! Оно постоянно бьёт в кадр, засвечивая картинку. "Бродвей" на улице Горького, ГоголЯ, бисер, феньки, флэт, сленг, автостоп, Крым и... опять солнце! Даже когда в кадр уже лезут наркотики, всё это ещё игрушки, бубенцы...
Воровская малина
Пляшем от Ларса фон Триера ("Рассекая волны"). Камера - живая, снято с рук, трясёт и слишком резко переводит кадр. Закос под оперативную съёмку скрытой камерой (можно даже в углу кадра пустить счётчик, как в домашних видеокамерах). Картинка часто размытая, нечёткая. Если уж совсем косить, то картинка не цветная, не ч/б, а этакая серая. Причём не важно, какой мы эпизод показываем, - как щиплют кошелёк в троллейбусе или воровскую сходку.
И там, и там это словно подсмотрено. Как бы документальное кино.
Тюрьма
Однозначно чёрно-белое кино. Сухое, протокольное, безэмоциональное. Героиня закуклилась в себе и переживает тюремный быт как увольнение из жизни, как стёртые годы. Поножовщина и обед по расписанию воспринимаются одинаково. Скажете, что ч/б для тюрьмы банально? Да. Но если нам удастся так сплести косу, что у зрителя родится раздвоение сознания, - куда ещё накручивать? Тюрьма - действительно ч/б.
Дурка
А здесь изнанка жизни, похлеще, чем в тюрьме. Здесь оборотная сторона медали. Даём её в том же ч/б, но не в позитиве, а в негативе (компьютерная обработка). То есть, что было чёрным - стало белым и наоборот. Возможно, в этой части будут самые жуткие кадры, когда из человека делают скотину посредством инъекций, электрошока и прочих достижений отечественной психиатрии. Поэтому визуальный перевод в негатив отчасти должен снять шок. Зрителю просто надо будет ещё адаптироваться к этой "обратке". Хотя... не исключено, что он как раз усилит и подчеркнёт... М-да...
Дни большой моды
Обычная камера, цветная картинка. Самая традиционная часть. Стандартное "кыно". Только сюжет фантастичен. Милан, Париж, бутики, подиумы, кокс в гримёрке, софиты, аплодисменты, навороченная публика... И суета сует, запар, бегом, бегом к Олимпу... Всё очень стремительно, как в рекламе. Всё впопыхах. И всмятку...
Жизнь в Поднебесной
Почти возврат к детству. Приглушённые цвета, местами перетекающие в монохром, в зависимости от доминирующего цвета в кадре. Долгие статичные кадры. Как если смотреть кино в больших, от стены до стены, окнах пентхауса на последнем этаже шанхайской высотки. Просто льёт дождь. Просто садится солнце в Хуанхэ/Янцзы. Долго, долго... Медленно, медленно... Так же неспешна речь, маловыразительна, порой бессодержательна, как будто всё сказано и добавить к сказанному почти нечего... Лишь иногда одинокие вспышки (как вспышки на солнце) - приезд друзей! Эмигрантские посиделки с привезённым ржаным хлебом и селёдкой, с картошкой в мундире, с гитарой... И опять - тишина...
Сны
Не так давно появилось интересное направление в изобразительном искусстве - рисование песком на подсвеченном снизу стекле. Есть уже мастера. Не помню точно фамилию (но разыскать не проблема) девушки из Симферополя. Отменная форма! Неожиданные импровизации вживую. Когда наша героиня проваливается в сны, мы видим картинки из песка, мутирующие под музыку. Настроение сна задаёт музыка. Рук художницы мы не видим, видим лишь конечную реализацию и стадии трансформации рисунка (хотя вопрос открытый, можно и с руками, как если бы сама героиня модулировала свои сны). Сны - это маленькое самодостаточное произведение искусства, вплетённое в ткань нашего повествования. Они могут быть как совершенно оторванными от предыдущего эпизода, так и, напротив, вытекать из него, раскрывать его с новой, почти мультяшной стороны.
Наркотические трипы
Трипы, как и сны, - всё же второстепенные сюжетные линии в удельном весе нашего фильма. Они хороши как связки, перебивки, переходы. Но в определённых случаях могут нести и самостоятельную нагрузку. Дабы не погружать зрителя в суровый быт торчков, приходов и отходняков, игл и баянов, пробитых вен (чего и так уже на него вывалили немало за годы перестройки), мы переведём эти кадры в мультфильмы. Не детские, нет. Пусть это будут мультфильмы-мутанты, по-своему мрачные, без флёра романтики, в кислотных тонах. Это не просто трипы. Героиня продолжает жить и в них. Происходят реальные события, но она их видит ТАК из своего "зазеркалья".
Вот такие девять жизней. Вот такие девять сюжетных линий в нашем фильме. Далее - вилка, почти по Кортасару.
Можно снять всего лишь девять полновесных сюжетов и слепить их в один ряд.
Но более интересным представляется другой вариант. Снять, допустим, по девять сюжетов в каждой из девяти жизней и прихотливо перемешать между собой. Причём не в последовательности 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 и снова 1, 2, 3, 4 и т. д., а именно НЕПРЕДСКАЗУЕМО. Всё это остаётся на откуп режиссёру.
Сюжеты не обязаны быть равными по хронометражу. Главное, чтобы в каждом был свой акцент, своя нота, пусть она звучит, где десять минут, а где и несколько секунд.
Если концепт будет принят, то написание сценария и будет состоять из прописи этих отдельных сюжетов в необходимом количестве. Но без жёсткого построения сюжетной схемы. В лучшем случае это будет рекомендательно. Всё в воле демиурга-режиссёра и монтажа.
Важный момент! В фильме присутствует ОН. Как образ вечной любви. Но поскольку он и в биографии героини не прописан чётко, то родилась мысль не показывать его в кадре. Он как бы ЕСТЬ. И есть почти во всех эпизодах (за исключением тюрьмы и дурки), но мы его не видим. В крайнем случае - его руки, часть тела. Слышим его голос. Часто его глазами камера смотрит на героиню (что всегда по жизни, словно на подиуме). Но он символ. Образ. Её мечта. В некоторых случаях она может говорить, обращаясь к нему, споря с ним, а в ответ... тишина.
Пока всё.
This is the End.
* * *
В далёкой восточной стране на Жемчужной реке разыгралась стихия. Чёрное небо, в реку падают белые стрелы молний, а тучи проливаются тропическим ливнем.
Героиня стоит на балконе и туго сжимает перила. Она глубоко вдыхает мокрый воздух и смотрит в чёрную даль.
Одета в шёлковую пижаму с укороченными брюками и распахнутым верхом. Ветер раздувает полы пижамы и её короткие всклокоченные волосы.
Она наслаждается мощью стихии. Тишину нарушает шум дождя и - один за другим - раскаты грома.
Картинка меняется.
Маленький хуторок в Украине, солнечный полдень, тихая заводь, покрытая ряской с лилиями и кувшинками. Молодая женщина плавает на спине, у неё заметен большой живот, и тут у женщины начинаются схватки. Женщина самостоятельно рожает девочку прямо в воде.
Снова картинки.
Девочке уже лет пять. Лето. Она живёт в фамильной усадьбе в Подмосковье в окружении четырёх бабушек и одного дедушки, которые потворствуют каждому капризу внучки. Читают книжки по ролям, ставят живые картины, угощают внучку всякими кулинарными изысками.
Девочка взлетает по лестнице, которая ведёт к мезонину, и там, за выцветшей ситцевой занавеской, развязывает бечёвку на пачке с журналами. Сквозь окошко просачивается пыльный солнечный свет. Она задумчиво гладит рукой по репродукциям из журнала "Огонёк". Кидает журнал и съезжает по покатой крыше, сплошь усеянной сосновыми иголками и шишками, прямо к вишнёвому дереву. Девочка срывает вишни и раскрашивает вишнями губы, щёки, ногти, навешивает вишни на уши.
- Вот сейчас зайду в дом, а бабушки посмотрят на меня и скажут: "Дед Кузьма, посмотри, кака-ая у нас внучка красавица!".
Внучка в пенном корыте, бабушки трут её мочалками, поливают из кувшина водой, заворачивают в пушистое полотенце и укладывают в кровать.
Утро.
- Милочка, мы собираемся в монастырь, навестить Марусю. Ты не хочешь с нами?
- Да что ты, ба-а, у меня своих дел хватает.
Старинный платяной шкаф. Предательский скрип створки. Девочка засовывает в дверную щель свой нос, а потом и глаз, и вот она уже в бабушкином платье, шляпке и с ридикюлем крутится перед зеркалом. Звучит саундтрек в стиле шестидесятых. Голова - то вправо, то влево, то запрокинута назад.
Милочка подбегает к окну.
- Кузьма, Кузьма, скорее сюда!
- Ну ты чего так кричишь?
- На вот эти туфли, они мне великоваты, их необходимо отрезать по самую пятку вместе с каблуком.
- Да ты в своём уме? Мама приедет и ругаться будет.
- Уж и не знаю, зачем тогда дедушки нужны. Эти туфли давно из моды вышли, а мама ещё спасибо нам скажет.
Картинка меняется.
* * *
Милка смотрит в заднее окно трамвайного вагона и перед глазами пробегают картинки из детства.
Начало летнего сезона. Усадьба вновь наполняется дачниками и прочими гостями.
Шум, гам, суета... Пыхтит пузатый самовар, чуть поодаль сёстры Ханбековы жарят чебуреки. По традиции после чая дородная, с редким пушком на голове Симочка, под аккомпанемент домры своего долговязого супруга Виктора Антоныча, заливается трелями.
Затем игра в лото в саду под низко висящей над столом лампой.
- Двадцать восемь сено косим.
- Дедушка.
- Барабанные палочки.
- Кочерга.
Девочка в доме, заворожённо прильнув к экрану телевизора, смотрит на красавицу тётю Валю и её друзей Хрюшу и Степашку, которые с голубого экрана желают всем детям спокойной ночи.
На время летних каникул дачный посёлок просыпался. За соседними заборами с шумом и гомоном мелькали косички с бантиками и короткие штанишки. Беспечное детство.
* * *
80-е годы. Магазин "Продукты". Отдел "Соки". Стеклянные конусообразные ёмкости с краником внизу. Продавщица в засаленном фартуке моет перевёрнутый стакан в "брызгалке". Камера глазами героини.
- Тебе какой?
- Томатный.
- Ой, а вырядилась-то... Куда только родители смотрят?
- Они на Луне строят дачу...
В стакане с мутным солевым раствором - маленькая ложка из алюминия. Рука в бисерных браслетах-феньках берёт ложку и зачерпывает соль из соседнего стакана. Долго смотрит в никуда, долго помешивает сок. Постепенно нарастает саундтрек (что-то бодрое, например, из "Creedence Clearwater Revival")...
ГоголЯ (место в начале Гоголевского бульвара с памятником Гоголю). Полдень. Всё залито солнцем. Стайка хиппи. Туса. Смех, обрывки сленга.
- Я те говорю, вчера на "Этажерке" - винтилово!
- Без мазы...
- Мы скипнули. У мента фуражку сдуло, пока он за ней бегал, ха-ха-ха...
- Надо рингануть Пепперу, он один там завис...
На дальнем плане на скамейке сидит парень в белой рубашке нараспашку с высоко аккуратно закатанными рукавами, в новеньких джинсах и белых небрежно расшнурованных кедах. На шее у парня на длинном шнурке мотается какая-то железка прямоугольной формы. Волосы длинные, но причёсанные аккуратно Оторвавшись от чтения и переложив книжку на скамейку, он переводит взгляд на тусу. Долго и лениво рассматривает тусующихся штрихов.
Камера его глазами. Неожиданно перед ним возникает девушка в потёртых джинсах, марлёвке-распашонке, покрашенной в цвета радуги. Все руки, буквально по локти, в бисерные феньках и браслетах. Обута в деревянные сабо на плоском ходу. Длинный прямой хаер. Голову опоясывает ремешок-хайратник из джинсы с вышитым "пацификом". Сумка из мешковины на длинном ремне через плечо, тоже вся расписанная и расшитая бабочками. Она стоит, слегка покачиваясь, так что солнце то засвечивает картинку, то снова падает тень...
- Привет, читатель...
- П... привет. Ты кто?
- Я?.. Кто я? Да я ва-аще ненастоящая!!! - Она рассмеялась делано, мультяшно неестественно, с вызовом. Может, даже басом - устрашающе и наигранно.
"Бродвей" (Тверская). Камера глазами парня (будущего ЕГО). Она идёт рядом с ним, беспечно улыбаясь. Встречные прохожие огибают их. Одни смотрят с интересом. Другие осуждающе (особенно бабки). Одна старушка останавливается и плюёт им вслед.
- Чо, ты стремаешься, поди?
- Не понял...
- Стесняешься?
- Да нет... Да...
Она заливисто смеётся.
- Откуда ж ты такой красивый и непуганый?
- Учиться приехал...
- Понятно - лимита...
- А ты настоящая... настоящая хиппи...
- А ты видел настоящих?
- Да, видел... Разных... Странные...
- Ага, разные... Жидкие и газообразные... Зато вокруг - бетон.
Она опять смеётся. И берёт его за руку, практически тащит, ускоряя шаг.
"Этажерка" (двухэтажное кафе на Тверской, хипповник). Прямо на улице, на широком мраморном подоконнике высокого окна, со стаканчиками чая или сока сидят девушки и парни, одетые и лохматые соответственно их беспечному образу жизни.
- Всем хай! - Она приветствует тусу лёгким поднятием плотно сомкнутой ладошки.
- Привет, герла. А чо за мажор на прицепе?
- Не шуршать. Это мой!
Она смотрит на него и смеётся, щурясь от солнца...
Типичный флэт в расселённой коммуналке. Коридоры, комнаты. Обои частично ободраны, стены расписаны "наскальными фресками" и цветами в стиле наив. Густо накурено. Большая туса народа. Кто сидит, кто стоит, кто лежит, кто бродит из комнаты в комнату. Из рук в руки передаётся бутылка с портвейном, портвейн - из горла. Она проводит его через этот вертеп. В одной комнате выразительный штрих играет на гитаре "Битлз", вокруг него на замусоленных топчанах или просто на полу собралась аудитория поклонников. Они кивают непромытыми башками в такт. В другой комнатушке магнитофон с бобинами выдаёт заезженный "Лед Зеппелин", три герлы извиваются в танце. В третьей в позе лотоса сидит худой чувак с длиннющим хаером по пояс и иконописным лицом. Его окружает стайка молоденьких хиппушек, которые в прямом смысле смотрят ему в рот. Чувак вещает.
Она, наклонившись к йогу, орёт ему в ухо:
- Олдовый Мефодий! Опять, что ль, комсомольские курсы? Не сотрясай воздух, не пропрут по любасу.
Дверь в следующую комнату плотно закрыта. Она осторожно заглядывает и так же осторожно закрывает дверь.
- Фри лав. Тебе ещё рано смотреть такие картинки... (смеётся).
В последней комнате многолюдно. Стоит гул от "тёрок" наперебой, будто каждый доказывает свою правду. Они садятся в уголочке на изрядно истёртый ковёр. Она с кем-то здоровается, целуется. Он ловит на себе удивлённые взгляды. Шёпотом спрашивает:
- Так Милка - это имя твоё или?..
- И имя. Мамочка нарекла, а в народе окрестили. Так что и имя, и погремуха. А у тебя, мальчик, нет возражений?
- У меня? - Он пожал плечами.
По кругу пошёл косяк с анашой. Она смачно затягивается. Поворачивается к нему.
Милка протягивает ему косяк:
- Вот на-ка, пыхни.
- Я не курю вообще-то.
- А кто тебе про курить-то? Я ж тебе про пыхнуть! А это не одинаково! Короче, чтоб пыхнуть нормуль, втягивайся не торопясь, как можно глубже, жадно. И держи, сколько сможешь. - Она, доперев, что парень от ситуации впал в распятие, переворачивает беломорину и начинает ему вдувать струю дыма в рот. Через мгновение он закашливается. Весь дым - обратно. Он долго не может прокашляться. Милка откидывается слегка назад и, опираясь на руки: - На первый раз нормуль, а то ты потеряешься.
Она пускает косяк дальше. В голове у него гудит, как будто все звуки усилились в несколько раз и заполонили голову. Картинка размылась, он смотрит по сторонам, выхватывая из общего гула обрывки споров. Всё происходящее вдруг вырастает в размерах и наезжает на него.
Коренастый, голый по пояс парень с чёрным смолистым хаером, медленно растягивая слова и немного буксуя:
- П-прикиньте, мы стопанули т-товарняк в итоге... А чо? С одной стороны лес, с другой - п-поле. И абсолютно мёртвая трасса в б-борщевиках и лопухах.
- Иди ты, Красноштан. Так прям и стопанули в натуре?
- А там рядом шпалы ш-штабелями лежали. Н-ну мы одну поперёк пути... Н-ну и пока они там ковырялись, мы на крышу... Н-ну не в лесу же найтовать...
- Гы-гы-гы... Ты, Красноштан, в следующий раз на Байконуре стопани... Сразу до Марса, гы-гы-гы...
Он наклоняется к ней:
- А почему Красноштан?
- Клёвая стори. Вообще-то он Михей. Однажды Михей пиздовал по трассе в Питер. Дальнобой его сломался. А он был в красных, ярко-красных штанах... Ну и чо-то ему стукнуло, взял да прибил штаны гвоздями к дорожному указателю "До Ленинграда столько-то"... И ещё табличку присобачил, телега такая, мол, штаны не снимать, идёт съёмка фильма... Всё лето провисели... Говорят, менты местные несколько раз приезжали... Посмотрят, почитают и уедут... Вот потому он Красноштан...
Его вдруг растащило на ха-ха. Милка, глядя на него, снисходительно, по-родительски добро улыбалась.
Они едут в метро, в переполненном вагоне. Она прильнула к нему, заглядывая в глаза.
- У-у-у, как бьётся. Большое, наверное?
- Не знаю... Настоящее...
- Мне нужно большое. - Отпрянув от него, она громко кричит на весь вагон, перекрывая перестук колёс: - Граждане пассажиры, у кого большое сердце? У кого есть настоящее большое сердце, спрашиваю? У кого?.. Что, у всех из дерматина?
Рядом стоящая женщина с шиньоном на голове фыркает:
- Сумасшедшая какая-то...
- Да, у меня и справка есть.
- Оно и видно.
Двери распахиваются, и они со смехом вываливаются из вагона. Бегут к эскалатору. Он кричит ей:
- Ты и вправду сумасшедшая...
Она вдруг резко останавливается.
- Да, это в дурке так определили. Врачебная ошибка.
- А я?
Она внимательно на него смотрит, опять прищурившись.
- А ты ещё не определился. Вот когда вылупишься из своего яйца, там и посмотрим...
На эскалаторе они начинают целоваться...
Она приводит его в свой дом. Обычная хрущёвка на первом этаже. С порога скидывает штиблеты, затем нагибается и ставит их аккуратно.
- Ма-а, встречай. - Из кухни выходит мама в домашнем платье и кухонном фартуке. Со слегка растрёпанными жгуче-чёрными волосами и каким-то по-детски виноватым взглядом жёлтых глаз. - Ну знакомьтесь. Как там тебя?
Он, смущённо:
- Я Митрий.
- Ма-а, он теперь мой. Правда, хороший?
Мама приглашает гостя к столу, но Милка тянет Митрия в свою комнату.
В её комнате художественный беспорядок. На стенах - её картины. Везде разбросаны листы с её набросками, часто с набросками невероятных, фантастических нарядов. Стопки книг, аккуратно перевязанные бечёвами, кисти, баночки с гуашью и коробки с акварелью. Плакаты западных групп. Старенький проигрыватель. Посреди комнаты - раскрытый мольберт и поставленный натюрморт из завядших грибов и овощей.
Она сходу начинает распоясывать стопки литературы.
- Та-ак. Вот тебе "Махабхарата". Вот Генри Торо... - Достаёт стопку полуслепых машинописных листов. - Керуак... - Достаёт ещё одну стопку подобных листов. Задумывается. - А Кастанеду... Не... Рано... Сама читаю... - Кладёт ему книги и листы в руки. - Подпитывайся... (смеётся). Потом устрою экзамен.
Он взвешивает в руках стопку.
- Ого, как к сессии.
- Ну, может, и к сессии.
Она сидит в проёме своего распахнутого настежь окна. Окно выходит на залитый солнцем двор. На первом плане тополь шелестит листвой. Она курит, выпуская струю дыма на улицу.
- А как ты решила стать хиппи?
- Да просто попалась в руки книжка Люси Фор "Славные ребята", приколола сильно. И решила кроить свой новый мир. Старый надоел.
Далее идут её воспоминания.
Она перед зеркалом расчёсывает свои длинные белокурые локоны на прямой пробор. Пемзой драит новенькие джинсы, чтобы придать олдовости. Нашивает цветную бахрому на кромку. Перегружает из холодильника в свою сумку несколько яблок, кусок копчёной колбасы и шерстяные носки, несколько листов акварельной бумаги и раздербаненные из коробки кубики акварели. Вот, собственно, и весь багаж.
На вокзале протягивает в окошко деньги:
- Один в южном направлении.
- Есть в Гагры.
- Ну, значит, в Гагры.
Курит в тамбуре, сидя на корточках, за окном мелькают фонари. Выходит на маленьком полупустом вокзале. Сумерки. Пассажиры бодренько рассасываются. Она стоит одна.
Ночь. Она спит на скамейке привокзального парка. Её трясёт за плечо усатый мент:
- И какого хера ты тут приспособилась, на моём участке?
- А на скамейке разве написано, что это ваш участок?
- Ты ещё и разговариваешь?! Ща в отделении досыпать будешь! Паспорт есть?
Она протягивает паспорт и картинно куксится:
- Дяденька милиционер, мне нельзя в отделении... У меня переговоры с бабушкой... А связи нет и нет... Говорят, что-то на линии... А бабушка волнуется, она старенькая... А мне ей надо рассказать, как я доехала... А то она весь валидол съест... Ну, дяденька милиционер...
Мент, поколебавшись, отдаёт ей паспорт и уходит.
Поднимается солнце. Она сидит на пустом пляже и ест колбасу с яблоками. Скинув одежду, бросается в объятия волн. Веер брызг.
Вечером бредёт по пляжу, вдалеке огни посёлка. На пути лежит старая ржавая располовиненная труба. Она склоняется и ощупывает её. Сама с собою:
- Тёплая... Как колыбель...
Засыпает внутри трубы, подложив сумку под голову. Счастливо улыбается, смежая глаза...
День. Она сидит на пляже в купальнике. Перед ней на песке кубики акварели. Из сумки достаёт чистые листы. Листы ныряют поочерёдно в воду. Расщепляет зубами конец тонкой веточки. Долго слюнявит. И начинает рисовать. Перед ней бескрайнее море с барашками волн. Аквамариновое небо без облаков.
Вечер. Она сидит в своей трубе и с грустью перебирает содержимое сумки. Осталось единственное яблоко и огрызок колбасы. Она бормочет:
- М-да... Тётка-голод...
Картинка возвращается снова в её комнату.
- Ну и как же ты одна, без денег?..
- А повезло. Встретила олдового, он меня во всё врубил. Как грамотно аскать...
- Чего?
- Попрошайничать.
- Ты серьёзно?
- Ах ты, боже мой! Какие мы нежные. А чо такого? Это как этюд на сцене. Отыграл на публику и ходи свободный... А потом всегда можно найти ништяки.
- Чего найти?
- Объедки (она смеётся). Или коронные - из частных огородов.
Картинка снова переносится в Гагры. Полдень. Она карабкается в гору по заросшему склону. Пряди липнут к вспотевшему лицу. Наконец, вершина. Начинается мандариновая посадка. Она собирает мандарины в сумку. Выходит к деревянному столу с врытыми в землю деревянными скамейками. Садится, начинает жадно есть, обливаясь соком. Неожиданно появляются два заросших щетиной абрека, видимо, хозяева сада. Подходят к столу с другой стороны.
- Эй, паньмаещь, заччэм чужой ел? - Она молчит. - Эй, ты, паньмаещь, ссавсем глухой, што ль? Пистро взял и ппатащёл прям к мене. Аппять уще сам пистро расделссь. Аппять мальчи оччн...
Она молниеносно хватает сумку и, рассыпая мандарины на ходу, несётся без оглядки к склону. Сзади слышен топот. Она с разбегу прыгает на крутой склон, на пятую точку и, помогая руками и ногами, с нарастающей скоростью катится вниз на попе, ломая ветки и кусты...
Картинка опять возвращается в её комнату.
- Бывают, конечно, обломы. Но главное - не париться... - Она соскакивает с окна и подходит к нему, лежащему на кровати. Садится ему на живот. Стягивает цветастую футболку. Перед его лицом появляются две небольших груди с аккуратными сосками в розовом ореоле. Он нерешительно касается их руками и начинает осторожно мять. Она притягивает его к себе...
Закат. Они сидят на крыше дома на Маяковке. Камера, как всегда, его глазами. Она прижалась к нему. С ними ещё один хиппарь. Пьют из горла бутылку "Кагора". Хиппарь встаёт, делает несколько шагов по крыше, гремя железом. Поворачивается к ним, ухмыляется:
- Ласковые такие... зверушки. А слабо вам зажениться?
Она поворачивается к НЕМУ. Долго смотрит. Улыбается.
- Да нефиг делать... Только у меня условие! Никакой фаты из нафталина, никаких там Мендельсонов, никакой помпы и заштопанных традиций, типа гости, скатерть-самобранка и пьяный ор "Горько!"... Вообще ничего из этой оперы...
- Замётано!
Они стоят у дверей загса. И решительно наколачивают в дверь. Дверь долго не открывается. Она, глядя на табличку с часами приёма документов, решительно:
- Или сейчас, или никогда.
Тяжёлая дверь, поддавшись напору, всё же отворяется.
- Вам чего?
- Нам бы пожениться.
Тётенька, уже одетая в пальто с песцовым воротником и мохеровый берет, возмущённо:
- Посмотрите на часы и приходите завтра.
- Да нет, завтра-то никак. Надо сегодня.
- Что это такое - сегодня...
Пытается закрыть дверь. Милка ставит ногу в дверной проём и логическим путём пытается объяснить тёте, что та не права. И что если не сегодня, то может не сложиться новая ячейка социалистического общества. Тётя, поняв, что потеряет только время, отступает, и вот они втроём в загсовом пространстве. Тётка, сняв с себя пальто и оставшись в кримпленовом фиолетовом костюме с лимонным отложным воротником, промокает на лбу капельки пота и грузно плюхается в кресло. Берёт какие-то бумаги и, быстро строча, говорит себе под нос:
- На регистрацию через два месяца.
- Как через два месяца?!
- Порядок такой.
- Тётенька, а можно нас без порядка?
- Порядок для всех один. И я вам не тётенька.
Она делает плаксивое лицо. Губы дрожат, вот-вот скатится слеза.
- Понимаете, у него повестка, ему через неделю в армию!