Двадцать лет назад был опубликован первый сборник моих афористических заметок, который я назвал "Светляки". За ним последовал второй под названием "Четыре горы" (1997). За прошедшие пятнадцать лет накопилось несколько сотен новых "светляков" или "евфимизмов". Часть их я использовал в романе "Неверная" и во втором томе моих мемуаров "Связь времён", остальные составили содержание данной книги. Первому сборнику было предпослано предисловие, которое до сих пор представляется мне важным, и я нахожу уместным воспроизвести его здесь почти полностью.
Есть люди, которые не любят поэзию. Есть люди, которые не ходят в театр. Есть люди, лишённые всякого вкуса к живописи. Есть совершенно равнодушные к балету.
Но, как это ни парадоксально, нет людей равнодушных к философии.
Философия нужна каждому как дом души. Это может быть просторный и удобный дом, может быть лачуга, изба, шалаш, пещера. Нашему телу необходимо убежище, в котором можно укрыться от ветра, снега, дождя, холода, палящего солнца. Точно так же и нашей душе нужно какое-то укрытие от леденящих вопросов, обжигающих страхов, пронзительных сомнений, изматывающих противоречий, ослепляющих видений.
Философия не может быть универсальной, одинаковой для всех. Даже четыре главных вопроса бытия - что есть мир? что есть я? что я должен? на что могу надеяться? - даже они звучат в разных людях с разной силой. Поэтому кто-то больше всего озабочен загадками мироздания, кто-то вслушивается в мир своих чувств, кто-то "ищет грань меж добром и злом", кто-то думает только о спасении души. Но не нужно при этом забывать, что вдобавок к четырём главным, в душе каждого человека звучат сотни других вопросов. И он ищет, ищет такое жильё, в котором можно было бы хоть не надолго укрыться от этого вечного сквозняка - обрести душевный покой.
На знаменитые философские системы люди часто смотрят с той же смесью любопытства, почтения и равнодушия, с какой приезжающие в город селяне смотрят на дворцы и храмы: великолепно, заманчиво, красиво, но квартирку там снять нельзя - а, значит, не очень интересно. Да и у кого в наш занятый суматошный век хватит сил и времени обследовать гигантские постройки, создававшиеся великими умами? Сборный домик из щитов, из отштампованных панелей, из готовых деталей - вот за чем гоняется большинство наших современников.
И я тоже в молодости рад был бы удовлетвориться таким домиком. Я был нетребователен, легко мирился с логическими неудобствами, наплевательски относился к эстетической отделке. Душа была так увлечена жизнью, что согласилась бы укрываться в любой философской мебелирашке. Но ничего не находилось. Где ни поселишься - стены тонки, материалистическая фанера не защищает ни от холода, ни от зноя, дует во все щели так, что не только карточный домик не построить - ложку не донести до рта.
И тогда я понял, что придётся строить самому.
Дело не в том, что я вообразил себя умнее великих философов прошлого. Дело в том, что 20-й век обрушил на нас такие вопросы, которые перед ними даже не стояли. Или настолько усложнил данные для решения старых вопросов, что возникла необходимость в новых ответах. Естествознание буквально взорвало изнутри все старые ответы на вопрос "что есть мир?". История и литература зачеркнули добрую половину ответов на вопрос "что есть я - то есть человек?". Вслед за этим зашатались и все прежние представления о правде, красоте, справедливости и вере.
Когда, после прочтения доброй сотни философских книг, у меня возникло несколько идей, ставших опорными сваями, фундаментом для "практической метафизики", я был уверен, что изобретаю велосипед. Идеи казались такими очевидными, что наверняка кто-то должен был додуматься до них раньше меня. Или додумается вот-вот, пока я пишу свою книгу. Наша воля, наша душа хочет лишь одного - расширения границы своей свободы, своего царства я-могу, и радость, удовольствие, испытываемые нами, есть всегда знак такого расширения, а боль, страдание - всегда знак сужения свободы. Ну что могло быть проще такой формулы?
Сорок лет спустя я уже не думаю, что эта мысль так легко может быть усвоена человеческим сознанием. Хотя я получил довольно много одобрительных и даже несколько восторженно-благодарных отзывов на книгу "Практическая метафизика" (1980, 2001), а потом и на продолжающую её книгу "Метаполитика" (1978, 1991), число их оказалось гораздо меньше того, на что надеялось авторское тщеславие. Кроме всего, книгу в триста страниц в метро не прочтёшь, в очереди не раскроешь. Возможно, я слишком много места уделил в этих трудах полемике с другими философскими системами, из-за чего читателю так же нелегко добраться до нужного ему содержания, как нелегко бывает добыть кусочек вкусного мяса из клешни краба.
Тем не менее я по-прежнему льщу себя надеждой, что идеи, собранные в этих книгах, могут пригодиться моему современнику при сооружении пристанища для души. И я верю, что ему необязательно прочитывать оба тома от начала до конца. Как в магазине готовых стройматериалов человек покупает лишь недостающие рамы и двери для своего дома, так и здесь он может выбрать лишь несколько постулатов из моих теорий, которые придутся ему как раз впору, помогут пустить больше света и воздуха в своё жильё или заглянуть подальше в окружающий его мир.
Мысли, приходившие мне в голову в процессе работы над философскими книгами, обычно были тесно связаны друг с другом и требовали последовательного изложения. Но некоторые вдруг отлетали в сторону и обретали самостоятельную жизнь, держась - чаще всего - на крылышках иронии. Они-то и составили содержание данного сборника, как и двух предыдущих.
Жанр короткого эссе, афоризма, не очень популярен в русской литературе. Всё же можно привести несколько примеров книг, завоевавших известность в 20-м веке: "Опавшие листья" Розанова, "Записные книжки" Ильфа, "Ни дня без строки" Олеши, "Крохотки" Солженицына, "Голос из хора" Синявского, "Соло на ундервуде" Довлатова, "Записные книжки" Венедикта Ерофеева, "Чередования" Владимира Гандельсмана, "Вид из себя" Валерия Черешни. Во всех этих сборниках тексты расположены без тематической разбивки, чаще всего просто в хронологическом порядке. Мне больше нравится традиция европейской литературы. "Опыты" Монтеня, "Мысли" Паскаля, "По ту сторону добра и зла" Ницше, "Ненаучные мысли" Михайло Михайлова - во всех этих книгах есть главы-разделы. Будучи последователем Шопенгауэра, я решил рассортировать мои "евфимизмы" по тем же темам, по которым он рассортировал свои мысли в сборнике "Новый паралипоменон". Надеюсь, философски образованный читатель, если и заметит маленькие отклонения в названиях некоторых подглавок, то великодушно простит мне их.
Игорь Ефимов
Пенсильвания, лето 2012
Глава I. О философии и ее методе
Сегодня можно написать добрую дюжину диссертаций на тему "Влияние Шопенгауэра на Кьеркегора". Но когда это влияние имело место, всё сводилось к тому, что один копенгагенский анахорет и мизантроп что-то там вычитал - ему одному интересное - у одного франкфуртского анахорета и мизантропа.
Три блудных сына, рождённых в 19-ом веке у еврейских отцов, попытались вырваться из-под отцовской власти: Карл Маркс - путём Хама, Зигмунд Фрейд - путём Исава, Франц Кафка - путём Иова.
Простой человек принимает Неведомое легко и естественно, ибо оно всегда - часть его жизни. Интеллигент же, напротив, так избалован комфортом объяснений, что он схватится за первое попавшееся - лишь бы не остаться с Неведомым лицом к лицу.
В Дарвинской теории сквозит не только наглость самонадеянного ума, но и полная эстетическая бесчувственность. Природа должна представляться дарвинисту не дивным художником, Творцом, а пьяной бабой, которая наугад кидает в решето естественного отбора всякий мусор и потом с удивлением получает крылышко бабочки, шкуру барса, зонтик медузы, перо страуса.
Визиты к психоаналитику человек переживает как осуществление своей свободы: "Вот, рассказываю о себе любимом, и это улучшает моё здоровье, расширяет моё царство я-могу". Но никакого "излечения" эти визиты принести не могут. Облегчающий эффект возникает, лишь покуда они длятся. Недаром же люди ходят к шринкам годами. Потом человек может найти себе другое русло для осуществления свободы, успешно примется за новое дело - тогда про него скажут: "Видите, как ему помогло. Да здравствует Святой Зигмунд!".
"Ах, всё это так быстротечно!", говорим мы с оттенком презрения. Но забываем при этом, что быстротечное и есть тот строительный материал, из которого складывается Вечное.
Первую половину жизни человек тратит на то, чтобы построить домик для души, создать уютную картину мира. Вторую половину - на то, чтобы отчаянно защищать свой домик от всяких переделок. Предчувствует, видно: отдашь один кубик - рассыпется вся постройка.
Оказывается, знаменитая гравюра Гойи называется не совсем так, как в российских изданиях: чудовищ порождает не "сон разума", а "воображение без разума".
Рационализм поначалу выглядит гладким, круглым и чистым, как яйцо. Залюбуешься! А когда из него выползает гадюка якобинства, удав коммунизма, крокодил нацизма, он с возмущением открещивается и вопит: "Не я! Не я!".
Предпочитал всё на свете объяснить - только бы не сострадать.
Мысль изречённая есть ложь.
Событие, описанное в мемуарах, есть донос.
В дополнение к понятию "ницшеанство" пора ввести понятие "нишеанство": прятанье в нишах - модерна, структурализма, семиотики, экспрессионизма и пр.
Анализ великих исторических баталий, по большей части, находится в руках людей, которые мухи не способны обидеть. Какой правды, какой глубины анализа мы можем ожидать от них?
Важность метафизики в том, что это единственный язык, на котором возможны мирные переговоры между учёным и священослужителем.
Философия способна спасать только самих философов.
Глава II. К истории философии
Чувствительные люди ненавидят неопределённость и боятся непредсказуемости гораздо сильнее, чем люди толстокожие. Именно поэтому так много интеллектуалов всю жизнь выступают за дарующий определённость социализм, и так много простых душ тянется к ярко бурлящему, непредсказуемому рынку.
Интеллектуал ненавидит врождённое неравенство людей за то, что оно мешает ему обобщать и наставлять. Хам - за то, что оно мешает ему возноситься над ближним и подавлять. Когда интеллектуал сливается в этой ненависти с хамом, на сцену истории является инквизиция, якобинство, большевизм.
Десятилетиями западные леваки старались не замечать кровавых безумств, творимых коммунистами во всём мире. Но это не потому, что они верили в лозунг "Владыкой мира будет труд". Другой лозунг был для них в сто раз важнее, и его-то они и защищали в яростном самоослеплении: "Всё существующее разумно". И если допустить, что коммунизм неразумен, то пришлось бы расстаться с утешительной Гегелевской формулой.
Интеллигентный атеист неустанно ищет научные теории, которые укрепили бы его в его атеистической вере.
Дарвинизм так пришёлся ему по сердцу, потому что он исключал Творца из картины мира. Марксизм, провозгласивший предопределённость хода истории, исключал свободу. Фрейдизм отнимал у человека душу, заменяя её безднами подсознания.
И всё же непонятно: почему победившие атеисты-марксисты Дарвина пустили в свои священные книги, а Фрейда - нет? Неужели с душой даже им было жалко расстаться?
Розеншток-Хюсси говорит, что "истина и новость - понятия несовместимые. Истина всегда стара".
Талибы в Афганистане воплотили мечту возвышенного Платона: создали государство, в котором музыка запрещена, искусства изгнаны, женщины заперты.
Если политическим теоретикам кажется, что их идеи не находят адекватного отклика у современников, они могут утешать себя, вспоминая, как Джефферсон зачитывался Монтескье, Черчилль - Гоббсом, Ганди - Толстым.
Откуда в человеке такая страсть к поношению всего и вся? Вариант Декартовой формулы: "Поношу - следовательно возношусь".
Размахивая косой, Лев Толстой надеялся зарыть свои пять талантов, укрыться от тягостной обязанности "предвидеть и предусматривать", описанной Аристотелем.
Если когда-то были свирепые войны между католиками и протестантами, почему так трудно допустить, что мы доживём до войн между фрейдистами и кантианцами? В конце концов, наша картина мира - это единственное, за что стоит убивать и быть убитым.
Сценарий "Корабль мудрецов": про пароход, на котором в 1922 году из России были высланы российские философы.
Как только идеи "Практической метафизики" завоюют признание, первыми их возьмут на вооружение ненавистные мне адвокаты и психиатры и начнут добиваться освобождения тысяч уголовников, мотивируя их преступления священной необходимостью для любого человека осуществлять свою свободу.
Фантазии Руссо, Прудона, Маркса, Толстого, Фрейда имеют огромное познавательное значение: фактом своей популярности они открывают нам самые сильные, самые массовые мечты-надежды в душе человека.
Вот имена четырёх всадников рационалистического апокалипсиса наших дней: Дарвин, Маркс, Фрейд, Эйнштейн.
"Нет ничего нового под Солнцем, - говорит Экклезиаст. - "Вот новое", скажут нам. Но и это уже было прежде." Сегодня мы бы поставили перед Экклезиастом телевизор, показали бы ему дно океана и обратную сторону Луны, потом усадили бы в реактивный Боинг и перенесли по воздуху в Израиль, отдохнуть среди оливковых рощ, когда-то принадлежавших ему. "Вот видите, - сказал бы упрямый Экклезиаст. - Те же оливки, что и три тысячи лет назад."
Большевизм есть самоуверенность логического ума, доведённая до абсурда. Абсурд состоит в том, что, дойдя до своих естественных - Кантом описанных - границ, логический ум не видит для себя иного выхода, кроме как убивать тех, кто ему на эти границы указывает, тех, кто умеет нелогично пересекать их: художников, поэтов, священников, философов.
Теория естественного отбора самым естественным образом отобрала в ряды своих сторонников всех умных дураков прошлого, настоящего и будущего.
Пять тысячелетий люди боготворили Дарителя жизни - под разными обличьями и именами. Но в веке 20-ом рационалисты победили, и люди перенесли своё поклонение с Дарителя на Дар - на жизнь человеческую. Жрецы здоровья в белых халатах вытеснили жрецов в рясах и начали грести невиданные пожертвования на нужды нового культа.
В философии царит полный феодализм: каждый отчаянно защищает свой замок, свой лён, свою вотчину. Но время от времени на поверхность всплывает этакий Чингис-хан и идёт опустошительной войной на всех остальных. Таковы Руссо, Прудон, Маркс, Ницше, Толстой.
Первым экзистенциальным писателем был вовсе не Кьеркегор, а Экклезиаст.
Уже Платон знал, как переменчивы, многолики, непостоянны, нетерпимы бывают высоковольтные. Он понимал, что моногамные отношения для них - невыполнимая мечта, и запретил индивидуальные браки для господ ("стражей") в своём идеальном государстве.
Как упоительны все схемы мироздания, исключающие Творца! Ведь они избавляют нас от тягостного чувства благодарности Ему.
Нет и не может быть мира и дружбы в царстве философии. Аристотель отшатнулся от Платона, Кант - от Сведенборга, Шеллинг - от Гегеля, Маркс - от Прудона, Соловьёв - от Толстого, Юнг - от Фрейда.
В Средневековой Европе Кампанелла спасся от костра, разыграв безумие. В Советской России Бродский тоже пытался спрятаться от суда в психушке. Не вышло.
Неумирающий порыв заменить все книги одной: Библией, Кораном, Кратким курсом ВКПб, Красным цитатником.
Глава III. К логике и диалектике
Будущее покрыто тайной. Ни пророк, ни мудрец, ни сивилла не могут проникнуть туда взором. И лишь вашему банку приоткрыт краешек завесы: он знает, что вы будете платить, платить, платить - в какие числа, сколько, под какой процент.
Когда американцы слышат споры своих политиков, они - часто не вникая даже в суть - успокаиваются: спорят - значит управляют. Когда русские слышат споры своих, они впадают в тревогу: политики спорят - значит пора их менять.
Может ли человек лишённый математических способностей обладать чувством справедливости? Ведь он просто не в силах оценить-прикинуть, какого труда и каких затрат стоит та или иная жертва и предпочтёт повторять за Христом: "Раздай всё и не заботься о завтрашнем дне".
"Раз я не отличаю Добра от Зла, - говорит детерминист Господу, - значит я не ел яблока с Древа и первородный грех на мне не лежит."
Самая частая ошибка людей, одарённых умом и сердцем: выставить эти дары на продажу и ждать вознаграждения за них.
Человек беспомощно и неумело защищается от клеветы. Друзья наседают на него, требуя, чтобы он в самозащите применил приёмы и тактику своих врагов. "Увы, - виновато отвечает оклеветанный. - Что позволено быку, то не позволено Юпитеру".
Божество должно обладать свойствами вечности и неуничтожимости. Именно поэтому так много умных людей на Земле - математики, физики, химики и пр. - обожествили формулы.
Первая часть жизни хозяина знаний - ученье - самая тяжёлая. Именно поэтому он так спешит отгородиться какой-нибудь стеной ответов на все вопросы Бытия - марксизмом, фрейдизмом, гегельянством, анархизмом: чтобы ничему больше не учиться.
Сумел так оградить себя от друзей, не верящих в абсурд, что никто уже не мог указать ему на абсурдность приводимых им примеров.
Человек, пытающийся разумом проникнуть в тайну веры, похож на голодного, пытающегося зачерпнуть горячего супа ложкой, сделанной из льда.
Мы спорим с человеком лишь до тех пор, пока в нас живёт надежда, что он согласится заменить свои заблуждения - нашими. Потом споры утихают.
Долгими упражнениями в равнодушии он завоевал себе гордое право не удивляться ничему на свете.
Глава IV. Мысли об интеллекте вообще и во всяком к нему отношении
Пожизненный холостяк Сведенборг писал поучительные трактаты о супружеской жизни. Его современник, Жан-Жак Руссо отдавал каждого своего родившегося ребёнка (числом пять) в сиротский дом, чтобы они не мешали ему писать трактаты о воспитании детей. Так теория века Просвещения всюду торжествовала над практикой.
Две тысячи лет назад двенадцать еврейских пророков отправились в мир учить людей, как вынести бремя свободы и одолеть ужас непостижимого. Но сто лет назад три других еврейских пророка - Святой Карл, Святой Зигмунд и Святой Альберт - объявили нам, что ни свободы ни непостижимости нет на свете. И миллионы людей проявили свою непостижимую свободу, побежав за этими тремя.
Чаще всего радостное попадание словесной стрелы в пролетающую мысль случается на грани опьянения или сна. То есть в моменты, когда жадное Я удаляется на отдых, выпрягает наш разум и даёт ему слетать ненадолго в луга бескрайних ассоциаций, поохотиться в ночном приволье.
Сердце наше жаждет чудес. Но разум стоит с розгой и твердит нам, что чудес не бывает. Здесь кроется объяснение успехов сюрреализма в живописи, кино, литературе. Сюрреализм - это разрешённые разумом чудеса.
Мало того, что Честность, Доброта и Любовь несовместимы между собой. Они ещё дружными усилиями разводят мост, по которому могла бы приблизиться колесница Веры.
Учёный должен оставаться объективным и беспристрастным, должен уметь подавлять свои эмоции. Учёные филологи полагают, что и они тоже должны соблюдать это правило и рассуждать о литературе бесстрастно. Но это такая же нелепость, как если бы врачи взяли себе за правило лечить человека, не прикасаясь к больному месту.
В старину русские князья ездили за советом к волхвам и отшельникам в их бедные жилища. В 20-м веке Сталин звонил по телефону волхву Пастернаку в его бедную коммуналку. Но советами мудрецов в России пренебрегали на протяжении всей её истории.
Разумные и озверелые вечно противостоят друг другу. Но в те моменты истории, когда озверелые одолевают, разумные пускают в ход все силы своего ума, чтобы объяснить их победу разумными причинами.
О парадоксах секретности. Оказывается, у американцев в 1917 году было разработано отличное автоматическое ружьё, которое и пятьдесят лет спустя было эффективным. Но военные мудрецы и планировщики решили не давать его американским солдатам из опасения, что оно попадёт в руки немцам и они быстро скопируют его. Что оставалось бедным немцам? Пришлось им убивать американцев из ружей и пулемётов, сконструированных их собственным Маузером.
Есть люди, которым мудрецы, пророки и поэты дСроги, в первую очередь, тем, что цитатами из них сподручно колотить по голове несогласных.
Толстого можно уподобить бывалому мореплавателю, которого пригласили бы на совет Колумб, Магеллан, Васко де Гама, Америго Веспучи, Шамплейн, а он вдруг начал бы их убеждать, что пора кончать бороздить волны и заняться прокладкой самого прямого пути в Америку - путём сверления земной толщи. Выполнимо это или нет, такого мореплавателя, конечно, не интересовало.
Друзья мои, взыскующие правды! Не бойтесь когда-нибудь остаться без работы, ибо защитники лжи предаются своему занятию с такой же страстью, как и вы.
Ужасно не то, что мне хочется надавать пощёчин Арлену Спектору, Гроверу Фёрру, Ноаму Чомски, Винсенту Буглиози и прочим мастерам говорить неправду. Страшнее то, что, слушая их, я готов выступить за отмену свободы слова.
Глава V. О противоположности вещи в себе и явления
Разве не примечательно, что три сферы ощущений остаются недоступными для наших слов: запах, вкус, слух? Мы уворачиваемся от этой бессловесности, пуская в дело сравнения: "духи пахнут левкоями", говорим мы, "в конфете привкус мандарина", "поёт, как соловей". Запах, вкус и слух - вот царства, в которых бессловесные животные гораздо богаче нас. И такой же неопределимой словам остаётся боль. Тянет, давит, режет, щиплет, дёргает - всё не то. Не описать. Ибо здесь наша воля слышит другую волю напрямую.
Одни люди, соприкасаясь с произведением искусства, ждут, что оно захватит их, покорит, оплодотворит, приобщит к тайне бытия. Другие, наоборот, стремятся разгадать тайну, проанализировать, возвыситься над ней, подчинить, согнуть до себя. И разница между ними так же существенна, как разница между влюблённым и насильником.
"Мир - это всего лишь система знаков", утверждают структуралисты. И весь их лексикон, действительно, нацелен только на знаки, то есть на наше представление о мире. О воле, которая томится, страдает, жаждет, ликует - ни слова.
Поэт! Если хочешь прорвать пелену Майи, помни, что для этого тебе надо будет к ней хотя бы на мгновение прикоснуться. Приземляйся время от времени, не воспаряй в ястребиную высь навеки.
Я всё мечтаю подзаработать деньжат, воображая, что это расширит моё "я-могу". На самом деле деньги только уменьшат мои "поляны любви" и раздвинут поля окружающей зависти и ненависти.
У Творца всегда есть два дела: творить новое и сохранять уже сотворённое. Но творческий человек часто так увлечён своим участием в первом деле Творца, что с презрением осуждает и отбрасывает тех, кому досталось соучастие во втором.
Борцы с голодом в Америке объявили войну Борцам с обжорством.
Уберите от страшного слова "метафизика" приставку "мета", и рационалисты всего мира с радостью заглотят наживку привычной им "физики". Отсюда и выросла популярность Эйнштейна: он обозначил Кантовскую "вещь в себе" и Шопенгауэровскую "волю" физическим термином "поле", и толпы поклонников ринулись за ним, не заботясь о том, чтобы заучивать его формулы.
Племя "Здесь и сейчас" почуяло в молодом Бродском полномочного посла державы "Везде и всегда" и погналось за ним дружной сворой без всякого науськивания со стороны КГБ.
Талант - это всего лишь показатель скорости, с которой человек способен скользить по поверхности явлений. Ни о глубине, ни о высоте души он не свидетельствует.
Нам говорят: "Все эти преступления совершаются людьми, которые не умеют контролировать свои эмоции".
Мы отвечаем: "Только такие люди и обнажают для нас подлинные эмоции тех, кто умеет их контролировать".
Глава VI. К философии и науке природы
Спрашиваете, в чём животные лучше человека? А вот хоть этим: у них никакой самец не может изнасиловать самку.
Почему звери и птицы все красивые, даже в старости, а люди - далеко, далеко не все?
Не можете войти в церковь? Опуститься на колени рядом с пошлыми, мелкими, немодно одетыми? Значит, и перед лицом Господним вы хотите чваниться своим хорошим вкусом? Да вас обсмеют все бабочки, цапли, белки, снегири, павлины и даже майские жуки!
"Так вы, мистер Дарвин, утверждаете, что и хвост павлина - всего лишь результат случайного подбора красок в процессе естественного отбора и борьбы данного вида за выживание? Красиво выживают, гады!"
Что человеческого может быть в гремучей змее? Оказывается - показали по телевизору - она зевает так же сладко, как мы.
В животном мире за самкой каждый год остаётся право выбрать самца, с которым она готова продолжить род. И лишь у людей самец пытается оспорить судейскую роль женщины в этом важнейшем деле и может наброситься на неё с ножом или кулаками, когда она предпочтёт ему другого.
Мы сумели подружиться с пчёлами и вот уже несколько тысячелетий получаем в награду сладкий мёд. А что если бы нам удалось подружиться с термитами и муравьями? Не могли бы мы их направить на расчистку наших лесов?
Каждое творение Господне - включая цветы и травы - оснащено средствами защиты и нападения, каждое ведёт ежедневную войну за выживание, с применением химического, бактереологического и прочих видов оружия, запрещённых Гаагской конвенцией. Поэтому не надейтесь, пацифисты, на мир между народами - ведь народы тоже создания Господни.
С печалью и укоризной смотрит на нас из-под ресниц лошадиный глаз:
"Мы тащили на себе телегу вашей цивилизации три тысячи лет - и каких лет! Мы надрывались на строительстве ваших дворцов и храмов, гибли на полях ваших сражений, кормили своим мясом осаждённых в городах, тонули в трюмах ваших грузовозов. Так не пора ли отметить это хоть небольшим памятником Неизвестному Коню на площади? Хотя бы в провинциальном городке? Поэмой, песней, кинофильмом? Страничкой в школьном учебнике?"
Тяжела Господня наука.
20 миллионов погибло от чумы в Европе 14-го века. И только 500 лет спустя люди перестали бороться с этим бедствием при помощи сжигания ведьм и разрешии своим высоковольтным отыскать и обезвредить невидимую простым глазом чумную бациллу.
20 миллионов погибло в Сталинском терроре, столько же - в китайском и прочих. И сколько веков должно пройти, прежде чем люди поймут, что причина этих катастроф - невидимая бацилла ненависти низковольтного к высоковольтному.
Почему мужчины часто лысеют, а женщины - нет?
Очень просто: потому что мужской организм должен тратить больше половины рогового вещества на выращивание бороды, а женский организм избавлен от этой тяжёлой обязанности.
ДНК человека неповторимо. А что происходит с ДНК человека, которому пересадили чужую печень, почку, сердце?
Рыбы, которых мы выращиваем в своих садках и прудах, понятия не имеют о тех существах, которых им предстоит питать своей плотью, никогда не видали и не увидят их, никогда не могут проникнуть в воздушную среду, где обитают их пожиратели. Почему же так трудно вообразить, что и мы, в свою очередь, живём в уютном садке земного бытия лишь до тех пор, пока не придёт очередь послужить пищей для каких-то неведомых существ, обитающих в недоступной для нас среде? Но всё же любопытно: какая часть нашей души считается у них наиболее дорогим деликатесом?
Я смотрю на собственную ладонь, на петляние кровеносных сосудов, на подрагивание сухожилий, на движение суставов и думаю: "Ради какой же великой задачи было создано это хитроумнейшее устройство руки и всего остального тела? Разве могут у меня найтись силы, чтобы справиться с подобной задачей?"
Ночью, во сне, мы живём жизнью растений: дышим, растём, перевариваем, испаряем. А также приобщаемся главному преимуществу растительного мира: полной невиноватости.
В урановой руде содержится лишь 0,7% лёгкого изотопа U235 (всё остальное - U238), но только он годится для производства энергии и для бомб. Не так ли и высоковольтные: составляя от силы 1% населения, они катализируют и успешный труд, и победную войну в мировой истории.
Законы природы - это инструмент, которым Господь сохраняет сотворённое, бывшее.
Чудо любви - инструмент, которым Он творит новое, небывалое.
Посреди бушующей весны вдруг вспомнилась осенняя картинка: безветренный день, и каждое облетевшее дерево стоит посредине круглого золотого ковра собственной опавшей листвы.
Существует поверье, что грибовидные наросты на стволе берёз - чага - помогают от рака. Не может ли оказаться, что природа этих наростов - рак дерева?
Интересно, проводился ли анализ раковой опухоли на ДНК? И если проводился, то каков был результат? Совпадают ли ДНК раковой опухоли и других тканей? Или раковая опухоль предстаёт уже каким-то другим существом, вторгшимся в тело человека?
В человеческом теле есть одна совершенно бесполезная деталь - пупок. Она - лишь указание - и подтверждение - того, что человек произошёл от кого-то, некая связь с предками. У клонированного человека пупка не будет.
Птицы нас презирают - это несомненно.
Ну, а бабочки?
Эти, кажется, только смеются и не теряют надежды научить нас летать. Всё машут крылышками: "Глядите, ведь это так просто!".
Специализация ветеринаров: дантист для крокодилов, гастроэнтеролог для удавов, аптекарь для кобр, дерматолог для носорогов.