|
Севастополь, 28 февраля 1855 г.
Письмо твоё, любезный друг и брат Константин, доставленное мне мичманом Шкотом, застало меня в больших хлопотах, и потому не взыщи за бестолковость ответа. Благодарю душевно, что не забыл, и верь мне, что немного вещей меня так радовало в продолжение этой несчастной осады, как весть от тебя о наших петербургских и твоих домашних. К крайнему моему сожалению, не могу отплатить тебе тем же относительно нашего положения. Благоприятное время упущено, и мы не предпринимали ничего в зимнее холодное время, когда эти поганые англичане были расстроены не менее французов 1812 года, а их союзники находились в положении немногим лучше. Когда настоящее время действия ещё не настало, князь Меншиков всё собирался сделать решительное движение, потом тянул день за днём, неделю за неделей и дотянул до того, что и французам, и англичанам навезли сильные подкрепления, настроили бараков и одели в тёплую одежду; потом объявил, что нам нужно ждать подкреплений, без чего нечего и думать о наступательных движениях и наконец, венчал командование своё тем, что сказался больным и уехал. Вот тебе и штука! Быть может, на всё это он имел свои причины, которые для меня недоступны; но видит Бог, этих неразгадаемых причин со дня его приезда накопилось столько, что и не знаешь, что обо всём этом думать. И теперь, по прошествии почти шести месяцев, мы, по моему мнению, находимся в положении худшем, чем все первые дни бомбардировки. Неприятель нагромоздил Бог знает какие укрепления, получил и всё ещё получает огромные подкрепления, и не пройдёт нескольких дней как откроет бомбардировку и вероятно вместе с тем двинется на наши сообщения. Результат всего этого в руках Бога; но и не нужно быть пророком, чтобы предвидеть конец. Да, да, любезный брат, недалеко то время, когда здесь начнётся настоящее дело, и да простят Бог и Царь тому, кто всему этому причиной. Я же, находясь в таком положении и готовый предстать на суд Творца, не хочу в такую минуту никого обвинять и утешаюсь тем, что будь что будет: я исполнил свою обязанность и как верноподданный, и как сын нашей святой России.
Не думай, впрочем, чтобы и мы ничего не сделали; напротив, мы тоже громоздили пушку на пушку, и теперь кругом Севастополя стоит их более 800, следовательно, будет, чем отвечать врагам, и они это знают. Но золотое время упущено, и упущены безбожно случаи кончить эту осаду самым блестящим образом; теперь же одно чудо может нас вывести из этих тисков, и как Всемогущий в неисчерпаемом своём к нам милосердии показывал нам несколько раз своё видимое заступничество, то быть может и теперь не отнимет от нас Свою десницу, и это теперь, поверь мне, что бы вам там ни врали, единственная наша надежда!
Вместо князя Меншикова назначен сюда с Дуная князь Горчаков главнокомандующим, и его ожидаем сюда со дня на день. Что-то он сделает из нашего совершено испорченного дела? Говорят, он ещё свеж силами и его очень хвалят; впрочем, ты его знаешь по венгерской кампании и лучше моего можешь судить, чего нам от него можно ожидать. Я же вообще уже перестал ждать добра от сынов человеческих и предался совершенно в волю Божию; и как бы ни желал смириться духом, находясь в шаг от вечности, но желчь до ногтей разливается, вспоминая о том, что нами от начала и до сего дня было здесь упущено. Но Бог с ними, с этими делами; не воротишь же словом драгоценное время, упущенное самым бессовестным образом и до высадки и после оной; поговорим лучше о другом.
Благодарю за участие в моих телесных повреждениях, которые меня давно уже не беспокоят, кроме руки, которая иногда ноет; но я не помню, писал ли, что я на левое ухо оглох: в первые дни бомбардировки бомба лопнула возле самого уха и всадила в землю менее чем на фут расстояния от ноги огромные осколки; удар был так близок, что голове сделалось жарко, и уже потом, долгое время спустя, заводя часы, я узнал, что ничего не слышу левым ухом, что и продолжается до сих пор, не смущая меня, впрочем, нисколько. Кстати, о моих повреждениях: прошу при случае передать чувства благодарности за милостивое внимание ко мне. И вот ещё другая к тебе просьба: я получил от генерал-адмирала милостивый рескрипт при присылке ко мне Георгиевского креста 3 степени и не знаю, следует ли отвечать; да и негде и некогда было, не благодарил до сих пор Его Императорское Высочество, и потому сделай милость, так как я чувствую, что сделал неловко (если не хуже), извини мой неловкий проступок и передай Его Высочеству о нашей беспредельной благодарности за его истинно отеческие милости к нашим раненым. Если мне ещё суждено увидеть нашего благодетеля, то, где бы это ни было, я поцелую его руки. Нужно быть здесь, чтобы оценить вполне милосердие нам оказываемое.
|