Монтегю Сильвер, первый на всем Западе мошенник и авантюрист, признался мне в Литтл-Роке :
- Если ты, Билли, когда-нибудь почувствуешь, что у тебя ползет крыша или ты староват для порядочного облапошивания взрослых людей, тогда поезжай в Нью-Йорк. На Западе дуралеи рождаются ежеминутно, а в Нью-Йорке они размножаются путем икрометания, - мириадами.
С тех пор минуло два года, как вдруг я стал ловить себя на том, что у меня в памяти не удерживаются имена русских адмиралиссимусов, потом заметил над левым ухом пару седых волосков - ну, и вспомнил совет старика Сильвера.
В один прекрасный день я заявился в Нью-Йорк и недолго думая вышел на Бродвей. Иду и вижу: Сильвер собственной персоной, упакован в роскошную и мешковатую галантерею, привалился к стене отеля и полирует ногти шелковым платочком. Я спрашиваю:
- Так что же с тобой приключилось, приятель: старческая амнезия или просто склероз?
- А, Билли! - откликается он. - Рад тебя видеть. Представляешь: у нас на Западе развелось слишком много умников, а Нью-Йорк я давно приберегал на десерт. Конечно, обманывать нью-йоркских аборигенов не очень этично. Они ведь умеют всё делать от сих по сих и заблуждаются в двух соснах. Не хотел бы я, чтобы моя матушка знала, что я отстреливаю такой молодняк. Не тому она меня учила.
- Может, ты кого-то и отстреливаешь, но в твоем тире что-то не видно мишеней, - замечаю я. - Да и вывески тоже.
- Ну и что? - отвечает он. - Здесь реклама не обязательна. Я всего месяц как приехал, но готов открыть дело в любую минуту. Хочешь посмотреть, как все эти ученики школы под названием Манхэттен сами подадут во все газеты объявления, чтобы поскорее сделать инвестиции в наше предприятие?
- Я не терял времени, - продолжает Сильвер, - проводил рекогносцировку: читал газеты и, смею думать, неплохо изучил местные нравы. Ну и народ, я тебе доложу: если ты откладываешь ревизию их карманов, они просто кидаются на брусчатку, визжат и брыкаются. Идем ко мне, Билли, я введу тебя в курс дела. Так и быть, по старой дружбе даю тебе пай на разграбление этого городка.
Сильвер отвел меня в свой номер. Там у него собралось много чего любопытного.
- Способов выжимать деньги из этих простачков, - начал он свою лекцию, - больше, чем рецептов приготовления рисовых блюд в Чарлстоне, штат Южная Каролина. Они покупаются на все. У них в мозгах как будто какое-то реле: чем больше учености, тем меньше способности думать. Например, совсем недавно некто продал Джону Пирпонту Моргану портрет маслом Рокфеллера-младшего, выдав его за оригинал картины Пчеллини "Мафусаил в юности".
Видишь в углу горку брошюр? Это золотые россыпи. Я было попытался их реализовать, но меня арестовали. Как думаешь, за что? За создание пробки на улице. Люди вырывали каждую книжку с руками. По дороге в участок я умудрился всучить несколько экземпляров полицейскому. Но торговлю пришлось свернуть. А жаль: не могу я отбирать у людей деньги за здорово живешь. Пускай пошевелят мозгами хоть над чем-нибудь, а там уж я, так и быть, облегчу их карманы. В противном случае мне чего-то не хватает. Пускай хотя бы подумают, с большой или маленькой буквы пишется слово "Бродвей", а потом уже суют мне свои центы. Или вот еще одна затея, от которой пришлось отказаться из-за сущего пустяка. Вон на столе чернильница. Я нарисовал на руке якорь - наподобие татуировки, пошел в банк и отрекомендовался как сын лейтенанта Смита, мне тут же предложили вексель на тысячу баксов на имя родителя. Но я, к сожалению, не знал как его зовут. Впрочем, даже этот случай показывает, как легко работать в этом городе. Грабители, скажем, не приблизятся к дому, если там нет горячего ужина и лакеев, вышколенных в колледже. А стрельба как способ выяснения отношений - для них это архаика.
- Монти, - воспользовался я тем, что Сильвер сделал паузу, - может быть, ты сейчас разобрал Манхэттен по кирпичику, но меня одолевает легкое сомнение. Конечно, я здесь только два часа, но успел почувствовать, что нам этого города никто не поднесет на блюдечке ни под каким соусом. Я не ощутил в нем особого пейзанского вкуса. Я не заметил у его жителей сена в волосах, не приметил ни вельветовых жилетов, ни часов с якорными цепями. Боюсь, что эти люди не совсем похожи на деревенщину.
- С тобой все ясно, Билли, - заявил Сильвер. - Типичный эмигрантский синдром. Конечно, Нью-Йорк побольше Литтл-Рока или Европы, так что переселенцу бывает поначалу немного не по себе. Но это пройдет. А вообще-то зло берет, что местные жители заставляют меня выходить на улицу за их деньгами - нет чтобы самим высылать мне баксы по почте аккуратно упакованными и продезинфицированными. Кто в этом городе щеголяет бриллиантами? Невесты шулеров и жены мафиози. Разводить нью-йоркских дикарей проще, чем расшивать салфетки голубыми розочками. Нет, меня по-настоящему беспокоит другое: что мои сигареты могут помяться в карманах от соседства с ассигнациями.
- Возможно, я заблуждаюсь, - говорю я. - Но по мне лучше было бы не зариться на сверхприбыли, а спокойно стричь купоны в Литтл-Роке. Там всегда можно собрать урожай с фермеров, готовых подписаться в пользу постройки новой почты или еще чего-нибудь, чтобы можно было обналичить подписной лист в банке долларов за двести. А здешние субчики, по-моему, еще не растеряли чувства самосохранения, а пуще - сбережения своих денег. Боюсь, что мы не слишком натренированы для соревнования с ними.
- Чепуха, - возражает Сильвер. - Уж я-то знаю этот Глупофф, или, если тебе угодно, Простофилодельфию. Это так же точно, как то, что Северная река называется Гудзоном, а Восточная - вообще не река, одно название. Тут в четырех кварталах от Бродвея обитают люди, которые ничего не видели, кроме своих небоскребов. Ловкий, активный, энергичный уроженец Запада месяца за три добьется здесь популярности, достойной или тюрьмы, или памятника.
- Гиперболы, - говорю я, - побоку! Лучше обсудим конкретные вещи: как избавить местное население от обременяющих его долларов без помощи Армии Спасения.
- Пожалуйста, - откликается Сильвер, - не сходя с этого места, могу предложить массу способов. Сколько у тебя начального капиталу?
- Тысяча, - говорю.
- А у меня тысяча двести, - говорит он. - Составим картель и займемся бизнесом. У нас так много возможностей сколотить миллион, что просто глаза разбегаются.
На следующее утро Сильвер поймал меня в вестибюле, а сам сияет, как медный таз.
- Ну, - говорит, - сегодня мы встречаемся с Морганом. У меня тут есть один знакомый портье, который хочет нас свести: они с Морганом на короткой ноге. Говорит, что Пирпонт любит гостей с Запада.
- Вот это уже кое-что! - отвечаю. - Познакомиться с мистером Морганом - это очень даже неплохо.
- Да уж! - кивает Сильвер. - Невредно иметь связи в мире денежных воротил. Но оцени, какое внимание к провинциалам в этом Нью-Йорке!
В три часа знакомый Сильвера, по фамилии Клейн, привел к Сильверу в номер своего приятеля с Уолл-стрита. Мистер Морган отдаленно напоминал свои фотографии. Левая нога у него была обернута махровым полотенцем, ходил он с тростью.
- Это мистер Сильвер, а это мистер Пескад, - говорит Клейн. - Что же до фамилии финансового гения...
- Будет вам, Клейн, - смущается мистер Морган. - Рад познакомиться, джентльмены, у меня на Западе свои интересы. Клейн сказал, что вы из Литтл-Рока. Я чем-то владею где-то там. По-моему, железной дорогой - одной или двумя. Ну, что, парни, может, перекинемся в покер...
- Пирпонт, - перебивает Клейн. - Вы разве забыли...
- Ах да, джентльмены! - спохватывается Морган. - Прошу прощения. С тех пор как со мной приключилась подагра, я иногда позволяю себе одну-две партейки со знакомыми, которые приходят с визитами в мой особняк. А что, не доводилось ли вам встречать на Западе Кривого Питера? Он проживал в Сиэттле, штат Нью-Мексико.
Не дожидаясь ответа, мистер Морган вдруг ожесточенно грохнул тростью об пол и начал ходить по комнате взад и вперед, проклиная кого-то последними словами.
- Никак, Пирпонт, на Уолл-Стрите снова пытаются обвалить курс ваших акций? - спрашивает Клейн.
- Акции! Еще чего! - зверски взревел мистер Морган. - Это я вне себя из-за той картины, за которой специально послал агента в Европу. И вот он мне телеграфирует: обшарил всю Италию, но безрезультатно. Я бы заплатил за нее 50 000 долларов. Да нет, 75 000 не пожалел бы. Я дал своему агенту карт-бланш. Пусть тратит любые деньги, только бы доставил ее. Но картинным галереям нет дела до подлинного Леопардо да Винчи, не то...
- Как, мистер Морган? - изумляется Клейн. - Вы приобрели еще не все рисунки этого Леопарда?
- А что это за картина такая? - поинтересовался Сильвер. - Наверное, величиной с небоскреб?
- Вы, я вижу, любитель искусства, мистер Сильвер, - заметил Морган. - То есть, я хотел сказать: любитель в искусстве. Размеры этой картины - 27 Х 42 дюйма. "Любовные пляски" называется. На берегу фиолетовой реки манекенщицы в натуре танцуют тустеп. В телеграмме сказано, что картина, скорее всего, уже вывезена в Америку. А без нее моя коллекция не коллекция. Однако, мне пора. У нас, финансовых магнатов, свой режим.
Мистер Морган укатил вместе с Клейном в кэбе, а мы еще долго обсуждали вопрос наивности сильных мира сего. Сильвер назвал обмишуривание таких людей, как Морган, делом бессовестным, а я - опасным.
После ужина Клейн предложил прогуляться, и мы втроем направились на Седьмую авеню посмотреть, что там есть интересного. Перед витриной ломбарда Клейн вдруг замешкался. Он заметил запонки, и ему страсть как захотелось их купить. Он вошел в заведение, а мы - за ним.
Когда мы вернулись в отель и Клейн ушел восвояси, мой приятель кинулся ко мне, отчаянно жестикулируя.
- Видал? Ты видал ее, Билли?
- Ее - это кого? - спрашиваю.
- Ну, картину, которую Морган обыскался. Она висит аккурат над конторкой хозяина. Я не мог тебе сказать при Клейне, но это она самая! Девицы в натуре, то есть как натуральные, - из тех, что носят платья в обтяжку и мини-юбки. Правда, они там безо всего этого. И такие коленца выкидывают... Это они, голову дам на отсечение. И речка налицо, и берег. Сколько мистер Морган был готов за это выложить? До тебя что, еще не дошло? Хозяин-то не знает, что у него там целое состояние.
На следующее утро ломбард еще не открылся, а мы с Сильвером были уже наготове и маялись, как двое клошаров, пришедших заложить последние штаны, чтобы добыть денег для лечения утреннего обострения болезни, под названием "плохендро". Входим мы в ломбард и начинаем разглядывать цепочки для часов.
- А что это за порнографика висит у вас над конторкой? - спрашивает Сильвер как бы между прочим у хозяина. - Это, конечно, мазня, но вон в той рыжей, с выдающимися лопатками, что-то есть. Я, пожалуй, дал бы вам два доллара, с четвертью за нее, но боюсь, как бы вы не опрокинули какую-нибудь бьющуюся вещицу, когда кинетесь это снимать.
Закладчик ухмыляется и продолжает демонстрировать позолоченные цепочки.
- Эту картину, - говорит он, - принес год назад один итальянский джентльмен. Я выдал под нее 500 долларов. Это "Любовные пляски" Леопардо да Винчи. Не далее как позавчера истек срок заклада, и картина выставлена на продажу. Может быть, возьмете эту цепочку, этот фасон сейчас самый ходовой.
Через полчаса мы с Сильвером вышли из ломбарда с картиной, выложив за нее 2 000. Сильвер взял кэб и помчался в банк Моргана. Я вернулся в отель и стал ждать. Сильвер возвратился через два часа.
Я спрашиваю:
- Ну, что мистер Морган?
Сильвер сел и начал теребить бахрому скатерти.
- Мистера Моргана, - сказал он, - я не видел. Потому что мистер Морган уже месяц как путешествует по Европе. Но я о другом, Билли. Эта картинка продается в каждом универсальном магазине за три доллара сорок восемь центов вместе с рамой. А за одну раму просят три доллара пятьдесят центов. По-твоему, что бы это значило, а?