Часть 1. Пертурбация, без которой не было бы этой истории, или
Маленькая прелюдия к длинной повести
Из писем лейб-гвардии поручика Сергея Иконникова помещику Ивану Обручеву.
Март 1813 г. Берлин
Вот уже второй день, как мы в Берлине. Не могу понять Карамзина, которого этот город привел в восхищение. Город, да и сами немцы, в массе своей (везде есть исключения) не вызвали у меня восторженных чувств. Вежливые все и улыбаются сладко, а в глазах - холод. Для нас, русичей, с нашей широкой душой и хлебосольством подобное общение непривычно. Все же хочется видеть больше дружелюбия в человеческих существах! Правда, надо отдать им должное: везде чистота и порядок, занавески кружевные на окнах, цветочки возле каждого домика. Из монументальной архитектуры отмечу несколько построек. В первую очередь Бранденбургские ворота, построенные Лангхансом в конце прошлого века.
Кстати, здесь же у ворот, я случайно разговорился с одним забавным человечком. Некий Карл Шинкель. Запомните это имя - он станет великим человеком. Шучу, конечно, но то, что он останется в истории - несомненно. Он архитектор и только что получил заказ на постройку здания Караульни. А что Вы хотите? Война войной, но Берлин продолжает строиться и хорошеть. Почувствовав мой неподдельный интерес, Шинкель пригласил меня к себе и с энтузиазмом принялся показывать свои чертежи. На них я увидел массивное кубовидное здание, которое должно быть украшено шестиколонным дорическим портиком. Думаю, это будет довольно впечатляюще!
У Шинкеля много идей: он хочет построить драматический театр, мост и еще бог весть что. Он посоветовал мне посмотреть Королевский дворец, построенный местным архитектором и скульптором Андреасом Шлютером. Этот зодчий прошел школу во Франции и Италии, и это чувствуется во всем. Но ему нельзя отказать в самобытности. Мне понравилась его статуя Фридриха-Вильгельма, хотя, на мой взгляд, она слишком напоминает статую Людовика, работы Жирардона. А вот головы умирающих воинов, украшающие окна Берлинского Цейхгауза, по настоящему, поразили мое воображение. Шлютеру удалось передать в этих скульптурах не только страдание, но и воинскую доблесть. Кажется, Шлютер в начале прошлого века приезжал в Россию по приглашению Петра Великого, но вскоре умер. Жаль, что ему не довелось ничего у нас построить. Во всех отношениях достойный мастер.
Довелось мне увидеть и расхваливаемый многими нашими путешественниками дворец Сан-Суси в Потсдаме, выстроенный для Фридриха II Георгом Кнобельсдорфом. Это небольшой одноэтажный дворец, состоящий из овального зала, покрытого куполом и двух боковых крыльев. И много кариатид и атлантов по фасаду - куда ж без них! Дворец довольно эффектно возвышается на многоступенчатой террасе, спускающейся к парку. Все это интересно, но для нас, искушенных постройками Растрелли, уже не ново.
А в целом на всей архитектуре города чувствуется отпечаток влияния итальянских и французских архитекторов.
Дороги ухоженные, не то, что у нас в России. В общем, все вполне благопристойно. А меня, признаться, как магнитом тянет в мое не очень-то устроенное поместье. По мне даже наше отечественное бездорожье кажется привлекательным в моем нынешнем состоянии духа. И вообще - хочется поскорее вернуться домой. Посылаю Вам с оказией работу недавно умершего Филиппа Отто Рунге "Утро" и горный пейзаж работы Каспара Давида Фридриха. Если мне не доведется вернуться - сохрани их у себя на память. Поверь, это по-настоящему хорошие художники. Что касается работы Рунге, то я видел несколько вариантов этой картины, но мой мне кажется наиболее удачным. Девушка - заря и только что народившийся младенец - день - эта аллегория, пожалуй, не нова. Но портреты замечательные, а пейзаж, на фоне которого изображены фигуры - просто великолепен. Кстати, слышал я, что наш поэт Василий Жуковский приобретает полотна Фридриха. Так что я не одинок в оценке творчества этого живописца!
Март 1813г. Берлин
Слишком затянулась эта война. Сегодня вспомнил, как помещик Перхуров как-то разошелся в Английском клубе. На всю залу кричал: "Подавай мне этого мошенника Бонапарта, я его на веревке в клуб приведу!" Было это в году 1805, кажется. Господи, да ведь уже восемь лет минуло. Я тогда совсем мальчишкой был - мне только осьмнадцать исполнилось! Совсем щенок - а туда же. Вместе со всеми орал: "Смерть корсиканскому чудовищу!" Тогда все казалось простым и ясным, а теперь все события оцениваешь по-другому.
Англию тогда беспокоило французское влияние в России. Англичане все делали, чтоб унизить Бонапарта. Повсюду распространяли пасквили о Наполеоне. Их поддерживала при дворе сильная партия во главе с графом Воронцовым, к которой Вы тогда примыкали, мой друг. И меня привлекли, а я искренне уверовал в нашу дружбу с Англией. Я тогда молод был и зелен, а Вы были для меня большим авторитетом. Сейчас-то я повзрослел и могу Вам сказать, что вопросы подобной дружбы решает большая политика. Не только Россия, но и любая другая европейская страна не может рассчитывать на друзей, когда на кону стоят государственные интересы. В войне могут быть союзники, но не друзья. Сейчас англичане наши союзники. Но, поверьте мне - это до поры до времени. Знаю, Вас невозможно в этом убедить. Но вспомните, как часто в этой войне мы меняли своих союзников! Думаю, что и они это помнят не хуже нас.
Но, если уж возвращаться к тем далеким годам, могу сказать одно: вероятность нашего союза с Францией тогда была велика. Несмотря на то, что после казни герцога Энгиенского даже поклонники Бонапарта поостыли в чувствах к своему кумиру. И, все-таки, англичане волновались не зря. Возможно, предвидели шаткость нашего с ними союза. И оказались правы.
Поражение русской армии под Аустерлицем изменило все. И этот унизительный Тильзитский мир! То, что это не столько наш союз с Наполеоном, сколько порабощение нас французами, поняли все. А уж как расстроились наши англоманы! Это ведь был разрыв отношений с Англией! Сейчас я отчетливо вижу: эта война стала войной интересов. Не могу не признать, что экономическая блокада Англии, к которой мы примкнули после Тильзитского мира, была невыгодна не только Англии, но и нам. Но, что было, то было. История ведь не знает сослагательного наклонения.
За сим, остаюсь преданный Ваш друг и воспитанник
Сергей Иконников
16 апреля 1813г. Бунцлау. Силезия.
Иконников-Обухову
Умер Кутузов. Корнет Сипаев сказал, что это самый черный день в истории нашей битвы с корсиканским чудовищем. Ряд товарищей его поддержали. Не знаю, что и думать. Мне всегда вспоминаются слова Суворова о Кутузове: "Умен-умен. Хитер-хитер. Никто его не перехитрит".
Лично я всегда уважал Кутузова, как полководца, но иногда мне казалось, что он сознательно оттягивает вступление в сражение, как это было при Березине, что он предпочел бы союз с Наполеоном против англичан. А какой измотанной, голодной и оборванной привел Кутузов нашу армию к прусской границе! А вот что касается его отношения к англичанам... Мне и самому при всей моей любви к Англии иногда кажется, что не стоит всецело полагаться на наших друзей с Альбиона. Хотя я не согласен и с Ростопчиным, который говорит, что мы игрушка в руках Англии. В этой войне мы не раз были их союзниками. И почти всегда они проявляли достоинство. Да, были и недопонимания, когда наш вице-адмирал Синявин остался один на один с турками потому что британский адмирал Джон Дакворт предпочел увести британские корабли к Египту. И все же это не было откровенным предательством.
Все наши сражения в Ионическом море, Афонское сражение с турецким флотом - англичане показали себя тогда нашими преданными союзниками. Они были готовы прислать нам в помощь несколько линейных кораблей, а при необходимости, даже отправить дополнительный флот. И этим они оказывали большую честь нашему вице-адмиралу Синявину. До этого никто не командовал английским флотом. Но - не случилось. Случилось другое. Позорный Тильзитский мир. И вот уже мы - союзники Наполеона! А англичане в одночасье стали нашими врагами. Вернее, мы объявили их таковыми.
А какой бесславный конец ждал наш флот! Получив приказ от императора вернуться в Балтийское море, наша эскадра оставила Корфу, но попав в ужасный шторм, была вынуждена зайти в Портсмут, где была интернирована из-за того, что Англия находилась в состоянии войны с Россией. Семь русских кораблей и один фрегат были сданы в английский арсенал в Портсмуте под квитанции. Команды были переведены на английские транспортные суда и отправлены в Ригу. Иногда я думаю: "А что было бы с нашим флотом, если бы не этот странный приказ о возвращении?" А если бы Александр подписал мир с Францией, после того, как французы вошли в Москву. Наполеон ведь просил его об этом. А если бы Кутузов... Если, если, если... Реальная жизнь, я повторюсь, не знает сослагательного наклонения!
Его величество назначил главнокомандующим Витгенштейна. Не один я - все мои товарищи не верят в его военные и стратегические способности. Что ж, поживем - увидим!
С глубоким почтением,
Сергей Иконников
Май 1813г.
Иконников - Обухову
Сбылись самые худшие мои подозрения. Мы потерпели поражение при Люцене и Бауцене и отброшены к Одену. Слава богу, император заменил бездарного Витгенштейна на Барклая де Толли. Когда же закончится эта война?
Преданный Вам,
Сергей Иконников
28 июля 1813 г.
Иконников-Обухову
Прошел слух, что в антинаполеоновскую коалицию вступили Англия, Швеция и Австрия. Вот Вам очередной кульбит истории. Еще вчера шведы поддерживали нейтралитет. Еще бы: во главе страны волей случая стал французский маршал Бернадотт. Шведы рассчитывали основать новую королевскую династию, взамен угасшей. А заодно и Наполеону сделать приятное: они ведь его маршала на престол позвали! Но промахнулись немного - отношения между императором и его маршалом уже давно перестали быть дружескими. В результате, новый шведский король, хоть и не проявлял открытой неприязни к Наполеону, а вот в войну в качестве его союзника не вступил! Зато теперь, когда под ногами Бонапарта земля горит - шведы вступают в войну. А с ними и австрияки - бывшие союзники Наполеона.
И теперь у всей нашей коалиции есть один общий главнокомандующий - австрияк Карл Шварценберг. Общее руководство военными действиями осуществляет совет трех монархов: нашего императора, австрийского Франца 1 и Фридриха - Вильгельма Ш. Что же нас ждет?
20 августа
Кульм. Дорогой друг, не волнуйтесь за меня. Все в порядке. Ранение мое было не очень серьезное, я сейчас почти совсем оправился. Победа Наполеона над союзными войсками под Дрезденом повергла всех в уныние. Этот человек воистину подобен Фениксу, способному возрождаться вновь и вновь. Но не прошло и трех дней, как наши русские медведи одержали новую победу над генералом Д.Вандамом. Я, как Вы уже знаете, был ранен в руку - ранение поверхностное, кость не задета. Надеюсь, что скоро смогу вернуться в строй.
25 августа.
Кульм. Вот уж воистину верна поговорка "Человек предполагает, а бог располагает". Я получил приказ отправиться с депешей в Англию. Что ж. Буду не прочь увидеть снова туманный Альбион.
С неизменным уважением,
Сергей Иконников
27 августа
Кельн
Иконников - Ивану Обухову
Дорогой друг и наставник! Я жив и полностью здоров. По дороге не смог не заехать в Кельн, чтобы поклониться величайшей христианской святыне - мощам трех волхвов и посмотреть Кельнский собор, или Кельнский Дом, как его здесь называют. Строение грандиозное и обещает быть не менее прекрасным, чем собор Нотр Дам в Париже. Жаль только, что строительство его не завершено более, чем на 1 треть. И это заметно сильнее, нежели при обзоре Парижского собора. Нотр Дам выглядит более завершенным. И все же я покорен этим грандиозным собором. Этот невероятный масштаб, эти колонны, устремленные ввысь и теряющиеся где-то под куполом, а возможно в самих небесах. Говорят, Собор может разом вместить 20000 человек! Просто невероятная цифра! Алтарь 3 волхвов великолепен, издали кажется, что он не из камня, а из кружева, у меня и слов не хватит, чтоб его описать, а рака с мощами из золота и серебра - это настоящее произведение ювелирного искусства. Она украшена жемчугом и драгоценными камнями, бесценными античными геммами и камеями и поражает искусно выполненными сценами из Старого и Нового завета.
Вообще, Собор полон сокровищ. Поклонившись трем волхвам, я обошел с интересом весь интерьер, наслаждаясь чудесами искусств, которые он скрывает в своих недрах: от прекрасных витражей до скульптур. Особенного внимания я удостоил огромный, около 2 метров в высоту деревянный крест с распятым Иисусом. Крест был изготовлен в 10 веке, но работа неизвестного скульптора воистину опередила свое время. Обратила на себя мое внимание и статуя Мадонны, привезенная из Италии вместе с мощами волхвов. Ее здесь называют Миланская мадонна. Невероятно изящная, я бы даже сказал изысканная работа. У нас к таким изображениям Богоматери не привыкли. Нет никакого трагизма в изображении лиц. Мадонна слегка улыбается младенцу, а он поднял ручку, сложив пальцы для благословения. Очень трогательная сцена, можно часами любоваться на нее. К сожалению, настоящая статуя, которой приписывались чудотворные свойства, была утрачена во время пожара, и сейчас здесь находится копия, воссозданная в 13 веке.
Сами мощи в 4 веке были перевезены по распоряжению царицы Елены из Константинополя в Милан, а в 12 веке император Фридрих Барбаросса подарил их кельнскому архиепископу. Мне кажется, что и сам храм был задуман как величайшая усыпальница для этой бесценной реликвии. Здесь мне довелось насладиться чистотой колокольного звона знаменитой "Претиозы" (Изысканная)- самого большого колокола в мире. Он весит 11 тонн. Говорят, нужно 12 человек, чтоб его раскачать!
Я мог бы часами наслаждаться красотами храма, но у меня было мало времени. После краткого отдыха нужно было отправляться снова в путь. Завершая свое письмо, я поймал себя на странной мысли. Вокруг строительства подобных грандиозных сооружений всегда витает куча легенд, оно и понятно, трудно поверить, что обычный человек способен создавать подобные чудеса. Вот и придумывают истории, подобно той, которую я услышал от одного местного гида. Якобы архитектор продал душу дьяволу, чтоб построить этот храм. А вот мне кажется, что правда заключается в обратном.
Создавать подобную красоту можно только с помощью Божьей и молитвой. И создаются эти храмы во имя Бога, а значит, их строительство может быть только противно врагу человечества, и уж помогать строить оплоты христианской веры ради сомнительного счастья заполучить душу архитектора, он вряд ли станет. Я бы скорее поверил в другую легенду - о том, что пока люди спали, ангелы помогали им строить храмы, вот и возносились прямо к небесам острые шпили, а свет Божий, проникая сквозь цветные витражи, озарял соборы изнутри небесным цветом, вселяя радость и надежду в людские сердца.
Каким же нужно быть варваром, чтоб нанести малейший ущерб подобной красоте. Вот кто настоящие слуги дьявола! И солдаты армии Наполеона несомненно относятся к ним. Иначе, как объяснить тот факт, что они устроили несколько лет назад в помещении Собора склад для фуража?
Я стоял перед собором, слушал колокольный звон и вдруг вспомнил парижский Нотр Дам и чувства, которые буквально затопили меня от созерцания этой немыслимой красоты и неожиданно по ассоциации сравнил эти грандиозные храмы с нашими маленькими церквями, похожими на сказочные теремки. Как они отличаются! Здесь - простор, невероятная высота, куда устремляется все: взоры, музыка, колокольный звон, молитвы. Это прямой выход в небеса. И волшебный свет, проникающий через витражные стекла, наполняет храмы неземной красотой. Кусочки рая на земле! Такими и должны быть храмы. Но что же чувствует человек, попав в эту красоту? Он - растворяется в ней. И весь мир, пусть на мгновения, но кажется ему таким же прекрасным.
Но что чувствуем мы, стоя плечом к плечу в наших маленьких и тесных храмах? Чувствуем мы ту же красоту? И да, и нет! Мы видим, конечно же, красоту, только вот думаем о другом. Не потому, что наши храмы менее красивы. Они великолепны в своем убранстве: повсюду позолота, яркие и красочные фрески на стенах. Но чувства, которые нас охватывают, отличаются от тех, которые мы испытываем в прекраснейших соборах Европы. Лики святых и сцены из Евангелие и Библии, отображенные на фресках и иконах - это мир величайшей духовности. И, когда ты стоишь перед суровыми ликами святых и мучеников, а с амвона звучит ангельское пение, то думаешь ты не о красоте, а о внутреннем совершенствовании. Тебе хочется быть лучше, чище, добрее! И ведь храмы для этого и были построены. Чтобы люди стали лучше, чтобы стали достойны царства небесного. Вот на такую философию меня потянуло.
За сим, прощайте, друг мой. Следующее письмо я отправлю Вам уже из Лондона.
1 сентября. Лондон.
Иконников-Обухову
Дела мои пока еще не решены. Депешу я передал, но обстоятельства вынуждают меня задержаться при нашем посольстве на неопределенное время. В первый же день в Лондоне у меня случилась удивительная встреча с одной старой знакомой. Мы познакомились с ней на побережье, кажется в Лайме в 1804 году. Впрочем, я тогда посетил несколько курортных городков, ставших очень популярными по случаю вошедших в моду морских купаний. Как же забавно они были обустроены! Вообразите себе этакие деревянные кибитки, иногда напоминающие крытые повозки, которые спускают в море, а иногда просто ставят прямо у берега. Эти кибитки называют купальными машинами. Волны проникают внутрь и окатывают "купальщиков". К услугам особенно нерешительных существуют специальные работники. Их тут называют купателями или окунателями. Меня заверяли, что даже у принца Уэльского есть свой любимый окунатель. Представляете, как я поразил местных жителей своим умением плавать по настоящему, скрывшись в считанные секунды за линией горизонта! Мальчишество, конечно. Но вспомните, мне ведь тогда только 17 исполнилось.
Общество в подобных городках не очень-то интересное, поэтому мало-мальски интересные дамы всегда привлекают внимание. А поводов для знакомства здесь особо и не требуется. Мы познакомились, кажется, в местной библиотеке, на мой взгляд, весьма скромной. Слово за слово - мы разговорились. Заинтересовала меня молодая леди тем, что, помимо книг для себя, она взяла еще и книгу для своего слуги. Согласитесь, необычно! Очень мило улыбнувшись, новая знакомая пояснила: "Джеймс умеет читать, а ведь это редкость для слуг. Нужно же как-то поощрять такое умение. Уверяю Вас, это чистой воды эгоизм с моей стороны: я радуюсь тому, что могу доставить подобное удовольствие нашему слуге". Так состоялось наше знакомство. Мисс Джейн оказалась дамой весьма начитанной, манеры ее были весьма свободны и элегантны, а речи довольно смелы для дамы. Одним словом: молода, умна и независима. Совершенно гремучая смесь! Она сразу же заинтриговала меня. Ее нельзя было назвать красавицей в полном смысле этого слова, к тому же она была старше меня лет на десять, но я был покорен ее обаянием.
Ну, и мой возраст... Как все-таки точно сказал об этом Бомарше устами Керубино: "С некоторых пор в груди моей не утихает волнение, сердце начинает колотиться при одном виде женщины, слова любовь и страсть приводят его в трепет и наполняют тревогой"
Мы полюбили гулять по живописным окрестностям, любоваться морским прибоем, обсуждать прочитанные книги. Мисс Джейн Остин была остра на язык и давала весьма точные характеристики обитателям и гостям Лайма. Признаюсь, иногда я был слегка шокирован ее каламбурами. Для дамы они были чересчур смелы и фривольны.
Она любила танцевать, и мы часто предавались с ней этому невинному удовольствию в просторном танцзале. Это помещение тоже было одним из достоинств Лайма. В центре этого милого курортного городка располагались так называемые залы собраний, в одном из которых находился прекрасный танцзал, что давало возможность отдыхающим приятно проводить время.
Но, конечно же, главным развлечением были прогулки. Очень часто во время променадов нас сопровождала сестра Джейн Кассандра. Мне было приятно видеть особую привязанность между ними. Вскоре Кассандра уехала с родственниками в Уэймут. Но к этому времени у нас уже сложилась довольно большая компания из приехавших на отдых молодых дам и кавалеров. Иногда эта шумная компания начинала меня раздражать, и тогда я шел на уловки, чтобы остаться наедине с мисс Остин.
О чем мы говорили помимо книг? Да о всяких пустяках. Помню, однажды, мисс Джейн рассмешила меня своим рассказом о том, как она еще подростком впервые совершила морское купание. С этой целью она нарядилась в особое темное платье из фланели и кожаную шапочку, призванную защитить волосы от влаги. Она смело вошла в воду и тут же была сбита с ног набежавшей волной. Соленая вода залила нос, уши, рот. Ей показалось, что наступил ее последний час, как вдруг мощная рука доброй "окунательщицы" вытащила ее наружу. "К сожалению, кожаная шапочка не выполнила своего предназначения. Волна легко сбила ее с моей головы, а может, я сама ее не затянула на голове, как должно, но в результате, мои волосы представляли после купания весьма жалкое зрелище. А шапочку в качестве трофея забрала с собой волна", - с озорной улыбкой подвела итог своему короткому рассказу Джейн. И такова была магия ее голоса, а может у нее был природный дар рассказчицы, но этот незамысловатый рассказ вызвал у меня просто гомерический смех.
Отец Джейн был приходским священником в Стивентоне. Достигнув 70 лет, он оставил приход сыну Джеймсу, а Сам решил перебраться в Бат. Джейн тяжело пережила разлуку с родными местами, где прошло ее детство и юность. И ей очень не нравился Бат. Вообще, поразительно, как часто ее родня перемещалась из одного уголка Англии в другой, посещая многочисленных родственников и друзей! Джейн рассказывала обо всем этом, давая блестящие характеристики всем этим людям, которых я никогда не видел, но которые тут же обретали плоть и кровь, стоило мне услышать из уст своей новой знакомой рассказ о них.
Тогда мне казалось, что это всего лишь ни к чему не обязывающий курортный флирт, незатейливый курортный роман. Он прервался самым неожиданным образом. Просто в один прекрасный осенний день оказалось, что семья Остинов рано утром покинула город. Джейн сделала все, чтобы я не узнал об отъезде. Накануне вечером мы гуляли по окрестностям почти до темноты и все не могли расстаться. В минуту прощания мне показалось, что Джейн хочет мне сказать что-то важное, но она всего лишь прошептала с какой-то особой нежностью: "Какой же Вы еще молодой!". Я почувствовал легкое прикосновение ее губ к своим, а в следующую минуту она исчезла за дверью своего дома.
Как же часто я потом вспоминал все эти прогулки вдоль вересковых пустошей, пенистые волны, вгрызающиеся в камни набережной и рассыпающиеся каскадом сверкающих брызг у причала... И, конечно же, милое лицо моей спутницы. Спустя годы, я понял, что в этом тихом провинциальном Лайме я встретил свою первую любовь. Будучи старше меня, Джейн поняла главное: у наших отношений не могло быть будущего.
Как ни странно, но судьба послала мне еще одну встречу с Джейн. Я встретил ее снова на балу в доме ее брата Генри, в один из моих визитов в Англию, году, кажется, в 1811. На этом балу в доме Генри Остина мы танцевали с Джейн контраданс и вспоминали наше знакомство. Джейн сообщила мне печальные новости о своей семье. На следующий год после нашей первой встречи, холодным январским утром умер ее отец, и семья перебралась сначала в меблированные комнаты, а затем вообще переехала в Саутгемптон, где они прожили два года. Незадолго до смерти отца Джейн потеряла близкую подругу, которую считала своей второй матерью - миссис Лефрой. Поэтому какое-то время чувствовала себя очень подавленной. Но Саутгемптон вернул ей радость жизни, несмотря на то, что первое знакомство с городом, еще в детстве, было не самым удачным. Она тогда переболела "гнилостной лихорадкой" в какой-то частной школе для девочек, куда ее отправили родители.
Во время своего визита в Англию мне не удалось посетить Саутгемптон, но, благодаря рассказу Джейн у меня сложилось о нем довольно четкое представление. Перед моими глазами встал небольшой приморский город, окруженный старыми городскими стенами, по которым прогуливаются дамы и кавалеры, любуясь открывающимися сверху видами на город и море. Я даже мысленно прокатился с Джейн на прогулочной яхте, вдыхая свежий соленый бриз. Помимо прогулок по городу и посещения многочисленных библиотек, Джейн полюбила подобные морские прогулки, и не жалела денег для подобного развлечения, о чем, смеясь, сообщила мне.
В Саутгемптоне она очень сблизилась со своим братом Фрэнком, военным моряком. Он за эти годы сделал хорошую карьеру, также, как и второй брат Чарльз. Джейн с гордостью рассказала, что ее братья хоть и являются приверженцами жесткой дисциплины на корабле, но поддерживают ее без единого бранного слова. Так что, как видите, вполне респектабельная и достойная во всех отношениях семья. Кстати, меня поразил рассказ Джейн о положении жен военных моряков. Жена ее брата Чарльза живет с ним на корабле. До последнего времени так же жила и жена ее брата Фрэнка. И только узнав о ее беременности, Фрэнк отправил ее в дом, который снимали его мать и сестры. Жизнь в Саутгемптоне имела свои плюсы и минусы. Среди минусов было значительное повышение арендной платы. К счастью, один из братьев, Эдвард предложил им свободный коттедж, рядом со своим домом в Чотоне. Джейн рассчитывает, что больше им не придется переезжать.
Мы танцевали один танец за другим, или разговаривали в перерывах между танцами, прогуливаясь вдоль зала, и время пролетело незаметно. Я снова был покорен ее обаянием. К тому же мне было лестно, что она меня не забыла. Я подметил искру радости в ее красивых больших глазах, что, конечно же, не оставило меня равнодушным. Прежняя любовь вспыхнула в моем сердце.
Джейн познакомила меня со своей кузиной Элизой, которая вышла вторым браком замуж за ее брата Генри. Джейн с ней очень близка. Удивительная судьба у этой прелестной хрупкой дамы, был бы я писателем, сразу бы написал о ней роман. Элиза родилась в Индии, куда отправилась ее мать, чтобы найти жениха. (Да, мой друг, оказывается некоторые англичанки в поисках личного счастья способны отправиться, как наш Никитин, за три моря. Как тут не вспомнить наших соотечественниц, которые, отправляясь на ярмарку невест в Москву, еще причитают о дальней дороге!) Джейн, правда, намекнула, что тетушка нашла там не только мужа, но и отца Элизы, который помог дочери материально, хотя официально ее не признал.
Элиза в первом браке вышла замуж за французского офицера де Фейида, из довольно знатной, но не очень состоятельной французской дворянской семьи. Отец оставил ему небольшое наследство, но этого было мало для проекта, о котором он мечтал: осушении болотистых земель у себя на родине в Ландах. Поэтому он нуждался в состоятельной невесте. Тут и пригодилось приданое Элизы. Увы, осуществить до конца проект ему не удалось. Помешала революция. В эти смутные годы Фейид потерял не только все свое состояние, но и жизнь.
На первый взгляд, Элиза произвела на меня впечатление немного легкомысленной и весьма жизнерадостной дамы, и только узнав ее судьбу, я понял, какая это стойкая и достойная уважения женщина. Невзирая на пересуды светских сплетников, она всю себя отдавала воспитанию не совсем здорового в физическом и психическом плане сына, поддерживала мужа, хотя испытывала к нему только уважение, но не любовь. К сожалению, судьба не была к ней благосклонна. Она потеряла и мужа и сына. Муж окончил свои дни на гильотине, а несчастный юноша умер в возрасте пятнадцати лет, совершенно измученный эпилептическими приступами.
Со временем, Элиза приняла предложение влюбленного в нее брата Джейн, своего кузена Генри и, похоже, что обрела счастье в браке. Мне очень импонировал легкий и живой характер Элизы, а своей любовью к книгам и театру она мне напомнила Джейн, с которой она очень близка.
После встречи на балу мы с Джейн встречались несколько раз в компании ее друзей и знакомых, а также в театре, страстной любительницей которого она оказалась. Во всяком случае, мне так показалось после одного случая. Мы с ней пришли на спектакль, в котором должна была участвовать Сара Сиддонс. Джейн была в особо приподнятом настроении, говорила, что сейчас я увижу настоящее искусство. Но в этот раз нам не суждено было насладиться игрой этой лондонской знаменитости. И тут обычно сдержанная Джейн страстно воскликнула: "Я готова проклинать Сару Сиддонс", чем вызвала приступ смеха у меня. Мне не был понятен этот пыл при замене одной актрисы на другую. Но я не заядлый театрал, как вы знаете. В ответ на мой смех Джейн вся вспыхнула: "Не смейте смеяться! Сара Сиддонс великая актриса, вы просто не знаете, какого удовольствия мы сегодня лишились!" Позже мне все-таки довелось увидеть игру мисс Сиддонс, и заверяю Вас, она заслуживала похвалы даже на мой непросвещенный взгляд. Вкус и тут не подвел мою Джейн.
В эту встречу я уже не захотел упустить свой шанс. Однажды, во время прогулки, я и Джейн зашли в чайную. Мы непринужденно болтали обо все на свете, как вдруг я решился. Я напомнил ей о нашем знакомстве на побережье, сказал, что так и не смог ее забыть, что наша нынешняя встреча только укрепила меня в мысли... И тут Джейн прервала меня, вспомнив какой-то забавный эпизод из нашего прошлого знакомства, потом перевела разговор на какие-то пустяковые семейные новости, потом вспомнила прочитанную книгу... Разговор постепенно ушел в сторону, я был вовлечен в обсуждение каких-то малозначительных событий... Больше я уже не возвращался к нему.
И вот сегодня новая встреча. Джейн немного осунулась, возраст уже коснулся ее щек, добавив глубоких теней под глазами и, стерев легкий румянец. Темное закрытое платье с длинными рукавами и чепец, полностью закрывающий ее прекрасные волосы, только подчеркивали эти изменения. Но даже возрасту не под силу было лишить ее природного обаяния. Она была по-прежнему привлекательна, и мое сердце забилось сильнее в груди, стоило только встретиться с ней глазами.
Мы с ней прогулялись по шумным улицам Лондона, и я заметил, как постепенно она оттаивала душой, на ее щеках появился румянец, в глазах заискрилась радость. Она с удовольствием рассматривала витрины магазинов с выложенными на них товарами, смеялась, зачитывая вывески, из которых следовало, что владельцы лавок готовы оказывать любую помощь: учить детей, ремонтировать обувь, продавать вина и ткани, и вообще, оказывать любые услуги. Самое главное, цены у них "значительно ниже, чем в других местах, а качество самое высокое". Об этом любезно оповещали публику маленькие карточки, подколотые к тканям, разложенным на одной из витрин.
Посетили мы с ней собрание экспонатов естественной истории Уильяма Буллока на Пикадилли. Джейн когда-то очень вдохновилась этой коллекцией. Сейчас Буллок перенес свое собрание в Египетский зал - так назвали музей, построенный архитектором Робинсоном по эскизам, напоминающим храм богини Хатхор в Египте. Коллекция у этого Буллока весьма странная. Как коллекционер он слишком разбрасывается в своих пристрастиях: тут тебе и экспонаты по этнографии, там чучела слона, носорога, жирафа и всевозможных птиц, здесь цветы из крыльев бабочек и оружие, а рядом- хрустальная модель корабля. В общем, сплошная эклектика. Но Джейн была в полном восторге. Особенно нас позабавило этнографическое представление: специально вывезенные из своих стран аборигены показывали публике сцены из своей обычной жизни. И все это на фоне соответствующих экспонатов. Это было любопытно! Джейн пленило и новое здание музея, украшенное фигурами богов Осириса и Исиды. В общем, день пролетел незаметно.
Мы вспоминали наших друзей. Джейн с грустью рассказала о смерти Элизы в апреле этого года. Сообщила о том, что на этот раз она приехала в Лондон по делам. Ей удалось меня снова удивить. Представляете, Джейн стала писательницей. Написала целых два романа. Названия очень поучительны: "Чувство и чувствительность" и "Гордость и предубеждение".
Удивительно ее отношение к своему труду. Она гордится самостоятельным, хоть и небольшим заработком, при этом старается скрыть свое занятие от родных. С одной стороны, она с удовольствием зачитывает им главы из своих будущих романов, с трепетом ждет их откликов, но при этом прячется и от родственников, и от слуг, а уж тем более, от гостей, когда пишет книги. Она рассказала, что пишет на маленьких клочках бумаги, которые сразу же прячет под промокашками, стоит кому-нибудь зайти в гостиную. А о приходе нежданного гостя ее информирует скрипучая дверь, которую она запрещает смазывать. Я немного посмеялся над подобными странностями, а Джейн не обиделась на это, только улыбнулась немного смущенно.
Возможно, этот трепет связан с тем, что в ее семье, как она выразилась, слишком много талантов. Насколько я понял, ее мать любит при случае сочинить стишок-другой, и на основании этого сама дает оценку творческим способностям детей. Она считает своего сына Джеймса более талантливым, чем дочь. Джейн, рассказывая мне это, лукаво улыбнулась и доверительно прошептала: " Я с ней в корне не согласна. Уж если и отдавать кому-нибудь предпочтение в нашей семье, то конечно же, кузену Эдварду. Он уже издал целую книгу своих проповедей, и, что самое главное: они хорошо расходятся".
Я купил по два экземпляра ее книг: сегодня с оказией отошлю по одному экземпляру юным обитательницам Липовых аллей. А остальные тома почитаю на досуге и оставлю для своей библиотеки.
Засим, спешу откланяться. Пишите мне на адрес нашего посольства. Передайте мои добрые пожелания Эмилии и Мари.
С неизменным уважением, Сергей Иконников
Часть вторая
Письма к Джейн Остин
15 октября 2013г.
Эмилия Обухова - мисс Дж.Остин
Дорогая мисс Джейн! Знали бы Вы, как я обрадовалась возможности переписки с Вами! Я не могу не повториться! С тех пор, как я прочла Ваши книги, Вы - моя любимая писательница. Я несколько раз перечитала "Чувство и чувствительность" и "Гордость и предубеждения", присланные мне Сержем Иконниковым. Он передал мне Ваше любезное письмо с разрешением писать Вам. Я в восторге от Ваших героинь. Как бы я хотела быть похожей на них! Вы пишите, что желали бы как можно больше узнать о России, просите писать о моей жизни, о людях, которые меня окружают, вспоминать разные истории, которые случились со мной. Боюсь, что Вы будете разочарованы. Моя жизнь очень проста и бедна событиями. При рождении мне дали имя Эмилия в честь христианской святой Эмилии Кессарийской. Я очень рано потеряла матушку. По своей болезни, она не покидала имение, поэтому мы вели очень замкнутый образ жизни.
Единственный человек, которого я помню чуть ли не с младенчества - папенькин подопечный Серж Иконников, который старше меня на девять лет. Его родители трагически погибли во время путешествия в Европу, и папенька, согласно их воле, стал его опекуном. Серж очень долго жил в нашем поместье, став старше, вместе с отцом выезжал в Москву. Он выбрал военную стезю, рассчитывая на ней принести пользу Отечеству. После кончины моей матушки, Серж какое-то время был единственным человеком, который уделял мне внимание. Из-за значительной разницы в возрасте, он не мог быть участником детских игр, вместо этого он меня учил играть в шашки и шахматы, а также чтению и письму. В некотором плане именно Серж был моим первым учителем, не считая, конечно, папеньку и мисс Грей. Но о ней я напишу позже.
Если моими первыми языками были французский и английским, то третьим стал русский. Наверное, это Вам покажется диковинным, но так принято в русском обществе. На русском говорят только люди простого звания. Даже купцы теперь стараются щегольнуть французскими фразами. После матушкиной кончины, папенька, который всегда с особым уважением относился к Англии и английским порядкам, сразу же занялся поисками для меня гувернантки-англичанки. Обычно, в русских семьях детьми, наряду с родителями, воспитанием детей занимаются няньки. Но у меня ее никогда не было. Вскоре, поиски отца увенчались успехом. Вот так в нашей семье появилась мисс Кэтрин Грей. Она ценила во всем порядок, к чему пыталась приучить и меня. Именно благодаря ей я стала лучше говорить и писать по-английски. Она, к тому же, блестяще владела французским, так как с 17 лет жила во Франции, будучи замужем за французом. Оставшись вдовой, практически без денег, мисс Грей была вынуждена искать работу. Предложение поехать в Россию она приняла без колебаний, так как на родине у нее не осталось друзей и родственников. В Россию она приехала под своей девичьей фамилией. Помимо языков мисс Грей учила меня рисованию, игре на фортепиано, а также домоводству и некоторым учебным дисциплинам, каковые изучала сама в юности.
Отец, неудовлетворенный уровнем ее знаний, отдельно занимался со мной историей и географией. Слава Богу, что он вовремя оставил мысль сделать из меня математика, убедившись, что эта дисциплина доступна моему пониманию только в том объеме, который может предложить мне мисс Грей. Каждое занятие математикой заканчивалось с моей стороны громкими рыданиями, а с его обвинениями меня в глупости и нерадивости. При этом папенька делался пунцовым, как спелые помидоры в огороде, волосы его вставали дыбом, он вскакивал со своего любимого вольтеровского кресла и спешно покидал кабинет, чтоб не наговорить мне чего-нибудь лишнего. Как я уже упоминала, это мучение, к счастью, скоро закончилось.
Вообще-то, папенька меня, как правило, не ругал и не наказывал. Хотя, вспоминаю, один случай из детства. Дело было зимой. Мы жили не в имении, а в своем доме в уездном городе Энске. В этот день у отца были гости. Мисс Грей ушла по делам, оставив меня делать домашнее задание. Но я вместо этого, тайком прокралась через кабинет отца в курительную комнату. Мне тогда было лет десять, и я была страшно любопытна, как все дети в этом возрасте. Я знала, что после обеда, мужчины всегда посещают это место и возвращаются довольные и веселые. Я решила проследить за ними. Я спряталась под стол и затаилась.
Послышались голоса, гости вошли в комнату. До меня доносились странные обрывки фраз: "А у меня мундштук с собой, я его никогда не забываю, ношу в кармане на такой случай", "А мне можно и просто чубук, я не брезглив", "А мне, пожалуй, все же гусиное перышко вставьте". Я выждала какое-то время и потихоньку выглянула из-под стола. В клубах дыма мне предстала следующая картина: гости курили трубки, одни вставив в чубук свои мундштуки, некоторые курили прямо через чубук, но большая часть курила через специально очищенные и подрезанные гусиные перья. Вот и весь секрет. Я снова спряталась под стол. Мужчины что-то рассказывали друг-другу и смеялись, но я ничего не понимала из их разговоров. У меня закружилась голова, от запаха табака начало подташнивать. Я не выдержала и раскашлялась.
В тот же миг я была извлечена из своего укрытия и с позором выдворена из комнаты. После этого я была заперта в детской. На следующий день я узнала суровый вердикт: меня лишили сладкого и прогулок на неделю. Вместо этого мне предстояло выучить несколько псалмов и басню "Слон и Моська" Крылова, только что опубликованную в "Драматическом Вестнике". И если Вы думаете, что это было легко, то глубоко заблуждаетесь. Я тогда еще очень плохо говорила по-русски и плохо понимала то, что мне приходится учить. Так что рассказать наизусть эту басню отцу, да еще и передать ее смысл была нелегкая задача.
Отдельно хочу рассказать Вам об обучении танцам. Вот это занятие мне всегда доставляло удовольствие. Я занималась у месье Жиро. Много-много лет назад он приехал из Франции, где участвовал в балетах. Он танцевал вместе с легендарным Огюстом Вестрисом, об искусстве которого рассказывал нам удивительные вещи. Приехав по контракту в Россию, месье Жиро танцевал в балетах в Санкт-Петербурге. Обрусел, женился на русской танцовщице. А когда состарился, то ему пришлось оставить сцену. Вместе с супругой они осели в уездном Энске, где она получила в наследство дом. А месье Жиро занялся преподаванием танцев для местного дворянства. Именно у него я мучилась над первой и пятой балетными позициями, а также смело выделывала антраша... Как ни странным Вам покажется, но помимо бальных танцев, мы учили и русские пляски, следуя укрепившейся моде. Их нам преподавала мадам Жиро. Тут она была мастерица, она нам рассказывала, что училась плясать по-русски у крестьян. Смешно, правда: мы учимся у француза танцевать, а его жена преподает нам танцы, которым она училась у русских крестьян. Возможно, все, что я Вам рассказываю, покажется Вам странным, но такова наша жизнь.
Помимо танцев месье Жиро должен был научить меня хорошим манерам: правильно снимать и одевать перчатки, пользоваться веером, садиться в карету, а также изящной походке. Думаете, я шучу? А вот и нет! У меня до сих пор звучит в ушах его голос: "Пятку вверх! Тяните носок! Сначала носок на землю ставьте, а потом пятку!" А когда кто-то забывался и плашмя ставил ногу на пол, месье Жиро вмиг подлетал к ослушнице и легонько щелкал тростью по мыску ее туфельки. Это было не больно, но очень стыдно.
Еще два ярких воспоминания детства - визиты к родственникам папеньки и маменьки. Первый визит был в Малороссию. Небольшое имение маменькиных родителей располагалось в очень живописных местах Черниговской губернии. Правда ее по старинке продолжали называть Малороссийской губернией, она всего только несколько лет как была разделена на Черниговскую и Полтавскую губернию, и люди еще не привыкли к новому делению.
Собрались мы туда неожиданно быстро. Сейчас, повзрослев, я понимаю, что маменька, предчувствуя близкую кончину, захотела проститься с родными и близкими. Но тогда я, конечно, не могла даже предположить такого развития событий. Дети эгоистичны, они живут в своем счастливом мире и не замечают огорчений взрослых, их болезней и тревог. Я не была бесчувственным ребенком, скорее уж, моя маменька была невероятно скрытной женщиной. До самой ее смерти никто в доме, включая отца, не подозревал о том, насколько серьезно она больна. Никогда она не призывала доктора и уж тем более не разрешала ему себя осматривать. А когда совсем слегла, то говорила, что просто устала, что это всего лишь слабое недомогание, которое скоро пройдет. Дорога далась ей трудно, вероятно ее терзали дикие боли, которые она пыталась скрыть и только, когда было совсем невмоготу, ссылалась на мигрень по случаю сильной жары и принимала какое-то снадобье, уменьшающее боль.
А вот в имении своих родителей она повеселела, окрепла и похорошела. С удовольствием принимала гостей и даже совершала недолгие визиты к соседям. Глядя на нее, и отец словно помолодел, играл с нами в прятки в гостиной и пел под аккомпанемент старенького фортепиано. Никогда больше мы столько не смеялись и не радовались жизни, как тогда, в июле 1806 года!
Семья Журавских, такова была фамилия родственников маменьки, запомнилась мне своим невероятным хлебосольством. Мой отец считается в нашем уездном Энске очень щедрым человеком и когда собираются гости, стол полон всевозможных яств. Но Журавские поразили мое детское воображение. Не успевала я проснуться и спуститься в столовую, как там уже дымился самовар с чаем, а стол был заставлен сдобными булочками и крендельками. У меня даже глаза разбегались. Помню, что в первый день объелась так, что и дышать не могла, не то, что двигаться. Легла прямо в столовой на диванчике, свернулась в комочек, да и заснула. Через два часа меня разбудили и пригласили к завтраку. А на столе уже стояли мясные и рыбные кушанья, вареники, чай, кофе. И, конечно же, галушки со сметаной. Вы, наверное, даже не знаете, что это. Это кусочки теста, сваренные в воде или супе. В общем, я опять наелась до отвала. Чувствуя себя фаршированным гусем, я кое - как вскарабкалась на второй этаж в свою комнату, села в кресло у открытого окна и опять не заметила, как заснула.
К обеду, который был не за горами, ожидались гости. Что сказать, стол просто ломился от разнообразных блюд. Холодная отварная говядина таяла во рту, испускал нежный аромат супчик на густом курином бульоне, радовала взор жирная стерлядь. Мясной пирог, с пылу с жару так и просился в рот. А еще пирожные, ягоды, варенье, мед, пастила...
Через два часа - небольшой полдник. И целый день крендельки, да пироги, да чай, да пастила со смоквами - все это даже не убиралось со стола. Когда вечером передо мной выросла бабушка и предложила пойти "поснидать", то есть поесть, я расплакалась так громко, что прибежали маменька с папенькой. Я, захлебываясь от слез, жаловалась им на то, что бабушка меня не любит, поэтому хочет уморить. Никогда не забуду изумленного лица добрейшей Марии Павловны.
К счастью это негативное впечатление первого дня скоро сгладилось, я искренне полюбила Марию Павловну и Михаила Михайловича. Про себя я их прозвала два Топтыгина. Топтыгином у нас называют медведей. Мне, маленькой и хрупкой девочке, бабушка с дедушкой напоминали именно этих мощных животных. Были они дородные, статные и очень сильные. Дедушка мог руками подкову скрутить. По завершению трапезы все начинали петь малороссийские песни - невероятно мелодичные. Бабушка громким шепотом - так, что слышно было с другого конца стола, призывала меня присоединиться к пению, говорила, что это не просто пение, а часть пищеварительного процесса. "Дитятко, пой с нами, иначе тебя так раздует от газов, что и не рада будешь! Захочешь ветры пустить, а не сможешь". Я краснела и смущенно стреляла глазами по лицам взрослых, а они только усмехались, да подмигивали мне, так что я до сих пор не поняла, была ли это шутка, или пение и правда помогало переварить все эти горы еды. Возможно, доля истины в этом была. Во всяком случае, бабушка всегда выглядела на редкость веселой и здоровой женщиной. После обеда лакей Петрушка помогал им встать из-за стола, так как бабушка с дедушкой, отяжелев от обильной трапезы, затруднялись это сами сделать, а дальше уж они, переваливаясь с боку на бок, двигались в сторону спальни, поддерживая друг друга.
Второй визит, о котором я хотела Вам написать, был совершенно иного рода. Состоялся он вскоре после кончины маменьки. Стояла поздняя осень все того же 1806 года. Мы с отцом в нашей громоздкой карете отправились с визитом в Санкт-Петербург. Я сидела, сжавшись, в углу и не могла пошевелиться от холода. Надо было сказать об этом папеньке, но когда я взглянула в его окаменевшее от горя лицо, то не смогла выдавить и слова. К концу дня я настолько окоченела, что, когда карета остановилась на постоялом дворе, не смогла самостоятельно выбраться наружу. Отцу пришлось вытаскивать меня оттуда с помощью кучера. Причем мне казалось, что меня просто отрывают от сиденья, к которому я основательно примерзла. Хотя, это, конечно, было не так. Папенька ужасно расстроился. Усадив меня у камина, он растирал мне руки и ноги, приговаривая, что я должна была сообщить ему о своем состоянии, тогда он бы сразу же укрыл меня тулупом. А я, осоловев от приятного тепла камина, мечтала только о том, чтобы это была последняя неприятность в этом году. Но оказалось, что впереди не ждало меня ничего доброго до самого возвращения в Энск.
Мы остановились на Невском, у папенькиной матушки. В ее не очень гостеприимном доме мы прожили до конца зимы. Впервые увидев Надежду Ильиничну Обухову, я сразу же поняла, что, если ее поставить рядом с Журавскими, то бабушка окажется на одной стороне полюса, а Журавские - на другом. Причем она будет на том, где север - таким холодом от нее веяло. Предчувствие меня не обмануло. Когда, умывшись и переодевшись после дороги, мы сели за богато убранный стол, бабушка окинула меня холодным оценивающим взглядом. Я сильно проголодалась, поэтому, не обращая внимания на окружающих, схватила хлеб и откусила от него. Тут же скрипучий голос бабушки привел меня в чувство: "Девочку даже не научили хорошим манерам! Хлеб полагается отламывать маленькими кусочками, а не кусать, как это делают простолюдины!" В эту минуту я окончательно убедилась, что вряд ли смогу полюбить свою питерскую бабушку.
Одевалась бабушка всегда по моде прежних лет, с осуждением относясь к тем, кто по ее мнению, легкомысленно придерживался французских мод. Сама бабушка носила плотные атласные или бархатные платья с фижмами. Не раз я слышала, как, сидя в своей роскошной гостиной, окруженная кучей приживалок, одетых в русские костюмы, она насмешливо отчитывала какую-нибудь щеголиху, посмевшую оскорбить ее взор своим полупрозрачным кисейным платьем в античном стиле. "Не стыдно ль, голубушка, полуголой в гости приходить? Чай мы не в бане с тобой сидим! Сейчас зима, застудишься ненароком. Слышала я, намедни, как княгиня Н., после бала разгорячившись, на мороз наш российский выскочила, да промерзла так, что слегла, а вскоре померла". Гостья, испытывая неловкость, отделывалась шутками. Я же, из своего угла, с восторгом любовалась изящным и легким костюмом модницы и мечтала о том времени, когда смогу в таком же туалете прийти на бал.
Сейчас, став старше, я понимаю, что в бабушкиных сентенциях все же был некоторый резон. Зимы у нас холодные, поэтому для нас эта мода была и впрямь неразумна. Чтоб хоть как-то уберечься от безжалостных морозов, наши щеголихи заворачивались в красивые шерстяные шали. Но эта мода оказалась недолговечной. Сейчас, после войны с Наполеоном, у нас пик иной моды. Мы вернулись к родным русским сарафанам, отвергнув все французское. Хотя ненадолго, уже сейчас замечена новая тенденция. Так что вскоре мы снова вернемся к европейской одежде. В последнем номере модного журнала я увидела прекрасные платья. Они уже не напоминают античный стиль, да и ткани более плотные, линия талии опустилась ниже, а юбки стали более пышными. Папенька обещал мне заказать подобное платье к следующему балу. Но я отвлеклась от своего рассказа о посещении Санкт -Петербурга.
Я долго не могла понять, почему бабушка, оценивая внешность светских женщин, часто говорит о прекрасной душе той или иной дамы. Я еще удивилась, как много добрых женщин в бабушкином окружении. Но папенька быстро развеял этот миф, сообщив мне, что не принято в обществе осуждать неудачную внешность, поэтому употребляют подобные эвфемизмы. Чтоб в открытую не заявлять, что женщина некрасива, говорят, что у нее прекрасная душа. Тут я удивилась еще больше, ведь среди бабушкиных посетительниц было много вполне симпатичных дам! "Как же недоброжелательна все-таки моя бабушка к людям", - решила я тогда.
Запомнилась она мне еще и своим хобби, которое было очень популярным среди знати. Она любила собирать табакерки, хотя сама не увлекалась табаком. Однажды я услышала, как она жестко говорила об этом моему отцу: "Не хочу, чтоб у меня из носа какая-то коричневая гадость вытекала, как у Серафимы Николаевны. Дама она приятная и благовоспитанная, но я с некоторых пор на обеды к ней не езжу. Аппетит пропадает!". Да, моя бабушка иногда не стеснялась в выражениях, хотя на людях все-таки сдерживала себя. Подобную фразу уж точно бы никогда не произнесла в присутствии гостей.
В одной из гостиных ее особняка стояла большая стеклянная горка, вся заставленная маленькими изящными коробочками. Украшенные драгоценными камнями, разрисованные художниками, выполненные из драгоценных пород дерева или камня - эти волшебные коробочки притягивали мое внимание, как сокровища пещеры Алладина. Я могла часами созерцать крошечные произведения искусства, мечтая хоть на минуту подержать их в руках.
И однажды мне представилась такая возможность. Я заметила, что дверца у горки слегка приоткрыта - кто-то забыл закрыть ее на ключ. Решение пришло незамедлительно. Я открыла дверцу и стала по очереди извлекать крошечные табакерки, внимательно рассматривая их уже не только снаружи, но и изнутри. Особенно меня заинтересовала музыкальная шкатулочка. Насладившись мелодией и, уже закрыв табакерку, я решила послушать музыку еще раз. Но как только я открыла крышку и услышала первые звуки мелодии, как над моим ухом кто-то гаркнул: "Попалась, воровка".
Я в ужасе выронила табакерку, и она рассыпалась на мелкие детали. Я расплакалась. Передо мной стоял злобный карлик - любимец бабушки. С первого дня он не давал мне прохода. Для него не было большего удовольствия, как подкравшись, исподтишка уколоть меня булавкой. Мой вопль радовал его, как полководца радуют звуки победных фанфар. Однажды он столкнул меня с лестницы, и я чудом не расшиблась. Жаловаться на него было бесполезно. Бабушка всегда принимала его сторону, сурово попрекая меня неуживчивым характером, доставшимся мне от покойной матушки.
Стоя у открытой горки перед обломками табакерки я ждала наказания, которое и последовало бы незамедлительно, если бы одновременно с бабушкой в гостиную не вошел мой отец. Выслушав мои сбивчивые объяснения, он тут же увел меня из гостиной, запретив впредь приближаться к горке. Бабушка, которой он не дал возможности вмешаться, проводила меня взглядом полным ненависти. Я ушла из комнаты, унося в своем сердце такую же сильную к ней неприязнь. Изменить свое отношение к бабушке я так и не успела, так как с того памятного для меня года я ее больше не видела.
Зима, проведенная в Санкт-Петербурге, запомнилась мне сырой, пронзительно-холодной погодой. В редкие погожие деньки я прогуливалась с отцом по прекрасному каменному городу. Однажды, гуляя по Английской набережной, мы встретили очень красивого и элегантного господина, который улыбнулся мне доброй и слегка рассеянной улыбкой. Отец ему низко поклонился, а потом объяснил мне, что это был наш император Александр. В последствие, мы не раз встречали его во время наших прогулок. Он всегда ласково улыбался мне. А я радостно улыбалась ему в ответ, делая легкий книксен.
Сам город запомнился мне своей строгой, изысканной красотой. Ровные улицы, словно бы выстроенные по линейке, величественные дворцовые ансамбли, мощенные камнем тротуары, громада строящегося Казанского собора, многочисленные каналы, набережная закованной во льды Невы... Все это, так непохожее на то, что я доселе видела, потом долго преследовало меня во снах. Иногда в этих снах я видела, как Нева вырывается из своего ледяного плена и свинцово-сизой громадой набрасывается на город. Эти кошмары были вызваны рассказами взрослых о частых наводнениях в северной столице. Одно из них, довольно сильное, было года четыре назад. Мне о нем подробно рассказала одна из бабушкиных приживалок, испытывающая ко мне необъяснимую привязанность.
Из ее рассказов следовало, что тогда Нева вышла из берегов, затопила площади и набережные. Дворцы и административные здания стояли, как скалистые острова посреди океана. Подвалы и первые этажи затопило. Люди спасались на обломках мебели, дверях, вывороченных с корнями деревьях. Вот какие картины стали являться мне в снах. Эти кошмары стали причиной того, что мы уехали в самом начале весны. Я боялась, что таяние снега вызовет еще одно ужасное наводнение, поэтому плакала и молила отца уехать пораньше. И, хотя окружающие, пытаясь меня успокоить, неоднократно повторяли, что обычно все эти напасти случаются осенью, я не желала этому верить. Мне казалось вполне естественным, что наводнение должно быть весной, когда начнет таять лед. К счастью, отец успел закончить вовремя свои дела, и мы вернулись в Энск в начале весны.
Не могу не вспомнить и хорошее в этой поездке. В Санкт Петербурге я впервые в жизни посетила настоящие театры. Это зрелище было новым для меня. Но увлеклась я им страстно с первого же визита. Первый спектакль, который я посетила, была опера Гретри "Самнитские браки". Показывали ее в каком-то частном театре. Может даже у Шереметева. Сейчас я, конечно, не помню. Как же сильно я вдохновилась образом главной героини, возглавившей войско, чтобы сражаться с захватчиками - римлянами! Вернувшись в холодный дом бабушки, я утром спряталась в музыкальной комнате и до самого обеда подбирала на фортепиано услышанные накануне мелодии.
В связи с посещением этого театра мне вспомнилось еще кое-что. В антракте отец раскланялся с каким-то знакомым и посетовал на то, что исполнительнице главной роли не хватает таланта Жемчуговой. Собеседник отца сожалел о том, что актриса рано ушла из жизни, оставив совсем маленького сынишку сиротой. "Ах, граф совсем безутешен, - добавил он. - "В честь Прасковьи он решил построить в Москве Странноприимный дом для нищих и увечных людей, где они могли бы получить лечение и крышу. Этот приют скорее напоминает дворец и должен стать достойным памятником его нежно любимой супруги. Я навострила уши, слушая удивительную историю любви крепостной актрисы и знатного и богатого графа, который вступил с нею в брак, невзирая на разницу в общественном положении. Ну, чем не героиня романа? Да, такое бывает в нашей стране. Как сказал когда-то мой отец наполовину в шутку, наполовину всерьез: здесь по улицам ходят не простые люди, а герои романов.
Но что меня совершенно потрясло - это посещение Большого Каменного театра. Давали балет "Зефир и Флора" в постановке Дидло. Мы пробирались в бабушкину ложу, которую она абонировала на год, в полной темноте. Это мне показалось таким загадочным и таинственным, что для меня спектакль начался уже в этот момент. Я вся трепетала, сидя в полумраке в ожидании чего-то необычного и прислушивалась к шорохам и звукам - зрители заполняли темный зал. И тут с потолка вдруг стали медленно спускать огромную люстру. Постепенно весь зал наполнился светом. Я затаила дыхание. Заиграла прекрасная музыка, и спектакль начался. На сцене совершались настоящие чудеса. Прелестные нимфы летали над сценой, танцовщики не ходили, как обычные люди, а пересекали сцену легкими прыжками и застывали в грациозных позах. Они казались мне самыми красивыми существами на свете, - стоит ли удивляться, что я, вернувшись домой, тут же закрылась в своей комнате и начала принимать всевозможные изысканные позы, подпрыгивать и делать бесконечные реверансы, воображая себя на месте одной из нимф. Опомнилась я от стука в дверь. Бабушка прислала горничную узнать, все ли у меня в порядке, и отчего тогда в гостиной потолок трясется. Это немного остудило мой пыл.
Очень порадовал меня батюшка посещением зверинца. Размещался он недалеко от дома бабушки - на набережной реки Фонтанки у Аничкова моста. Кого я там только не увидела: и африканского льва, и леопарда, и барса, и гиену. Были там и разнообразные птицы: огромный орел, разные попугаи и даже пеликан. Папенька меня очень позабавил рассказом о том, что когда-то пеликана у нас называли "государевой птицей-бабой", не знаю почему. Звучит очень смешно и вычурно.
Иногда во время прогулок мы заходили в Гостиный двор. Там располагалась книжная лавка, в которой батюшка покупал книжные новинки. В этой же лавке он купил для меня Азбуку с интересными картинками, чему я очень обрадовалась, так как мечтала научиться читать русские книги. Там же отец раздобыл для меня очень старое английское издание детской книжки "Маленькая хорошенькая карманная книжечка" Джона Ньюбери, которая до сих пор бережно хранится в нашей библиотеке. Вы наверняка знакомы с этим изданием, поэтому можете понять мою радость от встречи с этой книгой. Какие там были чудесные рифмы, картинки, игры! Одна только яркая обложка чего стоила!
Вообще, у нас в стране тоже выпускаются издания для детей. Еще в Энске я с удовольствием читала "Детские журналы для сердца и ума", выпускаемые писателем Николаем Михайловичем Карамзиным. У нас дома была подборка, начиная с 1 номера. Став взрослой я увлеклась другими его книгами "Бедной Лизой" и "Натальей, боярской дочерью". Мне особенно нравилась вторая книга. Наверное, потому, что она хорошо заканчивается.
В ней рассказывается о юной красавице, которая встретила в церкви таинственного незнакомца, влюбилась в него и согласилась убежать с ним, тайно обвенчавшись. А потом она ушла вместе с ним на войну, переодевшись в мужское платье, там они совершили много подвигов, царь отметил героизм ее избранника, и тогда они открылись во всем ее отцу - боярину Матвею. Тот простил дочь и полюбил ее мужа, как собственного сына. Последние страницы книги так проникновенно это описывают, что я плакала слезами счастья, радуясь за Наталью и ее мужа боярина Любославского. Жаль, что книги Карамзина изданы только на русском языке, и Вы не сможете их прочесть. Мне кажется, что они бы Вам тоже понравились.
Когда папенька не мог найти нужную ему книгу, то мы шли в новую книжную лавку на Большую Морскую улицу. Не удивительно, что, вернувшись в Энск, мы привезли целый сундук книг. Наверное, у нас самая большая домашняя библиотека в нашем городе, а может даже и во всей России, хотя у Сержа Иконникова библиотека не меньше. Он очень много книг привез из своих путешествий по Европе.
В начале весны, мы с папенькой покинули Санкт -Петербург. На этот раз мы возвращались не одни. С нами в карете ехала мисс Грей и еще одна пассажирка - моя кузина Мари. Собственно говоря, одной из задач, которые отец поставил перед собой, планируя этот визит, был поиск подходящей гувернантки. А вот о второй задаче я расскажу Вам в следующем письме. Она связана с появлением в нашей жизни моей кузины, о существовании которой я узнала накануне нашего отъезда из Санкт-Петербурга.
С глубоким уважением, Эмма
16 октября 2013г. Энск
Эмилия - мисс Джейн Остин
Дорогая мисс Джейн! Я продолжаю свой рассказ. Появлению кузины Мари в бабушкином доме предшествовал небольшой скандал, отголоски которого донеслись и до моих ушей. "Ноги ее не будет в моем доме! А его имя вообще запрещаю произносить в моем присутствии!" - кричала бабушка. Отец что-то ей возражал тихим спокойным голосом. Я не могла разобрать ни слова, как не напрягала свой слух. Но одну фразу я все-таки услышала. "Что ж, если Вы так категоричны, то нам придется съехать в гостиницу. Распорядитесь послать слугу выяснить насчет трех комнат в Демутовом трактире".
Название было мне знакомо. Гуляя с папенькой по набережной реки Мойки, мы не раз проходили мимо этой гостиницы. Она занимает довольно большую площадь. Случалось, из дверей выходили веселые и приветливые люди, любезно раскланивающиеся с нами. Папенька объяснил мне, что это гостиница, в которой могут останавливаться люди, приехавшие в Санкт-Петербург из других городов. А название дано по имени основателя гостиницы - француза из Страсбурга. Он к моменту нашего приезда давно умер, и вдова передала ведение дел другому человеку, но название осталось прежним.
Как только я услышала о гостинице Демута, то страшно обрадовалась, что мы покинем чопорный дом бабушки и переберемся в такое симпатичное место. Но, видимо, бабушка была иного мнения об этом. Она что-то негромко ответила отцу, его слов я вообще не расслышала. Но, видимо, в конце-концов, бабушка согласилась на требование отца, так как до меня донеслась фраза: "Хорошо, но пусть она не покидает комнату. Еду ей будет приносить слуга". После этих слов, отец вышел весь красный из гостиной. Я поняла, что разговор был для него очень тяжелым.
Отец уехал и вернулся только вечером в сопровождении очень изящной и хрупкой девочки моих лет, одетой очень скромно. Он представил ее мне, как Мари и добавил, что она - моя кузина и будет жить с нами. Я очень обрадовалась тому, что теперь у меня будет подруга. На следующее утро я спустилась к завтраку в надежде, что ее встречу, но бабушка строго посмотрела на меня и сообщила, что Мари вряд ли до отъезда в Энск сможет покидать свою комнату и потребовала, чтобы я не делала попыток проникнуть к ней.
Через несколько дней мы покинули Санкт - Петербург, о чем я никогда не жалела. Мари гораздо лучше меня говорила по-русски и очень хорошо владела французским языком. А вот английский она начала учить только в Энске с мисс Грей. А еще она очень хорошо говорила на итальянском языке. И не только говорила, а и пела. У Мари чудесный голос, она замечательно играет на фортепиано и ей совершенно не нужны были уроки у месье Жиро, так как она восхитительно танцует. К тому же она очень миловидна. Рядом с ней я почувствовала себя плебейкой. Не сразу, конечно же.
Во время пути, она мне не казалась таким уж совершенством. Наоборот, я чувствовала себя на высоте. Болтала с мисс Грей по-английски, радовалась тому, что теперь моя жизнь станет более насыщенной, что я не буду чувствовать себя такой одинокой. Мари же тихо, как мышка сидела в углу кареты. Ее бледное личико было очень грустным и каким-то испуганным. Перед отъездом отец рассказал мне, что Мари - дочь его родного брата, погибшего на Кавказе и, что мама Мари умерла при ее рождении. Узнав, что девочка круглая сирота, я испытала к ней особую любовь, ведь я уже знала, что такое потерять маму, а она потеряла сразу двух родителей. Поэтому я попыталась сразу же наладить с ней добрые отношения.
Это далось мне нелегко. Такого запуганного и легко ранимого существа я в своей жизни больше не встречала. Когда мы приехали в Энск, отец показал мисс Грей и Мари их комнаты. Вот тут я и узнала, что оказывается, он специально отправился в столицу не только за гувернанткой, но и за Мари, поручив слугам подготовить две комнаты для гостей к нашему приезду. На следующее по приезду утро меня разбудили звуки музыки. Играла прекрасная музыкантша, это чувствовалось сразу же. Я подумала, что это мисс Грей. Спрыгнув с кровати, я помчалась в музыкальную комнату. И тут меня ждал сюрприз. За роялем сидела Мари. Заметив меня, она смутилась и прекратила игру. Я выказала ей своей восторг и спросила, где она выучилась так хорошо играть. Она ответила так тихо, что я еле расслышала: "В театре!" Открыв от изумления рот, я захотела узнать больше, но тут вмешался отец, который неслышно вышел из-за двери. Он погладил Мари по голове и попросил ее сходить за мисс Грей.
А когда она вышла, батюшка попросил меня не расспрашивать ни о чем Мари. Он сказал, что сам расскажет мне все, что нужно. Сейчас я передам Вам его рассказ, дополнив теми подробностями, которые узнала уже потом, когда стала старше.
Старший брат отца. Алексей Обручев избрал военную карьеру. Находясь на учениях в одной из российских губерний, он попал на спектакль крепостного театра местного богача графа Апраксина. Особое впечатление на моего дядюшку произвела молодая актриса. Она не блистала ярким талантом, ему даже показалось, что она немного стеснялась того, что ей приходится выступать на сцене. Этим поначалу она и привлекла его внимание. Роль у юной актрисы была невелика, скоро она с облегченным вздохом ушла со сцены, зато прочно поселилась в сердце молодого кавалергарда.
Он стал завсегдатаем театра Апраксина, даже попробовал подружиться с помещиком, стал вхож к нему в дом. Вскоре он свел более близкое знакомство и с понравившейся ему актрисой. Ее звали Анной. Алексей узнал, что помещик Апраксин был очень жестоким человеком. После каждого спектакля он приходил за кулисы и устраивал разбор каждой сцены. Если ему что-то не нравилось, то он жестоко наказывал актера. Анна его очень боялась. Алексей, узнав эти подробности, стал строить планы, как ему вызволить любимую. Влюбленные тайно поженились, воспользовавшись длительной отлучкой Апраксина в Москву. Они были счастливы и верили в светлое будущее.