Lib.ru : Григорьев Константэн. Из книги "Курзал"-2

КНИГА "КУРЗАЛ" - ВТОРОЙ ФАЙЛ:

К. ГРИГОРЬЕВ.

ЗАБОТА О ПОДРУГЕ

Она с утра пьёт водку, как всегда.

Я трезв, и мне бы надо рассердиться.

Но голенькая эта чаровница

Всё делает без всякого стыда.

Мне от неё, ей-богу, нет вреда.

Живёт она как кошка или птица,

Её весёлым нравом насладиться

Спешу, она мила и молода.

Она меня, похоже, явно любит.

Ну что с того, что водочки пригубит?

Сказать ей - стоп? Что может быть тупей?

Смотрю я с обожаньем на милашку.

Налью, пожалуй, водочки в рюмашку,

И поднесу, и сам скажу ей - пей!

ВЕСЕННИЕ ОЩУЩЕНИЯ

Меня накрывает, питонит, колбасит,

Вставляет и плющит, аж башню снесло,

Убийственно торкает, прёт и фугасит,

Мне клёво, мазёво, кайфово зело.

Сегодня всё в тему, всё рульно и кульно,

Готов реалайзить свои я мечты,

Хайфайно кругом и уже не олдскульно,

Герлы в мини-юбках фатально круты.

Весенние пати прайсы подрезают,

Забег в ширину что ни день без лажни,

Текста пишут пиплы, ди-джеи вонзают,

Тотально угарны весенние дни.

Пусть глючит весною иных чебуреков,

Но солнчнозонги капелят на бис,

Кентам от души я желаю узбеков,

Респект всем реальным, хип-хопперам - "Пис"!

ДВА КЫТА

Кто по клубам желает скакать, пусть по клубам и скачет,

Константэн, попугай мудроокий, не скачет по ним.

В золотой клетке офиса тельце он жирное прячет,

Там творит не спеша, небесами от бедствий храним.

Константэн, что толку злиться на обилие работы?

Если б не было работы, где бы ты дирхемы брал?

Покупать продукты надо, прохудились, глянь-ка, боты,

Трать спокойно много денег, ты ведь их же не украл.

СМЕШНЫЕ СНЫ

Жена сказала, что во сне

Чему-то я опять смеялся.

Но вспомнить, что там снилось мне,

Увы, не смог я, хоть старался.

Что ж мне крутили за кино?

Каких кинокомедий сцены?

Зачем нам с вами не дано

Вернуться в сны, что столь мгновенны?

Нет, не узнаю никогда,

Кто рассмешить меня пытался...

Однако нынче, господа,

Я сызнова во сне смеялся!

Привет таинственным мирам,

Неведомой и грозной силе -

Заботится ведь кто-то там,

Чтоб мне смешилки лишь крутили.

Кошмары инобытия

Не подпускаются к сознанью.

Кому-то дорог, что ли, я

В той смутной области, за гранью?

ИСТОРИЯ ОДНОГО СНОБА

Я послушать люблю Губайдулину,

Я Тарковского фильмы люблю,

Я люблю почитать Ахмадулину,

Реди-мейд и Дюшана хвалю.

Я люблю кинетизм и абстракции,

Ассамбляжи и постмодернизм,

Всех перформансов громкие акции,

Шнитке, Шёнберга и дадаизм.

Дома часто ложусь на кроватку я

И включаю "Культуру"-канал.

Только там не услышу я гадкое,

Очень пошлое слово "анал".

Мне вчера подарили знакомые

Фильм на видео. Ба, Гринуэй!

Гринуэя смотрю я с истомою -

Ну-ка, ну-ка, включу поскорей.

Только что это? Девушки голые,

Восемь негров... Нажать бы на "стоп" -

Но... какие проделки весёлые!

Аж глаза мои лезут на лоб.

Это не Гринуэй. Это... как это...

Фильм с названием "Суперанал".

Прямо в душу мне словно накакато,

Правда, фильм я два раза прогнал,

И ещё пару раз. Возбудившийся,

На Тверскую поехал потом.

А назад возвращался, излившийся,

Ощутив себя полным скотом.

Никогда теперь прежним не стану я -

Новый мир для себя я открыл.

На вокзале с ухмылкою странною

Я ещё порнофильмов купил:

"Криминальное трахо со стервою",

"Белоснежку", "Счастливый пират",

И "Большие батоны. Часть первую",

И новинки от фирмы "Приват".

Позабыты мной фильмы Тарковского,

Шёнберг, термины школы "дада"

И концептуализма московского,

Я совсем опустился... Да-да.

Но не я виноват, а друзья мои,

Мне их заумь не нравится, ведь

Впредь хочу я убойные самые

Сцены "Жопы со шрамом" смотреть,

И в постели с весёлою дамою

Хохотать и от страсти звереть.

УРОКИ ЛЮБВИ

Забросил я занятья самбо,

Когда нашёл подругу в чате,

Мы каждый день танцуем мамбо

В её или моей кровати.

Моя лолита, ангел-бэйби,

По-аэлитному элитна,

Хотя, как оленёнок Бэмби,

Порой бывает любопытна.

Хотя не племя мумбо-юмбо

Её с пелёнок воспитало,

Но бэби нравится мой бумбо,

Она бы вечно с ним играла.

Ласкает юная секс-бомба

Мой бумбо способом известным,

Да так, что вылетела пломба

На днях во рту её прелестном.

Но явно слаще ей мой бумбо

Отборного изюма джамбо,

Она в постели пляшет румбу,

Крича восторженно: "Лябамба!".

А грудь подругина упруга,

А смех её звенит маримбой,

Мой бумбо прозвала подруга

Своим забавным львёнком Симбой.

Ну что же, Симба, значит, Симба,

Он рвётся в бэбину саванну,

Любовь над нами вроде нимба,

Когда мы залезаем в ванну,

Любви с такой смешливой дамой,

Я верю, не наступит амба.

Мы с милой в миг сладчайший самый

Уже вдвоём кричим: "Лябамба!".

Но чтоб любовь не стала драмой,

Пора остановить секс-мамбо.

Пусть Симба отдохнёт упрямый,

Пора поесть изюма джамбо.

Да, нам бы джамбо. Джамбо нам бы.

МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА В ПЛАТЬЕ ГОЛУБОМ

Маленькая девочка в платье голубом

Бегает за бабочкой с маленьким сачком,

Бегает по садику девочка в очках,

С бантиком на голове, скобкой на зубах.

Бегай, бегай, милая, скоро подрастёшь,

И пойдёшь учиться ты, и бухать начнёшь,

И начнёшь с подругами обсуждать парней,

И решишь стать женщиной ты в один из дней,

После в корпорации будешь ты служить,

И своим мобильником будешь дорожить,

Выйдя замуж по любви, ты детей родишь,

С мужем посетишь Нью-Йорк, Лондон и Париж.

Ждёт тебя большая жизнь, полная чудес...

Если ты не забежишь нынче в тёмный лес,

Где маньяки и волки ждут таких, как ты,

И зубами щёлкают, глядя сквозь кусты.

Что же к лесу ты бежишь? Эй, остановись!

Я хочу, чтоб ты спаслась, девочка, вернись!

И остановилась ты, чуя чей-то взгляд,

И пролепетала "Упс!", и бежишь назад.

Злобно вспыхнули в лесу зверские глаза,

Но сегодня ты спаслась. Я, как автор, - за.

Береги себя и впредь, девочка в очках,

С бантиком на голове, скобкой на зубах.

Настроенье у меня нынче - просто класс.

Я сегодня, хоть в стихах, но кого-то спас.

В этом вижу я сплошной суперпозитив,

Жизнеутверждающий солнечный мотив.

Я благословляю жизнь в данности её,

Где маньяков ждёт тюрьма, а волков - ружьё,

Где порхают бабочки посреди цветов,

Где зависит многое от моих стихов,

Где должна не умереть, а вернуться в дом

Маленькая девочка в платье голубом.

СЕКТА

Ни в школу каратэ, ни в школу танцев

Я не ходил - хватало прочих дел.

Но записался в секту воздержанцев,

Поскольку к сексу как-то охладел.

Нас в секте было много охладевших

К приколам эротической возни,

Хотя курящих, пьющих, сытно евших,

Но вот насчёт потрахаться - ни-ни.

Прыщавые юнцы и истерички

Лет сорока, старушки, мужички -

Все были в секте братья и сестрички,

А всех иных мы звали "сексюки".

Ко мне на вечеринке новогодней

Красивая сектантка подошла,

Сказав мне: -Ты зажат, так стань свободней, -

И за руку, смеясь, меня взяла.

Смутившись, молвил я: - Сестра Лариса,

Я брат вам, но почувствовал испуг.

Вы вся такая миленькая киса,

Что я бы к вам полез, будь я сексюк.

- Брат Константэн, - она мне отвечала, -

Я, хоть и не сексючка, смущена...

Давайте тяпнем водочки сначала!

Ведь эта ночь быть праздничной должна!

Мы тяпнули маленько, закусили

И нежно станцевали под медляк,

И, радуясь мужской могучей силе,

Я ощутил...ну как сказать...стояк!

Сестра Лариса чувствовала тоже,

Что страшно возбудился я, и мне

Она шепнула: - Милый брат, похоже,

Гореть нам с вами в адовом огне.

И как-то сразу мы переместились

Тайком от всех в ближайший кабинет,

Где на палас, целуясь, повалились,

Где в окна фонарей струился свет.

Мы словно обезумели с Ларисой -

Она кусалась, чтоб не закричать.

Жаль, в миг экстаза к нам ворвался лысый

Сектант-владыка с воплем: "Вашу мать!".

И выгнали из секты нас с позором,

А ведь Лариса год держалась там.

Юнцы и старички орали хором

Нам вслед: "К своим валите сексюкам!".

Так с девушкой моей духовной жажды

Вернулись мы к началу всех начал.

Но главному сектанту я однажды

По лысой тыкве всё же настучал.

С Ларисонькой готов я наслаждаться

Волшебным сексом каждый день и час,

Я больше не воздерживаюсь, братцы,

Я снова оценил любви экстаз.

У нас в глазах любовь сама ликует,

Мы знаем, чем заполним наш досуг.

Уже с утра малышка мне воркует:

- Ну что, чего желает мой сексюк?

О, я ценю восторг постельных танцев,

С Ларисой я маньяком просто стал!

И странно мне, что в секте воздержанцев

Я восемь дней когда-то состоял.

ДРУГУ

Друг мой, неужто ты сник и отчаялся?

Вижу бессмысленный взгляд.

Да от чего ж ты так рано умаялся,

Брат?

Помнишь, мы верили в счастье народное

И в идеалы свои?

Спорили про государство свободное.

И?

Думал я прежде - в строю ты останешься,

Вместе отправимся в бой.

Что ты к огромной бутыли всё тянешься?

Стой.

Счастье великое и небывалое

К нам не приходит само.

Нужно бороться, ведь ты же не вялое

Чмо.

Что ты бормочешь про звуки ужасные?

Да, то хохочет судьба.

Помнишь мечты наши - светлые, ясные,

А?

Не получилась дороженька гладкою,

Правильной вышла зато.

Что ты налил себе в рюмку украдкою?

Что?

Ты ведь Россию любил, как мамулечку,

Ты не стоял в стороне.

Ладно, плесни-ка, пожалуй, граммулечку

Мне.

Что ты мотаешь башкою кудлатою?

Что ты всё время мычишь?

Что ты с ухмылкой сидишь виноватою?

Ишь.

Вижу, глазёнки твои закрываются,

Ладно, пойду я к себе.

Сколько ж ты пьёшь? Вон, бутылки валяются...

Э...

Спи, бедолага. Но утро спасения

Нас и всю Родину ждёт!

Верь же в надежд и борьбы воскресение!

Вот.

Верю и я. Наше племя бесчисленно,

Знамя поднимем труда!

...Тоже напьюсь я. Но гордо, осмысленно.

Да.

ПИЯВИЦА И ГОЛОВАСТИК (БАСНЯ)

Росли в одном большом пруду

Пиявица и головастик малый.

Она была большой и вялой,

Лениво кушала еду,

Над головастиком смеялась

И ежедневно издевалась -

Мол, это что за мелкота,

Хвост начинается у рта,

Глазёнки выпучил и скачет,

Как личность ничего не значит,

Всё время что-то жадно ест

И вечно носится окрест.

Но вот однажды головастик вдруг пропал.

Лягушкой он огромной стал.

Пиявица к лягушке подплыла

И крайне вежливо беседу начала -

Откуда в наших вы краях,

Какая вы большая, ах,

Как много разума в мерцающих очах,

На вас гляжу я и испытываю страх.

Сказало басом ей большое существо:

"Я головастик бывший, помнишь ли его?

Я много ел и очень быстро я подрос.

И кто главней из нас, ответь-ка на вопрос?".

Смутившись, глупая пиявица признала,

Что прежде мало понимала

И перемен таких никак не ожидала.

И уплыла к себе подальше от беды

Принять еды.

Мораль:

Я как поэт сейчас стремительно подрос,

Шедевров много в храм искусства я принёс,

Расту я дальше, я расти не перестал -

И стал, кем стал.

А если публике ещё неочевидно,

Что я большой теперь, пускай ей будет стыдно.

Ведь эта публика, ей-богу, как пиявица,

Которой только состоявшееся нравится.

Но вот я вырос. Это публика оценит

И отношение своё ко мне изменит.

ОДНИМ ПРЫЖКОМ

Прыгнул я на женщину, прыгнул я с разбегу,

Прыгнул прямо в офисе на свою коллегу,

Потому что ощутил к ней любовь большую,

Я, как вижу женщину, вообще бушую.

Было это вечером, было это летом,

Прыгнул я на женщину догола раздетым,

Удивилась женщина, но не осерчала,

Прошептала: "Дверь запри, дорогой, сначала...".

Ахала и охала женщина от страсти,

Изгибалась и тряслась у любви во власти,

А потом мы пили чай, а потом простились,

А наутро в офисе снова очутились.

Получил по службе я вскоре повышенье,

Ах, спасибо, женщина, за твоё решенье!

Ты начальница моя, я твой подчинённый,

Каждый день по восемь раз я в тебя влюблённый.

А когда-то я к тебе подойти боялся,

Но вот так, одним прыжком, высоко поднялся,

Так что прыгайте, друзья, вы на женщин милых,

Не стесняйтесь ничего, это в ваших силах.

Быстро, улучив момент, женщин атакуйте,

Натиском и яростью их сердца волнуйте,

Посмотрев по сторонам, чуя в сердце негу,

Прыгайте на женщину, прыгайте с разбегу!

Не стесняясь ничего, прыгайте с разбегу!

ЭПИТАФИИ ВЫМЫШЛЕННОМУ УЧЁНОМУ-АКАРОЛОГУ

(цикл посвящается священной тени поэта Эдгара Ли Мастерса).

1. Эпитафия учёному-акарологу В. А. Рыбченко-Клещинскому от его коллег.

Спи спокойно, весёлый зоолог,

Ты вернулся к началу начал.

Был ты лучший в стране акаролог

И различных клещей изучал.

А ещё обожал ты рыбалку,

И ловил очень ловко лещей.

Нам, коллегам твоим, очень жалко,

Что не всех изучил ты клещей,

Что однажды тебя вероломно

Клещ излюбленный твой укусил.

И в бреду задыхаясь, ты скромно

Дать леща себе слабо просил.

Спи и знай - наше горе огромно,

Мы скорбим изо всех наших сил.

2. Эпитафия ему же от его жены.

Спи спокойно, дорогой Володечка,

Ты дарил мне множество вещей.

Помню, как катались мы на лодочке,

Как, смеясь, ловили мы лещей.

В пиджаке своём любимом розовом

И с воздушным шариком в руке

Ты меня ловил в лесу берёзовом

Голую, в ромашковом венке.

Вечно пьяный, вечно веселившийся,

Мой супруг, что рыбою пропах!

Будь же проклят клещ, тебе вцепившийся

В мой любимый твой курчавый пах.

3. Ему же - от его детей.

Плачем мы о нашем о папулечке,

Что ушёл рыбачить насовсем.

Новый дядя стал ходить к мамулечке,

Но его не любим мы совсем.

Он всегда кричит: "Мы, стоматологи!",

И свозить желает маму в Крым.

Но уйдём мы дружно в акорологи

И клещам за папу отомстим!

Станем мы все семеро зоологи,

Спи, папуля, нами ты любим.

4. Ему же - от его внебрачного сына.

Владимир Алексеевич, поверьте,

Что я, Семён, грущу о Вашей смерти,

Но Вы, увы, испортили мне детство,

Мне Ваше не достанется наследство.

Мы с мамою моей Вас презираем,

На пианино Вашем не играем,

Но для суда бумаги собираем

И Ваше имя грязью измараем.

Ах, если бы я знал такое средство,

Чтоб с адом вы столкнулись, а не с раем!

5. Ему же - от его бабушки.

Иже еси на небеси, клещей немало на Руси,

Они - гроза туриста, особо атеиста.

Ты был, Володька, шебутной,

О Боге спорил ты со мной.

А что со мною спорить, милый?

Крест нынче над твоей могилой.

Твою науку не любя, всё ж свечку ставлю за тебя.

Молю светло и чисто за внука-атеиста.

Вот если б ты крестился,

То клещ бы отступился.

6. Ему же - от городской мэрии.

Признать мы с горечью обязаны -

Покинул нас большой учёный.

С ним два предмета тесно связаны -

То клещ лесной и лещ копчёный.

Но в будущее взгляды вперены -

Ведь нашу улицу Дзержинского

Назвать мы в мэрии намерены

Проспектом Рыбченко-Клещинского.

7. Ему же - от его врагов.

Смерть разлучила нас с тобою,

Мы третий день, признаться, пьём.

Ты пал, измученный борьбою

С излюбленным твоим клещом.

Ты не делился с нами рыбкой,

Не угощал ты нас пивком,

Нас раздражал своей улыбкой

И розовеньким пиджаком.

Завидовали в полной мере

Мы все Володькиной карьере.

Но вы, деревья, не шумите.

Тут спит Володька - не будите.

8. Ему же - от клещей.

Конец, похоже, нашим войнам,

Клещ-богатырь тебя убил.

Ты был противником достойным

И где попало нас ловил,

Над нашей мелкостью смеялся,

Нас препарируя, рыдал.

Но ни над кем не надругался

И лишь по делу убивал.

Тебе мы памятник в стране клещей поставили

И как великого бойца тебя прославили.

Мы о тебе уже былины сочиняем

И наших школьников учить их заставляем.

Ты был воистину герой.

Найдётся ли такой второй?

9. Ему же - от лещей.

Любил поесть Володя рыбы

И радовался нашим рожам.

Мы что-нибудь сказать могли бы,

Но говорить, увы, не можем.

10. Ему же - от автора.

Прощай, учёный. Ты отлично потрудился,

Но путь твой жизненный кладбищем завершился,

Что, впрочем, было совершенно неизбежно,

Но жизнь шумит кругом, ведь жизнь - она безбрежна,

В ней место есть малюсеньким клещам

И серебристым пучеглазеньким лещам,

И всяким разным людям.

Давайте дружно жить, давайте помнить будем,

Что все мы созданы, конечно, не случайно,

А вот зачем и кем - великая есть тайна.

Итак, сегодня схоронили мы учёного,

Ну а теперь пойдёмте есть леща копчёного,

Но опасайтесь по дороге вы клещей,

Ещё не ешьте вы немытых овощей,

И вам прожить тогда удастся очень долго.

Я, с чувством сладостным исполненного долга,

Цикл эпитафий в этом месте завершаю

И всем внимание ослабить разрешаю.

Хотя, однако, напоследок всё ж признаюсь -

Над новым циклом я работать собираюсь.

ТОТАЛЬНОЕ ОБЛЫСЕНИЕ

Если верить прогнозам учёных,

Потепленье - уже не вопрос,

Вскоре мы из-за дырок озонных

Абсолютно лишимся волос.

Волосатость повсюду убудет

Через парочку-троечку лет.

Парикмахерских больше не будет,

Обанкротится фирма "Жиллет".

Не увидишь уже у прохожих

Бакенбардов, усов и бород,

И кудряшек, и локонов тоже -

Облысеет тотально народ.

Впредь не будет уже разговоров

О причёсках и моде - где связь?

Удивится безмерно Киркоров,

Поутру у трильяжа крутясь.

Он воскликнет: "Какая обида -

Шевелюры лишиться в момент!".

Улыбнутся Шандыбин и Фрида,

Розенбаум и наш президент.

Да, на лысинах татуировки

Обязательно в моду войдут.

Как приятно на лысой тусовке

Лысой девушке крикнуть: "Салют!".

А тату на её черепушке

Означает: "Готова всегда",

А тату у меня на макушке

Означает: "Я лыс, господа".

Как приятно среди безволосых,

Моложавых и радостных лиц,

Нам поют о любовных вопросах

Толпы лысых певцов и певиц.

И актёры уже, и актрисы

В сериалах все лысые сплошь,

Новый хит "Ах ты пупсик мой лысый",

Распевает вокруг молодёжь.

Не рыдай, длиннокосая дева,

О потере былой красоты,

А смирись безо всякого гнева:

Час пробьёт - облысеешь и ты.

Будешь лысая, но не чужая,

Так что, милая, двигай скорей

К парикмахеру, тем приближая

Наступление будущих дней.

Ты прижмёшься к моей безволосой груди,

Вот и лысая ты, не нужны бигуди,

Я и сам, как ты видишь, уже облысел.

Потому что я модный, продвинутый чел.

СЛАДОСТРАСТНЫЙ ЛЯГУШКИН

Любил Лягушкин женщин пылко,

Любил амурные дела.

Ещё бы: у него женилка

В 20 сантИметров была.

Она ему напоминала

О том, что молодость пройдёт,

С утра вставала и торчала

И как бы говорила "вот!"

И шёл девиц ловить Лягушкин.

Иных подманивал рублём,

А иногда, почти как Пушкин,

Красоток завлекал стихом.

Поклонник жёсткого анала,

Женилкою он дорожил,

Оргазмов испытал немало

И сотни женщин ублажил.

Но вот задумался Лягушкин -

Да сколько можно ублажать?

Зачем, кусая бюст подружкин,

Я это делаю опять?

Все деньги трачу я на девок,

Как некий ненасытный зверь.

Я разорвал штук сорок плевок,

И что теперь? И что теперь?

Мне это всё поднадоело,

Всё, больше я не дон-жуан.

Пойду и выпью водки смело,

Нажруся нынче вдребадан.

Лягушкин как-то странно квакнул

И, отшвырнув подружку прочь,

Сначала ойкнул, после крякнул,

Потом ушёл, шатаясь, в ночь.

Такая вот метаморфоза

С Лягушкиным произошла.

Спиртных напитков супердоза -

Вот нынче все его дела.

На женщин и на их коварство

В свои лет сорок обозлясь,

Забил Лягушкин на гусарство,

Вступил совсем в иное царство,

Где не нужна с девицей связь.

Теперь он полюбил бутылку

И одиночества покой.

А если вспомнит про женилку,

Поможет сам себе рукой.

"Милей всех баб своя рука

мужчине старше сорока", -

Смеясь, Лягушкин повторяет -

и порнофильмы покупает.

ВЫБОР ЛЯГУШКИНА

Любил Лягушкин женщин пылко

В потоке быстротечных дней,

Но крутобёдрая бутылка

Влекла его к себе сильней.

За ней ухаживать не надо,

Она не скажет слова "Нет",

И не попросит шоколада

Или с ментолом сигарет.

Она не залетит по пьяне,

Она ничем не заразит

И аппетитом в ресторане

Лягушкина не поразит.

Она не грузит болтовнёю,

Ужравшись красного вина,

Не бродит пьяная нагою

В его квартире дотемна.

Лягушкину её, заразу,

Сажать не надобно в такси,

Свой кайф он получает сразу,

Бутылке говоря "мерси".

Пусть женщины и веселушки,

Бутылка тоже веселит,

Красивы девочкины тушки -

Но и она мила на вид.

Вот почему, поймите сами,

Лягушкин выбрал новый путь.

Спешит он вечером не к даме,

Спешит домой к себе бухнуть.

Прекрасна и чиста водчонка,

Не оскорбит и не предаст.

Иная провопит девонка:

"Ты что, Лягушкин, педераст?",

но он ответствует ей звонко:

"Да нет, я просто пить горазд".

Любил Лягушкин женщин пылко,

Как джентльмен и кавалер,

Но оказалася бутылка

Ему милей любовных сфер

И разъярённых баб-мегер.

Но где же вывод, где посылка?

Да я беру с него пример.

ГАЛАПАГОСЫ

В мой гостиничный номер пришла журналистка Илона
И с весенним кокетством взяла у меня интервью,
Через час отдалась деловито, без крика и стона,
На часы посмотрела, оделась, сказала "адью".

Я пошел в ресторан, там я выпил вина дорогого,
Двум красивым подружкам стихи с упоеньем читал,
Ну, а ночью они закатились ко мне в полвторого,
До утра их терзал, на лесбийские игры взирал.

Но они оказались, увы, секретаршами мэра
И в свой офис умчались чуть свет, матерясь и спеша.
Почему же так просто все это, так буднично-серо?
Потому что небесной поэзии просит душа.

Не люблю, когда дамы работают и суетятся,
Ненавижу, когда они смотрят при мне на часы,
Нет гармонии в этом. Куда они вечно стремятся?
Съели деньги их душу, съедят и остатки красы.

Утром, в парке гуляя, я встретил прекрасную даму
И о том, что она безупречна, в глаза ей сказал...
Но судьба уготовила мне мимолётную драму -
К сожалению, пейджер в кармане ее запищал.

Эх, опять деловая! Да что ж это за невезенье?
Только хватит, на сей раз не буду уже отступать,
Вырвал пейджер из рук ее тонких и стихотворенье
Начал ей нараспев, с придыханием страсти читать.

Поначалу она изумлённые вскинула брови,
А, дослушав, сказала: "Да ты - настоящий поэт!"-
И взлетели мы с нею, пронзённы стрелою любови,
У неё на квартире, - скорей это был кабинет.

Там звонил телефон беспрестанно, звонил очумело,
Там из ящика диктор о тонкостях бизнеса врал,
И когда ты, накинув халат на прелестное тело,
За компьютер уселась, - не выдержал я, заорал!

Зарубил топором твою микроволновую печку,
Пылесос "Панасоник" со смехом швырнул я в окно,
Отключил освещенье и слабую, скромную свечку
Я зажёг, прошептав: "Я искать тебя начал давно,

Я мечтал о такой, для тебя я стихом плодоношу,
Не случайно мы встретились, милая, ты не молчи!
Хочешь, выбежим в сад, светлячков соберу и подброшу,
И они над тобой ореолом взовьются в ночи?"

Ты молчала, однако, молчала и тихо бродила
По руинам квартиры, в дыму ядовитом, густом...
Я сидел на кровати, и я умилялся: "Как мило -
вот горит электроника вся, мы здесь только вдвоём".

...Это было давно, так давно, что Земля изменилась,
Разве знать ты могла, что тебя я от гибели спас?
На закате двадцатого века чума появилась -
Человеческий род от компьютеров быстро угас.

Первой пала Америка, следом за нею - все страны,
Где компьютеры были, а были во всех городах,
Пропадать стали люди - лишь тихо гудели экраны,
Населенье Земли в виртуальных исчезло мирах.

Нас осталось немного - живых, настоящих; кочуем
Мы на льдинах плавучих, одетые в шкуры зверей.
Возвращаясь с охоты, у жарких костров мы ночуем,
Наши жены пугают компьютером наших детей.

Ты спросила на днях, разрезая тюленью тушку:
"Ну откуда ты знал, что случится все именно так?".
Океанской воды зачерпнул я в огромную кружку,
С наслаждением выпил, сказав: "Запряги мне собак".

ВЕСЕННИХ СУФФИКСОВ СОЦВЕТЬЕ

Весенний день такой студёный!

Иду, капелью ослеплённый

И странно равноудалённый

От двух подруг, в их смех влюблённый.

Во мне настрой революцьонный,

Я - распалённо-раскалённый,

Томленьем страсти напоённый,

Подругами не оценённый.

У той, что справа - взгляд бездонный,

В иные выси устремлённый,

У той, что слева - вид шаблонный

И аппарат есть телефонный.

Смотрю на профиль утончённый

Той, у которой взгляд бездонный,

И локон, солнцем золочёный,

Мне сильно нравится в шаблонной.

Их красотою восхищённый,

Я номер делаю коронный:

Стою коленопреклонённый

У ног девчонок, умилённый.

Но у подружек вид смущённый -

Они уходят в парк зелёный,

Прозрачный, солнцем осветлённый,

Несётся вдаль их смех синхронный...

А я стою оцепенённый -

Как был, коленопреклонённый.

ДЕТЁНЫШ

Дельфин-афалина влюбился в касатку,

Позвал в океанскую как бы кроватку,

И там насладился подругой большой,

Её пышным телом и светлой душой.

Родился детёныш у этих двоих.

Родился огромныш и тут же затих.

Касатки шептались кругом: "Вот урод".

Дельфины свистели: "Греховности плод".

Учёные бегали, седобороды,

Его записать не спешили в уроды,

Глазели они в океанские воды,

Мечтая скрестить и другие породы.

Живёт в дельфинарии этот гибрид.

Спасибо планете Земля говорит,

И папе, и маме кричит: "Я ликую!".

"Спасибо, - кричит он, - за жизнь за такую!".

ПОЭТ И ПЕРЕВОДЧИЦА, ИЛИ СЛУЧАЙ В ЛЕТНЕЙ БЕСЕДКЕ

С одной смешной сорокалеткою

Я о стихах заговорил.

Она меня назвала "деткою"

И стала гнобить что есть сил:

-- Вы, маньеристы куртуазные,

Эстрадным клоунам сродни!

Стишонки ваши безобразные

Мне отвратительны! Они

Так далеки от Йоси Бродского

И в них так много слова "блядь"...

Да, в нашей жизни много скотского -

Зачем же это воспевать?

Я, например, люблю Гандлевского -

Он скромный, мудрый, да-да-да!

Он, даже выпив бочку "Невского",

Не матерится никогда.

А вы всё матом поливаете!

Поэтому на вас идут.

Вы молодёжи потакаете...

У вас же пиво в зале пьют!

Идти на поводу у публики -

Какой позор, какой скандал!

-- Но публика нам платит рублики, -

Ответил я и зарыдал.

Моя умолкла собеседница,

Я стал рыдать ещё сильней,

И в ней заглохла проповедница,

А жалость пробудилась в ней.

Она ко мне подсела, тихая,

И стала нежно утешать,

Шепча:

- Да, вас ругала лихо я,

Но, детка, перестань рыдать!

Ну брось, ты что, не любишь критики?

Вот дура я, вот довела...

Ну, что же мы такие нытики?

Ну, улыбнись, и все дела!

Да, маньеристам я завидую -

У вас есть слава и успех,

Поэтому с такой обидою

Я поливала тут вас всех.

На самом деле мне так нравятся

Концерты ваши...даже мат...

Да всё, чем маньеристы славятся!

Беру свои слова назад!

Рыдая, я бубнил:

- Мне хочется

У Вас идти на поводу...

Вы поэтесса... Переводчица...

-- Ну так иди...

-- Уже иду...

Тут мы, укрытые беседкою,

В объятьях бешеных сплелись,

И вмиг с моей сорокалеткою

В экстаза волны унеслись.

Она была в любви неистова,

Всё разрешала мне, спеша,

Столь куртуазно-маньеристова

И безрассудно-хороша!

Своё мужское дело делая

С восторгом, честно говоря,

Я думал: "Ух, какая смелая!

На жалость я давил не зря...

Что за чертовка! Ураганище!

Я страстных дам боготворю!

Беседка, милое пристанище,

За всё тебя благодарю!

Как я хочу, чтоб датой редкою

День в памяти моей искрил,

Когда с одной сорокалеткою

Я о стихах заговорил!".

ДЕНЬГИ И ДРУЖБА

Играют деньги в нашей жизни роль огромную.

Ты на мели всегда, и вот друзья-товарищи,

Не пригласив с собой твою персону скромную,

Ушли на праздник в дорогущий ресторанище.

Сидишь в квартире ты своей, где хоть шаром кати,

И гневно думаешь - опять ведь денег нетути,

Но разве можно из-за бабок дружбу скомкати?

Идут к богатству все, а ты - ты снова вне пути.

Так не пойдёт. Тебя как будто бы задвинули,

И кто - друзья! Нет, ты поедешь в ресторанище,

Где из ведра они уже шампузик вынули,

Где им готовится под соусом баранище.

Войдёшь в кабак, и вмиг друзья твои потупятся.

Ты спросишь их с улыбкой скорбною: "Гуляете?

Ну что, не ждали, да? Сталь дружбы нашей тупится!

Эх вы, ребята... Что глазёнками пуляете?".

Друзья смолчат, неловко станет им и тягостно.

Ты истерично из горла хлебнёшь шампузика

И завопишь: "Как вы могли светло и благостно,

Меня задвинув, обжираться тут от пузика?

Да, денег нету у меня, я на мели опять,

Но ведь у вас же есть! Ведь дружба - вот что главное!

Как вы могли меня на праздник этот не позвать?

Меня, так любящего братство наше славное?

Ну, что молчите? Вам не нравятся истерики?

Да вы хоть знаете, что получу наследство я?

Да-да, наследство! У меня есть дед в Америке,

Он стал богатеньким, рисуя и эстетствуя!

Я закачу вам вскоре пир, об этом помните!

Короче, всё, давайте выпьем!" - и нажрёшься ты,

а поутру один в своей проснёшься комнате,

и о наследстве мнимом вспомнятся тебе мечты.

Наследства нет, но ты друзей пирушку вялую

Собой мгновенно оживил, и к чёрту мнительность!

Играют деньги в нашей жизни роль немалую,

Но их главнее ловкость, наглость и решительность.

ПОРТРЕТЫ

Недавно я купил себе портреты

Российских литераторов известных.

Теперь глядят со стен моей квартиры

На то, как я пишу, и грустный Чехов,

И бородатый Лев Толстой, и Пушкин,

И Лермонтов, и мрачный Достоевский,

И прочие. Всего портретов тридцать.

Со временем мне стало неуютно

Под пристальными взглядами их кушать,

Боевики смотреть и порнофильмы

И сочинять смешные гимны жизни.

Однажды мне почудилось, что Чехов

Глядит неодобрительно из рамки

И как бы головой слегка поводит -

Не нравится ему мой образ жизни.

Я тряпочкою Чехова завесил

И в модный клуб ушёл кутить с друзьями.

Когда ж я поздно вечером вернулся

К себе домой с весёлою девчонкой,

То обнаружил - Чехов тряпку сбросил!

Возможно, и сама она упала,

Но очень уж сурово стал смотреть он

На то, как мы с подружкой пьём текилу.

Чуть позже раздеваться стала гостья,

Танцуя и хихикая лукаво.

Когда на ней остались из одежды

Лишь трусики, бюстгальтер и чулочки,

То Пушкин подмигнул нам вроде как бы,

А Чехова всего перекосило.

Когда ж сняла девчушка и бюстгальтер,

И обнажились грудки - спелый персик,

Все классики - и даже Достоевский -

Таращиться на них упорно стали.

Когда же и чулочки пали на пол -

Ах, чёрные ажурные чулочки! -

То Лев Толстой грозить нам начал пальцем,

Свои густые брови гневно сдвинув.

Тут я уже к себе привлёк подругу,

Чтоб трусики совлечь с неё умело,

Но гостья вдруг моя перепугалась

И закричала: "Ой! Глядят портреты!

Ай, мамочки! Пусти, пусти, мне страшно!" -

И вырвалась, и мигом убежала,

Но не совсем, а спряталась в прихожей.

Я, разъярившись, снял со стенок рамки

И вынес на балкон их все, а после

Добился наконец желанной цели,

Свою красотку лаской успокоив.

Итак, друзья, подумайте, нужны ли

Портреты вам писателей угрюмых,

Что пялиться на вас всё время станут

И даже корчить рожи, как живые?

ХУДШИЙ КОНЦЕРТ ОКМ

Худший концерт ОКМ состоялся намедни.

Слишком уж много мы выпили, надо признать.

Выпили столько, что вышли, шатаясь, на сцену,

И полный зал обнаружили перед собой.

Мы ухмылялись, у нас языки заплетались,

Впрочем, казалось тогда нам, что всё хорошо.

Пел я в тот вечер ужасно фальшиво и вяло,

Хлопать мне в такт почему-то никто не хотел.

Наши остроты чудовищно были циничны,

Но не смеялся никто - преступили мы грань,

Грань, за которой уже напрягаются люди.

Так, например, на невинный из зала вопрос:

"Можно вступить ли мне в Орден, друзья-куртуазы?".

"Можно, но - Машку за ляжку", - Вадим хохотнул.

А на вопрос: "Что вас в женщине радует больше?" -

Матерный гимн затянули с Добрыниным мы.

Впрочем, допеть до конца мы его не сумели,

Так как забыли позорно свои же слова.

Кто-то из зала прислал вдруг на сцену бутылку,

Мы оживились, но нас и сгубила она.

После антракта, с трудом уже соображая,

Тупо уставились мы на записки. Андрей

Стал вдруг из них самолётики делать искусно,

И, веселясь от души, запускать по рядам.

"Ой, мама-джан!" - Степанцов голосил в это время,

я же девчонок на сцену со смехом тащил,

чтоб танцевали под песню, однако девчонки

все от меня убегали, ловить их пришлось.

Дико фонил микрофон, каждый морщился зритель,

Многие демонстративно на выход пошли,

Над уходящими мы откровенно глумились,

Рюмками чокаясь и попивая коньяк.

Что же, четырнадцать лет выступали мы мощно,

Ну, а намедни мы дали наш худший концерт.

Он, как ни странно, имел наибольшую прессу -

Ведь о скандале вопили газеты вовсю.

Многие про ОКМ лишь тогда и узнали,

Из любопытства к нам зрители валом пошли.

Видимо, нужно порой опозориться крепко,

Чтоб интерес к себе вызвать пресыщенных толп.

Глупость людская порой не имеет предела.

Мало кто понял, что долго готовили мы

Плоские шутки для худшего в жизни концерта,

Отрепетировав этот концерт от и до.

ДОКОЛЕ?!

С лицом, искажённым от муки и боли,

Стуча кулаками себе по груди,

Ревел я: "Доколе, доколе, доколе,

Доколе я должен жить без DVD?

Я всё понимаю - страна обнищала,

Но я же тружусь... О, Господь, рассуди, -

Ты цены в России вдруг поднял сначала,

Теперь повелел мне купить DVD.

Ведь новые фильмы и новые проги

Выходят всё чаще в формате таком,

И хочется мне, нет, я должен в итоге

Купить плеерок. Голосую рублём!".

И с неба ответил мне басом Создатель:

"На Курский вокзал ты, Григорьев, пойди

и плеер "Миота" купи там, приятель,

и сможешь ты зырить свои DVD".

Пошёл на вокзал я, купил я "Миоту",

Две тыщи рублей за него уплатил,

Но плеер не смог свою делать работу -

Не видел он дисков и их не крутил.

Ещё дивидюшку купил для компа я,

На ценник под тысячу глазом кося,

И эта машинка, скотина такая,

Не видела дисков, ремонта прося!

Тут с неба раздался совет: "Ты иди-ка,

Купи третий плеер, Григорьев-поэт.

Совет мой, конечно, звучит очень дико,

Но верь - это мощный, разумный совет!

Бог троицу любит...". Я скрипнул зубами,

Два плеера быстро в ремонт отволок

И третий купил. Расставаться с деньгами

Легко предыдущий мне опыт помог.

О, третий как раз оказался рабочим!

О, качество - супер! Лежи и смотри.

Потом из ремонта я взял, между прочим,

Два плеера первых - теперь их аж три.

А прежде, с лицом, искажённым от боли,

Стуча кулаками себе по груди,

Ревел я: "Доколе, доколе, доколе,

Доколе я должен жить без DVD?".

Я весел, и весел на небе Создатель,

Измучен я был беготнёй и борьбой,

Но, трёх DVD-плееров обладатель,

Смотрю, наслаждаясь, фильм фирмы "Плейбой".

И, как выражался Лимонов-писатель,

"в иные минуты горжусь я собой".

СЛОНЫ И МОСЬКИ

Не нужно слышать человеку

Слова плохие о себе.

Любому недочеловеку

Других приятно обругать.

Любая злобненькая моська

Облаять норовит слона,

И я, поэт Григорьев Коська,

Об этом думаю порой.

Живёшь и вкалываешь честно

На всех фронтах, а между тем

Враги не то чтобы нелестно -

С презреньем о тебе галдят.

Ты о себе большого мненья,

А в их глазах ты мелкий лох,

Мол, ты достоин их презренья

И в их тусовке ты не свой.

Такая вот, увы, шарада.

Но, может быть, тупы они?

Всегда задумываться надо -

А судьи, бляха-муха, кто?

Ах, славы редкие моменты...

Я их, бесспорно, заслужил,

Желаю слушать комплименты,

Мне крайне не хватает их.

Нелепо, глупо и обидно

Быть лохом в чьих-либо глазах,

Однако вскоре будет видно,

Кого и что по жизни ждёт.

Григорьев Коська всем покажет,

Какой он в творчестве гигант,

А всех обидчиков накажет

Хотя - ну как их наказать?

Ругаются? Куда деваться?

Зевать неистово начну.

А будут продолжать ругаться -

Руками слух себе замкну.

У вас, враги, своя кормушка,

А я, пусть бедный, но поэт...

Скажи, сэнсэй Добрынин Дюшка,

Скажи, прав Коська или нет?

РАССКАЗ ПЕВЦА КОКИ АЛМАЗОВА, ИЛИ ПРАВДА О ШОУ-БИЗНЕСЕ (написано белым стихом, четырёхстопным амфибрахием)

Здорово, ребятки, здорово, девчатки!

Я Кока Алмазов, эстрадный певец.

Не слышали, вижу. Ну что ж, расскажу вам,

Как я в шоу-бизнес однажды попал.

Три года назад я приехал из Вятки

Игрою на ложках Москву покорять,

Пришёл к телецентру в Останкино сразу,

Там сел у подъезда, играть стал и петь.

Я в русский народный костюм нарядился,

Но тряс ирокезом цветным на башке,

Меня заприметил вертлявый продюсер

И даже к себе пригласил в лимузин.

Продюсера звали Тигран Моисеич,

Сказал он, что фишку увидел во мне,

А я, разумеется, выпалил тут же,

Что целых две песни я сам сочинил.

Одна - развесёлая песня про жопу,

Вторая - с припевом "Творите добро!".

"Напой-ка мне обе" - велел мне продюсер,

сигару вонючую нервно куря.

Я спел. Через месяц я стал знаменитым,

Стал Кокой Алмазовым, суперзвездой,

По паспорту я - Николай Замогильный,

Но это, конечно же, тайна моя.

Мобильник японский пришлось мне освоить,

Тигран Моисеич квартиру мне снял,

А песня про жопу в крутой обработке

Возглавила все хит-парады страны.

Со мной заключён был контракт на два года,

Я быстро забыл, что такое метро,

По ящику начал мелькать ежедневно,

Сигары курить и красоток иметь.

В "Рождественских встречах" мелькнул с Пугачихой,

С Шурою, Ветлой и Овсой выступал,

Дуэты, ремиксы, журналы, гастроли -

Из песни про жопу мы выжали всё.

Я ездил с компашкой бухих музыкантов

Бабло зарабатывать в Ханты-Мансийск,

И песню про жопу со мной пели хором

Урюпинск, Чита, Краснодар, Элиста.

Поклонницы ложки мне всюду дарили,

Ведь в клипе на ложках я ловко играл,

И фишкой такой всем запомнился мигом,

Тигран Моисеич и в этом был прав.

В столицу тогда перевёз я из Вятки

Семейство своё - мать, отца и сестёр,

Брательников рослых. Мы офис открыли,

Всем дал я работу в фан-клубе своём.

А с песней "Творите добро!" я пробился

В среду рокапопса, где мой ирокез

Бг, и Шевчук, и Макар оценили,

И дали мне с ними в Кремле выступать.

В шансонных кругах мой талант был замечен,

Хотя там Алмазов уже один есть,

Но Кокою Вятским меня там прозвали,

Там я с Розенбаумом пил коньячок.

Но нервничать стал вдруг Тигран Моисеич -

Наелся, кричал он, похоже, народ,

Упали продажи, пропали эфиры,

Давай-ка скорей сочини "Жопу-2".

Что ж, я сочинил, всё опять завертелось,

Но тут конкурент нас внезапно урыл

С прикольною песней про сиськи-батоны

И клипом, где голые бабы тряслись.

Контракт мой истёк, и продюсер вертлявый

Со мной распрощался и стал опекать

Козла-конкурента с хитом про батоны,

А песню про жопу народ позабыл.

Подсел я тогда на наркотики, каюсь,

Пытаясь родить суперхит "Жопа-3",

Но таяли деньги стремительно как-то

И все музыканты ушли от меня.

Опять я в метро опускаюсь под землю,

Пришлось мне машину и дачу продать,

Мой офис закрылся, фан-клуб мой распущен,

На рынке семейство торгует моё.

Жесток шоу-бизнес, но всё же я верю,

Что жопу мою, то есть первый мой хит,

Народ не забудет, и время настанет,

Когда я взорлю, как Юрец Шатунов.

Могу дать автографы. Что, не хотите?

Эх, раньше бы вы подбежали ко мне,

И я расписался бы "Кока Алмазов"

У вас в паспортах и на грудках девиц.

Три года назад было всё по-другому,

Тогда ещё не было "Фабрики звёзд".

Но если сейчас вы рванёте в артисты,

То вспомните Коку и песни его!

(вариант - то вспомните Коку и жопу его).

ВЗРОСЛЕНИЕ

Иногда мне становится стыдно

За стихи, что я прежде писал.

Мне их глупость уже очевидна,

Я мудрее и сдержанней стал.

Пишет гневные письма мне мама -

В общем, я понимаю её.

Как-то я простодушно и прямо

Воспевал половое житьё.

Воспевал я неистово-звонко,

От восторга порой матерясь,

Как устроена в целом девчонка,

Как чудесна случайная связь,

И как мило бывает порою,

И как сладко порой, господа,

Вдруг увлечься любовной игрою

И воткнуть кое-что кой-куда.

Да, порой добродушно-цинично

Прославлял я победы свои,

Но, поэзию зная прилично,

Перелистывал я Навои,

И Овидия с Пушкиным тоже,

И поэтов прекрасных других,

Убеждаясь - да что там, похоже,

Неразлучны красотка и стих.

Гимнов жизни сложил я немало,

Не хотите - не будет их впредь.

Спать ложусь, размышляя устало,

Что писать и кого бы воспеть.

Лезут в комнату мёртвые дети,

Потому что всё это во сне,

И зловеще шипят в лунном свете:

"Нас воспой!", приближаясь ко мне,

Вслед за ними - вампиры и зомби,

И скелеты. Я слышу: "Поэт,

Хватит петь о девчонке секс-бомбе,

Пой о нас, сам ведь станешь скелет!".

Я кричу, просыпаясь мгновенно:

"Хорошо, хорошо, хорошо!

Буду гнать мракоту откровенно,

Раз от темы любовной ушёл.

Черепа и гниющие кости

С адским хохотом я воспою,

И не будет вам прежнего Кости,

Сочинявшего про ай-лю-лю.

Ах, прощайте, хмельные девицы,

Наполнявшие раньше мой сон,

Страшный череп всё чаще мне снится,

И зубищами лязгает он.

Да, премного писал я о страсти,

Но теперь повзрослел, забурел,

И, сказав философии "Здрасьте!",

Трупным взглядом на мир посмотрел.

Так и с Пушкиным было когда-то:

Загрустил, помрачнел и устал,

Жизнь он даром напрасным, ребята,

В меланхолию впав, обозвал.

И, возможно, ему стало стыдно

За свои озорные стихи,

Он решил, что ему теперь видно,

Сколько он сочинил чепухи.

Но с тех пор миллионы влюблённых

С восхищеньем читают его,

Через строки о Доннах-Мадоннах

Постигают любви волшебство.

Вновь поэты бряцают на струнах,

Гимны жизни слагая опять,

Потому что влюблённых и юных

Кто-то должен всегда воспевать.

Так что строгими слишком не будем

К безрассудным стихам юных лет.

Если всё это дорого людям,

То чего ты стыдишься, поэт?

ЕСТЕСТВЕННОСТЬ

Когда-то я сцены ужасно боялся,

Читал неумело стихи я свои,

Мой голос дрожал, и бледнел я от страха,

Коленки и руки тряслись у меня.

Потом стал включать я своё обаянье,

Руками махать и удачно острить,

Мощнее читать постепенно учился,

Уверенным взглядом окидывать зал.

И публике это понравилось явно -

Настолько себя я естественно вёл,

Что сразу же публика мне доверяла,

Внимала охотно всему, что скажу.

Естественность и непосредственность даже

Я в практику ввёл выступлений своих,

И понял - раз это приветствуют люди,

То в жизни естественность тоже важна.

Не нравятся людям снобизм и зазнайство,

Напыщенность, чванство и барственный тон,

И манька-величка. Ведь есть поговорка:

"Будь проще - потянутся люди к тебе".

Что ж, буду простым и естественным буду,

Всегда меня люди простят и поймут,

Ведь то, что естественно - не безобразно:

Девчонку за грудь ухватить, например.

Важна непосредственность детская, скажем,

В любовных делах, усложнённых порой -

С улыбкой лукавой красотке под юбку

Стремись заглянуть - ну-ка, что у нас там?

Вполне ведь естественно девушке милой

Про свой инструмент рассказать и про то,

Насколько он толст и насколько он длинен,

И сколько он ей удовольствий сулит.

И девушка вовсе не будет ругаться,

Конечно же, если не дура она,

А если она не является дурой,

Потрогает твой боевой инструмент.

И скажет "Ого!", удивившись немного,

А ты ей, естественно, скажешь "Ага!"

Я много раз пробовал это проделать,

Пощёчин от женщин не помню, клянусь.

Однажды сказал я весёлой хохлушке,

С которой всего лишь два дня был знаком:

"Насколько подходим с тобой мы друг другу,

Мы только в постели сумеем понять".

И что? После этой естественной фразы

Хохлушка ко мне сиганула в постель.

А если бы я был застенчив и робок,

То несколько лет бы я этого ждал.

Однажды гулял я с другою хохлушкой -

Люблю я хохлушек, их говор и пыл, -

Гулял я, короче, с ней по зоопарку

И видели мы рукоблудье макак.

Задумался я - как естественно эти

Созданья себя и свободно ведут,

А люди зажаты всегда, несвободны,

Все делают это, но не на виду.

К чему я клоню? Быть свободным я жажду,

Нет, это не значит, что прямо сейчас

Я вдруг уподоблюсь смешной обезьянке

И всех удивлю вас. Есть всё же мораль.

Но все мы должны устремиться к свободе

В любви, и в стихах, и в других областях,

А тем, кто застенчив не в меру и робок,

Мы дружно покажем свободы пример.

Естественность и непосредственность могут

Нас всех очень сблизить, друг дружку поймём.

Пример пониманья - стихи дочитал я,

Естественно, жду я оваций от вас.

Я НЕ ЖАЛЕЮ НИ О ЧЕМ

Во многих людях я унынье замечаю,

Цинизм и скука явно стали их бичом.

А я с улыбкой каждый новый день встречаю,