Да, да - нетрезвенника, не более того! Не алкоголика, не пьяницы- горького, беспробудного, бытового и ещё мало ли какого! Который напивается - как сапожник, в стельку, в дупель, по-поросячьему, до чёртиков, до потери пульса, до белой горячки, по-чёрному.... да страницы не хватит для подобных перечислений! Велик и могуч русский язык - ни в одном другом языке нет стольких синонимов, связанных с выпивкой!
Но я - всего лишь скромный нетрезвенник. Пью, в основном, за свои, или только, если очень попросят. На работе не пью вовсе - прошу это запомнить! Стараюсь всегда закусывать, если есть чем, а нету - так хоть занюхать рукавом, говорят - помогает!
Ханжи и лицемеры скажут - нашёл, чем хвастать! Да не понимают они ничего, я - вроде, как санитар, только не леса, а можно сказать, вашего здоровья, вашего организма. Ориентировочные, я бы сказал - осторожные, подсчёты показывают, что я за свою, пока ещё не очень долгую жизнь, спас от цирроза печени уйму людей. Ещё бы - я уничтожил более трёх автоцистерн водки, а если перевести в вино, которое я даже больше водки "уважаю", то это составит более двенадцати автоцистерн вина! Медициной доказано, что этого количества алкоголя хватило бы для сведения в могилу более десяти человек. Для интереса попробуйте, выпейте хотя бы одну автоцистерну водки, или хотя бы вина - я на вас посмотрю после этого! Да для меня надо медаль учредить - "Спаситель отечества" с соответствующей премией в декалитрах. А то так стараешься тут на общественных началах, да хоть бы благодарность от кого-нибудь услышать. Кроме продавцов в винных отделах, разумеется, что помогаю им план выполнять!
И вы, может, полагаете, что это - моя основная работа? Как бы, не так! Это - всего лишь хобби. Как и спорт - (штанга, пауэрлифтинг), моржевание (купание в проруби), пробивание льда из-под воды головой (подражать не советую!), написание "несерьёзных" книг десятками и рассказов сотнями! Да и серьёзной работой я тоже занимаюсь, не без этого! Бывалые люди говорят: "если водка мешает работе - брось работу!" Но мне, почему-то она не мешает, даже где-то наоборот, Может я открыл великий секрет, но водку надо пить после работы, а не до неё. Причём только после работы успешной, выполненной на "отлично", а не "так себе". Поэтому и стараешься, а то не достанется заветная рюмочка. Так я и поступал, защитил сперва кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию - стал заведующим кафедрой - всё в ранней молодости, потом академиком, потом зам.директора по науке... Десятки научных книг, сотни статей, сотни патентов... Я не хвастаю, я это всё приписываю моей нетрезвости - когда трезвый, кажется - не осилить, а как под стаканчик (после работы, разумеется!) всё идёт весело и продуктивно!
Все - секреты раскрыты, задачи ясны, цели намечены! За работу, товарищ нетрезвенник! Чтобы после этой работы - работы успешной, порадовать себя и послать гонца - сами знаете куда - за бутылочкой винца!
1. Детство - дела дрожжевые
Как-то бабушка принесла домой банку свежих дрожжей - пивзавод был рядом, и там почти бесплатно - пять копеек за ведро - отдавали эти дрожжи. Как я понял, дрожжи эти были побочным продуктом при производстве пива. Люди брали эти дрожжи для разных целей - кому-то они помогали избавиться от прыщей (в дрожжах много рибофлавина - витамина В2), другим помогали пополнеть. Не удивляйтесь, тогда для моды не худели, а полнели.
Итак, литровая банка дрожжей была передо мной. Сверху образовался достаточный слой прозрачного пива. Я попробовал и решил, что по вкусу - это почти настоящее пиво, только очень уж горькое. На ведро дрожжей литра два такого пива можно нацедить. Два литра пива за 5 копеек - это уже неплохо. Чтобы сделать вкус этого пива менее горьким, я насыпал в него немного сахарного песка. И - о чудо! - пиво "закипело", стало мутным, пошла пена вверх, переливаясь через край банки. Я оставил его отстаиваться на ночь, а утром, когда попробовал его, мне показалось, что я пью вино - настолько крепким оказалось это пиво. Оказывается, я "открыл для себя" древнейший биологический процесс - брожение. Теперь уже я сам пошёл на пивзавод и взял целое ведро дрожжей. Я подсыпал в это ведро понемногу сахарного песка и дожидался конца "кипения" жидкости. Наконец, настал такой момент, когда добавка сахара уже не приводила к брожению, а жидкость становилась сладковатой на вкус.
Заметил я и ещё одну особенность этой жидкости - я быстро пьянел, если даже выпивал только один стакан. Слышал я, что из такой спиртосодержащей жидкости - браги, получают чачу методом перегонки. Как химик-самоучка, я быстро освоил этот процесс и стал делать из браги достаточно крепкие напитки. После второй-третьей перегонки водка получалась крепче чачи и без запаха дрожжей. Так постепенно я пришёл к получению спирта-сырца в полупромышленных количествах.
Я понемногу попивал этот спирт, но мысль моя была занята возможностью его сбыта. Своих денег у меня не было, а у мамы и бабушки если их и можно было выпросить, то очень мало.
И я начал экспериментировать. Настаивал на этом спирту все известные мне травы, делал из них смеси, пробовал и давал пробовать "людям". Из всего многообразия напитков успехом пользовались два: ром и ликёр "Тархун". Ром я приготовлял таким способом: грел сахар на огне в половнике до плавления и последующего потемнения. Сахар превращался в карамель, я грел дальше, пока карамель не начинала кипеть с сильным бульканьем. Пары карамели чаще всего загорались, я гасил пламя и выливал тёмно-коричневую густую жидкость в спирт. Добавлял кипячёной воды и доводил крепость до 50№. В таком виде я и продавал ром. Подбирал по дворам бутылки, мыл их, разливал туда ром и перевязывал горлышко полиэтиленом. Продавал я ром чуть подешевле чачи, и люди брали этот деликатесный напиток, который не стыдно было даже понести с собой в гости. Чача же считалась уделом алкашей. Помню, "пол-литра" чачи стоила около пятнадцати рублей, а я свой ром продавал по десяти. Сахарный песок в Тбилиси (продукты там были дешевле, чем, например, в Москве, - так называемый "ценовой пояс" был другим). Неочищенный, жёлтого цвета, стоил 60 копеек килограмм, а 80 копеек - рафинированный. Из килограмма сахара получались две "поллитры" рома. Прибыль составляла более ста процентов.
Ликёр "Тархун" получился уникально вкусным напитком. На 80 градусном спирту я настаивал траву тархун (эстрагон), в Грузии очень распространённую и дешёвую. Затем разбавлял до 45 градусов и добавлял сахар "по вкусу". Получался зелёный напиток дивного вкуса и запаха. Позже я встречал "фабричный" ликёр "Тархун". Не могу понять, чем так можно было изгадить напиток, чтобы превратить его в густую, маслянистую, пахнущую глицерином отвратительную жидкость, да ещё запредельной стоимости.
Мой "Тархун" был проще фабричного, и к нему потянулись люди, хотя продавал я его по 20 рублей за бутылку. Водка в Грузии тогда стоила 22 рубля простая ("Хлебная") и 25 рублей - "Столичная". Но разве можно было сравнивать мой деликатесный зелёный "Тархун" с "рабоче-крестьянской" водкой! В то время в Грузии принести с собой водку в гости считалось оскорбительным для хозяев. А ром, ликёр - пожалуйста!
И ещё одну уникальную находку сделал я в своих экспериментах по напиткам. Я попробовал приготовить мармелад, но не на воде, а на моём спирту. Желатин, агар-агар, восьмидесятиградусный спирт, любой сироп - всё это нагревается на огне, но не до кипения, выдерживается, а затем разливается по формочкам и охлаждается. Потом готовые "конфеты" обсыпаются сахарной пудрой, чтобы не слипались.
Назвал этот продукт я "гремучим студнем", как когда-то Нобель свой динамит. По вкусу это был обычный мармелад, только чуть более "острого" привкуса. Но после двух-трёх конфет человек пьянел, как от стакана водки. Чем это было вызвано, я так и не понял - то ли компоненты мармелада усиливают действие алкоголя, то ли конфета рассасывалась медленно и лучше усваивалась. "Гремучий студень" очень пригодился мне уже гораздо позже, во время Горбачёвско-Лигачёвского сухого закона. Я безбоязненно носил эти "конфеты" даже на кафедру, и с чаем они "врезали" не хуже, чем водка. Но наладить производство "гремучего студня" уже тогда, несмотря на многочисленные предложения открыть "гремучий" кооператив, я не решился. А то, глядишь заделался бы вторым Березовским, только по "гремучей" линии! Так вот, возвращаясь к детству, могу сказать, что в последних классах школы я в деньгах не нуждался.
2.Выпивки на Кавказе
Рискованный опыт с двухлитровым рогом
К двадцати годам я уже был с алкоголем "на ты". Знал, что газировка усиливает и ускоряет действие алкоголя, так что это "бомба" для пьющего. На собственном опыте понимал, что пить лучше по увеличивающейся крепости напитков. Например, сперва сухое вино, потом портвейн, а затем уж коньяк. Но лучше вообще не мешать напитки. А если весь вечер пил водку, а под конец запил её шампанским, то там где пил, там же на ночь и останешься. Если только не в вытрезвителе.
Хитрые абхазы иногда так и строят своё застолье - сперва три тоста чачей, а затем уж вином. Часто вином молодым, слегка шипучим. Эффект - сногсшибательный!
Вот так и получилось у меня как-то в Сухуме, когда я приехал туда на юбилей моего дедушки. И меня с двоюродным братом, который был ещё моложе меня, послали к родственникам за вином. А жили эти родственники на пятом этаже "хрущёвки" без лифта. Вино же было разлито по тридцатилитровым стеклянным бутылям - по бутыли на брата.
Поднялись наверх, отдышались, а гостеприимная хозяйка нам чачи предлагает. Отказываться нельзя, да и не хочется. Выпили по пятьдесят, потом ещё. А чача-то градусов восемьдесят, для себя ведь хозяева гнали. Только взялись за бутыли, появляется глава семьи - дед лет под сто. Маленький, щуплый, килограммов на пятьдесят, не больше, усы седые врастопырку. Узнал, что мы - внуки поэта, создателя письменности абхазов, а к тому же и его родственники. И снимает со стены турий рог, в два литра ёмкостью. Говорит что-то по-абхазски, ему в это время наполняют рог вином, и старикан начинает пить - за нашего дедушку, разумеется. И вижу, как глотки вина крупными "бульками" проходят внутрь его организма, раздувая тоненькую шейку и импульсами выпучивая его тощий животик.
- Не осилит! - решили мы с братом, но с интересом наблюдали за ходом "рогового пития".
Но аксакал бодро допил свою "дозу" - два литра - и животик его по форме стал выдавать позднюю беременность, только винную. Налили и нам с братом - первый рог мне, как старшему. Что делать, отказываться нельзя - преступление это в Абхазии!
- Выпью, - думаю, - на халяву и уксус сладок! И потом - если щуплый столетний дедок осилил, то мне - мастеру спорта по штанге эти два литра стаканом должны показаться!
Пью, пью, - а вино, кажется, не убывает. Выпил, наверное, с поллитра, и больше "не лезет". А вокруг - лица серьёзные, дедок пристально смотрит прямо мне в глаза. "Питие" из рога в Абхазии - священнодействие! "Поднахрюниваюсь" и заталкиваю кислую жидкость крупными глотками, - думаю быстрее закончится. А она - почти не убывает! Смех разбирает, обстановка - комическая. А если не сдюжу - тут же перейдёт на драматическую, а то и трагическую. Закрываю глаза и вспоминаю, как недавно на соревнованиях удерживал над головой громадный (по моим силёнкам, конечно!) вес, который "водил" меня по помосту. Удержал, таки" И вино неожиданно закончилось. Не веря своему счастью, я переворачиваю рог и показываю, что он - пуст! Рог забирают от меня и начинают наливать брату.
Машинально беру свою тридцатилитровую бутыль с вином и выхожу на лестницу. Держу бутыль почти на вытянутых вперёд руках, чтобы живота моего надутого не коснулась. Иначе тут же "похвастаю", чем пил. Спустился, таки, с пятого этажа. Стою в подъезде, дышу сдавленно, чтобы воздух на живот не давил, и жду звуков - разбитой бутыли, водопада вина по лестнице, и проклятий брата. Я-то - штангист, мне тридцать кило - не вес, а вот брат - совсем молоденький. Его, после чачи и ужасного турьего рога, тяжеленная бутыль должна свалить с ног!
Но звуков никаких не последовало, а вскоре появляется и брат - с бутылью на плечах, за головой.
- Вот хитры - дети гор! С детства привыкли с пятых этажей бутыли таскать! - завидую я, и мы укладываем бутыли в машину, которая нас привезла.
Жизни не знают - эти президенты и писатели!
Летом я часто ездил в Сухум на отдых - в гости к маме. Отдых, правда, превращался в сплошную выпивку. Заходит как-то к нам мой дядя Жора - известный писатель Георгий Гулиа и зовёт меня с собой.
- В Дом Правительства, к Президенту Абхазии! - патетически провозглашает дядя и поясняет, - Ваня Тарба, Председатель Президиума..., Президент, одним, словом, зовёт к себе в резиденцию. Лето, - говорит, - скукотища страшная, даже выпить не с кем!
А Дом правительства, где была "резиденция" - в двух шагах от нашего дома. Пять минут - и мы там!
Иван Тарба - абхазский писатель, он же Президент, представительный мужчина, видимо, ровесник моего дяди - им лет по шестьдесят с "гаком", мне же - лет двадцать пять. Он приветливо встречает нас в своём огромном кабинете и отдаёт распоряжение молодой заспанной секретарше принести вина и бокалы. А тем временем "бывалые" люди, корифеи, ведут беседу о жизни и судьбе Абхазии, да и вообще нашего тогда ещё СССР.
Но тут секретарша приносит четыре бутылки белого вина "Вазисубани", бокалы и фрукты на блюде. А бутылки-то закрытые, а штопора в резиденции Президента - нет!
Корифеи в панике, что делать, - не посылать же секретаршу в магазин за штопором, пить-то уже хочется и немедленно! Тогда я критически оглядываю корифеев, вижу, что реальных предложений нет, со вздохом беру бутылку с вином в левую руку. А ладонью правой - начинаю хлопать её по донышку - пробка-то медленно начинает высовываться из горлышка и продвигаться вперёд уже больше чем на- половину.
Корифеи с интересом и недоумением наблюдают за моими действиями, и я чувствую, что такое они видят впервые. Я же с приятным хлопком вытаскиваю пробку из горлышка и корифеи зааплодировали.
- Это что за способ, где ты научился этому, почему мы не знали этого? - заволновались корифеи.
- Эх, вы, корифеи! - укоризненно заметил я им, - о судьбах страны рассуждаете, а как живёт народ - не знаете! Так вот и открываем бутылки, мы, у которых на штопор денег не хватает!
Вино пошло хорошо - пили, в основном, за радость открытий!
И ещё одно "открытие" сделал я в этот заезд в Сухум, и тоже помог этому дядя.
Приехала в Сухум какая-то немецкая делегация литераторов, и захотела устроить пикник на абхазской природе. Дядя Жора взялся за организацию - вино (штопор взяли первым делом!), овощи, фрукты, заготовки для шашлыка - всё было. И когда шашлык был уже готов, а бутылки с вином - открыты (штопором, конечно!), обнаружилось, что дома забыли... стаканы!
У дяди, как обычно от волнения, задёргался глаз - что делать, надо посылать кого-то в Сухум за стаканами! Вот прикол-то! Немцы переглядываются, переводчик молчит в недоумении. Но тут я взял инициативу в свои руки.
- У нас в Абхазии, - патетически начал я, - есть прекрасный древний обычай, пить вино из той ёмкости, которой можно тут же и закусить! Поэтому я прошу гостей взять со стола по одному болгарскому перцу, отрезать ножом заднюю часть с хвостиком, удалить из него сердцевину, а в образовавшуюся ёмкость налить вино!
Немцы с интересом стали обрабатывать ножом перцы, которых на столе было множество, налили в перцовые стаканчики вино и с большим воодушевлением выпили.
За древнюю Абхазию, конечно, и за её мудрые обычаи! Пикник прошёл "на ура". Немцы уверяли, что и у себя на родине они будут точно так же наливать вино в "перцовые" стаканчики, а выпив вино, закусывать этими же стаканчиками. Ведь это так вкусно и романтично!
Уже в конце пикника дядя отвёл меня в сторону и спросил:
- Это что за древний абхазский обычай - пить из перцев - и почему я о нём не знаю?
- А потому, что вы, писатели - теоретики, а мы, народ - практики. Любой простой абхаз знает про этот обычай и применяет его на практике. Стаканы-то хрупкие, бьются, ну а перцы - всегда под рукой! И закуска - прекрасная!
Дядя покачал головой и хмыкнул: Ближе, дескать, надо быть писателям к народу!
Ну а я, по правде сказать, этот "древний абхазский обычай" только что и выдумал!
Простой, бесхитростный народ
Опять про Сухум, и про выпивку в Абхазии. Пригласили меня как-то работники редакции газеты "Советская Абхазия" в ресторан на первом этаже гостиницы "Абхазия". Открытый зал, отгороженный от бульвара колоннадой, море тут же плещется, бутылок с белым вином - не счесть! Кайф, да, и только! Сидим, пьём, беседуем.
А абхазы, надо вам сказать, как выпьют, так и начинают своей силой хвастать. По себе это знаю, но я-то штангист, у меня хвастовство обычно соответствовало возможностям. Работники же редакции - люди простые и бесхитростные, стали вызывать меня на армрестлинг. А это, доложу я вам, моё любимое занятие, где я не знал достойных соперников. Пока один десантник, будь он неладен, по злобе не порвал мне бицепс. Но это случилось гораздо позже, а сейчас ложились руки журналистов на стол почти без усилий с моей стороны.
Видя такое дело, к нашему столику стали подтягиваться интересующиеся из числа посетителей ресторана. Неугомонные журналисты разыскали среди присутствующих даже "самого сильного человека Абхазии" - какого-то председателя колхоза. Но ведь результат-то всё прежний!
И тогда журналисты надумали измерить мою силу объективно. Они пригласили меня выйти за колоннаду прямо на бульвар, где стояли, да и сейчас, наверное, стоят силомеры. Ибо похвастать силой в Абхазии - это, что у нас сейчас деньгами! У меня аж масло по сердцу разлилось - ведь "надувать" силомеры - это моё любимое занятие. Я, как бывалый штангист, знал хитрый приём, называемый "континентальным", когда можно развить такую силу тяги, что цепь силомера рвалась. Раскрываю секрет - рукоятку силомера надо незаметно положить себе на бёдра, чуть выше колен, согнутых в подседе ног. А затем распрямляться, подтягивая рукоятку вверх руками, а главное - давя на неё снизу бёдрами распрямляющихся ног. Так можно развить силу тяги до тонны, вот цепь и рвалась, не выдерживая такой "нечеловеческой" силы. Мы с друзьями-штангистами так часто баловались с силомерами в Тбилиси.
И вот случилось это и в Сухуме! Цепь с треском порвалась, и рукоятка осталась у меня в руках. Выражение лица хозяина силомера, впервые столкнувшегося с таким "чудом", вызвало адекватную реакцию у журналистов. Они со страхом попятились прочь от меня. А я, одолеваемый фанаберией, критически оглядел колонны в колоннаде, и встал между двумя смежными из них, расперев их руками.
- А теперь я, как библейский Самсон, обрушу эти колонны! - и сделал вид, что готов поднатужиться и свалить колонны.
- Не надо! - вскричал главный редактор, подбегая ко мне, - наверху веранда, там люди сидят, и если веранда свалится на нас, то люди погибнут и наверху и здесь!
Я смотрел на него и не понимал - кто над кем подшучивает? Неужели он всерьёз мог подумать, что человек, даже колоссальной силы, может обрушить железобетонные колонны? Как человеческие кости могут выдержать эти усилия? Где сопромат, где теоретическая механика, где здравый смысл, наконец? Самсон-то был персонажем библейским, а я - персонажем тогда ещё советским, правда из далёкой и непонятной России!
- Мы доставим тебя домой на машине и подарим ящик "Вазисубани", только не ломай нам колонны! - уговаривал меня главный редактор.
И уговорил, ведь! Меня с почётом довезли домой - это метров триста от ресторана - на "Волге", и занесли в квартиру ящик вина.
- Вот где можно жить не работая! - посетила меня хмельная мысль, - на одних спорах зарабатывать на жизнь можно! Особенно "по пьяной лавочке"!
Рекорд
Как-то, ещё до грузино-абхазской войны я с женой Тамарой побывал в Грузии, в её столице - Тбилиси, а также в посёлке Мухрани. Мы там навещали моих родственников, и все наши поездки, конечно же, сопровождались родственными возлияниями и разговорами.
А в Мухрани был знаменитый коньячный завод, где главным инженером работал муж моей двоюродной сестры Лали. Это был здоровяк и выпивоха, весом почти в полтора центнера, и звали его Джемал. И вот этому Джемалу по "сарафанному радио" доносят, что из Москвы приехал какой-то русский профессор его дальний родственник. Всё бы ничего, но этот "русский" хвастается, что не только перепьёт его - великого Джемала, но и руку его положит в армрестлинге.
И вот, одним прекрасным утречком, мы с Тамарой уже собираемся уезжать в Тбилиси, а мой двоюродный брат Валико уже садится за руль автомобиля, чтобы отвозить нас. И тут к нам является Гаргантюа-Джемал со своей женой - моей сестрой Лали. И в руках Джемал держит закатанную трёхлитровую банку с какой-то коричневой жидкостью, как оказалось, коньячным спиртом.
Для людей, далёких от коньячных технологий, поясню, что коньячный спирт получают настаиванием в дубовых бочках "самогона", крепостью около 80 градусов. Самогон, правда, из лучшего винограда, сок из которого получен самотёком, то есть без прессования. Сейчас вместо бочек используют баки из нержавейки с дубовыми брусочками внутри, так экономичнее получается - меньше спирту испаряется.
Но тот спирт, что принёс Джемал, настаивался именно в дубовых бочках, и находился он в них, ни мало, ни много, а сорок лет! Это был элитный сорокалетний коньячный спирт для коньяка "Тбилиси". Потом его следовало разбавить до 42-43 градусов особой водой, и получался драгоценный коньяк "Тбилиси". Банке же, которую принёс Джемал, и вообще цены не было. Ему-то было всё равно, что с завода выносить, вот и вынес он не какую-то дешёвку, а драгоценность!
И Джемал предложил мне пари на испитие этой трёхлитровки спирта и армрестлинг после этого. Я, конечно же, безоговорочно согласился. Вода для разбавления спирта нашлась, а вот закуски готовой - не обнаружилось! И наши жёны - Тамара и Лали достали где-то сырых баклажан, нарезали их дольками, и стали жарить на двух сковородках. Потому, что одной не хватало, и вот почему.
Пили мы так. В два гранённых стакана мы наливали по половинке спирта из банки, разбавляли водой до целого стакана, и, чокнувшись, выпивали. А женщины подавали нам по ломтику хлеба с жареной баклажаниной на нём. Потом опять - спирт в стаканы, и так далее. Темп - примерно три минуты на стакан, поэтому баклажаны надо было жарить быстрее. Валико не пил - был за рулём, женщинам было не до этого - они резали, жарили и считали. Число выпитых стаканов считали - а их оказалось ровно тридцать, то есть по пятнадцати, чуть не сказал "на рыло". На "рыльце", конечно же, так интеллигентнее! Итого - по три литра, или по шесть поллитр шикарного сорокаградусного и сорокалетнего коньяка "Тбилиси"!
И справились мы с этим объёмом меньше, чем за час. Захмелели, конечно, и хмель этот нарастал катастрофически. Мы, поскорее, пока держались на ногах, схватились армрестлингом, а кто победил - говорить не буду! Из скромности! Схватывались мы три раза, результат: три-ноль.
Поцеловались мы с Джемалом и Лали по-родственному, и заспешили к машине, потому, что у меня стали отказывать ноги. Меня положили на заднее сиденье и мы поехали. Правда, через каждые пять-десять километров пути я просил остановить машину, и, на карачках выползал из неё. Хвастался, какой дорогой коньяк пил!
В Тбилиси я проспал не поднимаясь два дня. А теперь - коньяк на дух не переношу! От одного запаха тошнить начинает. Но личный рекорд всё-таки поставил: шесть бутылок коньяка, меньше чем за час! Кто хочет мой рекорд побить - пусть попробует, мало не покажется!
3.В студенческом общежитии
Рождение анекдота
Будучи тбилисским студентом, я как-то сумел добиться длительной командировки в Москву для осуществления моего изобретения - скрепера с маховиком. Попав в Москву, мне надо было где-то жить, и я стал искать общежитие. И нашёл подходящее - общежитие института МИИТ.
Найдя общежитие, я подрасспросил ребят, входящих и выходящих в заветные двери - как "устроиться" сюда. И все в один голос сказали - иди к Немцову. Я смело вошёл в двери общежития, и когда вахтёрша схватила меня за ворот, удивлённо сказал: "Я же к Немцову!". Вахтёрша указала на дверь - вот здесь сидит начальник!
Войдя в кабинет, я увидел пожилого полного человека с густыми седыми волосами, сидящего за столом в глубоком раздумье.
- Здравствуйте! - вкрадчиво поздоровался я.
- Чего надо? - напрямую спросил Немцов.
- Коечку бы на месячишко! - проканючил я.
- Кто ты? - поинтересовался Немцов.
Я рассказал, как и было дело, дескать, ищу, где бы остановиться.
- Тебе повезло, - проговорил Немцов, - могу дать тебе койку, мне не жалко. А ещё лучше, если ты мне подкинешь за это рублей пятьдесят, - без обиняков закончил он.
Я с радостью отдал Немцову эти небольшие деньги (две бутылки водки, если нужен эквивалент!), и прошёл в комнату, где стояли три кровати, две из которых были заняты. Хозяева в задумчивости сидели на своих кроватях.
- Гулиа! - представился я фамилией, решив, что в общежитии так лучше.
- Сурков! - представился один из них, коренастый крепыш.
- Кротов! - представился другой, высокий и худенький.
- Что грустите ребята? - спросил я.
- А ты что предложишь? - переспросили они.
Я, зная народный обычай обмывать новоселье, вынул из портфеля бутылочку чачи. Сама бутылка была из-под "Боржоми", и это смутило соседей:
- Ты что, газводой решил обмыть койку? Не уписаться бы тебе ночью от водички-то!
- Что вы, ребята, - чистейшая чача из Грузии, пятьдесят градусов!
Ребята встали.
- Пойдём отсюда, - предложил Сурков, - проверки бывают, сам знаешь, какое время. Выйдем лучше наружу.
Я положил бутылку в карман, ребята взяли для закуски три куска рафинаду из коробки, и мы вышли в скверик. Экспроприировав стакан с автомата по отпуску газводы, мы засели в чащу кустов. Я открыл бутылку, налил Суркову.
- За знакомство! - предложил тост Сурков и выпил.
Следующий стакан я налил Кротову; тост был тем же.
Наконец, я налил себе. Стою так, с бутылкой из под "Боржоми" в левой руке и со стаканом - в правой, только собираюсь сказать тост, как вдруг появляются живые "призраки" - милиционер и дружинник с красной повязкой.
- Ну что ж, распитие спиртных напитков в общественном месте, - отдав честь, констатировал старшина. И спросил: - Штраф будем на месте платить или пройдёмте в отделение?
И тут я внезапно стал автором анекдота, который в те годы, годы очередной борьбы с алкоголем, обошёл всю страну:
- Да это же боржомчик, старшина, - сказал я, показывая на бутылку, - попробуй, сам скажешь! - и я протянул ему стакан.
Старшина принял стакан, понюхал, медленно выпил содержимое, и, вернув мне стакан, сказал дружиннику:
- Действительно боржомчик! Пойдём отсюдова!
Через несколько дней я уже слышал эту историю от других людей в качестве анекдота.
Привет от игроков тбилисского "Динамо"!
Помню, обедать ходили мы на фабрику-кухню при общежитии. Это огромная столовая самообслуживания, столы здесь стояли длинными рядами, а между рядов ходили толстые столовские тётеньки - "проверяльщицы" в белых халатах. Так вот задались мы целью выпить по стакану водки прямо на глазах у "проверяльщиц". Купили "Горный дубняк" по двадцать шесть рублей за бутылку (дешевле "Московской особой" и ещё настоена на чём-то полезном, пьётся легко!), взяли салатики, хлеб и стаканы, но без чая. Только собрались с духом - идёт "проверяльщица". И тут меня осенило - "дубняк" был коньячного цвета, как чай. Я быстро опустил ложку в стакан и со звоном стал размешивать "дубняк", как чай, да ещё и дуть на него, вроде чтобы охладить. Ребята быстро переняли пример, нашлись и такие, которые даже наливали "дубняк" в блюдце и хлебали из него, как горячий чай. Ужимки у нас были при этом подходящие - попробуйте "хлебать" сорокаградусный "дубняк", особенно из блюдца! Это потрудней, чем семидесятиградусный чай!
Но природа требовала не только водки, но и любви. И мы вышли на улицы, кто куда. Мы с Сурковым, которого звали Толей, выбрали улицу Горького - нынешнюю Тверскую - не на помойке же себя нашли! Престиж! Но престиж выходил нам боком - нас "динамили" по-чёрному. По мордам нашим было видно, кто мы такие. Сейчас такие называются "лохами", а тогда "телкàми" (не путать с "тёлками", которых тогда ещё не было!). Мы знакомились, приглашали девочек в кафе или ресторан, выпивали, а когда уже собирались вместе покидать это заведения, они выходили в туалет, чтобы "привести себя в порядок". При этом нередко оставляли свои вещи - преимущественно, картонные коробки из-под обуви, причём просили "приглядеть" за ними. Так мы и приглядывали, пока официанты не поясняли "телкàм" истинное положение вещей.
Взбешённые неудачами мы решили и сами отомстить "динамисткам". Набрали взаймы у соседей самые лучшие костюмы, я даже надел тогда галстук-бабочку и модную беретку. Решил изобразить студента-иностранца, прибывшего погостить в Москву к советскому товарищу. Нашли красивую коробку из-под вазы, поставили туда пустую бутылку из-под портвейна, перевязали ленточками и - на Горький-стрит.
Говорил я тогда по-английски неплохо, недаром специально изучал. Сурков отвечал мне по-русски, поясняя непонятные слова жестами. Заходили в модные магазины, осматривали дорогие покупки. В магазине "Подарки", что почти на углу Горького с Охотным рядом, приметили парочку, явно из команды "Динамо". В руках у них была авоська с коробкой из-под обуви. Мы обратились к ним за помощью - выбрать подарок для моей английской тётушки. При этом Толя всяческими жестами за моей спиной показывал девушкам, что хватит, дескать, и вазы, а остаток лучше пропить в подходящем ресторане. Наивный английский студент долго уговаривать себя не стал, и мы, перейдя Охотный ряд, дружной компанией отправились в ресторан "Москва", что был на третьем этаже одноимённой гостиницы. Тем более, что я, по "легенде", в этой гостинице и остановился.
Надо сказать, что это было достаточно официальное заведение, в отличие, например, от "Зимнего сада" на седьмом этаже, или совсем уж демократичного кафе "Огни Москвы" на пятнадцатом. Но в два последних заведения вечером попасть было невозможно, а в "Москве" постоянно были пустые столики. Желающих слушать патриотические мелодии и вести себя "культурно" было немного - в основном, посетители были приезжие.
Мы не стесняли себя в выборе закусок и выпивок, а под конец уже договорившись с девочками, как будем проходить в мой номер через коридорного "цербера", отошли "разведать" обстановку. Я глупо порывался взять с собой вазу, Толя пояснял мне, что лучше её понесут девушки, так "натуральнее", и мы, оставив вазу и, попросив беречь её от ударов, отошли на "пять минут".
Покатываясь от хохота, мы спустились в метро и поехали на свою станцию "Новослободскую". Особенно развеселило Толю то, что я повесил на бутылку из-под портвейна "этикетку" с надписью "Привет от игроков тбилисского "Динамо"!"
4.Родная "Пожарка"
Знакомство
Дела изобретательские привели меня в институт ЦНИИС, где меня поселили в рабочем общежитии под названием "Пожарка" - раньше здесь размещалась "пожарная команда", сохранилась даже каланча. Это общежитие стало мне почти родным домом, здесь же я научился выпивать почти профессионально.
Когда я зашёл в комнату, куда меня поселили, было часов 11 утра. Один из жильцов - "визави" с моей койкой - лежал, покрытый до шеи простынёй, так что была видна одна лысая голова; второй же - в глубокой задумчивости сидел у окна.
Я положил бельё на койку и поздоровался. Сидящий у окна встал, пошатываясь, подошёл ко мне, церемонно протянул руку и представился: "Баранов Серафим Иванович - "дядя Сима" - восемьдесят седьмой апостол Бахуса!" Я не понял и поинтересовался, официальная ли это его должность, или общественная? "Официальная!" - строго заявил дядя Сима, но лежащий гражданин заулыбался, замахал руками и простонародным говорком, почти суржиком, сообщил:
- Врёт всё он, никакой он не апостол, а пенсионер обычный! Шутник только, ты сам скоро поймёшь! А я - Дмитрий Лукьянович, но рабочие зовут меня просто "Лукьяныч".
- Ты с Лукьянычем будь осторожен, он полицаем работал у немцев, это - старый бродяга! - и дядя Сима, неожиданно резво подбежав к кровати Лукьяныча, сдёрнул с него простыню. Лукьяныч, оказавшийся под простынёй совершенно одетым, вскочил и, указывая на дядю Симу обеими руками, забубнил:
- - Вот дурной, пенсионер - а дурной, ну скажи, какой я полицай, ведь война давно кончилась, я пенсию получаю, живу с рабочими - какой же я полицай?
- Дядя Сима схватил Лукьяныча за толстые щёки и затряс его голову так, что чуть не снёс её с шеи.
- Вот дурной, - что рабочий, - и Лукьяныч указал на меня, - подумает, а подумает, что ты с Кащенки! - Лукьяныч всех жильцов общежития называл "рабочий".
Тут они схватились врукопашную, но я растащил их, и высказал, как потом оказалось, идиотскую мысль:
- Вы, наверное, не завтракали, может я забегу в магазин за тортиком, чаю попьём!
Оба моих будущих "сожителя" весело расхохотались. Серафим подошёл ко мне и спросил: "Как вас по имени - отчеству?"
- Нурбей Владимирович! - простодушно отвечал я.
- Ну, вот что, Нурий Вольдемарович, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! - дядя Сима выложил из кармана смятый рубль и сказал: - добавь что-нибудь и принеси-ка лучше бутылку!
Я от рубля отказался, сбегал в магазин ("Пожарка" располагалась точно напротив Опытного завода ЦНИИС, а магазин был рядом) и принёс две бутылки "Особой" по 2,87.
Для тех, кто не шибко помнит историю родной страны, напоминаю, что в 1961 году рубль стал сразу в 10 раз дороже. И тут же появились анекдоты на эту тему, вот один из них: "Что можно было купить на старый рубль? Шиш! А что можно теперь купить на новый? В десять раз больше!"
Оба "сожителя" необычайно оживились - не ожидали, что я принесу сразу две бутылки хорошей водки. Лукьяныч достал из-под кровати кочан капусты, дядя Сима сбегал к семейным и принёс полбуханки чёрного хлеба, а также поставил на стол кастрюлю ухи, коробочку с рафинадом и интеллигентскими щипчиками, расставил три гранёных стакана.
Наливал дядя Сима необычно - пока хватало водки, он наполнял стакан с мениском. Брать надо было очень осторожно, чтобы не пролить.
- Пусть на дне наших стаканов останется столько капель, сколько мы желаем друг другу зла! - провозгласил восемьдесят седьмой апостол Бахуса и выпил стакан до дна. Мы последовали его примеру. Закусывали нарезанной капустой, ухой, хлебом и четвертушечками рафинада. Остаток дневного времени прошёл за пьяными разговорами.
Хмельная жизнь в "Пожарке"
Учитывая, что дядя Сима и Лукьяныч - персонажы, оказавшие на моё мировоззрение серьёзное влияние, коротенько расскажу об их прошлом. Дядя Сима - в прошлом заведующий лабораторией ЦНИИС, понемножку спился, психически заболел, прошёл курс лечения в больнице им. Кащенко, после чего был отправлен на пенсию по здоровью - 450 рублей. У него никогда не было семьи, видимо, не было и квартиры. Он так и остался жить в общежитии.
Лукьяныч жил на Украине, во время оккупации действительно пошёл в полицаи; после войны отсидел, сколько за это положено, и был отправлен на строительные работы в Москву. Потом получил пенсию - 265 рублей. Подрабатывал сторожем на складе. Жил в общежитии, и хотя ему предлагали комнату в коммуналке, отказывался. "С рабочими веселее!" - было его доводом. Всех жителей общежития он называл, как я уже говорил, рабочими.
Иногда, не чаще чем в две недели раз, Лукьяныча навещала его "пассия" - Шурка, совершенно спившаяся дама лет тридцати пяти. Она жила с дочерью лет десяти. Где-то работала и на этой работе потеряла пальцы на одной руке. Лукьяныч очень дорожил Шуркой и обычно покупал ей "Столичную", а себе - "Перцовую". Выпивали, пели немного, и на ночь она оставалась с ним на узенькой общежитейской кровати. Вся их любовь и переговоры при этом, происходили в метре от меня:
"Шурка, давай!" "Отстань Митя, ты старый и противный!" "А как "Столичную" пить - не противный?" "Не приду к тебе больше!" и т.д. Но всё кончалось ритмичными поскрипываниями и посапываниями... Утром, часов в 7, до прихода уборщицы Маши, Шурка уходила.
Жизнь дядя Симы и Лукьяныча, а теперь и моя, в общежитии протекала так. В тёплое время года дядя Сима поутру закидывал в Яузу (она протекала рядом с домом), бредень и вытаскивал немного мелкой рыбёшки. Из неё варили уху. Зимой он починял часы, в основном, будильники, и на полученные деньги покупал дешёвые продукты. Лукьяныч подрабатывал сторожем на овощных складах, воровал оттуда картофель, капусту и прочие овощи. Вы спросите - а где же водка, где самый насущный и самый дорогой продукт каждодневного потребления? Сейчас вы всё поймёте.
В пять часов вечера заканчивалась работа на Опытном заводе ЦНИИС, да и в самом огромном ЦНИИСе. Дядя Сима к этому времени подогревал кастрюлю с ухой и варёный картофель в мундирах, Лукьяныч резал капусту, и всё это добро ставилось на стол.
Не проходило и пятнадцати минут после окончания работы, как появлялись первые посетители. Они несли с собой бутылки, а жаждали стаканов, называемых "мерками", закуски и человеческого общения. Контингент был самый различный - от доктора наук, старшего научного сотрудника (по кличке "профессор Фул"), и главного инженера Опытного завода, до простых рабочих и вообще ханыг без определённых занятий. У многих были семьи, благополучные и не очень, а у иных - ничего.
Один из таких - у кого "ничего" - Николай ("Колька") Ежов, до войны имел жену, работавшую научным сотрудником в ЦНИИСе. На войне он был лётчиком-истребителем, имел много орденов и медалей. Живым вернулся к жене, которая уже имела любовника. Она и перехитрила Кольку - развелась с ним и спихнула в общежитие, якобы для того, чтобы он получил квартиру, а потом, снова женившись на бывшей жене, объединился с ней. Но бывшая жена захлопнула перед бывшим мужем дверь новой квартиры, лишь только он затащил туда последнюю вещь при переезде. Колька так и остался в общаге, спился и стал нашим посетителем.
Люди приходили, торопливо вытаскивали бутылку, Серафим разливал её - гостю, себе и, понемногу Лукьянычу и мне. Гость выпивал, закусывал, разговаривал с Серафимом о жизни, со мной о науке, о Грузии, перебрасывался парой шуток с Лукьянычем и спешил домой. Были и такие, которые долго не уходили и норовили выпить "дозу" у следующего посетителя. Но таких дядя Сима не любил и спускал их с лестницы - всё равно завтра они были нашими. Иногда посетители валились с ног; их Серафим складывал на полу в комнате, а когда те просыпались - выпроваживал вон.
Часам к восьми-девяти посетители кончались, Серафим прибирал в комнате, мы чуть-чуть добавляли из оставшегося от гостей и ложились спать. Утром Серафим опохмелялся и шёл ловить рыбу. Лукьяныч и я не опохмелялись - первый оставался в постели до полудня, а второй - бежал на Опытный завод собирать свой скрепер.
Так и жили. По выходным гостей не было, и мы с дядей Симой с утра шли гулять на Яузу - там был небольшой парк, состоящий из двух аллей - "аллеи вздохов", где гуляли влюблённые, и "аллеи пьяных" - где выпивали. По какой аллее гуляли мы - понятно.
Пить по-научному!
А потом жизнь в "Пожарке" несколько изменилась - на входе в "Пожарку" поставили дежурного. Поток посетителей резко упал, остались лишь самые верные, или кому терять реноме было уже не опасно. Возник винно-водочный дефицит, который надо было как-то пополнять.
Прежде всего, я как человек учёный, особенно в глазах "рабочих" т.е. жителей общежития, решил уточнить, какой же напиток покупать наиболее выгодно. По этому поводу в общежитии шли нескончаемые споры - Лукьяныч говорил, что выгоднее всего "Перцовка" за 2,20, хотя она и 30 градусов, слесарь Жора утверждал, что выгоднее всего сорокоградусная водка типа "Калгановка", "Зубровка" или "Горный дубняк" по 2,65. Володя Ломов, как "кандидат наук", утверждал, что выгоднее всего армянский портвейн "Лучший" по 2,30, но объёмом 0,75 и крепостью 18 градусов. Серафим Иванович смотрел на эти споры скептически и считал их беспочвенными, так как нет объективного критерия выгодности.
И я, поработав головой, вывел этот критерий - им оказался "грамм-градус-копейка", который в "Пожарке" в мою честь назвали "Гул"-ом. Чтобы получить этот критерий, надо было массу напитка в граммах умножить на его крепость в градусах и поделить на стоимость в копейках. Чем выше значение критерия, тем выгоднее покупать напиток.
Расчёты показали удивительные вещи. Взятая за эталон "Московская Особая" за 2,87, имела критерий 500х40: 287, т.е. почти 70 Гул"ов; "Горный дубняк", "Зубровка", "Калгановка" - 75 Гул"ов; "Перцовка" - 68 Гул"ов, то есть она невыгоднее даже "Особой"! Портвейны "Альб де Десерт", "Альб де Масе" и "Анапа" (500х17:127) - 67 Гул"ов, т.е. эти дешёвые портвейны - невыгодны, это сенсация! Володин выбор - портвейн "Лучший", оказался совсем не лучшим, а пожалуй, худшим - 58 Гул"ов. Но чемпионом оказался красный молдавский портвейн "Буджакский" (750х19:167) - аж 85 Гул"ов! Тогда ещё не было таких шедевров, как "Солнцедар" или плодово-выгодное "Биле Мицне", которое ещё называли, наверное, из-за вкуса, "Биомицином"; появились они лет через десять. Но, уверяю вас, выше "Буджакского" им бы не возвыситься!
Протестировали даже пиво - самое дешёвое разливное-бочковое "Жигулёвское", оказалось по Гул"ам равным "Буджакскому". Стало быть, пить пиво за 22 копейки кружка - выгодно. Но сколько же его надо выпить? И потом, разливное пиво явно разбавлено, да его и недоливают. А бутылочное имело всего 50 Гул"ов, т.е. было явно невыгодным!
Введение нового критерия произвело такой переполох в умах "рабочих", что некоторые из них почти свихнулись (по современному - у них "крыша съехала") - рушились их представления о самом главном в жизни. Слесарь Жора даже порывался избить меня за этот критерий. Но я заметил ему, что изобьёт он меня или даже убьёт, критерий всё равно останется! Все уже знают о нем и будут вычислять даже без меня. На что Жора высказал великую мысль, достойную нашего менталитета:
- Вас - учёных ещё до рождения убивать надо, чтобы не успели нагадить народу!
Но инициатива наказуема, и из-за моего критерия больше всех пострадал я сам. Убедившись, что красный портвейн "Буджакский" - самый выгодный, и опасаясь, что его могут раскупить, я на весь свой аванс старшего мастера, накупил этого вина и запрятал в платяной шкаф. Бутылок 20 притащил, не меньше, по 85 Гул"ов - думал, хватит на месячишко. Но "гул" шёл по общежитию всего один день, гульбище и гулянка тоже. Вот сколько хороших слов происходят от моей фамилии! Вылакали соседи по общаге мой "выгодный" портвейн одномоментно, и я сам угощал им "рабочих", после того, как "пропустил" бутылки две сам. Пили за новый критерий, за великого учёного-спиртоведа, за Молдавию - родину самого выгодного вина. На халяву, говорят, и уксус сладок! Выпили столько, что и тошнило многих красным. Сперва испугались, думали, что кровь горлом пошла. Но потом вспомнили, что пили красное, и успокоились.
Я же сделал для себя важный вывод - нельзя покупать сразу много спиртного, а только по мере расходования. Вы видели когда-нибудь, чтобы ханыги-алкаши, которые тусуются возле винных магазинов, сразу покупали бы много? Нет, они роются по карманам, достают мелочь, считают, роняют монеты на снег, потом набирают нужную сумму и покупают бутылку. Выпьют на троих и начинают снова шарить по карманам, и ведь наскребают-таки! И так по нескольку раз! Значит, деньги у них исходно были, ведь не выросли же они сами в карманах. Но не купили они, к примеру, сразу три бутылки, чтобы не разливать по капле каждую по трём стаканам, а гордо и независимо выпить из горла каждый - свою! Ханыги - люди опытные, они-то в своём деле соображают!
И ещё одно полезное нововведение было сделано в питейную практику нашей комнаты. На сей раз - секретное. Так как число наших посетителей с бутылками резко уменьшилось, то нужно было подумывать об увеличении "налога" с посетителей. Для этого я принёс из лаборатории стеклянную мензурку, на которую нанёс стеклографом чёрточки с надписями: "на двоих", "на троих", "на четверых" и т.д.
Допустим, приходят к Серафиму или ко мне двое с бутылкой. Договариваемся делить "на троих": переливаем в стакан одному - раз, потом другому - два, а остаток - себе в железную кружку. Но чёрточки-то я провёл чуть ниже реальных значений объёмов, поэтому остаток оказывался больше, чем по расчету. Особенно большой выигрыш был, когда приходилось делить бутылку на много доз. Свою кружку делящий до конца не выпивал, а сливал в "общак" - на "чёрный день".
Особенно хорошо это получалось у дяди Симы. Он на корню пресекал всякое недоверие посетителей, а если те артачились, привычно спускал их с лестницы. Так что, на ухудшение условий существования мы отвечали привычкой русской смекалкой и сноровкой.
О выгодах спорта и споров
Но, тем не менее, о новых пополнениях спиртного думать было нужно, что мы всё свободное время и делали. Помог, как обычно, случай. Как-то заказал Серафиму починить свой будильник начальник конструкторского бюро ЦНИИС Фёдор Иванович Зайцев - фигура колоритная. Участник войны, 1909 года рождения, с орденами и медалями, он имел высокий рост и ещё более высокий вес - явно выше центнера. Ходил он, гордо выпятив грудь, имея на это все основания - начальник КБ, фронтовик и самый сильный человек нашего институтского городка. 52 года - расцвет мужской силы, он был завидным женихом, но таким и остался, потому, что хоть и любил женщин, но жениться и терять свободу не хотел.
Меня заинтересовало, почему он считался самым сильным человеком в городке. На это Серафим пояснил, что у него дома есть тяжёлая штанга, и он её, к ужасу соседей (квартира у него была коммунальная), иногда поднимает. Ужасало соседей не то, что он её поднимал, а то, что она иногда падала, сотрясая весь дом до фундамента. Узнав про штангу, я потерял покой и упросил Серафима "свести" меня с Зайцевым, желательно у него дома. Случай такой представился - Серафим договорился занести готовый будильник Зайцеву прямо на дом.
Пошли втроём - Серафим, мой новый друг - Володя Ломов и я. Зайцев был явно недоволен большим количеством гостей. Так бутылку - плату за будильник - распили бы вдвоём, а так - волей-неволей приходилось делиться. Серафим познакомил меня с Зайцевым, я рассказал ему, чем занимаюсь в ЦНИИСе. Зайцев слышал про "чудо-скрепер" и сразу зауважал меня, как изобретателя.
Но душа моя рвалась к штанге и я, наконец, увидел её. В углу комнаты лежал самодельный спортивный снаряд, достаточно профессионально изготовленный. Фёдор Иванович, заметив мой интерес, рассказал, что сконструировал штангу сам, изготовили её на Опытном заводе, и весит она до 105 килограммов.
- Но поднимаю я килограммов пятьдесят-шестьдесят, - пояснил Зайцев, - а больше боюсь: упадёт. Соседи загрызут!
По дороге я намекнул Серафиму, что хочу "сразиться" по штанге с Зайцевым на бутылку. Серафим не одобрил моего намерения - он не знал про моё спортивное прошлое, а фигура Зайцева внушала ему уважение. Но ради бутылки (безразлично с чьей она будет стороны!) он решил подыграть мне.
Я подошёл к штанге - там было килограммов пятьдесят, неумело подобрал её с пола. Сказал, что она лёгкая, и её поднять - раз плюнуть. Зайцев подошёл к штанге, важно поднял её на грудь и выжал. Я понял, что больше шестидесяти ему не поднять, и стал рваться в бой.
- Молодой человек, вы можете получить грыжу, ведь вы никогда не поднимали штанги, - убеждал меня Зайцев, - да и по фигуре вы худенький, субтильный ...
- Это я-то "субтильный"? - рассвирепел я и предложил Зайцеву обидный спор на бутылку - кто больше выжмет. При этом вытащил из кармана трёхрублёвку и выложил её на стол. Зайцев покачал головой и осудил меня за такую безрассудность - спорить на жим, с ним, с самим Зайцевым - самым сильным человеком городка? Недальновидно! Но вызов принял. Немалую роль сыграл здесь Серафим, подзадоривший Зайцева, что какой-то "субтильный" мальчишка смеет спорить с ним, самим Зайцевым ...
Он выжал пятьдесят пять килограммов, затем взял на грудь шестьдесят, но выжать не смог. Он мял себе мышцы на руках, сетовал, что "пошёл на вес" без разминки, что дал втянуть себя в авантюру. Он даже не ожидал, что я подойду к шестидесяти килограммам, и пытался не позволить мне это сделать. Бедный Фёдор Иванович боялся, что вес меня "сломает". Серафим и Володя взялись меня страховать, и Зайцев уступил.
Я, призвав всю свою фантазию, как можно только непрофессиональнее взвалил штангу себе на грудь, и, боясь рассмеяться, с колоссальным трудом выжал её. Зайцев был поражён. Этого он никак не ожидал.
- Чем вы берёте вес? - Зайцев недоумённо пожимал плечами, - ведь у вас же нет мышц! И он попытался пощупать мои бицепсы с трицепсами, но я уклонился, опасаясь разоблачения.
- Не люблю, когда мужиков лапают, не принято у нас на Кавказе! - соврал я. Что принято на Кавказе, я уже хорошо знал!
Зайцев выложил свой трояк, Володя побежал в магазин, прихватив и мою бумажку. Протесты не помогли - "за подыгрывание и страховку" - шепнул Володя, и через несколько минут уже прибежал обратно с двумя бутылками "Старки". Двадцать четыре копейки он добавил от себя! Невероятная щедрость!
Трёх бутылок - одной - за будильник, другой - выигранной и третьей - за "страховку", вполне хватило для дружеского застолья. Фёдор Иванович любил закуски, и они у него всегда водились - сыр, колбаса, икра баклажанная, "Лечо" - всё это для нас было лакомством.
- Чем вы берёте такой вес? - повторял Зайцев мне свой вопрос, и я отвечал ему:
- Головой надо работать, головой! - отвечал я и постукивал себя по лбу. Все смеялись.
Подвыпив, Зайцев обещал потренироваться и взять у меня реванш. Он сказал, что не уступит своё звание "самого сильного человека городка" субтильному, хоть и умному юноше. Я понял, что ещё несколько бутылок, причём с хорошей закуской - наши!
Замечательная русская черта - отыгрываться. Как говорится в пословице: "Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался". Так вот, многоопытный Зайцев несколько раз присылал мне вызовы на поединок, и я всегда выигрывал с минимальным перевесом, выжимал решающий вес с таким трудом, с такими мучениями, что под конец не выдержал. Когда количество побед перевалило за пять, мне стало стыдно, и, невзирая на протесты Серафима и Володи, я набрал на штангу полный вес - 105 килограммов, взял на грудь и с лёгким толчком сделал "швунг". Неспециалист не отличит его от жима, и "самый сильный человек городка" был повержен - физически, а главное - морально.
Он никак не мог представить себе, что я - мастер спорта по штанге, почти кандидат на мировой рекорд в жиме. Да я и не рекламировал себя ни ему, ни Серафиму. Пусть думают, что я "головой работаю", применяю какую-то неведомую теорию для поднятия тяжестей.
Ловкость рук - и никакого мошенничества!
Больше Зайцева побеждать было нельзя, но я снял эскизы с его штанги и, пользуясь связями Серафима, Зайцева и своими, изготовил на Опытном заводе ещё одну штангу. Для наших целей - оздоровления пьющего мужского населения "Пожарки".
Штангу поставили в нашей комнате, и пошли соревнования с мужским населением общежития. Никто в мою силу не верил, шли сплошные отыгрывания и реванши. Слесарь Жора отыгрывался аж семь раз, но так ничего и не понял. Я просто отказался больше с ним соревноваться - посоветовал тренироваться. Раскрыть свои возможности перед всем обманутым общежитием было бы слишком опасно - побьют ведь!
Скоро весь "бюджет надувательства" в общежитии закончился, и мы принялись искать "внешнюю клиентуру". Её, в основном, поставлял Серафим. Где-то по своим старым каналам связи, он выискивал слегка подвыпивших, здоровых телом мужиков и затаскивал их под тем или иным предлогом в "Пожарку". А там - штанга, якобы оставшаяся от четвёртого жильца в комнате. Серафим имитировал страстное желание поднять хоть какой-то вес, но у него не получалось. "Здоровые телом" мужики авторитетно показывали ему, как это надо делать, а я, обычно лёжа на своей койке, оценивал силовые возможности мужиков. После чего вставал и, якобы с подпития, предлагал поднять одной рукой столько же, сколько поднимет "здоровый телом" мужик - двумя. Предложение, надо сказать, обидное, особенно от "субтильного" юноши. Меня пытались отговорить, советовали лучше поиграть в шахматы, но я распалялся всё больше. Серафим и Лукьяныч подыгрывали мне, и спор завязывался.
Я и "здоровый телом" выкладывали по трояку. Серафим накрывал деньги шляпой, и начинались силовые упражнения. Мужики обычно поднимали пятьдесят, от силы шестьдесят килограммов, а я знал, что могу свободно вытолкнуть правой рукой 65-70 килограммов. И это - немного, рекорды в моём же полулёгком весе доходили до 100 килограммов. Правда, это движение уже не входило в троеборье; раньше существовало "пятиборье" - с рывком и толчком одной рукой, но его в 50-х годах отменили.
Так или иначе, я побеждал в споре, причём "рекордный" вес поднимал с имитацией невероятного труда и напряжения. Ошарашенный "здоровый телом" мужик проигрывал, но делал всё возможное, чтобы, во-первых, отыграться, а во-вторых - вовлечь в спор других своих знакомых. Знакомые здоровяки, по идее проигравшего, могли или выиграть, или проиграть мне, а "доза" от поставленной водки всё равно доставалась "посреднику". Выигрывал, конечно же, я, потому что профессионалов среди приглашённых не бывало.
А если бы такой вдруг появился, я бы его сразу же "вычислил" и не стал бы спорить, сославшись, например, на болезнь. Но постепенно иссякли и эти "клиенты", ведь городок наш был так мал. Я вёл учёт выигранным бутылкам, "чиркая" острым напильником по грифу штанги после каждого выигрыша. "Зарубок" на грифе оказалось 173!
Надо было подумывать о других способах изымания выпивки с населения. И новое решение было найдено.
Тогда в начале 60-х годов магнитофоны были ещё в новинку, особенно среди не шибко "современного" населения нашего общежития и городка в целом. Я купил недорого в комиссионном магазине магнитофон "Днепр" и быстро приспособил его для изымания бутылок с населения.
Магнитофон был спрятан в тумбочке, а микрофон закамуфлирован в настольной лампе. Одновременно с включением этой лампы, включался и магнитофон, настроенный на запись. Когда приходил очередной солидный "клиент" к Серафиму на выпивку, я ввязывался в разговор и предлагал очередной анекдот про Хрущёва (тогда эти анекдоты ходили сотнями). Например, что купил Хрущёв на базаре поросёнка и несёт домой, завернув в детское одеяльце, чтобы скрыть покупку. Встречается знакомая, спрашивает, что в руках. А Хрущёв отвечает: "Это сынок родился, несу с роддома домой!". Знакомая откидывает край одеяльца и говорит: "Весь в папу!" Ха-ха-ха!
"Клиент" тоже вспоминает анекдот про Хрущёва, например, что на обеде у индийского премьер-министра Неру, Хрущёв украл серебряную ложку и спрятал в карман. А Булганин (с которым Хрущёв первое время всегда ездил вместе), заметив это, говорит: "Господа, я покажу вам русский фокус. Вот я беру со стола и кладу себе в карман серебряную ложку, фокус-покус, и достаю её из кармана Никиты Сергеевича!" Ха-ха-ха!
Но перед анекдотом "клиента" я успеваю включить лампу на тумбочке, и весь текст записывался на ленте магнитофона. Отогнав ленту обратно, я даю "клиенту" возможность выслушать его анекдот. "Клиент" сереет лицом и просит: "Сотри!". Серафим смотрит на часы и деловито предлагает: "до закрытия магазина осталось больше часа. Давай, беги за бутылкой, а потом сотрём вместе". "Клиент" сорвавшись с места, убегал и вскоре прибегал обратно с бутылкой, а нередко и с другим "клиентом-анекдотистом". Если сам "вляпался", то почему бы и не подставить другого. Выпивать-то всё равно вместе! Сейчас трудно представить себе, что за подобный анекдот можно было запросто "вылететь" с работы, а коммунисту - из партии тоже.
Но постепенно стала исчезать и эта клиентура. К нам в комнату стали опасаться заходить. Но мы не "потерялись" и на этот раз. Прихватив бутылку, мы с Серафимом заходили куда-нибудь в чужую компанию, "на огонёк". Послушаем у дверей, если в комнате громкие полупьяные разговоры, мы стучим в дверь - просим спички там, или соли. Хозяева наливают, мы вынимаем свою бутылку и пошло-поехало. А потом я начинаю показывать фокусы. Например, разворачиваю платок и прошу положить на его середину сложенную в несколько раз трёхрублёвку. Засучив рукава, я под пристальными взглядами компании, сворачиваю платок "котомкой", на дне которого лежит денежка, и предлагаю пощупать, там ли она. Все щупают, засовывая руку в "котомку", и подтверждают, что, дескать, денежка там. Последним, засовывает руку Серафим, долго копается, придирчиво ищет бумажку, сперва не находит её, но потом вынужденно соглашается, что она там. При этом, конечно же, незаметно забирает её себе в кулак.
- Фокус-покус! - и я, встряхивая платком, показываю, что он пуст. Пьяная компания взволнована, она просит повторить фокус. Они следят за моими руками, чуть ли ни придерживая их своими. Больше всех обвиняет меня в шулерстве Серафим - он долго копается, никак не может найти бумажку в платке, гневно сердится на меня, но чуть ли ни с посторонней помощью, находит её и, конечно же, забирает. "Фокус-покус!" - и платок снова пуст. Мне проверяют карманы, залезают, чуть ли ни в трусы, но трёшки-то у меня нет!
Или ещё один, более интеллектуальный фокус. Вроде, я могу по отпечатку пальцев тут же найти "хозяина" этих отпечатков. Но тоже за трояк.
Делалось это так. На небольшое зеркальце клалась трёхрублёвка, и кто-нибудь из присутствующих должен был взять её, оставив на зеркальце отпечаток любого пальца. Меня, конечно, на это время выводили из комнаты и следили, чтобы я не подглядывал. Когда дело было сделано, меня вызывали, я быстро глядел на отпечаток и тут же стирал его платком. Потом каждому из присутствующих предлагал оставить свой отпечаток, но так, чтобы он не налезал на чужой. Потом рассматривал эти отпечатки "оптом" и указывал на того, кто взял трояк. Однажды в такой компании случайно присутствовал следователь-криминалист, так он чуть с ума не сошёл. Говорил, что я - уникум, что меня надо брать в МУР и платить бешеные деньги за такое мастерство.
Но скромно признаюсь, что в дактилоскопии я был совершенным профаном, просто Серафим, оставляя свой отпечаток на зеркале, указывал пальцем на того, кто взял трояк.
Белая горячка
Мои изобретательские дела шли успешно - и вот я уже аспирант нашего же ЦНИИСа. Жил я во всё той же родной "Пожарке", правда, в отдельной комнате. Но в середине декабря приехала из Тбилиси моя жена Лиля и увезла меня с собой. Во-первых, Новый Год приближался, и она хотела встретить его со мной. А во-вторых, обнаружилась причина и посущественней - нагрянув внезапно, Лиля обнаружила у меня в комнате даму. Произошёл конфликт, и дама была изгнана.
Внезапный приезд жены и мой позорный разрыв с любимой женщиной, так подействовали на мою психику, что я перестал спать. Я был слишком возбуждён, в голову лезли нездоровые мысли; я лежал с открытыми глазами и мучился. Потом решил встать и хоть почитать что-нибудь. Выпил кофе, чтобы взбодриться и позаниматься "теорией" до утра.
День прошел как-то сумбурно - я с утра сбегал за выпивкой, познакомил жену с Серафимом и Лукьянычем; мы погуляли немного по заснеженному городку, а вечером выпили снова. Чтобы заснуть, я выпил, как следует. Но сон снова не шёл ко мне.
Тогда я поднажал на кофе, чтобы добиться какой-нибудь определённости. Но так как после кофе я протрезвел полностью, то опять принялся за водку. И к своему ужасу заметил, что не пьянею. Я выпил всё, что было, но в голове - хрустальная чистота. И я стал понимать, что это всё не просто так, а меня травят. Подсыпают, подливают мне в кофе и в водку какую-то отраву, а потом исчезают. Выбегают из комнаты, как тени и ходят под окном. Ждут, когда я отвернусь или выйду в туалет, чтобы снова забежать ко мне и сделать подлость. Ну, погодите, я вам покажу!
Был уже восьмой час утра. В окно было видно, как по снегу в сумерках пробежали какие-то серые тени; они иногда оборачивались и злобно скалились на меня.
- Обложили кругом, сволочи! - подумал я, и осторожно, чтобы не разбудить жену, достал из тумбочки огромный воздушный пистолет, уже переделанный на гладкоствольный мелкокалиберный. Положив на подоконник коробку с патронами, я вставил один из них в ствол, закрыл затвор и, открыв окно, прицелился в одну из теней на улице. Гулко прозвучал выстрел. Тень молча рванулась и исчезла. Я перезарядил пистолет и выстрелил в другую тень, которая тоже безмолвно ускользнула.
- Вот, гады, пуля не берёт - значит нечистые! - мелькнуло в голове, - что же делать? Обернувшись, я увидел бледное лицо жены позади себя, а в глубине комнаты, прямо на нашей кровати, я заметил нечто такое, чего не могу забыть и по сей день. Это нечто (или некто) был коротышкой, похожим на большое толстое полено, стоявшее на кровати в изголовье. Полено было как бы обтянуто чёрной замшей, мягкой и нежной, а в верхней части его горели зелёным фосфористым светом большие глаза. Глаза были спокойными и уверенными, и сам "он" стоял твёрдо, как забетонированный столб.
- А вот и "главный"! - покрывшись холодным потом, подумал я, и, глядя "главному" в глаза, не раздумывая, выстрелил в него. "Главный" и не пошевелился.
Тогда я в ужасе швырнул в него пистолет и со звериным рёвом кинулся на него. Я кусал его, рвал его на части, а он спокойно и уверенно продолжал смотреть мне в глаза.
В комнате вдруг зажгли свет, и я почувствовал, что меня крепко держат за руки. Я рванулся, куснул кого-то, а потом вдруг увидел, что меня держат соседи по общежитию. Лиля трясла меня за плечи и что-то кричала, вся в слезах.
Увидев, что я пришёл в себя, меня отпустили. Я сел на кровать и оглянулся на изголовье. Там было пусто.
- А где Главный? - спросил я
Меня снова схватили. Так продержали меня, уже сколько, не помню. Кто-то успел вызвать скорую помощь, как я понял, с психиатрическим уклоном. В комнату вошли два здоровых мужика в белых халатах, сделали мне укол в вену. Я не сопротивлялся, так как начал понимать неадекватность своего поведения. Вкололи мне, как я узнал позже, аминазин.
С этим препаратом я ещё встретился и гораздо позже, но действие его я никогда не забуду. При полном сознании, я почти не мог шевелиться. Состояние было, как у животного, тигра, там, или медведя, в которого стрельнули обездвиживающей пулей; по крайней мере, как это показывали по телевизору.
Мужики подхватили меня под руки и снесли вниз. Усадили, вернее, уложили в машину типа УАЗика, жену посадили рядом, и мы поехали. Минут через сорок (я понял, что мы ехали не в Москву, а в пригород), меня выволокли и затащили в красное кирпичное двухэтажное здание. Немного посидели в коридоре и завели в комнату врача.
К тому времени я уже соображать начал хорошо, но двигался с трудом. С врачом старался говорить с юмором: перепили, дескать, вот я и решил попугать друзей игрушечным пистолетом. А соседи приняли всерьёз, ворвались в комнату, схватили и ребят этих вызвали.
- Ну, виноват, я, но не в тюрьму же сажать из-за этого! - заключил я.
- За хулиганство можно и в тюрьму, - устало ответил врач и проверил мои реакции.
- Что это мне вкололи ребята? - успел спросить я врача, - сильная вещь, первый раз встречаю!
- Будешь буянить, встретишь ещё раз! - ответил врач, и взглянул в какую-то бумажку, сказал: "Аминазин, три кубика двух с половиной процентного раствора с глюкозой - внутривенно!".
- А - а, ответил я, - запомню, может, пригодится!
Меня отпустили под честное слово жены, что она первое время не оставит меня одного. Она ответила, что сегодня же отвезёт меня домой в Тбилиси.
- Вот так будет лучше! - с облегчением сказал врач.
Про случай со мной договорились никому не говорить; я понял и хорошо запомнил, что же это такое - "белая горячка", никому не советую, ею "болеть"!