Хорошо этим белым роялем на белый проспект
Характерно обрушиться вдоль белольдин безвозвратных,
На ходу вынимая из спинокорсета конспект,
Где фиксирую в белых листах описанье парадных.

Посветлела овсянка снегов, из белесых витрин
Полоскает белок на зрачках белым ножиком острым
Ледяная бутылка для кисломолочных равнин.
Белоснежное смотрит лицо деловой папиросы

На творящийся в мире зимы отставной менует,
Белый танец хандрящей постели, как прорванный саван
Мой не пишут художники слабый, костлявый портрет,
Оттого, что он слаб и костляв, и белеет местами.

Белоручкам под партой читают белеющий стих
(Если бел этот стих, то позвольте мне спрыгнуть с размера
Ненадолго), и белые губы дрожат под стеклом,
Надышав на стекло и царапая вновь "Здесь был Виктор".

За последние месяцы белость вошла в апогей
Белый рдеет закат, да и сердце мое побелело
От землянки-белянки и мини-кончины твоей
В том контексте, что я без тебя не слегла, уцелела.

Но не белою птицей себе в белом небе кажусь
Как селедка о лед я стучусь отмороженным телом,
Коркой льда становясь по уже омертвевшим несусь
Глыбам льда, просиявшим, тлетворно-молочным и белым.

Белый шаг по сугробам скрипит - я вхожу в миражи,
Только белое здесь, лишь метель обезумевшим снегом
Залепляет другие оттенки, а в небе дрожит
Твой последний отрезок, краснеющий тонким побегом.

Тонко-красный как пульсик виска, воспаленый сосуд,
Раскроивший белянку небес перверсивно и резко,
Беломорная вьюга и кашель под ложкой сосут,
Но никак им не высосать мысль о заветном отрезке.

Эту линию веры моей засыпает зимой
Я замерзшую прорубь седой тереблю руковицей
Мы расстались, мне стало светло, мы расстались с тобой
Под мелодию белого дыма, что в небе клубится.

Много зим островных, как японка, белеет кино
О прожилках на мраморе белом краснеющих линий,
Как японка, я в белую сумку свое кимоно
Уберу и уйду, снегопад начинается мнимый.

Среди белых полей не скажи мне ни слова о ней,
Через несколько лет терпеливо осядет на пустошь
Белогривый скакун, молоком мое имя залей,
Через несколько лет ты ее точно так же отпустишь.

Сквозь мороз, мимо тленья бумаг и бумажных картин
Из разверзнутых тел и сапог журавлей-оригами
Мне придет сообщенье о том, что ты снова один,
И кружится сатиновый снег как горох между нами.

Как бы мне не хотелось схватить руковицу твою,
И скатиться с тобой по стеклу переливчатой горки,
Я уйду, я - рассвет, я по зимам чужим не сную,
Я в своей засыпаю навеки расстаявшей норке.