Lib.ru/Современная литература: Имажисты. Поэзия имажистов в переводах Анатолия Кудрявицкого

Поэты-имажисты

Из книги "Антология имажизма": Пер с англ. Сост. и предисл. А. Кудрявицкого. - М.: Прогресс, 2001.

No Анатолий Кудрявицкий, 2001 - перевод
Все права защищены.
Перепечатка без письменного разрешения правообладателя
будет преследоваться по закону.
За разрешением обращаться:
akudryavitsky[at]hotmail.com

"Подобны скульптуре..."

Предисловие и переводы Анатолия Кудрявицкого

"Счастливый случай позволяет // Вершить вели-кие дела", - писала в стихотворении 1858 года Эми-ли Дикинсон. Таким случаем в истории литературы ХХ века стало... исключение из Кембриджского уни-верситета молодого англичанина Томаса Эрнеста Хьюма (1883-1917). Причина - заурядная потасовка в студенческом ка6ачке. У двадцатитрехлетнего Хью-ма кровь бурлила в жилах, да и математика, которую он изучал в Кембридже, уже ему изрядно приелась. Ненадолго увлекшись биологией и физикой, Хьюм вскоре обращается к философии, в 1907 году уезжает в Брюссель, где занимается под руководством Анри Бергсона, и вернувшись через год в Англию, собирает вокруг себя кружок единомышленников, чтобы изу-чать философию искусства. В качестве объекта своих штудий молодые люди избрали слово, и кружок стал называться "Клубом поэтов". Его члены понемногу писали стихи, а больше спорили - о Рескине и фран-цузских символистах, о японских хокку и француз-ском верлибре. Окаменелость привычных поэтичес-ких форм заставила молодых литераторов искать но-вые пути в поэзии. В 1908 году было опубликовано знаменитое хьюмовское стихотворение "Осень", уди-вившее всех неожиданными сравнениями: "Луна сто-яла у плетня, / / Как краснорожий фермер", "Кругом толпились щупленькие звезды, / / Похожие на город-ских детей" (пер. И. Романовича). Стихотворение это продемонстрировало читателям: родилась новая по-этическая школа - имажизм (от английского image -- образ). Сподвижниками Хьюма стали его друзья: Фрэнсис Флинт, Эдвард Сторер, Джозеф Кэмпбелл, Флоренс Фарр, Ф.-У. Тэнкрид. Компания собиралась в одном из ресторанчиков Сохо. В апреле 1909 года Флоренс Фарр привела знакомого молодого амери-канца, только что переселившегося в Европу и еще не определившего цель своих эстетических устремлений. То был Эзра Паунд (1885-1972).

Лидером и непререкаемым авторитетом в группе являлся Хьюм. К тому времени у него сложились твер-дые убеждения: "Образы в стихе - не просто декора-ция, но самая суть интуитивного языка", назначение же поэта - искать "внезапность, неожиданность ра-курса". По Хьюму, "новые стихи. подобны скорее скульптуре, чем музыке, и обращены более к зрению, нежели к слуху". Интересны ритмические экспери-менты имажистов - Хьюм призывал "расшатать кано-ническую рифму", отказаться от правильных метриче-ских построений. Именно в "Клубе поэтов" зароди-лись традиции английского белого стиха и верлибра.

Из первых имажистов как поэты интересны двое - -сам Хьюм, к сожалению, вскоре погибший на фронте во время Первой мировой войны, и Фрэнсис Флинт (1885-1960), до войны - журналист, а в будущем -литературовед, переводчик и... чиновник (заведую-щий отделом в министерстве труда). Эзра Паунд воз-несся на гребень поэтической волны позже (хотя пер-вая книга его, "Personae", вышла в свет одновременно с флинтовским сборником "В западне звезд", 1909 год высветил далеко не все грани паундовского поэтичес-кого таланта). Стихи Паунда печатались много, в по-следнее время - и на русском языке. Хьюму же не бы-лo дано радости "серую гладить обложку" собствен-ной книги. После его гибели были изданы его статьи и избранные высказывания, к ним присовокупили немногие сохранившиеся стихотворения. Хотя их очень мало, совершенно ясно: в самом начале пути погиб многообещающий молодой поэт. Стихи его ос-троумны и лаконичны, почти лишены эмоций, но за-мечательны филигранной отделкой - аллитерация-ми, неожиданными рифмами, свободной формой, а главное - свежими, оригинальными образами.

Совершенно непохож на Хьюма его друг Фрэнсис Флинт - адепт чистой Красоты, поклонник античной лирики, старинной японской живописи, искусства Ренессанса. Паунд и Флинт сформулировали следую-щие принципы имажизма: предметность, борьба с лишними словами, ритмическое соответствие стиха "музыкальной фразе, а не стуку метронома".

Из "Клуба поэтов" только эти трое - Хьюм, Флинт и Паунд - вошли в историю литературы. Первым же выпустил "книгу имажистских стихов" (по определению Флинта) ныне забытый Эдвард Сторер, которого сам Флинт очень ценил, а его короткое стихотворение "Образ" считал одним из самых характерных для имажизма тех лет:

Когда покинут любящий,
горит он в погребальном пламени сиротства и тоски,
и сизым дымом белый лик Селены отуманен.

(Перевод А. Кудрявицкого)

В 1910 году встречи "Клуба поэтов" постепенно становились все более редкими, затем он перестал су-ществовать.

Вторая группа имажистов собралась вокруг Эзры Паунда. В октябре 1912 года Паунд получил от молодой американской поэтессы Хильды Дулитл (1886--1961), год назад переселившейся в Англию, подборку ее стихов, поразивших его "имажистской лаконичностью". Все они были написаны, на античные темы. Хильда Дулитл работала в литературе более сорока лет, но имажистскими являются лишь ранние ее сти-xи (с самого начала онa подписывала их не именем и фамилией, а аббревиатурой Х.Д.).

Классическая ясность стиля, богатство и красочность образов обеспечили признание Хильды Дулитл как самобытного мастера. Хильда Дулитл привлекла в группу своего возлюбленного и будущего мужа - знаменитого впоследст-вии английского романиста Ричарда Олдингтона (1892-1962). Объединила четверку (куда входил и Флинт) неуемная энергия Паунда, напоминавшего, по выражению Олдингтона, "небольшой, но постоян-но действующий вулкан". Приметой второго этапа имажизма стало обращение к античности (Олдингтон был к тому же переводчиком древнегреческой по-эзии). Паунд в эти годы сформулировал свои знаме-нитые "несколько запретов" - заповедь имажизма, объясняющую, как следует, а вернее, как не следует писать стихи. Он подчеркивал, что "образная поэзия похожа, на застывшую в слове скульптуру" (вспом-ним: примерно то же писал Хьюм). Кроме образного построения стиха (фанопейя), Паунд выделял также мелодическое (мелопейя) и интеллектуальное (лого-пейя). Эта классификация стала впоследствии общеупотребительной. Предпочтение Паунд отдавал по-эзии зрительных образов, как, например, в своем известном двустишии "Ha станции метро":

Виденье этих лиц в толпе несметной -
Как россыпь лепестков на черной мокрой ветке.

(Перевод А. Кудрявицкого)

Олдингтон, в отличие от ироничного Паунда, тя-готел к поэзии эмоциональной, даже экспрессивной. Темой его стихов стало не только поклонение Красоте, болезненное и даже небезопасное в жестоком ХХ веке, но любовь, страстная, отчаянная, где экс-таз неотличим от смерти. Война, на которую Олдинг-тон попал в 1917 году и которую прошел до конца, сражаясь в самом пекле, заставила его не раз лице-зреть смерть воочию. Сборник стихов Олдингтона "Образы войны" (1919) - возможно, самая сильная из поэтических книг имажистов.

Итогом же второго этапа в истории имажизма ста-ла собранная Паундом поэтическая антология "Des Imagistes" (1915), после чего Паунд покинул группу и уехал во Францию. Началась война, и центр имажиз-ма начал перемещаться из воюющей Англии в Амери-ку. Олдингтон пока еще редактировал лондонский журнал "Эгоист", где печатались стихи имажистов, но в 1917 году ушел на фронт. Лидером имажистов стала американская поэтесса Эми Лоуэлл (1874-1925) из видной бостонской семьи Лоуэлл, давшей уже в XIX ве-ке известного поэта Джеймса Рассела Лоуэлла. Стихи Эми Лоуэлл из имажистов ближе всего к стихам Фрэнсиса Флинта, основная их тема - любование природой. Заслугой поэтессы являются подготовлен-ные ею одна за другой три имажистские антологии. Паунд, недолюбливавший Эми Лоуэлл, окрестил движение "эмижизмом" и вовсе к нему охладел. Начался третий, американский этап развития имажизма.

Еще в первые годы войны к движению присоеди-нились многие молодые поэты, как английские, так и американские. Среди них - йоркширец Герберт Рид(1893-1968), сын фермера, офицер британской ар-мии, а затем - известный искусствовед и литератур-ный критик. В своих стихах ему довелось описывать ужасы обеих мировых войн, в которых он участвовал. Другие его тексты показывают, что некоторым: има-жистам не чужда была и музыкальная стихия.

К имажизму примыкает также поэтическое твор-чество известного прозаика Дэвида Герберта Лоурен-са (1885-1930). Начинавший как вполне традицион-ный поэт-"георгианец", Лоуренс вскоре пресытился изжитыми стихотворными формами и стал искать бо-лее подходящие ему способы самовыражения. Поэзия Лоуренса ярка, и чувственна, он находит гармонию в природе, в инстинктивном бытии животных, птиц и растений. Человек у него - также создание природы, существо биологическое, исходящее из вечного хaoca и в него же возвращающееся. С годами Лоуренс из-брал свободную поэтическую форму, позволявшую с наибольшей силой выражать настроение. Отметим, например, мрачную мощь известного его стихо-творения "Баварские генцианы".

Классической для имажизма стала книга стихов американского поэта из Арканзаса Джона Гулда Флетчера (1886-1950) "Излучения" (1915). Торжественная поступь Природы и великолепная симфония отблесков заставляют вспомнить могучие верлибры Уолта Уитмена и красоты импрессионистических сти-хов Стивена Крейна. Флетчер прожил в Англии с 1908 по 1933 год, изредка приезжая в Aмeрикy до того, как вернуться туда окончательно и избрать путь литерато-ра преимущественно американского. После возвра-щения он многое написал - романы (эксперименти-руя с так называемой "полифонической прозой"), биографии, воспоминания, книгу о взаимоотношениях США и России, но повторить свежесть и своеобразие ранних стихов уже не удавалось. Впрочем, как говаривал Моэм, художника следует судить по лучшим его творениям.

Кто только не отдал дань модному в те годы имажизму! В имажистских антологиях выступaли со стихами знаменитые романисты Джеймс Джойс (1882-1941) и Форд Мэдокс Форд (1873-1939), встре-чаются там и стихотворения Томаса Стернза Элиота (1888-1965), а также двух других будущих столпов американской поэзии - Карла Сэндберга.(1878-1967) и совсем еще молодого Уильяма Карлоса Уильямса (1883-1963).

Интересную форму пятистиший - cinquains - раз-рабатывала рано умершая от туберкулеза американ-ская поэтесса Аделаида Крэпси (1878-1914). Каждый из ее текстов, вошедших в посмертную книгу "Стихи" (1915), представляет собой своеобразное стихотворе-ние-волну: от начала к середине строка удлиняется, затем следует резкий обрыв, отчего стихотворение обретает некую гармонию в своей :кажущейся незакон-ченности. По настроению стихи Аделаиды Крэпси близки к японским хокку.

Полтора десятилетия прошли в поэзии англоязыч-ных стран под знаком имажизма - практически все начало века. Поэты-имажисты боролись за обновле-ние поэтического языка, высвободили поэзию из клетки регулярного стиха, обогатили литературу новыми поэтическими формами, с широким ритмиче-ским диапазоном, многообразием размеров строфы и строки, неожиданными образами. Это подлинные мастера стиха, и не следует принимать всерьез обид-ные слова Уильяма Карлоса Уильямса о Паунде: "Как стихотворец / / ты выказал неуклюжесть, чтобы не ска-зать - / / скудость средств". Паунд был достаточно неприятным человеком, к тому же опрометчивым в сво-их поступках, поэтому даже друзья были к нему не всегда справедливы. Впрочем, один отзыв стоит дру-гого - не будем забывать одно из посвящений Элио-та: "Эзре Паунду, мастеру, который выше, чем я".

Имажисты существенно повлияли и на русскую культуру. Известно, что Шершеневич читал Паунда в подлиннике и в 1916 году хотел сформировать рус-скую поэтическую, группу имажистов. Вскоре подоб-ная группа действительно возникла, только называть себя они стали немного иначе - "имажинисты". И ес-ли вдуматься, от флинтовского "единого образа" не так далеко, как думают некоторые, до имажинистско-го полиморфизма, пластического соединения обра-зов, то есть, по выражению Шершеневича, "поиска кратчайшего расстояния между двумя точками с помощью воображения". К тому же русских има-жинистов роднят с английскими имажистами не только идеи, но и свежий, не замутненный рефлекси-ей взгляд на мир, ощущение праздничности бытия. ХХ век ведь только начинался!

Анатолuй Кудрявuцкий

--------------------
Томас Эрнест Хьюм
--------------------

НОВООБРАЩЕННЫЙ

Вступил я беззаботно в дол лесистый.
Там пахло время гиацинтами,
И красота душистым покрывалом
Меня душила, пеленала,
Пока, недвижный, ослабевший, не был взят я в плен
Ее послушным евнухом, чье имя - восхищенье.
Теперь же я бреду к реке последней,
Объят стыдом, как будто бы мешком,
Подобно турку любопытному, что пойман у сераля.

ЧЕЛОВЕК НА ВЕРХУШКЕ МАЧТЫ

Как странен ветра разговор
С самим собой средь одиночества ночного!
А может, это море, как юнец, свистит,
Беспечность выказать готово,
Чтоб скрыть испуганный свой вид?
Так деревенский вор церковный переходит двор...

ПОЭТ

На стол громоздкий он оперся
И погрузился в сон. В экстаз.
В лесах он побывал, поговорил с деревьями,
Покинул ненадолго мир - и возвратился
С прозрачной сферою и с идолами из цветного камня,
Сработанными мастерски, искрящимися ярче самоцветов.
Расставив все предметы эти на столе громоздком,
Во сне он забавлялся с ними, как дитя.

ОТРЫВКИ

1

Приземистое дерево с поклоном прошептало:
- Могу ль представить вам я друга - Солнце?

2

Три птицы из-за красных стен попали в яму заходящего светила.
О птицы дерзкие, обречены вы, скрывшись у меня из виду!

3

В июне стопы я направил в лес,
И Красоты мелкоячеистая сеть
Меня дыхания лишила вдруг,
Мгновенно обвилась вкруг ног и рук,
Заставила застыть на месте.

--------------

Эзра Паунд

--------------

ДОРИА

Пребудь во мне всегда, как вечное
своеволие студеного ветра, не как
Нечто мимолетное -
веселые игры цветов.
Удержи меня в одиночестве мощных
бессолнечных скал
И серых вод.
Пусть боги шепчутся о нас
В грядущие дни,
лилии Ахерона
Пусть не забудут тебя.

[ Дориа - Дорянка (греч.). ]

НА СТАНЦИИ МЕТРО

Виденье этих лиц в толпе несметной -
Как россыпь лепестков на черной мокрой ветке.

КОМНАТНЫЙ КОТ

"Привольно мне бывать среди красавиц.
Зачем стесняются признаться в этом люди?
Я повторяю:
Привольно мне общение с красавицами,
Пусть даже разговор их - ни о чем:

Дрожание антенн незримых
Столь восхитительно, маняще!"

MEDITATIO

Постигнув странные повадки псов,
Я должен признать,
Что человек - венец творенья.

Постигнув странные повадки людей...
Не знаю, что и сказать, о други!

-----------------------

Ричард Олдингтон

-----------------------

КРАСОТА, ТЫ ПРОНЗИЛА МЕНЯ НАСКВОЗЬ

Свет прожигает мне кожу,
Ласковые звуки
Язвят рану.

Где родилось ты,
Горе,
Мою истерзавшее жизнь?
Что уготовано мне тобою?

Колючий морской борей,
Неведома людям колыбель твоя.
Как птица с могучими когтями,
Ты ранишь меня,
О сладостная печаль!

ИЮНЬСКИЙ ДОЖДЬ

Жаркое Солнце, огненный
Зев грифона, лижет золотым языком
Городские улицы; люди и стены
Съеживаются, пыльный воздух замирает.

На третий день веет ветер,
Морские волны безмолвно расступаются,
Вуаль дождевых капель
Завешивает Солнце и густую голубизну.

Серый плащ дождя,
Стылый, как седой апрельский мороз,
Облегает нac

АМАЛЬФИ

Мы сойдем к тебе,
О море, глубокое море,
И доверимся бледно-зеленым волнам твоим,
Как опавшие лепестки.

Мы сойдем к тебе с холмов,
Простившись с душистыми лимонными рощами
И солнечным жаром.
Мы сойдем к тебе,
О Таласса,
И отдадимся на волю
Бледно-зеленых волн твоих,
Как лепестки цветов.

ОБРАЗЫ

1

Подобно гондоле с зелеными душистыми фруктами,
Плывущей по мрачным каналам Венеции,
Ты, о прелестнейшая,
Вступила в мой безлюдный гopoд

2

Голубой дымок стремится в небо,
Как клубящиеся облака улетающих птиц.
Так и любовь моя стремится к тебе,
Улетает - и возвращается.

3

Желто-розовая луна в бледных небесах,
Где закат - узкая полоска киновари
В тумане за голыми сучьями деревьев, -
Вот какою видишься мне ты.

4

Как молодой бук на опушке леса
По вечерам тих и недвижен,
Хоть содрогается от веселой легкости воздуха,
Так и ты, любимая, тиха и трепетна.

5

Красные олени - высоко на склоне горы.
Они уже за последними соснами.
И желания мои там, с ними.

6

Цветок, помятый ветром,
Вскоре наполнится дождевою влагой.
Так и сердце мое будет полниться слезами,
Пока ты не вернешься.

ФАВН, ВПЕРВЫЕ ВИДЯЩИЙ СНЕГ

О Зевс,
Метатель медных молний,
Вихритель туч, сын Кроноса,
Нацель месть свою на ореад,
Разбрызгавших белые стьлые пятна
Облаков и тумана
По бурым деревьям и лохматой траве
Лугов, где ручей бежит черной струей
Меж сияющих голубоватой белизной
Берегов.

О Зевс,
Не прорвалась ли твердь небес,
Не осыпается ли на меня
Мраморно-белыми перистыми хлопьями?

Плутоном и Стиксом клянусь,
Когда ставлю я наземь копыта,
Белые холодные пятна оседают, сплющиваются -
И я скольжу по ослизлой почве.

Глупец! Что ж стою я здесь и бранюсь,
Когда мог бы бежать!

ВЕЧЕР

Трубы, выстроившиеся по росту,
Разрезали безоблачное небо;
Луна
С тюлевой шалью вокруг чресел
Позирует среди них, как неуклюжая Beнера...

А я все смотрю на нее тупо
Из-за кухонной раковины.

КИНО КОНЧАЕТСЯ

После щелканья и жужжания
Мельтешащих картинок ощущаешь
Сухость глаз,
Когда взгляд бежит вдогон кадрам.
Фильмы - банальные сантименты,
Молчаливые скопища людей,
Бренчащие пианино...
Внезапно -
Обвал зелено-желтого света
Из-за порога;
Дротики белых фонарных лучей
выбивают контур мрачных зданий;
Густая мгла ночи
Сражается с сиянием;
Торопливые фигуры, ноги, юбки, бледные щеки, шляпы
Мелькают в косой чересполосице тьмы и света.

Миллионы человеческих червяков
Роятся, потея, в прикрытых ночной пеленой
Кротовьих ходах дорог

(Хорошо, что все живое быстро перемелют
Химические пертурбации почвы).

ХЭМПСТЕД,
пасхальный понедельник 1915

Темные облака прорезает
Быстрый луч прожектора, длинный белый кинжал;
В прорехи заглядывает лиловое небо.

Черная гудящая толпа
Течет, клубится, останавливается, течет дальше
Меж огнями
На берегах шумных балаганов.

ЛОНДОН,
май 1915

Поблескивающие листья
Танцуют в вихре;
За ними - мрачные, недвижные тучи.

Церковный щпиль
Увенчан маленьким медным петушком,
Что кормится зернами в полях голубизны.

Груша, растрескавшаяся белесая пирамида
В неухоженном саду, льет в душу мою
Упоение.

Ночью луна, женщина на сносях,
Бредет осмотрительно по склизким небесам.

Среди всего этого великолепия
Я измучен,
Подавлен
Видением пепелища,
Стен, повергающихся во прах.

ОБРАЗЫ

1.

Меж темными силуэтами сосен
Сквозят злато и серебро солнца
И облаков;
Море тускло сиреневеет.
Моя любовь, любовь моя, ты для меня недостuжuма.

2

Ты прекрасна,
Как алый цветок наперстянки
На стройном стебле среди зелени;
Я простираю руку, дабы ласкать тебя,
И обжигаюсь завистливой крапивой.

3

Этим утром я был у ручья,
Часами искал в воде
Искрящуюся слюду,
Чтобы вспомнить глаза твои.

И все бессонньiе ночи
Я думаю о тебе.

4

Твои поцелуи захватывают дух.
Ах, почему должен я оставить тебя?

Здесь, в одиночестве, Я снова и снова
Пишу на бумаге слова древнегреческого поэта:

"Любовь, ты ужасна,
О любовь, и ты до муки сладостна!"

МОЛИТВА

Я - сад красных тюльпанов,
Юных нарциссов и лавровых изrородей,
Маленький подтопленный сад
Вокруг овального, пруда
И трех серых свинцовых голландских цистерн.

Я - сад разметенный, продутый насквозь
Каждодневными западными ветрами,
Чреватыми торопливым дождем.

На тропинках моих - грязные цветы,
На взбаламученных водах - палые лепестки.
Трава усеяна сорванными листьями.

Бог садов, милый маленький божок,
Даруй мне теплую полуулыбку солнца,
Танец последней птицы в тумане,
И пусть затем камнем упадет ночь
И вышибет из меня жизнь
Навеки.

ПЛЕННИК

Златотканую ленту
Сорвали с чела моего,
Бронзовые сандалии
Сняли с моих ног.

Друга увели от меня,
Друга, причастного святой мудрости поэтов,

Вкушавшеrо яства на пирах,
Где пел Симонид.

Не ryлять мне больше средь молочных олив
В туманных садах тишины,
Не быть увенчанным розами
Из белоснежных девичьих рук.

Я, свободный душой, ныне раб,
Музы забыли меня,
Боrи не внемлют моему зову.

Здесь нет цветов и нечеrо любить,
Но сны уносят меня далеко, и я вижу
Понурые маки и асфодели цветa надежды.

[Симонид (556-468? до н. э.) - древнегреческий поэт, лирик и мастер эпиграммы, соперник Пиндара в Сиракузах.]

УТРЕННЯЯ ЗАРЯ

Зловещая заря высвечивает дымку белесых облаков;
На холмах позади затопленных луrов
Лежит мертвенно-бледный, недвижный туман.

Мы устало бредем,
Отяжелев от недосыпа;
Мы вялы, но пытаемся шутить.

Солнце плещет багрянцем на бесцветное небо,
Свет отражается от бронзы и стали;
Мы устало бредем
И взываем мысленно:
"Господи, не дли эту тупую, ноющую муку,
Пусть сменит ее багряная агония и затем -
Бледный туман смертного сна".

МИНУТНАЯ ПЕРЕДЫШКА

Однажды вечером я бродил один
невдалеке от наших бараков.

Кузнечики тихо стрекотали
В теплом вечернем тумане,
Листья папоротника манили меня из тьмы
Длинными корявыми зелеными пальцами,
Души деревьев взволнованно шептались вокруг,
Издалека донесся негромкий успокаиваюший шум поезда.

Я был так счастлив в одиночестве,
Так полон любви к огромному безмолвному миру,
Что зарылся лицом в траву
И ласкал губами твердое мускулистое тело
Земли, нежной повелительницы своих несчастных возлюбленных.

УБОЖЕСТВО

Порою, в roрькую минуту, я себя язвлю насмешкой:
"Ты, сверхосел и недопавиан, привычный к рабству,
Лови теперь свои ты упорхнувшие мечты,
Вернуть пытайся гордость - жгучую крапиву,
Ищи, куда исчезла молодость твоя...
Ужель посмеешь cнова ты коснуться женщин -
Таинственных и хрупких - этими калеками-руками?
Иль оскверненное подставить тело
Высокомерному светилу дня?
Возможно ль пережить подобный стыд?"

Но вот ответ мой самому себе:
Чтоб ненависть не опоила ядом дни мои,
Чтоб мог по-прежнему любить я все земное -
Цветы и живность, например, -
И песнь моя была б все столь же яснозвучной,
Для этого готов я вынести и не такое!"

ВРЕМЕНА МЕНЯЮТСЯ

День в день четыре года назад
Я собирал в Италии полевые цветы для девушки -
Благоухающие веточки ракитника, дикие гладиолусы,
Розовые анемоны, что растут вдоль дорог,
И укрывающиеся под апельсиновыми деревьями
Тонконогие фрезии,
Чей нежный аромат для меня -
Дыхание самой любви, ее поцелуй...

Сегодня в опустошенных, отвыкших от солнца полях
Я собираю гильзы от снарядов,
Патроны, осколки шрапнели...

Что соберу я здесь
Еще через четыре года?

НЕГОДОВАНИЕ

Зачем хотите вы сокрушить меня?
Ужель я так похож на Христа?

Вы бьетесь об меня,
Гигантские волны, загаженные мусором.
Я - последняя опора расколотого волнореза,
Но вам не сокрушить меня,
Хоть и захлестывает мою голову мутная пена,
Шипящая вашей ненавистью.

Вы накрываете меня, перекатываетесь чрез меня,
Я содрогаюсь под вашими ударами,
Но все же разрезаю вас пополам
И выпрямляюсь - мокрый, оборванный, оглушенный,
Однако живой и несломленный!

PAPILLONS
(Ballet Russe)

Что за иллюзии человеческого сердца
Так простодушно и застенчиво
Смеются над нами?

Глупец!
Если б в сердце твоем был жар,
Как в пьлающих сердцах.свечей,
Ты не потерял бы еe.

Бледный,
Трепещущий пред ее искрометными насмешками,
Ты напрашиваешься на измену.

Будь красен, кроваво-красен, приятель,
И она не осмелится,перепорхнуть
К другим, холодным устам!

[Бабочки (Русский балет) (франц.)]

LE MAUDIT

Женские слезы - всего лишь вода;
Слезы мужчин - это кровь.

Он сидит один в огневом свете,
И мысли его уносит
Сон, стремительный поток,
Глубокий, бурный, безмолвный.

Окольными путями, украдкой
Заря захватывает кварталы.
Знают ли о муках его времена года,
Не потому ль весна осыпается снегами?

Бедствия и горести -
Вот чей он любимец;
Не избежать ему их ненавистных о6ъятий.
Напрасны все уловки,
За них его будут терзать воспоминания.

Зачем бродит он ночью
По гулким улицам?
Только в обиталище бедности
Может он встретить простых людей,
Насладиться их бессловесным,
Инстинктивным сочувствием.
Что дала ему жизнь?

Он стоит один во тьме,
Бессменный часовой,
Глядящий в голое пространство,
Ожидающий запоздалой гибели.

[Le Maudit - проклятый (франц.).]

СВИДЕТЕЛЬ КАЗНИ

Как-то раз
Я увидел: на склоне горы
Есть могила,
Пустует она до поры
В этот час
Немудреной смертельной игры.

Это тело -
Точь-в-точь колокольный язык.
Неумело
Казнят нас, хоть кат и привык,
И над ямой -
Не крик, только зрителей мык.

На поклон
Капеллану в ответ я кивнул -
Ведь не он,
Не Эйнштейн и не Бог посягнул
На святое,
А я, что куплет затянул.

---------------------------------

Дэвид Герберт Лоуренс

---------------------------------

КОЛИБРИ

Могу себе представить: в некоем ином мире,
В первозданной немоте, в пугающей
Тишине, умевшей лишь дышать и гудеть,
Птички колибри полетели вдоль гулких улиц.

Никому еще не бьша дана душа,
Жизнь забылась полуосмысленной закваской,
А эта птаха выпорхнула, сияя,
И просвистела молнией меж медлительных могучих
зеленых стволов.

Наверное, тогда еще не существовало цветов
В том мире, где колибри стала вестницей творенья.
Наверное, она пронзала тугие древесные жилы
своим долгим клювом.
Может быть, она была огромной,
Как лесные топи, - ведь и маленькие ящерки, сказывают,
были когда-то гигантскими.
Может быть, она была чудовищем, исполинским пеликаном.

Мы взираем на нее с другого конца длинного телескопа
Времени.
На наше счастье.

-------------

Эми Лоуэлл

-------------

ДАМА

Ты, прекрасная, таешь,
Как клавикордный звук
Старинного оперного речитатива,
Как полные солнца шелка
Из будуара восемнадцатого века.
В глазах твоих
Тлеют опавшие розы прожитых минут,
И аромат души твоей
Зыбок и неясен,
Как запах запечатанной
Склянки со специями.
Твои полутона нравятся мне,
Я теряю голову,
Глядя на твои блеклые краски.

Моя энергия - сверкающий медяк,
И я бросаю его к твоим ногам.
Подними его, сотри пыль -
Медный блеск, быть может, позабавит тебя.

НОЧНЫЕ ОБЛАКА

Белые лунные кобылицы бегут по небу,
Ударяя золотыми копытцами в горнее стекло;
Белые лунные кобылицы замирают на задних ногах,
Стуча передними в зеленые фарфоровые двери
дальних небес.
Летите вперед, кобылицы,
Напрягите все свои силы,
Рассейте молочный тyман звезд,
Иначе солнечный тигр обрушится на вас
И вы погибнете в его пламенеющей пасти.

ВЕТЕР И СЕРЕБРО

В величественном сиянии
Осенняя луна проплывает по мелководью небес,
И зеркапьные пруды на земле выгибают спины
и сверкают своей драконьей чешуей,
Когда лунный лик оказывается над ними.

VENUS TRANSIENS *

Скажи мне,
Была ли Венера
Прекрасней, чем ты,
Когда она взлетала
На горбатые волны,
Плывя к берегу
В своей фестончатой раковине?

Было ли то, что видел
Боттичелли, красивее виденного мною?
Казались ли бутоны,
Которыми он осыпал свой идеал,
Ярче слов, что я набрасываю на тебя,
Дабы спрятать твою красу
Под газовым покрывалом,
Под туманным серебром?
Я вижу тебя,
Парящую в свежем голубом воздухе,
Овеваемую светлыми ветрами,
Попирающую ногой солнечный свет,
И волны, предвещающие тебя,
Зыбятся и играют
Песком у моих ног.

[* Венера, переплывающая море (лат.). ]

ВСЕГО ДЕСЯТЬ ЛЕТ

Ты пришел, похожий на мед
и красное вино;
Вкус твой обжег мне рот
свежестью.
Сейчас ты как утренний хлеб.
Мне нет нужды кпасть его на язык -
Спаситель давно уже явлен мне,
И я пресыщена.

МЕДИТАЦИЯ

Мудрец,
Созерцающий движение звезд по небу,
Молвил:
- Там, наверху, светляки летают медленнее.

ВЛЮБЛЕННЫЙ

Если б смог я поймать зеленый фонарик светлячка,
Мне хватило бы света, чтобы написать тебе письмо.

ПРУД

Холодные мокрые листья,
Плывущие по воде цвета мха,
Кваканье лягушек...
И все это - надтреснутый колокол сумерек.

ГОД ИСТЕКАЕТ

За фарфоровой оградой сада наслаждений
Слышны мне лягушки бирюзовых рисовых полей;
Но сабля месяца
Уже разрубила мое сердце надвое.

МАЛЕНЬКИЕ ФИГУРКИ ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ, СВЯЗАННЫЕ СТРУНОЙ

Треньканье ли мандолины раздражает тебя
Иль падение оранжевых лепестков среди кофейных чашек?
А может, лунный луч, крадущийся меж олив?
Дождь, падай,
Падай на тонкие тарелки моего сердца!

Вытяни в струну кровь свою под звуки этой музыки,
Шаркни пятою по мостовой в такт танцу.
У них тонкие бедра и руки из серебра;
Луна смывает с них одежду;
Они являют собой узор бегущих ног в тени ветвей,
И зеленые виноградины вокруг них
Лопаются при первом прикосновении.
Дождь стучит по тарелкам моего сердца,
Они вздрагивают при каждом падении капли.

О Старец, ужели источник веселья - лишь в твоих мыслях?
Взгляни: лунный свет тебе уж по колено,
Один луч касается плеча, посвящая тебя в рыцари.
Восстань под звуки музыки,
Плыви против лунного течения в хороводе легких юных тел,
Хватаясь за гроздья винограда
И за листья, свешивающиеся с серой стены.
Беги, смеясь, среди менад,
Вплетай в цветы колючие ветви терновника.-
Что ты уставился на свой стакан
И стучишь пальцем по ложечке, издавая неприятный звук?
Дождь упруго барабанит по тарелкам моего сердца.
Голос их громок. Громок.

----------------------------

Джон Гулд Флетчер

----------------------------

ИЗ КНИГИ "ИЗЛУЧЕНИЯ"

III

Деревья, подобные огромным тощим слонам на цепи,
Неподвижным, вздрагивающим под укусами оводов ветра.
Деревья, мечущиеся взад-вперед, как обезумевшие слоны.
Облака - их малиновые седла и балдахины,
Солнечное сияние - золотое одеяние шаха.

Удержусь ли я на морщинистых спинах этих деревьев?

КОНЬКОБЕЖЦЫ

Черные ласточки, скользящие, ныряющие
В путаницу своих петель и вензелей...
Конькобежцы летят по замерзшей реке.
Скрежет и лязг их коньков о ледяную гладь -
Как шорох касающихся кончиками
тонких серебряных крыльев.

В ТЕАТРЕ

Тьма в театре:
Тьма и тысячи
Втиснутых в тьму.
Тех, кто каждый день разыгрывает
Собственную трагикомедию
Рождений и смертей.
Сейчас, прижатые друг к другу,
Они посылают неодолимую тяжесть своих мыслей на сцену.

Ударом меча рассекает тьму
мощный широкий луч прожектора.
На конце его
Ярким пятном высвечен комедианта красный нос.
Вот она, цель для огней рампы и глаз,
населяющих тьму.

АВТОБУСНАЯ СТАНЦИЯ В ЛОНДОНЕ

Мы нисходим
В зеленый покров.
Во мраке - печальные кроны
Деревьев, кустов.

Я внезапно
Остался один.
Оглянулся - город
Стоит средь равнин.

Темными окнами
Блестит стена.
Тяжестью ночи
Придавлена она.

Я ухожу.
Замерзает память, как пение
Птиц, живущих
Под шапкой растений

Я ухожу
Все выше и выше - прочь
В гостеприимную
Ночь.

-----------------------

Уильям Карлос Уильямс

-----------------------

БЕЛАЯ АКАЦИЯ В ЦВЕТУ

Среди
зеленого
оцепенения

ярко
белеет
сломанная

суковатая
ветка
вот и

настал
сладостный
май

опять

EL HOMBRE

Странное мужество
придаешь ты мне, седая звезда:

светить в одиночестве на заре
отнюдь не твоего дня!

----------------------
El hombre - человек (uсп.).

DANCE RUSSE

Если в час, когда жена моя спит,
когда ребенок и Кэтлин
спят тоже,
а Солнце над сияющими деревьями --
ослепительно-белый диск,
окутанный шелками туманов, -
если я в своей комнате с окнами на север
танцую голышом гротескный танец
перед зеркалом,
размахиваю рубашкой вокруг головы
и напеваю себе под нос:
"Я одинок, одинок,
я рожден, чтоб быть одиноким,
так мне лучше всего!"
Если я любуюсь моими руками, лицом,
плечами, бедрами, ягодицами,
а рядом пляшут искаженные желтые тени, --
кто же оспорит тогда, что я --
добрый гений моей семьи?

----------------------
Danse Russe - русский танец (франц.).

ПЕСНЬ ЛЮБВИ

Лежу и думаю о тебе:

- отсвет любви
разлит по миру!
Желтая, желтая, желтая,
она въедается в листья,
окрашивает шафраном
рогоподобные сучья,
тяжело клонящиеся к земле
на фоне однотонного фиолетового неба.
Вокруг темно,
лишь пятно теплого рассеянного света
скользит с листа на лист,
с ветки на ветку,
поглощая все краски мира...

МАРКУ АНТОНИЮ, ПРЕБЫВАЮШЕМУ НА НЕБЕСАХ

Этот бледный утренний свет,
столько раз отражавшийся
от травы, деревьев и облаков,
проникает в мою комнату с окнами на север,
касается стен, оставляя на них отражения
травы, облаков и деревьев.
Марк Антоний,
деревья, трава и облака.
Почему повернул ты суда при Акции
и последовал за любимой?
Думаю, потому что
знал ее всю, каждый дюйм ее тела
от тонких ступней
вверх до корней волос
.и снова вниз,
потому что над безумной яростью битвы
видел ее -
видел облака, деревья, траву...

Вот ты и попал на небеса,
откуда внимаешь мне сейчас.

   УЧЕНИКУ

Лучше заметить, mon cher,
что луна
нависает над шпилем колокольни,
чем то, что она
цвета розового моллюска.

Лучше любоваться
красотою раннего утра,
чем бирюзовой
гладкостью
небес.

Лучше увидеть,
как четкие
черные сходящиеся
грани шпиля
встречаются на вершине --
и подметить, как
резные украшения
пытаются их остановить...

Понаблюдай, как они терпят неудачу!
Понаблюдай, как сходящиеся плоскости
шестигранного шпиля
стремятся вверх --
сужающиеся, мечтающие разъединиться!
- чашелистики, таящие и оберегающие цветок!

Полюбуйся
на неподвижность
проглоченной ими луны,
покоящейся между охраняющих ее поверхностей.
Да, верно
в светлых утренних лучах

песчаник и сланец
переливаются оранжевыми и синими бликами.

Но обрати внимание
на гнетущую тяжесть
приземистых построек -
и полюбуйся
жасминной невесомостью
луны!

ПАДАЕТ СНЕГ

Дождь падающих бомб, хорошо нацеленных
не менее красив
но снег мягко ложится на всё

скрывает все расщелины
сломанные
стебли цветов прячутся

в его владениях все раны
сада излечены
белый, белый как мертвец

ему бы гордиться ведь
никакое насилие не может
подкрасться так мягко и бесшумно в ночи.

МОЕМУ ДРУГУ ЭЗРЕ ПАУНДУ

то ли еврей он был
то ли валлиец

надеюсь, они дадут тебе Нобелевскую премию
она бы сослужила тебе добрую службу
   - в вечности
авторитетом своего имени

Будь я псом,
сидел бы я на холодном асфальте
под дождем
дожидаясь друга (ты поступил бы так же)
если бы это было мне в радость
даже если б на дворе стоял январь - или Зукофски

Твой английский
далек от совершенства

Как стихотворец
ты выказал неуклюжесть чтобы не сказать
скудость средств

---------------------
Похоже, намеренное издевательство. Паунд не только не был евреем, но, по свидетельству современников, допускал ан-тисемитские высказывания.

Зукофски Лунс (1904-?) - американский поэт, литературо-вед и критик, друг Паунда.

ВЕНЕЦ

Новые книги Поэзии будут написаны
Новые книги и неведомые рукописи
придут завернутыми в коричневую бумагу
и не раз еще
почтальон продудит в свой рожок
и, заляпав пальцами труд других людей
спустится по устланным палой листвою ступеням

Но мы опережаем время.
Тот, кто придет за нами,
сможет увидеть Ее следы
на влажной земле и пойти за ними следом
среди недвижных каштанов

Фиалки вырастут там, где ступала Ее нога
салатные листья
зазеленеют на каменистом участке --
и будут написаны новые книги Поэзии,
кожаные листья могучего дуба
и случится это еще не раз

-----------------------

Карл Сэндберг

-----------------------

ТУМАН

Туман подступает
на коротких кошачьих лапках.

Сидит на корточках,
смотрит молча
на гавань и на город.
Уходит.

ЧТО СКАЖУТ ПОТОМКИ

Худшее, что скажут потомки о моем городе:
Ты уводишь малышей от солнца и росы,
От бликов, пляшущих в траве под вечными небесами.
От беспечного дождя. Ты заключаешь их в клетку стен.
Чтоб зарабатывали они на хлеб, усталые, задыхающиеся.
Чтоб глотали пьmь и умирали, опустошенные,
За пригоршню медяков в субботу, и то не в каждую.

-----------------------

Аделаида Крэпси

-----------------------

НИАГАРА
какой она видится ночью в ноябре

О, как хрупка
Нависшая над пропастью,
Над буйством водяных обвалов
Болезненная, серая осенняя
Луна!

ЗНАМЕНИЕ

Буквально только что
Из сумрака, застывшего
Недвижно, - и странного, и стылого, -
Вдруг выпорхнул белесый мотылек... С чего
Мне стало зябко?

ТРИАДА

Три вещи
Молчанье воплощают:
Полет снежинок, час
Перед рассветом, губы
Уснувшего навек

НОЯБРЬСКАЯ НОЧЬ

Прислушайся...
С шуршаньем тихим,
Таинственным, как призрака шаги,
Хрустящие, замерзшие листы срываются с ветвей
И падают.

Из книги "Антология имажизма": Пер с англ. Сост. и предисл. А. Кудрявицкого. - М.: Прогресс, 2001.

No Анатолий Кудрявицкий, 2001 - перевод
Все права защищены.
Перепечатка без письменного разрешения правообладателя
будет преследоваться по закону.
За разрешением обращаться:
akudryavitsky[at]hotmail.com

Имажисты Поэзия имажистов в переводах Анатолия Кудрявицкого

Имажисты
Поэзия имажистов в переводах Анатолия Кудрявицкого