После обеда к профессору нагрянула неплохо поддатая бабенка лет тридцати, ладная и складная. В кабинет вместе с ней сразу ворвались назойливые запахи перегара, дешевых сигарет и почему-то яблок.
"Древо греха и познания", - устало вспомнил профессор.
Желтея уже бледнеющим, почти бывшим синяком на левой скуле, бойкая бабенка бесцеремонно шлепнулась в кресло у стола, не дожидаясь приглашения.
"Что у нас в институте делает охрана? - мрачно задумался профессор. - За что мы только деньги ей платим? Надо этот вопрос выяснить с директором. И где находится моя милая, разлюбезная секретарша Софья Петровна с ее хваленой безупречностью?"
- За бутылец тебя куда угодно пропустят! - весело и свободно проникла в его мысли нежданная гостья. - Опыт жизни! А секретутка твоя, хоть и в годах, но страсть как духи любит. Не знаешь разве? Из своего запаса отдала... Жалко, конечно, выпить могла, да что делать!
- О-ля-ля... А охрана? - угрюмо спросил профессор.
- Какая тебе еще охрана? - искренне вытаращила глаза дамочка с синяком. - Она уже по домам давно винишко пьет. Сегодня крайний день, пятница. У вас тут средствов не хватает, чтобы стражей круглосуточно держать. У них пять дней рабочих. Я все вызнала пораньше. Так что нынче хранить тебя некому!
Курьез бедности - и грустный, и смешной.
Все прояснилось. Практичная попалась визитерша...
Профессор вздохнул и уставился в двойной стеклопакет. За ним неощутимо пахла сладострастием распарившаяся на весеннем солнце земля, беззвучно распевали легкомысленные гриппозные птицы и неслышно гомонили пестро одетые дети, выросшие за зиму так, словно именно она была необходима детским требовательным организмам. "Мутанты", - равнодушно подумал профессор. Хотелось подышать резиново-гибким, как шланг, ветром, но в кабинете пасмурно завис загустевший воздух, в котором даже мухи увязали крыльями и, обессилев, падали на пол.
- Что вам угодно, сударыня? - обратился доктор к бабенке.
На редкость хорошо сложена, такая вся фигуристо-правильная... Профессор искоса кинул осторожный взгляд на ее ноги. Боже, какие колени... Совершенные по форме, да еще плюс ко всему круглые уютные локти. Они напомнили профессору жену Обломова и операционную сестру Верочку, постоянно глядевшую на него в упор над туго натянутой маской. Верочка всегда словно хотела сказать что-то важное, особенное, но так ничего и не проронила. А потом канула в неизвестность... Давно это случилось, очень давно...
- Мужика мне нужно оживить, - бодро сообщила визитерша.
- Кого?! - поразился доктор.
- Да мужика мово, - так же энергично повторила бабенка. - Потому к тебе и пришла. Про тебя говорят, людей с того света вытаскиваешь! А я по Федору своему тоскую сильно. Все думаю: хоть бы возвернулся... Мы бы с ним, как раньше, пятницы праздновали...
- Пятница - черный день, - заметил профессор.
- У тебя, может, и черный, - заявила тоскующая. - А для нас "конец недели, пятница, столица веселится!.." - Она пропела строчку из популярной песни и притопнула в такт ногой.
Боже, что это была за нога...
- Оп-ля! И где же сейчас твой Федор? - спросил профессор, тоже решив отбросить всякую учтивость.
- А на Востряковском лежит. Участок номер... - Она запнулась. - Подзабыла я малость... Да это ничего, документ есть, гдей-то валяется. Выпил Федюха чегой-то не то, ну и помер к утру... В себя так и не пришел. Я "скорую" вызвала, да поздно...
- Для "скорой", значит, поздно, а я могу оживить? - усмехнулся доктор и закурил, подвинув преданной женщине пачку "Кента". Гостья охотно вытащила одну сигарету и красиво затянулась.
Некоторым бабам ох как идет курить! Прямо шарм! Они это прекрасно знают, а потому плюют на будущие раковые опухоли ради нынешнего мужского поклонения.
- Воскресить, стало быть, нужно твоего Федора... Но я ведь не Господь Бог. Ты перепутала.
- Люди на тебя молятся! - сообщила бабенка и посмотрела на профессора круглыми от восхищения глазами.
Глаза ему тоже очень понравились, но задача, поставленная перед ним и столь безапелляционно сформулированная...
- Как же он был хорош, как красив, мой Феденька! А работал прям как круглосуточный маркет Рамстор! Но вот не стало мово дружка лучшего! - вдруг заполошно заголосила визитерша с профессиональными интонациями плакальщицы из древнегреческой трагедии. - И как же он походил на Мурилку! Прямо вылитый!
- На кого?! - вновь изумился доктор.
Бабенка сразу перестала выть и уставилась на него с недоумением, презрением и некоторой долей сомнения в его умственных способностях.
- Ты чего, "ящик" не смотришь? Сериал про клона не видал? Ну, ты и мудилка! Так вот там актер с этим именем... В заглавной роли. Интересный сериал. А играют как! Я прямо вся исплакалась глядючи!
- О-ля-ля... Неужели столь трогательно? - недоверчиво спросил профессор.
Он скептически относился к любым сериалам, мелодрамам и телевидению вообще со всеми его скользкими манилками.
Колено абсолютно безупречной формы давно забытого цвета деревенских сливок из далекого летнего детства назойливо маячило перед взором потрясенного профессора. "Боже, сжалься надо мной, - в отчаянии взмолился он, - помоги мне, Господи!"
- Чего-то ты сбледнул с личика! - участливо заметила бабенка. - Может, выпить хочешь? У меня есть...
Доктор замахал руками:
- На работе не пью!
- И правильно! - горячо одобрила пришелица. - Так будешь мне Федьку оживлять? И сколько ты за это хочешь? Только учти, много денег у меня нет...
Профессор задумался.
Верочка... Куда она неслышно сгинула из его жизни навсегда? Почему больше не появилась?.. Где она сейчас с ее мягкими локтями и нежными слабыми прядями, плотно прижатыми к голове белой шапочкой? Хорошо было бы вызвать ее оттуда, куда она ушла... Но доктор не знал ее адреса и даже примерного направления.
А тогда... Тогда он просто буркнул, оглядев операционную:
- Ухожу я от вас... В институт...
И увидел ее - робкую, перепуганную, застывшую под резким светом огромного окна...
Почему он не искал Веру? Почему потом, позже, не бросился за ней, наплевав на работу, карьеру и репутацию? Какие пустые слова - работа, карьера, репутация... И Верочка... Разве можно было даже сравнивать их и ее?! Но он сравнивал. И сделал свой выбор...
- Вернуть никого нельзя, миссис верность... - грустно пробормотал профессор. - И не будем думать за собаку!
Так Павлов всегда говорил своим подчиненным перед экспериментом на очередной собаке. В смысле - не будем преждевременно сыпать догадками, а просто молча посмотрим результат.
- Да про тебя люди говорят, что ты каждый день больных с того света возворачиваешь! - воскликнула пылкая бабенка. - Я потому к тебе и пришла. Больше не к кому! Русским языком тебе это битый час долблю! Чего ты такой бестолковый?! Да и молодой больно для профессора, я смотрю...
Прозорливая и догадливая незнакомка подозрительно прищурилась. Он действительно чересчур рано защитил докторскую и получил звание.
- Я несчастный, - неожиданно признался доктор.
- Ну да?! - поразилась визитерша и очень растрогалась. - Что, тоже кого потерял? Свою бабу, поди? - В тонкости ей отказать было нельзя. - Так давай вместе их и возвернем: твою кралю и мово Федюшку! Ох, как любила я его, как берегла, как по нему млела! И словами не передать! - опять истошно заголосила гостья. - А уж как он красив был, как работал...
- Слушай, хватит выть! - досадливо поморщился профессор. - Надоело! И про красоту его и работоспособность я уже сильно наслышан. Ты дурью не майся, а ступай лучше домой. Умер человек, нет его! Что тут тебе неясно?
- Да ничего неясно! - снова заполошно заблажила бабенка. - А тебе разве тут все ясно?
Доктор в замешательстве потер лоб. Она была права - ясного тут оказалось маловато.
- Федьку назад хочу возвернуть! Федьку! - настойчиво орала молодуха.
- Да мало ли кто чего хочет! - не выдержал и взорвался в ответ профессор. - Я тоже много чего хочу! Свои требования надо сдерживать и вообще держать себя в руках, миссис настойчивость!
- А зачем? - спросила плакальщица.
Ее простой вопрос опять завел профессора в тупик. Действительно, зачем? Зачем всю жизнь держать себя в руках, а не просто жить, спокойно и радостно?
- Людей возворачивать надо! Возворачивать надо людей! - кричала бабенка и топала прекрасными ногами. - Если ты можешь, их надо возворачивать! Понимаешь, ученый?! Тупой ты! Порой ведь без одного человека - никак! Так вот и вертай их назад, если можешь!
"А что я могу? - печально подумал профессор. - Ни-че-го... Для чего я прожил жизнь? Ради этого короткого слова в три слога? Ве-роч-ка... Тоже три слога... Но сколько в них всего спрятано..."
За стеклопакетом неслышно буйствовал и шумел яркий мир. Солнце нехотя потянулось к закату...
Они были друзьями с первого курса - Игорь Лазарев и Гоша Сазонов. Какие планы тогда замышлялись, какие мысли вынашивались! И все казалось легко и запросто осуществимым. А когда человеку так кажется, у него именно так и получается, все складывается в четкую и ясную картинку цветного фильма. В то светлое время приятели жили уверенно и безмятежно. И об их великом и путёвом будущем часто твердил Гоша - товарищ незаурядного оптимизма и жизнестойкости. Его умению шагать вперед - и только вперед! - не останавливаясь, не оборачиваясь, не рефлексируя, не смущаясь ни поворотами, ни хитросплетениями жизненных закоулков, ни заборами на дороге - завидовали многие. Перемахнуть через ограды - и снова к своей цели.
Познакомились они, свеженькие студенты-медики, на первом курсе, в сентябре, абсолютно случайно.
К Игорю подошел плотный широколицый незнакомый парень и неожиданно попросил:
- Слушай, вдарь меня посильнее по башке!
Игорь изумился:
- Чего?!
- Да вот, понимаешь, хочу уйти с лекций, очень нужно сбежать. Дай мне по голове, чтобы заболела - будет повод! Ты, я смотрю, мужик здоровый.
- Оп-ля! А уйти просто так ты не можешь? - хмыкнул Игорь. - Без повода? Или соври, что башка и так уже болит. Кто тебя проверит?
Парень глянул на Игоря с тоской в ясном зеленом взоре:
- Не могу, понимаешь... Совершенно не умею врать. Совесть не позволяет. Иначе она меня загрызет. Такая дама с характером.
- О-ля-ля... - ошеломленно прошептал Игорь.
Он впервые в жизни встречал столь высокую степень честности.
- Ладно... Раз очень просишь... А куда пойдем? Бить при всех я тебя не буду, сам понимаешь.
И тут парень все-таки сдрейфил:
- Не-е, знаешь, я передумал, не надо. Чересчур ты могучий малый. Силушка у тебя, даже на вскидку, богатыр-р-рская. Как заедешь!.. Так и сотрясение мозга схлопотать можно.
И он пошел к дверям аудитории. Видно, уйти ему было остро необходимо. Но у самого выхода остановился и оглянулся.
- Меня Гошей зовут. Будем знакомы! - махнул рукой и исчез.
На следующее утро он шлепнулся на скамью аудитории рядом с Лазаревым.
- Как вчерашний побег? - с любопытством справился Игорь.
Новый приятель вздохнул:
- Все зря... Она не пришла.
Игорь взглянул на него с нарастающим интересом:
- Влюблен?
- Кто? Я?
- Ну, не я же...
Гоша снова тяжко вздохнул:
- Сам не пойму... Когда я ее не вижу, просто делать ничего не могу, лишь бы ее повидать! А как мы с ней опять сбежимся на свиданку, так сразу хочется навсегда оборвать наши встречи...
- Оп-ля... Надо же... - удивился Игорь. - Странный расклад событий... Не находишь?
- Еще как нахожу! Очень странный... Мы, как увидимся, моментально ссориться начинаем. Настоящий тупизм! По любому вопросу у нас оказываются разные мнения. Даже на погоду. Она ветер ненавидит, у нее от него голова болит, а я его обожаю. Для меня ветреный день - самый кайф!
- Тогда вам действительно лучше расстаться, - серьезно заявил Лазарев. - Ничего хорошего вас вместе не ждет.
- Я тоже так думаю - печально пробубнил Гоша. - Только без нее мне жизнь не в жизнь...
"Ну и оригинальный фрукт мне попался! Диковинка!" - подумал Игорь. И внимательно оглядел нового знакомого. Внешность у диковинки была мало романтическая: простоватый патлатый кряжонок лет восемнадцати. На щеках - прочные отметины-оспины недавних прыщей юности, ее частых и чересчур верных спутников.
- И как это все одно с другим увязать? - грустно спросил Гоша. - Тупизм...
- Задача, - в тон ему вздохнул Лазарев.
И помочь хочется этому экзотическому типу, да как? Кроме того, проблема не стоит выеденного яйца. Разве нельзя найти простую сменку?
- А другие мне в голову не лезут, - обреченно сообщил прочитавший его мысли Гоша. - Я их просто не вижу, как слепой. Она незаменяема. Вот беда-то...
"Да, беда", - подумал Игорь.
Хотя на фоне этого немного смешного несчастья его собственное казалось куда страшнее. Словно резко оттенялось на чужом фоне...
2
Окончание школы стало для Игоря не просто рубежом, как для всех, а корявой, кривой вехой, за которой на него обрушилась всей тяжестью и злобой новая, совсем другая жизнь. И зачем она ему понадобилась, такая?
Он шел на золотую медаль. Школа носилась с Лазаревым, как со своей надеждой, со своей славой, великим будущим, которое, в свою очередь, прочили и ему. Мать временами задыхалась от гордости, а Игорь смущался, отмахивался от назойливых восторгов и славословий и жил в одиночку, на особинку. Учителя его вечно всем ставили в пример, говорили о нем с фальшивым придыханием, умиленными голосами, чересчур часто и торжественно произносили его фамилию, а потому одноклассники и вообще вся параллель дружно Игоря ненавидели и обходили стороной. Хотя девчонки порой начинали ластиться и липнуть, но Лазарев каждый раз их вежливо и твердо отваживал.
Он жил целомудренно и делал это вполне сознательно. Наверное, его поведение казалось диким многим его сверстникам, познающим земные сомнительные радости слишком рано, стремительно пресыщаясь от неразборчивой псевдолюбви, уставая и болея нравственно и физически. Хвастливые рассказы одноклассников об их мимолетных интрижках внушали Игорю чувство страха, смешанного с отвращением.
На выпускном сочинении он выбрал тему "Мой любимый литературный герой". И написал об Обломове.
Игорь действительно любил этого трогательного жалкого робкого Илью Ильича, с его безукоризненной честностью, верностью, с его хрустальным, золотым сердцем, как говорил о нем единственный лучший друг Обломова Штольц. Илья Ильич, отвергающий честолюбие, карьеру, эгоизм, зависть, ненависть - всю земную мелкую суету - именно такой человек служил Игорю идеалом и стал его кумиром. А всякие пустые, ничего не значащие слова об обломовщине и все эти Штольцы, новый класс буржуазии, холодный и рациональный класс, направленный на деньги, деньги и еще раз деньги, жилистый и выносливый, как скаковая лошадь, - все они были Игорю противны и чужды.
Вот так он все и написал. В выпускном сочинении.
Вечером Лазаревым позвонила директриса. Она сначала не могла связать двух слов от волнения и возмущения.
- Что случилось? - испугалась мать, взявшая трубку.
- Г-галина В-викторовна, - наконец с трудом выговорила директриса, - вашему сыну не дадут аттестат... Исключат из комсомола... Он выйдет с волчьим билетом... Вы знаете, что он написал в сочинении?
Мать в ужасе вцепилась в трубку и глянула на Игоря застывшими глазами.
- Что?.. - прошептала она. - Неужели... что-то про власти?.. Предосудительное?.. Игорек...
- Хуже! - отчеканила директриса.
Хуже мать себе даже представить не могла. Она держалась одной рукой за стул, чтобы не упасть.
- Ваш сын прославляет лишнего человека! - вошла, наконец, в привычный раж и обрела нормальную интонацию директриса. - Он утверждает, что валяющийся всю жизнь на диване барин - светлый, прямо-таки идеальный образ! Что это высоко нравственная личность, в отличие от окружающего его общества! Ваш сын плохо кончит! А мы... - она запнулась от гнева, - мы так надеялись на него! Так на него рассчитывали! Вот как можно ошибаться в людях!
И больше не заблуждающаяся директриса повесила трубку.
- Написал, что думал. Врать надоело! Мне с этим Министерством образования новогодними открытками обмениваться не придется! А насчет моего будущего... Да не их это забота! Пойду в армию. На завод меня и без аттестата возьмут. Плевать мне на их бумаженцию! Потом получу в вечерке.
Сочинение Лазарева получило бурную, шумную огласку. Дело действительно дошло до Министерства, но классная руководительница Игоря, седенькая Клара Трофимовна, преподавательница географии и заслуженный педагог страны, обратилась в редакцию молодежной газеты с гневным письмом. В нем она категорично заявила, что Игорь имел полное право на свое мнение и что не дать ему аттестат и заслуженную медаль, как неизменному отличнику, никакое Министерство не имеет права. Это несправедливость и антипедагогические действия.
Разыгрался настоящий скандал. Газета неожиданно выступила на стороне Игоря, опираясь на мнение известной учительницы и даже ратуя за свободу взглядов в отдельно взятой школе. За сочинение поставили тройку, аттестат выдали, но с медалью пришлось проститься.
- На самом деле человек не может всю жизнь пролежать на диване - это гротеск, - осторожно попытался вразумить Игоря отец. - Любой, даже самый обеспеченный, ищет себе занятие, какого бы он ни был происхождения. Поэтому старый князь из "Войны и мира", из любви к искусству работающий на станке, более правдоподобный образ, чем Обломов. А что для здоровья надо двигаться и быть деятельным - показывает пример не только человека, а вообще любого живого существа. Известно, что такой зверек, как ленивец, живет недолго. Это научный факт.
- Вася, - жалобно сказала мать, - оставь его. Он слишком умный! И дай мне валидол.
На выпускной вечер Игорь демонстративно не пошел. Аттестат получил отец.
Начиналась новая жизнь. И Игорь Лазарев вполне сознательно вступил в нее другим человеком.
Лето выдалось жаркое. Очумевшие люди, превратившиеся почти в роботов, вечерами безразлично, автоматически плелись к метро или троллейбусам, мечтая о кружке холодного кваса или ледяного "Боржоми". А еще лучше - о проливном дожде. Ни того, ни другого, ни третьего не намечалось. И жизнь, жестокая и насмешливая, требовала своего и не позволяла валяться целыми днями на пляже.
Экзамены... Приемные экзамены в вузы... Эти страшные, прямо-таки кошмарные слова заставляли покрываться мурашками озноба даже в тридцатиградусную жару. Игорь трепетал от них, психовал и нервничал еще больше - по замкнутому кругу. Он ненавидел сам себя, когда разрешал себе эдакую слабость, как нервы. Что он как изнеженная избалованная девица? Но продолжал вибрировать.
В то утро он стоял в переполненном автобусе, держась за перекладину и одновременно умудряясь перелистывать учебник химии. Пытаясь на ходу еще раз вспомнить самое сложное, самое занозистое, на чем в легкую споткнуться на экзамене. Вдруг Игорь ощутил чужую руку в кармане своих брюк. Крепкая ладонь, вкрадчивая и ловкая, уверенно ползла все ниже и ниже, в глубину. Кошелек! Сколько раз мать предупреждала не носить деньги в карманах! Игорь резко оглянулся и наткнулся на узкие водянистые глаза невысокого мужичонки. И сразу почувствовал острую боль - воришка лезвием перерезал не только карман, но и ногу... Истошно заголосила какая-то женщина, заметив кровь. Узкоглазый стал проталкиваться к выходу. Задержать его никто не осмелился...
Люди трусливы. Они боятся скандалов и мести, страшатся ножа, пули и кулака. В сущности, они правы. Именно поэтому многие вполне порядочные в быту товарищи стушевываются и замирают в то время, когда требуется их помощь. Помощь ближнему... Каждый думает о себе. А ближний... Он ведь такой далекий...
Игорь стоял, прижимая пальцы к намокающим кровью брюкам, и думал: а как же экзамен по химии?..
В больнице он пролежал два месяца. Рана никак не заживала, образовался свищ. Каждый день приходила мать, сидела возле и говорила о том, что это счастье - нога цела, и врачи здесь замечательные, и армия теперь Игорю не грозит... Его действительно позже освободили от службы вчистую, выдали белый билет и заявили:
- Свободен!
Заодно он стал свободен и от учебы.
Когда Лазарев выписался из больницы, пересохшую за лето землю усердно поливали осенние трудолюбивые аккуратные дожди, и экзамены в вузы давным-давно закончились. Надо было думать, чем заниматься. Мать посоветовала часовую мастерскую.
- Ты знаешь, - оживленно поделилась она сокровенным, - я еще в детстве обожала смотреть на часовщиков! Они так тихо колдовали над часами, надвинув на один глаз лупу! Я смотрела на них и представляла их настоящими волшебниками. У них даже пальцы казались мне колдовскими. И я подолгу стояла рядом в ожидании чуда. "Ты что, девочка? - как-то спросил меня мастер, глянув в мою сторону одним глазом. Второй у него был под лупой. - Ты зачем все время сюда ходишь?" Я смутилась и убежала... Так и не дождалась чуда...
Мать выразительно покосилась на отца, смирно сидящего на диване с чашкой кофе в руках. Отец на этот взгляд никак не прореагировал - давно привык. Он был старше матери на шестнадцать лет, баловал ее, как дитя малое, носился с ней, как с любимой игрушкой, исполнял любое ее желание. В результате мать сделалась невыносимо капризной и жеманной, не терпела ни малейших возражений и всегда манерно настаивала на своем. Правда, исключительно с отцом. Переносить свои неплохо отработанные и освоенные методы воздействия на других мать разумно не решалась. А Игоря в глубине души побаивалась - он нередко посматривал на нее ехидно и понимающе. И тогда мать начинала стыдиться себя и своего поведения. Но недолго.
- Часовщик? О-ля-ля... - громко удивился Игорь. - Никогда не думал... А впрочем, можно попробовать...
Он окончил училище, освоил часовское дело, но сохранил давнюю, детскую мечту о вузе. Только сначала решил проконсультироваться у известного профессора - нога не переставала беспокоить, свищ не закрывался. Игорь мучился, хромал, старался скрыть свою беду от других. Но это удавалось плохо.
Старый часовщик, которого все величали Поликарпычем, однажды вечером, остановился возле Лазарева. Седые редкие волосики торчали забавными клочьями на голове старика, щуплого, сутуловатого, но на редкость говорливого и проворного.
- А чего это ты, Игоряха, никогда с девками не прогуляешься?
Игорь оцепенел и почувствовал, как заливается темным свекольным румянцем. Он всегда краснел по-темному, как шутил отец.
- Откуда вы знаете? Это ведь после работы... - пробормотал он.
- Да оттуда! - звонким фальцетом объявил Поликарпыч. - Девки - они ровно мухи! Едва найдешь - и начнет она виться вкруг тебя, порхать да кружить! И на работу залетит невзначай - проведать милого да поглядеть, как он службу справляет. И еще позвонит вдругорядь. А ты сидишь один сыч сычом... Почему, Игоряха? Молодые года убегают быстро...
Лазарев молчал. Не расскажешь ведь Поликарпычу о своей беде...
Какие там девушки...
Конечно, молодой, статный, высокий Игорь не оставался без женского внимания. Но ни одна его дама долго рядом с ним не выдерживала: из свища постоянно шел гной, распространяя неприятный запах. Игорь старался два раза в день - утром и вечером - принимать ванну. Помогало ненадолго. Производственная фабрика гноя работала безотказно. И потому эти легкокрылые мухи, по образному определению Поликарпыча, улетали в другие, более благоуханные покои...
На прием к профессору Игоря записала мать. Она взахлеб рассказывала целый вечер о том, насколько чудодейственен этот врач, как помогает и спасает, скольких больных вылечил...
- О-ля-ля... Ты сама их пересчитывала, излеченных? - наконец, не выдержал и вспылил Игорь. - Давай не будем думать за собаку!
Мать надулась.
Профессор произвел на Игоря самое отвратительное впечатление: двигался важно, пузом вперед, с пациентами обращался надменно, свысока и презрительно, как всего-навсего с объектами своего дорогостоящего внимания. И прохладно, равнодушно изрек:
- Плохи ваши дела, молодой человек. Десять лет - вот ваш срок. Больше не проживете... Съест вас этот свищ. А закрыть его мы не сумеем, увы...
Лазарев вышел из кабинета совсем другим человеком, чем туда вошел. "Оставь надежду..." Он безразлично подумал, что произошло бы на свете, знай каждый дату своей смерти. Как жили бы тогда люди? У одних опустились бы руки, другие бы молча страдали в ожидании, а кто-то решил бы отыграть оставшиеся годы на полную катушку, по полной программе - в вине, гульбе, бесшабашности... Вариантов много, но при любом жизнь сказкой бы не показалась. И никто бы не жил так, как надо. Насколько разумно Небо, не позволяющее людям никаких знаний о будущем...
Но приговор был вынесен - откровенный и жестокий. Родителям Игорь сказал, что все в порядке, свищ скоро закроется, и молчал несколько дней. Думал, думал, думал - что делать или сделать? Прожить отведенных ему профессором десять лет хотелось с быстротой молнии. Он сам не понимал почему.
Через неделю после визита к профессору к Игорю вновь причалил Поликарпыч. Серьезно, усиленно поскреб клочки своих седых волосиков:
- Игоряха, я вот чего тебе сказать хочу... В этой жизни есть всего две дорожки - играть по чужим правилам и диктовать свои. Коли не можешь диктовать, власти такой нет - играй по чужим. А не желаешь подчиняться, душа на дыбы встает - выходи из игры. Понятно объясняюсь?
Игорь внимательно глянул на Поликарпыча. Чужие правила... Он давно уже принял их, и другого выхода для него не существовало. Выйти из игры? Что имел в виду хитрый старик?.. Нет, только не это! Игорь хочет жить! Пусть даже по чужим правилам...
Он начал заниматься, сидел вечерами и выходными над книгами, ходил на подготовительные курсы и поступил в мед, хотя это стоило и ему, и родителям огромных трудов. Белобилетник, больной, слабый, а нагрузка в институте? А как он дальше сможет работать врачом? Игоря бы ни за что не приняли, несмотря на сданные экзамены, но мать устроила отцу истерику, грозно произнесла: "Вася...", и тот послушно "в путь потек, а к утру"... Ну, не к следующему, конечно. Через неделю-другую отец с помощью своих хитрых связей - он занимался строительством и мог многое - проник в высшие эшелоны мединститута, дал взятку, кому нужно, и Лазарев-младший стал-таки студентом первого курса.
В часовой мастерской по этому поводу устроили целое застолье. Там искренне привязались к Игорю, полюбили его - молчаливого и работящего - и провожали с сожалением, хотя тоже искренне радовались его успеху.
- Вот теперь я за себя спокоен! - гомонил подвыпивший Поликарпыч. - Вот кто меня лечить будет от всех болячек! - и он хлопал по плечу совершенно растерянного от счастья Игоря. - Еще лет несколько подожду, пока наш Игоряха окончит учебу, а там и недужить начну, бюллетени брать. Тогда можно будет! В то время нам всем болеть станет не страшно. Чем захочешь, тем и хворай!
Часовщики хохотали и по очереди, вслед за стариком, хлопали Игоря по плечам.
Он сидел с рюмкой в руке и думал: чужие правила... А ведь он, кажется, понемногу начинает диктовать свои...
Игорь Лазарев и Гоша Сазонов подружились. Если только это называлось дружбой: обычно Гоша рассказывал, а Игорь молча внимал. Как старший. На самом деле он просто не хотел распространяться о себе и предпочитал держать свою тайну при себе.
Вскоре о Сазонове он вызнал почти все.
Гошкину любимую звали Александрой. Гоша-кряжонок величал ее ласково Шуркой. "У тебя все Шуры и Муры", - смеялся Игорь. Пусть неостроумно и банально. Зато абсолютно правдиво. Игорь опирался на полученную информацию. У Гошки, бабника и женолюбца, действительно были подряд две Александры, а перед ними - странная крохотная особа, постоянно упорно рассматривающая землю или пол под ногами и величающая себя не иначе как Мура. Хотя на самом деле ее назвали Маргаритой.
- Да мурА все это! Тупизм, - отмахивался Сазонов. - Не главное в жизни...
И тотчас начинал тосковать. Причина грусти звалась Александрой. Очевидно, насчет главного именно в своей жизни Гоша жестоко заблуждался.
- А какая она? - однажды справился Игорь.
И приятель крайне деловито, нормально-спокойно перечислил основные признаки:
- Небольшая, русая, кудрявая, поднимает юбочку.
Лазарев пока еще не был представлен сей юной особе, занимающей в жизни друга-приятеля столь важное место.
Игорь ласково посмеивался над любовью Сазонова:
- Что-то тебе без конца навязываются искусственные девицы! Всякие там тра-ля-ля! Или ты сам этаких выбираешь? Ну, искусством занимающихся: одна на скрипке играет, другая в балете танцует...
На скрипке играла Шурка, балетом занималась Мура.
- А тебе какие? - вдруг в лоб спросил Гоша. - Я у тебя вообще никаких не видал.
"Осталось еще восемь с половиной лет, - подумал Игорь. - Много это или мало? Сверим часы... Когда не думаешь - много, а когда задумываешься..."
- У меня не было на них времени, я все время работал, - неловко попытался он оправдаться.
- Что за чушь! - поразился Гошка. - На грехи каждый всегда находит время. И вообще этот аморальный инстинкт - сильная штука! Не посопротивляешься! А бабы - сплошные извращалки! Вот пошевели мозгой, как в разных странах в древности, а потом в Средневековье женщины трудились над своим имиджем. На Руси - красили зубы черным, а руки малевали синей, зеленой и красной краской. В Древнем Египте - брились налысо и носили высоченные головные уборы. В средневековой Италии - вспомни пресловутую "Джоконду"! - начисто сбривали себе брови. В Японии - накладывали на лица толстые белые маски. Ну, каково? Выглядели словно кошмарики и совершенные уродки, а ведь тогда считались красивыми и привлекательными. Причем в разных странах - все в подобном духе, хотя везде - свое особое извращение!
- Боюсь я женщин, - внезапно признался Игорь. - А эта боязнь усиливает мою неловкость. И вообще я - неудобный человек.
Кряжонок изумленно оглядел Лазарева. Зеленые глаза посветлели, застыв в недоумении:
- Ты?! Никогда бы не подумал... И никто не подумает. Такой высокий красавЕц, - он сделал ударение на последнем слоге. - А может, тебе просто лень? На меня однажды накатило такое. Лето, жара, одежда к телу липнет... Брезгливость - сдерживающее начало чувственности. И мне вроде нужна была женщина, но я ленился ее добиваться, не хотелось тратить время на ухаживание. Ну их к лешему, все эти уловки и ухищрения! Еще и врать ради получасового удовольствия... Себя связывать... Дело того не стоило. Да и не так уж мне была нужна эта женщина! И вообще, всему всегда приходит свое время, и баба тоже все равно находится. Отыскивается сама собой. И заботиться об этом не надо. Надо лишь подождать.
Игорь криво ухмыльнулся. Придет... Как же... Дожидайся...
- У Шурки масса подруг, - пошел Сазонов проторенным и банальным путем. - Так что дело поправимо.
Игорь нахмурился. Не хватало еще, чтобы друг-приятель узнал о нем всю подноготную...
А Гошка задал для начала пару наводящих вопросов, а затем стал увлеченно развивать свою теорию.
- Ты хорошо плаваешь?
- Хорошо, - вполне серьезно ответил Игорь. Сделал выразительную паузу. - Честно? Как топор!
- Ясно. А в шахматы как играешь?
- Если честно - как Остап Бендер.
- А! Я все понял. Теперь прослушай меня с полным вниманием, поскольку мы не можем ждать милостей от природы и от судьбы. И должны идти напролом. Вот, например, знаешь ли ты, как обаять девицу в Парке Горького? А как завязать знакомство со стюардессой? Или с теннисисткой на корте, если ты сам владеешь ракеткой не лучше, чем Остап Бендер ходами шахматных лошадок? Что касается Парка, здесь самый простой путь - задарить конфетами детишек, которые толпятся в очереди на карусели рядом с твоей возможной кралей. Она сразу поймет, какая у тебя добрая душа и расположится к тебе раз и навсегда. Юноша, любящий детишек - могучая приманка для женского сердечка. Реален и другой вариант - попробовать ради девицы разогнать большую очередь. Подойти с озабоченным видом и объявить, что возле входа охрана сообщала уже несколько раз, что парк по техническим причинам через пять минут закрывается. У аттракционов срочная внеплановая проверка. Народ помчится на выход, и тут ты радостно доложишь своей пассии о святом обмане, нежно придержав ее за локоток. И отправишься с ней под руку качаться на освободившихся качелях. Неплохо порезвиться и так - крикнуть погромче, что в Парк прибыл Вячеслав Тихонов - живьем! И во-он туда потопал, так что можно пойти на него поглазеть и взять автограф. В любом случае, очередь тебе поверит. Только выбери заранее, что ей преподнести в качестве информации.
Игорь засмеялся. Ловко плетет Георгий...
- А когда ты с девахой пойдешь на Колесо обозрения, заранее договорись с дедушкой - дежурным по Колесу. Подкупи его - пусть он, когда ваша кабина поднимется выше всех, нажмет на кнопку "стоп". Девушка будет в ужасе и близка к истерике - вы висите между небом и землей и непонятно, что дальше, и сколько еще висеть, и что вообще делать... А ты, не тушуясь, говоришь: "Ничего, наверное, технические неполадки". И достаешь заранее припасенные тортик и бутылочку вина. Ну, в поднебесье девушка вряд ли уйдет от тебя даже после такого сюрприза. Разве что совсем тупая. Теперь насчет стюардессы. Чтобы привлечь ее внимание, вызывай девицу почаще. Умоляя показать, как пользоваться спасательным жилетом на случай аварийной посадки на воду, потом поиграй в дурачка, скажи, что никак не доходит, покажите, мол, еще. Надень жилет, жалобно попроси понажимать на нем кнопочки - для наглядности... Ну, а в конце рейса можно попробовать узнать, когда ее следующий полет.
Целая теория... Игорь развлекался вовсю.
- Теннис проблемнее. За теннисисткой сначала долго наблюдай. Затем расскажи, что когда-то тоже играл, и неплохо, на тебя даже ставили вначале, как на скаковую лошадь. Но тренер - поганец! - оказался голубым, начал приставать, а ты нормальной ориентации. Ну, стал реже посещать тренировки, и другие тебя обштопали... И ты по юношеской горячности взъерепенился и дал обещание больше в руки не брать ракетки. Но любишь этот спорт, ведь посвятил ему годы юной жизни! Вот и ходишь, смотришь, где только можно, только сам не участвуешь... Она, конечно, начнет тебя уламывать, уговаривать, мол, плюнь на обещание, давай поиграем. Но ты упирайся - нет, нет, сдержу слово! А потом чуточку прогнись, скажи: ну, давай попробуем, вместе потренируемся! И тогда возьми ее за талию, сожми ее руку с ракеткой в своей, осторожно так, и, стоя сзади, "показывай" ей "правильные удары"... Не забывая, конечно, ненавязчиво талию гладить.
Игорь захохотал:
- Может, ты зря подался в мед? Тебе писать надо.
- А что? Из врачей писателей много вышло - Чехов. Вересаев, Булгаков... А еще Горин и Арканов. Так что я всегда успею. Вот только окончу медицинский...
Гошка снова тоскливо вспомнил о вероломной Шурке-предательнице. Желудок моментально затомился нудной болью. Мрачный симптом. Похоже на язву, поставил себе Сазонов неприветливый диагноз.
3
Игорь вырос в Музее революции. Жили совсем рядом, в переулочке, и все местные детишки скопом и порознь без конца бегали в музей. Выучили наизусть всех экскурсоводов и все экспонаты, замечали в них малейшие изменения и моментально интересовались у тетенек, музейных сотрудниц, почему вдруг исчез из-под стекла револьвер или куда подевался рукописный приказ. Тетеньки терпеливо растолковывали памятливым детишкам, что револьвер необходимо почистить, а приказ немного подреставрировать - старая бумага пожелтела и грозила вот-вот рассыпаться.
- Ну, революционер, - смеялась мама всякий раз, когда Игорь прибегал из музея, - что высмотрел, что услышал нового?
Игорь проворно мыл руки и усаживался за стол:
- Да там все старое!
- Тогда что интересного? - в который раз недоумевала Галина Викторовна.
Игорь пожимал плечами:
- Не знаю... Но интересно.
Его манили эти темноватые залы, наполненные музейной тишиной и еле слышным осторожным стуком шагов, само это здание - он значительно позже узнал, что там когда-то был Английский клуб - загадочно вытянутое в длину и растянувшееся вдоль улицы Горького, а точнее - Тверской. Эти красивые лестницы, ковры под ногами, эта торжественная обстановка, подразумевающая чудо... Чудо революции? Да нет, никто из подкованных советской историей детишек так не думал и политической грамотностью не отличался. Их души грела красота, о которой они тоже тогда не задумывались, но именно ее ощущали в этих старых залах и замечали в старинных окнах и переходах.
Позже Игорь отвел в музей сына. Пятилетний Антон равнодушно шагал вслед за отцом по залам, откровенно зевая. И Игорь посетовал на себя и свою дурацкую романтичность в зрелом возрасте.
На выходе из двора он еще раз кинул прощальный, сожалеющий взгляд на здание музея. Удивительная гармония... И революция... Парадокс. Зато впечатляет и запоминается на всю жизнь.
- Здесь мы познакомились с твоей мамой, - сказал Игорь скучающему Антону.
- А-а... - безразлично отозвался сын.
Даже не спросил, как и почему. Он рос нелюбопытным, и Игорь прилагал все усилия, чтобы развить это полезное и важное качество в сыне.
По-своему заботливый Гошка стал с того памятного разговора донимать друга и приставать к нему с назойливым желанием познакомить с какой-нибудь стоящей, на его взгляд, девицей. Сазонова вдруг одолела тяга к сватовству, а эта мания опасная, она овладевает многими, особенно женщинами. Почему-то у большинства прямо зудит и свербит мысль о том, что рядом ходит-бродит себе на вольной воле неженатый или незамужняя, и дело это отставлять без присмотра, пустить на самотек ну никак нельзя, а надо немедленно, как можно быстрее, уладить. То есть женить человека или выдать замуж. А что тут сложного? Если взяться с умом да подойти с желанием, да с должным рвением, со сноровкой...
Вот и Гошке-кряжонку не терпелось пристроить приятеля в хорошие женские руки.
Игорь всячески отнекивался. Даже туманно намекал на какие-то таинственные связи с загадочными девушками. Он всегда отличался нелепым стремлением все спорные вопросы побыстрее округлить, завершить и оставить в покое. А Гошка, в отличие от приятеля, любил широко развертывать каждый вопрос, словно кочан капусты, всегда доходя до самого стержня.
- О-ля-ля... Сколько раз уже обламываюсь с девицами! - вдохновенно сочинял Игорь - Хочу дружить, а выясняется - она на меня как на будущего мужа ставит... Ну, что ты будешь делать?!
- Так это естественно - девки все стремятся замуж, как одна, - откликался Сазонов.
И вздыхал - Шурка не хотела замуж за него. Проклятое исключение...
Игорь кивал.
- Вполне понимаю и всячески приветствую, что девушки выходят замуж! - Он старательно выдерживал паузу и заканчивал четко и деловито: - Но только не за меня!
Гошка удивлялся.
Приходилось напрягать фантазию до предела, поскольку ретивый приятель попросту выкручивал Игорю руки, заставляя тотчас, не сходя с места, знакомиться с его новой кандидатурой, претендентшей на руку Лазарева, то бишь очередной ставленницей и приятельницей знаменитой Шурки.
Отношения Сазонова и сей великолепной девицы развивались странно, по мнению Игоря, которое он приберегал для себя и высказывать остерегался. Гоша и Шурка постоянно ругались и ссорились, костерили друг друга на чем свет стоит, расставались навсегда - ну, конечно, навсегда! - а потом так же стремительно начинали скучать и тосковать друг без друга, звонили и опять миловались. Очень короткое и крайне непродолжительное время.
Правда, тосковал и скучал один кряжонок. Это Игорь и видел, и подозревал, хотя не знал в точности. Просто понимал, что если два человека грустят одинаково сильно, как Георгий, то между ними не может быть таких постоянно яростных ссор и жутких склок, которыми отличались непростые отношения влюбленных. А посему... Посему неведомая ему музыкантша Шурка не больно-то убивалась по Сазонову. И явно находила ему заменки и подменки. И все, видимо, равноценные, поэтому несчастная скрипачка совершенно запуталась и вконец смутилась перед своим нелегким выбором - кого из претендентов на ее ручку выгоднее захомутать.
Игорь посмеивался над незнакомой ему девчонкой и жалел ее. Все-таки она угодила в непростую ситуацию.
Уже на первом курсе Лазарев яростно вцепился в учебу. Он мечтал стать великим медиком, таким, например, как Войно-Ясенецкий, Святитель Лука. Игорь слышал о нем мало - в те времена торжествующего атеизма о таких людях не принято было даже упоминать. Но вездесущий и любопытный часовщик Поликарпыч где-то тайком раздобыл книгу знаменитого хирурга и еще кое-что о нем самом и притащил все это в мастерскую. Книгу прочитали все, и биографию врача тоже. Большинство осталось равнодушным к прочитанному, а Игорю запало в душу... Хотя жил он, как и многие другие, некрещеным и храмы словно не замечал.
Начались занятия в анатомичке.
- Ты покойников не боишься? - осторожно справился у приятеля Гоша.
Зеленые глаза тревожно посветлели.
Игорь покачал головой:
- Нет. Почему ты так удивляешься? О-ля-ля... Просто я на горьком опыте слишком хорошо убедился, что живые люди намного страшнее и опаснее мирных и смирных покойничков. Что они тебе сделают? Лежат себе тихо... Запашок только, - он поморщился. - Не французские духи.
- В тебе говорит настоящий цинизм медика, - фыркнул Гоша.
- Да ну! - махнул Игорь рукой. - Это расхожее мнение, что все медики циничны, профессия, мол, такая, обязывает. А, по-моему, по-настоящему циничными должны быть историки. Ну, кем еще надо быть, чтобы изучать историю в подробностях? То бишь, говоря без обиняков, кровавую мясорубку. Эти подробные сведения о том, как один король вначале кланялся другому и подписывал с ним мир навечно, а потом, отбыв на родину, рвал договор и вел в чужую страну заранее подготовленные войска с тыла... Эта архивная информация... Как цари сажали в тюрьмы своих детей, ненужных наследников, а невестам подсыпали яд в бокал, сговорившись с другой невестой... Вся история в основном такова. История подлостей и сволочизма. Что уж тут про медицину рассуждать? Здесь - физиология, а там - души. Где пороки страшнее - там или здесь? Сверим часы...