Lib.ru/Современная литература: Мартьянов Виктор Сергеевич. Экстремизм как моральный вызов: стратегия деуниверсализации Модерна

Мартьянов Виктор Сергеевич
Экстремизм как моральный вызов: стратегия деуниверсализации Модерна

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]

Обновлено: 08/11/2016. 30k. Статистика.

Статья: Философия, Политика, Обществ.науки

Скачать FB2

Аннотация:
Мартьянов В.С. Экстремизм как моральный вызов: стратегия деуниверсализации Модерна // Экстремизм как цивилизационной вызов. Коллективная монография под. ред. д.филос.н., профессора В.Ш. Сабурова. Новосибирск: НГАСУ (Сибстрин). 2012. - 368 с. сс.73-88.

Экстремизм: не идеология, но действие

Несмотря на все более активное присутствие в информационно-политической повестке дня, в законодательной и правоприменительной практике, реальная значимость и воображаемая опасность экстремизма в глазах граждан России уменьшается. Согласно результатам опросов, проведенных в августе 2012 года Левада-Центром, среди отмеченных гражданами проблем экстремизм является аутсайдером, а угрозы терактов вызывают опасения лишь у 6% опрошенных (в 2005 году - 15%). Гораздо больше население волнуют такие проблемы как рост цен - 72%, бедность - 48%, коррупция - 35% [1]. Таким образом, самоопределение и легитимация через борьбу с экстремизмом более важны для властных элит, нежели в той реальности, в которой живет население.

Прежде чем перейти к анализу нормативных интерпретаций экстремизма в российском законодательстве и разбору практики борьбы с его проявлениями попробуем очертить исходное теоретическое и функциональное пространство экстремизма. В самом общем приближении экстремизм - это политическая практика, в основе которой лежат радикальные идеи, отрицающие идейно-институциональные основы данного общественно-политического устройства и призывающие к немедленному насильственному изменению легитимного конституционного строя. Следует уточнить, что понятие экстремизма - понятие эпохи Модерна, рожденное столкновением национальных государств с новым комплексом вызовов морально-политического плана.

Таким образом, мы исходим из того, что экстремизм не может быть идеологией или политическим учением, но лишь видом различных практик, таких как геноцид, этноцид, терроризм, религиозные войны. В политике могут быть только радикальные идейные учения, которые переходят в экстремизм только на практике. Поэтому мы может говорить далее лишь об экстремистских практиках, а в классификации политических учений и законотворчестве не может быть отдельно существующего экстремистского политического мышления или экстремистской идеологии.

Экстремизм бросает наибольший радикальный вызов действующей власти и государству, заключающийся в насилии. Черта между двумя насилиями - государственным и экстремистским - это вопрос нравственной противоположности. Аргументы в пользу того, что существующие государственные аппараты принуждения, законы, институты являются легальными, а то, что им противостоит таковым не является - на самом деле являются релятивными.

Для обоснования экстремистской практики радикальные учения при всей своей маргинальности должны предложить своим адептам в отличие от конструктивной реформаторской оппозиции альтернативный проект общественного устройства или мифологию построения абсолютно нового общества. Как правило, подобные проекты тотального переустройства общества или возвращения к его истокам характеризуются значительной иррациональностью и одномерностью мышления. Мифологическое упрощенчество социально-политической реальности обычно идет по самому простому пути. Экстремизм на практике наиболее часто выступает в виде различных форм ксенофобии, которая в большинстве случаев является не более, чем мифогенной формой выражения социально-экономических протестов и наличия конфликтов в обществе. В результате можно наблюдать феномен смещения, когда классовые и экономические конфликты переинтерпретируются в более простых ксенофобских и этноцентристских мифологемах [2].

Основным объективным критерием отнесения к области экстремизма являются формы политической практики, в которой реализуется те или иные политические идеи. Представляется, что экстремизм законодательно и объективно можно "зафиксировать" только тогда, когда крайние формы политического мышления переходят в "экстремизм действия" - террор, гражданскую войну, нелегитимное насилие, геноцид, этноцид, нарушение прав и свобод человека, закрепленных в Конституциях современных государств и нормах международного права. Поэтому политический радикализм становится экстремизмом только тогда, когда переходит от слов к действию, на теоретическом и идеологическим уровне разницы между ними нет. В данном случае под политическим (публичным) действием также подразумевается публичная речь людей, говорящих от имени тех или иных официальных структур и/или занимающих государственные посты. Экстремистская деятельность - крайние формы нелегитимного индивидуального и коллективного насилия. Она может проявляться в различных сферах: политической - терроризм, расизм, шовинизм; религиозной - фундаментализм (ваххабизм, сионизм и т.п.), тоталитарные культы; правовой - нигилизм, нарушение юридических и оскорбление моральных законов и т.д.

Для субъектов экстремистской деятельности характерен правовой нигилизм и тотальное отрицание данного общественного строя (государства), легитимирующих его идей, традиций, институтов. Практика экстремизма характерна нетерпимостью, бескомпромиссностью, редукцией многомерных общественных проблем к простым решениям, черно-белым делением мира на друзей-врагов, стремлением к тотальному разрушению существующего общественного строя как условию реализации сакрально-мистических идеи иной социо-культурной реальности. Часто эта тенденция проявляется в стремлении экстремистов насильственно "очистить" в целом приемлемое для них общество от появившихся в какой-то момент негативных явлений, недостатков, используя риторику очищения, изгнания, насильственного перевоспитания и т.д.

Дополнительно следует отметить некоммуникативность экстремистской практики, даже не пытающейся достичь своих целей в рамках действующих институтов и правил. Субъекты экстремизма отрицают любые формы политического диалога и компромисса со своими оппонентами. Они проявляют нетерпимость к идеологическому плюрализму и инакомыслию, отказывая своим противникам в праве на альтернативную точку зрения. Соответственно практика экстремизма направлена к свертыванию идеологического многообразия и самой публичной сферы современной политики.

Экстремист готов реализовывать свою политическую программу ценой любых жертв. Для него не существует дилеммы цели и средств, экстремистское мышление целерационально. Сверхценность политической цели оправдывает любые методы, что неизбежно приводит к нелегитимности, насилию и аморальности экстремистской политической практики. Принципиальным моментом, позволяющим говорить об экстремизме политического субъекта, является его готовность достигать свои цели ценой прямого нарушения прав и свобод граждан, в том числе отрицание основополагающего права любого человека на жизнь.

Как правило, идеалы экстремистов являются недостижимыми, так как не обладают достаточными условиями и общественной поддержкой для своей реализации. Поэтому реальной, а не риторической целью экстремистов обычно является шантаж (устрашение) или дискредитация заведомо более сильного противника. Причины политического экстремизма разнообразны: экономические, религиозные и этнонациональные конфликты, отсутствие у корпораций и различных социальных групп механизмов легального участия в принятии политических решений, делегитимация политического режима в глазах тех или иных групп населения и т.п. Питательной средой экстремизма являются маргинальные и асоциальные слои общества. Однако инициаторами экстремистской практики могут быть и "сильные мира сего", использующие маргинальные экстремистские организации как вспомогательный рычаг в реализации собственных интересов. Известно, что часть экстремистских организаций, например, "Аль-Кайда", изначально создавались с помощью государственных служб США как средство дополнительного давления на серьезных политических противников. Своего апогея экстремистская практика достигает, развертываясь в транснациональном, международном масштабе. Ее расцвет связан с развитием техногенной цивилизации, позволяющей совершать общественно значимые преступления малыми средствами, в том числе силами экстремистов-одиночек.

Идейно-правовые координаты экстремизма

Основная проблема при попытке законодательно определить область экстремизма заключается в том, что нравственная противоположность действующей власти и экстремистов, устанавливаемая через перечисленные выше общие различия часто стирается, так как границы возможного (приемлемого) и табуированного в конкретном обществе являются легитимными лишь тогда, когда устанавливаются в результате широких и гласных общественных дискуссий (легитимность), а не в одностороннем порядке, теми или иными нормативными актами (формальная легальность). Отсутствие общественного обсуждения критериев запрета государством тех или иных организаций и произведений культуры (музыки, фильмов, текстов, изображений), изменение этих критериев, их двусмысленность, субъективность, а тем более избирательность могут привести лишь к одному результату - борцы с терроризмом и экстремизмом сами постепенно становятся неотличимы от террористов. А легитимное насилие вместо поддержания законов, общественных установлений и институтов становится кошмарной и повсеместной практикой моральной дискредитации действующего политического режима.

Таким образом, первый краеугольный камень в определении области экстремизма - это определение границ и форм политического насилия и его субъектов, которые являются легитимными и приемлемыми с позиций негласного общественного договора и того или тех, кто таковыми быть не может. Эта граница всегда относительна и подвижна в перспективе различных моральных, социальных и исторических позиций, присутствующих в том или ином обществе. Любое политическое насилие может обернуться как общественным благом, так и злом, поэтому границы экстремизма в человеческой истории всегда остаются подвижными.

Исторически реализация прав и свобод угнетенного, бесправного человека часто осуществлялась с помощью насилия, будь то восстание рабов под руководством Спартака в Древнем Риме, крестьянские бунты за отмену крепостного права в России, освобождение рабов в ходе гражданской войны в США, буржуазные революции и т.п. Но это насилие имело нравственную легитимность и историческое оправдание, так как восстанавливало для значительной части населения всеобщие основы человеческих прав и свобод.

Для классификации экстремизма (с целью отделения от иных видов насилия) рассмотрим его в двух ключевых для политики взаимосвязанных измерениях: легитимное-нелегитимное, публичное-приватное. Если первая шкала в классификации экстремизма связана с критериями разделения легитимного и нелегитимного насилия, то вторая представляет собой необходимость разделения публичной (общественной) и частной (приватной) сфер жизни в современном демократическом обществе, подразумевающем такое разделение. Представляется, что сфера деятельности современного государства и политики совпадает с областью публичного и общественного. Соответственно экстремизм может быть только политическим, поскольку любое насилие, осуществляемое в сфере частной жизни граждан полностью совпадает с бытовыми, неполитическими преступлениями, ответственность за которые предусмотрена в Кодексе об административных правонарушениях и Уголовно-процессуальном кодексе РФ вне зависимости от наличия идейных мотивов преступника или отсутствия оных. То есть все преступления, связанные с нанесением телесных и моральных повреждений в частной сфере являются бытовыми, их дополнительная политизирующая классификация в качестве политических и экстремистских избыточна.

В противном случае любое преступление гражданина одной национальности или веры против другого, или попрание тех или иных групповых символов, традиций и обычаев можно интерпретировать как экстремистское, хотя в подавляющем большинстве случаев содержание и мотивы подобных преступлений далеки от политики. Либо идейно-политические мотивы используются преступниками в качестве облагораживающего алиби, а обвинителями, наоборот, инкриминируются в качестве отягчающих обстоятельств.

Таким образом, экстремизм более четко в сравнении с данным выше исходным определением можно обозначить как нелегитимное насилие, осуществляемое в публичной (политической) сфере. Соответственно неполитическим экстремизм быть не может. Но в качестве такового он и не требует отдельного законодательного регулирования, так как полностью подпадает под те или иные преступные действия, ответственность за которые предусмотренные в УК РФ. Экстремизм и легальное насилие различаются по нормативно-ценностному обоснованию. Распределение сфер возможного насилия в границах двух предложенных выше оппозиций выглядит следующим образом:

1. Публичное (политическое), легальное насилие -

государство и его агенты - МВД, ФСБ, армия, чиновники и т.д.

2. Публичное (политическое), нелегальное насилие -

область политического экстремизма.

3. Приватное (бытовое) легитимное насилие ?-

"народные герои", добровольцы, дружинники, частные охранные предприятия, все те, кто действует не в качестве агента государства, а в порядке частной инициативы с целью поддержания существующих законов и порядков.

4. Приватное (бытовое) нелегитимное насилие -

бытовой экстремизм, представляющий обыкновенную уголовную преступность как достижение частных криминальных целей незаконными в данном обществе методами (грабежи, убийства, хулиганство и т.п.).

Определяя суть экстремизма как нелегитимное насилие, мы должны логически признать, что совокупность подобных явлений на практике относится, прежде всего, к области терроризма.

Данная выше классификация является формальной, предполагая, что мораль и легитимность в обществе совпадают. Однако политическая практика постоянно производит примеры, когда данные критерии расходятся. Соответственно на практике возникают многочисленные противоречивые примеры легального, но несанкционированного общественной моралью насилия, например, различные виды ущемления гражданских свобод и "необоснованных" репрессий. Собственно, вокруг них и разворачивается общественная дискуссия об экстремизме, когда позиция государства и ключевых социальных групп расходятся.

Основные трудности классификации экстремизма связаны а) с релятивностью исторических оценок акций экстремизма (примеры даны выше); б) с невозможностью точно определить, где кончается приватное пространство личности и начинается публично-политическое пространство. Последняя граница всегда условна, субъективна, подвижна и не поддается однозначной формализации. Например, сколько человек образует (публичное) политическое пространство? Как отличить "разжигание розни" от изложения политических убеждений и взглядов, информирования, комментария, изучения экстремистских доктрин и феноменов в рамках конституционных прав на свободу убеждений, вероисповедания, слова, свободу получения и распространения информации?

Наконец, человек, излагающей определенные взгляды, может вовсе их не разделять, занимая позицию воображаемого оппонента. То же справедливо и в отношении хранения и чтения литературы признанной экстремистской, изображений и видеоматериалов, просмотр которых вовсе не производит автоматически человека в "пропагандиста" и "экстремисты".

Наконец, может ли экстремизм быть только словом, можно ли судить людей за слова, отражающие их убеждения?

Представляется, что экстремизм может быть только действием, но не словом, а экстремистские высказывания могут преследовать в рамках обычных неполитических преступлений, если данные высказывания являются клеветой, ложью или оскорблением отдельных лиц или их групп, но не в силу экстремизма самих высказываний. Поскольку политический экстремизм как злоупотребление свободой слова и убеждений является противоречием по определению. Свобода слова либо есть, либо ее нет, рассуждения о допустимости тех или иных позиций и убеждений являются субъективными и вторичными в отношении к свободе слова. Преследование тех или иных текстов, идей, высказываний, изображений как экстремистских является невозможным без ограничения прав и свобод, имеющихся в Конституции РФ.

Более того, если предположить, что составом экстремизма являются те или иные слова, то подобное обстоятельство дает широкие возможности для карательных и ограничительных мер в отношении любых субъектов критики статус-кво, заявляющих о необходимости кардинального изменения основ политического режима, его институтов и лидеров, изменения его целей.

Практики борьбы с экстремизмом: умножение пустых сущностей

Представляется, что борьба государства с экстремизмом, его профилактика, предупреждение и законодательное регулирование аналогичны борьбе с энтропией, способствующей ее увеличению. Полной безопасности не может быть нигде, никогда и ни для кого. Жертвой политического экстремизма российский гражданин может стать с вероятностью примерно в 1000 раз меньшей, чем жертвой автокатастрофы или преступления на бытовой почве. Однако на этом основании в российском обществе почему-то не наблюдается активных общественных движений и публикаций, ратующих за запрет автомобилей, самолетов или кухонных ножей. С политическим экстремизмом, несмотря на статистическую малость его реальных жертв, ситуация противоположная, интерес к нему несоизмерим с реальной опасностью. Популяризация борьбы с экстремизмом не добавляет в нее эффективности, а назойливые призывы из всех динамиков к гражданам следить за подозрительными вещами и лицами лишь порождает массовый стресс: "В Америке было 4 захвата самолетов 11-го сентября. Однако в первой половине 70-х годов в Европе, в странах Азии и в Соединенных Штатах Америки среднее количество инцидентов по захвату самолетов составляло 15-18 раз в квартал. При таких масштабах какая бы истерия существовала сегодня!" [3].

Попадание экстремизма в сферу приоритетов официальных СМИ и власти обусловлено не столько реальной опасностью, сколько использованием этой темы для легитимации власти или канализации общественного мнения на выгодные для политического режима объекты и сюжеты, для чего оппозиция сразу назначается в агенты западного влияния, националисты переименовываются в ксенофобов и расистов, а хулиганы и футбольные болельщики, спешно классифицируются как скинхеды.

Проблема в том, что государство не может эффективно бороться с теми, кто готов умереть во имя неких экстремистских с официальных позиций целей. И люди готовые умереть за новые цели, за изменения, за надежду, за "иное будущее" не могут быть предупреждены или перевоспитаны, поскольку они выходят за грань тех оснований законов и морали, которые действуют в современных обществах, рассматривающих с позиций гуманизма человеческую жизнь как высшую ценность. Ясно лишь одно: когда люди готовы отдать жизнь за свои убеждения, аксиомы всей нашей современности перестают действовать. И вопреки всей суммарной гражданской и государственной "бдительности" они сделают то, что намерены сделать. Поэтому террористы как нарушители негласной конвенции гуманистической современности приобретают воистину дьявольскую эффективность в технотронном обществе в сравнении со своими противниками, скованными гуманистической моралью, судами, законами и т.п. И все же экстремизм нельзя уничтожить аналогичными средствами. На место одного уничтоженного боевика придут новые, а отмщение со стороны государства не может стать на нравственный уровень закона и являться справедливой практикой возмездия.

Теперь рассмотрим актуальную практику борьбы с экстремизмом в России на примере теории и правоприменительной практики, вытекающих из специально принятого в 2002 году федерального закона ?114-ФЗ "О противодействии экстремистской деятельности". Новый закон был призван установить объективные, четкие и прозрачные критерии определения экстремизма. И он их действительно дал - экстремизм и его производные в ключевом законе определяются через тавтологию и невнятные, двусмысленные формулировки!

В результате можно наблюдать прецеденты тоталитарной логики, которые можно было бы назвать анекдотичными, если бы они не были весьма грустными и не затрагивали судьбы реальных людей. Вот пара примеров: "Волгоградская газета "Городские вести" опубликована политически безупречную статью со столь же безупречным названием "Расистам не место во власти". Иллюстрацией к материалу послужила карикатура, на которой Моисей, Христос, Будда, Мухаммед смотрят телевизор. На его экране - две группы людей, готовых резать друг друга. "А ведь мы их этому не учили!" - говорит один из героев карикатуры... И как же отреагировали волгоградские прокуроры? А вот как: "Ах, вы призываете к недопущению межконфессиональной вражды? Ну так мы против вас возбудим дело за... разжигание межконфессиональной вражды!" [4, c. 182-183].

А вот один из имевших место на практике примеров определения "экстремистского сообщества": "Согласно твердой убежденности следователя прокуратуры г. Благовещенска по фамилии Рекун, Союз Русского Народа - организованная группа для совершения преступлений экстремистской направленности, экстремистское сообщество! Цитирую этот шедевр репрессивно-карательного творчества прокурора города Благовещенска Рекуна, принятый к исполнению судьей города Благовещенска Ситниковым: "...организация имеет признаки экстремистского сообщества, а именно: иерархическую структуру с распределением ролей и функциональных обязанностей среди членов организации, наличие единого центра и руководящего органа, сбор членских взносов, комплектование состава организации, вручение членских билетов и знаков, создание атрибутики, печатных изданий, проведение акций гражданского неповиновения, митингов и шествий". Спасибо, г-н прокурор Рекун. Без вас, обосновавших основные признаки экстремистского сообщества, иными словами, бандитской шайки, мир никогда бы не узнал, что к экстремистским организациям следует причислить, к примеру, партию "Единая Россия". У "Единой России", равно как и у "Справедливой России", как и у КПРФ, и у ЛДПР налицо все перечисленные Рекуном признаки бандитской шайки, то есть экстремистского сообщества" [5].

Таким образом, в реальности вместо легитимных и эффективных способов профилактики экстремизма произошло умножение непрозрачных юридических сущностей и сомнительных фактов правоприменительной практики. Это неоправданное умножение в итоге не укрепило, а наоборот, подорвало легитимность государства. Закон ?114-ФЗ вошел в потенциальное противоречие с теми правами и возможностями, которые то же государство гарантировало своим гражданам ранее другими законами и, прежде всего, второй главой Конституции РФ "Права и свободы человека и гражданина". Хотели как лучше, а получилось...

Возникает закономерный вопрос: исходя из каких неведомых оснований люди, говорящие от имени российского государства, решили, что начиная с 2002 года опасность экстремизма так возросла, что потребовался даже специальный закон ФЗ ?114 и внесение все новых поправок в УК РФ? Ведь факт занятия неких государственных постов вовсе не делает граждан легитимными "прогрессорами" в отношении всех остальных. Поскольку в мультикультурном и мультиконфессиональном обществе все наличные ценности имеют право на существование, в том числе, если они кому-то не нравятся. Любое определение экстремизма есть как минимум предмет общественных дискуссий и общественного согласия, а вовсе не повод для возбуждения уголовных дел людьми, которые полагают, что опираются на некие метаценности в отношении всех других.

Все чаще можно наблюдать как борьба с экстремизмом и соответствующее антиэкстремистское политическое законодательство превращается в алиби борьбы с оппозицией, оппонентами, критиками и несогласными? Ведь при существующей системе признания материалов экстремистскими, практически любой автор, что-то написавший, нарисовавший, сказавший может быть апостериори привлечен к административной и уголовной ответственности по системе с подобными скрытыми и двусмысленными параметрами оценки. А найти и привлечь к делу "правильного эксперта", чье мнение совпадает с мнением обвинения, это скорее вопрос технический.

В 1990-е годы, в ельцинский период в России пропагандировалось и издавалось все, что угодно, почковались самые разные политические организации, с расистским, нацистским и фундаменталистами уклонами. Но при всей этой безмерной свободе, данной Конституцией РФ, почему-то ни одна из экстремистских групп или идеологий не оказала существенного влияния на политическую жизнь России, оставаясь в своем маргинальном политическом гетто. И такая ситуация изоляции экстремизма поддерживалась вовсе не благодаря запретам и законодательным усилиям власти, но благодаря широкому общественному согласию граждан в обществе, которое посредством перманентных дискуссий само определяет границы приемлемого и неприемлемого в политике.

Нынешней правящей элите российское население все более представляется не самостоятельными гражданами, а всего лишь опасными и несмышлеными детьми, которые загораются любыми прочтенными или услышанными где-то идеями и начинают претворять их в жизнь, и от которых эти идеи как спички нужно прятать, иначе пожар. Но подобная неотрадиционалистская модель превращает российских граждан в подданных, которые не могут самостоятельно определить как им жить без оглядки на руководящую и направляющую роль монарха, партии-гегемона или цензора. Поэтому в современном секулярном мире запрет на любую информацию и обмен ею, в особенности адресованный взрослым людям и исходящий от инстанций государства, церкви или иной корпорации есть не что иное как попытка превратить рационально мыслящего и свободного индивида в несовершеннолетнего ребенка, якобы не способного отвечать за свои действия и нуждающегося в "родителях", которые будут за него определять "что такое хорошо и что такое плохо", решать, что можно читать, писать, говорить, изображать, а что нельзя. Но в таких условиях искусственной инфантильности взросление граждан становится невозможным. Политический режим все более ограничивает собственных граждан в их возможностях, захлопывая автономное пространство частных свобод и расширяя регулируемое пространство публичности. И любой самостоятельный человек будет действовать скорее вопреки сомнительным внешним запретам, отстаивая пространство своей привычной свободы и солидаризируясь с теми, чью свободу пытаются поставить под сомнение путем низведения в искусственному состоянию детской неправоспособности.

На самом деле, практика реального террора выходит далеко за пределы конвенциональных форм протеста, не нарушающих права и свободы других людей, которыми ее все чаще пытаются подменить российские законодатели и правоприменители - демонстрация, митинг, забастовка, пикет, голодовка, акции пассивного гражданского неповиновения, инакомыслие, уход в политический андеграунд, абсентеизм, голосование "против всех", подписание петиций и обращений, карикатуры, ведение личных блогов-дневников в Интернете и т.п. Но все это не террор, а, следовательно, и не экстремизм, который прямо подпадает под статьи УК РФ, будучи связан с насилием! Все перечисленное не более чем законодательно закрепленная или общественно приемлемая форма отстаивания своих интересов гражданами и их коллективами, так как право граждан на протест против тех или иных законов, решений и действий органов власти всех уровней является одним из главнейших и универсальных прав человека. Более того, право на законный протест, соответствующие формы которого закреплены в законодательстве многих современных государств, наоборот, является одним из ключевых способов защиты прав, свобод и интересов граждан и их общностей.

Поэтому отдельное законодательство о политическом экстремизме является излишним. В отношении экстремизма пока он не переходит в уголовно и административно наказуемые действия никакие объективные и бесспорные критерии невозможны. В противном случае подобное дополнительное законодательство превращается в аналог новой инквизиции, решавшей на основании одной ей ведомых доводов, кто является ведьмой и еретиком, а кто праведником. Такие же политические инквизиторы от НКВД-КГБ действовали и в период СССР, борясь с троцкизмом, разными "уклонами", тунеядством, диссидентами, агентами империализма и прочими "ересями". Та же практика субъективного законодательства начинает на архетипическом уровне возрождаться снова в виде волн борьбы с учеными-шпионами; националистами; скинхедами; НКО, имеющими международные связи; слишком "критичными" для политического режима СМИ, такими как газеты "Дуэль" и "Лимонка", и прочей экстремистской литературой.

Прогноз дальнейшего развития ситуации прост. Запретные списки экстремистских материалов и организаций на основе сомнительных критериев будут множиться как снежный ком. В обществе потребления, где все доступно, сфера немногочисленных прямых запретов приобретает особый магнетизм. А само общество, будучи помещено в искусственное пространство интеллектуальной стерильности, сервильности и благонадежности во многом потеряет "естественный иммунитет" как способность самостоятельно сопротивляться тем интеллектуальным болезням и инфекциям, от которых его якобы ограждают.

Примечания:

1. Левада-центр [Электронный ресурс] / Левада-центр. - Режим доступа: http://www.levada.ru/22-08-2012/rost-tsen-i-bednost-glavnye-trevogi-rossiyan (дата обращения: 25.09.2012).

2. Соколов М.М. Классовое как этническое: риторика русского радикально-националистического движения / М.М. Соколов // ПОЛИС. - 2005 - ?2. ?- С. 127-137.

3. Иноземцев В. Почему Россия - не Ирак? (интервью) / В. Иноземцев // Top-Manager. - ? 8(74) - 2007. С.12-18.

4. Никонов А. Свобода от равенства и братства. Моральный кодекс строителя капитализма. / А. Никонов - М. : НЦ ЭНАС. 2007.

5. Миронова Т. Союз русского народа - экстремистское сообщество? [Электронный ресурс] / Т. Миронова - Режим доступа: http://www.rusprav.org/2007/62.htm (Документ доступен на 25.09.2012).

Оставить комментарий

Обновлено: 08/11/2016. 30k. Статистика.

Статья: Философия, Политика, Обществ.науки

Связаться с программистом сайта.

Мартьянов Виктор Сергеевич Экстремизм как моральный вызов: стратегия деуниверсализации Модерна

Мартьянов Виктор Сергеевич
Экстремизм как моральный вызов: стратегия деуниверсализации Модерна