Мартьянов Виктор Сергеевич
Наше неэгалитарное будущее: контуры общества без среднего класса

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Мартьянов Виктор Сергеевич (urfsi@yandex.ru)
  • Размещен: 13/04/2017, изменен: 13/04/2017. 24k. Статистика.
  • Статья: Философия, Политика
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мартьянов В.С. Наше неэгалитарное будущее: контуры общества без среднего класса // Социология и общество: социальное неравенство и социальная справедливость (Екатеринбург , 19-21 октября 2016 года) [Электронный ресурс] Материалы V Всероссийского социологического конгресса / отв. ред. В.А. Мансуров. М.: Российское общество социологов, 2016. С. 9210-9218. Новейшие трансформации социальной структуры современных обществ свидетельствуют, что средний класс все чаще оказывается воображаемой, идеологической референцией, чем обладающим признаками реально существующей широкой социальной группы. Автоматизация и роботизация вместе с прогнозируемым глобальным замедлением экономического роста ведут к нарастающему с 1980-х годов кризису модели социального государства, сокращению экономической и политической роли людей труда, их массовому превращению в лишних людей. В политической сфере сжатие среднего класса оборачивается кризисом демократии, в качестве базовой опоры которой он представлялся на протяжении ХХ века. Радикализация общественного неравенства обусловила контуры новой онтологии социально-политического порядка, в которой начинает доминировать проклятая сторона истончающегося среднего класса в виде прекариата и разнообразных субсидируемых рантье как новых значимых социальных групп. Последние становятся ресурсно зависимыми уже не от исчерпанных возможностей рынка, а от государства. Поэтому контуры нового рентного порядка и легитимация новой структуры общества без труда будут связаны с поиском усеченных демократических или вовсе недемократических оснований легитимации такого социально-политического устройства, которому придется обходиться без привычных апелляций к демократии и массовому среднему классу.
    •   Новейшие трансформации социальной структуры современных обществ свидетельствуют, что средний класс все чаще оказывается воображаемой, идеологической референцией, чем обладающим признаками реально существующей широкой социальной группы. Автоматизация и роботизация вместе с прогнозируемым глобальным замедлением экономического роста ведут к нарастающему с 1980-х годов кризису модели социального государства, сокращению экономической и политической роли людей труда, их массовому превращению в лишних людей. В политической сфере сжатие среднего класса оборачивается кризисом демократии, в качестве базовой опоры которой он представлялся на протяжении ХХ века. Радикализация общественного неравенства обусловила контуры новой онтологии социально-политического порядка, в которой начинает доминировать проклятая сторона истончающегося среднего класса в виде прекариата и разнообразных субсидируемых рантье как новых значимых социальных групп. Последние становятся ресурсно зависимыми уже не от исчерпанных возможностей рынка, а от государства. Поэтому контуры нового рентного порядка и легитимация новой структуры общества без труда будут связаны с поиском усеченных демократических или вовсе недемократических оснований легитимации такого социально-политического устройства, которому придется обходиться без привычных апелляций к демократии и массовому среднему классу.
      
      Изменение структуры и факторов общественного неравенства
      
      Традиционная стратификация классово-индустриального Модерна была связана с взаимодействием больших экономических классов, конфликтующих, прежде всего, за доступ к рыночным ресурсам. Государство всеобщего благосостояния стало способом снижения подобной конфликтности и предотвращения ее радикализации внеэкономическими регуляторами. Однако нарастающий кризис экономических классов, изменение структуры экономического производства и усиление неравенства центр-периферийной модели мироэкономики обусловили переструктурирование стратификации модерного общества от экономических макроклассов в пользу более мелких социальных групп, ищущих новые ниши для выживания в условиях разрушения индустриального Модерна и сворачивания социального государства, когда возможностей для людей массового труда становится все меньше. В результате разрастается сфера услуг, связанная с производством фиктивных товаров и обслуживанием фиктивных потребностей, которая не обеспечивает устойчивой занятости. Это подтверждает и кризис привычных социальных групп (рабочие, крестьяне, буржуазия и др.), и категорий описания социально-политической реальности классово-индустриального Модерна (гражданин, народ, нация, класс и т.д.).
      
      В актуальном глобальном контексте социальное государство, щедро распределяющее ренту среди широких слоев граждан и создающее массовый средний класс, оказалось географически и исторически ограниченной моделью. Эта эгалитарная модель начала испытывать нарастающие трудности в условиях а) изменения демографических пропорций населения в пользу неработающих; б) автоматизации и роботизации, сокращающих массовый рынок труда; в) усиления давления глобальной конкуренции на рынки развитых стран. Согласно прогнозу Р. Коллинза капитализм исчерпал все запасные ниши на рынке труда, в которые могли бы мигрировать ставшие безработными в ходе нарастающей автоматизации сначала механического, а затем и интеллектуального производства. Собственно рост ничем не компенсируемой структурной безработицы и является ключевым вызовом капитализму: "как долго продержится капитализм, если средний класс образца ХХ века в следующем столетии будет превращаться из его массовой политической и экономической базы в массу обездоленного недовольства?" [Валлерстайн и др., 2015, с. 9]. В экономико-политической проекции эта тенденция предстает как рост субсидируемых государством рентных и полу-рентных групп населения - безработные, учащиеся, бюджетники, всевозможные льготники и т.д. Эти растущие социальные группы, чей активный гражданский статус все более нейтрализуются возрастающей зависимостью от государства.
      
      Статистика свидетельствует, что в последние 200 лет, начиная с промышленной революции, глобальное неравенство между обществами и внутри них непрерывно усиливается, являясь оборотной стороной экономического развития и прогресса. Текущий глобальный коэффициент неравенства Джини 0,7 значительно превышает уровень неравенства внутри любых отдельных стран (Бразилия - 0,57, США - 0,41, Россия - 0,4, Франция - 0,33). Причем, если в 1870 году социальное неравенство на 2/3 определялось принадлежностью человека к определенному классу, то в 2000 году оно на 2/3 определяется географией, то есть проживанием в бедной или богатой стране [Миланович, 2014, с. 20-21]. Таким образом, классовые формы неравенства вытесняются пространственными. Поэтому, когда бедные слои богатых стран являются на порядки более обеспеченными, чем средние слои бедных стран, факторы классовой солидарности и поддержки становятся все менее значимы, а национальный протекционизм все более выраженным. В частности, 5% беднейших граждан США по своим доходам выше, чем 60% населения мира [Миланович, 2014, с. 24].
      
      Исключением стало лишь послевоенное славное тридцатилетие (1945-1975), когда наблюдался устойчивый экономический рост, а механизмы расширяющегося социального государства смогли поддержать тенденцию снижения социального неравенства и роста среднего класса [Пикетти, 2014, с. 246-251]. Однако с начала 1980-х годов глобальный рост неравенства продолжился, обернувшись к настоящему моменту долгим бесславным сорокалетием. Наблюдается массовый отказ современных обществ от левой, социал-демократической модели универсального социального государства в пользу неолиберальных рецептов, усиливающих общественное неравенство и сокращающее доступ к выравнивающей возможности граждан государственной помощи для значимых групп населения. Доминирующий неолиберальный дискурс утверждает, что среднему классу выгодна отмена перераспределяющего государства всеобщего благосостояния, которое забирает у него доходы, которыми он сам мог бы распорядиться более эффективно. В последние десятилетия возможность не только распространения государства всеобщего благосостояния на весь мир, но даже поддержание подобной эгалитарной модели в наиболее развитых странах вызывает все большие опасения. В частности П. Розанваллон указывает на три измерения кризиса модели социального государства: экономическое (с 1980-х годов наблюдается рост безработицы, расширение бедности и маргинальности), идеологическое (неэффективность госуправления экономикой при одновременном усилении бюрократизации государственного аппарата) и философское (сомнения в общественной солидарности и социальных правах как ценностных основах государства) [Розанваллон, 1997].
      
      Необратимое количественное сокращение аграриев и рабочих на глобальном рынке труда выдвинуло на первые роли новую онтологию среднего класса, преимущественно связанную с вторичной и неустойчивой занятостью в сфере услуг и сервиса, к которой относятся до 70% занятых в развитых странах. Однако в классовой оппозиции труд-капитал ни оказание услуг средним классом, ни знание как ресурс креативного класса так и не стали равновеликой заменой труда. Очевидно, что по каким бы социально-экономическим основаниям не выделяли средний класс в разных обществах, большинство населения все равно являются наемными работниками, доля которых неизменно растет с ХIХ века, составляя в разных современных обществах до 70-80% от общего числа занятых в экономике. В частности, в России доля работающих по найму является одной из самых высоких в мире, в 2000-е годы она колебалась в районе 92-95% [Щербакова, 2015, с. 17]. И политические интересы людей труда будут неизменно противостоять интересам работодателей, скрываемым за удобной риторикой саморегулируемого свободного рынка и открытых возможностей плоского мира (Т. Фридман).
      
      Естественно, что концепция среднего класса изначально не могла быть нейтральной, во многом выполняя функцию риторической компенсации непрекращающихся конфликтов труда и капитала, все более выходящих за пределы отдельных наций. Это попытка представить альтернативу марксистской традиции классовых самоопределений общества, где в условиях постиндустриализма роль носителя базовых ценностей вместо рабочего класса начинает выполнять новый средний класс ? когнитариат, салариат и т.п. Проблема подобной неолиберальной стратификации обнаружилась в том, что саморегулируемый рынок оказался не способен воспроизвести и поддерживать широкий средний класс как нормативное большинство. Неолиберальная модель лишь увеличивала неравенство меньшинства и большинства тем больше, чем ниже находилось конкретное общество в иерархии мироэкономики. Таким образом, модель рыночного взращивания среднего класса оказалась еще менее эффективной, чем социальное государство. Чтобы завуалировать подобную ситуацию продвигается весьма оптимистическая интеллектуальная утопия, связанная с описанием очередного технологического сдвига к постиндустриальному, информационному, посткапиталистическому и даже к постматериальному обществу, где люди, потенциально составляющие средний класс, массово смогут реализовать свой творческий потенциал в менее отчужденных формах. Но так ли это на самом деле [Мартьянов, 2008]?
      
      Исходным пунктом перечисленных теорий представляется ситуация, в которой широкий средний класс не смог отстоять модель государства всеобщего благосостояния, став заложником неолиберальной политики элит даже в постиндустриальных странах. В подобной пессимистической перспективе кризис среднего класса индустриального Модерна вынужденно начинают описывать в виде социальной прелюдии к новому утопическому большинству постиндустриального Модерна - креативному классу как расширенному пониманию всех тех, кто претендует быть представителем интеллектуального труда - менеджеры, люди творческих профессий, самозанятые и т.д. Фактически такая легитимация нового политического порядка на уровне социальной онтологии приводит к отказу от риторики опоры на средний класс как большинства и социальной нормы и его редукции к креативному классу как социальному идеалу, немногочисленные представители которого каким-то образом вписались в новый неолиберальный экономический порядок, заняв довольно узкие экономические ниши и не претендуя на поддержку государства, а также и на онтологический статус большинства. В результате привычный средний класс растворяется: его большая часть эволюционирует на понижение - к субсидируемым государством сословиям и прекариату. Его меньшая часть становится более креативной, мобильной, гетерогенной, транснациональной, адаптировавшись к неолиберальному порядку в качестве субэлит.
      
      Перспективы среднего класса в российских реалиях
      
      Противоречивость и непоследовательность стратегии правящих элит, стремящихся воссоздать широкий средний класс, не имея необходимых ресурсов в рамках выбранной неолиберальной экономической политики, особенно ярко демонстрируются в России. Средний класс - это олицетворенный миф об успехе нового российского общества, не связанный с реальным социальным весом этой группы в обществе. Средний класс выступает как "громадный конгломерат, который, по определению, должен постоянно разрастаться, заполнять собой все пространство. Своей нижней частью он должен постоянно всасывать бедные слои населения и периодически выплевывать кого-то наверх в высшие слои. Постепенно он должен подминать под себя все общество - это тоже определенный миф" [Тарусин, 2005].
      
      В логике расширения среднего класса как желаемой социальной базы новейшего российского политического порядка Президентом РФ В. Путиным был озвучен стратегический план о создании к 2020 году "...25 млн. новых, высокотехнологичных, хорошо оплачиваемых рабочих мест для людей с высоким уровнем образования" [Путин, 2012]. Подобные задачи сразу же вызывают множество вопросов относительно их осуществимости. Во-первых, откуда появятся те магические ниши на высоко конкурентных потребительских рынках в глобальной экономике, которые поглотят продукцию, создаваемую на этих рабочих местах в случае их создания? Во-вторых, создание каждого подобного места само по себе требует огромных инвестиций. По данным Минэкономразвития РФ, создание высокотехнологичного рабочего места стоит 100-300 тысяч долларов [На создание..., 2013]. Далее, в рамках программы "Развитие промышленности и повышение ее конкурентоспособности", на реализацию задачи-25 планировалось выделить 3,5 трлн. руб. [Балацкий, Екимова, 2013]. Путем несложных подсчетов, отталкиваясь от явно заниженных данных Минэкономразвития РФ о стоимости создания 1 высокотехнологичного (высокопроизводительного) рабочего места в 100 тыс. долл., получаем, что для реализации задачи-25 нужно 2,5 трлн. долл. Или 130 трлн. рублей по курсу 65 руб. за 1 долл. Таким образом, государство в лучшем случае за выделенные 3,5 трлн. руб. сможет создать лишь 2,7% или 67,5 тыс. высокотехнологичных (высокопроизводительных) рабочих мест.
      
      Видимо, подразумевается, что остальные места создаст бизнес. Но последний никогда не создает дорогих рабочих мест ради них самих, тем более высокопроизводительных. Как справедливо замечает Н. Зубаревич, "у нас всего в крупном и среднем бизнесе работает 37 миллионов человек. 10-11 миллионов задействованы в малом предпринимательстве. Ещё 5-6 миллионов - предприниматели без образования юридического лица (ПБОЮЛ)... Не понимаю, как мы почти на 70 процентов увеличим число работников на крупных и средних предприятиях, если у нас просто не создаются новые рабочие места... А приписки сделать для наших чиновников - милое дело. Поставили рядом с охранником новый компьютер - получили новое качественное рабочее место. Так вот все "достижения" и будут нарисованы" [Полубота, 2013]. Наконец, рабочие места в глобальной экономике все более радикально отличны относительно их капитализации и размеров вырабатываемой на них прибавочной стоимости. Поэтому количество занятых имеет все меньшее значение в процессе создания корпоративного или национального ВВП.
      
      В российском обществе наблюдается экономическая ситуация полупериферийного капитализма, когда в ""среднем классе" значительная часть его представителей являются объектами эксплуатации, поскольку доходы на принадлежащие им активы (а для них это прежде всего человеческий капитал) не обеспечивают возможности его простого, а тем более - расширенного... воспроизводства" [Тихонова, 2014, с. 241-342]. Таким образом, России в настоящее время вряд ли нужны миллионы новых рабочих мест, особенно за счет привлечения мигрантов в низкооплачиваемые и неквалифицированные ниши рынка труда. Проблема скорее заключается в совершенствовании технологий и повышении производительности на существующих рабочих местах. Но парадокс в том, что эти задачи, будучи реализованы, ведут не к умножению, а к сокращению рабочих мест, в том числе для среднего класса, именно ввиду автоматизации, роботизации и повышения производительности. Поэтому экономическая реальность демонстрирует неутешительные тенденции, когда "за последние 20 лет в России произошла чрезвычайная концентрация доходов, и коэффициент Джини почти удвоился...[Этот рост] означает распад среднего класса, если он вообще когда-либо действительно существовал. Поэтому упорство в поисках, анализе и препарировании среднего класса в России - не научный подход, а скорее вера в существование этого класса" [Красильникова, Самсон, 2010, с. 72].
      
      Набирающей обороты постиндустриальной экономике требуется ограниченная новая занятость лишь в креативной сфере, предполагающей способность к решению нестандартных, творческих задач, либо в сфере услуг, где требуются элементы человеческого отношения и эмпатии, которые еще долго будут недоступны роботам. В результате средний класс будет размываться и дальше в контексте политэкономической, культурной, технологической поляризации нового меньшинства и сильно фрагментированного в социальном, политическом, культурном измерении большинства. Средний класс истончается, а высший и низший решительно отдаляются друг от друга и в экономическом, и в ценностном измерении, готовя почву для будущих конфликтов, потрясений и войн. Высший средний класс, трансформируясь в креативный класс, когнитариев или салариат, становится субэлитой, явным политическим меньшинством, теряющим функции легитимации существующего политического порядка от имени большинства.
      
      Заключение: сжатие среднего класса и глобальный кризис демократии
      
      Средний класс как поле взаимодействия более мелких социальных групп оказался неспособен к коллективным политическим действиям, выступая скорее как идеологическая референция, чем реальный политический субъект. В логике доминирующего неолиберального дискурса, средний класс интерпретируется как лояльное большинство, способное найти себе достойное место на свободном рынке и обладающее политическими правами в силу статуса налогоплательщика. Это фактически означает, что за средний класс пытаются выдать те социальные группы, которые им не являются, либо могут его представлять лишь условно и паллиативно (креативный класс, когнитариат, салариат и т.д.).
      
      Если средний класс экономически и идейно встроить, например, через систему фиктивного потребления в структуры статус-кво, то тогда он будет цементировать общество. Но в силу кризиса социального государства такого поворота событий ожидать, по всей видимости, не стоит. Средний класс размывается и имеет место тенденция к поляризации как доходов, так и ценностей, создающей будущую революционную ситуацию общества без среднего класса. Более того, попытки прогрессистского описания среднего класса как сообщника желаемых неолиберальными элитами перемен и реформ оказались еще более провальными. Когда креативный класс и когнитариат начинают описываться как новая реинкарнация среднего класса в постиндустриальном обществе, статистика показывает, что в реальности идет процесс откола меньшинства, которое выходит из среднего класса, но не заменяет его в целом. В данном контексте выстраивать отношения преемственности, рассматривать креативный класса как ядро нового среднего класса было бы откровенным самообманом.
      
      С другой стороны, в левых дискурсах средний класс перестает быть воображаемой витриной капитализма и переосмысляется как исчезающее наследие социального государства, выраженное растущими рядами рентного класса, зависимого от государственных субсидий, и прекариата. Утверждается, что мы наблюдаем в глобальной перспективе процесс ухода или растворения среднего класса в пользу новых опасных классов. Однако средний класс сам по себе не может просто так уйти из социальной реальности и политических теорий, поскольку он встроен в политико-экономический порядок современной демократии. Средний класс изначально конструировался как экономическая и идеологическая опора демократических институтов. Поэтому его кризис одновременно является и кризисом демократии в том виде, в каком она развивалась в современных обществах в последние 200 лет. Поэтому контуры будущего рентного порядка, легитимация новой структуры общества без труда будут связаны с поиском альтернативных демократических или вовсе недемократических оснований легитимации нового политического порядка, которому придется обходиться без привычных апелляций к среднему классу.
      
      Вполне возможно, что новая глобальная аристократия в условиях приостановки демографического и экономического прироста, как и во все исторические времена, не будет остро нуждаться в массовом людском ресурсе, большой экономике, в стимулировании рынков массового спроса и в расходах на лишнее большинство, вновь предоставленное само себе. Причем если сворачивающееся государство всеобщего благосостояния в постиндустриальных обществах еще может позволить содержать лишних людей на рентном пособии (безусловный базовый доход), то большинство реальных государств таких возможностей не имеет. Поэтому в глобальном контексте большинство лишних людей в условиях разнообразных недемократических политических режимов с большей вероятностью ждут не комфортабельные социальные пособия, а сокращение доступных возможностей, прав и гарантий, вплоть до исключения из общества или прямого уничтожения.
      
      Библиографический список
      
      1. Балацкий Е.В., Екимова Н.А. Доктрина высокотехнологичных рабочих мест в российской экономике. М.: Эдитус. 2013. - 124 с.
      2. Валлерстайн И., Коллинз Р., Манн М., Дерлугьян Г., Калхун К. Есть ли будущее у капитализма? М.: Изд. Инст. Гайдара. 2015. - 320 с.
      3. Красильникова М., Самсон И. Средний класс в России: зарождающаяся реальность или старый миф? // Вестник общественного мнения. 2010. ?4. с.61-72.
      4. Мартьянов В.С. Постиндустриальное общество для России: миф, теория, реальная перспектива? // Логос. 2008. ?1 (64). с. 32-47.
      5. Миланович Б. Глобальное неравенство доходов в цифрах: на протяжении истории и в настоящее время. М.: Изд. дом ВШЭ. 2014. - 31 с.
      6. На создание в РФ высокопроизводительного рабочего места нужно $300 тыс. URL: http://top.rbc.ru/economics/15/05/2013/857703.shtml (дата обращения 20.06.2016).
      7. Пикетти Т. Капитал в XXI веке. М.: Ад Маргинем Пресс. 2015. - 592 с.
      8. Полубота А. Миф о 25-ти путинских миллионах. URL: http://svpressa.ru/economy/article/68714/?mra=1 (дата обращения 20.06.2016).
      9. Путин В. Россия сосредотачивается - вызовы, на которые мы должны ответить // Известия. 16 янв. 2012 г.
      10. Розанваллон П. Новый социальный вопрос. М.: Московская школа политических исследований. 1997. - 198 с.
      11. Тарусин М. Средний класс и стратификация российского общества. URL: http://www.polit.ru/lectures/2005/02/02/mid.html (дата обращения 20.06.2016).
      12. Тихонова Н.Е. Социальная структура России: теории и реальность. М.: Новый хронограф. 2014. - 408 с.
      13. Щербакова Е.М. Рынки труда в странах СНГ, 2013 год / Демоскоп Weekly. 2015. ? 629-630. URL: http://demoscope.ru/weekly/2015/0629/barometer629.pdf (дата обращения 20.06.2016).
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Мартьянов Виктор Сергеевич (urfsi@yandex.ru)
  • Обновлено: 13/04/2017. 24k. Статистика.
  • Статья: Философия, Политика
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.