Медведко Леонид Иванович
Россия и Ближний Восток. Сто лет в сопряжении войны и мира

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Медведко Леонид Иванович
  • Обновлено: 17/02/2009. 103k. Статистика.
  • Статья: Публицистика
    • Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:

    Л.И.Медведко

    доктор исторических наук, академик РАЕН

    РОССИЯ И БЛИЖНИЙ ВОСТОК:

    СТО ЛЕТ В СОПРЯЖЕНИИ ВОЙНЫ И МИРА

       Пожары имеют свойство разрастаться и время от времени снова воспламеняться там, где их, казалось, уже потушили навсегда. Это неод­нократно происходило на Балканах. Затем на Ближнем Востоке. Теперь - на Кавказе...
       "Балканизация", связанная с распадом Австро-Венгерской империи в Европе, привела к Первой мировой войне. Завершилась она крушением монархий не только в России и Германии, но и в Турции. Процесс "пале-стинизации" как составляющая раздела Османской империи и заката за­падного колониализма отозвался затем еще более громким отголоском после окончания Второй мировой войны. Палестинская проблема стала тогда сердцевиной самого продолжительного в XX веке регионального конфликта на Ближнем Востоке. Он сопровождался многими войнами и революциями. Народ Палестины - пишет Абу Мазен, - пережил четыре восстания и пять так называемых "малых" войн после ухода оттуда Анг­лии [1]. Ближний Восток не миновали и обе Великие мировые катастрофы. Каждая из них имела свои "холодные" войны. Отмечавшееся на исходе века пятидесятилетие холодной войны проецировалось на такую же го­довщину полувекового арабо-израильского конфликта.
       После перенесения его центра тяжести в Персидский Залив новый региональный кризис, вызвавший "иракизацию" Ближнего Востока, стал рассматриваться как одно из главных препятствий и тормозов распро­странения на него процесса глобализации, набирающего в конце века все большую силу. Ближневосточный конфликтный узел стал после этого мно­госоставным, можно сказать, многоочаговым.
       В столетней ретроспективе просматривается определенная взаимо­связь не только между разными его очагами. Происходит своеобразное сопряжение между вспыхивающими здесь великими войнами и поиском выхода из них. Пики той и другой активности, можно сказать, с точностью до года, повторяются в трехгодичном диапазоне, совпадая с подъемом и спадом солнечной активности продолжительностью 10-11 лет. Такая взаимосвязь солнечных и земных явлений была прослежена великим рус­ским ученым-энциклопедистом А.Л.Чижевским. Она отмечалась не только на протяжении последних двух тысячелетий, но, как это выясняется к кон­цу нынешнего столетия, и в течение последних двух веков [2]. Это происходит как на региональном, так и глобальном уровнях. Ближнее зарубежье России ныне сталкивается тоже со своеобразной российской моделью "палестинизации". Появление уходящих своими корнями в конец прошло­го века самых заметных движений в планетарном и региональных мас­штабах - коммунизма, сионизма и исламизма, - которые возникали под лозунгами объединения пролетариев, евреев или мусульман всего мира, предстает теперь как проведение первых экспериментов своеобразной "глобализации" и "регионализации" по классовому, национальному или религиозному признакам. Пережив за прошедшее столетие свои взлеты и падения, они завершились на его исходе не столь уж триумфально. Со­брать и соединить воедино ни тех, ни других, ни третьих не удалось. Не менее безуспешными оказались и проводившиеся опыты собирания в едином государстве всех арабов, тюрок или персоязычных мусульман в региональных масштабах.
       Процессы, называемые ныне на научном языке "глобализация и ре­гионализация", проходят то параллельно, то сливаясь на новых постим­перских витках и на Ближнем Востоке, и в наших "родных палестинах". Их сопряжение происходит и на геополитическом, и социальном, и на геоцивилизационном уровнях. В отличие от геополитики, отдающей приоритет "местоположению", геоцивилизационные процессы обусловлены в боль­шей степени многомерными параметрами "условия пребывания". Они выступают как компоненты синергетической триады социоестественной истории "Природа - Человек - Общество". В этих измерениях проблемы глобализации экономики сопрягаются в многополюсном мире со многими духовно-культурными составляющими. На языке информациологии их можно назвать информационной энергетикой социумов.
       Затянувшийся постколониальный "транзит"
      
       Для России Ближний Восток всегда был и остается самым близким географическим, историческим, во многом даже родственным по духу за­рубежьем. Это родина трех авраамистических верований - христианства, ислама и иудаизма, которые издревле исповедуются на Руси. "Святая земля" и распространенное на Руси понятие "родные Палестины" выра­жают идею их цивилизационного родства.
       Большинство арабских стран Ближнего Востока в обеих мировых войнах оставалось как бы в стороне от основных театров военных дейст­вий в Европе и Азии. Но арабские народы вовсе не были безучастными наблюдателями двух великих войн XX века. Однако характер их послед­ствий в значительной степени определялся не столько самостоятельной ролью этих стран, сколько тем местом, которое им отводилось инициато­рами и участниками возникавших кризисов. Сами ближневосточные стра­ны и их народы выступали, как правило, не субъектами, а скорее объек­тами той политики, продолжением которой становились эти войны. Отсю­да вытекает и противоречивость геоцивилизационных итогов двух миро­вых войн для нынешних стран Ближнего Востока. После них они начали отстаивать свое законное право полноправных субъектов международных отношений.
       Ближний Восток, часто называемый "колыбелью цивилизаций", по­сле двух мировых войн, можно сказать, снова стал на этот раз постколо­ниальной колыбелью возрождения "прерванных" цивилизаций. Процесс этот, сопровождаемый становлением новых государственных образова­ний, оказался мучительно затяжным. Иначе и не могло быть. Он развива­ется в двух противоположных направлениях. Веками и даже тысячеле­тиями закупоренная "свободолюбивая" энергия арабов, как и других эт­носов, народностей и непризнанных наций, стремилась найти выход, что­бы развиваться в "свободном", то есть "открытом" режиме. По разным причинам они не сумели самоидентифицироваться как социумы. Теперь эта энергетика вырвалась наружу. Различные векторы сил приобретали как центробежное (на этноконфессиональном уровне), так и центростре­мительное (в параметрах прерванных макро- и микроцивилизаций) на­правлениях. На Ближнем и Среднем Востоке это стало находить проявле­ние, с одной стороны, в гиперэтнизме, когда едва ли не каждый этнос или конфессия стремятся, если не к государственности, то к автономии. С дру­гой стороны, - в супердержавности на основе собирания всех арабов, ев­реев, тюрок или персоязычных народов. Каждый из них хранит историче­скую память о своих "золотых периодах" некогда великих древних или средневековых империй [3].
       Если арабы и тюркские народы обращают свою память к Великим халифатам, "мировым" империям "чингисидов" "великих моголов" и ос­манских династий, то евреи и персоязычные народы, включая курдов, не в меньшей степени подпитываются энергетикой своей исторической памяти о могущественных империях Дария и Кира, царей Давида и Соломона и еще более древних халдейских, ассирийских, мидийских владык и египет­ских фараонов. Такой исторической памятью подпитывались и идеологии, взятые на вооружение различными современными националистическими и освободительными движениями на Ближнем Востоке.
       На смену оставшейся не у дел после распада Советского Союза "со­ветологии" ныне в западной политологии появилось новое направление, называемое "транзитологией". Как правило, оно ведет исследования об­щественных, в том числе цивилизационных, процессов постсоветского пе­риода, оперируя понятием "транзита". Связывают его в основном с тотали­таризмом бывших коммунистических стран. Между тем ряд режимов перио­да колониального правления в ближневосточных странах тоже мог быть отнесен к "транзитам" инонационального господства. Это особенно нагляд­но проявлялось в Палестине. Она пережила наиболее длительную "постко­лониальную трансформацию". Преодоление связанных с ней "транзитов" на Ближнем Востоке оказалось чревато рецидивами старых и появлением новых видов авторитарности теократии и этнократии. Опасности и послед­ствия порождаемых ими войн и кризисов оказываются не менее ощутимы­ми, чем те, что исходят от "посткоммунистических транзитов".
       Затянувшиеся на Ближнем Востоке и по соседству с ним сложные формационные и цивилизационные процессы, безусловно, связаны с та­кими постколониальными "транзитами". Трудности их преодоления обу­словлены причудливым сплавом древних мифов, полузабытой или иска­женной историей со всеми сопутствующими им традиционными и модны­ми идеологиями, воинственными доктринами и противоречивыми эконо­мическими интересами.
       Сравнительный опыт трудного рождения новых государственных об­разований на Ближнем Востоке дает достаточно оснований для более глубокого переосмысливания недавнего прошлого и более широкого ви­дения будущего через настоящее. Оно может формироваться в их вре­менной взаимосвязи в рамках складывающейся синергетической пара­дигмы геоцивилизационного видения истории и политики в их пространст­венно-временном сопряжении.
       Мир ислама в преддверии и в ходе мировых войн, в их размытых хроно­логических рамках и пространственных фаницах оказался ареной не столько "глобальной идеологической конфронтационности", сколько межимпериали­стической, а затем и межблоковой борьбы за раздел колоний и зон влияния. Но и здесь не менее остро продолжают давать о себе знать кризисы и войны цивилизационного характера, связанные и с обострением межнациональных и межрасовых отношений. Указывая на особенность войн "цивилизационного типа", К.Клаузевиц писал, что без накала чувств и страстей никакая война не начнется и не продлится сколько-нибудь долго [4].
       Во временных измерениях социоформационной истории весь период мировых войн для Ближнего Востока был, по предлагаемой И.Дьяконовым периодизации, переходным этапом двух поздних исторических фаз -"шестой" (с относительно стабильно-абсолютистским постсредневековь­ем) и "седьмой" (с устоявшимися или развивающимися капиталистиче­скими отношениями). "Восьмая фаза", в которую ныне на Ближнем Вос­токе вступает лишь один Израиль, для ряда мусульманских стран ассо­циируется не только с некой неопределенной для них "постколониальной эпохой", но и с выбором их собственного исламского пути. Он видится им как нечто среднее между посткапитализмом и постсоциализмом, с вне­дряемой в ряде из них так называемой "таухидной экономикой" [5].
       Выбор этого пути связывается с начавшимся в 70-х годах процессом "возрождения" ислама. После победы иранской революции этот процесс получил более динамичное распространение как на Ближнем Востоке, так и во всем афро-азиатском регионе. Он стал приобретать характер межци-вилизационного противостояния восточного "мира ислама" ("дар-уль-ислам") с западным "миром войны" ("дар-уль-харб").
       В условиях неурегулированности арабо-израильского конфликта "дар-уль-харб" в глазах мусульман стал ассоциироваться прежде всего с той частью "иудейско-христианского мира", которая поддерживает Изра­иль. К ней стала теперь причисляться и Турция. С ней арабские идеологи и раньше связывали и начало, и закат исламской цивилизации из-за падения авторитета религии, отчуждения власти от общества и привлечения к управлению государством "инородных групп".
       Мировые войны в глазах мусульман до сих пор воспринимаются как проявление отголосков межцивилизационных войн. Прогнозируемые С.Хантингтоном на грядущие столетия "столкновения на разломах циви­лизаций" циклически повторялись и до, и после мировых войн XX века. Они сопровождались локальными, региональными и "межмировыми" войнами как на "разломах", так и на стыках субцивилизаций и суперэтно­сов. В годы Первой мировой войны тоже имело место столкновение ара-бо-мусульманского и тюрко-мусульманского миров. После Второй мировой войны началось противоборство между "иудейско-христианским" и му-сульманско-арабским мирами, между арабо-суннитским и арабо-шиитским направлениями ислама, между арабами и персами, турками и курдами, между индусами и мусульманами в Индостане.
       Это обусловливалось не только геополитикой, но и ее цивилизацион-ной природой. Эволюционные процессы в ней проявляются прежде всего в определенной цикличности самой истории человеческой цивилизации, самовоспроизводящей конфликты и узлы противоречий [5].
       Все это определяет насущность и актуальность в наши дни историко-политологической проблемы взаимосвязи итогов мировых войн XX века в геополитических и геоцивилизационных параметрах. Исследование их имеет две взаимосвязанные цели. Во-первых, - пересмотр существующе­го европоцентристского подхода к хронологическим и географическим координатам мировых войн и обоснование геополитическо-фазовой пе­риодизации этих войн как межцивилизационных столкновений. Во-вторых, - подведение геополитических итогов мировых войн в расширенных хро­нологических и географических рамках, с учетом демографических сдви­гов и территориальных изменений, последовавших за распадом прежних империй. Отсюда вытекает новая расстановка сил в системе геополитиче­ских координат, в которых определялся ход и исход мировых войн. Они обусловили и то особое место Ближнего Востока, куда во второй половине XX века начал перемещаться один из основных центров противоборства как по линии Восток-Запад, так и по линии Север-Юг. В исторической рет­роспективе представляется целесообразным выделить следующие фазы скорректированной периодизации мировых войн. Первая - это вступи­тельная, периферийная с преимущественно косвенным или ограниченно прямым участием великих держав в региональных конфликтах и войнах, в ходе которых происходило формирование военно-политических блоков (коалиций).
       Вторая - это военно-кризисная фаза с глобализацией военных дей­ствий после распространения их на Европу с политическим подведением предварительных итогов военного противостояния.
       Наконец, третья, инерционная стадия кризиса с диверсификацией средств реализации целей, не достигнутых военным путем. Она связыва­ется с обострением противоборства бывших союзников на перифериях, которое дополняется экономическим, идеологическим и информационным противостоянием. Сама дипломатия выступает здесь как продолжение войны. Этот процесс, как правило, завершается закатом империй, распа­дом прежних и созданием новых блоков (коалиций).
       В геополитическом плане незавершенная мировая война становится не столько "продолжением политики иными средствами", сколько одним из проявлений межцивилизационного столкновения с переносом его цен­тра тяжести на сферу экономики, культуры, идеологии. Как правило, такие столкновения продолжаются десятилетиями, а в более ранние периоды -даже столетиями.
       Такое трехфазовое военное и другое противостояние сопровождает­ся последовательным переносом его центра тяжести с афро-азиатской периферии на европейский континент, а затем - возвращение его военных очагов "на круги своя" - снова на периферию. Этим, в частности, и обу­словлено сохранение послевоенного конфликта на Ближнем Востоке, пе­риодически приобретавшего при перерастании в кризисы международный характер. Это отражало не только межблоковое, но и межнациональное противостояние. Затянувшийся и растянувшийся на всю вторую половину века ближневосточный конфликт породил многие локальные войны. Они происходили на фоне новой фазы мирового межблокового столкновения. В свою очередь, это сопровождалось острыми кризисами на социально-классовом, межнациональном и конфессиональном уровнях. Подлинная цена побед и поражений на всех его фазах складывалась не только из потерь, но и из всех его других последствий - экологических, экономиче­ских, гуманитарных. Совокупная разрушительная сила "малых" войн, многочисленные жертвы и другие издержки "холодной войны" в целом сопоставимы с масштабами потерь и разрушений Второй мировой войны, если ее ограничивать только второй фазой (1939-1945 гг.).
       Активизация политического ислама на третьей фазе Второй мировой войны обусловлена стремлением освободившихся стран и народов стать самостоятельными субъектами мировой политики, приобщиться тем са­мым к подведению геоцивилизационных итогов Второй мировой войны и определить свое место в новом миропорядке.
      

    Теория синергетики и практика

    "универсального эволюционизма"

      
       Уже в начале XIX века генерал К.Клаузевиц рассматривал войну не только как "продолжение политики", на чем обычно делается акцент до сих пор, но и как составляющую цивилизационной спирали истории. Гово­ря современным языком, Клаузевиц усматривал в войне синергетическое сопряжение трех главных сил ("тенденций") - политических, физических и духовных. При этом он придавал особенно большое значение тому, что ныне называется "информационно-психологической подготовкой" войны. Она предстает как совокупность многих элементов с проявлением "не­предсказуемых страстей, вероятностей и случайностей". Поэтому создавая теорию войн, писал Клаузевиц, следует сохранять "равновесие между всеми тремя тенденциями" [4]. В современных условиях число упоминае­мых Клаузевицем "точек притяжения", в которых сходятся, расходятся и сопрягаются различные векторы сил, неизмеримо выросло. Еще труднее поддаются оценке и измерению сами тенденции и силы, особенно инфор­мационные и техногенные, которые сопрягаются не только в войне и по­литике, но и в процессах экономической глобализации.
       В многочисленных трудах, посвященных Первой и Второй мировым войнам, на базе новых архивных материалов проанализированы почти все аспекты этих войн как в мировой политике и экономике, так и в военной стратегии. Однако до последнего времени вне поля зрения все еще почему-то остаются предпосылки и последствия этих войн в сфере межцивилиза-ционных отношений. Очевидно, это происходит потому, что они относятся не столько к политическим, экономическим или военным наукам, сколько к социоестественной истории. Они проявляются с гораздо большей задерж­кой, чем все другие последствия войн. Цивилизационные процессы подда­ются анализу, тем более прогнозированию, лишь в значительных времен­ных ретро- и перспективных периодах - от четверти века и больше. Такой минимальный срок обычно и используется методологией синергетики при­менительно к "альтернативной истории" и в прогнозах на будущее [6]. Ис­пользование метода синергетики при анализе глобальных и региональных кризисов в межцивилизационных отношениях представляется особенно актуальным. Он поможет, на наш взгляд, избежать, елико возможно, в оцен­ках событий в прошлом и прогнозировании их на будущее идеологизиро­ванной эмоциональной окраски и политической ангажированности.
       Возрожденное физикой синергетическое мировоззрение все продук­тивнее ныне используется в общественных науках, утверждая себя и в социосинергетике.
       В переводе с греческого "синергус" означает "самоэнергетика" или "совместно действующая энергия". Близким к нему по смыслу синони­мом является емкое старое русское слово - сопряжение. Глубокий смысл его в свое время раскрыл Л.Толстой в романе "Война и мир". В 1977 г. бельгийскому ученому русского происхождения Илье Пригожину за применение метода синергетики в исследованиях саморегулирую­щихся систем была присуждена Нобелевская премия. Ученые, выделяя теперь из нее особое направление - социосинергетику, приходят к за­ключению, что это дает ключ к новому осмысливанию и моделированию межцивилизационных отношений. Они развиваются чаще не в столкно­вении, а в сопряжении различных этносов и цивилизаций. Синергетика служит ориентиром в поисках давно известного на Востоке "Срединного пути" в саморегулирующемся хаосе нелинейного мира. Равнодействую­щая различных векторов сил (аттрактор) определяется в нем не столько в точках бифуркации войн и революций, сколько в их сопряжений в ходе называемого академиком Н.Н.Моисеевым "универсального эволюцион­ного процесса и самоорганизации" [7]. Синергетика не исключает, а скорее подтверждает основополагающий закон диалектики сг единстве и борьбе (в столкновении и сопряжении) про­тивоположностей. При этом противоположности не уничтожают, а дополня­ют друг друга. Они взаимодействуют, как китайские "инь и ян", хаос и поря­док, тьма и свет, чувства и мысли, безмолвие и звук. Синергетика отражает эволюцию развития и изменения "русского космизма" - Вселенной и всего живого на Земле, в том числе цивилизаций и социумов. Формирование "по­рядка из хаоса" сопровождается постоянным нелинейным движением от реальности низшего порядка через состояние нового сменяющегося хаоса к внешнему порядку. Это происходит одновременно по дополняющим друг друга законам диалектики (от Единого ко Многому). История человечества предстает, с одной стороны, как история общечеловеческой цивилизации, прошедшей в XX столетии через две мировые войны, с другой - как история многих цивилизаций разных народов. Диалектика Единого и Многого отра­жается в событиях прошлого и будущего. Прошлое уже раскрылось многими смыслами. Будущее до поры до времени имеет пока только один общий смысл. Он определяется цикличностью развития. При этом не исключается и многовариантность его сценариев.
       Синергетика позволяет подходить с единых позиций к решению мно­гих проблем. Это - взаимосвязь эволюционных процессов и преодоление их кризисов. Выработка и поиски моделей устойчивого мира как самоорга­низации хаоса. Выход на обоснованные социально-экономические и куль­турно-исторические прогнозы. Все эти и другие составляющие могут со­прягаться в синергетической парадигме социоестественной истории при­менительно и к Ближнему Востоку.
       Такая парадигма дает ключ к сопряжению так называемой "памяти о будущем". Она находит проявление в определенной цикличности кризи­сов и других повторяемых событий в триаде "Природа - Человек - Циви­лизация". Именно разрыв взаимосвязи прошлого и будущего в сфере межцивилизационных и межсоциумных отношений чаще всего мешает "самоорганизации хаоса". Возможности такой самоорганизации неодно­кратно упускались в XX веке, особенно в периоды "холодной войны" и постколониальной трансформации на Ближнем Востоке, в Северной Аф­рике, в Центральной и Южной Азии. Цивилизационная неупорядоченность с преувеличенной ролью "исламского фактора" давала и дает о себе знать в войнах с применением обычного оружия, и в возрастающей угрозе ракетно-ядерной конфронтации на глобальном и региональном уровнях. Хотя ближневосточные страны находились в стороне от главных театров военных действий двух мировых войн, после их окончания так называе­мый "меняющийся Средний Восток" в расширенных после распада СССР границах между Средиземноморьем и Каспием превратился в арену наи­более ожесточенных битв и столкновений. Это происходит в моменты как эволюционных, так и революционных кризисов. Игнорирование при этом социоестественных процессов мешает "самоорганизации" хаоса в перио­дически возникающих здесь кризисах. Жизненность получивших наибольшее распространение в этом сто­летии идеологий в значительной степени проверялась в различных стра­нах способностью политических сил, взявших их на вооружение, сохра­нять естественную связь с "Природой - Человеком -Обществом", укоре­няться в конкретной цивилизационной этноконфессиональной среде. Па­мять об упущенных здесь возможностях в прошлом и их правильное осоз­нание в настоящем, наверное, лучше всего может гарантировать от по­вторения ошибок в будущем. Оно не должно и не может быть простым повторением "незаконченного прошлого".
       Крушение колониальных империй и ряда федеральных государств привело к мельчанию и увеличению числа национально-этнических обра­зований. За 30 - 50 лет число суверенных государств возросло в мире более чем в три раза. В момент создания ООН их было меньше 60, теперь их около 200. Из них, по крайней мере, около 60 родились после распада колоний. Приблизительно столько же осталось еще этносов, добивающих­ся признания за ними права на самоопределение и вступление в ООН как субъектов международных отношений. В их числе не только маленькая Чечня, но и Курдистан, Бедуджистан и Пуштунистан с многомиллионным населением.
       Как и большие войны, так и национально-этнические столкновения, завязываемые в сложные и конфликтные узлы, стимулируют бескон­трольную гонку вооружения и цепную реакцию социоэтнических "взры­вов" на фоне надвигающейся угрозы экологической катастрофы. Все это создает устойчивое неравновесие "цивилизационного кризиса", в кото­рый, как считает академик Н.Моисеев, уже вступило человечество.
       Гражданские войны, этнические и конфессиональные конфликты происходят как внутри однородных цивилизаций, так и между государст­вами или группами, принадлежащими к различным цивилизационным или субцивилизационным мирам. Первые из них имеют меньший "потенциал распространения вовне". Столкновения же на так называемых "разло­мах" цивилизаций, подобные арабо-израильским войнам, или силовым "бурям" вокруг Залива и Каспия, вызывают плохо контролируемые дест­руктивные процессы, направленные и вовнутрь, и вовне. Опыт и уроки событий конца нынешнего столетия показывают, что наибольшим кризо-генным потенциалом обладают конфликты не столько на "разломах" и стыках цивилизаций, сколько на разломах, совпадающих с границами бывших многонациональных империй. Это, пожалуй, наиболее заметное проявление постколониальной трансформации.
       Возникший после раздела Палестины на Ближнем Востоке очаг на­пряженности породил самый затяжной региональный конфликт века. В научной литературе его обычно называют арабо-израильским или ближ­невосточным конфликтом, продолжающимся уже более 50 лет. Некоторые исследователи называют этот конфликт и "столетней", и "восьмидесяти­летней войной". Но чаще его связывают с началом открытой военной конфронтации между арабами и евреями и с массовым изгнанием палестинцев после раздела Палестины. Этот неоспоримый исторический факт признается теперь и "новыми историками" Израиля в подготовленной ими книге-досье "Подлинный грех Израиля", вышедшей недавно в Париже [8].
       В общей череде периодически возникающих кризисов, эпицентры ко­торых перемещались сначала с Палестины в зону Суэцкого канала, а за­тем - из Ливана в зону Персидского залива, Октябрьская война 1973 года и ливанский кризис 80-х годов занимают, пожалуй, особое место. Они как бы обозначили переходный этап перерастания арабо-израильского в бо­лее широкомасштабный ближневосточный конфликт.
       Октябрьская война 1973 года, разразившаяся более четверти века назад, была не только историческим перевалом пятидесятилетнего арабо-израильского противостояния. Она, можно сказать, стала и его кульмина­цией. После этой войны конфликт получил новые измерения. В преддве­рии и в ходе войны впервые эффективно было задействовано арабское "нефтяное оружие". После нее более активную роль стали играть циви-лизационные и религиозные факторы. Этноконфессиональный аспект па­лестинской проблемы после Октября 1973 г. в определенной степени спроецировался на весь ближневосточный конфликт. Он все больше стал обретать социоцивилизационную и этнорелигиозную окраску. В Египте Октябрьская война была провозглашена как мусульманский джихад, полу­чив название войны "священного месяца Рамадана". В Израиле ее на­звали войной иудейского "Судного дня". Она стала одновременно прелю­дией нового этапа регионально-международного кризиса. По своим воен­ным итогам и еще более противоречивым политическим, экономическим и цивилизационным последствиям этот кризис занимает особое место в ряду всех арабо-израильских войн.
       С одной стороны, война разморозила ситуацию "ни мира, ни войны" на Ближнем Востоке, дав импульс мирному процессу политического уре­гулирования. С другой стороны, Октябрьская война, направив этот же конфликт в побочные русла этноконфессиональных, междоусобных и межнациональных столкновений, открыла целую полосу еще более дли­тельных кризисов в Ливане, в зоне Персидского залива. Будь то война в Заливе или. кризис в Ливане, или сопровождающая их "палестинская ин­тифада" - все это было следствие снова зашедшего в тупик после Ок­тябрьской войны 1973 г. ближневосточного урегулирования.
       Противоречивость итогов и последствий Октябрьской войны на гло­бальном уровне была обуслоовлена тем, что США, как признал позднее в своих мемуарах Г.Киссинджер, стремились максимально использовать предвоенный период и саму Октябрьскую войну, а также наступившее по­сле нее перемирие и весь переговорный процесс не только для ликвида­ции советского влияния на Ближнем Востоке, но и для свержения режимов в Сирии и Ираке. "Мы, в США, не хотели платить за советско-американскую разрядку монетами, взятыми из американского геополити­ческого позитива, на Ближнем Востоке". Из этого многозначительного от­кровения Г.Киссинджера советский посол того времени в Вашингтоне А.Добрынин пришел в своих воспоминаниях к более верному заключению. "Разрядка, - отмечал он, - выдержала испытание ближневосточным кри­зисом 1973 г., но она тогда дала свои первые трещины" [10].
       Октябрьская война не привела к победе ни Израиль, ни арабские страны. Скорее она подтвердила поражение силовой политики обеих сторон. В мире ислама война была воспринята как "качественный пере­лом в борьбе с вековым врагом". Мусульмане во всем мире впервые ощутили некие реальные плоды проявленной ими солидарности с "арабскими братьями по вере". Последующую затем победу "исламской революции" под руководством Хомейни в Иране они рассматривали то­же как докатившееся до Ирана "эхо" октябрьских событий 1973 года. Октябрьскую войну называют и "войной сюрпризов", и "войной зага­док". Среди них неразгаданной до конца можно считать тайну о степени ее "внезапности" для Израиля и США. Невыясненной остается реаль­ность угроз Израиля применить в этой войне ядерное оружие, которым 2н к тому времени, скорее всего, не обладал. До конца не ясна и та роль, которая отводилась Вашингтоном шаху Ирана в ближневосточных де­лах, если бы Октябрьская война и ее последствия полностью развива­лись по американскому сценарию.
       На состоявшихся в 1998 г. многочисленных научных конференциях и симпозиумах по итогам Октябрьской войны обсуждались едва ли не все аспекты ее последействий и в военной стратегии, и в мировой экономике, и в межарабских отношениях, и во внутренней и внешней политике Из­раиля, и в деле разрядки на мировой арене для перспектив ближнево­сточного урегулирования. По понятным причинам до последнего времени вне поля зрения исследователей остаются последствия этой войны в сфере межцивилизационных и межэтнических отношений.
       Прошедшая четверть века позволяет в исторической ретроспективе сделать хотя бы предварительные оценки таких последствий. На исходе нынешнего столетия это представляется тем более актуальным, что в грядущем веке прогнозируются чуть ли не глобальные, по выражению С.Хантингтона, "столкновения цивилизаций" с последующим "абсолют­ным хаосом" [11].
       Вывод в том, что Октябрьская война 1973 г. была "первой войной вничью", в которой не было победителей и побежденных, не совсем то­чен. Она выявила поражение политики силы вообще в геоцивилизацион-ной сфере. В долгосрочном плане проявилась опасная для Израиля и США тенденция к консолидации сил и мобилизации природных ресурсов арабо-мусульманского мира. Помимо возможностей использования "неф­тяного оружия" и приобщения мусульман к ядерному клубу, в их пользу заработали такие природно-естественные факторы, как постоянно про­грессирующий рост народонаселения и обладание несравненно больши­ми, чем у Израиля, природными, особенно нефтяными и водными ресур­сами. Все это подытоживает веру ислама в свою силу и даже, как считает Хантингтон, в превосходство и богоизбранность мусульман [12]. Арабский мир, имея общую территорию в 12,3 млн. кв. км, почти уд­ваивает численность своего населения через каждые 20 лет. Что же касается в целом мира ислама (с общей его площадью более 30 млн. кв. км), то население его некоторых стран увеличилось более чем в три раза [13]. При этом более половины населения составляют дети и моло­дежь в возрасте менее 20 лет. Всего в 54 странах, причисляемых к миру ислама, проживает 1,2 млрд. людей, из них в арабском мире на начало 80-х годов насчитывалось около 250 миллионов человек. Мусульманские государства обладают колоссальными природными богатствами. Только в арабском мире добывается 62,4% нефти и 21% газа. Но эти богатства распределены крайне неравномерно: некоторые страны лишены вообще или добывают ничтожно малое количество нефти, не удовлетворяющее даже их внутренние потребности. К примеру, Иордания в 1991 году до­была меньше 1 тысячи тонн, в то время как Саудовская Аравия - более 400 тысяч тонн. Отсюда и огромный разрыв между непомерным богатст­вом одних и прогрессирующей бедностью других. Это, в свою очередь, придает возникающим здесь межнациональным конфликтам не столько этнонациональную, сколько социальную окраску. Это нашло свое отра­жение, по убеждению М.Хейкала, и в ирано-иракской войне, и кувейт­ском кризисе. Кризис в Заливе, как и Октябрьская война, разразился в переходный период постиндустриальной и информационной эпохи, сами военные операции поэтому стали как бы развитием информационной войны, все еще продолжающейся как на глобальном, так и региональном уровнях. Это же одновременно выводит происходящие события за рамки "обычной" войны. Происходит столкновение не цивилизаций, а различ­ных видов и информатики, и продукции. Однако это не всегда сопровож­дается обеспечением постоянных потоков объективной информации и поддержанием надежной обратной связи. Это и приводит к поражению в таких "информационных войнах" [13]. Россия не смогла выйти победи­телем в "холодной войне" в глобальном масштабе, США не сумели до­вести до победного конца ни "Бурю в пустыне", ни последовавшие за ней другие операции, включая "Гром в пустыне" на региональном уров­не. Однако выявившиеся тенденции и сам механизм глобализации по­добных локальных кризисов свидетельствуют о постепенном их пере­растании в своеобразные субмировые войны или, по выражению Хан­тингтона, в квазивойну между цивилизациями [14].
       Результатом подобных комплексных информационных войн с ис­пользованием силы становится, по замечанию наиболее авторитетного их исследователя С.П.Расторгуева, иррациональное поведение повержен­ных систем, проявляющееся в хаосе, бесцельной смуте и - особо подчер­кивает он, - в "терроризме на различных уровнях и разном проявлении". Таким образом, понятие "информационной войны" выходит за рамки и традиционной классической, и "кибернетической войны". Она является, делает он вывод, понятием "более широким и подразумевает целена­правленные информационные воздействия информационных систем друг на друга с целью получения выигрыша в материальной сфере. Кстати, при этом следует, очевидно, уточнить, что не столько применительно к вопро­сам на международном уровне, сколько в материально-духовной сферах, если иметь в виду, что "под термином цивилизация понимается мыслимая как реальность совокупность живых существ со своей материальной и духовной культурой..". "Современная информационная война - это война цивилизаций", - заключает С.Расторгуев [15].
       В этом противостоянии совершенствование оружия приводит к тому, что каждая следующая война включает в свою орбиту все боль­ше и больше людей. В результате от войн страдают не те, кто прини­мает участие непосредственно в боях, а наиболее беззащитная и да­лекая от военных действий часть населения. Новое оружие изменило не только саму природу войны, но и роль войн в эволюции человечест­ва. Война перестала быть его механизмом применительно к отдельным системам и социумам, а стала механизмом воздействия на них, "меха­низмом эволюции цивилизаций". Она ведется уже не между отдель­ными государствами, а между современными цивилизациями. В подоб­ных войнах трудно подсчитывать как человеческие жертвы, так и мате­риальные издержки. Все это наглядно прослеживается в эволюции кризиса в Заливе на фоне затянувшегося ближневосточного урегули­рования после Октябрьской войны.
       Конфликтный узел в Заливе все туже стал затягиваться после распа­да Британской империи и ухода оттуда Англии. (Аналогия подобной пост­имперской трансформации и перерастания конфликтов в кризисы стала проецироваться в последующем и на другой богатый нефтью район вокруг Каспия после распада СССР и начавшегося ухода оттуда России.) Взаим­ные территориальные претензии предъявляют друг к другу почти все об­разовавшиеся там ныне "субъекты" и независимые государства. На их границах, которые в старые времена сознательно не демаркировались, насчитывалось в зоне Залива около 50 спорных районов. Почти столько же и на постсоветском пространстве. Скрытая конфронтация, погранич­ные столкновения и войны отражают не только борьбу за нефть, но и ис­торически сложившуюся напряженность в межэтнических и межрелигиоз­ных отношениях. В частности, между суннитским большинством арабского мира и шиитами Ирака, между курдами, арабами, турками и персами. Узел еще туже стал затягиваться после падения шахского режима в Иране и последовавшего за этим кризиса в ирано-американских отношениях. Раз­разившаяся вскоре после этого ирано-иракская война приняла затяжной характер. В условиях "холодной войны" на пожаре старались погреть ру­ки и великие, и многие "малые" державы. Около 100 стран*, в том числе СССР и США, снабжали оружием обе воюющие стороны. Уже тогда геополитическая особенность района Залива проявилась в быстром перерас­тании локального конфликта в региональный кризис с глобальным резо­нансом. От "минной" и "танкерной войны" в Заливе пострадало более 3000 судов. Под предлогом защиты судоходства туда было стянуто свыше 60 иностранных военных кораблей. Самая продолжительная в этом ре­гионе война побила тогда многие рекорды. В ней было убито и ранено около 2 млн. человек, выведена из строя треть предприятий обеих сторон. Она обошлась, по одним оценкам, в 300, по другим, в 500 млн. долларов США. Но она так и не погасила инерцию гонки вооружения в этом регионе, придав новый импульс старым конфликтам [16].
       Развернувшийся вскоре после этого кувейтский кризис и последо­вавшая за ним "Буря в пустыне" получили еще больший глобальный ре­зонанс. Предшествовавшая "буре" операция многонациональных сил "Щит в пустыне" сопровождалась самой массированной переброской "сил быстрого развертывания" США и многонациональных сил, в которых участвовали около 30 стран. "Буря в пустыне" быстро переросла в ин­формационно-силовую "субмировую войну". С подобным видом глобаль­ного конфликта человечество столкнулось впервые. По своим "убойно-разрушительным показателям" эта операция своими масштабами пре­взошла все предыдущие войны не только на Ближнем Востоке.
       За два месяца войны в Заливе и в последовавших за ней каратель­ных и "наказательных" операциях с обеих сторон убитых, погибших и ра­неных солдат и мирных жителей оказалось во много крат больше, чем во всех арабо-израильских войнах. Общие морские потери Ирака, по заклю­чению независимой международной комиссии, оцениваются в 250 тысяч человек, из которых большую часть составило мирное население. Потери иракской армии составили 100 тысяч, из них не более 20 тысяч погибли в боях на суше, остальные - от бомб и ракет, обрушившихся с воздуха [17]. Это был первый широкомасштабный военно-политический кризис после "холодной войны". Хотя в нем и не нашло отражение противоборство между прежними мировыми блоками, он вылился в такую коалиционную войну, которая имела как для России, так и для США более значительные геополитические прямые и косвенные последствия, чем все предыдущие региональные войны.
       Значительно иссякшие за время кризиса в Заливе авуары арабских нефтедобывающих стран только в зарубежных банках вне мусульманского мира все же не исчезли. Они достигли в 1993 г. 670 миллиардов долларов по расчетам западных финансистов, работая, в основном, на западную экономику. На каждый 1 доллар, вложенный в арабских странах, прихо­дится не менее 60 долларов инвестиций вне их границ. Это значит, что арабские инвестиции в собственных странах не превышают 12 миллиар­дов долларов, в то время как только нефтедобывающие арабские страны Залива оперируют более 300 миллиардами долларов на финансовых рынках Запада и приблизительно на такую же сумму владеют недвижимо­стью тоже в основном за пределами мусульманского мира [18]. Огромные, можно сказать, рекордные суммы направляются ими на приобретение оружия и на покрытие других военных расходов. Капиталы используются уже не столько для противостояния с Израилем, сколько в других локальных и региональных войнах между самими мусульманскими и арабскими странами. Но и после приостановки (но все еще не оконча­ния) этих, возможно, самых дорогостоящих войн XX века спираль гонки вооружения в этом регионе продолжает по-прежнему раскручиваться. Страны Залива и после 1999 года остаются рекордсменами по закупке вооружения и другим военным расходам. На эти цели ими истрачено бо­лее 50 млрд. долларов, из них 35 млрд. - по контрактам на закупку оружия только с США. До 2000 года арабскими странами Залива, входящими в Совет сотрудничества, планируется еще израсходовать не менее 10 млрд. долларов, а Ираном - более 5 млрд. долларов. Эти суммы направляются на пополнение их оружейного арсенала, а также на увеличение численно­сти вооруженных сил арабских стран Залива (исключая Ирак) со 165 ты­сяч до 250 тысяч человек, а Ирана - до 500 тысяч в рядах регулярной ар­мии и до 700 тысяч в иррегулярных войсках. Не собирается отставать от военных планов своих соседей и Ирак, хотя он понес самые большие по­тери в обеих войнах, продолжавшихся для него с небольшими перерыва­ми почти 20 лет. Это срок тоже вполне достаточный для подведения не только военно-экономических, но и геоцивилизационных последствий этих войн для некогда процветающих стран. Целостность, безопасность и су­веренитет Ирака, подвергающегося, по существу, до сих пор экономиче­ской и военной блокаде, все еще находятся под серьезной угрозой.
       Между тем войны в Заливе привели к огромным прямым и косвенным потерям не только их прямых участников (Ирана, Ирака, Кувейта). Из­держки всех других ближневосточных стран составили не менее 670 млрд. долларов [19].
      

    "Большой" или Новый Ближний Восток.

      
       Примитивные общества, которых А.Тойнби насчитал за человеческую историю не менее шестисот, породили в своем эволюционном развитии к концу XX века, по разным оценкам, от 6 до 12 современных цивилизаций. (Такой разрыв обусловлен разными классификациями "великих цивилизаций".) На исходе второго тысячелетия только одна из них, называемая Западом, сумела, став на рельсы технического перепроизводства, с убыстряющейся скоростью об­гоняя Восток (вернее, Востоко-Юг), претендовать на роль некой "неоим­перии" в наступающей информационной эре, называемой "Постмодер­ном" [20]. Но человечество так и осталось неприкаянным, не обретя мира в водовороте братоубийственных войн.
       Уходящий век сумел вобрать в себя едва ли не все формационные эпохи, которые он теперь завершает. Он максимально спрессовал время. В Европе ход истории был настолько убыстрен, что она сумела кое-где ускоренным темпом, миновав феодализм, не только шагнуть в капита­лизм, но и долго не задерживаясь в неразвитом капитализме, заглянуть в так называемый "развитой социализм". Затянувшиеся на многие годы и десятилетия "постколониальные войны" и постимперская трансформация сумели вобрать в себя не только несколько формационных, но и цивилизационных циклов. Процессы ста­новления новых государственных образований при преодолении "постко­лониальных транзитов" сопровождаются здесь рождением не только но­вых государственных и этнических образований, но и возрождением так называемых "прерванных" субцивилизаций. И здесь феномен Израиля может оказаться не исключением. Вслед за ним может появиться, напри­мер, Курдистан. Отсюда проистекает высокая степень кризогенности Ближнего Востока. На самый продолжительный конфликт века вокруг Па­лестины продолжают наслаиваться новые конфликтные узлы.
       Недавно рисовавшиеся в воображении сценарии ожидаемых столк­новений на разломах цивилизаций быстро приобретают черты реальных угроз. Толчки ощущаются вдоль всех южных границ России. Вокруг быв­ших эпицентров непотушенных до конца пожаров появляются все новые и новые очаги напряженности и на Ближнем Востоке. Социальная природа таких тектонических сдвигов имеет глубокие исторические и этнорелиги­озные корни. Взаимопроникновение, взаимодействие, взаимовлияние, как и столкновения разных векторов сил, происходят в синергетическом со­пряжении этносов, наций и цивилизаций. Любые взрывы, будь то на меж-цивилизационных или на постимперских развалах в современных услови­ях вызывают цепную реакцию. Она может стать и ядерной.
       Появление на постсоветском пространстве новых независимых госу­дарств, автономий, как и новых государственных образований на Ближнем Востоке, может усугубить трудности преодоления межцивилизационного, в том числе этнорелигиозного "сопряжения" на их внутренних и внешних рубежах. В границах Российской Федерации уже появляются свои этноре­лигиозные автономии, "исламские республики", "независимые террито­рии ваххабитов". После выхода к границам СНГ вооруженных исламист­ских формирований "талибов", за спиной которых стоит Пакистан с его "исламской ядерной бомбой", бывший "мусульманский Север" становит­ся особенно уязвимым исламским "южным подбрюшьем" России. Наи­большую опасность представляет не столько сам факт "возрождения" ислама и даже не проявление религиозного фундаментализма, сколько сопровождающие их конфликты и войны, все труднее поддающиеся кон­тролю на региональном и международном уровнях.
       Происходит неравномерное отождествление исламского фундамен­тализма и экстремизма, в которых все чаще усматривается некая "ислам­ская угроза". Но ислам, как и всякая другая религия, является лишь одной из моделей, или одним из информационных векторов организации того или другого социума. Рассматривая ислам как один из элементов не толь­ко виртуальной, но и действительной реальности в системе межцивилиза-ционных отношений, нельзя не видеть, что никакая религия не может сама по себе быть причиной вооруженных конфликтов и войн. Они чаще всего имеют, как это показано выше, социально-экономическую, особенно - нефтяную подоплеку. Это подтверждается, в частности, сделанными В.Вигандом расчетами, которые показывают, что в мусульманском мире степень глобализации (наверное, не только в экономике) снижается на протяжении последних 15 лет [20].
       При анализе разразившихся острых кризисов в Персидском заливе и вокруг Каспия, роли в них нефти и военной стратегии многие исследова­тели (к примеру, египетский историк Хасанейн Хейкал и французский ге­нерал Пьер М.Галуа, или американские политологи Дж.Кэмп и Р.Харкави) отводят им гораздо большую роль, чем "исламскому фактору", или вооб­ще этноконфессиональным противоречиям [21]. Главную опасность рас­ширения "меняющегося" Ближнего Востока в границах чуть ли не всего мусульманского мира американские авторы капитального труда "Страте­гическая география и меняющийся Средний Восток" усматривают не в самом исламском факторе, а в других серьезных потенциальных угрозах, возникающих на путях транспортировки нефти и газа на мировые рынки из Персидского залива и Каспия через наиболее нестабильные в современ­ном мире районы Кавказа, Курдистана и Афганистана [21]. С ними отчасти соглашается и В.Виганд, указывающий на совершенно разные функции религии и экономики. "Исламская составляющая" как по количественным показателям, так и по духовному воздействию в сравнении с другими ци­вилизациями, совершенно справедливо отмечает авторитетный россий­ский африканист "не дает основания считать, что исламский мир может иметь свой особый региональный экономический базис. Попытки найти в шариате какие-то черты, допускающие создание собственной экономиче­ской системы, также бесполезны, как было суждено советскому социализ­му создать свой экономический базис [23].
       Рождение ряда новых государств, сопровождаемое распадом преж­них империй, появлением новых федеральных и автономных образова­ний, порушило существовавшую здесь веками прежнюю модель "сопря­жения" различных этносов. В результате создалось перенапряжение в их цивилизационных и социальных отношениях. Порожденный этим хаос после Первой и Второй мировых войн в их расширенных временных рам­ках приводит к дезорганизации всей системы международных отношений в обширном регионе на длительное время.
       Причины и сущность этого хаоса предстают, на первый взгляд, в ви­де столкновения противоположных геополитических интересов и идеоло­гий. Но выход из него видится не столько в глобализации этих столкнове­ний, сколько в синергетическом сопряжении дополняющих и воздейст­вующих друг на друга разных видов естественно-природной и социокуль­турной энергетики. В такой пространственно-временной взаимосвязи и формируется, по теории синергетики, особый вид информационной энер­гетики, называемой "памятью о будущем". Она проявляется в опреде­ленной цикличности повторяемых событий в сопряжении всех компонен­тов синергетической триады "Природа - Человек - Общество (Цивилиза­ция)". Разрыв взаимосвязи прошлого и будущего в сфере межцивилизационных отношений чаще всего мешает "самоорганизации хаоса". Игно­рирование социоестественных процессов в сфере межцивилизационных и религиозно-этнических отношений мешало и мешает урегулированию пе­риодически возникающих здесь кризисов и конфликтов.
       Выдвинутый 20 лет спустя после Октябрьской войны в процессе ара­бо-израильских мирных переговоров принцип "мир в обмен на террито­рии" - это и есть связующее звено, которое призвано осуществлять со­пряжение между политикой и синергетической триадой социоестественной истории "Природа - Человек - Общество".
       С надеждой отзываясь о перспективах перестройки международных отношений, один из архитекторов "ближневосточной перестройки" Шимон Перес в беседе с Михаилом Горбачевым незадолго до ухода обоих с за­нимаемых ими высоких постов представил свое видение "нового Ближне­го Востока", в корне отличающегося от "Меняющегося Ближнего Средне­го Востока" в американской стратегической парадигме. Строительство нового Ближнего Востока, по его убеждению, должно включать в себя и разоружение, и водную проблему, которая в будущем веке может сказать­ся острее, чем территориальная, и реконструкцию, и кооперацию экономи­ки. "Мы не хотим замыкаться на прошлом, - заявил он. - Израиль не мо­жет быть Островом Изобилия в море надежды. Поэтому надо сотрудни­чать с арабами, начав с территориального компромисса, чтобы строить теперь Новый Ближний Восток [22].
       В Москве всегда проявляли заинтересованность в установлении ара­бо-израильского мира. "Мы не только были заинтересованы, но и работа­ли в этом направлении, не забывая о своих многогранных интересах на Ближнем Востоке", - вспоминает бывший глава МИД и премьер-министр Евгений Примаков. Но формула, выработанная в Мадриде, не работает до сегодняшнего дня, а процесс политического урегулирования поэтому дает сбой. Здесь, по его убеждению, несомненно "сказывается менталитет вовлеченных в кровавый конфликт сторон, сложившийся на протяжении целого века". Но кроме того, удлиняет путь к компромиссу новая тактика США, стремящихся подтянуть к миру с Израилем одну арабскую страну за другой и отдельно палестинцев. Это, по убеждению Примакова, приводит к появлению "ближневосточного мифа", будто США способны в одиночку без координации действий с Россией и европейскими странами привести дело к ближневосточному урегулированию [24].
       Если в видении из-за океана Ближний Восток изменяется только в координатах стратегической географии, то для России он представляется сейчас особенно близким и в геополитическом, и в геоцивилизационном измерениях.
       Прекращение глобального противостояния двух мировых систем, од­ной из арен которого был во второй половине XX века Ближний Восток, пошатнуло прежнюю систему политического и военного баланса. Но это вовсе не означает возложение только на США монопольной ответствен­ности за решение любых региональных конфликтов, тем более межциви-
      
       лизационных. Здесь, говорили участники ежегодной конференции россий­ских арабистов и востоковедов по проблемам Ближнего Востока, требует­ся поиск "золотой середины" [25]. Очевидно, она может быть найдена на пути сопряжения всех "остаточных элементов неурегулированности", будь то на постколониальном Новом Ближнем Востоке или на постсовет­ском пространстве Новой России с ее "ближним" и соседним зарубежьем.

    Вместо заключения

       В начале века Иван Бунин, совершив путешествие "в Иудею и Пале­стину", сравнивал "святую землю", покрытую маками цвета крови и кам­нями цвета этой многострадальной земли, с огромным полем битвы. Оно рисовалось в его воображении полем, на которое "обрушился сперва кро­вавый, а потом каменный ливень". Тогда ему казалось, что "в мире нет страны с более сложным и кровавым прошлым". Вскоре после этого он убедился, что на свете есть еще одна страна не только с таким прошлым, но и с не ^енее страшным будущим. К такому выводу Бунина подвели пережитые им "окаянные дни" в своем Отечестве. За окаянными днями должны были следовать годы покаяния за все совершенные грехи, кото­рые через века и тысячелетия идут от Каина. Россия сама наложила на себя "каинову печать". Сама распяла себя на Голгофе кровавых войн и братоубийственных революций. Они унесли, по разным оценкам, за этот "окаянный век" от 60 до 80 миллионов жизней россиян. Не будь этого, численность населения в границах бывшей Российской империи, как счи­тают демографы, могла бы приблизиться к миллиардной отметке.
       На "святых землях" Израиля в нынешней Палестинской Автономии человеческая база, по выражению русского философа Ивана Солоневича, оказалась тоже "исчерпана войнами, разжижена и истощена миграциями и эмиграциями" [26]. Не будь этого - и геноцида, и массового исхода лю­дей, - население "святой земли" по своей численности тоже было бы на порядок больше. Да и сама земля не была бы столь опустынена и обез­вожена. За это столетие ее чаще поливали "кровавые и каменные ливни", чем благодатные дожди. Из-за войн и разумный раздел имеющихся вод тоже представлялся невозможным.
       На пути отправленных друг за другом из Мадрида и Осло "ближнево­сточного и палестинского экспрессов" оказалось немало завалов. Но про­цесс не остановился. Даже в условиях непрекращающихся войн, силовых "бурь", разгула терроризма, палестинской "интифады" ("революции кам­ней"), затяжных кризисов в Ливане и вокруг Ирака оба, не столь уж ско­рые, "экспресса" двигались к намеченной цели.
       Нерешенных проблем на "библейских землях", как и в российских "родных палестинах", остается пока больше, чем решенных. Может быть, их решение связано не столько с ликвидацией последствий войн и кризи­сов, сколько с преодолением "инерции воинственности". Она дает о себе знать в отношениях между мирами, поскольку нет больше блоков между государствами, социумами, этносами, конфессиями. Все войны и битвы велись и ведутся ради победы, включая и бездумное "покорение челове­ком природы". Но окончательная победа - это, по выражению А.Тойнби, "пагубная иллюзия". Это касается любых войн и империй, которые не могут избавиться от воинственности. "Можно простоять с мечами в нож­нах, - писал А.Тойнби, - тридцать, сто, двести лет, но рано или поздно -Время сделает свое дело. Оно работает против строителей империй. Они не способны стать незыблемыми краеугольными камнями. Они обречены на расшатывание и выпадение, как зубы дракона" [3].
       Сказанное воспринимается и как урок прошлого, и как назидание на будущее: мир без войн дороже любых завоеваний. Поэтому за него тоже, как и на войне, нередко жертвуют жизнью. Израильский премьер Ицхак Рабин после того, как вместе с палестинским лидером Ясиром Арафатом получил Нобелевскую премию за мир, был вскоре убит иудейским экстре­мистом. Его постигла та же судьба, что и египетского президента Анвара Садата, убитого мусульманскими фанатиками за проявленную им инициа­тиву начать продвижение к миру на Ближнем Востоке.
       Приостановленные с приходом к власти в Израиле правительства Натаньяху шаги к миру, похоже, могут снова возобновиться после состо­явшейся в Вашингтоне встречи нового израильского премьера Эхуда Ба­рака и сирийского министра иностранных дел Фаруха Шараа. В связи с этим высказывают предположения, что США, уплатив за мир с Египтом и Иорданией за последние 20 лет около 60 млрд. долл., придется, навер­ное, снова "инвестировать в мир" на палестинском, сирийском и ливан­ском направлениях не меньшую сумму.
       У обедневшей за это столетие России нет таких возможностей, чтобы соревноваться с Вашингтоном в "долларовом миротворчестве". Но у нее есть другие рычаги и возможности. Новый "прорыв" к миру на Ближнем Востоке подготовила не только Мадлен Олбрайт, встречаясь с сирийским президентом в Дамаске. Этому предшествовали встречи и переговоры арабских и израильских лидеров в Москве - и Х.Асада, и Я.Арафата, и Э.Барака, и Д.Леви. Раньше в годы "холодной войны" Вашингтон и Моск­ва не жалели усилий, чтобы переиграть друг друга на "горячих" перифе­риях, особенно на ближневосточной "арене контригры". Россия после окончания холодной войны, по существу, самоустранилась от участия в строительстве мира на Ближнем Востоке. Почувствовав себя единствен­ной сверхдержавой, США, напротив, побили все рекорды в расходах на проведение там силового миротворчества. Они в несколько раз превыси­ли американскую "плату за мир". Из-за такого перекоса мир на Ближнем Востоке и остается неустойчивым. Возвращение туда России придаст процессу ближневосточного урегулирования более необратимый и устой­чивый характер.
        -- Абу Мазен. Путь в Осло. - М, 1996. - С. 9.
        -- Чижевский АЛ. Космический пульс жизни. - М., 1995. - С. 289-290.
        -- Тойнби, А.Дж. Постижение истории. - М., 1991. - С. 181, 293. Хрестоматия по истории цивилизаций. - М., 1997.
        -- Дьяконов И. Пути истории. - М., 1997. - С. 341-355.
        -- Капица С, Курдюмов С, Малиновский Г. Синергетика и прогнозы будущего.- М., 1997.
        -- Моисеев Н.Н. Быть или не быть... человечеству? - М., 1999. - С. 110-114.
        -- Моисеев Н.Н. С мыслями о будущем России. - М., 1997. - С. 140.
       9. Vidal, Dominique Le peche originel d'lsrael/ Paris, 1998.
    Ю.Добрынин. Строго доверительно. - M., 1997. - С. 223.
        -- Hantington, S. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order.
      -N.Y. 1996.-С 28.
        -- Abdelhadi, B. Le monde islamique et Ie pzojet du nouvel ordre mondial. - P.
      1995.-С 61-70.
        -- Citop.-с. 109-120.
        -- Cit. op. - с 256.
        -- Расторгуев СП. Информационная война. М., 1999. С. 152-156.
        -- Defence Nationale, 1993, Decembre, с. 113-123.
        -- Chapour Haghinat Histoire de la Crise du Golfe.
        -- Медведко Л. "Седьмая" ближневосточная война. - М., 1993. - С. 29-38.
        -- Неклесса А. Конец цивилизации или Зигзаг истории. // Знамя. - 1999, -
      1.-С. 165.
        -- Восток. - 1999.- 2. - С. 61-63.
        -- Там же, с. 64.
        -- Брутенц К.Н. Тридцать лет на Старой Площади. - М.,1998. - С. 391.
      
        -- Актуальные проблемы Ближнего Востока: Материалы конференции. /
      Москва. 30.01.98. - М., 1998. - С. 7.
        -- Примаков Е. Годы в большой политике. - М. 1999. - С. 367-368.
        -- Материалы ежегодной конференции арабистов 2-3 декабря 1999 г. Москва
        -- Сравнительное изучение цивилизаций. - М.1997. - С. 301.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       22
      
      
      
        --
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Медведко Леонид Иванович
  • Обновлено: 17/02/2009. 103k. Статистика.
  • Статья: Публицистика
    • Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.