Мошков Юрий Васильевич
Стихи разных лет

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 15/08/2012.
  • © Copyright Мошков Юрий Васильевич (susus@ukr.net)
  • Размещен: 29/05/2006, изменен: 17/02/2009. 21k. Статистика.
  • Стихотворение: Поэзия
  • Скачать FB2
    • Оценка: 5.77*10  Ваша оценка:

    Юрий Мошков

      

    ВЯЗ

      
       Зеленый вяз на желтом поле -
       такой у города был герб.
       Хотя у каждой колокольни
       вздымались рощи лип и верб.
       Но что там верба - жидковата,
       красива липа, да хрупка.
       А вяз стоял молодцевато,
       упершись прямо в облака.
       А если, похваляясь силой,
       сердито ухали грома,
       он прикрывал от молний синих
       прядильни, церкви и дома.
       Он прогонял и зной, и вьюгу
       и, как заправский часовой,
       свою пробитую кольчугу
       менял на новую весной.
       И вновь стоял молодцевато,
       и, видно был любим не зря -
       упругий, рослый, в три обхвата,
       похожий на богатыря.
      
      

    ОЛТУШЕВО

      
       Олтушево, Олтушево,
       старинное село -
       под вишнями да грушами
       от лепестков бело.
       Пройду по Клязьме тропочкой,
       петляя в зеленя;
       на левый берег лодочник
       перевезет меня
       Олтушево, Олтушево,
       бегут к реке сады...
       Я соловья подслушивал
       у клязьменской воды.
       Оливковый, взъерошенный,
       присев на краснотал,
       то две, то три горошины
       он в горлышке катал.
       И вдруг - взахлеб, неистово
       коленце вывел он -
       он щелкнул, он насвистывал
       и душу брал в полон.
       Недаром Клязьме издавно
       на гусляров везло!..
       Рассвет сады пронизывал
       и поспешал в село.
       Проснулись колокольчики,
       и в роздыми лугов
       они синели строчками
       лирических стихов.
      
      

    КРАСАВА

      
       Меж лугами шумит дубрава,
       называют ее Красавой,
       а в Красаве, журча тихонько,
       пробирается речка Шехонка -
       в белокрыльнике и кувшинках
       в позолоченных камышинках,
       и вода в ней - темнее браги,
       и замшелые, как коряги,
       бродят щуки по речке важно -
       им считай лет по двести каждой.
       А над речкой - берег нехожий,
       а над речкой летают ронжи,
       сипло каркает черный ворон
       на осине зеленокорой.
       У осины - вот это чудо! -
       сыроежки размером с блюдо,
       и смородина прячет под листья
       сочных ягод лиловые кисти.
       Поплутав тут,
       на луг раздольный
       выхожу я с лукошком полным,
       а в глазах все стоит дубрава...
       Нет, недаром она Красава!
      
      
      

    ХОЗЯЙКИ ДОЖДЯ

      
       Не подстега, не ситничек,
       не шальной, не грибной -
       пляшет ниточка к ниточке -
       дождик льняной.
       От сторонки к сторонке,
       за порядком следя,
       ходят цехом девчонки -
       хозяйки дождя.
       Прикасаются к ниточкам
       пальцы чуткие их:
       будет пряжа отличная,
       дождь - в руках молодых.
       Пусть он весело шпарит
       семь часов напролет!..
       Дожидаются парни
       у фабричных ворот.
       Вот и кончена смена -
       и легки и звонки
       на асфальте вечернем
       стучат каблучки.
       Провожают ребята
       девчонок домой,
       а в садах-палисадах -
       белопенный прибой.
       Вьются стежки средь вишен,
       в туман уводя...
       Скучно в цехе притихшем
       без хозяек дождя.
      
      

    ***

      
       Ветер по буксиру колобродит,
       за кормою тормошит канат...
       Ни одной звезды на небосводе -
       словно все сгорели в звездопад.
       Берега расплывчаты и мглисты,
       неуютно стало на реке...
       И тебе, наверно, снится пристань
       в нашем задремавшем городке.
       Тонкие морщинистые руки
       ты кладешь на плечи мне опять -
       тихая противница разлуки,
       все-то понимающая мать.
       Знаю: ничего тебе не надо,
       лишь бы я вернулся поскорей...
       И в дорогах дальних с нами рядом
       вечная тревога матерей.
       Мы за сотни верст от них, а дома
       снятся им - уже в который раз -
       пристани, вокзалы, космодромы:
       - Ну, сынок, до встречи...
       В добрый час!..
      
      
      

    ***

      
       Опять над улицей моей,
       укрытой зарослями вишен,
       развесил хвост бумажный змей -
       изобретение мальчишек.
       А день ядрен, в садах пестра
       листва, пронизанная светом...
       И вновь мальчишескую страсть
       мне возвращает бабье лето.
       И я припоминаю всех,
       с кем бегал в детстве с пересвистом:
       наш змей - он тоже так висел
       на паутинке серебристой!
       Мочальный хвост с пучком травы,
       газетный лист, катушка ниток...
       Друзья мои... Сегодня вы
       солидно смотрите с открыток.
       И каждый - в свой, конечно, срок, -
       как говорится, в люди вышел,
       весь мир про тихий городок,
       про наши Вязники услышал...
       А в поднебесье - чей-то змей,
       он, козырнув под облаками,
       висит над улицей моей...
       А мне все кажется - тот самый.
      
      

    РАДУГА

      
       Гроза умчалась,
       разлохматив липы...
       Опять простор открылся голубой,
       и солнце снова,
       точно медный слиток,
       повисло над московской мостовой.
       И тысячу дождинок в самосвалы,
       аачнувшись,
       обронили провода...
       Но долго на асфальте ворковала
       пузыристая теплая вода,
       пропахшая, казалось, иван-чаем,
       купальницей и ягодой лесной...
       Не с просек ли заклязьменских
       случайно
       грозой благоуханье занесло?..
       И долго-долго радуга сияла,
       семь арок перекинув на восток -
       как будто бы она соединяла
       Москву и мой районный городок.
      
      

    УЛОЧКА

      
       Обнимают друг друга
       замшелые вязы,
       сладко мятою пахнет,
       лопухи у ворот...
       К этой улочке старой
       я особо привязан -
       вот откуда начало
       городок мой берет.
       Припадают на прясла
       терны в ягодах сизых,
       краснобокие яблоки
       снегирями висят...
       Здесь дома сохранили,
       как резьбу на карнизах,
       простодушный и мягкий
       деревенский уклад.
       Здесь автобус не ходит,
       и настолько здесь тихо -
       слышно, если на Клязьме
       всплеснет вдруг весло...
       Давним жителям улочки -
       слесарям и ткачихам
       по наследству семейному
       перешло ремесло.
       Это - улочка первых
       рабочих династий,
       постигавших мудреную
       душу станка...
       Я ведь тоже
       к фабричному цеху причастен, -
       родословная ниточка
       моего городка
      
      

    ПТИЦЕЛОВ

      
       Пообещал приятелю вчера
       поймать щегла -
       такая вот петрушка...
       Натянута струною бечева,
       коснется чуть -
       и в западне пичужка.
       Ага, летит...
       Приятный голосок!
       Раз - и захлопнута
       ловушка глухо.
       И он достал трепещущий комок
       из разноцветных перышек и пуха.
       Какое уж там сердце у щегла -
       с брусничину,
       а вот заколотилось,
       отчаянно на волю запросилось,
       и просьба эта душу обожгла.
       С брусничину...
       Велик ли вроде жар?..
       Но дрогнула рука у птицелова,
       он пальцы узловатые разжал:
       - Ну, Бог с тобой, -
       свищи на воле снова!
       И западню уносит птицелов...
       Что ж, вечером к приятелю он сходит:
       мол, не везло,
       мол, не было щеглов,
       мол, постарел -
       глаза теперь подводят...
      
      

    ПОЛОВОДЬЕ

      
       Вниз по реке проплыли глыбы льда,
       на отмелях сшибаясь, словно кремни,
       и захлестнула полая вода
       заклязьменские села и деревни.
       Но, как всегда, в заботах каждый день,
       вот только сухопутной связи нету:
       в правление артели - по воде,
       в клуб - по воде, и по воде - к соседу...
       А если председателя в райком
       вдруг вызовут - дорогою прямою
       домчит он на моторке с ветерком
       и с радугой, повисшей над кормою.
       В дверь постучит и строен, и плечист,
       и секретарь ему ладонь протянет
       и улыбнется:
       - Ну садись, садись...
       Скучаешь по делам, островитянин?
       И сядут вместе, глянув на часы,
       планировать зареченское лето,
       и голос отбиваемой косы
       послышится в апрельский полдень этот.
       А к вечеру созвездьем огоньки
       засветятся над зеркалом разлива -
       крестьянские родные огоньки...
       И застучит моторка торопливо.
       ударит ветер, брызг зеленых россыпь,
       и кисловатый привкус столбунцов
       коснется губ, как в пору сенокоса.
      
      

    ***

      
       Был у нее певучий говор
       и добротой светился взгляд -
       я сроду не встречал такого, -
       и отвечал ей невпопад.
       Робел пред нею почему-то,
       глаз на нее поднять не мог...
       Но вот тропа свернула круто,
       блеснула Клязьма, как клинок.
       На берегу душист и розов,
       шиповник цвел, к себе маня.
       К воде сбежала, в лодку села,
       и по сиреневой реке
       мелькнула лодка птицей серой
       и быстро скрылась вдалеке.
       Откуда, кто она такая -
       спросить бы мне, да не спросил...
       Кого-то тоже провожая,
       уныло чибис голосил.
      
      
      

    ***

      
       Отличники - и те робели,
       когда она урок вела,
       и пересказывали "Белу",
       держась за краешек стола.
       И, собираясь в коридоре,
       мы ей желали бед и гроз
       и чтоб какой- нибудь Печорин
       Татьяну Павловну увез!
       Желали мы!
       И как-то в марте -
       вовсю капель была слышна -
       она вошла в нарядном платье
       и молча встала у окна.
       Мы переглядывались долго,
       не зная, что произошло...
       Ее мизинец тонкий трогал
       чуть запотевшее стекло.
       Он на стекле оставил бледный
       замысловатый завиток...
       Так начала она последний -
       мы сердцем поняли -
       урок.
       ..И, собираясь в коридоре,
       переживали мы всерьез,
       что вот какой-то там Печорин
       Татьяну Павловну увез.
      

    ПОРЫВ

      
       Сажусь за стол -
       и ни строки покуда...
       Но вот, он, миг:
       прозрачна и легка
       мелодия рождается,
       как чудо -
       и проступает
       первая строка.
       Подходит ночь,
       а музыка все льется...
       Ей отдаюсь
       до самого утра.
       Не оборвать бы!
       Если оборвется,
       услышу я
       лишь скучный скрип
       пера.
      
      

    ***

      
       Жил во Мстере,
       склонный на проказы
       богомаз
       по прозвищу Рябой.
       Он скучал,
       когда иконы мазал
       по веселой краске голубой.
       И смотрели на него печально,
       будто в этом был повинен он,
       серыми
       холодными очами
       старые угодники с икон.
       И не в силах удержаться боле,
       никому ни слова не сказав,
       он тайком угоднику Николе
       голубые выписал глаза.
       И - пошло...
       И подхватила Мстера
       новый цвет...
       Его Рябой любил -
       богомаз отчаянный,
       который
       у Николы взор подголубил.
      
      

    ***

       Дымки витают над борщами,
       благоугают голубцы...
       Сложив у столика пищали,
       в кафе обедают стрельцы.
       А у дверей, на тротуаре,
       взирая нервно на часы
       и первый зной кляня, бояре
       сердито кашляют в усы.
       Попробуй - в очереди выстой!..
       И, чтобы время скоротать,
       дьячки мурлычут под транзистор:
       "Орлята учатся летать..."
       Под сенью липовой аллеи
       ведут монахи давний спор:
       кто в нападении сильнее -
       "Торпедо" или "Пахтакор"?
       А рядом царские невесты
       и государевы гонцы
       шуршат страницами "Известий",
       пока обедают стрельцы.
       На эту очередь с дороги
       смотреть забавно и смешно:
       смешались в полдень две эпохи -
       снимают в Суздале кино.
      
      

    ***

       Свернул с тропы - и сердце сжалось,
       не узнаю знакомых мест:
       обезображенный пожаром,
       стоит полусгоревший лес.
       Воздев обугленные сучья,
       чернеют мертвые стволы,
       и ветер ворошит беззвучно
       настил из листьев и золы,
       Сдувает пепел, словно вату,
       то с той, то с этой головни...
       И я, не раз познав утрату,
       снимаю с кепку с головы.
       И не унять тоски щемящей,
       не побороть, не заглушить -
       как будто выгорела с чащей
       частица собственной души.
      
      

    ***

       Дремлет город под небом ночным...
       Тишина. Приоткрыто окошко.
       Старый мастер, как врач над больным,
       наклонился над хворой гармошкой.
       Он лады разложил на столе,
       принахмурил белесые брови
       и представил, как песня в селе
       оборвалась вдруг на полуслове.
       Захрипела гармонь, осеклась,
       жадно воздух глотнула у клуба -
       и потухли огни чьих-то глаз,
       и поджались обиженно губы.
       Смолкла песня - и вроде беды...
       Потому и торопится мастер
       подлечить и мехи, и лады,
       чтоб гармошка играла на счастье...
      
      

    ***

       Пароход прошлепает, и снова
       золотые звезды на реке,
       да круги огня берегового,
       да бревно в искрящемся песке.
       Тихо, только возле поворота
       плещутся на отмели язи...
       И протяжно вдруг попросит кто-то:
       - Митро-фан Лу-кич, пе-ре-ве-зи!
       Поругает бакенщик вначале:
       - Ну, кого нечистая несет?
       Поворчит, а все-таки отчалит,
       побурчит, а все ж перевезет.
       Слышно, как вода о лодку бьется,
       как Лукич орудует веслом:
       - Куковал бы, парень, ты до солнца,
       да, видать, счастливый - повезло...
      
      

    КРЫЛЬЯ

      
       Слова вбивая будто сваи,
       гонец, с дороги поостыв,
       прочел указ:
       "...Повелеваю
       ткать корабельные холсты..."
       Колокола запели разом
       над Вязниковской слободой
       и в честь святых,
       и в честь указа:
       Петр Алексеич - царь крутой...
       Станки в цехах залопотали -
       и молодой российский флот,
       тугие крылья обретая,
       приказа ждал начать полет...
       Те крылья дым боев окутал, -
       рванувшись к вражьим берегам,
       они свистели у Гангута
       и возле острова Гренгам.
       Их отражения плясали
       белесой вязью по воде...
       А за дремучими лесами
       станки стучали в слободе.
       В коптилках пламя трепетало,
       давил на плечи низкий свод...
       И прадеды мои устало
       горячий смахивали пот.
  • Комментарии: 1, последний от 15/08/2012.
  • © Copyright Мошков Юрий Васильевич (susus@ukr.net)
  • Обновлено: 17/02/2009. 21k. Статистика.
  • Стихотворение: Поэзия
    • Оценка: 5.77*10  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.