Сельма нервно смотрела на часы. Самолет опаздывал. Наконец он появился в утреннем небе, приземлился и подали трап.
Струйка людей потянулась вниз.
"- Он выйдет последним, - думала она, последним..."
Оскар вышел последним. Он не торопился. Он остановился в дверном проеме и начал болтать со стюардессой. Та смеялась...
"- Так он торопится к сестре, которую не видел 44 года! - подумала она, - такой же, как и был, годы ничего не меняют".
Потом Оскар начал спускаться по трапу, не торопясь, насвистывая.
Сельма видела все это в бинокль. Она б убила его. Она опаздывала - оставалось десять минут.
- Оскар, - завопила она, - Оскар!
Он шёл по летному полю с молодой женщиной.
"- Может, он женился, - думала она, - совсем сдурел! Я же пригласила его одного. Куда я дену двоих?"
Появился он минут через двадцать, слава Богу, один. Они обнялись.
- Ну, как ты здесь, сестричка? - спросил он.
- Побежали, я тебе все расскажу по дороге.
Они понеслись к машине. Оскар еле поспевал.
- Куда мы так торопимся?
- На кладбище, - сказала она.
- На кладбище?! - он застыл.
- Да, да, - она подтолкнула его, - я покупаю место на кладбище.
- К-кому?
- Себе, мужу, я знаю.
- Ты себя плохо чувствуешь? - спросил он.
- При чем здесь здоровье?! - удивилась она, - земля дорожает!
За последний год на 7 процентов! Представляешь, сколько она будет стоить, если я еще протяну десяток-другой?
Она забросила его в голубой "Вольво", нажала на газ.
- А-а, черт! - ворчала она, - сколько машин! Час пик. Сейчас у нас круглые сутки час пик.
Она чертыхалась, била рукой по рулю, клаксонила.
- Куда ты так торопишься? - спросил он, - мы не виделись 44 года.
- Там чудесный участок, - сказала она, - его могут отдать. Ты не мог чуть быстрее выйти из самолета?
- Я уже давно никуда не тороплюсь.
- Ты - нет, а я - да. Это чудесный участок, в тени, последние годы я на солнце чувствовала себя не очень...
Она наконец вырвалась на простор и погнала.
- У тебя 160! - сказал он.
- У нас нет ограничений, ты не знаешь?
- Ты всегда так водишь?
- С чего ты взял? Ты же знаешь, куда мы едем!
- Ты летишь на кладбище, как на первое свидание, - сказал Оскар.
... Место действительно было в тени. Сельма внимательно изучала его. Оскар печально сидел на своем чемодане.
- Вот мое место, - показывала Сельма, - вот мужа, вот детей, тут внуки... - Она указала на место чуть поодаль, - Хочешь?
Оскар вздрогнул.
- Не стесняйся! Дарю!
- Не надо, - Оскар замахал руками, - это же дорого, что ты!
- Для брата?! Что жалко для брата?!!!
- Я понимаю... И все же... Подари мне что-нибудь попроще. Баночку кофе...
- Понимаю, - протянула она, - ты уже купил себе место в Риге...
- Нет, - признался он.
- Понимаю, - опять протянула она, - у вас нет и кладбищ! Ни мяса, ни мыла, ни кладбищ.
- Сестрица, - сказал он, - я впервые на Западе, мы не виделись 44 года, давай поговорим о чем-нибудь другом.
- Ты прав, я совсем обалдела. Расскажи мне о себе, все, все, подробно!
Он покосился на памятники, могильные камни.
- Может, в другом месте?.. - спросил он.
- Почему-бы и нет? Сейчас оформлю - и поедем. Так тебе брать или нет?..
Они снова мчались, на этот раз к Копенгагену.
- Ты странный тип, Оскар, - говорила она, - не думаешь о будущем - не купил место на кладбище! Не составил завещания! Ты легкомыслен, Оскар. Каким был, таким и остался ветрен и легкомыслен.
- Легкие мысли лучше тяжелых, - сказал он.
- Как вы там все живете, - продолжала она, - только настоящим, не думаете о будущем.
- Мы думаем о светлом будущем, - рассмеялся он, - ну, что у тебя нового, сестричка?
- Всё! Муж, дети, дом! И 70 лет! Главная новость... 70 лет! На западе очень быстро бежит время.
- На востоке еще быстрее, - заметил он, - мне 72! Кто твой муж?
- Датчанин, - ответила она.
- Ага... А дети?
- Тоже датчане...
- Интересно, - сказал он. - Мама бы очень смеялась, если б узнала, что ее внуки - датчане.
- Она любила селедку, - заметила Сельма, - может быть, это ее примирило бы с ее внуками.
- Ты единственная еврейка в вашей семье? - спросил Оскар.
- Я датчанка, - ответила она, - тут все датчане. Даже евреи. Еврей здесь не национальность, как у вас.
- У нас тоже не национальность, - сказал Оскар. - У нас это порода козлов - козлы отпущения! Вот сейчас одного старого козла выпустили попастись на датский лужок, пожевать свежей травки. У вас хорошая травка?
- Неплохая, - ответила она.
- Вот пожую - и обратно в хлев...
Они мчались по деревянной дороге. Желтела пшеница. Лежали коровы.
- Пастораль, - сказал он. - Приятно ехать по земле, чей король надел желтую звезду, правда, Сарра?
- Оскар, - ответила она, - возможно, ты не знаешь, но меня здесь зовут Сельма... 44 года...
- Сельма. - протянул он, - очень поэтично - Сель-ма... Папа искал тебе имя год. Полгода - Сарра, полгода Роха, ты была Сарра-Роха. На что папа убил год? Роха ты хотя бы оставила? Сельма-Роха - куда ни шло...
Дом Сельмы оказался замком. Краснели башни. Ржала лошадь. Лежал сенбернар.
- Я - на первом, Свенс с Олафом на втором, муж на третьем.
- А где Гамлет?
Она не поняла. Со стороны замка приближалась белобрысая команда.
- Знакомься, - сказала Сельма, - Свенс, Кристен, Олаф. А это мой любимый брат - Оскар, таскал для меня яблочки из соседнего сада.
Датчане кивали пшеничными головами.
Затем был королевский обед - фарфор, серебро, икра, лосось.
- Нет, нет, Оскар, куда ты садишься, ты слева от меня, Кристен - справа.
Оскар ел, пил, дурачился. Рассказывал о своей жизни, о жизни в стране.
- Впервые ем чистыми руками, - смеялся он, - представляете - нет мыла! Один день моем руки, другой - шею, третьи - ноги...
Смеялся только он. Датчане понимающе кивали.
- Живем в состоянии войны, - продолжал он, - в каждой республике - свой фронт, национальный фронт - латышский, литовский.
И всюду - евреи! Почему, скажите мне, любой национальный фронт - это евреи?!! Главный латыш Риги - Абрам Клецкин.
Он от души хохотал. Датчане загадочно молчали.
- Я что-нибудь не то говорю? - спросил он.
- То, то, им очень нравится!
- Почему ж они не смеются?
- Как это не смеются, - Сельма удивилась, - они гогочут!
- Я не вижу, - сказал он.
- В Дании, Оскар, гогочут иначе... Я их давно не видела такими веселыми.
Это заявление прибавило Оскару сил.
- А вот чем, по-вашему, отличаются русские евреи от западных, а? - пошел он в наступление.
Датчане наморщили лбы.
- Да это анекдот, Сельма, анекдот, пусть не думают, чего они наморщили лбы ? Так вот - западные евреи живут на Западе, а русские евреи мечтают там жить.
Опять разнесся только его смех. Датчане серьезно молчали.
- Они сейчас тоже смеются? - неуверенно спросил Оскар.
- Ну, конечно, - ответила Сельма, - отведай омара. Или сыру. Вот с орехами, с кокосом, с коньяком. У вас, говорят, нету сыру?
- Утром. В очереди. Подсохший. Не с моими зубами! Помните байку: "Бога нет! А сыр есть?.."
И он опять расхохотался один. Становилось неловко.
- Простите, - сказал он, - я впервые за рубежом, простите...
Вскоре перешли к камину и расположились на узорчатых креслах. Потрескивали поленья. Кристен важно помешивал их кочергой, надев специальные перчатки, Олаф со Свенсеном что-то раздували мехами.
Оскару налили коньяка. Он опять был в ударе. Изображал перестройку, гласность, ветер свободы.
- Когда дует ветер свободы, - вопил он, - флюгер танцует на крыше. От его смеха камин потух. Было тихо. За окном ржала только лошадь...
- Простите, - опять произнес Оскар, - впервые на Западе...
Сыновья вновь взялись за меха.
Он подлил себе коньяку: - Прости, сестричка, 72 года не выезжал...
Все молча смотрели на огонь. На городской башне пробило десять. Кристен с сыновьями встали и чинно откланялись.
- Я думал, просидим всю ночь. Поболтаем. Вспомним прошлое.
- В Дании ночью не болтают, - сказала Сельма.
- Прости, родная. Профан... Ты помнишь наши взморские ночи ?
Мама ставила топчан на балконе, мы спали под столом, на столе Зямка, а папа, - он...
- Я тебе постелю на втором этаже, - сказала Сельма, - твой туалет - справа.
- Ты уходишь?! - удивился он.
- Оскар, впереди целый месяц, наговоримся.
Он просидел всю ночь у остывшего камина. Он вылакал весь аперитив и съел все 12 видов сыра.
Утром, в халате, появилась Сельма.
- У тебя такая постель, - сказала она, - будто ты не ложился.
- Ты права, - ответил он, - я спал под столом.
- Оскар, в Дании под столом не спят.
- Под чем спят в Дании? - спросил он.
Следующие три дня она рассказывала ему о покупке дома.
- Понимаешь, если б мы его не купили тогда - сегодня б он стоил в три раза дороже. Лес дороже. Стекла - дороже.
- Кирпич? - поинтересовался он.
- Дороже, - подтвердила она, - всё! Я уж не говорю о земле. Земля всё время дорожает!
- Как на кладбище? - спросил он...
Вторая неделя была посвящена завещанию.
- Я сегодня не спала всю ночь, - жаловалась Сельма, - переписывала завещание.
- Опять? Ты же переписывала его вчера!!
- Я переписываю его все время. Я меняю... Я решила отдать тебе второй этаж... а лошадь - Олафу. Ты всё равно на неё не залезешь. И потом, как её доставить в Ригу?
- А как доставить второй этаж? - спросил он.
- Действительно! - Сельма удивилась, - я об этом не подумала.
И пошла переписывать.
Он умолял её не говорить о наследстве и ничего ему не оставлять.
- Живи! Я умру раньше тебя - у нас нет мыла, сыров, камина. На лицо все симптомы - я уйду раньше!
- Не торопись, - сказала она, - я тут кое-что переписала. Возьмешь катер, сыр, селедку и мыло - ты говоришь, у вас мыла нет?
Как только я умру - ты сядешь за штурвал и поплывешь с мылом в Ригу.
- Прошу тебя, - умолял он, - не говори об этом! Почему ты всё время говоришь о смерти?! Давай поговорим о жизни!
- В Дании не говорят о жизни, Оскар.
- О чем говорят в Дании? Давай поговорим о том, о чем говорят в Дании.
Она на секунду задумалась и начала о налогах.
- Ты знаешь, сколько мы отдаем государству?
13 процентов на страховку, 24 - подоходный, 8...
Она все считала и считала - получалось около 140 процентов!
Они отдавали государству больше, чем зарабатывали. В конце концов оказалось, что они - нищие.
- Что мы купили за всю жизнь? - жаловалась Сельма - этот замок, башня которого всё время падает? Табун лошадей? Яхту, которая уже текла, этот "Порш" и дачу у моря, которую продувают ветры ? Ты купил дачу?
- Я не купил ещё дома, - ответил он.
- Что же ты делал с деньгами? - удивилась она, - у вас такие низкие налоги. Где все твои деньги?!!
- Истратил на сыр, - сказал он...
Затем налил себе коньяку.
- Конечно, жизнь - это цирк, - сказал Оскар, - но почему это одни все время ходят по проволоке, а другие - по ковру?
- Эквилибристка я, а не ты, - сказала Сельма. - Это я всю жизнь ношусь по проволоке. Потому что все твои тюрьмы не стоят одного моего мужа. Ты хотя бы из тюрьмы выходил. Я - нет. Поэтому я эквилибристка, Оскар, я!
- Почему ты за него вышла, Сарра?
- Я Сельма, Оскар, Сельма, я тебе уже говорила.
- Прости, я не могу слышать это имя. Я сидел в лагере почти с таким же названием. И потом, там, на дюнах, что я тебе кричал - Сельма или Сарра?
- Он ещё помнит эти дюны, - вздохнула она.
- Я не помню, я там живу! Ты забыла, я приехал из Риги.
Я живу в Риге!
- И поэтому ты стал Оскаром?
- Радость моя - я же живу среди латышей - по-твоему я мог оставаться Пейсахом? Мы в рабстве, а ты - на свободе!
- Оставь меня в покое - он называл меня Сельмой - я стала Сельмой. Я за него вышла потому, что он порядочный и честный.
- Откуда ты все это узнала? Он все время молчит.
- Оскар, мы в Дании, тут все молчат. Мы все узнаём по молчанию.
Чтобы узнать человека, надо с ним помолчать. У вас съесть пуд соли, выпить цистерну коньяку, у нас - помолчать. Вот ты всё время болтаешь, и мой муж до сих пор не может понять, кто ты.
- Как ты можешь понять, что он не может понять? - спросил Оскар, - Он с тобой говорит?
- Молчание, - объяснила Сельма, - молчание - разное! Ты не заметил, как молчит мой муж и как молчат мои дети?
- Не совсем, - сказал Оскар.
- Дети молчат возвышенно, - продолжала она, - поэтично, восторженно, он - пусто, холодно, бездушно, за его молчанием ничего не стоит. Она поднялась: - И всё. Пошли. Уже обед! Не надо опаздывать на обед...
- Опять, - Оскар испугался, - каждый день обед?! Сарра, прости меня, я не пойду. Я б лучше спустился в шахту. Это легче. Сидеть два часа, рассказывать анекдоты, смешить - и получать за это молчание, пусть даже возвышенное. Это хуже пощёчины. Я не пойду!
- Как хочешь. Кристен приготовил суп из лосося. Он обидится и перестанет с тобой разговаривать...
- Он тебя благодарит, - объяснила Сельма, - спроси, как он его готовит.
- Как вы его готовите? - спросил Оскар.
Кристен достал огромную сигару, осторожно зажег её и задымил, любовно глядя на Оскара. Он дымил минут семь.
- Ты понял? - спросила Сельма.
- Да, да, конечно, я только не расслышал, сколько соли, - ответил Оскар.
- Потому что о соли он ничего не говорил, - объяснила Сельма, - мы на бессолевой диете.
- Ещё пару месяцев, - произнес Оскар, - и я начну понимать по-датски.
Кристен протянул Оскару сигару, тот вставил её в рот.
Кристен сделал какой-то жест рукой.
- Кристен говорит тебе, что сначала надо обрезать.
- Скажи ему, что я курю необрезанные, - отчеканил Оскар, - достаточно, что обрезан я! Пусть курит обрезанные тот, кто не обрезан.
Кристен и Оскар дымили, уставившись друг на друга. Это продолжалось минут семь. У Оскара выступил пот. Пересохло в горле. Сигару он курил впервые.
- Ну, хватит, - сказал он, - очень интенсивная беседа. Я не успеваю за его мыслью.
Он встал:
- Данкешен.
- Подожди, а второе? - удивилась Сельма, - ещё есть второе - семга с осетриной.
- В шахте, - сказал он, - семгу - в шахте!
И вышел.
Он шел по датскому городку, название которого вот уже третью неделю не мог запомнить. Что-то вроде Мём-стрём-шмём. Он уходил далеко, в порт, смотрел на корабли, на рыбаков, думал о своей жизни, потом возвращался - и долго плутал - не мог найти дома своей сестры, и тогда доставал бумажку, на которой было написано: "Фру Сельма Петерсен, QRSTEDS VEJ, IL", показывал её кому-нибудь - и его всегда доводили, доброжелательно, без слов.
День был похож на день - обеды, лососи, Кристен, Свенс, проценты, вечера у камина.
Самое страшное - были вечера у камина.
Днем он ещё мог уходить, болтаться по городу, глазеть на эту новую жизнь. У камина надо было сидеть!
- В Дании вечером сидят у камина, - говорила Сельма.
И он сидел. И молчал. И ждал десяти часов. Били куранты.
Кристен жал руку. Откланивался. Вставала Сельма.
- Я тебе постелю? Туалет справа.
- Почему ты мне всё время это повторяешь?! - взорвался Оскар.
- Ты дважды сходил в туалет Кристена. Он торопился на работу - а туалет был занят.
- Он мог сходить в мой.
- В Дании в чужие туалеты не ходят.
Он стал убегать с утра. Шатался в порту. Ел селедку с луком. Листал книги на непонятном языке, тянул пиво, наблюдал за людьми...
Он уходил с завтраков. Не являлся на обеды, сестра шумела, они ссорились. Он мечтал, чтобы камин сгорел. Тот светился пламенем, но не сгорал.
Однажды синим датским вечером, когда куранты пробили девять и оставался ещё час, целый час, он вдруг вспрыгнул на мраморный столик с аперитивами, опрокинул "Шерри-Бренди" и начал отплясывать "Фрейлахс". Руки его летали, язык цокал, глаза блистали. Датчанин мирно курил.
- В Дании на столе не танцуют, - сказала Сельма.
- Что делают в Дании?! - спросил он, - вешаются?! Я повешусь!!
Где крюк? Где веревка? Я повешусь! Зачем я отказался от места на кладбище? Кристен, дружище, почему ты открываешь свой рот, только чтоб зевнуть? Сельма-Роха, оставь себе катер, но скажи мне тёплое слово! Почему, когда ночью вы сходите - вы говорите о кронах?!
- В Дании... - начала Сельма.
- Задушу! - сказал он, - в Дании душат? Задушу!!!
Он выбежал в ночь и порвал бумажку с адресом, он хотел затеряться, сгинуть! Его привели домой добрые люди, доброжелатели, с улыбкой.
Ночью Сельма вызвала Ивара, их брата. Он прилетел первым самолетом. Она встретила его в аэропорту взмыленная, возбужденная, путающая датский и идиш.
- Забери его, - начала она, - или я повешусь сама или повешу его!
Я не знаю, что делать - ничего ему не нравится, называет меня Саррой, ходит в туалет мужа, завещание его не интересует, забери его, Ивар.
Она продолжала орать на эскалаторе, в машине.
"- Она орёт даже с закрытым ртом", - подумал Ивар.
Он решил быть миротворцем - он обнимал Оскара, во всем ему поддакивал, утешал и, наконец, решил увезти его. Показать ему Скандинавию и первым делом - Осло.
- Зачем мне Осло? - удивился Оскар, - я молчал в Дании - теперь буду молчать в Норвегии?
- Тогда махнем на Мальдивы.
- К каминам?
- Там нет каминов - пляж, океан, пальмы. 7000 километров.
- В такую даль?! Не хочу.
- А что бы тебе хотелось?
- Что б мне хотелось?.. Ходить во все туалеты, справа и слева, чтобы Сельма стала Саррой и взорвать камин. Я хочу взорвать камин!
- Пойдём, сначала пообедаем, - предложил Ивар.
- Зямка, я не голоден, поверь мне.
- Меня зовут Ивар, - сказал он.
- С каких это пор?
- С тех пор, как я в Норвегии.
- Ты хочешь сказать, что ты - норвежец?
- Да, если хочешь.
- А дети?
- Тоже.
- Бедные мама и папа. Слава Богу, что они не дожили до датчан и норвежцев.