Надо будет купить хороших светильников, была ее первая мысль, а вторая: и собаку или же, по крайней мере, птицу, какую-то живность. Опустив чемодан на пол, она стояла в маленькой прихожей маленького дома, который принадлежал ей, ее первый дом. Все еще держа в руке ключ от входной двери, она вдруг вспомнила, что тетя всегда вешала ключ от черного хода с биркой "черный ход" на крюк у черного хода, а ключ от боковой двери - на крюк у боковой двери, а ключ от веранды - на крюк у веранды, а ключ от погреба - на крюк у погреба, и, когда она захлопнула входную дверь, все эти ключи легонько качнулись, раз-два, назад-вперед. Лишь бы оно двигалось, создавало милую возню - пусть это будет обезьянка или кошка, только не чучело, подумала она, поймав себя на том, что, как зачарованная, не может оторвать глаз от головы американского лося, висевшей над зеркалом в прихожей.
Ей захотелось нарушить тишину, она кашлянула, и негромкий звук проник в пыльную темноту дома. Ну вот, я и здесь, сказала она себе, дом принадлежит мне, теперь я могу делать, что угодно, и никто никогда меня не выгонит меня - ведь это мой дом. Она прошла вперед, потрогала колонну резного дерева, подпиравшую винтовую лестницу, - мое, мне принадлежит - и ощутила внезапный прилив радости, настолько осязаем был маленький дом - спасибо тетя! О Господи, подумала она, смахивая с руки пыль, а ведь мой маленький домик необходимо немного прибрать; она улыбнулась, предвкушая веселую работу, что ждет ее завтра и послезавтра и во все остальные дни, которые она проведет в своем доме, поддерживая чистоту и порядок.
Ей захотелось посвистеть, как-то внести в дом движение и шум, она повернулась, открыла дверь направо и шагнула в тусклую заставленную комнату. Жаль, что я приехала сюда вечером, тетя, конечно же, не любила яркий свет; интересно, как она вообще что-то различала в этой комнате. Темное пятно на низком столике у двери постепенно приняло очертания приземистой настольной лампы; она нажала выключатель, и под лампой образовался круг света, так что она смогла отойти от порога и углубиться в комнату, по всей вероятности, тетину любимую. Со дня смерти в комнату наверняка никто не входил, даже не открывал ее и не зажигал свет; подрубленное с одного края полотенце для чайной посуды лежало на ручке кресла; она почувствовала внезапный прилив нежности и что-то вроде стыда, вспомнив, сколько полотенец, подшитых, приходило к ней на дни рождения и под Рождество, а сейчас они, все еще в подарочной бумаге, лежали на дне чемодана, который она не успела забрать со станции. Попользуюсь ее полотенцами хоть теперь, в ее доме. И тут же: да ведь это мой дом. Она аккуратно сложит полотенца в стенной шкаф для белья, возможно, она закончит и это полотенце; она взяла его и, не вытащив воткнутую тетей иглу, аккуратно сложила, оставив шитье на потом, когда она спокойно сядет в своем кресле, в своей комнате, в своем доме. На столе лежали тетушкины очки; неужели она сняла их и отложила шитье перед самым концом? Чтобы успеть подготовиться к смерти?
Не думай об этом, строго сказала она себе, ее больше нет, а дом скоро снова оживет; завтра же приберусь, когда будет светло; и как только она умудрялась шить при таком свете? Она прикрыла очки полотенцем и взяла со стола небольшую фотографию в серебряной рамке; тетя, узнала она, и еще какая-то женщина - улыбается, подруга, наверное; стоят под деревьями; должно быть, дорогая память, спрячу ее в укромном местечке. Она смутно помнила этот дом; ребенком она иногда приезжала к тете, но это было очень давно, и на воспоминания о доме и о тете наложились воспоминания многих лет - изматывающие разочарования, уныние и цинизм; возможно, она с такой готовностью приехала получить наследство, потому что тосковала по детской беззаботности. В углу, как и прежде, стояла музыкальная шкатулка; она осторожно завела ее, и из шкатулки раздалось приглушенное, некогда мелодичное бренчание. Завтра займусь шкатулкой, пообещала она себе, распахну окна, и дом наполнится свежим воздухом, а старье благополучно отправится на чердак; эта комнатка будет очень уютной, - и она оценивающе склонила голову на бок - если вынести хлам и прибраться. Старую тахту помилую, сменю ей обивку на что-нибудь яркое, большое кресло, так и быть, тоже оставлю и, пожалуй, парочку журнальных столиков; камин - чудесный, к нему подойдет ваза с цветами, с цветами из моего сада. В камине будет полыхать огонь, я сяду вот здесь с вязанием, рядом прикорнет собака, и на полу - два-три красивых светильника, куплю их завтра же и никогда больше не буду несчастной. Завтра: купить светильники, проветрить комнату, завести музыкальную шкатулку.
Оставив позади себя неяркую цепочку зажженных ламп, она прошла из гостиной на небольшую летнюю веранду, где на столе лежал открытый журнал; тетя так и не дочитала рассказ, подумала она, быстро закрыла журнал и положила его на стопку других журналов; подпишусь на журналы и местную газету и буду брать книги в сельской библиотеке. С веранды она прошла на кухню и вспомнила, что свет включается, если потянуть шнур, свисающий с середины потолка; на подоконнике тетя оставила дозревать помидор, который наполнил кухню зловонным запахом гнили. Она зябко поежилась, поняла, что открыта дверь черного хода и вспомнила слова тети так ясно, будто снова услышала их:
- Чертова дверь, вечно я забываю вызвать мастера, чтобы починить защелку.
Теперь я сделаю это за нее - утром вызову мастера. Она нашла в кладовке бумажный пакет - там всегда лежали бумажные пакеты, соскребла гнилой помидор с подоконника, прошла через черный ход и выбросила пакет на помойку. Возвращаясь, она захлопнула дверь так, чтобы защелка сработала; ключ висел, где положено, у двери, она сняла его и заперла дверь; а ведь я совсем одна в доме... и легкий холодок пробежал у нее по спине.
Около раковины стояла вымытая и давно вытертая чашка, из которой последний раз пила тетя; наверное, тетя, отложила шитье и пошла на кухню, чтобы выпить на ночь чайку; интересно, где они нашли ее; она всегда выпивала перед сном чашку чая, совсем одна; жаль, что я ни разу ее не навестила. Теперь эта красивая старинная посуда - моя, фамильная посуда, граненые бокалы и серебряный чайный сервиз. На шарообразной вешалке, прибитой к двери погреба, висел тетушкин свитер, как будто она только что сняла его, а на крючке около раковины - ее фартук. Тетя никогда не раскидывала вещи, а вот свитер так и не успела убрать. Она вспомнила об изящных фартучках ручной вышивки, лежащих в комоде, в прихожей, и представила, как наденет такой фартучек и вынесет гостям благоухающий чай, как они будут пить из старинного сервиза, из тонких расписных чашечек; возможно, она пригласит соседей посмотреть ее очаровательный, гостеприимный, светлый маленький дом; нужно позвать гостей и на коктейль, решила она; держу пари, в доме - ни капли спиртного, разве что вино из одуванчиков.
Сначала будет непривычно спускаться по утрам вниз и готовить завтрак в тетиной кухне, она сразу же вспомнила себя маленькой за кухонным столом с тарелкой овсяной каши; непривычно будет есть из тетушкиной посуды, заваривать кофе в большом старом кофейнике; хотя кофейник, пожалуй, не подойдет; он, похоже, с причудами и, наверняка, неуравновешенный, такой вряд ли послушно подчинится чужой руке; завтра обойдусь чаем, а потом куплю себе новый кофейник. Светильники, кофейник, мастера - починить замок.
После минутного колебания она взяла тетин свитер и фартук, связала их вместе и бросила в ведро. Все равно они никому больше не пригодятся, ободряюще сказала она себе; нужно выбросить в с ю ее одежду, и она представила, как стоит красиво, по-городскому одетая в ярко освещенной столовой и рассказывает гостям о своем маленьком доме: " Видели бы вы его, когда я приехала, - скажет она, - видели бы вы, что здесь творилось, когда я вошла. Мрачные маленькие лампочки, все - ну, просто завалено каким-то хламом, да еще голова лося, кроме шуток - чучело головы лося. На столе шитье, а в раковине - чашка, должно быть, последняя тетина чашка чая". Сказать им, как тетя отложила шитье, приготовившись умереть? И как не дочитала рассказ, повесила свитер и вдруг почувствовала боль в сердце? "Видели бы вы его, когда я вошла, - скажет она, потягивая из бокала. - Темный, мрачный. Я приезжала сюда еще ребенком, но, честно признаться, не помнила, что здесь такой хаос. До сих пор не пойму, как она оставила мне дом, я о нем и не мечтала"!
Она вдруг почувствовала себя виноватой и нежно коснулась пальцем неприветливого кофейника. Завтра я вычищу тебя; жаль, что я не приехала на похороны, надо было все-таки выбраться. Завтра же возьмусь за уборку. В дверь черного хода постучали, и она, вздрогнув, обернулась; я и не заметила, как здесь тихо, подумала она, облегченно выдохнула и быстро направилась к двери.
- Кто там? Одну минуточку.
Она отперла дверь дрожащими руками.
- Кто здесь? - спросила она в темноту и тут же застенчиво улыбнулась двум старушечьим разглядывающим ее личикам.
- Добрый вечер.
- Вы будете племянница, мисс Элизабет?
- Да.
Старые кошки, в шляпках с цветами, не терпелось им на меня посмотреть.
- Добрый вечер, - повторила она и подумала: "Я и есть прелестная племянница Элизабет, а это - мой новый дом".
Мы - сестры Долсон. Меня зовут мисс Аманда Долсон, а это моя сестра, мисс Каролина Долсон.
- Мы - ваши ближайшие соседи.
Мисс Каролина положила сухонькую коричневую ручку на рукав Элизабет:
- Мы живем на этой же улочке. Мы были ближайшими соседями вашей бедной тетушки. Но мы ничего не слышали.
Мисс Аманда сделала небольшой шажок вперед, а Элизабет отступила назад.
- Заходите, пожалуйста, - пригласила Элизабет, помня о правилах хорошего тона. - Проходите в гостиную. Я как раз осматриваю дом. Я только что приехала, - сказала она, делая еще шаг назад. - Только и успела, что свет включить.
- Мы видели свет.
Мисс Аманда безошибочно прошла в маленькую гостиную.
- Это не формальный визит, вы понимаете. Мы делаем визиты днем. Но признаться, нам стало любопытно, кто зажег свет.
- Мы подумали, может, о н опять пришел. - Ручка мисс Каролины снова очутилась на рукаве Элизабет. - Говорят, они всегда так.
Мисс Аманда уселась, словно на правах старой знакомой, в мягкое кресло у низкого столика, а мисс Каролина разместилась в другом удобном кресле; мой дом, нечего сказать, подумала Элизабет, неловко опускаясь на жесткий стул около двери; завтра в первую очередь куплю светильники, а то и гостей не разглядишь.
- Вы давно здесь живете? - глупо спросила она.
- Надеюсь, вы не планируете что-либо менять? - спросила мисс Аманда. - Тетя любила свой маленький дом.
- Я не успела что-либо запланировать.
- Вы найдете все таким, как оставила она. Я сама отнесла наверх ее сумочку и положила в ящик комода. Больше ни к чему не притронулись. Кроме, конечно, тела.
"Как, оно все еще здесь"? - чуть было не вырвалось у Элизабет, но вместо этого она сказала:
- Я приезжала сюда ребенком.
- Итак, он сделал это не из-за денег, - сказала мисс Каролина. - Сестра взяла ее сумочку с кухонного стола, я сама видела, и отнесла ее наверх. Из сумочки ничего не пропало.
Мисс Аманда наклонилась немного вперед.
- Вы привезете телевизоры? Из города? Радио?
- Я еще об этом не подумала.
- Несомненно, нам будет слышно, как играет ваш телевизор. Мы ваши ближайшие соседи, и нам видно, когда у вас горит свет; несомненно, ваш телевизор будет играть очень громко.
- Мы бы услышали, если б она закричала, - сказала мисс Каролина, выразительно махнув сухонькой ручкой. Говорят, она его узнала, я глубоко убеждена, что шерифу Ноултону хорошо известно, кто это был. По-моему, у каждого - свои подозрения.
- Сестра, это - только слухи. Мисс Элизабет не терпит слухов.
- Утром мы в первую очередь пришли сюда, мисс Элизабет, и я сама разговаривала с шерифом.
- Сестра, ни к чему забивать голову мисс Элизабет страшными историями. Пусть тетя запомнится ей счастливой.
- Не понимаю.
Элизабет переводила взгляд с одного непроницаемого старушечьего лица на другое; старые ведьмы, подумала она, а сказала:
- Мне говорили, тетя умерла от сердечного приступа.
- А я убеждена, что ...
- Сестра любит посудачить, мисс Элизабет. Вы, наверное, уберете все эти прелестные вещицы?
Элизабет опустила глаза на столик перед собой. Розовая фаянсовая шкатулка, стеклянное пресс-папье, вышитая тамбуром салфетка, на которой сидели в ряд голубые фарфоровые котята.
- Кое-что уберу, - ответила она.
- Ну да, чтобы освободить место для телевизора. Бедная тетя, ей так дороги были эти безделушки.
Мисс Аманда нахмурилась:
- Здесь вы не найдете пепельницы.
Элизабет с вызовом положила зажженную сигарету на крышку маленькой розовой шкатулки.
- Сестра, принеси мисс Элизабет блюдце с кухни, из обычной посуды. Не из сервиза в цветочках.
Мисс Каролина с возмущенным видом поспешила из комнаты, стараясь не задеть тяжелой юбкой столиков и сигареты Элизабет. Мисс Аманда снова наклонилась вперед:
- Я не позволяю сестре сплетничать, мисс Элизабет. Зря вы ее подзадориваете.
- Но что она хочет сказать про тетю?
- Тетю похоронили два месяца назад. Вас, кажется, не было на похоронах?
- Да, я не смогла выбраться.
- Из города. Ну, конечно, Смею заметить, вы охотно приняли наследство.
- Да. Я была очень рада.
- Не думаю, что ваша тетя могла поступить иначе. Сестра, дай мисс Элизабет блюдце. И побыстрее, пока комната не загорелась.
- Спасибо.
Элизабет взяла у мисс Каролины блюдце с отбитым краешком и затушила сигарету. Пепельницы, подумала она, светильники, пепельницы, кофейник.
- Исчез ее фартук! - воскликнула мисс Каролина.
- Как, уже? - мисс Аманда повернулась и посмотрела Элизабет прямо в глаза. - Боюсь, сестра, нам предстоит увидеть еще немало перемен. А теперь мисс Элизабет ждет, чтобы мы ушли. Мисс Элизабет намерена сегодня же начать все складывать.
- Да, в самом деле, - беспомощно пробормотала Элизабет, неопределенно махнув рукой. - В самом деле.
- Милые тетины вещицы. Это - не формальный визит, мисс Элизабет.
Мисс Аманда важно поднялась, мисс Каролина последовала за ней.
- Мы навестим вас через пару дней. Бедная тетушка.
Элизабет прошла за ними обратно в кухню.
- В самом деле, - снова пробормотала она и добавила: - Останьтесь еще.
Но мисс Аманда пропустила ее слова мимо ушей.
- Эта дверь плохо закрывается, - сказала мисс Аманда. - Проследите, чтобы она хорошенько за нами захлопнулась.
- Говорят, он проник как раз через эту дверь, - прошептала мисс Каролина. - Всегда держите ее взаперти.
- Спокойной ночи, мисс Элизабет. Я рада, что вы собираетесь накупить ярких ламп. Нам из окон видно, когда у вас горит свет.
- Спокойной ночи, - сказала мисс Каролина, повернувшись, чтобы напоследок еще раз дотронуться до руки Элизабет. - Не забудьте запереться.
Старые ведьмы, подумала она, старые ведьмы. Когда-нибудь я с ними разберусь. Наверное, известные язвы в округе. Она смотрела, как они идут рядышком по дорожке, не успев повернуть друг к другу головы, как раскачиваются их длинные юбки.
- Спокойной ночи, - крикнула она в последний раз, но ни одна из них не обернулась.
Старые ведьмы. И она как следует захлопнула дверь. Защелка сработала, Элизабет сняла ключ и заперлась. Отдам им голову лося - тетушка одобрила бы меня. Однако поздно, нужно найти постель, а я еще не поднималась наверх. Подарю им обеим что-нибудь из тетушкиного хлама. Мой, мой прелестный, мой маленький домик.
Довольно мурлыча, она вернулась в гостиную. Интересно, где же ее все-таки нашли, снова ни с того ни с сего подумала она - в гостиной? Она остановилась в дверях и уставилась на мягкое кресло. Может, он подошел к ней сзади? Когда она шила? А потом подобрал ее очки и положил их на стол? А может, она читала журнал, когда он напал на нее. А может, она только вымыла чашку с блюдцем и обернулась, чтобы снять свитер? Неужели тогда было так же тихо? Неужели здесь всегда так тихо?
- Нет-нет, - сказала она вслух. - Это глупо. Завтра я заведу собаку.
Крепко сжав губы, она прошла через всю комнату и потушила свет, потом вернулась и погасила лампу у двери, вокруг нее воцарился мягкий полумрак. А может, ее нашли здесь, подумала она, проходя через веранду, но тут же громко сказала:
- Это глупо.
И выключила свет. В полной темноте она вернулась на кухню и проверила, хорошо ли заперта дверь. Сюда ему больше не пробраться, подумала она и вздрогнула.
На лестнице света не было. Оставлю на всю ночь свет в кухне; нет - тогда они увидят из своих окон, а может, он поджидал ее на лестнице? Позади нее мерцала кухонная лампочка. Прижавшись к стене, Элизабет поднялась наверх, вглядываясь в темноту и нащупывая ногами ступени. Наверху была кромешная тьма, и Элизабет машинально вытянула вперед руки. Перед ней оказалась стена, потом дверь, она заскользила ладонью вниз по двери, наткнулась на ручку ...
Что там притаилось за дверью? Она развернулась и помчалась вниз, в светлую кухню с запертой дверью черного хода.
- Не оставляйте меня одну, - прошептала она, оглядываясь назад. - Пожалуйста, не оставляйте меня здесь одну.
Мисс Аманда и мисс Каролина с двух сторон прижимались к небольшой теплой печке. Мисс Аманда лакомилась кусочком фруктового пирога с чаем, мисс Каролина - зефиром с чаем.
- Что и следовало ожидать, - сказала мисс Каролина. - Даже не угостила нас.
- Городская невоспитанность.
- Могла бы подать кекс, который привезла из города. Кофейник-то как раз стоял на кухне. Невежливо ждать, пока гости уйдут, и потом наедаться одной.
- Это все городская невоспитанность, сестра. Сомневаюсь, что она будет нам хорошей соседкой.
- Ее тетя никогда бы так не поступила.
- Когда я представлю себе, как она рыщет по маленькому дому в поисках драгоценностей, мне становится жаль тетю.
Мисс Каролина отставила тарелку и кивнула, словно бы себе самой.
Может ей здесь и не понравится, - сказала она. - Может, она и не захочет остаться ...
1962 год
Перевела с английского Ольга Слободкина-фон Брэмзэн
Ше́рли Дже́ксон (распространена транскрипция Ширли Джексон; англ. Shirley Jackson; 1916[1]-1965) - писательница, классик американской литературы XX-го века. Более всего известна рассказом 'Лотерея' (1948) и романом 'Призрак дома на холме' (The Haunting of Hill House, 1959). Под её влиянием находились Ричард Матесон и Стивен Кинг.
Несмотря на несколько написанных романов, получивших хвалебные отзывы критиков и читательский интерес, её наиболее известным произведением является рассказ 'Лотерея', в котором описана неприглядная изнанка сельского городка в Америке. Линемайя Фридман, автор критической биографии Шерли Джексон, отмечает, что 'Лотерея', опубликованная в номере The New Yorker за 26 июня 1948, получила такие отклики, которые 'не получал ни один рассказ журнала The New Yorker'. Посыпались сотни писем, которые, по словам самой Джексон, можно квалифицировать, как 'потрясение, спекуляции и старомодные нападки'[2]. В выпуске San Francisco Chronicle от 22 июля 1948 года, Джексон опубликовала ответ на непрекращающиеся вопросы читателей о её замыслах:
'Объяснить то, что, как я надеялась, объяснит рассказ, очень сложно. Думаю, я надеялась, что воссоздав древние жестокие ритуалы в настоящем, да еще в моем родном городке, я шокирую читателей наглядным изображением бессмысленной жестокости и всеобщей бесчеловечности в их собственных жизнях'.
Супруг Джексон, литературный критик Стэнли Эдгар Хейман, писал в предисловии к посмертному сборнику её рассказов[3], что она 'систематически отказывалась давать интервью, комментировать или популяризировать свои работы каким-либо образом, публично выступать или быть обозревателем Воскресных приложений. Она верила, что её книги с годами расскажут о ней достаточно ясно'. Хейман утверждал, что мрачные аспекты книг Джексон не были, как утверждают некоторые критики, следствием 'личных, более того невротичных фантазий', а задумывались Джексон для отображения всех человеческих страхов эпохи холодной войны, как 'деликатная и достоверная анатомия нашего времени, точно соответствующая символам нашего тревожного мира концентрационных лагерей и бомб'.