Аннотация: Опубликовано издательством "Слово/Slovo", Москва, 1994.
4. "ЧАЙКА" И НЕСКОЛЬКО ДИНОЗАВРОВ
- Ну, что будем сегодня делать? - спросила за завтраком миссис Фостер. - На пляж пойдем или как?
- Или как.
- Что?
- Не знаю, - ответила Мария, и над столом скрестились два не очень дружелюбных взгляда. Миссис Фостер подумала: от Марии никакого толка; Мария подумала: могла бы уж мама предложить что-нибудь поинтересней.
- В таком случае поедем со мной в город, в библиотеку, - сказала миссис Фостер. - А потом погуляем по "Чайке".
- По чему?
- Так называется мол. По нему можно гулять. Он очень древний. Кажется, там в конце продается мороженое, - добавила миссис Фостер без энтузиазма.
Мария холодно посмотрела на мать. На самом деле она думала не о мороженом и не о перспективе прогулки по молу и не хотела холодно смотреть. Просто она вдруг поняла, что ей самой нужно в библиотеку, а когда она погружалась в свои мысли, на ее маленьком бледном личике всегда появлялось выражение холодности. Это часто приводило к непониманию.
- И не смотри так сердито, - упрекнула ее миссис Фостер.
Когда они выехали на дорогу, Мария впервые заметила: а у дома есть название. Хорошо же его замаскировали - кто-то просто вырезал буквы на колоннах у ворот, на белой штукатурке, и никак их не отделал: белое на белом фоне. ДОМ С КАМЕННЫМ ДУБОМ.
По крутым улочкам они спустились на машине в город. Когда кругом асфальт, дома, стены, магазины, фонарные столбы, трудно представить, что внизу - естественная форма поверхности, земля, камни. Однажды в центре Лондона, на Оксфорд-стрит, Мария вздрогнула, увидев, как рабочие подняли плиту мостовой, и под ней оказалась бурая земля. Словно новая шумная улица из стекла и бетона обнажила свои тайные корни. Но в этом маленьком приморском городке корни смело лезли наружу, ведь городские стены и некоторые дома были сделаны из местной скальной породы. Приятно думать, будто дома выросли из почвы, как деревья, трава и кусты, да так и остались стоять, гармонируя с оловянным небом и бледно-зеленым морем. Когда они проезжали по улице, застроенной стандартными домиками, около окна с сетчатыми занавесками и пластмассовыми цветами в вазе на подоконнике вдруг сверкнул свернутый спиралью аммонит, навечно вмурованный в стену.
Наконец они прибыли в библиотеку, и миссис Фостер сразу же втянулась в сложный процесс приобретения временных читательских билетов. Мария отошла в сторону и начала искать то, что хотела. Много времени не понадобилось: библиотеки становятся услужливыми, как только с ними освоишься. "Деревья", как она вскоре обнаружила, относились к "Ботанике", и вот перед ней толстая книга с массой иллюстраций деревьев всех форм и размеров. Она нашла, что искала, и, удовлетворенная, спокойно села читать. Quercus ilex - дуб каменный, произрастает в садах и парках, дерево крупное, листва темно-зеленая, кора коричнево-черная с глубокими трещинами, завезено из Южной Европы в XVI веке.
Над плечом Марии возникло лицо матери.
- Что ты читаешь?
Мария молча показала.
- А-а, - протянула миссис Фостер. - Дерево, о котором ты говорила.
И, помолчав, добавила:
- А ты была права. Похоже, это действительно разновидность дуба.
Мария ничего не ответила. Она закрыла книгу, аккуратно поставила ее обратно на полку и пришлепнула, так чтобы она встала в ряд с соседями.
- Да, наверное, он ошибся, - признала миссис Фостер после короткого молчания, странно поглядев на дочь. - Бывает.
Она хотела еще что-то добавить, но передумала.
Они молча вышли из библиотеки, аккуратно неся книги под мышкой, и спустились по ступенькам на улицу. Когда они повернули к гавани, миссис Фостер сказала:
- Конечно, когда все время сидишь в городе, об этом мало что знаешь. Все деревья кажутся одинаковыми.
- Не совсем, - возразила Мария.
Мать удивилась.
- Ну да, если приглядеться.
И, немного помолчав, спросила:
- А вы в школе проходите растения?
В ее голосе прозвучало уважение. Как будто она разговаривает не со мной, а с каким-то важным человеком, подумала Мария.
- Не очень-то, - ответила она, вспомнив школьные растения - бобы в банках из-под джема с вонючими промокашками, непомерные, закрученные спиралью белые корни, горчицу и кресс-салат на кусочках фланели. Не это я люблю, подумала она, а названия. Ведь каждое растение, дерево или цветок имеет свое название. Дуб каменный и дуб трехдольчатый, черешковый и бесчерешковый...
- Что? - спросила миссис Фостер.
- Ничего.
Они уже подошли к маленькой гавани. Лодки в ней были под стать воде: ялики и гребные шлюпки, франтовато покрытые свежим слоем белой краски, живо блестели черными и синими названиями - МОЯ ЛЕДИ, КОСАРЬ-II, ГАЕР. Пахло смолой, бензином и рыбой. Лодки покачивались в защищенной воде, поблескивающей масляными пятнами; со стороны моря волны лизали камень и бились о мол, и пена рисовала мраморные разводы на зеленой воде. Они шагали по изогнутой каменной стене, разделявшей два мира. В уютном, упорядоченном мире гавани каждая лодка имела своих обожателей: они ее холили, сворачивали кольцами веревки. Над объедками - апельсиновой кожурой, хлебными корками, разваренными чаинками - галдели белые чайки. А за молом море вело себя, как хотело, и чайки там казались более дикими и знающими: качались на волнах, сложив крылья, или свободно парили по ветру, порой проносясь так низко, что их широко раскрытые глаза вдруг оказывались вровень с глазами Марии. Интересно, как делятся чайки: на тех, что довольствуются вздорной жизнью в гавани, и тех, что предпочитают терпеть лишения в открытом море, или все чайки живут и там и там, или как? Она посмотрела вверх, на поля, бегущие вдаль за городом, и увидела чаек, разбросанных на свежевспаханной полосе, а может, есть у них и третий образ жизни - на суше? Наверное, самые умные чайки пытают счастье везде и потом кормятся там, где больше пищи, и становятся самыми жирными, но и самыми сильными.
А я на их месте выбрала бы море, подумала она. Не огрызки яблок и грязных червей - настоящую рыбу, даже если она плохо ловится.
Они уже дошли до конца мола.
- Извини, кажется, здесь нет мороженого.
- А я и не хочу, - ответила Мария.
Она правда не хотела. И так было хорошо - просто сидеть на каменном краю, чтоб ноги свисали над водой, и смотреть через гавань на город. Отсюда был виден их дом, до половины закрытый деревьями; слева и ниже, справа от него, город стекал между холмами к приморскому бульвару, к коттеджам цвета зеленого и розового мороженого и бледной каемке песка. День был чудесный. Но не просто чудесный, подумала Мария, со скучным голубым небом, и на нем - ничего, кроме солнца, а лучше: по небу приятно плыли облака, огромные сияющие нагромождения, пустившиеся странствовать вдоль горизонта; они то скучивались, то таяли, пока на них смотришь, и снова складывались в формы и распадались. Временами они на несколько минут загораживали солнце, и тогда по берегу бежали полосы света и здесь, перед ней, образовывали огромную уходящую излучину. Когда солнце пряталось, все становилось серым и безмолвным, лишь золотой луч проносился по скалам Уэймута, высвечивая то яркий пласт породы, то зеленеющее поле, то слепящую белизну дома, то бирюзу моря.
- Ты что разглядываешь, Мария?
- Ничего, - ответила она, но потом добавила: - Только солнце,- так как ответ прозвучал грубо, к тому же это была неправда.
- Да, день прекрасный, - согласилась мама.
Миссис Фостер достала из сумочки несколько открыток. Сначала она их адресовала (тете Рут, соседям, дедушке, подруге Элизабет), а потом начала писать. По содержанию они мало чем отличались, как заметила Мария: погода хорошая, Лайм, к счастью, испортить не успели, и дом, который они сняли, тоже чудесный, говорилось во всех открытках.
Когда я стану взрослой, подумала Мария (если я когда-нибудь стану взрослой), вообще-то трудно представить, что это случится; так вот, когда я стану взрослой, я вернусь сюда и буду вспоминать, как я сейчас здесь сижу. И не успела она об этом подумать, как мысль каким-то таинственным образом тотчас материализовалась и - поразительно - перед ней возникла взрослая Мария (почему-то в очках, с сумочкой под мышкой и в твидовом костюме, как у тети Рут). Она открыто улыбалась и была такая настоящая, что все остальные тоже, казалось, могли ее увидеть.
- Хочешь я познакомлю тебя с моей мамой? - предложила Мария. - Я имею в виду, с твоей мамой.
- Мария, ты снова бормочешь, - одернула ее миссис Фостер, оторвавшись от открыток и взглянув на Марию. - Это переходит у тебя в привычку. Не пора ли остановиться?
- Извини, - виновато ответила Мария, и взрослая Мария, улыбнувшись в последний раз, грациозно растворилась в море.
Там ей самое место, поняла Мария, хоть она и кажется безобидной, но думать о ней
как-то тревожно. Я не хочу быть такой, решила она и успокоилась, я хочу быть собой, какая я сейчас -всегда, всегда.
К концу мола причаливала щегольская лодка, выкрашенная в нежно-голубой и белый; с нарочито развернутыми парусами, размотанными веревками, она смотрелась, как настоящая мореходка, хотя и шла на громко тарахтевшем моторе. Когда она подошла к ступеням, мотор чихнул в последний раз и заглох. Из нее вылезла компания взрослых и детей. И не успела Мария сообразить, что это семья Мартина, как они уже были на "Чайке".
Они приближались, беспорядочная горластая команда: взрослые громко разговаривали, а младшие дети шумели и спорили. Мартин тащился сзади. Кажется, он не в духе, подумала Мария. На нем были джинсы с дырками на обеих коленках, а вокруг пояса обвязан свитер.
- Привет, - бросил он, увидев ее.
- Привет.
Мать перестала писать, и Мария настороженно стрельнула на нее глазами.
- Да, здорово нас накололи с этими лодками, - пожаловался Мартин. - За пятьдесят пенсов дали десять минут поболтаться в гавани. Да они просто боятся настоящего моря.
Его семья села поодаль, в нескольких ярдах, и предалась спору - на какой пляж пойти.
- Неужели? - выдавила миссис Фостер, чувствуя себя явно не в своей тарелке.
Мария давно заметила: ее родители часто смущаются в присутствии незнакомых детей, особенно мальчиков.
- Ты еще не каталась? - спросил он Марию.- Лично я больше не собираюсь.
Тут до миссис Фостер дошло, что Мария и Мартин уже знакомы.
- Ты живешь рядом с нами, в гостинице? - спросила она.
Наступило молчание, неловкое только для миссис Фостер - больше она уже решительно ничего не могла придумать, а Мария, жаждущая поговорить, как всегда замерла, сдавленная нахлынувшими чувствами. Мартин сосредоточенно вертел в руках ракушку, оставшуюся на песке после отлива.
- Можно сегодня вечером зайти посмотреть твою книгу? - спросил он вдруг.
Но тут всех троих поглотила семья Мартина - младшие дети, старшие дети и две женщины, одна из которых, как выяснилось после сумятицы объяснений и возгласов, оказалась его матерью, другая - теткой. Дети делились строго поровну на две двоюродные семьи. Марии показалось, она вдруг очутилась в самой гуще скворчиной стаи. Она увидела, как мама украдкой сгребает разложенные вокруг пожитки - еще наступит кто или отодвинет. Мама Мартина, заливаясь смехом, сразу же принялась с жаром описывать вчерашний визит в Уэймут. Просто поразительно, как эта женщина умудрялась беспрерывно говорить и одновременно смотреть за малышом, который норовил свалиться в воду, и переодевать другого. Миссис Фостер слушала с натянутой улыбкой. Мария видела, какие они разные.
- Поэтому мы решили остаться на нашем классном курорте, - заключила мама Мартина.- И впредь тоже будем останавливаться только здесь.
Застегивая кому-то штанишки, она вдруг обратилась к Марии:
- Ты здесь одна? Приходи к нам, поиграешь с девочками.
- Это было бы чудесно, - с сомнением выдавила миссис Фостер.
- Ну что, пошли? Мартин!
- Я еще немного здесь побуду.
- Ладно. Только к обеду не опаздывай. И не докучай миссис... э...
- Фостер, - подсказала миссис Фостер.
- А мы Люкасы. Обе команды. Ну ладно, счастливо.
Они побрели прочь от "Чайки", и их еще долго было слышно после того, как они завернули за угол дома и скрылись из вида.
Миссис Фостер с опаской поглядела на Мартина. Она не очень жаловала мальчиков. Мария всегда знала, что не ошиблась, родившись девочкой, - хоть в этом угадала.
- Я хотел сходить в музей, - начал Мартин.
Миссис Фостер просияла. Она явно ждала чего-то более энергичного и разрушительного.
- Прекрасно. Мария тоже там не была.
Они медленно двинулись назад в город. Мартин спокойно и пространно объяснял миссис Фостер принцип работы подвесного двигателя. Время от времени миссис Фостер произносила "да" и "понятно". Счастливая Мария семенила на два шага позади них. Она молчала, но это вроде никого не тяготило. У входа в музей Мартин сказал ей:
- Вообще-то твоя мама не слушала.
- Да, наверное, - мудро согласилась Мария.
- Боюсь, здесь будет скучновато, - предположила миссис Фостер, зайдя в музей.
Исполненная сознанием долга, она начала переходить от стенда к стенду, ненадолго задерживаясь у каждого. Мария заметила, что точно так же она ведет себя и на выставках картин.
За стеклами стендов лежали сотни окаменелостей - совершенные, разнообразные. Нечего и мечтать самим найти такие. Аммониты размером с дверные кольца, каменюки, сквозь которые проплывал скелет целой рыбины, позвоночники динозавров, отпечатки лап рептилий на куске глины... Подписи к каждому экспонату сражали безмерностью времени - сорок миллионов лет назад, сто восемьдесят миллионов, четыреста миллионов. Одни существа были моложе других на сотни миллионов лет. На диаграммах указывалось, кто сколько просуществовал, и изображались грозные динозавры, рыбы самой причудливой и непрактичной конструкции, мелочь - ракушки, морские звезды и всякие ползающие и пресмыкающиеся. Оказывается, аммониты появились сравнительно недавно - они заселили моря, оставив тропические болота диплодокам и птеродактилям.
И все эти существа, поняла Мария, изучая таблицы и картинки, вышли из голубых утесов у оконечности Англии, из которых и состоял костяк местности.
- Голубой лейас, - узнала Мария.
- Что?
- Голубой лейас, из него наши скалы сделаны.
Она снова повторила это название про себя - ей нравилось, как оно звучит. Голубой лейас... А коричневая порода на нем - глауканитовый песок, и у каждой породы свой возраст, как и у окаменелостей - древняя, еще древнее, совсем древняя. Вот они лежат под полями и городами, как будто спят, полные ракушек и костей животных, которые здесь некогда обитали.
- Здорово, да? - сказал Мартин.
Сдвинув от напряжения брови, он сосредоточенно изучал стенд. Все меняется. Поверхность земли вздувается и бурлит, моря становятся сушей, континенты поглощает вода, и ввысь взмывают горы. И через века идет бесконечная процессия форм жизни - от скоромных ракушек из этого стенда до неуклюжих тяжелых динозавров на той картинке. (И какое имеет значение, что его мозг не больше, чем у котенка, подумала Мария. Котята тоже живут не тужат). Одно уступает место другому, и в итоге заканчивается, как с неприкрытым торжеством показано на схеме, обнаженным, однако бородатым мужчиной, который, подбоченясь, стоит (как вы думаете на чем?) на Дуврском утесе.
- Так значит, Ноев ковчег - просто выдумка! - воскликнула неожиданно озаренная Мария.
- Ясное дело, чушь, - фыркнул Мартин.
- Тогда так и надо сказать, - рассердилась Мария.
Она вдруг почувствовала себя обманутой. Всю жизнь ты блаженно веришь в одно, а потом тебе преподносят нечто совсем иное, правда, гораздо более интересное. Над этим стоит поразмыслить.
Теперь они двигались вместе - от стенда к стенду. Мартин то и дело толкал Марию в бок.
- Смотри... Эй, иди сюда...
- Как будто кто-то возился со всем этим, хотел понять, что годится, а лишнее отбрасывал, - сказала Мария.
- Не, это не так. Это эволюция. Мы ее в школе проходили. Организмы меняются - частично или полностью, чтобы приспособиться к среде обитания. Отращивают длинные ноги, теряют хвосты или выучиваются есть другую пищу. А те, у которых не получается, просто вымирают.
- Понятно, - задумчиво произнесла Мария.
Миссис Фостер уже закончила осмотр и стояла у выхода. С верхней галереи они увидели, как она села их ждать и развернула газету.
На большой диаграмме под названием "ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА" эволюция изображалась в виде дерева - его ветки выбрасывали вверх одно существо за другим - кудрявая фантазия в духе "Алисы в Стране Чудес", ошибочность которой становилась особенно очевидной, когда какая-нибудь ветка резко обрывалась на причудливом вымершем животном. И на вершине дерева, победоносно вскарабкавшись по млекопитающим и обезьянам, снова стоял голый волосатый человек.
- Это как в "Змеях и естницах"*, - сказала Мария. - Выпадет шестерка, и ты уже стоишь на двух ногах.
Мартин посмотрел на нее, сдерживая одобрение.
- Только они не понимали, что с ними творится. И каждой мелочи понадобились миллионы лет.
- Наверное, мы тоже меняемся.
- У меня вырастут еще две руки. Чтоб лучше лазать по деревьям. И хвост.
- Ну, это уже возврат к прошлому. А я хочу глаза - сзади и спереди.
- Два рта, чтобы есть сразу первое и второе.
- Складные ноги, как у пюпитра. Чтоб быстрее бегать.
Они захихикали. Сидящая внизу миссис Фостер с удивлением подняла глаза.
- Нет, серьезно. Мы все время меняемся. Растем. Становимся выше, у нас вырастают зубы.
- Это не то.
- Так ведь еще страннее,- не унималась Мария,- ты же понимаешь, что с тобой происходит.
Но Мартин потерял интерес. Он уже изучал открытки на выходе. Оба купили по невыразительной открытке с окаменелостями ("Может, лучше взять симпатичный вид? Или пляж?" - недоумевала миссис Фостер) и начали подниматься через весь город к дому. На этот раз путь показался гораздо короче, чем обычно. Обескураженные, они уже очень скоро стояли у ворот, и Мартин прощался:
- Ну ладно, пока. - И вежливо добавил: - Спасибо, что взяли меня с собой.
Лежа в постели в ожидании сна, Мария медленно поплыла назад, к вчерашнему вечеру. Та же кровать, то же окно, те же занавески. Но между ними - двадцать четыре часа, и сколько всего произошло. Ничего особенного (просто мы с Мартином приятно провели время в музее), но все-таки это было время, меняющее все. Даже меня, подумала она. Я уже не такая, как вчера вечером. Не совсем такая. Выгляжу-то я так же, - правда, я, наверное, стала немножечко больше, не могла же я не вырасти,- и все же я не такая, не совсем такая, ведь я что-то увидела, что-то сделала, о чем-то подумала, а вчера в это же время я еще ничего такого не знала.
Снизу доносился мамин голос, обрывки разговора с отцом:
- ...не утомительный мальчик - отнюдь... ему почему-то очень понравился музей... весело болтали... она была...
И может быть, подумала Мария, засыпая, я расскажу ему о вышивке и о часах - вдруг ему тоже будет интересно. Но я еще точно не знаю. Надо будет еще об этом подумать.