Слободкина Ольга
Пенелопа Лайвли. Чтоб не распалось время. Глава Шестая

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • © Copyright Слободкина Ольга (olga_slobodkina@mail.ru)
  • Обновлено: 24/03/2018. 21k. Статистика.
  • Глава: Перевод
  • Аннотация:
    Опубликовано издательством "Слово/Slovo", Москва, 1994

  •   6. ХЭРИЕТ
      
      
      - Сколько живут деревья? - спросила Мария. - Дольше, чем люди? Или нет?
      - Ну, это зависит... - ответил Мартин.
      Она давно заметила: он всегда так отвечал, если точно не знал. Прямо как ее отец. Она задумчиво посмотрела на Мартина, прибавив ему два фута роста и одев его в темный конторский костюм и белую, похожую на отцову рубашку.
      - Чего уставилась?
      - Интересно, в кого ты вырастешь? - сказала Мария.
      - В человека, естественно.
      - Да, но в какого человека?
      - В такого же, как сейчас, только большого.
      - Нет, все не так просто, - сказала Мария.
      Однажды она наткнулась на фотографию отца - ему там было лет шесть, он сидел на корточках у скальной выемки, держа в руках бредень для ловли креветок; эта фигурка из далеких времен не сильно напоминала человека, которого теперь знала Мария. Не говоря о том, что он больше не интересовался ловлей креветок.
      - А здорово было бы переродиться, - воодушевился Мартин. - Stomechinus'ы-то стали потом морскими ежами.
      - А я стану скаковой лошадью. Нет, лучше ягуаром.
      - Stomechinus'aм понадобились миллионы лет. И даже тогда они почти не изменились.
      - Но мы-то умнее. Мы-то придумаем, как все ускорить.
      Они возвращались с пляжа, одни, после неудачных поисков окаменелостей. У них появились конкуренты: по пляжу начало разноситься эхо - осторожные постукивания, видно, еще какие-то одержимые покушались на голубой лейас. Среди них оказались явные профессионалы с маленькими рюкзачками и геологическими инструментами, - они собирали окаменелости в промышленном масштабе: Мария с Мартином их ненавидели и с возмущением выслеживали.
      - Вообще-то ничего не выйдет, - сказал Мартин. - Ведь почему ягуары стали ягуарами? Им просто пришлось быстрее всех бегать за добычей.
      - А может, и с людьми происходит то же самое?
      - Что именно?
      - Может, они становятся такими из-за того, что с ними случается?
      Звучит немного путано, но я знаю, что хочу сказать: вот я - стеснительная и разговариваю сама с собой, потому что живу в такой семье, как моя, а Мартин такой, потому что у него другая семья.
      - Не пойму я тебя, - сказал Мартин. - Знаешь что? - добавил он. - Ты иногда бываешь какая-то странная. Вчера ты разговаривала с деревом. Я слышал. Ты сидела на нем и вдруг сказала: "Ox, Quercus ilex..." Мария сделалась пунцовой.
      - Ну ладно, мне все равно, - добродушно сказал он. - А почему ты спросила, сколько живут деревья?
      - Просто интересно. Интересно, сколько лет моему дереву - нашему дереву. Каменному дубу.
      Выйдя на дорогу, ведущую к дому, они зашли в магазинчик на углу - купить конфет. Они уже стали здесь завсегдатаями. Это был очень удобный магазинчик: в нем продавалось все - от рыболовных удочек и панам до печенья и коричневых конвертов. Когда продавец ссыпал с лопатки на весы грушевое монпансье, Мария впервые заметила открытки с видом города; такие ей еще не попадались - не фотографии, а черно-белые картинки с людьми в старинной одежде, гуляющими по "Чайке". На одной из них группа людей смотрела в сторону берега, на город - такой же, как и сейчас, только меньше: передний план почти не изменился, а вот скалы еще не успели покрыться домами. В зеркальной воде, словно бабочки, парили парусные лодки. Мария попыталась хоть примерно определить место их дома, но там были сплошные поля.
      - Пятнадцать пенсов, - сказал продавец. - Хочешь открытку, малышка?
      Тут Мария увидела, что можно купить целый набор этих открыток, переплетенных в календарь. Сорок пять пенсов. Денег у нее не было, но она вспомнила - послезавтра к ним приезжает дядя Дэвид, а он всегда давал ей пятьдесят пенсов.
      - Лучше я скоплю на календарь, - ответила она.
      На августе вверху изображались рыбаки, странно одетые, с сетями, а сентября не было видно.
      - Старинные гравюры, - объяснил продавец. - XIX век. Теперь это в моде. Хотя лично мне они как-то не очень. Хорошо отдыхается?
      - Отлично, - ответил Мартин.
      - Время летит. Пятнадцатое число. Не успеешь оглянуться, уже сентябрь.
      Они снова вышли на улицу, посасывая монпансье. Подходило обеденное время, и им навстречу стекались обитатели гостиниц, пансионов и летних домов, нагруженные пляжными принадлежностями, складными стульями и корзинами. И посреди течений, словно скала, бросившая вызов неспокойным водам пролива, возвышалась миссис Шэнд, одетая во все темное и слегка опираясь на палку, а рядом на тротуаре стояла ее корзина с фруктами.
      - Наша хозяйка, - с тревогой сказала Мария.
      Миссис Шэнд устремленно глядела на дорогу в сторону Марии, но как будто не узнавала. Марию это нисколько не удивило, она уже давно поняла - люди ее быстро забывают. Чтобы тебя запомнили, нужно быть шумным или ярким или еще как-то выделяться, а она ничем таким не отличалась. Поравнявшись с миссис Шэнд, она уже хотела проскользнуть между ней и садовой изгородью, но в это время голова миссис Шэнд резко повернулась, и старуха уставилась прямо на нее.
      - Я тебя знаю, не так ли?
      Мария объяснила, кто она.
      Миссис Шэнд перевела взгляд на Мартина.
      - А это кто?
      Мария опять объяснила.
      - И чем же вы здесь занимаетесь, молодой человек? - спросила миссис Шэнд.
      Этот ошеломляющий вопрос сразил бы Марию наповал, а Мартин, наоборот, ни капельки не смутившись, принялся подробно описывать каникулы, так что миссис Шэнд пришлось дважды перенести вес с одной ноги на другую, и при этом совершенно не реагировал на ее попытки перебить его вопросом или подвести рассказ к концу.
      - Ну, раз ты интересуешься окаменелостями, - вставила она наконец, - можешь зайти ко мне, если будет желание, и я покажу тебе очень интересные экземпляры моего деда.
      - О'кей, - сказал Мартин.
      - Пожалуйста, пожалуйста, - укоризненно отозвалась миссис Шэнд, явно не одобряя его манеру выражаться.
      - Отлично, - сказал Мартин. - У меня сегодня как раз есть время. А сейчас нам нужно идти - обедать пора. Пока.
      И он одарил миссис Шэнд обаятельной улыбкой. Завернув к воротам дома, Мария украдкой оглянулась и увидела, что миссис Шэнд стоит на том же месте. Трудно сказать почему, но она больше не казалась такой уж скалой.
      После обеда Фостеры "спокойно" сидели в саду, как любила выражаться миссис Фостер. Но ведь мы и так никогда не проводим время шумно, подумала Мария, никогда-никогда, у нас просто не бывает шумного времени. Мария читала, отец то читал газету, то спал под ней, а мама шила. Она делала аппликации из разноцветных лоскутов на стеганом одеяле. Этим рукоделием она занималась уже восемь лет: одеяло было большое, роскошное и обещало по окончании очень красиво смотреться. Когда Мария была помладше, она ревновала маму к одеялу; однажды она взяла несколько лоскутов, которые мама подобрала для аппликации, и сунула их на дно мусорного ведра под чайную заварку и картофельные очистки. Никто так и не узнал. Это был, пожалуй, самый плохой поступок в ее жизни - до сих пор ее бросало то в жар, то в холод при одном воспоминании. Теперь одеяло уже не вызывало у Марии никаких эмоций, но иногда ей казалось, что на него у мамы ушло почти столько же времени, сколько на саму Марию, и что подчас люди проявляют больший интерес к одеялу.
      Время от времени за изгородью, то затихая, то нарастая, раздавались звуки боевых действий, которые вели дети Люкасов. Там происходила затяжная всеполуденная ссора, вспыхивая и перерастая в жаркий спор с криками и воплями. Порой шум перекрывал пронзительный рев одного из малышей. Тогда мистер Фостер хмурился и вздыхал, а миссис Фостер отрывала глаза от шитья и неодобрительно смотрела на изгородь, разделявшую их сады.
      - Эти дети просто неуправляемы, - сказала она наконец.
      Пару раз споры и слезы внезапно и неестественно прерывались громким вмешательством одной из мам. Мистер и миссис Фостер перекидывались взглядами, и миссис Фостер с суровым видом возвращалась к аппликации. Мария вдруг поняла: ее родители никогда не кричали друг на друга, на нее или еще на кого-то. Вот интересно. Так она лежала - то читала, то думала, пока не пришло время чая.
      Мартин появился, когда они еще сидели за круглым столом.
      - Ты уже пил чай, Мартин? - спросила миссис Фостер.
      Выяснилось, что да, но он был не прочь еще раз почаевничать. Он сел за стол и съел четыре сандвича и кусок пирога. Когда миссис Фостер стала настаивать - правда, не слишком сильно, - он взял второй кусок.
      - Странно, что она не толстеет, - сказал он, кивком указывая на Марию. - Столько еды, и все для нее одной. Везет же некоторым.
      
      - Еще пирога? - с сомнением спросила миссис Фостер.
      - Нет, спасибо, - ответил Мартин после краткого, но, видимо, тщательного обдумывания. - Ну как, пойдем к той старушенции?
      Мария не испытывала особого энтузиазма. Ей было как-то неуютно с миссис Шэнд. Хотя теперь, вспомнила она, меня поддержит Мартин. И ничего не нужно будет говорить, а просто смотреть и слушать. А на часы стоит еще раз посмотреть.
      - Пойдем, - сказала она.
      Объявление у входа в гостиницу вызвало в Мартине бешеное возмущение.
      - Да кем они себя считают? "Детям и собакам вход воспрещен"... Так, сейчас им повезет.
      Он громко затопал вверх по лестнице.
      Они застали миссис Шэнд все за той же розовой вышивкой. Ошеломленный Мартин даже замолчал: вот это комната - столько часов, и все тикают. Он стоял, разглядывая все вокруг, и водил парусиновой туфлей вверх и вниз по своей грязной джинсине.
      Миссис Шэнд встала с дивана, подошла к комоду в углу комнаты и вынула оттуда плоский поднос, накрытый салфеткой.
      - Вот, садитесь и рассматривайте. И, пожалуйста, молодой человек, следите, куда вы ставите ноги.
      Мария и Мартин устроились рядышком на диване с коричневыми и желтыми розами на потрепанной ситцевой обивке и стали рассматривать окаменелости, а миссис Шэнд с немым раздражением проследила струйку песка, отмечавшую маршрут Мартина по комнате, и затем вернулась к шитью.
      Окаменелости, как они сразу поняли, стояли на порядок выше обычных. Там не было ни Gryphaea, ни Stomechinus, даже одиночных аммонитов, зато были белемниты, как огромные пули, и акульи зубы - такие гиганты, что, представив себе их владельцев юрского периода, Мария молча поклялась: в Ла-Манш - ни ногой, и восхитительное смятое растение, похожее на лилию, - гравюра на плоском камне.
      - Вот это класс, - с любовью сказал Мартин.
      - Можете взять их в руки, - разрешила миссис Шэнд.
      Только зря она раздобрилась - они уже и так держали их в руках.
      - Кто это нашел? - спросил Мартин.
      Миссис Шэнд опустила очки на нос и посмотрела поверх них на Мартина.
      - Мой дедушка. Он был другом сэра Чарльза Дарвина и собирал окаменелости для его исследований. На наших утесах. Сейчас я покажу вам фотографию.
      - А где он их нашел?
      Но миссис Шэнд уже вернулась к комоду и принялась рыться в ящике, забитом, как заметила Мария, бумагами и связками писем. Она вернулась, неся в руках большой и, видимо, старый (кожа его выцвела и вытерлась) фотоальбом. Она положила его Мартину на колени и начала перелистывать страницы, пока не дошла до фотографии пожилого человека с белой бородой и добрым лицом. Так вот кто стоит у нас на камине в гостиной, подумала Мария. На другой странице была еще одна пожелтевшая фотография - леди в пышной одежде, но с туго затянутым лифом, что делало ее похожей на викторианские стулья в гостиной летнего дома. На голове у нее сидел кружевной чепчик, а из манжет и воротничка платья тоже выступали кружева. А вот лицо ее, несмотря на причудливый наряд, было обычным, спокойным материнским лицом: такое и сегодня двадцать раз встретишь на любой улице или в супермаркете. Из-под чепчика выбилась прядь волос, что придавало сухому портрету более домашний вид. Внешне люди мало отличаются - люди из разных времен, подумала Мария, а вот представления у них совсем разные, мир-то меняется. Она пригляделась к фотографии и заметила: брошка на шее у дамы - розовый букет из слоновой кости - та самая, что теперь на миссис Шэнд, которая сидит на стуле по ту сторону камина и разглаживает на колене вышивку.
      - Моя бабушка, - сказала миссис Шэнд. - А на следующей странице - моя мама, когда она была маленькой девочкой, и ее сестра Хэриет.
      Они сидели в кресле из гостиной. Вернее, старшая девочка сидела, а Хэриет стояла рядом, опираясь на ручку. Понятно: ее так поставили, чтобы вышло красиво. В одинаковой одежде: черные высокие ботинки, застегнутые на множество крохотных пуговок, исчезают под платьями из темной материи, и белые передники - все в рюшах и сборках. Длинные схваченные лентами волосы забраны назад, будто их только что расчесали. А они похожи, сразу видно - сестры, но старшая худее и темнее, и лицо у нее серьезнее (или скучнее?). А Хэриет пухленькая, и даже сквозь коричнево-желтые тона фотографии угадываются розовые щеки и голубые глаза, но в лице какая-то неестественная скованность - зубы она стиснула, что ли? И вдруг Мария поняла: Хэриет вот-вот расхохочется. Что там у них случилось? Может, фотограф был смешной или что-то смешное сказал. Наверное, она хихикнула, и ей тут же велели прекратить, или просто еле сдерживалась от смеха.
      Мария пристально вглядывалась в фотографию - Хэриет сто, а может, и больше лет назад сдавливала неуместный смех. Под фотографией кто-то поставил подпись черными чернилами: "X. Д. П. и С. М. П., 10 и 12 лет, февраль 1865 г.".
      - Там дальше - еще семейные снимки, - сказала миссис Шэнд.
      И правда: вот мама держит на коленях младенца - кокон из белого муслина - и другие дети, расставленные по росту у стула; портреты членов семьи: лицо и плечи выныривают из мягкого коричневого облака; расплывчатые компании на улице: играют в крокет на лужайке, обсаженной деревьями, сидят под деревом за чаем, и вот еще одна, интересненькая: все разлеглись на пляже под зонтиками от солнца и разложили вокруг шотландские пледы. А за ними скалы - знакомая порода.
      - Это здесь, - сказала Мария.
      - Естественно, - ответила миссис Шэнд. - Они же здесь жили. Можете взять по шоколадке, если желаете.
      - Спасибо, - с готовностью отозвался Мартин.
      Мария листала дальше, и вновь пошли портреты. Вот бородатый отец с добродушным недоумением на лице, держит новорожденного; а вот снова пухленькая мамаша, увешанная маленькими детьми. А вот Хэриет с сестрой. А вот, еще через несколько страниц, одна сестра, но уже выше. И вот опять она, с высокой прической и в юбке до пят - такая взрослая одежда, а лицо не изменилось. Она переродилась, как бабочка, подумала Мария. Теперь все не так, теперь все носят одно и то же в любом возрасте - и не поймешь, когда человек из ребенка стал взрослым. У мамы Мартина такие же джинсы, как и у меня. Да, неплохо у них раньше было придумано. По крайней мере, ты хоть знал, на каком ты свете. И кто ты. Она стала искать переродившуюся Хэриет, но не нашла. Вот Сьюзан, толстая и недовольная, шестнадцати лет, и вот опять она, расплывается в улыбке, уже совсем взрослая, с младенцем - на руках. А Хэриет нет. Мария перевела взгляд на вышивку.
      - Это она вышила, Хэриет?
      - Не все, - ответила миссис Шэнд. - Работу закончила Сьюзан, моя мать.
      И только Мария открыла рот спросить почему, как ее перебил Мартин, который все еще жадно и сосредоточенно изучал окаменелости.
      - Где он нашел эту рыбу?
      Это была Dapedius colei, сверкающая в куске голубого лейаса, обыкновенная чешуйчатая рыба, как лещ, например, только из юрского периода.
      - Да, такой нам никогда не найти, - сказал Мартин с черной завистью.
      - Кажется, на Западном утесе, - ответила миссис Шэнд, - когда после обвала обнажились свежие пласты. Такое случается, время от времени.
      Но, несмотря на всю притягательность окаменелостей, Мария не смогла отложить альбом. Она перевернула несколько страниц назад: каждая групповая фотография давала ей все большее представление о семье. К. Р. П. - наверное, тетя; мисс Д. (эта всегда втискивалась с краю) - гувернантка или няня и расставленные по росту Ж. С. П., Б. М. П. и Д. Т. П. - другие братья и сестры. Сьюзан и Хэриет были, наверное, средними детьми. Она вернулась к первому снимку и снова стала вглядываться в девочек: единственная хорошая фотография Хэриет. На всех остальных она с трудом узнавалась среди родственников, а с середины альбома исчезла совсем.
      - А вы не хотите шоколадку, миссис Шэнд? - спросил Мартин с видом внезапного прилива заботы.
      - Спасибо, не так сильно, как ты.
      Его рука зависла над серебряной шкатулкой, и в наступившей паузе миссис Шэнд, не говоря ни слова, но, явно наслаждаясь моментом, смотрела на Мартина поверх очков. Потом сказала:
      - Ну что же, молодой человек, извольте еще одну.
      Рука Мартина зарылась в шоколадках, а миссис Шэнд вернулась к шитью.
      Мария встала и подошла к вышивке. Трудная работа, подумала она. Стежки аккуратные, маленькие, ни единой ошибки. Сколько же она ее делала! Долго. А может, вышивальщица с удовольствием занялась бы чем-то другим. Я бы, например, не взялась за такую работу, подумала Мария, ни за что. Правда, дерево я бы тоже вышила, и подпись - Quercus ilex, и окаменелости. И маленькую черную собачонку. И качели (качели? какие качели?), и каменные садовые вазы. И дом. Конечно, это наш дом, только она его почему-то сделала коричневым, а так - очень похоже. Странно, подумала Мария, он стоял тогда и сейчас, а Хэриет уже нет. И, поглощенная мыслью о Хэриет, она снова оглянулась на вышивку.
      Она смотрела на нее сбоку, и вышивка сделалась невидимой - стекло в рамке отразило окно на другой стороне комнаты и вид за окном, так что Мария видела только отраженный квадрат сада с лужайкой и деревьями, мягко качающимися на ветру. И вдруг, как портрет в раме, нет, скорее как фотография, но уже цветная, живое лицо, белокожее румяное лицо над белым фартуком с рюшами, светлые волосы перехвачены сзади лентой, глядело на нее с вышивки.
      Хотя нет, не на меня она смотрит, а туда, в окно, подумала Мария. Ведь все, как в зеркале, - перевернуто. Она резко повернулась и посмотрела в окно, но там уже не было ничего, кроме лужайки, деревьев и неба.
      Потом обернулась назад и снова взглянула на вышивку, но увидела только стежки на полотне. Опять поймала отражение - и там ничего особенного: окно и деревья.
      - Какой беспокойный ребенок, - сказала миссис Шэнд. - И крутится, и крутится... У меня от тебя даже голова закружилась.
      Мария виновато села на диван.
      - Будьте любезны, положите альбом обратно в комод. И окаменелости тоже, если вы уже насмотрелись.
      - Спасибо за приглашение, - поблагодарил Мартин, когда все было закончено.
      Миссис Шэнд грациозно взмахнула иголкой, как бы отпуская их домой.
      - Пожалуйста, захлопните дверь получше.
      - Извините, - начала Мария, - скажите, пожалуйста, почему Сьюзан... - Но прежде чем Мария успела договорить, ее перебила миссис Шэнд, и конец вопроса повис в воздухе.
      - И будь любезна, передай маме, что в саду поскрипывают боковые ворота. Если мешает, их можно смазать. Ты что-то хотела спросить?
      - Нет, ничего, - ответила Мария.
      - Классные окаменелости, - сказал Мартин, когда они переходили дорогу на свою сторону.
      - М-м-м...
      - И эта рыбина. Dapedius... Я тоже хочу такую найти.
      - А-а, - протянула Мария без особой уверенности.
      - Ты что, мне не веришь?
      - Верю, верю, - торопливо ответила Мария.
      Мартин вернулся в гостиницу и стал смотреть телевизор. Мария обошла дом с торца и прошлась по лужайке (может быть, именно здесь - ну, конечно же, здесь, большая шумная семья играла в крокет, а потом выстроилась вдоль стены фотографироваться - маленькие впереди, мама, папа, тети и все остальные - за ними). Она взобралась на свою любимую ветку каменного дуба и полчаса сидела на нем и рассказывала ему (но молча, про себя). Только что произошло нечто очень странное, начала она, мне показалось, я увидела лицо Хэриет - она смотрела на меня с картинки, которую сама вышила, как будто она все еще там.
      И не убеждай меня, вдруг запальчиво сказала она дереву, что я все это навоображала. Я все равно не поверю. И в то, что она стала взрослой, не верю, хоть Мартин и говорит... Мне кажется... Мне кажется... Мне кажется, с ней что-то случилось, но что, я не знаю.
      Мысль перешла в шепот, и он смешался с шепотом листьев.
      
      
      
      

  • © Copyright Слободкина Ольга (olga_slobodkina@mail.ru)
  • Обновлено: 24/03/2018. 21k. Статистика.
  • Глава: Перевод

  • Связаться с программистом сайта.