Аннотация: Опубликовано издательством "Слово/Slovo", Москва, 1994
9. ДОЖДЬ И ИГРА В ПРЯТКИ
На следующее утро мир превратился в текущую воду. Вода лилась с крыши, бежала по водосточным трубам, переливалась через края желобов, и по стенам дома, которые от сырости сделались из белых серыми. Сад весь пригнулся от воды, кусты поникли и пришлепнулись, с деревьев
непрерывно капало, в траве скрывались предательские трясины. Кот, поднимая промокшие лапы, пробрался на дальний конец лужайки, уселся там и, поводя хвостом, стал разглядывать птиц - они зябли, нахохлившись, на ветках и телефонных проводах, безропотно принимая капризы погоды. А дождь все шел, размывая вид за окном. Иногда он лил как из ведра, иногда как из лейки, а то зависал туманной пеленой в глубине сада и дальше, за верхними домами.
- Да, не подходящий день для пляжа, - сказала миссис Фостер.
Мистер Фостер с газетой переместился в гостиную.
- Спокойно посидим дома, - заметила довольная миссис Фостер. - Тебе не будет скучно, дорогая?
- Не знаю, - ответила Мария.
- Почитай. Составь головоломку. Поиграй со своими окаменелостями, и день пройдет приятно, - предложила мама, пытаясь ее утешить.
- Что-то не хочется читать, - сказала Мария.
И смиренно добавила про себя: и с окаменелостями не играют.
- Ну, я уверена, ты что-нибудь придумаешь, - заключила миссис Фостер.
Мария заметила, что мама уже настроилась на аппликацию.
В дверь позвонили. Вглядевшись сквозь потоки за окном, миссис Фостер констатировала без восторга:
- Это Мартин.
И добавила, повеселев:
- Наверное, за тобой пришел.
Но все оказалось совсем не так. Миссис Фостер слушала Мартина и становилась все более испуганной. Когда он договорил, наступила короткая пауза, и Мария с Мартином впились глазами в потрясенную миссис Фостер, которая тем временем пыталась придать своему лицу более нормальное выражение.
- Нет-нет, Мартин. Конечно, я не против. Я буду рада принять тебя и девочек, раз мама с тетей хотят отлучиться на денек. И Джеймса тоже. Сколько ему лет? А, понятно.
Испуг на мгновение вернулся, даже еще более сильный, но она геройски продолжала:
- И малышей тоже? А, малышей они берут с собой.
Да, думаю, так будет лучше. Ну, хорошо, скажи маме, я жду вас в любое время.
Мартин побежал с известием в гостиницу, а миссис Фостер сказала Марии:
- Ну вот, теперь ты будешь не одна.
Она с грустью поглядела на корзину с рукоделием и направилась в кладовую; вынырнув оттуда с грудой консервных банок, она спросила:
- Как ты думаешь, они будут на обед тушенку?
Мария ответила, наверное, будут, и тут она сделала то, что делала очень редко, только перед сном - она подошла к маме и поцеловала ее. Миссис Фостер удивилась, поцеловала Марию в ответ и начала открывать банки и смешивать их содержимое.
- Не представляю, как миссис Люкас справляется, - вздохнула она. - Пятеро детей.
И добавила с надеждой:
- Может, тихонько поиграете в настольную игру?
Мартин вернулся с Джеймсом, Шарлоттой, Элизабет и Люси. Он взял раздраженно-командный тон - ведь это был дом его друга, которого он хорошо знал, а другие нет. Остальные дети, возбужденные новизной обстановки, с любопытством повсюду заглядывали. Джеймс сразу же грохнулся, споткнувшись о коврик у двери, и громко заревел. Девочки носились по разным углам и все разведывали. Мистер Фостер высунул голову из-за двери гостиной, ужаснулся, мгновенно оценив ситуацию, и снова скрылся, после чего из гостиной послышались звуки торопливого захлопывания дверей и окон.
- Такой классный домик.
- Что будем делать?
- Куда эта лестница?
- Давайте в "Сардины".
- А можно нам туда?
- В прятки.
- О Боже... - воскликнула миссис Фостер и уже более решительно добавила: - Только не в библиотеке и не в гостиной. А может, лучше в "Монополию"?
Тягостное молчание означало полный протест, и ей пришлось уступить.
- В прятки, - пискнул чей-то голосок.
И Мартин своим самым заверительным тоном, предназначенным для успокоения нервных мам, обещал:
- Я за ними прослежу, миссис Фостер, они ничего не натворят. Заткнитесь вы все! Мы ничего не разобьем, честно. Вы нас даже не услышите.
Миссис Фостер все еще сомневалась.
- Ну...
- Они все будут делать только по моей команде, - пообещал Мартин. - Вперед!
И они оглушительно затопали вверх по лестнице, Мария позади всех. Оживленная и возбужденная, она почувствовала себя одной из них; что-то восклицала, что-то предлагала, как все.
- Я вожу, - крикнул Мартин. - Выручаться в Марииной комнате. Считаю до пятидесяти. Прятаться везде, кроме гостиной и библиотеки. Если что-нибудь разобьете - выпорю. Ну, начали! Раз, два, три...
Все бросились врассыпную и с визгом и хихиканьем растворились в кладовках, под кроватями, за занавесками. Мария, зажатая в темной комнате, где стояли метлы, услышала, как бродит и жалуется неприкаянный Джеймс, и втащила его к себе. Счастливые, они вместе дрожали в пыльной темноте, вместе выползли и снова помчались по лестнице, в ее спальню, куда с шумом стекались и остальные, крича от радости или отчаяния. Задыхаясь, они вповалку растянулись на полу и лежали, пока не отдышались. И снова врассыпную...
Дом то затихал, то приходил в волнение. Тишина ожидания сменялась ползаньем и топотом, разрастающимся до неистовых гонок с перескакиванием ступенек, хлопаньем дверей, воплями воды, засекшего прячущихся, и отчаянным криком застуканных, когда они понимали, что их уже ничто не спасет. И Мария, в гуще событий: ее так захватила игра, что она стала не просто одной из них, а почти перестала быть собой. Она вела себя совсем не по-Марииному: носилась, вскрикивала, толкалась, хихикала, атаковала одну комнату за другой, скользила на ковриках, бросалась под кровати. Один раз, с диким гиканьем пронесясь по лестнице через ступеньки, она столкнулась в холле с отцом - он стоял с газетой в руках; такое затравленное выражение лица обычно бывает у человека, который, возвращаясь домой, обнаруживает, что на его улицу вторглись дорожные строители, и теперь все перерыто до неузнаваемости. Он изумился при виде изменившейся Марии, неожиданно на него удивленно взглянула привычная Мария и сразу смутилась, но тут игра пошла по новой, и Мария, завизжав, пронеслась мимо.
Как же было здорово. И вдруг настроение резко изменилось. Каждая игра стала длиннее, окольнее, тише и расчетливее. Бесстрашие уступило место хитрости. Теперь они уже знали все укромные места, немного утомились и выдохлись. Джеймс, посасывая большой палец, свернулся
на Марииной кровати и уснул. Остальные продолжали играть: водящий устраивал засады за дверьми и потом внезапно набрасывался на свою жертву, а прячущиеся переползали из-под кровати за стул, из тени занавески исчезали за громадой комода. Дом превратился в ожидание, в слух, в два уровня сознания: на одном миссис Фостер громыхала в кухне кастрюлями, а мистер Фостер еще раз забаррикадировался в гостиной, на другом - пять пар глаз и ушей выслеживали друг друга, выжидая, когда пискнет предательская половица или что-то мелькнет через скрипнувшую дверь.
Мария нашла новое место, о котором никто не знал. В комнате наверху, в конце коридора, над спальнями - здесь теперь хранили лишнюю мебель, и она беспорядочно и неудобно загромождала все пространство. Некоторые предметы были зачехлены огромными старинными чехлами, некоторые накрыты покрывалами. Никто уже не прятался под столами и задрапированными, как юбкой, стульями с прямыми спинками - такие места все уже знали; каждый вода, прочесывая эту комнату, под них заглядывал - это уже превратилось в ритуал. Но там стояло большое мягкое кресло, закрытое огромным цветастым изодранным покрывалом, такое низкое, что подлезть под него было почти невозможно, разве что таким маленьким и худеньким, как Мария. Шарлотта и другие девочки, склонные к полноте, лишь бросили на него один отвергающий взгляд. Но Мария поняла: она сможет под него подскользнуть, залечь под просевшими пружинами, как нож для разрезания бумаги, и стянуть до пола покрывало. Там, в пыли, сплющенная между половицами и брюхом кресла, она пролежит сколько угодно, выигрывая время: воды входили и выходили из комнаты, раскрывали занавески, сдергивали другие покрывала - а она подглядывала в дырочку на покрывале и ликовала, когда их ноги в сандалиях проносились мимо. Хоть здесь пригодилось, что я меньше других.
Потом они вообще перестали заходить. Наверное, уже все ее искали. В доме воцарилась тишина. Еще чуть-чуть подожду, пусть они спустятся вниз, тогда вылезу и выручусь, решила она и впала в приятную дрему. Пустая тихая комната - ни звука, лишь дождь по стеклу. И чудно - кто-то играет на рояле: из гостиной едва доносилась негромкая музыка. Будь Мария поживее, не такая сонная, она бы удивилась - отец-то не умел играть. К тому же звучала мелодия из старого альбома, который она нашла в табурете и пыталась разобрать.
А вообще-то и в комнате не совсем тихо, вдруг поняла она. Тикали часы - тоже странно: не помнила она никаких часов. Однако теперь, щурясь в удобную дырочку на покрывале, Мария их увидела в дальнем углу, и еще больше удивилась, узнав в них часы из гостиной миссис Шэнд, те самые, с цветами вокруг циферблата - фиалки, маргаритки, жимолость. Их стрелки навечно остановились когда-то без десяти четыре. Но эти часы не стояли, они деловито тикали, показывая пять минут первого. Наверное, так и есть, подумала она.
Дело шло к обеду - снизу из кухни доносилось ободряющее звяканье посуды, и через открытую дверь плыл запах жареной баранины. И вдруг ни с того ни с сего кресло неловко надавило ей на спину (или же пол поджал снизу), так что стало гораздо теснее, чем вначале, как будто она растолстела, и дремоты как не бывало - напротив, она почувствовала, что зажимает руками рот, чтобы не расхохотаться. Опять-таки странно - она не была по натуре хохотушкой. И все же она лежала, расплющенная под креслом, и щурилась между его коричневыми ножками из красного дерева в форме шаров с когтями, пытаясь подавить наплывы смеха, чтобы не обнаружить себя. В углу комнаты за столом сидела какая-то дама в длинном платье и писала, и эта дама не должна знать, что она там, под креслом.
Дама писала, часы тикали, внизу играли на рояле, и кто-то орудовал на кухне. И потом дама в длинном темном платье встала, подошла к двери и крикнула в коридор: "Хэриет, Хэриет... Можешь уже идти". Возвращаясь, она остановилась у кресла; край ее платья был всего в нескольких дюймах от носа той, которая лежала под креслом и подглядывала, отчего стало еще труднее сдерживать смех. Дама в платье снова села, теперь уже на стул, и взяла что-то из корзины с рукоделием, которую держала на коленях, и вдруг, нахмурившись, раздраженно сказала: "Тьфу ты!" При виде этого ту, что подглядывала из-под кресла, охватила безумная скука и отвращение - даже смеяться расхотелось. Она мрачно уставилась сквозь бахрому покрывала, свисавшего с кресла, и решила сидеть тихо, не двигаясь, и прятаться долго-предолго, только бы не заниматься этим дурацким рукоделием - ни сейчас, ни сегодня, никогда...
Так и останусь здесь на веки вечные, подумала она, они никогда меня не найдут, и я всегда буду лежать здесь под креслом.
Очнувшись с иголками в ноге, - наверное, она задремала, - Мария подумала: сколько же я здесь просидела? Целую вечность. Наверное, они забыли про меня, ушли и забыли... Она высвободилась из-под кресла и оказалась в пустой комнате (ожидая увидеть в ней часы - глупо: никаких часов не было и в помине). Затем осторожно пробралась в коридор.
В это время водящий Мартин маячил как раз около двери в ванную: они заметили друг друга одновременно, ошалело понеслись выручаться и с криками рухнули на пол в Марииной комнате.
- Где ты была?
Но она молчала. Не скажу, подумала она. Никогда никому не скажу про это место. Это тайна. Моя тайна.
На обед они ели тушенку и мороженое. Довольные гости галдели все в один голос. Мистер и миссис Фостер, сидящие с двух концов длинного стола в столовой (так как кухня оказалась маловата для такого приема), изо всех сил старались навести порядок, но вскоре сдались. Мистер Фостер вышел из-за стола, как только это стало удобно, а миссис Фостер посвятила себя раскладыванию еды на равные части.
- А родители у тебя - супер, - поделилась потом Шарлотта. - Ни во что не лезут.
Ближе к вечеру, когда они сели за столом на кухне поиграть в "Снэп" и воцарились покой и гармония, за ними пришла миссис Люкас. Какое облегчение, воскликнула она, увидеть, что они такие хорошие, тихие, уж теперь-то она точно знает - они могут хорошо себя вести, если захотят (тут мистер Фостер хотел что-то сказать, но передумал и быстро вышел в сад), в следующий раз она оставит их у Фостеров с легким сердцем... (Миссис Фостер открыла было рот, но как-то сдержалась.)
- А давайте, - весело продолжила миссис Люкас, - закатим все вместе шикарный пикник в конце отпуска. Прощальный пикник, а?
- С готовкой!
- Никаких сэндвичей. Все жарить на костре.
- Поздно вечером! Ночной пикник.
- Когда? - спросил Мартин.
И все как-то договорились, хотя миссис Фостер стояла и мямлила что-то вроде "У нас пока нет точных планов", а мистер Фостер, вернувшийся из сада, был просто в ужасе.
Итак, через неделю, 5 сентября, весь последний день. По дороге в Ауксмут - Люкасы знают это место.
- Такая идиллия, - сказала миссис Люкас. - Я вам не могу передать. Ночью - ни души. Кругом одна природа.
Но на спуске придется попотеть.
- Погода может не позволить, - с надеждой произнесла миссис Фостер.
Но тут все дети Люкасов заверили ее, что раз уж они собрались на пикник, их не остановит ничто, даже дождь. Мистер Фостер снова удалился в сад, и Люкасы после многократных фальстартов и неожиданных возвращений за свитерами наконец ушли.
Но не успели Фостеры остаться своей семьей, как в дверь снова позвонили. Это была миссис Шэнд. Увидев человека, которому далеко за одиннадцать, отец Марии сделался радушным и гостеприимным и пригласил миссис Шэнд на бокальчик вина. Все пошли в столовую. Мария потащилась вслед, хотя ей совсем и не хотелось, но она не могла выбрать подходящий момент и улизнуть. Миссис Шэнд взяла манеру то и дело поглядывать в ее сторону или говорить что-нибудь такое, что не найдешь, как и ответить.
- Ну вот, скоро тебе опять придется подумать о школе.
Мария согласилась, и у нее перед глазами со стуком упал огромный ставень, как падает в антракте театральный занавес, с надписью "6 сентября". Сверху, в стороне, сложенные как на складе, стояли качели, утесы из голубого лейаса, чина ниссолия, хвощ, камнеломка, каменный дуб и Мартин.
- Да, время не ждет.
Миссис Шэнд оглядела комнату и снова бросила довольный взгляд на Марию:
- Когда-то я сама сидела в этой комнате и считала дни, продолжала она. - Я училась в пансионе. Теперь я иногда думаю...
Она снова критически посмотрела на Марию и спросила, не считают ли Фостеры нужным отправить и ее в пансион. Миссис Фостер с оттенком раздражения в голосе ответила, что не считают. И добавила, переходя на другую тему, что с этим домом у миссис Шэнд, наверное, связано немало воспоминаний.
- Он всегда принадлежал вашей семье?
- Не с момента постройки, - ответила миссис Шэнд. - Другие люди его строили, в начале века. Девятнадцатого, как вы понимаете, - добавила она, взглянув на Марию.
Та молча сделала холодное выражение лица и подумала: интересно, а знает ли миссис Шэнд, что аммонитам сто сорок миллионов лет и что трилобитов не найдешь в голубом лейасе, потому что они еще древнее, и что каменный дуб - разновидность дуба. Я не такая тупица, сказала она про себя.
- Он, конечно, изменился. При моем отце оштукатурили кирпичную кладку.
- Поэтому он коричневый на вышивке? - спросила Мария.
- Конечно.
- А я нашла качели. Качели Хэриет.
Взгляд миссис Шэнд проплыл над диваном и устремился в сад.
- Вижу, вижу.
- Мы их покрасили.
- Я вам не сказала... - пробормотала миссис Фостер. - Надеюсь, вы...
- Ничего страшного, - успокоила ее миссис Шэнд.
- А собачка чья? - спросила Мария. - Которая все время лает в саду?
Этот вопрос вырвался у нее так неожиданно, что прозвучал грубовато; она не хотела, но у нее всегда так получалось, когда ей не терпелось что-то узнать. Краем глаза она заметила неодобрительный взгляд отца.
- Не знаю никакой собаки, - ответила миссис Шэнд. - В этом доме ее во всяком случае нет. Мы в семье издавна держали кошек.
На языке у Марии вертелся еще один вопрос, и ей показалось, он уже выплывает у нее изо рта, как пузырь со словами на картинке в комиксах: "А что случилось с Хэриет?"
Но она ничего не сказала.
Миссис Шэнд отхлебнула хереса и снова посмотрела в окно, через сад на свинцовое море, съежившееся под угрюмым небом.
- Боюсь, нас ожидают затяжные дожди.
- Унылая погода.
- Обильные дожди на этом побережье всегда настораживают, - сказала миссис Шэнд.
- Потому что они делают обвалы? - спросила Мария.
- Совершенно верно.
- Только не делают обвалы, а дожди являются причиной обвалов, - уточнил мистер Фостер.
Наступило молчание. Миссис Шэнд допила свой херес. Кот, вовремя проскользнувший в дверь, чтобы застать конец разговора, покровительственно посмотрел на Марию и нежно обвился вокруг ног миссис Шэнд.
- Ну, мне пора, - сказала миссис Шэнд. - Мы ужинаем в семь тридцать.
С дождем она не ошиблась. Переждав серый давящий вечер, он начался по новой, как только стемнело. Лежа в постели, Мария слышала, как он шуршит по крыше гаража - монотонный, ритмичный шум, который должен успокаивать, но сейчас почему-то не успокаивал; наконец она заснула, но как-то тревожно, все время просыпалась. И во сне все было не так: мир стал зыбким и ненадежным, ни на что нельзя было положиться. Она гуляла по зеленой устойчивой лужайке, и вдруг лужайка ушла у нее из-под ног, как затянутая ряской поверхность пруда, где обычно охотятся на уток, и Мария нырнула в бездонное небо, толстое и серое на ощупь, как облака. Она ждала маму у школы, но вместо мамы за ней пришла маленькая старушенция, меньше самой Марии, но говорила почему-то маминым голосом. Она открыла парадную дверь своего дома, но за ней вместо ковра, столика и зеркала нежно плескалось море, и под его зеркальной поверхностью плавали косяки аммонитов - Gryphaea, Promicroceras - и все остальные. И когда она наконец выбралась из этих тревожных мест, она начала с трудом пробираться по каким-то бесконечным улицам, ища потерянную книгу или сумку, но знала, что никогда их не найдет. Наутро она проснулась неспокойная и раздраженная.