ЭЛЕГИЯ ДЕВЯТАЯ



Почему бы,
   если б возможно,
      не провести нам 
        сей краткий отрезок
          существования,
             как лавр,
               что немного темнее
                  зеленых собратьев
                    и легкой волною идет
                      по ободку своих листьев,
                        словно улыбка 
                           ветра...


К чему так настаивать нам
  на бытие человечьем
   и ускользать от судьбы,
     в тайне мечтая о ней.


Не потому ли что счастье,
    та часть разрушения,
      что приближается,
         чтобы нестись впереди,
            реальна.


Не из любопытства
  и не для опыта сердца,
   что было бы счастливо -
     лавром...


Но потому, что
  быть здесь
    значит так много.
   
       И потому, что
         все то, что здесь исчезает,
           вроде, нуждается в нас,
             даже заботится странно
               о нас, кто исчезает
                 гораздо быстрее.



И для всего - только раз.
 Раз и не боле.
  То же и мы:
    только лишь раз
      и уже - никогда.



Но этот-то раз,
  хоть и один он,
    что мы проживаем,
      пока на Земле,
        он - неизбежен.


И вот,
  мы толкаем себя
   в желании им обладать,
    держать
     и в обеих руках,
       и в перегруженном взгляде,
         в ошеломленной душе,
            пытаясь соделаться им
               или кому-то отдать.

 

   Нет, больше всего мы хотим
      оставить его для себя -
        навсегда...



           Боже!
             Но что же мы можем
               взять с собой
                 в Царство Иное,
                   когда мы уйдем?


Не восприятие наше,
  то, чему учимся медленно,
     и ничего из того,
       что случилось.
         Совсем ничего.



            Это и значит,
               что мы возьмем боль
                  и более боли -
                    тяжесть всей жизни,
                      длительный опыт любви
                       и неизреченное всё.


             Но после, под звездами,
               о, не волнуйся!

                Они же и лучше
                  в неизреченности.


В общем-то
 то, что приносит
  путник с холмов,
    к нам, в долину, -
     это не горстка земли,
      никто не сумеет произнести ее,
         но слово -
           то, что досталось ему нелегко,
             чистое,
                желтое,
                   синее,
                     как горечавка.



Разве же мы на Земле,
  для того, чтоб сказать:
   Дом
      Мост
        Фонтан

Кувшин
  Ворота
    Фруктовое дерево
      Или Окно?


В лучшем случае:
  Башня
    Колонна...?


Но говоря
  эти слова,
    ты понимаешь -
      и с той интенсивностью,
        коей и вещи-то сами не знали,
          что выразить могут...


И разве стратегия скрытая
  нашей Земли
    не в том,
      когда она хитро-лукаво
        движет любовников так,
         чтобы каждая вещь
           преобразилась
             в блаженстве 
               их общности чувств?



                 Порог:
     что это значит
        для двух влюбленных,
          не то ли,
             что они тоже должны истереть 
                порожек двери
                  и чуть больше
                    тех, кто старался до них,
                      многих,
                        и тех, кто придет после них,
                          тоже многих,
                            чуть больше стереть,
                              едва лишь коснувшись,
                                и
                                  без усилий...


Здесь дано время
  для изреченного,
   Здесь его Дом.



Так говори
  и свидетельствуй.
     Больше, чем раньше,
       всё отпадает  от нас,
         всё, что пригодно для жизни,
           что окружает
             и заменяет нам всё -
               это событие, 
                 и образа нет для него.


Событие под панцирем,
  что разорвется легко,
    как только оно
      перерастает себя
        и свои интересы.
          И воззовет
            к новым пределам и рамкам.


Между ударами молота
  наши сердца выживают,
   словно язык меж зубов,
     что вопреки всем и вся
        воспевать продолжает...


Воспевает наш мир
  Ангелу -
    не неизреченное,
      его все равно не сразить
        яркими чувствами:
          Он во Вселенной
            все ощущает так полно,
              что ты - лишь послушник.


Тогда покажи ему нечто простое,
  что приняло форму в пути,
    проходя поколения,
      то, что живет, словно общность,
       рядом, во взгляде.

Расскажи о вещах.
 И пусть Он стоит,
   ошеломленный, и боле, чем ты,
     рядом с веревко-крутильщиком в Риме
       иль гончаром - там, на Ниле.

И покажи ему:
  Нечто
    может счастливым быть
       и безупречным,
          и нашим,

И 
  даже горести вопль
    может принять
      свою чистую форму
        и послужить, 
          словно вещь,
            иль умереть,
               словно вещь,
                 уйдя в то пространство,
                   где его
                    даже скрипка не вспомнит.


И все эти вещи,
   чья жизнь начинается
      в непостоянстве,
        они понимают,
          что ты воспеваешь их,
            и, погибая,
              они доверяют нам,
               нам, подверженным гибели
                 больше всего -
                   за их сохранение.


Они лишь хотят,
 чтобы мы
   изменили их полностью
    в нашем невидимом сердце
      и превратили бы - о, Бесконечность,
        в самих же себя,
          то есть в нас,
             кем бы мы 
               ни предстали в конце.

Земля,
 разве не этого жаждешь ты -
   еще раз незримо подняться внутри нас?
    Разве же ты не мечтаешь
      самой стать незримой однажды? 
        Земля! Невидимка!
         И что, если не превращений
           ты просишь так страстно?
     


Земля, о любовь моя,
  я все исполню.

     Поверь мне,
       все весны твои
           не нужны уже боле -
             меня покорить.
                Одной, лишь одной уже хватит -
                  и хватит сполна -
                    поднять мою кровь.
                      
Я был твоим,
   не в силах признаться тебе
       долгое время.

Ты права,
  как всегда,
    и любезная Смерть -
      святая уловка твоя,
        изобретение.

Смотри, я живу.
  Чем?
    Ни детство мое,
       ни грядущее - нет,
          не становятся меньше...

Но в избытке
  бьют мощным ключом
       в моем сердце.