1.



Подн`ялось дерево. О, чистый рост!
Орфей поет, и в ухе дерево высокое растет.
И все умолкло. Но в эту тишину
  начало Нового вошло
    и Знаки Перемен.

И в тишине возникли звери -
  из чистых и распутанных лесов,
   из гнезд и лежбищ.


И так случилось,
  что не из коварства
    и не из страха 
 они притихли,
но потому что обратились в слух.


Мычание, рев и рыканье
   зажались в их сердцах.
И, где едва ли хижина была, -
  их приютить,
прибежище темнейших из желаний
  с дрожащими на входе косяками,
Ты с`оздал им Храм Музыки и Слуха.




               2.


Из счастья пения и игры на лире -
   почти что девушка...
явилась,
  вышла 
и засверкала ясно
  сквозь весенние одежды,
и в моем ухе
   себе постельку сотворила.

Так и заснула. Во мне. И сон ее
  был всем: деревьями,
что видел я однажды,
  и расстояниями д`али,
прочувствованными лугами
  и изумлением,
 что жил`о внутри.

Она спала весь мир. Поющий Бог!
  Как удалось тебе
создать ее столь цельной,
  что ей не нужно было просыпаться?
Смотри: вот поднял`ась она во сне.


  Где ее Смерть?
Ты сможешь разузнать
  прежде, чем пение твое сгорит?
Где она вышла из меня?
 Та девушка... почти...


                 3.


Бог это может.
  Но как, скажи мне, может человек
проследовать за ним
  сквозь узенькую лиру.
Разладится его душа.

На перекрестке двух сердец
  нет храма Аполлону.

Песнь, как ты учишь,
  не есть желание,
ни поиск
  того, 
что все же достижимо.


Песнь - это бытие. 
  Легчайшее для Бога.
 Когда же будем мы?
Когда Он развернет на наше естество
   землю и звезды?

Ты любишь, юноша,
  но это - лишь ничто, 
если тогда и голос
 рот разомкнет тебе.


Учись забыть, что ты пропел.
  Это увянет.

Истинное Пение - Дыхание Иное.
  Дыхание - в Небытие.
И Дуновение в Боге.
   Ветер.



                  4.


Вы, нежные, входите иногда
 в дыхание, которое о вас
  и не подозревает.
И пусть оно уйдет от ваших щек,
  и пусть дрожит за вами
и
  снова набирает силу...


О, вы, благословенные, святые!
  Сияющие, как источники сердец,
луки для стрел, для стрел мишени.
 Дольше, чем Вечность,
  улыбка ваша
сквозь слезу блестит.



Не бойтесь пострадать. Тяжесть
  Земле верните.
И горы тяжелы,
  и океаны.



И деревья,
  что сами вы, детьми, сажали -
их было не поднять:
  дольше всего их тяжесть длится.


Но воздух... Но пространства...





                       5.



Не нужно ставить монумент.
 Пусть роза 
в его честь цветет,
 хотя бы раз в году.
  Ведь это сам Орфей.
Его метаморфозы 
 принимали
   многие формы.
 Не мучайтесь иными именами.
  Раз навсегда:
там, где есть пение,
  Орфей поет.
И он приходит и уходит.
  Разве мало,
когда он остается иногда
  дольше, чем в вазе простоят цветы...?
Исчезнуть должен он,
  чтоб нам понять!
Даже и если
  он сам боится раствориться.
И его слово превзойдет
    присутствие,
 когда он удалится
Туда,
  куда его не сможете
сопровождать...
  Струны лиры
не ранят ему пальцы.
  Он подчиняется
и в том, что нарушает.



                       6.


Не от сего ли мира он?
 Нет, свой огромный дух и естество
  он ч`ерпает в обеих сферах.

Чтоб знать, как лучше
 ветви ивы разогнуть,
   нужно побыть в корнях.

Когда ложитесь спать,
  не оставляйте на столе
    хлеб с молоком -
      это притянет мертвых.

Но он - о, Заклинатель! -
 смешает вам под мягкостию век
   все призраки с увиденным и зримым.

Пусть волшебство земного дыма,
 душистой руты 
  станет
   его реальностью,
    как ясная соотнесенность.


Ничто ему не сможет исказить
 правдивый образ,
   исходит он от комнат иль могил.


Пусть славит он кольцо,
  пряжку, 
    кувшин.
  


                  7.


Хвала.
  Да, именно.

Податель хвалы,
  прошел он путем
из безмолвного камня руды.

И сердце его,
  непостоянный
пресс виноградный,
  не смогло
дать людям бесконечное вино.


Но даже в пыли
  не отказывал голос.
Крепко держал его Бог.
  Зажим?
Ну, и пусть.

Все равно -
  все в виноградники превращалось
и в лозы
 и зрело
  на юге его чувств.

И ни в могилах,
  где тлеют короли,
не настигнет его славословия ложь,
  ни в тени,
что падает от Богов.


Он остается вестни-
  ком,
и еще далеко,
  в дверях у Мертвых,
держит он Чаши
  с Плодами Хвалы.



                 8.


Единственно в пространство славословий
  входит Плач;
Нимфа Источника Слез
  стоит на страже
нашего уныния,
   чтоб видеть ясно,
как оно струится со скалы,
   держащей все порталы, алтари.

Смотри! Вкруг неподвижных ее плеч
   витает ощущение,
что среди братьев и сестер по духу
  она, как будто бы, моложе всех.

Веселье знает.
  Исповедалась Тоска.
И только Плач учиться продолжает.
  Руками девичьими 
ночи напролет перебирает
  ошибки старые.

Вдруг - косо и неопытно,
  но приподнимает
 созвездие наших голосов и -
в Небо,
  незамутненное его дыханием...



                  9.


Тот, кто играл на лире меж теней,
 лишь он почувствует,
как сотворить безмерную хвалу.

Тот, кто садился с мертвыми
 и ел их мак,
уже не потеряет
  и самый тонкий звук.

Люби и то,
  что часто
вдруг наше отражение в пруду
   становится расплывчатым.
И знай сей образ.


Но лишь в двойной сферичности
  восстанут голоса
и нежными, и вечными.



                 10.


Приветствую вас,
   саркофаги античности, -
вы всегда пребывали в душе.
  Вы, сквозь которые шли
веселые воды
  дней римских,
как песнь пилигримов.

И те, открытые,
  словно глаза пастуха,
пробужденного в радости,
  полные тишины и цветущей крапивы, 
откуда взлетают
  стаи восторженных бабочек.

Все, что вырвано у сомнений,
  приветствую я -
вновь раскрытые рты:
  они уже знают, что значит молчание.

Знаем ли мы, 
  иль не знаем, друзья?
    И то, и другое
строит уроки сомнения,
 в них - человечности лик.



                       11.


На небо посмотри.
  Нет ли там того,
что созвездием "Всадник" 
  называться бы могло?

Значит, стран-
  но впечатана в нас 
    гордость Земли.

Тот, второй, гонящий и держащий,
  и тот, что несет его.


Иль не так?
  Поохотившись и укротив...
Жилиста природа Бытия.
  Поворот. Доро-
    га.
Тяжесть понима-
  ет.

Даль но-
  вая.
И едины оба.


Но едины ли?
  Иль стремятся они
не к дороге,
  что их вдруг слила?


Стол и пастбище
  разделяет
сущность безымянна-
  я.


Даже звездное единство -
  лишь обман.
Все же радует на время
  созерцание фигур.
Довольно нам.



                        12.


Слава Духу,
  что любит нас объединять,
ведь по правде
  только внешне мы живем.
И маленькими шажками,
  рядом с нашим собственным днем,
идут часы.


Истинного места не познав,
 мы поступаем,
исходя 
 из того, 
  что реально получаем.
    Антенны нащупывают антен-
ны,
  и да-
ли несут пуст`о-
    ты.


Чистое напряжение. О Музыка Сил!
  Разве не 
через мелкие случайнос-
 ти
  отводят-
 ся
все несчастья
  от тебя?


Сам крестьянин,
  хоть и трудит-
 ся 
усердно,
    но туда,
  где зерно
совершает летом 
 превращения всемерно,
  ему не дотяну-
ться.
  То дарит Земля.

 

                     13.


Спелое яблоко, груша, банан,
   крыжовник... Это -
о жизни и смерти 
  во рту... Предчувствую...

Прочтите знание в лице ребенка,
  когда он пробует, -
оно издалека.
 Во рту - нечто замедленное,
    безымянное.
Там, вместо слов, текут открытия,
 освобожденные, из плоти фруктов,
    удивленные.

Осмелитесь сказать,
  что называете вы яблоком?
Ту сладость, которая сначала
   сгустится, потом, когда попробуешь,
 поднимется,


чтобы стать ясной, проснувшейся, прозрачной,
  двузначной, солнечной, земной и здешней -
о, опыт, переживание и радость - безмерно!



                         14.


Мы ходим вкруг цветов и винных листьев, фруктов,
  но говорят они
   не только языком 
     одного года.
Из темноты встает 
  цветное Откровение,
и есть в нем даже 
 отблески ревности, возможно... 
  Ревности мертвых,
что питают землю...
  И укрепляется от них Земля...



Что знаем мы об этой роли,
  обычае  древнем, -
глину засевать
  освобожденным костным мозгом.



Себя спросите: это нравится ли им?
   Несет ли в себе фрукт,
п`однятый к нам, его владыкам,
  труд тягостных рабов,
сжатый в кулак могилой?



А, может быть, они владыки?
  Они, что спят среди корней
и предлагают нам от своего избытка
  плоды
    скрещения
  поцелуев с безмолвной силой?




                           15.


Нет, подождите... Это вкусно.
  И вот, оно уж вне проклятий...
Немного музыки,
  пристукивание ног,
    жужжание.

О, девушки! Вы, теплые,
   вы, молчаливые.
Станцуйте вкус
   испытанного фрукта!


Станцуйте апельсин.
  Кто может позабыть,
как он тонул в самом себе
  и все ж сопротивлялся
своей сладости.


Вы обладали им,
  но он вас обратил - и тонко -
в свою веру.


Станцуйте апельсин.
  Более теплый край
отбросьте от себя.
  Пусть спелость 
     просияет в воздухе родном.


Очистите его,
  зардеется,
запах на запахе!


В родство вступите с чистой 
  слетевшей кожурой
и с соком,
  наполняющим счастливых.





                             16.


Ты, мой друг, одинок, потому что...
  мы постепенно - словами и жестами -
    делаем этот мир нашим,
даже, быть может, его
 самую слабую,
  да и опасную часть.

 

Кто пальцем укажет на запах?
  И все же, от сил, пугающих нас,
ты ощущаешь немало...
  Знаешь и мертвых
и содрогаешься от колдовства.

 

Смотри. Это зовется - вместе снести
   незавершенное,
части,
  как если бы стало оно
целым единым.

 

Трудно будет
  помочь тебе. И, сверх всего:
не сажай меня в своем сердце.
   Я слишком быстро расту.


Но перст моего Господина
  направлю, сказав:
  вот Исав в своей шкуре.



                             17.


Глубоко, подо всем,
  запутанный, древний
и скрытый источник,
   корень, который не видел никто.

Охотничий рог, шлемы,
  слова
    древних,
мужчины
   в братской вражде,
женщины,
   словно лютни.


Ветка, на ветку, на ветку,
  ни одна не свободна...

Вот одна! Выше взбирайся!
  И все же ломается.
И только вон та, выше всех,
   изгибается в лиру.




                            18.



Слышишь ли Новое, о Господин! 
 Вон как дрожит, 
дребезжит.


Герольды идут -
  возвысить все это,
   прево-
зносить.



Хоть в шуме кромешном 
 ты вряд ли кого-то расслышишь!
Отныне
  прославлены буду машины.


Смотри-ка, машина:
  катается, мстит,
чтоб обессилить нас
  и исказить.


От нас 
 получает она также силы,
чтобы мы гнали ее,
   ей беспристрастно служили.






                             19.



Мир изменяется быстро,
  как облако-формы, - воздушным потоком.
Все совершенное
  вновь возвратится к истокам.

И вот, надо всем преходящим, по миру -
 шире, свободнее лейся,
   допервородная песня
       Бога, держащего лиру.

Не познанна боль
 и любовь не прож`ита,
   и что отдаляет нас в Смерти
        еще не раскрыто.

Одна только Песнь над Землей
  славословит, ликуя...



 
                              20.


Но, скажи, 
  что я могу посвятить Тебе, Мастер?
 Тебе,
  кто учил сотворения ухо.
Россию весеннего дня,
  ее вечера воспоминание?
Там был конь...


  Один из деревни пришел,
белый,
  с вырванным колышком
в спутанных длинных ногах,
  чтобы ночь провести на лугу,
на свободе.


  И как его грива билась о шею
в такт шалостям,
   когда тормозил он в огромном галопе.
Как скакали источники конской кров`и!


Он чувствовал даль. Еще как!
  И слушал, и пел.
В нем заключался твой миф.
  Его образ Тебе посвящаю.




                             21.


Снова весна. Земля, как дитя,
   знает стихи -
много, много...
   И за учебу - трудную, длинную -
будет ей приз.


Строг был учитель. Нам по с`ердцу была седина
  в бороде старика.
Ну, как называется синий, зеленый? -
   мы можем спросить.
И она знает, знает...


Земля отдыхает, счастливица!
  Поиграй с ребятишками. Мы поймаем тебя в догонялки,
веселушка земля!
  Самый веселый поймает.


То, что учитель тебе преподал, -
  многое знание - и что отпечаталось,
сохранится в корнях и в длинных тяжелых стволах.
  А она все поет,
   все поет.



                           22.


Мы - преходящее.
 Правда, для Вечности -
это лишь
  Времени ход.


И все спешащее
  скоро уйдет...,
а Неизбывное
  тайну несет.


Юноши. 
 Не быстротой измеряется доблесть,
   не испытанием в лёт.


Всё отдохнет:
  Тьма и Свечение,
книга, цветок...




                           23.


Только тогда,
  когда полет -
    не ради и полета -
поднимется  в небесные глуб`ины тишины,
  самодостаточный,
но -
  в воздушных срезах,
как аппарат,
  которому
вдруг удалось сыграть
  любимца всех ветров.


Стройный,
  верно идущий...
Только когда -
  чистейшее "куда",
и аппарат возросший
  вдруг перевесит 
юности гордыню
  и станет,
прорвавшимся к победе,
  дали приблизившим,
тем,
  чем был его
одинокий полет.


                           24.



Неужели отвергнем мы
  древнюю дружбу 
с Богами, 
   великими,
  никогда не домога-
ющимися,
  лишь потому,
что
  твердая сталь,
та, 
 что мы
  сурово воспита-
 ли,
  не знает их,
   отбросила?
Или начнем вдруг
 искать на карте какой-
нибудь?

Эти могу-
 щественные друзья,
  что среди нас
мертвых себе выбира-
 ют,
  никогда не пылят
против наших колес.


А мы...
  пиры 
мы проводим вдали,
  а впереди -
купаль-
  ни.


Для нас
  Их Вестни-
ки
  уже давно медли-
тельны,
  и мы всегда обгоняем их.


Теперь
  более одинокие
и полностью друг от друга 
  зависимы,
друг друга не зная...


Наша тропинка
  больше не вьется,
идет прямая.


Только огонь в паровых котлах
   еще пылает
и всегда укрепляет 
  молоты,
   что поднимает.


Но,
  словно пловцы,
слабеем мы.




                    25.


Тебя хочу теперь,
  тебя! 
Ты для меня была
 цветком,
   чье имя и не знаю.


Еще раз: вспомнить
  и показать им,
отнятую,
  с кем я играл,
прекрасную -
  неодолимый крик.


Танцовщица прежде всего,
  ты наполняла тело
медлительностью
  и -
вдруг застывала,
 как если
   в бронзе отлили бы юность твою.


Страдая и слушая.
  Сюда от Сил Высших
падала музыка
   внутрь, в измененное сердце.


Болезнь была рядом.
  И уже
во владении теней
   кидалась, темнея, и кровь.
И все же,
  м`ельком, с сомнением,
    рвалась она
   изнутри 
к твоей вечной весне.



Снова и вновь,
  прерываема тьмой и падениями,
сияла она по-земному.


До того, 
  как 
    после ужасных ударов
вошла в безотрадно открытую дверь.



                   26.




Но Ты, Божественный,
  поющий до конца,
   даже когда тебя атаковал
презренный рой взбесившихся  Менад,
 ты потопил их крики
  в своей гармонии,
прекрасный Ты.
  Из разрушения восстала
всесозидающая песнь.


Никто не смог сломать тебе ни голову, 
  ни лиру,
как бы они ни бесновались, 
  ни боролись.

И камни острые, что в сердце
  они тебе кидали,
делались мягкими
  и наделялись слухом.

В конце концов они тебя разбили,
  отравленные ядом мести,
но ты звучал еще во львах и в скалах,
  в деревьях, в птицах... 
И до сих пор ты в них поешь.

О, Ты, погибший Бог! 
  Ты, бесконечный след!
Но только потому,
  что хищной злобой Ты растерзан,
теперь мы - слушатели
  и уста природы.





Конец Первой Части