Слободкина Ольга
Рэй Бредбери "История одной любви"

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • © Copyright Слободкина Ольга (olga_slobodkina@mail.ru)
  • Размещен: 17/09/2005, изменен: 23/04/2019. 19k. Статистика.
  • Рассказ: Перевод
  • Аннотация:
    Перевод рассказа готовился к публикации в журнале "Иностранная литература" в середине 1980-х. Публикация не состоялась, т.к. в Приложении к "Иностранной литературе" рассказ уже вышел в переводе Яблонской


  •    РЭЙ БРЕДБЕРИ

    ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛЮБВИ

      
       Эта история произошла тем летом, когда в гринтаунской школе появилась Энн Тэйлор. Ей тогда было двадцать четыре, а Бобу Сполдингу - всего четырнадцать.
       Энн Тэйлор знали все, потому что таким учителям дети готовы хоть каждый день таскать гвоздики и огромные апельсины и без напоминания сворачивать в трубочку шелестящие желто-зеленые карты мира. Казалось, в те дни, когда от дубов и вязов на аллеи старого города ложатся зеленые тени, Энн Тэйлор всегда идет вам навстречу и на лице у нее играют солнечные блики, так что невозможно оторвать глаз. Она была, как спелый персик в заснеженную зиму, как холодное молоко в горячей овсянке жарким июньским утром. Энн Тэйлор была желанной противоположностью. И те дни в году, когда погода держится так же стойко, как последний кленовый лист на ветке, даже если на него со всех сторон с одинаковой силой дует ветер, вот такие редкие дни были похожи на Энн Тэйлор и в календаре так и должны были значиться - Дни Энн Тэйлор.
       Что до Боба Сполдинга, то октябрьскими вечерами он всегда одиноко бродил по городу, и листья у него под ногами шуршали, словно мыши в Канун Всех Святых; а с весны, бледный, как брюхо рыбы, нерасторопной после подледной жизни, он лежал у терпкой речушки под Лисицыной горкой, поджариваясь на солнце, и к осени лицо его становилось блестящим и гладким, словно каштан. Иногда его голос доносился с верхушки дерева, где шелестит ветер; цепляясь за ветки Боб спускался вниз, на землю, и смотрел на мир, а потом, развалясь на лужайке, до самого вечера читал, и муравьи ползали по его книгам; или играл сам с собою в шахматы на бабушкином крыльце, а то садился за черное пианино, что стояло в эркере у окна, и подбирал какую-нибудь грустную мелодию. И всегда был один.
       В то утро мисс Энн Тэйлор вошла в класс через боковую дверь, и дети замерли, когда она красивым круглым почерком вывела на доске свое имя.
       - Меня зовут Энн Тэйлор, - спокойно сказала она. - Я - ваша новая учительница.
       От ее слов на деревьях запели птицы, и класс наполнился светом, как если бы со школы слетела крыша. Энн Тэйлор начала урок. Через полчаса Боб Сполдинг, сжимавший в руке шарик из жеваной бумаги, медленно разжал руку, и шарик упал на пол.
       А после уроков он принес ведро воды и тряпку и взялся тереть парты.
       - Что ты делаешь? - она обернулась к нему, оторвавшись от тетрадей по правописанию.
       - Что-то парты загрязнились, - ответил Боб, не прекращая работу.
       - Ты что, всерьез собираешься их мыть?
       - Извините, я не спросил разрешения, - сказал он и неловко запнулся.
       - Будем считать, что уже спросил, - улыбаясь ответила она, и от этой улыбки он с молниеносной быстротой перемыл все парты и так яростно принялся стучать друг о друга суконными утюжками для вытирания доски, что в классе пошел снег - так, во всяком случае, казалось с улицы.
       - Ты, кажется, Боб Сполдинг? - спросила мисс Тэйлор, пробегая глазами школьный журнал.
       - Да, мэм.
       - Ну что же, Боб, спасибо.
       - А можно я каждый день буду мыть? - cпросил он.
       - Но ведь есть и другие ученики.
       - Не, лучше я сам. Каждый день. Я люблю их мыть.
       Он все не уходил. Наконец, она спросила:
       - А тебе не пора бежать домой ?
       - До свидания.
       Он медленно направился к выходу и исчез за дверью.
       На следующее утро он оказался возле дома мисс Тэйлор как раз, когда она выходила в школу.
       - Вот и я, - сказал он.
       - А знаешь, я не удивлена, - ответила Энн Тэйлор.
       Они пошли вместе.
       - Можно я понесу ваши книги?
       - Нет, Боб, спасибо, не надо.
       - Мне же не трудно, - сказал он и взял их у нее.
       Несколько минут они шли молча. Она смотрела поверх его головы и на него, немного сверху вниз, видела, как ему хорошо, как он счастлив, и ждала, что он заговорит, но он так и не проронил ни слова. У школьного двора Боб вернул ей книги.
       - Лучше мне оставить вас здесь, - сказал он. - А то ребята могут не так понять.
       - Боюсь, я тоже не совсем понимаю, - сказала мисс Тэйлор.
       - Почему же? Мы просто друзья, - серьезно и искренне ответил он.
       - Знаешь, Боб ... - начала она.
       - Да, мэм?
       - Нет, ничего, - сказала она и пошла прочь.
       - Я буду в классе, - крикнул он ей вслед.
       И в течение двух недель он всякий раз оставался после уроков, карты сворачивал, вытряхивал мел из суконных утюжков и не спеша мыл парты, а она проверяла тетради; и в классе стояла тишина часов, не смевших пробить четыре, и тишина солнца, скользящего вниз по медленному небосклону, и было разве что слышно, как с губки, вытиравшей доску, стекает вода, да как глухо стукаются друг о друга суконные утюжки, когда из них выбивают мел, да шелест переворачиваемых страниц, да скрип ручки, да гневное жужжание мухи, бьющейся в стекло под самым потолком. Иной раз такая тишина стояла до пяти часов, и только тогда мисс Тэйлор обнаруживала, что Боб сидит за последней партой, смотрит на нее и ждет указаний.
       - Ну вот, пора домой, - вставая, говорила она.
       - Да, мэм.
       И он спешил подать ей пальто и шляпу. И вместо нее закрывал класс, если школьному сторожу уже ничего там не было нужно. Потом они выходили из школы и пересекали пустынный двор; сторож, стоя на стремянке, неторопливо снимал на ночь с перекладины цепочные качели, и закатное солнце просвечивало между листьями американской магнолии. Они говорили о всякой всячине, Энн Тэйлор и Боб.
       - Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
       - Писателем.
       - Вот это мечта! А знаешь, сколько работает писатель?
       - Знаю. И все-таки попробую. Я ведь много прочел.
       - Боб, а после школы ... разве у тебя нет других дел?
       - Как это?
       - Я хочу сказать, может, тебе лучше бывать на воздухе, чем мыть эти парты?
       - Так ведь мне это нравится, - ответил он. - Я никогда не делаю то, что мне не нравится.
       - И все же ...
       - Нет, буду мыть, - отрезал он.
       Потом подумал с минуту и сказал:
       - Мисс Тэйлор, можно вас спросить?
       - Смотря о чем.
       - Каждое воскресенье я выхожу из дома - это около Буэтрик-стрит - и иду по речке к озеру Мичиган. Там столько бабочек, речных раков, птиц. Хотите туда пойти ?
       - Спасибо, - сказала она.
       - Значит, идем?
       - Боюсь, не получится.
       - Знаете, как там хорошо.
       - Очень жаль, но я буду занята.
       Он хотел спросить, чем, но осекся. Потом сказал:
       - Я беру сэндвичи. С ветчиной и солеными огурцами. Еще апельсиновую шипучку и иду неспеша. К полудню прихожу на озеро, а часа в три возвращаюсь домой. И день так приятно проходит. Жаль, что вы не можете. Вы собираете бабочек? У меня большая коллекция. Можно и для вас собрать.
       - Спасибо, но теперь я не могу, в другой раз.
       Он посмотрел на нее и сказал:
       - Не нужно было спрашивать, да?
       - Ты можешь спрашивать меня о чем угодно.
       Несколько дней спустя она нашла у себя "Большие надежды" в потрепанном переплете. Книга была ей уже не нужна, и она подарила ее Бобу. Он ужасно обрадовался, взял роман домой и всю ночь просидел над ним, чтобы утром поговорить о прочитанном с Энн Тэйлор. Теперь он каждый день встречал ее недалеко от дома, но так, чтобы не заметили другие жильцы, а она много дней подряд собиралась сказать, чтобы он больше не приходил, и уже произносила "Боб", но не могла закончить фразу, и по дороге из школы и в школу он говорил с ней о Диккенсе, Киплинге, По и многих других. Однажды в пятницу утром Энн Тэйлор увидела у себя на столе бабочку и чуть не смахнула ее, как вдруг поняла, что пока ее не было в классе, кто-то сколол бабочку с булавки и положил на стол. Энн Тэйлор скользнула глазами поверх ребячьих макушек и остановила взгляд на Бобе. Но он смотрел в книгу. Не читал, просто смотрел.
       После этого Энн Тэйлор уже не могла вызывать Боба к доске. Она заносила карандаш над его именем в журнале, а потом вызывала другого ученика. И больше не глядела на него по дороге из школы и в школу. Но после уроков, когда он высоко поднятой рукой стирал с доски математические знаки, она ловила себя на том, что изредка отрывается от тетрадей и по нескольку секунд задерживает взгляд на нем.
       И вот однажды в субботу утром, стоя с закатанными по колено брюками посреди речушки и пытаясь вытащить из-под камня рака, он вдруг поднял глаза и увидел на бровке ручья Энн Тэйлор.
       - Вот и я, - сказала она, смеясь.
       - А знаете, я не удивлен. - ответил Боб.
       - Покажешь мне своих раков и бабочек?
       Они спустились к озеру и сели на песок, их мягко обдувал теплый ветер, трепал ей волосы и оборку на блузе. Они сидели немного поодаль друг от друга, торжественно поедали сэндвичи и запивали их апельсиновой шипучкой.
       - Никогда еще не было так хорошо, - сказал он.
       - А я никогда не думала, что отправлюсь на такой пикник.
       - С каким-то мальчишкой?
       - И все же мне очень приятно, - сказала она.
       - Вот и отлично.
       Потом они долго молчали. Наконец он сказал:
       - Нет, что-то не так. Только не понимаю, почему. Мы просто гуляем, ловим раков, бабочек, сэндвичи едим. А ведь мои обсмеяли бы меня с ног до головы, если б узнали. Да и ребята тоже. А учителя? Неужели они не стали бы подшучивать над вами?
       - Боюсь, что так.
       - Знаете, давайте оставим бабочек в покое.
       - Сама не понимаю, что меня сюда привело.
       Так закончился день.
       Вот, пожалуй, и все, что было между Энн Тэйлор и Бобом Сполдингом: две-три бабочки-данаиды, роман Диккенса, дюжина раков, четыре сэндвича и две бутылки апельсиновой шипучки. А в понедельник произошло нечто неожиданное: он долго стоял возле ее дома, чтобы как всегда вместе отправиться в школу, но так и не дождался. А придя в класс, обнаружил, что она уже там - значит вышла раньше обычного. Перед последним уроком она пожаловалась на головную боль, и ее заменила другая учительница. Весь вечер он бродил вокруг ее дома, но она не показывалась, а позвонить в дверь он не решался.
       Во вторник после уроков они снова были вдвоем в тихом классе. Боб умиротворенно тер доску, словно этот день никогда не кончится, а Энн Тэйлор проверяла тетради, словно всегда будет вот так сидеть, и на душе у нее всегда будет покой и счастье. Вдруг на здании суда, находившемся в соседнем квартале, начали бить часы. Невозможно было не содрогнуться - от бронзовых ударов, казалось, пепел ушедших времен проникал в кровь, и человек, оглушенный звоном часов, летел по жизни, чувствуя, что стареет с каждой минутой. Когда пробило пять, мисс Энн Тэйлор внезапно подняла глаза и долго смотрела на часы; потом отложила ручку и сказала:
       - Боб ...
       Он, вздрогнув, обернулся. Ведь за последний час покоя и счастья никто из них не проронил ни слова.
       - Подойди сюда.
       Он медленно положил губку.
       - Сядь, Боб.
       Несколько секунд она напряженно смотрела на него, пока он не отвел взгляд.
       - Знаешь, о чем мне нужно поговорить с тобой?
       - Да.
       - Хочешь сам сказать?
       - Он помолчал немного, потом произнес:
       - О нас.
       - Сколько тебе лет, Боб?
       - Четырнадцатый.
       - Тебе тринадцать.
       Он поморщился.
       - А знаешь, сколько мне?
       - Да, мэм, слышал. Двадцать четыре.
       - Двадцать четыре.
       - Мне тоже будет двадцать четыре через десять лет, ну, чуть меньше, чем через десять, - выпалил он.
       - Но сейчас тебе только тринадцать.
       - Это верно, хотя иногда я чувствую себя на все двадцать четыре.
       - Да, иногда ты и ведешь себя так, будто тебе двадцать четыре.
       - Вот видите.
       - А теперь, Боб, наберись терпения и не ерзай, нам нужно о многом поговорить. Сейчас очень важно понять, что происходит.
       Он кивнул.
       - Допустим, мы с тобой лучшие в мире друзья. Допустим, у меня никогда не было такого ученика, и ты мне нравишься больше всех мальчиков.
       Он покраснел.
       - Теперь я скажу за тебя, - продолжала она. - Я нравлюсь тебе больше других учителей.
       - Не просто нравитесь!
       - Возможно и не просто, но существуют вещи, на которые нельзя закрывать глаза. Кроме нас с тобой есть и другие люди. Я долго думала об этом, старалась как-то все взвесить что ли ... Понимаешь, Боб, ты очень добрый мальчик, и твои поступки вызывают уважение, но в жизни все же очень много значит возраст ... Кажется, я не совсем ясно выражаю свои мысли?
       - Да нет, ясно, - ответил он. - Вы хотите сказать, что я на десять лет младше и на пятнадцать дюймов ниже. Но разве можно судить о человеке по его росту?
       - Мир думает иначе.
       - Но я не мир, - запротестовал он.
       - Да, это нелепо, когда чувствуешь себя взрослым и знаешь, что поступал правильно и тебе нечего стыдиться ... А тебе действительно нечего стыдиться, Боб. Запомни это. Ты был честным и искренним, по-моему, я тоже ...
       - Да, вы тоже, - сказал он.
       - Может, когда-нибудь в каком-то идеальном климате о возрасте человека станут судить по зрелости ума, тогда скажут: "Он взрослый мужчина с развитым чувством ответственности и долга, хотя его телу всего тринадцать лет". Но боюсь, до тех пор наш мир, как и прежде, будет судить о людях по возрасту и росту.
       - Ерунда какая-то, - сказал он.
       - Мне все это тоже не очень по душе, но ведь ты не хочешь, чтобы мы стали гораздо несчастнее, чем теперь? Нам ничем не поможешь, даже сам разговор о нас кажется странным.
       - Да, мэм.
       - Но по крайней мере теперь все прояснилось ... То, что между нами произошло ... это совершенно невозможно, и мы оба слишком хорошо понимаем ...
       - Как же нам быть?
       - Надо что-то придумать, - сказала она. - Сейчас эта история известна только тебе и мне, но о ней могут узнать и другие. Что если я устроюсь в другую школу?
       - Нет!
       - Или переведу в другую школу тебя?
       - Ничего не нужно.
       - Но почему?
       - Мы переезжаем. На той неделе. В Мадисон. Это всего в пятидесяти милях отсюда. Можно мне будет навещать вас?
       - А как ты сам думаешь, нужно ли?
       - Думаю, нет.
       Некоторое время они молча сидели в тихом классе. Потом он спросил потерянно:
       - Что же все-таки случилось?
       - Не знаю, - ответила она. - Никто не знает. Я не умею объяснить, даже себе самой. Думаю, и ты не сможешь.
       - Кажется, мне пора, - сказал он.
       - Я тебя замучила этими разговорами ...
       - Разве вы можете меня замучить ...
       - Подожди. Я хочу, чтобы ты знал: в жизни все компенсируется. Всегда. Иначе невозможно было бы жить. Сейчас нам обоим плохо. Значит будет что-то хорошее, и плохое уйдет. Ты веришь мне?
       - Хотелось бы ...
       - Это так ...
       - Вот если бы ...
       - Что?
       - Если бы вы только подождали меня! - выпалил он.
       - Десять лет?
       - Тогда мне исполнится двадцать четыре.
       - Но мне исполнится тридцать четыре, и, наверняка, я стану совсем другой. Нет. Это невозможно.
       - А если бы возможно? Вы бы хотели? - задыхаясь крикнул он.
       - Да, - спокойно ответила она. - Хотя я знаю, что ничего не выйдет и глупо надеяться ...
       Он еще долго сидел с ней. Потом сказал:
       - Я никогда вас не забуду.
       - Спасибо тебе за такие слова. Ты, конечно, забудешь - так уж жизнь устроена, - но все равно, спасибо.
       - Никогда не забуду. Найду средство и не забуду. Никогда!
       Она встала, чтобы стереть с доски.
       - Я помогу, - бросился он.
       - Нет-нет, - поспешно ответила она. - Иди домой и больше не оставайся после уроков. Я назначу дежурной Хэлен Стивенс.
       Он вышел на улицу. Оглянувшись на окно, увидел мисс Энн Тэйлор, в последний раз. Она стояла у доски и медленно стирала написанные мелом слова, водя рукой сверху вниз.
       На следующей неделе Боб уехал из города и не возвращался туда шестнадцать лет. Хотя Мадисон находился всего в пятидесяти милях, Боб никогда не показывался в Гринтауне. И вот однажды весной, незадолго до своего тридцатилетия Боб вместе с женой заехал в Гринтаун по дороге в Чикаго.
       Оставив жену в отеле, он пошел бродить по городу и в конце-концов спросил про мисс Энн Тэйлор, но ему ответили не сразу, а потом кто-то вспомнил:
       - А ... это прелестная учительница. Так она умерла, еще в тридцать шестом, вскоре как вы переехали.
       Вышла замуж? Нет. Подумать только! Так и не вышла замуж.
       Днем он отправился на кладбище и нашел ее могилу. "Энн Тэйлор, род. 1910 ск. 1936" В двадцать шесть лет, подумал он, вот теперь я старше вас на три года, мисс Тэйлор.
       Когда день начал клониться к вечеру, люди увидели в городе жену Боба Сполдинга: она шла ему навстречу по аллее, обсаженной дубами и вязами, и все оборачивались, когда она проходила мимо, потому что на ее лице играли солнечные блики. Она была, как спелый персик в заснеженную зиму, как холодное молоко в горячей овсянке жарким июньским утром. Стоял один из тех редких в году дней, когда погода держится так же стойко, как последний кленовый лист на ветке, даже если на него со всех сторон с одинаковой силой дует ветер, один из тех дней, который в календаре нужно отмечать - никто бы не спорил - как День Жены Боба Сполдинга.
      
      
       1951
      
       Рэй Брэдбери (род. в 1920 году) - известный американский писатель-фантаст. Среди его книг: "Мрачный карнавал" (1947г.), "Марсианские хроники" (1950г.), "451 градус по Фаренгейту" (1953 г.), "Лекарство от меланхолии" (1959 г.).
      
      
      
      
      Перевела с английского Ольга Слободкина-фон Брэмзэн
      
      
      
      
      
      
      

  • © Copyright Слободкина Ольга (olga_slobodkina@mail.ru)
  • Обновлено: 23/04/2019. 19k. Статистика.
  • Рассказ: Перевод

  • Связаться с программистом сайта.