Ораторы на митинге общества "Память" на Пушкинской площади:
Первый, молодой, упитанный с бородой, слегка обрюзгший
Второй
Третий
Четвертый
Пятый, без бороды
Первый человек из толпы
Второй и третий - люди из толпы на митинге
Две женщины из экзаменационной комиссии по приему в институт
Кадровичка
Кадровик
Глория Смит, американская миллионерша, молодая и стройная
Грег Смит, ее муж, американский миллионер
Капитан яхты Смитов
Служанка Глории Смит, негритянка
Рассказчик /в прологе/
Толпа на митинге на Пушкинской площади
Экзаменационная комиссия
Врач, санитары из психиатрической больницы, соседи Гершковичей
Действие в прологе происходит на яхте Смитов, плывущей по Атлантическому океану из Нью-Йорка в Лондон в июле 1947 г. Действие в основной части пьесы происходит в 70-е годы ХХ века и в 90-е годы в Москве.
ПРОЛОГ
Рассказчик. 1947 год. Место действия Атлантика. Чета миллионеров - Глория и Грег Смит - наконец-то собрались провести отпуск на собственной яхте отца Глории - короля зажигалок Роберта Макленона. Яхта идет прямым курсом в Лондон, где мужа и жену ожидают деловые встречи и светские рауты.
Каюта Глории. Глория - в постели. Служанка занята ее ногтями.
Глория /полуодетая в постели/. Ты мне делаешь больно. Видишь, уже кровь выступила, ты просто безрукая.
Негритянка, служанка /испуганно, еще ниже склоняясь над рукой хозяйки/.
Извините, мэм, извините, пожалуйста.
Глория /угрожающе/. Как только вернемся домой, всю прислугу заменю, всю!
/Негритянка плачет/
Глория. Ну, это уже ни к чему. Сейчас же брось плакать. Ты еще должна доделать свою работу. Да не расстраивайся ты так, просто я сегодня дурно спала и день точно будет неудачным.
Служанка /оживленно/. А что мадам видела во сне? Моя бабушка умела прекрасно разгадывать сны и это умение перешло ко мне по наследству.
Глория. А вот этого я тебе не скажу. Вряд ли твоя бабушка смогла бы отгадать что-нибудь подобное. Когда ты шла сюда, ты не видела, вышел ли мистер Смит из своей каюты?
Служанка /полируя ногти госпожи/. Да, мэм, он уже проснулся.
Глория. Какая сегодня погода? Впрочем, молчи! Я догадаюсь сама. Отсюда мне виден крошечный кусочек иллюминатора. Вот-вот. Крошечное незанавешенное пятнышко. По-моему, небо чистое.
Служанка. Совершенно верно, мэм. Сегодня день удивительно ясный и солнечный, просто занавески на иллюминаторах слишком плотные.
Глория. Я и без того кожей чувствую солнце. О, если бы не этот сон. А что делает мистер Смит?
Служанка. Он стоит на корме и любуется водой, мэм.
Глория. Отыщи мой купальный костюм и халат.
Служанка. Минуточку, мэм. Я только доделаю последний ноготок.
Служанка заканчивает свою работу и уходит. Глория в распахнутом халате выходит на палубу, и Грег спешит ей на встречу. Он улыбается. У Грега прекрасный загар. Он строен и широкоплеч.
Грег /коснувшись губами щеки Глории/. Добрый день, Глория, дорогая.
Глория /трется головой о плечо Грега/. Добрый день, Грег, милый.
Грег. Как ты спала?
Глория. Ты знаешь, когда ты ушел, я долго не могла заснуть, но почему-то снотворное мне принимать не хотелось. Я лежала и думала о тебе.
Грег /смеясь/. Мысленно продлевала наслажденье? Да, моя крошка?
Глория. Грег, как я люблю тебя. Я не хочу с тобой расставаться нигде и никогда.
/Глория обняла мужа и прижалась к нему.
Грег. Куда же я денусь, крошка? Когда газеты писали о нашем браке, все кричали о том, что он долго не продлится, если принять во внимание наши капризы и наши капиталы. Видимо, продажные писаки считают, что только неравный брак устойчив. Муж держится за деньги жены или наоборот. А у нас якобы слишком много и денег, и увлечений, чтобы мы долго держались друг друга.
Глория. Эти гнусные щелкоперы. Это стая маленьких, злых и завистливых шакалов. Они продают свой похоронный вой тем, кто им платит.
Грег /обнимая Глорию/. А мы вот уже четвертый год не можем друг без друга.
Глория /капризно/. Я чувствую, что мы сегодня опять проведем целый день в моей каюте... а мне хотелось позагорать. Я еще что-то хотела сделать... да, рассказать свой сон. Я заснула под утро и мне приснился самый странный сон, который я когда-либо видела в жизни...
Грег /обнимает свою жену/. Глория, пошли загорать на верхнюю палубу.
Глория. Пошли, милый.
/Муж и жена располагаются в шезлонгах. Они держат друг друга за руки/.
Глория. /Повернувшись к мужу/. Милый! /В ее голосе слышится тревога/. Ты у меня страшно умненький. Растолкуй мне мой сон.
Грег. Валяй, дорогая.
Глория. Мы с тобой никогда не расстанемся? Даже после смерти? /Глория сжимает руку мужа выше запястья/.
Грег /тоном отдающего приказ/. Глория, перестань думать о смерти. Ты просто испытываешь наслаждение от своих мрачных мыслей.
Глория. Милый, выслушай пожалуйста!
Грег. Да-да, я слушаю.
Глория. Представляешь, что мне снилось? Нет, ты только представь себе! Мне приснилось, что я родилась еврейкой и живу в России.
Грег. Глупости какие! Ты ведь терпеть евреев не можешь.
Глория. Не знаю. /Пожимает плечами/. Может быть этот сон был послан мне в наказание за то, что я не люблю евреев. Но это только самое начало. Слушай дальше. Я живу маленькой девочкой в еврейской семье, в которой и мама, и папа говорят: "Мы такие же, как все. И одновременно я вижу, что мы не такие, как все. Во дворе евреев больше нет, поэтому нас все так и зовут - евреями. Моя мама - толстая и суетливая еврейка, которая любит вкусно поесть больше всего на свете и закармливает меня. Поэтому я совершенно не похожа на прозрачных худышек из нашего двора. Они без конца меня дразнят и указывают на меня пальцами. Когда же, наконец, они принимают меня в свою компанию, случается самое ужасное. Моя мать из сна, конечно, которая крайне неразборчива в еде и вместе с тем патологически брезглива, избегает приучать меня к туалетам и сажает на горшок даже тогда, когда мне уже семь лет. И вот, когда я сижу на горшке в большой комнате и бесплодно тужусь, открывается входная дверь и в коридор заходят девочки и мальчики из моего двора. Они толпятся в коридоре и смотрят, как я сижу на горшке. Мне ужасно стыдно, страшно хочется закрыть дверь в большую комнату, но я не могу этого сделать, а мама спрашивает меня озабоченно: "Ну, как, уже покакала? Пока не покакаешь, гулять не пойдешь!" "Да что связываться с этой еврейкой! Пошли ребята!" - слышу я чей-то голос, скорее даже шепот, а, может быть, просто читаю мысли своих сверстников. Они хохочут и уходят, а я сижу на горшке и чувствую себя несчастнейшей из смертных. Потом я замечаю, что начинает раздуваться и распухать мое тело. Ноги становятся короткими и волосатыми, грудь - длинной и вислой, живот безжалостно выпирает из любого платья. Мне кажется, что на улице показывают на меня пальцем, а по ночам я плачу и прошу тихонько неизвестно у кого, потому что я твердо знаю, что Бога нет, я прошу вернуть мне мое стройное тело. /Глория вытягивает свои смуглые ноги, любуется ими, гладит свой втянутый живот, снимает лифчик и обнажает маленькую красивую грудь/. Мама видит, как я страдаю, и пытается утешить меня: "Ты самая красивая среди евреек", - говорит она мне про мое безобразное тело. И я никак не могу понять, то ли это телесный изъян калечит мою душу, то ли это душа, еврейская душа уродует мое тело. И мне кажется, что все смеются надо мной, изгоняя меня из своего общества, а на приемных экзаменах в колледж заваливают, потому что я еврейка и...
Капитан. Извините, мадам, что я побеспокоил вас, но у меня серьезное дело.
Глория. /Нарочито рассержено, кокетливо/. Капитан, как вам не стыдно входить в наш солярий безо всякого предупреждения?
Капитан /сдержанно/. Я очень виноват, я знаю, но дело не терпит отлагательства. Наш курс проходит через акваторию, в которой немцы, по непроверенным данным, оставили много мин. Ее надо либо обходить - но тогда придется делать большой крюк - либо рискнуть и идти напрямик.
Грег /поднимая голову и щурясь на солнце/. Сколько времени займет обходной курс?
Капитан. Дней семь или восемь.
Глория. Это очень долго. В начале августа я должна быть уже в Лондоне. Королева устраивает прием и мне необходимо на нем присутствовать, иначе переполошится все американское посольство. На меня там очень рассчитывают.
Грег /задумчиво/. Меня тоже ждут дела в Лондоне. Если я вовремя не объяснюсь с директором нашего филиала, я рискую потерять несколько миллионов.
Глория /восклицает с воодушевлением/. Итак, идем напрямик. Только слюнтяи не рискуют.
Капитан внимательно смотрит поочередно на Глорию, потом на Грега и выходит.
Глория /капризно/. Дорогой, я устала от солнца. Я, пожалуй, пойду к себе.
Глория надевает лифчик от купальника и несколько секунд она как бы красуется перед Грегом, тонкая, загорелая. Грег поднимается, обнимает ее и они медленно, все еще обнявшись, идут в каюту Глории. На полпути они останавливаются, прижимаются друг к другу, целуются. Затем Грег наклоняется, поднимает Глорию на руки и несет.
Зайдя в каюту Грег бережно кладет Глорию на постель. Затем сам ложится рядом.
Глория /теснее прижимаясь к мужу/. Мне страшно, Грег.
Раздается взрыв. Сцена тонет во мраке. Когда включается свет, то сцена пуста. Светит солнце. На заднике - ровная морская гладь.
Рассказчик. 25 июля 1947 года в американских газетах появилась сенсационная статья под заголовком "Месть океана", в которой широкая публика оповещалась о таинственной гибели крупного бизнесмена, миллионера Грега Смита и его жены, очаровательной Глории Смит, дочери короля зажигалок Роберта Макленона.
А через три дня в России в семье Соломона Моисеевича и Эсфири Исааковны Гершкович родилась дочь, которую в честь бабушки назвали Ривой.
ЗАНАВЕС.
ОСНОВНОЕ ДЕЙСТВИЕ.
Сцена разделена на две части условно. Освещается то одна часть, то другая. Справа - митинг общества "Память" на Пушкинской площади, начало 90-х годов. Слева стоит стол и несколько стульев. Они занимаются персонажами по ходу развития действия. В левом углу сцены - входная дверь, а за ней небольшое пространство - коридор жилой квартиры.
Митинг.
Первый оратор /видимо, заканчивая свою речь/. Улетайте, пернатые, улетайте!
Свист, улюлюканье, аплодисменты. Вся толпа повернута спинами к зрителю, лишь докладчик обращен к зрителям в пол-оборота и освещен.
К толпе подходит немолодая женщина лет сорока. Она как бы стучится в спины и спрашивает:
Немолодая Рива. Извините, скажите, пожалуйста, о ком это он?
Если раньше спины стояли на некотором расстоянии друг от друга, то по мере того, как женщина задает один и тот же вопрос, одна спина вплотную подходит к соседней, а на освободившееся место встает спина предыдущего ряда. Спины - мужчины в пальто и пиджаках темного цвета. Женщина обходит со своим вопросом весь ряд справа налево, и только последний человек-спина оборачивается и окидывает женщину взглядом.
Первый человек из толпы /шипит/. Не мешай слушать! /приглядывается/ Про вас всех. Наматывай на ус, тебе это полезно знать.
Другая половина сцены.
Там стоит большой письменный стол, за котором сидят люди. Когда они занимают места - не видно. В данном случае сидит экзаменационная комиссия. К столу подходит молоденькая брюнетка. Она прижимает к себе исписанный листок бумаги. Видно, что она робеет. Она стоя протягивает комиссии экзаменационный лист.
Женщина из комиссии /ледяным голосом/. Садитесь. Ревека Гершкович. /Ревека садится/. А теперь, отвечайте по билету.
Брюнетка начинает что-то говорить про Льва Толстого и Андрея Болконского /слышны только эти имена/ и далее:
Ревека. Лев Толстой, по всей видимости, в образе князя Андрея Болконского воплотил героя времен Отечественной войны 1812 года. По всей видимости...
Экзаменатор /женщина/ /перебивает/. Вы уже во второй раз повторяетесь "по всей видимости".
Девочка сжимается и еще ниже склоняется над экзаменационным столом.
Ревека. Толстой, так сказать...
Экзаменатор. Девушка, ваша устная речь никуда не годится. Вы говорите не по-русски. Переходите к разбору предложения.
Ревека подвигает к ней тонкую полоску бумаги.
Вторая экзаменаторша. Взгляните, Клавдия Васильевна, обозначения недостаточно четкие, как будто бы абитуриентка не уверена, знает ли на русский язык или нет.
Ревека /вскрикивает/. Позвольте я сама расскажу /пытается отнять полоску бумаги у экзаменаторши/
Вторая экзаменаторша. У вас было достаточно времени для подготовки. Вы дали нам сырой материал. Достаточно, неуд.
Абитуриентка, плача, вскакивает со стула, бежит к боковой части сцены, открывает дверь, ее ждет пожилая полная женщина. Ревека кидается ей на шею.
Ревека /кричит/. Мамочка! За что они меня так, мамочка, за что?!
Женщина обнимает девушку, а та прячет свою голову у нее на груди и всхлипывая, повторяет:
Ревека. За что они меня так, мамочка?! За что они со мной так, мамочка?!
Митинг на Пушкинской площади.
Второй оратор /пожилой/. Граждане! Кто действительно проводил в жизнь и готовил сталинские репрессии против русского народа, кто организовал революцию, кто такие красные комиссары? Евреи, дорогие товарищи. Бронштейн-Троцкий, Свердлов, Ленин, у которого, как известно, мать была еврейка по фамилии Бланк, Лазарь Каганович, по приказу которого был взорван храм Христа-спасителя и погублены сотни тысяч русских храмов и реликвий, и многие, многие другие. Несть им числа. Отцы и деды всех евреев, живущих среди нас, извели цвет русской интеллигенции, крестьянства и духовенства. Инородцы всех мастей на протяжении семидесяти лет советской власти пили кровь русского народа. А кто заправлял ими? Евреи, дорогие мои, евреи.
Митинг шумит. Гул толпы. Аплодисменты. Свист. Немолодая еврейка /Ревека/ стоит позади толпы, как вкопанная.
Освещается левая половина сцены. За столом сидит женщина /кадровичка/ лицом к публике. Спиной сидит молодая Ревека, немного повзрослевшая.
Ревека. Я вам звонила и вы сказали, что в ваш институт требуются преподаватели английского языка. Вы сказали, что имеется и ставка, и полставки.
Кадровичка. Какой институт вы кончали?
Ревека. Педагогический. Вообще-то я мечтала об отделении русского языка и литературы, но так уж получилось.
Кадровичка. Вы молодо выглядите для своих лет. Преподавателю надо уметь поставить себя. Вы такая хорошенькая. Студенты любят красивых преподавательниц. Наверное, не замужем еще?
Ревека. Нет.
Кадровичка. У нас выйдете. А глазки у вас такие черненькие, студенты заглядываться будут на хорошенькую и молоденькую грузиночку.
Ревека. Я не грузинка, я еврейка.
Кадровичка. /подвигает себе анкету и паспорт, внимательно их изучает/. /Тон грубый и недовольный/. Не огорчайтесь /видно, сама страшно огорчена/. Найдутся и такие, которые евреечек любят, но вообще-то на должность преподавателей у нас большой конкурс. Отбор очень жесткий.
Ревека /робко/. Но ведь вы по телефону сказали, что есть и ставка, и полставки, а о конкурсе даже не упомянули.
Кадровичка /грубо/. Что вы меня на слове ловите?! Тогда не сказала, сейчас говорю. Какая разница?! Оставьте ваш домашний телефон. Если вы нам потребуетесь, мы вам позвоним. До свиданья. /Уходит/.
Ревека звонит в дверь в углу сцены. Открывает ее мать.
Мать Ревеки. Ну как? Взяли?
Девушка обнимает свою мать.
Ревека. Мамочка, не взяли, и скорее всего, не возьмут. Мамочка, а разве нельзя было в детстве купить у паспортистки другую национальность? Разве паспортистки не брали взяток?
Мать. Девочка моя! Что за глупости лезут в твою голову. Здесь не взяли, в другом месте возьмут.
Ревека /она отстраняется от матери/. /Произносит со злобным упрямством/. Не возьмут, вот увидишь, не возьмут.
Затемнение на левой половине сцены. Освещается митинг.
Толпа гудит, свистит и аплодирует.
Третий оратор. А кто сейчас заправляет нами, дорогие мои соотечественники? Кто спаивает, кто лечит-калечит русский народ, кто хрипит на сцене, на магнитофонах и по радио, морально разлагая наш великий, духовно чистый народ? Алла Пугачева, настоящая фамилия которой Певзнер или Шапиро, доктор Илизаров, еврейский бард Высоцкий и компания.
Аплодисменты, улюлюканье, свист.
Затемнение. Освещается левая половина сцены. Кадровик сидит лицом к публике, Ревека - спиной. Передает ему анкету и паспорт. Вынимает их из сумки и отдает так, как будто они жгут ей руки.
Мужчина очень долго читает анкету и сверяет ее с паспортом.
Кадровик. Какая фамилия у вас некрасивая - Гершкович. Не сможете вы у нас работать. Молодая очень.
Ревека. Так вы же сказали по телефону, что вам требуются переводчики.
Кадровик. Нам нужны со стажем, девушка /ненатурально произносит, косясь в анкету/ Ревека э... Соломоновна, со стажем. А кто вам наш телефон дал?
Ревека. Подружка дала.
Кадровик / с подозрением/. А она как узнала?
Ревека. Не знаю.
Кадровик /жестко/. Нам нужны хорошие люди и хорошие переводчики. А вас я не знаю и подруг ваших не знаю. /Помолчав/. Звякните нам месяца через два.
Ревека. Так вы уже к тому времени весь штат наберете.
Кадровик /немного загадочно/. Может быть и наберем, скорее всего наберем, а вдруг нет, а вдруг?! Всякое бывает. До свидания, девушка.
Ревека звонит в дверь. Открывает мать. Мать молча смотрит на дочь.
Ревека. Мамочка, поехали в Америку /рыдает и кричит/. Немедленно, сейчас.
Пойдем в синагогу, пусть нам сделают вызов.
Мать. Страшно, деточка ехать с нажитого места. Как там устраиваться? Как там на нас смотреть будут. Сколько лет в Москве прожито.
Ревека /разочарованно/. Так едут же люди.
Мать /с неожиданной злобой/. Вот из-за тех, кто уезжает, к нам в нашей стране и недоверие такое. Из-за них тебя и на работу не берут. А в Америке, думаешь, легко устроиться? Не переживай так, доченька. Вот мне Ирина Израилевна еще в одно место позвонить предложила. Там и евреи есть, но много, поэтому могут и не взять.
Ревека /раздраженно/. Туда, где нет евреев - не берут, а если есть, то, как всегда, их там слишком много. Что делать, мамочка, не знаю. /Закуривает/.
Мать. Не кури, дочка, одну за одной, береги здоровье.
Ревека. Вечно ты, мама, со своими советами не вовремя.
/Уходит со сцены/.
Затемнение. Освещается митинг.
Четвертый оратор /мордатый, без бороды/. Дорогие браться по крови. Родные мои. Истинно русские никак не могут объединиться, а евреи объединились много лет и даже веков назад. Еврейские масоны - жидомасоны и сионисты давно уже поклялись на крови высасывать все соки из русского народа и работать на пользу мирового еврейства и прежде всего жидовского государства Израиль. С этой целью они заполонили все наши учебные и научные институты, изо всех сил стремятся занять ключевые места в экономике и правительстве. Кто заправляет нашим правительством? - жидомасоны, кто заполонил наши больницы, нашу науку, наше радио и телевидение, наши министерства - жидомасоны и сионисты, которые прячутся под русскими фамилиями и псевдонимами. Поэтому нам, русским, надо объединяться в единой величайшей патриотической борьбе с жидомасонами и сионистам. Скажем наше великорусское "нет" заговору жидомасонов.
Аплодисменты, улюлюканье, крики: "Долой жидомасонов из правительства!", "Гнать их из России!", свист.
До этого внимательно слушавшая немолодая Ревека, стоявшая спиной к зрителям и в некотором отдалении от людской массы, стремительно бежит к телефону-автомату в крайнем правом углу сцены, набирает номер и говорит в телефонную трубку. Видно, что она очень взволнована.
Тамара-Ревекка. Сашенька, это я, Тамара. Ты сегодня дома без жены, да? Ах, жена на даче! Сашенька, я должна тебя видеть, обязательно, милый, мне так страшно. Я еду, Сашенька, ладно? До встречи.
Левая часть сцены освещается. Комната. Стол с бутылкой водки, двумя стаканами и закуской, среди которой крупные соленые огурцы. Саша и Тамара сидят, чокаются и пьют.
Тамара-Ревекка. Сашенька! Ну, скажи мне, за что они нас так?! Ну какой из меня жидомасон?!
Сашка /немолодой полный мужчина, небрежно одетый/. Не о тебе, Томка речь, а о других из вашего племени. Как устроят какую-нибудь еврейскую лавочку, так нашему брату русскому и соваться туда нечего, не пустят.
Тамара-Ревекка. /почти не слушая/. Сашенька! Я ведь и имя сменила, Ривой меня называли при рождении, Ревекой, а теперь я Тамара.
Сашка. Вот-вот, стыдишься, значит, своего еврейского племени, сама не знаешь отчего, а стыдишься. Значит, совесть в тебе осталась, смутную вину чувствуешь перед нами, русскими.
Тамара-Ревекка. А отчего мне виниться? Мои деды и бабки только пострадали от революции, дело у них отняли, и большевиков среди них не было.
Наливают, пьют.
Сашка. А отец и мать? Сама говорила, что они получили при советской власти высшее образование. Не иначе за тем, что бы нашим братом русским командовать. Теперь для каждого еврея каяться черед пришел /Сашка очень пьян/, каяться за чужих предков и за своих. Покайся, Томочка, легче станет, я тебе говорю.
Тамара-Ревекка. А я и каюсь, Сашенька, каюсь, только от покаяния мне еще страшнее становится. Что с нами будет?
Сашка. А ты кайся, дура, кайся за всех, кого наша Расея выкормила, выучила, а они, как волки, которые все в лес смотрят, на Америку и Израиль то есть. Плохо вашему брату у нас, ведите ли, голодно!
Тамара-Ревекка. /снимает со стены гитару, напевает/. Перебьют нас всех, перережут.