|
В театре идёт открытое партсобрание.
Явка всех работников, в том числе и беспартийных, строго обязательна.
В повестке дня важнейший для работников культуры вопрос об одобрении очередного Решения Партии и Правительства о планах развития сельского хозяйства на текущий момент и перспективах увеличения поголовья крупного рогатого скота.
На собрании лично присутствует третий секретарь горкома партии, миловидная, но строгая женщина, инструкторы, заведующая отделом культуры горисполкома. Почётными членами президиума собрания, заочно и единогласно, избраны Первый секретарь горкома партии и Председатель горисполкома.
Докладчик долго и доходчиво пытается объяснить важность и своевременность данного постановления, какие, в связи с этим постановлением, открываются высокие перспективы для работников театра, какие неимоверные усилия они - работники театра - должны приложить для его выполнения и что в свете решений по данному вопросу уже сделано.
Все внимательно слушают с чувством глубокого удовлетворения.
Докладчик заканчивает выступление, облегчённо вздыхает, вытирает со лба пот.
Председательствующий предлагает перейти к обсуждению доклада и напоминает, что по регламенту выступления в прениях до 3-х минут, но можно, конечно, и больше.
- Пожалуйста, товарищи, кто желает выступить?
В зале уверенно поднимается одна рука.
Председательствующий кривится, как от зубной боли, злобно смотрит на поднявшего руку, и осторожно, так чтобы было не очень заметно, отрицательно качает головой. Потом он поворачивается к другому артисту, к тому, который по плану подготовки собрания должен был выступать первым, смотрит на него испепеляющим взглядом и знаками пытается заставить его встать. Тот испуганно пожимает плечами, кивая на поднявшего руку.
Председательствующий нервничает и с нажимом повторяет:
- Товарищи, спрашиваю ещё раз: кто желает выступить?
Поднявший руку встаёт и бодро отвечает:
- Я!
- Костя, ты по существу вопроса? - неуверенно спрашивает председательствующий.
- Конечно. Я вот что хотел сказать... У меня зарплата восемьдесят рублей...
- Костя, сядь! - грозно требует председательствующий.
Костя удивлённо смотрит на председательствующего, на высокое начальство, сидящее в президиуме, пожимает плечами и садится.
- Я ещё раз спрашиваю, кто желает выступить по вопросу повестки дня? - настаивает председательствующий.
- Я! - поднимается Костя.
- Я сказал: сидеть! - кричит председательствующий.
Костя испуганно садится.
- Зачем же вы так? - мягко вступает в разговор третий секретарь горкома партии, ведающая вопросами идеологии и культуры. - Пусть товарищ выскажется.
- Да нет... Не надо... - неуверенно возражает председательствующий. - Он у нас на каждом собрании выступает...
- Вот и хорошо, - настаивает секретарь. - Значит, умеет человек говорить. Пожалуйста, товарищ, говорите.
Председательствующий, безнадёжно махнув рукой, садится.
- Вот!.. - победоносно поднимается Костя, и, благодарно кивнув в сторону начальства, громко, уверенно продолжает: - Я что хотел сказать по существу вопроса. Зарплата у меня восемьдесят рублей. А мне уже скоро идти на пенсию. И что я буду получать? Да, я понимаю, у нас сейчас много хороших артистов, все они получают больше меня и потому играют главные роли. Хорошо. Это я понимаю. Я главных ролей не играю, но ведь надо же и совесть иметь. Мне ведь скоро на пенсию идти, а у меня зарплата восемьдесят рублей, хотя у других артистов...
По залу прокатывается шумок, хихиканье.
- И это не смешно, - возмущается Костя. - Это по существу вопроса. Я ведь столько лет в этом театре работаю, можно сказать, больше всех. Я ведь ещё до войны работал, потом во время войны работал, во время оккупации работал, после оккупации работал, даже теперь вот, и то работаю. А мне скоро на пенсию идти. Не справедливо получается, товарищи! У меня восемьдесят рублей, а я до оккупации, во время оккупации, после оккупации, а у нас артисты...
Костя сделал паузу, чтобы набрать побольше воздуха и продолжать, но заговорила третий секретарь.
- Я тоже думаю, что это несправедливо. У нас, как говорил Антон Палыч Чехов, нет маленьких артистов. У нас все артисты равны.
Она строго посмотрела на председательствующего и на директора театра.
Нависла тяжёлая пауза.
Все замерли в ожидании развязки.
Костя с надеждой переводил взгляд с секретаря горкома на директора и обратно.
- Понимаете в чём дело... - неуверенно начал директор. - Я лучше потом вам объясню...
- Ну, вот видите!.. - почти закричал Костя. - Опять несправедливо получается! Я ведь ещё до немцев работал, при немцах работал, даже теперь, при вас работаю. А у меня всё ещё восемьдесят...
Костя замолчал, увидев, что один из инструкторов наклонился к секретарю горкома и что-то быстро шепчет ей на ухо.
В следующее мгновение она вскочила и широко открытыми, полными ужаса глазами, уставилась на Костю. Руки её дрожали. Она медленно оглядела весь зал, несколько раз открыла рот, пытаясь что-то сказать, но, так и не издав ни звука, тихо села.
Первым нарушил гробовую тишину директор. Он громко кашлянул и сказал:
- Я предлагаю продолжить собрание по повестке дня. Этот вопрос не по существу.
- Да-да, - пытаясь взять себя в руки, поддержала секретарь горкома. - Этот вопрос не по существу вопроса, - и уже строго, твёрдым, командным голосом сказала Косте: - А вы, гражданин, садитесь... пока... Кто у вас следующий должен выступать?
- Он! - председательствующий пальцем указал на следующего.
- Пожалуйста, товарищ, выступайте. Мы вас слушаем.
Дальше всё шло по плану, но напряжение висело в воздухе до конца собрания.
После собрания, когда все с облегчением стали расходиться, Костя стремительно подошёл к директору и громко, так чтобы слышали стоящие рядом артисты, прошипел ему в лицо:
- За что вы меня так ненавидите?!
Директор взял его под руку, отвёл в сторону и тихо, так, чтобы не слышал никто, сказал:
- Костя, я тебя очень люблю, честное слово, но ты - полный идиот! Уж если выскочил со своей зарплатой, то хоть бы не кричал, что был в оккупации.
По выражению Костиного лица было видно, что он ничего не понимает.
- Ты при немцах в театре работал? А в театре что было - бордель? Ты работал в фашистском борделе, и хочешь, чтобы тебе партия за это повысила зарплату?
- А-а-а-а-й! - закричал Костя и громко хлопнул себя по лбу.
- Я же тебе говорил, подожди немного. Как только будет возможность, что-нибудь придумаем. А теперь... - сказал директор, и с сожалением развёл руками.
- Ай, дурак я, дурак!.. Как же это я... Как же это я обмишурился. Ай-я-яй!.. - причитал Костя, выходя из театра.
По щекам у него текли слёзы.
Прибавки зарплаты ждать было неоткуда.
|