Lib.ru/Современная литература:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
![[]](/img/s/sotnikow_b_i/bis050711/parus.jpg)
--------------------------------------------------------------------------------------------------
Эпопея "Трагические встречи в море человеческом"
Цикл 1 "Эстафета власти"
Книга 7 "Сталин и красный фашизм"
Часть 1 "Кремлёвские пауки"
-------------------------------------------------------------------------------------------------
Настоящий роман по своему содержанию является продолжением показа развития фашизма, установленного Лениным, но захватывает более продолжительный исторический период времени, в котором властные чиновники Кремля говорили одно, а на деле творили насилие над народами Советского Союза, перекрывая свободу всему. Украинский поэт Владимир Сиренко по этому поводу написал стихотворение "Аквариум", в котором есть такие слова: "Аквариум - иллюзия свободы, вокруг свобода, а свободы - нет".
От автора
Нам всегда говорили одно, подразумевали другое, делали третье, а потом признались, что страна оказалась в эпохе "застоя" с "психушками", заменившими "сталинские лагеря", для упрятывания туда инакомыслящих по тайному постановлению ЦК КПСС, олицетворявшему "ум, совесть и честь" всё той же эпохи.
Естественно, после такого признания у меня, написавшего эту книгу, возникли вопросы, которые не могу не задать наследникам ума и бесчестия эпохи фашизма, по которой они тоскуют до сих пор, официально требуя "восстановления величия товарища Сталина".
Вопрос первый. Какой режим установил в России, придя к власти насильственным путём, ваш "великий" Ленин, управлявший государством и его гражданами террористическими методами: арестовывал по одному лишь подозрению; бессудно массово расстреливал недовольных его двуличной властью (обещал одно, а делал противоположное); издал закон о "Чрезвычайном положении" в стране, по которому ввёл цензуру печати, запрещавшую любую критику его государственного режима; лично участвовал в убийстве председателя ВЦИКа Я.М.Свердлова; закрыл в России православные церкви (т.е. лишил граждан права на свободу вероисповедания) и тайно распорядился отрезать языки и выкалывать глаза священникам православия перед их расстрелом за оппозиционные настроения против "антихриста Ленина". История не знала прежде подобного государственного режима. И это устроил человек с юридическим образованием, но с повреждённой психикой (у Ленина оказался сифилис мозга).
Вопрос второй. Знаете ли вы о том, что продолжатель "дела великого Ленина" Сталин, "великий вождь и учитель всех народов" был в молодости воровским "паханом", имел на груди наколку в виде черепа человека и был признан врачами параноиком?
Вопрос третий. Правда ли, что алкоголик Л. Брежнев, одетый в панцирь из правительственных наград, предоставленных ему государственными подхалимами, упрятал в психушку под Днепропетровском звезду Человечества Юрия Гагарина за нелестные отзывы о нём в частной беседе, попутно угробив при этом лётчика-испытателя Серёгина, чтобы замести следы исчезновения Гагарина. Долгие годы (1968-1991) Гагарин находился в страшном подвальном одиночестве психушки, зачастую в мокрых "смирительных рубахах", где и скончался от мучений.
Вопрос четвёртый. Считаете ли вы необходимым свершить официальный Исторический Суд над Лениным, Троцким, Сталиным и Брежневым за создание ими "самой гуманной в мире Советской власти" и "самого справедливого в мире советского правосудия"?
Вопрос пятый. Почему министерство здравоохранения не несёт уголовной ответственности за допуск к высшим государственным постам людей с ненормальной психикой: алкоголиков, параноиков, садистов и т.п.?
Глава первая
1
В ночь с 17 на 18 октября 1923 года Сталину приснился неприятный, до суеверного испуга, сон, будто он очутился в Риме, где никогда не бывал, и к нему там, на площади, подошел какой-то пожилой человек и обратился по-грузински:
- Я эмигрант, работаю здесь гидом. Я знал, что ты сегодня придёшь сюда. В храме тебя ждёт римское божество, Янус. Идём!
Иосиф удивился, но согласился и молча последовал за этим проводником-грузином. За углом какой-то безлюдной улицы тот остановился перед входом в подвал и приказал:
- Спускайся... Этот секретный вход открывается только в день объявления войны. А закроется лишь при заключении мира. Так что иди вниз один, и не бойся: вход не скоро закроется. Янус тебя встретит.
Иосиф ощутил страх, но подчинился. В подвале было сумеречно и сквозило так, что по телу пошла холодная дрожь. Возле дальней, сырой, стены горел смоляной факел, освещая её кровавым светом. А на стене, когда приблизился, увидел прилипшего к ней огромного паука размером с человека. Он тоже казался красным. У него была человечья голова с двумя лицами, повёрнутыми в разные стороны. От ужаса Иосиф едва не потерял сознание: одно лицо было лицом Ленина, другое - лицом Иосифа. Правее паука, на этой же стене, был, точно так же, как паук, распластан двуглавый орёл с распахнутыми крыльями. На одной его голове была царская корона, а лицо - как у Николая Второго, на другой - надет чёрный монашеский клобук, а лицо, как у Григория Распутина. Испугавшись увиденного, Иосиф бросился бежать назад, к выходу, но никак не мог его отыскать и чуть не обмочился от ужаса. А откуда-то сверху, из темноты, сверкнула молния, и громовой голос подсказал:
- Иди прямо, выход открыт. И хорошо подумай обо всём!..
Увидев квадрат света впереди, Иосиф побежал и выскочил из подземелья наверх. Но оказался уже не в Риме, а на Красной площади, в Москве. До Малой Никитской, где недавно получил квартиру, было рукой подать. Тут раздался бой кремлёвских курантов на Спасской башне, и он увидел: ночь на дворе, спят все, а к чему всё это, непонятно... В холодном ознобе подумал: "С кем же будет война-то? Неужто опять с Германией?" И проснулся.
Весь день потом был каким-то плохим: не работалось, настроение было подавленным, и всё чего-то в тревоге ждал, ждал. Но до самого вечера так ничего и не произошло. А когда поднялся из-за рабочего стола в своём кремлёвском кабинете, чтобы идти домой, за окном было уже темно. Хотел включить свет, чтобы надеть плащ, фуражку, но отвлёк телефонный звонок - какой-то резкий, неожиданный, словно судьба.
- Сталин слушает, - снял он трубку.
- Добрый вечер, Иосиф Виссарионович! Беспокоит Дзержинский: у меня для тебя новость...
- Слушаю тебя, Феликс Эдмундович. Что-то произошло?
- Произошло. Помнишь, ты говорил мне: "Всё, Феликс, Ленину капут!"
- Ну и что? Опять инсульт?
- В том-то и дело, что нет! Начальник его личной охраны в Горках, чекист Пакали, только что прибыл в Москву и сообщил, что сопровождал Ленина до самого Кремля на своём моторе. А Ленина - вёз на первом моторе - вместе с женой и сестрой, его механик-водитель. На третьем моторе - ехали врачи: профессор Осипов и профессор Розанов.
Иосиф перебил:
- А что случилось с Лениным? Зачем они привезли его в Москву? В больницу, что ли?
Дзержинский рассмеялся:
- Да нет, просто они его сопровождали, вот и всё. Ленин полностью выздоровел, и врачи разрешили ему вернуться домой, и даже работать.
- Но ведь он же был тяжело болен. В августе я был у него в Горках и сам видел: учится выговаривать трудные слова.
- А сейчас - уже 18-е октября! - снова рассмеялся Дзержинский. - Пакали сказал, что у Ленина всё дорогу было хорошее настроение. Перед Москвой попросил своего водителя остановиться. Выходил из мотора, снял кепку и поклонился Москве. Потом долго смотрел на столицу с пригорка, и приехал в Кремль весёлым и бодрым.
- Ничего не понимаю! - растерялся Иосиф. - Как же так, а?
- Ты что, не рад? - ехидно спросил Феликс. И добавил: - Не обижайся, я ведь тоже привык без него к спокойной жизни. Вот тебе и "капут"!..
Иосиф помнил, как Ленин унизил Феликса на посту наркома железных дорог, дав ему в помощники Троцкого "для наведения порядка на дорогах". Как Феликс жаловался: "Дал мне его, когда я уже сам заканчивал наводить порядок. А потом решил, что его навёл Троцкий".
О своих обидах на Ленина - никому не рассказывал. Но Феликс, видимо, знал от кого-то о случае с Крупской, которую Иосиф грубо обругал по телефону. Не стал признаваться, из осторожности, и теперь, что потрясён выздоровлением Ленина и, вполне возможным, продолжением своей войны с ним из-за Крупской, только подумал: "Так вот к чему ночной сон: война будет, получается, с Лениным!" В трубку же произнёс:
- Да нет, я рад, конечно, что человек выздоровел. Просто не ожидал, что так скоро. Благодарю тебя, что поставил в известность.
- Пожалуйста. Я для того и позвонил тебе, чтобы ты завтра был готов к разговору с ним, если вызовет к себе в кабинет.
- Правильно сделал, Феликс. Я ещё раз признателен тебе за это, ти настоящи друг!
- Ладно, пока!.. - Дзержинский повесил трубку, а Иосиф всё стоял, словно в оцепенении. Затем медленно повесил на рычаг трубку, сел за стол и задумался. Сначала память вернула его в предутренний сон, а вспомнив о пауке, Янусе и его совете "подумать обо всём", очутился мысленно на палубе волжской баржи, и опять услыхал, глядя в лицо умирающему офицеру, его хриплое слово: "Паук!"
Отрываясь от видения, Иосиф суеверно ужаснулся: "Почему он сказал мне это слово?!. А через 5 лет этот сон. Почему? В этом есть какая-то судьбоносная связь? Конечно, есть! Но... какая? Янус, о чём я должен подумать? О войне с Лениным, да? Но, почему тогда у меня с ним одна голова? Значит, война закончится миром, нет? И почему подземелье оказалось на Красной площади? Ничего не могу я понять из твоей загадки, Янус!"
Чувствуя во всём теле странный озноб и слабость в ногах, Сталин решил, что сначала нужно успокоиться, всё обдумать и выработать план действий хотя бы на первые дни, чтобы не наделать непоправимых ошибок - у страха глаза велики, как говорится в русской поговорке. Ведь "Картавый" уже продумал всё наперёд и, стало быть, начнёт свои действия с какой-нибудь хитрости...
"Чёрт побери, ещё недавно он казался мне безнадёжным идиотом, шарахавшимся от меня в ужасе, чуть ли не под юбку жены. Смотрел из-за её спины, что-то мычал ей в ухо, показывая на меня пальцем. Ни о какой мести, а уж тем более о каких-то хитростях, не могло быть и речи. И на тебе! Полная неожиданность..."
"Погоди, Коба, не теряй головы! Телефон на месте!! Открой ящик и... послушай, с кем вернувшийся вождь пролетариата общается, о чём говорит? Ведь он же не знает про "секретный телефон"!! А обстановку станет выяснять - обязательно".
Выдвинув ящик из тумбы письменного стола, Сталин увидел на привычном месте телефон, который так круто и счастливо изменил всю его жизнь, и вспомнил, как, и с чего, всё это началось тогда и продолжалось до сегодняшнего вечера, пока не позвонил Дзержинский. Подумав о Феликсе, Иосиф перенёсся мыслями на 3 года назад.
20-й год заканчивался для него, после возвращения из Баку, неожиданным подарком судьбы. В Кремле, по приказу Ленина, устанавливали автоматический коммутатор, заменивший всех телефонистов. Коба узнал об этом от Дзержинского, к которому зашёл в кабинет просто так, поболтать.
- Всё, Иосиф Виссарионович, отмучились мы и от допотопной телефонной связи, а заодно и от слежки за телефонистами, работающими по найму и подслушивающими за деньги от иностранных агентов наши секретные разговоры. Горбунов привёз из Праги чешского инженера и оборудование, и тот, уже вторую неделю, устанавливает в Кремле, под моим наблюдением, новые телефоны с цифровыми дисками. Нужно тебе, допустим, позвонить Ленину, набираешь номер его телефона, и всё: он, или его секретарь, снимет трубку без всяких предупреждений телефонистов. Этот инженер-чех обучает сейчас дежурных чекистов, как можно прослушать любого абонента, в случае надобности.
- Зачем? - поинтересовался Иосиф, кивая в ответ на приветствие дежурного, который вошёл в кабинет Дзержинского. Феликс обрадовался:
- Лёгок на помине, товарищ Гришин! Ответь, пожалуйста, товарищу Сталину, зачем чешский инженер обучает вас прослушивать, как работают автоматические телефоны?
- Чтобы знать, не подключился ли к разговору кто-то чужой, - охотно принялся объяснять Гришин. - Могу показать, как это делается, если хотите. У нас есть теперь такая спецкомната для дежурных чекистов. Сейчас освобожусь, и вы убедитесь, что врагам советской власти не удастся больше подкупать наших телефонисток.
Убедившись в возможности проконтролировать любой телефонный разговор в Кремле, Иосиф вернулся к Дзержинскому.
- Феликс, как же это так, твой чекист - может проконтролировать даже наркомов, а я, нарком государственного Контроля, не могу?
- Не понял тебя, Коба... - уставился Дзержинский, моргая.
- Хочу, чтобы такой же контрольный телефон, как у твоего дежурного, стоял и в кабинете у наркома Контроля! Нарком Контроля - в первую очередь - должен знать, о чём болтают некоторые чиновники из Кремля!
- Сделаем, - улыбнулся Дзержинский. - Сегодня ночью установим телефон и в твоём кабинете. Покажи только место: где? Но, естественно, не на виду. Потому что это - секретный аппарат, и о нём не должен знать даже твой секретарь, Толстуха. Может, в книжном шкафе?
- Зачем в шкафе? В одном из ящиков моего письменного стола. Обязательно - с правой стороны от меня! Чтобы я мог доставать и быстро класть трубку здоровой рукой.
- Ладно, - улыбнулся Феликс. - Прикажу сделать всё, как надо: и чтобы удобно было пользоваться, и чтобы можно было быстро убрать, если кто-то постучится к тебе в дверь.
2
Сталин выключил в кабинете свет, подошёл к окну и, уставившись в темноту, как в судьбу (домой идти расхотелось), принялся вспоминать тот 20-й, заканчивающийся год, дальше. На перекидном календаре, на вот этом же самом столе, оставалось уже мало листков; наступившие холода снимали их, как листья с деревьев. Год заканчивался яростной дискуссией в "Правде" о роли профсоюзов, которую навязал партии Шляпников, организовавший эту дискуссию от "Рабочей оппозиции", и все кремлёвские телефонные разговоры, которые он решил прослушать, ради проверки работы секретного аппарата, были только об этом. И вдруг, какая удача! Поздно вечером, когда задержался на работе из-за ссоры с женой и не хотел, как вот и теперь, идти домой, Шляпников позвонил Ленину. То, что Иосифу посчастливилось услышать, он запомнил навсегда: так с Лениным никто ещё и никогда не разговаривал!
Дело было ещё и в том, что в тот день "Правда" напечатала дискуссионную статью Иосифа "Наши разногласия", направленную против позиции Троцкого: о необходимости "перетряхнуть профсоюзы сверху донизу". Статья получилась хлёсткой. Вот, несмотря на мысли о жене, и захотел проверить, что говорят Ленину об этой статье его друзья. Достал свой секретный телефон: "Может, удастся нарваться и на самого Троцкого?" Наверное, поэтому и запомнил число на календаре: "5 января 1921 года". Однако попал не на Троцкого, а на Шляпникова, причём настолько удачно, что услыхал всё с самого начала и до конца: Ленин только что снял трубку...
Ленин. Слушаю вас, Ульянов.
Шляпников. Добрый вечер, Владимир Ильич! Это Шляпников вас беспокоит. Прошу прощения, что поздновато: засиделся у себя на работе и потерял чувство времени.
Ленин. Ничего, я тоже засиделся, над бумагами, будь они неладны! Здравствуйте, Алексан Георгич. Хотите записаться на завтра ко мне на приём? Секретаршу я уже отпустил домой, но ничего, запишу вас в её журнал сам. Завтра - у меня с утра будет напряжённый день: в 9 назначил важное совещание. Поэтому, давайте условимся с вами так: на 10 часов. Сколько минут вам понадобится?
Шляпников. Я хочу вам изложить всё прямо сейчас, Владимир Ильич. Для этого мне потребуется не более 5-ти минут.
Ленин. Ну, что же, излагайте, если это не касается вопросов дискуссии. Дискутировать с вами по телефону - занятие уже бесполезное: я устал... Но, если что-то другое, архиважное и срочное, то решайте сами: секреты - по телефону нежелательны тоже.
Шляпников. Годится, Владимир Ильич. Особых секретов у меня нет, но это своё заявление я могу вам сделать только по телефону. Потому и решил позвонить попозже...
Ленин. Странно...
Шляпников. Ничего странного. Просто мне важно, чтобы не было никаких свидетелей нашего разговора. Чтобы и вы сами не смогли потом доказать, что я вам это говорил!
Ленин. Хватит меня интриговать! Не надоело в дискуссии? В чём дело?..
Шляпников. Дело в том, Владимир Ильич, что вы - снова обманули рабочих и крестьян. А это...
Ленин (перебивая). Что значит "снова"? И в чём это я обманул их теперь? Вы даёте себе отчет в том, что говорите?!
Шляпников. Да. Я-то - даю! Это вы - ни перед кем у нас не отчитываетесь, и потому делаете, что вам вздумается!
Ленин (взвизгнув от ярости). Говорите конкретно: что я такого сделал теперь, и в чём - обманул вас прежде?
Шляпников. Тогда не перебивайте меня! В 17-м - вы взяли деньги у немцев, но... скрывали это, хотя и потратили их на государственный переворот, обещая: дать власть - рабочим, а землю - крестьянам. Но, вот уже кончается 20-й год, а рабочие - так и не получили обещанной им власти, а крестьяне - обещанной им земли!
Ленин. А что же они получили, по-вашему? Кто сейчас у власти?!
Шляпников. У власти сейчас - вы, и другие... такие же, как и вы, "рабочие". А народ получил вместо земли и власти - вашу "новую экономическую политику", которая... есть возврат к капитализму, замаскированный вашими заверениями: что это-де - только на время. Как и ваша... цензура печати, затыкающая... нашей "Рабочей оппозиции" рот. Мы считаем это - новым обманом! За первый ваш обман - Россия заплатила немцам почти всем запасом народного золота! Став по вашей прихоти нищей и голодной, хуже, чем во времена татаро-монгольского ига! А теперь - вы нам возвращаете... капитализм, прикрывая его новым враньём!
Ленин (взревев от возмущения). Шляпников, вы в своём уме?!. Кто эти "мы", от лица которых вы лепите мне такие дикие обвинения?!.
Шляпников. Мы - это "Рабочая оппозиция"!
Ленин. А вы подумали, сколько вреда может принести эта ваша оппозиция?
Шляпников. Кому?
Ленин. Партии, разумеется, кому же ещё!
Шляпников. Подумал. Ваш цека партии - стал еврейским. Вот мы... и решили: противопоставить вашим, сплочённым за столетия, евреям... тоже сплочённую силу: рабочих. Поэтому советую вам вспомнить: почему появилось христианство?
Ленин. Ну, и почему же? Я как-то не задумывался над этим... Вас что - потянуло к боженьке?
Шляпников. Иудейские фарисеи придумали миф о своём боженьке, который якобы завещал им, что если они вступят в партию Моисея и станут называть себя не большевиками, а меньшевиками-евреями, то будучи самым крошечным в мире меньшинством... они должны "пожрать все остальные народы". Когда греческие богословы прочитали этот миф, то в пику фарисеям сочинили - "Новый завет". Эта книга породила христианство. Которое... стало сопротивляться... еврейской экспансии! Мы же сейчас... создали "Рабочую оппозицию", чтобы... остановить ваш еврейский цека, напринимавший и в нашу партию рабочих... 99% евреев. Евреи - тысячами хлынули к нам в Россию от наступавших немцев... из Литвы, Польши и Украины, и первым делом вступали здесь в РСДРП, чтобы оказаться во власти.
Ленин (изумлённо). Вы что, Шляпников, стали антисемитом? Кто виноват в том, что евреи идут к нам в партию, гонимые везде не столько германскими войсками, сколько царским шовинизмом, а русские рабочие - не желают?
Шляпников. Кто же будет вступать в партию, которая... без судов... приказывает расстреливать граждан России?! Разве царские жандармы устраивали на допросах революционеров пытки? Разве расстреливали людей без суда? Не было этого, хотя и существовало в России засилье немцев во всех государственных структурах власти. А теперь - вы устроили везде засилье еврейское. Рабочие это видят и потому не идут в партию, справедливо считая её еврейской. Видят они и то, что евреев принимают учиться в институтах без экзаменов. А ведь это ваше личное распоряжение! А детей русских - не принимают без экзаменов. Так, кто же у нас в России, на своей родной земле, оказались гонимыми? Кто кого подвергает пыткам и расстреливает ни за что? Кого выселяют в обеих столицах из квартир и кого затем в них вселяют? Что вы на это скажете?
Ленин. Не возводите отдельные случаи - в правило!
Шляпников. А вы - не отстаивайте неприкасаемость к вашей... так же проеврейской политике! Вы - хотите править партией... бесконтрольно, как и всем русским народом!
Ленин. Ну и куда же вас приведёт... ваша политика?!
Шляпников. А ваша - уже привела! Из хлебной России вы - сделали... нищее государство! И мы на очередном съезде не собираемся молчать об этом.
Ленин. Вы просто ослепли! Если не видите, что новая экономическая политика - это не реставрация капитализма, а лишь временная мера, вызванная военной разрухой.
Шляпников. Нет, Владимир Ильич, слепым я стал - не теперь, а был им - прежде, когда верил вашим словам о строительстве социализма. Но я, наконец-то, прозрел! Ваша НЭП - это не новая политика, а новый обман. С отчаяния, в которое вы впали, не видя выхода!
Ленин. И потому вы, как трус, осмеливаетесь говорить мне это - лишь по телефону?!
Шляпников. Вы отлично знаете, что я не из трусливого десятка. Но, зная ваши способности... предавать не только идеи, но и своих соратников, я - не намерен подставлять вам свою голову под ваш карательный топор прежде срока! А заявлю на съезде Советов всё открыто, тогда - и вы не решитесь на расправу!..
Ленин (срываясь на крик). Какую расправу, на что вы намекаете? Если на Свердлова, так он сам виноват, что не берёг себя...
Шляпников. При чём тут Свердлов? Я имел в виду питерца Малиновского, в деле которого... вы не захотели разобраться, и не заступились... за невиновного члена цека! Кстати, вашего бывшего друга, а не только соратника.
Ленин. Да что вы об этом знаете? А берётесь судить...
Шляпников. Я - тоже питерский! И кое-что узнал, когда осматривали кабинет Урицкого после его убийства.
Ленин. И что же вы там узнали?..
Шляпников. А то: что не было никакого рассмотрения "дела Романа Малиновского"! Никакого суда над ним, никаких протоколов допросов!
Ленин. В таком случае, ни хрена вы не знаете, Шляпников! Малиновского мы - судили в Москве, заочно!
Шляпников (озверевая). Да разве можно присуждать человека к расстрелу заочно?! Не вызвав его, не дав ему даже слова в свою защиту, не спрашивая его ни о чём! Вы же юрист! А он - член цека! А если бы с вами так поступили?!. Куда вы торопились так, зачем?! Почему не посоветовались с членами цека?! Да и теперь, не советуетесь - даже по важнейшим вопросам! Довели вот... до того, что я... член цека... вынужден говорить это вам... по телефону!
Ленин. Чего вы хотите, Шляпников?! Говорите уж прямо, коли так расхрабрились!
Шляпников. А я что - криво, что ли?.. Хочу, чтобы вы опомнились! В Питере - зреет недовольство рабочих. В Кронштадте - могут взбунтоваться матросы! Ведь это же позор, если нас с вами сбросит народ, ради которого мы...
Ленин (перебивая). Да вам-то что до этого?! Только рады будете...
Шляпников. Если я сейчас... отделяю себя от вас лично, это ещё не значит, что мне - безразлична судьба партии, с которой вы, Ленин, перестали советоваться!
Ленин. А вот это - не вашего ума дело!
Шляпников. Поэтому... я и высказываю вам всё... по телефону! Пока не арестован, как Роман или бывший министр внутренних дел Хвостов, протокол допроса которого - следователем Урицким - я читал.
Ленин. Что ещё за протокол? Не знаю о таком...
Шляпников. Вас - уже не было в Питере. Но допрос - как и битьё во время допроса - были. А это - похабнейшее средство! Человек умер после такого допроса! Разве жандармы - били вас когда-нибудь на допросах?!
Ленин. Ну, хватит!! У нас - уже не деловой разговор, а бабья перепалка.
Шляпников. Нет, это - ваша еврейская цензура даже на телефонный разговор, а не только на печать! Затыкание рта...
Ленин. Вы младенец, Шляпников, если не понимаете, что мы и на съезде Советов разобьём все ваши доводы в пух и прах без затыкания ртов вашей оппозиции! Да и ваши личные заблуждения, если это, на самом деле, заблуждения... а не прямое предательство интересов партии!
Шляпников. Кто эти "мы"? Евреи? И кто, кого предаёт? Кого представляет тогда - цека партии? И кого - представляют тогда рабочие?!
Ленин. Мы - это руководство партии. Которую вы, Шляпников, хотите сбить с толка! А за это, как минимум, полагается исключение из рядов партии. А если это прямое предательство, то... и расстрел!
Шляпников. Значит, за инакомыслие с вами - исключение из партии рабочей социал-де-мо-кратии? А за... открытое высказывание несогласия с вами, Владимир Ильич, расстрел?! Так я вас понял?
Ленин. Прекратите подлавливать меня на словах!
Шляпников. Но эти слова... вы произносите... как глава государства! А государство, в котором не существует законов и уголовного кодекса... и осуществляются бессудные расстрелы его граждан - разве правовое государство? Вот что вы создали "товарищ" Ленин... вместо демократического социализма. Забыв, чисто по-еврейски, что демократия... в переводе с греческого - это власть народа.
Ленин. Мы с вами - живём не в древней Греции, а в сегодняшней России! Где продолжается гражданская война, разрушена экономика государства... Так что нелепо требовать в такой ситуации... передавать власть... полуграмотным рабочим! А в крестьянах - пробуждать инстинкты мелких собственников! Кстати, древние философы Греции - Платон и Аристотель - считали худшим видом власти... власть охлократии. То есть, власть безграмотных люмпенов, говоря современным языком. Вы даже не представляете себе, что начнётся, если мы... передадим сейчас власть... этим неграмотным охломонам!
Шляпников. А вы, значит, представляете? И потому поставили во власть... евреев? Которые... не признают и не хотят признавать... законов!
Ленин (перебивая). Нет, Шляпников. Наркомы... из ваших рабочих... вернут не законы, а кумовство! Какой-нибудь нарком Вася, уже через полгода, наполнит свой наркомат родственниками, кумовьями. А нарком, допустим, железных дорог, Ваня - поставит начальниками на всех станциях России своих родственников, а в паровозных депо - кумовьёв. И начнётся всеобщее кумовство, которое, как известно, хуже воровства.
Шляпников. Нет, Моисей Ильич! Это вы, вы заполнили все государственные учреждения комиссарами из евреев! Ничего себе "диктатура пролетариата"! А "охломоны" - были нужны вам лишь для переворота: как наиболее мощная и необразованная народная сила, которую... грамотные евреи... теперь презирают, получив от вас льготы на учёбу в институтах, чтобы и дальше...
Ленин. Вы что, Шляпников, в самом деле стали антисемитом?!.
Шляпников. При чём здесь это? В нашей "Рабочей оппозиции" есть и евреи. Коллонтай, например.
Ленин (ехидно). Рабочая? Дочь генерала Домонтовича? Или всегда только притворялись интернационалистом?
Шляпников. Ваш отец - тоже действительный статский советник, что соответствует генеральскому чину. Ну и что?..
Ленин. А при чём здесь евреи и Моисей?
Шляпников. И вы ещё спрашиваете, будто не читаете "Новой Жизни" Максима Горького!
Ленин. Ну, во-первых, мы - эту меньшевистскую газетёнку закрыли; хотя Горький никогда не был антисемитом; я его знаю получше вас. Но, мы её закрыли - как контрреволюционную! А, во-вторых...
Шляпников (перебивая). Давайте остановимся на "во-первых".
Ленин. Почему?
Шляпников. Потому, что приклеивать русским людям ярлык либо антисемита, либо контрреволюционера, если они думают не по-вашему, это - чисто еврейский аргумент, штамп, когда нечего сказать доказательного.
Ленин. Но позвольте, я - такой же русский человек, как и вы. И, следовательно, имею моральное право на критическое отношение к недостаткам своего народа. Разве неправда, что мы, русские люди, не любим, например, ещё и работать и склонны к кумовству, воровству и антисемитизму?
Шляпников. Насчёт склонности к антисемитизму: в районах Урала и Сибири, где нет еврейских чекистов, нет и склонности. А есть пословица: "За кем не гонятся, тот не убегает". Ну, а любовь к воровству и нелюбовь к труду - нам привили монголы, отнимавшие во время своих набегов у русских крестьян всё, что они создавали: урожай, скот. Поэтому - люди вынуждены были воровать; чтобы прокормиться; и даже занимались разбоем. А знание того, что, сколько ни трудись, всё равно отнимут - порождало безразличие к труду.
Ленин (изумлённо). А ведь и верно, Алексан Георгиевич! (в голосе Ленина появились не то заискивающие, не то добродушные нотки) Так что вы хотели сказать мне... о "во-первых" ещё?
Шляпников. Может, хватит? 5 минут давно истекли!
Ленин. Когда разговор дельный, да ещё и полезный своей критической направленностью, я готов не скупиться на время.
Шляпников. А вы не лукавите?
Ленин. Зачем?
Шляпников. Ладно. Начну тогда с того, что вы, Владимир Ильич, не всегда... русский человек: с евреями - вы еврей!
Ленин. Это естественно, Алексан Георгич, мать у меня - еврейка, хотя и православная, отец - русский, но с азиатскими кровями. Поэтому я - интернационалист. Это ведь честная позиция?
Шляпников. А вы не лукавите, спрашиваю ещё раз?
Ленин. Что даёт вам основание сомневаться в моей искренности?
Шляпников. Факты вашей предпочтительности в пользу евреев при подборе кадров для управления государством.
Ленин. Это происходит не по злому умыслу, а по деловым качествам людей, которых я либо хорошо знаю сам, либо мне их рекомендовали специалисты. Ведь и вы долго у меня были моей правой рукой.
Шляпников. Пока не сказал вам горькой правды в глаза.
Ленин. Не всякая правда бывает объективной, Алексан Георгич. А я - не Боженька, чтобы сразу оценить каждого по достоинству. Человеку свойственно ошибаться. И не за всякие ошибки надо наказывать; какие-то нужно уметь и прощать.
Шляпников. Предательство вами Малиновского - разве ошибка? У хорошего человека вы отняли жизнь! А возврат к капитализму, на отпор которому вы положили в боях с "белыми" тысячи жизней!..
Ленин (вздыхая). Опять вы за своё!.. Повторяю: НЭП - это временная мера! Да и необходимая.
Шляпников. Ещё бы! Разорили с евреями экономику страны, а теперь спохватились. Но пытаетесь при этом повалить просчёты своей политики на недостатки русского национального характера: лень, воровство! А главную пакость еврейства - не видите? А точнее - не хотите видеть!
Ленин (сатанея голосом от неожиданности). Погодите-погодите! Это какую ещё пакость?!
Шляпников. Что вы, евреи - самые-самые, лучшие на Земле. А все остальные - подъяремный скот, созданный для вас. Ну, кто же с этим согласится?! Это длинный разговор. И - бесполезный, пожалуй. Хотя вы и не сионист, но убеждены в "деловых качествах" еврейства, а не в пакости их идеологии, которой пропитаны 90% евреев.
Ленин. Нет уж договаривайте, коль замахнулись!..
Шляпников. Не хочу. Прочтите сами в "Дневнике" Достоевского размышления об этом.
Ленин. О Достоевском хорошо высказался Горький, когда мы сидели с ним на Везувии в 8-м году. Так что Достоевский нам - не указ! Реакционный писатель.
Шляпников. Ну, конечно же! Сионистские постулаты: "Где ступит нога ваша, там - всё ваше!" - это нормально. А Достоевский, не согласный с этим - контрреволюционер. Шляпников, не согласный с Лениным - тоже контрреволюционер. Удобная "философия" для вождя демократии и юриста.
Ленин (заорав). Ну, с меня - хватит!
В ушах Иосифа щёлкнуло, и понеслись гудки. Он, переполненный восторженным чувством к Шляпникову, тоже сунул, помнится, в письменный ящик свою трубку и вскочил, вскричав по-грузински:
- А, шени мама дзагли, Владимир Ильич!
Дальше высказывал уже своё мнение не вслух, а про себя: "Нечего сказать, да? Загнал вас Шляпников в самый угол, да? Какой смелый, оказывается, человек! И умный. Видимо, недаром Троцкий пытался назначить его наркомом военно-морских сил, когда Ленин назначил его самого наркомом Красной Армии. Но Ленин не утвердил тогда этого назначения, так как уже не доверял Шляпникову. Впрочем, как и Шляпников Ленину. Выходит, квиты? Но я никогда не подумал бы, что у нас в партии есть такой смелый человек, как Александр Георгиевич. Никогда не забуду и этот телефонный разговор, никогда! А ведь Ленин постарается теперь избавиться от Шляпникова, как от Романа Малиновского, в этом - я не сомневаюсь. В таком случае, как мне вести себя по отношению к Шляпникову? Придётся принять сторону Ленина, хотя и не хочется..."
Извечный для каждого человека вопрос, "что делать?", разрешился для Иосифа после разговора Шляпникова с Лениным буквально на другой день, и опять же, благодаря секретному телефону: удалось подслушать ещё один важный разговор. Иосиф подключился к телефону Ленина, когда тот разговаривал (и тоже вечером) с Троцким:
Троцкий. Я рад, Владимир Ильич, что вам пригодились мои идеи. Но я хотел поговорить...
Ленин. Да, НЭП разработана, в основном, на ваших идеях и, отчасти, Сокольникова. Сдвинуть сейчас Россию с мёртвой точки можно лишь возвратом частного предпринимательства. Я признателен вам и Сокольникову за ваши советы!
Троцкий. Благодарю вас, Владимир Ильич. Но мне хотелось бы поговорить с вами по другому поводу.
Ленин. Слушаю вас, Лев Давидович.
Троцкий. Меня возмутила статья Сталина "Наши разногласия", напечатанная в "Правде".
Ленин. Лев Давидович, но я, как и Сталин, тоже не разделяю вашу точку зрения на профсоюзы. Вспомните 8-й съезд Советов: мы на нём... уже говорили о ваших ошибках...
Троцкий. Владимир Ильич, с каких это пор Сталин для вас превратился в теоретика? У него нет твёрдых позиций даже, казалось бы, в родном ему вопросе: в национальном, и вы давно об этом знаете. А уж о профсоюзах... он способен повторять лишь чужие мысли. И "Правда" их печатает!.. Несмотря на непозволительный тон...
Ленин. А почему это дискуссионный тон - "непозволительный"? Вы что, батенька, считаете себя боженькой, Моисеем?..
Троцкий. При чём тут Моисей?
Ленин. Да это я так... под впечатлением дурацкого разговора с Шляпниковым. Наговорил мне по телефону гадостей, подлец.
Троцкий. О чём говорил-то? О своей оппозиции, что ли?
Ленин. Не хочется повторять, длинный был разговор. Пугал меня... Ну, мы ему ещё покажем, где раки зимуют! И всем его оппозиционерам тоже. Хотят превратить партию, чёрт знает, во что!
Троцкий. А Сталин - хочет превратить профсоюзы... чёрт знает, во что! Да ещё пишет в своей статье "Ошибка Троцкого состоит в том, что он... недооценивает разницы между армией и рабочим классом, ставит на одну доску военные организации и профсоюзы..." Или вот другое место, цитирую - передо мной газета: "... ясно, что Троцкий не понял разницы между рабочими и военными организациями... что перенесение военных методов в профсоюзы - ошибочно, вредно". Вот кто Боженька! Который всё понимает и которому всё ясно! А наркому Троцкому, в прошлом политику и наркому иностранных дел - ничего не ясно, он для Сталина - недоумок!
Ленин (перебивая). Погодите-погодите, Лев Давидович! Не нужно горячиться там, где не следует...
Троцкий (перебивая тоже). Да как это не стоит, когда, абзацем ниже, Сталин заявляет: "Это недопонимание легло в основу вышедших недавно политических брошюр Троцкого о профсоюзах. В этом недопонимании... источник ошибок Троцкого", подводит он итог не только о моих брошюрах, но и обо мне лично как о политике.
Ленин. Я тоже читал эту статью Сталина. И ничего оскорбительного для вас не заметил. Мне кажется, вы просто преувеличиваете всё... на почве ваших личных разногласий со Сталиным. Причём, очень давно: с 12-го года, если мне память не...
Троцкий (снова перебивая). Вот именно! Он и тогда был в учениках Бухарина: мусолил статью по национальному вопросу. Он вообще не умеет их писать...
Ленин. Тут вы, на мой взгляд, судите предвзято. Да, Сталин, на русском языке, не оратор. Говорит медленно, подбирая слова. Но в печатных статьях - он совершенно иной! В них, на первом плане, всегда логика, отточенная краткость и ясность мысли.
Троцкий. А может, их пишет за него кто-то другой?..
Ленин. Не думаю. Вы - не учитываете диалектики: всё течёт и изменяется. Ведь сколько лет с тех пор прошло!.. Сталин и русским языком лучше стал владеть, и глубже думать научился.
Троцкий (досадливо). Ладно, Владимир Ильич, не хочу отнимать у вас времени. Скоро съезд. Надеюсь, Сталин покажет на нём свои... "способности"...
Боясь, что не сдержится, Иосиф положил на рычаг трубку. "Какая сволочь, шакал! - думал он в бешенстве, радуясь тому, что не "ляпнул" этих слов в трубку и не выдал себя. - Ну, хорошо же! Сталин... действительно покажет вам на съезде, как он умеет выступать! Уж на этот-то раз я подготовлюсь к своему выступлению!.."
Иосиф помнил, что 10-й съезд был назначен в Москве на 8 марта. Но, ещё до его открытия, начали сбываться слова Шляпникова, высказанные Ленину по телефону в конце января. В феврале ударили лютые морозы, а в стране кончились запасы угля: на юге остановились все шахты. Вслед за этим остановились заводы и фабрики, а затем и поезда на железных дорогах. Прекратился подвоз зерна. Не стало спичек, мыла. Появились тысячи нищих: "Голод! Голод!.." Эта новость катилась по стране, пугая людей, словно вернулся 18-й год. А когда из Баку перестала поступать нефть и остановились электростанции, то из продажи исчезли мука и хлеб, соль и керосин. Но и на этом всенародное бедствие не закончилось. В деревнях крестьяне стали открыто выступать против "поганой советской власти", которая "ведёт всех к смерти!"
Иосиф знал, после восстания крестьян на Тамбовщине в феврале Ленин не мог спать по ночам - замучили головные боли. А 28 февраля, перед самым съездом партии, в Кронштадте подняли мятеж моряки Балтийского флота. Бывшая "цитадель революции" провозгласила лозунг: "Флот - без коммунистов!"
И хотя Шляпников никуда не выезжал зимой из Москвы, Ленин был настолько напуган возможностью государственного переворота, что приказал Дзержинскому (Иосиф, как обычно, подслушал их разговор по телефону) следить за каждым шагом Шляпникова, полагая, что мятеж в Кронштадте его рук дело. А когда там появились лозунги "Свободу торговле, свободу печати, свободу выборам власти, свободу партиям!" и "Советы - без коммунистов!", Ленин орал у себя в кабинете на Троцкого так, что слышно было в приёмной, куда зашёл Иосиф и, глядя на Фотиеву, остановился, с недоумением выслушивая картавый визг:
- Направьте на Кронштадт самые надёжные части Красной Армии! И прикажите им... подавить мятеж из орудий! Никакой жалости, никакой пощады! Расстреливать мятежников круглосуточно! Чтобы 9-е января 5-го года показалось всем в России детским лепетом! Россию можно удержать сейчас только чрезвычайной жестокостью! Во всём. Запомните это! А матросы - это те же урки! Уговоров они не понимают, как и зазнавшиеся питерские рабочие. Вы поняли меня или нет?! Вернее, ситуацию. Если мы, этих мятежников, не перестреляем, советской власти наступит конец. Это я вам заявляю со всей ответственностью!..
Иосиф понял, Ленин прав. Весь недавний разговор Шляпникова с Лениным по телефону возник в памяти почти дословно, и ему стало ясно, как и Ленину, почему Шляпников говорил так смело. Вероятно, считал, что моряки одержат победу, и в России придут к власти рабочие и матросы. Об этом свидетельствовали лозунги мятежников. Об этом свидетельствовал и крикливый страх Ленина. Значит, умный и дальновидный Ленин, хорошо знающий организаторские способности решительного и непреклонного Шляпникова, сообразил, что "Рабочая оппозиция" возникла в профсоюзах, так быстро и тайно, неспроста. Он понял, к каким последствиям она может привести.
Сразу же принял своё окончательное решение и Коба: "Победит не Шляпников, а Ленин, потому - что власть в его руках. А это - армия, огромное государство, и момент ещё не упущен. Ленин отдаёт приказы правильно и своевременно". Это означало, что идти надо за ним, хотя он и наделал много ошибок и с запретом партий, и с вводом цензуры, и с бессудными расстрелами. "Всё это мы, конечно, исправим. А пока... Да, надо расстреливать, безжалостно подавить мятеж! Я, на его месте, поступил бы точно так же".
Шляпников, приехавший в Кремль и узнавший, что на Кронштадт уже посланы эшелоны с войсками под командованием Тухачевского, сказал, встретившись с Калининым:
- Надо - менять... антинародную государственную политику. А не посылать палачей на Кронштадт!
Калинин, видимо, тут же сообщил об этом Ленину. И тот, не забывший попытку "левых коммунистов" отстранить его от власти ещё на 7-м чрезвычайном съезде партии и понимающий, что в его партии вновь не стало единства, вызвал к себе в кабинет преданных ему членов Политбюро и трёх секретарей ЦК, в том числе и Кобу, и в жёстком тоне начал:
- Мятеж в Кронштадте, товарищи, - движение, куда более опасное, чем Деникин, Юденич и Колчак, вместе взятые! Если программа восставших матросов - "Советы - без коммунистов!" - перерастёт в программу общенародного восстания, которое... непременно возглавит "Рабочая оппозиция" Шляпникова - а рабочие Питера уже идут на помощь в Кронштадт - то мы с вами... слетим, как пить дать! Что это означает для всех нас лично, я полагаю, разъяснять не надо. Не дети...
Так вот, съезд нужно проводить немедленно! Телеграммы во все крупные города я уже приказал разослать. И 5-го марта, когда начнётся съезд, мы с вами... должны добиться на нём следующего...
Прямо и открыто сказать делегатам: хватит болтовни! Всяких дискуссий и споров! Никаких "уклонов" в партии... мы более не допустим! Съезд... должен принять постановления, превращающие в закон то, что я... только что... здесь вам перечислил! То есть, в обязательство... для каждого... члена партии. Главными вопросами повестки дня мы должны поставить: "осадное положение в партии" и... "провозглашение в партии всеобщей чистки"! От предателей, колеблющихся, демагогов и так далее. Потому... что у нас... всегда получалось на деле: если уж дискуссия - значит, споры, болтовня и ералаш! А если уж споры - значит, раздоры. А если уж раздоры - значит, мы, коммунисты, ослабли до... положения безвольных болтунов: напирай, лови момент, как Шляпников, пользуйся нашим ослаблением, садись нам на шею... и пришпоривай!
Предупреждаю любителей бесхребетной демократии: время болтовни, заигрывания с массами - прошло! Настали суровые будни. Поэтому... против повстанцев... партия... примет самые драконовские меры! Сочетая... эти меры... с уступками крестьянству. Мы им дадим, конечно, некоторые уступки... возможность свободы, в известной мере. Тем не менее... мы - не позволим... чтобы "крестьянские настроения"... сказались на пролетариате широко. Требую от вас: единства на съезде, товарищи! У меня всё...
На съезде, окончив доклад, суть которого Иосиф выслушал в кабинете Ленина, хитрый Ильич изменил свой жёсткий тон на... интимно-доверительный, словно бы, "по душам", и "признался":
- Товарищи делегаты. Когда в Москве проходили стихийные собрания беспартийных рабочих, нам стало ясно, что несознательная масса делает, из предоставленной ей нами свободы, из демократии... лозунг, ведущий к свержению советской власти. Да ещё и до событий в Кронштадте, когда у нас возникла дискуссия с профсоюзами, мы убедились, что понятие "диктатура пролетариата" - слишком серьёзная вещь, чтобы её... можно было доверить... самому пролетариату. Нет, товарищи! Жизнь показывает, что диктатуру может осуществить... только партия! А для этого... партия должна быть... единой! И проводить в жизнь официальную, единую! линию своего руководящего центра. Так что пролетариат отныне - не может считаться опорной базой диктатуры партии. А всякая оппозиция против ЦК - это... объективная помощь мелкобуржуазной контрреволюции!
Слушая лысого хитреца, Коба уже твёрдо знал, что более всего Ленин опасается потерять власть. А расколы в партии - явная этому угроза. Но партия, созданная Лениным, и с которой он пришёл к власти, зашла после гражданской войны в нравственный тупик, причины которого Коба усматривал, прежде всего, в самом Ленине, не имевшем опыта управления государством, да ещё в такой тяжёлой экономической ситуации. Это дети царей всю жизнь учились у своих отцов управлять государством. А на месте Ленина растерялся бы любой. Вот и держалось всё, во время войны, на расстрелах - то есть, на страхе. Как у "паханов" в воровском мире. Коба это понимал: хочешь быть главным, властью - сей вокруг себя страх. И... никому не доверяй.
7-й съезд партии показал Ленину ещё в 17-м, как легко потерять власть, если выпустить вожжи. "А дискуссия с "Рабочей оппозицией" показала ему, - думал Коба, вспоминая события, - а он высказал это нам, что рабочий класс... разочаровался в партии вообще". Коба понимал: можно заставить народ подчиняться, но... его не обманешь - всегда найдутся Шляпниковы, которые ему всё разъяснят. К тому же, не вышло у нас... и союза рабочих с крестьянами. Не получив от власти обещанной земли, крестьяне сочли себя обманутыми не только правительством, но и рабочими, на которых, считается, опирается Советская власть. Стало быть, крестьяне сделают вывод, что им... не по пути и с "Рабочей оппозицией" Шляпникова; хотя тот и был стопроцентно прав в телефонном споре с Лениным о его "еврейской", а не Советской власти. Но крестьяне об этом споре - не знают. И, следовательно, судьба Шляпникова, можно считать, предрешена: Ленин сначала "вычистит" его из партии, а затем... расстреляет как "контрреволюционера".
"Коба, какой же ты должен сделать вывод из всего этого для себя? Ну, думай, думай, генацвале!.."
Думать, собственно говоря, было уже не о чем: надо было идти за Лениным, в союзе с ним, а не в оппозиции к нему; да ещё и продемонстрировать это надо... перед представителями съезда, в своём выступлении.
Однако первое слово на съезде было предоставлено Шляпникову. И тот начал речь не только с горячей искренностью, но и с присущей ему смелостью:
- В порядке заявления, я должен констатировать, к настоящему моменту, следующее... У нас в партии нет сейчас органической связи: между рядовыми членами партии и руководящим составом. Методы руководства - отталкивают от партии широкие слои пролетариата. Эти методы... унаследованы... от гражданской войны. Поэтому наша "Рабочая оппозиция", стоящая очень близко к широким кругам пролетариата, предупреждает ЦК... об опасности... отрыва от масс.
Теперь - по существу доклада товарища Ленина... Те ярлыки, инсинуации, которые прозвучали здесь в наш адрес, нас не смущают. Мы знаем себя. И хорошо знаем, с кем имеем дело. Путь, на который встал товарищ Ленин, мы полагаем, не приведёт народ к желаемому результату. Разве можно так опрометчиво обвинять пролетариат... в мелкобуржуазной контрреволюции? По мнению докладчика выходит, что мелкобуржуазная стихия - зиждется, оказывается, где?.. В Кронштадте, в красе и гордости нашей революции! Влиянию же мелкой буржуазии - поддаётся... не кто иной, как... питерский пролетариат! Который, ещё недавно, служил рекламой, как раз для... товарища Зиновьева и других, руководящих Питером, коммунистов, заявлявших в прошлом году, что... питерский пролетариат... свободен от всякой оппозиции, и особенно... от "Рабочей". Где же логика?
Мы считаем, что хроническая болезнь партии - это оторванность... её партийных центров... от партийных масс. И всего партаппарата в целом... от рабочих масс. В результате, возникло недовольство рабочих и... восстание... "красы и гордости революции": матросов, рабочих и коммунистов Кронштадта! Поэтому... клеймить нас: "синдикалистами", "анархистами" - по меньшей мере, бездоказательно и... недостойно! А уж связывать наше движение, с теми или иными, восстаниями... или недовольством, которое сейчас зреет в рабочих кварталах, это не только бессмыслица, но и недобросовестность! Нет, причины недовольства рабочих масс - ведут не к "Рабочей оппозиции", а в московский Кремль!
"Всё правильно, - думал Коба, с удивлением разглядывая знакомое и, казалось, незнакомое сейчас, решительное лицо Шляпникова. - Но неужели он верит, что маленький, оторванный от огромной России, Кронштадт сможет победить? Это же безумие! Как он не понимает этого? Почему не боится, зная и характер Ленина лучше всех, и его мстительный ум. Ленин умеет прощать... только неопасных для себя людей, и недалёких. Но умных - Шляпникова - никогда!"
Шляпников безоглядно продолжал:
- Теперь несколько слов о нашем внутрипартийном режиме, который сложился в Кремле. Методы его партийной работы нуждаются в немедленном и коренном изменении! Цека партии всё время ведёт политику назначенчества своих представителей... в отдалённые от Москвы места. С назначенчеством, единоначалием в партии - надо кончать!
Говорил Шляпников хотя и возбуждённо, однако же вразумительно и недолго. Его место на трибуне заняла Александра Коллонтай, написавшая брошюру "Рабочая оппозиция", в которой ясно и чётко изложила суть этой оппозиции и её программу. Эта "умная баба", по мысли Иосифа, выступала тоже ясно и с умом, не злоупотребляя страстями, кипевшими в её сердце:
- В прошлом году, на сентябрьской партконференции, было принято решение... - Она поднесла к глазам лист бумаги и громко стала читать: - "Какие бы то ни было репрессии против товарищей за то, что они являются инакомыслящими по тем или иным вопросам, решённым партией, недопустимы!" Почему же в таком случае... это решение не выполняется теперь? Почему по-прежнему... наши инакомыслящие... отсылаются, как говорится в народе, "в места, не столь отдалённые" от Москвы? Мы знаем... что закулисно... опять ведутся оценки нашим товарищам: кого из них можно оставить, а кого убрать... подальше.
У нас уже совершенно исчез из партаппарата былой тип идейного работника... Появились "управляющие" и "управляемые", стоящие... одни - наверху, другие - внизу...
Перестав слушать, Коба опять удивился: "Что делается?!. Даже баба не боится..." И, неожиданно для себя, переключился на мысли о жене: "А какая у меня Надя: смелая, нет?.. По-моему, у неё вообще нет своего мнения в политических вопросах. А ведь она тоже коммунистка. Отец - посоветовал вступить в партию. Мать - была против: не женское это дело! Так и сказала. Правильно сказала. А я считал её глупой блядью..."
Когда очнулся, на трибуне уже стоял Ленин с заключительным словом, объяснявший, что если бы не было у "Рабочей оппозиции" ошибочных идей, не было бы и мелкобуржуазного мятежа в Кронштадте.
Коба понял, что для Ленина не так страшен изолированный от России мятеж, как идеи "Рабочей оппозиции". И хотя он не заявил об этом с трибуны открыто, его заявление о том, что "теперь придётся дискутировать винтовками, а не тезисами", не оставляло сомнений в его намерениях "убеждать" силою. Ленин готов был раздавить "Рабочую оппозицию" любой ценой. И очередным его шагом будет, видимо, постановка вопроса об исключении лидеров оппозиции из партии. В первую очередь, конечно, Шляпникова, Медведева и Ефремова, известного более под псевдонимом "Томский". Бухарина и Коллонтай, не входящих в "Рабочую оппозицию", а только сочувствующих ей, Ленин, скорее всего, не тронет и постарается как-то примирить с партией из личных симпатий к ним, которых Коба не понимал, не зная подробностей их взаимоотношений.
"Буду поддерживать линию Ленина, - твёрдо решил он. - Да ещё придётся, наверное, выказать при этом решительность и убеждённость. Ленин это оценит". И тут же передумал: - Нет, повторяться по решенному уже вопросу нет смысла. Лучше уж показать себя государственником по вопросу национальной политики. Тут я могу напасть на Чичерина и... сделать из него котлету. А против "Рабочей оппозиции" выступлю в мае, на Всероссийском съезде профсоюзов, когда многое прояснится. Да, так будет логичнее. Чтобы Ленин заметил моё выступление и сегодня, и в мае.
Никаких угрызений совести Коба не испытывал уже много лет, познав, что политика - это сплошной цинизм, а политики - либо циники, либо мерзавцы. Ради власти каждый из них готов пойти на любое преступление и жестокость. Ничего святого или запретного для них не существует. Не проявишь цинизма и жестокости ты, их проявят по отношению к тебе другие. Поэтому бей всегда первым. Лучше всех это предвидит Ленин и бьёт на опережение. "Марксизм", "коммунисты" - это лишь прикрытие, сущность же у всех одинакова.
Сидя в президиуме как член съездовской комиссии рядом с Бухариным и Серебряковым, Коба продолжал слушать выступающих. В прениях по резолюциям о "Рабочей оппозиции" предложил свой текст и её представитель Медведев:
- Товарищи! Я считаю необходимым отметить, что цека не придерживался в прошлом году принципов рабочей демократии, а именно: проводя чистку партии от чуждых ей элементов, так и не отчитался потом перед низами партии, кого и за что он исключил; не допускал при этом широкой гласности иных суждений; не провёл "орабочивания" руководящих партийных органов ни в центре, ни на местах. Политика цека допустила ряд уклонов в сторону недоверия к творческим силам рабочего класса. Поэтому я предлагаю внести в резолюцию и такой пункт - мы считаем его очень важным: "Цека должен наладить контакт партии... через Советы и профсоюзы... с широкими пролетарскими и полупролетарскими... массами. Только это сможет восстановить доверие между цека и партией и создать действительное... единство партии!"
Передохнув, Медведев сделал заявление по поводу "примирительного" доклада Бухарина, который, как предполагал Коба, был составлен по просьбе Ленина. Медведев, покосившись на Бухарина, произнёс:
- Хочу сказать пару слов товарищу Бухарину о его предложениях... На мой взгляд, многое из того, что он здесь предлагал, списано им с наших же тезисов. И когда нас начали обстреливать из тяжелых орудий... особенно насчёт синдикализма... он вдруг... спрятался в кусты.
Тут же Бухарин сменил Медведева на трибуне и, отыскав того глазами в зале, спросил:
- Товарищ Медведев, почему вы решили, что мне стыдно признать правоту вашей оппозиции? Отнюдь. Я многое взял из вашей платформы. Но, считаю смехотворным ваше предложение, "чтобы... каждый коммунист... от вождей до рядовых чиновников... должен ежегодно... не менее 3-х месяцев... отбывать трудовую повинность на заводе или на железной дороге, в руднике... чтобы наша партия могла считать себя действительно пролетарской!" Как и другое ваше предложение: выбирать на руководящую должность только таких коммунистов, которые когда-либо... занимались физическим трудом! Ну, сами подумайте, если наш нарком по иностранным делам товарищ Чичерин... проведёт 3 месяца на заводе... или 3 месяца в казарме... то ему придётся... ещё 3 месяца провести в санатории. И только полгода он будет заниматься дипломатией!
Зиновьев после Бухарина, визгливо отклонил требование "Рабочей оппозиции" о передаче экономической власти "Всероссийскому съезду производителей", сказав:
- Ваше требование означает на практике передачу всей власти вообще... в руки беспартийных рабочих и крестьян! Добрую часть которых на съезде... составят меньшевики и черносотенцы!
Покрасовался на трибуне и Троцкий, зычно заявив, глядя на Зиновьева и Ленина, сидевших рядом:
- А ведь я, Григорий Ефимович, предвидел этот кризис ещё год назад! Помните, я внёс в цека письменное предложение, которое, почти буква в букву, совпадает с предложением о замене развёрстки продовольственным налогом и которое вы, только теперь, будете обсуждать и принимать. Но я тогда... был обвинён в стремлении... к свободе в торговле. И получил в цека... лишь 4 голоса! Остальные члены цека - во главе с товарищем Лениным! - обвинили меня... во фритредёрстве. А ведь я доказывал: необходимо создать стимул для улучшения крестьянского хозяйства, путём уступок экономического характера!
Кончилось обсуждение вопроса о "Рабочей оппозиции" тем, что оппозиционеры, почувствовав в угрозе Ленина не только возможность исключения из партии, но и аресты, стали, с одной стороны, смягчать свои требования, а с другой, принялись умело вносить новые формулировки в предлагаемые съезду резолюции. Так, Каменский убедил, что да, дисциплину в партии соблюдать надо, но... "у нас её нарушала не оппозиция, а цека". Да, в партии должно быть единство, но... есть ведь два единства: одно - по форме, другое - по существу. Ленин же - явно предлагает первое.
Шляпников сделал умное заявление по поводу резолюции, предложенной Лениным "О синдикалистском и анархистском уклоне":
- Эта резолюция носит абсолютно демагогический и, недопустимый для демократии, характер, вводя раскол... натравливанием чиновников партии на... её рабочую часть.
Наша точка зрения диаметрально противоположна этому, так как она... не противопоставляет экономику политике... не отрицает политической борьбы... не отрицает ни диктатуры пролетариата, ни руководящей роли партии, ни значения Советов как органа власти. Напротив, "Рабочая оппозиция" предлагает осуществить именно советскую систему управления народным хозяйством в противовес... всепоглощающему партийному бюрократизму. Что тут непонятного или ошибочного? - Он посмотрел на Ленина. - Но, раз уж вы наклеиваете на меня ярлык "анархист", "синдикалист", то я, само собою разумеется, не могу считаться авторитетным членом цека и... заявляю вам... о своей отставке! - Он сошёл с трибуны.
Его поддержал коллега Игнатов, заявивший, глядя Ленину в лицо:
- Своими резолюциями... вы закрываете возможность обсуждения внутри партии каких бы то ни было вопросов! Этим... вы убиваете проявление всякой живой мысли внутри партии. Ваша резолюция о единстве в партии сводится не к единству, а к натравливанию одной части партии на другую!
Затем выступил с двусмысленной речью Карл Радек, выдававший себя в эмиграции (в зависимости от обстоятельств) то за немца, то за русского, то за австрийца либо поляка. Он заявил:
- Я лично одобряю резолюцию "О синдикализме". Она явно направлена против определённой группы, у которой... есть, есть этот запашок... из смеси синдикализма с анархией. Анархо-синдикализм - это требование рабочих управлять народным хозяйством. Но, с другой стороны, это же значит для нас... отдать экономику страны... неграмотной беспартийной стихии!
И резолюцию "О единстве"... я могу одобрить... но, с некоторыми оговорками. Когда я слышал на одном частном совещании, как товарищи говорили о новом праве цека и его Контрольной комиссии, - Радек посмотрел на Кобу, - решать, в известный момент, вопрос об... исключении из цека, из партии и так далее, то я... почувствовал, будто здесь, у нас, устанавливается правило, которое... ещё неизвестно, против кого... может обернуться. Поэтому, голосуя сейчас за резолюцию, я понял, что она... может обратиться... и против нас. И всё-таки, несмотря на это, я... стою "за" резолюцию.
Коба усмехнулся: "Если уж хитрейший из хитрейших Радек, считавшийся политическим барометром в ЦК партии (на прошлых выборах в этот орган он занял второе место по числу поданных за него голосов, вслед за Лениным), выступил, как говорится, "ни нашим, ни вашим", то лобовая атака Ленина против "Рабочей оппозиции", можно думать, с первого раза не пройдёт..."
Так оно и вышло. После выступления Радека Ленин плавно переменил тон председательствующего на соглашательский с многими поправками, посыпавшимися к его двум, основным, резолюциям. Но самое главное, он, как ни в чём не бывало, включил в список для выборов в ЦК и представителей "Рабочей оппозиции", заверив, что партия... выражает им полное доверие... наравне с другими кандидатами. Это был умный ход "демократа", отметающего все подозрения в его "предвзятости" и, уж тем более, "несправедливости" к оппозиционерам. А своим отношением к 7-му пункту резолюции "об исключении членов ЦК из партии, в случае необходимости" он привёл Кобу в полное восхищение его умом: "Вот у кого надо тебе, Коба, учиться!.."
Ленин с "добродушной" улыбкой заявил:
- Это пункт у нас... я полагаю, останется... чисто формальным, товарищи. Именно на тот случай, если таковой... вдруг понадобится. Мы даже не будем его... опубликовывать. И я надеюсь... что нам... никогда... не придётся применять его... на практике. Поэтому я... предлагаю сегодня... отклонить отставку товарища Шляпникова из цека... вместе с резолюцией... предложенной съезду "Рабочей оппозицией". И утвердить... резолюцию, предложенную... от имени цека. У меня всё, товарищи. Прошу голосовать... Но! Не поднятием рук, а... поимённо. Так как вопрос... очень серьёзен!
Коба восхитился опять. Получилось, что большинством голосов были приняты резолюции... Ленина. В тот вечер Коба понял: в истории партии большевиков начинается новая эпоха: партийный аппарат выведен с этой минуты из-под контроля рядовых членов партии и превращается, по своим возможностям, в главную силу в государстве: власть... над Советской властью. А тот, кто будет безраздельно руководить этим партаппаратом, станет фигурой номер один в государстве, словно император. Партия же будет "дисциплинированной" и, стало быть, перестанет фактически осуществлять диктатуру пролетариата, а будет... послушной, не рассуждающей исполнительницей воли своего диктатора Ленина.
В те дни Сталин не знал ещё и о другом, тактически хитром, ходе Ленина, к которому он пришёл после разговора с сестрой, открывшей ему глаза на опасность его вражды к православной церкви. Ленин поверил в доводы Маняши и понял, что бороться с религией в России, идя против неё в лоб, гораздо опаснее, чем с "Рабочей оппозицией", так как христиан в тысячи раз больше, чем веривших в правое дело Шляпникова. И если уж пришлось пойти на компромисс с "Рабочей оппозицией", то компромисс с православием, возглавляемым образованнейшим и умным патриархом Тихоном, просто необходим уже, как воздух, настолько русский многомиллионный народ озлобился на Ленина и его правительство за расстрелы священников и закрытие церквей. Взрыв всенародного гнева мог возникнуть в любой момент, и сестра Ленина, узнавшая об этом от начальника ВЧК "по борьбе с религией" Титкова, успела переговорить с братом так убедительно, что тот взмок от страха. Разговор происходил в кабинете Ленина один на один, при закрытой, на задвижку, двери, по просьбе сестры. Маняша попросила:
- Володя, распорядись, чтобы Володичева никого к тебе не пропускала и не соединяла ни с кем по телефону. Я хочу предупредить тебя о грозящей нам опасности.
- А что случилось? Готовиться новое покушение, что ли? - встревожился Ленин.
- Можно это назвать и так. Покушение... "на власть Антихриста и его жидов"!
Ленин обиделся:
- Маняша, что за чушь ты несёшь, да ещё с такими предосторожностями! Отрываешь меня от дел...