НОВОГОДНЯЯ СКАЗКА

Я роняю слова на заплеванный снег
Под сегодняшней жизнью Луны;
Где-то водят по струнам чудовищных рек, 
И поют голоса тишины.

Где-то руки деревьев вздымаются "за"
И хватают за бороду дождь,
И уже где-то хочет взорвать небеса
Чей-то громкий, невидимый вождь.

Где-то, разум нехитрых поэтов пленя,
В грязном небе висит зодиак;
Отмечающий вскрытие мертвого дня,
Где-то пьет новогодний дурак.

В стопроцентных лучах, посреди середин
Что-то празднует Облачный Дед;
Где-то демоны свой одинокий камин
Топят связками радостных лет.

И всю ночь, и всю грязь дуновением губ
Нарумянил московский Аллах;
Новогоднее счастье обмыто, как труп,
И висит на фонарных столбах.

Ухмыляется вонь средь каскадов и пен,
Взгляды режут часы, как пирог...
Я роняю слова, и уносит их день
В Новый год на подошвах сапог.
31.12.1995	


СНЫ  ИОСИФА

"И видел Иосиф сон..."
Бытие, 37, 5.
Иосиф Бродский умер 28 января, во сне.

1.
Нью-йоркский асфальт зернистую гладь
Освежил шелестом звездных век.
Если не грех человечеству спать, 
Значит, бодрствовать грех.
Значит, пускай священный старик
Посылает с небес карателей рать:
Ибо достоин костра еретик!
Аминь. Подпись. Печать.
Разгневан Всевышний и мечет угли:
"Ишь, видят что-то там в зеркальцах луж,
А утром находят в настольной пыли
Ксерокопии душ.
Вот ведь: люби их до боли потом
Спускай им с Синайской горы скрижаль!.."
...Океан этажи обдает кипятком,
Легкие Бруклина простужая.
Непечатная речь сотрясает Олимп, 
Осыпаются мелкие боги и кирпичи,
Над багровою плешью колеблется нимб
Фонарем в нью-йоркской ночи...

А для гнева уже и нет причин:
Спят поэты, оставя наброски.
Рыщет спящий Иосиф, стережется пучин -
Бродов нет, видно, день небродский.
Упадают дожди остриями рифм,
Унося лучи золотых форелей,
И поет обвал первобытный ритм
Для святых равнин целлюлозных изделий.
И листы язвит непростая кровь
Изо рваных ран от осколков фраз,
Затекая внутрь, под лихую бровь,
В белоснежный ноль фарисейских глаз...

2.
По землям обетованным Альфы с Омегами
Гасят свет, что вокруг голов.
Оглушенный Нью-Йорк, миллионно обеганный,
Ожидает невиданных снов:
Чтобы розовый крем из блестящего бара
Бесконечностью литров рождая струю,
По нагретому камню в пирах Валтасара
Начертал: Happy Birthday to you! 
Чтобы грянули, слившись, звезды и полосы
Что-нибудь из Синатры, и чтобы - all right...
...По Бродвею блуждая, разбуженный голос
Откликается эхом на Брайтоне.
Сотни глаз, отворившись, глядят в неолит,
Мылят горсти снотворных молчанием ртов,
Исчезая... Но сны - не для тех, кто спит,
А для тех, кто достоин снов...

Пенный Фавн у трельяжа, единый в трех лицах,
Не по-божьи зевает, демонстрируя небо.
Утро. Дрожь первых капель-самоубийц, 
Что, зажмурясь, бросаются с крыш-небоскребов.
29.01-5.02.1996


СТИХИ ПОД ТРЕМЯ ЗВЕЗДАМИ

1.
За стеклом неизбежная родина,
Как сосуд для усталого голоса
Третий Рим - гениальный юродивый -
Расправляет лохмотья и волосы.

Рассыпается утро дублонами
В грязной шапке неназванной площади,
Нищий ветер с земными поклонами
Глухо шепчет: "Шпаси тебя, Господи..."

Усмехаются, злы и нечищенны, 
Под мостами пустынные лодочки, 
И фонарные тени ручищами
Собирают полушки "на водочку"...

Неказистые первенцы города, 
Неживые от штампов бессонницы,
Умывают безбрежные бороды
В сотнях тысяч оконных Солнц.

С нами день! Беспокойные пальцы
Рвут затишье безумной палаты,
И в асфальтовых трещинах скалится
Стольный град - городской бесноватый.
24.01.1996

2.
Я сорвался... (не в духе был древний фетиш,
Проводник мой не вовремя запил),
Так срываются вспять с непогашенных крыш
Поколения бронзовых капель...

Я сорвался, сорвав свое тело с моста,
В неожиданно ласковый хаос,
И предрек мне из "нет" направление в "да"
Фонаря указательный палец.
1-3.03.1996

3.
Царство глиняной массы, в белые формы влитой,
Дышащего сырья для Раннего Бога, что лепит
Этнос, способный злобно курить и, спускаясь в лифтах, 
Напоминать лицами сдавленный оттиск на лептах.
4.03.1996


СЕЛЬСКОЕ КЛАДБИЩЕ
(Через 200 лет)

Шрифт из книжек для неопытного возраста
Исключил геометрию надгробия.
Неуместнее меня - посланца бодрости - 
Из полей встает вулкан клаустрофобии.

Единицей, вавилонскою святынею,
Выстрел-тень швырнув на луг, оврагом вспоротый,
Здесь не грех она, быть может, ибо ныне я - 
У подножья перевернутого города.

В кислород впиваясь вычурными Альпами,
Он гнетет меня и здесь глухими сводами,
И на склепах отпечатанными скальпами,
И незримыми домами-антиподами.
4.03.1996


ПРЕДПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПОМПЕЙ
(Из поэмы)

День начался задолго до себя,
Родившись в глубине овальной чаши,
В секунду бытия когда, сидя, 
Бледнеет ночь... Но свет еще погашен
На канделябрах труб, в акульих пастях гор,
Что зримы сквозь контрастную беззубость
Окна, чей круглый рот, впитав созвездий сор,
Разверзся, пораженный ими, глупость
Забыв сокрыть от взоров... Впрочем, чьих,
Когда по виллам - плоть? Шагов лишь груды,
Окаменевших в виде кладки мостовых - 
Процентов в гневе брошенной посуды -
Единственное бремя в этот час
Постигшее дороги. На конце их
Жизнь нынче не предвидится, и глаз
Ваш странствует, не ведая о цели
Сих странствий. Между тем, от дальних крыш
До ближних тянет светом, как из щели
Под дверью или над - неважно; лишь
Он здесь - как на разгромленных постелях
Зрачки, еще слепые, из-под век
рождаются, подобные светилу,
Встающему из вод, святой ночлег
Срывая с тел его паникадилом.
...И драгоценность доказав клеймом,
Отбитым на доверчивой клетчатке,
Оно встает нещадным сапогом
Над италийской обувью печальной
Под скользкий ропот Лар вверху качнулся торс,
Озвучен петушиным менуэтом,
И, в предпоследний раз, сквозь слух на Юг пополз
Собачий лай, в сердцах задушенный рассветом.
7-10.03.1996


КЛИНОПИСЬ

1.
В этих стенах -
полуживой, но и выживший Ной,
(Не из ума,
только из рук, что молились усердно на факел)  -
Так и травлю
жерло свое цианистой кофейной струей,
Сам себя - 
вечный Нерон, и любезный палач, и Архангел.
8.03.1996

2. (Яуза)
Медная сеть,
должная нас ограждать от воды, неотличима
От узелков
собственной тени, что делит собою пространство
На кислород
и nevermore, на который имеем мы зуб, не имея причины
Оный иметь...
И застревает в руке черная шишка, как голова африканца.
12.03.1996

3. (Кремль)
Обожженное яростью глины, так тело монаха-афонца,
Вечной святости место не дремлет и не бывает пусто.
И Васильевский храм - угловатым ожогом на фоне Солнца,
Словно четвертая, смертная степень шестого чувства.
13.03.1996


СТАНСЫ НА ПОСТРИЖЕНИЕ
Вышел разумным животным, а возвращаюсь бюстом -
Снова я мертв, снова меня изваяли.
Я идеален, чтобы геройски бросаться на бруствер,
Иль озарять профилем скользкое тело медали.
Я извлечен метким пинцетом погоды из дымного круга,
Вновь удостоен шагов, улиц высокого слога...
Нынче я - зримая запись последнего звука,
Что издает шестиногая жизнь под пятой гарнизонного бога.
14.03.1996


КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ НЕСПЯЩИХ

1.
Ночь расширяет зрачки освещенных подъездов,
Это уже не жизнь, но и не повод для реанимаций:
Анабиоз, словно волшебный фонарь, развлекающий плясками в бездне,
Вас заставляет дышать, а будильник - натужно смеяться.

2.
Ночь - негатив дня, апофеоз возмездий,
Время, когда небо - везде: недоступнее рыбы
В пальцах творится рассвет, и живут фонари-эпигоны созвездий -
Вечное "нет!" темноте, сатанински глядящее с дыбы.
15.03.1996 (ночь)


ПРОБУЖДЕНИЕ

Что делать?!
Восставший из мятого ада с вкраплением тела,
Из мела
Глухим звероящером, апофеозом господних изделий  - 
Я ангел постели,
Ее неизбежный подтекст, словно в воздухе - гелий,
Как гений,
Зажатый мечтой меж строками седых цитаделей,
Чей белый
Парик, превратившийся в кость из застывшего геля,
Пастелью
Привычной выводит на стеклах автограф недели...
Как "девять"?!
И вновь я снаружи: изыди изысканный сеятель сеять.
Что делать?
17-19.03.1996


КОМЕТА

Ты сегодня на дне. Как тусклое верхнее "ля",
Исчезает вверху твой побег от рояля неба;
И мои минус восемь до твоего нуля
Простираются осью, кроша раскаленным хлебом -
Чтоб лететь к праотцам, по закону сменившим знак
На беззубую свастику - лучшую часть прицела,
Заставляя меня повторить в безвоздушных снах
Этой странной симметрии - это земное тело.
23.03.1996


НАБРОСОК

Мы забываем названия, звания избранных, 
Мы называем забвение Божией волею.
Бог триедино царит над углами да избами.
Воля, не жалуя Бога, роднится с неволею.
Болью в неволе, в углах, и соседствуя, стало быть,
С Чистою силою, что дополняет Нечистую,
Корчатся строки в агонии почерка - старою,
Новою, среднею, вечною, этою истиной.
Истина есть: за углом, вон, видали в полтретьего.
Истины нет. Но недавно была, исповедалась  -
С рифмою, все как положено: снова, как медиум,
Некто заносит  подлунную письменность в ведомость.
В видимость. Тень от смычка посредине безмолвия - 
Взрыв, меж зрачком и листом порождающий трещину
В виде строки - называется Божией волею.
Сном называется. Чудом. Как правило - вечностью.
Вечность граничит по берегу строк со Вселенною.
Карта им - сгусток извилин, зажатых в руке...
Как не признать, что и мир, полный тьмой и Селеною
Движется к точке.
К финалу строки.
К точке.
К
.

30.03.1996


МОНОЛОГ ПОКИНУВШЕГО ДУШ

Быть. Существовать без времен, словно знак препинанья.
В день же седьмый - возвращаться туда, откуда ты вышел,
О предчистилище, мир, уместившийся в шар, принимаемый
Вскользь, но всерьез - за причину того, что родимся и дышим.
В воду. С туманной, но необсуждаемой целью:
Нагрунтовать свое тело, как холст перед мастерской кистью
Времени. Здесь ощущаешь себя подмастерьем,
Трущим яичную темперу в собственной жизни.
Вас первозданного нет. Нагота - разновидность одежды.
Мы недоступны  в последнем, а в первом нас не дозволяется видеть.
Мыло вокруг -  предисловье к Венере, но прежде -
Явитесь вы, сам себе и кусок минерала, и Фидий.
И, наконец, предоставив себя вертикальным потокам,
Падая в мир, столь сухой, сколь и окаменелый - 
Слушать шаги удалившейся влаги, жестоко
Внявшей минутным урокам тепла и двуногого тела.
7.04.1996


ЗЕРКАЛО

Взгляд в зеркало быть вечным принужден,
Как вал - девятым...
Как рукопись, мне профиль возвращен
Уже измятым.
Он - память от свечного острия -
От центра ночи,
Пристрелянной в десятку; чья струя
Обычно и соединяет точки
Лица и света, в каждой опознав
Свою вершину.
И свой конец. И свой обратный знак-
Первопричину
Всего, что составляет новый день,
Бредущий через...
...Так на лицо отбрасывает тень
Грядущий череп.
10.04.1996


ТЕМА С ВАРИАЦИЯМИ

Передо мною тот, кто нынче пьян -
Первопрестольным воздухом иль им же,
Не сжиженным до состоянья жижи,
Способным пахнуть, отягчать стакан,
Как приговор - наличием глотка
Все той же влаги в трепетном желудке,
Что вам сулит шестнадцатые сутки.
Круг замкнут. Не без помощи УК.
Он - тот, кто, обогнав теченье зим
и лет, - не смог догнать себя по кругу,
Случайного устал затылок друга
Осознавать навязчиво своим.
А потому -   избрал тропу войны
С кругами вообще, всесущий вектор
Струи в гортань, и в грань, где вы - есть Некто
В лучах геометрической луны -
Нуля, что исполняет из угла
Роль пустоты, прислужника на пире,
Однако вас с е2 на е4
Привычно переносит из тепла
В иное на шкале температур
Понятие. Так холод возвращенья
Ему знаком, как овдовевшей тени -
Прообраз. Будто гипсовый амур,
Он замирает в ней. Она одна,
Его постель, она - его же слепок,
Как взгляд с небес на миллионы щепок,
Что спят на дне бутылочного дна...
16-17.04.1996


ПУСТОЙ ПЬЕДЕСТАЛ НА ЛУБЯНСКОЙ ПЛОЩАДИ

Здешний кипящий воздух дает миражи,
Для сознанья - шанс бежать от конца, от знака
Скорбного препинанья, (о коем собака
Знает, и воет о ком) - и оно бежит...
Здешнее небо - цвета здешней травы,
(Кто под кого маскируется, неизвестно) -
Сущий простор домовым, водяным, древесным
Страхам. Сатирам. Всадникам без головы.
И это - уже скульптура. Извечный мавр
(При всем-то богатстве на расы!) - пустяк, банальность.
Радушный хозяин при плахе - всего лишь формальность.
Лабиринт Минотавра - уже Минотавр.
Дверь всегда противоположна стене,
Так же, как воздух - Некто на тягостном звере.
Воздух - апофеозом стены - не приемлет двери:
Тем объяснимее то, что последней - нет...
Может быть, память о небе. В опере кресло
Для Мефистофеля. Бюст вдохновения. Или - 
Памятник бегу бегущей в тумане кобылы...
Но - после того, как она исчезла.
21.04.1996


* * *

Я, августейший.
Это - скорее беда, чем окрик
Лавра с вершины чела, недоступного даже
Собственным мыслям; с той благородной охры,
Что ослепляет хрусталик зеркала, делая влажным
Глаз...
<Апрель 1996>


НАТЮРМОРТЫ

1
(Дворник)
Звуки утром - как игла в тонзуре
Пластика, - спят в миллиметрах вальса:
И метла - видение фигуре - 
Словно кисть в неразличимых пальцах.

2
(Дерево)
На взгляд со дна - ты состоишь из гнезд
 И звуков, давших смысл шумерской фразе
Ветвей; страниц - исписанных до слез
Творцом. И им же скомканных в экстазе.
28, 29.04.1996


1 МАЯ 1996. ЛУБОК

Звуки марша, соскользнувшего на чарльстон.
Красный день календаря. Среда. Погода.
Тем сильнее ощущаешь государство,
Чем ничтожней о тебе его забота.
Дети. Голуби. Отцы семейств. Их жены.
Тенью дома - на асфальте дремлет стая.
Населенье, глядя невооруженным,
Большей частию лишь там, куда пускают.
А пускают - лишь туда, где населенье:
К парадоксам вообще пространство склонно,
Ибо столь необъяснимо от рожденья,
Как валун, впитавший бдительность Горгоны.
1.05.1996


РАЗГОВОР С ДЕРЕВОМ

Если и есть черты
Лиц, или оного
В этих ветвях - то Ты
Смело зовись: "Его",
Или же: "Их", "Тобой" -
То есть, смени лицо.
Это и будет твой
Взгляд в небеса отцов.
Взгляд - поворот и взмах
Век (через свой же мрак)...
Это и будет знак
Непревращенья в прах.
Это и будет вихрь - 
Знак, что и я, избрав
Слово - как вид любви - 
Не был уж так не прав.
4.05.1996


ПИСЬМО

Оставьте все. Оставьте все, что есть:
За нами, в нас, над нами, перед нами.
Оставьте все: как музыку, как месть
Жестокого стекла оконной раме.
Оставьте все. Оставьте прежде свет - 
Во всех его телах: в свечах, и возле
Свечей, и возле тех, которых нет, 
Но - надо полагать, что будут после.
Оставьте все. Оставьте день - для глаз, 
Его конец - для губ, сказавших "Amen".
Оставьте ночь: она запомнит вас, 
Забыв себя, заполненную вами.
И все останется. И лишь часы,
Спеша вперед, зашепчут: Альфа, Бета...
...Омега. Все. Оставьте росчерк - и
Оставьте Свет. Но не гасите света.
10.05.1996


К СТИХУ

Ты не можешь покинуть меня, о, моя незаметная часть,
Потому что и я не смогу отпустить на дорогу
Твое странное тело, не нужное ей, и подчас
Незнакомое мне, и еще неизвестное Богу.
Ибо лишь для того, чтобы стать таковым. - рождено.
И не сетуй, что жизнь удалась недостаточно бурной:
Некто жаждет во сне досмотреть окончание снов...
В результате чего - пробуждается в чреве Сатурна.
Что и есть окончание. Лучше прийти к нему, стих,
Через черную лестницу, дабы избегнуть хотя бы
Поклонения слуг, как волхвов - но настолько святых,
Что на юрких телах незаметна расцветка Каабы.
18.05.1996


* * *

Больница в начале сна -
Такая же, как в конце,
В забвении. Ни одна
Черта не живет в лице.
На миг отстранив от глаз
Пургу или прядь волос,
Увидишь все тот же пласт
Безмолвия. И мороз,
Как речь, донесет до стен
Признательность в виде двух
Знакомых цветов, систем
Любви. Черно-белый слух.
Вычерчивай, без ума,
Рисунок в карандаше
И думай, что эта тьма
Лежит на ее душе.
И между ветвей, небес,
Антенных крестов и труб -
Действительно Бог, но без
Приметы. Как ночь к утру.
<Май 1996>


Е.С.

Да будет мне позволено признать,
На дне эпохи мучимому жаждой,
Что телу твоему, Им через "ять"
Написанному - не возникнуть дважды.
Поэтому тебя в моей судьбе
Взор ищет так свободно, хоть нескоро:
Лишь то и оставляет по себе
Сбежавший хор, что волю дирижеру.
И тишину. Смолчавшая в ответ,
Она царит, где я (читай: без выгод) - 
Где смерть не значит столько, сколько свет.
 И вход не значит столько, сколько выход.
24.05.1996


ПОЛЕТ ЯНДАРБИЕВА

Все кончилось, кажется. Сделав широкий жест
От локтя к прикладу, крыло самолета с шасси
Не могут сойтись в направлениях, изобразив
По поводу "кажется" крест.
И кажется, в этом лишь правы. 
Действительно: вверх или вниз,
Направо и влево - симптом неспособных к паролю.
И тень фонаря расползается кровью, и из-под контроля
Выходит, как сепаратист.
27.05.1996


ДОЖДЬ НОЧЬЮ

1
Ноты расстрела с небес тотчас вызывают взрыв:
Бегство света от тени, поставленной к стенке.
Бог, не зная вашего имени, или уже забыв - 
Употребляет звук, похожий на "ты" оттенком
Голоса - более, чем односложностью. Ваша плоть - 
Довод бессмертной души в споре о вашем
Существовании в мире; однако, вплоть
До самой нее - вы состоите из влаги, доселе спавшей
Где-то внутри: может быть, в складках стен,
Или в балконе - мысли небес о камне,
Или в кустах, смолкших от недостатка тем.
Где-то внутри. Между дождем и вами...
27.04.1996

2
В споре с окном лицо попадает в сеть
Собственных взглядов, брошенных раньше на милю
Вглубь. И на щеке записей вечности не разглядеть,
До тех пор, пока время щетиною  ей не исправит стиля.
8.06.1996


* * *

Тягу к словам и здесь
Не объяснить без слов.
Стало быть, буква (месть
Гордиевых узлов
Нам за развязку) - не
Жалуясь, не любя - 
Терпит нас. Ибо вне
Нас - узнает себя.
25.06.1996, Коленцы.


МОЕМУ ИМЕНИ

Репетируя Дух, сын с отцом оставляют меня одного,
Как забытую реплику - наедине с одураченным ухом.
И уже не вопрос означает спина, принимая автограф его,
А скорей - запасную тропу, чтоб надежнее скрыться от звука.
От любого. Теперь и ему здесь - какое житье?
Разве лишь обнаружить себя, наполняясь до горла на тризне.
Что и есть окончанье, виньетка: ответ забирает свое,
И орхестра, познав одиночество, за ночь становится жизнью.
Только некому жить. И осталось глядеться извне
В ниспадающий двор, где листву, точно пальцами Листа,
Подбирает июль. Да маячит в случайном окне
Удивленный Господь, четвертованный за триединство.
2.07.1996


* * *

Я нес перед собою свет  -
Фонарь ли? Нимб? Фитиль?
Он был один, скрепляя две
Моих руки, но был.

И был лишь потому, что знал:
Пока нас двое - ртуть
Еще в дороге; не финал,
И не пролог, но путь.

Но путь (исход) знаком лишь нам,
И на испуг чету
Не взять: каков ни есть - он там,
Без грима на свету.

...Он будет первым: им нельзя
Не быть. Свеча? Киот?
Кто б ни был он. Кто б ни был я.
Кто б ни был Тот, кто ждет.
13.07.1996 (ночь)


С ПТИЧЬЕГО ПОЛЕТА

Я жил в Рязани. Что и есть как раз - ни меньше,
Ни больше - к перемене мест охота мест же.
Там воздух. Ветер. Кроме них   - пробелом крыши.
Там видишь все, как строки книг - лишь свыше.
А что исчезнет - то вина полей, пространства,
Его: вещь между не видна Его простраций.
Искать? (Особенно слова) - ни слов, ни слуху,
Ни духу... Раз уж голова и та - два уха.
22.07.1996


ШЕСТНАДЦАТОМУ ГОДУ 

Не стойте за шторой. Вперед: я сегодня свободен;
Мне вправду шестнадцать, как чудится Богу и вам.
Не то, чтоб я рад с вами встретиться, не по погоде
Одетым. Но вы мне завещаны - с Ним пополам.
Я жил постоянно - в полшаге от "вечно"; бессменно,
Пожизненно, впрок, круглосуточно. Плюс ко всему - 
Я понял бессмертье на ощупь, поскольку бессмертным
Одним лишь и стоит года завещать. Точно вам и Ему.
К чему я клоню? Я не рад вам, но надобно встретить;
Причем, не надеюсь на более нежные чувства к себе
От вас, ибо знаю: мы нынче одно. Только третий
Опять не явился. Опять - и на радость судьбе.
24.07.1996


ПОВОДЫРИ

1
Не память - пророчество: страсть перелистывать главы;
И змеи кусают не хвост, а неузнанный тыл...
Не случай забыть остальное, но повод и право
Оставить на совести времени все, что забыл.

2
У дня только сутки на то, чтоб исчезнуть, передавая
Даты и годы - как сверток в ладонь, да "прощай" в уста.
Ночью в постели даешь круги - типографский валик,
Только и смогший всосать, что жизнь с молоком листа.

3
День недели и месяц забыты. Кривой забор
Не имеет конца, ибо тот обратился вишней,
Что сестра Фаэтона; а дальше поля - с тех пор,
Как Творец из путей к бесконечности выбрал ближний.

24.07-3.08.1996
Москва - Коленцы


* * *

Лет нам всегда хоть сколько-нибудь да есть.
В память об этом нам лишь и осталось жить - 
С тайной мечтой не забыть их числа, как месть
Будущему. И со льстивым рывком - продлить.
Так мы и топчемся по снегу, не зная, кто
После - с оглядкою: сколько набили дыр?
Не замечая его, уже шлющего взор плато - 
Чистый, как сам адресат, как мысль, что замело следы.
Так и глядим с недоверьем, будто боясь узнать
Или поверить в то, что редеет лак
Нашего кресла, и что потолку - плевать
В нас, и часы не решаются произнести "тик-так".
Так мы бросаемся к окнам. Неважно, что там: война,
Мир ли. Раздвинуть шелк, оказаться возле.
Годы уже не летят, но выкрикивают имена - 
В качестве тоста, в качестве жизни после
Них. А она существует. Иначе что
Нам понимать, если вдруг раздается "Боже"?
И как нам начать, найдя среди ночи то,
Что зовется бессмертием? Смертью? Ложью
Этих двоих - чтоб отвлечь, заслоняя дверь
Полем, куском стены, подворотней, далью,
Взгляд на себя... Взгляд, что слыхал "поверь"
Чуть ли не больше раз, чем ему шептали.
8.08.1996


САНКТ...
(фрагменты путеводителя)

***
 "Что будет завтра?" Комната пуста
Для вздоха улиц, посланного. Чтобы
Добить мой сон - поскольку и в устах
Честнейшего он предварит "Ну что вы..."

***
Вода живет и умирает стоя.
Для сна - листая век, от скуки -   дни.
На что они ей - шум? Она на что им -
Движенье мимо и помимо них?

***
...И мы затихаем, не слыша оваций. И деспот
Не морщится в ложе, как будто. Но  - лишь бы не вдаль!
Для этого - камни. Поэтому - "здесь! Да, вот здесь мы
Когда-то и были!.." И время нам вторит: "О да!"

***
Взгляд, сбереженный небу, знает, где
Его предел - на лестницах, что рвутся
За фонари, монетами в воде
Оставленные Богом, чтоб вернуться.

***
Вправду конец, если помнишь, когда встречали.
Поезд дрожит, словно ближе к воде - весло,
Чувствуя город, что бродит в окне со свечами,
Вытянувший оставаться: всегда везло.

Санкт-Петербург, 14-17.08.1996


НОЙ

Одиночества нет. Лишь сознание смерти других,
Или собственной, что для вас одинаково плоско.
Только Бог и остался, оставленный мозгом, - как штрих
Для себя: чтоб не крикнуть про землю на этой полоске.
Память знает о времени то, что не видит в окне,
Но успела прочесть между "здравствуй" и брошенной трубкой.
"После нас - хоть потоп", как заметили те, что на дне.
Как заметит душа, возвращаясь обратно голубкой.
25.08.1996


ОСЕНЬ

Я не думал дожить до тебя - так и стало, не дожил.
Если что-то выводит рука, в том вины ни ее, ни моей
Ни на грош: только долг. Я мучительно помню и должен
Все - своей же душе. Все, что сказано было при ней.
Поворот, поворот. Пахнет свет? Или улица тоже -
И слегка молода, и настолько в обрез коротка,
Что при первой возможности рвется на запахи, точно
Пес - во тьму с поводка.
Мостовая и ночь - как набор существительных в речи,
Скачут: младшая бросит - другая, спеша, подберет,
Устремляясь обратно все больше на ощупь, все реже,
Чем трамваи вперед.
Пятница, 13.09.1996


ФРЕСКА

Мне впору молчать. Стихи
Мои потекли: весна.
Стремлюсь не подать руки,
Но чувствую, что узнал.
Я прячусь за спины, за
Колонны, за бюсты - и
Стою, закатив глаза.
Мне больше к лицу, чем им.
Они не спасут: их мрак
Укроет на миг от глаз
Своих же, и делать шаг
Оттуда - мне в первый раз.
Им - хуже. Всему виной
Боязнь (топора? пера?):
Творимое за спиной - 
К добру, Но не от добра.
И зла - ни на грош во мне:
Мой челн не потянет двух.
Я так измельчал, что "вне
Себя" - я всего лишь дух.
А значит - стерпеть, свернуть,
Считай, не пришлось. Гляди:
Вот лист. Отыщи мой путь.
Там где-то и я вблизи.
17, 18.09.1996


* * *

Иду вперед, и ничего взамен.
Так выставленный вон - перебирает
В уме ответы. Мы почти в зиме,
И ставим ночи в двух шагах от рая.
Балконы, сны, ладонь поверх лица -
Стремятся прочь, как посланные встретить.
Ад далеко, и голос подлеца,
Швыряя тело с табурета в стремя,
Обратное повешенью, дрожит.
Петрушка пьян без малого неделю,
И сам себя освистывает жид,
В свиное ухо скрученный метелью.
29.09.1996


ЧЕРЕЗ ГОД
				Е.С.

Предав тебя и исказив сей жест
Позднейшей ложью - я способен помнить.
До чисел и до имени тех мест,
Вина и книг, расположенья комнат.
Их сумма из обоих нас не даст
Ни одного. Но, выбравшись из вьюги,
Мы видим, что никто не передаст
Честнее снега нашу мысль о юге.
Смотри, смотри! Я сызнова простил
Себя. Но это лишь способность речи
Поверить в то, что, может, упростив
Свершившееся, - мы отыщем нечто
В грядущем. Так решают спор о дне
Постройки дома, о трубе бассейна.
О памяти;  потом - о нас над ней,
Как над столом с остатками веселья.
Мы помним то, чего нам поздно ждать,
Нельзя любить и недосуг бояться.
Поскольку память нам нужна как блядь.
По крайней мере - как замена блядству.
5.10.1996
 

* * *

Если поднять глаза - горе, скорей всего,
Станет листвою, городом или небом.
В этом и суть, ибо кто же опричь его
Сможет избегнуть удачней огня и гнева
Свыше, где (как нам известно) живет Добро?
Кануть в пейзаж стеклышком, всплеском фары,
Будто оно - радость, или тавро
Слез, что сотрет платок - вместе и скальп и варвар?
5.10.1996


* * *

Петли скрипят. Комната входит в дверь
Следом за мною, на цыпочках, ради Бога.
И исчезает внутри: заходи, проверь -
Нет ли кого? У окна, что одето в тогу
Тяжких гардин, не спросить, где она теперь.

Нам ли узнать обо всем, если включим свет?
Самое большее - хаос вещей, посуды.
Все - без записки (о том, через сколько лет
Ждать). И следы ее ног, бегущие отовсюду,
Позже окажутся полом: у вас паркет.

Если загнется Ягве, то промолвит: "Ной".
Будет ли прав - неизвестно, поскольку вето
Не наложить никому. За моей спиной
Только пейзаж. Но поймать себя вдруг на этой
Мысли - и значит для вас оказаться мной.
6, 13.10.1996


СТАРИК

Ветшающие линии границ
Между лицом и воздухом настолько
Приблизилось к согласию, что птиц
Не хватит небесам на неустойку
Его окну.
Закройся, не смотри
Покуда вьюга беглых слез не смоет
Бессильным парку и скамье внутри - 
Такой же белой, как и все зимою.
18.10.1996


* * *

Мой черный стол диктует мне союз
С толпою развороченных бумаг,
В которые заглядывать боюсь,
Как в письма от сошедшего с ума.
Я словно постоянный адресат
Для этих груд, хоть в зеркале двойник,
Пейзаж в окне, и время на часах
Идут ко мне, опережая их.
Почтовая ошибка? или знак
Ноги  на их нетронутом снегу? -
Я лишний здесь, но мне нельзя никак
Исчезнуть: не умею, не смогу,
И не привыкну, и уже свою
Испытываю память, а не страх,
Валяясь по измятому белью
За полночь у бессонницы в ногах.
23.10.1996


КАПРИЗ

Все, что вокруг меня - 
Неповторимо. Тень
Не искажает дня
Копиями, и день
Счастлив отдать стене
Той, что напротив глаз -
Свет, лишь поняв, что мне
Так же не смочь сейчас.
Дом и окрестный двор,
Точно через стекло
Лупы, почти в упор
Видят мой приступ слов -
В силах помочь лишь тем,
Что принимают вид
Всех его версий, тем,
Мостиков, пирамид,
Улочек,  где идти - 
Мало, и грех бежать.
Боже мой, как найти
Силы не подражать?
26.10.1996


ИДИОТ

Если Парка окажется шельмой
И отложит мой профиль пока,
Я забуду, как некий отшельник,
Этот город. И только река -
В мостовых, как в скорлупке ореха - 
Будет детству и жизни сродни
Истекать, ибо память о реках
Двухконечна. Как сами они.
Я закрою на тяжкие ставни
Вид из окон, где время идет.
И внутри будет двигать листами
Незаметный лишь мне идиот.
27.10.1996


НАГОРНАЯ ПРОПОВЕДЬ

Но кто ударит тебя в правую щеку твою, 
обрати к нему и другую;
 и кто захочет судиться с тобою
и взять у тебя рубашку, 
отдай ему и верхнюю одежду;
и кто принудит тебя идти одно с ним поприще, 
иди с ним два.
Евангелие от Матфея 5:39-41

Спаситель не знает ни имени, ни села,
А значит - не может судить, и твоя взяла.
Лицо, и одежда, и ступни при всех пяти -
Достойны руки принуждающего идти,
Судящегося и бьющего: он не тать,
Поскольку берет только то, что ты рад отдать, - 
Не больше. Но если от Бога бежать - беги
От поприщ, одежды, и левой своей щеки.
30.10.1996


ПУТЕШЕСТВЕННИК

Дощатый пол с губительною свечкой
Лишь только и могли тебя зачать.
Кому иначе эту бесконечность
Восьмеркою колес обозначать,

И слышать, вопреки неповторимым
Законам, утром плеск воды к бритью,
Да Троицу считать неоспоримой,
У жизни обучаясь не житью,

А цифрам, - словно маленькие деньги,
От скуки кем-то пущенные в рост, - 
Уже привыкнув к лишнему оттенку
На наволочке найденных волос.
1.11.1996


* * *

Я лег за полночь. На поднос
Поставил чай, прошелся кругом
И к выключателю поднес
Благословляющую руку.

Погасла люстра, но окном
Напротив стали стекла полки.
Не спал, и поделиться сном
Мне было не с кем. Или долго.

Так  лепят в боги нас. И цель
Ясна тому, кто после верит - 
Не требуя креста в конце,
Ни клятвы Гиппократа перед.
11.11.1996


ГАДАТЕЛЬ

Твой дом посреди зимы
Так черен, что это знак
Пришествия князя тьмы.
К столу накрывают так.

Пути потому пусты,
Что ждут; и ведут не в Рим.
Считай, что к тебе. Что ты
Заранее найден им.

Укрыться нельзя: не глаз
Тебя обнаружит здесь.
С тобой это в первый раз,
И в этом одном - ты весь.
13.11.1996


* * *

В городе нет горизонта: последствие взрыва,
Что порождает миры. Сумма веток и стен
Ночью на грани экстаза и нервного срыва.
Выбор Творца не зависит от выбора тем.

Стоит ли знать о причудах небес дымоходу?
Или, Везувию местному, хватит ему
Только составить компанию громоотводу
На ночь за картами окон в ничейном дыму?
16.11.1996


* * *

Я уеду из дома,
Не услышав от стен
Ни добра, ни худого:
Насовсем, насовсем.

Будет ветер и пусто.
Мне идти одному:
Я последние чувства
Все оставил ему.

Через арку направо,
И вперед до огней.
Вот мой Реквием - браво! -
В перелетном окне.

Десять тактов навстречу
Голубям на карниз, -
И вприпрыжку на плечи
Переулка. И вниз.

Брось печалиться, ужас
Пережди. Не дрожи
О консервах на ужин,
И не бойся за жизнь:

Там, за парой балконов,
Различимых к утру,
Тело станет законным.
Значит, я не умру.
18.11.1996


СМЕРТЬ ОЛЕГА КАГАНА
Не позволь себе большего. Ты
Ведь не хочешь; не надо.
Не заметить каемки, черты
Скоростям твоего пиццикато.

Ты внутри у кувшина. Там нет
Ни вина, ни фигур: мы упорно
Видим красное только на свет.
Преимущество умерших - в черном.

Преимущество, ибо отдать
Больше нечего: темь. Почивая,
Наконец прекращаешь искать.
И тебя лишь искать начинают.

Эту ощупь с твоей не сравнять,
Потому что различные мифы
У обеих: надежда обнять
Или - смерть от скрипичного грифа.

----

Ошибись хоть разок, эмпирей.
И тому, кто не ведал ошибки,
Допусти отозваться скорей,
Чем закончатся струны у скрипки.
24.11.1996


Е.С.
Что я тебе напишу на коленях у сумерек,
Страшная девка без адреса и без примет?
Смейся, пора: я почти объясняюсь в безумии.
Будем считать, что и это сойдет за привет.
Вся моя комната в ужасе - если б ты видела! -
От перекрестных шагов. Или мы не вдвоем
Бедное чувство с шестым миллиардом в делителе
По единице секундам теперь отдаем?
Или один я? И некуда с эдакой бездною
Деться: всерьез не покинешь себя-старика.
Разве что память спасет: ты не самая честная,
Я же не гений. Ну вот мы и квиты пока.
Как назову? Хоть по первой строке, если хочется.
Не принимай за стихи: это только прием.
Стихотворение ждет. И пока оно кончится -
Кто бы мне высчитал, сколько мы лет проживем.
26.11.1996


CТАРИННАЯ ЖИВОПИСЬ
Предместье Тициана. Мешковина
С картофелем из высохших долин,
Полуокно. И свет наполовину.
И тьма в глазах. И Бог преодолим.

Пожалуйста! Давай остудим глину,
Октябрь на красный свет перебежим.
Два выхода: Творцу найти причину
Или себя почувствовать чужим.

Язык не кисть. Не ждет переворота:
Меж фраз его всегда найдутся те.
Но если нет - то хлопнут не ворота,
А воздух на распоротом холсте.
29.11.1996


(ЕККЛЕСИАСТ)

Я лежу на диване. Передо мной
Стол, покрытый бумажною белизной
В декабре. Но единственная белизна
За окном - это цвет моего окна.
За окном - декабрь. А за ним - январь.
Птицы движутся, время стоит. Календарь
Разминулся со снегом, застрял в пути.
Или некуда больше ему идти.
Из рта навсегда вылетает речь,
И покой наш уже ни к чему стеречь.
Сняв халат, удаляются от одра,
Охладевшим надеясь найти с утра.
Снега нет. Нам нельзя потерять тепло:
Мы испортимся. Будто бы бьет в стекло
Постоялец - и видит еду, ночлег.
Мы не можем открыть, нам не нужен снег.
Мы уверены: это стучится он,
Не оставив следа от голов и крон,
Все, помимо себя, заменив собой - 
Как умели лишь мы, и никто другой.
Мы в снегу. Если Бог попадет в метель - 
Философия сгинет. И как постель
Будет выглядеть Рай (или Ад - как знать,
Коли смерть занесло, и не нам умирать).
После снега уже не мозги его
Объяснят: что есть серое вещество,
Как не сам он? Под силу понять ежу.
Снега нет. Небо счастливо. Я лежу.
6.12.1996


ГЕОГРАФИЯ

Кому, как не тебе - по ремеслу
Родиться в глубине земли усталой,
Где пол определяют по веслу
Иди штыку в глухой руке у статуй;

По фонарю: когда погашен - день,
И ночь - когда разбит. По тени дома -
Что дом еще отбрасывает тень,
И смерть не ждет в конце второго тома

Всех писем, что оставишь по себе,
Всех адресов (все адреса так узки!),
Всех песен, где меж строк - лишь Бог и бег,
да Нобель, окликающий по-русски.
7.12.1996


* * *

Я графоман. Мои листы лежат
Везде, где их согласно видеть око:
Не слишком низко, и не так высоко - 
Чтоб я всегда был им открыт и рад.
Они страшны. Особенно когда
За них войну зима ведет бесчестно:
Казалось бы, протянешь провода
Среди бумаг - и комната исчезла.
Едва за дверь - для них уже побег;
Они зовут, и этот голос томный
Не отогнать, и в келье полутемной
За полночь выпадает новый снег,
В другие дали открывая вид.
Возможно, там - за церковью и лесом -
Над лампою еще один стоит...
И эту связь не удивить железом.
8.12.1996


* * *

Примитивный пейзаж 
В половину листа,
За который не дашь 
Ни окна, ни холста;
Безопасная даль
В половину руки,
Но рука и печаль -
Как они далеки!
Если выйти за дверь
И направо взглянуть,
То напрасно теперь
Открывается путь:
Половина зимы, 
И дороги бледны,
И оттудова мы
На ладони видны.
Потому что и там
И, как правило, здесь - 
Мы не в тягость богам.
Ибо мы-то и есть
(Глядя издалека -
Чтоб достал карандаш)
Фонари и река,
Примитивный пейзаж,
От неблизких картин
Отстраняющий плоть:
Чем он дольше один, 
Тем он больше Господь.
13.12.1996


ПОЧТА

Я полюбил свободные размеры:
Как тога, или брюки без лампас,
Они дают мне легкие манеры;
Но тощ для них словарный мой запас.

Должно быть от болезней или горя -
Слепого и невидного извне,
Я бросил стих. И, по привычке, вторя
Моей судьбе, он изменяет мне.

И на столе, как следствие измены,
Я нахожу конверты от него:
Уж распечатаны и непременно 
Надушены бессилием его.

Теперь я болен службами иными,
Но, видно, не поддался мятежу
И, будто из укрытия, за ними
Со дна мизантропии я слежу.

Но все, что мне нашептывает ворот
Колодца, все, что сочтено в уме -
Я с ужасом и нетерпеньем вора
Прочитываю поутру в письме.
15.12.1996


ЗИМНИЕ КУПЛЕТЫ
Снег убирает очевидцев. Наспех
Сопротивляясь нашему концу,
Житейский чих и благородный насморк
Нам пурпуру добавили к лицу.

Хвороба века, подбираясь к носу,
Как пастор к оренбургским мужикам,
Нас учит европейскому прононсу,
Дневному сну и кружевным платкам.

Вот просвещенный царь! В минуту строги,
Или степенны, мы уж не бежим
Вослед трамваю с воплем по дороге:
Как нам идет постельный наш режим!

Как кстати нам горячечный румянец:
Штудировавший дома Хохлому
И Сурикова, тощий иностранец
Прославит в голос "русскую зиму"!
17.12.1996


* * *

Не вставай: я пришел со стихами,
Это только для слуха и рук.
Не мелодия гибнет, стихая -
Гибнем мы. Да пластиночный круг.

Потому что - поймешь ли? - у смерти
Нет вопроса "Куда попаду?"
Нет Земли: только Бог или черти,
Только рай или ад. Мы в аду.

То есть гибель - не администратор,
И не распределяет ключи:
Все мертвы. Она лишь регулятор
Этой громкости. Хочешь - включи.

Поразительно, как мы охотно
Поворачиваем рычаги!
Между ними - и этот. Погода
Ухудшается. Снег. Помоги.
17.12.1996


* * *

Выйди хотя бы  к окнам. Помимо стола и прошлого
В комнате существуют зрачки и виды - 
Затем, чтобы вычесть из большего еще большее,
Чтоб жизнь утомилась, и ты бы не знал обиды.
Ты выдумал петь на чужих языках, и, видимо,
Ты прав, потому что лишь так убивают зависть.
Но зависть - как топка. Дровишек осталось, видишь ли,
Чуть-чуть, -  но их хватит на то, чтоб тебя обесславить.
Из ведомых граней творца (вспоминай стаканы)
Гармония - некуда легче: и будь поэтом,
И славь понемногу того, кого хошь - пока он,
Воздавши тебе не по должности, не пожалел об этом.
25.12.1996


ЧЕТЫРЕ СЮЖЕТА ДЛЯ ПРОЗЫ

1
Я задаю вопросы, Сатана.
Кто б ни был ты - не принимай на веру,
Не принимай на смелость эту меру
Безделия в отчаянных тонах.
Бессмысленная, снежная страна
Скрывается за трубами в тумане,
И если мы кого-нибудь обманем
С тобой - то только наши голоса,
Летящие от скуки в небеса:
С охрипших берегов ума - в Колхиду,
Безверие, безбожие, обиду
И бесконечность в дар приобретя.
Все это говорит тебе шутя
И не подозревая, что он скажет
Через строку, больной москвич. Москва же,
Как многое, - тебе принадлежит.
А значит, весь мой слог не подлежит
Хотя бы переводу, мне на радость:
Без слов - дорога вверх, но грустно падать
В твой многообещающий карьер,
А проломить языковой барьер.
Ты все молчишь, а я, глядишь, рифмую,
Хоть мало пользы от того уму и -
И сердцу, как сказал бы здешний бог,
А больше б ничего сказать не мог.
Ты знаешь, суеверие упорно
Лишь в том, что не имеет ясной формы.
Простим ему: he  speaks  before he thinks
Другое дело - мы не грек и сфинкс,
У нас не те века, не те задачи,
Меж нами - все. И только наудачу,
Да разве что вслепую - приступлю.
Бес выслушай.
Бес, я тебя люблю.

2
Погибшие в беспамятстве, во лжи,
В крови, в противоречиях, и в смерти
По самый рот бредущие - поверьте:
Каких мы слов на стих ни нанижи,
Вы рветесь в каждой паузе, в тиши
Победы, и пока мне было ново
За переплетом скрывшееся слово -
Я знал его на вашем языке.
Вы - груз, что держит лодку на реке, -
Не столько снизу, сколько даже сверху -
Подобно небу, песенке и смеху
Присевшего на весла божества.
Граница, за которую листва
Не каждым октябрем переступает -
Тропинка ваша. Гибель наступает
Не как удар, немедленный и злой -
А словно гость. И неизменно свой,
С вином, в позавчерашнюю газету
Укутанным, и целому-то свету
Трезвонящий о даче под Москвой,
Да севший против лампы, как живой.
Все это вы. И в пламени камина,
Куда глядишь, - другая половина
Всей вашей смерти (будто сквозь стекло):
Ненужных рук свободное тепло.
Без памяти, без боли, без начала,
Завертывая раны в одеяла -
Мы корчимся заснуть в госпиталях,
А снег без сил ложится на поля,
И оба - навсегда. Навечно: то есть,
Их не поднимут - хоть война и совесть,
Хоть санитар из красного Креста,
Застреленный в ночи у блокпоста.

3
Без темы, и неведомо кому
Я посвящаю эти строки. Строки
Переживут меня, и потому -
Они слабей, хоть менее жестоки.
Я верую, что только одному
Лишь мне их удается ненавидеть:
Другие просто предпочтут не видеть
Того, чем успокаиваюсь я, -
И тем сильнее ненависть моя.
Я жил один, и прямо предо мною,
За тонкой, белоснежною стеною,
Под самой крышей жил совсем иной -
И без крупицы общего со мной.
Я рифмовал, склоняясь вечерами
К столу, и беспокойными шагами
Искал дорогу в мебельном лесу -
Чем портил ночь тому, кто жил внизу.
Он был честней, а сны его - спокойны.
Там, у себя, он вел едва ли войны
Без крови и без сна за падший ямб:
Пролетом ниже это делал я.
Сказать по правде, я его не слышал,
Хоть, сотни раз войдя к себе, я вышел
Не меньше - и ни звука от него:
Пока сполна он не отдал всего.
В тот день его монашество сменилось
На дружеский визит (как гнев на милость
Меняет царь - и виселица вдруг
Меняется на годы рабских мук).
Я был один, и чем слабей - тем ближе
Был он. Магнитофон (я это вижу),
Как Прометей, приставленный к стене,
Глухие ритмы посылал ко мне -
Слепые и убийственные волны.
Я утонул и плавал сверху, полный
Мне чуждых, умножающихся сил.
И океанский ветер доносил
Один лишь новый гул. И в этом ветре
Я оставлял балласт: все рифмы, метры,
Все перья, а потом забыл слова -
И пересек тропинку божества.

4
Зима в Москве - скандал и Боже мой.
Чуть полдень бил - а загорятся плошки,
И номер семь увозит на подножке
Комедию Мольерову домой.
Да явится суббота за средой,
От вечной ночи позабывши время,
И слабый день прощается со всеми,
Как в оспу. И не узнаешь с утра
Своих стихов, написанных вчера.
Стоят сюжеты и покойны души.
Смирив глаза, пурга стремится в уши - 
Мы прячемся в дома и видим сны
Про яркий шум - и этим отмщены.
Зима, конец дорог. Не время помнить.
Толкаешь дверь, готов себя восполнить,
Готов войти - и опрометью вон
Бросаешься. И снегом занесен.
Конец окна - не время торопиться,
В приемной у грядущего толпиться.
Зима в Москве - пора простых вещей:
Ты видишь снег? Он и везде. По всей
Твоей земле, и на любой горбатой
От горя крыше, и в подслеповатой
Реке, и на мосту, у фонаря.
А реки замахнулись на моря,
Моря теснятся и находят тропы,
И в путь идут (а по краям сугробы).
Быть может, там, куда они ушли, -
Не нужно нас, нет места для земли.
Они идут, и голубеют версты
На небесах, и снег, зажатый в горсти
Последнего из долгой череды,
Едва успеет замести следы -
Как самому лететь в слепые дали,
Чтоб нам другие зимы передали
Свой вечный цвет - как письма от него,
Где только подпись: только и всего.
19-23.12.1996


ОТ МИССИОНЕРА

Государь и отец. Твой народ от тебя отвык.
Ворожат, соблюденье поста возмещают свинством.
И язык им подстать: то ли веруют в постовых
Или в рака с горы, то ли Господа кличут свистом.
Их поля ненавидят лишь их, а не твой режим.
Твоих методов, мудрый, по сану я не приемлю,
Но мне кажется часто: они бы сумели жить,
Только если мы сгинем, навечно оставив землю.
Не прошу о деньгах: и без них меня здесь убьют.
Через день или месяц - не знаю, но мне не важно.
Я бы только хотел, чтобы ты мне нашел приют
Среди этой земли, если вновь она станет ваша.
Чтоб я верил тебе - приходи в этой край войной
Только после меня: так нам будет верней и проще.
Ты не любишь людей, ну а смерть обсудить со мной -
Не спеши, ибо смерть, слава Богу, проворней прочих.
25.12.1996


ЛЕКСИКОН

Ты рядишься в слова. Потому, слава Богу, свободен
От любого позора - включая обычную порку,
Ибо снять с тебя что-то (в особенности при народе)
Не удастся, поскольку все дело напомнит уборку
Твоего кабинета, бумаг на столе или в кресле,
Переборы в шкафу и последний пробег по роялю:
Ты останешься гол, как и был. Но, послушай-ка, если
Это так - почему бы тебе не просить подаянье?
Это было бы смело. Ты б стал идиот для соседа,
Идиот для жены, для друзей - "А не слышал, что этот
Идиот с собой вытворил?" То есть - простая победа:
Регулярные деньги плюс малоизученный метод
Перебранки с планетой. Когда диогеновой бочкой
Попрекнут - не теряйся, но все же помедли с ответом.
Посмотри им в глаза и скажи прошлогоднюю строчку:
"Да, я умер для мира, но был и остался поэтом".
После этого ты прослывешь пошляком и, возможно,
Шарлатаном, тебя отпоют почитатели  -ова
И твоих подражаний ему. Вот  тогда, осторожно
Отвернувшись к стене, засыпай. Ты не отдал ни слова.
28.12.1996





 Илья Тюрин. Стихи, 1995-1999. Наследники, 2012
 Ирина Медведева, составление, 2012