All rights reserved. No part of this publication may be reproduced or transmitted in any form or by any means electronic or mechanical, including photocopy, recording, or any information storage and retrieval system, without permission in writing from both the copyright owner and the publisher.
Requests for permission to make copies of any part of this work should be e-mailed to: altaspera@gmail.com
В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.
Published in Canada by Altaspera Publishing & Literary Agency Inc.
О книге.
"Мозговая игра носителя бриллиантовых знаков отличалась странными, весьма странными, чрезвычайно странными свойствами: черепная коробка его становилась чревом мысленных образов, воплощавшихся тотчас же в этот призрачный мир".
А. Белый
С.А.
Зелинский
Игра подсознания
Altaspera
CANADA
2014
C. А. Зелинский
Игра подсознания
С. А. Зелинский.
Игра подсознания. Роман.-- CANADA.: Altaspera Publishing & Literary Agency Inc, 2014. -- 155 с.
ISBN 9781304857675
No ALTASPERA PUBLISHING & LITERARY AGENCY
No Зелинский С. А., 2013
Текст печатается в авторской редакции.
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
роман
Игра подсознания
"Мозговая игра носителя бриллиантовых знаков отличалась странными, весьма странными, чрезвычайно странными свойствами: черепная коробка его становилась чревом мысленных образов, воплощавшихся тотчас же в этот призрачный мир".
А. Белый
ЧАСТЬ 1
ПРЕДИСЛОВИЕ
Всю жизнь я мечтал стать художником. Не тем художником, которые десятками продают свои "полотна" на известном пятачке Невского проспекта, а именно таким, слава которого вышла бы за пределы родного Санкт-Петербурга, окутав подсознание (что почти означало - желание) большинства из сограждан, покупать именно мои картины.
Подспудно находя подобное неосуществимым, я, тем не менее, почему-то сейчас захотел именно этого. Что почти явственно противоречило реальности. Той реальности, которая была. И которую, я так не хотел признавать. Да и что из себя, представляло мое желание? По сути ничего. Или нет, - по все видимости, оно все же чего-то, да стоило. Хотя бы потому, что означало для меня несравненно большее, чем просто констатацию факта.
Однако волей-неволей, но мне бы все таки пришлось,-- "смириться с реальностью". А она была такова, - что я, Эрнест Каро, 44 лет отроду, художник по призванию (и образованию), - рисовал рекламные плакаты в одной из фирм города.
Что до моей внешности, то она, пожалуй, ничем особым и не выделялась из среднестатистической массы. Разве что... (я про рост - достаточно высокий, да худобу. Но насколько это...).
Несмотря на возраст, не было и намека на седину; а мои темно-каштановые,
волосы, - всегда были (по возможности - аккуратно) зачесаны назад; что (по мнению некоторых знакомых), придавало мне сходство с каким-то актером. Ну, не знаю. Сам я так, кстати, ни сколько не считаю. Да и об этом ли мне сейчас думать?.. В последнее время, мои мысли "взяли за правило" уносить меня туда, откуда (как шутит мой друг - Гарри Верховски, кстати, - филолог по образованию, и литератор по призванию), - можно и "не вернуться".
Вообще, если коснуться моих друзей, то, по истине, настоящим другом,-- был только один человек - Гарри. В прошлом, Гарри (где-то в самом начале своего творческого пути) "подавал,-- весьма неплохие,-- надежды", в 24 защитив кандидатскую и вплотную приблизившись к докторской диссертации по филологии; а потом, неожиданно оставил науку, и ступил (обеими ногами), на "нелегкий" - его слова - "писательский путь".
И, вроде как поначалу, у него все пошло блестяще. Печатался в литературных журналах. Даже успел выпустить по сборнику стихов и рассказов, да еще: два или три, романа. Но потом,-- что-то надломилось в его душе, - и уже как лет десять, - из-под его пера не вышло ничего, что могло бы сравниться с "былыми заслугами" (тонюсенькая книжечка рассказов вперемешку с эссе, не в счет).
Правда, существовал Гарри до сих пор исключительно за счет литературного труда, "пописывая",-- тоже его выражение,-- "статейки в журнальчиках да газетенках". Но это было, скорее, продиктовано необходимостью "выживания" (ничем другим он заниматься не хотел, да и не умел); да и каких-либо серьезных заработков, не приносило.
Жил Гарри... Впрочем, рассказ о нем еще впереди. Потому как играл в моей жизни, Гарри, роль весьма существенную. Уже хотя бы потому, что в полной мере (то есть, испытывая что-то наподобие эстетического удовольствия) общаться я мог только с ним. И было это, быть может, вызвано тем, что помимо его личностных качеств "старого еврея" (в хорошем смысле этого слова), никого, кто бы настолько великолепно разбирался в литературе - я не знал. А ведь с недавних пор, именно литература, стала той страстью, которой я, порой, предавался часами (а то и сутками). Было Гарри "слегка" за 50. И он... нет, все же не будем забегать вперед...
...Помимо литературы и живописи - у меня было еще одно занятное хобби. Решение интеллектуальных задач. Да еще, пожалуй, шахматы. Шахматами я, одно время, занимался достаточно серьезно. Никогда, впрочем, не принимая участие в каких-либо официальных турнирах, - в "товарищеских" встречах я мог составить "конкуренцию" (не очень любя этого слова) и "мастерам". А совсем недавно, - с превеликим удовольствием,-- сыграл с одним известным, в прошлом, "чемпионом". И исход встречи (ничья), признаться, удивил нас обоих.
Кстати, если у кого сложилось (вполне, наверное - неверное) представление о моем веселом и общительном характере, - то спешу сразу заметить, что это не так. Вернее, - верно, но с точностью наоборот. Я "мрачен и нелюдим". И если "нелюдимость", в некоторых случаях, была не особенно и заметна (попадая в вынужденные обстоятельства я могу говорить без умолку), то уж мое (из перечисленных) первое качество... от этого никуда не деться... Да и происходит, в большей мере, так оттого, - что все, что случается вокруг, - я вдруг, ни с того ни с сего, - начинаю подвергать такому скептическому анализу, что иной раз сам удивляюсь -- как еще не сошел с ума?..
Хотя, быть может, и сошел... А все мое теперешнее поведение, - не иначе как,-- вынужденная "маска". "Маска", которую я в последнее время, уже и не снимаю.
Помимо общения (к сожалению, не слишком частого, но к причинам мы еще вернемся) с Гарри, -- у меня есть еще ряд товарищей, приятелей и знакомых, с которыми - волей-неволей - иногда я общаюсь тоже. (Почему иногда, - станет понятно в дальнейшем. А сейчас это можно списать... ну хотя бы на мой характер...).
Если попытаться кратко перечислить (без какой-либо - сейчас излишней - характеристики) моих знакомых, - то это будут: Роман Томичев, тридцатипятилетний красавец-крепыш (ну, или почти красавец),-- с мелко посаженными глазками, и почти лысой макушкой, -- "дававший" когда-то стране рекорды (правда, весьма скромные), и перешедший лет семь назад, на работу (единственно возможное повышение?) тренером по боксу, где и трудился доселе; вот только, пил Томичев,-- теперь "часто и помногу"; и, иной раз, допивался до того, что каким-то загадочным образом забывал место своей работы; и тогда он подолгу бродил поже станет ясно в дальнейшем.ти), с которыми - волей-дивительно, как я еще не свихнулся. з моей гда рядом находятся люди, с копо парку стадиона "Динамо" (где он, насколько я знал, и работал), пока в его голове что-то там "не срасталось"... Дмитрий Карин... Талантливейший человек, 47 лет, и вообще (если разобраться) "умница"; но вот, к сожалению, в последнее время, от чрезмерного (как казалось не только мне) увлечения философией, - иногда бывал "не в себе" (что, кстати, становилось сразу заметно, ибо его - 48 кг тело начинало так раскачиваться из стороны в сторону, что при его росте под метр восемьдесят,- казалось, и не человек идет вовсе,-- а какая-то потерявшая "привычную заземленность" - вышка; Самуил Гнесин... Почти моего возраста. Занимается режиссурой (к сожалению, на вторых ролях). Мечтает (уж не знаю, насколько реальность когда-нибудь догонит фантазию) снять (самостоятельно) полнометражный художественный фильм. Правда, с каждым годом подобная мечта постепенно отодвигалась. Но совсем исчезнуть она не могла. Хотя бы по той причине, что, как известно, "мечта не умирает насовсем" (кажется так?)...
Еще одним моим близким приятелем - был Игорь Севастьянов. Совсем молодой - двадцать с небольшим - поэт, которого почему-то (почему?) печатали некоторые литературные журналы, но который (что было для всех кто его знал - загадкой) считал "подобную практику", чем-то весьма обыденным, и рассчитывая, вероятно, когда-нибудь написать поистине гениальное творение... Быть может роман... В стихах...
Еще среди моих знакомых (более-менее близких, из тех, с которыми все-таки я еще поддерживаю какие-то отношения) осталось упомянуть две (в общем-то) замечательные (и глубоко индивидуальные) фигуры. Это Роберт Симко, - профессиональный диссидент, находящийся в устойчивой оппозиции к любой власти, и после возвращения на родину уже в начале нового, ХХI, века (уехал в Израиль еще при Брежневе) за пару лет успевший сменить несколько партий (через время, традиционно, начиная "критиковать" былыхсоратников), и наэтом, по всей видимости, совсем не собиравшийся останавливаться. Был он стар, сух и, если бы не успел вставить в Израиле зубы, то и вовсе походил бы на спившегося - пил-то он не в пример своим национальным традициям - интеллигента; а так,-- (когда после запоев приводил себя в надлежащий вид),-- был весьма даже "ничего". А то и,-- каких, не в меру экзальтированных дам, - и заинтриговывал своей (не совсем типичной?) внешностью.
Другим моим знакомым, был Владислав Рокотов; 40 лет, вполне обычной внешности, - даже, быть может, красивый, - один из немногих российских музыкантов (саксофонист), кто имел "стабильный заработок" на Западе. И все было бы ничего, если бы у Владислава не было одной престранной (учитывая его "реализовавшиеся возможности") "мечты". Мечтал же он о том, что бы стать... программистом... Да не абы каким... Компьютерным гением! (При этом, что по истине было совсем необъяснимо,-- Рокотов даже "палец о палец" не ударил для того, чтобы научиться чему-нибудь большему, чем просто включать-выключать компьютер... Но это так. Мысли вслух... ).
Ну, вот, собственно говоря, и, сам не знаю почему, решил сразу прояснить ситуацию по поводу тех, с кем нам всем (как надеюсь), предстоит общаться. И тогда уже, осталось только пояснить, что, до некоторого времени,-- с большинством из них мое общениеограничивалось лишь только телефонными звонками. Правда, так было только до сих пор.
ГЛАВАI
Сегодня я проснулся, и мне отчего-то показалось, - что, вроде как, -- этого и не стоило делать. Ну, в смысле, просыпаться. По крайней мере, почему-то с самого первого мгновения - пришлось, только, открыть глаза - я ощутил это нелепое (и, к сожалению, до сих пор непрекращающееся) желание: тут же закрыть их. Погрузившись в сон. Лучше в летаргический. Чтобы, как будто, и не просыпаться, -- и в тоже время хранить (хоть какую-то) незримую нить с этим миром. (Вероятно, когда-то я все же рассчитывал "вернуться обратно").
Но сейчас мне этого не хотелось. А все дело в том, что именно на сегодня у меня была запланирована встреча, которая (как я считал), могла способствовать "смене" моей работы. А то и -- профессии. А все дело в том... Все дело в том, что, достаточно тайно от всех, я писал роман. Настоящий роман, в этаком, "классическом" духе, с лихо закрученным сюжетом, ну и всему, там, прочему. Но вот, насколько я теперь мог осуществить свое намерение?..
Мое нынешнее настроение не было для меня необычным. Вернее, -- я почти искусственно научился не считать его таким. Чем-то странным. В какой-то мере,- заставив себя "смириться" со всем, что со мной происходит. Происходит,-- с моей психикой...
Правда, бывали минуты, когда мне становилось по настоящему страшно. Причем, страшно,-- большей частью, не от чего-то "определенного" или "неопределенного". Я даже, - спроси меня в тот момент, - и не смог бы толком и объяснить своего состояния. Но уже как бы то ни было, - мою душу (внезапно) начинали терзать сомнения. Самые, что ни на есть, серьезные. И, иной раз, я "договаривался" до того,- что начинал сомневаться сам в себе. И тогда я усилием воли "отвлекался" (что, иной раз, требовало и вовсе невозможного) от реальной действительности. Заставляя себя, окунаться в выдуманный мир...
И мне это действительно помогало. Как и помогало,- вернуться обратно. Что я, надо заметить, иногда и делал...
Запутанность изложенной ситуации не будет казаться излишне парадоксальной, если к ней, например, подойти с некоторой долей условности. Быть может, смирившись с тем, что на каком-то этапе нам придется абстрагироваться от действительности. Но это, опять же, будет мотивировано почти исключительной возможностью допустить получение искомого результата. А иначе никак. Иначе, -- все будет слишком сложно и запутано.
И тогда уже, именно в (непосредственной) разгадке предлагаемого лабиринта чувств, мыслей и поступков,-- будет заключаться единственно верное решение. Ведь наша задача должна привести нас к истине. Той самой истине, которую желали многие, а добивались единицы. Но вот в чем условие, - наша истина будет распадаться на несколько составляющих. Каждая, из которых,-- (по-своему) верна. Но только при объединении их, - возможен настоящий (и, на каком-то этапе, уже вряд ли ожидаемый) результат.
Но, иной раз, важна совсем даже не причина, а следствие. А следствие моей сегодняшней жизни таково, что, с трудом (большей частью - с превеликим трудом) удерживаясь в потоке мироздания, диктуемом жизнью, - мне, зачастую, приходится не жить, а выживать. И чтобы понять это, - не нужно уж слишком трезвого взгляда на жизнь. Ибо сама жизнь (и это я ощущал с каждым мгновением, часом, прожитым днем), представляло собой удивительный конгломерат (зачастую с собой не связанных) событий; которые тяжким бременем, ложились на мою затуманенное сознание. Или - подсознание. Что в конечном итоге,- и самым невероятнейшим образом,-- у меня смешивалось, и грозило запутать самого опытного психоаналитика, (если бы такой вдруг когда,-- решился взяться за "разгадку моего бытия"... Туманного... Слишком туманного... И давно уже грозившего запутать и меня самого.
...Хотя, иной раз, мне казалось (или только хотелось казаться?), что я, неким странным образом, многое понимаю. А то и, - вообще, даже, "знаю". Но вот "знание" это... Вряд ли, это знание действительно было таким...
Итак, я, тайно писал роман. Можно даже сказать, что роман подходил к концу (а то и вообще его можно было заканчивать). И потому я решил посоветоваться (а заодно и открыться) о дальнейшей судьбе моего произведения,- со своим другом. Гарри Верховски. На встречу с которым, теперь, собственно, и спешил. Вернее, должен бы уже поспешить. Вот только бы подняться с постели...
Глава 2
"Нет ничего страшнее и удивительнее, чем жизнь. И она же, порой, бывает так "опасно" заслонена (надвигающейся) смертью, что, порой, становится как-то страшно больно... И хочется, чтобы скорее уж наступила она...", -- Гарри записал случайно пришедшие строки, закрыл блокнот (чтобы не было соблазна больше что-то писать), и задумался.
-- Кто бы мог сказать, что так все получится?.. - в который уж раз Гарри задавал себе этот вопрос. Вопрос без ответа. Вернее, нет. Ответ-то он знал. Но тот был такой сентиментально-мрачный (в редких случаях вполне уместное сочетание эпикурейской сентиментальности и мрачности реалиста), что Гарри предпочитал просто все начинать сначала, пока на каком-то этапе, он вновь не приходил к уже известному знаменателю. И тогда мрак поселялся в его душе. И останавливалась жизнь. Ибо, вспыхивающие, и вырывающиеся из глубин подсознания страхи, - в какой-то момент, поглощали "все вокруг". И тогда уже не было у Гарри иного выхода, как смириться. И почти что сам, - "выключался" свет. Во всех комнатах - занавешивались шторы. Запиралась на все замки - дверь. Отключался телефон.
И это, на какое-то время, действительно помогало. Но не на долго. И вновь, Гарри начинал вздрагивать от каждого шороха. И вновь, ему казалось, что кто-то стремится к нему проникнуть (спальня, кухня, гостиная, кабинет, - как много было окон, и как трудно было ему это контролировать). А то и просто, - внезапноприйти "в гости". (Кто мог прийти?.. Ну, например, -- друзья. Или,-- что почти также неприятно - потому как попросту не хотелось никому открывать, -- "фискальные органы"). А иной раз ему казалось,- что кто-то пытается ему дозвониться (по предварительно отключенному телефонному аппарату?!); и тогда "перебарывая" себя, - а, быть может, искусственно делая себе "еще больнее", - Гарри бежал к телефону, включал его... Но там стояла - тишина. (Впрочем, и она ему казалось достаточно странной и обманчивой. И оттого,- рождались в душе все новые и новые,-- тревоги, страхи, сомнения...).
Но и когда все заканчивалось, и он действительно успокаивался,- проходило какое-то время, и Гарри вновь начинал бередитьпрошлое. Быть может для того, чтобы изменитьбудущее?..
Когда-то все начиналось слишком удачно. "Блестяще" закончив университет (за ним последовала и защита диссертации), Гарри почти полностью ушел в науку, на какое-то время даже забросив свой любимый спорт (вот что нас еще роднило - шахматы; причем Гарри, в отличие от меня - в свое время занимался этим достаточно профессионально, по моему дойдя даже до уровня мастера спорта). И почти никто не сомневался в том, что на фоне прочивших ему "всех и вся,-- большого будущего", -- может быть "как-то иначе".
Но оказалось,- может. Причем, и "подбирался"-то, к этому, Гарри, если можно так сказать, "осторожно да постепенно". И в итоге,- он почти кардинально изменил свою судьбу.
Великолепно разбираясь в литературе, он на каком-то этапе своей жизни понял, что сам может писать "не хуже" тех, чье творчество онразбиралв диссертациях, монографиях, статьях, готовящейся, кстати, тогда книге... Ну, или же, со студентами, -- (преподавал на филфаке), -- на лекциях... В итоге, - Гарри начал писать. И, судя по тому, что любое его новое произведение встречало одобрение не только читающей публики, но и критиков, - можно было сказать, что Гарри Верховски "не прогадал".
Но в последнее время, что-то надломилось в его душе. Столь быстро, как ранее,-- он уже не писал. И десятки неоконченных историй, были истерически разбросаны по кабинету, без какой-либо надежды,-- завершиться "каким-нибудь финалом".
И несмотря на то, что "издатели", по прежнему, "с большим удовольствием" печатали все, что он приносил, -- этого уже оказывалось мало... Так мало, что кое-кто (радостно потирая руки) уже поспешил заявить: что, дескать, Верховски -- исписался...
А сам мой друг - не хотел, и разубеждать... их...
А то и наоборот: предпринимал любые попытки, чтобы вообще,-- абстрагироваться от окружающей действительности. Попытавшись скрыться: "...в башне из слоновой кости..."... (как когда-то мечтал его любимый Флобер...).
-- Скажи, ты на самом деле считаешь, что уже ничего нельзя сделать? - бывало, спрашивал я Гарри, имея в виду судьбу его литературных произведений. Последний такой вопрос я задал на даче его матери, когда старушка за какой-то надобностью уехала в город, а мы расположились на крыльце, выкатив самодельный стол (из свежеструганных досок), и водрузив на него нехитрый набор истинно крестьянской пищи: черный хлеб, сало, квашенная капуста, да отварной ("в мундире") картофель. Ну, была еще бутылка водки. (Да, иной раз, и не одна).
Гарри тогда как-то странно на меня посмотрел, -- и я "все понял" даже прежде, чем он успел, что-то произносить в ответ.
Наши беседы о литературе да политике, -- на каком-то витке спирали неизменно касались и того, что сейчас происходит с самим Гарри. И тогда я с ужасом отмечал (в минуты, когда удавалось вытащить Гарри на какие-то откровения), что с моим другом действительно произошли "изменения". Причем, с каждым разом, их характер становился все заметнее. Быть может даже,-- в какой-то прогрессии от того, насколько сильно он (иногда) жаждал скрыть что-то от меня.
Но иногда он откровенничал. И тогда мне становилось действительно страшно.
- Ты знаешь, я накупил кучу специальной литературы, - делился он со мной в такие минуты. - Но оказалось, что там ничего и нет... Того, что надо мне, - уточнял он.
- Нет? Как это нет? - удивлялся, было, я, но тут же осекался, зная, что, если Гарри решил разобраться в каком вопросе, то он предпримет все, чтобы докопаться до истины.
-- Действительно нет, -- почти что с сожалением, добавлял он, уставясь взглядом куда-нибудь поверх всего, что было перед ним. И тогда я тоже замолкал, и мы долго так молчали, думая каждый "о своем".
У Гарри действительно были "проблемы". И "проблемы" эти касались только его. Его взаимоотношений с окружающим миром. Его (возможности) жизни в социуме. В той среде, в которой он, быть может, и вынужден жить. И, в какой-то мере, этим и объяснялось все.... Все его поведение... Или, лучше сказать, -- необходимость подобного поведения...
Вот уже год, как Гарри мучил страх. Причем, страх этот почти нисколько не был связан с чем-то конкретным (как не был - и какой-либо реакцией на что-то). Он сидел где-то в глубине его души. И всплывал на поверхность лишь только тогда, когда сам Гарри этого нисколько не ожидал.
(Как-то пытаясь разобраться, проанализировав причину появления страха, - Гарри пришел к заключению, что подобный страх почти всегда жил у него внутри. Но вот тогда, -- почему именно сейчас, он решил о себе заявить таким вот образом?..).
В минуты накатывающего на него фобического ужаса, Гарри вынужден был внезапно бросать все. И тогда он безвылазно сидел дома, замыкаясь в себе, и шарахаясь от каждого звука, исходящего,-- или, из-за наглухо задраенных окон с тяжелыми, массивными и необычайно плотными шторами,-- или, от закрытой "на все замки" (и для надежности заставленной еще и шкафом) железной двери.
Как я уже сказал, страх Гарри не носил какого-то конкретного характера. Он не был ни к чему "привязан", приходил внезапно, и уходил, почти так же; и пытавшийся уловить симптомы, "наступлению его предшествующие", -- Гарри вскоре и вовсе махнул рукой. Философски принимая (и сожалея только, что не успевал подготовиться) то, что случалось, - "как должное". То есть, которое, вроде бы, и могло и не произойти. Но отчего-то - происходило.
Кстати, если коснуться специальной литературы, якобы "в отсутствии" которой, столь категорично расписался Гарри, - то, на самом деле, она, конечно же, была. А вот в том, что ее "не нашел" Гарри, - следовало искать причину как раз именно в нем. Ибо, - и это я знал почти что наверняка, - стоило только моему другу пускаться в исследование найденных строчек, - как почти тот час же, симптомы описываемых болезней, находились и у него. Всех. Почти что всех, о которых он читал. И, пожалуй, вполне закономерно, что Гарри решилостановиться.
-- А ты знаешь, -- как-то я решил поделиться с моим другом своими предположениями, -- мне отчего-то кажется, что само, подобное состояние, не проходит. Я уже готов был пуститься в пространственные объяснения, стремясь обосновать свое мнение, но Гарри достаточно характерно (что в нем было больше: безнадежности или отчаяния?) махнул рукой. Мол, я все понимаю и сам.
Но вот что меня действительно потрясло, так это то, что Гарри, оказывается, ходил к специалисту-медику. (Возможность подобной попытки, я, как мне казалось: достаточно хорошо знавший характер своего друга, - практически исключал. Сразу и бесповоротно. Но оказалось, - ошибался. Неужели его дела были действительно так плохи?..).
Однако, вскоре все объяснил сам Гарри. Как оказалось, один из его школьных товарищей, - оказался врачом-психиатром. Почти случайно встреченный на улице, Гарри согласился себя уговорить "зайти" к былому однокласснику. На место, так сказать, его работы. Ну и дальше - Гарри просто не выдержал, чтобы не поведать приятелю: "что с ним происходит". То есть,-- предположил он,-- происходит "что-то странное"; и наверняка,-- по его - психиатра - профилю. С чем тот и согласился. Но неожиданно отсоветовал от дальнейших посещений подобных (как он) специалистов. Хотя и вызвался ему помочь. Сам. Но Гарри, отчего-то отказался.
Вообще, Гарри Верховски был человек "настроения". И если того не было вовсе, он предпочитал ни за что не идти наперекор своему (внутреннему) "Я". Оставляя все так, как оно и есть. И, в принципе, оно бы и ничего... Но до определенного момента... Когда же "этот момент" наступил (а произошло это отнюдь не в одночасье, а явилось неким следствием целого ряда причин, спеленавших его сознание), тогда Гарри (быть может, и удивительно для себя) заметил, что он почти всецело подчинен только одному - ничегонеделанию.
Двигаться было лень. Что-либо предпринимать - то же. Да и вообще, - почему-то внезапно захотелось покоя. (Как там насчет башни?...)
И уже было трудно уловить (а все попытки - неизменно заканчивались отрицательным результатом), отчего так происходит. И почти невозможно предсказать,-- когда "произойдет"? Оставалось только смириться с происходящим. Да, впрочем, мой друг и не склонен был идти наперекор судьбе. Видимо, понимая, что уже все равно, "ничего не изменишь"...
Поэтому, в последнее время, его почти невозможно было куда-нибудь "вытащить". Он достаточно легко вошел в роль настоящегозатворника; лишь изредка, позволяя себе, выбегать в соседний -- с его домом - магазин, и, проявляя полную беспечность, относительно "желающих с ним общаться". По всей видимости, именно на этом этапе жизни, - какое-либо "общение",-- стало ему не нужно. И я уверен,- он нисколько не страдал от того.
Я знал, что он по-прежнему много читает. Собранная библиотека, -- (несколько тысяч томов), -- оказалась, как нельзя, кстати. Хотя большинство книг,- Гарри перечитывал "по второму" разу. (Впрочем, если вспомнить, Владимир Набоков, -- коего я, также как и Кафку, в своих литературных пристрастиях всегда ставил на первое место, -- полагал, что истинный читатель не тот, кто читает, -- а ктоперечитывает).
Для меня оставалось загадкой, на что Гарри "существовал"? Я почти был уверен,- что никакой конкретной работы, у него не было. Оставалось,- "надомная" работа. Но какая?.. Репетиторство?.. Например, "языки"... литература... Но, по большому счету, я недоумевал. Верного ответа - не находилось. Оставалось,--что-то придумать самому, - и поверить в это. Заставить, - себя поверить. Да и какая разница, если иной раз, вымысел, не очень-то и отличается от реальности. Так... цепочка еще одного (очередного?) перерождения...
-- Давай еще раз - вместе -- попробуем во всем разобраться, -- помнится, как-то, предпринял я очередную (какую по счету?) попытку спасти друга.
-- Да о чем ты, оставь... не стоит, -- в своей излюбленной манере отстраненности и избегания всего, что касается лично его, пробормотал Гарри.
-- Но ведь это может привести к непоправимому!? - вырвалось у меня. - Или.., -- немного смутился я, -- ты считаешь, что ничего не происходит? А быть может, - ты просто хочешь "так считать"?! Вполне сознательно пытаясь уходить, избегать, проблемы?! - продолжал я наседать на него, с неизвестно откуда взявшейся, энергией. - Но неужели ты не понимаешь...---
Немного мутными, какими-то отстраненными глазами Гарри взглянул на меня, и я почувствовал, что боль, раздиравшая моего друга, -- передается и мне. Боль - безысходности, отчаяния, неуверенности... Боль, от ощущения того,- что независимо от всех усилий,- приближение к краю пропасти, все более приближается. И, несмотря на любые попытки (вынужденного, искусственного?) противостояния,- все будет продолжаться как прежде. Ничего не изменится. И что остается? Смириться?..
Глава 3
Самуил Исмаилович Гнесин, был, на удивление, талантливой личностью. Однако, весь его талант, - скрывался внутри него. Отчего-то опасаясь "пробиваться наружу". И уже быть может оттого, - его талант никогда не имел тех "производных", которые неким таинственным образом, являются продолжением того, что уже есть. Являя, быть может, нечто новое. А впрочем...
Гнесин был маленького роста. С черными, почти что длинными (до плеч) волосами, покрытыми пепельной сединой так, что словно кто-то - бережно и осторожно - обсыпал их со всех сторон. В его взгляде,- угадывалось присутствие (в роду) представителей тюркских племен. И эти узковатые глазки-щели,- становились достаточно округлыми, лишь только когда Самуил Исмаилович что-то убежденно доказывал.
В те минуты он необычайно преображался. Из вроде как, (внешне), спокойногочеловека, -- он (почти, что в одночасье) превращался в яростного фанатика - выкрикивающего слова-лозунги, и тем самым, напрочь сбивая с толку собеседника. Недавнего собеседника, который наверняка уже тысячу раз пожалел, что оказался "в дурацкой роли" "громоотвода".
Но, пожалуй, еще больший эффект чего-то ирреального,- добавляла внезапная смена настроения Гнесина. Стоило ему только заметить, как - и не пытающийся ему оппонировать - человек сникал (готовый - как в ракушку - спрятаться вглубь себя), -- Самуил Яковлевич моментально (и самым кардинальным образом) преображался. И теперь источал лишь только добродушие и доброжелательность.
Казалось, от его недавней вспышки не осталось и следа. Весь его, недавний фанатизм, удивительным образом улетучивался,- и теперь перед вами была сама искренность и доброта. Поистине, - "дьявол во плоти" (как его назвал кто-то из наших общих знакомых). Однако, какой-либо (конструктивный) диалог, не получался. Собеседник Гнесина, - инстинктивно, - ожидал повторения недавнего буйства. А потому,-- спешил во всем "поддакивать" Самуилу Яковлевичу. В тайной надежде желая, - чтобы это все поскорее закончилось.
Закончив, в свое время, Высшие режиссерские курсы в Москве (сам Гнесин, как и Верховски, как и я, как и все другие, косвенно уже упоминаемые мои товарищи - все мы жили в Санкт-Петербурге), Самуил так и не снял за всю свою сорокадвухлетнюю жизнь ни одной самостоятельной картины (главным режиссером). Оставаясь, все время, на вторых ролях. Конечно, сам он пытался вырваться из вечной роли второго режиссера. Но, несмотря на то, что в его активе уже было с два десятка работ,- подобное ему не удавалось. Казалось, он навеки был обречен "быть чужим на празднике жизни" (как, вторя за Остапом Бендером, горестно шутил и он). Но, насколько я догадывался, - попыток он не оставлял. И его портфель (из крокодиловой кожи),- вечно был набит какими-то сценариями пока несуществующих, -- но "ожидаемых" в будущем (ох, как "ожидаемых"!), фильмов.
Нельзя сказать, чтобы Гнесин был неудачником. Хотя, если посудить, -- именно таковым он и был. Правда, совсем недавно я узнал, что результаты (затянувшихся) поисков спонсоров будущей картины, - вроде как, увенчались успехом. Но, если честно, в это я пока не верил. Уж слишком несуразной казалась личность Гнесина, - чтобы ему что-то удалось. (Впрочем, когда-то должно начать везти...).
Но уже как бы то ни было, - сам, Самуил Исмаилович, ходил в весьма (и весьма!) приподнятом настроении. Что, в принципе, вносило свежий колорит - в его (обычно) поникшую фигуру.
-- Я думаю, - у меня наконец-то получилось, -- как-то (через несколько дней, как я и сам начал о чем-то таком догадываться) сообщил мне Гнесин. Его глаза загадочно улыбались. Лицо тоже превращалось в единое счастье. И, в принципе, я искренне порадовался за товарища. О чем и не преминул ему тут же заявить.
Но, то ли сам Самуил усмотрел в этом что-то "противоречащее его ожиданию" от меня, - то ли вся его (предварительная, как я понял) договоренность, - на самом деле была достаточно призрачной. Но на мое поздравление Гнесин ответил молчаливой "насупленностью".
Вскоре я стал догадываться о причинах столь резкой смены настроения моего товарища. Ведь и раньше, - я замечал в Самуиле какие-тостранности (списывая все это на творческий характер). Однако теперь, -- присмотревшись внимательней, -- я понял, что все эти "странности", как минимум, несли в себе некоторый маниакальный характер. Например, Гнесин мог (ни с того, ни с сего), "замереть" в каком-то жутком стопоре. Причем, по всей видимости, это случалось достаточно независимо от него, -- потому как, например, подобное могло произойти посреди (оживленной!) улицы. В собственной квартире. В киностудии. (Впрочем, что касается киностудии, - то, как я с удивлением узнал, там все с этим вполне смирились. И с завидным терпением ожидали - пока он "отомрет"...). Создавалось впечатление самой настоящей (детской) игры. Причем, думаю, не только мне, иной раз, казалось, -- что Гнесин действует, ну, если можно так сказать... не искренне... Не совсем искренне... Что он, как будто и болен... И, в то же время, - не болен. Нисколько не болен. Но тогда что?..притворяется?..
Однако, в ситуации с Самуилом это, конечно же, была не игра. Да и какая игра?! Это была - трагедия... Трагедия - личности... И вряд ли, сам Гнесин, знал "пути спасения"...
Еще одной странностью моего доброго приятеля, - был внезапный (и начинавшийся действительно, ни с того, ни с сего) поиск на своей груди "нательного", (как я подозревал), крестика. "Быть может, когда-то и бывшего у него", - как-то, помнится, уже и подумал я, - но внезапно обратил внимание, что тот - и поныне там. На своем месте. Но тогда, - что же Гнесин ищет?.. (Иной раз, мне становилось по настоящему страшно. Наблюдая, как в течении часа-другого нашей беседы, -- Гнесин до нескольких десятков раз предпринимал попытки отыскать "пропажу", выворачивая голову и пытаясь заглянуть куда-то вглубь себя; я терялся, и совсем не знал: что же мне необходимо было делать? Единственно, что я знал наверняка,- мне нельзя было предлагать свою "помощь". "Находку", он должен был отыскать сам. Иначе, вероятно, нивелировался бы смысл самой [существующей] проблемы. А так, - создавалась некоторая иллюзия "занятости". Причем, казалось забавным, - если уместно пытаться "забавляться" таким вот образом, - ни начала, ни конца, этого "удивительного" действа, - предугадать было нельзя). И, признаться, увидев подобное раз, - я заворожено следил за движениями Гнесина, стараясь уловить мгновение, - когда это произойдет вновь. И успокаивался, - когда через несколько минут, -- Самуил Яковлевич принимался за свои поиски...
-- У меня должен получиться "шедевр", -- поведал он как-то при встрече, о которой давеча просил меня, -- (насколько я знал, --специально разыскивая). Я, в какой-то мере, был готов к этой встрече (отчего-то ожидая, что он мне расскажет нечто подобное). А потому, сейчас только задал несколько (наводящих) вопросов, -- и вся история Гнесинского безумия, для меня прояснилась.
Причем, намечаемая "постановка",- а речь шла, только об этом,- по всем параметрам грозила вылиться во что-то масштабное и значительное. При том что, -- как оказалось, -- сценарий писал... Гарри Верховски (с которым, как я понял, Гнесин где-то то ли учился, то ли пытался учиться). Музыкальное же оформление,- к моему удивлению,- "поручалось" (с доверительным похлопыванием по плечу) -- "исключительно",-- (что подчеркивалось весьма символическим поднятием указательного пальца),-- "мне". То есть, была "на моей совести", -- как достаточно просто объяснил мне Гнесин, с которого внезапно слетел недавний апломб, и теперь он явно входил в шкуру себя - "другого". Того, которого, (в общем-то), и видеть "не полагается". Ну, по крайней мере -- не желательно. И уж, не знаю, - действительно ли я разочаровал Гнесина, когда заметил, - что, в общем-то, имею, достаточно поверхностное, отношение к музыке. И если к затевавшемуся проекту "подходить всерьез" - то я, мол, больше - специалист по художественной части. А что касается "моего желания", - то, с удовольствием, выступил бы в роли, скажем, художника. (Еще раз замечу, что "в реальность" проекта, я не верил. Вернее,- не совсем верил. А потому, вполне мог позволить,-- дать некоторую волю "своей фантазии").
На удивление (удивление, конечно же, скорее, мое), Самуил моментально согласился. Словно ожидая, что, говоря о своем "предложении", - он услышит в ответ "отказ". Однако, - желая доставить ему удовольствие, - я подтвердил свое "согласие" с уже новым "предложением". Да и, к тому же, - "порекомендовал" и специалиста (как я считал, - действительно высококлассного) по музыке. Рокотова. Причем, -- тоже нашего общего знакомого. Саксофониста, который,- как я, помнится, уже упоминал,- зарабатывал свои деньги исключительно на Западе. Но почему я тогда решил, - что он нам "не откажет"?..
Но Гнесин уже переключился на меня. Пытая, -- каковы же будут мои первые шаги, в роли художника по картине? И, понимая, что Гнесин сейчас всецело погружен в свое (абстрактное! По крайней мере, мне оно пока виделось только таким) детище, -- я, тем не менее, старался отвечать с достаточной серьезностью. (Верно опасаясь, что со стороны Гнесина могла последовать какая обида. На которую, в принципе, люди схожие с ним, - были всегда способны). Хотя и был,-- как я понимал,-- наш разговор - "ни о чем"...
Глава 4
Был среди моих знакомых еще один "удивительный" человек. Звали его - Игорь Севостьянов. Двадцать с небольшим... Высок, худощав, с длинными, падающими на плечи и завивающимися по краям, светлыми космами; по-украински длинными (и такими же светлыми и пушистыми) усами. А еще,-- какими-то напряженно-вдумчивыми глазами. И взглядом, совсем не молодого человека. Или, быть может, человека родившегося "не в ту эпоху". Пару бы столетий назад!
Севостьянов был в меру умен и образован (три курса какого-то технического ВУЗа). После того, как он его бросил (а что еще вернее,- оттуда его выгнали), -- "на жизнь" Игорь зарабатывал тем, что придумывал стишки, куплеты да тосты "на все случаи жизни". Продавая свое "дарование", - на свадьбах, днях рождениях, -- да и других, каких, торжествах. Куда его каким-то странным образом (и я тоже, иной раз, задавался вопросом: почему?), - всегда приглашали.
Впрочем, была у Севостьянова одна любопытная особенность: он печатался в "толстых журналах". Литературных. И открыто претендовал,- на величие. (Сочинял, Игорь, помнится, поэзию. И творил под звучным псевдонимом. Который все, почему-то, принимали за его настоящую фамилию).
Но вот что было действительно странным,- достаточно поразившее меня,- литературное невежество Игоря Севостьянова (на фоне,- в общем-то,-- талантливых стихов). Причем, зачастую, это проявлялось в абсолютно дилетантских рассуждениях "о литературе". И однажды, помнится, мне это настолько надоело, - что я, не сдержавшись, прочел ему лекцию о том, что, если человек решил серьезно заняться литературой, то он обязательно должен - хотя бы поверхностно - "разбираться", в этой самой, литературе.
А иногда я бывал "в ударе". И с удовольствием "просвещал" своего юного коллегу. (Коллегу - с учетом того, что я тоже что-топописывал). Однако, подобное я мог, конечно же, позволить только без свидетелей. Я достаточно осторожно относился к возможному тщеславию зарождавшегося гения. А потому, - просто считал своим долгом, - размеренно и не спеша, "населить его разум" той информацией, которая, (на мой взгляд), позволила бы ему - при случае - блеснуть, кое-какими, знаниями. В пределах, - хотя бы, - филфака Университета.
"Но ведь, нельзя же, оставаться таким малограмотным!", - бывало, восклицал я. Но затем, - словно опомнившись, - принимался уже насмехаться над самим собой, вдруг с чего-то возомнившим себя "учителем". И, зачастую, не успевал я еще толком принять правильную версию моего (последующего) поведения, -- как меня уже начинало одолевать жуткое раскаяние в собственной ничтожности. Верно, моя психика нисколько не желала терпеть превосходства (мнимого... мнимого...) над другими. И потому выражало, - протест. Протест, например, в виде начинавшейся меланхолии. И,- как следствие, - обличение себя во всех (несуществующих!) грехах.
И бывало, я настолько (сам себя) "загонял", - что уже вполне искренне терялся: что было правдой, -- а что вымыслом?.. Но проходило какое-то время, -- (в которое я большей частью не жил, - а выживал), -- и все проходило "само собой". Моей душе, - возвращалось былое (внутреннее) равновесие. Я вновь любил людей. И стремился им, всячески помочь. Насколько, конечно, хватало моего расположения...
Кстати, - я до сих пор не знаю: была ли моя проблема "искоренима". И, в первую очередь, конечно же, -- действительно ли она казалась такой опасной? Быть может, можно было списать на, своего рода,-- "особенности" творческойличности. По крайней мере, мне нисколько не казалось, - что я должен, так уж в срочном порядке, что-то решать. "Бить тревогу". Да и, если разобраться, вряд ли эта проблема (если она действительно была таковой), требовала "сиюминутного" разрешения. Мне отчего-то казалось,- что "время терпит".
Но самое удивительное было то, - что Игорь Севостьянов не обижался! Нисколько! Неужели настолько серьезно понимал все, - чтобы не дуться, из-за "ерунды"? Или, хотя бы, интуитивно - угадывал? Ведь я же говорил,- что он был, в общем-то, не плохим поэтом. Точнее, - не самым плохим. Но тогда, - каков я "подлец"! Даже,- "подлец" вдвойне!
Впрочем, я отчего-то не решался излишне вдаваться в изыски (намечавшихся) обвинений. Тем более, что на каком-то этапе,- все нападки (даже мысленные) на своего приятеля - Игоря Севостьянова, - я прекратил. И тому, - была, как мне кажется, серьезная причина. А все дело в том,- что случились ряд обстоятельств, которые практически напрочь, изменили мою точку зрения - о былой (жизненной) "легкости" Игоря. Все оказалось - не так. Ну, или, - "не совсем так".
- Я не знаю, что мне делать? - как-то озадачил меня Игорь. Его взгляд - и без того невыразительных глаз - оказался каким-то потухшим, и был направлен куда-то вниз, так, что обладатель такого взгляда, казался маленьким и беззащитным. (И это,- несмотря на достаточно высокий рост и "массивность" его обладателя).
-- Что случилось? - попытался, было, расспросить я. Но тут же запнулся, почувствовав, что в таком состоянии (в котором пребывал он), - быть может, вообще не уместны никакие расспросы. Человек,-- или не ответит,-- или отделается дежурной фразой. Свидетельствующей, например, о его (мнимом!) удовлетворительном настроении. А на самом деле, - все даже очень скверно...
-- Понимаешь?.. Мне ничего не хочется... жизнь, будто разом, опротивела... -- начал оправдывать мои предположения Игорь.
Взглянув на своего товарища, я понял, что сейчас он, по всей видимости, находился под воздействием сильнейшего стресса. В подобном состоянии,- люди, обычно, не видят никакого выхода. Настолько же и неуместны, им кажутся, дальнейшие попытки, - выживания. Но вместо того чтобы уйти, - (быть может,-- один из выходов из этой ситуации), - я решил "вызвать огонь на себя", попытавшись (достаточно осторожно) разговорить его. Это был,- какой никакой,- но шанс переключиться. Переключить внимание с проблемы, - на меня. Что, в принципе, вскоре и произошло.
В какой-то момент я почувствовал, что еще мгновение, - и мой разочаровавшийся в жизни товарищ: готов будет броситься на меня. И у меня промелькнула мысль: как бы мне потом не раскаиваться? Ведь доведенный до отчаяния человек,- в подобном состоянии, способен проявить "ничем не обоснованную" жестокость. Нисколько не задумываясь об этом.
-- Что ты меня учишь! - закричал он, в который уж раз подтверждая все мои предположения. Однако, вместо страха, -- (который наверняка должен был появиться), -- я ощутил неожиданное хладнокровие. И, видимо, даже не заметил (заметил Севостьянов!), - как на моем лице появилась улыбка. (К сожалению, -- думаю я уже сейчас, -- издевательская. Ну, по крайней мере, - Игорь расценил именно так). И он действительно бросился на меня. Но я уже ждал (этого) нападения. А потому, не раздумывая, - встретил его классическим ударом под дых. Для этого мне надо было лишь чуть-чуть "сместиться", "уходя с линии атаки".
Видимо, с так и не успевшей сойти с моего лица улыбкой,- я отступил в сторону, давая возможность товарищу, скрючившемуся от боли, полуприсесть - полуупасть - вперед. И тут я почувствовал желание: ударить еще раз. Причем, Севостьянов уже начал оправляться от удара, и проучить его еще раз, - быть может, было и полезно. Я выждал, пока он окончательно поднимется, - и ударил в челюсть. Сбоку. Бить его дальше, - было бы излишним проявлением жестокости. И потому я усадил (это находящееся в "полуотключке" "тело") на стул (дело было у него в квартире, куда, Севостьянов позвал меня послушать его новые вирши), намочил полотенце, -- и положил ему на голову. Дождавшись, когда он начнет ровно дышать, -- я вышел из квартиры, аккуратно прикрыв дверь.
На улице начиналась весна. Период обострений у всяких там "шизиков".
Глава 5
-- Надо было его связать, -- посетовал, выслушавший мою историю Рома Томичев, тренер по боксу, к которому я зашел (на работу) "пошептаться".
Вероятно, в голове Томичева происходило дальнейшее (возможное!) развитие сюжета. А потому,- почти тотчас же,- Роман (с пылающими, от разыгравшегося воображения, глазами) уже горячо о чем-то рассказывал мне. Вероятно, очередной сюжет своих (зачастую, -- как я подозревал, -- выдуманных) "похождений". При этом его тело, словно само, "встало в стойку"; а воздух рассекали удары, которыми от нещадно "избивал" воображаемого противника. (И легко было догадаться кого!).
-- Таких надо сразу "вырубать", -- внезапно успокоившись, - произнес Томичев. И я понял, - что он был бы не прочь, сделать себе такойподарок. Но вот только,-- где найти жертву?..
