All rights reserved. No part of this publication may be reproduced or transmitted in any form or by any means electronic or mechanical, including photocopy, recording, or any information storage and retrieval system, without permission in writing from both the copyright owner and the publisher.
Requests for permission to make copies of any part of this work should be e-mailed to: altaspera@gmail.com
В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.
Published in Canada by Altaspera Publishing & Literary Agency Inc.
О книге.
'Здравый смысл - причина гибели наших душ'
Руми
С.А.
Зелинский
Шпион,
или секретная миссия
Altaspera
CANADA
2013
C. А. Зелинский
Шпион, или секретная миссия
С. А. Зелинский.
Шпион, или секретная миссия. Роман.-- CANADA.: Altaspera Publishing & Literary Agency Inc, 2013. -- 129 с.
ISBN 9781304728135
No ALTASPERA PUBLISHING & LITERARY AGENCY
No Зелинский С. А., 2013
Текст печатается в авторской редакции.
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
Все имена героев вымышлены. Любое сходство - условно.
роман-антиутопия (политический детектив)
Шпион, или секретная миссия
'Здравый смысл - причина гибели наших душ'
Руми
Пролог
Мир представлялся загадочным, и даже более чем. Казалось, ничто не было похоже на ту действительность, которую он знал, и в которой считался пусть и относительным (по мнению недоброжелателей), но специалистом.
Специалистом считал себя он сам. И, должно быть, так еще считали те, кто отправил его для выполнения особого задания. Суть задания сводилась к следующему: необходимо было разобраться в окружающей действительности и сообщить свои выводы наверх. Где был этот "вверх", он не знал. Забыл. Запутался. Когда он попал в этот мир, то понял, что мир столь нов для него, что прежняя информация, которая существовала в его сознании, куда-то внезапно исчезла. Исчезла самым неожиданным для него образом. И в какой-то миг стало непонятным, существует ли нечто, способное вернуть назад его память. Отмотать те кубометры информации, записанные на катушку памяти. Чтобы... Ну хотя бы чтобы знать кому (и когда?) отправлять полученную информацию. А в том, что он ее получит, он уже не сомневался. Архимед знал, что чтобы не случилось, он выполнит задание. Иного не дано.
Архимед было его кодовое имя. Перед заброской, специальными методами удалось стереть его память о прошлом. Боялись, наверное, что он начнет что-то анализировать, сопоставлять, и в итоге запутает и себя и их. Да еще и сорвет задание. Что было делать нельзя. Иначе...
На вид Глебу Аркадиевичу было начало сорока. По мироощущению в зависимости от ситуации он мог быть молодым человеком, пожилым человеком, даже стариком или юношей. Все было универсально, и, опять же, в зависимости от ситуации, в которой он оказывался. Эта его способность и оказалась решающей в том, что забросили именно его. Ну и даже если это не так (были ведь у него и другие способности, которыми не обладали, или обладали в меньшей степени чем он другие люди), то уж наверняка повлияло на окончательный выбор в пользу кандидата для миссии. Секретной миссии. О ней не должен был знать никто. Ей придавали особое внимание в высших эшелонах власти. Кое-кто из посвященных (а таких было совсем небольшое количество; тех, кто участвовал в подготовке Архимеда к заброске) даже предполагали, что об этом знает генеральный секретарь партии. Хотя вполне так может случиться, что какое-то из ключевых ведомств спецслужб решило провести свою успешную операцию. А потом уже отчитаться о выполнении. Если повезет - и о ходе и даже о подготовке выполнения. Если миссия провалится... Ну, тогда и не о чем будет говорить. А самого Архимеда уничтожат. Как и тех, кто знал об эксперименте. Так решил директор ведомства, курирующий операцию под кодовым названием "Архимед".
Суть миссии заключалась в установлении специфики окружающей действительности. Необходимо было все узнать до самых мельчайших подробностей. Потом уже, с помощью самых современных методик информацию считают с его подсознания (куда откладывается информация любого человека во время его жизни), и найдут ей применение. По крайней мере, в том обществе, откуда прибыл Архимед - эта новая информация будет самой, что ни на есть, необходимой. Потому как, хоть и забросили его в наше настоящее, но прибыл он из прошлого. Путь и не совсем далекого. Но тогда еще существовал Советский Союз. Хоть некоторые аналитики уже и предполагали, что в ближайшем времени мог наступить закат великой державы. А значит, просто необходимо было знать, что и как все произойдет в будущем. Чтобы не только предвидеть его, но и подготовиться. Дабы сохранить свои позиции в этой жизни. В управлении этой жизнью. И точно также оказывать влияние на массы, управляя ими, как этот было и до сей поры.
И уже, помимо разработанных и постоянно совершенствующихся механизмов управления - неоценимую поддержку должна была сыграть информация, полученная Архимедом. По сути, шпионом, которого забросили в наше настоящее из прошлого. И Архимед, ну то есть -- Глеб Аркадиевич Никитин, вполне знал, что он шпион. Или, вернее, поначалу был так уверен. Потом пришли первые сомнения. Потом вновь пришло ощущение сопричастности в великому. А после он запутался. Кто он - Глеб Аркадиевич до конца не знал.
--Может это входило в программу его подготовки?- предположил Никитин. И тут же поймал себя на мысли, что совсем не помнит, как его готовили. Сейчас создавалось впечатление, что ничего особого не происходило. Что он жил одинаково все время. Просто как-то так произошло, что не обратил внимание на то, что вокруг изменился классовый строй. И люди. Люди тоже стали другие. Более злые, что ли. Или еще точнее - более расчетливые.
Хотя он, по сути, не мог ручаться за то, что они такими не были и раньше. Быть может, был не наблюдателен? Нет. О нем так говорить было нельзя. Но в то же время, ту картину, которую он наблюдал сейчас... Она по-своему завораживала его. И требовала скорейшего разрешения. Потому что приносила дискомфорт в душе. Душе, которая привыкла к структурированности. И разрешению любых противоречий. И тогда...
Что означало это тогда, и что там должно быть - Никитин не знал. Ну, или забыл. И второе могло оказаться намного печальнее, чем первое. Потому как означало оно, что миссия у него на самом деле была. А он просто забыл все вводные. Да и вообще инструкции не помнил. Что предполагало, что задание он провалит. И его за это... Ликвидируют,--Никитин вслух произнес это слово, и от осознания значения его стало Глебу Аркадиевичу невероятно грустно. Он и раньше замечал эту грусть. Грусть, словно независимо ни от чего, неожиданно накатывала на него. Заставляя порой думать совсем черт знает о чем. И в такие минуты он отчаивался, не предполагая, что от всего этого когда-нибудь сможет избавиться.
Но обычно грусть проходила сама. Никитину каким-то бессознательным образом удавалось найти нечто, что отвлекало его от мучительных переживаний. И все становилось на свои места. И пребывало там до поры до времени.
Но уже несмотря ни на что, было это все же заметно лучше, чем мучиться какими-то нелепыми загадками, и выводить из них смехотворные заключения. Притом что следствие вообще могло быть более чем печальным. Хотя, надо заметить, Никитин никогда старался до конца и надолго не погружаться в такие свои состояния. Это было бы ошибкой,--считал он. И успевал - выныривать, после уж излишне ревностного погружения в бессознательное.
А через какое-то время даже установил для себя своего рода ограничения. Усилием воли контролируя себя, когда какая-нибудь мелочь собиралась самым неожиданным образом вывести его из себя.
И тогда он предавался мучительным размышлениям. На какое-то время забывая про проходящую мимо него жизнь. Ну, или вернее - жизнь, вполне может быть, и не проходила. Она попросту останавливалась, ожидая его. А он, думая, что она наоборот - удаляется от него, стремился догнать ее на каком-то витке спирали.
Не удавалось. Чаще всего не удавалось. В последнее время так и вовсе стало происходить какое-то безобразие. Быть может это, в конечном итоге, и подвигло его к принятию предложения возглавить миссию. По сути, он должен был возглавить самого себя. Потому как ему было доподлинно известно, что кроме него никого забрасывать в недалекое будущее не будут. Но ведь при этом он мог и ошибаться,--рассудил Глеб Аркадиевич. Особенно зная специфику организации, на которую работал. Контора была серьезная. В былые годы вообще самая сильная. В последнее время, правда, свои позиции несколько подрастеряла. Сказывалось существование еще ряда структур, с не меньшими возможностями и влиянием на окружающую жизнь. Но ведь если разобраться, у ЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД-МВД-МБ-КГБ был некий особый статус. Который заставлял (или лучше сказать мягче - вынуждал) считаться с подобной структурой. Притом что и задачи перед его Конторой стояли серьезные. И она вполне (и всегда) стремилась быть первой. Ведь даже сейчас,--задумался Никитин,--мало кто сообразил подобную операцию. А его шеф сообразил. И как подтверждение, он, Глеб Аркадиевич Никитин, заброшен в самый центр врага. В будущее. Пусть и недалекое, всего лишь в начало нового, второго, тысячелетия. Но уже судя по всему, жизнь тут была совсем иная, чем предполагали те, кто инструктировал его перед отправкой. А ведь всего-то каких-то двадцать лет прошло. И надо же, как все изменилось.
Причем Никитин только сейчас стал понимать, что это действительно его страна. Что, отправляя его, кураторы не ошиблись. Ведь поначалу у него, было, промелькнула мысль, что попал в другую страну. Но язык был русский. Пусть и с появлением неких неологизмов, значения которых он пока не понял, но обещал сам себе непременно во всем разобраться. Да и как иначе. У него ведь задание...
Часть 1
Глава 1
С самых первых шагов в новом-старом мире, тот стал представляться Никитину чем-то одновременно и до удивительного прекрасным, и в то же время странным и даже, быть может, коварным.
Ему не хотелось считать, что это так. Но ведь уже и выходило, что иных раскладов - как будто и не было. Ну, или -- почти не было. Никитин вполне отдавал себе отчет, что он на самом деле ведет двойную игру. Причем, выходило быть может так, что игра даже была как минимум тройной. Третьим резидентом был он сам. Его сознание. С которым сейчас играл Никитин, то подстраиваясь под него, то ставя на место. И эта игра с самим собой по-своему завораживала. Но и накладывала определенные требования. Ведь, в иных случаях, можно было расценить игру -- как игру со своей совестью. С необходимостью делать выбор в пользу кого-то или чего-то. С ощущением того, что если в этой стране все и действительно происходило так, как он это сейчас наблюдал, то значит, уже вполне возможны различные варианты анализа (и осознания) действительности. И то, что могло бы получиться в этом случае, по иным раскладам могло быть и вообще не очень приятным.
Не очень приятным для тех, кто его послал. Для самого Никитина все было вполне ясным и логичным. Притом что он пока попросту вообще ничего не понимал. Но был уверен, что в ближайшее время разберется. Ну, или пусть и в не совсем ближайшее. Времени на проведение эксперимента (миссии) было достаточно. В том плане, что, как он помнил, его никто не ограничивал по времени. А значит...
--А значит, я должен буду все разузнать в ближайшее время, а потом свалить, и начать жить обычной жизнью,--неожиданно подумал он.
Стоит сказать, что нечто подобное предполагал один из руководителей проекта 'Архимед'. Поэтому он по-своему подстраховался. И окончательно успокоившись после того, как его заверили, что по завершении операции, Никитин тот час же будет доставлен обратно. В прошлое. А уже потом,--рассудил генерал,--можно будет дать ему и отпуск. Предварительно стерев информацию, которой он будет владеть.
На информацию о будущем определенные люди вообще делали ставку. С этим, как уже понимал Никитин, и была связана секретность вокруг эксперимента. Да и вообще, если рассудить, ничто так не завораживало, как какая-то тайна. А он,--подумал Никитин,--в этом случае будет носитель определенной информации. Из-за которой его будут не только беречь и всячески опекать, но после всего он вполне может просить и повышения жизненных благ. А что ему еще надо? Чтобы жизнь вокруг была прекрасна. И чтобы он мог пользоваться всеми благами, придуманными до него. Благами для жизни. Для повышения ее уровня и качества. А большего ему, вроде как, и не надо.
Можно было предположить, что Глеб Аркадиевич был не так прост, как, быть может, ему хотелось казаться. Даже внешне он казался достаточно интересным человеком. Высокий, под два метра, и весом под сто килограммов, Глеба поначалу не хотели посылать как раз из-за его слишком заметной внешности.
А потом решили, что в выборе между внешне незаметными агентами и Никитиным - на стороне последнего было слишком много плюсов. Поэтому уже однозначно в недалекое будущее должен был отправляться именно он. Да и почему нет?- вопрошал генерал, руководитель проекта. Интуитивно рассудив, что как раз через двадцать лет (на такой срок была заброска), основная категория людей как раз и будет такого веса и роста как Никитин. А значит о том, что он будет привлекать излишнее внимание, не могло быть и речи.- Самое то,--махнул рукой генерал и дал команду делать основную ставку именно на Никитина. А остальных уже готовить словно бы на всякий случай. Мало ли что и как. Подстраховаться генерал был обязан.
И при этом надо было заметить, что у самого Никитина какое-либо желание работать по новому заданию неожиданно пропало. Ну, или не то, что бы окончательно пропало. А как бы стало вдруг периодически исчезать. И кульминации достигло все это, когда он уже совсем как будто и должен быть готов отправляться на выполнение задания. Да и, конечно же, отправился. Но никому не сказал о каких-то своих сомнениях. Да и зачем? Сомнения ведь его простирались вообще в плоскости любой подобной работы. Так что...
Никитину многое казалось непонятным. С одной стороны,-- как будто та же самая страна, где он жил раньше. Ну, судя по вывескам и услышанным разговорам понял, что прошло двадцать лет (с момента времени, в котором жил он, и из которого, собственно, и был заброшен); но вот все вокруг было другое. Не такое, какое осталось в том мире, где он жил.
--Странно,--задумался Никитин. Ему вдруг захотелось даже покачать головой и сказать, что он совсем ничего не понимает. Но он знал, что не должен излишне выдавать свое эмоциональное состояние. Психику он вообще обязан был контролировать. Всегда. Об этом знал, помнил, этому следовал. Но ведь не может так все быстро измениться в его родной стране,--удивился про себя Никитин.--И главное, судя по всему (его сознание пронзила новая догадка) изменился курс страны. Причем (Никитин осторожно стал озираться по сторонам, словно бы намеревался об этом прочитать на вывесках вражеской рекламы на домах, стендах, и над дорогами) изменился кардинально. Неужели страну захватил Запад?- пронеслась в голове Никитина весьма обеспокоившая его мысль, и он решил срочно все самым внимательнейшим образом проанализировать.
Сняв номер в гостинице, Глеб Аркадиевич накупил газет и журналов, включил телевизор и погрузился во враждебное его духу настоящее. Окружающий мир на удивление показывал совсем не ту картинку, к которой он привык. Все было иначе. Все казалось теперь до удивительности странным и загадочным. Можно было сказать даже - нелепым. Коварным. И... по-прежнему непонятным. Совсем непонятным для него. Хотя он был уверен, что со всем, что произошло и происходит, разберется. Главное, не привлекать внимания,--подумал Никитин. И тут же, начав анализировать свое поведение, с ужасом подумал, что он видимо уже так наследил, что спецслужбы взяли его под контроль. А это означало провал операции. И фактическую смерть для него.
В дверь Никитина постучали.
Бесшумно скользнув к двери, он резким движением распахнул ее. Перед ним стоял какой-то серьезного вида пожилой мужчина, по виду - бывший кадровый военный.
Никитин вопросительно взглянул на него.
--Девочку будете заказывать?- спросил мужчина.
--Извините?- переспросил Никитин, осторожно скользнув взглядом по коридору. Кроме стоявшего перед ним мужчины, там больше никого не было.
--Девочку,--повторил мужчина.- Я могу прислать к Вам в номер любую девочку. Хотите посмотреть каталоги, или так - на мой вкус.
--Сколько?- спросил Никитин. Он уже смекнул, что подобный вид контакта будет ему необходим. Это словно взять в плен языка и добросить его. Да и вполне возможно, что так принято здесь. А значит, лишний раз он отведет от себя подозрение. Ну и по всему - надо было соглашаться. Все это промелькнуло в голове Никитина, и он уже знал, что проститутку закажет.
--Договоримся,--махнул рукой мужчина, доставая из внутреннего кармана пиджака несколько фотографий, и выбрав одну - показал ее Никитину.- Вот,--глаза мужчины одновременно излучали доброту и усмешку.- Маринка. Наша первая красавица и искусница. Сделает все так, что на потолок взлетишь от счастья...
Договорить мужчина не успел. Никитин коротко пробил ему под дых, той же рукой справа снизу по челюсти, и быстро втащил неподвижное тело в номер. Там он его связал и стал пытать. Вернее, поступок его как раз относился к разряду проявления немотивированной агрессии. За что так боялся один из полковников, отвечающих за его подготовку, и в итоге поставивший отрицательный бал на последней экзаменовке, будучи убежденным, что внезапное проявление у Никитина подобной агрессии может провалить дело.
Но полковника тогда не послушали. По другим показателям Никитин устраивал всех (включая того же полковника) и был по сути лучший. И вот теперь такое...
Никитин уже в течении получаса избивал мужчину. Казалось, он уже получил от него все. Информации оказалось столько, что уже сейчас Никитин мог отправляться обратно, докладывая о выполнении задания, ну и заодно захватив с собой языка. Все недостающее можно будет уточнить у него,--подумал Глеб Аркадиевич, оглядывая вражеского агента (тот уже признался, что является агентом империалистических разведок; Никитин сейчас подумал, что в случае необходимости его могут перевербовать и забросить обратно в тыл врага). Но сначала его (и себя) необходимо было доставить обратно. И вот тут как раз возникла неожиданная проблема. То ли произошел сбой (знать бы, на каком уровне,--подумал Никитин), то ли еще что, но получалось так, что у Никитина совсем не было информации как и когда он должен был отправляться обратно. Как он вообще мог отправиться обратно. Ведь не мог же он навсегда остаться в стране врагов. А то, что кругом были враги, сомневаться не приходилось. Эти люди отрицательно высказывались о генеральном секретаре коммунистической партии Советского Союза Леониде Ильиче Брежневе (бывшим у власти в стране, откуда прибыл Никитин). Причем, судя по всему, во главе государства уже находился другой генсек. Ну или,--усмехнулся Никитин,--президент, как называли по-новому должность царя Руси.
Но совсем не радовало Никитина, что коммунистическая партия хоть и продолжает существовать, но уже не играет ключевой роли в управлении государством. А некогда великую державу, державшую в страхе вражескую политику Запада, направленную на поглощение и установления контроля над другими государствами, планомерно превращают в сателлит Запада. Да и самой державы не стало. Никитин с ужасом узнал об отделении пятнадцати некогда дружественных России республик, бывших советских социалистических республик. Которые не только стали теперь самостоятельными государствами, со своими руководителями, но и уже не подчинялись (как это было раньше) Москве. А ряд государств, раннее беспрекословно подчинявшиеся Кремлю, так и вообще стали демонстрировать явно враждебную политику.
Все это и удивляло Глеба Аркадиевича, и опечаливало. А еще -- самым ужаснейшим образом настораживало. Многое ему рассказал пленный. В прошлом он и на самом деле был кадровым военным (как подумал Никитин с самого начала). Пока не ушел на пенсию, и не став подрабатывать администратором в гостинице. Где и нашел дополнительный заработок, поставляя клиентам местных проституток с близлежащего вокзала и иных сопутствующих территорий. Некоторые из проституток ошивались в гостинице (или рядом с гостиницей). Михалыч (так звали бывшего военного) находил им клиентов, за это получал свой процент с гонорара публичной дамы. И всем было хорошо. Никитин знал, что подобное процветало и раньше, в его времени. И то, что дошло это до времени настоящего-будущего - по-своему даже как-то обрадовало Глеба Аркадиевича. Он решил даже отпустить Михалыча. Но в последний момент рассудив, что тот сразу же сдаст его властям, Никитин мужчину убил (инсценировав сердечный приступ - были у него соответствующие лекарства для этого), и срочно покинул гостиницу, растворившись в толпе большого города. Отметив, что даже название города поменяли враги, вернув Ленинграду историческое название...
Глава 2
Марк Рубинштейн иногда понимал, что вовсе он никакой и не Рубинштейн. Рубинштейном он бы вполне мог стать. Но не стал. Кем стал? Загорским. Карлом Абрамовичем. Но представлялся как Рубинштейн. Конек у него был такой,--как помнил Никитин инструкцию.
В инструкции ничего не упоминалось о том, как он должен реагировать на Загорского. Говорилось лишь, что в моменты какого-тот особого воодушевления, Загорский мог представиться Рубинштейном. Почему? А черт его знает,--честно признался полковник, проводивший инструктаж.- Была информация ('не подтвержденная',--поднял палец полковник), что вроде как из-за внешнего сходства в какой-то момент жизни Загорский возомнил себя Рубинштейном ('тот, который режиссер',--уточнил на всякий случай полковник). Но информация не подтвержденная. По другим сведениям - Загорский приходится Рубинштейну каким-то дальним родственником. Но в минуты алкогольного опьянения многда утверждает, что он ему чуть ли не брат. Что, конечно же, не так,--пояснил полковник. Проверяли.
Никитин поймал себя на мысли, что в последнее время не очень доверяет всяким проверкам. Хотя и, по долгу службы, вынужден был относиться к ним всерьез. Работа такая.
--Ты не смотри, что он придурок,-- пояснил полковник.- Там где надо - это мужик толковый. И главное,--внимательно посмотрел на Никитина полковник, словно решая про себя, может ли он доверить ему столь важную тайну.- Загорский до мозга костей предан идее. А это в иных случаях,--добавил он.- Быть может и самое дорогое.
На Никитина можно было не смотреть. Да и на лице его никогда никакого предательства не отображалось. Лицо у Никитина вообще было что надо. Каждый что-то хорошее находил в этом лице. Отчего такому человеку непременно хотелось доверить Никитину какую-нибудь тайну. Даже ту, которую такой человек, быть может, и не знал.
И доверяли. Не удержался и полковник. Хотя в этот раз никакой тайны тоже не было, он все равно не преминул поделиться с Никитиным какими-то своими предположениями. Чем, по его мнению, должен был расположить Никитина к себе. Расположил.
Но никто не догадывался, что в последнее время Никитина уже начало утруждать ведомство, в котором он намеревался когда-то сделать карьеру. Когда-то - это раньше. Что сейчас хотел Никитин - мало кто знал. Быть может даже, можем предположить, не знал и сам Никитин.
Хотя, как раз сам, он, должно быть, все-таки знал. Никитину неожиданно захотелось женщину. И мысли о связном (в этой роли должен был перед ним предстать Загорский, он же псевдо-Рубинштейн) каким-то образом отдалились сейчас на дальний план. По крайней мере, это было так. А вот что навеяло мысли о женщине?..
Никитин обвел взглядом окружающих. Он давно уже выработал в себе привычку проводить ассоциативную связь с возникающими у него мыслями. Так же как и замечать все, что происходило вокруг. Для этого совсем не обязательно было озираться по сторонам. Его мозг все считывал и запоминал. Чтобы вспомнить - достаточно было прокрутить цепочку событий назад.
Сейчас он понял, почему у него появились мысли о женщине. В метрах десяти от него удалялась высокая стройная блондинка.
--Лучше бы она была связной,--совсем некстати подумал Никитин. Выполнять какой-то либо долг Родине ему на время расхотелось. Ему захотелось женщину. И он пошел вслед за блондинкой.
На удивление, та исчезла из вида.
--Проклятая баба,--недовольно выругался Никитин. Он был преисполнен решимости найти незнакомку, познакомиться и переспать с ним. Подобное у него получалось часто. Лишь в исключительных случаях его посылали подальше. Но это было редко. И хоть Никитин не понимал, почему такое все-таки становилось возможным, он каждый раз тщательно анализировал неудачу. Чтобы впредь таких неудач не было.
--Девушка,--интуитивно вырвалось у Никитина, когда потерявшаяся блондинка неожиданно возникла перед ним.- Вы не подскажете...
Продолжать не было смысла. На него смотрело такое лицо... На Никитина смотрело лицо врага. Причем у него промелькнуло в голове, что он знал этого врага. Но не мог сейчас вспомнить, кто это был. Но то, что этот человек был ему знаком, Никитин не сомневался.
--Вы что-то хотели?- поинтересовалась блондинка мужским голосом.
--Нет, нет,--извинился Никитин.- Ошибся.
Трансвестит ушел. А Никитин задумался о том, что вместо того, чтобы отправлять его на задание, намного разумнее было бы предоставить ему отпуск. Лучше длительный.
--Подождите,--Никитин тронул за рукав трансвестита.- Мне кажется знакомо Ваше лицо.
Трансвестит собрался, было, ударить Никитина (даже сделал неопределенный взмах рукой), да Глеб Аркадиевич легко перехватил бьющую руку.
--И все же?- пытался всмотреться Никитин в лицо неадекватно реагировавшего на его слова человека.- Мне определенно знакомо Ваше лицо. Как Ваша фамилия?- зачем-то спросил Никитин.
--Рубинштейн,--представился Загорский.
Никитин театрально развел руками. Это он сделал зря. Театральный эффект оказался ни к месту. Как только его отпустили, Загорский рванул с места. Догонять его Никитин не стал. Он знал, что по инструкции тот все равно должен на днях выйти к нему на связь. Тогда-то он с ним и разберется,--решил Никитин. Настроение у него улучшилось. Захотелось даже спеть какую-нибудь песню. Веселую. Грустные песни Никитин тоже пел. Причем не всегда в минуты грусти. Но сейчас ему хотелось что-нибудь веселое. И он затянул... Запел Никитин 'По диким степям Забайкалья...'. Дальше были слова '...где золото моют в горах, бродяга судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах...'. Поначалу он даже удивился, что начал петь именно эту песню. К тому же она была грустная. Но потом разобрался. Все-таки в душе его царила сейчас больше неопределенность. А значит... А значит, подобная песня была в самый раз,--решил Никитин, и, продолжая насвистывать себе под нос мелодию, бодрым шагом зашагал дальше. В жизни еще предстояла борьба. 'И вновь продолжается бой',--громко сказал Никитин. И проснулся.
Очнувшись, Никитин попытался восстановить ход событий, которые произошли с ним после заброски на территорию врага (то, что кругом были враги, Никитин уже не сомневался).
Выходило так, что работать ему предстояло в суровых условиях. Причем желательна была только победа. Впрочем, он обычно и не проигрывал.
В этот же день состоялась встреча со связным. Рубинштейн-Загорский выглядел совсем не так, как во сне. На внешний вид это был подтянутый мужчина, с прямой спиной танцора и взглядом настоящего агента. Этот взгляд пронизывал толпу, находил нужный объект, и излучал на него всю энергию, скрывающуюся доселе в теле мужчины. Такому влиянию подвергся Никитин. Он сначала было опешил, решив, что с ним продолжают происходить чудеса, начавшиеся во сне, да потом все понял. Первое что он понял, что в последнее время он как-то отвык от контактов с людьми. Несмотря на его профессию, словно бы предполагавшую адаптироваться в любой социальной среде, это было так. Впрочем, он знал, что сможет приспособиться к любым условиям. Только вот не всегда, на его взгляд, это было энергетически оправданно. То есть он вроде как и хотел, чтобы доброта к другим людям исходила у него изнутри. Но все чаще пока признавал, что со стороны него это была вынужденная мера. Больше говорившая о необходимости (и желании) приспособиться, нежели чем об истинном состоянии души. Примерно нечто похожее и происходило, когда он увидел Загорского. Второе, на что следовало обратить внимание, это то, что на самом деле Никитин знал, что дай ему волю (и предоставь возможность самому решать, что и как) так вполне может получиться, что с другими людьми он вообще перестанет общаться. Действительно перестанет. И это было одновременно и удивительно и ужасно. Ужасно, прежде всего, потому, что подобное внутренне отношение грозило провалить задание. Вернее, могло бы привести к провалу задания. И привести к увеличению нервозности у генералов и полковников, отправивших Никитина в секретную миссию. Но все это могло бы (пока только теоретически - могло бы) произойти в случае, если бы Никитин им о том рассказал. Но он уже был научен горьким опытом, и обычно вообще мало разговаривал. Тем более, чтобы с кем-то начать делиться тем, что происходило у него в душе?.. Нет. Подобное, знал Никитин, было себе дороже. И он как-то быстро выработал в себе недопустимость подобных откровений. Потому как знал, что подобное может вызвать нежелательные последствия.
А так - пока все, вроде как, было тихо и спокойно.
В душе Никитин понимал, что дело на самом деле может даже выглядеть совсем не так, как он, или кто-то еще, это представляет первоначально. То есть, с одной стороны - все вполне легитимно и прозрачно. А вот с другой, иной раз могут закрадываться в это дело такие буки, что становится и очень даже страшно. Ну,-- или странно. Странно, что это все выходит именно так. И что подобное никто не видит кроме него. Хотя,-- видел ли он - иной раз у Никитина тоже появлялись сомнения.
Загорскому было сорок два. Длинный, сутулый, худой и нескладный, этот человек, тем не менее, был на удивление весел и доволен собой. Производил, по крайней мере, такое впечатление. И вполне можно было говорить, что все у него в жизни складывается хорошо.
Но Никитин знал, что так говорить было нельзя. Загорский был неврастеник. А вся его веселость объяснялась наличием у Загорского налета параноидального бреда с манией величия. Поэтому и воображал он себя порой черт знает кем. И заговаривался. Но...
Но Никитину это все было совершенно безразлично. После того, как Загорский предстал перед ним в образе трансвестита (пусть это было и во сне), Глеб Аркадиевич бессознательно боялся повторения подобного. Поэтому, когда в их первую встречу в реале, в образе Загорского он увидел в первую очередь мужчину (пусть и с несколько размытыми маскулиными качествами), он понял, что его, в общем-то, все устраивает.
Была, правда, одна проблема. При виде Загорского Никитин напрочь забыл, зачем должен был встречаться со связным. Тем более его предупреждали, что сам связник немного с прибамбасом. Но другого, мол, нет. Да и руководящими функциями наделялся Никитин. Поэтому, вроде как, проблем возникнуть не должно.
Но Никитин не помнил, какую информацию должен был передать связнику? И должен ли был вообще что-то передавать? Или... Никитин попытался взять себя в руки. Выходило так, что если встреча со связником должна была состояться, то значит, это было как минимум необходимо кому-то из них. Или Центру,--неожиданно подумал Никитин, и выстраиваемая, было, в его голове цепочка рассуждения разрушилась вновь. У него промелькнуло мысль вообще развернуться и уйти. Но усилием воли он запретил даже думать об этом.
--Решу по ситуации,--подумал Никитин, и шагнул навстречу медленно идущему на него, и смущенно улыбающемуся, Загорского.
--Никитин,--протянул руку Глеб Аркадиевич.
Все также улыбаясь, Загорский прошел мимо.
--Вот же сука,--сплюнул Никитин.
--Загорский!- крикнул он, повернувшись к удалявшемуся от него связному.- Загорский, кончай валять дурака. Я Никитин.
На свою фамилию Загорский отреагировал не совсем адекватно. Это стало заметно по его, разом побагровевшим, шее и полулысой голове.
Однако, когда мужчина обернулся к Никитину, то Глеб Аркадиевич увидел вполне нейтральное (без выражения излишних эмоций) выражение лица связного.
--Мы знакомы?- лицо Загорского приняло несколько удивленный вид. Казалось, оно говорило - 'вы что? Разве мы знакомы? Что-то не припомню? Да я вас и не знаю. Уходите, уходите прочь. Мне совсем не хочется тратить время на новое знакомство'.
--Мы знакомы,--уверенно кивнул Никитин, отгоняя желание пробить придурку в челюсть. То, что перед ним был явный придурок, Никитин уже не сомневался. Но он в очередной раз сдержался. И продолжал изучающее разглядывать Загорского.
Недоумение на лице мужчины, выбранного на роль связного, сменилось мучительной мыслительной деятельностью по вспоминанию Никитина. По всему, вспомнить пока не удавалось.
--Зачем вы меня обманываете?- недовольно пробурчал Загорский, собираясь, было, уйти.
--Я из Центра,--спокойно произнес Никитин, слегка попридержав придурка за локоток.-Мне о вас рассказывал... Никитин назвал фамилию офицера, отвечающего за заброску Загорского. Загорский недоуменно посмотрел на Никитина.
--Что?-не понял Никитин.
--Я не знаком с ним,--признался Загорский.
--Вы Загорский?-уточнил Никитин.
--Да,--кивнул тот.
--Феликс Иванович?
--Да.
--Так какого же тогда черта...--хотел было произнести Никитин, как вдруг вспомнил что его предупреждали о некоторых странностях связного.-Хорошо,--улыбнулся Никитин. Но про меня-то вам известно? Ну, то что я должен появиться,--пояснил Никитин, уже понимая что с таким связным он намучается.
--Да,--утвердительно кивнул Загорский.
--Ну, это уже другое дело,--улыбнулся Никитин, отгоняя предательский вздох прорывавшегося отчаяния.
Какое-то время мужчины стояли друг напротив друга. Никитин пытался поймать взгляд Загорского. Не получалось. Тот отводил глаза, и вообще, судя по всему, был не предрасположен ни к какому общению.
--Послушайте,--внимательно посмотрел на него Никитин.-Как я понял, вы просто решили провалить задание. ('Проброс' глазами на Загорского. Выражение лица того оставалось безучастным'.)-Хорошо,--улыбнулся Никитин.-Тогда я прошу вас сообщить в центр, что вы выходите из игры. И чтобы мне прислали нового связного. В отличие от вас, я привык доводить начатое до конца. ('Снова взгляд на Загорского. Тот же, казалось, вообще думал о другом'.)
--Треснуть бы по его лысой голове,--неожиданно подумал Никитин.
Видимо Загорский подумал о том же, а потому инстинктивно прикрыл свою голову руками.
--Вот дурак,--вздохнул Никитин.
Связник на удивление молчал.
--Подождите,--не понял Никитин.-Вы решили предать нас и нашу идею...
--Да какая к черту идея!-неожиданно взорвался Загорский. Но Никитин не дал ему договорить. Оглянувшись, Глеб Аркадиевич заметил слежку в лице двух странного вида прохожих, стоявших около витрины, и в отсвечивающимся от стекла отображении следившим за встречей агента со связным.
Повернувшись от Загорского, Никитин пошел быстрыми шагами, боковым зрением пытаясь уловить действия тех, кто за ним следил. На удивление, те продолжали рассматривать витрину.
Почувствовав себя в дурацком положении, Никитин ускорил шаг, продумывая то, как он сообщит центру о предательстве Загорского.
Иногда он понимал, что очень и очень запутался. И даже чувствовал, что еще немного, и запутается окончательно. Так, что уже будет и не выпутаться.
Причем случалось, что и наоборот, Глеб Аркадиевич чувствовал необычайное просветление сознания. В такие минуты дела у него ладились. И ничто не предвещало беды.
Да и если разобраться, беды, быть может, и вообще не должно было быть. Просто так казалось Никитину, что еще немного, и может случиться какое-то непоправимое несчастье. Признаки усталости и невроза,--отрезал как-то коллега Никитина, с которым он решил поделиться состоянием души. Больше Никитин никому не рассказывал, что с ним иной раз происходит. Он был опытным сотрудником. Поэтому случившуюся через время обязательную комиссию прошел успешно, скрыв любые свои симптомы, и был рекомендован для засылки в тыл врага. Куда вскоре и был благополучно заслан. И где, собственно, находился сейчас. В тылу. Врага. А уже в том, что кругом были исключительно враги, Глеб Аркадиевич нисколько не сомневался. Если даже связной оказался предателем, что уж было говорить...
Феликс Иванович Загорский, средних лет мужчина с остро заточенным лицом, как-то особо никогда не стремился становиться разведчиком. А потому, когда по линии ВЛКСМ ему предложили поступать в вуз соответствующего профиля, он немного удивился. Удивился своему согласию и внутреннему убеждению, что он чуть ли не этого как раз и искал. Нет. Загорский понимал, что вполне обманывает себя. Разведчиком становиться он никогда не желал. Какое-то время он даже вообще не знал, кем хотел стать. Почти все (возможные) специальности казались ему... ну, нереальными какими-то. То есть они существовали, конечно. (А раз по этим специальностям работали люди, то, конечно же, существовали.) Но вот сам Феликс никак не мог представить, что он хотел бы работать по какой-нибудь из них. Поэтому после школы юноша решил пока изучать языки на филфаке. А уже потом как-нибудь определиться с выбором будущей профессии (с детства Феликс неплохо владел двумя языками, английским и немецким; в институте смирился с тем, что придется выучить еще финский и шведский).
Однако в институтские годы Феликса неожиданно увлекли не языки, а общественная жизнь. На одном из старших курсов он готовился вступить в партию (вступил), жениться (женился), родить ребенка (не родил), и сделать партийную карьеру. С партийной карьерой вышла заминка. На 4-м курсе он получил предложение сотрудничать с органами. Согласился. А сразу после окончания вуза Феликс Иванович Загорский стал приносить пользу Родине, работая в разведке.
И все было бы хорошо, если бы не последняя его засылка. Там вообще все было не понятно. Вроде как и та же страна, но страна другая. И получалось так, что, отправляясь из Советского Союза, он попал в свою страну, но в другое государство. Советского Союза уже не было. И жить на территории, где находилось ставшее правопреемником великой империи государство, Загорскому не очень хотелось. Хотя он был пока и не волен что-либо решать. Продолжая служить Родине за границей (ему пришлось внушить себе, что это была заграница). И даже вполне сносно выполнять свои обязанности.
Он мечтал купить домик в деревне, и писать мемуары. И в перспективе уже вполне мог начать писать. А пока хотел просто отдохнуть. Вдали от шума улиц больших городов, в которых провел жизнь.
Но, пожалуй, самое печальное было не это. В последнее время Феликс Иванович стал мучиться проблемой, в которой, в общем-то, ему было неудобно признаться.
А дело все в том, что Загорский стал мечтать о женщине. Не просто о женщине, а о женщине мечты.
В жизни его было не так много женщин. По крайней мере намного меньше, чем считали другие. Даже информация, которая имелась в досье на него (на его работе), весьма разнилась с истинным положением дел. Потому как на деле - встретились в жизни Феликсу Ивановичу всего несколько женщин, с которыми он попытался удовлетворить свою необузданную страсть. Причем это получилось у него не полностью. Отчего закралось в душу его великое сомнение. Потому как понял он, что на самом деле такую женщину, с которой полностью мог бы реализовать все свои сексуальные фантазии - он не найдет. Не найдет, потому как было тут несколько вводных. Ведь если рассудить, Феликс Иванович мог бы снять проститутку, и удовлетворять с нею страсть помногу раз и в самой, что ни на есть, извращенной форме.
Но вот в том-то и дело, что для него это было неприемлемо. Неприемлемо спать с проституткой. Да и не всякая проститутка согласится на подобное,--быть может, рассудил Загорский. А может, просто стеснялся признаться женщине, что он хотел от нее. А таких женщин, которые бы сами проявили инициативу - по ложной скромности он сторонился. Мечтая о тихой, и даже несколько забитой даме. Которая ни в коем случае не должна быть дамой светской. А скорее,-- провинциальной девушкой. Скромной и беззаветно преданной ему, его идеям; а к тому же была бы еще умна, красива, носила очки, имела эротичные формы (со слегка объемными выпуклостями) и обширные сексуальные фантазии. Ну, там, ни с кем бы до него еще не вступала в интимные отношения, ну и прочее, прочее, прочее.
И от невозможности встретить подобную девушку (от осознания этого) Феликс Иванович давно собирался закрыться в себе, любить сам себя, и тихо мечтать. Сожалея, что мечте его, в общем-то, и не уготовано сбыться. Никогда.
И уже это, в свою очередь, вводило его в самую, что ни на есть, печаль, и, быть может, служила даже образованию тревоги.
А может наоборот - вызывало тревогу, и провоцировало развитие печали и трагедии.
И все было бы еще хорошо (ведь научился он со временем справляться со своей грустью), но как-то незаметно проходило время; Загорский становился старше; достигал в жизни каких-то раннее запланировал целей и задач. И старался не думать о том, что самая главная мечта его жизни так и не реализовалась. Не реализовалась. И у него, по сути, уже и не было времени (и сил, и надежды, и даже - боялся признаться, но почти было так - желания), чтобы, в конце концов, добиться того, чего он желал.
И в итоге уже получалось, что в какое-то время Феликс Иванович Загорский понял, что если так будет продолжаться и дальше, то он совсем перестанет мечтать. Разучиться. Разуверившись во всем, что его окружает, и что ожидает в будущем. Потому как в будущем его... В будущем его,--подумал как-то Загорский.-Уже ничего и не ожидает.
И как только подумал он о том, все его идеи, желания, недавние устремления, и свершения (то есть реализация недавних устремлений) показались Феликсу Ивановичу настолько мелочными, что он решил раз и навсегда (решительно и бесповоротно) изменить свою жизнь. Ну, а так как в последнее время он как-то уж очень сильно уставал на работе, то Загорский решил, что во всем, фактически, виновата эта работа. Тот образ жизни, который он вел, и тот образ (искусственный и совсем не им созданный), которым он должен был соответствовать.
Ну а уже дальше он понял, что на самом деле что-то изменить ему будет сложно. Но верил, что возможно. И эта вера была его своеобразной гарантией на продолжение жизни. И - на выживание в этой жизни.
Что же касается встречи с Никитиным... Так в момент встречи на Загорского как раз накатили те самые (мрачные... слишком мрачны...) мысли о до сих пор нереализованной мечте. А с такими мыслями... Ну, в общем, какая может быть работа с такими мыслями... Работа, и долг перед Родиной, уже как бы отходили на второй план. Может он и действительно был предатель?..
Может. Вполне может. Тем более что мог признаться, что давно уже не верил Родине. Не верил, но любил ее. Любил? Ну, наверное, еще продолжал любить. Но уже любовь эта была некая специфическая. И напоминала больше привязанность и приверженность чувству долга. Может даже и не самому долгу. Но тогда...
Безразлично ему стало все вокруг.
Женщину. Феликс Иванович Загорский хотел женщину. И старался ни о чем другом не думать.
Глава 3
Никитина беспокоили совсем иные проблемы.
Женщины. Какие там женщины. Ему, если разобраться, женщины сейчас и вовсе были безразличны. Да и какие могут быть женщины, когда на кон поставлена карьера и вообще достижение мечты. Ведь у него тоже была мечта. Вот только она весьма разнилась с той, которая манила своим неосуществимым величием Загорского. Никитин мечтал не о женщине. Никитин мечтал о том, что наконец-то (и когда-нибудь!) узнает свою миссию! Верил он, что жизнь дана ему не просто так. Что существует некая определенная миссия, которую он должен был унаследовать (пока не знал от кого) и благодаря реализации которой должен был достигнуть всех земных благ, о которых только может мечтать человек.
Не прост, совсем не прост был этот человек. И знал он, что существует на свете нечто, некая, быть может даже, тайна, разгадав которую он станет управлять миром. Ни больше, не меньше.
