Театр спит... Зажегся свет;
Старушка - билетёр на стуле встрепенулась,
тяжелый занавес руке нетрезвой, повинуясь,
сомкнулся, последний зацепив куплет.

Мгновенье - тишина нависла;
над миром лицедеев, дрожащих у портьер
порхал и трепетал, нанизанный на нерв,
сомнений дух - от пота и труда угрюмо кислый.

Но, нет - 
премьера позади, 
разлился свет
и сон чудесный зал покинул;
ни глаз сухих, ни равнодушных, трезвых
в стране протёртых до дыр кресел
нет -
лишь я, сидящий, скрючив спину.

Тебе несли, несли цветы,
со всех сторон кричали: Vivat!
О, как прекрасна, чудна ты -
забыться кружкою бы пива.

Улыбка счастья с уст не сходит,
сияет, дразнит, словно слепцов свет
средь интеллигентов в стираных рубашках,
средь отучневших денежных мешков
я мял от духоты и шума вянущий
назначенный тебе букет.

Стоял недвижно - позади поклонников известных,
среди сытых и туманных глаз,
среди восхищений и восторгов повсеместных -
как поп на празднике воскресном
среди затравленной кадильным дымом
алчущей, наивной паствы сотни глаз.

Толпа поклонников снует,
один лишь я стою спокойно -
кто я такой? Я - идиот.
Мечту любить до смеха больно.

Мой путь один - через кабак,
по пьяным и заплеванным законом Божьим рожам,
туда, где сердцу боль забыть - стакан поможет,
где вялость языка уютно прячется в кулак.
И там, на засаленном, исколотом столе
уткнувшись носом в горький бархат пива
Подружке верной -
Кружке пенной
Сквозь огранённое стекло
Я снова громко крикну: Vivаt!

А ты войдешь в свой дом одна,
nы, словно в розах ветер летний -
восторгов и любви полна,
забыв про зависть, страх и сплетни
неслышно к зеркалу пройдешь
кружась, как солнышко в снежинке,
ревнивый шёлк твой держит стан
упругой света паутинкой.
Отбросишь волосы рукой,
Безбрежный океан, взволнуя -

Глаза от табака болят...
Трактирщик, кружку мне вторую!!!

И фейерверком грёз
струятся локоны шальные,
слетая лепестками роз
на плечи тонкие, резные -
как водопад, как звёзд падение
искрятся в свете они свеч,
и пены чёрное бурление,
и мягкость - ожидания встреч!
В глазах, то вспыхнет, то поблекнет
зелёно-бурый листопад -
склониться гордый лесной витязь,
у неподъемных счастья врат,
Согнётся до земли,
чтоб стопы целовать твои!

И красота, с тобою порождённая
И доброта, в улыбке воплощённая -
Всё грянет громом, всё - потопом
Разломы сердца пробуравят вновь...

Трактирщик, дай вино?
Что?! Мне далеко до гроба!!!
Застыла в жилах малость кровь!

И брови, чёрные как смоль,
в моём стакане утонули,
виденья горькие, как соль
к никчёмной жизни жизнь вернули.

Блеснув улыбкой, мягко входишь
ты в спальни сладкий томный мир -
вот шёлка ткань с плечей скользнула
и свет, что радуга поплыл,
и в голове столпотворение
от мыслей давних, и испуг,
и трепет томного сомнения
бежит по коже бледных рук.
Глаза поднять - дыхания не хватает
И плеч движенья - точно в дремоте!

К речам привыкший к страстным
как - же часто,
от слов нехватки голос наш рыдает,
не в силах звуки сердца передать
кипящего в огне...

В ночи одна, совсем нагая,
в окна синеющую даль
погружена без дна, без края
ты в льда сверкающий вуаль!

И щёки уж горят румянцем,
и сердце замерло почти,
и губы парусом багряным
ко мне летят! Лови, лови!

О, что за дивное творение -
вновь простону я в сладком сне,
сожжёт до тла меня горение
мечты знобящей о тебе.

Вот пальцы, задрожав, коснулись
твоей не знавшей ласк груди -
Луны склоненной поцелуи
покрыли волосы твои,
и осыпали губы, стопы,
разводы бёдер, 
ямку живота,
и мысли хлынули потопом:
Что - честь? Любовь - что? 
Доброта!?

Скользил, метался взгляд по телу,
живот терзал, ласкал твой стан -
курносый нос, лебяжья шея...
И в сердце след от сотни ран.

Стакан разбит. Последний посетитель,
брань, отпуская, оплевал кабак -
точёный стан, из сказки - Фея;
не ты - я пред Тобою - наг.

Тянусь я вечность до тебя,
но бездна пропасти меж нами!
О, Боже! Как же страшен я! -
Я вновь шепчу
разбитыми губами...

Спектакль завершен. Разлился свет -
проснулся зал от сладостного пения;
рыдают все - ты не заметила?
Среди счастливых и знакомых тебе сотни глаз
моих лишь нет -
их ослепил пыл сладкого мучения.