"...десятки евреев, работающих по книжному делу..."
Михаил Булгаков, дневник 1923-го года
КАК ВСЕ ЭТО НАЧАЛОСЬ.
Купец Афанасий Никитин - автор знаменитой книги "Хождение за три моря", сперва работал купцом. А потом сходил за три моря и, вернувшись оттуда лет через пятнадцать, больше уже никогда купцом не работал.
Потому что остаток дней своих он зарабатывал тем, что рассказывал своим соотечественникам - как обстоят дела за тремя морями.
Нечто подобное произошло и со мной.
Вернувшись из-за трех морей, я как положено путешественнику, написала настоящую книгу.
Книга называется "Бедная девушка", но она толстая и веселая, как Щасливая Тетка.
Из-за этой книги меня и позвали работать в Мозгомойню.
Массмидия - это и есть Большая Мозгомойня.
Кажется, что это неприличное слово.
Но на самом деле, слово приличное, оно происходит от
английского "brainwashing".
Это как раз и значит - затаривать людям головы своими мыслями.
Или своим могучим жизненным опытом.
Помните сказку Андерсена про двух мышей?
Одну домашнюю, а другую корабельную.
Корабельная мышь страшно важничает пред домашней и всячески грузит ее своими знаниями о большим мире, который она хорошо узнала за годы странствий в корабельном трюме.
Вот это точно история про меня.
Поначалу я храбро взялась писать о политике.
И в какой-то момент, захотела посетить скандально-знаменитую премию Нацбест.
Исключительно из политических соображений.
Посетить Нацбест я захотела, чтобы устроить там скандал.
Но почему-то никто меня туда не пригласил...
И я стала придумывать всякие шпиенские варианты: черной ход или переодевание.
Но тут, совсем неожиданно, Стас Смирнов, редактор "Активиста", сказал мне, что я аккредитована - на торжественную церемонию, как представитель этого печатного органа.
Слово аккредитована я тогда услыхала впервые.
И вот я прихожу на церемонию в гостиницу "Европейская".
И вижу роскошный зал в стиле "модерн".
Сверху - хрустальные люстры.
Снизу - золотые и серебряные котлы, в которых булькает и дымится еда.
Ведра шампанского.
И среди этого гуляет толпа народу в вечерних туалетах.
Я вижу настоящий Большой Бал.
И понимаю, что меня тут точно не должно быть.
Мне тут - не положено.
Потому что я - небогатая, неродовитая и неполезная.
Человек попадает на большие приемы - только по этим трем причинам.
Или ты - богач. Или ты чей-то сын-дочь.
На худой конец - крестница Феи Крестной.
Или ты некто, способный принести пользу общему делу, по поводу которого происходит прием.
А если ты не хочешь никому приносить пользу, то нечего и пытаться пролезть к золотым котлам с дармовой закуской.
Это - не по правилам.
А правила вообщем то - вполне честные.
И там, в Америке я их хорошо усвоила:
Первое правило: "Бесплатный сыр бывает только в мышеловке".
Все это я осознала очень быстро.
И тут вспомнила, что за мной стоит непонятное, но весомое слово аккредитована,
и что я сюда не пролезла с черного хода, а гордо пришла с парадного, в качестве прессы.
То есть, я тут не гость, а подобно официантам, музыкантам, поварам и метрдотелю - обслуживающий персонал.
Значит я не в гостях, а на работе.
И мне надо начинать работать по книжному делу.
Надо сработать репортаж...
Я хорошо знаю свои неродовитые кони.
На все четыре четверти я из ремесленного сословия.
Мои прадедушки работали по сапожному делу.
И по столярному делу.
По книжному делу всю жизнь работает мой отец.
Предполагалось, что и я войду в это книжное ремесло художника-иллюстратора.
Сперва, как подмастерье, а потом и как взрослый мастер.
Так все начиналось.
Но именно к этому ремеслу - ремеслу иллюстратора почему-то сердце у меня не лежало.
Мне хотелось уйти, оторваться от книги.
Вот так, наверное, хочется кузнечонку убежать из кузницы, а сапожникову сыну
сорваться из сапожной мастерской.
Я сорвалась в театр.
Потом в кино, потом, в Америке в дизайн тканей...
А кончилось все тем, что я купила цветной ксерокс и стала делать самодельные книжки. Это называлась камерное издательство "Джульетта и духи".
Вообщем, перепробовав множество профессий, я уткнулась носом в собственную колыбель - в книгу.
И вот я здесь, на Нацбесте.
Скандалить мне совсем не хочется.
То есть мне попросту некогда. Я должна работать свой репортаж.
Попробовать вкусной еды из золотых котлов мне тоже не удалась.
Я сразу схватила какой-то кусок булки с сыром, сунула ее в карман, точно как Кот Бегемот, и стала бегать от одного человек к другому - брать интервью.
Потом попросила все шесть книжек, попавших в финал.
Отнесла их домой и стала читать.
Это была вторая часть работы по книжному делу - обзор книг-финалисток.
Я впервые стала читать книги, не как читатель, а как некто, кто собирается публично высказать о них свое мнение.
Я не знала, как это надо делать.
Никто и никогда не учил меня такой работе.
И я не вспомнила ни одного знаменитого критика.
Ни Белинского, ни Писарева, ни Ходасевича, ни Адамовича, ни Топорова.
Я вспомнила свою учительницу литературы Татьяну Александрову Казачок.
Как она делала разбор наших сочинений.
Вот сюжет. Вот язык. Вот композиция.
Язык хорош или плох.
Сюжет закручен лихо или вяло.
Композиция стоит или валится.
Вообщем, все было просто.
И вот тут я вспомнила что-то еще.
Что-то, обязательное тогда, в моем совковом детстве.
Что-то, над чем принято было смеяться.
Помните, да?
Идейное Содержание.
Это было очень важно.
Идейное Содержание должно было соответствовать.
Вообщем этим самым Идейным Содержанием так замучили всех при Советской Власти, что с падением этой власти, его, первым делом, отменили.
И десять лет - никого им не заморачивали.
Десять лет, как этот пункт выкинули из всех правил.
А я, первым делом, ввела его снова.
Придумав ему новые мудреные имена: Нравственный Стержень и
Общегуманистическая Направленность.
Я понимаю, что это звучит еще злоебучее, чем Идейное Содержание, но ничего не поделаешь - без этого пункта, я проверять сочинения не согласна.
Жизнь непонятным образом вновь втянула меня в книжное ремесло.
В основном, я пишу о книгах и литераторах, которые мне нравятся.
Пишу о том, что люблю, пытаясь поделиться этой любовью.
Мужские голоса
"ОРФОГРАФИЯ"
Дмитрия Быкова
Вагриус 2003
"Орфография" - чудный, совсем как настоящий, роман из жизни Гражданской войны.
Место действия Питер и Крым 18-го года.
На самом деле, этот роман не совсем настоящий, в нем есть постмодернистская игра: и в "Доктора Живаго", и в "Хождение по мукам", и в "Собачье сердце".
Все это опять же, не плагиат, а совершенно открытая перекличка - "жизнь на культурную ренту".
Нетрудно догадаться, что под видом исследования Питера в 18-м году, Дима Быков говорит о нашем последнем десятилетии, об очередном - нынешнем, расколе русской мысли на два лагеря, об очередной утрате интеллигенцией авторитета и власти над умами.
Быков создал замечательный эпический плач по Русской Интеллигенции.
Иногда он заигрывается в прошлое и не замечает некоторых несуразиц.
У него там есть такой страшный образ "темные" - это убийцы, уголовники, садисты -вся эта нечисть, которая вылазит при любой войне и революции.
И он пишет, что через пару лет после 18-го года, вся эта мутная вода осядет на дно, чтобы снова всплыть лет через семьдесят.
То есть, по Быкову к 21-му году все, типа упорядочилось, встало на свои места и так, в полном порядке, простояло до 1989-го.
Я понимаю, что он перекидывает мостик в 1989-й с его братками и стрельбой на улицах.
Но это называется, "заслушался самого себя", потому что весь прошедший десятилетний "час жлоба" - братковская вольница, тем не менее, не унес и одной тысячной от того количества невинных жизней, которое унес, наступивший за ленинским "беспределом" сталинский "порядок".
"Орфография" - трогательная и нежная книга, написанная хорошим русским языком, это наша - интеллигентская книжка.
Но она несет в себе один очень старый и очень серьезный порок - Дима серьезно болен классической болезнью русского интеллигента - ненавистью к собственному народу.
Эта тем сквозит во всех его писаниях.
Его разделение людей на "дворовых" и "книжных", обещание сломать герою фильма 60-х годов "его рабочую косточку", все это - старая традиция.
Два народа в одной стране.
Это происходит не с каждой нацией.
Это есть у русских. У американских негров. У англичан.
Этого почему-то нет у грузин, у итальянцев, у французов.
Нет и у норвежцев.
Там профессор и крестьянин - едины, они говорят на одном языке, уважают друг друга, понимают, что составляют одно целое - Народ.
У нас - два народа, два языка.
Об этом много писали русские классики, сами же и писали, но трещина все углублялась и углублялась, пока не разверзлась пропасть Революции.
Революция, казалось бы, все смешала, перетрясла, перепутала языки и сословия.
Но как же быстро образовался новый класс аристократов: партократы и обслуживающая их интеллигенция.
Они снова заговорили "по-ученому" и с новой силой запрезирали простой народ.