Корнющенко Дмитрий Ильич
Род баронов Черкасовых в истории России 20 столетия. Часть 2. Книга 2

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 2, последний от 07/05/2021.
  • © Copyright Корнющенко Дмитрий Ильич (tat.kornushenko@yandex.ru)
  • Размещен: 15/06/2020, изменен: 08/02/2021. 951k. Статистика.
  • Монография: Проза
  • Род баронов Черкасовых
  • Иллюстрации/приложения: 225 шт.
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга 2 рассказывает о потомках рода баронов Черкасовых, живших в XX веке
    •   
      
      
      Д.И. КОРНЮЩЕНКО Т.М. КОРНЮЩЕНКО Е.Д. МАКЕЕВА
      
      
      
      
      
      
      
      РОД БАРОНОВ ЧЕРКАСОВЫХ В ИСТОРИИ РОССИИ
      XX СТОЛЕТИЯ:
      Историко-генеалогическое исследование
      
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      ПОТОМКИ РОДА БАРОНОВ ЧЕРКАСОВЫХ
      
      
      КНИГА ВТОРАЯ
      
      
      
      
      Москва 2016
      
      
      
      
      УДК 929.5
      ББК 63.214-2
      К 67
      
      
      Авторы благодарят
      В.Д. Червоткину и С.С. Червоткину
      за помощь в подготовке текста к публикации.
      
      
      
      
      
      
      Корнющенко Д.И. Корнющенко Т.М. Макеева Е.Д.
      К 67 Род баронов Черкасовых в истории России XX столетия: Историко-генеалогическое исследование. Часть вторая. Потомки рода баронов Черкасовых. Книга вторая. - М.: Издательство "Спутник +", 2016. - 615[40] с., ил.
      
      ISBN 978-5-9973-3648-6
      
      Вторая книга Второй части историко-генеалогического иссле- дования рассказывает о потомках Черкасовых и родственных им родов, живших в XX веке и испытавших все те невзгоды, которые выпали на долю России в этом столетии..
      
      
      
      УДК 929.5
      ББК 63.214-2
      
      
      
      ISBN 978-5-9973-3648-6
      
      
      
      љ Корнющенко Д.И., Корнющенко Т.М., Макеева Е.Д., 2016
      
      
      
      
      Посвящается светлой памяти Веры Афанасьевны и Дмитрия Аристарховича Добровых
      
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      
      КНИГА ВТОРАЯ
      
      
      Глава девятая.
      Надежда Дмитриевна Доброва
      и Илья Дмитриевич Корнющенко.
      Нина Сергеевна Нефедова
      и Михаил Егорович Иноземцев.
      
      ***
      ернемся к В.А. Добровой, которая с 1939 года свой пос- ледний отрезок жизненного пути прожила в Кутулукстрое.
      Каков был ландшафт этой местности?
      Кутулук, река. Старое название - Тутовла. Левый приток Большого Кинеля. Длина до 140 км. Тюркское "кутулук" -
      "пастбище". Монгольское "хутул, кутул, кутулк" - седловина, перевал".
      Кутулукское водохранилище. В 1939 г. для строительства водохранилища создана строительная организация "Кутулукс- трой" под руководством А. Бочкина. В 1939 г. была построена полуторакилометровая земляная дамба с системой гидротех- нических сооружений, перегородившая русло Кутулука. Высо- та возведенной плотины достигала 18 м, ширина поверх 6,5 м. В плотину было уложено 780000 куб. м земли. Для паводкова водосброса был устроен двухкилометровый канал шириной по дну в 70 м, глубиной 5,5 м. Водохранилище шириной до 2 км
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Один из заливов "Кутулукского моря".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Хлеба рядом с Кутулуком.
      Эти фотографии сделаны в 2004 году.
      
      
      
      
      
      
      Центром муниципального образования "сельское поселение Арзамасцевка" является Арзамасцевка (село).
      В состав поселения включено населенных пунктов - 8:
      Арзамасцевка (село) Знаменка (село)
      Аверьяновка (село) Кузьминовка (поселок)
      Беловка (село) Кутулукский (поселок)
      Бирюковка (поселок) Мичуриновка (поселок)
      
      
      
      
      
      
      
      Топографическая карта поселка Кутулукстрой.
      
      
      
      
      протянулось на 15 км по руслу реки вверх от плотины. Оно вместило 107 млн. кубометров воды. Площадь - 2 тыс. га. За- пасы воды обеспечивали самотечный полив посевной площади в 7300 га, а с механическим поливом - 12000 га полей. На стро- ительстве ирригационной системы занято 11 тыс. колхозников из 10 районов, около 1250 подвод (1630 колхозников из Бога- товского района), 578 автомашин, 120 человек инженерно-тех- нических работников. 7 июня 1940 г. вступила в эксплуатацию I очередь ирригационной системы, пущена вода для орошения полей площадью 6000 га.
      
      Более подробно о строительстве Кутулукского водохрани- лища и о его функционировании мы расскажем в той части гла- вы, в которой пойдет речь об И.Д. и Н.Д. Корнющенко.
      Что касается "Карты Кутулука", то она выполнена мною, Д. Корнющенко, примерно, в 1953-54 годах. Она имела стра- тегическое назначение, о чем свидетельствуют обозначенные объекты, условные знаки и надписи на плане поселка Куту- лукстрой. Љ 1 - это барак, в левом крыле которого мы жили с 1947 г. "Мы" - это бабушка, мама и я. Фраза "наше располо- жение войск" означает, что именно там, где жил я, находился штаб нашей мальчишеской ватаги, состоявшей в основном из детей служащих, соседей и друзей, приходивших из с. Арза- масцевки. Связывала нас дружба и общие увлечения: напри- мер, несколько лет мы играли в солдатики именно в нашей квартире. Между бараками Љ 10 и 12 располагались наши
      "враги" - дети из рабочих семей, проживавших в этих бараках. Численный перевес был на их стороне, поэтому нам частень- ко доставалось в сражениях. Места сражений на карте обоз- начены скрещенными мечами. Впрочем, в целом отношения у нас были мирными, а сражения - игровыми. Бывали "захваты в плен", "допросы", но избиения, серьезные побои случались очень редко. Игровое начало в нашей среде проявлялось в том, что мы имели свои "удостоверения", свои лозунги и девизы,
      
      
      
      
      наконец, свои шифры. Девиз был позаимствован из "Двух ка- питанов" В. Каверина: "Бороться и искать, найти и не сдавать- ся!". В те годы мы не знали, что писатель позаимствовал его у полярного исследователя Р. Скотта, а тот - у английского поэта А. Теннисона. В нашей мальчишеской практике он являлся аб- бревиатурой БИИНИНС. Пароль тоже был позаимствован из книги Л. Кассиля "Дорогие мои мальчишки", в которой герои придумали страну-утопию "Синегорию": "Отвага. Верность. Труд. Победа", аббревиатура ОВТП. Кассилевская "Швамбра- ния" повлияла на стремление составлять карты, планы, шиф- ры. На лицевой стороне карты нашим изобретенным шифром написано "рис. Корнющенко". У моего друга Сергея Антипова была книжка времен первых лет советской власти "Черным по белому", - об истории письма и о происхождении алфавитов. Мы взяли за основу финикийский алфавит, разнообразили его знаками из других алфавитов, и отправляли друг другу шиф- рованные послания. Впрочем, чаще мы пользовались азбукой Морзе, знать которую считалось делом чести. Нашим гербом был щит с изображением на нем радуги, перекрещенной сте- лой, которую обвивал вьюнок. Символом было изображение мудрой змеи, обвивающей грозное оружие - обнаженный меч. Мои детские записные книжки пятидесятых годов украшены этими сакральными для нас знаками, тире и точками Морзе, передачей сигналов морскими флажками.
      Приведенное внизу новое административное деление, обозначенное как "Сельское поселение Арзамасцевка", вклю- чает в себя все те топонимы, которые существовали и в наше время.
      
      Вот в этом-то сельском поселении и начался новый этап жизни и В.А. Добровой, и ее дочери Надежды Дмитриевны, и ее зятя Ильи Дмитриевича Корнющенко. Из Бузулука с собой мать и дочь привезли то, что в давние времена являлось при- даным бабушки, а в новые времена - приданым дочери. Было
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      много старинной посуды, главным образом той, что осталась от прежних сервизов, производства фабрики Кузнецова. Кое-что сохранилось и поныне, например, суповая тарелка, из которой старший автор до сего дня вкушает всякие похлебки. Были и образцы первых советских посудных фабрик. Была посуда ан- глийских и немецких фарфоровых фабрик. Японские декора- тивные тарелки. Хрустальные солонки и подставки для ножей и вилок. Столовые наборы ложек, вилок, ножей. Долго храни- лось несколько серебряных чайных ложечек (недавно я видел точно такую же ложку с вензелем "ОНЧ" - О.Н. Черкасова - у покойного Ю.Н. Зерцалова). Были два самовара: один старый, чуть ли не ровесник бабушки, второй - уже советского произ- водства. Среди мебели был старинный раздвижной обеденный стол на толстых резных ножках с колесиками; были старинные дубовые стулья, роскошный кожаный диван. Было много пред- метов женского гардероба: шляпы, меха, перчатки, пояса, зон- тики, веера, отрезы дорогих тканей и т.д. Вероятно, при переез- де произошел некоторый раздел имущества, так как некоторые книги из библиотеки деда сохранялись у Е.Д. Доброва.
      Увы, многим из привезенного пользоваться не пришлось: не то общество, не те условия человеческого существования... В нашем повествовании наступило время для рассказа о са- мых близких нам людях: об отце и матери, о свекрови и свекре, о бабушке и дедушке. Этот рассказ органично вписывается в биографию В.А. Добровой, самого старшего и самого уважае- мого члена семейства Добровых, - и Корнющенко. О своем по- койном муже бабушка не забывала, нет-нет, да что-то всплывет в ее памяти. Вот упомянутые выше серебряные ложки давали ей повод вспомнить: "А твой дедушка, когда пил чай, всегда брал яблоко из нашего сада, и крошил его в большой бокал, но только серебряной ложечкой!". Кругом были степи, яблоки у нас считались редким лакомством, и бабушкин внук никак не мог понять, зачем нужно было такую замечательную штуку,
      как яблоко, портить каким-то чаем?
      
      
      
      
      Глядя на свиней, которых разводили и выкармливали наши соседи, она обязательно вспоминала, как еще до всех потрясе- ний они вырастили поросенка Борьку, с которым их дети за- бавлялись, играли, словом, превратили его в члена семьи. Но выращивали его для других целей и когда ему пришел конец под ножом мясника (когда детей не было дома), то ни ветчину, ни домашнюю колбасу, ни мясо этого кабанчика никто из де- ток есть не стал, а Наденька вообще разрыдалась до истерики. И родителям пришлось всю свинину продавать соседям.
      
      ***
      Итак, временно прерываем рассказ о В. Добровой. Надежда Дмитриевна Доброва родилась 1-го сентября
      1906 года в день памяти преподобного Симеона Столпни- ка (356 - 449). Имя она получила, как мы уже упоминали, в память одной из мучениц Надежды, приходившейся на день 17 сентября старого стиля. По новому стилю день рождения переместился на 14 сентября. Однако дата "1906 г." имеющи- мися документами не подтверждается: в свидетельстве о рож- дении (метрике), которое являлось выпиской из метрики 1909 г. и было выдано 27.10.1938 г. Бузулукским ЗАГСом, указана другая дата - 14 сентября 1909 г. На документе указано: "вто- рой экземпляр", т.е. повторная выдача. Она уже год, как была замужем. Штампы на документе свидетельствуют, что паспорт ей был выдан в 1935 г. Довольно поздно, т.к. паспорта в СССР были введены постановлением ЦИКа и Совнаркомом СССР от 27.12.1932 г. Новый паспорт она получила в 1948 году. Воз- можно, что путаница в датах произошла как раз в результате получения первого паспорта. Когда возраст Н.Д. стал прибли- жаться к пенсионному, т.е. к 55 года, она рассказала, что при выдаче паспорта в 1935 г. паспортистка ошиблась и убавила ей возраст на 3 года, - психологически эта ошибка объяснима: вместо "6" написать "9". Служащая ЗАГСа стала уговаривать ее не требовать исправления этой ошибки: "Вы же не мужчи-
      
      
      
      
      на, Вам в армии не служить!". Действительно, в таком случае статус военнообязанного продлевался еще на три года, что в те времена было большой неприятностью. Н.Д. Доброва согласи- лась, не подумав о том, что ее срок ухода на пенсию тоже отод- винется на три года. Впрочем, думать-то было не о чем: пенсии по старости для рабочих в СССР были установлены в 1928 г., а для служащих, т.е. для лиц "интеллигентных профессий", к которым принадлежала мать, - только в 1937 году.
      Можно предположить, что эта "ошибка" была допущена сознательно: в возрасте 29 лет незамужней женщине совсем неплохо внезапно стать 26-летней. Прошло время, наступил 1961 год, когда фактически ей исполнилось 55 лет. Все попыт- ки восстановить настоящую дату рождения окончились ничем. Из Бузулука пришел ответ неутешительный: дескать, в ЗАГСе был пожар и все старые документы погибли, в том числе мет- рические книги. В этом году 7 сентября ее сын был на три года призван на службу в армию, и мать решила продолжать работу, как и делали многие женщины. В те годы нужно было делать выбор: или продолжать работать, или уходить на пенсию, - совмещение того и другого не допускалось. Пенсия, как прави- ло, была значительно меньше зарплаты, поэтому, если позво- ляло здоровье, люди оставались на службе. Н.Д. Корнющенко осталась на работе, а в 1964 г., когда ей исполнилось 55 лет по документам, сын вернулся со службы, поступил в институт, опять надо работать. Поэтому она ушла на пенсию только в 1966 году, когда ей исполнилось 60 лет.
      
      С октября 1966 г. весь "доход" Н.Д. Корнющенко состав- лял 55 руб. - таков был размер ее пенсии.
      Значительная часть жизни матери прошла на моих глазах: до сентября 1961 г. 19 лет мы жили вместе, вначале бабуш- ка, мама и я, а с лета 1956 г., после смерти бабушки, - вдвоем. Умерла она в нашем доме в 1979 г. в возрасте 73-х лет. Умерла, можно сказать, на моих руках, но глаза ей закрыла ее сноха -
      
      
      
      
      
      
      
      Свидетельство о рождении Н.Д. Корнющенко
      и расписка в получении ее документов на оформлении пенсии. 17.10.1966 г.
      
      
      
      
      Т.М. Корнющенко. Сохранились фотографии, документы (но не все), письма, - тоже не все, т.к. в армейском подразделении в Германии, где я проходил службу, от солдат требовали уничтоже- ния приходивших писем. Поэтому ее письма первых лет службы приходилось сжигать, но позднее, когда уже плюешь на все иди- отские армейские порядки, я ее письма сохранял. Сохранились в большинстве и мои письма матери, она их берегла. После ее смерти что-то я сжег, о чем жалею. Так же она поступила с до- кументами отца после его гибели. Видимо, есть какая-то обще- человеческая черта в том, что после смерти близкого человека хочется избавиться от чего-то, что говорит о его прошлой жизни. Подобные же поступки я встречал и у других людей.
      О детстве и молодости, о семи годах семейной жизни с от- цом мне известно по рассказам бабушки, дяди Е.Д. Доброва, его жены В.Т. Добровой, самой Надежды Дмитриевны. Естес- твенно, они были субъективны и остались в памяти далеко не все. Сохранилось несколько фотографий из времен ее детства и юности. Самая первая: "1913 г. Апрель" - красными черни- лами рукой ее отца Д.А. Доброва написано в верхней части фотографии. Маленькая Надя с маленьким беленьким козлен- ком. Может быть, ее брат В.Д. Добров, поздравляя меня с днем рождения в 1945 году, такой же, очень похожей открыткой, не- вольно подсознательно вспоминал эту фотографию? Эта фо- токарточка говорит в пользу 1906 г. рождения девочки, т.к. ей определенно 6-7 лет (в апреле Наде было 6,5 лет). На обороте паспарту, кажется, рукой дяди Жени надпись: "Память юности и прошлых далеких лет. Надюша".
      Две других фотографии изображают девушку 16-18 лет, это примерно годы 1922-24. Время окончания средней школы, вернее, школы II ступени. Она начала учиться в гимназии в 1914 г., когда Россия вступила в Первую мировую войну. До 1918 г. мать училась в Бузулукской Уездной женской гимназии. К этому году она закончила прогимназию, что соответствовало советской начальной школе (но не содержанию образования!).
      
      
      
      
      Потом с гимназией произошла та же история, что и с реальным училищем, в котором учился дядя Женя: их преобразовали в школу из двух ступеней, и окончание второй ступени означало получение среднего образования. Два старших брата закончи- ли реальное училище до революции. Младшие брат и сестра - в уже советское время.
      Самое яркое школьное впечатление тех лет у Н.Д. было таково. Директором гимназии был педагог по имени Дмитрий Павлович. Он был строгим, но никогда никого из гимназистов пальцем не тронул. Тем не менее, его прозвище было "Дмитрий с палкой". Когда он выходил из кабинета во время перемены, девочки и девушки-гимназистки из обычных резвых и болтли- вых шалопаек мгновенно превращались в скромных монастыр- ских послушниц и устанавливалась тишина. Мать не отличалась особым благонравием и однажды мчалась куда-то сломя голову вниз по лестнице, не обратила внимания на наступившую тиши- ну и ... врезалась в директора, да так, что чуть было не сшибла его с ног. Поняв, какое преступление она совершила, маленькая Надя Доброва потеряла дар речи и окаменела. Но из директор- ских уст она услышала всего лишь такую сентенцию: "Эх Вы! Совершенно не умеете себя вести! А еще барышня с бантом!". У нее на кудряшках красовался огромный белый бант. Этих слов хватило на горькое раскаяние, и оно запомнилось на всю жизнь. В октябре 1918 года публикуется "Положение о единой трудовой школе РСФСР", и в дальнейшем мать обучалась в единой трудовой школе, в которой было совместное обуче- ние, и целый ряд новшеств, которые еще не успели глубоко проникнуть в ткань организма российской школы. Это время перестройки школы хорошо показано в повестях А. Рыбакова, в повести И.К. Огнева "Дневник Кости Рябцева", хотя авто- ры были значительно моложе Н. Добровой. Еще продолжали преподавать старые учителя, не успели измениться учебники, даже руководители школ в большинстве своем оставались пре-
      жними. Потом всем найдут замену.
      
      
      
      
      К подростковому возрасту относится другое, столь же яркое воспоминание. С подругой Катей Ивановой, о которой мама пом- нила всю жизнь ("Катька Иванова"), они сбежали с уроков. Факт не особенно примечательный, но весело болтая и хохоча, под- ружки вдруг увидели фигуру идущего им навстречу директора, того самого Дмитрия Павловича. Мгновенный шок у обеих при- мерных учениц сменился мыслью о спасении и, не сговариваясь, они рванули в первую же попавшуюся дверь. И, о ужас! Они по- пали в пивную с ее атрибутами русского мужского сообщества. Девочки стояли ни живы, ни мертвы: впереди пьяные мужики, сзади - их директор. Обеим приходит в голову мысль - ведь он тоже мужчина, и вдруг ему в голову взбредет тоже выпить пива? И обнаружит их!? Что тогда будет?! На их счастье директор в пивную не зашел, но все удовольствие от прогула уроков было испорчено, и они бегом направилась в школу.
      Как христианка Н. Доброва постоянно исповедовалась. На первой исповеди на все вопросы - "Не грешна ли, раба божья...?", она вместо канонического ответа "Грешна, батюш- ка!" с невинными глазами отвечала: "Нет, не грешна!". Свя- щенник вздохнул и отпустил рабу божию, но попросил, чтобы ее отец пришел к нему.
      Сохранилась половина детской пасхальной открытки за 1916 год с надписью: "Курица Федорка и петух Егорка позд- равляют с праздничком Пасхи и желают счастья!" - ее кто-то подарил Наде Добровой.
      Никаких документов об образовании - ни о школьном, ни о последующим, - не сохранилось. Дата окончания школы из- вестна: Н.Д. Корнющенко говорила, что школу она окончила в год смерти Ленина, т.е. в 1924 году летом. В середине 20-х годов школу II ступени, прибавив еще один год обучения, пе- реименовали в десятилетнюю среднюю школу, поэтому она за- кончила ее почти в 18 лет.
      Вот еще несколько воспоминаний из детства и школьных дней Надежды Добровой. С той же Катькой Ивановой в какой-
      
      
      
      
      то праздник наряженные девочки гуляли и собирались идти на площадь, где стояли карусели. И вдруг им навстречу идет коза. Они напугались, а козе только этого и было надо. В качестве жертвы она выбрала Катьку, наставила не нее рога и начала преследовать. Катя спасается от страшного зверя зигзагами и кричит подружке: что же ты меня не защищаешь? А подружка стоит, и как часто в таких случаях бывает, заливается смехом. А коза внезапно потеряла интерес к Кате и направилась к Наде, мелкой припрыжкой, наставив рога. Картина мигом перемени- лась, и мать говорила мне, что она такого ужаса после долгого веселья никогда больше в жизни не испытывала.
      С другой подружкой Любой... произошел мистический казус. В России с конца XIX века многие увлекались спири- тизмом, т.е. вызыванием духов умерших. Кто всерьез, а кто, дурачась, но вполне образованные жители и столиц, и та- ких городов как Бузулук, устраивали спиритические сеансы. И Надя с Любкой, как она ее называла, тоже решили вызвать духов. Для этого они в уединенной комнате в полной тишине уселись за небольшой круглый стол, поставили на него чайное блюдце, зажгли две свечи, но поставили их в отдалении. На- звали чье-то имя умершего и стали ждать появления его духа.
      "Дух" должен был дать сигнал: блюдечко должно задвигаться, застучать. Но у подруг почему-то не блюдечко должно было сигнализировать, а сам столик. Вот они и сидели, взывая по очереди: "Столик, столик, стукни ножкой!". Но столик поче- му-то не стучал. Наде это скоро надоело, А Любка сидела и всерьез ждала результата. Тогда мать сделала страшное лицо, вытаращила глаза и мертвым взглядом стала гипнотизировать подружку. Та взглянула на нее - и сначала обмерла, потом за- визжала, бросилась бежать, столик опрокинулся, блюдце раз- билось... Спиритизмом они больше не занимались. С Любо- вью Ильиничной, ее мужем Николаем, их дочерью Галиной мы встречались позднее в Куйбышеве. Между прочим, Надежда и Любовь были очень похожи друг на друга.
      
      
      
      
      Однажды, когда мне было лет 9-10, мать повторила этот фокус со мной, без всякого спиритизма. Просто я сидел, читал при свете керосиновой лампы, поднял голову - и увидел страш- ную маску. Я испугался, закричал, но не побежал, а кинулся на мать с кулаками, что в свою очередь ее испугало. Когда мы оба успокоились, она и рассказала мне про тот давний случай.
      О трагикомической истории с ее любимым котом мы уже упоминали. Вполне возможно, что тяжелая ангина случилась с нею в возрасте 14 лет. Она почувствовала, что задыхается, и просила о помощи. Брат Вячеслав, больше всех любивший сестру, не одеваясь, босиком бросился за доктором, а дело было в ноябре. Доктор тоже прибежал, впопыхах забыв все врачебные инструменты. И увидев, что смерть уже коснулась девочки, раскрыл ей рот и прямо пальцем проткнул ей нарыв в горле. Пошел гной с кровью, и Наде сразу стало легче. Врач же, обессиленный, сел и спокойно сказал: "Или умрет от зара- жения крови из-за грязного пальца, или выживет и будет жить долго". Н.Д. Корнющенко прожила 73 года, не так уж долго. Такой же случай был с дочерью З. Фрейда Анной Фрейд - в аналогичной ситуации отец поступил точно так же, сохранив жизнь будущего знаменитого детского психотерапевта.
      Следующее яркое воспоминание уже о последнем школь- ном годе связано с той духовной атмосферой, которая еще про- должала царить в новой советской школе в 1923-24 гг. В Бузу- лукской школе часто устраивались костюмированные вечера, балы, литературные "суды" - диспуты над героями книг. Гото- вились и ставились на сцене школьные спектакли. Дети, еще не оболваненные коммунистической идеологией, охотно в них участвовали. От старших еще сохранялся тот культурный уро- вень, который был характерен для начала XX века. Еще не сда- валась старая учительская интеллигенция, а учеников еще не успели перевоспитать в "нового человека". Власть смотрела на школу не очень внимательно, у нее были заботы поважнее, особенно после смерти Ленина. Сохранялись старые школь-
      
      
      
      
      ные библиотеки, хоть и поредевшие после чистки, устроенной Н. Крупской, но все же сохранявшие основной фонд русской и зарубежной классики.
      В школе, где училась Надя Доброва, в связи с какой-то го- довщиной готовился Пушкинский вечер. Главной изюминкой этого вечера была сцена у фонтана из "Бориса Годунова". Роль Марины Мнишек поручили Надежде, ее выбрала учительница словесности. Сообща готовили ей театральный реквизит, что- бы со всей серьезностью воссоздать историческую обстанов- ку. Мать отдала дочке свое старинное бордовое платье, кружев было у всех сколько угодно, нашли старинный веер. Пользуясь иллюстрациями из книг К. Валишевского и Н. Костомарова, соорудили ей замысловатую прическу. И вот, любуясь ею и поправляя на прическе "диадему", учительница говорила ей любовно-насмешливо: "Всем Марина хороша, вот только нос у нее курносый!". Это приводило "актрису" в отчаяние. После спектакля она разглядывала себя в зеркало и злилась на свой нос, который никак нельзя было назвать курносым. Мне она говорила: "Я понимала, что учительница эти слова говорила нарочно, чтобы я не слишком возносилась, но все равно было очень обидно!".
      Восстанавливая биографию Н.Д. Корнющенко после окон- чания ею средней школы, можно сказать следующее. Вероятно, 2-3 года она училась в медицинском училище в родном городе. Возможно, оно называлось в те годы "курсы медицинских сес- тер". К этому периоду относится та приписка в письме отца от 12.02.1926 г., адресованная снохе Валентине, жене брата Евге- ния. Потом она работала медсестрой в Бузулукской больнице, которой руководил главврач, хирург Иванов - муж той самой школьной подруги Екатерины. На не сохранившихся старых фотографиях можно было увидеть Н. Доброву в медицинском халате, делающей больным инъекции и другие процедуры. Не сохранилась и большая групповая фотография всего медпер- сонала больницы, на которой она находилась как раз рядом с
      
      
      
      
      главврачом Ивановым. В конце 70-х годов незадолго до смерти Н.Д. их уничтожила. После переезда вместе с мужем, матерью и дочерью в Кутулукстрой, Н.Д. Корнющенко работала какое- то время медсестрой в лазарете для заключенных концлагеря. После окончания строительства этот лагерь ликвидировали, и она уже больше не работала по полученной в молодости спе- циальности. Опять же существовала большая фотография мед- персонала лазарета в окружении несчастных пациентов, лица которых меня пугали в детстве. И эта фотография тоже не со- хранилась. Не сохранился и ее военный билет, в котором было указано, что она, как медсестра, подлежит призыву в военное время. На основании этой записи ее чуть было не призвали на советско-финляндскую войну, начавшуюся 30 ноября 1939 г. Однако по положению о медсестрах нельзя было призывать женщин, имеющих детей в возрасте до трех лет. Так как ее до- чери Наталье еще не исполнилось полутора лет, то ее мужу пришлось это объяснять в местном военкомате.
      Хорошие медицинские знания сохранялись у матери всю жизнь, часто она могла проконсультировать своих знакомых и близких. Но любила заниматься самолечением, что и сократи- ло ее жизнь. Высшего образования она не получила, по причи- нам, о которых мы уже рассказывали.
      Сохранилась фотография Н.Д. Добровой, одетой по моде конца 20-х годов, и фотографии, сделанные в начале 30-х го- дов. На них мать выглядит элегантно, независимо, горделиво. Она всегда интересовалась модой и самостоятельным шитьем одежды. У нас долгие годы хранились старые журналы мод, начиная с нэповских времен, множество узоров для вышивок, разные выкройки, лекала для шитья - и фабричные и само- дельные. Еще в Бузулуке в качестве приданого она получи- ла швейную машинку марки знаменитой немецкой фабрики
      "Зингер" и на ней шила вещи и для себя, и для своих детей, и для тех знакомых, которые просили ее о помощи в женском гардеробе. Машинка жива до сих пор, на ней работали три по-
      
      
      
      
      коления женщин из нашей семьи. Сохранились некоторые вы- шивки, кружевные салфетки и накидки, изготовленные мамой, т.е. сделаны они были профессионально.
      Несомненно, Н.Д. Доброва выглядела привлекательной женщиной, - тем удивительней, что она долго не выходила за- муж. Конечно, как у всякой молодой красивой женщины, у нее были романы и не один. Среди старых фотографий было не- сколько, запечатлевших лица молодых вполне приличных муж- чин, вероятно, ее сверстников. Про одного из них она однажды сказала мне: "Вот, дарил, а зачем дарил?". Не очень понятно. Ее сноха, моя тетка по дяде Жене, Валентина Тимофеевна Доб- рова, говорила мне, уже взрослому, вернувшемуся с военной службы, молодому человеку: "У Надюшки столько было ка- валеров, столько ухажеров, отбоя не было!". На мой резонные вопрос, почему же тогда она так поздно вышла замуж? - она отвечала мне: капризная была, слишком разборчивая, все ее знакомства с мужчинами быстро заканчивались по ее инициа- тиве. На подобный же мой вопрос, прямо обращенный к мате- ри, она ответила полушутливо: "Все принца ждала!".
      Была она стройной женщиной, про таких говорят "с точе- ной фигурой". Рассказывала мне, как кто-то из сослуживцев моего отца сказал о ней: "Я бы Надю поставил на постамент!". Ее привлекательность стала причиной одного сватовства, ис- торию которого я понял в зрелом возрасте. Вот как эта история выглядела. Обе любящие меня женщины, мать и бабушка, лю- били меня иногда поддразнить. На фоне низкопробных кни- жонок и фильмов о революции и Гражданской войне, которые нам, послевоенным мальчишкам, очень нравились, они нет- нет, да и говорили мне: а вот в Бузулуке к Наденьке адмирал Колчак сватался! Это сообщение приводило меня в страшное негодование, т.к. герой и мученик за Россию А.В. Колчак в то время вполне уравнивался с Адольфом Гитлером (мать с доса- ды однажды назвала меня Гитлером, и я горько плакал от оби- ды). И только уже после смерти бабушки и после XX съезда
      
      
      
      
      КПСС, когда начались в 1956 г. первые реабилитации жертв сталинских репрессий, мать рассказала мне правду. Сватовство исходило со стороны красных, а не белых.
      Уроженцем г. Бузулука был Александр Ильич Егоров (1883 - 1939), бывший подполковник императорской армии, будущий Маршал Советского Союза (1935), будущий "враг народа". В Гражданскую войну он командовал армиями, фрон- тами, был другом И.В. Сталина, который являлся членом Рев- военсовета на Юго-Западном фронте против Польши в 1920 г. В 1927 г. он возвратился из Китая, где был военным атташе, и приехал на родину в Бузулук. Город гордился своим земляком, тем более что он происходил из рабочей семьи, и там продол- жал жить его дядя - грузчик на элеваторе, восхищавшийся сво- им знаменитым племянником.
      И вот герой и полководец Гражданской войны случай- но увидел Надежду Доброву во "цвете вешних лет" - ей шел 21й год. Ему же - 45й год. Но такая разница лет в 23-24 года тогда еще не смущала первое послереволюционное поколение. Также известен тот социально-психологический феномен, ког- да полководцы и герои из стана красных, в большинстве своем выходцы из "черного люда", после своей победы пережени- лись на дворянских дочерях, сестрах, вдовах, на интеллиген- тных еврейках, - нередко расставшись со старыми женами. Этот феномен интерпретируется с позиций аналитической психологии К.Г. Юнга: инстинктивно активизировался архе- тип раба, ставшего господином (гегемоном!). Этот метамор- фоз необходимо закрепить в важнейшей сфере человеческих отношений: в сфере сексуальной жизни. Для этого необходимо овладеть ранее недоступными женщинами "из господ". Таки- ми браками осуществлялось социально-сексуальное замеще- ние не только в новой правящей элите, но и на супружеском ложе. А женщины "из господ"? Увы, для них это был нередко единственный шанс сохранить не только достоинство, но и жизнь. Предвидеть будущее они не могли. Кто мог знать, что
      
      
      
      
      через 11 лет Маршал Егоров будет арестован в 1938 г., осужден военным трибуналом как враг народа и расстрелян в феврале 1939 г.? В Бузулуке арестовали его дядю, который начал силь- но пить, буянить и говорить все, что он думал о Сталине и его присных. Он тоже сгинул.
      Ну, а в 1927 году А. Егоров, с которым Н. Доброва толком и не была знакома, прислал к родителям своей избранницы сватов и своих родственников. Бывший подполковник был не из худших, но родители ему категорически отказали. Бабуш- ка, которая играла в семье ведущую роль, сослалась на ее мо- лодость, на большую разницу лет и т. д., а у Нади никакого мнения на свой счет еще не существовало. В действительнос- ти В.А. Доброва не хотела, чтобы ее дочь выходила замуж за человека, которого она считала предателем, нарушившим во- инскую присягу, и участвовавшим в разрушении того мира, в котором она прожила большую часть жизни.
      Так почему же бабушка и мать говорили мне о совершен- но невиновном в матримониальных намерениях и тоже давно расстрелянном адмирале Колчаке? О причине такой подмены я тоже догадался спустя много лет. Имя Колчака можно было называть совершенно спокойно, он никому не мешал, никого не пугал, его личная жизнь в те годы никого не интересовала. Враг революции, друг Антанты, все ясно. А вот имя Егорова, да еще в таком контексте, упоминать было страшно и опасно, так как он принадлежал к шайке врагов народа, замышлявших фашистский переворот и покушение на жизнь т. Сталина и его соратников. О нем стали говорить только во второй половине 50-х гг. после XX съезда КПСС. Женщины и не подозревали, что совершая защитную подмену имен, они очень будоражили мою пионерскую совесть.
      Как и другие Добровы, Н.Д. Корнющенко поддерживала связь с семьей Зуевых. В ее записной книжке в сер. 70-х годов есть адрес Розалии Давыдовны Зуевой. Мы, видимо, допусти- ли оплошность в описании этой семьи. Скорее всего, Н.И. Зуев
      
      
      
      
      был мужем Р.Д. Зуевой, Мария Николаевна Зуева (Муся) была их дочерью, а ее сыновья Владимир и Надежда - их внуками. Будь Розалия Давыдовна матерью Н. Зуева, вряд ли бы она до- жила до сер. 70-х годов.
      
      
      ***
      Мы приблизились к дате заключения брака, после которо- го Н.Д. Доброва стала Надеждой Дмитриевной Корнющенко. Перед замужеством в мае 1937 года в самый разгар Большого террора она ездила в Москву, надо думать, для приобретения того неизбежного реквизита, без которого не могут обойтись новобрачные из приличных семей. Этот обычай сохранялся долго, вплоть до 90-х годов прошлого века по той обыденной причине, что нужных вещей в провинции было не достать. Это была ее единственная поездка в столицу, и она помнила о ней всю жизнь. Немудрено, ибо такие поездки не для одного поко-
      
      
      
      
      ления советских людей имели культовый характер. Кстати, как и в Ленинград-Питер. Н.Д. побывала в Большом театре: слу- шала "Бориса Годунова". Попала во МХАТ: смотрела только что возобновленную постановку "Дней Турбиных" (поэтому о творчестве М.А. Булгакова я узнал задолго до издания его книг в 1955 - 1965 гг.). Была в Третьяковке, много лет спустя рассказывала мне о картинах Крамского, Брюллова, Репина, Сурикова, Васнецова, Куинджи, Левитана, что пробудило во мне огромный интерес к изобразительному искусству. Посети- ла, как было принято говорить в советском бомонде, Мавзолей Ленина. Я спрашивал: а там чисто? ведь столько людей ходит! Она иронически отвечала: нет, там везде грязь, окурки валяют- ся, наплевано! Дескать, ничего ты не соображаешь, откуда там может взяться грязь?!
      Останавливалась она в знакомой семье военного. Возмож- но, что глава семьи был сослуживцем брата Вячеслава в воен- ном комиссариате в Бузулуке. Он пошел в гору и в 1937 г. был адъютантом Я.Б. Гамарника, начальника Политуправления Красной Армии и зам. наркома обороны. Над Москвой уже ви- тал ужас репрессий. Мать рассказывала мне, как этот волевой и энергичный военный вернулся со службы весь потемневший, сел, и ни на кого не глядя, сказал: "Хозяин застрелился!". Само- убийство Гамарника произошло 31 мая 1937 года. Не особен- но разбираясь в московских страхах, она, услышав фамилию
      "Вышинский" - главного обвинителя на московских процес- са 1936 - 1939 годов, - громко сказала, ничего не подозревая:
      "А у нас в Бузулуке тоже есть Вышинский!" - и все побледне- ли, прижали пальцы к губам и объяснили ей, что в Москве эту фамилию произносят только шепотом.
      Как познакомилась мать со своим будущим мужем Ильей Дмитриевичем Корнющенко, сейчас уже невозможно устано- вить. "Принцем" он, конечно, не был. Но накануне бракосо- четания отец подарил невесте книгу Шота Руставели "Витязь в тигровой шкуре", пер. К. Бальмонта, Гос. из-во "Художест-
      
      
      
      
      венная литература". М., 1937 г. На титульном листе его рукой надпись: "Золотой, Зорьке - Наде. Илья 1 сентября 1937 г.". Их семейное счастье длилось недолго, всего семь лет. Но мать говорила мне: "Лучше прожить несколько счастливых лет с та- ким человеком как твой отец, чем маяться всю жизнь с каким- нибудь уродом".
      5 сентября 1937 года они вступили в брак, зарегистриро- ванный в Бузулукском Районном Отделе Актов Гражданского Состояния. Бузулук уже входил в состав Оренбургской (позд- нее Чкаловской) области.
      Они продолжали жить в Бузулуке. Сохранилась маленькая фотография матери, относящаяся к этому периоду: или 1937, или 1938 г. Сделана она в Бузулуке. Мать очень элегантно оде- та - в модной шляпке, в летних перчатках, с сумочкой. Ей при- близительно 30 лет. На заднем плане проглядывают очертания православного храма.
      12 июля 1938 года у супругов Корнющенко родился их пер- вый ребенок: дочь Наталия Ильинична. Вскоре после того, как девочке исполнился один год, вся семья во главе с В.А. Добро- вой переехала в Кутулукстрой.
      
      ***
      Далее мы начинаем рассказ о Корнющенко Илье Дмит- риевиче (02.08.1904 - 27.07. 1944). Он родился 20 июля - по старому стилю это Ильин день. По новому стилю это будет 2 августа. Местом рождения было с. Прилуки Полтавской губ. в Украине. Позднее, уже при советской власти, город Прилуки отошел к Черниговской обл. Семья была крестьянская, но до- вольно редкая фамилия произошла из далекого прошлого: из времен Северной войны, из славной Полтавской битвы. Армия Петра I, разбив войска Карла XII, взяла в плен многие тысячи шведских солдат и офицеров. Среди этих пленных был и некий молодой офицер или унтер-офицер по фамилии "Карлусон". Он был настолько тяжело изранен, что его не погнали вместе
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Свидетельство о браке супругов Корнющенко 5.09.1937 г.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Свидетельство о рождении Наточки Корнющенко. 12.07.1938 г.
      
      
      
      
      с другими на устроение С.-Петербурга или на горные заводы Урала, а оставили на милость местных жителей. Какая-то пол- тавская крестьянка приютила его, выходила, он выздоровел и женился на ней. Вернуться в Швецию было довольно затруд- нительно, война продолжалась до 1721 г., и Карлусон стал привыкать к новой родине, заниматься крестьянским трудом, в семье появились дети, и он свыкся с новой ролью украинского крестьянина. Случай не единичный, таковы были частые пос- ледствия тех войн, которые вела Россия. Здравый смысл по- беждал государственную политику. Был ли он шведским дво- рянином? Возможно, был, возможно, нет. В армии шведского короля при очень жесткой дисциплине существовали демокра- тические порядки: унтер-офицерский и офицерский чин мог получить любой за свои боевые заслуги, что влекло за собой возведение во дворянство. Известно, что шведское дворянство очень гордилось своей сословной принадлежностью, что так- же вошло в арсенал средств Петра по укреплению фундамента регулярного государства. В итоге постепенно происходила ук- раинизация шведской фамилии: сначала она стала звучать, как
      "Корлусенко", а затем и вовсе стала "Корнющенко", сменив характерный для шведского языка звук "эс" на характерный для украинской речи звук "ща". Образование новых фамилий в славянских деревнях - дело вековечное.
      Весь этот полулегендарный рассказ я слышал в детстве от Корнющенко Н.Д., который она излагала со слов отца, и никакими документами подтвердить его нельзя. Возможно и другое лингвинистическое толкование нашей фамилии, более сложное. Ее можно рассматривать как синтез двух слов: корн (немец.) - зерно, зерновой слиток, обычно пшеницы, это слово присутствует и в славянских языках, и - юха́ или юшка (цер- ков.) - мясной, рыбий навар, вообще - похлебка. (См. Словарь Даля, тт. 2 и 4). Но слово юха с ударением на первом слоге тот же Даль (см. т.4) объясняет так: ухо, ухо-парень, пролаз, бой- кий, продувной. "Кулинарное" происхождение фамилии "Кор-
      
      
      
      
      нющенко", вероятно, наиболее адекватное. В детстве в своей гордыне я хотел иметь фамилию русских князей: "Серпуховс- кий", "Волконский" и т. п. Желая меня одернуть, мать сообщи- ла мне, что моя фамилия происходит от слова "затируха", - так называлось кушанье деревенской бедноты. Круто замешанные и растертые кусочки теста из пшеничной, а иногда и из ржаной муки, запускались в кипяток и варились с постным маслом и резаным луком. Для меня эту "затируху" варили на молоке и добавляли сахара. То есть это и была как раз "хлебная похлеб- ка" по-украински "корнюшка". Мои женщины и говорили мне:
      "Ты у нас "Затирушкин!" - на что я страшно обижался. Себя- то они считали Черкасовыми (бабушка) и Добровыми (мать). Однако такое лингвинистическое объяснение происхождения фамилии не противоречит легенде, - оно, скорее, дополняет ее. На протяжении многих лет мне довелось лишь трижды встретить фамилию "Корнющенко" у других людей. В детстве: у нас в соседях в бараке жила пожилая чета в сер. 40-х годов с фамилией "Корнюше́нко" - вместо "ща" произносилось "ша" и ударение делалось на третьем слоге на букву "е", что ближе к варианту из словаря Даля. Затем, в начале 1975 года: в газете
      "Книжное обозрение", где читатель Корнющенко И. жаловал- ся на бракованный экземпляр книги, полученной им по почте. И в третий раз - в газете "Чапаевский рабочий", 2003, 8.05.
      Љ 68-69, которая проводила викторину о Великой Отечествен- ной войне:
      
      5. Капитан Корнющенко прочитал в газете
      "Правда" о награждении большой группы учителей орденами Советского Союза. В их числе был и учитель школы Љ 2 города Чапаевска И.И. Бабушкин. К нему и обратился с письмом боевой летчик с просьбой при- слать ему необходимую в боях книгу. Учитель выполнил просьбу воина. Что за книга помогала бойцам защищать нашу Родину?
      
      
      
      
      Из этих трех случаев наиболее интересным является вто- рой. Я обратился в "Книжн. обозр." с запросом: нельзя ли по- лучить адрес этого человека? 28 марта мне был дан ответ: ад- рес автора письма - Сумская обл., ПТЧ Липовая Долина, ул. Ленина, д. 38, к. 9, Корнющенко И. Сумская область находится на востоке Украины, граничит с Полтавской, Черниговской и Харьковской областями. Своими открытиями я поделился с матерью и предложил написать по этому адресу письмо для выяснения возможных родственных отношений. Однако она категорически отсоветовала мне делать такой шаг, а я, не чувс- твуя ее поддержки, на него не решился. В своем детстве я слы- шал от нее, что надо бы найти родственников отца, с которыми связь была потеряна после его гибели. Теперь же ей связь с ними была безразлична. Никого из них я так и не видел. Только на фотографиях, о которых скажу позже.
      Остается лишь добавить, что когда в начале нового века мы перебрались в Москву, то в Интернете среди жителей сто- лицы мы обнаружили десятки если не сотни лиц обоих полов с фамилией "Корнющенко", в том числе полных тезок старших соавторов.
      Вернемся к началу XX века. Семья отца, в которой он был старшим ребенком, где-то в 1909 - 1910 годах в ходе осущест- вления столыпинской аграрной реформы переселилась в Си- бирь. Моего деда по отцу звали Дмитрий, а бабку - Марфа. Их отчеств я не запомнил. Дмитрий Корнющенко любил свободу ("слободу", как передавала мне мать), ни от кого не хотел зави- сеть, хотел самостоятельности, поэтому воспользовался впол- не приемлемыми условиями переселения, что свидетельство- вало и о его предприимчивости, и о некоторой авантюрности. В конце 00-х гг. XX века отец вместе с родителями оказался в Сибири, в Красноярском крае, в Агинском районе, в селе Пав- ловка. Этот адрес, уже в советской транскрипции, назвала мать. По сибирским меркам Агинское находится совсем недалеко от Красноярска. В Сибири семья Корнющенко разрослась. На том
      
      
      
      
      же бланке, полученным из "КО" в 1975 г., я со слов матери, записал имена всех братьев и сестер отца. Наталья, видимо, любимая сестра, так это же имя получила дочь И.Д., Иван, Фе- дор - самый близкий отцу брат, его очень уважала мама. Одно время в период строительства водохранилища он жил и рабо- тал в Кутулукстрое. Н. Корнющенко была уверена, что он был единственным из семьи, кто вернулся в Украину, в Прилуки, и что И. Корнющенко мог быть его сыном. Далее, был сын Миха- ил, затем сестры Евдокия и Елизавета. Евдокия (Дуня) какое- то время тоже жила в семье родителей, и мать рассказывала, как она обихаживала и воспитывала эту сибирскую дикарку. Всего, следовательно, вместе с Ильей - семь братьев и сестер. Сохранилась только фотография двух братьев: Ильи и Федора. Была фотография Евдокии, но она не сохранилась.
      Отец был старшим, поэтому вся основная помощь отцу по ведению хозяйства ложилась на его плечи. С 14 лет он выпол- нял все сельскохозяйственные работы: пахал землю, ухаживал за скотом, косил сено и убирал урожай, заготавливал в лесу дрова на зиму... Да мало ли, какая работа бывает в деревне! По себе это хорошо знаю. По некоторым намеком матери, с семьей отца поступили так же, как с миллионами крестьянских семей в нач. 30-х годов, - шло раскулачивание, вот только ссылать сибирских крестьян было некуда. Как этот процесс проходил в Сибири, замечательно рассказали С. Залыгин в повести "На Иртыше" и В. Астафьев в повести "Последний поклон". Отец, однако, в эти годы с семьей уже не жил, но младшим братьям и сестрам помогал. Тем, которые лишились всего, и находили у него приют. Но мать говорила, что после рождения дочери в 1938 г. он прекратил помощь, заявив, что он им помогал 10 лет, а теперь они встали на ноги и пусть сами себя устраивают.
      До 1923-24 гг. Илья Корнющенко получил среднее обра- зование. С 1924 и до начала 1928 г. он служил в РККА - Ра- боче-Крестьянской Красной Армии, формировавшейся по тер- риториально-милицейскому принципу. На его сохранившейся
      
      
      
      
      фотографии, где он изображен в военной форме, хорошо раз- личимы эмблемы инженерных войск, но не видны знаки разли- чия, хотя по типу обмундирования можно определить, что он принадлежал к составу "младших командиров". Эта фотогра- фия приблизительно к 1927 г. относится. На этом его служба не закончилась: тогда служили по два года в регулярных войсках, а затем периодически призывались на службу по территори- альному принципу, как правило, по месту рождения.
      В 1928 году И.Д. Корнющенко поступает учиться в гидро- мелиоративный техникум в Бузулуке. Как он попал туда из сво- их родных мест - мне неизвестно. Есть фотография, выполнен- ная 20 мая 1928 г. в Красноярске. На ней пятеро молодых людей в возрасте 25-26 лет. Илья - в первом ряду в центре. Судя по всему, это близкие друзья, которые сфотографировались в пос- ледний раз в родных местах перед отъездом в Поволжье. Через три года они сфотографируются в последний раз в год оконча- ния техникума. В этом, 1931 году, Илья Дмитриевич получит диплом инженера-гидромелиоратора, т.е. специалиста по стро- ительству оросительных систем по обводнению или, наоборот, по осушению местности. Надо отметить, что в те годы таких учебных заведений было мало. Развитие мелиорации в СССР началось в 1-ю пятилетку в 1929-32 годах. В Сибири, в Томске в сельскохозяйственном институте в эти годы был открыт гид- ромелиоративный факультет. Возможно, что у пятерых друзей на будущее были планы поступить после техникума на этот факультет. В Кутулукстрой из этого вуза ежегодно приезжа- ли студенты на практику, знакомились с устройством гидрав- лических сооружений, в том числе с теми, которые построил отец. В первой половине 50-х годов в Кутулукстрое функцио- нировало мелиоративное училище, которое готовило младших специалистов по гидромелиорации. Общий корпус таких спе- циалистов был в те годы невелик, эта часть советской техни- ческой интеллигенции меньше всего пострадала от репрессий: их было слишком мало, чтобы уничтожать за "вредительство".
      
      
      
      
      На них во время Отечественной войны сразу же распространи- лась бро́ня - их не призывали в действующую армию, т.к. гид- ромелиоративные системы должны были обеспечить высокие урожаи для прокормления этой армии.
      Биография отца и его работа на строительстве одного из первых водохранилищ напоминала персонажей из романа Бру- но Ясенского "Человек меняет кожу". Вновь роман "врага на- рода" был опубликован во второй половине 50-х годов после реабилитации Б. Ясенского. Мать говорила, что эта книга очень нравилась отцу. Когда я ее прочитал, а потом еще посмотрел 2-х серийный фильм., шедший в нач. 60-х годов, я понял, поче- му книга нравилась И.Д. В сущности, это было художествен- ное описание технологии сооружения оросительной системы в жанре советского приключенческого романа о вредителях. Уже в 80-е годы был создан телесериал по роману Б. Ясенского.
      На фотографии выпускников техникума, сделанной в Бузу- луке в феврале 1931 года, присутствуют те же молодые люди, что и в 1928 г., только возмужавшие за три года. Опять же в первом ряду в центре - И. Корнющенко. Рукой одного из вы- пускников, Владимира П., на обороте написано: "... когда все вместе боролись за дор. - мелиор. (дорожно-мелиоративное - Авт.) строительство социализма в одной конторе - на основе обследования кошмаров прошлого.
      ... все разные, не похожие ни в жизни, ни в работе, ни в будущем.
      Смесь идей и лиц, настроений.
      Но это все мы, - мелиораторы.
      Это тебе Илья, вместе с приветом от тех, кто здесь. Владим. П. Буз. Февр. 31 г."
      
      Текст вполне в духе тогдашних романов о великих строй- ках социализма: того же Б. Ясенского, Л. Леонова, В. Катаева и т. п. Вот только фраза о "строительстве социализма в одной конторе" выглядит достаточно крамольно: ведь это ни что иное,
      
      
      
      
      как иронический парафраз знаменитой сталинской формулы о построении социализма в одной отдельно взятой стране. В "Кратком курсе истории ВКП(б)", появившемся несколько позднее, это положение будет рассматриваться как гениальное развитие идей марксизма-ленинизма. Фотография Владими- ра П. с дарственной надписью отцу тоже сохранилась с над- писью на изображении: "Единственному Илье Дмитриевичу". А на обороте крест-накрест по диагонали следует такой текст:
      "От имени ИТС (инженерно-технического состава - Авт.) с удо- вольствием вручаю в твои руки крепкие и цепкие защиту нас, строителей социализма, от империалистических акул. Вполне естественно, Илья. В.П." По другой диагонали: "Через трупы, невзирая на корявые лица, будем биться - ты мечём - я рублем и энтузиазмом. В.П.". Третий текст, самый первый, еле про- свечивает и прочтению не поддается, но тоже написан рукой В.П. Шутник и оригинал был этот Владимир П. Конечно, в 1931 г. времена были еще вегетарианские, но вряд ли он дожил до конца 30-х годов и умер в своей постели.
      Можно представить, что эти фотографии отец получил уже на военной службе, которая возобновилась для него после получения инженерной специальности. Он обязан был явить- ся на пункт приписки, то есть на территорию Красноярского края, что он и сделал. Он снова служил в инженерных (сапер- ных) войсках, но уже в ранге среднего комсостава. В сер. 50-х его вдова говорила мне, получая мою скудную пенсию за отца (280 руб.): "Лучше было бы, если бы твой отец погиб на войне! Он имел бы звание не ниже подполковника, и твоя пенсия была бы гораздо больше". В системе соотношения довоенных воин- ских званий и предвоенных, званию "подполковник" соответс- твовало звание "командир батальона" (комбат). На этот раз он служил в Амурской обл., г. Свободный, с. Зейдив с 1931 по 1933 годы. Это была служба по укреплению позиций Особой Дальневосточной армии. Сохранилось несколько фотографий, главным образом, сделанных зимою. В феврале 1933 года сфо-
      
      
      
      
      тографирована группа лыжников, среди них отец идет треть- им. В марте 1933 г. отец сфотографирован с такими же лицами комсостава: с С. Судосевым и В. Лакеевым.
      Весной 1933 г. И.Д. Корнющенко возвращается на граж- данскую службу. Все считают его сибиряком, и действительно по описаниям многих он соответствовал устоявшемуся сте- реотипу: ростом был под два метра и в армии на основании этого критерия получал двойную порцию пищевого довольс- твия; физически был очень силен: мог взять под мышки два мешка муки с мельницы и спокойно принести их домой, а в мешке обычно содержится семьдесят килограммов, - я тоже имел с ними дело на мельзаводе, в студенческие годы. Но в его речи было много украинизмов, особенно в бытовой среде, а его любимой песнью мама считала знаменитую "Дивлюсь я на небо...". Переплывал Енисей - туда и обратно.
      Почему-то он снова поселился в Поволжье, в Самарской области, в Сызранском районе. Сначала он живет и работает в деревне Ключики. Сохранилась фотография деревенского дома с его надписью "Моя квартира. Д. Ключики, 1933 г." и его фотография, сделанная в июле 1933 г. Он в рубахе "ков- бойка", в шляпе. На остальных фотографиях сызранского пе- риода он в военной форме без знаков различия: в гимнастерке или во френче, в шинели и зимней папахе. Упоминается еще с. Поповка: "Вырубка леса. Апрель 1933". Характерна фотогра- фия "Управление мелиорации. Сызрань, 1934 г.". Представле- ны девять работников ИТС, И.Д. первый слева во втором ряду. В Сызранском районе он находился, видимо, до 1935-36 годов. В 1936 - 1937 гг. И.Д. Корнющенко уже перебрался в Бу- зулук. Он работает над сооружением Бузулукской системы, в которую входило Домашкинское водохранилище на р. Домаш- ке с площадью водосбора 326 кв. м, состоявшее из 2 земляных плотин на реках Лабаза и Домашка и каналов. Домашкинское водохранилище находилось в 6 км. от города Бузулука. Види- мо, во время этого строительства Илья Корнющенко познако-
      
      
      
      
      мился с Надеждой Добровой. После заключения их брака они, примерно, два года продолжали жить в Бузулуке, на улице Куй- бышева. Сохранилась фотография отца бузулукского периода: он на лыжах в лесу, одет в добротную гражданскую одежду, т.е. о нем уже есть, кому заботиться. В Бузулуке у молодоженов родилась дочь Наташа.
      В Сибирь, в Красноярский край новая семья отца возвра- щаться не собиралась. На память о родине у него осталась боль- шая подборка открыток-фотографий "Красноярские Столбы", которые перешли ко мне на правах наследства. "Столбы" - это заповедник в 3 км к юго-востоку от Красноярска. Его достоп- римечательность - гранитно-сиенитовые останцы ("столбы", отсюда и название), имеющие причудливую форму и достига- ющие высотой до 100 м. Около этих скал собиралась на гу- ляния и для занятий альпинизмом красноярская молодежь. Любители скалолазания назывались "столбовцы". Их подвиги изображались на этих открытках. Была ли молодая семья на родине отца? По существовавшим сибирским обычаям он был обязан показать молодую жену своим отцу и матери. Не могу утверждать точно, но как будто бы мама говорила о такой по- ездке. Кажется, были ее рассказы о том, что ее свекор после раскулачивания совсем запустил хозяйство, свалил все дела на младших сыновей, а сам наслаждался "слободой". Дети же ис- кали любую причину, чтобы вырваться из дома и из Сибири. Поэтому Федор после военной службы оказался в Кутулукс- трое: сохранилась фотография братьев Ильи и Федора, на кото- рой последний одет в военную форму. Вероятно, это 1940 год. Весной 1939 года ЦК ВКП(б) призвал Академию Наук, академии наук и колхозы юго-восточных республик готовить- ся к походу против засухи. Соответствующее постановление ускорило работы по строительству Кутулукского водохранили- ща. Это гидротехническое сооружение являлось общего типа водоподпорным, водопроводящим и водосбросным сооруже- нием. Далее мы представляем материал из Интернета, разме-
      
      
      
      
      щенный 22.08.2011 года под заголовком "Кутулуку - 70 лет". Эти фотографии и текст мы дополнили старыми фотография- ми из нашего семейного архива. Комментарии к изложенным сведениям дадут представление о том, о чем умалчивает автор.
      
      "Кутулуку - 70 лет
      22.08.2011 • by gregorkon • in Забытая Самара. •
      1. Шлюз-регулятор - водосбросное г/т сооружение для паводка. Хорошо видны пять шлюзов.
      
      Большевики - сталинцы не строили себе дворцов во Фран- ции и Турции, не вывозили капитал в Штаты, не отправляли детей на учебу за границу, но зато только за годы третьей пяти- летки (1938 - 1942) в СССР на мелиорацию было израсходова- но 3206,4 млн. рублей, из которых на капитальное водохозяйс- твенное строительство - 2004,1 млн. рублей и на эксплуатацию систем - 1202,3 млн. рублей.
      За три предвоенных года (1938 - 1940) прирост орошае- мых земель составил 451 тыс. га и площадь орошаемых земель
      
      
      
      
      к концу 1940 г. достигла 6322 тыс. га. Успешно начатое мас- совое народное мелиоративное строительство продолжалось с все возрастающими темпами, но в первой половине 1941 г. было прервано войной. Рекламе массового народного мелиора- тивного строительства и развитию мелиорации в годы третьей пятилетки в павильоне "Водное хозяйство" ВДНХ был отве- ден большой стенд.
      2. Картограмма оросительных систем СССР в 1940 г.
      Видны топонимы: Бузулук, Домашкинское вдхр., реки Самара, Бузулук, Бол. Кинель.
      
      Первой в 1936 - 1937 гг. была сооружена Бузулукская сис- тема (Домашкинское водохранилище в 6 км от Бузулука, на реке Домашке, с площадью водосбора 326 кв. м), состоявшая из 2 земляных плотин на речках Лабаза и Домашка и каналов, потом в августе 1941 г. уже в Куйбышевской области было за- кончено грандиозное строительство Кутулукской ороситель- ной системы. Кутулуку уже 70 лет.
      Смотрим Википедию о Кутулукском водохранилище - она почти всем хороша, только без фотографий - исправляю эту ошибку, и еще добавляю разные сведения в контент материала.
      
      
      
      
      
      
      3. Кутулукское водохранилище - искусственный водоём, созданный на реке Кутулук, предназначен в первую очередь для орошения полей с помощью ирригационной системы.
      
      В 1933 г. на Кутулуке начались изыскательские работы, а само строительство началось 15 января 1934 г. Общая стои- мость проекта первоначально оценивалась в 35 млн. рублей. В 1938 году для строительства водохранилища была создана строительная организация "Кутулукстрой" под руководством будущего лауреата Ленинской премии, Андрея Бочкина (до этого он работал старшим прорабом на строительстве первой ирригационной системы в России - Бузулукской на реке До- машка).
      В ходе строительства была сооружена земляная дам- ба длиной 1,5 км, высотой 18 м, шириной в верхней части 6,5 м, с системой гидротехнических сооружений. На возведе- ние дамбы ушло 780 000 м3 земли. Кроме того, был устроен
      
      
      
      
      канал глубиной 5,5 м и шириной по дну в 70 м для водосброса при паводках. В плотину было уложено 780000 куб. м земли. Для паводкового сброса был устроен двухкилометровый канал шириной по дну 70 м и глубиной 5,5 м.
      В строительных работах принимало участие 11 тысяч колхозников из 10 районов Куйбышевской области, около 1250 подвод, 578 автомашин, 120 инженеров. На стройке было 47 стахановцев. Перед строителями выступали артисты Куй- бышевской филармонии.
      С 1933 по 1943 год в Богатовском районе было разрушено три храма, включая церковь в селе Беловка, рядом с Кутулуком. Камень, который остался после их разрушений, использовался для стройки века - Кутулукское водохранилище построено из стен этих церквей. Деревянные же части пошли на строитель- ство бараков для рабочих.
      
      4. Строительство водонапорной башни. Фотограф И.Д. Корнющенко.
      
      
      
      
      В 1939 году строительство водоема было закончено, в 1941 году началось его наполнение. Нормальный подпорный уровень достигнут в 1943 году. Водохранилище шириной до 2 километров протянулось на 15 километров по руслу реки вверх от плотины. Оно вместило 107 миллионов кубических метров воды. Площадь - 2000 гектаров.
      7 июня 1940 году вступила в эксплуатацию первая очередь ирригационной системы, обеспечивающая водоснабжением 6000 га полей. Всего же запасы воды в водохранилище обеспе- чивали самотечный полив 7300 га полей, а при механическом поливе - до 12 000 га.
      
      5. Так называемый "1-й котлован" для водосброса.
      
      Водохранилище относится к среднему по размерам во- доему. Его длина составляет 13,7 км, ширина - 1,4 до 2,5 км. Максимальная глубина составляет 16 м, средняя - 4,7 м. При нормальном подпорном уровне площадь водного зеркала со- ставляет 21,5 га, а объем запасов воды 100 млн. м3. Площадь мелководий с глубинами до 2 м составляла 490 га.
      
      
      
      
      Береговая линия слабо изрезана, ее длина составляет 58 км. В 1944 - 1945 гг. на Кутулукском водохранилище были ор- ганизованы наблюдательные пункты Центрального научно-ис-
      следовательского института прудового рыбного хозяйства.
      14 апреля 1949 г. вышло Постановление Совета минист- ров СССР Љ 1448 "О переселении хозяйств в колхозы района Кутулукской оросительной системы Куйбышевской области и мерах по улучшению ее использования".
      
      6. Белый пункт впереди - храм в Беловке.
      
      В 2005 - 2007 гг. на проведение проектно-изыскательских работ и реконструкцию земляной плотины и водосбросных сооружений Кутулукского водохранилища на реке Кутулук в Богатовском районе в областном бюджете было заложено 1 745,5 тыс. рублей.
      
      
      
      
      География.
      Водохранилище создано в среднем течении реки Кутулук - левого притока реки Большой Кинель. Находится на террито- рии Богатовского и Борского районов Самарской области.
      7. Мост через р. Кутулук.
      
      8. Одно русло реки Кутулук.
      
      
      
      
      
      
      9. Другое русло реки Кутулук.
      
      
      10. "Кутулукское море" у берега дамбы, защищающей пос. Кутулукстрой, с. Арзамасцевка и пос. Бирюковка от наводнений.
      
      
      
      
      Водохранилище находится в зоне умеренного увлажне- ния с имеющимся летним дефицитом: коэффициент 0,7 - 0,9. Среднее количество осадков - 350-400 мм.
      Основным компонентом питания являются талые воды (89%). Речной приток составляет 11 %, роль грунтовых вод не- значительна. Всего за половодье в водохранилище поступает 105 мл м3 воды. По характеру гидрологического режима во- дохранилище относится к водоемам с неустойчивым уровнем воды сезонного регулирования, среднегодовое колебание уров- ня воды превышает 1 м. Летом Кутулук прогревается до +25, зимой ее глубинные слои не охлаждаются ниже +4. Летом, в ветер, здесь ходят огромные волны.
      
      Растительность.
      Первые научные сведения о растительности водохранили- ща появились в 1949 году, когда С.М. Ляхов отметил, что рас- тительность развита слабо, берега до сих пор пустые и к водо- хранилищу вплотную подходят пахотные земли, что приводит к выносу в воду большого количества почвы[1].
      В 1991 году было проведено детальное изучение расти- тельного покрова водохранилища. Было выявлено 77 видов.
      Воздушно-водная растительность была представлена со- обществами рогоза узколистного, ситняга болотного, осоки острой, клубнекамыша морского, тростника обыкновенного, стрелолиста обыкновенного, ежеголовника прямого, хвоща приречного, камыша озерного.
      
      По степени зарастания Кутулукское водохранилище отно- сится к слабо заросшему, не более 10 % площади водного зер- кала занято воздушно-водной и водной растительностью.
      Наиболее развита растительность в верховьях водохрани- лища. В верховьях водохранилища сильно развита прибрежная растительность, где она образует массивные заросли. В аква- тории отмечается увеличение площади мелководных участков,
      
      
      
      
      что способствует развитию прибрежно-водной растительнос- ти. До 60 % водной поверхности в верховьях занято раститель- ностью сплошного характера.
      
      11. Волнорезы перед шандорами шлюза-регулятора.
      
      12. Шандорная стенка шлюза-регулятора для входа паводка.
      
      
      
      
      Рыбные ресурсы.
      На водохранилище было организовано рыбное хозяйство.
      Рыбопродуктивность водоема составляет 361 кг/га.
      Рыбалка на водохранилище платная.
      
      13. Руководящий и инженерно-технический состав строительства оросительной системы. 1939 г.
      
      Водохранилище находится в федеральной собственнос- ти, эксплуатируется водохозяйственной организацией Минис- терства сельского хозяйства РФ ФГУ "Самарамелиоводхоз". По данным предприятия на 1990 год площадь орошения составляла 7742 га, после чего резко сократилась. На 1 мая 2003 года площадь орошаемых угодий составляла лишь 1834 га." Приведенный обширный материал в основном верно пе- редает историю строительства Кутулукского водохранилища на разных этапах. Конечно, неплохо бы было хотя бы вкратце рассказать о всем процессе функционирования оросительной системы, но автор Б.И. Грегорков, вероятно, не осведомлен об этом процессе. Большинство фотографий носит чисто видовой характер, гидротехнические сооружения не атрибутированы. Мы взяли на себя этот труд, поскольку Д.И. Корнющенко про-
      
      
      
      
      жил в Кутулукстрое почти 19 лет - с рождения до отправки на военную службу в 1961 г. - в окружении всех водных и гидро- технических комплексов; они ему знакомы с самых ранних де- тских лет. Пояснения очень краткие, т. к. в нашу задачу входит описание жизни семей Добровых и Корнющенко, а не история строительства.
      Автор фальшивит уже с первой строки, воспевая заслуги
      "большевиков - сталинцев" в развитии мелиорации. Далее, перечисляются "производительные силы", участвовавшие в строительстве, прежде всего "11 тысяч колхозников" и т.д. Ува- жаемый автор, Вы всерьез полагаете, что эту огромную по тем временам задачу могли решить 11 тыс. человек? Они ее и не решили бы, не будь другой, массовой рабской силы, - заклю- ченных, согнанных из разных концлагерей, главным образом, из поволжских, и сконцентрированных в двух концлагерях на территории стройки, причем состав з/к. постоянно обновлял- ся. Этот контингент уж очень быстро вымирал. Строительство Кутулукского водохранилища велось теми же силами, что и ос- тальные "великие стройки социализма", а после войны - ком- мунизма. Массовое применение рабского труда заключенных на сооружении крупных гидротехнических объектов впервые оправдало себя на строительстве Беломоро-Балтийского кана- ла в 1929 - 1932 годах, и с тех пор бесперебойно действова- ло почти все годы советской власти. Так было и в Кутулуке: вместе с поселком для ИТС и вольнонаемных рабочих, жив- ших в бараках, существовали, вполне рутинные, два концла- геря, имевшие обязательную структуру и инфраструктуру, ко- торая подробно описана А.И. Солженицыным в "Архипелаге ГУЛАГ". Там находились и уголовные, и политические, и рас- кулаченные заключенные. Огромное поле, на котором находи- лись концлагеря, у жителей называлось "выгон": там проходи- ло несколько стад, в одно из которых кутулукчане рано утром выводили и своих коров, коз, овец. Мы же дети, устраивали там свои игры, но взрослые этого места не любили, и нас отту-
      
      
      
      
      да часто прогоняли. Наиболее словоохотливые показывали на остатки фундаментов, на рвы, ямы и объясняли, что здесь была баня, здесь - хлебопекарня, здесь -комендатура и т. д. Кстати, должность коменданта еще долго сохранялась и после войны, он отвечал за порядок во внутренней жизни поселка.
      Я упоминал выше о лазарете, в котором медсестрой рабо- тала мама и о фотографии, на которой медперсонал снят с па- циентами "больнички".
      Среди изможденных, страдающих лиц много з/к. тюрк- ского происхождения. Это татарские и башкирские "национа- листы". Всех этих несчастных людей заставляли участвовать в "социалистическом соревновании", чтобы таким образом они перевоспитывались. Вот один из эпизодов такого соревно- вания, отец рассказал его матери, а она мне. Двое з/к. из уго- ловных встречаются на мостках, ведущих к котловану: один возвращается с пустой тачкой, другой спешит с тачкой, полной бетона, сверху лежит лопата для выгрузки. Оба в азарте, спе- шат, требуют уступить дорогу друг другу. Ни один не уступает, и спор решается быстро: тот, кто везет бетон, хватает лопату и раскраивает ею череп супротивнику. Тот падает вниз, побе- дитель сталкивает с мостков его тачку и спешит вперед. Это энтузиазм стахановцев? Нет, это гениальное изобретение тео- ретиков Гулага: за выполнение нормы - полная пайка, за пере- выполнение - дополнительный кусок хлеба к ней. За невыпол- нение нормы - снижение пайки до 50 %, хотя и на полной-то норме питания можно было еле держаться на ногах. И это при адски тяжелом труде по выемке сотен тысяч кубов земли и ук- ладке таких же сотен тысяч кубов бетона!
      Эту ложь об энтузиастах-колхозниках я слышал еще в 1988 году от молодого учителя истории Е.Ю. Зеленцова, впос- ледствии священника о. Евгения. Мы встретились на курсах повышения квалификации в г. Куйбышеве. Он жил и препода- вал в с. Богатое и хорошо знал о всех достопримечательностях Богатовского р-она. От него я узнал, что один из учителей из
      
      
      
      
      с. Аверьяновка в 7 км от Кутулукстроя долго собирал матери- ал о строительстве, и каким-то образом этот материал стал из- вестен, может быть, даже опубликован. Этого краеведа я тогда вспомнил. Он был мужем директорши Аверьяновской семи- летней школы, работал учителем физкультуры в этой школе. В 1960 году мы, совместно с ним и нашем учителем физкуль- туры Е.В. Звягиным, проводили межшкольные лыжные сорев- нования. По словам о. Евгения, он-то и утверждал, что "пло- тина", как мы называли водохранилище в повседневной речи, строилась с помощью местного населения, добровольцев-кол- хозников и т. д. Подозреваю, что эти статистические данные в обеих исторических справках, которые мы продемонстриро- вали, взяты как раз из собранного краеведческого материала того учителя, фамилию которого я за давностью лет, к сожале- нию, забыл. О колхозниках можно рассказать тоже много ин- тересного. Во-первых, их гнали на работы по вывозке грунта на своих подводах насильно. В большинстве своем это были единоличники, а не колхозники, - этим людям деваться было некуда. Во-вторых, это были раскулаченные, но не сосланные крестьяне, - им грозила немедленная высылка. В-третьих, при каждом удобном случае они покидали место работы. Опять же, со слов отца, такой типичный случай: возчику загрузили теле- гу землей, он ее повез, сгрузил, и больше не вернулся, погнал свою лошаденку домой. Ведь и лошадь, и телегу было жалко, им за труд не платили, они отбывали трудовую повинность, а в колхозах им ставили "палочки" - 1-1,5 трудодня в день, тоже как норму.
      Заключенных, по словам матери, за все время строительс- тва на объекте побывало не менее 15-20 тысяч. Вот эта сила, нигде не учтенная и нигде не названная, и была подлинным строителем Кутулукской оросительной системы.
      Помню, как я удивился, когда услышал от своего коллеги такое благостное искажение фактов. Даже на пике "развитого социализма" не стеснялись говорить о труде заключенных на
      
      
      
      
      стройках. И я рассказал ему о случае, когда колхозники, жи- тели одной из деревень, действительно добровольно и с боль- шим энтузиазмом работали на строительстве. И этот случай напрямую был связан с И.Д. Корнющенко, что характеризует и отца, как личность. Достаточно сказать: о событии, происшед- шим тридцать лет назад, его вдова, моя мать, случайно узнала в конце 60-х годов прошлого века. Тогда же она рассказала о нем мне. Вот ее рассказ. Как-то она возвращалась из районно- го центра Богатое в Кутулукстрой. Из автобуса вместе с нею вышла женщина, немолодая, но моложе матери. Поздорова- лась, назвав ее по имени. Мать сказала, что, к сожалению, ее не знает. А та ей ответила: "А мы и Вас, и мужа вашего, Илью Дмитриевича, до сих пор с благодарностью вспоминаем, и до сих пор Бога молим о вашем благополучии!". Оказывается, вот что случилось на последнем этапе строительства, види- мо, весной-летом 1940 г. По плану строительства гигантский котлован водохранилища должен был захватить своей площа- дью некую деревню, расположенную на противоположном Ку- тулукстрою берегу. Проще говоря, она должна была уйти на дно искусственного моря. Жителям предстояло переселиться неведомо куда, потеряв все, что было создано несколькими по- колениями крестьян. Легко можно представить, какие чувства они испытывали по этому поводу. Однако был вариант обхо- да этой деревни (к сожалению, я не помню ее название), но это могло сильно продлить срок завершения работ и увели- чить их стоимость. Именно этим участком руководил инженер И.Д. Корнющенко. В соревновании его участок был первым, что немало значило в то время. К отцу явилась депутация от жите- лей: старики, мужики, бабы с детьми, - смилуйся, Илья Дмитри- евич, обойди нас стороной! Начальник участка оказался перед дилеммой: сделать этим людям добро, но погубить свою репу- тацию передовика производства и быть обвиненным во вреди- тельстве, самом распространенном обвинении среди советской технической интеллигенции предвоенных лет, или же оставить
      
      
      
      
      все как есть, сделать жителям деревни зло, которое не им при- думано, и быть обвиненным своею совестью, - не только интел- лигента-строителя, но и бывшего крестьянина, знающего, что такое родительский дом, нажитое добро, дорогие и привычные уголки родной стороны. Если бы план строительства составлял он, то, скорее всего, этого затопления деревни в нем бы не было. Но план был составлен в верхних инстанциях, утвержден и вов- се в высших сферах, и отступать от него значило нарушить сро- ки окончания строительства. Это возлагало на него, как началь- ника участка, прямую ответственность, вплоть до уголовной. Должен был он подумать и о том, как его гуманность оценят его рабочие и заключенные: им это сулило увеличение тяжелого труда, снижение зарплаты и пайки, так как предстояло перейти из ударников стройки в отстающии.
      Рассуждая рационально, он мог решить дилемму чисто профессионально. Жителям он должен был сказать приблизи- тельно следующее: я хочу выполнить вашу просьбу, но знайте, что ожидает меня и моих рабочих... Мне понадобятся допол- нительные силы, чтобы выйти из прорыва, в котором окажется мой участок. И жители могли ответить: придем к тебе на по- мощь, будем день и ночь работать. Мужики, бабы, дети, лоша- ди, - все будут тебе помогать! Но в пересказе матери это вы- глядело более гуманно и тревожно: отец просто обещал спасти деревню. И только потом, когда работы сильно замедлились, и началось отставание в соц. соревновании, сельские пришли на помощь именно в том составе, работали день и ночь, вывозили землю на подводах и помогли И.Д. снова выйти в лидеры со- ревнования.
      Все-таки первый вариант кажется более вероятным. Отец должен был задуматься не только о себе, но о своей семье, о своей маленькой дочери Наточке, которую он безумно любил. Неслучайно же до самой смерти так и ничего не сказал своей жене о своем благородном поступке, который мог их всех об- речь на невзгоды. Как бы то ни было, но удалось и деревню
      
      
      
      
      спасти, и начальство не особенно прогневать, выполнить план в положенные сроки. Мать рассказывала, что после недельного отсутствия, в период завершения работ на участке, отец вер- нулся домой, сел у порога, снял сапоги, вылил из них воду и сказал: "Все!" - и тут же уснул.
      До строительства водоема отец руководил постройкой от- дельных элементов гидросистемы. Он был неплохим фотогра- фом-любителем, и в нашем архиве хранились несколько фото- графий, сделанных им во время стройки. Из них сохранилась одна, запечатлевшая постройку водонапорной башни, которая открывала путь воде из водохранилища в головные шлюзы и в канал. В сущности, это была главная водопроводящая часть всей Кутулукской оросительной системы. Между башней и шлюзами была насыпана высокая дамба. Шлюзов было два, мы называли их "трубами". Это было лучшее место для рыбалки, и когда воду перекрывали, то на берегах этих шлюзов устраи- вались мальчишки с удочками. А самые смелые с небольшими сетками заходили в эти трубы, добирались до самых водных затворов, загребая сетью множество мелкой рыбы. Впечатле- ние порой бывало довольно жутким. Эти щиты-затворы как раз и находились в водонапорной башне, изображенной на фо- тографии Љ 3. Сам же канал мы называли "первый арык", а водосбросный канал - "второй арык". Купались в первом ары- ке, а когда воду спускали, то во втором, или в котлованах. Один из них изображен на фотографии Љ 5, а другой, "2-й котло- ван", находился в завершающей части водосбросного канала. Он был очень глубоким с холодной водой, так как со дна били родники.
      Начальником строительства, как мы уже упоминали, был Андрей Ефимович Бочкин (1906 - 1979). Он принадлежал к поколению первых советских, как говорят сегодня, менедже- ров. Продвигался по комсомольско-партийной линии и достиг степеней известных. Начальником Кутулукстроя он был до весны 1939 г. В этом году 16 апреля на дамбе произошла ка-
      
      
      
      
      тастрофа: водохранилище уже было заполнено водой, но пуска воды в канал еще не было. На фотографии Љ 10 видно, как волны бьются о берег дамбы. Долго шли весенние дожди, и это искусственное море оказалось переполненным: вода прорвала дамбу и перелилась через вершину этой насыпи. Об этом со- бытии часто вспоминали сторожилы Кутулукстроя, в том числе Н.Д. Корнющенко. Все население, рабочие, з/к., ИТС броси- лись на ликвидацию прорыва. Потом там еще долго продол- жали лежать мешки с песком, которыми загораживали путь водяному потоку. В этом потоке захлебнулся маленький сын А.Е. Бочкина, Володя. Вскоре после этого А. Бочкина отозвали в Москву. Вероятно, было следствие, но его вины не обнару- жили. В 1940 - 1941 гг. он являлся начальником Главводхоза Наркомата сельского хозяйства СССР. Участвовал в войне, был военным инженером бригады. Закончил войну в звании под- полковника. То есть вдова И.Д. Корнющенко была права, когда говорила, что он на фронте мог бы быть подполковником.
      Позднее А.Е. Бочкин руководил строительством Братской, Иркутской, Красноярской ГЭС и оставил о себе недобрую па- мять, затопив сотни тысяч гектаров таежного леса. Строил он и Саяно-Шушенскую ГЭС. Труды его оценили многими на- градами. Он был Героем Социалистического Труда, Лауреатом Ленинской премии, ему было присвоено звание Заслуженного гидростроителя РСФСР. Похоронен в Москве на Ваганьковс- ком кладбище. На склоне лет он напишет мемуары "С водой как с огнем". Они были опубликованы в двух номерах жур- нала "Новый мир" в сер. 1977 г. В 1978 г. они будут изданы: А.Е. Бочкин. С водой как с огнем (рассказ гидростроителя). М. Сов. Рос., 1978. Одна из глав его книги называется "В степях Заволжья" и рассказывает как раз о строительстве первого До- машкинского водохранилища и второго - Кутулукского. Мать успела прочитать эти страницы и возмутилась: почему он ни разу не упомянул имени отца? Хотя в этой главе ничьих имен вообще нет, но о прорве дамбы и о гибели своего сына автор
      
      
      
      
      упоминает. Повод для возмущения у вдовы инженера Корню- щенко был. Дело в том, что Бочкин с 1929 года учился заочно в Московском институте водного хозяйства и мелиорации, на факультете гидротехники. По словам матери, Бочкин не отли- чался высоким интеллектом, с вузовскими заданиями не мог справиться, и все контрольные работы и чертежи, по старой дружбе, выполнял за него отец, который был прекрасным мате- матиком. Мама говорила, что для него большим удовольстви- ем явилось решение логарифмов с помощью логарифмической линейки. У нас очень долго хранилась его инженерская гото- вальня с набором инструментов для черчения. Перед уходом в армию я подарил ее своему однокласснику, который учился в техникуме железнодорожного строительства. У мамы в де- тском саду в шкафу долго стояли две толстые старые книги по математике, принадлежавшие отцу.
      Судя по всему, А.Е. Бочкин не закончил Московский вуз, так как после назначения на новую должность стал учиться в Военно-инженерной академии, откуда и ушел на фронт. На фо- тографии Љ 13, на которой присутствует весь руководящий и инженерно-технический состав Кутулукстроя, А. Бочкин нахо- дится в центре, среди лиц, сидящих за столом (перед ним чер- нильный прибор и пресс-папье). И.Д. Корнющенко находится в последнем ряду, четвертый справа. Фотография сделана в 1939 г., кажется, по случаю переезда А.Е. Бочкина в Москву, т.е. после ликвидации аварии, поздней весной. Среди лиц на фотографии я вижу знакомых мне в детстве людей: Павловско- го, первого начальника управления Кутулукской оросительной системы (УКОС), Никоненкова, первого главного инженера УКОС. Оба они умерли и были похоронены на возвышеннос- ти рядом со шлюзами в конце 40-х годов. Здесь же инженеры Скорбилин, Егоршилов, Кокурин, кто-то еще, чьих фамилий я не помню.
      Дружба с Бочкиным никаких преимуществ отцу не дава- ла, особой любовью начальства отец не пользовался и сам та-
      
      
      
      
      кой любви к нему не испытывал. "Я в кабинетах начальства штаны никогда не просиживал и не буду!" - отвечал он мате- ри, если та просила его о какой-нибудь казенной милости. Он никогда не лез в первые ряды, на всех фотографиях он всег- да в последних, что можно объяснить и его высоким ростом. В детстве он не был ни пионером, ни комсомольцем, также как и мать. Никогда не делал попытки вступить в ВКП(б). В свои октябрятско-пионерские годы я с недоумением спрашивал мать: почему же папа не был коммунистом? Она смущенно пожимала плечами в ответ: считал, что недостоин! - Я возму- щался: как же так! мой отец и недостоин! Уровень тогдашней степени оболванивания людей: я спрашивал мать, - а Пушкин и Лермонтов были коммунистами? Только позднее, когда и я повзрослел, и мать стала откровеннее, я сообразил, что отно- шение отца к коммунистической идеи и к партии могло быть только негативным, и ему, как позднее и мне, приходилось маскироваться, т.к. его статус начальника участка предпола- гал членство в ВКП(б).
      Пуск воды в ирригационную систему произошел 7 июня 1940 года. Это событие снимали для кинохроники, чтобы по- том показывать перед сеансами кинофильмов. И на съемках произошел комичный случай, характерный для постоянной советской показухи. Приехала съемочная группа. Все жители от мала до велика были собраны. Режиссер съемки показал и объяснил, что они должны были делать: когда вода побежит по руслу канала, нужно бежать по берегу вслед за ней и изоб- ражать сплошное ликование, махать флагами, руками, кричать
      "ура!", "да здравствует Сталин!" и т.д. и т.п. Пустили воду. Все побежали и "возликовали". Но - стоп! Кинокамеры оказались не готовы к съемке. Пришлось закрывать шлюзы, дождаться стока воды и начать все сначала. Ради такого неординарного события люди были готовы повторять эпизод с ликованием сколько угодно, тем более что им сказали: вы увидите себя на киноэкране.
      
      
      
      
      Кажется, после этого события концлагеря были раскассо- ваны, заключенных отправили по этапу в другие места, а все лагерные строения сами з/к., по приказу начальства, уничто- жили.
      Функционирование всей оросительной системы было рас- считано на 50 лет, после чего могла наступить или ее консерва- ция, или стадия обновления. Но уже в сер. 70-х годов водохра- нилище настолько обмелело, что вода не доходила до головных шлюзов, и ее пуск был невозможен. Тогда через дамбу по тер- ритории сел проложили две широкие трубы, и с помощью на- сосов этот водопровод напрямую перекачивал воду в канал. В конце 80-х годов упоминавшийся Е.Ю. Зеленцов говорил мне, что оросительная система восстановилась, т.к. уровень воды в водохранилище поднялся до прежнего. Использова- ние водохранилища для орошения помимо очевидных плюсов имело и очевидные минусы. Засолялись почвы, в них грунто- вые воды залегали на глубине 3-5 метров. Уменьшение объема потребления вод оказало существенное влияние на амплитуды колебания уровня вод, что в свою очередь существенно отра- зилось на экологии водохранилища. В 2005 г. была произве- дена инвентаризация флоры водохранилища, которая показа- ла наличие 97 видов. Это составляет всего 46,6 % от флоры искусственных водоемов Самарской обл. Бедность видового состава объясняется резкими колебаниями уровня воды в веге- тационный период, высокой степенью эрозионных процессов, препятствующих зарастанию береговой линии прибрежными видами, и активными процессами заиления.
      
      ***
      К началу 40-х годов прошлого века относится несколько фотографий семьи Корнющенко. В основном они любитель- ские, сделанные отцом и распечатанные без увеличителя. Но есть фотографии, сделанные профессионально. Среди них фо- тографии Надежды Дмитриевны: она с деверем Ф.Д. Корню-
      
      
      
      
      щенко, она с дочерью Наточкой в 1941 г., она, читающая газету, наконец, она с сыном Дмитрием 9.04.1943 г. - эта фотография возможно, последняя, сделанная отцом. Его фотографии: с дочкой Наташей, и замечательная фотография, своего рода эталон типичного советского технического интеллигента-ин- женера предвоенных лет. На нем вельветовая куртка, рубашка с галстуком, на руке часы большого формата, на голове - кеп- ка из грубого сукна с большим козырьком. Он что-то пишет
      "вечным пером", как тогда называли авторучки. Эта фотогра- фия существует и в большом формате, вероятно, она была лю- бимой у матери, так как на верхнем поле видны следы кно- пок, т.е. ее прикрепляли к стене. Последняя фотография Ильи Дмитриевича сделана для какого-то служебного документа. Очевидно, что это 1943-44 год. Больше всего фотографий На- таши, моей старшей сестры. Они невелики, но можно опреде- лить, что они делались и зимой, и весной, и летом в 1940-41 гг. Самая замечательная среди них фотография, сделанная очень профессионально. Девочка стоит, опираясь на балюстраду, и внимательно, серьезно смотрит на нас. На оборотной стороне фотографии рукой отца сделана надпись: "Дочери три года", т.е. фотография сделана в Кутулукстрое летом 1941 г. Наконец, две фотографии сделаны в дни 16-18 января 1942 года: "Наточ- ка в гробу".
      По рассказам мамы и бабушки моя покойная сестренка была умницей, забавной и смышленой девочкой. Мама рас- сказывала, что когда она отучала дочку от груди, то вынужде- на была прибегать к хитрости: грудной сосок мазала чем-то неприятным, вроде марганцовки или йода, чтобы вызвать у ребенка отвращение. Но умная девочка, увидев такое безоб- разие, громко звала бабушку Веру: "Бабушка! Принеси мне блюдечко с водичкой и тряпочку!". Незадолго до смерти в 3,5 года она неожиданно серьезно и задумчиво сказала близ- ким: "Я скоро от вас уеду далёко-далёко и никогда больше не вернусь". Родители и бабушка встревожились, особенно ба-
      
      
      
      
      бушка, потом решили, что это обычные детские фантазии, но жестоко ошиблись. Наталия Ильинична Корнющенко умерла 10 января 1942 года в пос. Кутулукстрой. Обычно я слышал от нашей матери, что она умерла от скарлатины. Но в свиде- тельстве о смерти сказано о другой причине: "септическая форма ангины". До сего времени сохранилась полуразвалив- шаяся шкатулка из соломы, в которую мать сложила все, что она сохранила на память о дочке: ее пинеточку, бинты, кото- рые использовали для компрессов, ее первые состриженные младенческие волосики, локон, перевитый красной ленточ- кой (мать срезала его, когда дочка лежала в гробу), кукольная подушечка с вышитыми на ней крестиком двумя грибками, ее носовой платочек, кукольный фартучек, сшитый самой сест- ренкой, несколько тряпочек - заготовок для будущего руко- делья и, наконец, крохотная обезьянка в красном костюмчике из бумазеи, тоже сшитым Наточкой. В предсмертные часы она была у нее в кроватке. В этой же шкатулке находились и последние лекарства - красный стрептоцид, но он разложил- ся, превратился в красную пыль и его пришлось выбросить. Была еще японская пудреница из сандалового дерева, - изящ- ная вещица с ярким рисунком на крышке. В ней хранилась окаменевшая лапша, - последний обед, который девочка го- товила своим куклам. Ныне она находится у В.Д. Червотки- ной, племянницы Наташи. Там же - остатки хвои, ветки со- сны, лежавшие в гробу, - они видны на фотографии. В этой же коробке хранятся состриженные волосики наших детей: Бори, Веры и Кати. И там же лежит зашитый клеёнчатый па- кет с надписью рукой матери "Димочкина рубашка".
      Наточку похоронили на Арзамасцевском сельском клад- бище недалеко от пос. Кутулукстрой. Она была крещеной: бабушка Вера тайно от родителей в Бузулукском соборе ок- рестила ее. Почему тайно? Потому что ее родителям это гро- зило большими неприятностями по службе. В 1938 г. шли массовые расправы над священнослужителями, а советским
      
      
      
      
      служащим, даже беспартийным, совершение любого обряда в Божьем храме грозило как минимум увольнением с работы. Вот и стоял на могиле сестры удивительный по конструкции детский крестик с маленьким домиком на верхней переклади- не. Это был голубец, в который нисходит Святой Дух, так как в могиле лежит чистое и непорочное дитя. В 1956 г., летом, когда умерла бабушка, ее похоронили в той же могиле: это было ее предсмертное желание. Обветшалый детский крес- тик заменили новым крестом, который в тех краях ставили на могилах женщин: тоже голубец, но в виде двускатной крыши на навершии креста. До середины 70-х годов, точнее до сер. 1978 г., мать и я ходили на кладбище, чтобы поклониться ос- танкам наших близких.
      Были ли у матери еще дети между рождением сестры и моим рождением? Валентина Тимофеевна Доброва говорила мне, что, якобы, был еще мальчик - Олег, который умер вско- ре после рождения. В детстве я видел фотографию, даже рас- цвеченную, грудного ребенка и спросил маму: кто это? Она замялась, ответила что-то неопределенное, а потом я этой фотографии больше не видел. По сообщению т. Вали можно даже предположить, что это был первый внебрачный ребенок Надежды Добровой. Но тетя Валя в старости могла и неверно передать события прошлого.
      Смерть дочери была огромны горем для отца и матери. Шла война, Красная Армия терпела поражение за поражением. Несмотря на броню, в любой момент отца могли мобилизовать в действующую армию. И мои родители зачали меня где-то в конце февраля - начале марта 1942 г. Когда мать родила сестру, отец, по ее словам, с некоторым сожалением сказал: "Все-та- ки хлопчик был бы лучше!" - на что скорая на язык акушер- ка моментально среагировала: "Вот в следующий раз сами и рожайте хлопчика!". Чтобы восполнить их утрату, 26 ноября 1942 года на свет появился "хлопчик" - я, Д.И. Корнющен- ко. Мать рассказывала, что видя мой младенческий интерес к
      
      
      
      
      книжкам, к бумаге отец с уважением говорил: "Письменный (образованный, ученый, начитанный) будет парубок!". Мое бу- дущее он угадал. А я никогда не забывал, того, что родился на территории бывшего советского концлагеря, в три часа утра и в сильное ненастье.
      
      
      
      
      Свидетельство о смерти Н.И. Корнющенко. 16.02.1942 г.
      
      
      
      
      
      
      
      Свидетельство о рождении Д.И. Корнющенко. 26.11.1942 г.
      
      
      
      
      В Кутулукстрое у родителей уже было хозяйство. Завели корову, чтобы было "свое" молоко для детей. На кутулукских угодьях отец накашивал на зиму сено, а остальной уход за ко- ровой лежал на плечах матери и бабушки. Корова была высоко- удойная, но после гибели отца ее пришлось продать. На водо- хранилище в конце лета и осенью слеталось множество птиц, там они жировали, готовились к перелету. Отец любил и умел охотиться, у него было хорошее охотничье ружье (сибиряк!) и он каждый раз приносил много добычи, главным образом, диких уток. Маме, как и бабушке, потомственной горожанке и дворянке, пришлось испытать неизбежный метаморфоз: пре- вращение в сельчанку со всеми вытекающими из этого статуса последствиями. "Посмотри, какие у меня красивые ручки!" - с женским кокетством сказала она мужу вскоре после замужес- тва. - Если бы эти ручки еще умели что-нибудь делать!" - от- ветил он ей с крестьянской практичностью. И ее ручки, дейс- твительно, научились все делать. Уже в войну деревенские женщины пели о себе:
      - Вот спасибо Сталину Сделал меня барыней: Я и лошадь, я и бык,
      Я и баба, и мужик! -
      
      Сельскохозяйственный труд в приусадебных хозяйствах колхозников, рабочих совхозов и сельской интеллигенции в те годы оставался на уровне позднего неолита. Помимо традици- онных картошки, тыкв, моркови на наших двух участках (ого- роде возле барака и на 14 сотках на землях, принадлежащих УКОСу), мы выращивали пшеницу, рожь, просо. Эти зерновые культуры нужно было не только вырастить, но и убрать. Жен- щины жали серпами и составляли снопы: вязали их и делали небольшие копны - "пятки". Если повезет, то можно было на- нять косаря с косой, снабженной "крюком", тогда снопы вязать было легче. Для обмолота готовили общий ток: объединялись
      
      
      
      
      семьями, или даже бараками и вычищали от сора и травы боль- шой квадрат ровной земли. Тут и наше ребячье участие было, мы его вытаптывали. На этот ток свозили снопы и устраивали для каждого хозяина коллективный обмолот ручными цепами. В нач. 50-х начальство приобрело молотилку, которая работала от заведенного тракторного мотора. Зерно веяли, подкидывая его деревянными лопатами. Оставшаяся солома служила нам замечательным местом для игр, но после окончательного об- молота ее тоже забирали, - многие дома в селах были покрыты соломой и ее обновляли.
      После смерти отца мы могли держать только козу, которая приносила козлят, а главное, давала молоко; из него делали творог, а если пропускали через сепаратор, то получалась сме- тана. Постоянно держали кур, наседки высиживали цыплят, со временем научились сажать курицу-наседку на утиные яйца, и вылупливались утята. Скоро они начинали плавать, и бедная мать-курица теряла разум от таких детей.
      Позднее, когда вырыли дополнительные колодцы, на ого- роде, где раньше выращивали лук, чеснок и картошку для пос- тоянной еды, стали сажать помидоры и огурцы, для полива держали деревянные бочки. Осенью в этих бочках солили на зиму огурцы, помидоры, капусту, даже арбузы. Своих овощей, конечно, не хватало, поэтому покупали в колхозах или в плодо- питомнике, что, где дадут. То же было и с дровами: на зиму по местам работы людям выдавали за плату по кубометру на чело- века, по два-три на семью. Их не хватало, и жители сел делали кизяки - большие кирпичи из навоза и соломы. Существовала целая технология их изготовления и хранения. Это был слож- ный, по-своему увлекательный и ужасно грязный процесс, описание которого мне не встречалось в книгах авторов "дере- венской прозы". У нас от козы большого навоза не было, хотя однажды его много скопилось за два года, и мы произвели свои собственные кизяки. Обычно же мы их покупали и привозили домой на ручной тележке. Дрова надо было пилить и колоть, -
      
      
      
      
      пока я не вырос, мама кого-то нанимала из местных мужиков, а лет с десяти мы их пилили вместе, а потом я их колол топором и колуном. Были еще специальные клинья и кувалды для особо крепких и сучковатых пород дерева.
      У нас был сарай, где хранились дрова и кизяки, там же жили козы и куры, и утки. Потом появился свой погреб, который вес- ной нужно было набивать снегом, чтобы летом он становился холодильником. Все это имущество нужно было содержать в порядке, утеплять сарай, чистить погреб, стены барака снаружи обмазывать глиной, так как мороз зимой промораживал стены до инея в комнатах. Их у нас было две: в одной мы жили посто- янно и отапливали ее. Вторая считалась кухней, но зимой ее не отапливали, и она тоже становилась холодильником.
      Совершенно очевидно, что весь этот обиход являл собой типичное натуральное хозяйство. В нашем магазине-сельпо (сельское потребительство) покупали соль, сахар, чай, конфе- ты-подушечки. Хлеб тоже продавался, - только для жителей поселка, так как его пек в "нашей" пекарне "наш" пекарь из рабочих УКОСа.
      И бабушка и мать имели не только умелые руки, но и ра- зумные головы, они принадлежали к городской культуре и об- ладали общей культурой, намного превосходившей уровень местного населения. К ним постоянно обращались за советом и помощью. Обе были замечательными кулинарками. У нас долго хранились разрозненные листы книги Елены Молоховец
      "Молодым хозяйкам" и "Кулинарная книга по детскому пита- нию", 1940 г. Вообще мать охотно покупала книги по домо- водству, садоводству и огородничеству, птицеводству. Я легко представлял ее хозяйкой большого и богатого помещичьего имения, в котором она царила бы с полным знанием всех хо- зяйственных дел. Несколько из этих книг хранятся у нас до сих пор. И Наточке и мне она сама шила детскую одёжку, вышива- ла ее крестиком. К бабушке и к маме с заказами обращались и мужчины и женщины.
      
      
      
      
      
      
      95
      
      Страница 95 из книги Е. Малоховец "Молодым хозяйкам"
      
      
      
      
      
      
      96
      
      
      Страница 96 из книги Е. Малоховец "Молодым хозяйкам"
      
      
      
      
      
      
      Последняя страница Љ 3 - 1940 г. журнала "Работница"
      
      
      
      
      
      
      Рецепты из кулинарной книги Н.Д. Корнющенко
      
      
      
      
      ***
      К И.Д. Корнющенко с большим уважением относились все родственники его жены. Это заметно по тем письмам, ко- торые мы цитировали выше. И уже когда его давно не было в живых, я слышал и от дяди Жени, и от тети Вали только одно: "Илья Дмитриевич". То же самое доводилось слы- шать от друзей и знакомых матери в Кутулукстрое. Бабушка В.Д. Доброва, не отличавшаяся почтительностью к кому бы то ни было, тоже вспоминала о нем исключительно тепло и только по имени-отчеству. Его было за что уважать. Мать, например, рассказывала, как он пригрозил своему десятнику Егору Мальцеву: "Еще раз при моей жене выругаешься - не- медленно уволю!". На слуховом фоне не прекращающегося рабоче-крестьянского мата, который в условиях огромной стройки становится бытовой речью, в том числе и речью на- чальства, такое требование было большим нонсенсом. Сам отец никогда не пользовался этим сквернословием. Он не курил и почти не пил спиртного. Мать говорила, что если и случалось ему выпить "по службе", то потом он тяжело бо- лел. Единственное мое младенческое воспоминание об отце, видимо, и относится к такому редкому случаю. Я помню по- лутемную, при свете керосиновой лампы, комнату. На полу лежит кто-то большой и страшный в медвежьей шубе. Мать держит меня на руках и как-то смущено, но со смешливым негодованием говорит мне, показывая пальцем на лежащего:
      "Бирюк! Страшный бирюк лежит! Не смотри на него боль- ше!". По Далю: "бирюк" - зверь, медведь. Было мне, види- мо, немногим больше одного года. В этой отцовской шубе из медвежьей шкуры, которую отец привез из Сибири, мама еще долго ходила после смерти отца, приспособив ее в качестве дохи. Подростком мне доводилось работать регулировщиком на ирригационных сооружениях, очищать от травы русла ка- налов вместе с немолодыми мужчинами и женщинами, хоро- шо помнившими отца. Как обычно бывает, бабы сравнивали
      
      
      
      
      меня с ним, приговаривая: "Весь в Илью Дмитриевича! но тот был шире, крепче, а уж сильнее его никого не было!".
      Протяженность Кутулукской оросительной системы со- ставляла примерно 50 км. Главный канал тянулся в сторону Куйбышева вначале почти параллельно реке Кутулук, а за- тем они расходились в разные стороны. Р. Кутулук впадала в р. Большая Кинель, канал же продолжался за село Георгиевка. Там его воды шли на поля совхоза "Комсомолец" и еще какого- то совхоза или колхоза, которые выращивали для городов по- ливные сельхозкультуры. В целом это была довольно сложная система ирригационных сооружений, состоявшая из пропус- кных труб, малых шлюзов, акведуков и т.д. Эти сооружения требовали постоянного контроля и ухода.
      Вся система орошения была разделена на участки со шта- том рабочих, десятников, техников-смотрителей. Возглавляли участки те же инженеры, которые строили водохранилище, хотя кадровые назначения от участия в строительстве уже не зависели. В 1944 году И.Д. Корнющенко возглавлял последний участок оросительной системы с центром в с. Георгиевка - в сорока километрах от Кутулукстроя. Это был самый опасный и ответственный участок - из-за возможных прорывов воды.
      По словам матери, отцу предназначалась должность глав- ного инженера, но его беспартийность и неумение заискивать перед начальством сыграли свою роль, и он получил руководс- тво на этом участке, который оказался для него роковым. Пос- ле войны в УКОС пришли новые начальники, не столько спе- циалисты, сколько фронтовики-администраторы сталинской выучки: Разумов, Самсонов, Васильев. С их приходом измени- лось и отношение к вдове первого строителя водной системы. Часто я видел маму в слезах, когда она, обращаясь с пустяко- вой просьбой к начальству, получала отказ. Ведь она работа- ла в системе образования, а заслуги покойного мужа уже не ценились. Иногда она по-женски ядовито злословила: был бы жив твой отец, они бы передо мной на задних лапках стояли!
      
      
      
      
      Но в 1954 г. исполнилось 10 лет со дня смерти отца, и стоять на задних лапках все чаще приходилось матери.
      Что же произошло с отцом жарким летом 1944 года?
      Шла Вторая мировая война. Как мы уже сообщали, у всех мужчин-гидромелиораторов имелась броня, защищавшая их от мобилизации. Броня действовала уже в советско-финскую войну (маму чуть было не призвали, а отца не трогали). Слава Богу, матери не удалось побывать в этой дикой войне медсес- трой в звании старшего сержанта. Угар послевоенной милита- ристско-патриотической пропаганды породил странное психо- логическое явление: дети, у которых отцы погибли на войне, гордились этим перед теми, у кого отцы вернулись с войны. Они наделяли погибших отцов невероятными подвигами и на- градами. Образцы подвигов брались из популярных военных кинофильмов тех лет: "Падение Берлина", "Сталинградская битва", "Два бойца", "Великий перелом" и проч. Выжившие фронтовики, напротив, своими подвигами особенно не хвас- тались, но отношение к тем, кто не был на войне, у них тоже было несколько презрительное. Особенно трудно приходилось тем, кто попал в плен, выжил в немецком концлагере, потом, не переводя дыхания, угодил как изменник родины в советский концлагерь, и, наконец, после XX съезда КПСС был освобож- ден, реабилитирован и вернулся в родимые края после 1956 г. Недоверчиво-презрительное отношение к ним переносилось и на их детей и родственников.
      Мое положение в детском обществе было каким-то неоп- ределенным. Я не принадлежал ни к тем, ни к другим, но был тоже сирота без отца, он погиб, но не на фронте, а на своем рабочем месте.
      Мне оставалось только вопрошать маму, особенно, когда она говорила о моей скудной пенсии: вот, погиб бы отец на фронте, получал бы ты в три раза больше! Однажды я и выска- зал свое мнение в ответ на сетования: а кто ему мешал пойти на войну добровольцем, как это делали другие? В тогдашних
      
      
      
      
      книгах, фильмах, спектаклях, радиопередачах такие поступ- ки преподносились как пример гражданской доблести, их ге- рои часто отказывались от брони и рвались на фронт. В том мальчишеском возрасте, когда героизмом кажется непремен- ное участие в войне, защита родины и т.д., я не понимал, что еще большим героизмом является отказ, неучастие в войне, в которой ты защищаешь не столько родину, сколько жестокую власть, развязавшую эту войну в своих политических и идео- логических целях.
      На мой не очень умный вопрос мама прямо отвечать не ста- ла, как-то смутилась, стала объяснять, что его все равно не взя- ли бы из-за брони, но я напористо отрицал эти доводы. И лишь позднее, когда я стал поумнее и уже не верил идеологическим штампам, она мне объяснила: отец не был настолько глуп, что- бы добровольно защищать советскую власть. На те же самые вопросы матери: не собираешься ли ты пойти на войну добро- вольцем? - он ей спокойно ответил: "Я эту сатанинскую власть добровольно защищать не буду!". Своим незаурядным матема- тическим умом отец понимал то, что было недоступно понима- нию большинства как его, так и моих современников: это была нацистско-коммунистическая война, не столько война наций, сколько война идеологий, и люди на этой войне были пешками, пушечным мясом и с той и с другой стороны. Конечно, если бы его призвали повесткой, он бы воевал честно и мужественно, но идти добровольно на смерть ради Ленина-Сталина, ради ком- мунистической партии он не собирался, ни под каким видом. Это объяснение меня полностью удовлетворило, и я стал втайне гордиться тем, что отец мог бы пойти на фронт, но не пошел, в то время как мои сверстники, гордились отцами, погибшими на войне. Впрочем, уже в зрелом возрасте, разговаривая с фронто- виками в неформальной обстановке, я порой слышал речи очень близкие тому, что отец сказал в 1941 году.
      Летом 1944 года было очень засушливым. В июне-июле дождей почти не было. Водохранилище спускало воду в ка-
      
      
      
      
      нал без перерыва. Но в ночь с 26 на 27 июля начался дождь и, как это часто бывает после долгой засухи, вскоре перешел в ливень, сопровождавшийся страшной грозой. Отец прибыл из Кутулукстроя на свой участок в Георгиевку, пока еще дороги не раскисли, так как во время и после ливней на лошадях по этой грязи проехать было невозможно, а автомашин практи- чески не было, да и застревали они еще тяжелее, чем подво- ды. Ливневые дожди для ирригационных сооружений очень опасны: мы уже упоминали о прорыве дамбы. Но опасность и в том, что каналы переполняются, вода выходит из берегов, затопляет низины, пашенные и огородные земли, - урожай гибнет. Может образоваться в результате прорыва береговых сооружений новое русло канала, и тогда вообще беда: вода хлынет на людские поселения. Поэтому И.Д. Корнющенко постоянно звонил по полевому телефону на другие точки его участка и в Управление. Полевой телефон - это такой аппарат для связи, с помощью которого можно позвонить из любого места, где есть телефонно-телеграфная связь. Для этого до- статочно присоединить клеммами-зажимами телефон к про- водам и с помощью звонка вызвать абонента на другом конце провода. Связь можно установить короткую - с другим таким же аппаратом, а можно на дальнем расстоянии с центральным стационарных телеузлом. Дом, в котором находился отец, на- ходился в нескольких километрах от села и ж/с. Георгиевка. Гроза был чудовищная, и все, кто был в тот день рядом с от- цом, предупреждали его: не надо сейчас звонить, нужно пере- ждать грозу. Кто-то даже пошутил: вы так много звоните, что у телефона клеммы сгорят! Отец в свою очередь отшутился: если сгорят, то новые поставим!
      До 2-го августа, дня рождения И.Д., оставалось несколько дней. Ему бы исполнилось сорок лет. В этом возрасте мужчи- на окончательном матереет и не любит романтических игр со смертью. Тем нелепее и трагичнее его смерть выглядит из дале- кого будущего. Но такой она казалась и тогда для всех, кто знал
      
      
      
      
      отца, и, прежде всего, для его жены, в одночасье превратив- шейся во вдову. Для нее эта гибель осталась зловещей загад- кой. Возможно, что отцу в тот роковой день 27 июля из чувства профессиональной гордости хотелось сообщить в Управление, что, несмотря на разгулявшуюся стихию, на его участке все в порядке. В детстве, юности и зрелости эта трагедия казалась мне ясной, понятной, хотя и страшной. Но в наступающей ста- рости, вспоминая о ней, я испытываю чувство тревожности, осознания какой-то неразгаданной тайны, связанной со смер- тью отца.
      Эта смерть наступила 27 июля 1944 года, в полдень. Во время его телефонного разговора последовал особо сильный грозовой разряд, молния ударила в телеграфные провода, к ко- торым был подключён телефон, и разряд поразил отца, держав- шего телефонную трубку возле уха. Он погиб сразу: голова по- чернела, кожа обуглилась. Электрический удар был направлен в самое уязвимое место - в височную часть черепа. Что делать, никто не знал. Врача по непролазной грязи доставить не могли, да и что он мог сделать? Смерть наступила мгновенно.
      Как узнала мать о его смерти? Наверное, из Георгиевки кто-то позвонил, когда кончилась гроза, а там ей сообщили, передали. Я уже писал, что от отца не осталось ни писем, ни документов, не сохранилось даже свидетельства о смер- ти. Мама все уничтожила. Сохранился один-единственный клочок бумаги, но не в нашем семейном архиве, а в архиве ее брата Е.Д. Доброва. Его передал мне Ю.Е. Добров где-то в конце 80-х годов. Это телеграмма-молния, которую дала мать своему брату в г. Ставрополь (Тольятти), в котором он в те годы жил со своей семьей. "27.07. 20 ч. 15 мин. Кротовка Ставрополь КБШ (Куйбышевская обл. - Авт.) Красноармейс- кая 97 Доброву
      Случилось огромное несчастье Сегодня убило громом Илюшу Я отчаянии выезжай немедленно Надя".
      
      
      
      
      
      
      Почему телеграмма дана из Кротовки в вечернее время? Кротовка - село и ж/с. примерно в 20-25 км от Кутулукстроя. Мать смогли туда на чем-то довезти, в дороге она немного при- шла в себя и смогла сообщить о беде единственному близкому человеку, который мог как-то помочь - брату Евгению. Стар- ший брат Александр пришел с фронта калекой, с одной ногой, средний Вячеслав находился в Иранском легионе, а Евгений на фронт не попал по состоянию здоровья. От Кротовки пути не было, и мать пошла в ночь по этому морю грязи пешком до Георгиевки. Сейчас трудно представить тогдашнюю сельскую жизнь, в которой полностью отсутствовали достижения индус- триальной цивилизации. Электропоезда от той же Кротовки до Самары начали ходить только в конце 50-х годов. А тогда ходили только грузовые и пассажирские поезда, но очень ред- ко. Вот и пришлось матери проделать двадцатикилометровый путь, чтобы упасть на грудь погибшего мужа.
      Я, их сын, оставался со своей главной защитницей - с ба- бушкой. В.А. Добровой было около 74-х лет. Со смертью отца связано мое второе младенческое воспоминание о нем, уже не
      
      
      
      
      живом, и первое воспоминание, связанное с бабушкой. Снова полутемная комната в нашей квартире в доме для ИТС; в барак маму переселили позднее. Я уже помню, что на столе стоит зажженная керосиновая лампа из толстого стекла на высокой ножке. Я тоже сижу на столе как будто на каком-то возвыше- нии. Рядом сидит на стуле бабушка, напряженная, но спокой- ная, и медленно говорит мне: "Тихо, маленький, тихо! У нас беда большая. Будем сидеть, и ждать маму".
      Гроб с телом отца пытались привезти в Кутулукстрой на лошадях. Но это оказалось невозможным, непролазная грязь заставила возчиков повернуть назад. Поэтому 29 июля 1944 г. его похоронили на кладбище села Георгиевка. Бабушка расска- зывала мне, что после похорон мама долго была вне себя. Не- сколько раз уходила в Георгиевку пешком, как-то добиралась до кладбища и рыдала на могиле покойного мужа, а утром ухо- дила домой. Бабушка оставалась для своей несчастной дочери ее единственным близким человеком, находившимся рядом и переживавшим общее горе. Она, властная и сильная, сумела переломить состояние дочери. С кем-то из местных мужчин договорилась, чтобы за нею следили и не пускали ее в ночные походы. Она понимала, что для своего внука она уже не опора, а с его матерью может случиться что угодно. И время, и место были глухие, жестокие, человеческая жизнь ценилась мало.
      Я никогда не был на могиле отца. Мы почти каждое лето с большим трудом, но ездили в г. Куйбышев или со станции Богатое, или со станции Кротовка, а позднее - со станции Но- воотрадное. И когда проезжали станцию Георгиевка, как раз на правой стороне хорошо было видно большое кладбище, мать всегда говорила: "Там находится могила твоего отца!". И все. Став подростком, я стал просить ее о посещении могилы, но она все отнекивалась, а потом и вовсе отказалась, дескать, она уже не помнит, где находится его могила, а ты его совсем не знаешь, и зачем тебе это? Позднее я понял, что она не хоте- ла бередить свою старую рану. После одной такой поездки я
      
      
      
      
      нашел старую фотографию молодого отца в военной форме и вставил ее в настольную рамку, в которой раньше была фо- тография д. Вити с друзьями, тоже во время военной службы (ее похитила у нас В.Т. Доброва). Маму это порадовало.
      От И.Д. Корнющенко осталось несколько личных вещей. Я уже упоминал медвежью шубу. Оставались костюмы, ру- башки с отстегивающимися воротничками, галстуки, запонки, бритвенные принадлежности... Что-то мать продала в Куту- лукстрое, многое перешло во владение В.Д. Доброва, который после демобилизации жил у нас. Некоторые вещи перешли в мое владение, но я обходился с ними самым безобразным обра- зом. Фотоаппарат "Кодак" я раскурочил и разбил молотком при полном попустительстве матери и бабушки. Старый револьвер системы "Наган", конечно, недействующий, с поломанным спусковым механизмом, я сделал еще более недействующим: забил в ствол цветной карандаш, и барабан перестал вращать- ся. Кроме того, мне хотелось иметь игрушечный револьвер, ко- торый "стрелял" пистонами. Старший брат моего друга Сергея Антипова, Николай, воспользовался моей наивностью и обмен состоялся. Он учился в ремесленном училище в Куйбышеве и, надо думать, револьвер отремонтировали (помню, он ска- зал про карандаш: его можно выжечь!). Интерес к оружию у мальчишек был огромный, и кто мог, обзаводился и старыми револьверами, и пистолетами, и штыками разных образцов, и старыми берданками, которые переделывали на малокалибер- ные патроны, и, на худой конец, немецкими и советскими кас- ками. Делали поджигатели, из которых можно было стрелять, используя серу от спичек или настоящий порох. У некоторых были охотничьи ружья (отцов, старших братьев). Ну, а чаще всего обходились деревянными пистолетами, из которых с по- мощью резинки стреляли друг в друга нарезанными из прутьев палочками. Я был большим мастером по изготовлению такого оружия разных "систем", и оно пользовалось большим спро- сом у моих друзей.
      
      
      
      
      О готовальне отца я уже писал: подарил ее своему бывшему однокласснику Сергею Суркову, когда ему исполнилось 18 лет.
      Были и другие вещи, например, мужские подтяжки, ко- торые назывались "помочи". Я им применения не нашел, и их взял кто-то из дядей. Еще было много комплектов журна- ла "Вокруг света", начиная с сер. 20-х годов. Отец регулярно выписывал этот журнал и хранил его. Были и разрозненные, растрепанные экземпляры. Я их с удовольствие рассматривал, кое-что читал. Там публиковались русские и зарубежные авто- ры, - тематика была чрезвычайно разнообразна: от повестей Беляева и рассказов Конан Дойля до повестей о Гражданской войне и борьбе с басмачами. В начале 50-х многие сохранив- шееся в приличном виде журналы забрал мой кузен Ю.Е. Доб- ров, большой любитель приключенческой литературы. Потом он их, видимо, продал, так как появился коммерческий спрос на такие издания.
      
      ***
      Эту часть главы, посвященную И.Д. Корнющенко, я завер- шу двумя эпизодами, которые связаны с гибелью отца и имеют почти мистическое происхождение. Оба случая произошли со мной в конце 50-х годов.
      Летом 1958 г. я и мои товарищи перешли в последний 10 класс, завершающий в те годы среднее образование. На- чались каникулы. Обычно в эти месяцы мы подрабатывали в колхозе с. Арзамасцевка "Власть Советам": на прополке, на поливе плантаций помидоров и огурцов, в 13-14 лет - на убор- ке урожая зерновых на комбайнах, в качестве копнильщиков. Эта работа хорошо оплачивалась трудоднями, но была тяже- лая, грязная и многочасовая. В УКОСе нам, молодым людям 15-17 лет, предложили поработать регулировщиками водных ресурсов на канале. Мы должны были постоянно находиться в период полива на определенных участках в полевых условиях, отсчитывать количество отпущенных на поля кубометров воды
      
      
      
      
      с помощью специальных измерительных реек, следить, чтобы полеводы не воровали воду, не допускать перегрузки каналов и т.п. Нам выдали велосипеды, так как точки распределения воды были далеки друг от друга, часы, так как регулирование производилось круглосуточно через определенные интервалы, фонари "летучая мышь", чтобы ночью освещать показатели уровня воды. Сохранились мои записки маме, которые я пере- давал с шоферами, изредка навещавших нас. Первая датирова- на 7 июля. Проработали мы три смены, но в третью, послед- нюю, когда полив уже завершался, во второй половине августа, я работал один и жил один в будке посреди степи полторы не- дели. Мои товарищи силы свои исчерпали, и продолжать рабо- ту на канале отказались. Лили дожди, ко мне путь был отрезан, я остался без продуктов и последние дни воровал на совхозных полях огурцы и помидоры.
      В самом начале нашей работы мы находились как раз в Георгиевке и в том самом доме, в котором погиб отец. Там я встретился с упоминавшимся Егором Мальцевым, который посмотрел на меня с удивлением и сказал - а этот - Корню- щенко! Я не очень-то его расспрашивал, но смерть отца он кратко описал, так как в тот день находился рядом. В основном бывший десятник отца хвастался тем, что пережил всех своих начальников, в том числе и моего отца, поэтому он всех важнее и плевать он хотел на всякую власть.
      В первую ночь мы ночевали в доме все вместе, нас еще не распределили по участку. На следующий день, к вечеру, мои друзья все разъехались, а я почему-то остался, мало того, тех- ник-смотритель возложил на меня обязанность слушать теле- фонные звонки и отвечать так, как он меня научил. Телефон был старый, возможно тот же, по которому разговаривал отец. Ночевать в этом доме мне пришлось одному.
      Страха я не испытывал, но осознание того факта, что я на- хожусь в той же комнате, пользуюсь той же мебелью, хожу по тем же половицам, сижу возле того же телефона, - словом, ок-
      
      
      
      
      ружен той же бытовой аурой, что и отец в минуту смерти, на- полняло меня тревожным томлением, взволнованным ожида- нием встречи с отцом. Его тень незримо присутствовала рядом. Я прислушивался к шорохам в доме, к ночным шумам на улице и чего-то ждал. Но ничего не произошло. В конце концов, я уснул, а на утро меня и еще двоих ребят отвезли на нашу точ- ку, и началась довольно интересная, по-своему романтическая жизнь. Позднее, в головном доме за лето я бывал не один раз, но того мистического ожидания встречи с неведомым боль- ше не испытывал. Вернувшись после первой смены домой, я рассказал о своих переживаниях маме, но она не поддержала эту тему, что-то ее смутило, а я вскоре забыл об этом эпизоде. Лето, кстати, тоже было засушливое и грозовое.
      Записка Д. Корнющенко, 7.07.1958.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Записка Д. Корнющенко. 31.07.1958.
      
      
      
      
      На деньги, заработанные мною за лето на канале, мы с ма- мой купили мне дорогие часы - "Спортивные", что-то еще из одежды, и я съездил один на неделю в Куйбышев, где ходил в кино, в музеи, покупал книги в букинистическом магазине.
      Другой случай произошел через год, летом 1959 г., когда я уже окончил школу. Этим первым послешкольным летом я не- удачно поступал в техникум железнодорожного строительства, не имея к этому ни малейшего желания, ни математических способностей. Но на этом настаивали д. Женя и Юрий, и мама решила, что для меня это будет наилучшим выбором. После провала на экзаменах я было пытался поступить в железнодо- рожное училище, но какой-то внутренний голос спросил меня: что ты делаешь? - и я быстро собрался и вернулся домой. Мать была мною очень недовольна, я подрабатывал в школе на раз- ных строительных работах. С одним подростком и школьным завхозом И.П. Григоревским мы забирали прямо из печей кир- пичи с кирпичного завода и привозили их в Кутулукскую шко- лу. Время от времени я ездил на велосипеде в районный центр Богатое - в книжный магазин, "Когиз", как его почему-то на- зывали. Вероятно, поездка, о которой я буду рассказывать, про- изошла в последние недели августа. Мне нужно было купить трехтомник А.И. Герцена "Былое и думы", изданный в 1958 г., к которому я давно приглядывался, я накопил денег и отпра- вился в путь. Погода была уже пасмурная, но сильного дождя не было. Но на середине пути вдруг началась страшная гроза. Я подумывал вернуться, но машинально продолжал крутить педали своей машины. На шоссе была ложбина, из которой на- чинался долгий подъем вверх по дороге. Я было уже начал этот подъем, как вдруг раздался буквально оглушающий удар грома, ослепительно сверкнула молния, что-то загремело, затрещало рядом со мной, сильнейшим порывом воздуха меня выбросило из седла велосипеда, я оказался на земле и на какие-то секунды полностью утратил контроль над своими чувствами, т.е. не мог понять, что со мной произошло.
      
      
      
      
      Когда я пришел в себя и поднялся с земли, то увидел не- вероятную картину. Примерно в 10-15 шагах от меня с левой стороны шоссе лежали семь телеграфных столбов, и один из них почти полностью превратился в древесную труху. Сорван- ные молнией телефонные провода превратились в огромный клубок, все это дымилось, а кое-где были язычки пламени на сухой траве. Я понял, что молния ударила прямо в столб, неда- леко от меня, и что могло быть гораздо хуже. Только поняв, что произошло, я испугался. Все сразу вспомнилось. Я повернул назад. Матери ничего не сказал, но она спросила меня, поче- му я так странно выгляжу. Я отделался каким-то пустяковым объяснением. Гроза прошла, выглянуло солнце. Стыдясь сво- ей трусости, я поехал в Богатое снова и еще раз увидел место происшествия. Там уже стоял дежурный связист и ошарашено смотрел на дела природы.
      "Былое и думы" я купил. Маме рассказал о происшествии на следующий день. Она побледнела, потребовала прекратить эти дальние поездки, а я с ужасом понял, что она могла бы оказаться не только вдовой, но и матерью, потерявшей сына, погибшего той же смертью, что и его отец. Недовольство мною у нее мигом прошло. А я немного гордился: большие деревья притягивают молнию!
      От отца мне передался его генетический признак, отличи- тельная примета: родинка в левом паху. И у моих детей эта родовая метка сохранилась, передавалась по наследству.
      И последнее. Любимым живописным полотном отца была картина В.И. Сурикова "Взятие снежного городка". Великий русский художник тоже был родом из Красноярска, а отец в молодости участвовал в этой молодецкой игре. Любила эту картину мама, любил и я. Много лет в зале нашей квартиры на стене висела копия с нее.
      
      
      
      
      ***
      Последующие два с половиной года были самыми тяже- лыми в жизни матери и бабушки. Но мать заставила себя пре- одолеть чувство трагической утраты (потеря дочери и мужа), чтобы посвятить себя главному: воспитанию сына. Обе жен- щины, молодая и старая, делали все для того, чтобы их сын и внук рос не испытывая нужды, чтобы не страдал от своего безотцовского сиротства, чтобы у меня было все не хуже, чем у моих сверстников, у которых отцы пришли с войны. Так стре- мились поступать многие женщины-вдовы, но не у всех это получалось.
      Об этих годах, которые очень смутно запечатлелись в моей памяти, мать не любила вспоминать. Если бабушка начинала говорить о чем-то совсем недавним, мать всегда ее останав- ливала, даже резко обрывала. Она была для нее главной и на- дежной опорой, но в глубокой старости ее и без того нелегкий характер стал приобретать почти патологические формы, и иногда, обычно терпеливая мать не выдерживала ее старческо- го ворчания и взрывалась самым непозволительным образом. Я бабушку очень любил, но был на стороне матери. Но, уверен, если бы не постоянная помощь бабушки, мать вряд ли бы спра- вилась с той задачей, которую она перед собой поставила.
      Новое замужество она категорически отвергла, хотя в 1944 году ей исполнилось всего тридцать восемь лет, она была привлекательной женщиной, умной и умелой в домашних де- лах, и претенденты на её руку и сердце, конечно бы нашлись. Но, как она говорила, ни одного из них она не могла сравнить с отцом. Кроме того, она как-то меня, еще маленького, спро- сила: а ты не хочешь, чтобы у тебя другой дядя стал папой? - Я мгновенно ответил: а зачем он нам? - Ну, он будет с тобой заниматься, учить тебя всем нужным занятиям, да и мне будет легче! - Нет, нет! - завопил я. - Не нужно нам никакого дядю, нам с тобой и так хорошо! Мать вздохнула, и такой разговор больше не повторялся.
      
      
      
      
      При отце мы жили в хорошей, по тем условиям, кварти- ре - в доме, предназначенным для инженерно-технического состава. Смутно помню, как пришедшие покупатели попро- сили меня уйти с кожаного дивана, на котором я беззаботно кувыркался. Кое-какие вещи начали продавать уже при жизни отца: по словам матери он говорил, что эти вещи служат нам, а не мы им, и быть рабами вещей нельзя. Как было не продавать! Стакан сахарного песка на рынке стоил 700 рублей. Мать рас- сказывала, как она однажды принесла мне немного тогдашнего фигурного печения и очень гордилась, что смогла его достать (сегодняшний ребенок даже не понял бы, что это - печенье). Но и я не понял! Раньше его не видел и не догадывался, что с ним следует делать. - Что это, сынок? - спрашивала мама. - Игрушечки! Так я и возился с этими фигурками, пока они сов- сем не завалялись, а мать смотрела на них и плакала.
      Но жизненный уровень нашей маленькой семьи был все- таки повыше, чем у большинства соседей. Многие, очень мно- гие дети росли на черном хлебе, картошке, луке, подсолнечном масле. Хорошо было тем, у кого была корова, но содержать ее могли только семьи с мужчинами. Для взрослых и, увы, для детей чуть ли не постоянным блюдом в те послевоенные годы была "тюря". Ее делали так: в глубокую миску крошили чер- ный хлеб, резали лук, поливали водичкой, добавляли постного масла, солили, - и, пожалуйста, кушанье готово!
      Год назад из печати вышла замечательная книга, состав- ленная Людмилой Улицкой из воспоминаний тех поколений, чье детство пришлось на конец войны, послевоенные годы 1945 - 1953: "Детство 45 - 53: а завтра будет счастье". М., 2013. Несколькими страницами позднее мы приведем подбор- ку отрывков из этой книги, которые замечательно дополняют наш текст.
      Вероятно, весной 1945 г. мы переселились в с. Аверья- новку в 7 км. от Кутулукстроя. Мы жили в каком-то деревен- ском доме с сараем, курятником, но кому он принадлежал, я
      
      
      
      
      не знаю. Видимо, у кого-то этот дом мама снимала. Она не любила вспоминать это время, и на это у нее были свои при- чины. В Аверьяновке она стала работать в сельском магазине, в "сельпо" (сельская потребительская кооперация). Благода- ря этой работе у нас однажды появилась небольшая алюми- ниевая кастрюлька, полная соевыми конфетами, большим ла- комством для деревенских детей. Но торговала она недолго, так как у нее скоро обнаружилась недостача - постоянный бич сельской торговли. Неопытные женщины сами не могли понять, куда делись деньги, так как их неопытностью поль- зовались прожжённые кладовщики и экспедиторы на базах и складах, откуда привозились в села продукты и другие това- ры. Кроме того, в сельских магазинах принято было брать "в долг" - и забывать, что долг нужно возвращать. Недостачу денег очень легко было превратить в растрату, а это грозило ст. 92 УК РСФСР "Расхищение социалистической собствен- ности". По этой статье можно было получить до четырех лет концлагеря, такие приговоры выносились без особых разду- мий и очень поощрялись общественным мнением озлоблен- ного постоянной нуждой сельского населения, хотя это на- селение воровало у государства и из колхоза все, что только можно было украсть. Воровали взрослые, от них не отставали дети. Я и мои товарищи тоже участвовали в этом перерас- пределении собственности: работая в колхозе, заканчивали трудовой день тем, что обязательно что-нибудь несли домой: зерно для кур, подсолнечные семечки, овощи и т.п. Местные власти смотрели на это мелкое воровство сквозь пальцы, т.к. сами воровали покрупнее.
      Недостачу помог покрыть брат мамы Е.Д. Добров. После бабушки он был её второй опорой и помощником, кроме того, сыновний долг обязывал его заботиться о матери, которая жила с нами. Он жил уже в Куйбышеве, работал адвокатом и полно- стью содержал жену и детей - Юрия и Люсю. Мама говорила, что, как платный адвокат, д. Женя зарабатывал большие по тем
      
      
      
      
      временам деньги. О его помощи она помнила всю жизнь, но рассказывать об этой истории не любила.
      Видимо, с работой в магазине связано мое третье раннее детское воспоминание. Утром бабушка пошла в курятник, а я увязался за нею и увидел, что на земляном полу лежит мама и стонет. Бабушка ворчала, но не ругалась. Позднее я сообразил, что поздним вечером мать пришла сильно пьяная и бабушка отправила ее в сарай, чтобы уберечь меня от неприятного зре- лища. Она страшно болела, мучилась. Дело-то для тогдашних обездоленных жизнью женщин было обычное, некоторые из них куда как далеко заходили, но женщин-алкоголичек тогда в деревне не было. Мать практически никогда много не пила, как и отец, поэтому оба случая врезались мне в память: они были единичными.
      По-моему, тоже в Аверьяновке мы с бабушкой занима- лись частной торговлей. Среди домоводческих умений бабуш- ки было и знание того, как варить мыло. Этому занятию она научилась в Бузулуке во время Гражданской войны, разрухи, голода. После окончания Второй мировой войны ситуация в деревне была не лучше. Не было спичек, мыла, соли... Я пом- ню, как у нас хранились пачки довоенных швейных иголок, куски туалетного мыла (деревенские называли его "духовое"), терки для зажигания спичек (сами спички разрезали надвое по вертикали), примусные иглы... Все это богатство запасал отец. Бабушка умела варить хозяйственное мыло, и я помню множество старых обмылков, которые для прочности добавля- лись в ту смесь, которую приготовляли мать и бабушка. Когда процесс варки заканчивался, эту массу выливали в большую кастрюлю, она остывала и застывала. Потом бабушка ставила кастрюлю на середину большого платка, связывала узлом его углы, брала большой нож для резки мыла на куски, и мы отрав- лялись в деревню - ходили по домам и предлагали свой товар. Я был скорее обузой для бабушки, но, может быть, и сла- бенькой защитой, т.к. однажды мы нарвались на какую-то
      
      
      
      
      местную власть в лице некоего сельского начальника. Он при- дрался и наорал на нас. Не помню точно, была ли это Аверь- яновка, или была Арзамасцевка, но, несмотря на возмущение бабушки, нам пришлось отступить от своей частной торговли, которая была разрешена только на колхозном рынке. Бабушке вполне могли предъявить обвинение в спекуляции, преследу- емой по Уголовному кодексу. Возможно, присутствие ребенка остановило ретивого начальника от принятия более суровых мер. Конечно, большого дохода такая коммерция принести не могла, но Вере Афанасьевне хотелось хоть что-то прибавить к той ничтожной пенсии, которую она получала. После денеж- ной реформы 1947 г. эта пенсия составляла 92 рубля. У бабуш- ки появилось новое пенсионное удостоверение, - она фото- графировалась для него, но после ее смерти дочь сдала этот документ в отдел социального обеспечения. Несколько лет, получив пенсию, бабушка ходила за лекарствами в аптеку, где аптекарем, - провизором, как она называла его на старый лад,- был очень знающий и опытный специалист Фома Фомич. Он был евреем из ссыльных биологов-генетиков, которые стара- лись не привлекать к себе внимание. Даже в нашем захолустье, кроме него, были еще ссыльные ученые-генетики, угодившие под сталинскую расправу в конце 40-х - начале 50-х годов.
      Весной 1946 г. мы снова вернулись в Кутулукстрой. Теперь нашим домом стал барак с двумя подъездами, в каждом из ко- торых было по четыре квартиры. Примерно в это же время слу- чился пожар в машинно-тракторной станции (МТС), которая обеспечивала сельхозтехникой ближайшие колхозы, - они сво- ей техники не имели, а за пользование ею платили государству большой налог. Только в конце 50-х годов техника была переда- на колхозам в собственность. Место пожара с сохранившимися уродливыми механизмами сохранялось долго. Там мы играли, находили всякие механические предметы, как в "Пикнике на обочине" - романе братьев А. и Б. Стругацких. Там же мы со- бирали металлолом, постоянно что-нибудь откапывая.
      
      
      
      
      От этого времени осталось в моей памяти мало следов, но о чем-то рассказывала мама. Например, какими детскими сло- вами я называл различные предметы, как любил произносить слово "пакость", и как однажды прибежал к ней со словами:
      "Мама, иди скорей, курица капусту нюхает!". Значит, мы ка- пусту выращивали. Помню, как мы проходили вечером мимо заброшенного колодца, и мать сказала мне: не подходи, там живет страшный зев! Я испугался и спросил: он сейчас там сидит? - Нет, ночью зев гуляет по полям, а утром прячется в колодце!
      В праздник Пасхи к бабушке за кулинарными советами об- ращались все соседи: как печь куличи? У нас, у единственной семьи, сохранились настоящие куличные формы, остальные пекли их в кастрюльках или в высоких консервных банках.
      В начале весны мама и бабушка обязательно пекли "жаво- ронков", приговаривая: "Жаворонки прилетели, весну-красну принесли!". Описание этой традиции есть в книге М. Шишки- на "Венерин волос":
      "Утром в день рождения няня уже ждет у дверей, когда проснешься, чтобы сразу что-то подарить - только откроешь глаза.
      На Сороки, 9 марта, она печет жаворонков с распростер- тыми крыльями, как бы летящих, с глазами-изюминами. Мы съедаем не все, головы оставляем для родителей - только вы- ковыриваем глаза и совсем сладкий изюм. Кричим: "Жаворон- ки, прилетите, студену зиму унесите, теплу весну принесите: зима нам надоела, весь хлеб у нас поела". Каждый день у нас на столе свежий душистый хлеб из булочной, но в ту минуту мне кажется, что действительно у нас после долгой зимы не осталось ни крошки и только жаворонки смогут принести нам спасение. Прежде чем посадить их в печь, няня всегда закла- дывает в нескольких монетку или колечко. Заветный жаворо- нок всегда достается мне - очевидно, няня, запомнив, в какой именно она засунула копеечку, подсовывает его мне. Я убеж-
      
      
      
      
      дена, что этот праздник связан каким-то образом с сорокой- белобокой, и очень удивляюсь, узнав, что таким образом мы отмечаем день сорока мучеников Севастийских. Помню, как в церкви няня тычет пальцем в какую-то темную икону, на кото- рой я ничего не могу разобрать, только головы святых с ним- бами сливаются в гроздь винограда, и рассказывает шепотом на ухо, как несчастных вывели раздетых на лед и заморозили".
      (Шишкин, 469-470).
      
      От Наточки мне достались ее куклы, фаянсовая кукольная чайная посуда, какие-то детские книжки-раскладушки... Из кукол были заяц с длинными ушами, небольшой черно-серый медвежонок, большой коричневый плюшевый медведь и самая моя любимая кукла, которую я по каким-то причинам назы- вал "Баба Зая". Вероятно, это тоже был заяц, но претерпевший серьезные метаморфозы. Поэтому она носила родовое имя
      "Зая", как существо женского пола и в знак уважения к моей бабушке получила дополнительный предикат "баба". У меня в ее лице получился антипод знаменитой "Бабе-Яге". Ей прихо- дилось периодически обновлять "лицо", - его белили зубным порошком и рисовали на белом глаза, нос, губы. Эта баба-зай- ка поочередно была у меня и отличной ученицей, и опытной хозяйкой, и боевым красным командиром, и еще Бог знает кем. Все зависело от очередного детского увлечения. Например, мне очень понравился герой фильма "Его зовут Сухэ-Батор", - и Бабе Зае соорудили наряд монгольского героя, основателя Монгольской Народной Республики. Я сам шил ей плащ, ба- бушка соорудила подобие монгольского головного убора, кро- ме того кукла получила все необходимое игрушечное оружие. Трудовая, учебная и прочая деятельность любимой Бабы Заи отразилась в моих детских рисунках тех лет. Вообще же, на этих частично сохранившихся рисунках изображены военные сражения, солдаты и партизаны во всех видах обмундирова- ния, со всевозможным оружием. Большой медведь потерял за-
      
      
      
      
      дние лапы, и уже много позднее я его восстановил, и он стал игрушкой сына Бориса, пока совсем не развалился.
      В 1946 г. Н.Д. Корнющенко познакомилась с семьей сель- ских учителей Прониных. Иван Сергеевич Пронин был фрон- товик, я часто рассматривал его фронтовые медали. Он заоч- но закончил физико-математический факультет пединститута и преподавал нам физику. Но, главное, он был директором единственной в нашей округе Кутулукской средней школы. В некоторых селах были начальные школы, в Аверьяновке - се- милетняя школа, поэтому все дети, желающие получить сред- нее образование, неизбежно приходили в нашу школу, которая находилась на окраине Кутулукстроя. Александра Дмитриевна
      
      Выписка из приказа РОНО о назначении Н.Д. Корнющенко заведующей д/садом. 4.01.1947 г.
      
      
      
      
      имела среднее педагогическое образование, но преподавала в 5-7 классах немецкий язык. У них были дети: Ольга, - "Леля", как мы ее звали, - Галя, моя ровесница и одноклассница, и уже в начале 50-х годов родился сын Дима. Семья была достаточно интеллигентная, у них были книги, они получали по подписке тома Большой Советской Энциклопедии. Общение было пос- тоянным, между нами было взаимное уважение и взаимопони- мание. Вероятно, И.С. Пронин оказал протекцию матери, и с 6.01.1947 года ее назначили заведующей Кутулукского детско- го сада. На этой должности она находилась до 10.12.1955 г. Дружба с Прониными продолжалась до их отъезда из Куту- лукстроя летом 1959 года.
      Годы работы в детском саду, безусловно, были самыми плодотворными в жизни Н.Д. Корнющенко. Повышение со- циального статуса переместило ее в верхний слой сельской элиты, в глазах населения она превратилась в "начальника", от которого кое-что зависело, и в руках у которого кое-что было. У нее появились подчиненные: воспитательницы, повара, тех- нички, - какой-никакой, а коллектив, зависимый от ее воли. Да и была она вдовой начальника, а в селах тогда это многое зна- чило. Уважительное отношение к матери сохранялось во все годы ее жизни в Кутулукстрое. Правда, это уважение чаще сле- довало со стороны простых людей, а местное начальство, сме- нившее прежнее, довольно часто ей хамило. Помню, как она пожаловалась мне, служившему в армии, на то, что ей не хотят починить крышу барака над ее квартирой, которая протекала. Пользуясь правами военнослужащего, я обратился с рапортом к командиру части, тот направил требование в Богатовский военкомат, а оттуда в УКОС пришло распоряжение проявить немедленную заботу о матери военнослужащего Советской Армии. Крышу сразу же починили.
      Данной ей властью мать пользовалась разумно, и я не пом- ню, чтобы кто-то был на нее в обиде ни среди подчиненных, ни среди родителей. Не имея специального педагогического
      
      
      
      
      образования, она проявила способности прирожденного педа- гога. Если учесть, что после закрытия детского сада она еще
      11 лет проработала заведующей интернатом при Кутулукс- кой средней школе, то получается солидный педагогический стаж, длительностью в двадцать лет. 20 лет Н.Д. Корнющен- ко занималась воспитанием и образованием сельских детей! И еще просвещением, так как с 1960 года она имела полставки школьного библиотекаря, в чем я ей активно помогал, отбирая в книжном магазине книги для пополнения школьной библи- отеки и поддерживая в ней порядок. Несомненно, ее работа, проходившая на моих глазах, повлияла и на мой выбор про- фессии, и на многие другие процессы духовного развития не только меня, но и ее внуков.
      Первые журналы, которые я взял в руки и начал читать, были номера "Семьи и школы" - с 1947 г. Хорошо помню
      Љ 11, посвященный Октябрьской революции: там публикова- лось детское творчество соответствующего содержания, так как дата была юбилейная, - 30-летие Октября. Хорошо помню жур- нал "Дошкольное воспитание", - его я не читал, но содержанием интересовался. У мамы и в библиотеке детского сада было до- вольно много книг по педагогике, по семейному воспитанию, по развитию детского творчества. Это были издания 30-50-х годов, и некоторые из них я читал. Очень нравилась книга К. Маховой
      "Семья", в которой мать-героиня, родившая и воспитавшая де- сятерых детей, рассказывала об их воспитании. До сего времени в нашей библиотеке сохранилась книга А.П. Усовой "Русское народное творчество в детском саду". М., 1947. Книга была ил- люстрирована изображениями народных игрушек. Но больше всего мне нравилось читать отдельными страницами и главами солидную книгу А.П. Бабушкиной "История русской детской литературы". М., 1948. Из нее можно было узнать содержание многих сказок, имена авторов и их книг, которые уже не изда- вались в те годы. У мамы я прочитал впервые А.С. Макаренко
      "Книгу для родителей", а из школьной библиотеки: "Педагоги-
      
      
      
      
      ческую поэму" и "Флаги на башнях". Много позднее я понял ту роль, которую сыграла педагогика Макаренко в формирова- нии тоталитарной системы, и постарался показать зловещие ре- зультаты его педагогического таланта в своих книгах и статьях. В подростковом возрасте я его читал и перечитывал. Но не только Макаренко. Долгое время моей детской настольной кни- гой был толстый коричневый Второй том собрания сочинений К.Д. Ушинского, в котором было опубликовано его "Родное слов". М., 1948. Эта своеобразная детская энциклопедия, со- ставленная из отрывков произведение Н. Карамзина, А.К. Толс- того и др. впервые зародили во мне интерес к истории. Этот том мать взяла у И.С. Пронина, так же, как брала у него первые тома 2-го издания Большой Советской Энциклопедии. Словом, благо- даря материнскому воспитанию, в моем детстве были созданы архетипы духовных и интеллектуальных ценностей. Ее собс- твенный интерес к духовной культуре передался мне, на приме- рах ее интересов я начал выстраивать собственную культуроло- гическую матрицу, повлиявшую на всю последующую жизнь. Как-то раз в шестнадцатилетнем возрасте я в запальчивости ска- зал маме: "Я сам себя воспитывал!". Не так уж много времени мне понадобилось, чтобы понять свое бахвальство и признаться в нем матери.
      В конце 40-х - начале 50-х годов она часто болела. На ее здоровье сказались смерти дочери и мужа, неустроенность сер. 40-х годов. Какие-то старые связи помогли маме пройти об- следование в клинической больнице Куйбышевского Государс- твенного медицинского института на кафедре гастритной те- рапии проф. Германова А.И. Там она получила представление, адресованное заву Районо с. Богатое: "Больная Корнющенко нуждается в обстоятельном клиническом обследовании. Необ- ходимо 26 августа 1947 г. направить в Клиническую больницу (Клиника гастритной терапии). 12/VII.47". Вместе с этим пред- ставлением сохранились рецепт и инструкция по применению препарата хинина. Внизу везде стоит подпись профессора
      
      
      
      
      
      
      Документы Н.Д. Корнющенко 1947-1948 гг.
      
      
      
      
      А. Ушакова. Тот факт, что эти три давно ненужных медицинс- ких документа сохранились в мамином архиве до конца ее жиз- ни, наводит на мысль, что они были ей дороги как память об упомянутом А. Ушакове. Не был ли он тем дядей, которого она предлагала мне в качестве отца? Хинин - средство для лечения малярии. Эта распространенная, особенно в сельской местнос- ти, тяжелая болезнь часто называлась просто "лихорадка". Все признаки этой болезни я видел у мамы во время очередного приступа. Часто мать сваливал поясничный радикулит.
      
      В упоминавшиеся годы мать иногда ложилась в больницу в Богатом, уезжала по служебным делам, долго находилась в 1950 г. на курсах в Институте повышения квалификации в Куйбышеве... Я очень тяжело переносил ее отсутствие. Пом- ню, как один раз увязался за нею, когда она пошла на шоссе, чтобы уехать в Богатое. Она меня прогоняла, и со мною нача- лась, чуть ли не истерика. Мать вынуждена была попросить наблюдавших этот концерт подростков, чтобы они отвели меня домой, и они меня не отвели, а отнесли. Однажды зимой на меня напал такой же каприз. Надо сказать, что в детстве у меня была хорея, что и вызывало повышенную плаксивость, частое моргание глаз и т.п. Бабушка-мученица уговаривала меня и так и сяк, наконец, не выдержала, подошла к двери и стала молча одеваться. Я спросил, плача: "Ты куда?" - "Мое терпение кончилось! Я уйду, куда глаза глядят, и лучше за- мерзну на улице, но к тебе больше не приду!". С диким ревом я бросился к ней, обхватил ее за ноги и стал умолять: "Только не уходи! Я больше не буду!" Она, конечно, осталась, а мои слезы прекратились.
      Кутулукский детский сад по тем скудным временам был оснащён всем необходимым для воспитания и развития спо- собностей сельских детей. Мать была заботливым руководите- лем. В Богатовском районе он был не только на хорошем счету, но даже считался образцовым: в нем часто проводились мето-
      
      
      
      
      дические семинары для заведующих и воспитателей детских садов района, хотя добираться им, увы, было нелегко. "Садик", как его называли в обиходной речи, считался ведомственным, в нем преимущественно воспитывались дети рабочих и служа- щих УКОСа, дети учителей и медицинских работников, дети работников лесопитомника, но уже в пятидесятые годы в него попадали и дети из окрестных деревень - тех родителей, ко- торые могли вносить плату за содержание детей. Плата была не такая уж большая, но чаще за деревенских детей платили колхозы. Сохранялась плата и за обучение в старших классах средней школы (8-10).
      В 1948 г. Н.Д. Корнющенко вступила в Профсоюз работ- ников начальной и средней школы РСФСР, что отражено в ее профсоюзном билете за 1953 год. Быть членом профсою- за означало какую-то небольшую защиту и крохотные льготы. Вступили в профсоюз и ее воспитатели. Я помню двух деву- шек: Валентину Мазину и Нину Петровну(?) Последнюю я очень любил, особенно нравились ее длинные, толстые косы, которыми все восхищались. Но однажды она их остригла, сама без чьей-либо помощи, и по наивности попросила техничку тетю Мотю Азарову: "Только Надежде Дмитриевне не гово- рите". Тетя Мотя тотчас же так и сделала. Это потрясшее весь детский сад событие произошло после 12.04.1950 г., так как в этот день она сфотографирована вместе со мною, и косы у нее на месте: было уже время, когда наша старшая группа пре- вратилась в первоклассников. После школы мы приходили в детский сад, обедали, вместе с воспитателем выполняли до- машние задания, играли и вечером уходили домой. Это было чем-то вроде позднейших групп продленного дня, которые су- ществуют и поныне. Всем было удобно, особенно одиноким работающим матерям. Не могу сказать, мать ли это придумала, или таков был общий порядок, но за эти дополнительные часы нужно было родителям платить, поэтому нас было немного. Кроме того, мы должны были заниматься с малышами. До сих
      
      
      
      
      пор помню свое преступление: мальчик из младшей группы по фамилии Бычков на территории садика нашел старый пе- рочинный нож с шестью предметами. Его находку всем пока- зывали, в том числе и нам, а потом положили на полку на кух- не, чтобы отдать его матери. Вид этого старенького ножа так меня потряс, что меня обуяла зависть и жадность. Потихоньку я этот ножик взял, а когда меня о нем спросили, ответил, что не брал... Словом, стало понятно, что я совершил кражу. Но с ножом я расстаться не мог, самовольно ушел из детского сада и долго не мог вернуться домой, так как стало стыдно. Как было дальше, не помню, но, наверное, от мамы мне довелось услышать много горьких слов. Помню, что и мои однокашники меня осуждали.
      Здесь уместно сказать о фотографиях сороковых - пяти- десятых годов. Самую раннюю фотографию своего сына сде- лал И.Д. Корнющенко. На двух из них я изображен сидящим и веселым. На трех - на руках у мамы. На первых указана дата:
      "9.04.43 г. Возраст 4 мес. 9 дн.". На других мой возраст уже постарше. Затем идут фотографии, сделанные приблизитель- но в 1945 - 1946 гг. Во всяком случае, изображенному маль- чику не менее 3-х лет. Среди них единственная сохранивша- яся фотография В.А. Добровой с внуком, причем совершенно очевидно, что съемка производилась трижды, это заметно по разному выражению лиц. Фотограф приезжал из районного центра Богатое, где имелось фотоателье. Позднее мама вос- пользовалась этим опытом и стала целенаправленно пригла- шать фотографов в свой детский сад для создания фотолетопи- си детского коллектива. Так было летом 1947 г. Сохранилось четыре групповых фотографии, на одной из них сняты все 14 детей, посещавших садик. И хотя с того времени про- шло 67 лет, я могу назвать практически всех воспитанников. Среди них мои друзья и подружки: С. Сурков, Ю. Логинов, сестры Пронины, Г. Гашенко, В. Азарова, Т. Павлова. Есть и индивидуальные фотографии: на одной из них я сижу на
      
      
      
      
      плетеном кресле в рубашечке, вышитой мамой - на груди два петушка. Вид у мальчика довольно угрюмый, вероятно, заму- чили фотографированием. Последние детсадовские фотогра- фии сделаны весной 1950 года. Об одной я уже упоминал, на другой я изображен читающим учебник "Родная речь" для 4-го класса. Открыта страница с рассказом Мамина-Сибиря- ка "Зимовье на Студеной". На фото 10.01.1951 г. изображены
      "Дима, Галя и Лёля Пронины у новогодней елки". На фото 27.04.1952 г. те же персонажи на улице, на фоне "учитель- ского барака". В первом подъезде и была квартира директора И.С. Пронина, там и была елка. Новогодние елки, конечно, были главным событием года и для детей, и для взрослых. Примерно в эти же годы после детсадовского праздника мама взяла елку домой и устроила новогоднюю елку у нас дома для моих сельских и кутулукских друзей, с угощением и подарка- ми (детскими книжками).
      На всех детсадовских фотографиях в руках у детей игруш- ки и книжки, например, у меня - легковая машина. Игрушек по тем временам было много. Снабжение детского сада было централизованным, все нужно было привозить с базы из рай- центра Богатое, за исключением летних овощей, которые мож- но было выписать в колхозе, да и то с трудом. Основным транс- портным средством была лошадь, которую, опять же, можно было попросить в колхозе вместе с кучером, или получить в УКОСе, но уже без кучера. Летом можно было договориться об автомашине, но очень редко. А так, зимой лошадь запрягали в сани, летом в телегу-фургон. Хочешь, не хочешь, а надо было учиться управлять лошадью. Я научился искусству запрягать лошадь в любую упряжь лет с 13-14 и очень гордился этим, т.к. это искусство входило важной составляющей сельского мужс- кого достоинства. Тогда же я научился ездить верхом, правда, не без падений. Мама же просто научилась управлять лошадью с помощью вожжей и понуканий, что тоже требовало искус- ства, особенно, если попадалась сноровистая лошадка. Шоссе
      
      
      
      
      в современном понимании слова не было; была хорошо нака- танная грунтовая дорога, которая раскисала весной и осенью, а летом - при любом сильном дожде. Дорогу на Богатое пре- граждал овраг - знаменитая у нас "Нюхалка". Когда эта "Ню- халка" весной разливалась, то начинались школьные весенние каникулы, т.к. дети из других мест в школу добраться не могли. И перекрывался временно путь на Богатое. Однажды ранней весной 1949 г. мама вместе с поварихой В.А. Быстровой, воз- вращаясь вечером из Богатое, попали в начавшийся разлив и спасали груз продуктов и ящик с книгами. Но об этом событии я расскажу позже.
      Возвращаясь с совещаний, семинаров, курсов мать приво- зила ученические тетради, заполненные разными методичес- кими советами и списками загадок, стихотворений, песен для детей дошкольного возраста. Среди авторов были имена Пуш- кина, А.К. Толстого, Майкова, Фета, Саши Черного, Есенина и, конечно, советских детских поэтов: Трутневой, Благининой, Осеевой, Маршака и др. В особой тетради были выписаны
      "Советы юному читателю", список книг для чтения под заго- ловком "Книга - друг пионеров" и "Культура Поведения". Из Куйбышева мама привезла книгу "Что читать детям", 1947 г., которая потом сослужила мне хорошую службу в процессе мо- его подросткового и юношеского самообразования.
      
      Увы, низовая культура с сильным уголовно-лагерным ак- центом порой пересиливала все воспитательные заботы. После войны появилось немало маргинальных семей, кочевавших из города в деревню и наоборот. Можно легко представить, какую городскую культуру их дети привносили в среду детсадовских детей. Я помню, по крайней мере, три таких семьи, отпрыски которых просвещали нас, "деревенских". И однажды, вернув- шись из садика домой, я объявил, что выучил новое стихотво- рение "от одного мальчика" и хочу его прочитать вслух. Мама и бабушка услужливо помогли мне забраться на табуретку, как
      
      
      
      
      
      
      
      
      Методическая тетрадь Н.Д. Корнющенко. 1949 г.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Народные загадки из другой методической тетради
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Списки книг для чтения воспитанников д/с. и начальной школы. 1948 г.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      "Книга - друг пионеров", - первая страница списка книг для чтения. 1948 г.
      
      
      
      
      на сцену, и услышали следующий шедевр советской асфальто- вой культуры:
      - Почему ты не пришел, когда я велела? До двенадцати часов лампочка горела!
      
      - Оттого я не пришел, кинжал затупился! А теперь я наточил и к тебе явился!
      Кинжал острый, в грудь вопьется, По кинжалу кровь польется! -
      
      Я был очень удивлен, обнаружив, что эта поэзия произве- ла на моих дорогих женщин совсем не тот эффект, которого я ожидал. И мальчик, который читал нам подобные вирши, очень скоро перестал посещать детский сад.
      Подобное же впечатление я произвел на маму и бабушку, когда стал читать книгу Л. Соболева "Морская душа", пода- ренную мне мамой на Новый год. Там был рассказ, как некий боцман отучал своего матроса от сквернословия. Делал он это путем соревнования: кто дольше будет ругаться. И вот он рас- сказывает, как победил в этом соревновании, чтобы побежден- ный перестал материться. Дело-то в том, что он использовал прием "увеличения": там, где его соперник в ругани упоминал всех святых апостолов сразу, он перебирал каждого по отде- льности, словом, рассказ был откровенно богохульным. И я эти страницы начал зачитывать вслух! И опять смятение, которое, помню, до меня дошло. Реакция была адекватной гнусному тексту.
      В детсадовском возрасте на меня иногда нападала мелан- холия, и я начинал прикидываться казанской сиротой: ах, ник- то меня не любит, никто не приголубит, никто не пожалеет! У мамы эти причитания вызвали приступ нежности, а мне это- го и надо было. Но, став старше, я мог неожиданно для себя проявить грубость и жестокость по отношению к матери. До сего времени мне стыдно за один эпизод. Мама звала меня до-
      
      
      
      
      мой, т.к. уже стемнело. Я же заигрался с подружкой по бараку Шурой Космыниной. Видно, мне захотелось перед девочкой продемонстрировать свою мужскую брутальность. - Тебя мать зовет! - А я не пойду! - Забежал в соседний подъезд и спрятал- ся там за углом у стены. Девочка сказала, где я. Мама медлен- но поднялась на крыльцо, и голосом, исполненным нежности, позвала меня: "Сынок, идем домой!". А сынок выскочил из своего укрытия с прутиком в руке, закричал дурным голосом, и своим прутиком стегнул маму по руке. Она и испугалась, и обиделась, - ушла, сказав чтобы я не смел приходить домой. Я, конечно, пришел, мать на меня никакого внимания не об- ратила, что в свою очередь обидело меня. Ложась спать, я де- монстративно пожелал: "Спокойной ночи, баба!" - что маму разозлило еще больше. - Вот так, ты даже мне не желаешь спо- койной ночи! В нашей семье долго сохранялся ритуал: перед сном я говорил кому-нибудь из них: раздень меня, разуй меня, уложи меня, перекрести меня, а засну я сам! На ночь бабушка крестила меня лет до 8-9.
      В раннем детстве со мною произошли два несчастных случая, о которых я продолжаю помнить. В нашем барачном отсеке, кроме той 2-х комнатой квартиры, где жили мы, была еще однокомнатная квартира, и имелась общая кухня с печкой- плитой, которой пользовались редко. Летом для приготовления еды использовали примусы, которые имели привычку взры- ваться ни с того ни с сего. Эти опасные приборы требовали постоянной чистки: в горелку выходила небольшая форсунка, и ее нужно было постоянно пробивать с помощью специаль- ной примусной иглы. Потом советская промышленность стала выпускать керогазы. Они были безопасны и более удобны, но в чистке тоже нуждались. Мама, пока я многому не научился, просила о помощи соседского подростка Пантелея Кротова, который был мастером на все руки. Он же делал модели ко- раблей для детского сада, он же изготовлял деревянные ружья и автоматы ППШ, вид которых сводил меня с ума, и я просил
      
      
      
      
      маму купить это "оружие" для меня. Она покупала, а парниш- ке только этого и надо было. Между прочим, когда я сам изго- товлял деревянное оружие, то всегда отдавал его "за так" тем, кому оно понравилось. Потом появились совсем спокойные и безопасные керосинки, у которых нужно было периодически менять фитили.
      В соседней квартире жили мать и сын Липовы. Ее звали Дуся, его - Вовка, в то время ему было лет 12. Я пристрас- тился к ним ходить в гости, а мне было лет пять. Вовка Липов сооружал для меня "самолет": на одну табуретку ставил дру- гую вверх ножками и в это пространство, как в кабину пилота, меня усаживали, и я начинал "лететь", одновременно изобра- жая и самолет, и летчика, который им управлял. Кончилось это плохо. Мать и сын за мной особенно не следили, и в каком-то очередном "полете" я стал раскачивать верхнюю табуретку, и все сооружение рухнуло, и я вместе с ним. О ребро табуретки я ударился головой - надбровьем над левым глазом. Полилась кров, от её вида и боли я потерял сознание на секунду, потом заревел благим матом. На крик прибежала мама, потом бабуш- ка. Липовых, как ни странно, они не ругали, видимо, считали виноватыми себя за беспечность. Небольшой шрам над левой бровью сохранился у меня до сих пор.
      Другой похожий случай произошел в нашей начальной школе в 1951, зимой, когда я начал учиться в третьем классе. Школа наша стояла на крутом берегу р. Кутулук, которая в этом русле сужалась до размеров небольшого ручья: в самом узком месте для перехода жителей двух сел лежал почему-то упав- ший памятник Ленину, который раньше стоял в центре с. Ар- замасцевка недалеко от сельского магазина. Во время больших перемен мы по этому "мосту" перебирались на ту сторону, а потом, по звонку, бежали назад, и однажды я поскользнулся и зачерпнул резиновым сапогом воды из речки. Чтобы добраться до речки, нужно было спуститься к ней по довольно крутой гор- ке. Зимой она превращалась в место ребячьих забав. Катались
      
      
      
      
      с нее кто на чем. Самые смелые сначала бежали вниз, а затем, набрав скорость, катились на ногах. Вот и я так же сделал, но внезапно передо мною оказался мой одноклассник Юра Поль- шаков, и со всего размаха я врезался в него и губами ударился о его голову. И тоже потерял сознание, а когда очнулся, увидел, что Юрку бьет мой сосед по бараку Толя Автаев. По его мне- нию, к которому присоединились и другие, Юрка специально бросился мне под ноги, чтобы я полетел вверх тормашками. Но получилось хуже. Зубами я чуть ли не насквозь поранил нижнюю губу в левой части рта. Все на мне было в крови, лицо перекосило. Кажется, из больницы прибежала медсестра, или меня оттащили в больницу? Словом, домой меня доставили за- бинтованного, и я отлеживался несколько дней. Шрам на внут- ренней стороне нижней губы тоже цел до сих пор.
      Кстати, о памятнике Ленину. Таковой поставили в Куту- лукстрое в начале 50-х годов. Сделал его местный художник и скульптор-самоучка Виктор Овчинников, электромонтер по специальности. Памятником этим народ гордился, ведь его сделал "свой"; на это надо было получить специальное разре- шение из райкома, а может быть и из обкома КПСС. Кажется, он стоял и в 1978 г., когда я перевез маму из Кутулукстроя в г. Чапаевск, и больше уже никогда ни она, ни я не бывали там, где я родился.
      Самым большим удовольствием для меня было смотреть, как мама разбирает сундуки. У нас их было два. Деревянный, большой, красный стоял в холодной комнате. В нем были вещи уже отслужившие свой срок, все те предметы домашнего обихо- да, о которых я упоминал ранее. Там же лежали мамины шляп- ки, широкие кожаные пояса, веера, перчатки. Там мама прятала подарки для меня на Новый год, на день рождения, чаще всего книги, и одна из них, А.Фадеев "Молодая гвардия", 1952 г., со- хранилась у нас как память о Н.Д. Корнющенко. Потом я скла- дывал в этот сундук новые купленные книги, что было, конечно, не очень удобно. Другой сундук был почтенным. Он составлял
      
      
      
      
      когда-то приданое бабушки, потом ее дочери. Он был окован синей жестью, зеленая крышка тоже проложена металлически- ми полосками. У него был крепкий внутренний замок и петля- накладка для замка висячего. Стоял этот сундук в нашей глав- ной жилой комнате, недалеко от двери, рядом с печкой. На него обычно садились гости, которые заходили не надолго. Там же обычно сидели и мои друзья, если приходили ко мне во время обеда. Но часто они перемещались с сундука за обеденный стол, особенно, если мы играли на улице, и мне нужно было уходить на обед или ужин. Я всегда их звал, а бабушке или маме ничего не оставалось, как звать их к столу. Без задней мысли я полагал, что сей процесс кормления моих друзей, доставляет моим близ- ким большое удовольствие, пока мне прямо не было сказано: ты как думаешь, у нас бесплатная столовая? почему мы должны всех твоих друзей, которые почти каждый день к тебе приходят, кормить своими обедами? Я смутился, так как давно догадывал- ся, что кое-кто из ребят приходит ко мне именно в обеденное время, и понимал почему: дома есть было нечего, матерям го- товить еду было некогда, да и не из чего. Но поэтому-то мне и казалось, что накормить голодного Сережку или Вовку мой долг. Но кормил-то их не я, а мои мама и баба, которым продук- ты тоже никто бесплатно не приносил. К чести их обеих, чтобы они не говорили мне, не было случая, чтобы они хоть как-то не покормили голодного мальчишку, - обе помнили, что такое го- лод начала 20-х годов.
      Голод был и в 1947 - 1948 годах, и опять по милости госу- дарства. В селах, в том числе и в Кутулукстрое были профес- сиональные нищие, которых называли "побирушками". У нас таким был дед Шутов, который попрошайничал из принципи- альных соображений. Он нигде не работал, хотя у него была жена, две дочери и сын. Помню, что они жили в какой-то зем- лянке, но потом все-таки переселились в барак. Иногда он к ко- му-то нанимался, чтобы заработать несколько рублей, но чаще ходил по домам и выпрашивал, кто что даст. Кормились они
      
      
      
      
      со своего огорода, который славился множеством кустов пас- лена. Эта сладкая ягода в просторечии называлась "бзника", так как давала соответствующий желудочный эффект, а в более благопристойном выражении - "вороняжкой" за свой черный цвет. С нею пекли вкусные пироги, вот поэтому у Шутовых ее особенно культивировали. Увы, мы, мальчишки и девчонки, частенько забирались на их огород и опустошали его. Дед с сыном иногда ловили рыбу сетью. Помню, мы шли в деревню через дальний мост-шлюзы через канал, и вдруг мама смути- лась, толкнула меня вперед, а сама остановилась. Я увидел со- вершенно голых мужчин, Шутова и его сына, которые стояли с сеткой около труб. Мама оправилась от смущения, пошла рядом со мной и спросила их про улов. Они ни капли не сму- тились, что-то ей ответили и продолжали заниматься рыбной ловлей.
      Помню мальчика, который ходил с нищенской сумой пос- тоянно. Жил он в каком-то небольшом селе. Подавали ему в основном хлеб. Мы знали, что у него есть больная мать, кото- рая тоже ходила побираться, но в другие села. Что они делали с этим хлебом, мы не знали. Но однажды мама и бабушка на- кормили его настоящим обедом, и он от тепла (дело было мо- розной зимой) и сытости разоткровенничался и отвечал на их вопросы. Оказалось, что собранный, часто черствый хлеб, они с матерью продавали соседям, которые выкармливали свиней. Норма продажи хлеба в магазине была строго ограничена, а корма для свиней не было, вот люди и додумались до такого товарообмена. На вырученные деньги можно было купить хоть какие-то продукты. Мальчик был примерно моего возраста, нигде не учился, но уже хорошо овладел своей ролью нище- го, т.к. стал рассказывать, что он много думает и боится, что может замерзнуть в степи во время своих скитаний в поисках куска хлеба. Ситуация вполне возможная, так замерз один из моих товарищей, когда добирался до дома в Знаменку в мороз и метель.
      
      
      
      
      Но самым потрясающим был случай с неизвестным чело- веком, вероятно, зимой конца 1953 или начала 1954 года. Был воскресный полдень. На улице была вьюга, ветер разносил снег и бросал его в окна. Температура была низкая; вообще, наши степные места отличались сильными метелями вместе с сильными морозами. Про все барачные квартиры жильцы го- ворили: наша горница с Богом не спорница. Какая погода на улице, такое и тепло в комнате. И у нас было не жарко, но топи- лась печь, так как все мы были дома. В дверь постучали. Мама открыла, и вошел заснеженный человек, одетый как-то очень странно, похожий на большой куль тряпья. Он попросил раз- решения погреться у нас и объяснил, что добирается, кажется, до лесопитомника (а до него от нас было еще 5 км). Женщины засуетились, предложили ему сесть поближе к печке, к огню. Он снял с себя шапку, немного расстегнул то, что можно было назвать и телогрейкой, и фуфайкой, и курткой. Достал алю- миниевую кружку и попросил кипятку; когда бабушка нали- ла ему из чайника горячей воды, он из мешка с лямками для плеч вынул два куска черного хлеба. Но оказалось, что хлеб так промерз, что его невозможно укусить. Странник начал раз- мачивать его в горечей воде. Мать смахнула слезу и дала ему какой-то нормальной еды и хорошего хлеба. Он поел и стал собираться, сказав, что свой хлеб тогда оставит нам. Ему, ко- нечно, сказали, чтобы он не выдумывал. Человек лет 25-30 стал рассматривать свою странную шапку, у которой оторва- лась завязка на одном ухе (это была знаменитая в Советском Союзе шапка-треух, которой обеспечивали всех: и учащихся РУ, и солдат, и заключенных, да и в магазинах другие фасоны встречались редко). Вздохнув, он достал старый складной нож, точно такой же, как тот, который я когда-то украл в детском саду. Отрыл шило и начал прокалывать конец шапочного уха. Его спросили, что он делает. Он ответил, что проколет дыр- ку, пропустит в нее конец завязки и затянет узел. Женщины сокрушенно всплеснули руками. Мать достала толстую иглу,
      
      
      
      
      суровую нитку, взяла у него шапку и крепко пришила завяз- ку. Он надел шапку, завязал ее, подтянул какие-то обмотки на ногах, потуже завязал веревку на поясе, очень вежливо побла- годарил за приют и ушел в метель. В течение всего времени, пока этот нежданный гость сидел у нашего огня, я не произнес ни слова, не задал ни одного вопроса. Нельзя сказать, что я был в оцепенении, просто внезапно мое детское неискушен- ное воображение оказалось бессильным перед чем-то злове- щим, перед каким-то человеческим существованием на грани гибели. Мне даже не хотелось спрашивать об этом человеке, но мама, предвидя мое любопытство, едва закрылась дверь за незнакомцем, поспешно объяснила мне, что это студент, идет из института после экзаменов на каникулы, т.к. его никто не встретил на станции в Богатое. Все это было достаточно прав- доподобно, но у меня остались сомнения. И я никогда не спра- шивал об этом случае. И лишь много позднее, уже взрослым человеком, изучающим историю России XX века, я понял, что этот человек возвращался из концлагеря, что был он, скорее всего, агрономом в лесопитомнике и угодил в лагерь во время расправ с советской генетикой - "продажной девкой империа- лизма", что, вероятно, он попал под амнистию после суда над Л.П. Берией и т.д. Я поделился с матерью своими догадками и она, вспомнив этот случай в 1967 г., полностью со мной согла- силась, прибавив, что тогда они опасались сказать мне правду: ведь не исключено, что он бежал из лагеря и его ищут, а в этом случае мы становились пособниками беглеца.
      Кстати, в этот лесопитомник летом 1954 года мы, ученики, закончившие 5-й класс, ходили в пионерский поход с нашей пионервожатой Ниной. Там нам рассказали о том, чем зани- мается этот плодосовхоз, какие породы фруктовых деревьев и ягод выращивает, как продвигает вперед мичуринскую науку и т.д. Для нас, конечно, куда интереснее было купание в Ку- тулукском море, игры на прекрасном песчаном пляже и стро- ительство шалаша, в котором мы все вместе заночевали. Но
      
      
      
      
      злые комары не дали нам поспать и рано, на рассвете, мы свой привал покинули, - пошли домой. Потом мы ходили туда с ма- мой - покупали вишню для варения. Купили ведро, но эту виш- ню нужно было очистить от косточек, которые нужны были хо- зяйству как семена для выращивания саженцев, а оставшуюся мякоть вновь взвешивали и платили только за "чистый" вес. На велосипедах с моим другом Сергеем Сурковым мы часто ездили туда: его мать работала там бригадиром женской брига- ды, которая выполняла все виды садовых работ. Старший брат другого моего друга Николай Антипов тоже работал там на ма- лолитражном тракторе и в прицепной тележке ежедневно во- зил женщин из Арзамасцевки на работу в питомник. Во время этих рейсов женщины замечательно пели, так, что заглушали тарахтение тракторного мотора.
      
      ***
      В 1949 году произошли три знаменательных события. 1-го сентября я пошел в 1-й класс Кутулукской средней школы. Это - главное событие в нашей семье. Моя первая учитель- ница - Мария Ивановна Симонина, проработавшая учителем начальной школы 50 лет с 1899 г., была награждена высокой советской наградой - орденом Ленина. Таков был тогдашний порядок, продолжавший традиции русской гимназии: через определенные этапы трудового стажа награждать учителей со- ответствующими орденами (всего было три ордена). Это было главное событие в жизни нашей школы. Третье событие отме- чалось все страной и всем "прогрессивным человечеством": это был семидесятилетний юбилей И.В. Сталина. И в каж- дом из событий я участвовал! Начальная школа находилась в с. Арзамасцевка в старом, еще дореволюционном здании, пло- хо отапливаемом, без электрического света, но первый класс занимался в основном здании, непосредственно в Кутулукс- трое. Возможно, такую милость нам оказали потому, что в классе было несколько учеников, не достигших семи лет, в их
      
      
      
      
      числе я, затем дочка директора Галя Пронина, затем племян- ница инспектора районо Галя Гашенко и ее двоюродный брат Юра Польшаков. Все мы были питомцами нашего детского сада, так что договориться родителям было не трудно.
      М.И. Симонина и ее сестра С.И. Кокурина были хоро- шими подругами мамы. Кокурин работал вместе с отцом на строительстве оросительной системы. 26 ноября 1949 года, когда мне исполнилось 7 лет, сестры пришли на наш се- мейный праздник. Моя учительница подарила мне книжку Л. Толстого "Кавказский пленник" и банку варенья из грец- ких орехов, а Софья Ивановна - чайную розу в горшке, за которой потом ухаживала больше бабушка, чем я, ее хозяин. А первого декабря стало известно о награждении, и мама на- учила меня, как я буду должен ее поздравить. Что я и сделал: и помню, как всполошился класс, как взволнованная М.И., - а ей было уже около 70 лет, - счастливо смеялась и говорила, что орден ей еще не вручили, но когда вручат, она его нам обязательно покажет. Думаю, что награждение было связано с днем рождения Сталина - к этой дате приурочили награж- дения в разных сферах деятельности, в том числе и учителей с 50-летним стажем работы.
      Ну, а 21 декабря на торжественном собрании в Кутулукском клубе я со сцены читал стихотворение М.В. Исаковского "Сло- во к Сталину", вероятно, написанное накануне юбилея вождя и включенное в сборник поэта "Стихи и песни". Конечно, его подобрала мне мама и не ошиблась: неискушенная сельская публика горячо аплодировала декламатору и даже проливала слезы умиления, - мама недаром это стихотворение со мной репетировала. Я был горд, хотя сейчас помню из него только первую строфу:
      - Оно пришло, не ожидая зова, Пришло само, и не сдержать его! Позвольте ж мне сказать Вам это слово, Простое слово сердца моего! -
      
      
      
      
      Через много лет мне было немного стыдно, когда я вспо- минал о своем славословии Сталину. Если бы только стихот- ворение! Нет, система возвеличивания этого людоеда застав- ляла восхищаться им на бытовом уровне, в каждой семье. Хорошим тоном для семей служащей советской интеллиген- ции считалось иметь наборы грампластинок с записями ре- чей тов. Сталина, но для этого нужно было иметь патефон. А вот другое семейное коммунистическое воспитание в па- тефоне не нуждалось. Заключалось оно в создании семейных альбомов со всевозможными изображениями Ленина и Ста- лина. Это занятие поощрялось и частично контролировалось местными партийными ячейками на протяжении всей остав- шейся жизни Сталина: с конца 1949 по март 1953-го. При- чем преимущество, конечно, было за Сталиным. Эти альбо- мы рассматривались как подарок лучшему другу советских людей от каждой советской семьи и, особенно, от каждого советского ребенка, т.к. естественно, что подбором фотогра- фий, репродукций несметного числа картин, посвященных дорогим вождям, их портретов, а заодно и их выдающихся соратников, занимались дети. Нам лестно было соревновать- ся в этом холуйском деле, и мы не останавливались ни перед чем, чтобы пополнить свои верноподданнические альбомы, которые показывали друзьям, приносили в школы и т.д. Это было некое свидетельство благонадежности семьи и в школе, и на работе.
      Мы для альбома не пожалели книги "И.В. Сталин: крат- кая биография", 1947 г. Очень долго у нас хранился Љ 12, 1949 г. журнал "Новый мир" с материалом "Вождю народов И.В. Сталину в день его 70-летия", но уже в качестве исто- рического раритета. Была еще книжка Леонидзе "Сталин. Де- тство и отрочество", 1953 г., которую, как помнится, сам Ста- лин не одобрил. В детском саду в день его рождения мы всегда пели песенку со словами: "И флажками украсили красными мы вождя дорогого портрет!".
      
      
      
      
      Но вот на бытовом уровне пиетета было поменьше. Пока я учился в начальной школе, мама раз в месяц, получив зарплату, покупала мне сто граммов шоколадных конфет, называвшихся
      "Счастливое детство". Их очень редко кто-либо покупал по той простой причине, что стоили они 40 рублей килограмм. Чтобы понять эту цену, скажу, что зарплата школьной технички в те годы составляла 180 рублей, а у большинства колхозников де- ньги водились очень редко. Название конфет повторяло зна- менитый октябрятско-пионерский лозунг: "Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!". И каждый раз, поку- пая эти конфеты, которые становились все жёстче и черствее, мать и другие женщины говорили: "Да, уж такое счастливое детство, что мы своим детям конфет не можем купить!".
      Но на следующий год, на школьном концерте в день 8-го марта, я читал другое стихотворение М.В. Исаковского, написанное им в 1945 г., и вот этой декламацией я горжусь. Женщины, слушавшие меня, не только аплодировали и бла- годарили меня, но и плакали, не стесняясь слез, - у них воз- никла уверенность что это я сочинил стихотворение "Русской женщине":
      
      ...Да разве об этом расскажешь В какие ты годы жила!
      Какая безмерная тяжесть На женские плечи легла!..
      
      В то утро простился с тобою Твой муж, или брат, или сын, И ты со своею судьбою Осталась один на один.
      
      Один на один со слезами,
      С несжатыми в поле хлебами Ты встретила эту войну.
      
      
      
      
      
      
      И все - без конца и без счета - Печали, труды и заботы Пришлись на тебя на одну.
      
      Одной тебе - волей-неволей - А надо повсюду поспеть; Одна ты и дома и в поле, Одной тебе плакать и петь.
      
      А тучи свисают все ниже,
      А громы грохочут все ближе, Все чаще недобрая весть.
      И ты перед всею страною, И ты перед всею войною Сказалась - какая ты есть.
      
      Ты шла, затаив свое горе, Суровым путем трудовым.
      Весь фронт, что от моря до моря, Кормила ты хлебом своим.
      
      В холодные зимы, в метели, У той у далекой черты Солдат согревали шинели, Что сшила заботливо ты.
      
      Бросалися в грохоте, в дыме Советские воины в бой,
      И рушились вражьи твердыни От бомб, начиненных тобой.
      
      
      
      
      
      
      За все ты бралася без страха. И, как в поговорке, какой, Была ты и пряхой и ткахой, Умела - иглой и пилой.
      
      Рубила, возила, копала -
      Да разве всего перечтешь?
      А в письмах на фронт уверяла, Что будто б отлично живешь.
      
      Бойцы твои письма читали, И там, на переднем краю, Они хорошо понимали Святую неправду твою.
      
      И воин, идущий на битву И встретить готовый ее,
      Как клятву, шептал, как молитву, Далекое имя твое...
      (Исаковский, 2, с. 115-117).
      
      С волками жить - по-волчьи выть. Эта вечная истина даже отразилась в моих детских рисунках тех лет. И Ленин, и Ста- лин в них присутствовали. Много изображений оружия, рус- ских богатырей. Но и совершенно мирные рисунки тоже есть, например, изображение девушки-украинки в национальном костюме, скворечник и скворцы на крыше дома. У меня был свой скворечник - его сделал кто-то из кутулукских плотни- ков, но ставил его на крышу сарая, прибивал веточку на домик, каждую весну чистил и отгонял коварных кошек от птенчиков я сам.
      Первый класс я закончил хорошо 20.05.1950 года.
      
      
      
      
      
      
      
      Учебный табель за первый класс 1949/50 уч. года.
      
      
      
      
      Маме приходилось участвовать во всех правительствен- ных политических и экономических компаниях. На сельскую интеллигенцию взваливали все, что только можно, делая её не- вольным виновником событий, в которых она была всего лишь исполнителем воли коммунистической партии. Первые после- военные выборы 1946 г. я не помню, а вот следующие 1950 г. помню хорошо. Это опять были выборы в Верховный Совет депутатов трудящихся. Перед выборами агитаторы (учителя, врачи, инженеры, их жены) ходили по сельским дворам, рас- сказывали о кандидатах в депутаты. Везде красовался лозунг
      "Проголосуем за единый блок коммунистов и беспартийных!". Я не понимал его содержания и все просил мать объяснить, что это такое. А это был крохотный шаг Сталина на пути "со- циалистической демократии". При кутулукском клубе (глав- ном центре культуры на несколько окрестных сел) создавался агитпункт, в котором, опять же, по очереди дежурили сельские интеллигенты. Когда подходила мамина очередь, я ликовал, потому что на столах лежали газеты, журналы и среди них под- шивка сатирического журнала "Крокодил", которая в обычное время мне не доставалась. Только благодаря дежурству мате- ри, я мог ее заполучить и всласть рассматривать карикатуры на всех врагов Советского Союза: Трумена, Франко, Тито и про- чих негодяев. Эти карикатуры, умелые и неумелые, сыграли выдающуюся роль в формировании образа врага в массовом сознании. Эти дурацкие рисунки, плакаты, лозунги несколько в другом контексте ныне повторяют российские СМИ - с той же целью и с тем же успехом.
      Видимо, уже после выборов рано утром мать пришла и принесла "дань" - то что продавалось в буфете, но всем не до- сталось. Члены избирательной комиссии успевали отовариться раньше всех. Обычно таких продуктов в селе не было. Помню большой детсадовский чайник, который она брала для чаепи- тия членов комиссии. Принесла она чайную колбасу, которая очень обрадовала бабушку, - она ее уж лет десять не пробова-
      
      
      
      
      ла, - коржики, конфеты... Обычно на выборы привозили бочку пива и торговали в буфете водкой в разлив. Все это для неиз- балованных сельских жителей было действительно радостным событием, они могли бы проголосовать за кого угодно, хотя уже кое-кто понимал, какая туфта эти "выборы". Позднее и мы, школьники, пионеры и комсомольцы, так или иначе, учас- твовали в проведении выборов, дежурили около урн, давали концерты, даже готовили избирательные бюллетени - писали их от руки, если не было отпечатанных. В 1961 г. и я впервые проголосовал за что-то.
      Другим бичом для народа и страшной обузой для служи- вой интеллигенции была ежегодная компания по проведению заемов у населения ("займов"). Это изобретение советской власти по "законному" изъятию денег у и без того нищего населения появилось еще в предвоенные годы. После войны его вскоре возобновили. Население обязывали покупать об- лигации на определенную сумму, иногда в размере месячной зарплаты. Это означало, что если человек был один и с де- тьми, то жить ему приходилось в полной нищете. В 40-х - начале 50-х годов со вздохом в душе, проклиная советскую власть, народ деньги отдавал. Стоимость облигаций была от пяти до ста и двухсот рублей. Раз в четыре месяца в газетах помещалась тиражная таблица. Облигации, как кредитные билеты, имели серии и номера. Если они полностью совпа- дали с представленными в таблице, то счастливчик выигры- вал какую-то сумму: она зависла от стоимости облигации. На 100 и 200-рублевые можно было выиграть и 10 и 15 тысяч. За людьми, которым так повезло, охотились люди, хорошо нажившиеся на своей должности, но опасавшиеся тратить наворованные деньги. Они покупали у людей, выигравшие крупные суммы, облигации и предъявляли их в сберкассы, получали деньги и под видом собственного выигрыша мог- ли тратить, сколько хотели, - всегда можно было оправдать большие траты ссылкой на выигрыш.
      
      
      
      
      Чаще всего, конечно, никто ничего не выигрывал. Счита- лось, что государство брало деньги взаймы у народа. Действи- тельно, эти огромные суммы были возвращены населению в конце 80-х годов, когда более половины владельцев облигаций уже не было в живых, а их наследники и оставшиеся в живых получили за облигации деньги по номиналу. На фоне прошед- ших денежных реформ и начавшейся инфляции этот возврат
      "заёма" выглядел сущим издевательством.
      Участвовать в этом узаконенном грабеже заставляли всех. Низость коммунистического государства была беспредель- на: заставляли покупать эти бумажки школьников, начиная с первого класса. Так и в наш 1-й класс в конце 1949 г. пришли и вместе с учительницей обратились к нам: дети, вы должны помочь родине! Для этого нужно, чтобы вы купили облигации по возможностям ваших семей. Есть облигации по 5, 10, 20 и
      25 рублей. Большинство детей из нищих и бедных семей благоразумно назвали цифру 5. Немногие назвали цифру 10. Несколько человечков вообще отказались: им дома пообеща- ли, что их выпорют, если они подпишутся на заем. Я же, уве- ренный, что нужно показать свою заботу о родине и Сталине, гордо назвал сумму в 25 рублей. Учителя переглянулись, тихо поговорили между собой и спросили: не много ли? твоей маме будет тяжело! Может быть, ограничишься 10 или уж 20 рубля- ми? Но я ответил, гордясь своей щедростью: 25 рублей, а мама, заявил я, будет рада! - Ну, ладно! - вздохнула М.И. Симони- на, - так и быть. Она-то хорошо знала наши достатки - и ниче- го со мной не могла поделать. Ведь ей, несмотря на ее награды, легко могли приписать саботаж. Я тогда так и не понял, почему мама не обрадовалась, а напротив, сердито спросила: а другие насколько подписались? Я с презрением ответил, что на 5, на 10 и вдруг слышу: вот и ты также бы подписался! Где я возь- му деньги? Она-то ведь тоже подписывалась на ползарплаты, а тут еще сыночек удружил. Ей было не до моих гражданских подвигов.
      
      
      
      
      На облигациях мама писала карандашом имена: Надя, Дима, мама (бабушку сразу же при получении пенсии, путем вычета стоимости облигации из пенсионного пособия, "под- писывали" на заем). Чья облигация выигрывала, на того и тра- тились эти деньги. За десять с лишним лет мы выиграли два раза по 200 рублей. Один раз я, другой раз мама. Мне купили пальто, а на ее выигрыш - козу, которая летом исправно снаб- жала нас молоком - по два литра в день, что считалось хоро- шим удоем. Я тоже умел доить козу, чем и занимался в отсутс- твие мамы.
      В середине 50-х годов кампанию по проведению заема проводили в рамках относительной добровольности. Теперь та же служивая часть деревенского общества должна была ходить по дворам колхозников и уговаривать их подписаться на заём. Помню, летом 1957 г. мама долго не возвращалась с работы, и я устал ее ждать. Наконец, она вернулась с взвол- нованно-победоносным видом и стала рассказывать мне, как они проводили заем. "Они" - это учителя, председатель сель- по, секретарь сельского совета. Большинство жителей Арза- масцевки со вздохами, но подписывались и получали на руки облигацию. Однако в одной избе, где жила одинокая женщина с тремя детьми, произошел форменный конфуз. Едва их груп- па пересекла порог и завела разговор о займе, как Марья (так звали эту деревенскую бабу) рванула на себе платье, или ру- баху, распахнула полы и предстала перед ними голой. "Вот, берите, все, что у меня есть! И детей моих захватите, мне все равно нечем их кормить!". Мужчины от такой картины попя- тились, смутились, но мать, как она мне гордо сообщила, на Марью цикнула, пристыдила и стала убеждать ее, что, мол, все мы должны, обязаны, и говорила прочую вымученную чушь. Та разрыдалась, заголосила, но приступ истерики прошел, и на самую маленькую сумму она все-таки купила облигацию: страх быть наказанным за неповиновение по-прежнему дов- лел над людьми, особенно в деревне, которая еще не забыла
      
      
      
      
      время коллективизации и раскулачивания. Но сохранявшиеся семьи единоличников, не вступивших в колхоз, вели себя сме- лее. Мать была удовлетворена своей победой и своей автори- тетностью, а мне за нее стало стыдно. Не помню, всплыли ли в моей памяти те 25 рублей, которые так расстроили мать в 1949 году, но как жили многие мои сельские товарищи в селе, я знал уже очень хорошо. Поэтому восхищения ее успехами в деле обдирания населения я не выразил, напротив, вспом- нил Киевского князя Игоря, который тоже собирал дань, да вот древляне не выдержали и его убили. Мать внимательно пос- мотрела на меня - и ничего не сказала. А куда ей было девать- ся? Вся тоталитарная система тем и была сильна как нигде, что ставила людей в положение безвыходности, и они, принуждая других, сами становились частью этой системы, и возникал синдром участия: не ты, так другой.
      Еще любопытный штришок тех лет, тоже свидетельству- ющий об умении советской власти спекулировать на челове- ческих слабостях. Вскоре после войны во второй половине 40-х годов, когда уже началась другая война - холодная - и до середины 50-х годов во многих населенных пунктах, но пре- имущественно в селах, были открыты торговые точки, кото- рые народ сразу же окрестил "американками". Там торговали продуктами из Соединенных Штатов Америки, которые были получены во время войны по ленд-лизу (долгосрочный кре- дит) для Красной Армии и ВМФ. Армию демобилизовывали, и Министерство Вооруженных Сил передало эти продуты в гражданскую торговлю, чтобы государство получило особый доход - ведь эти продукты достались бесплатно. В основном были рыбные консервы, мясная тушенка, овощные и фрукто- вые консервы. Особенно привлекал ананасный компот в вы- соких банках с яркими этикетками, который стоил 12 рублей! Ничего более вкусного я в те годы не ел, но цена не давала возможности часто этим компотом лакомиться. Постепенно эти "американки" стали превращаться в сельские кабаки, т.к.
      
      
      
      
      с самого начала для привлечения посетителей в них стали продавать водку в розлив с наценкой и с обязательной закус- кой из консервов. Сталин знал, чем привлечь к американским яствам русский народ. Я хорошо помню обстановку в этих питейных заведениях, кое-что там шло вразрез с целями го- сударства, - у фронтовиков развязывались языки, и говорили нередко они вещи крамольные. Поэтому их потихоньку нача- ли закрывать, да и запасы продуктов по ленд-лизу подошли к концу.
      В других случаях мама была справедлива и добросердеч- на. В нашем подъезде в 1952 г. появились новые жильцы, - семья Автаевых. Глава семьи, Толстошеев, работал киноме- хаником, а его жена - билетершей в нашем клубе. От первого брака у нее были дочь Валя и сын Анатолий Автаевы, а от второго - дочь Надя. Толя, несмотря на то, что был старше меня на три года, стал учиться вместе с нами в четвертом классе. Отношения с отчимом были плохими, а мальчишка был со странностями. Порка, как главный метод воспитания, привела к тому, что парень сбежал из дома. До этого он нашел на помойке старый нож с наборной рукояткой, и эта находка преисполнила Толю самоуважением. Скрывался он сначала на чердаке нашего барака, но дело происходило поздней осе- нью 1952 года, начались холода, и он стал прятаться в стогах сена. К нам, своим одноклассникам, он относился с недове- рием, но мама давала мне какую-то еду, и я относил ему то, чего больше не давал никто. Когда его изловили, и в семье воцарился мир, его начали обсуждать на сборе пионерского отряда, хотя Толя пионером не был. Мы же были пионерами с третьего класса, а учились уже в четвертом в 1952 г. Стали допрашивать всех, кто с Толей общался во время его бегства. И среди вопросов был такой: кто носил Автаеву еду? Я встал и сказал: я носил! - Как ты мог так поступать? - А мне мама давала и посылала к Толе Автаеву, - торжествующе ответил я. Воцарилось молчание.
      
      
      
      
      ***
      Упоминавшуюся выше нашу козу звали "Катькой". В Древ- нем Риме коз называли "бестия пауперизмус" - скотина бед- няков. Наша Катька соответствовала этому статусу, хотя были семьи и победнее нашей. Как бы то ни было, но козе нужно было постоянное пропитание и хоть какое-то заготовленное на зиму сено. В УКОСе сено косили и распределяли коллективно, но его делили только для коров, и только своим работникам. Заготовку сена В.А. Доброва взяла на себя. Наверное, не менее трех лет в начале 50-х, в течение летних месяцев, мы с ней регулярно ходили "за травой" для козы. Назвать эти заготовки
      "сеном", можно было только условно, но мы были рады и это- му. Эти наши походы, пока у бабушки были силы, остались для меня самым ярким впечатлением моего деревенского детства.
      Настолько ярким, что один из таких походов вдохновил меня на его художественное изображение в жанре средневеко- вой иллюстрации, когда все события показаны одновременно на одной плоскости. Впрочем, такое совмещение времени и пространства в одном художественном континууме и в единой композиции встречается и у живописцев Возрождения. Мой рисунок, сделанный цветными карандашами, состоит из трех частей, следующих по вертикали одна за другой. Его можно даже представить в виде триптиха, отражающего три этапа на- шего похода.
      Этап первый. Бабушка с внуком отправляются в поход из нашего барака. Их путь лежит в лесонасаждения вдоль дам- бы, которые сделаны в 40-е годы для ее укрепления. Они идут мимо колодца, из которого мы берем воду, и мимо курицы с цыплятами. На голове у бабушки платок в горошек, в руках узелок с едой. У внука на голове кепка, а в руках пустой ме- шок - тара для будущего сена.
      Этап второй. Бабушка и внук, каждый с результатами своего труда, любуются водным ландшафтом. Рядом с бабуш- кой стоит мешок, туго набитый свежей травой, которую дома
      
      
      
      
      нужно будет разложить на крышу сарая для просушки. У вну- ка в руках большой букет цветов, которые он собирал, пока бабушка, ползая на коленях, собирала, т.е. рвала траву. Перед ними два охотника на лодке, стреляющие в плавающих уток, которые непропорционально велики. На крутом берегу сидит рыбак: он поймал рыбку на удочку и вытягивает ее, а другая рыбина ждет своей очереди, чтобы попасться на крючок.
      Этап третий. Уставшие, но довольные бабушка и внучек возвращаются домой. Внук идет впереди с букетом, бабушка тащится позади с большим мешком на плечах и тоже с букетом. Большие высокие цветы: мальвы и колокольчики добавлены в рисунок самой бабушкой. По земле бежит ящерица, которых в траве, которую она собирала, было множество. В рисунке за- метна реалистическая самокритика: внук, в сущности, показал себя бездельником.
      А труд бабушки был не легким. Серпом она не пользова- лась по двум причинам. Во-первых, косить или жать траву на государственных угодьях, к которым относилось побережье Кутулукского водохранилища, было запрещено, - это было бы расхищением социалистической собственности с применени- ем технических средств. Во-вторых, бабушка в основном рвала повилику, которую у нас называли "березкой", а это был прос- то дикий вьюнок, затем мышиный горошек, т.е. стелившиеся по земле растения, серпу не поддающиеся. Поэтому она все рвала голыми руками, часто разрезала их жесткими стеблями, и за лето ее руки становились черными со скрюченными паль- цами. Таким же сборщиком травы был деревенский дурачок Коля-Коран. Он выходил на работу в армейском обмундирова- нии, но в лаптях, в широкополой соломенной шляпе. Запрет на пользование серпом или косой он умело обошел: пользовался остро отточенной лопатой, которой срезал траву, не задевая землю. Это было большое искусство. Потом, когда трава под- сыхала, приходили с тележкой его мать или отец (они были единоличниками) и увозили готовое сено на тележке. Мы с
      
      
      
      
      ними не конкурировали. Но горе было тому, кто имел глупость покуситься на результаты его труда!
      Наше подсохшее сено мама, при моей помощи, складывала в небольшой стожек на крыше нашего сарая. Так же добывали корм для скота и многие другие, в том числе дети постарше. Мальчишки мастерили себе одноколесные "таратайки", на ко- торых можно было увезти травы побольше. Когда я подрос, у меня тоже появилась такая таратайка. Этот промысел был опасен, если мы покушались на колхозные угодья: их охраня- ли объездчики-надсмотрщики, они ездили верхом на лошадях, у них были плети, они могли догнать, побить, отнять мешок и т.п.
      В наших походах от бабушки я узнавал названия птиц, зверьков, лягушек, змей. Она учила меня распознавать травы, полевые цветы, злаки, деревья, ягоды. И через много лет, бла- годаря бабушке, я поражал своих друзей-горожан знанием все- го того, что растет, цветет, бегает, летает, ползает, прыгает в поле и в лесу, что можно съесть, а что ни в коем случае нельзя. Например, все читали "Приключения Буратино", но никто не знал, как выглядит врач-богомол, а я прекрасно знал. У нас воробьев, которых было великое множество на конном дворе, почему-то называли "жидами". Бабушка объяснила, что ког- да Иисус Христос шел на казнь, то воробьи летали вокруг его головы и мешали видеть путь осужденному; вот поэтому их стали называть как евреев "жидами", а евреев - "пархатыми". Привкус бытового антисемитизма в той послевоенной дейс- твительности всегда присутствовал, хотя с конца 40-х годов, во время борьбы с космополитизмом и с генетикой, в наших селах появилось немало учителей и врачей-евреев, и именно эти люди вносили культурную парадигму в полуграмотную де- ревню. Все хорошее, оригинальное, что было в сельской жизни и в нашей школе, шло от евреев.
      Бабушка рассказывала, как собаки и кошки молятся свое- му Богу, - собака просит: Дай, Боже, моему хозяину сто бы-
      
      
      
      
      ков, а кошка просит: Дай, Боже, моему хозяину сто коров! - Я спрашивал: а почему? - Потому, что собака любит грызть бычьи кости, а кошка пить коровье молоко! Очень любила она рассказывать содержание фильма "Заговор обреченных", ве- роятно, единственный фильм, который она видела на майские праздники в 1950 г. в Кутулукстрое. Часто мы сидели во время привала на скамеечках на могиле Павловского и Никоненкова, о которой я упоминал, и бабушка говорила, что мой отец тоже здесь должен был лежать, а не в Георгиевке. Но за больным Никоненковым прилетал самолет У-2, чтобы доставить его в Куйбышевскую больницу, а моего отца не могли вывезти для похорон из Георгиевки. Посмотреть на самолет сбежалось все население: он приземлился на большом пустыре, где раньше был концлагерь, больного подвезли к нему на автомашине, и жители это событие с интересом наблюдали. Младшую дочь Никоненкова Наташу я хорошо знал, она училась тремя клас- сами старше меня.
      Были и другие рассказы, они повторялись, но в этом и была их прелесть, когда бабушка что-то забывала, я дополнял ее или поправлял: ты раньше не так говорила! Как и в сказках, кото- рые я любил за их необычность. У нас было два растрепан- ных тома "Русские народные сказки" и "Украинские народные сказки", мама мне их читала, я сам читал, но бабушкиных ска- зок в этих томах не было. Например, как черти украли девочку и заставили ее баюкать своего ребенка-чертенка. Девочка баю- кает по правилам, но как только черти-родители оставляют их одних, она говорит: "Чтоб ты провалился, шелудивый пест!" - и чертенок заливается плачем. Так ее черти и прогнали, ниче- го не заплатив за работу. Во время наших трудов она, к слову, вспоминала что-нибудь из своего детства, рассказывала о быте дворянской провинциальной семьи, о жизни в поместье и в го- роде, о своеобразных чертах русского характера (порой далеко не лучших). И, конечно, много рассказов было о том, что она хорошо помнила: о революции, о Гражданской войне, о разру-
      
      
      
      
      хе и голоде, о НЭПе, о людях из нашего рода. Меня удивляло то, что красные в ее рассказах выглядели нередко омерзитель- но, а белые, наоборот, как рыцари. Помню рассказ о том, как солдаты стояли на постое у соседей и вовсю издевались над хозяйской дочерью, говорили ей разные гадости (какие гадос- ти, я догадался уже в юношеском возрасте, так как сам был свидетелем подобных гадостей со стороны советских солдат). Однажды девушка варила им же картошку в мундире и, молча, слушала их похабщину. Но у нее уже кончилось терпение, и когда картошка сварилась, она взяла тряпкой самую большую картофелину, подошла к ним и самому изощренному похабни- ку засунула эту картофелину за ворот, и раздавила у него на спине. Негодяй взвыл от боли, а девушку потом судили за при- чинение ущерба боевым силам. Я спросил: а чей был солдат? - Конечно, красный! И в ответ мое недоумение! Ведь "красные" во всех кинофильмах были такими хорошими!
      Все же больше всего вспоминаются хозяйственные заботы. Кроме менявшихся коз, постоянно держали кур. Куриные яйца берегли на зиму, заворачивали их в бумагу и складывали в по- сылочный ящик. Для зимнего рациона кур делали месиво из мелкой вареной картошки, с добавлением отрубей и зерна или комбикорма. Для них же покупали жмых - большие круглые плиты из отходов семян подсолнечника и сои при изготовле- нии масла. В Богатом был маслозавод, там эти отходы прес- совали и продавали населению. Дети тоже любили пососать этот жмых (макуху), так повелось еще со времен Гражданской войны. Но нужно было для птиц нашего двора зерно, его, как траву, не соберешь, приходилось добывать его и честными и нечестными способами. Помню, как откуда-то взялся мужик на лошади, который вдруг оказался у нас в гостях. Мама и ба- бушка поставили ему бутылку водки, закуску, потом еще одну бутылку... Оказывается, он пообещал привезти нам пшеницы по цене бутылка водки за мешок. Зерно, скорее всего, он со- бирался украсть в колхозе, а еще вернее - ничего везти нам не
      
      
      
      
      собирался, просто воспользовался наивностью двух женщин, за чей счет надрался так, что еле взгромоздился на телегу. Мои женщины стали терпеливо ждать обещанного, но даже у меня были серьезные сомнения в получении зерна. Так и вышло, и как ни призывала бабушка проклятия на голову этого прохо- димца, он так и не появился.
      Кстати, всяких проезжающих торговцев было много. Про- езжали цыгане, торговали разной луженой посудой. Хозяйкам особенно нравились высокие латунные баки, очень удобные для хранения муки и других сыпучих тел. Два таких бака мама купила, а мы долго вспоминали, как их продавец, нахваливая свой товар, бормотал что-то по-цыгански: "Гыр-гыр, кара ба- лачка!". Иногда цыгане останавливались табором на нашем выгоне. Дети ходили к ним в гости, общались с цыганятами. Тогда на клубном киноэкране покорял наши сердца трофей- ный фильм "Три мушкетера". Это был пародийный фильм, но с сохранением всего сюжета и, главное, с показом всех фех- товальных дуэлей. Мы наделали себе шпаг из древесных вет- вей и из проволоки, а чашками эфеса служили крышки от кон- сервных банок и, если повезет, черпаки от половников. Наш юный цыганский друг тоже во время странствий где-то видел этот фильм, тоже имел "шпагу", и, завернувшись, как в плащ, в рваное-прерваное пальто и размахивая проволочным оружи- ем, спрашивал нас: "А правда я похож на д`Артаньяна?" И мы дружески ему отвечали: "Очень похож!".
      Но больше всего кутулукские дети радовались появлению в нашем поселке скупщика старья, - почему-то в наших кра- ях его называли "грушатник". Нередко он же был скупщиком черного и цветного металла. Я помню первого из них, Егора Черкасова, инвалида с одной ногой. Его дочери и старшая, и младшая Вера, до седьмого класса учились со мной. За сдан- ную рухлядь можно было получить леденцы-петушки и свис- тульки. Особым обожанием детворы пользовались свистульки с воздушными шариками: через деревянную втулку нужно
      
      
      
      
      было надуть шарик, а затем, когда из него медленно выходил воздух, долго длился пронзительный звук. Ради такого эстети- ческого наслаждения детки готовы были сдать не только тря- пье, но и хорошие вещи.
      В нашем доме на положении более почетном, чем коза и куры, жили кошка Киса и собака Гектор, названный так в память бузулукского Гектора, погибшего в голодные годы. Кошку бабушка приютила меленьким котенком в начале 50-х годов, она была небольшая, дымчатая, по мнению ба- бушки бухарской породы. Прожила она у нас семнадцать лет, иногда пропадала, но возвращалась с выводком котят, кото- рых уже поздно было топить (сначала этим занималась ба- бушка, потом я). Помню, что отправляясь в армию, я сказал ей: "Киса, ты меня дождись!". И она дождалась, и исчезла лишь в 1968 году. Кошка была умная, хорошая мышеловка, но и хитрая воровка, что иногда ее подводило. В ноябре-де- кабре 1950 г., когда я учился во втором классе, мама находи- лась на курсах заведующих детскими садами при Институте усовершенствования учителей в Куйбышеве. Все домашние хозяйственные дела легли на бабушку, которой недавно ис- полнилось 80 лет. Печь мы топили в сильные морозы дваж- ды в день, а в несильные - один раз и в 4-5 часу пополудни, чтобы сохранить тепло ночью. Кошке это не нравилось, и она искала место потеплее. Однажды бабушка не стала вы- гребать золу, а сразу начала закладывать нашу печку-голлан- дку сначала рублеными кизяками, затем дровами. Нащепала лучины косырем, - для этого нам служил бывший тесак для рубки сахарных голов, - положила ее и подожгла. Еще рань- ше открыла заслонку на дымоходе, но печка начала сильно дымить. Что такое? И раздался душераздирающий кошачий вопль: кошка в поисках тепла забралась в печь, устроилась на горячей золе и так сладко спала, что ничего не слышала и не чувствовала, пока не начала задыхаться от дыма. С замирани- ем сердца я закричал: баба, кошка горит! Но она мгновенно
      
      
      
      
      оценила ситуацию, открыла дальнюю конфорку в плите и за шиворот вытащила, уже слегла обгоревшую, нашу Кису.
      Гектор появился у меня щенком, когда я учился в 6 клас- се. Это был добрый и преданный не только мне, но и мате- ри и бабушке, пес. У него было два недостатка: он ни в коем случае не хотел ночевать на улице, как все дворовые собаки, а охранял нас внутри квартиры; он, имея охотничьи гены, не мог спокойно видеть разгуливающих кур, петухов и прочую пернатую живность. С первым недостатком мы примирились, но со вторым недостатком не могли примириться наши сосе- ди, и после очередной задушенной курицы ее владелец забрал Гектора и удавил его на веревке. Горе мое было неописуемо, но я понимал, что этот печальный конец рано или поздно должен был наступить. Кстати, такой же конец случился и с его едино- утробным братом у хозяина Димы Бобрикова.
      Кошку и ее сына, кота по прозвищу "Стрекулист", и Гек- тора я в течение не менее двух лет кормил мясом сусликов. Охота за этими степными зверьками до сих пор лежит темным пятном на моей совести. Чтобы не рассказывать об этом своем прошлом, я приведу несколько страниц из своей книги "Интег- ральная диалогика: попытка новой технологии гуманитарного образования (из опыта работы)". Самара. 2002, с. 56-57, 58-59. Книга была написана в 1994 - 1995 гг.
      
      "Вам, читатель, приходилось когда-нибудь участвовать в массовой облаве на сусликов? Не на волков, а на небольших степных зверьков-грызунов? Вряд ли. А вот автору приходи- лось все нежные отроческие и суровые юношеские годы за- ниматься такой охотой. Едва стаивал снег, как вся школа с 5 по 10 классы во главе с директором и учителями выходила на колхозные поля, и начиналась "охота на волков", то бишь, на сусликов, которые считались после сгинувших кулаков самы- ми злейшими врагами социалистического сельского хозяйства. Их выливали: из луж, ям черпали воду ведрами, на лошадях
      
      
      
      
      тоже подвозили бочки с водой, - и все это закачивалось в норы бедных зверьков. В нас детях (и мальчиках и девочках) про- сыпался древний кровожадный инстинкт первобытных охот- ников. Ошалевшего суслика нужно было схватить, когда он захлебываясь, вылезал из норки, с силой ударить о землю и смотреть на его предсмертную агонию. Устраивались костры, на которых этих бедолаг нередко сжигали живьем, этакие пио- нерские аутодафе. А летом каждый уважающий себя сельский мальчишка продолжал свой индивидуальный охотничий про- мысел с помощью петель-силков, капканов. В "Книге вожа- того" подробно описывалась вся процедура поимки сусликов, а также процесс освежевания и сохранения снятой шкурки. Пионерские вожатые должны были все уметь и всему научить своих младших друзей! Шкурки сдавались сборщику утильсы- рья (можно было за них получить рыболовные крючки с лес- кой - большое богатство для сельского парня! - или деньги по существующим расценкам). Еще позднее придумали до- полнительную форму вознаграждения - нужно было отрезать хвостики у пойманных сусликов, а потом сдавать их в правле- ние колхоза. 10 хвостов - 1 трудодень. Я однажды за лето сдал 70 суслиных хвостов, то есть недельный заработок среднеста- тистического колхозника.
      Смешно? А вы образно представьте весь этот процесс сис- тематического убийства: живому суслику нужно отрезать или отрубить голову, выпустить кровь, умелыми надрезами снять шкурку, растянуть ее так, чтобы она не пересохла (ох и запах же стоял!). Тушку надо выпотрошить - на радость собакам и кошкам, которые всегда ждали охотника с добычей. Впрочем, в те голодные времена и люди не брезговали суслятиной: охотно и варили, и жарили мясо.
      И какие же человеческие качества воспитывали в нас эти охотничьи экспедиции?".
      "Это еще в 30-е годы объяснил великий пролетарский пи- сатель и гуманист А.М. Горький. Цитирую по т. 26: "В стране,
      
      
      
      
      где объявлена и успешно развивается беспощадная борьба -
      "борьба на истребление" против двуногих хищников и парази- тов пролетариата - строителя нового мира, вполне планомерно и естественно начать трудное дело истребления вредителей растительного мира" (стр. 427).
      А вот обратный вариант. Цитирую по т. 27: "Борьба с мел- кими вредителями - сорняками и грызунами - научила ребят бороться и против крупных двуногих. Здесь уместно вспом- нить подвиг пионера Павла Морозова..." (стр. 115)13. Что там говорил персонаж Ар. Райкина, ткнувший в зоопарке горящей цигаркой тигра в морду? "Так ведь он же хыщник!". Совер- шенно идентичное умозаключение. И очень идеологичное.
      Ведь Алексей Максимович был ближайшим покровителем, вдохновителем Макаренко, любимцем и другом всех коммуна- ров, его именем была названа Полтавская трудовая колония. А Харьковская - имением Ф.Э. Дзержинского, тоже великого гуманиста. Случайных совпадений не бывает. Во всяком слу- чае, в педагогике.
      Повзрослев и поняв, что несколько лет я был самым насто- ящим душегубом невинных тварей, я задумался: зачем же все это делалось (распоряжения шли из райкома КПСС в колхозы и местные школы)? Ведь нам, жившим в деревне, от мала до велика, было прекрасно понятно, что если урожаи зерна ми- зерные, да еще на треть потерянные при уборке, то уж никак не по вине сусликов. Вся расхлябанность колхозного хозяйства была у нас перед глазами: постоянно мы, с 12-13 лет, работали и на пахоте, и на посевной, и на уборке хлеба огромными, не- уклюжими комбайнами "Сталинцами", оставлявших за собой большие нескошенные участки. Черт знает, чего мы только не делали в колхозе! Одно из самых ранних школьных воспоми- наний: с пожилой, нашей первой учительницей, Марией Ива- новной Симониной, которая начала учительствовать в началь- ных классах еще в конце 19 века, мы - первоклассники - идем на поле. У каждого через плечо - холщовая сумка, сшитая ма-
      
      
      
      
      терью. Мы пришли помочь в уборке урожая: движемся стай- кой за громыхающим комбайном и собираем в сумки колоски. Сюжет, достойный кисти Ж. Милле, "Сборщицы колосьев". Так было и во 2, и в 3 классах. Потом дела были посерьезнее. Сентябрь - октябрь, как правило, мы не учились. В сентябре, например, ходили собирать в мешки кукурузные початки; в ок- тябре - добывать из-под снега скошенный ранее подсолнечник и палками выбивать зерна в ведра. Работали на току, отправляя зерно на элеватор (погрузка-разгрузка вручную, ведрами и ло- патами). Я однажды на такой работе без перерыва проработал 17 часов, в одиночку. Собирали огурцы, помидоры, дыни, ар- бузы, капусту; копали картошку, морковь, свеклу. Весной за- гружали протравленное зерно, работали на сеялках. Начиная с 6-го класса, ежегодно, из 9 учебных месяцев мы занимались учебой, дай Бог, месяцев 7, включая и выпускные классы. Так было практически во всех сельских школах. Это и называлось лучшей образовательной системой в мире! И разве это не было
      "трудовым воспитанием" по Макаренко? Вот только уровень знаний делал для большинства выпускников сельских школ недоступным получение высшего образования, хотя власть по- том и исхитрялась всякими трудовыми стажами, курсами по подготовке, рабфаками...
      Так вот, ответ на свой вопрос, как ни удивительно, я на- шел точно такой же, как у Горького, чьи цитируемые строки я прочитал всего лишь лет 10 назад. Уничтожение "мелких вре- дителей" имело конкретную антигуманную цель: воспитание в детях жестокости (а ее у нас и так хватало), жестокости на- правленной, которая максимально проявит себя, когда наста- нет окончательный Страшный суд над всемирным классовым врагом - вредителями коммунистического общества. И рука новых Павлов Морозовых, Павлов Власовых, Павлов Корчаги- ных не дрогнет! Ведь в начале 60-х мы чуть-чуть не вляпались то ли в третью мировую войну, то ли в мировую социалисти- ческую революцию".
      
      
      
      
      В цитируемом тексте опять упоминается имя М.И. Си- мониной. Моя первая учительница начала болеть осенью 1951 года, когда мы начали учиться в 3-м классе. Болела она долго, в классе ее заменяли учителя один другого краше, и я ей рассказывал о наших делах, когда мы ее навещали. Она все-та-
      
      
      
      
      
      
      ки вышла на работу, чтобы закончить учить нас в третьем клас- се. Ей удалось это сделать, и вскоре она окончательно переста- ла работать в нашей начальной школе. В 4-м классе нас учила еще не старая учительница Серафима Алексеевна Деревцова. Ну, а М.И. вскоре совсем слегла, за домом и ею ухаживал ее бывший с юности слуга Егор Флигонтович, давно уже ставший ее гражданским мужем. В середине лета 1953 г., когда ее быв- шие ученики перешли в 5-й класс, она умерла. Мама привела меня к ее смертному одру, и я впервые увидел умирающего человека. Ее учительский дух не ослабел, и когда я прощался с нею, она приподнялась и сказала мне два слова: "Учись хоро- шо!". На ее похороны вызывали духовой оркестр, прощание с телом покойной было публичным, перед гробом на подушечке несли ее награды: медаль "За доблестный труд в период Вели- кой Отечественной войны" и "Орден Ленина".
      
      Надо сказать, что с похоронами Марии Ивановны у меня долго было связано одно неприятное воспоминание. Чтобы лучше видеть похороны со стороны, я вышел из колонны и стал идти по обочине, забыв, что для ограды будущего сквера там уже врыты опорные столбы. Шел я, можно сказать, боком и налетел на один столб, да так, что в кровь разбил ухо. Но не плакал, а продолжал идти вместе со всеми.
      Годом ранее, в 1952 году, так же торжественно хоронили учительницу немецкого языка Розу Моисеевну Гинтовт. Ее муж, Франц Викторович Гинтовт, преподавал зоологию и ос- новы дарвинизма, кроме того, он был завучем средней школы. У них было двое детей: старшая дочь Галя, старше меня на два года, и совсем маленький Игорь. Это была культурная "интер- национальная" семья. Отец был латыш, сосланный в деревню после сессии ВАСХНИЛ, разгромившей генетику, мать была еврейка, тоже попавшая под пресс в ходе борьбы с космопо- литизмом. Ф.В. продолжал заниматься экспериментами, дома у него была небольшая лаборатория. Однако он же возглавлял
      
      
      
      
      в школе движение юных мичуринцев, собирал нас на органи- зационное собрание юннатов летом 1950 г., развел пришколь- ный участок, на котором я с упоением работал так, что заслу- жил его похвалу. Словом, человек старался доказать Сталину и Т.Д. Лысенко, что он осознал свои ошибки и исправился. Р.М. стремилась сохранить городской лоск, мыла посуду в ре- зиновых перчатках, чем шокировала местных женщин. Но и ей приходилось сажать картошку и ее выращивать. Картошка ее и погубила. В летнюю жару она занималась прополкой, а у учителей огороды были в то лето вдоль берега головного ка- нала, недалеко от дополнительных пропускных шлюзов. Она решила искупаться, но сильное течение затянуло ее в эти тру- бы-шлюзы, и она захлебнулась. Тело с трудом нашли учени- ки-старшеклассники. В клубе происходило прощание, а нам с другом Колей Григоревским поручили сорвать и принести для венка несколько больших цветков - головок татарника. Мы это поручение выполнили. Потом нам, мальчикам, приходилось возиться с Гариком, а еще позднее, уже перейдя в 5 класс, я подружился с Галей и влюбился в нее. Это была моя первая осознанная детская любовь. Мы участвовали в интермедиях для концерта-смотра школьной самодеятельности в районном центре. Я изображал опытного путешественника, рыбака и т.д., а она - девочку-неженку, неумеху и незнайку. Весь аксессуар мы готовили сами, потом выступали и в школьных концентрах, и наши выступления очень нравились. Кроме того, обнаружи- лось, что она тоже собирает почтовые марки, как и я. А я начал заниматься филателией после прочтения книги Ф. Вигдоровой
      "Мой класс". Книжка была замечательной, она тоже повлияла на пробуждение интереса к педагогике. Кроме того, филатели- ей всерьез занимался мой двоюродный брат Юрий Добров и мне было чем поделиться с Галей. Пока я учился в пятом клас- се мы часто встречались, она шефствовала надо мной, спи- сала однажды песню о ветре из к/ф "Дети капитана Гранта", мы обменивались книгами и т.п. Но когда она стала учиться в
      
      
      
      
      8 классе, а я - в 6, то интерес у девушки к мальчишке пропал, и как я не старался попадаться ей на глаза, все было безуспеш- но. И разговоров никаких не было больше. Летом 1955 года, когда началась либерализация режима и хрущевская оттепель набирала силу, всем ссыльным было разрешено вернуться к своим прежним занятиям. Семья Гинтовт уехала куда-то на за- пад, или в Белоруссию, или в Латвию. Потом в Кутулукстрой приезжали и Франц Викторович, и Галя, но я находился уже далеко: или в Германии, или на целине в Казахстане. Но память о Гале сохранилась до седых волос: по той очевидной причине, что эта девочка-еврейка не была мещанкой, имела духовные интересы, владела отличной литературной речью, - и все это резко выделяло ее на общем фоне наших деревенских дурех.
      С Галей связан один эпизод из детства, который я до сих пор не могу объяснить. Она дала мне почитать повесть А. Гай- дара "Комендант снежной крепости", вторую часть его знаме- нитой повести "Тимур и его команда". Я, в свою очередь, дал почитать ее друзьям, двум Сергеям, Антипову и Суркову. За- разили мы и упоминавшегося Толю Автаева и начали строить свою снежную крепость у нас перед бараком. Снега выпало очень много в январе 1954 г., на каникулах мы крепость пост- роили. Кроме стен и башен она имела "подземелье" - вырыли снежный погреб, покрыли его досками и, оставив лаз, засыпа- ли снегом. Поскольку мы вели войну с соседними бараками, то в "подземелье" мы хранили снежки, устраивали вылазки в лагерь врага и похищали их запасы снежков. В наши пла- ны входило построить, как в повести Гайдара, пушку, которая осыпала бы осаждавших целым градом снежков. В крепости у нас велось дежурство, и при нападении караульный должен был по тревоге вызывать всех защитников. И вот однажды днем, когда мы все были у стен крепости, пришли совершенно незнакомые нам деревенские ребята, но не из Арзамасцевки, а из какого-то другого небольшого поселка. Они посмотрели на наше сооружение, покосились на нас и начали крепость как-то
      
      
      
      
      нехотя разрушать: разбросали стены, продавили доски и через каких-нибудь полчаса от крепости остались рожки да ножки. А мы стояли, молча смотрели на этот вандализм, и никто из нас не шевельнул пальцем, чтобы защитить дело своих рук. Нас было четверо и их было не больше. Мы были не слабые ребята, особенно Автаев, старший среди нас, мы не были тру- сами, в частых сражениях мы закалились, но на нас напало ка- кое-то скверное оцепенение, когда внезапно чувствуешь себя совершенно бессильным. Разрушители даже не смотрели в нашу сторону и, сделав свое черное дело, отправились к себе, не сказав ни одного слова. А мы, избегая глядеть друг на друга, молча разошлись по домам. Потом кто-то сказал нам, что этих ребят подговорили, но дело было не в них, а в нас: почему мы оказались трусами? Видимо, нас загипнотизировал сам факт беспредельного хамства, когда насилие уверено в своей безна- казанности. Что против зла нужно употребить силу и заставить его отступить, - нам, видимо, не внушили такой максимы.
      Еще раньше такое же бессилие я проявил, не защитив сус- лика: какой-то мальчишка поймал суслика и продал его мне. И вот его увидели другие, старшие мальчишки, не обращая на меня внимания, набросились на несчастного зверька, которого я собирался держать в клетке, и мгновенно его забили. Я опять стоял и смотрел молча, а потом стал жаловаться маме. Она как- то жалко улыбнулась, и сказал мне: ведь это был твой зверек, нужно было его защищать. Это бессилие и подчинение грубой силе, пережитое при этом унижение, запомнились мне на всю жизнь.
      Бабушка в этом отношении была гораздо сильнее и меня, и матери. В.А. Доброва не забывала, кто она, и время от времени свое презрение к окружающим нас "добрым людям" демонс- трировала. Я запомнил несколько максим-афоризмов, которые она высказывала по тому или иному случаю. "Они жили в лесу, поклонялись колесу", "В одном кармане вошь на аркане, в дру- гом блоха на цепи", "Есть и овощь в огороде (хрен да лукови-
      
      
      
      
      ца), есть и медная посуда (крест да пуговица)" (кажется, это стихи Н.А. Некрасова); "Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет". Стряпая что-нибудь, любила приговаривать:
      "Вам витули на водуле, мне вараксы на сметане!". А пекла она многое: "пальчики", плюшки, небольшие лепешки и большие тонкие лепешки вроде блинов, беляши, ватрушки, шанежки, кух, пирожки... После ее смерти все то же пекла и жарила мама. Особенно обеим стряпухам удавались пироги с рыбой, с капустой и с грибами. Во время домашних дел бабушка напе- вала какие-нибудь прибаутки, вроде:
      
      - Во саду ли, в огороде Бес картошку роет,
      А маленький бесенок С лукошечком ходит. -
      
      Мама же, напротив, напевала что-то романтичное:
      - Той же ночью английский крейсер Быстро назад уплыл. -
      
      
      Или:
      
      
      - Девушку из маленькой таверны, Из далеких жарких южных стран, Девушку с глазами дикой серны Полюбил суровый капитан. -
      
      
      Или шутливо-грустное:
      В лесу стоял и шум, и гам, Справляли птицы свадьбу там. Журавль был бравым женихом, Невестой - цапля с хохолком. А утка свахою была,
      У молодой чулок сняла. -
      
      
      
      
      Но самой любимой у мамы была песня на стихи Н. Некрасо- ва: "Меж высоких хлебов затерялося / Небогатое наше село...". Что-нибудь вспоминали из своей бузулукской жизни. Часто - за- бавные случаи, связанные со слугами. Например, у Добровых была девушка-служанка, которая пришла из деревни. Ей впер- вые в ее жизни пришлось ставить самовар, и она все перепута- ла: в самоварную топку налила воды, а лучину насовала туда, где должна была быть вода. Естественно, самовар потек, бедная женщина решила, что самовар она сгубила, быстро собрала свои пожитки, пришла к хозяевам, поклонилась им в ноги и пошла прочь из дома. Ее догнали, стали расспрашивать, что случилось, и когда она покаялась, что погубила их "машину", было много смеха и ее вернули назад. Другая, молодая нянька, скорее, под- ружка детей, однажды, когда отец приехал из города в их усадь- бу и привез для еды сосиски, пришла к детям и покрасневшая от стыда, таинственно сказала им: вам батюшка на обед привез пипиры! Т.е. обычную похожесть сосисок на половой член она довела до логического конца. Между прочим, когда мама при- везла из Куйбышева те же сосиски и дала парочку мне в школу на завтрак, сестры Пронины, директорские дочки, придя домой заявили матери, что Дима ел "сиськи", и та стала маму расспра- шивать, что за "вымя" она давала мне в школу... Действительно, жили в лесу, поклонялись колесу...
      Мама вспоминала, что, когда у нее появилась седина, отец, шутя, называл ее "седая Магдалина", а бабушка вспомина- ла, как какой-то их знакомый весельчак подшучивал над бо- гомольной теткой: "Тетенька, Христос-то ведь, когда захотел водички попить не какую-то старушку выбрал, а обратился к прекрасной самарянке, у которой уже шестеро мужей побыва- ло. Нет бы, он к дряхлой старушке обратился, а то ведь к потас- кушке!". Так что я уже в детстве знал и кто такая Магдалина, и кто такая самарянка.
      По вечерам мы играли с мамой в домино, в шашки, но са- мой любимой игрой раннего детства была игра, подаренная
      
      
      
      
      д. Витей. Она была изготовлена на Украине и называлась "Кто перший?" - "Кто первый?". Игра простенькая, но со многи- ми неожиданностями, в нее я играл и со своими друзьями. В шахматы я научился играть позднее по самоучителю. Мама подарила мне небольшие по формату шахматы и эту книжку. Потом я учил этой игре своих товарищей. Но с ними у меня были более романические занятия: как только начинался ве- сенний разлив и везде образовывались грандиозные лужи, мы начинали строить корабли. Корпус выпиливали и выдалблива- ли из толстой доски, а потом устанавливали три или четыре мачты с парусами на колечках из проволоки, их можно было поднимать и опускать. В целях кораблестроения мы овладева- ли морской терминологией, морской сигнализацией и тому по- добными премудростями. Особенно в этом преуспевал Сергей Антипов, чей отец погиб на боевом корабле, а сам он потом служил на флоте, был радистом. Он обладал многими задатка- ми самородка: отлично рисовал, играл на всех доступных ему музыкальных инструментах, что-то изобретал, усовершенс- твовал свой велосипед, конструировал оружие, собирал де- текторные приемники, много читал, - и все это самоучкой без каких-либо серьезных пособий. У братьев Антиповых бывали и старинные журналы "Вокруг света", и старинные издания
      "Князя Серебряного", "Дон Кихота", "Квентина Дорварда",
      "Собора Парижской Богоматери", "Безымянного семейства" Ж. Верна, - не такой уж темной и безграмотной была русская деревня, как представляли ее в советских учебниках. Плюс к этому он постоянно брал книги у меня, и я помню, как однаж- ды поступил с ним по-свински. Он выпрашивал "Путешествия Гулливера", а я, боясь мамы, не хотел эту книгу ему давать. Наконец, мама разрешила, но я уже преисполнился спеси и приказал ему: "Вот добеги до электростанции и назад, тогда получишь книгу!". И мой Сережка пробежал метров двести. Мне же стало стыдно.
      
      
      
      
      
      
      Страницы записной книжки Д. Корнющенко, 1957 г.
      
      
      
      
      Но были у нас и интеллектуальные игры, которые приду- мывала мама, а я их творчески развивал. Например, соревнова- ние в том, кто больше придумает слов на заданную букву. По- лезность этой игры очевидна. Я же предложил более сложный вариант: на заданную букву назвать имена писателей и поэтов, художников, композиторов, - варьировать задания можно было самым разнообразным образом.
      Совместно мы помогали детскому саду, в котором рань- ше воспитывались. Появился аквариум, и мама попросила нас наловить прудовых рыбок, т.к. об аквариумных нечего было и мечтать. И в нашей реке, в ее ручьях, в котлованах мы ловили маленьких пескарей, окуньков, вьюнов, которых мы называли
      "кусаками" за острые зубчики возле жабр, даже едва вылупив- шихся из икры рачков. Долго наши трофеи, конечно, не жили, но всегда можно было наловить новых. В детский сад я отдал сухо- путную черепашку, которую мне привез из Киргизии мой кузен Юрий. Она долго у нас жила, на зиму впадала в спячку, а потом я пожертвовал ее в живой уголок детского сада. Помню некра- сивый случай: какая-то женщина из районо приехала к маме, а я там вертелся. Решили показать эту черепашку гостье, и я ни- чего лучше не придумал, как щелкнуть свою Тортиллу по носу, когда она доверчиво высунула из панциря голову. Бедняга как- то зашипела, а мать на меня наорала. Помню проявления своей детской жестокости еще в самом раннем детстве: мальчишки постарше разоряли воробьиные гнезда, стреляли в воробьев из рогаток, так как это считалось благим делом: и потому, что они вредили посевам, как суслики, и потому, что были "жидами", радовались распятию Христа. Мне, еще совсем несмышленышу, мальчишки дали крохотного, еще не оперившегося птенчика, и я его замучил, - насадил тельце птички на колючую проволоку. В деревнях отношение к животным всегда было грубым, на грани жестокости, и часто эту грань переступало. Женщины нещадно били и материли своих коз, коров, хотя они были кормилицами семей, мужчины так же нещадно лупили быков и лошадей, если
      
      
      
      
      те артачились, и примеров несть числа. Я в уже подростковом возрасте иногда терроризировал свою любимую кошку: стрелял в нее жгутиками бумаги из рогатки, сделанной из бельевой тесь- мы. Эти рогатки были бичом божьем для учителей на протяже- нии всего времени нашего обучения в школе. Были у нас и ежи. Одного, пустынного ежика, тоже привез Юрий из Киргизии: помню, что от европейских ежей от отличался песочной окрас- кой иголок и более острой мордочкой, но не помню, что с ним стало. Зато нашего ежика, которого я сам принес из леса, помню очень хорошо, т.к. летом по ночам он топал по всем комнатам, и однажды сильно укусил меня за большой палец ноги, - летом я спал на полу. Мы решили, что он принял мой палец за мышь. В конце лета этот еж убежал из дома.
      До моих, примерно, десяти лет, бабушка строго следила за мной: и за моими играми на дворе, и за моими сверстниками, и за тем, куда я ходил. Если меня кто-то обижал, она безжа- лостно вмешивалась, и горе было моему обидчику или обид- чице! После Липовых в соседней по коридору с нашей квар- тирой поселилась семья Растопшиных: мать Анна Ивановна и ее дети, - старший сын Николай и дочь Галя. Эту Галю звали
      "атаманшей", она предпочитала общаться с мальчишками, час- то дралась, и в средствах борьбы особенно не разбиралась. Од- нажды она чуть не пробила мне голову твердым куском земли, в котором оказалась какая-то железка. Пошла кровь, я ревел, а бабушка пообещала девочке вырвать косы, как только ее пой- мает. А потом с этой Галей, которая была старше меня года на полтора, но из-за второгодничества стала учиться позже меня на год, мы подружились, и дружба продолжалась в юности на- столько, что мы делились друг с другом своими любовными секретами. Я еще не умел плавать, когда она однажды спасла меня, - правда, сама завела в глубокое место, но только я начал захлебываться, как она пришла на помощь.
      Вода вообще вызывала особые опасения и у бабушки, и у матери, ведь Кутулукстрой, можно сказать, был окружен ею с
      
      
      
      
      трех сторон: море-водохранилище со многими заливами, ка- нал, река, два котлована - утонуть было где, хотя случалось это редко и чаще со взрослыми, чем с детьми, т.к. мы уже лет с 7-9 плавать умели. Но на моих женщин очень повлиял тра- гический случай в Бузулуке с утонувшим В. Зуевым, и меня долго не отпускали на берега наших водоемов без чьего-либо сопровождения. Обычно мама брала меня покупаться в "ко- рытцах" - так назывались у нас два водостока, по которым вода продолжала медленно течь в котлован после весеннего паводка. В этих "корытцах" было от силы по колено, вода была теплой и текла не быстро. Там малышня и купалась вместе с матерями, которые часто плавать не умели. Но я, конечно, ис- кал самостоятельного купания и однажды с друзьями, вернее, с подружками по бараку ушел туда без разрешения. И вско- ре увидел, как по берегу идет моя бабушка, вглядывается из- под руки в мою сторону и кричит: "Дима! Дима!". Мне стало очень неловко перед своими подружками, и я ничего лучше не придумал, как в ответ бабушке прокричать: "Баба, это не я!". Я звал ее именно так, а не бабушка, не бабуля, не бабаня и т.д. Однажды я тоже без разрешения с мальчишками ушел купать- ся на водохранилище, довольно далеко от дома, а когда вер- нулся, то мать меня выпорола не чем-нибудь, а перевязью от моей "мушкетерской шпаги". Было не столько больно, сколько обидно и, плача, я возмутился: ты бы чем другим меня поби- ла, а не перевязью! Как-то она послала меня набрать из канала речной воды для стирки. С Сережкой Антиповым мы пришли на канал, шел полив, и он был полон. Мы стали купаться, и ведро мой друг надел на голову как водолазный шлем, ныр- нул в нем... и вынырнул без ведра. Надо сказать, что каждая вещь ценилась, испортить ее или потерять значило навлечь на свою голову большие неприятности; мы предпочитали лучше поранить руку или ногу, чем порвать рубашку или обувь. И вот ведро у нас уплыло! Мы ныряли в разных местах, но бестолку. Уже начало смеркаться, а мы не оставляли надежды на спасе-
      
      
      
      
      ние ведра. Сережка был сам не свой из-за вины, а я плакал, как без вины виноватый. Наконец, нас увидели женщины, сходили за мамой, она пришла и, видя наше удрученное состояние, ска- зала, что не надо так расстраиваться из-за какого-то ведра. Вёд- ра в тогдашних хозяйствах особенно ценились, поэтому часто и пропадали - их воровали друг у друга. У меня, например, ук- рали ведро мои же одноклассники на сборе каких-то овощей, и я был так расстроен, что боялся вернуться домой: ведь ругали не столько за ведро, сколько за ротозейство.
      После 4-го класса я уже пользовался некоторой самостоя- тельностью. Плавать научился и вовсю занимался рыбной лов- лей. Я уже упоминал, как мы в "трубах" небольшим бреднем вылавливали много рыбной мелочи: окуни, язи, ерши, подле- щики попадали в нашу сеть, а на удочку мы ловили этих же рыбешек и около "труб", и около водяного насоса, который на канале для полива огорода соорудил местный умелец. Особен- но часто на крючок попадались небольшие гольцы, которых мы называли "миньтюками". Домой я приносил по несколько десятков разной рыбешки, и бабушка всю ее чистила, жарила, подавала на стол. Мать говорила ей: "Да брось ты мучиться! Выбрось ее и дело с концом!". Но та отвечала: "Как же я вы- брошу то, что мой внучек своими ручками поймал!". Вооб- ще-то свежая рыба, какой бы она не была, разнообразила наш довольно скудный пищевой рацион. Уже после смерти бабуш- ки, как-то сразу после прекращения полива, я на простенькую удочку рано утром поймал двух приличных сазанчиков, а тре- тий оборвал мою лесу и ушел с крючком в губе.
      В глубокой старости, с 1953-54 годов ее характер, и без того нелегкий, стал приобретать почти патологические чер- ты, однако обо мне она заботилась в первую очередь. Помню, как во время каникул после окончания 5-го класса в 1954 г. однажды за мной пришла учительница географии и ботаники Долматова Валентина Ивановна. Мы должны были по очереди работать на пришкольном участке, но к этому времени мой ин-
      
      
      
      
      терес к мичуринским экспериментам давно иссяк. Кроме того, В.И. Долматова не желая этого, причинила мне и моему товари- щу Кольке Григоревскому, сыну школьного завхоза, большую неприятность осенью прошлого года. В школе была теплица, т.к. выращивались цветы и что- то еще. Со своего урока бо- таники она отправила нас топить эту теплицу. Мы и занялись этим делом, не думая больше об остальных уроках, и половину учебного дня топили тепличную печь. Наша классная руково- дитель Растопшина Е.В., в конце концов, нашла нас, раскрас- невшихся и перепачканных сажей. Стали разбираться, и хотя мы были не виноваты, нам досталось. И к учительнице мы из- менили отношение, т.к. она не защитила нас. И вот она пришла звать меня на работу. Я же увидел ее в окно, но бежать на улицу было поздно, и я бросился в наш маленький чулан, спрятался в углу и чем-то прикрылся. Бабушка разговаривала с учительни- цей, звала меня, но я понимал, что мне появляться нельзя. И, о ужас, она открыла дверь чулана и внимательно оглядела кро- хотное помещение. Видела она хорошо, могла и без очков чи- тать. Наши глаза встретились, но она, как я позднее понял, сде- лала вид что меня не заметила. Вышла к учительнице и сказала ей, что не знает, где ее внук. Мне она так ничего и не сказала. А вот, когда начался учебный год, на первом же уроке ботаники в 6-м классе В.И. Долматова рассказала всем как она ко мне приходила, как бабушка звала меня: "Дима! Дима! А Димы и след простыл!". Я отмалчивался. Эту учительницу в школе прозвали "Спящей царевной", потому что, когда бы к ней не приходили, она всегда спала. В 6-7х классах у нас классным руководителем была строгая учительница русского языка Мо- чалина Н.А. Однажды после ее урока мы делились впечатлени- ями от прочитанных рассказов О`Генри, и С.Антипов повторил последнюю фразу рассказа "Родственные души": "На выпивку хватит!". А читали мы двухтомник О`Генри, изданный Огизом, и взятый Сергеем в сельской библиотеке. Посмотрев книги и ничего не сказав, наша словесница ушла восвояси.
      
      
      
      
      После окончания пятого класса из послушного и тихого мальчика я начал превращаться в ершистого подростка. Много воли я себе дать не мог, т.к. с конца 1955 г. мама начала работать в нашей школе, и все мои проказы становились ей моменталь- но известны, но... Вот стихотворение, чуть ли не единственный плод моего поэтического творчества. Создан этот шедевр был на уроке немецкого языка, который вела А.Д. Пронина, и он не- медленно перекочевал с моей парты в руки Н.Д. Корнющенко.
      
      
      
      
      
      Шестой класс, как видно по моему табелю, я окончил не блестяще, но следует учесть, что до восьмого класса мы сдава- ли по разным предметам экзамены, к ним готовились по биле- там, т.е. повторяли весь изученный за года материал, и уж если ученик получал "тройку", то это означало, что он знает мате- риал действительно удовлетворительно, имеет о нем, хотя бы,
      
      
      
      
      
      слабое представление. Намного позднее, да и ныне, отметка
      "три" стала на самом деле "двойкой", - просто учителей оту- чили ставить за незнание, как полагается, "двойки". Как раз в эти годы к нам стали прибывать на работу молодые специ- алисты, учителя-евреи. Отчасти это было следствием борьбы с космополитизмом, а точнее, следствием политики государс- твенного антисемитизма, проводившейся с конца 40-х годов. Молодые люди из еврейских семей могли более-менее беспре- пятственно поступать только в педагогические вузы.
      
      И вот те, кто начинал обучение в конце 40-х - начале 50-х годов как раз и появлялись в нашей школе в сер. 50-х годов. Они честно отрабатывали положенные молодым специалистам три года, а затем уезжали в Куйбышев, ибо в большинстве своем были уроженцами бывшей Самары. В моей памяти эти учителя оставили самый глубокий след в отличие от природных русских. Может быть, мое пристрастие объясняется тем, что эти учите- ля преподавали предметы гуманитарного цикла, а у меня в те годы учения начал формироваться интерес именно к этим пред- метам? Но и в другом, чисто культурном отношении, они были ближе нашей семье. Приведу их имена. Кокорина Мирра Ген- надьевна, преподавала географию, - перед отъездом подарила мне книжку В. Гюго "Клод Ге", 1955; Левит Рэма Матвеевна, преподавала историю, была классным руководителем нашего 8-А класса, вела исторический кружок, и я впервые делал до- клад о Робин Гуде; Штейнер Лев Юрьевич (Иудович), препода- вал историю, был классным руководителем нашего 9-А класса, летом после 8-го класса дал мне почитать "Графа Монте-Крис- то" А. Дюма на трое суток, и я справился за этот короткий срок с двумя толстыми томами. Мама считала, что у него мож- но поучиться и культуре поведения, умению одеваться и т.п. По ее просьбе он купил мне подарок на день рождения: книгу Т. Драйзера "Титан", но и я, и мама не оценили этот том, зато он уговорил маму, ставшую и школьным библиотекарем, обменять
      
      
      
      
      ему библиотечного "Бравого солдата Швейка" на Н. Чуковского
      "Балтийское небо". Герштейн Анастасия (Ася) Иосифовна, пре- подавала географию и психологию, - она единственная из всех задержалась в наших краях, т.к. по девичьей глупости забереме- нела от бывшего ученика, вышла за него замуж, в школе уже не работала после рождения ребенка, и только окончательно поняв, куда она попала, развелась с мужем-вахлаком и уехала. Эти за- мужества со своими бывшими и даже настоящими учениками на рубеже 50-60-х годов, стали, чуть ли не массовым явлением среди молоденьких учительниц. Отдаю дань памяти этим, та- ким разным, учителям.
      В 3-4 классах я был председателем пионерского отряда, затем был звеньевым, членом совета дружины. В старших классах был членом школьного Комитета комсомола, посто- янным старостой в 9-10 классах. После окончания школы - членом Райкома ВЛКСМ, т.е. меня считали комсомольским активистом. Я же просто был исполнительным, добросо- вестным молодым человеком, по возможности лояльным к власти, хотя у меня время от времени прорывались совсем не верноподданнические заявления и критические словечки. Но однажды в Богатовском Райкоме ВЛКСМ второй секретарь РК Петр сказал между делом: может быть, по комсомольской линии пойдешь, как я?! - и мне стало понятно, что нужно, пока не поздно, защищаться. К счастью, ко мне пришла пора военной службы.
      Но все-таки в школе меня выделяли. После памятного де- бюта с Галей я все чаще стал появляться на школьной сцене. Почти каждый концерт я что-нибудь декламировал. С моим другом Сергеем Сурковым мы несколько раз в году выступа- ли в ролях клоунов в "школьной клоунаде", публиковавшейся в журнале "Вожатый". Этот журнал мама несколько лет вы- писывала для меня. И несколько лет мы разыгрывали веселые представления перед благодарной школьной публикой. Потом стали вести конферанс и довели это сценическое амплуа до
      
      
      
      
      окончания школы. Старшеклассники приглашали меня на роль сына в пьеске о какой-то доярке-рекордсменке, но, насколько помню, несмотря на репетиции, представление не состоялось. Зато состоялась учительская постановка небольшой педагоги- ческой мелодрамы "Дело Глеба Рагозина", в которой я играл роль малолетнего правонарушителя. С этой пьесой мы даже ездили в Богатое, где показывали спектакль на сцене районно- го Дома Культуры, и я, ученик 7-го или 8-го класса, чувствовал себя на равных с молодыми учителями, так как мне лично по- жал руку первый секретарь Райкома ВЛКСМ!
      Позднее, когда я уже работал старшим пионервожатым, по инициативе В.В. Звягиной и Г.В. Страховой я исполнял глав- ные роли в водевиле А. Чехова "Юбилей" и в пьесе А. Остров- ского "Бедность не порок".
      Все перечисленное могло бы повлиять на мое будущее ро- ковым образом, я мог бы попасть под пресс сельской менталь- ности, по словам Юлия Цезаря, стать первым в деревне, но не последнем в Риме. Однако этого не произошло, хотя у мамы была склонность к тому, чтобы было именно так.
      Что еще было в эти годы, последние в жизни В.А. Добро- вой? Было именно со мной?
      Наверное, в 4 или 5-м классе я сделал маме подарок на день рождения. От старинных настольных часов, от их циферблата осталось круглое стекло в хромированной оболочке. Я решил использовать его как рамку для рисунка. Фантазии моей хва- тило только на то, чтобы изобразить цветными карандашами летящего голубя мира с оливковой ветвью в клюве. От головы до хвоста голубя тянулась лента, на которой я написал: "Мир - во всем мире!". Это было в те годы самое распространенное пропагандистское символическое изображение, и, наверное, я его откуда-то срисовал. Мама берегла его всю жизнь.
      В УКОСе была небольшая плантация кустов смородины и малины. Ягоды собирали женщины, и кому-то пришло в голову, чтобы нас, кутулукских деток, тоже использовать на
      
      
      
      
      сборе малины. Другие лакомства у нас случались не часто, и мы были несказанно рады, что нас послали на такую ответс- твенную работу. Были три девочки и я. Малины мы наелись вдоволь, но и каждый собрал по алюминиевому ведру. Ягоды продавали со склада только жителям Кутулукстроя. Смороди- ну, которую быстро собирали женщины по два кг в руки, а малину - по одному кг. Однажды мы с Колькой Григоревским уговорили его отца, школьного завхоза, взять нас в Борский лес, - оттуда старшеклассники возили строевые бревна для строительства новой начальной школы в Арзамасцевке, так как, та, в которой мы уже отучились, совсем разваливалась. Нас интересовали не бревна, а лесная земляника, которой в этом бору было видимо-невидимо. В лесу, где шла погрузка бревен, мы зашли подальше, земляники наелись вдоволь, нар- вали домой по букетику, и вдруг неизвестно откуда взялись две змеи, как будто свалились с дерева. И были это не гадюки, которых мы раньше видели, а два полоза. Колька был старше меня, опытнее, он схватил большую палку и начал колотить змей. Я к нему присоединился, но сучья были гнилые, быстро сломались, и мы задали лататы. Прибежали к машине, где уже заканчивалась погрузка, но ничего не сказали Ивану Павло- вичу. Позднее, с ним же, в старших классах мы сами езди- ли за строевым лесом, и клубника нас уже не интересовала. А еще позднее все учителя-мужчины и старшеклассники езди- ли в Печиненский лес на заготовку дров для школы. Делились на группы: один учитель и двое парней. У меня под началом был мой юный друг Толя Ярыгин и его сосед Вовка Карпов. Такие поездки и занятия были обыденным делом для любой сельской школы.
      А ягоды все-таки долго были приманкой. В детском саду тоже был небольшой участок со смородиной и малиной, и я, приходя к маме, шел туда и делал вид, что я изучаю строение листьев на кустах, а сам старался незаметно сорвать ягодку- другую и отправить их в рот. Ходили мы, став постарше, в
      
      
      
      
      Бельский лес, считавшейся собственностью с. Беловка. Од- нажды я принес большой полевой котелок земляники, и мама сварила из нее варенье. Помню, что брал с собой складной очаг, оставшийся от д. Вити. Он привез его из Ирана, получив в подарок от английского солдата. Коробка раскладывалась и превращалась в маленький таган. На дно клался сухой спирт, поджигался и, пожалуйста, небольшой очаг готов, очень удобно. Сухого спирта у нас уже не было, а сушняк быстро прогорал. Вот там мы встречали змей-гадюк и беспощадно расправлялись с ними. Позднее ходили и в Знаменский лес за ландышами и черемухой. Сирени тоже там было много. На последний звонок и на выпускные экзамены знаменские ребята всегда на велосипедах привозили букеты и ландышей, и сирени с черемухой.
      Кажется, после 6-го класса я начал писать пьесу под на- званием "Старый дом" или "Брошенный дом". Подоплека была такова. Сергей Сурков жил на маленьком хуторе домов в пять-шесть. Из одного из них уехали хозяева, заперли двери и, очевидно, поручили своему родственнику следить за ним и найти покупателя. Тот родственник, дядя Ваня, был коню- хом на конном дворе Кутулукстроя. Он охотно собирал вок- руг себя мальчишек, рассказывал о лошадях, о войнах: ему довелось воевать и в Первую мировую и во Вторую мировую войны, и рассказать с небольшой похвальбой ему было о чем. В этот дом он не заглядывал. Зато заглядывали мы. Друг наш уверил свою компанию, что дом брошен, никому не прина- длежит, и что мы можем им распоряжаться как хотим. Мы и распорядились. Что мы выдернули пробой и проникли внутрь, было еще полбеды. Но мы стали обживать чердак дома: в де- ревенских домах не заделывают фронтон внутри дома, так как там, между крышей и потолком, можно хранить многое. Кры- ша была соломенная, настил на потолке - земляной. Обычной деревянной лестницы не было, но мы придумали нечто, напо- минающее корабельный трап: на две параллельных проволоки
      
      
      
      
      накрутили деревянные рейки, и получилась проволочная лест- ница, которую можно было поднимать и опускать. Там, на по- толке, начал действовать наш штаб. В смотровое окно наверху окрестности были как на ладони. В комнатах пахло застаре- лой гарью от русской печи. Мы решили освежить воздух, и из рогаток, которые были у каждого сельского мальчишки, нача- ли расстреливать стекла в окнах. Получалось очень хорошо! Все это мы проделывали на глазах других соседей, но никто ничего не замечал. Вот эти наши подвиги и легли в основу моей "пьесы", в которой в форме диалогов рассказывалось, как группа отважных путешественников на равнине находит пустой дом, и как они его осваивают. Но спустя какое-то время на перекидном мосту через водосборную протоку меня встре- тил дядя Ваня и спросил, зачем я из рогатки перебил окна в доме. Я струсил, т.к. вид у него был не ласковый, а от моста до поверхности воды было метров шесть-семь. Поэтому я нагло ответил, что я такого безобразия не делал, а стрелял Сереж- ка Сурков, у меня же и рогатки нет. Наверное, умный мужик понял, что виновного не найти, а у нас сразу интерес к дому пропал, и моя пьеса осталась недописанной. Через небольшое время с этого моста упал в воду Сережка Сурков, а его тетка, которая шла с ним вместе, тоже бросилась в воду. К счастью, оба остались целы, хотя моему другу пришлось полежать в больнице, чтобы успокоиться. И вскоре этот мост убрали. Это действительно была очень опасная переправа, и однажды я пробирался по ней осенью в ветер и дождь по скользким доскам, держась за перила, чтобы принести домашнее зада- ние болевшему С. Суркову. Впереди меня шел Костя Игонтов, который оглядывался и ободрял меня. Через несколько лет мы вместе будем призваны в армию, и в Таллинне уже я буду ободрять его.
      Было еще одно неприятное событие. Был октябрь 1955 г. Мы учились в 7 классе. Интерната еще не было, и у соседей Космыниных жили несколько ребят из Знаменки, т.к. еже-
      
      
      
      
      дневно ходить по семь километров было невозможно. Среди них был тихий мальчик, учившийся в 5 классе. Шура Космы- нина была моя старая подружка. В перемену мы устраивали в школьном коридоре кучу-малу. Я хотел кого-то ударить по спине, развернулся правой рукой... и ударил со всей силой это- го самого ни в чем не повинного мальчика, неизвестно отку- да взявшегося. Удар кулака пришелся прямо по глазу, он упал. Я бросился его поднимать, он же закрыл голову руками и не хотел вставать, видно боялся, что его еще будут бить. Подошел дежурный учитель, Это был упоминавшийся Л.Ю. Штейнер. Он только начал работать в школе в этом году. Учились мы во вторую смену, т.к. помещения в школе не хватало: послевоен- ных детей было много. Все учителя к концу рабочего дня были измотаны. Я признал свою вину, объяснил, что ударил мальчи- ка нечаянно. Меня отпустили, а на следующий день я увидел ужасающий синяк у моей невольной жертвы и попросил у него прощения, потом что-то подарил ему. А вообще-то проявления грубой силы были в нашей среде частым и обычным явлени- ем: кого-то обижал я, но не часто, кто-то обижал меня, - часто, пока я не научился давать сдачи.
      Однажды меня и Сережку Антипова сильно надул местный пастух. Фамилия его была Абрамов, но все звали его "Кисё- нок" - почему, не знаю. И его двух дочек, одна из которых одно время училась в нашем классе, и его сына тоже звали "Кися- та". Так вот, этот Кисёнок был отпетый алкоголик, и когда ему до смерти захотелось выпить, он пригнал стадо коров и коз на окраину нашего поселка и стал ждать, кому бы его временно поручить, пока он не вернется из магазина. Ближайшими ли- цами случайно оказались мы вдвоем. Он нас упросил, обещав, что, когда вернется, даст нам по два рубля. Я не был падок на деньги, но для Сергея два рубля были большими деньгами, - столько стоил билет на вечерний киносеанс для взрослых в на- шем клубе. Я помню, как я уговаривал маму взять его с собой именно на такой сеанс, так как шел потрясающий трофейный
      
      
      
      
      фильм в двух сериях "Приключения Робин Гуда". Т.к. обе се- рии показывали сразу, то платить нужно было по четыре руб- ля за зрителя. Мама отказывалась, но потом вздохнула и взяла моего друга с нами в кино. Так что для него овчинка выделки стоила, а я согласился из товарищеской солидарности. Часа два мы стадо "пасли", и к вечеру скотина заволновалась, - ей пора было идти домой. А Кисёнка все не было. Наконец, он появился в совершенно непотребном виде. "Давай деньги!" - заорал Сергей. - "Нету у меня денег, хоть обыщите!" - был ответ. Мы и вправду его обыскали и нашли несколько копе- ек, да еще старый перочинный нож, который он предложил вместо обещанной платы. Стадо же тем временем разбрелось, двое мальчишек и вдребезги пьяный пастух справиться с ним не могли. На помощь пришли кутулукские мужики, которые увидели, что происходит что-то неладное, забрали у нас пас- тушечьи кнуты и собрали, совсем было, распоясавшуюся ско- тину. После этого случая нашли другого пастуха: по обычаю плату ему собирали с каждого двора в зависимости от породы скота и его численности. Если был договор, то в конце каждого дня пастух ходил "вечерить" по очереди в каждый двор. Пью- щие мужики не гнушались отправлять мальчишек в магазин за бутылкой водки, чтобы не покидать рабочее место. Я сам однажды получил такое задание от другого тихого алкоголика Михаила Попова, сходил в магазин и принес ему четвертинку водки. Главное, жена не могла понять, откуда у ее муженька бутылка появилась.
      Сын этого Кисёнка стал однажды героем истории, кото- рая надолго запомнилась жителям всех окрестных сел. Его звали Николай. Тюрьма была его родным домом, но в переры- ве между отсидками он навещал своих родителей. Мать была мрачным, забитым человеком. Жили они на отшибе, "на вы- селках", как говорят в деревне. Николай Абрамов имел явные отклонения в психике, а на фоне постоянного пьянства эти отклонения превратились в социально-опасные действия. Не
      
      
      
      
      помню точно, но знаю, что целую неделю он держал в страхе всех деревенских жителей. Кого-то избил, пообещал всю де- ревню взорвать и так далее. Просто персонаж из песни В. Вы- соцкого. Участкового у нас практически не было. Т.е. он был, но один на несколько сел, да и не любила милиция вмеши- ваться в деревенские свары. Местные мужчины решили сами справиться с возможным террористом. Пришли к нему как бы поговорить, выпить. Он как раз набивал порохом пожарную кишку - делал бомбу, чтобы всех взорвать. Гости уговорили его убрать эту опасную штуку, дескать, мы тут курим, а она вдруг от искры взорвется. Он согласился, и тогда мужики вы- брали момент, навалились на него, связали и увезли. Помню, что мы видели эту машину, в кузове которой стояли донельзя взволнованные мужчины. Через несколько месяцев в нашем клубе состоялся открытый показательный суд (это было вре- мя хрущевской демократии). Мама была на нем, рассказыва- ла, что подсудимый вел себя достойно, грамотно рассказывал в последнем слове о своей жизни, но все-таки его пригово- рили к восьми годам колонии (слово "лагерь" в то золотое время перестали употреблять). А мы вертелись возле клуба и пытались увидеть происходящее. Помню, что я увидел на миг подсудимого Абрамова.
      
      ***
      В нашем бараке нас, детей, родившихся во время и вско- ре после войны, было много. Мы собирались в стайки, играли в самые разнообразные игры, в которых только мячик бывал приобретенным предметом, а все остальные игровые аксес- суары мы изготовляли сами для себя. Иногда мы бедокурили, иногда, прямо скажу, делали пакостные проказы против своих же "однобарачников". Чужих, приезжих маргиналов не люби- ли ни взрослые, ни дети. Так мы неизвестно за что терроризи- ровали семью Асаниных, в которой были мать и трое детей. Над двумя братьями Асаниными мы издевались и хвастались
      
      
      
      
      этим. Иногда изобретательность усиливалась шедшими в клу- бе фильмами. Прошел фильм "Дикая Бара" по повести Божены Немцовой. Героиня пугала своих недругов, изображая приви- дение с кладбища. И вот однажды выхожу я вечером в темноте на крыльцо нашего подъезда и вижу, что на меня надвигается что-то страшное, белое. Но вместо того, чтобы бежать от "при- видения", я бросился на него с криком и стал лупить кулака- ми неизвестно что. Оказалось, что это белая простыня. Сын киномеханика, уже известный читателю Толька Автаев, решил попугать жильцов. Он из шеста и перекладины соорудил крест, тайком взял у матери простыню, наверх шеста нацепил какое- то подобие черепа, и со всеми этими кладбищенскими атри- бутами в темноте стал поджидать жертву. Ею я и оказался. От меня он еле отбился, а когда мне его замысел стал ясен, то мы уже вдвоем стали изображать вставший из могилы призрак. Я, между прочим, только что прочитал шекспировского "Гам- лета" и призрак у меня ассоциировался не столько с героиней фильма, сколько с тенью отца Гамлета. Кого-то мы все-таки напугали до смерти и нам за это влетело.
      В общем коридоре барака часто стоял летом шум и гам. Бабушку это выводило из себя, тем более что у моих под- ружек была страсть дразнить дряхлую женщину. Однажды додразнились. Она стирала белье, и ведро с помоями выли- ла на всю честную компанию. Матери пришлось объясняться с родителями. Но к нашим играм в самодельные солдатики, проходившим по воскресеньям в нашей квартире и бабуш- ка, и мама относились терпеливо, хотя шума и беспорядка было сверхдостаточно. Вероятно, потому, что эта игра была целенаправленной, со многими вариантами. Вообще к моим друзьям-мальчишкам бабушка относилась с большим уваже- нием (еще помнила своих сорванцов!), а девчонок, наоборот, не любила, третировала, давала им обидные прозвища. Ис- ключения делались лишь для девочек из учительских семей. У сестер Прониных тоже была бабушка - Татьяна Родионов-
      
      
      
      
      на, мать А.Д. Прониной. Она была значительно моложе моей Веры Афанасьевны, а ко мне тоже относилась хорошо, как к сироте. Между собой старухи, обе искусные стряпухи, обме- нивались кулинарными рецептами.
      Самое неприятное в дряхлении бабушки было то, что у нее началась старческая бессонница и сопровождающее ее некон- тролируемое ворчание по ночам. Лет до 10-11 я спал с мамой на большой кровати, а на маленькой, детской, спала бабушка. Позднее появился самодельный складывающийся топчан, а еще позднее - алюминиевая раскладушка. Летом мы, дети, спа- ли на улице в разных вариантах, вплоть до того, что на земле стелили, что Бог пошлет. Зато просыпались рано, благо комары и мухи долго спать не давали. Когда я был маленьким, мама надевала на кровать полог, но повзрослев, я презирал такие не- жности. Ворчание бабушки было обидным для матери. В чем- то она ее упрекала, говорила и напоминала ей такие вещи, ко- торые любая женщина не хочет вспоминать, а уж тем более из уст близкого человека. Я ничего не понимал, зато мама пони- мала. Это могло продолжаться до рассвета. Я начинал плакать, так как не высыпался, а мать не выдерживала и набрасывалась на нее с кулаками. Начинались вопли, крики, происходил уже привычный скандал. Я любил бабушку, но поддерживал мать, жалел ее, понимая, как все это ей тяжело.
      Бабушка стала подозрительной, мнительной, жаловалась соседям, что дочь хочет ее уморить. От всех болезней она, главным образом, лечилась аспирином. Иногда его в местной аптеке не было. Однажды она обнаружила порошок и реши- ла, что это аспирин, который дочь прячет от нее. Торжествуя, бабушка сообщила мне об этой находке и выпила один поро- шок, запив его водой. Вдруг она запричитала: "Сыночек, что я такое выпила? Наверное, я отравилась!". Когда вернулась мать, оказалось, что это была борная кислота, не ядовитое, но неприятное дезинфицирующее средство. У бабушки был хро- нический катар желудка, старческое недержание, поэтому в
      
      
      
      
      нашей квартире в последние годы ее жизни постепенно обра- зовался устойчивый запах, с которым ничего нельзя было по- делать. Она попросила мать: купи мне папирос, я буду дымом отгонять свою вонь. Мама купила ей две пачки дешевых сига- рет "Бокс", она ими дымила, но толку было мало, наоборот, в комнате становилось совсем душно. Ее общим заболеванием являлось крайнее физическое истощение, ставшее результа- том ее долгой, почти 86-летней жизни в стране, где длитель- ное недоедание и голодание стало привычной нормой, где весь XX век людям не было покоя, они не знали нормальной обы- денной жизни.
      Сохранились три письма В.А. Добровой, адресованные сыну Евгению. Они написаны в 1954 - 1955 годах, без ука- зания дат, но по понятным только мне фактам, изложенным в письмах, время их написания можно довольно точно приуро- чить к конкретным датам. Написаны письма с соблюдением дореволюционной орфографии, с написанием буквы "ять" и
      "ъ" в конце слов. Я воспроизведу два письма в современной орфографии, а одно письмо дам как факсимиле. 1954 г., де- кабрь. "Дорогие мои детушки, сыночек Женечка и Валечка, и мои милые и родные внучатки Юрочка и Люсенька, сообщаю, что посылку вашу мы получили в субботу, в пятницу был день рождения Димочки (26 ноября 1954 г. - Авт.), в воскресенье мы справили ему именины. Пекли капустный пирог, и с яблоками. У нас давали яблоки, кило на руки. Мы купили и берегли для него. У нас в кооперативе ничего нет, недавно дали сахару тоже по килограмму на семью. Мы вашим посылочкам были очень рады и довольны, мои родные. А все плачу и тоскую по вас, мои родные, что не могу с вами повидаться. Мы все вас очень благодарим, что вы нам сочувствуете и жалеете нас. Надя тоже взгрустнула, что живем так далеко друг от друга, все ужасно дорого и ничего нет. Недавно стали давать хлеб пшеничный, а то все давали ржаной (бабушка о нем говорила: "как замаз- ка!" - Авт.), и за этим хлебом все передушились.
      
      
      
      
      Надя тоже ходит в очереди. Вчера, в воскресенье, мы за- резали свою козу, она у нас не доилась все лето, да и зиму, да еще у нас нет сена (у бабушки уже не хватало сил запасать траву - Авт.). Мясо у нее хорошее, теперь мы хоть немного вздохнем, особенно Дима. Он сейчас немного хворает, у него сильный насморк и болит голова. Он шлет вам большую бла- годарность: Юрочке и Люсеньке, тете Вале и дяде Жене, и всех вас он крепко целует и обнимает. И маленького Мишень- ку, еще раз я и все мы благодарим вас, целуем. И я вас обни- маю и крепко целую горячо. Любящая вас мама и баба. Надя и Дима напишут сами. Благодарю и целую, мама". Приписка:
      "Дима за книгу шлет вам большую благодарность". По этой последней фразе можно легко определить время написания письма. Книга, о которой упоминает бабушка, - это Н. Кун
      "Легенды и мифы Древней Греции", переизданная вновь че- рез десять лет в 1954 году. Чтобы ее купить, кузен Юрий стоял в очереди в книжном магазине, а потом читал всю ночь. В над- писи на книге было сказано, что брат Юрий и сестра Людмила дарят мне книгу в день рождения. Я учился в 6-м классе, и мне исполнилось 12 лет. Получение этой книги было огром- ным событием! Книга подтолкнула мой интерес к истории, к мифологии, к искусству. В глазах друзей я стал большим зна- током античной мифологии, искусства, литературы, словом, всей античной культуры Греции и Рима. Этих знаний хватило мне на то, чтобы в 1962 г., находясь в Дрезденской картинной галерее, объяснять сюжеты великих полотен и скульптур сво- им однополчанам. Я очень долго пользовался этой книгой - до 1988 года, когда случайно оставил ее в классе после урока по мировой художественной культуре. Кто-то ее взял и не вернул хозяину.
      Второе письмо, которое я привожу, было написано рань- ше: в мае-июне 1954 г., как раз в то время, когда я прятался от учительницы ботаники. "Дорогие мои детушки - и милый сыночек Женечка и Валечка! Письмецо мы ваше и карточку
      
      
      
      
      получили. Были очень рады, это было мое желание посмот- реть на моего дорогого правнука Мишеньку, а с ним и мою желанницу Люсеньку. Ужасно я соскучилась по вам, мои род- ные. Я была счастлива и очень рада, если бы вы, кто-нибудь к нам приехали. Я целыми днями сижу дома, и иногда горько плачу, что вы все далеко от нас. Мы пока все живы и здоровы, а я все по-прежнему хвораю, только еще хуже. Надя работает в детском саду, ужасно стала нервная. Каждый день скандалит из-за каждого пустяка, лишь бы было возможно к чему-нибудь придраться. До такой доходит низости, что меня бьет, чем по- пало. Прошлый раз так меня сильно побила, что я едва подня- лась через 3 дня.
      Я все время жду вас, но никак не дождусь, мой родной сыночек, и все думаю, когда же красное солнышко заглянет в нашу квартиру, но нет и нет, одна печаль.
      Живем мы ничего, пока нужды большой не видим. Дима перешел в шестой класс, табель принес хороший: 4 и 5, чет- верки и пятерки. С посевом управились, только немножко за- должали. Посеяли пшеницу и посажали картошку. Скажу я вам, мои родные, что я так жить очень устала - только одни тяжелые переживания всю мою горькую жизнь, а теперь уже нет никакой возможности. Дорогая моя внученька Люсенька, если папа вздумает приехать к нам, то приезжай и ты, я хоть насмотрюсь на вас последний раз.
      Дорогой сыночек, я прошу вас, если вздумаете приехать, то никаких гостинцев не вези, привезите только селедочки и су- шек. Я ничего не ем, кроме чая, а конфет хоть и не нужно, я их и не увижу. Ну, пока все. Крепко я вас всех обнимаю и целую горячо, люблю вас, ваша мама". Приписки к письму: "Всем вам мой горячий привет и поцелуи". "Горячий привет от Нади и Димы. Жду вас как-нибудь, очень хотелось бы Люсеньку..." Третье письмо относится к концу лета 1955 г.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Письмо В.А. Добровой сыну Е.Д. Доброву, август 1955 г.
      В этом письме есть такие строки: "Здоровье все хуже, я даже вся измучилась. Но смерти нет. Живы я и тетя Еня, а скандалы все продолжаются все хуже и хуже". "Тетя Еня" - старшая сестра бабушки Евгения Афанасьевна Черкасова. Ее фамилию в браке я не помню. Умерла она или чуть раньше, или чуть позже своей сестры Веры Афанасьевны. Тетей она была братьям и сестре Добровым. Мы же, их дети, доводились ей внучатыми племянниками. Бабушка всегда вспоминала о сестре с восторгом, называла ее "Еничка", и любила расска- зывать о ней красивые истории. Их я не запомнил, а вот воспо- минания Н.Д Корнющенко о своей тетке и ее дочерях я помню хорошо. Их было трое: София, Мария, Анастасия. Муж Евге- нии умер рано, и поднимала она их одна. Софья маме была
      
      
      
      
      особенно памятна. Она была старше ее лет на пять-шесть. За нею ухаживали молодые люди, и она часто уходила в "библи- отеку". В те времена столетней давности библиотека и каток были классическими местами свиданий молодых людей, это отразилось во всех воспоминаниях старшего поколения. Тетке было неудобно самой следить за дочерью, и она поручала эту шпионскую миссию своей племяннице Наде, которой было в 1917 году 10-11 лет. Мама, как все девчонки, у которых есть старшие сестры, охотно бралась за выполнение тетиного пору- чения, а чтобы страшно не было, приглашала на роль шпион- ки свою подружку Катьку. И вот они отравляются за Соней по пятам. Та была девушка умная, "хвост" за собой моментально заметила, но виду не подала. У входа в библиотеку ее ждал молодой человек. Они пошептались, и юноша, ни слова не го- воря двум наблюдательницам, остановил проходившего солда- та, что-то ему сказал, и влюбленная пара зашла в библиотеку. А солдат неожиданно направился к девочкам, и те опомниться не успели, как он их сурово спросил: "А вы кто такие? Что вы тут делаете?". Подружки обмерли: "Мы, господин солдат... мы, господин солдат..." - залепетали обе в страхе. "Ах, госпо- дин! У нас господ нет, есть граждане! Вы, наверное, царские шпионки!? Ну-ка марш отсюда!". Дело-то происходило весной 1917 года, когда царскую династию отстранили от власти. Де- вочки от страха не помнили, как их ноги унесли с опасного места. И больше не шпионили.
      О своей двоюродной сестре Соне мать вспомнила в письме мне от 6.06.1977 г. "Я хочу рассказать о своей двоюродной сес- тре Соне, которая в голодный 21й год вышла замуж за вдовца, имевшего 2-х детей - 3 лет и 4 лет, и так полюбила их на всю жизнь, что когда началась война и их взяли на фронт, она толь- ко о них и думала, а получив похоронную на старшего сына (он был художник) ее в тот же день разбил паралич. Вторую похоронку на младшего сына (он был студентом последнего курса архитектурного института), получила через полгода, а
      
      
      
      
      через две недели, не перенеся всего этого, она умерла. Вот та- кие бывают мачехи, да таким не только давать ордена славы, а ставить памятники при их жизни. Много я знаю хороших при- меров".
      Вторая дочь Мария вышла замуж, но в первые годы супру- жества не очень ладила с мужем. И вот, Евгения, пришедшая в гости к Вере, рассказывает сестре, а ее племянница слушает и запоминает: "Машка моя пришла и говорит: "Мама, я к тебе пришла совсем!". А я хлопочу, пеку блины, и говорю ей: "Сей- час, сейчас, подожди немного! Блинов напекла, усаживаю ее за стол. Она опять: "Мама, ты меня слышишь?" - Я ей говорю:
      "Ну, спасибо, что зашла, теперь иди домой, Иван Иванович скоро вернется. Она: "Мама! Ты разве не слышала - я к тебе совсем пришла!". А я, как будто только что поняла ее, гово- рю: "Как совсем? Да ты что? Так вот вы все три ко мне сов- сем и придете?! Я вдова и вы три неразвёденки будете со мной жить? Ну, тогда нам останется только красный фонарь пове- сить (символ публичного дома - Авт.). Нет уж, дочка, я тебя люблю, но разводить тебя с мужем не собираюсь! Иди, иди домой, встречай мужа, корми его! - Я к тебе больше совсем не приду!!!" - Ну, спасибо, дочка, еще встретимся где-нибудь!". Так оканчивалась встреча дочери с матерью. А сестре Евгения Афанасьевна говорила: "Верочка, я ведь все вижу и Машку по- нимаю! Машка-то красавица и умница, а муж-то ее - тьфу! Но ведь сама за него выходила, вот и терпи, люби и заботься о нем как о муже". Этот нехитрый Домострой я запомнил с детства.
      
      ***
      Примерно за полгода до смерти бабушки, 10 декабря 1955 г. закрыли Кутулукский детский сад. Вызвано это было тем, что в поселке осталось совсем мало детей дошкольного возраста, так как его население старело, а молодежь, начиная с сер. 50-х годов, стремилась перебраться в поволжские горо- да, входившие в Куйбышевскую область: Куйбышев, Кинель,
      
      
      
      
      Ставрополь, или на худой конец в райцентры, - в то же Бо- гатое. Одни отправлялись учиться в вузы, другие в ФЗУ или РУ (фабрично-заводские или ремесленные училища). Малень- ким детям было неоткуда взяться. Другой причиной было то, что арзамасцевский колхоз "Власть Советам" ко второй поло- вине 50-х годов вполне окреп и смог организовать открытие собственного детского сада. Раньше там были только ясли для детей колхозниц, а с 1954 г. начал работать свой детский сад. Для колхозников плата за детей в детском саду включалась в их трудодни, и создавалась картина бесплатного пребывания в нем детей. Поэтому конкуренция была не в пользу Кутулукско- го садика. Немногих кутулукских детей туда тоже принимали, но уже за отдельную плату. Там были свои кадры. Заведова- ла этим детским садом Медведева, умная, хорошая женщина, мать троих детей, с младшим из которых, Юркой, мы были дружны, - я закончил 4-й, а он 6-й. Именно с ним мы бреднем ловили рыбу в "трубах", с ним пасли их корову. Помогал нам его пес Джек. Мы рвали траву, строили шалаши, разыгрывали из себя героев книг Ф. Купера и Ж. Верна (только что прошел фильм "Пятнадцатилетний капитан", и одну из девушек-уче- ниц мелиоративной школы Юрка прозвал "Боцманом"). Их семья, как и наша, принадлежала к городской культуре, он тоже ездил летом в Куйбышев, и взахлеб рассказывал о своих похождениях там. Однако в нем чувствовался некий привкус маргинальной, полублатной культуры. Из концлагерей стали возвращаться репрессированные, и эта мощная струя субкуль- туры запретного мира с ее песнями, байками, законами лагеря и другой атрибутикой хлынула на нас потоком. Мальчишки с авантюрными наклонностями воспринимали ее очень легко. Наша дружба продолжалась года два, пока их семья не уехала. Юра однажды на Новый год приводил меня в этот садик на елку, где он был "Дедом Морозом" и вручил мне первому по- дарок. Я тоже однажды в мамином садике был Дедом Морозом и тоже вручил первый подарок своему другу Сергею Антипо-
      
      
      
      
      ву. Подарки были большой ценностью и редкостью, особенно, если они были не самодельными, а готовыми, с базы.
      Приказом Богатовского РОНО Н.Д. Корнющенко переве- ли воспитателем и заведующей интернатом при Кутулукской средней школе. Он уже существовал с сентября 1955 г., но ра- ботали там учителя в качестве дополнительной нагрузки, осо- бого энтузиазма это у них не вызывало, и дети оставались без присмотра.
      Распоряжение о закрытии д/сада и о назначении Н.Д. Корнющенко на должность заведующей школьным интернатом
      
      
      
      
      Дети были из окрестных сел Знаменки и Аверьяновки. Расстояние до школы из этих сел было примерно одинаковое: 7-8 км. Начиная с октября, они переходили на постоянное жи- тельство в интернате, примерно, до апреля. Но и в другие ме- сяцы они находились под контролем воспитателя. Продукты они привозили частично сами, а большую часть им выписыва- ли со своих складов местные колхозы. Поварихой была та же В.А. Быстрова, мать двух дочерей.
      Пять бараков в Кутулукстрое были жилыми, а самый край- ний, за которым была степь, с конца 40-х годов был приспособ- лен под мелиоративное училище и общежитие для учащихся. В 1955 г. это училище закрыли, а здание передали школе. В эти годы в школах были введены в учебные планы уроки трудово- го обучения (у нас в 9-10 классах они назывались "машинове- дение", т.к. мы изучали устройство автомобилей и тракторов). А другие помещения были приспособлены для двух школьных общежитий: для девочек и мальчиков, и для общей столовой. С начала 60-х годов, когда этот барак начал совсем развали- ваться, школьные мастерские были переведены в собранные финские домики (из готовых щитов), и в такие же два домика был переселен интернат, в которых мама и продолжала рабо- тать до сентября 1966 года.
      Я часто приходил в интернат, у меня были друзья из зна- менских ребят, к одному из них, Саше Козлову, я ездил на ве- лосипеде в гости в Знаменку. Среди них были толковые, умные ребята, поступившие в вузы, в военные училища. Но были и полные дубы, особенно девочки. В 9-м классе мама нанимала меня и моего товарища Юрку Сафонова на пилку и колку дров для интерната, и мы добросовестно распилили и перекололи шесть кубометров, а девочки нас дразнили, распевая частушки о "Молодой гвардии":
      - Пляшет Любочка, ей очень весело, А немцы пьяные носы повесили! -
      
      
      
      
      Летом мы нанимались и к одиноким женщинам-учитель- ницам, готовили им дрова на зиму.
      Деньги, которые я зарабатывал таким нелегким трудом, нужны мне были для покупки книг. О книгах в нашей жизни нужно сказать особо, от альфы до омеги.
      Весной 1949 г. Н.Д. Корнющенко со своей поварихой В.А. Быстровой поздно вечером возвращались из Богатого с базы, снабжавшей детские сады, и попали в разлившуюся Ню- халку, овраг, о котором я упоминал ранее. Сильно промокли, но не утонули, так как спасали сани с грузом продуктов и ящик с игрушками и книгами. Я очень хорошо помню это событие, так как они вымокшие, на измученной лошади, которую еще надо было отводить на конный двор, завезли весь груз к нам, в нашу квартиру. Потом все, что нужно было для повседневной детсадовской жизни, отнесли туда, а вот книги... Я до сих пор не могу сказать, купила их мама на собственные деньги, или они были ею взяты "для детсада", да так у нас и остались? Может быть верным и то, и другое предположение. В те годы в образованных семьях были популярны издания ин-фолио из- бранных произведений русских и советских классиков. Имен- но эти издания и находились в ящике. Мы достали из него тома Гончарова, Жуковского, Некрасова, "Сочинения А.С. Пушки- на", знаменитый однотомник полного собрания художествен- ных произведений великого поэта, Г. Успенского; были там А. Гайдар, С. Григорьев, В. Каверин "Два капитана", Л. Кас- силь... Там же были "Война и мир" Л. Толстого в 2-х томах, Д. Свифт "Путешествия Гулливера"... Все эти издания были датированы 1947 - 1949 гг. С них-то и начала складывать- ся наша семейная библиотека. Но книги в нашем доме име- лись всегда. Они были и до этого сюрприза, они появлялись и позже, и к середине 50-х годов я был полностью обеспечен всей программной литературой, изучаемой в школе: от "Слова о полку Игореве" до "Молодой гвардии" А. Фадеева. Кроме меня этими книгами пользовались поколения школьников и
      
      
      
      
      старше меня и моложе меня, не говоря уж об одноклассниках. Пользовались ими и наши дети, и наши внуки. Помимо этого были книги Герцена, Григоровича, А.К. Толстого, А.Н. Толс- того, Короленко, Мельникова-Печерского, Мамина-Сибиряка, Станюковича, Лажечникова, Аксакова, Крылова, Лескова и многих, и многих других.
      Из зарубежной классики тоже был неплохой подбор авторов. На корешках книг красовались имена Ж. Верна, Брет-Гарта, Войнич, Бичер-Стоу, Гете, Гейне, Гюго, Дюма, Дефо, Диккенса, Костера, Купера, Конан Дойля, Д. Лон- дона, Майн-Рида, Сетон-Томпсона, Стендаля, Сервантеса, В. Скотта, Сенкевича, М. Твена, Уэллса, Шекспира, Шилле- ра, Б. Шоу, - все это в однотомниках, в двухтомниках, в от- дельных изданиях уже было у нас к концу 50-х годов. Кроме того, мама охотно брала старые книги у Нюры Деревцовой, заканчивавшей филологический факультет. Эти книги были изданы в 30-40-е годы, вид имели неважный, но я их рестав- рировал, сшивал, подклеивал, писал их стершиеся названия.
      "Волшебник Изумрудного города", Кальма "Черная Салли",
      "Песнь о Роланде", Балаш "Карл Брунер", Ильина, Сегал
      "Как человек стал великаном", Богданович "Ученик набор- ного художества" (цела до сих пор!). Мама покупала для меня и познавательную, научно-популярную литературу, вся- кие занимательные математики, физики, астрономии, книги о путешественниках, о географических открытиях, книги по истории для детского возраста, по естествознанию. В своем детстве я помню и "Аленушкины сказки", и "Слоненка", и книги Чарушина, Чаплиной, Скребицкого о зверях и птицах, Пришвина о природе... Прекрасной книжкой была "Радуга- дуга" - сборник сказок, прибауток, пословиц, загадок. Книга
      "Елка", 1940 г., осталась от Наточки... Но почти не было книг о революции, о Гражданской войне, о Великой Отечествен- ной войне, их мы не покупали, ими были забиты библиоте- ки, если что-то интересовало, всегда можно было взять там.
      
      
      
      
      Было примерно с десяток книг "о шпионах" - для читателей, которые приходили к нам. Наша библиотека была притчей во языцах, все тянулись к нам за книгами, особенно мои друзья- книгочеи и приехавшие по назначению молодые специалис- ты: учителя, врачи, инженеры, - узнававшие, что у нас они могут найти редкую книгу, которую и в Куйбышеве не встре- тишь. Уровень интеллектуального и общекультурного раз- вития Н.Д. Корнющенко, ее память, ее информированность, бытовая культура намного превосходили соответствующие уровни мужчин и женщин, окружавших ее в Кутулукстрое. Специалисты учителя-гуманитарии с высшим советским об- разованием намного уступали ей, окончившей прогимназию и советскую трудовую школу. Мои гуманитарные интересы во многом были заложены и суггестированы ею. Именно от нее я получил тот первоначальный толчок, который дейс- твовал в течение всей жизни: в возрасте далеко за 70 лет я не утратил потребности в постоянном чтении, в стремлении узнавать новое в литературе, в искусстве, в общественных и гуманитарных науках. Моя мать была моим первым учителем и воспитателем, хотя однажды, лет в 16, я заявил ей, что сам себя воспитывал. В общем-то это тоже было правдой, но для времен куда более поздних. А сейчас, вспоминая ту глушь, то окружение, в котором я прожил почти 20 лет, я многое из ее влияния могу признать просто невероятным.
      Уже в старших классах мои одноклассники, которые час- то бывали у нас, говорили мне: какая у тебя мать хорошая, умная, вежливая, вот бы мне такую мамашу! Ко мне же час- то обращались со словами, типичными для сельской речи: У тебя не голова, а Дом Советов, ты все знаешь, вот объясни то-то и то-то!
      Помню два случая, связанные и с книгами, и с мамой. Вна- чале 50-х мама привезла мне из Богатого книгу А. Рыбакова
      "Кортик", Гюго "Козетту", а "Гаврош" у нас уже был. И вот я зачитался "Кортиком" при керосиновой лампе. Она велит
      
      
      
      
      мне идти спать, а я не иду. Кончилось мое увлечение книжкой взрывом материнской ярости: она вскочила с кровати, вырва- ла у меня книгу и несколько раз швырнула ее на пол, так что порвался переплет. Я зарыдал, - было и обидно, и жалко книгу. Плача, я ей сказал: "Что, ты не могла вот эту книжку про ка- кую-то девчонку изорвать?". Мать потом съездила в Богатов- ский Когиз и привезла новую книгу Рыбакова, так они вместе на полке и стояли.
      Второй случай относится к году 1956 - 1957. В Куйбышеве мы всегда ходили в букинистический магазин, особенно ста- рались попасть к моменту, когда на уличном лотке выклады- вались самые редкие по тем временам книги. В этот раз мне досталась книга Джерома К. Джерома "Трое в одной лодке", которую я урывками читал у Юрия. И вот эта смешная книга в моих руках! Мы куда-то пошли, но у мамы начался приступ печени, она выпила лекарство, мы нашли какую-то скамью и оба сели. Я не утерпел и раскрыл книжку. И зачитался, сижу и хохочу, невзирая на то, что выгляжу довольно странно, да еще рядом с матерью, которая сидит рядом и кривится от боли. Потом она мне о своих чувствах в тот момент рассказывала: и смех, и досада!
      В доме у нас, безусловно, царил культ книги, чтения вслух, что мама делал артистически, было обязательной частью сов- местного времяпровождения по зимним и осенним вечерам. Но настоящим переворотом в нашем библиофильстве произо- шел еще при жизни бабушки, ранней весной 1956 г. Сущест- вовала какая-то связь решений XX съезда КПСС с событием в культурной жизни в наших местах обитания. В сельский магазин, в "сельпо", привезли для продажи населению мно- го хороших книг, которые и в городе было трудно найти. И прежде, чем их выставить на прилавки, председатель сельпо пригласил педагогов, чтобы отобрали, что нужно для школы. Моя мать и оказалась таким педагогом, а я ее помощником. И мы отобрали книги для своей библиотеки. Это было "ро-
      
      
      
      
      ковым событием" в моей биографии в том смысле, что с него я веду отсчет моей библиофильской страсти, которая про- должалась десятилетиями, да и сейчас нет-нет, но на время вспыхнет во мне. Купили мы Дюма "Три мушкетера", Купера
      "Следопыт" ("Зверобой" уже был), Майн Рид "Всадник без головы", М. Твен "Принц и нищий", Диккенс "Дэвид Коп- перфильд" в 2-х тт., сборник "Тысяча и одна ночь", Костычев
      "Иван Грозный" в 3-х книгах. И с этого момента началось целенаправленное собирание библиотеки. Вспоминая песню В. Высоцкого, я могу сказать о себе, что в детстве я "нужные книги читал". А чтобы их купить, нужно было ездить в тот самый Богатовский Когиз, ведь в Куйбышев удавалось по- пасть не чаще одного-двух раз в году. Летом я начал ездить на велосипеде после окончания 7-го класса, а зимой после окон- чания 8-го класса - на лыжах. Весной же и осенью - пешком. Про велосипедное путешествие, которое чуть было, не стало для меня роковым, я уже рассказывал. На лыжах была опас- ность попасть в метель и мороз. Так однажды и произошло. Было очень холодно, я с трудом продвигался вперед, и, что- бы сократить путь, решил срезать большой клин, - пошел от шоссе наискось через колхозные скотные дворы, - коровни- ки и овчарни. Но что-то под лыжи мне все время попадало и мешало. Приглядевшись, я увидел овечьи головы, туловища, копыта и с ужасом понял, что попал на скотомогильник. Все было заполонено овечьими трупами, слегка запорошенными снегом. Не трудно было догадаться, что колхозные овцы мрут, как мухи, и их без счета выбрасывают сюда, чтобы потом, вероятно, с помощью бульдозера кое-как закопать. Вот это и было социалистическое сельское хозяйство. Трупный запах падали, который я скоро почувствовал, прибавил мне прыти, а воспоминание об этом кошмаре держалось долго. Была ис- тория и с весенним походом. Для весны я соорудил себе что- то вроде альпенштока: из старого кетменя вырубил неболь- шую кирку (орудие это сохранилось с лагерной поры, когда
      
      
      
      
      строили водохранилище), насадил ее на рукоять, нижний ко- нец укрепил наконечником от лыжной палки, и получилась походная палка-оружие. С нею я рано утром легко по морозцу (было начало апреля, каникулы) прошел все опасные места, купил нужные книги, и отправился уже за полдень домой. Не тут-то было! Один ложок разлился во всю, мои попыт- ки его перейти кончились тем, что я сначала начерпал воды в сапоги, а потом и вовсе окунулся по пояс. На счастье, на лошади, запряженной в колесный фургон, ехал кутулукский шофер Петр Михайлович Туркин. Он меня подобрал, и это было благом, но я оказался без движения, замерз, и это было злом, - я застудил седалищный нерв, и перед уходом в армию мне пришлось проходить дополнительную комиссию. Потом это процесс возобновится на тяжелых строительных работах во время пребывания в студенческом строительном отряде в Казахстане. Между прочим, Туркин спросил, какая нелегкая понесла меня в весенний разлив в Богатое. И я скромно от- ветил, что ходил за лекарством для мамы: мне было стыдно сказать этому мужику, что я ходил покупать книги, т.к. знал, какова будет реакция! Конечно, мама скоро с иронией спро- сила меня, где же лекарства, за которыми я ходил "вплавь"? Было стыдно, но обычно я ей действительно покупал лекарс- тво "Уродан" в богатовской аптеке.
      К моменту моего ухода на службу в армию моя библиотека насчитывала свыше 600 изданий, в том числе семь собраний сочинений.
      Мое библиофильство стало принимать системно-организа- ционные формы. Вероятно, в 1956 г. я составил свое первый библиотечный каталог. Но эта тетрадь не сохранилась. В клас- се 8-м Сергей Антипов показал мне чью-то тетрадь с выписан- ными в нее афоризмами, фрагментами из книг, мыслями извес- тных людей и т.п. Написаны тексты были почерком с наклоном букв в левую сторону. И графика, и тексты меня так поразили, что я немедленно завел такую же тетрадь, выписал самое близ-
      
      
      
      
      кое мне из Сережкиной, а затем стал дополнять ее уже своими выписками из книг. Там же я записывал песни из кинофильмов, из радиоспектаклей, - главных источниках культурной инфор- мации тех лет. Телевизоры только-только начали появляться, а до наших мест они еще не доходили. И в этой же тетради со всеми упоминавшимися лозунгами, девизами и паролями, с моей аббревиатурой "ДИК" (Дмитрий Ильич Корнющенко) я составил новый каталог. Далее я привожу несколько страниц из этой тетради, относящейся приблизительно к рубежу 1957 - 1958 гг.
      Однако этот каталог перестал удовлетворять мои библи- офильские амбиции (а они были, прежде всего, культурными потребностями, неудовлетворенностью имеющейся местной культурой), и уже в 1961 г. я составил новый каталог, поп- росив у мамы общую тетрадь, которую сам же ей и подарил. Она ее отдала, и довольно долго я составлял каталог, не имев- ший многих библиотечных характеристик, но включавший в себя несколько рубрикаций: "Каталог моих книг", "Подпис- ные издания", "Каталог специальных и политических книг",
      "Каталог нужных мне книг", "Писатели и поэты, книги ко- торых мне нужны полностью", "Любимые писатели", "Лю- бимые музыкальные произведения", "Любимые композито- ры", "Любимые оперы и балеты", "Музыкальный словарь", наконец, последний раздел был учетом выданных книг: "Те, у кого мои книги", с указанием даты выдачи и отметки о воз- вращении книги, так как я уже был научен горьким опытом невозвращенных книг.
      
      
      
      
      
      
      
      Первая сторона обложки каталога-альбома Д. Корнющенко, 1958 г.
      
      
      
      
      
      
      
      Последняя сторона обложки каталога-альбома
      
      
      
      
      
      
      Страница с мудрыми изречениями из каталога-альбома
      
      
      
      
      
      
      Песня "Глобус крутится, вертится" из каталога-альбома
      
      
      
      
      
      
      
      
      Страница из каталога-альбома: песня из к/ф-ма "По ту сторону"
      
      
      
      
      
      
      Иллюстрация к песне из спектакля А. Гладкова "Давным-давно".
      
      
      
      
      
      
      Страница из каталога-альбома 1957-1958 гг.
      
      
      
      
      
      
      
      
      Титульный лист из каталога 1961 г.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Первая страница каталога 1961 г.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Рубрика учета выданных на руки книг из каталога 1961 г.
      
      
      
      
      Позднее, уже учась в институте, я составил еще два ката- лога, а в 1981 - 1982 гг. окончательный каталог, включивший 6 тетрадей большого формата, в том числе и каталоги откры- точных подборок, грампластинок, диафильмов по истории культуры и искусства. К началу нового XXI столетия библио- тека разрослась до десяти тысяч томов и позднее была поделе- на между нашими детьми и внуками.
      Было продолжение и у выписок из книг. В армии я вел от- дельно тетрадь с мыслями и выписками из книг, и более об- ширные выписки самого разнообразного характера, включаю- щие и художественные, и философские, и искусствоведческие тексты. В общей сложности этих тетрадей оказалось пять, но и вернувшись из армии я всю жизнь продолжал это занятие. Последняя тетрадь, большая, черная, которую я привез 50 лет назад из Германии, где служил, все еще время от времени по- полняется какими-то записями и выписками.
      В 10 классе я начал было вести ежедневный дневник, но потом прекратил, так как перечитанные мною тексты показа- лись мне такими хвастливыми, что я вырвал эти страницы и сжег. В армии я стал делать записи в своих записных книжках о тех или иных событиях, или записывать свои размышления о чем-либо. Так я продолжал делать и позднее, вплоть до не- давних лет.
      
      ***
      У мамы с большинством учеников интерната были хоро- шие, добрые отношения. За 10 лет она помогала многим, и они это помнили. Многие писали ей письма уже после окончания школы, поздравляли ее с праздниками, с днем рождения. От- крытки порой были трогательно смешными. Например, одна девушка пожелала ей счастья и благополучия в ее молодой, бурно цветущей жизни. Некоторые навещали ее, приносили какие-то подарки. Все это было оправдано и заслужено, так как Н.Д. Корнющенко была прирожденным воспитателем, пе-
      
      
      
      
      дагогом-учителем, несмотря на отсутствие педагогического образования. Напротив, многих дипломированных учителей, которых я хорошо знал, т.к. два года работал с ними, даже срав- нивать с нею было бессмысленно, настолько велика оказыва- лась разница в уровне образованности и культуры.
      С начала 1956 года бабушка В.А. Доброва начала резко сдавать. Она была небольшого роста, сухонькая, седые воло- сы всегда собраны в пучок на затылке, так она старалась при- крыть большую доброкачественную опухоль-жировик на шее немного выше спины. Я всегда помнил ее с этой шишкой. Впа- лые щеки резко очерчивали нижнюю часть лица. Глаза у ба- бушки были голубые, но от времени так выцвели, что казались бесцветными. К весне этого года она совсем похудела, почти ничего не ела, изредка пила чай с сухарями. От желудочных болей она спасалась опием - это наркотическое средство, как микстура, в те годы свободно продавалось в аптеках. Его при- меняли как болеутоляющее и снотворное. Поэтому бабушка стала впадать в забытье, и с середины мая уже не вставала с постели. Лекарства ей выписывала сельский замечательный врач, заведующая Арзамасцевской сельской больницей Лю- бовь Федоровна Бородина. Она навещала больную, а раньше часто приходила к нам, когда заболевали я или мама, которая сумела помочь ей в первые годы ее работы на селе. Она вышла замуж за алкоголика, родила двух девочек-близнецов, хорошо воспитала их, но всю жизнь промаялась со своим непутевым мужем.
      В 1956 г. я закончил 7 классов, сдал экзамены (в следу- ющем году эти переводные экзамены отменили), мне было 13 лет. Семилетнее образование стало считаться обязатель- ным. Многие мои товарищи уходили из школы: начинали ра- ботать в колхозе, потом открыли вечернюю школу, и кто-то пошел в нее получать среднее образование, а большинство отправлялись в школы механизации. Стать шофером, - было заветной мечтой многих моих одноклассников. И, конечно,
      
      
      
      
      поступали в ФЗУ и РУ. А те, кто переходил в 8-й класс, стано- вились старшеклассниками, то есть обретали в подростковой среде более высокий социальный статус. Признаком этого статуса становился велосипед. Многие из нас росли без от- цов, но матери тянулись из последних сил, чтобы дать своим детям среднее образование, т.к. видели в нем единственное средство выхода за пределы своего опостылевшего деревен- ского мира. Велосипеды и были своеобразной наградой и залогом будущих успехов. Деньги долго откладывались, т.к. средний велосипед стоил 260-280 рублей. У многих матерей такой была зарплата. У меня и двух-трех моих друзей-одно- классников велосипеды появились, и начались муки обучения езде, так как я этим искусством не овладел. Сергей Антипов, взявший на себя роль моего тренера, говорил, что мне нуж- но было сначала научиться ездить на старой развалине, а уж потом покупать новую машину. Мои беспрерывные падения выводили его из терпения.
      Словом, мне было не до умирающей бабушки. Мать вы- селила меня на время из квартиры, так как в ней стоял тяже- лый запах тяжко больного, дряхлого человека. Спал я в летние ночи в барачных сенях на полу, или на раскладушке, на улице. Мать все забросила: огород, нашу домашнюю живность, учас- ток с картошкой. Я как мог, поддерживал наше хозяйство, но не особенно преуспевал в этих заботах. К бабушке я лишний раз заходить сторонился, хотя понимал, что происходит нечто неизбежное и непоправимое. Но у меня еще сохранилась де- тская привычка чем-нибудь похвастаться перед нею. И я из всего этого тяжелого времени запомнил лишь один эпизод. Я зашел в комнату, она сидела на своей кровати, отрешенная от всего. А меня переполняла радость от того, что я, наконец-то, научился ездить на велосипеде. И, смущенно улыбаясь, я ска- зал ей: "Баба, я теперь на велосипеде чувствую себя как рыба в воде!". Бабушка взглянула на меня, и некое подобие улыбки появилось на ее лице. Она прошептала: "Молодец, Димочка,
      
      
      
      
      только не ушибись". Было это примерно за две-три недели до ее смерти, - после этого краткого диалога она лежала молча и тихо умирала.
      За несколько часов до ее последнего вздоха, ближе к вече- ру, плачущая мать позвала меня: "Бабушка умирает, иди и про- стись с нею!". Я подошел к ее кровати, - она лежала и "обира- ла себя", как принято говорить об умирающих, была в забытьи. Я что-то делал, подчиняясь советам взрослых (но кто там был, кроме мамы совершенно не помню), наверное, поцеловал ее в лоб, хотел сказать какие-то слова, но вдруг на меня нахлыну- ли слезы, к горлу подступили рыдания, я сильно всхлипнул и, резко повернувшись, бросился к порогу. Только услышал, как мать, захлебываясь от слез, говорила умирающей: "Дима пла- чет, ты слышишь, мама, он о тебе плачет!". Вероятно, я где-то спрятался, т.к. дальнейшего не помню. В моей 13-летней жиз- ни это был второй случай, когда меня подводили к одру умира- ющего близкого человека.
      В.А. Доброва умерла 2 июля 1956 года в 24 часа. В пол- ночь. Меня к ее телу больше не допускали до похорон. На сле- дующий день приехал ее сын Е.Д. Добров, один, без жены и без бабушкиных внуков. А.Д. Доброва известили телеграммой, но ему, очевидно, приехать было не под силу. Наверное, пос- лали телеграмму и Светлане, дочери покойного В.Д. Доброва, но от них тоже никто не приехал. Думаю, что брат и сестра особенно их и не ждали, и видеть не хотели. Какова же была причина смерти бабушки?
      В официальном документе "Свидетельство о смерти" ска- зано, что причиной смерти был "кардиосклероз с нарушением кровообращения". Медицинское заключение делала главврач сельской больницы Л.Ф. Бородина. Мама же всегда говорила о бабушке: "Она умерла от старости", что было, на мой взгляд, гораздо вернее.
      Евгений Дмитриевич Добров оставил памятную записку о смерти матери со свойственной ему педантичностью.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Сделаю к этому мемориальному тексту свои небольшие комментарии. Дата смерти ошибочно указана 29.06.1956. Не знаю, почему дядя Женя ошибся. В официальном докумен- те названа точная дата: 2.07.1956. В момент смерти ей было 85 лет и 9,5 месяцев. Даты ее жизни мы приводили в "Родос- ловной" на с. 15.
      "Положили с ней крестик...". У бабушки отношения с ре- лигией были, скорее, будничные. В Бога она верила, но, ни об- ряды, ни иконы, ни духовенство она не почитала, хотя призна- вала все эти артефакты более угодными Богу, нежели советская власть. В ее верованиях, определенно, заметны были черты старообрядчества. Она, когда крестилась, то творила крестное знамение не тремя, а двумя перстами. В доме не было никаких атрибутов православного культа. Единственный христианский символ я помню с раннего детства: это был перламутровый крестик, но скорее протестантского, чем православного веро- исповедания. Как мне объясняла бабушка, крестик был приве- зен кем-то из Иерусалима, и был освящен в Храме Гроба Гос- подня. Крестик висел на черном гайтане на никелированной спинке ее небольшой кровати. Однажды я позволил себе ко- щунственную выходку: несколько раз сильно ударял по крес- тику, и он с силой обматывался вокруг круглой стойки кровати. В результате это кончилось плохо: крестик с силой ударился о железо, и от него отвалился небольшой кусочек перламут- ра, - от горизонтальной перекладины креста. Я с замирани- ем сердца ждал, как мне достанется от мамы или бабушки за скверную выходку, но они или не заметили, или решили, что это произошло случайно. Вот этот крестик и положили с нею в гроб. Но почему не надели на шею?
      "День и ночь у гроба пели монашки...". Это были две жен- щины, сестры (или они называли так себя по монастырскому уставу?), которые переселились в Арзамасцевку из какого-то закрытого и разоренного большевиками монастыря. Жили они вместе, очень скудно, а на жизнь зарабатывали вот таки-
      
      
      
      
      ми свершениями христианских обрядов над умершими, при их поминовении и т.д. Но их главным доходом все-таки было швейное дело. Они были мастерицы делать теплые ватные стеганые одеяла, теплые ватные штаны и куртки, без которых сельским мужчинам холодными зимами было не обойтись. В начальную школу за три км. я ходил зимой в стеганых шта- нах и стеганой куртке. Были у нас и одеяла, сработанные их руками. Мы бывали у сестер в гостях, и они всегда в качестве угощения давали мне куриной яйцо, т.к. из всей сельской жив- ности могли держать только кур.
      "Иконы несли девочки с распущенными косами...". Это были мои подружки и по школе, и по дворовым играм: Шура Космынина, Тома Павлова, Валя Азарова, Галя Растопшина. Крышку гроба несли двое подростков: Сергей Сурков и я.
      "Положили в могилу вместе с Наточкой...". Н.И. Корню- щено, моя старшая сестра, была погребена уже 14 лет назад. Об этом я рассказывал. На ее могиле, рядом со старым крес- том-голубцом поставили новый: тоже "голубец", но просто с треугольным навершием над перекладиной. Как будто в наших местах такие кресты ставили на могилы женщинам. "Позд- нее отпели маму в церкви, а землю привез я на ее могилу...". В нашей округе ни одной церкви не сохранилось. Была церковь в с. Марычевка, где находился дополнительный элеватор, но туда было трудно добраться. Полагаю, что Е.Д. Добров совер- шил упрощенный обряд отпевания: с могилы матери он взял землю, привез ее в Куйбышев, где было два действующих хра- ма (в один из них, в Покровский Собор, меня однажды сводила мама, и я чуть было не вошел в алтарь), и над той горсткой зем- ли совершили обряд отпевания за плату. Потом он привез эту землю, уже освященную, в Кутулук, и мы все вместе отнесли ее на могилу бабушки.
      "В пути на кладбище мама в гробу была сфотографиро- вана...". Я хорошо помню 2-3 фотокарточки. На одной из них были запечатлены у гроба мы с мамой и дядей Женей, мои дру-
      
      
      
      
      зья, хорошо была видна покойница. Но жена дяди Жени, сноха В.А. Добровой, обладала патологической страстью собирать все фотографии, которые изображали ее родственников. Мы мно- гих фотографий лишились из-за ее умения забирать все, что ей нравилось. И эту карточку забрала она. В итоге, много утрачено.
      
      
      
      
      
      ***
      Далее последует небольшая документально-литературная интродукция. Биографии И.Д. и Н.Д. Корнющенко я, их сын, написал намного раньше - в первой половине нулевых годов нового века, точнее в 2000 - 2003 годах, причем не сразу, а с длительными перерывами. Эти тексты были значительно боль- ше по объему, со многими отступлениями и рассуждениями. Поскольку описание жизни Н.Д. Корнющенко будет продолже- но, то что-то из этих отступлений еще войдет в книгу.
      Подготавливая уже созданный материал для включения его в главу девятую этой книги, я замышлял некую коррелятивность его событийности и моего присутствия на страницах книги с повествованиями о детстве и юности в таких шедеврах русской мемуарной прозы, как "Былое и думы" А.И. Герцена, "Другие берега" В.В. Набокова, с "Поисками утраченного времени" М. Пруста (страницы, посвященные бабушке героя). Увы, мои намерения оказались опрометчивыми. Оказалось, что то, о чем я рассказывал, вспоминая бабушку, ее сыновей, отца и мать, пе- речисляя те события, свидетелем или участником которых был я сам, - все это никоим образом не хотело сопрягаться ни с текс- тами названных авторов, ни с текстами других авторов, расска- зывавших о свое детстве и юности в досоветскую эпоху. И меня озарило: все, о чем писали эти замечательные люди, принадле- жало к совершенно другой цивилизации, настолько не похожей на ту, в которой жили мои близкие, что их время правильнее было бы назвать антицивилизацией. Поэтому ни сближения смыслового дискурса, ни текстовой диффузии, ни литературной интеграции произойти не могло. Эта невозможность - следс- твие совершенно различных смысловых источников. Адмирал Н. Мордвинов, имея в виду декабристов, когда-то с горечью сказал: "На редьке ананас не вырастет". На свой лад его мысль повторил А. Никитенко в своем "Дневнике", рассказывая о добрых намерениях благодушного прогрессиста разводить ана- насы и лимоны там, где раньше росли только огурцы и репа.
      
      
      
      
      Тем не менее, определенный аналог моим воспоминани- ям о детстве и о людях существует: это книга В.П. Астафьева
      "Последний поклон". Там изображены почти те же персонажи, почти те же бытовые события, те же нормы и формы челове- ческого поведения, тот же культурный уровень русского чело- века, что и на моих страницах. Различие в том, что его автобио- графические рассказы о детстве (1957 - 1967 гг.) охватывают время 20-30-х и 40-х предвоенных лет, а мое повествование, точнее, мое свидетельствование начинается с 40-х послевоен- ных лет. И, конечно, В. Астафьев, чьи книги я всегда высоко ценил, рассказывал о своих земляках с огромным талантом и с бо́льшим уважением, чем я, т.к. он был плоть от их плоти. Мы же были чужими.
      Тем не менее, мне повезло: наша современница Л. Улицкая несколько лет собирала воспоминания людей нашего поколе- ния как раз о тех годах, о которых писал и я (автор немножко моложе меня). Сборник этих воспоминаний людей, в боль- шинстве своем ничем не знаменитых, составил книгу, недавно увидевшую свет: Л. Улицкая. "Детство 45-53: а завтра будет счастье". М. АСТ, 2013. Из этой книги я сделал произвольную выборку текстов, по содержанию близких тому, что сказано на моих страницах. Авторов воспоминаний я не называю, только указываю страницы книги Л. Улицкой. И мрачно думаю: да, вот эта та страна, в которой я жил, это те люди, чьим любимым (женским) ругательством было: "Игрец тебе расшиби!". В де- тстве я воспринимал первое слово как "и грец" и никак не мог понять, кто же этот могущественный "грец", который должен был расшибить (о землю, наверное!) мужа, детей, непослуш- ную скотину, местное начальство и даже советскую власть. Но позднее мать объяснила мне, что "игрец" - это местный эвфе- мизм слов "бес", "черт", "леший".
      
      "Историки ХХ века проанализировали причины голода в России и пришли к выводу, что голод 30-х годов был в боль-
      
      
      
      
      шой мере следствием социально-политических обстоятельств. То же и в первые послевоенные годы: засуха 1946 года привела к снижению урожая - он был в два с половиной раза меньшим, чем в предвоенном 1940 году, послевоенная нехватка рабочих рук, сельскохозяйственной техники, которая не производилась в годы войны, лошадей. И, тем не менее, экспорт зерна не толь- ко не прекратился, но возрос: в 1946-1948 годах из страны было вывезено 5,7 млн. тонн зерна, на 2,1 млн. тонн больше, чем за три предвоенных года. Это было политическое решение: для восстановления разрушенной промышленности нужны были деньги, и они были вырваны изо ртов голодных людей.
      В эти 1946-1947 годы СССР получил помощь международ- ных организаций. Продовольствие и товары на сумму 250 млн. долларов поступили по программе послевоенного восстанов- ления, которая была создана за счет взносов стран - членов Лиги Наций. Американский Красный Крест предоставил това- ры и продовольствие общей стоимостью 31 млн. долларов. Но это была капля в море.
      В 1947 году в СССР умерло 508 тысяч детей в возрасте до одного года. Это было первое послевоенное поколение, то поколение, которому был обещан коммунизм. Колхозницы во- ровали хлеб с полей, собирали колоски. Законы ужесточились. По официальным данным в конце 1948 года за подобные "кра- жи" в местах заключения содержалось 23 790 матерей, вместе с которыми за колючей проволокой отбывали "срок" малолет- ние дети. По стране прокатилась волна нищенства, которое до- стигло невиданных прежде размеров. По самым приблизитель- ным подсчетам, число нищих составило 2-3 млн. человек.
      Даже в тех регионах, где не было жестокого голода, ощу- щалась сильная нехватка продовольствия. Где достать про- дукты, как накормить детей, как избавиться от постоянного чувства голода? Эта мысль владела женщинами и мужчинами, старыми и малыми".
      (Улицкая, с. 30-31).
      
      
      
      
      "В нашей семье было четверо детей, я и братик самые младшие. Нас, детей, выручало молоко, которое покупали у соседей, державших корову. Обычно нам полагалось пол- литра молока на день, пока родители не придут с работы и не приготовят что-то. Однажды братик выпил все молоко, но сообразил детским умишком, что сестренке ничего не оста- лось, испугался и... налил в банку воды. Я увидела, что мо- локо подозрительно голубого цвета, попробовала и поняла - в банке просто вода, подкрашенная молочными остатками, но ничего не сказала братику. Потом жизнь развела нас, но при встрече брат снова и снова просил у меня прощения за свой поступок.
      Вспоминается мне до сих пор и жареная картошка на во- нючем рыбьем жире, но это сейчас кажется ужасным, а тогда картошечка казалась такой вкусной! А сколько раз приходи- лось чистить целый чугунок мелкой картошки, величиной с грецкий орех. Делали пюре без всякого масла и молока. Только картошка и вода! Ни о каких яйцах понятия не имели. Боль- шим подарком была требуха, отданная или проданная соседя- ми. Долго мы с мамой обрабатывали ее кипятком, а после вар- ки уплетали за обе щеки. Недоеденная каша не выбрасывалась в ведро: мама из остатков делала и оладьи, и блинчики. А до ее прихода с работы, пока она что-то приготовит, мы доволь- ствовались после школы луковицей с подсолнечным маслом и солью. Ах, как вкусно!
      В одном дворе с нами жила моя подруга детства, худень- кая Лариса. Их семья для таких тяжелых времен была богатая. У Ларочки была самая большая и красивая кукла: гуттаперче- вая красавица с пушистыми светлыми локонами и большими закрывающимися глазами. Даже хозяйка редко держала куклу в руках, не говоря уж о других детях. Порой поможешь у них в доме помыть полы, и в награду за это тебе разрешали подер- жать несколько минут эту куклу, а она размером чуть ли не с тебя. Потом кукла водружалась на комод, где гордо восседала
      
      
      
      
      и свысока посматривала на детей. А так у всех были куклы в основном тряпичные с глиняными головками. И у меня была такая же, но папа по слепоте своей однажды сел на нее и, ко- нечно, раздавил. Тогда кукол мне стали заменять полотенца, смотанные в рулончик и подвязанные носовым платком вместо косынки. Не было у детишек и кукольной одежки, кукольной посуды и мебели. Земля-матушка, да песок, да кусочки бума- ги и палочки от деревьев или найденные на дороге красивые стекляшки от чьей-то разбитой посуды. Во что играли? Еще любили прятки, лапту, штандер".
      (Улицкая, с. 34-35).
      
      "А еще поминки... За поминальными столами сидели сна- чала взрослые, а потом усаживали детей со всей округи. Как ни тяжело жилось, но поминки все всегда старались сделать по всем правилам. Обязательно подавались блины с медом, ри- совая сладкая кутья. Потом обязательное блюдо - борщ с мя- сом, тушеная картошка, тоже с мясом. Потом пшенная каша на молоке и в конце компот с пирогами. Мы, дети, не сознавали трагичности происходящего, главное - сытно покушать.
      В летнее время хорошим подспорьем для детской "подкор- мки" служил черный паслён. У соседской девочки, Милы Рука- вицыной, был длиннющий двор. Не принято было сажать что- то во дворах, так как полива не было, а носить воду из колонки за два-три квартала было слишком тяжело. Вот и приспосабли- вали дворы кто подо что, а чаще просто пустовала земля. У Ру- кавицыных весь двор зарос пасленом. Спелый паслен заменял сахар или конфеты. Взрослые пекли с пасленом даже пирожки. Нет, у нас пирожки не пеклись, но Мила разрешала собирать паслен сколько хочешь. Большим везением было, если насоби- раешь целую кружку этой ягоды и потом лакомишься, стараясь растянуть удовольствие.
      У магазина уже не просто стояла, а клубилась огромная толпа: женщины, дети, старики. Стояли здесь и мужчины, по-
      
      
      
      
      чему-то всегда уже успевшие подружиться и "сообразить". Кто-то вязал носки, кто-то монотонно и однообразно расска- зывал всем желающим каждый день одно и то же о тяжелой, беспросветной жизни и о погибших кормильцах. Тут же за- втракали, матери кормили грудничков. Однажды женщины, собравшись в кружок, даже пели песни.
      Ближе к обеду подвозили хлеб. Он мог быть белым, пше- ничным, ржаным или пеклеванным. Что означает это слово, не знаю до сих пор. И тут начиналось настоящее светопреставле- ние. Очередь "строилась", и дети, несмотря на их слезы и про- тесты, также запихивались в нее. Ведь норма продажи - булка в руки, иногда полторы. И тут уж бдительно считались даже наши детские ручонки. Огромная очередь выплескивалась да- леко за пределы магазина. Слышались бесконечная ругань и выяснения, кто здесь стоял, кто не стоял. Чем ближе к прилав- ку, тем ожесточеннее проходили баталии, ведь первые обычно занимали очередь с вечера.
      Добровольные блюстители порядка торжественно закры- вали двери, и не дай Бог, если кто-то в этот момент отошел по делам или просто зазевался, а его честно выстоянная очередь оказывалась внутри магазина. "Занимай снова!" - вот и весь сказ".
      (Улицкая, с. 38-40).
      
      "Никто, наверно, уже и не знает, что такое затируха. Горсть ржаной муки с отрубями высыпалась на лист фанеры, залива- лась водой и раскатывалась крохотными шариками. Затем эти шарики высыпались в кипящую воду, и на поверхности всплы- вала белая пена. "Молочко!" - кричали мы. Потом сваренные крошки моментально съедались. И все равно после очень хоте- лось кушать. Наверно, с тех пор у меня осталась на всю жизнь привычка относиться к хлебу с уважением! Не забуду, как меня поразило, что герой всей молодежи Павка Корчагин из конъ- юнктурной саги о шепетовских комсомольцах "Как закалялась
      
      
      
      
      сталь" насыпал в тесто махорки! "Вот сволочь!" - думал я. -
      Это же ХЛЕБ, как можно!"
      Особенно тяжело было зимой. Выходить на мороз не хоте- лось, да и не в чем было!
      Весной всё оживало, можно было рвать молодую крапи- ву и щавель, мама варила из них что-то наподобие борща. В колхозе начинали высаживать картошку, и большие ребята по ночам ее выкапывали, хотя в поле постоянно находился объ- ездчик-сторож - одноногий инвалид дед Кащенко".
      (Улицкая, с. 61).
      
      "Дома у меня стоит швейная машинка, кабинетный "Зин- гер", подаренный моей бабушке на свадьбу весной 1917 года. Очень был своевременный подарок: на этой машинке бабушка обшивала всё семейство чуть ли не до самой смерти. Я пом- ню эти семейные вещи, которые проживали много жизней, - пальто долго "строили", покупали материю, подкладку, ватин, бортовку, воротник, пуговицы, потом бабушка раскладывала ткань на полотне, рисовала обмылком чертеж, кроила, долго и пристально корпела, делала множество ручной работы, а под конец, сдвинув шаг стежка на максимальный, строчила на ма- шинке, подправляя ткань руками и покачивая ногой чугунную подножку... Пальто долго носила моя мама, потом его пере- лицовывали, и оно служило еще десяток лет, потом оно пере- воплощалось в юбку и в жилет, и последнее, уже предсмер- тное существование: круглая перочистка, сшитая из темных лоскутков изношенного сукна, прошитая посередине красным шнурком, варежка-хваталка для кастрюли. Бывший воротник перевоплотился в стельку... Такое семейное пальто следова- ло бы сохранить как музейную реликвию, но это невозможно, поскольку оно отслужило до последней нитки. Гордые, уважа- емые, почтенные вещи, которых теперь не стало. Изобилие ис- портило наше отношение с вещами: мы перестали их уважать и ценить.
      
      
      
      
      Давно умерла бабушка, но до сих пор, когда мне нужна розовая нитка или зеленая пуговица, я нахожу их в ящичке швейной машины. Другой мир, другая культура. Мне до сих пор нравятся эти строгость и скудость, и нравится всё реже встречающийся особый женский талант обращения с мукой, сахаром, шерстью, полотном и шелком...".
      (Улицкая, с. 115-116).
      
      "Недавно на даче мы, стариканы, давно бабушки и дедуш- ки, начали вспоминать названия наших детских игр и азартно выкрикивали: "лапта", "стеночка", "ножички", "вышибалы",
      "штандер", "чижик", "кольцо-мальцо", "замри", "бояре", "ка- заки-разбойники", "салочки", "прятки", "крылатки", "море волнуется раз..."...
      И конечно, мы продолжали играть в войну. В эту игру включалась уже и детвора из других подъездов, собирались две большие "армии", внутри которых были отряды парти- зан, разведчиков, диверсантов, пехоты и т. д. Я очень хотела быть разведчиком, и однажды мне повезло. Я получила зада- ние пройти на вражескую территорию. Мне запихнули в ухо сложенную трубочкой бумажку с паролем "победа". Наверное, я пробиралась слишком долго и пряталась слишком умело, но меня никто не поймал, а может быть, не искал или игра закон- чилась. Через день-два ночью я не могла заснуть от боли в ухе, пришлось вызывать "скорую", и врач с удивлением вытащил из ушной раковины, уже воспалившейся, грязные остатки бу- мажки с заветным словом".
      (Улицкая, с. 140).
      
      "А еще мы играли в "секретики". Это было творчество и таинство! Где-нибудь за беседкой (они у нас были в каждом са- дике непременно) или между корнями деревьев выкапывалась ямка. Она выстилалась листом какого-нибудь дерева или бума- гой, но пределом красоты и мечтаний была фольга от шоколад-
      
      
      
      
      ки. А бывал шоколад у нас крайне редко. Или по праздникам, или на день рожденья, или в порядке обмена. Он, аккуратно сложенный, хранился в коробке с "добром". На эту-то красоти- щу в вольном порядке, зависящем от фантазии и возможностей хозяйки "секрета", укладывались богатства: цветы, пуговицы, разные стекляшки и тому подобное. А сверху это накрывалось куском прозрачного стекла. Размер "секрета" напрямую за- висел от размера этого стекла. Засыпался "секрет" землей и маскировался под основную почву. Большим горем было, если обнаруженный кем-то "секретик" разорялся. Увлечение "сек- ретами" породило другое увлечение, от которого не смогли отучить меня ни мама, ни бабушка, - поиски и сбор разноцвет- ных стекляшек, цветных, с узорами, каемками, ободками и т.д. У меня была целая коллекция!".
      (Улицкая, с. 168).
      
      "Более ценные хранились в металлической коробке от каких-то яств, а те, что попроще, - в детском игрушечном ведерке. Поиски велись повсеместно и всегда! Я ходила веч- но с опущенной головой, боясь пропустить сверкнувшее под ногами богатство. На дороге, у помойки (вот в саму помой- ку никогда не лезла - брезговала и стеснялась), что приводи- ло бабушку в ужасное состояние стыда перед окружающи- ми. Занятие это было "заразное", как эпидемия. Так, на даче вся местная деревенская детвора собирала стекла на дороге, куда хозяйки бросали сор. Особо ценные осколки кавалеры преподносили своим дамам сердца, или, как их называла бабушка, симпатиям. Девочки обменивались сокровищами. Деревенские мамашки приходили на меня жаловаться, не стесняясь в выражениях. Но ничто не могло меня заставить отказаться от этого занятия. Моя мудрая бабушка оставила попытку насильственного прекращения, сочтя, что со време- нем это закончится само собой. Так оно и произошло. Я под- росла. Другие интересы отвлекли меня от этого "порочного"
      
      
      
      
      увлечения. Но самые драгоценные осколки я еще долго хра- нила в заветной коробке.
      Только сейчас, вспоминая это увлечение, я поняла, почему оно меня так захватило. В то время многие собирали фантики, складывали их определенным образом, как-то в них играли. Мне это было совершенно недоступно, так как в нашем доме конфеты были роскошью, а собирать фантики по дорогам и по- мойкам мне не позволяла гордость и всё та же брезгливость. А стекляшку, даже подобранную в пыли и грязи, можно помыть".
      (Улицкая, с. 169).
      
      "Аркашку все в семье и во дворе называли Адиком, и пом- ню, мы с этим самым очаровательным Адиком "выступали по еврейскому вопросу". Мы стояли в темном нижнем коридоре нашего дома и переругивались: "Жид!" - Жидовка!", "Жид!" -
      "Жидовка!" При этом мы не испытывали никакой неприязни друг к другу и прекрасно потом играли вместе. Кто научил нас этим глупостям?
      ...Дворовым мальчишкам как-то захотелось поизмываться над "евреями", и они придумали стучать им в дверь и убегать. Я, маленькая идиотка, присоединилась к ним в этой забаве и почему-то решила постучать им в дверь уголком рамки от ма- ленькой копии портрета Пушкина. Мама Женя, узнав об этом, всыпала мне по первое число, объяснив, что такие вещи делать позорно. Больше я в таких "акциях" не участвовала".
      (Улицкая, с. 194, 195).
      
      "Мне очень жаль, что в этих интеллигентных еврейских семьях не было детей моего возраста... Тогда я могла бы кое- чему научиться и увидеть другую жизнь, где никто не пил, мужчины не скандалили, не дрались между собой и никогда не били жен. Дети были прилично одеты, и об их образовании постоянно заботились: водили в музыкальную школу, записы- вали в шахматные кружки или еще куда-нибудь. У нас же, мне
      
      
      
      
      кажется, в семье и кругом была не жизнь, а сплошная неразбе- риха".
      (Улицкая, с. 196).
      
      "СУСЛИКИ
      Была объявлена борьба с вредителями, в том числе и с сус- ликами - пожирателями злаков. Мальчишки брали ведра, на- ходили нору суслика, из оврага черпали воду и лили ее в нору. Когда показывалась морда, хватали за шею и силой бросали об землю, отрубали лапки, за которые можно было получить 50 копеек. Сами тушки свежевали и жарили на костре, обгла- дывали маленькие косточки. Неожиданно приехала кинохро- ника, которая снимала фильм о суховеях. Привезли мотор от самолета, с помощью которого изображали суховеи. Им вдруг потребовались живые суслики.
      Я быстро подрядился и принес им пять сусликов, за кото- рые получил 25 рублей. Заработав за лето немного денег, по- ехал в Ленинград на свидание с отцом. Ехал за 8 рублей в об- щем вагоне без места, спал на третьей полке".
      (Улицкая, с. 218).
      
      "Картофель сажали и выкапывали вручную, но по закону нужно было половину отдать государству. Поэтому часто кар- тофеля на еду не хватало, оставляли обязательно на семена.
      Наступал голод, все время думали о еде, кое-как зиму "про- тащиться", а весной шли на колхозные поля - собирать после перепашки мороженую картошку. Из нее пекли лепешки.
      С появлением всходов на поле ходить запрещали. Прихо- дилось переходить на зелень: стебель лопуха, щавель, сныть, листья липы, осока, лебеда, крапива и все, что можно поже- вать. Вот послевоенный рецепт: стебель и корень лопуха чис- тили, отваривали и ели.
      Работая на полях колхоза, ждали, когда пошлют полоть морковь, чтобы хоть немного утолить голод. От зелени все нут-
      
      
      
      
      ро ныло, а все равно сушили травы на зиму. Морковь и свеклу сушили и пили чай. Ягоды в зиму брали только бруснику и клюкву - они хранятся без сахара. От обилия зелени и кислоты от ягод всегда хотелось есть. Детей приходилось обманывать:
      "Ложитесь спать пораньше и под подушку кладите ложку -
      каша приснится".
      (Улицкая, с. 306).
      
      "Как мы жили? Мыла не было, делали щелок, заваривали золу и мылись и стирались в этой воде. В лес за дровами люди не ходили - боялись мин. Мы тоже не ходили, а пилили яблони и топили печи.
      Чтобы ездить в Москву - нужны деньги. И я устроилась в школу секретарем. Зарплата низкая. Придешь получать за- рплату и смотришь: удержан подоходный налог, бездетный на- лог, займ (ввели обязательный для восстановления народного хозяйства); членские взносы: профсоюзный, комсомольский, а дома лежат извещения для оплаты земельного налога, за страховку дома, самообложение, за радио и электроэнергию. И думаешь: а что же останется на прожитие? Да ничего, только хлеб выкупить.
      Соли нет, спичек нет, а о сахаре и говорить не приходится. Но - жили. В том числе и благодаря соседям, которые помога- ли приглядывать за детьми, выручали керосином и др.".
      (Улицкая, с. 307).
      
      "Насилу люди поняли, что голосила она по... Сталину.
      "Ой, как же мы теперь без тебя жить-то будем, отец наш род- ной!.." - и все в том же духе. О смерти Сталина уже сообщили по радио, но хорошо помню, что другие соседи и окружаю- щие отнеслись к этому очень сдержанно. Люди, конечно, были обеспокоены, но предпочитали молчать и ждать. И вдруг такая бурная реакция! Но больше всего поразило людей то, что она вдруг стала кричать: "Да лучше бы наш Сережка умер, чем
      
      
      
      
      ты!" И муж, весь в слезах, тоже поддакивал ей. Вот тут уж никто не стал им сочувствовать, и, видимо, поняв это, убитые горем папаша и мамаша ушли рыдать в дом.
      Лет через десять Михаил окончательно спился, а сын их вырос, женился и однажды... погиб в пьяной драке".
      (Улицкая, с. 420).
      
      "1953 год. Болезнь и смерть Сталина. Давались подробные отчеты о его самочувствии, потом о похоронах. И вот мне по- палась на глаза фотография Берии у гроба вождя. Очень-очень мне не понравилось выражение бериевского лица. Показалось даже, что он тайно ухмыляется. "Шпион!" - догадалась я и побежала к родителям рассказать об открытии. Однако роди- телям моя догадка совсем не понравилась. Они стали меня ра- зубеждать, а я все стояла на своем. Они мне пригрозили (не подействовало), а потом доверительно попросили никому и никогда об этом не говорить. Я слово сдержала, но уверен- ность от этого не проходила, и только было странно, что такого очевидного факта никто не видит. И вдруг летом, на даче, ког- да я была на прогулке, меня, запыхавшись, догнала мама: "Ты знаешь, только что по радио объявили: Берия - шпион!"".
      (Улицкая, с. 420-421).
      
      "Наша правильная первая учительница Анастасия Матве- евна, с пучком на затылке, с портфелем...
      И вдруг!!! Она вошла в класс и сказала: "Дети! Сталин -
      враг народа!"
      Конечно, все мы знали товарища Сталина. Я мечтал о трех- колесном велосипеде, но родители не могли купить (а может, не считали нужным это сделать). Помню снижение цен в апре- ле, и я, ребенок, чувствовал: вот! вот! Еще немного, и у меня будет велосипед! И за этим, я знал, стоит товарищ Сталин!
      Когда учительница сказала про врага и добавила что-то (не помню что), я (и не я один) открыл "Родную речь", где был
      
      
      
      
      потрет Сталина анфас - такой красивый, в мундире, с орденом Победы и Звездой Героя.
      Конечно, мы любили дедушку Ленина, но это был дедушка такой, ну, просто хотелось сесть на колени. Пусть поругает, но это же дедушка...
      Товарищ Сталин для меня, для ребенка, для всех (я это ви- дел) больше, чем папа, больше, чем дядя Степа... Это - Това- рищ Сталин!
      Тем не менее, открыв страницу, я начал методически ты- кать пером в портрет, стараясь попасть в глаза вождю. Может быть, я идиот? Нет (подтверждаю), все делали подобное. Кто- то обливал чернилами из "непроливашки", кто-то рвал книгу... Звонок. Перемена. Как всегда, все в коридор - бегать. Но в этот раз все бегали в сторону метрового бюста. Бюст находился в конце коридора, и когда проводились линейки, то около него стояла старшая пионервожатая и пионеры (я еще им не был),
      отдавали ей и бюсту "салют", то есть это место было святое. Кто-то плюнул первый, и мы, бегая, походя, тоже плевали.
      Со мной учился Шурик Боков. Его брат (старше года на два) пошел дальше. Он стащил бюст в туалет, отбил голову и вставил ее в "очко". Голова не проходила, и так как она была пустая внутри, то видно было, как в моче плавали фекалии. Каждый ребенок безо всякого зла считал, что надо сикнуть.
      Я явился домой и радостно (откуда радость - не знаю) со- общил отцу, что Сталин - враг народа!
      Отец переменился в лице. Гнев, неприятие, страх (дедушка был репрессирован) - я не могу точно сказать, что двигало им. Он отобрал и спрятал "Родную речь" и запретил мне говорить. Интересно, что отец был учителем по труду в этой же школе,
      и как до учителей доводились директивы партии - непонятно.
      Это был урок любви к "отеческим гробам". Жестокий урок со стороны взрослых, но так переписывалась страшная история".
      (Улицкая, с. 421-422).
      
      
      
      
      "Пятого марта пятьдесят третьего года наша семья, точ- нее, бабушка и мама, потому что отец был в части, на пуско- вой площадке - рыдали по дорогому покойнику. Сквозь ры- дания доносились слова, которые повторяла в это время вся страна: "Что же теперь будет?" Основания задавать сквозь слезы этот вопрос имелись вполне резонные - всегда после большой государственной смерти наступали серьезные пос- ледствия для всех - взять хотя бы убийство Кирова, тогда вон что началось... А тут ведь умер бессмертный Сталин! Вос- пользовавшись общим невниманием, я тихонько натянул ре- зиновые сапоги - грязь в весеннюю пору была несусветная - и отправился из городка в деревню. Ведь уже не маленький был, остолоп, но решил, что в деревне будут какие-то осо- бые события в связи с такой смертью, поскольку на Седьмое ноября и Первое мая там бывали демонстрации даже с ду- ховым оркестром из трех человек, а у нас в городке только торжественные построения офицеров перед штабом и потом их прохождения строевым шагом, но без музыки... Посреди пустыря, отделявшего жизнь за колючей проволокой от прос- то жизни, я полностью и непоправимо застрял в грязи. Выта- щил меня за шиворот отцов сослуживец, проезжавший мимо на "газике". Он и привез меня в одних носках - сапоги бес- следно утонули - домой. Там уж собирались хоронить не Ста- лина, а меня...".
      (Улицкая, с. 455-456).
      
      "Вечерами ходили в деревенский клуб, помещавшийся в бывшем сельском храме, огромном обезглавленном строении. Полусгнивший остов купола валялся в высокой траве позади него... В клубе бесконечно показывали трофейные фильмы:
      "Индийскую гробницу", "Багдадского вора", "Девушку моей мечты"... По малолетству я оставался к ним совершенно рав- нодушным, а "Серенаду Солнечной долины", перевернув- шую - вместе с джазовыми передачами "Голоса Америки", ко-
      
      
      
      
      торые лет в двенадцать стал ловить приемником "Урал" - мою жизнь, я посмотрел много позже".
      (Улицкая, с. 454).
      
      "Кое-что я вдруг понял, когда окружающая жизнь оцара- пала меня самого - в пятом классе, когда появились вместо одной учительницы преподаватели по предметам. И вдруг ис- торичка Нина Михайловна влепила мне, ленивому отличнику, трояк, хотя я все ответил правильно - у меня память на текс- ты и до недавнего времени была фотографическая. Вписывая отметку в журнал и дневник, она твердо и с непонятной тог- да мне злостью сказала: "Слишком умный ты, Кабаков. Вы- делиться хочешь. Встать над коллективом. Но мы этого тебе не позволим"".
      
      "Много позже я сообразил, что тогда и начались мои рас- хождения с советской властью. Они усилились, когда летом пятьдесят шестого я подслушал, как мои дядька с теткой, у которых в подмосковной Электростали я проводил каникулы, обсуждали закрытое письмо ЦК о культе. Подслушанные разо- блачения упали на благодатную почву. Я понял главное: нельзя быть слишком умным и вообще выделяться, иначе тебе влепят трояк ни за что или ни за что посадят в тюрьму. Как-то все связалось в моих тогдашних мыслях, я это точно помню. Что посадить могут и не слишком умного, я еще не понимал".
      
      (Улицкая, с. 457-458).
      
      "В нашей жизни важную роль играли газеты. Отец читал только газеты. В них все заворачивали. Туалетной бумагой тоже была газета. Бабушка следила, чтобы в газету с "потре- том" чего-нибудь не завернули. Идти по улице с газетой счита- лось очень "прилично". Отец всю жизнь (он прожил девяносто один год) проходил с газетой в изувеченной руке.
      
      
      
      
      Помню, отец принес черную большую тарелку, повесил ее на гвоздь, чего-то покрутил - и тарелка, похрипев, запела голосом Руслановой. Я слушала все подряд - оперетты, клас- сическую музыку, радиопередачи. Вместо детских песен ора- ла: "...частицы черта в нас" и "Карамболина, Карамболетта". На улице и в доме люди замирали, когда говорил Левитан. Я представляла его похожим на маршала Рокоссовского. Мать его "обожала". Левитан был как член семьи, и когда я увидела его живьем, то не могла поверить, пока он не заговорил. То же самое впечатление было и от Руслановой".
      (Улицкая, с. 469).
      
      "В 1953 году у меня появился братик. А в марте 1953 года умер И.В. Сталин. Хорошо помню школьные линейки, когда зачитывали бюллетени о его болезни. Потом мы срочно при- шивали черные полоски на красные галстуки. В нашей школе было, наверное, около тысячи учащихся. И плакали все, вместе с учителями. Это был какой-то всеобщий сумасшедший поток слез. Мне было одиннадцать лет. Я почти ничего не понимала. Но ревела, как и все. Мальчишки из нашего класса собрались ехать в Москву на похороны Сталина. Их отлавливали учителя на станции Яхрома. Они как бы предчувствовали, что проща- ние с вождем обернется всеобщей давкой. В этой многотысяч- ной толпе очень многие были раздавлены и погибли. Наши од- ноклассники остались живы".
      (Улицкая, с. 499-500).
      
      "ЭТОТ МИР...
      ...Я помню этот мир, я хорошо помню черные сатиновые трусы; серо-голубые майки; футболки с длинными рукавам и синей полосой у ворота, сатиновые шаровары; вельветовые курточки; серую, с бомбончиком кепку; спортивное трико с пузырями на коленках; коричневый дерматиновый чемоданчик для хождения в спортшколу; китайские кеды - признак шика
      
      
      
      
      и зависти дворовых товарищей; подстриженный затылок - стрижка называлась "Бокс"; кровать с досками вместо пружин; белые, и только белые, простыни; рыжий абажур в комнате у бабушки; стены, покрашенные масляной краской до середины, дальше - побелка, а граница синяя полоска, к которой нельзя прикасаться - смажется...
      ...полосатая, купленная на рынке дорожка, дрова в сарае (привозят в августе на полуторке и весь сентябрь дрова пилят, колют и складывают до самого потолка в низенький сарай)...
      ...кирпичный параллелепипед печки на кухне, оранжевые желтки яичницы на шкварках; молоко, купленное на рынке у бабы Дуси; розовые и зеленоватые конфеты-подушечки; чай грузинский - первый сорт, граненые стаканы, белые бокалы с красными и синими, по краю, полосками; и с такими же поло- сами тарелки для супа; вилки с дореволюционными вензеля- ми, алюминиевые ложки...
      ...ванная с темно-зеленым цилиндрическим титаном, ко- торый топится дровами из сарая; высокие спинки кроватей, с круглыми блестящими набалдашниками по углам; черный те- лефон с громким нетерпеливым звонком в коридоре на решет- чатой подставке, покрытой аккуратной, с вышитой розочкой салфеткой; этажерка с отцовыми и немножко моими книгами; ветхие, зачитанные журналы, приносимые по две-три штуки в дом из городской детской библиотеки; темный портфель с од- ной центральной застежкой; тетради в зеленых и синих безри- суночных обложках; металлическое перышко Љ 77 для ручки- вставочки; учебник Пёрышкина и задачник Киселёва...
      ...Я помню этот мир".
      (Улицкая, с. 524-525).
      
      ***
      На этой странице мы вернемся к повествованию о Евге- ние Дмитриевиче Доброве, о его семье, и о его потомках. На- помним, что он приезжал к сестре в Кутулукстрой в 1944 г.,
      
      
      
      
      когда погиб ее муж Илья Дмитриевич. И нужно сказать, что Е.Д. Добров, кроме бабушки, был главным помощником мате- ри. Другие братья сами нуждались в помощи, Вячеслав умер в 1950, Александр со всеми родственниками связи прекратил с сер. 50-х годов, и Евгению его родственный долг подсказывал, что только он один может, по мере сил, помогать престарелой матери и сестре с племянником. Он это и делал, и приезжал к нам, чтобы достойно похоронить мать. В тот 1956 год он рабо- тал юрисконсультом в Областном управлении хлебопродуктов в г. Куйбышеве. Кроме того, бабушке он постоянно присылал посылки, выполняя ее просьбы, вроде тех, которые упомянуты в ее письмах. Почти ежегодными были приезды дяди Жени, часто с сыном Юрием. О некоторых я уже упоминал. Хоро- шо помню их приезд в начале 50-х годов: они попросили маму найти у кого-нибудь бредень, чтобы в первом котловане забрес- ти рыбу. Мама их просьбу выполнила, и мы сидели на берегу, глядя как рыбаки выводят бредень на сушу. Не очень хорошо у них это получалось, как всегда в таких случаях какую-то круп- ную рыбу упустили, кричали друг на друга в поисках главно- го виновника, но все же одного большого судака, несколько крупных окуней и разную мелочь на берег вытащили. Мне же они впервые в моей детской жизни привезли готовую лесу с крючком, с красным поплавком из гусиного пера, которую тут же намотали на какой-то прутик; я быстро накопал червей за нашим сараем и отправился рыбачить в "трубы". Леска была простая, не капроновая, и она немедленно у меня запуталась. Большие мальчишки посмеялись надо мной, как-то леску рас- путали и посоветовали мне не ходить с такой удочкой: сам не рыбачишь и другим не даешь! Позднее я научился всем спосо- бам рыбалки, о чем рассказывал выше.
      Помню, как они приезжали в 1954 г. Мне привезли игру- шечный автомат, стрелявший деревянными пулями из магази- на. У меня уже был такой автомат, но он сломался, а новый мама мне не покупала: стоил дорого - 25 рублей. Кроме того,
      
      
      
      
      привезли финики, которых я раньше не видел, и обнаружи- лось, что косточки от ягод можно тоже вставлять в магазин. Конечно, привозили каждый раз городские гостинцы, подарки и маме, и бабушке. Иногда помогали по хозяйству. После смер- ти бабушки, когда дядя Женя привез освященную землю на ее могилу, он расправился с большим сосновым бревном: оно находилось почему-то возле учительского барака, очень толс- тое, не поддававшееся пилке. Е.Д. попросил маму найти спе- циальные железные клинья для колки дров и кувалду, чтобы расщепить это бревно на куски в длину. Мы с С. Сурковым ему помогали и затея удалась. В Куйбышеве многие жили в домах с печным отоплением, поэтому у дяди был опыт заготовки дров. Когда я его провожал по нашему шоссе до остановки машин, я после совместного мужского труда, вдруг впервые почувствовал, что мне не хватает отца, мне не хотелось рас- ставаться с ним, и мама это заметила, поглядела на меня с со-
      чувствием.
      Но все-таки главная поддержка нам со стороны семьи Добровых заключалась в том, что мы почти ежегодно сами приезжали в Куйбышев, останавливались у них на несколько дней, делала необходимые покупки, ходили в музеи, в кино... Однако главной заботой мамы была забота о моем здоровье. Первая поездка со мной произошла в 1949 г. накануне моего поступления в 1-й класс. Я часто страдал ангинами, и нужно было радикальное лечение: по тем временам таким считалось удаление или скусывание миндалин. Некоторые опытные вра- чи-ларингологи имели частную практику и делали подобные операции на дому. К такому врачу, профессору Финку, мама и повела меня. Вначале он меня осмотрел, решил, что мне мож- но только скусить миндалины, и назначил день операции. Пов- торно мы пришли в сопровождении моего старшего двоюрод- ного брата Юрия Евгеньевича. Ему было уже 19 лет. Школу он окончил с золотой медалью и без экзаменов поступил в Ме- дицинский институт в Куйбышеве вместе с одноклассниками
      
      
      
      
      Ев. Гимпельсоном и Б. Голосовым. Но как только дело дошло до работы в анатомическом театре, он не выдержал этих за- нятий по вскрытию и перешел в Юридический институт в г. Саратове, который в 1945 г. закончил заочно его отец. Опе- рацию мне сделали успешно, но Юрий, который держал меня, и которому несколько капель крови попало на костюм, возму- щался хирургом и называл его "мясником". Потом мне долго пришлось есть жидкое мороженное. Эффекта от операции хва- тило до моих тридцати лет: в 1973 г. мне окончательно удалили гланды, - в 30 лет.
      Еще большим мучением были постоянные посещения зуб- ных поликлиник. Зубы надо было пломбировать, молочные удалять, и дело доходило до больших скандалов, вплоть до того, что мне насильно всем коллективом врачей и медсестер удаляли больные зубы без всякого наркоза. Но благодаря за- ботам мамы у меня долго сохранялись хорошие зубы, и толь- ко после сорок лет мне понадобилось вмешательством врача- хирурга. Увы, такие же ситуации со всеми этими лечебными процессами повторялись и с нашими детьми. Маленькая Вера, когда ее держали я и медсестры в зубоврачебном кабинете, орала: дураки! идиоты! справились с маленьким ребенком!
      С мамой мы обошли все куйбышевские музеи: два крае- ведческих, причем первый с экспонатами природной среды и истории края, до к. XIX в. располагался в старинном польском костеле, построенным ссыльными поляками в XIX в. - это было самое примечательное здание города; музей А.М. Горь- кого, музей М.В. Фрунзе. Но самым сильным было впечатле- ние от залов Художественного музея, где я впервые увидел настоящую живопись и скульптуру, и у меня появились лю- бимые художники, любимые полотна. Рано пробудившимся интересом к искусству я, безусловно, обязан маме. В детстве я ее обязательно затаскивал в "игрушечные" магазины, где мне что-нибудь да покупалось, главным образом, "холодное и ог- нестрельное оружие": эти сабли, кинжалы, пистолеты, ружья и
      
      
      
      
      автоматы я помню до сих пор. Покупались и заводные игруш- ки, но самым знаменательным был маленький аппаратик с уве- личительной линзой: в него вставлялась лента диафильма, и в специальный глазок можно было, прокручивая ленту, видеть весь диафильм, которых мы купили четыре. В Кутулуке сбежа- лись все дети смотреть у "Димки кино", пришли даже взрос- лые парни, и кто-то мне посоветовал: а ты собирай за просмотр по 10 копеек, что я и начал делать с чувством собственника, пока не понял, что такие большие деньги есть не у каждого, а посмотреть "кино" хочет каждый, и я отменил "плату". Кино в Куйбышеве мы тоже смотрели, особенно трофейные филь- мы, которые не часто доходили до деревни. Совсем маленьким я смотрел фильм "Конек-Горбунок" - с двоюродной сестрой Люсей.
      Семья Добровых не имела своей квартиры и долго не име- ла своего дома, поэтому они снимали жилье у квартировла- дельцев, главным образом, в старых районах Куйбышева, где совсем не было новостроек, да и мостовых порой не было. Квартиры менялись, нередко из-за характера дяди Жени или неумных поступков тети Вали. Примерно, до 1954 г. они жили все вместе, а после женитьбы Юрия и рождения его первен- ца - сына Миши, семья уменьшилась. Затем, после замужест- ва Люси и ее отъезда с мужем-военврачом на Камчатку, семья уменьшилась до двух человек, да внуков, которые их стали навещать позднее. Дома были старые, без всяких удобств, в сенях господствовала темнота, т.к. экономили электричество, входные двери были тяжелыми со множеством запоров. В этой темноте и тесноте я совершил ужасный поступок, конечно, нечаянно. У Людмилы были два ненаглядных котенка: Буся и Муся. Однажды надо было выпустить на улицу Бусю, котика. Я открыл дверь, в темноте мне показалось, что Буся вышел, и я сильно захлопнул дверь. Оказалось, что он промедлил, и дверью я сильно защемил его голову. Увидев, что я натворил, я пытался его поставить на лапы, но он уже дергался в пред-
      
      
      
      
      смертных судорогах. И мама, и тетка всполошились: что ска- жет Люся? А мне было и стыдно, и больно. Мы ушли, а когда вернулись, я с ужасом думал о том, что скажет мне сестра. Но Люся поступила очень мудро: обняла меня, ничего не сказала обидного, даже поцеловала меня. Кажется, я заплакал. Были и другие, не очень приятные, впечатления от поездок.
      До 11 лет мне полагался детский билет за половину стои- мости. Однажды к нам прицепился ревизор. Эта публика была суровая, даже жестокая, т.к. безбилетников, особенно ребят из ФЗУ, хватало, многие ездили на крышах вагонов, т.к. электро- тяги еще не было. Он спросил меня: мальчик, в каком классе ты учишься? - Перешел в пятый! - Как же ему нет одиннадца- ти лет? - А вот так, он пошел на год раньше! - ответила мать. - Что же, он у вас Буся Гольдштейн? - иронически спросил ревизор (так звали мальчика-скрипача, вундеркинда, удивляв- шего своими концертами с семи лет). А мама ответила: может быть, он будет даже лучше, чем Буся Гольдштейн! Сраженный этим доводом ревизор отстал. Этот случай произошел летом 1953 г.
      Еще раньше, году в 1951, дядя Женя решил со мною вече- ром погулять. Человек экономный, он сначала предложил мне выпить стакан минеральной воды. До этого момента я большей гадости не пил. А затем - кружку кислого-прекислого кваса. Вернувшись, ни я, ни он об этом пиршестве ничего не сказали. А ночью эти напитки окончательно соединились в моем же- лудке, и произошел чудовищный эффект. Дядя Женя признал- ся, чем он меня поил, но никак не мог понять, почему соедине- ние кислоты со щелочью в желудке ребенка привело к такому расстройству, к высокой температуре, к головной боли и т.д.
      Однажды мы уже уходили куда-то, но я что-то забыл и вер- нулся, - в результате услышал начало неприятного разговора между супругами, из которого я уловил только вопроситель- ную фразу Е.Д., обращенную к жене: "Ты хочешь упрекнуть меня в добром отношении к Наденьке?". Я мгновенно сооб-
      
      
      
      
      разил, что дальнейшее мне лучше не слышать, но эту фразу передал матери, и она поняла ее лучше, чем я. Тетя Валя не особенно утруждала нас обильными обедами, чаще всего это были какие-то непонятные каши, хотя мама всегда привозила с собой несколько десятков яиц, банку сметаны или масла, иног- да курицу. Случалось, что мы, оголодав, шли в столовую и за- казывали себе полные обеды. Но иногда мы "пировали": ехали на трамвае на Поляну Фрунзе, место городских пикников, и там, на природе, пили чай из термоса, закусывая его черным хлебом с чесноком. Тетя Валя экономила деньги для того, что- бы купить какую-то модную вещь Люсе, у которой в ее девичь- ем возрасте были свои модные причуды. Однажды мы ездили на "Болгарку" - так называлось место, где торговали всем: и старым и новым, где были товары по спекулятивным ценам. По такой цене и купили сестре туфли на высоких красных цел- лулоидовых каблуках. Дядю Женю эти поездки, и эти покупки всегда очень возмущали.
      Он больше любил Юрия, заботился о нем и советовался в серьезных делах. Юрий Евгеньевич Добров (14.01.1930 - 10.10.1994) после окончания с отличием Саратовского Юри- дического института получил назначение, чуть ли не по ком- сомольской путевке, в органы Министерства Государственной безопасности (МГБ). Эта аббревиатура нагоняла на людей не меньший страх, чем ГПУ или НКВД. Ему присвоили звание лейтенанта и направили в столицу Киргизии - г. Фрунзе. Про- держался он на этой должности следователя МГБ не долго, немногим больше года. Отправляясь оттуда в отпуск, он и при- возил мне ежика, черепашку и даже собирался привезти вер- блюжонка (шутил, конечно, - и я ему ответил, шутя: не надо, ведь ему в уборную нужно будет ходить!). Юрию устроили провокационную проверку: подсунули женщину-сексота, ко- торая в интимной обстановке сумела выведать у него какие-то сведения, которые он не должен был разглашать. Поэтому его уволили из "Органов", как эту контору называли в народе, и
      
      
      
      
      перевели в том же звании в МВД, в милицию. Он вернулся в Куйбышев, - я рассказывал, как он женился на Валентине Ива- новне Подкопаевой (25.05.1931 - ?), учительнице математики. Вскоре, 10.04.1953 г. у них родился сын Михаил. Еще года два- три молодая семья жила с родителями, а затем они стали сни- мать отдельную квартиру, в то же время, встав на очередь на получение квартиры в новом доме. 21.07.1957 г. родился сын Владимир. В съемной квартире в Куйбышеве они жили на ул. Бр. Коростелевых, а в новой квартире - на ул. Аэродромной.
      Повзрослев, я часто бывал у них, случалось, даже подол- гу жил, когда приезжал на семинары для старших пионерво- жатых. Юрий уже являлся серьезным специалистом в облас- ти филателии и просвещал меня, как мог. И для себя, и для старшего сына он собирал детскую библиотеку - в основном приключенческую литературу. Как раз начали выходить собра- ния сочинений Ж. Верна, М. Рида, М. Беляева, первое издание
      "Библиотеки приключений", книги о путешествиях. У него я прочитал книги Р. Хаггарда, М. Твена, Джером-Джерома, Ко- нан Дойля. Он дарил мне почтовые марки, кое-какие книги, уже не в школьном возрасте однажды осенью я ходил с ним в летний театр смотреть английский фильм "Мистер Питкин в тылу врага". Однажды он показал мне знаменитый эсэсовс- кий кинжал, который ему подарил дядя Коля (по материнской линии). А его жена Елена в конце войны писала письма Люсе, с рассказами о побежденных немцах. Работу свою Юрий осо- бенно не любил, но к службе в ОВД относился добросовестно: помню вырезку из их газеты-многотиражки за 1961 г., в кото- рой рассказывалось о добросовестном исполнении следовате- лем Ю.Е. Добровым служебного долга. Однако это стремление добиваться хорошего результата любой ценой в 1963 г. привело его на скамью подсудимых. При допросе какого-то забулдыги он, добиваясь показаний, несколько раз его ударил. Нашлись какие-то свидетели из такого же разряда, а так как в стране шла борьба с наследием сталинских репрессивных органов, то
      
      
      
      
      Юрий попал под этот пресс. Его приговорили к 5 годам лагер- ных работ в лагере специального назначения, т.е. для прови- нившихся работников из сферы МВД. У него были защитники, прежде всего, его отец, юрист, хорошо знавший машину совет- ского правосудия, затем сослуживица Регина Сергеевна Колда- шова, его возлюбленная. Ей даже пришлось уйти из милиции. Писали письма в разные инстанции, надеялись, что отставка Хрущева в октябре 1964 г. положительно повлияет на судьбу Юрия, но напрасно. Он отбыл наказание от "звонка до звонка", даже УДО к таким заключенным не применялось. Вместе со всеми членами семьи я встретил его, возвратившегося из лаге- ря, в феврале 1968 г. Надо сказать, что о его осуждении мне до- велось узнать на военной службе, причем значительно позднее даты вынесения приговора. Мать мне очень долго не писала, и только где-то в апреле-мае 1963 г. на втором году службы я уз- нал об этой печальной истории. После демобилизации, в сен- тябре-декабре 1964 г. я, уже студент, жил у дяди Жени и помо- гал собирать посылки в Н. Тагил, отправлял их в положенные сроки, писал ему письма, познакомился с Р.С. Колдашовой, и, как мог, занимался с его детьми. Легенда о невиновности Ю.Е. Доброва продолжала долго держаться в нашем окруже- нии, но в действительности он был виноват, и, много лет спус- тя, сам сказал мне об этом со зловещей шуткой: "Меня осуди- ли за то, за что сейчас в милиции медали дают".
      Но вернусь немного назад. В 1958 перед 10 классом я один был с неделю в Куйбышеве, на деньги, заработанные на по- ливе. Мы, трое мужчин, пилили дрова для дяди Жени. Они жили в том году недалеко от Юрия, кажется, на Вилоновской ул. К этому времени сестра Люся уже была замужем, а у ее родителей начались поиски собственного жилья. Дом купить было уже невозможно, но люди покупали какую-то квартиру в общем доме, и становились не просто квартиросъемщика- ми, а владельцами жилья. Таких купленных квартир у Добро- вых было несколько, на улицах недалеко от крытого рынка и
      
      
      
      
      ж/д. вокзала. Дядя Женя втянулся в процесс купли-продажи, занимался ремонтом и снова продавал... Периодически они собирались переезжать: то в Бузулук, то в Ростов-на-Дону. В Ростов они даже переезжали: там жила мать мужа Люси - Лагуткина Екатерина Дмитриевна, женщина малограмотная, но добросердечная. Они к ней и поехали, кажется, уже в на- чале 60-х годов, но вернулись, т.к. характер дяди Жени везде создавал семье проблемы.
      А в том 1958 г. Юрий взял меня с собой в гости, чтобы пос- мотреть по телевизору встречу Н.С. Хрущева с Р. Никсоном. О других эпизодах, так или иначе связанных с Добровыми, я расскажу в дальнейшем, вкрапляя их в текст. Здесь же упомяну о детях Юрия, о Люсе, и о других печальных событиях.
      Миша в раннем детстве удивлял своей талантливостью: легко запоминал стихотворения, неплохо рисовал, но ско- ро самой большой его страстью стал цирк. Его бабушка, В.Т. Доброва, сама любила это зрелище и постоянно бывала там с внуком. Сам я был в цирке один-единственный раз с ма- мой и тетей Валей в году 52, и представление произвело на меня удручающее впечатление, хотя соседи по ряду удивля- лись моим историческим знаниям, т.к. на арене происходили всякие комические имитации событий прошлого. У Миши же любовь к цирку со временем стала превращаться в навязчивую идею самому стать или фокусником, или клоуном, или акроба- том. Странности у него стали проявляться с раннего детства. До смерти не забуду один случай, когда он мог бы из-за своей зловредности погибнуть на моих глазах. Ему было лет пять. Уже после смерти бабушки тетя Валя приехала к нам в гости. Стояла жара, я ходил с ним купаться в наших упоминавшихся
      "корытцах" в котловане, ездил с ним на велосипеде, посадив его на рамку, словом, развлекал, как мог, но он любые замеча- ния встречал как что-то недопустимое, что меня тоже злило, и я его одергивал. Поливать наши овощи нужно было ежедневно, колодец был недалеко, и когда вода из бочек для полива конча-
      
      
      
      
      лась, нужно было их наполнять водой из колодца. Я делал эту рутинную работу, а Миша вертелся вокруг меня, наблюдал и, как оказалось, делал свои выводы. При наполнении ведер из колодца в бадье оставалось немного воды. Я приходил с пусты- ми ведрами, выливал сначала этот остаток, а затем с помощью ворота опускал и поднимал бадью. Чтобы процесс укорить, я отпускал рукоятку, сверху прижимал вал ворота рукой, и бадья опускалась быстрее. Так делали все мужчины-водоносы. В ба- дье же постепенно скапливалось все больше и больше воды, - наступал момент, когда ее можно было просто вылить в мое ведро, а для второго - опустить вниз только один раз, т.к. тас- кали воду всегда в двух ведрах. И вот такой момент наступил. Я иду, ничего не подозревая, а Миша забегает вперед и почти полное, тяжеленное ведро сталкивает со сруба колодца вниз. Ворот со страшной силой начинает раскучиваться, рукоятка, бешено вращаясь, вылетает из паза, я успеваю зажать ворот двумя руками, обжигаю их, и, к счастью, бадья достигает по- верхности воды. А мой племянник, которому рукояткой могло просто снести голову, стоит и злорадно улыбается. Я ему всы- пал, отвел к бабушке и заявил, что больше за него не отвечаю. Когда я вернулся из армии, он уже начал заболевать. Ва- лентина, его мать, просила ходить с ним на прием к детскому психиатру, и я делал это, но болезнь прогрессировала. Пыта- лись объяснить его заболевание событиями, связанными с арестом и осуждением отца, но его бабушка с материнской сто- роны, умный и терпеливый человек, которую все звали просто
      "Лёля", говорила, что это наследственное: ее сын, брат Вали и дядя Миши, Геннадий Подкопаев, был душевнобольным. Другой случай, не такой страшный, тоже запомнился. На день рождения я подарил ему две книги: А. Алтаев "Повести" и А. Беляев "Остров погибших кораблей", книги, о которых я в детстве мог только мечтать. Но он скривился, сказал, что у него есть собрание сочинений Беляева, а исторические повести его не интересуют, и что эти книги нужно сдать в букинистичес-
      
      
      
      
      кий магазин, а на вырученные деньги он несколько раз сходит в цирк. Так как он не имел паспорта, мне пришлось свои же книги сдавать букинистам. И не успел я получить эти деньги, как он выхватил их у меня из рук и сломя голову кинулся бе- жать, - видно боялся, что я возьму комиссионные за услуги.
      Болезнь прогрессировала. Миша стал постоянным пациен- том психиатрической клиники, затем началось самолечение, и врачи отказывались его принимать. Юрий честно пытался что- то исправить, используя свои филателистические связи хотел поместить его в московскую больницу им. Кащенко, а там пот- ребовали историю болезни, которую из куйбышевской поли- клиники не выдавали. К этим попыткам я подключил своего друга психолога Л.Г. Блейхмана. Он, как он мне гордо говорил, совершил служебное преступление и вынес медицинскую кар- ту М.Ю. Доброва за пределы больницы. С нее сняли копию. Было это в 1974 г. Москва тоже не помогла. Миша в результа- те самолечения отравился наркотиками и умер 8.04.1977 г. Он был инвалидом второй группы, пенсию получал небольшую, но после его смерти обнаружилось столько дорогих нейролеп- тических лекарств, что никто не мог понять, где и на что он их покупал или доставал. На похороны из воинской части приехал по вызову его брат Владимир. Отцу он тоже доставлял мно- го хлопот, женился в 1979 г., свадьба была накануне похорон Н.Д. Корнющенко, и Юрий с трудом приехал на похороны сво- ей тетки, которой был многим обязан. Жена Татьяна - терпе- ливая, безответная женщина, родила сына Евгения 2.05.1980 г. После смерти Ю.Е. Доброва в октябре 1994 г. мы перестали поддерживать отношения с его потомками. По ряду причин.
      Ю.Е. Добров разошелся со своей женой Валентиной в 1971 г. Она была моложе его на год. Ныне ее тоже нет в жи- вых. Отношения Юрия с другими женщинами были перемен- ными. С Р.С. Колдашовой какое-то время они жили вместе, но затем расстались (не навсегда). Мне и матери приходилось постоянно выслушивать его жалобы, мирить их, или прини-
      
      
      
      
      мать чью-то сторону. Сколько раз приходили его письма или даже телеграммы: немедленно приезжай! - Приедешь, а дело выеденного яйца не стоит. В начале 1976 г. Юрий сошелся с доброй и порядочной женщиной, с высокими культурными запросами, Ириной Николаевной Верховцевой. Она была вдо- ва, жила в Оренбурге, у нее были дети: сын-олигофрен Вале- рий и дочь, начитанная умница, учитель французского языка и мировой художественной культуры Людмила Владимиров- на Верховцева. Я уже упоминал ее имя в связи с материала- ми о г. Бузулуке. Их отношения продлились до конца 1978 г. У Ю.Е. давно уже были проблемы интимного характера, и как большинство русских, мало сексуально просвещенных муж- чин, он видел их причину в женщине, что по ее рассказам, со- вершенно не соответствовало действительности.
      Они расстались. С нашей точки зрения это было ошиб- кой. С Верховцевыми продолжали поддерживать отноше- ния. С Л.В. я долго переписывался, до начала нулевых годов. С дочкой Верой мы ездили к ним в Оренбург в гости в ноябре 1980 г. И.Н. Верховцева умерла 21.09.1997 г. К этому времени Ю.Е. Доброва уже не было в живых.
      После разрыва отношений с Ириной он снова сошелся с Региной, но ненадолго. Они ездили в дома отдыха, путешес- твовали на теплоходе по Волге, и ему везде виделись ее из- мены. В 1980 г. он, наконец-то, получил квартиру от завода сельхозмашин, на котором работал юрисконсультом. До конца жизни он жил на ул. Чернореченской. Дом отца на ул. Буяно- ва был продан, сумма от продажи должна была быть поделена между ним и сестрой Людмилой. Поскольку этот дележ про- исходил без оформления соответствующих документов, меж- ду братом и сестрой началась ссора, которая продолжалась до смерти Юрия. Дело в том, что осенью 1983 г. Ю.Е. Доброва свалил сильнейший приступ инсульта и оставшиеся 11 лет он частично был парализован: нога, рука, речь, зрение. Все-таки его удалось поднять на ноги, и он вел, несмотря на свое со-
      
      
      
      
      стояние, вполне подвижный образ жизни. В течение всех этих лет мы, как могли, ухаживали за ним, следили за порядком в квартире, в которой он держал в придачу ко своей неряш- ливости кошек. Кроме меня, за уборку никто не брался из-за чувства брезгливости. Моим близким женщинам доставалась стирка, приготовление пищи, постоянно возили ему фрукты, ягоды, овощи из нашей усадьбы. В 1985 г. Татьяна Михайловна и Вера с Катей отремонтировали кухню и комнату, а я выло- жил кафелем ванную и туалет. Болезнь стала воздействовать на интеллект и психику. Людмила взяла было его в Тбилиси, где служил ее муж В.И. Лагуткин, но через месяца полтора его вернули обратно. Он подозревал, что в больнице ему сделали
      "укол" по заданию КГБ. Теоретически это было возможно. Мы занимались распространением сам- и там- издата, в том числе
      "посевовскими" изданиями книг А.И. Солженицына. Потом подозрения приняли семейно-бытовой характер, начались об- винения по адресу сестры: она меня обманула! Я разрывал- ся между двух огней, стараясь примирить обе стороны. Все- го не расскажешь. Его состояние начало ухудшаться с начала 1994 г. Последний раз я виделся с кузеном, которому был за многое благодарен, за неделю до его смерти. Я сам находился в тяжелом состоянии после гибели сына, и узнал о смерти Юрия по телефону от Владимира Юрьевича Доброва 10.10.1994 г. Сын почти обезумел. Хоронили его из морга. Мы дали на по- хороны почти 200 тысяч, кто-то еще добавил. Т.М. с трудом до- вела меня до морга, т.к. ноги у меня отказывали, идти мешала сильная боль. Все-таки его гроб из помещения морга я выно- сил вместе с его другом детства и всей жизни Евгением Гим- пельсоном. Похоронили Ю.Е. Доброва на Южном кладбище г. Самары. С нами была и его бывшая жена В.И. Доброва. Сын В.Ю. Добров высказал мнение, что не надо было нам за ним ухаживать: не мучился бы!
      Почему покойный Ю.Е. Добров оказался в морге? После его смерти возникла критическая ситуация. Деньги, которые он
      
      
      
      
      приготовил на похороны, не могли найти (было подозрение, что нашли, но не захотели тратить). Якобы они обнаружились через год. Не оказалось ни денег, ни альбомов с марками у его дру- га Евгения Аркадьевича Гимпельсона, хотя Юрий говорил, что все это находится в неприкосновенности на случай его смерти. Видя беспомощность сына, Е.А. Гимпельсон, зав. кафедрой су- дебной медицины, расположенной при городском морге, пред- ложил отправить труп своего друга в морг, что наследники и сделали: вызвали машину и, завернув тело в одеяло, отправи- ли его в городской морг. Как можно было судить, дальнейший план заключался в том, чтобы Ю.Е. Доброва похоронили в об- щей могиле за казенный счет из-за отсутствия родственников или из-за отсутствия средств на похороны у родственников, т.е. у его сына. Все это с помощью Е.А. Гимпельсона можно было устроить. В этом был бы определенный цинизм, но в те нищие годы многие стали так делать. Однако не были учтены два фак- тора: наша семья и сестра Юрия - Л.Е. Лагуткина. Т.М. Корню- щенко, приехав к Добрым и узнав о задуманном, сразу же ска- зала, что приедет Люся и устроит скандал. Люсе я уже сообщил о смерти брата, она спрашивала мое мнение о своем приезде, и я посоветовал ей не ехать. Но родственники Юрия об этом уговоре не знали, и сразу же забеспокоились. Е.А. Гимпельсон знал Люсю с детства и прекрасно понимал, что она может ему сказать. Татьяна Михайловна дала им наши деньги, которые я только что получил в частной школе, Е.М. тоже расщедрил- ся на 50 тысяч, а другой друг Юрия - Николай Макурин, дал 50 тысяч под расписку. На триста тысяч можно было органи- зовать нормальные похороны. Когда я последний раз виделся с кузеном у меня появилось предчувствие, что это - в последний раз. Действительно, еще раз я увидел его уже в гробу.
      У Л.Е. Лагуткиной были веские основания не торопиться на похороны брата. Явного рода отклонения в его отношениях с сестрой выразились в том, что сначала он заявил ей, что она ему не сестра, потому что ее в младенчестве взяли из детского
      
      
      
      
      приюта. Еще позднее он объявил, что их мать, В.Т. Доброва, родила Люсю не от мужа, а от своего любовника, аптекаря- еврея, и об этом, дескать, знал весь Бузулук. Без всякого стес- нения он рассказывал об этом в нашей семье, а в семью Люси отправлял письма, чтобы ее муж знал, с кем он имеет дело. В.И. Лагуткин ответил ему очень достойным письмом, и на время это приостановило его обличительный пыл. Признаюсь, что он требовал от меня: когда я умру, чтобы Люськи на моих похоронах не было! Я не собирался выполнять этот наказ, но все вышло само собой. В семьях Черкасовых и Добровых по- хороны всегда происходили с некоторыми странностями.
      Летом 1995 г. Людмила и Владимир Лагуткины приеха- ли к нам в гости в Чапаевск. Своей кузине я показал вещич- ки, взятые нами как "наследство" от Юрия: две статуэточки Одарки и Карася, подаренные тете Вале ее братом из Украины, сувенирный макет яхты из Крыма, старую печать следователя Ю. Доброва, складную лупу... Среди этих мелочей был и ста- рый портсигар с изображением трех богатырей, принадлежав- ший их отцу - Е.Д. Доброву. В нем находилась записка "мэ- мэнто мори" - "помни о смерти", с указанием всех данных Е.Д. - на случай внезапной беды вне дома. Шутя, я предложил Люсе поделиться с нею этими сокровищами, но она отказа- лась, не шутя заявив мне, что я мог бы взять гораздо больше, т.е. она совершенно не представляла, в каких обстоятельствах свершились смерть и похороны ее брата.
      Мы ездили на кладбища. Сначала побывали на Чапаевском кладбище, где уже 16 лет покоился прах ее тетки - Н.Д. Кор- нющенко. Потом поехали в Самару. На Центральное кладби- ще, где похоронены ее отец и мой сын, Лагуткины не пошли, так как и она, и я забыли расположение могилы дяди Жени, а сразу поехали на Южное кладбище. Номер могилы Юрия у меня был записан: 6323, 5-я линия. Нашли могилу не сразу, но нашла именно Люся, и ее муж В.И. Лагуткин с пафосом ска- зал: "Вот, именно сестра нашла могилу брата!".
      
      
      
      
      На следующий год, в феврале 1996, я приезжал в г. Сочи на две недели, чтобы полечиться в санатории "Заполярье". Жил у них, и Люся довольно неожиданно предложила мне познако- миться с ее версией своего происхождения. Считаю, что если бы не заявления ее покойного брата, она не стала бы об этом задумываться. Но коль скоро они были, то в ней тоже пробуди- лись какие-то смутные воспоминания о своем младенчестве и детстве, а главным доводом было внешнее сходство Л.Е. Лагут- киной с моей матерью - Н.Д. Корнющенко. Оно действительно было заметно, а к старости особенно усилилось. Следовательно, решила она, настоящей ее матерью была ее тетя, родившая ее по девичьей неопытности. Чтобы прикрыть этот позор, новорож- денную девочку передали В.Т Добровой, и документы на нее оформили как на дочь супругов Добровых. Таким образом, мы с нею являемся не двоюродными, а единоутробными братом и сестрой. Это предположение застало меня врасплох, но я сразу же вспомнил загадочную фразу матери: "Я про Люську такое знаю, но никому даже на смертном одре не скажу!".
      Теперь настало время рассказать о Людмиле Евгеньевне Добровой. Она родилась 31.12.1931 г. в Бузулуке. Вместе с ро- дителями жила в г. Ставрополь-на-Волге, затем в Куйбышеве. Она хорошо рисовала, в классе оформляла стенные газеты. Школу окончила в 1950 г., но перешла в 11 класс, - специали- зированный на изучении немецкого языка. В 1951 г. поступила на заочное отделение факультета иностранных языков (немец- кий) в КГПИ г. Куйбышева. В этом же году была направлена в г. Сызрань учителем немецкого языка в среднюю школу. После окончания института в 1955 г. вернулась в г. Куйбышев и посту- пила на работу в авиаотряд Приволжского авиаподразделения на должность бортпроводницы. У нее был роман с летчиком Яковым, и дело шло к свадьбе, но внезапно все переменилось, и свадьба не состоялась. Какое-то отношение к тем давним со- бытиям имела Лариса Быстрова, дочь поварихи В.А. Быстро- вой. В 1956 г. на похоронах матери дядя Женя познакомился
      
      
      
      
      с этой девушкой, чем-то она его очаровала и переехала к ним жить. Она тоже работала бортпроводницей и вышла замуж за летчика, может быть, за того самого Якова. Помню только, что от горячей любви к этой девице Добровы перешли к острой неприязни к ней, в том числе и мама.
      В 1957 г. Л.Е. с ее знанием немецкого языка начала рабо- тать продавцом в только что открывшемся книжном магазине
      "Дружба нардов" в отделе иностранной литературы. И в этом же году она познакомилась с В.И. Лагуткиным, который закан- чивал обучение в Военно-медицинской академии. Как будто бы у него тоже возник диссонанс с предполагаемой невестой. В феврале 1957 г. состоялась их свадьба. Мама ездила на свадь- бу к племяннице, в подарок повезла старинную русскую и японскую фарфоровую посуду, сохранившуюся от давних лет. Вернувшись, долго и с удовольствием рассказывала мне, какое было угощение, что для этого дядя Женя привез из Москвы, как выглядели друзья жениха, без пяти минут офицеры, какие песни пели, как дядя Женя утром, желая помочь, разбил посу- ду, и прочие милые мелочи.
      Владимир Иванович Лагуткин (17.09.1933 - 10.09.2011) родился в Ростове-на-Дону. Его отец И.Ф. окончил железнодо- рожный институт. Был призван в действующую армию в звании воентехника 2-го ранга. Пропал без вести летом 1943 г. после ранения. Мать Лопарева Е.Д. (1905 - 1997) окончила церковно- приходскую школу, работала техничкой в военкомате, в шко- ле, чтобы сыновья были перед глазами. Старший сын Георгий Иванович, полковник авиации, преподавал в Звездном городке в Щелоково-3. После окончания школы В.И. поступил в Меди- цинский институт г. Ростова. Окончив 4-й курс института, был переведен на Военно-медицинский факультет Медицинского института г. Куйбышева (так тогда функционировала ВМА). После окончания учебы в 1957 г. получил назначение на Даль- ний Восток в пограничный отряд пос. Посьет на должность во- енврача пункта медицинской помощи недалеко от о. Хасан. Они
      
      
      
      
      с Люсей отбыли на место назначения в августе 1957 г. В 1959 г. он был назначен в Петропавловск-Камчатский на должность на- чальника санчасти. В 1964 г. был направлен в Ленинград на кур- сы переподготовки по специальности врач-эпидемиолог. Снова вернулся в Петропавловск-Камчатский. В 1968 г. был переведен на должность начальника санэпидотряда в столицу Таджикис- тана - г. Душанбе, где получил звание майора. В 1975 г. был пе- реведен в Грузию на должность зам. командующего Военным Закавказским округом по медицинской службе.
      В Тбилиси он был и начальником военного госпиталя, и секретарем партийной организации коллектива медработни- ков, имел звание подполковника. В госпитале часто лечились и Ю.Е. Добров с Р.С. Колдашовой, и В.Т. Доброва, и, кажется, Корнющенко Н.Д., когда была у них в гостях в 1977 г. В его ведении находился и дом отдыха "Пограничник Закавказья" в Гаграх, в котором, благодаря Володе, мы отдыхали в 1975 г., и пионерский лагерь "Солнечный берег", в котором мы прорабо- тали одну смену с нашими детьми Борей и Верой в 1977 г на территории Абхазии.
      Его жена Людмила, находясь постоянно при муже, работа- ла в библиотеках, в школах, в книжном магазине, - в зависи- мости от наличия работы. В Тбилиси она работала в библиоте- ке военного госпиталя. В 1985 г. В.И. Лагуткин был переведен на службу в г. Сочи и получил там квартиру для постоянного места жительства. В 1986 г. в звании полковника медицинс- кой службы вышел в отставку - на пенсию. Людмила в 1985 - 1987 гг. работала библиотекарем в санатории "Заполярье", в 1987 вышла на пенсию. Владимир с 1986 по 2001 гг. работал начальником приемного отделения этого же санатория.
      Супруги Лагуткины всегда отличались гостеприимством и заботой о ближних. В.И. Лагуткин скончался в 2011 г. пос- ле тяжелой операции. Похоронен на Сочинском кладбище. Л.Е. Лагуткина перенесла ампутацию ноги еще раньше смерти мужа, ныне живет в окружении семьи. Их единственный сын
      
      
      
      
      Андрей Владимирович (р. 27.07.1959) родился в г. Ростове, окончил школу в г. Тбилиси. В 1980 г. окончил Голицинское военно-политическое пограничное училище. Служил в Арме- нии: г. Ахалцих, 1984 - 1988, Нахичевань, 1988 - 1990; в Гру-
      зии: г. Тбилиси, 1990 - 1992; в России: г. Сочи, 1992 - 1997; работал в органах КГБ, ФСБ. Вышел в отставку в звании майо- ра, - ныне на пенсии. Женат на Орловой Любови Севировне (р. 30.07.1960). Их дети: Анна Андреевна (р. 4.03.1982) в пер- вом браке за Н.В. Бондаренко, сын Александр (р. 26.02.2005), во втором браке за Бравковым Владимиром Сергеевичем, дети: дочь Анастасия (р. 2.10.2011), сын Иван (р. 8.11.2012); сын Павел Андреевич (р. 2.11.1984). А.А. Бравкова имеет среднее медицинское образование, заочно учится на юридическом фа- культете. П.А. Лагуткин окончил Сочинский государственный университет туризма и курортного дела.
      Таким образом, у Л.Е. и В.И. Лагутниных к старости наро- дилось двое внуков и трое правнуков.
      Теперь я снова вернусь в 1957 год, который был наполнен событиями, об одном из которых - о свадьбе Люси - я уже рас- сказал. А до этого в январе 1957 г. меня приняли в комсомол. Полное название этой юношеской организации было таково: Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи. Это была третья ступень в коммунистическом воспитании: до третьего класса - октябрята со звездочками, затем -пионеры в красных галстуках, затем, с 14 лет, - комсомольцы с билетами и значками. В те годы принимали не всех, да и не все стреми- лись вступать в эти организации. В моем 9-м классе в начале учебного года из 23 человек 13 не были членами ВЛКСМ. Еще раньше в школах стали создавать организации Добровольного Общества Содействия Армии, Авиации и Флоту (ДОСААФ), и в 1953 г. в 5-м классе, мы мальчишки, скопом вступали в эту организацию, чтобы иметь возможность собирать и разбирать винтовку Мосина и иногда стрелять из малокалиберной вин- товки. Вот как выглядели наши членские билеты:
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Потом в нашей жизни будет еще великое множество раз- ных "добровольных" обществ и во все приходилось вступать и обязательно платить членские взносы. Кажется, последним было "Общество трезвости" в 1986 г., в которое "загоняли" всех непьющих и всех пьющих.
      Скорбная весть. Предыдущий текст со слов "Они расста- лись" на с. 234 был написан мною, включая весь материал о Людмиле Евгеньевне Лагуткиной, в субботу 15.11.2014 г. В октябре-ноябре этого года я или Татьяна Михайловна ре- гулярно звонили ей по субботам в Сочи, т.к. она находилась на даче, жаловалась на здоровье, и мы беспокоились о ней. Но в упомянутую субботу я не мог позвонить, т.к. закончил работу запоздно, а мне хотелось сообщить ей, что большую часть материала о ней и других Лагуткиных я уже включил в рукопись книги. Поэтому решил ее не беспокоить, а позво- нить завтра в полдень. Кроме того, на чтение перед сном на сей раз у меня был отложен том древнегреческого писателя Лукиана Самосатского, который Люся прислала мне в 1971 г., и об этом я тоже хотел ей сообщить, чтобы хоть чем-то по- радовать В полдень 16.11.2014 г. я позвонил, как всегда, по мобильному телефону Люсе и услышал мужской голос. По- нял, что это говорит ее сын Андрей и успел подумать: что- то случилось! Андрей подтвердил возникшее подозрение:
      "Мама умерла ночью на даче. Очень ее жалко!". Потом я со- образил, что писал страницы, посвященные ей, ее покойно- му мужу, ее детям, внукам и правнукам, в те часы и минуты, когда она уже прощалась с жизнью или уже умерла. Людмила Евгеньевна была в курсе продвижения моей работы над этой немалой рукописью, по моей просьбе присылала материалы об отце, старинные документы, а также основные сведения о своей биографии, и биографиях людей из рода Лагуткиных, которые и приведены мною выше. Очень скоро мне позвонил Г.И. Лагуткин, ее деверь, которому Андрей сообщил печаль- ную весть. Мы обменялись взаимными соболезнованиями.
      
      
      
      
      По устоявшимся традициям Георгий Иванович в возрасте 83 лет становится главным в роде Лагуткиных, а я в возрас- те 72 лет остаюсь старшим в роде Черкасовых-Добровых. А Люся не дожила 1,5 месяца до своего 83-летия. Даты ее жизни на с. 20 "Родословной..." должны быть таковы:
      "Людмила Евгеньевна Доброва (31.12.1931 - 16.11.2014)". Похороны моей двоюродной сестры состоятся 18.11.2014. И опять в этой дате кроется мистика: 18.11.1979 г. умерла моя мать, и ее тетка Н.Д. Корнющенко! - Женщина, которую все последующие годы после смерти Ю.Е. Доброва она считала своей матерью. Похоронена Л.Е. на том же кладбище, что и В.И. Лагуткин, рядом с его могилой. Мир праху ее!
      К ее материалам о членах своей семьи нужно еще добавить краткие сведения о Любови Севировне Лагуткиной: их брак с Андреем был заключен в 1980 г., она тоже из семьи воен- ного; с ее отцом, полковником ВВС мы однажды встречались на квартире Лагуткина Г.И. в Щелоково-3 (пос. Чкаловский,
      "Звездный городок"). Ныне его уже нет в живых. Очень корот- кая встреча была и с ее матерью: встречали ее на ж/д. вокза- ле в Москве. Она имеет высшее психологическое образование ныне практикующий психолог.
      Мнение покойной кузины о своем происхождении я пол- ностью не отвергал, но и согласиться с нею не мог. Все ее доводы в пользу своей версии легко находили опровержения гораздо большей суммой противоположных доводов. Ее же доказательства основывались, главным образом, на эмоциях. Вот строки из ее письма (мы переписывались постоянно на протяжении последних 10 лет). 21.03.2013: "Дима, теперь о свидетельстве о рождении. После нашего разговора (по теле- фону в феврале - Д.К.) через день я вижу сон. За столом сидит Володя, напротив - тетя Надя, и какой-то мужчина высокий стоит ко мне спиной. Я долго думала, ворошить ли старое. Есть два варианта. Можно нанести тете Наде боль, ведь она столько терпела, а можно обрадовать ее, что мы знаем все. То,
      
      
      
      
      что она мне родная мать, я уверена на 100 %. Всплыли кое- какие воспоминания. Ксерокс я тебе пришлю, который рядом он не работает временно, а в город ехать никто не хочет". В разговоре она упоминала о том, что в ее метрике есть какие- то исправлении, которые будто бы подтверждают ее версию, и я просил прислать мне ксерокопии, чтобы рассмотреть их самому. Но она так и не прислала копию. Мне остается только грустно пошутить, что души моей мамы и кузины встретят- ся в загробном мире, и для них все станет ясным. От себя могу лишь сказать, что соглашаться с Людмилой мне мешало нравственное чувство по отношению к своей матери, хотя тео- ретически такую ситуацию представить можно. Но, опять же, мне, всю жизнь занимавшегося педагогикой, долго бывшему руководителем школы-интерната, где многие дети не знали своих родителей, трудно представить, что умиравшие одни за другим дядя Женя, тетя Валя, мама могли спокойно унес- ти тайну в могилу. Кто-нибудь, как-нибудь обязательно бы проговорился. Этого не произошло, следовательно, прямых доказательств нет. Да и у Люси могли бы возникнуть предпо- ложения о своей матери гораздо раньше, однако не возникали и не возникли бы, если бы не злая воля ее больного брата. Чисто по-человечески, по-женски, ей не хотелось считать его родным братом, причинившим ей столько неприятностей. Я же подходил на эту роль гораздо лучше, и когда в 1996 г. во время моего пребывания в Сочи у Лагуткиных, Люся стала подробно доказывать мне, что она моя родная сестра, я инту- итивно понял главную цель ее намерений. Будем считать эту тему исчерпанной.
      А теперь я снова возвращаюсь в 1957 год.
      В этом году я закончил 8-й класс. Классным руководите- лем у нас была Рэма Матвеевна Левит, историк, - я уже упоми- нал о ней.
      
      
      
      
      
      
      Табель об окончании 8 кл. Д. Корнющенко в 1957 г.
      
      
      
      
      В этом году я похоронил свою вторую собаку - пса Анчара. Он заразился чумкой и подох. Это было в начале июня. Нам с мамой нужно было ехать в Богатое, он же, бедняга, лежал на земле под нашим окном и медленно умирал, - никто не мог объяснить того, что с ним происходило. Когда мы вернулись, Анчара уже не было в живых. Я отволок его на той подстил- ке, на которой он лежал, в яму на пустыре, вырыл для него могилку и закопал. Только позднее кто-то сказал, что у него была чумка, которой часто болеют собаки и кошки в сельской местности, заражаясь от грызунов. Мой мудрый друг Сергей Антипов объяснил мне: "Ты своим собакам даешь слишком мудреные имена, они их не выдерживают. Вот свою дворнягу я зову "Кабысдох", и он у меня никогда не подохнет!". Позднее такое же объяснение о живучести собак я встретил в каком-то рассказе Д. Лондона.
      В июле к нам в гости приезжали молодожены Лагуткины. Помню, как к их приезду мама приготовила для Володи настой- ку водки на лимонных корках, причем картофельным ножом с лимона была счищена цедра, положена в старинный графин, а потом залита водкой из бутылки. И много другого было, чтобы удивить гостей. Молодые муж и жена на радость хозяйке гово- рили ей, что такое убранство квартиры не в каждом куйбышев- ском доме встретишь. Нам на память они привезли свою пер- вую семейную фотографию: "Дорогой тете Наде и Димочке от нас. Г. Куйбышев. 16.02.57". Это была дата их бракосочетания и свадьбы. Фотография замечательная, и Люся, и Володя кра- сивы и импозантны, просто образец советских молодых людей сер. 50-х годов, времени "оттепели".
      С Володей мы ходили рыбачить во все места, о которых я знал, что там клюет рыба. На велосипедах ездили с ним в с. Беловку, чтобы узнать точное расписание автобуса до ст. Кротовка (тогда у нас начали появляться некоторые при- знаки индустриальной цивилизации). Желая польстить маме, Люся и Андрей говорили, что я совершенно не выгляжу дере-
      
      
      
      
      венским парнем, а наоборот, имею совсем городской облик. Помню, что это кто-то из них сказал, а другой поддержал, когда мы возвращались с сельского кладбища, где побывали на могилах Наточки и бабушки. Вскоре после их отъезда мы получили письмо:
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Письмо супругов Лагуткиных Н.Д. Корнющенко и ее сыну, август 1957 г.
      
      
      
      
      А это письмо получили вскоре после их отъезда Е.Д. и В.Т. Добровы:
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ...
      
      Письмо В.И. Лагуткина В.Т. и Е.Д. Добровым, первая страница, 30.11.1957 г.
      
      
      
      
      Из этого большого письма, в котором рассказывается и о быте молодой семьи, и о службе начинающего военврача, и об исторических и географических примечательностях Посье- та, я привел только первую страницу. Е.Д. Добров, примерно в 1958 г., совершил дальнюю поездку на Дальний Восток и своими впечатлениями о жизни семьи Лагуткиных делился в письме сыну Юрию: во время долгого пути с Дальнего Восто- ка в Куйбышев он записывал все свои впечатления от встречи с дочерью и зятем, а потом весь этот материал представил на суд сыну. Я читал это письмо в период обострившихся отно- шений между Ю.Е. и Л.Е. - он мне дал его почитать, чтобы я убедился, как их отец критически относился к его сестре. Дей- ствительно, письмо было наполнено недовольством к дочери за всякие бытовые промахи. Отец совершенно не учитывал того обстоятельства, что у нее не было семейного опыта, а на- браться его было не у кого: все опытные женщины, у которых она могла бы многому научиться, находились далеко.
      Фотографии Л. и В. Лагуткиных и их потомков мы поме- щаем в иллюстративном ряду.
      Надо сказать, что Люся и Володя приезжали в гости в Ку- тулукстрой еще раз, в первой половине 60-х годов, когда я на- ходился на военной службе. Потом мать рассказывала, какой Володя простой, как он ходил на рыбалку в старой моей телог- рейке, как он со всеми находил общий язык и т.д. Ее восхищал тот факт, что офицер может так запанибрата быть с простыми мужиками. А каким же мог быть советский офицер, плоть от плоти этого самого народа? Я к этому времени уже вдоволь на- смотрелся на этих простых советских офицеров, - восхищения они у меня не вызывали.
      Ближе к концу августа мы с мамой все-таки съездили в Куйбышев. У них на квартире стала жить девушка-библио- текарь, которая всячески "хотела свою образованность пока- зать" и рассказывала, какие посетители бывают в Областной библиотеке, иногда с юмором. В то время, когда наступал пик
      
      
      
      
      молодежной "исповедальной прозы", громадной популярнос- тью пользовалась повесть А. Кузнецова "Продолжение леген- ды", по которой часто шли радиоспектакли. Через 12 лет автор гениально надует советскую власть и КГБ, и станет одним из первых эмигрантов третьей волны; все книги его будут запре- щены и изъяты из библиотек. Ну, а 1957 г., чтобы купить его книгу, нужно было постоять в очереди. Эта девушка-кварти- рантка стала выпрашивать у нас повесть Кузнецова для ка- ких-то библиотекарских дел. От молодежной прозы я в осо- бом восторге не был и охотно уступил даме. А 28.08. перед нашим отъездом отмечали день рождения В.Т. Добровой, все мы сидели за столом, и вдруг под влиянием алкогольных па- ров та девица, которую я, было, зауважал, вдруг попросила разрешения спеть, что компания великодушно разрешила. Она и спела какую-то самодеятельную песню "Электричество". Несовпадение ее прежних интеллектуальных и духовных эс- пакад с пошлейшей песенкой настолько поразило меня, что я не мог остаться за столом, и, нарушая приличия, не дослушав певицы, вышел на двор. Потом вернулся, и оказалось, что всем эта песенка понравилась. Потом я спросил мать: "Эта песня - пошлость? - Ну, конечно, пошлее не бывает! - А почему же все ею восхитились? - Кому-то она действительно понрави- лась, например, твоему дяде с его скудным духовным уровнем, а кто-то, как я, следовал правилам приличия". Кстати, песню эту я и позднее слышал, и понял, что это, просто, шутка и не следует из-за нее стулья ломать. Приходил Юрий с поздрав- лением матери в милицейской форме и с пистолетом, так как вернулся с дежурства. Он дал всем, кто хотел, посмотреть пис- толет Макарова, предварительно вынув из него обойму. Я тоже впервые подержал в руках боевое оружие, о котором столько мечтал и делал его из дерева и металлических трубок, не пред- ставляя, как скоро оно мне до чертиков надоест. А Юрий был весел... Когда он получит свою квартиру на ул. Аэродромной, которую потом оставит бывшей жене и детям, его тетка при-
      
      
      
      
      едет посмотреть на это новое жилье. После осмотра комнат, он покажет ей местечко в ванной комнате, соединенной с туале- том, где он приспособил какой-то небольшой столик, и скажет:
      "А это мой кабинет. Здесь по ночам, когда все уснут, я занима- юсь своими марками!". Помню, что когда мама рассказала этот эпизод мне, только что вернувшемуся из армии, мне стало так же жаль своего старшего кузена, как когда-то на нашем огоро- де при копке картошки.
      В Куйбышеве мне купили вновь введенную школьную фор- му: почти такую как в старой гимназии. Гимнастерка, брюки на выпуск, поясной ремень с бляхой и гимназистского образца фуражку. Форму я надевал раза 2-3 и перестал ее носить, т.к. она действовала как раздражитель не только на одноклассни- ков, но и на всю школу. А фуражку носил, она мне шла, и скоро меня прозвали "Печориным", что мне нравилось.
      В сентябре 1957 г. меня, ученика 9-го класса, комсомольца, и Толю Ярыгина, ученика 7-го класса, пионера, направили в со- ставе районной делегации на 2-й Областной и Городской Слет комсомольцев-школьников. Слет был посвящен набиравшему силу процессу трудового обучения и воспитания. Мы уезжали из Богатого с учительницей Тамарой Моисеевной, потом она работала инструктором Райкома ВЛКСМ. Поместили нас в об- щежитии Планового института, хорошо кормили, жили мы в комнате на четверых. Все наши заседания проходили в Театре оперы и балета, там же нам показали концерт Волжского на- родного хора, который лишь недавно начал свои выступления. У нас были делегатские билеты, по которым мы проходили в театр и в общежитие, было дружно и весело. Мы выезжали в какой-то микрорайон и сажали деревца в память Октябрьской революции, возможно, они живы и поныне. Я влюбился в одну девочку-семиклассницу из Богатовского района, но ненадолго. Возвращались опять через Богатое. Толя простудился и силь- но заболел. С очень высокой температурой я, с большим тру- дом, довез его до Арзамасцевки и доставил к родителям, а сам
      
      
      
      
      тотчас же заболел, и так же тяжело. Это был грипп, и оба мы провалялись почти две недели. С.А.Н. Ярыгиным мы возобно- вим отношения в 1959 г. и начнется наша полудетская дружба, которая будет продолжаться много лет, а потом прервется и по причинам, и без причин. Из Куйбышева я привез два кг. сахара, который в наших краях временно исчез, и кг. конфет-карамели
      "Золотой петушок", чем очень гордился.
      В 1957 г. мы купили наш первый четырехламповый ра- диоприемник "Москвич". Теперь можно было слушать радио- станцию "Маяк", которая круглосуточно передавала самые популярные песенки, арии и дуэты из оперетт, скетчи, причем такие, которые в обычном эфире не звучали. Но и от нашего репродуктора мы теперь не зависели, т.к. приемник мог рабо- тать от сети круглые сутки, а антенну к нему я приспособил комнатную. Долго этот приемник не прожил, уж очень хлипкая была у него конструкция. На коротковолновый у нас не хвата- ло доходов, но в 1961 г. перед отъездом мамы на курорт "Лаза- ревское", мы купили другой приемник. Я ездил за ним в Бога- тое и очень гордился покупкой, т.к. переключение диапазонов у него производилось с помощью клавиатуры. Не помню его названия, и не помню, куда он потом делся.
      В 1957 г. я учился играть в волейбол. Новый учитель физ- культуры А.П. Нувальцев организовал волейбольную секцию. Играли в мяч в здании спортзала, который по праздникам пре- вращался в актовый зал со сценой, и в этом же здании находи- лась школьная библиотека и пионерская комната, там же устра- ивались школьные танцы. В сущности, это был школьный клуб, способный трансформироваться по обстоятельствам. Помню трагикомичный случай, как мы лишились волейбольного мяча. Молодая учительница физики и астрономии Анна Васильевна Баранова все вертелась вокруг старшеклассников и в результате тоже забеременела, как и ее подруга, и вышла замуж за своего бывшего ученика. Мы играли, а она стояла на краю площадки и рассматривала большой нож-лисичку, который трудно было сло-
      
      
      
      
      жить, - кто-то из парней дал ей эту "лисичку" на сохранение. Лезвие она держала перед собой, и на него напоролся летящий мяч. Учитель физкультуры накинулся на нее с упреками, но мяч это не вернуло, запасных камер не было, а про ниппельные мячи мы в то время даже не слыхивали.
      Больше играть было не во что, пока кто-то не достал ка- меру.
      Позднее я стал очень неплохим игроком и выступал на межрайонных соревнованиях в Кинель-Черкасах в составе районной волейбольной команды в 1960 г. Уже окончив школу, с новым физруком Е.В. Звягиным мы учились играть в баскет- бол. В 9-м классе у меня появились новые друзья: Владимир Носов из с. Пашковка; его братец Александр, дважды оста- вался на второй год и теперь заканчивал школу вместе с нами. И Александр Кирьянов из Беловки, единственный сын у мате- ри. Его отец погиб на войне. С Сашей мы переписывались из разных стран: он служил на год старше меня в Венгрии, а я в Германии.
      В 1957 - 1960 гг. я много рисовал. Еще раньше я участво- вал в конкурсе детских рисунков в Богатовском районе, делал картины для оформления новогоднего зала старших классов (и в том, и в другом случае темой моих рисунков оказались былинные русские богатыри). В 8-м классе я был редактором классной стенной газеты "Юность" и тоже участвовал в кон- курсе новогодних стенных газет. Сохранились мои рисунки, наверное, с класса 7-го. По ним видно, что я пытался рисо- вать с натуры: автопортреты, портреты друзей, карандашный портрет мамы, зарисовка нашей Кисы... Ну, а в основном это всевозможные батальные сцены, но по ним можно догадать- ся, какие книги я читал в те годы, т.к. многие рисунки - свое- образные иллюстрации к прочитанному. Вот я перелистываю свои детские и юношеские альбомы для рисования и называю эти книги: Гардони "Звезды Эгера", Дюма "Три мушкетера", Лермонтов "Мцыри", Олейникова "Семьдесят два дня" (о Па-
      
      
      
      
      рижской коммуне), В. Скотт "Айвенго", "Квентин Дорвард", Джаваньоли "Спартак", Стивенсон "Остров сокровищ", Купер
      "Зверобой", "Следопыт", "Последний из могикан", Шишова
      "Великое плавание", Майн Рид "Оцеола, вождь симинолов",
      "Всадник без головы", Гоголь "Тарас Бульба", Антоновская
      "Великий Моурави", Мериме "Жакерия", Злобин "Степан Разин"; много рисунков на темы борьбы русских дружин со всякими врагами. Есть иллюстрации более серьезные: к Гри- боедову "Горе от ума", но скорее, это копирование из книги. Были иллюстрации ко всем романам А. Грина - я подарил весь этот альбом на 70-летие А.В. Кацуры, - известному писателю, художнику, поэту, - в Переделкино, где чествовали юбиляра в мае 2011 г. Сохранились карандашные портреты, которые я делал с серии венгерских почтовых марок, или создавал сам: Д. Байрон, Г. Гейне, В. Гюго, Ш. Петефи, М. Твен, Сирано де Бержерак, А. Пушкин, Д. Лондон, - все это были мои любимые авторы или герои, как Сирано из драмы Э. Ростана.
      Когда мы работали на канале регулировщиками воды, то в совхозном магазине я приглядел, а потом купил деревянный ящик с медовыми красками. Это была та же акварель, но пояр- че той, которая была у меня раньше. Уже в 10-м классе этими красками я изобразил целый цикл эпизодов русских былин с участием трех богатырей, да и картину Васнецова так удачно скопировал, что мама повесила ее на стену, и наши гости счи- тали, что это фабричная репродукция. Были и портреты-копии Е. Давыдова, Александра Невского, сцены ледового побоища, Куликовской битвы и, опять же, сцены из рыцарских времен, композиционно придуманные мною. От мамы и от друзей я часто слышал, что мне бы надо учиться в художественной шко- ле... То же самое я говорил Сергею Антипову, но с другим ад- ресом: "Тебе надо учиться бы в музыкальной школе!". Нигде нам учиться не пришлось...
      В середине декабря 1957 г. мама был избрана народным заседателем, и получила удостоверение.
      
      
      
      
      
      
      
      Это означало, что в порядке очередности она должна была являться на судебное заседание в с. Богатое и участвовать в судебном заседании народного суда Богатовского района. Для этого в зимнее время ей предоставлялась сельсоветом ло- шадь с возницей, а в другое время года - автомашина. Такая
      
      
      
      
      гражданская обязанность была по ее человеческим качествам очень разумной, т.к. житейская мудрость, высокий культурный уровень, умение проникнуть в суть человеческих отношений, чувство справедливости, ее возраст (ей пошел шестой десяток лет), - все это создало ей среди местного населения репутацию строгого, но честного арбитра. Насколько я помню, она, в ос- новном, участвовала в гражданских процессах. Возвращаясь, мама рассказывала мне о них, и была уверена, что участвовала в вынесении справедливых приговоров. Как-то раз, находясь в состоянии некой эйфории от удачного решения, мама заявила мне, что, дескать, раз и ее брат Евгений, и ее племянник Юрий, являются юристами, и она стала народным заседателем, то и тебе, сынок, тоже нужно идти по нашим стопам. У меня в де- тстве, действительно, под влиянием ореола Юрия, о котором близкие говорили как о перспективном юристе (я даже однаж- ды на вопрос, как звучит полное имя "Юра", не задумываясь, ответил - "Юрист"), возникло детское предпочтение этой про- фессии всем остальным, хотя я очень смутно представлял, в чем она заключается. Народное представление о юриспруденции, особенно, о роли репрессивных органов, всегда наделяло эти институты ореолом зловещей сакральности: все боялись слов
      "судья", "суд", "прокурор", но многие втайне мечтали стать частью этой системы, хотя бы для собственной безопасности и права распоряжаться чужими жизнями. Фраза "он учится на прокурора" в устах односельчан всегда имела двоякий смысл. Способствовало такому отношению к юстиции появление на экранах дурацких фильмов о борьбе с вредителями, об охоте за шпионами, об уничтожении преступников всех мастей. Кое- что и на меня действовало, другие-то, хорошие фильмы, у нас не так уж часто шли, но к 1958 г. в моем сознании произошла переоценка ценностей, и я уже твердо знал, что скорее буду среди тех, кого преследуют, чем среди тех, кто преследует. На эту переоценку повлияли встречи и разговоры с теми, кто возвращался из концлагерей. А таким был брат Толи Ярыги-
      
      
      
      
      на, из немецкого концлагеря угодивший в советский в 1945 г. Односельчане относились к нему настороженно, на работу не принимали, и он занялся шитьем кепок, шапок - ремеслом, ко- торому научился в заключении. У меня в детстве была кепка, сшитая им, в зрелости - шапка, которую мне подарил Анато- лий в 1972 г.
      Помню безобразный случай, разыгравшийся в нашем ку- тулукском клубе во время танцев. Подвыпивший учитель физ- культуры, бывший фронтовик, пригласил на танец девушку- десятиклассницу Тоню Тимофееву, чья старшая сестра Полина Петровна, учитель математики, вышла замуж за Сергея Нико- лаевича Ярыгина. Девушка отказала кавалеру, и тот устроил скандал: "Ах, ты, такая-сякая! Твоя сестра вышла за изменни- ка родины и не стыдится в школе работать (а П.П. уже родила мальчика), а ты мне, кровь проливавшему за родину, отказыва- ешь?!". И пошел, и пошел... Кажется, его вывели, и из школы директор, которому он говорил, что ты дурак, его уволил за недостойное поведение.
      1-го сентября 1957 г. в 9-А классе я завел новую записную книжку. Это была специальная "Записная книжка учащегося" со многими разделами, выпущенная в год Всемирного фести- валя молодежи и студентов в Москве, 1957 год. Она служила мне до конца 1959 г., когда я уже работал. Подневные записи я начал было делать уже с января 1958 года. Они не отличают- ся разнообразием, но все-таки о чем-то говорят. Погода, кино- фильмы в клубе, игра в шахматы с друзьями, школа, рисова- ние, книги. Самая интересная запись за дни с 7 по 9 февраля 1958 года: "Метель с дождем. Сыро. Откапывал сарай, вымок с головы до ног. Ужасный ветер баллов 10. У нас свалило трубу". Действительно, несколько дней, пока не прекратилась метель, и печник смог починить наш дымоход, мы сидели в нетоплен- ной квартире. Мама уходила ночевать к разным знакомым, а я героически, под несколькими одеялами, но спал в ледяной комнате. Сам я лазил на крышу, но убедился, что ничего испра-
      
      
      
      
      вить не могу. Женщина-печник Уразова, мать моего школьного товарища, все-таки нас выручила.
      В 9-м классе я решил, что мне пора влюбиться. После де- тской любви к Гале Гинтовт, которая закончилась с ее отъездом, я ни к кому из девочек нежных чувств не испытывал. Галя Про- нина, подружка по детскому саду, хоть и считалась моей "невес- той", но любви к ней у меня не было, и у нее тоже ко мне особых чувств не было. Но все вокруг только и делали, что влюблялись и "ходили" друг с другом. Так у нас было принято называть про- цесс ухаживания: не говорили, "с кем он дружит", а "с кем он ходит". Вот и мне надо было с кем-то "ходить". Я выбрал де- вушку-одноклассницу Нину Барсукову. Она была умная, энер- гичная особа, по-своему милая. Уже в 8-м классе ее избрали сек- ретарем школьной комсомольской организации. Была она ровно на год старше меня. Из таких девочек в те годы вырастали или комсомольско-партийные лидеры, или гражданские активистки. Но моя любовь к ней была настолько воздушной, что она даже не знала о ней. Потом ее родители переехали, и моя любовь за- кончилась. Пришлось снова придумывать любовь к той же Гале Прониной, но даже "ходить" с нею у меня не получалось, хотя этот процесс культивирования того, чего на самом деле нет, за- тянулся надолго, до весны 1960 года.
      О лете 1958 г. я уже рассказывал. А в сентябре закончились последние школьные каникулы, и начался последний учебный год в 10 классе. Кстати, сочинение "Как я провел каникулы" я написал очень правдивое с упоминанием многих комических эпизодов из нашей службы регулировщиками воды, но учитель литературы и наш последний классный руководитель Мария Романовна Воронкова отнеслась критически к моему творчес- тву: зачитала сочинение вслух, сама смеялась и класс смеялся. Я был в недоумении: ведь я рассказал чистую правду! И та же Галя меня поддержала: так и надо рассказывать, как было на самом деле! Видимо, с тех пор у меня появилось недоверие к соцреализму, как методу, и я стал предпочитать модернизм.
      
      
      
      
      
      
      Страницы из кл. журнала 9а кл. и из дневника Д. Корнющенко за 10 кл., 1958 г.
      
      
      
      
      На предыдущей странице я привел два списка. Первый - это состав нашего 9-А класса, который сохранился и в 10 клас- се за исключением одной девочки - Н. Барсуковой. 22 человека начали последний учебный год, но сдал экзамен на аттестат зрелости 21 ученик. Ю. Сафонов не сдал два экзамена. Я в этом списке нахожусь под Љ 7. Среди нас было 7 второгодников и даже третьегодников. Это не значит, что они были никудыш- ными учениками. Причина их "задержки" в школе была соци- альной. У большинства из этих ребят отцы погибли на войне, и дети получали за них пенсию. Но как только сын или дочь окан- чивали школу, так тотчас же выплата пенсии прекращалась. Например, я получил аттестат зрелости 22 июня 1959 г. даже не достигнув 17 лет. За июнь я еще получил пенсию, а далее ее выплата автоматически прекратилась. И мой же одноклассник Валентин Мантров, родившийся 1.07.1939 г., тоже продолжал получить пенсию, хотя через неделю после вручения аттестата ему исполнилось 20 лет, а осенью 1959 г. его забрали в армию. Это была хитрость матерей-вдов: они заставляли своих деток оставаться на второй год, чтобы продлить получение пенсии, а потом и еще раз заставляли остаться. Необязательно в одном и том же классе, это грозило бы исключением, а через год, через два. Пользовались этим ухищрением многие семьи по России, учителям об этом все было известно, они ругали второгод- ников, называли их позором школы, но исключали их очень редко. Ведь в сельских семьях детей было много: у того же В. Мантрова было еще две сестры.
      Другой список - это наши учителя, выпускавшие этот класс. Многие фамилии педагогов я уже называл в том или ином контексте. С большинством из них я работал в нашей же школе. С мамой и со мной была дружна учитель истории Реги- на Ивановна Николаенко. Она вышла замуж и уехала в Куйбы- шев. Мы с нею переписывались и даже встречались в гостях у ее матери. Когда я в 1964 г., еще в военной форме, оформлял свое поступление в Пединститут, то неожиданно встретился
      
      
      
      
      с нею в канцелярии ректора, куда она пришла за получением нагрудного значка об окончании вуза. Вот первая страница ее письма, присланного нам осенью 1960 года:
      
      Переписывался я и с одноклассниками, по крайней мере, человек пять писали мне в Кутулук, а я им отвечал. Даже неко- торые услуги оказывал, например, когда во всех учебных заве- дениях ввели предмет "История КПСС" по новым учебникам, я, по просьбе друзей, покупал в Когизе эти толстенные тома
      
      
      
      
      (не менее трех) и отравлял им по почте. Самыми важными были письма Сергей Антипова, с ним мы и встречались чаще, чем с другими одноклассниками. Вот последняя страница его письма от 16.01.1960 г.:
      Письмо Сергея заканчивается нашим детским символом: змеей, обвивающей меч. В конце есть такая фраза: "когда будет нужно, я сам его отдам. А сейчас он мне самому нужен". Речь
      
      
      
      
      идет о ноже, который я сам сделал, модернизировав тот старый нож, который был у Тольки Автаева - директор школы отобрал эту опасную игрушку, а когда Пронины готовились к переезду, то многое выбросили, и нож снова оказался в руках ученика, только что закончившего школу. Блатная романтика нас неиз- бежно заманивала, слишком много условий для этого создало советское государство. Пели множество блатных песен, кото- рые сейчас широко звучат в эфире, слушали пластинки, запи- санные на какой-то мягкой пластмассе (но не на рентгеновских пленках!), мечтали иметь настоящие финские ножи - "финки", любовались, если у кого из нас они появлялись. Делали само- дельные кинжалы из четырехгранных ромбовидных напильни- ков, насаживали их на рукоятки. В. Высотский хорошо знал то, о чем пел в "Балладе о детстве":
      "Не досталось им даже по пуле, В ремеслухе живи да тужи, - Не дерзнуть, не рискнуть,
      Но рискнули - из напильников Делать ножи!
      Они вопьются в легкие, От никотина черные, По рукоятки легкие,
      Трехцветные, наборные!".
      
      Был у меня такой нож-кинжал, выточенный из напильника, но насаженный на жесткую пружину. Ножи эти были хрупки- ми, т.к. напильники делались из какого-то сплава, который от сильного удара мгновенно ломался. А вот другой нож я отто- чил на славу, рукоятку сделал наборную из множества пласти- нок разноцветной тонкой пластмассы (отверстия для рукоятки прожигал солнечными лучами через лупу). Смастерил ножны из дерматина, так что нож можно было носить во внутреннем кармане. Сергею, как раз учившемуся в ремеслухе, я сообщил о своем творчестве, а он попросил подарить нож ему, т.к. на Бе-
      
      
      
      
      зымянке ходить вечером небезопасно. Безымянка была новым индустриальным районом Куйбышева, в котором вскоре пос- ле войны начал активно концентрироваться маргинальный и люмпенский человеческий материал. Хулиганство и преступ- ность там прогрессировали.
      Так я и сделал. В ноябре-декабре 1959 г. я пробыл пол- торы недели на семинаре в Куйбышеве. До встречи с Серге- ем нож находился у меня во внутреннем кармане полупальто
      "москвичка". Останавливался я у дяди Жени на ул. Вилонов- ской. Он случайно обнаружил этот нож и всполошился: "Да ты знаешь, что будет, если его у тебя обнаружит милиция?!". Я вообще-то знал, что мои действия подпадают сразу под три ст. УК РСФСР: изготовление, хранение и передача другому лицу холодного оружия. Отговорился тем, что это оружие не мое, и я его отдам в ближайший день. Так и произошло, а Сергей в письме сообщал мне, что нож я привез ему не зря. Маме из Куйбышева я послал письмо. Вот первая страница:
      
      
      
      
      
      
      
      
      Летом 1960 г. Сережка приезжал в Арзамасцевку. Он помо- гал брату строить дом в Богатом, и я навещал его там. Ну, а в родных краях мы купались, и на берегу второго арыка устрои- ли турнир по борьбе "самбо", так как оба кое-чему научились по книжкам. Кто-то из мальчишек увидел нашу борьбу и вспо- лошил остальных: решили, что мы убиваем друг друга. В сен- тябре его забрали в армию, и вскоре он прислал мне письмо. В своей записной книжке я оставил такую запись:
      
      
      
      
      
      С Сергеем Васильевичем Антиповым я встретился через четыре года, и эта была последняя встреча: осенью 1964 г. Я уже учился в Пединституте после демобилизации, иногда встречался с упоминавшимся В. Мантровым, который демоби- лизовался на год раньше. Сергей же служил во флоте 4 года, поэтому мы вернулись в один год. Они ко мне пришли вместе. Мантров и Антипов, мы выпили бутылку водки, обещали друг другу, что будем встречаться... и больше не встретились.
      В 10 классе большим событием для всех нас оказался школьный бал-маскарад, - новогодний, в честь наступающего 1959 г. Раньше такой бал устраивался в кутулукском клубе, но это действо как-то не привилось из-за хулиганства взрослых парней. Но время шло ко все большей раскрепощенности об- щества, в 1956 г. на экраны вышел фильм Э.А. Рязанова "Кар- навальная ночь", и "процесс пошел". Мы с мамой решили, что из всех возможных маскарадных костюмов мне больше всего подойдет костюм мушкетера. Началось его конструирование. Мама говорила, что нужно выдержать стиль, и я, не совсем по- нимая, повторял эту нехитрую мысль вслед за нею.
      Опыт "карнавализации" был и у нее, и у меня: еще в началь- ной школе мне очень нравилось наряжаться в "военный мун- дир". Например, я вырезал из картона погоны, изображал на них теобразные нашивки старшины и прикреплял их к своей стега- ной курточке. На грудь вешал бумажные, откуда-то вырезанные, ордена и медали, хотя среди них попадались и настоящие: в до- мах бывших фронтовиков их было много, дети в них играли, отпиливали дужки для битков в расшибалочку. Мне же хотелось видеть эти награды у себя на груди, и я находил колодки, в ме- далях гвоздем пробивал дырки, скреплял медали тонкой прово- локой, - и становился кавалером боевых наград. Между прочим, довольно долго мне снилось, что меня награждают орденами, хотя никогда никакой медали или ордена, даже значка, я не по- лучал, и никогда к такому награждению не стремился. Видимо, детские игры в героя войны надолго закрепились в подсозна-
      
      
      
      
      нии. Прочитав много книг о путешественниках, много романов Ж. Верна, Обручева, Буссенара и т.д., я стал экипироваться в со- ответствующую одежду. Особенно после фильма "Дети капита- на Гранта", тем более, что мамина покрывная шаль с бахромой очень была похожа на пончо, которые носили герои фильма во время пересечения гор Южной Америки.
      А самым ярким эпизодом такой детской игры был случай, когда на Новый, 1952 год, мама нарядила меня звездочетом- волшебником, наверное, из "Золотого петушка" Пушкина. На голове у меня был остроконечный колпак, склеенный из бума- ги синего цвета и усыпанный звездами из серебряной фольги, который я сделал сам. Борода, кажется, была из ваты. Надет был черный мамин рабочий халат из детского сада, тоже с ка- кими-то украшениями. В руки был посох, сделанный мною из сломанной лыжной палки. Да, еще большие очки, тоже выре- занные из картона. И вот, когда стемнело, мы с мамой отправи- лись в гости к Прониным, причем я зашел позднее, как будто бы странствующий маг. Конечно, мама заранее договорилась об этом представлении с Прониными, но, ни я, ни мои под- ружки-сестры об этом ничего не знали, и мой сеанс колдовства прошел на славу.
      На сей раз костюм мушкетера включал в себя плащ из мар- ли, выкрашенной в черный цвет, камзол, с нашитой на груди какой-то орнаментированной верхней наволочкой от подушки- думки, с перевязью для шпаги из старого шарфа с большой красивой пряжкой, украшенной серебряной фольгой. Шпагу я сделал сам, и она очень похоже имитировала настоящее ору- жие, были даже ножны. На руках были старые мамины баль- ные перчатки-краги. На ноги пошли резиновые сапоги, к верху голенищ которых мы пришили бумажные отвороты, - получи- лись ботфорты. Труднее всего было изготовить мушкетерскую шляпу. Сшить-то мама ее сшила, а вот бумажные "страусиные перья" никак не давались. Я стал смотреть книги классиков о детстве и у кого-то из них прочитал, что нужно было эти перья
      
      
      
      
      настричь мелко, а потом ножом их завить. Что-то подобное я и проделал. Маска была старая с вуалью, наверное, тоже со- хранилась у мамы. Словом, костюм вышел на славу, и я был признан школьным жюри победителем на конкурсе, т.к. не только костюм мой был признан лучшим, но и манера держать- ся. Демонстрация принятой на себя роли оказались соответс- твующими костюму. Поэтому первый приз - шахматы - был присужден мне. Они мне были не нужны, я давно уже играл в свои, но Ольга Пронина попросила меня продать их, что я и сделал с удовольствием.
      Мама вообще была затейница, знала многие игры, у нас были соответствующие книжки: "Пять минут на размышле- ние", "500 игр и развлечений"... Она очень любила решать кроссворды, и уже далеко не юным, я часто привозил ей крос- сворды из газет и журналов, из "Книжного обозрения". Если она с ними полностью не справлялась, то ждала меня, и я по- могал их дорешать. Когда я начал собирать почтовые марки и стал заниматься филателией, она купила мне в богатовском Когизе простенький альбом для марок, пролежавший там не- сколько лет, как никому не нужный, книжку Дайхеса "О чем говорят советские почтовые марки", 1949 г. изд., и несколько тематических наборов советских марок в специальных конвер- тах. Кроме того, на нашей местной почте она договорилась с операторами-телефонистами, чтобы они отклеивали с писем марки и передавали их нам вместе с газетами. Так они и дела- ли, но, не имея опыта, приклеивали марки на газеты простым канцелярским клеем, и марка от такой варварской процедуры скоро разрушалась.
      Любила она рассказывать о всяких забавных историях, про- исходивших с нею или с ее подружками. Кое-что я уже переда- вал, но вспоминаются и другие. Уже взрослыми девушками мама и ее подруга Катя прочитали роман Ф. Сологуба "Навьи чары" ("Творимая легенда"). И так как в романе есть сцены на клад- бище, когда мертвые встают из могил, то они решили испытать
      
      
      
      
      себя и ночью, тайком от родителей, направились на Бузулукское кладбище, чтобы своими глазами увидеть мертвецов. В полночь они оказались среди могил, но их увидел кладбищенский сто- рож, который их напугал, и прогнал домой. Вспоминала она уже с внуками на руках, как когда-то в церкви видела деревенскую бабу с ребенком, который непрерывно плакал, и мать, желая его успокоить и исчерпав все аргументы, начала его подбрасывать слега и приговорить: "А вон Бог, а вон Бог! А вон свечки горят!". Это было неотразимое доказательство того, что ребенок на ру- ках может заставить говорить и делать, что угодно и как угодно, лишь бы это могло его успокоить. И с детьми, и с внуками мы не раз и не два убеждались в маминой правоте. Еще рассказывала, как однажды на крытом рынке в Куйбышеве испытала мгновен- ный испуг: над ее ухом вдруг раздался пронзительный женский голос: "Мор, мор, мухомор! Мор, мор, мухомор!". Эта женщина продавала, разгуливая по рынку, средство против мух. Мать ей сказала: "Дура, что же ты так меня напугала!". А та ей ответила:
      "Пошла ты! Сама дура!".
      Но самыми интересными были ее изобретения в изго- товлении лакомств. Мы из сахара, вареного в молоке, делали вкуснейшие тянучки, или твердый желтый сахар. Мы дела- ли гоголь-моголь из взбитых с сахаром яичных желтков. Мы делали мороженное, причем главная операция по вращению алюминиевого бидона в тазу со снегом доверялась мне. Мы разгрызали семена тыквы, ядрышки смешивали с сахаром и толкли эту смесь в небольшой медной ступке, - в результате получалась халва. Пестиком тоже мне приходилось орудовать. Делали халву и из подсолнечных семечек, но она отдавала пос- тным маслом. В Куйбышеве мне доставалось или бисквитное пирожное, или "наполеон", что навело меня на вопрос: нельзя ли сделать такой же крем? Мама стала иногда делать заварной крем и, кажется, попробовала изготовление сливочного крема, но он не получился. Конечно, все это делалось для того, чтобы хоть как-то приблизиться к городской бытовой культуре, в ко-
      
      
      
      
      торой все эти вещи были обыденным явлением, а большинство моих сверстников даже не подозревало об их существовании. Кроме того, мать не забывала, что я сирота, и считала, что меня нужно иногда чем-то баловать.
      Она учила меня засушивать цветы в книгах, или бабочек, и тоже в книгах. Но скоро я обнаружил, что на страницах в результате такой операции остаются неприятные следы и пе- рестал этим заниматься. В старых книгах из нашей библиотеки нет-нет, да выпадет цветок, положенный в них 60-65 лет назад. С Верой и Катей, нашими дочерями, мы составляли гербарии субтропических растений в Крыму и на Кавказе.
      Уже в 9 классе я решил прочитать все книги, которые были у нас до начавшегося моего библиофильства. Это были не только книги по педагогике, как я упоминал ранее. Мама покупала мно- го дешевых, в бумажных обложках, книг литературоведческого характера: о Пушкине, Некрасове, Лермонтове, были книжки- выставки в школьной серии "Жизнь и деятельность" о Гоголе, Герцене, А.Н. Толстом, Маяковском, Тургеневе и других писа- телях. Такие же книжки были о русских путешественниках: Чи- рикове, Челюскине, Аф. Никитине, Миклухо-Маклае, Комаро- ве. Были брошюрки произведений Маркса и Энгельса, Ленина и Сталина. Были краткие биографии Ломоносова, Менделеева, Суворова, краткий очерк М. Нечкиной "Декабристы", несколько книжек по искусствознанию. Были словарь иностранных слов, 1949 г. изд. и "Краткий философский словарь", который я взял у дяди Жени, 1936 г. изд. Были популярные книги по естествозна- нию, дарвинизму, географии, геохимии. И много дешевых изда- ний произведений Пушкина, Тургенева, Лермонтова, Некрасо- ва, Л. Толстого, Лескова и других русских классиков.
      Все это я читал по своему плану и, в общем-то, до школь- ного изучения знал всю программную литературу. Прочитал и
      "Коммунистический манифест" и даже пытался читать "Ана- литики" Аристотеля. Хорошо помню затрепанную книжку Берковой "Герои и мучения науки", 1939 г. изд.
      
      
      
      
      В определенном смысле это формировало мое мировоз- зрение, но это формирование не совпадало с официальной идеологией, которую вколачивали в наши мозги все воспиты- вающие структуры, начиная с детсада. Среди мальчишек очень популярна была книга Г.А. Тушкана "Джура", я даже купил в букинистическом магазине ее новое издание, а в 1964 г. вышел фильм по этому роману. Полудикий киргиз Джура помогает пограничникам бороться с басмачами и постепенно приоб- щается к советской цивилизации. В романе был такой яркий эпизод: на погранзаставе герой книги смотрит вместе со все- ми фильм "Чапаев", и когда идут кинокадры гибели начдива в волнах Урала под пулеметным огнем белоказака, в зале раз- даются выстрелы: это Джура решил помочь Чапаеву и начал стрелять в пулеметчика на киноэкране. Фильм этот показыва- ли в нашем клубе чуть ли не два-три раза в году, я эти фильмы о героях Гражданской войны особенно не жаловал, но когда смотрел этот, действительно гениальный с точки зрения суг- гестии, фильм во второй раз, внезапно обнаружил, что мне тоже хочется выстрелить в экран, - но в другого пулеметчика, вернее, пулеметчицу, в Анку, ибо я понял, что эта девка без- наказанно уничтожает несколько поколений русской интелли- генции: офицеров, идущих в "психическую атаку", их не ро- дившихся детей, их не родившихся внуков... Что-то смутное о тех тяжких последствиях, которые будет переживать Россия, шевельнулось в моей полудетской душе. И причиной этих пос- ледствий стали такие же полудикие Петьки и Анки.
      Много позднее я узнал, что этой атаки не было, что наступа- ли на позиции чапаевской дивизии не офицерские роты, а полк ижевских рабочих, сформированный из восставших против советской власти оружейников Воткинска и Ижевска. Их зна- менем было изображение гранаты, а под нею два скрещенных револьвера, - фантазия братьев Васильевых превратила эти це- ховые символы в череп и кости. Но мое оценочное суждение о подвигах красных людоедов не изменилось. Мы тоже соверша-
      
      
      
      
      ли подвиги: устраивали настоящие побоища в своем классном кабинете, который одновременно был и хранилищем пособий по анатомии, физике, химии. Муляж человека в разрезе получил у нас прозвище "Данко" - по имени горьковского романтическо- го героя, вырвавшего себе сердце, чтобы осветить путь людям; на него постоянно надевали чью-нибудь шапку или кепку; по столам бегали, боролись, пока М.Р. Воронкова не додумалась со- чинить на нас памфлет в стиле древнерусской былины:
      - И присутствовал там батюшка-староста Со своею дружиною хороброю...
      Вот выходит из рядов богатырь Сереженька, Снимает с плеч могутных свою телогреечку, Низко в пояс старосте кланяется... -
      
      Староста - это я, а "богатырь Сереженька" - мой друг С. Антипов. Его так обидело это, якобы, угодничество передо мной, что в классных поединках он больше не участвовал, а вслед за ним и другие "богатыри".
      Незадолго до последнего звонка я влюбился в девушку, ко- торая работала помощником киномеханика в нашем клубе. Ее звали Валя Попова, и она была старше меня чуть ли не на три года. Откуда взялось это чувство, понятия не имею, - вероятно, мы, уже почти выпускники, часто отирались в клубе, в кино- будке, где киномехаником работал тоже недавний ученик нашей школы. Но чувство это оказалось кратковременным. Во-первых, однажды, провожая Валю до дома, который был рядом с нашим бараком, я услышал от нее вопрос: "А мне тебя ждать?" - т.е. ждать до моих 18 лет, чтобы мы поженились. Это меня очень насторожило - в 16 лет такие вопросы преждевременны. Во- вторых, ее мать фамильярно обратилась к моей матери с шут- кой, что мы, дескать, свахи. На ничего не подозревавшую маму это подействовало как удар хлыстом, и она устроила мне допрос со своими комментариями моих ответов. Ее реакция была со- вершенно адекватна, т.к. отцом девушки был алкоголик Михаил
      
      
      
      
      Попов, и в семье было семеро детей, с которыми я и мои дру- зья и дружили, и воевали. У меня под влиянием этих факторов чувство улетучилось, как будто его и не было никогда. А Валя переживала, страдала, не понимая, что со мною случилось. Уже после армии я помогал ей в ее заочно-вечернем обучении в Медицинском институте: давал учебник по марксистко-ленин- ской философии и какие-то конспекты. Но как-то на какой-то вечеринке бывших учеников школы, через 8 лет после наших невинных отношений, она сказала мне, что сегодняшним вече- ром она очень счастлива, потому что я рядом с нею. Потом она вышла все-таки замуж, во время наших гостеваний в Кутулуке мы встречались, здоровались, но не разговаривали.
      После этой неудавшейся любви, уже после окончания школы, я возобновил свои ухаживания за старой подружкой Г. Прониной, но взаимности не получил. Их семья уехала, и по пути машина, которая перевозила семью Прониных, нагнала меня. Я ехал на велосипеде, чтобы получить паспорт, и вдо- гонку помахал рукой своей возлюбленной. Потом Г. Пронина и Тамара Марсакова жили на квартире в Куйбышеве, где учились в медицинском училище медсестер. К ним на ул. Больничную я приходил в гости, когда бывал в Куйбышеве. А потом полю- бил другую девушку, а Галя вышла замуж, когда я служил в армии. Мама мне написала об этом, она помогала ее матери устраивать свадьбу в Печинино, и, со слов матери, Александра Дмитриевна, всплакнув, сказала ей: "Эх, Надежда Дмитриев- на, мы ведь думали, что породнимся с вами, что Галя выйдет замуж за Диму!". Я ответил в том смысле, что какие-то по- пытки ухаживания предпринимал, но эта дама моего сердца их отвергала. Последний раз Галю, уже не Пронину, я увидел слу- чайно в 1967 г., когда после возвращения с целины ехал в ав- тобусе к матери. Меня провожала на автовокзале моя будущая вторая жена Таня Нефедова. Галю я увидел уже в автобусе, но сделал вид, что не вижу и не узнаю. Мне не хотелось отвечать на возможные вопросы, т.к. она знала мою первую жену, да и
      
      
      
      
      скверненькое чувство, что я теперь знать тебя не хочу, тоже повлияло. Она меня увидела и узнала: когда мне нужно было выходить, посмотрела в мою сторону, - но тоже не захотела дружеской беседы. Так мы и расстались.
      Экзамены я сдал неплохо, хотя в двух случаях мне помогли П.П. Ярыгина и Р.И. Николаенко: подложили билеты по геомет- рии и по химии, которые я предварительно выучил (они счита- ли себя обязанными моей матери). В аттестате зрелости у меня оказалась только одна тройка по алгебре. Перед выпускным вечером оба десятых класса зарабатывали деньги на его прове- дение. Девочки делали ремонт классных помещений, штукату- рили, белили стены, красили полы, а молодые люди пилили и кололи дрова. Мы разделились на пары, и каждой паре нужно было заготовить по шесть кубометров дров. Не обходилось без взаимного воровства колотых поленьев. Мы работали с Серге- ем Антиповым, и он, обнаружив пропажу, предложил каждый рабочий день заканчивать клеймением каждого полена.
      На выпускном вечере от лица родителей выступала моя мама и произнесла такую речь, что у многих и матерей, и вы- пускниц, и их матерей, и у учительниц выступили слезы, а не- которые и вовсе всплакнули. На вечере мы неплохо выпили, для сельских школ это было обычное дело, так как в деревен- ских семьях мальчишки начинали пить спиртное уже лет с 13, а то и раньше. Директор и завхоз "своих" детей даже угостили спиртом, а я под шумок из чувства наглости похитил четвер- тинку водки. Это заметили технички и донесли завхозу, кото- рый начал, было, меня стыдить, но я не отрицая и не признавая своей вины, как-то вывернулся. После окончания банкета мы пошли гулять, и утром фотографировались на той самой водо- напорной башне, которую строил отец. На фотографии я стою в заднем ряду рядом с Галей, которой рыцарски набросил на плечи свой пиджак. Но многих ребят на фото нет, хотя есть вы- пускники из параллельного 10-Б класса. Возвращаясь домой, я решил спрятать ворованную четвертинку в бочке с водой. От
      
      
      
      
      удали молодецкой не стал открывать калитку, а перелез через забор... и зацепился за штакетину. Брюки в верхней части ока- зались порваны! Потом, когда все мои пытки исправить соде- янное результата не принесли, было неприятное объяснение с мамой - ведь костюм был куплен специально к выпускному вечеру. Бог наказал за наглое воровство!
      
      Последний табель за 10-й класс Д. Корнющенко, 1959 г.
      
      
      
      
      
      
      Аттестат о среднем образовании Д. Корнющенко, 22.06.1959 г.
      
      
      
      
      ***
      О том, как я пробовал поступить в Куйбышевский техни- кум железнодорожного строительства, уже было сказано на предыдущих страницах. Тот факт, что я не поступил, прова- лив экзамены, был объективно большим благом для меня. Для матери же этот провал был большим поражением, разочарова- нием во мне. Я догадывался, что это было связано с тем, что двое моих одноклассников поступали в техникумы вместе со мной и поступили: С. Сурков в "мой", я ему и предложил этот путь, - он был сыном школьной технички; второй, Николай Григоревский, сын школьного завхоза, поступил в нефтяной техникум. Мамино самолюбие было уязвлено тем, что дети родителей, чей социальный и культурный уровень и статус был значительно ниже, оказались удачливее и способнее меня. Своеобразный материнский эгоизм мешал ей понять, что нуж- но радоваться случившемуся, ведь через несколько месяцев я все равно бы, так или иначе, покинул этот техникум. Откуда у нее взялась такая слепота? Только из-за мнимого соперни- чества с "простыми" людьми, хотя она прекрасно знала мои интересы и склонности гуманитарного характера. Она ничего не принимала в расчет и впала в депрессию. Целыми днями лежала, периодически устраивала истерики и даже инсцени- ровала самоубийство, выпив из пузырька какое-то лекарство. В дальнейшей жизни такие имитации происходили не один раз, что невольно передалось поведенчески и мне.
      Дома я старался бывать поменьше. Кроме случайной ра- боты на стройках в Кутулукской школе, играл с мальчишками в футбол. Они были моложе меня, слабее, и однажды вратарь Вовка Кротов бросился за мячом мне в ноги. Я не мог сдержать удар ногой и вывихнул ему ступню. Пришлось сажать его на велосипед на рамку и пешим ходом тащить до дома.
      В школе после ухода И.С. Пронина новым директором стала Н.А. Дударева. К нам она относилась хорошо, т.к. после переезда в Кутулук ее семья жила в нашем подъезде, и мать
      
      
      
      
      помогала ее адаптации на новом месте. Уволилась и старшая пионервожатая Валя Желудкова, поступившая в Пединститут. В итоге на эту должность приняли меня, хотя было препятствие из-за моего возраста: мне еще не исполнилось даже 17 лет. Од- нако инструкторы из Райкома ВЛКСМ сумели убедить нового зав. Районо Проскурякова принять меня на работу, т.к. они зна- ли меня по совместным поездкам в Куйбышев на всякие сле- ты и т.п. Между прочим, инструктором по пионерской работе одновременно со мною стала работать девушка Галя Крякина, перед которой у меня была вина. Она работала в Богатовской школе Љ 1 старшей пионервожатой, и в 1957 году со своими пионерами приехала к нам на экскурсию. Это у них тоже был пионерский поход. Их разместили в нашем школьном интерна- те и по древней сельской традиции мы отправились дразнить чужаков. Но Галя дала нам серьезный отпор, а меня упрекнула в том, что я на сцене изображаю положительных героев, а веду себя отрицательно, - она видела меня на районных смотрах школьной художественной самодеятельности, в выступлениях нашей учительской драматической труппы. На меня этот упрек произвел сильное впечатление, а она никогда не вспоминала о нашей стычке. С 4-го сентября 1959 г я начал работу старшего пионервожатого и закончил ее 6-го сентября 1961 г.
      
      Все нижеприведенные документы свидетельствуют об этом периоде моей начавшейся педагогической карьеры. Об отде- льных эпизодах работы старшим пионервожатым говорят мно- гие страницы моих записных книжек с конца 1959 по август 1961 гг. Это было время обюрокрачивания детской коммунисти- ческой организации, выхолащивания из нее всего того живого, что было взято у скаутских организаций в начальном периоде пионерского движения. Создавались и распространялись "Зако- ны октябрят", "Законы пионеров", были введены в обязатель- ном порядке "Три ступеньки", на которых должен был побывать каждый пионер до 14 лет перед вступлением в комсомол. Вводи-
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Документы Д. Корнющенко о работе в средней школе п-ка Кутулукстрой.
      
      
      
      
      
      
      Профсоюзный билет и служебная характеристика Д. Корнющенко
      
      
      
      
      лись обязательные книжки учета полезных дел для каждой сту- пени, и соответствующей рубрикации пионерские значки. Для особо отличившихся пионеров вводилось звание "пионера-инс- труктора по специальности", под девизом: "Научился сам, научи товарища", вручались удостоверения. Чтобы всю эту галиматью доводить до школ, для пионервожатых периодически устраива- лись курсы-семинары, на которых нам вдалбливали значимость и ценность нововведений. В общей сложности за два года я по- бывал не менее пяти раз на семинарах разной продолжитель- ности, на которых встречались друг с другом вожатые со всей Куйбышевской области. В основном это были девушки, но бы- вали и молодые мужчины, которые, естественно, объединялись в субструктуру. Проходили эти семинары по линии Областного института усовершенствования учителей, как и курсы, на кото- рых была мать в 1950 г., но занимались мы преимущественно во Дворце пионеров. Вот командировочное удостоверение на вто- рой по счету семинар:
      
      
      
      
      
      Этот семинар запомнился мне по нескольким причинам. Руководила нами всегда одна и та же пионерско-методическая дама Р.С. Розенблюм, которая однажды сделала мне замечание за невоспитанное поведение. Оно было вполне уместным, т.к. я огорчился отсутствием девушки, к которой начал испыты- вать что-то вроде легкой влюбленности, и вел себя развязано. Это была красивая, южного типа девушка Тая Кузовенкова из Серноводска. После окончания семинара мы обменивались ад- ресами, и вернувшись, я написал Тае письмо в романтическом духе. Ответ пришел, и он поразил меня своей примитивнос- тью, полным отсутствием хоть какого-то намека на самовыра- жение. Меня это так потрясло, что вся влюбленность мгновен- но улетучилась, тем более рядом появилась девочка, которая все больше и больше меня притягивала.
      Другое памятное событие относилось к моменту возвра- щения домой. В Куйбышев 10 марта я приехал в валенках, т.к. до ст. Богатое шел раннем утром пешком по морозу. В городе я ходил в туфлях, а когда 26 марта вечером вернулся в Богатое, то сразу же обнаружил, что ни в валенках, ни в туфлях мне домой не дойти, так как началась распутица. На ночь глядя, идти пешком было опасно, я уже имел печальный опыт. Поэ- тому я попросился на ночлег в каком-то бараке, объяснил си- туацию женщине-хозяйке, и она пустила меня, сказав, что сын у нее служит в армии, и что может быть и его кто-то вот так приютит. Рано утром по морозцу я пошел по уже раскисшей дороге. Шел в валенках. У меня был довольно тяжелый чемо- дан с купленными в Куйбышеве книгами. Нагнала меня одна машина, шедшая напролом по воде, но не посадили меня ее во- дители. Зато потом я нагнал ее, завязшую по самый радиатор. Обычно тот 15-километровый путь я проходил быстрее, чем за два часа, но на этот раз я протащился не менее 4-х часов. Добрался до Арзамасцевки и сразу заглянул к другу Анатолию Ярыгину, с которым вновь подружился через два года после нашей давней поездки на комсомольский слет. Он учился в
      
      
      
      
      9 классе, был очень привязан ко мне, брал у меня книги, а я все- ми доступными средствами просвещал его. Он еще встретится в дальнейшем повествовании. В этот раз мне нужно было оста- вить у него часть купленных книг, чтобы не вызывать мамино- го недовольства: я потратил деньги не по назначению!
      И, наконец, третье событие. Жил я в дни семинара не в об- щежитии, а у Е.Д. Доброва на ул. Вилоновской. В этом доме я уже гостил летом, когда сдавал экзамены в техникум. В.Т. Доб- рова в то время жила в Ростове-на-Дону, куда приехала к свек- рови их дочь Людмила, чтобы там родить в конце июля сына Андрея. Дядя Женя занимался ремонтом только что купленной квартиры в этом старом деревянном доме, поэтому жили мы по-холостяцки. Я в чем мог помогал ему в ремонте, хотя моей главной задачей было готовиться к экзаменам. Питались, чем Бог пошлет. Однажды я купил банку сгущенного молока, боль- шую для меня редкость, и чуть ли не один съел это лакомство с хлебом. Как позднее выяснилось, дядюшка не преминул на меня пожаловаться моей матери, что ее очень удивило. Но он ни слова не сказал о другом моем противозаконном поступке: за забором был другой дом, и его окружали яблони с уже пос- певшими, падающими на землю, яблоками. Вот они-то меня и привлекали. Обнаружив, что хозяев не видно, я раза два-три перемахивал в этот сад, собирал на земле яблоки и возвращал- ся назад. Яблоки надо было прятать от дяди, что я и делал, пока он не спросил меня, зачем я прячу от него яблоки, т.е. надо бы с ним поделиться. Оказывается, дело-то было не в моем грехе, а в том, что я ворванное пожирал один.
      Мой провал на экзаменах дядя встретил спокойно, как буд- то ожидал этого. Он невысоко оценивал мои способности и считал, что мне надо было после семилетки поступать в РУ, что привело в негодование маму. Возможно, что было даже чувство злорадства: я же говорил! Но во всяком случае громо- вых разносов я от него не услышал. Мой кузен Юрий, кого-то угощавший в ресторане ради помощи мне, тот ситуацию оце-
      
      
      
      
      нил вернее: ты нарочно завалил экзамены! Но и этого не было, а было просто нежелание учиться тому, что я не любил и даже презирал.
      В первой половине 60-х, соблазненный рассказами тети Вали, дядя решит переехать в Ростов. Они продали квартиру на Вилоновской, и в Ростове купили что-то аналогичное с по- мощью матери зятя, т.е. их сватьи. Сохранился новый адрес: г. Ростов-на-Дону, ул. Просвещения, 60, кв. 3. Там они прожи- вут недолго, меньше года, снова вернуться в Куйбышев где-то в середине 1961 г. и купят квартиру в доме на ул. Буянова, 19. Когда я вновь приехал на семинар в начале 1961 г., я жил у Юрия тоже на ул. Буянова, д. 44. Потом и Юрий будет жить в доме отца, и после смерти родителей дом будет принадлежать ему и сестре Людмиле. Кстати, и отца и мать они называли на
      "вы", что, иногда, при их ссорах звучало несколько комично. Но все это было потом, а тогда для увеличения своих скуд-
      ных доходов Добровы пускали жильцов "на угол", - они в большой комнате на ночь стелили себе на полу. Но так дела- ли двое квартирантов, а у третьего, Геннадия Ямщикова, была своя раскладушка и полка над нею. Эта полка была его главным сокровищем: на ней стояли купленные им книги, что делало его человеком, близким мне по духу. Он где-то учился заочно и работал на случайных работах. За две недели общения мы за- метно сблизились, вместе ходили в букинистический магазин, где он тратил деньги не хуже меня. Ему нужно было купить ботинки, а он купил 30-томное собрание сочинений Ч. Дик- кенса. Ему нужно было отдать деньги за квартиру, а он ку- пил 4-х томный "Толковый словарь русского языка" под ред. Д.Н. Ушакова. Деньги за него отдал я. Дружба наша продол- жалась по переписке, когда он жил уже в Зубчаниновке, а я служил в армии, он даже прислал мне свою фотографию.
      В моей записной книжке сохранился отчет о проделан- ной работе, может быть, для педсовета, может быть для РК ВЛКСМ. "В нашей дружине им. Олега Кошевого 122 пионе-
      
      
      
      
      ра. За 1959-60 уч. год в пионеры были приняты все октябрята
      3-го класса.
      Дружина собрала 2 тонны металлолома, уничтожила 1500 сусликов. Пионеры 7-го класса вместе со старшеклассни- ками помогли плодопитомнику высадить саженцы. Было выса- жено больше 2000 саженцев.
      Пионеры помогли в оборудовании спортивной площадки.
      Почти каждый пионер овладел навыками своей ступени.
      Наша дружина взяла шефство над памятником В.И. Лени- ну. Около памятника разбита клумба".
      Летом 1960 г. я ходил со своими пионерами в поход с но- чевкой, устраивал пионерские костры, потом стал выполнять минимум работы, так как понял ее очевидную ненужность. Зимой, в начале 1961 г., вновь был на длительном семинаре в г. Куйбышеве, где познакомился с интересным человеком - Олегом Гринблатом: он был жителем города, учился на фило- логическом факультете Пединститута, был талантлив, но его бедой стала инвалидность детства: обе руки отсутствовали, вместо них были недоразвитые конечности. Мы с ним сблизи- лись тоже на почве любви к книгам, музыке, живописи. В на- шей школе в те же дни начали работать девушки-практикантки, и одна из них, Н.А. Рыжикова, училась вместе с Олегом, - она считала его зазнайкой, который гордится своей способностью преодолевать уродство. Возможно, и педагогическую практи- ку он стал проходить не как учитель, а как пионервожатый, на этой работе возможностей для преодоления было больше. Дру- гая девушка, Г.Н. Локтева, была математиком, родом из Бузулу- ка, позднее переписывалась со мной, даже в армию присылала письма, как бы от своего класса, но я не отвечал на них, т.к. она была ко мне явно не равнодушна, мне же ее внимание было лишним.
      В мае 1961 г. РК ВЛКСМ и Районо наградили меня похваль- ным листом за активное участие в подготовке и проведении районного слета. И на спортивных соревнованиях по легкой
      
      
      
      
      атлетике я занял второе место по прыжкам в высоту. Вместе с школьниками занимался художественной самодеятельностью, мы ездили с выступлениями в сельские клубы ближних сел. Детской самодеятельностью занималась Звягина В.В., недавно приехавшая в Кутулук вместе с мужем, учителем физкультуры Звягиным Е.В. С супругами Звягиными школа ожила. В.В. ста- вила танцевальные номера, руководила хором. делала инсце- нировки "Молодой гвардии", "Любови Яровой", "Как закаля- лась сталь", режиссировала водевиль Чехова "Юбилей" и т.п. Я участвовал во всех этих художественных номерах, это было продолжением того, чем мы с другом занимались в школьные годы. Е.В. серьезно обновил как преподавание физкультуры, так и внеклассную спортивную работу. В школе появилась настоящая спортплощадка, футбольное поле, волейбольная площадка, в спортзале повесили кольца для игры в баскетбол, гимнастические кольца, канат, смастерили "козла" для прыж- ков. Под его руководством старшеклассники оборудовали пло- щадку для игры в городки, разметили площадку для игры в волейбол, ямы для прыжков. На уроках по лыжной подготовке сельские ребята впервые надели лыжные ботинки, стали про- водиться межшкольные лыжные состязания. В определенном смысле для меня это сыграло полезную роль, так как два года перед армией я интенсивно занимался всеми доступными в тех условиях видами спорта и даже достигал высоких резуль- татов в районных соревнованиях. Даже участвовал в составе сборной Богатовского района в соревнованиях по волейболу: мы ездили в районный центр Кинель-Черкасы летом 1961 г. В армию я пришел хорошо подготовленным и физически, и спортивно, особенно в сравнении с ребятами из многих сел, которые многие спортивные снаряды увидели впервые на ар- мейских площадках. Позднее супруги Звягины жили по со- седству с финским домом, куда я перевез маму в 1972 г.
      Учитель истории Р.И. Николаенко вышла замуж, стала Поповой и вернулась в Куйбышев. На замену ей вскоре при-
      
      
      
      
      ехала Галина Васильевна Страхова по направлению Облоно: она заканчивала заочно исторический факультет Пединсти- тута, и ей обязательно была необходима работа по специаль- ности для защиты диплома. Ей было под сорок лет, она была сверхэнергичная женщина и отличалась чрезвычайной соци- альной активностью. Ее хватало на все: на художественную самодеятельность, на коммунистическую активность, на обу- чение на историческом факультете, а позднее на посещение вечернего института марксизма-ленинизма. Только одно жен- ское занятие было у нее на второстепенном месте, а именно: воспитание своих детей, тот постоянный уход за ними, бла- годаря которому дети бывают сыты, обуты, одеты, ухожены. Детей у Г.В. было трое. К главному своему гражданскому до- стижению их семья относила тот факт, что в 16 лет в 1942 г. Галя убежала на фронт спасать Красную Армию в период ее очередной стратегической катастрофы. Она в тогдашней не- разберихе была зачислена в какой-то технический дивизион медсестрой. Галина Бирюкова провоевала недолго, так как ею очень заинтересовался майор Страхов Александр Федо- рович - семейный мужчина, отец двоих детей. Он был вдвое старше юной медсестры, и их "дружба" закончилась тем, что беременная Галя вернулась в Куйбышев рожать дочь Марга- риту, что и произошло 12 января 1944 года. А.В. Страхов не вернулся к семье, добился развода и женился на Г.В., ставшей Страховой. Позднее у них родился сын Игорь в 1946 г., а в 1949 - сын Юрий. По рассказам их матери, прежняя жена при- езжала к своему неверному мужу, пыталась его вернуть в лоно первой семьи, а когда это не удалось, она прокляла и его, и ее, и все их потомство до последнего колена. Есть все основания предполагать, что это проклятие действует, возможно, уже в пятом поклонении, т.к. давно уже нет в живых никого из детей Г.В. и А.Ф. Страховых, нет в живых нескольких внуков, а у тех, кто жив, в том числе и у правнуков, имеются серьезные жизненные проблемы.
      
      
      
      
      Г.В. Страхову посели в нашем бараке, но в другом подъез- де, в комнатушке, где раньше жила мать с двумя дочерьми. Уже после Нового года к ней переехала из Куйбышева ее дочь Рита. Затем, летом 1960 г., с мужем-агрономом уехала М.Р. Ворон- кова, и освободилась большая квартира, - когда-то в ней жила семья Гали Гинтовт. Г.В., к этому времени окончившая Педин- ститут, решила перевезти и остальных детей в эту освободив- шуюся квартиру, и продолжать работу в Кутулукской школе до тех пор, пока муж не получит новую квартиру в Куйбышеве. Это произошло летом 1961 г., и вся семья вновь переехала в это жилье, хотя, вроде бы, со страшим сыном Г.В. еще продолжала жить и работать в Кутулуке. Не помню точно, так как в те годы служил в армии.
      С Ритой мы познакомились поближе где-то в начале фев- раля, когда я по своим делам заглянул в 9-й класс, в котором она училась. Потом, как соседи, мы стали встречаться посто- янно. Мать сказал мне: ты бы обратил внимание на дочку Г.В., она девочка городская и заметно отличается от своих одно- классниц. - Я ответил, что уже обратил. Г.В. проявила неза- урядные способности режиссера-постановщика, и вскоре весь педколлектив был увлечен репетицией и постановкой пьесы А. Островского "Бедность не порок". Обнаружились актерс- кие дарования: завуч, будущий директор школы, К.Е. Сорокин прекрасно играл Любима Торцова, Е.В. Звягин - Гордея Тор- цова. Мне же выпала центральная роль - приказчикам Мити, а его возлюбленную Любу играла В.М. Вербицкая, учительни- ца литературы, для которой я выполнял курсовые сочинения по зарубежной литературе (по роману Стендаля "Пармская обитель"). Она рассорилась с мужем, впавшим в алкоголизм, и переселилась в наш подъезд, в квартиру, где раньше жила с матерью Г. Растопшина. Она явно тянулась ко мне, но без каких-либо намеков на близость, ей больше по душе было при- ходить к нам в гости по делам к обеду, говорить: ах, как у вас вкусно пахнет! - и в результате получать приглашение садить-
      
      
      
      
      ся за стол. Мама была терпеливой, не жадной, приветливой, но кормить чужих людей в те годы было очень накладно, и как-то она мне грустно сказала: "Я думала, что после твоих школь- ных друзей у нас никто больше столоваться не будет. Выходит, я ошиблась!", а я ответил, что В.М., скорее ее друг, чем мой, на что она выразительно на меня посмотрела.
      Спектакль у нас получился на славу, в нем нашлись роли и для старшеклассников, и старшеклассниц, в том числе и для Риты. Мы ездили по сельским клубам: в Аверьяновку, Белов- ку, в Плодопитомник, кажется, даже в Богатое, и везде произ- водили фурор. Собирались поставить "Без вины виноватые",
      "Мать своих детей", но между "актерами" и "актрисами" на- чались ссоры, зависть и ревность, и не только театральная...
      Уже в мае 1960 г. можно было говорить о возникшей любви между 16-летней Ритой и 17-летним Димой, и об этом стали судачить и другие люди. Мама к моей избраннице относилась хорошо, давала ей ту ласку и заботу, которой девочке-девушке не выпадало на долю у родной матери. Вечно голодная, она стала постоянно бывать у нас, мама ее охотно кормила в от- личие от других нахлебников, и начала видеть в ней чуть ли не приемную дочь: ведь Наточка была старше Риты всего на 6 лет! Эта привязанность, возможно, объясняла то будущее тя- желое противостояние со мной, которое появилось у матери после нашего разрыва, а затем и развода с нею, моей первой женой.
      Но была и ревность, как у любой матери, воспитывающей без отца единственного сына, которого рано или поздно при- ходиться отдавать чужой женщине. Конечно, тогда мама по- нимала намного больше меня. В частности, она трезво оцени- вала тот факт, что миленькая, но недалекая девушка вряд ли в будущем может стать для меня подходящей женой. Смущала ее и атмосфера в этой семье, тот микроклимат, в котором про- являются все характеры и межличностные отношения. Дейс- твительно, более безалаберной семьи, в которой никто ни о
      
      
      
      
      ком не заботился, никто ни за кого не отвечал, никто никому не помогал, а наоборот, сыт бывал тот, кто успел раньше других съесть, - но жили каждый по себе, как Бог на душу положит, - трудно себе представить. В то же время и родители, и дети был по-своему порядочными людьми, добрыми, не злопамятными, уступчивыми, мальчики проявляли хорошие склонности, даже талантливость. Все они были какие-то расхристанные, не спо- собные на длительные усилия, даже если за что-то брались. Иногда в них просыпалась некая практичность, и они предста- вали в другом виде, не желая расставаться со своим, хотя чаще всего было наоборот: они не только свое теряли, но и чужое разбазаривали, не понимая, что можно, а что нельзя делать.
      О мертвых принято говорить только хорошее. Но объек- тивную оценку матери и дочери Страховым я не могу не дать. Это не только результат многолетних моих вынужденных на- блюдений, но и тот вывод, который намного раньше меня сде- лала Н.Д. Корнющенко. По нашему общему мнению, мать и дочь имели синдром кукушки: птицы, которая подбрасывает свои яйца для высиживания в гнезда другим птицам. Причем, даже сыновья Г.В. оставляли своих детей. Своего внука Борю мама называла "кукушонком", т.к. Рита постоянно оставляла его у нее, а затем и вовсе вернула его мне и нашей семье, т.к. от второго мужа Ю.Т. Кимуржи она родила сына Олега и дочь Галю. Ныне из всей большой семьи жив только Олег Юрьевич Кимуржи, ровесник Екатерины Дмитриевны Макеевой.
      Вот по всему по этому маму не очень радовала эта наша полудетская любовь, которая неизбежно становилась уже се- рьезным чувством с обеих сторон. В июле 1960 г. мама на- ходилась на курсах воспитателей интернатов при сельских школах в пос. Южный Красноглинского района, в школе-ин- тернате Љ 1. 4.07. пришло ее письмо с курсов: "Вот, наконец, собралась написать тебе. Собираюсь каждый день, но очень я устаю. Занимаемся по 8 часов в день, а в свободное время все пишем. Занятия очень интересные, и вообще я курсами
      
      
      
      
      довольна, но очень тянет домой. Соскучилась по тебе, бес- покоюсь, как ты там один, наверное голодаешь, ведь денег у тебя нет. Сегодня воскресенье, мы занимались до 2-х часов. В город я не поехала, жаль 10 руб., которые бы я проездила, да и зачем туда ехать, в среду мы кончаем в 6 час., и сразу же уезжаем. Вероятно, я 7-8 пробуду в городе; отдам пальто и схожу в глазную лечебницу, а 9 уже приеду домой, а может быть, приеду и 8.07". Далее мама пишет о том, что ее начало в ту пору беспокоить. "Много думаю о тебе, о твоем будущем, как-то оно у тебя сложится? Что тебя ожидает? Ведь до сих пор у тебя все получается нескладно и не утешительно. Ду- маю также и о твоих отношения с Ритой, беспокоят они меня, боюсь, как бы вы оба не наделали глупостей (каких угодно). Ведь надо же было произойти той встрече! Как будто бы мало мне переживаний дала судьба, так надо прибавить еще. И за что такие наказания! Чем ты сейчас занимешься? Вот бы пе- ресмотрел на досуге все свои чувства, планы, взвесил бы все. Много ведь ты делаешь ненужного в своей жизни, и много вредишь себе... Все мои коллеги ходили и в лес, и на Волгу, а я никуда не ходила, болит голова, да и с моими ногами далеко не уйдешь, кроме того мне просто не хочется". Конечно, я был далек от пересмотра своих отношений, своих чувств и планов. Летом 1960 г., в отсутствие мамы, мы с Толей Ярыгиным по ночам ловили в котловане на свет карманного фонарика ра- ков, которых там было видимо-невидимо. Потом мы их вари- ли на керосинке, ели с пылу с жару. Рита с матерью уехала в Куйбышев, и ее отсутствие меня особенно не огорчало. После приезда мамы я устроился работать в нефтеразведочную пар- тию. В те годы советская геология всерьез взялась за освоение ареала "второе Баку", и наши места как раз входили в предпо- лагаемую добычу. Этой экспедиции нужны были подсобные рабочие, которых нанимали по месту разысканий. Я устроил- ся на полтора месяца в группу взрывников. Вместе со мной в этой же группе работала Галина Растопшина. И Толя, пере-
      
      
      
      
      шедший в 10-й класс, тоже работал, но в другой группе. У нас был старший мастер, его помощник, шофер и двое подсобных рабочих - я и Галя. Предварительно работали бурильщики: буровая установка бурила скважины, примерно 10-15 м глу- биной. Их заливали водой и заделывали шурфы. Далее была наша работа: в каждый шурф мы закладывали взрывчатку, тол или аммонал. Делалось это довольно примитивным образом: если взрывматериал имел вид круглых с отверстием шашек, то их нанизывали в нужном количестве на крепкую бечевку, вставляли в верхнюю шашку детонатор, соединяли его кон- цы с "адской машиной" и опускали в скважину. Нужно было, чтобы заряд достиг ее дна. Часто бывало, что заряд не прохо- дил, и его приходилось проталкивать специальными шеста- ми, которые навинчивались друг на друга. Иногда бывало так, что проталкивали этот гостинец все вместе, шесты оставались в скважине и вылетали при взрыве. Вместе с нами следова- ла сейсмологическая передвижная станция с сейсмологом и практикантом. Станция с нами имела телефонную связь: про- вод тянули женщины, тоже нанятые из местных. Когда заряд был опущен в шурф, связь была установлена, машины постав- лены в безопасное от взрыва место, тогда сейсмолог выбирал момент полнейшей тишины близ объекта и давал сигнал. Кто- нибудь из нас приводил в действие динамо-машину, электри- ческий разряд достигал детонатора, и происходил взрыв. Из скважины взлетал фонтан грязной воды, комья земли и шес- ты, оставленные нами. Если мы вставали неудачно, или ветер внезапно менял направление, то вся эта грязь обрушивалась на нашу команду. Сейсмолог же фиксировал на своей аппара- туре количество "точек", которые должны были сигнализиро- вать о наличии нефти в земляных пустотах.
      Работа была по-своему интересна, платили нам неплохо, заработанных денег хватило мне на костюм и туфли. По вече- рам мы в расположении партии, в их "клубе", играли в пинг- понг, в бильярд, в выходные дни играли в волейбол на их же
      
      
      
      
      площадке. С рабочими и мастерами встречались и позднее, когда они вернулись в город нефтяников Отрадный - там воз- никла станция Новоотрадная, с которой стало можно уезжать в Куйбышев, и на которую стало можно приезжать из Куйбыше- ва. Электрички ходили регулярно, по несколько рейсов в день, что значительно облегчило жителям области общение с цент- ром.
      Поздней осенью 1960 г. я попал в автомобильную аварию. Нас, призывников, стали частенько собирать в военкомате, не взирая ни на время, ни на место проживания. Вот я и возвра- щался домой часов в 7-8 вечера. Вместе со мной попутной ма- шины дожидался председатель сельсовета Можаров. Машина появилась, но шофером на ней был мой бывший одноклассник, окончивший начальную школу. Имени его не помню, но про- звище его было "Суслик", что ясно показывает его статус в детском коллективе. И репутация у него была неважная. Но делать нечего, мы оба полезли в кузов, так как в кабине сидел еще один сельский герой по прозвищу "Кирилл". Мы букваль- но помчались по замерзшему шоссе. И приблизительно в том же месте, где меня чуть было не поразила молния, у машины отказала рулевая тяга на скорости в 80-90 км/ч. Грузовик вы- бросило на обочину, на бывшее подсолнечное поле, его про- должало швырять из стороны в сторону. Мы в кузове катались от борта до борта, трудно было понять, где я, где мой попут- чик. Наконец, шофер смог нажать на тормоз, и машина остано- вилась. Мы кое-как поднялись и увидели, как Суслик вывалил- ся из кабины. Поняв, что мы живы, он бросил на землю шапку, распахнул на груди телогрейку и заорал: "Убивайте меня! Что хотите со мной делайте, я виноват!". Кирилл в кабине дико хо- хотал, и на меня тоже внезапно напал истерический хохот. Мо- жаров, сильно избившийся, пообещал шоферу, что убьет его после того как мы вернемся в Арзамасцевку. На поле в темноте наладили тягу, потихоньку выехали на шоссе, и уже на малой скорости поехали домой.
      
      
      
      
      Мамы дома не было, она не вернулась с работы. Мне стало нехорошо, я понял, что во второй раз на том же месте я чуть было не погиб, во всяком случае, заглянул смерти в глаза. Меж- ду прочим, такая же история повторилась в августе 1961 г., ког- да на школьной машине, с нетрезвым Е.В. Звягиным за рулем, с мешками нарытой картошки в кузове, возвращаясь с наших учительских огородов, мы попали в такую же аварию, почти на мостике через ту самую Нюхалку. Тоже отказала рулевая тяга, но скорость была небольшая, и шофер быстро остановил машину. Пришлось ее ремонтировать наскоро и развозить по домам нашу драгоценную картошку. Маму в те годы я часто возил на раме велосипеда и на город, и с огорода. Мой сосед и хороший товарищ Виктор Черкасов, агротехник в УКОСе, последовал моему примеру, и так же стал возить свою мать.
      В середине марта 1961 г. маме от профкома дали "горя- щую путевку" в санаторий "Головинка", в Лазаревском райо- не, Краснодарского края, недалеко от Сочи. Кто-то отказался от путевки в последнюю минуту, поэтому мама в санаторий опоздала на два дня. 18-го марта я ее проводил до Богатого, помог сесть в поезд до Москвы, а из Москвы она отправилась на поезде "Москва-Сухуми". 26.03. она написала мне письмо, в котором подробно рассказала о дороге в санаторий, о том, что приехав на место, вдруг заболела ангиной, и ей приписали постельный режим, о том, какие процедуры ей назначила врач, прежде всего массаж против радикулита и "Дорсенваль" от го- ловной боли. "Да! Сегодня же сделали рентгеновский снимок моих пяток. Вообщем, начала лечиться. Да еще ежедневно с утра ходить на гимнастику - сердечно-сосудистую. Назначили диету. Я-то думала, в основном, полечить радикулит и пятки, а оказывается очень плохо с сердцем и сосудами, вот почему и отменили ванны... В комнате со мной живет молодая жен- щина. Она из Москвы, инженер-геодезист. Милая, чудесная. Очень внимательна ко мне, ухаживает за мной как за матерью. Обедать, завтракать, ужинать ходим в столовую. Все здесь
      
      
      
      
      прекрасно. Природа, обстановка, питание. Санаторий стоит на возвышенности, а море на таком же расстоянии, как наш 1-й арык, даже ближе. Без конца шумит и плещется. С первых дней юг меня встретил неласково. Все время шли дожди, а по ночам даже ливни, было холодно и очень грустно, хотелось до- мой, а сегодня весь день солнце, но все еще холодно". На пят- ках у мамы были "шпоры" - отложения соли, которые очень вредили при ходьбе. Я всегда покупал лекарство "Уродан", ко- торое эти соли частично разрушало. "Молодая женщина" зва- лась Римма Камская, она подарила маме на память свою фото- графию 13.04.1961 г., которая сохранилась до сих пор. Далее мама описывает всю флору санатория, рассказывает о том, что все отдыхающие ездят за покупками в Сочи, Гагры, Сухуми. Она купила мне сандалеты за 43 рубля. Уже прошла денежная реформа, поэтому люди говорили про деньги "старыми" или
      "новыми". Так вот, моя зарплата пионервожатого составляла
      42 рубля "новыми", - меньше, чем цена этих сандалет.
      "А море - огромный водный массив, не окинешь глазом ни с какой стороны, даже смотреть страшно. Иногда оно го- лубовато-зеленое, иногда - когда ветер и дождь - все серое, и волны огромные бьют о берег. Лиственные деревья - каштан, акация, белая, граб, бук и другие еще только набирают почки, а некоторые уже распускаются. Очень здесь красиво и люди жи- вут богато, одеты все исключительно хорошо". Конечно, после нашего привычного убожества маме рядовой санаторий пока- зался местом исключительным. К давней поездке в Москву в 1937 г. в ее биографии прибавилось пребывание на курорте в Головинке.
      Далее она спрашивала меня о нашем хозяйстве: "Как куры, коза, киса?", давала всякие советы...
      Я ответил ей большим письмом, в котором постарался все обстоятельно рассказать о кутулукских новостях и о моих хо- зяйственных успехах, написанном 1.04.1961 г. "... Я развернул кипучую деятельность по приготовлению пищи. Я напишу
      
      
      
      
      сейчас, что я делал для удовлетворения своего весьма требова- тельного желудка. Я делал: макароны с мясом, лапшу с гриба- ми, суп с фрикадельками (напиши, сколько ошибок я сделал в этом слове), жарил картошку, варил картошку, жарил яичницу (как с луком, так и без лука, с салом), жарил хлеб (с которым был порядочный кризис, только благодаря Толе я не попытался сам испечь хлебы, но он приносил мне своего), жарил пирожки с мясом (какое посъедобнее, остальным питалась киса и радо- валась тому, что ты уехала)... Вообще все получалось очень съедобным, ничего выливать и выбрасывать не приходилось. Посмотрела бы ты, как я мешу тесто! Молоко пытается поки- нуть пределы не только муки, но и листа, на котором я мешу, а я забегаю, то с той, то с этой стороны, и, наконец, укрощенное молоко влезает в муку, а я начинаю боксировать с этой мас- сой".
      Далее я рассказываю о делах по нашему домашнему хо- зяйству. Такие же дела были и десять, и более лет назад, когда я был ребенком, и была жива бабушка. "Козу кормлю три раз в день один раз пою. Утром и вечером - сено и тыква, в обед сено и пойло. Сегодня получил возможность давать ей сено без ограничений, так как уважаемый Ив. Палыч (школьный за- вхоз - Авт.) разрешил мелкой братии (т.е. мне, Вере Ал., тете Дуне и прочим) брать себе сено, которое девать некуда, ибо уже весна и лошадь не будет в нем нуждаться. Я притащил две здоровенные охапки в общей сложности кг 70. Сено первосор- тное, иначе Ив. Палыч не повез бы себе домой два воза этого сена. Ладно, хоть с нами поделился". Между прочим, это сено было заготовлено прошедшим летом, в том числе, и моими ру- ками. Это был овес, выросший на школьной делянке, когда он начал колоситься, то, не дожидаясь появления зерен, все, кто из школьных работников имелся в наличии, были отправлены на его покос, в том числе, и я. Мне дали косу и оселок для ее точки, и я очень быстро научился косить. Занятие увлекатель- ное, но не легкое.
      
      
      
      
      "Коза дает в день больше литра. Первые дни пыталась не отдавать мне молоко, но ты знаешь мой метод убеждения строптивых животных, и благодаря ему, она прониклась ува- жением, если не ко мне, так к моим кулакам. Ну, шучу. Я ее сильно не бил. Сейчас она стоит и вопросительно смотрит на мое окно, т.к. время уже 20 мин. 7-го (а в семь мне в баню). Я ее привязываю у наших дров, и Логинова не успела предъ- явить свои права на это место. Она довольна (конечно, коза, а не Логинова). Кур кормлю раз в день. Они прогрессируют: каждый день от 4-х до 6-ти яиц". Далее следуют новости куль- турные и прочие. "В кино ходил только три раза. Смотрел
      "Кроткую" по Достоевскому, "Звезды" и "Воскресение" по Л. Толстому. Все фильмы превосходные, а больше хороших не было, а сейчас уже неделя, как ни хороших не было, ни плохих из-за распутицы. У нас теплынь, наверное, не хуже, чем у тебя на курорте, снегу осталось очень мало, зато грязи достаточ- но... В школе никаких изменений нет. Страхова поругалась с Вербицкой, но это в порядке вещей. Та пропустила два урока в вечерней школе, а эта на правах директора пообещала не вы- вести ей зарплату, и попросила меня передать сей ультиматум. Но Гал. Вас. ведь всегда же права, и так далее, и тому подоб- ное. Я со всеми в мире и дружбе".
      Сказав о матери Страховых, я не мог не сказать и о доче- ри: "С Ритой все в порядке. Ссорились только два раза. Она недовольна, что я хочу уделять больше внимания (в промежут- ке между домашними делами) чтению, чем ей. А мне зверски хочется читать. А ты знаешь, как я ограничиваю себя сейчас в этом. Ну, снова помирились". Я готовился к поступлению в Пединститут. Не помню: на филологический или историчес- кий факультет. Впрочем, вспомнил: до 1963 г. в Куйбышевском Пединституте существовал единый историко-филологический факультет, на котором были отделения истории, и русского языка и литературы. Окончательное разделение на два факуль- тета, повторно, произошло в 1963 г. Но готовиться нужно было
      
      
      
      
      и по истории, и по литературе с русским языком, поэтому вре- мени на чтение у меня, действительно, было мало.
      Второе письмо от мамы датировано 11.04.61 г.
      
      "Дорогой мой, милый сынок!
      До чего же я о тебе соскучилась! Кажется, что уж и не кон- чится мой срок пребывания в этом "экзотическом месте". Без- умно хочу домой. Ничего этот санаторий мне не дал (в отно- шении моих пяток и радикулита), но зато нет головных болей и меньше одышки. Лечение мне должно быть по 13.04. вклю- чительно". Далее мама рассказывает, как она будет добираться до нашего Кутулукстроя и просит меня встретить ее в Богатом. Так я и хотел сделать: на 17-е апреля договорился с И.П. о ло- шади, т.к. другой транспорт в весеннюю распутицу еще не хо- дил. Но мама каким-то образом сумела добраться до дома сама и даже раньше срока.
      О своих культурных развлечениях она тоже мне написала:
      "Прочла здесь книгу Ю. Германа - "Один год" - 628 стр. Не понравилось, сплошной детектив. Удивилась, хороший писа- тель, а написал не знай что. Обидно за него. И еще удивляюсь тому, что читают эту книгу порядочные люди, стараются ее до- стать и даже восхваляют. Не понятно мне это. Смотрела в кино фильм "Армянский концерт", понравилось (бесплатно), а еще 5 маленьких фильмов (подряд) на чеховские рассказы. Развле- чений здесь много, но я никуда не хожу.
      Ну, пока всего хорошего. Целую тебя крепко и обнимаю. Твоя мама. "Жди меня и я вернусь".
      Маме в те дни было 56 лет, она уже должна была бы нахо- диться на пенсии, и, конечно, не такой санаторий ей был нужен, и не случайная путевка, а длительное, планомерное лечение. Но об этом нашему интеллигентному сословию невозможно было даже мечтать.
      К 1960-61 гг. относятся вот такие страницы из моих запис- ных книжек:
      
      
      
      
      
      
      Страницы из записных книжек 1960-61 гг.
      
      
      
      
      ***
      В 1961 году закончили 10 класс и Толя, и Рита. На фотогра- фии, где запечатлен их класс в день последнего звонка, можно увидеть нас троих. Я сдавал экзамены в Пединститут, но уже сочинение написал на "2". Не исключено, что нам, кому пред- стояло идти в армию, "двойки" ставили сознательно, такая практика была. У меня уже был "производственный стаж" в два года, что в те годы было важным стимулом при поступлении в вуз, и я мог бы добиться пересмотра оценки сочинения, но была уже пройдена призывная комиссия, получено предписание о мобилизации и т.п. Однако дело заключалось в том, что к мо- менту призыва мне еще не исполнилось обязательных 19 лет, это должно было произойти через почти три месяца. Формально можно было бы воспользоваться этим фактом и пойти служить на следующий год, но доброжелательный капитан из военкомата сказал мне и маме, что лучше начать службу раньше и со своим 1942 годом, чем позднее с 1943 г. Это было не очень удачное пожелание. Дело было в другом: юношей моего года рождения было мало из-за низкой, по понятным причинам, рождаемости в 1942 г. Чтобы выполнить план набора, военкомат не церемо- нился с точным соблюдением возраста, и брал всех, кого было можно. Поэтому я не стал сопротивляться.
      Несколько дней я жил у дяди Жени. Они весной вернулись из Ростова, купили дом на ул. Ал. Буянова, Љ 19, кв. 4. В этот раз я забрал у него дореволюционное издание А. Шопенгау- эра "Афоризмы житейской мудрости". Ранее, в детстве, мы всегда привозили от Добровых книжки из серий "Библиоте- ка журнала": "Советский воин", "Огонек", "Крокодил". Они эти библиотечки выписывали, а потом книжки становились ненужными. Мне же можно было там прочитать, например, впервые рассказы А. Конан Дойла "Пляшущие человечки" и
      "Человек с рассеченной губой". В начале шестидесятых годов мои духовные и интеллектуальные интересы поднялись на бо- лее высокий уровень. Много сведений я почерпнул из "Малой
      
      
      
      
      Советской Энциклопедии" в 10 тт., 1929 - 1931 гг. изд., нахо- дившейся в школьной библиотеке: тех, которых уже не было в последующих изданиях. Меня стали интересовать философс- кие проблемы, полузапретные имена Ницше и Шопенгауэра, стала интересовать европейская художественная культура, рус- ский "Серебряный век"... Мои детские девизы уступили мес- то новым: "Per aspera ad astra!" - "через тернии к звездам!" и
      "Sapere aude!" - "дерзай знать"!
      Оглядываясь назад из сегодняшнего дня, я могу сказать, что главные темы моих исследований, концепций и гипотез, темы моих педагогических, исторических, философских, куль- турологических книг в некой эмбриональной форме уже су- ществовали в те годы возмужания.
      Ан. Ярыгин поступал в Авиационный институт, но не про- шел по конкурсу, и поступил в Педагогический на физико-ма- тематический факультет.
      Вот такое письмо он прислал мне после экзамена:
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ...
      
      Я привожу только первые страницы писем, как в этом слу- чае, так и в дальнейшем. Когда я уже начну военную службу в ГДР, Толя в декабре пришлет мне свою фотографию, на ко- торой он выглядит в облике юного джентльмена, недавно еще бывшего деревенским парнем: "Дружба - это главное в жизни человека, ибо человек без дружбы - это уже не человек". До- рогому другу Диме от Толи. 7.12.61". Через три года, когда я сдал на "отлично" три экзамена на подготовительных курсах и в письме похвастался своем другу тоже с 1963 г. служившему в армии, он прислал мне ответ, стилистические демонстрирую- щий, как он изменился за эти годы:
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ...
      
      Мама с уважением относилась к семье Ярыгиных, к их старшим детям и к Толе. Достаточно сказать, что эта семья не вступала в колхоз - они оставались "единоличниками" и жили в прямом смысле слова трудами рук своих. Мы помога- ли друг другу в посадке и уборке картошки, в заготовке дров и однажды, когда в их дворе мы кололи дрова, Толя острым лезвием топора сильно поранил себе ногу; ему стало плохо и я, как мог, остановил ему кровь. В другой раз, уже накануне моего призыва, он отвез меня на телеге в сельскую больницу, т.к. я внезапно сильно заболел, да так, что сам не мог пере- двигаться. Ни мама, ни врач, ни я сам так и не поняли, что со мною было. Около недели я пролежал в больничном коридоре, так как в палатах не было мест, а потом надел свою одежду и из больницы убежал, что никакой паники в этом заведении не вызвало. Словом, мы были большие друзья, хотя я продолжал считать своими друзьями всех тех бывших одноклассников, о которых я упоминал выше. Однако Ан. Ярыгин отличался от них тем, что в значительной степени я формировал его с помо- щью книг, своеобразных экзаменов, которые устраивал ему в сфере литературы и культуры. Когда нужно было кое-что сдать
      
      
      
      
      в букинистический магазин, он передавал мне свои, ненужные в доме книги, я их сдавал и покупал новые, которые читал и он. Словом, я стремился к духовной близости с младшим другом, а для этого старался образовать его.
      И вот по этому поводу уже тогда мама говорила мне: "Ты учти, что Толя Ярыгин - коммерсант, все Ярыгины таковы. Он будет дружить с тобой, пока ты ему нужен. Он пооботрется о тебя, наберется того, чего ему не хватает, обтешется с твоей помощью, а потом ты будешь ему не нужен, и он руки тебе не протянет, когда ты будешь нуждаться в помощи". Конечно, я негодовал, не верил матери, и наша дружба продолжалась. Были вместе на целине в студенческом строительном отряде в 1967 г., помогал он мне, когда я окончательно ушел из семьи, а в 70-е годы я вытаскивал его из разных неприятных ситуаций, но был некий фактор, который все более негативно влиял на наши отношения, и в начале 1990 г. то, что мать предсказывала, произошло. Фотографии А.Н. Ярыгина я помещаю в иллюст- ративном ряду.
      Летом 1961 г. в Кутулукстрое произошел сильный пожар. Не могу сказать, случилось ли эта беда в июле или в авгус- те, т.к. в записной книжке этого событие у меня почему-то не отразилось. Опять гроза, опять удар молнии нарушил элект- рооборудование и большой дом, по типу тоже барак, но хоро- шо ухоженный, запылал как свеча. До этого лил, как из ведра, сильнейший дождь, все дороги развезло так, что вышедшие на помощь из Богатого две пожарные машины завязли в грязи и прибыли только тогда, когда от главного кутулукского здания осталась куча головешек, которую они с чувством выполнен- ного долга полили водой из своих брандспойтов. Этот барак был действительно главным в поселке: с западной стороны там размещалась вся администрация и инженерно-технический со- став УКОС, а с восточной были расположены наш магазин и помещение клуба с кинозалом со сценой и закулисой, с при- мыкающей кинобудкой. Все, что могли спасти, спасли: всю
      
      
      
      
      документацию и архив Кутулукского водохранилища, обору- дование киноклуба, товары из магазина. Я организовал группу помощи из учеников школы, в том числе и из бывших, включая Риту и Толю, и вместе с ними бросался туда, где требовалась помощь. Даже такую вещь, как портрет Ленина, висевший на- ружу на стене в прилегающем сквере и тот спасли, хотя это было черезчур верноподданически. Попытки потушить пожар ручными помпами ни к чему не привели, - воды было много, но забрать и направить на огонь ее так и не удалось. Поэто- му мужики просто баграми растаскивали стены, рушили их, чтобы огонь не захватил другие строения. Ночью на пепели- ще я остался с двумя приезжими мужчинами: следить, как бы не вспыхнул огонь. Когда я уже в сентябре-октябре служил в Таллинне, мама в письме сообщила мне, что за мужество, про- явленное при тушении пожара, Райисполком наградил меня грамотой и премией в размере 10 руб. - не так уж мало по тем временам.
      6 сентября мама устроила мои проводы в армию, как было принято. Пришли и приехали многие друзья и близкие, все было как у людей. 7-го нас с моим бывшим одноклассником Костей Игонтовым на машине повезли в Богатое на сборный пункт, а маму и Риту туда же отвез А.Ф. Страхов на своей ма- шине "Москвич". Накануне мама задумчиво процитировала мне из "Горя от ума": "И то скажи, любви конец, коль друг уе- хал на три года!". В сердцах я бросил ей грубое: "Скотина!" - она долго помнила мое хамство и при случае вспоминала его с каким-то сладострастием. Хотя я был по-своему прав, так как Рита меня честно дождалась. Перед нашим бракосочетанием в январе 1965 г. мама тоже вела себя настороженно, и я с досадой сказал ей: "Ты свадьбу своими причитаниями превращаешь в поминки!". Вот тут-то мать была права, но не у Риты, с которой мы любили друг друга семь лет, а у меня пришел любви конец. При расставании обе женщины очень плакали, - и сын, и друг, действительно, уезжал на три года, а время было неспо-
      
      
      
      
      койное, еще не завершился до конца Берлинский кризис, мне же по намекам капитана как раз предстояла служба в Герма- нии. Три года я там и прослужил безвыездно. По маме я очень сильно скучал, сильнее, чем по Рите, что и немудрено. Писать ей письма я начал уже в Сызрани, куда нас привезли на распре- делительный пункт. 9.09. нас повезли в Прибалтику.
      
      14.09. нас привезли в г. Таллинн, столицу Эстонской ССР. Месяц, до 14.10, я проходил курс молодого бойца в знаменитой Панфиловский дивизии, в которую входил полк им. Александ- ра Матросова. Миф о его подвиге был хорошо знаком всем во- еннослужащим полка, но все делали вид, что гибель молодого бойца из штрафного батальона, которого содержание в испра- вительной колонии заставило идти на фронт, произошла имен- но так, как писали в пропагандистских книжках и показывали в фильмах. Таллинн нас удивлял своим благополучием, чисто- той, достатком, в магазинах были вещи, о которых мы даже не
      
      
      
      
      подозревали. Жители к нам относились с вежливым равноду- шием, старались не замечать. Продолжали в лесах действовать
      "лесные братья", - какого-то военнослужащего нашли мерт- вым с надписью: "В честь 22-го съезда КПСС!".
      
      Письмо Д. Корнющенко матери перед отправкой в Германию, 12.10.1961 г.
      
      
      
      
      Уже в Таллинне я узнал, что такое солдатское мародерство, которое называлось "дружеским обменом". Еще в поезде сопро- вождавший нас ефрейтор выцыганил у меня хороший складной нож. С собой я взял несколько книг практического характера: две книги по тактике борьбы самбо Харлампиева, самоучитель немецкого языка и два словаря, русско-немецкий и немецко-рус- ский, "Историю КПСС" и "Программу КПСС". Из тумбочки в казарме у меня украли все, кроме самоучителя и партийной ли- тературы. Пренебрежение к последней я расценивал как очень слабый интерес как к партии, так и к ее задачам и целям. Из посылки, полученной от мамы, мне пришлось старшине нашей роты отдать связанные ею шерстяные носки и еще что-то: по- сылки "салажат" вскрывались в присутствии старослужащих. Мой чемодан приглянулся одному из артиллеристов, но он был порядочным человеком и антикоммунистом, и предложил мне взамен свой. Уже в Германии у меня и этот обменяли на худший, и перед отъездом я купил себе новый немецкий чемодан. Во вре- мя службы у меня в столовой или ночью в казарме обменяли на старье зимнюю шапку, поясной ремень, бритвенный прибор, еще что-то. Я был равнодушен к вещам, но такое солдатское
      "братство" казалось мне диким и несправедливым. Моим рав- нодушием пользовались: какой-то сержант в момент демобили- зации выпросил у меня заслуженный мною значок "Отличник боевой и политической подготовки", обещая прислать его назад. Я прекрасно понимал, что он его не вернет, но все же отдал, и сам уехал без этого лестного солдатского "ордена". Только од- нажды я отказал в просьбе демобилизованному: он не догадал- ся за три года купить себе перчатки, а на мне были перчатки, присланные мне мамой на день рождения. Так я ему и ответил:
      "Извини, но это подарок матери". Он отстал.
      В нашу Северную группу войск Организации Варшавского Договора военнослужащим срочной службы можно было по- сылать только бандероли весом не более 500 граммов один раз в месяц. Каждая такая посылка была праздником. Мать при-
      
      
      
      
      сылала мне сигареты и папиросы, которыми я всегда делил- ся с однополчанами, конфеты (карамель и леденцы). Сапож- ный крем, бритвенные лезвия, зубную пасту, туалетное мыло. Зубную и сапожную щетки. Авторучку, которая служила мне верой и правдой все три года. И несколько общих тетрадей, которые, заполненные моими записями и выписками, целы до сей поры, в том числе и большая немецкая черная тетрадь, ко- торую я "съэкономил" на месте своей армейской работы.
      Примерно, через полтора-два года службы командующий Группой войск Маршал Якубовский запретил эти скромные бандероли. Хотя их проверяла, как и наши письма, военная цензура: в бандеролях солдатам присылали часы, фотоаппара- ты, сигареты... Все это было более лучшего качества, чем в магазинах ГДР, и наша братия наводнила этими товарами "чер- ный рынок". Якобы, правительство ГДР обратилось с жалобой, но сделало себе же хуже: на вырученные на "черном рынке" деньги советские солдаты покупали немецкую текстильную продукцию, которая очень ценилась у "спекулянтов" в СССР: гобелены, скатерти, коврики, трикотажные рубашки и кофточ- ки и т.д. Все это покупалось и отправлялось в солдатских по- сылках. Теперь же товарооборот резко снизился. Солдатская смекалка выход нашла: отпуска давались редко и немногим, но те, кто такой отпуск получали, должны были привезти в часть посылку, которую родители, по предварительной догово- ренности, отправляли на адрес отпускника. У меня был такой удачный случай, когда сослуживец Иван Быков привез мне по- сылку, посланную матерью на адрес его родителей. Во второй раз этот вариант не сработал, т.к. посылка запоздала, и солдат вернулся с пустыми руками. Потом маме пришлось приложить усилия, чтобы ей ее вернули назад. А в посылке как раз были дорогие часы, которые перед отъездом я был намерен выгодно продать немцам, чтобы кое-что купить для себя, мамы, Риты, Толи. Конечно, я и так смог покупки сделать, но их могло бы быть больше. Часы же я носил после демобилизации.
      
      
      
      
      Маме я писал почти каждую неделю. Она тоже мне писала, не так часто, но ее письма всегда были большими, подробны- ми, со всеми новостями в Кутулуке и в Куйбышеве. Письма за первые годы службы не сохранились, так как казарменные порядки требовали их уничтожения.
      Мои первые письма из ГДР были написаны во второй по- ловине октября 1961 г. 14-го мы в теплушках выехали из Тал- линна, проехали все земли Балтии, затем долго пересекали Польшу и через 5 дней прибыли во Франкфурт-на-Одере. Там на солдатской пересылке нас распределили по воинским час- тям в Германии, и я, и мои будущие сослуживцы отправились с нашими "покупателями" в город Мюллрозе, что можно было перевести как "Розовая мельница". Воинская часть Љ 45 205 была военно-технической и занималась ремонтом танковых моторов, отслуживших 400-часовой цикл, поэтому почти все роты носили на своих петлицах танковые эмблемы. Личный состав части насчитывал, примерно, четыреста с лишним чело- век, т.е. равнялся средней величины батальону. Национальный состав был очень разнообразным, что объяснялось стремлени- ем не допускать каких-либо сильных национально-однород- ных структур в составе оккупационных вооруженных сил.
      До начала ноября мы, новобранцы, находились в карантине и жили все вместе в спортзале, который сами же и превратили в казарму. Меня на пробу взяли в штаб, в отдел учета техничес- ких материалов. Нужно было постоянно считать, и, видимо, моя работа не удовлетворяла начальника этого отдела, и через неделю я вернулся на обычную работу, которая, главным об- разом, состояла в переборе картошки на овощном складе. На- конец, накануне ноябрьских праздников нас распределили по ротам, и большая часть "рекрутов" попала в Отдельную стрел- ковую роту, в обязанности которой входило охранение части, расположенной на двух территориях. Привожу свои письма этого периода:
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ...
      
      
      Вот в эту отдельную местную стрелковую роту я и попал к капитану Василию Ивановичу Корневу. Собственно, в распо- ложении части это была единственная режимная рота, которая по-настоящему занималась военным делом, и личный состав стрелков, сержантов и офицеров соответствовал традицион-
      
      
      
      
      ным представлениям о высокой боевой подготовке советского воина. Но и служба в роте была тяжелой, и главная тяжесть заключалась в том, что два взвода через сутки уходили на пос- ты и караулили все, что составляло население и имущество воинской части. Не все выдерживали: за время моей службы произошло два "самострела".
      Один закончился тяжелым ранением и комиссацией моло- дого солдата, другой - смертью такого же солдата. Находясь на посту, он длинной очередью из автомата почти перерезал себя пополам.
      Я назначался на посты примерно два месяца, а затем ко- мандир роты назначил меня писарем роты. Солдат со средним образованием было очень мало, а еще был нужен подходящий почерк и грамотность. Кроме меня на хозяйственной ротной работе был каптенармус Валентин Ленин и еще несколько человек, которые составили хозяйственное отделение. Им командовал мл. сержант Николай Бардась, заведующий ве- щевыми складами части. Там же был Израиль Лившин, чис- лившийся оружейным мастером, но работавший в штабе, в хозяйственной части. Вскоре мы подружились, хотя на ар- мейскую дружбу всегда накладывается иерархическая прина- длежность по срокам службы: он служил уже второй год, а я - первый.
      В мои обязанности входило оформление и ведение всей ротной документации, учет результатов боевой подготовки, оформление Ленинской комнаты, ведение подшивок газет и журналов, составление расписания занятий роты по всем на- правлениям военного дела, составление постовых ведомостей по двум караулам и многое другое. Скучать не приходилось. Зато было достаточно времени для своих занятий, которые я считал для себя приоритетными. Своей целью я поставил следующее: не обращать внимания на армейские порядки, выполнять все, что от меня требуется, но не допускать про- никновения в свое святая святых того солдафонства, которое
      
      
      
      
      затрагивало даже хороших и умных ребят. От своих друзей уже на последнем году службы я слышал: "Ты совсем не военный человек!" - и я отвечал: "Я горжусь этим!". Это не мешало мне получать армейские награды, благодарности, быть отлич- ником боевой и политической подготовки. Мне не нужны были лычки и, когда меня пытались сделать ефрейтором, я отвечал по-пушкински: "Не рвусь я грудью в капитаны, и не пойду в асессора!".
      В сущности, я мог спокойно заниматься своим делом, а заключалось оно в следующем. Во-первых, по-настоящему подготовиться к экзаменам в Пединститут на исторический факультет, а для этого получить право на занятия на курсах по подготовке в вуз, которые только что начали действовать по распоряжению Главнокомандующего Группы войск. Во-вто- рых, максимально много читать, благо в библиотеке нашей части я обнаружил множество книг, в том числе собраний со- чинений, которые остались у меня не прочитанными и многое другое, что читать было нужно. 2 ноября я записался в нашу библиотеку. Библиотекарем был старослужащий ефрейтор Виктор Сукач, который как раз уже занимался на подготови- тельных курсах. Дружбы у нас не было, но друг друга мы хо- рошо понимали. Через много лет я обнаружил его как автора исследования "Жизнь Василия Васильевича Розанова как она есть" в журнале "Москва", а еще позднее в 2008 г. - как автора книги "Василий Васильевич Розанов. Биографический очерк. Библиография 1886 - 2007".
      Частично привожу страницы своего армейского "Чита-
      тельского билета".
      
      Из имен авторов и названий книг хорошо видно, что меня интересовало. Стендаль, Достоевский, Т. и Г. Манны, С.Цвейг, А. Блок, Р. Роллан, М. де Унамуно, О. Уайльд, Вольтер, В. Скотт, П. Мериме - вот далеко не полный перечень авторов, которых я читал.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Читательский билет Д. Корнющенко, 1961-1964 гг.
      
      
      
      
      В-третьих, я системно занимался гимнастикой на снарядах, гантелями и гирями, чтобы быть физически красивым, силь- ным, способным постоять за себя. В моей "Зачетной книжке военнослужащего. ГТО 11 ступени" были зафиксированы хо- рошие и отличные результаты.
      
      
      
      
      
      По итогам инспекторской проверки командир части напра- вил моей матери вот такое благодарственное письмо:
      
      Дата регистрации письма знаменательна, так как в конце октября 1962 г. в мире развертывался опаснейший Карибский кризис, вызванный неумными действиями Советского Пра- вительства, лично Н.С. Хрущева и Президиума ЦК КПСС. 24.10.1962 г. было опубликовано заявление Советского Пра- вительства, в котором вся вина за обострение обстановки в бассейне Карибского моря традиционно возлагалась на США. Было принято решение о проведении в СССР мероприятий во- енного характера. Нас это решение коснулось в первую оче- редь, т.к. Северная группа войск находилась в непосредствен- ном соприкосновении с предполагаемым противником. В части была объявлена боевая готовность Љ 1. Мы получили на руки
      
      
      
      
      вещевые мешки с сухим пайком, карабины с боекомплектом (перевооружение на автоматы Калашникова у нас произошло позднее, и это было связано как раз с прошедшей военной тре- вогой, а в те дни мы пользовались самозарядными карабинами Симонова), спали, почти не раздеваясь.
      И солдат, и офицеров подчинило себе ожидание опасности, начала военных действий. Стало известно, что в этом случае по приказу войска стран ОВД должны будут продвигаться через страны Северной Европы марш-бросками, чтобы через две не- дели закрепиться на побережье Ла-Манша и ждать дальнейших распоряжений. Это непосредственно касалось Северной груп- пы войск, расположенных на территории ГДР и Польши, в том числе и нашей части, которая должна была следовать в обозе танковых войск и устранять повреждения у боевых машин. Поз- днее я подумал: вот как легко я мог стать оккупантом и интер- вентом, а, возможно, палачом и карателем в захваченных стра- нах! Но это осознание своей возможной зловещей роли пришло уже в 70-х годах, а тогда мы знали, что нам предстоит война. Из всей своей армейской эпопеи я хорошо запомнил несколь- ко эпизодов, и первый из них связан с 26 октября. Наш взвод был в кино. Я ходил не часто, но хорошие фильмы старался не пропускать. Шел как раз такой фильм: "Крестоносцы" по рома- ну Г. Сенкевича в постановке Е. Гофмана. И вдруг в середине 1-й серии по залу прошел какой-то никем не поданный сигнал тревоги, всех охватил инстинкт опасности. Без всякой команды взвод организованно встал, вышел, построился и стал чего-то ждать. Замкомвзвода ст. сержант Голуб стоял во главе взво- да и не знал, что делать. Подошел наш замполит ст. лейтенант Ж.Е. Кузнецов, оценил обстановку возникшего массового психо- за, и дал команду вернуться в зал и продолжать смотреть фильм. В начале ноября, в результате переговоров лидеров стран, ситу- ация нормализовалась, и мы облегченно вздохнули.
      По времени мама должна была получить письмо от коман- дира части как раз в эти напряженные дни, и можно предста-
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ...
      
      Письмо матери от 3.12.1962 г.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ...
      
      Письмо сыну от Корнющенко Н.Д. 21-22.04.1963 г.
      
      вить, какие чувства она испытывала, узнавая новости о кризи- се из газет и радиопередач.
      Как раз в это же время она перестала мне писать, и в тече- ние полугода я не получил от нее ни одного письма, хотя поз-
      
      
      
      
      дравления она изредка присылала, а бандероли нам запретили присылать с февраля 1963 года. Я же продолжал ей аккуратно, как и раньше, писать письма, считая это своим долгом, но пе- реписка получалась односторонняя, даже, когда я посылал ей свои фотокарточки. Рита в своих письмах мне тоже не могла вразумительно объяснить причины молчания матери. Наконец, в конце апреля 1963 г. от нее пришло большое, на 16 страни- цах, письмо. Свое молчание мать объясняла разными причина- ми: и психологическими, и социальными, в частности, тем, что в семье Добровых произошла беда: Ю.Е. Доброва осудили на 5 лет за превышение полномочий по отношению к подследс- твенным. Об этом я уже рассказывал в той части книги, где упоминались все Добровы и Лагуткины. Но вряд ли это было подлинной причиной, - не так уж в те годы я был привязан к своему кузену, чтобы это могло нанести мне психическую травму, и мама об этом знала.
      Затем наступил новый перерыв в переписке, еще более длительный, около года. Я уже привык к таким сложностям в отношениях с матерью, и не жаловался, продолжал ей писать. Наконец, пришло письмо от 12 марта 1964 г., наполненное маминой рефлексией и по поводу меня, и, главным образом, по поводу себя. Письмо опять было очень большим, но уже первая страница может подсказать и все остальное содер- жание.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ...
      
      Первая страница письма мамы от 12.03.64 г.
      
      Мама была сложным человеком, многое знание приносило ей многие печали... Она любила анализировать свои мысли и поступки, нередко занималась, как многие порядочные люди, обыкновенным самоедством, обвиняла себя в том, в чем ви- новата не была... Этими же качествами отличался и я. Когда мы встретились, и прошло достаточно много времени, чтобы вернулись прежние отношения, я спросил ее о причинах дол- гих перерывов в нашей переписке. Она ответила мне примерно так: "Ты стал писать мне какие-то странные, сложные и непо- нятные письма, от которых мне становилось не по себе, и я не знала, что тебе отвечать. Поэтому у меня наступало оцепене- ние".
      А у меня происходил процесс самопознания, обусловлен- ный той же склонностью к рефлексии, что и у нее. Мысли тех и многих других авторов, которых я упоминал, далеко не
      
      
      
      
      бесспорные, часто транслирующие мысли других авторов, ко- торых я не читал (тех же Ницше, Шопенгауэра, Шпенглера, Фрейда), мне хотелось кому-то передать в своей собственной интерпретации. Но кому?! Изр. Лившин к особой рефлексии был не склонен. Был у меня друг Виталий Савченко, люби- тель приключенческой литературы, и тоже не любивший глу- бокомысленных размышлений. В 1963 году появились новые друзья: Юрий Водовозов и Валерий Кобычев, они прибыли в роту из сержантской школы, чтобы командовать в нашей роте отделениями. Вот с ними, особенно с Валерием, у меня установился настоящий духовный союз, что подтверждает- ся многими фотографиями, а позднее - долгой перепиской с В. Кобычевым. Привожу страницы моих записных книжек за 1961 - 1964 годы, хотя бы частично передающие процесс раз- вития и становления личности с 19 лет до 21 года.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Адреса друзей в запиской книжке 1964 г.
      Страниц, подобных тем, которые маркированы "1963 г.
      "Љ 2" довольно много встречается во всех трех армейских за- писных книжках; в большинстве случаев это диалоги, иногда довольно пространные, с самим собой, и местоимение "ты" означает самого автора. Есть и внутренние проговоренные и записанные диалоги с Изр. Лившиным, с В. Кобычевым, с Р. Салимовым, с поэтом В. Уманцевым - я с ним познакомился на курсах по подготовке в вуз, и он дал мне для критической оценки свою поэтическую тетрадь. О чем эти мысленные спо- ры? О философских вопросах бытия и "живой жизни", о поз- нании, о литературе, об искусстве "левом" и "модернистском, о психологии личности...
      Время от времени нас вывозили из части на экскурсию. Благодаря такой полезной заботе армейского начальства, мы побывали в Дрездене, в знаменитой Дрезденской картинной га- лерее, и это был первый мой опыт посещения всемирно извес- тного художественного музея. До Дрездена он ограничивался посещением Куйбышевского областного художественного му- зея. У меня сохранился небольшой альбом "Дрезденская кар- тинная галерея. Старые мастера". Дрезден, 1961, на русском языке с указанием даты покупки: 5.08.1962 г. Невольно, в залах
      
      
      
      
      галереи мне пришлось выступить экскурсоводом для группы своих ребят, а потом к ним постепенно присоединились и дру- гие. Мифологические, библейско-евангельские сюжеты картин были совершенно непонятны им, так как советская школа не утруждала себя изучением античной мифологии, не говоря уж о Ветхом и Новом Заветах. Я же читал книгу Н.Куна, знал кое- что из священной истории, видел полотна с аналогичными сю- жетами, да и из истории античных Греции и Рима помнил хотя бы мифообразующие события. Сам же я был потрясен "Сикс- тинской мадонной" Рафаэля, застыл перед картиной, и Ливши- ну пришлось тянуть меня за рукав мундира. В мае 1963 г. мы были в пригороде Западного Берлина - Потсдаме, во дворце Фридриха Великого в дворцово-парковом ансамбле Сан-Суси. Здесь ситуация повторилась, но в несколько ином виде: по за- лам проходила экскурсия, которую вела девушка-экскурсовод, и содержание ее пояснений сводилось, главным образом, к ис- тории постройки дворца и к содержанию исторических картин. На сей раз я своим товарищам стал переводить ее рассказы, как умел, так как самостоятельно, вполне прилично, овладел немецким языком с помощью самоучителя и словарей. Из это- го дворца у меня тоже сохранился небольшой альбом "Дворец Сан-Суси". Потсдам, 1963 (перевод с немец. яз. мой - Авт.).
      На Новый 1962 год были мы на какой-то сельской рождес- твенской елке, - это называлось "Фроендшафт" - "Дружба". Не помню, в каком году у нас прошла поездка в г. Эйзенхют- тенштадт, г. Металлургов, который совсем недавно назывался
      "Сталинштадт", город Сталина. Мы посмотрели здешний ме- таллургический комбинат, очень похожий на ад, и пообедали в заводской столовой, очень похожей на столовую для бездом- ных. Я очень жалел, что отказался от поездки в Бухенвальд, т.к. готовился к экзаменам на курсах в июне 1964 г. Сам концла- герь меня особенно не интересовал, но, как выяснилось, после Бухенвальда солдаты проехали в соседний Веймар, священное место немецкой культуры. Валерий показывал мне открытки с
      
      
      
      
      изображением памятника Гете и Шиллеру, другие фотографии, а я откровенно завидовал, так как по своей вине не побывал там, где были для меня "священные камни Европы". О том, что в Веймаре провел последние годы жизни и был там похо- ронен Фридрих Ницше, и что там существовал грандиозный Архив Ницше, закрытый в 1945 г. советской оккупационной администрацией, я в те годы даже не подозревал.
      Было два любопытных эпизода, связанных с господству- ющей идеологией. После второго самоубийства солдата на посту, в часть явился начальник политотдела, полковник, а фамилию его я не помню. Среди главнейших причин, вызвав- ших эти трагические случаи, он указал на недостаточный рост ротной партийной организации. Было это на общем собрании солдатского, сержантского и офицерского состава роты. И вот, этот главный политработник округа, которого офицеры части боялись больше, чем инспекторской проверки, сообщая о сво- их выводах, вдруг говорит: "Вот тов. Корнющенко, хорошо об- разованный, начитанный молодой солдат почему-то до сих пор не подал заявления о вступлении в кандидаты КПСС. Почему, т. Корнющенко?" - меня спрашивает. Я меньше всего ожидал такого вопроса, тем более ответ на этот вопрос для меня уже не был дискуссионным. Но, застигнутый врасплох, я вскочил с места, и довольно дерзко ответил: "Я подумаю, тов. полков- ник!" - "Думайте, думайте", - ответил тот. Израиль после соб- рания сказал обо мне иронически: "И пополз, и пополз!!", хотя ползли-то и он, и его друзья из штаба, и еще кое-кто из роты, смекнувший, что члену партии служить выгоднее. Лившин, на- пример, съездил в отпуск в свою Одессу, а я - нет, отпуска не получил. Да и мудрено было получить. Он был секретарем ком- сомольской организации роты. Неплохим, кстати, секретарем, солдаты его уважали, в части его все знали, так как он почти три года работал писарем в хозяйственной части при штабе, и все, так или иначе, к нему обращались со своими нуждами, ибо он мог выписать накладную на получение вожделенного пред-
      
      
      
      
      мета, а мог и не выписать. Незадолго до его отъезда (у меня названа эта дата в записной книжке, маркировка "1963 г., Љ 1": 24.07.1963) замполит роты ст. лейтенант Кузнецов решил, что я с успехом заменю его. Я ведь не афишировал свои убежде- ния, очень далекие от коммунистических. Я сделал все, чтобы он понял: меня на сей пост избирать не нужно. Так и вышло, пришлось избирать секретарем деревенского парня с шестью классами образования, который очень скоро подал заявление в КПСС, стал сержантом и командиром отделения. Меня же все эти лавры не интересовали.
      Был неприятный для меня случай столкновения со стар- шиной роты Николаем Горабчуком. Первые года полтора у нас были нормальные отношения, т.к. я был и писарем, и каптенар- мусом, а потом они стали сильно изменяться. Как-то утром я замешкался перед физзарядкой, и он с дурацким юмором ска- зал мне: "Быстрее, Корнющенко, родина ждет!". Я же со зло- сти ответил ему: "Родина заплачет, если ее такими жертвами пичкать!". Он же, не поняв или не расслышав моего ответа, заявил мне: "Родина от вас плакать не будет, а вы можете за- плакать!". После зарядки я стал с ним объясняться, но он упор- но твердил: "Вы сказали, что родина от вас заплачет!". Был случай, когда он ни за что объявил мне в строю два наряда вне очереди на нашей кухне, но это произвело такую нежелатель- ную сенсацию, что дело ограничилось только моим приходом и уходом на кухню. Старшина по-своему был прав, так как уга- дал, что мое отношение ко всей армейской системе настолько негативно, что его воспитательные меры здесь бессильны. Но дослуживать-то было надо!
      Один эпизод своей армейской жизни я считаю темным пятном в своей биографии, хотя его тоже можно было бы объ- яснить жестокой необходимостью. Так я его тогда и объяснил себе сам, но сейчас думаю иначе. Об этом казусе я уже расска- зал, и здесь не буду повторяться, а отсылаю читателя к книге: Корнющенко Д.И. Интегральная диалогика: попытка новой
      
      
      
      
      технологии гуманитарного образования (из опыта работы). М. МПСИ. 2003, с. 183-184.
      С марта 1963 года мне пришлось из просто ротного писаря превратиться в писаря- каптенармуса, т.е. помимо чисто канце- лярской работы, заведовать каптеркой. Каптенармус - военное должностное лицо хозяйственной части, обязанное принимать, хранить и выдавать продовольствие, вещевой и оружейный ин- вентарь, и вести по нему отчетность. Должность сродни долж- ности кастелянши, - заведование бельем и верхней одеждой. В роте сменился командир, вместо Корнева, уважавшего меня и Лившина, пришел капитан Моторин, человек не очень ум- ный и со странностями (позднее он оказался тяжело больным человеком). Он и решил, что две ротных должности можно объединить в одну, хотя с давних времен их исполняли разные люди. Прежний каптенармус, В. Ленин, решил, что надо пос- ледний год послужить в строю, и его перевели на должность командира отделения, а меня "наградили" "каптеркой". Вна- чале я сопротивлялся, так как круг моих обязанностей увели- чивался вдвое, но потом сообразил, что каптерка будет местом моего уединения, где можно будет заниматься. Наше хозотде- ление проживало в отдельной комнате при казарме, но прибыл на службу новый комвзвода Ерофеев, и комнату предостави- ли ему. В каптерке зимой было холодно, но все же там можно было оставаться после отбоя до полночи и заниматься своими делами, о чем ротное начальство не подозревало.
      Но теперь, помимо писарских обязанностей, я должен был получить и выдавать чистое постельное белье, водить солдат в баню каждую субботу, выдавать им мыло и мочалки, менять им нательное белье. Я должен был осенью выдавать им зимнее шерстяное обмундирование, а весной - новое хлопчатобумаж- ное, форму х/б. Я должен был выдавать им табачное довольс- твие, а некурящим - сахар-рафинад ежемесячно. Плюс ко все- му, все принадлежности для уборки в казарме и проч. и проч. Армия научила меня быстро адаптироваться к меняющимся
      
      
      
      
      условиям человеческого существовании, приспособился я и к этой очень большой по объему работе, извлекая из нее те пре- имущества, которых ранее не было.
      Совершенно уже не помню как, но писарские обязанности мне удалось скачать на плечи молодого солдата, а лямку капте- нармуса я тянул до новых событий. Они пришли. В записной книжке у меня отмечено: "17.09.63. - первый день в хоз. части. Каков, с божьей помощью, поворот! Лившину есть повод для веселья. Придумать новый распорядок дня". Узнав, что мне там предстоит работа, я подобрал на свое место неглупого мо- лодого солдата Тиунова, но встретил недовольство со стороны командира роты и старшины, т.к. теперь я фактически выходил из-под их контроля. Дело закончилось ссорой и большим скан- далом на плацу нашей части, так что пришлось вмешиваться командиру части п/пол-ку Антипову. Он быстро разобрался в сути претензий ко мне и распорядился, чтобы от меня отстали. Позднее ротные начальники мне все припомнили, когда нужно было отправлять документы в приемную комиссию пед. ин- ститута. Как я сам выражался, мне написали характеристику
      "как на каторжника", такую же заставили написать и секретаря комсомольской организации, видимо, рассчитывая, что с таки- ми "рекомендациями" меня ни в один вуз, тем более педагоги- ческий, не примут. Меня это не расстраивало, т.к. я знал, что этим характеристикам в вузах значения не придают, а прида- ют - знаниям, они же у меня были.
      Я всегда помнил, что за моей спиной восемь поколений русской дворянской интеллигенции, что сам я - потомок ста- ринного дворянского рода, и что эти люди - не ровня мне. Даже занимая подчиненное положение, я смотрел на них, как на неизбежную помеху, которую нужно просто не замечать и терпеть. Разумеется, такая независимая позиция осложняла мне жизнь, но, в конечном итоге, все выходило так, как я за- мысливал. Вскоре я подал рапорт: "Командиру роты. Прошу вашего ходатайства перед вышестоящим командованием о за-
      
      
      
      
      числении меня на подготовительные курсы для поступления в Куйбышевский Государственный педагогический институт". Ротное начальство было против, но Антипов ответил: "Если Корнющенко не направлять на курсы, то кого же тогда направ- лять?" - и ротному пришлось признать свое поражение.
      6.11.1963 г. у меня произошло еще одно столкновение, но уже не с офицерами, а с солдатами, которое могло бы мне дорого обойтись. Наш год призыва этой осенью превратился в старослужащих, но те, кто был на год старше - стали "дем- билями" и соответственно себя вели. В столовую накануне ноябрьского праздника я пришел раньше, так как чувствова- ли себя нездоровым, а дежурным по роте был В. Кобычев, ко- торый с дневальным накрывал на столы. Кухонный наряд со- стоял из взвода 3-й роты, о которой шла дурная слава, и она, действительно, по каким-то неведомым причинам, состояла почти из одной шпаны. Все эти воины были уже нетрезвыми, и из-за какой-то ерунды придрались ко мне. Их неформаль- ный лидер подозвал меня к себе, я, нехотя, вышел из-за стола, и он меня ударил слегка по щеке, видимо, считая это наказа- нием за мою строптивость. Сам факт был грубым наруше- нием устава внутренней гарнизонной службы. Я немедленно ему ответил более серьезным ударом, не подумав заранее ог- лянуться, и тотчас же был атакован всей этой полупьяной ор- дой, налетевшей на меня со всех сторон, даже по обеденным столам. Двоих мне удалось сбить с ног, а остальные загнали меня в простенок между батарей и начали избивать руками и ногами. Дело могло кончиться совсем плохо, Кобычев не сообразил, что надо делать, хотя, будь я на его месте, я бы не стал раздумывать и бросился бы в драку. Положение спасли дежурные других рот, тоже "дембеля", которые вмешались как нейтральная сила и воззвали к их разуму, - дескать, вмес- то дембеля, вы, ребята, угодите в дисциплинарный баталь- он. Кое-как поужинав, я вышел из столовой, и эти молодцы зазвали меня в курилку, где начали ругать, угрожать и тому
      
      
      
      
      подобное. Но я стойко огрызался, ни малейшего испуга не по- казал, да еще посмеялся над их "храбростью" (как мне потом говорили, это их больше всего поразило). В конце концов, все ушли, остался их вожак, который стал меня задирать и пред- лагать драку один на один. Драки я не боялся, но ему ответил:
      "Драться я с тобой не буду, потому что весь твой бандитский клан обязательно вмешается, если тебе придется плохо". Па- рень был из Одессы, призывался вместе с Лившиным, цену своим друзьям знал: "Ты не знаешь, с кем связался, среди этих ребят есть настоящие звери!". Этим наше рандеву и за- кончилось. Как мне передали, они очень боялись, что я напи- шу рапорт об избиении, но об этом я и подумать не мог, все осталось тайной для офицерского состава. А может быть и не осталось, но поскольку я не жаловался, дело не возбуждали. Своим сослуживцам в хоз. части я тоже ничего не говорил, хотя милая женщина, бухгалтер Майя Павловна, после праз- дников спрашивала меня, почему у меня пополнело лицо. Я хорошо знал, почему оно распухло, но ей ответил, шутя: так хорошо в праздники нас кормили, что я пополнел. К своему дню рождения я покупал разные лакомства, чтобы угостить друзей, и прятал их в свой рабочий письменный стол. Но на- кануне сунулся в глубину ящиков... и ничего не нашел. Кто- то из солдат выследил мой путь из гарнизонного магазина до хоз. части, а ключ мы прятали так, что он был почти на виду. Смущенно сказал о пропаже М.П., а она так огорчилась, что собралась и пошла к зав. продуктовым складом, тоже рядо- вому-хлеборезу. Там она попросила у него банку вишневого компота и банку рыбных консервов, и торжественно мне их принесла. Валерий настоял, чтобы я купил вина, что и было сделано через сверхсрочника Н. Бардася, и день рождения, мой 21 год, мы ночью отметили.
      С 1.12. начались наши подготовительные курсы, которые проходили в Окружном Доме офицеров во Франкфурте-на-Оде- ре. Нас было пятеро из разных рот: Ан. Акользин, В. Горбатко,
      
      
      
      
      А. Мельников, Р. Салимов и я. Формально группой руководил сержант Салимов, но фактически это руководство выпало на мою долю: я владел языком и стал переводчиком, т.к. с немца- ми нам приходилось общаться на всем пути от Мюллрозе до вокзала во Франкфурте, а затем - от вокзала до Дома офице- ров на трамвае, а иногда и пешком. Кроме того, я постоянно брал у того же хлебореза пару селедок и ржаной хлеб, что мы и съедали на обратном пути в часть. Кто кормит, тот и команду- ет. Занятия проходили во вторник, четверг, субботу с 17-30 до 20-30. В нашей гуманитарной группе нам преподавали русский и литературу, историю и немецкий язык. Последний предмет вскоре отменили, т.к. стало известно, что его исключили из числа вступительных экзаменов. По литературе писали сочи- нения, и мои опусы очень нравились учителю литературы Ди- ане Павловне Сикора (на групповой фотографии она в белом платье сидит в первом ряду), хотя ей очень не нравилось мое отношение к советской литературе, к Н. Островскому, А. Фа- дееву, М. Шолохову. По ее просьбе я написал большой литера- турный очерк, сравнивающий Онегина и Печорина. На выпус- кных экзаменах для "курсантов" я писал сочинение на такую тему: "Книга, произведшая на меня сильное впечатление". К этому времени я успел прочитать несколько повестей и ро- манов Ф. Достоевского, в том числе "Преступление и наказа- ние". В те годы в школе о Достоевском даже не упоминали. Свою работу я назвал "Триумф и поражение Родиона Расколь- никова". Без черновика, целую тетрадь я исписал и не сделал ни единой ошибки, что произвело фурор. Оба сочинения Д.П., думаю, пригодились, так как вскоре творчество Достоевского, то же "Преступление и наказание", было включено в школь- ную программу.
      Весь путь от части до Дома офицеров занимал у нас туда и обратно в общей сложности 1,5-2 часа; возвращались мы около 10 вечера. Случались нежелательные встречи с воен- ной комендатурой: капитан сделал мне предупреждение за
      
      
      
      
      офицерскую сумку-планшет, оставленную мне в наследство Лившиным, - мне ее носить было не положено по уставу. Ко- нечно, предупреждению я не внял, а сумку, в свою очередь, оставил в наследство молодому писарю из строевой части. Бывали случаи и комичные, и драматичные. К первым отнесу незабываемый случай на вокзале г. Франкфурта. Толе Аколь- зину понадобилось в туалет. На вокзале они были платные: в прорезь нужно опустить 10 пфеннигов, зайти, сделать свои дела и спокойно выйти назад. Мой друг тратить деньги на такую чепуху не захотел. Как я его не предупреждал, что дело кончится плохо, он зашел в кабинку бесплатно, закрыл за собой дверь, сделал свое дело..., а выйти не может. Авто- матическая дверь оказалась наглухо заблокирована, и я тоже ничем не могу помочь. Говорю ему: подожди, я схожу за убор- щицей! Но в ответ следует поток сквернословия и обещание разнести дверь в клочья! Разве можно терпеть такое униже- ние советскому солдату-победителю!? Своим сапожищем 45-го размера он начинает бить в дверь изнутри. На шум и стук вылетает разъяренная старуха-немка, тоже с отборной руганью, своим ключом открывает дверку, и, продолжая ру- гаться, уходит. Красный от досады и унижения Акользин вываливается из кабинки и спрашивает меня: что она гово- рит? - Она говорит, что мы с тобой русские свиньи, которых нельзя даже на порог пускать к порядочным людям! - Ах, она ведьма! Да я ее! - Успокойся, - отвечаю, - в данном, конкрет- ном, случае эта женщина совершенно права. Ты и вправду по-свински поступил! - Инцидент был исчерпан.
      Другой случай был любопытен с точки зрения соприкос- новения цивилизаций. Впрочем, первый тоже. Равиль Салимов тянулся ко мне, ему хотелось сделать мне что-то приятное. Вот он однажды на том же вокзале предложил: у меня есть мар- ка, пойдем в их ресторан и чего-нибудь возьмем. У меня были серьезные сомнения в том, что на одну марку можно что-то заказать в привокзальном ресторане, но, зная взбалмошный ха-
      
      
      
      
      рактер сержанта-татарина, и помня о случае с Акользиным, я пошел с ним. На его капитал, оказалось, можно было получить два стакана чаю и две булочки, вернее, два маленьких хлеб- ца которые у немцев называются "земмели". Сделав заказ, мы стали ждать, чувствуя на себе любопытные, слегка насмешли- вые взгляды посетителей ресторана. Наконец, нам официант принес... два больших фужера, - в России из таких пили толь- ко шампанское, - но в этих был кипяток, а к ножке каждого была закреплена ниточка, на конце которой находился завер- нутый в вощеную бумагу чай. Ни сахару, ни чайных ложечек нам не дали. Внимание к нам значительно усилилось, но мы своего смущения от непривычной сервировки постарались не показать и под взглядами любопытствующих собратьев по со- циалистическому лагерю спокойно съели невкусные зиммели, запивая их таким же невкусным чаем. Если мне не изменяет память, такие фабричные пакетики с чаем у нас появились в конце 80-х годов.
      Но были случаи и драматичные, и чреватые последствия- ми. На стр. записной книжки, маркированной "1964, 2" есть короткая запись: "21.04. - Чуть не застрелили", которая точно и полно отражает происшедший случай. Наша часть имела два входа-выхода: один парадно-официальный через КПП, вто- рой - задний, черный, ворота для проезда мотовоза с товарны- ми вагонами. Там же была вышка для часового, который одно время имел ключ от замка на воротах. Ну, и был вход-лазейка, скрытый от командования, но известный солдатам и сержан- там срочной службы. Со станции в часть мы возвращались как раз со стороны "черного входа". Если у часового был ключ, он открывал нам ворота. Если не было - приходилось тащиться еще километра полтора, а мы были всегда уставшими и голо- дными, но знали, что в столовой нас ждет ужин, оставленный в "расход". Поэтому мы все чаще стали пользоваться незакон- ной лазейкой. Обычно я узнавал в роте, кто будет там стоять на посту, просил начальника караула предупредить часового,
      
      
      
      
      чтобы он не волновался, обнаружив "нарушителей". Все про- ходило благополучно: я окликал часового по имени, он отвечал
      "ладно", и мы таким образом экономили по полчаса. Сейчас я уже не помню, почему 21-го апреля на посту оказался непре- дупрежденный молодой солдат, хотя начальником караула был мой друг В. Кобычев. И когда мы полезли в свою лазейку, этот часовой, Пронин, начал действовать по уставу, как его учили. Надо сказать, что примерно полгода новобранцы боятся сто- ять на постах: им чудятся враги и шпионы со всех сторон, на малейшие шорохи они реагируют очень нервно. Вокруг были леса, а в лесах и кролики, и косули, и олени, которые не счи- тались ни с колючей проволокой, ни с нейтральной полосой. Случалось, что часовые открывали по невинным зверям огонь. Вот и мы оказались в таком положении. Часовой прокричал все положенные слова, которые нас не остановили, и тогда он передернул затвор автомата. Услышав этот зловещий харак- терный звук, я мигом сообразил, что парня не предупредили о наших проказах, и что следующим его действием будет ав- томатная очередь. Я крикнул ему и побежал прямо на взятое на изготовку оружие. Он узнал меня, а мне оставалось только успокоить его, т.к. он весь дрожал: "Я чуть вас всех не поуби- вал!" - и по пути в столовую зайти в караулку и сообщить об инциденте Валерию. Когда я вернулся в столовую, мои коллеги по курсам встретили меня полным молчанием, и я тоже ниче- го не сказал. Встряска для нас была изрядная, все поняли, что если бы не моя решительность нас в столовой могло бы и не быть.
      В конце апреля мне с начальником клуба пришлось съез- дить по делам о наличии оформительского материала в ставку Командования Северной группой войск. Это местечко называ- лось, по-моему, "Вюнсдорф", но на старой карте ГДР я этого топонима не обнаружил, но нашел название "Бенсдорф". Как бы ни называлось место ставки, ехали мы туда долго. Верну- лись тоже в темноте, были свидетелями какой-то велогонки на
      
      
      
      
      шоссе, когда с сопровождающих машин велосипедистам сол- даты протягивали фляжки с водой, а они, отпив из них несколь- ко глотков, бросали их в кюветы. Еще сохранилась в памяти пропускная система: от нас требовали предъявления докумен- тов не менее 5-7 раз, пока мы продвигались по территории ставки в сторону нужного нам кабинета.
      Тем временем пора было готовиться к отъезду. Небольшие деньги я скопил и купил себе кое-что из белья и одежды. Маме купил красивый материал на платье или костюм, который она позднее отдала Рите. Еще купил ей домашние туфли на мягкой подошве. Кроме того, ей же я привез фарфоровую статуэтку балерины и такую же статуэтку бегущих коней. Первую мне подарили на прощание сослуживцы по хозчасти, а вторая до- сталась от Лившина: видимо, ему тоже ее дарили, но он забыл подарок в ящике стола, а я обнаружил эту скульптурку почти перед отъездом. Рите я купил кофточку и коробку немецких конфет. Друзья и просто однополчане "собирали" меня в до- рогу: В. Кобычев упорно навязывал мне наклейки на чемодан и, в конце концов, все-таки приклеил изображение памятни- ка в Трептов-парке. Ю. Водовозову по его просьбе я купил во Франкфурте два охотничьих ножа, в том числе один с рукоят- кой из ножки косули, а он мне в благодарность дал два совет- ских рубля. Кто-то из молодых солдат роты дал мне хороший поясной ремень, - дескать, я не могу видеть, чтобы такой чело- век, как ты, демобилизовывался с задрипанным ремнем. Кто- то дал значок "Отличник ГТО"... Меня это трогало, в ответ я мог только говорить "спасибо". На свое место писаря хозчасти я заранее подготовил молодого солдата: того самого часового, который чуть было не перестрелял нас. По опыту я знал, что премудростями работы без наставника овладевать трудно, поэ- тому азам я Пронина научил.
      В начале мая от мамы пришло письмо от 24.04.64, которое очень расстроило меня.
      
      
      
      
      
      
      
      Первая страница письма мамы от 24.04.1964 г.
      Она так подробно и убедительно описала свое болезнен- ное состояние и сделала такие многозначительные намеки, что я помрачнел, а Валерию, когда он спросил меня о причине, от- ветил, что матери осталось недолго жить, и хорошо будет, если я успею ее застать в живых. За три года я частично забыл, что
      
      
      
      
      мамин меланхолический темперамент, отягченный многими случившимися семейными бедами, часто заставлял ее преуве- личивать всякого рода неприятности и опасности. В своей жиз- ни, в том числе в оставшиеся ей годы, она любила вспоминать и цитировать стихотворение А. Апухтина "Мухи", что услож- няло отношения с нею:
      
      "156. МУХИ
      Мухи, как черные мысли, весь день не дают мне покою: Жалят, жужжат и кружатся над бедной моей головою!
      Сгонишь одну со щеки, а на глаз уж уселась другая, Некуда спрятаться, всюду царит ненавистная стая, Валится книга из рук, разговор упадает, бледнея...
      Эх, кабы вечер придвинулся! Эх, кабы ночь поскорее!
      
      Черные мысли, как мухи, всю ночь не дают мне покою: Жалят, язвят и кружатся над бедной моей головою!
      Только прогонишь одну, а уж в сердце впилася
      другая, -
      Вся вспоминается жизнь, так бесплодно в мечтах
      прожитая!
      Хочешь забыть, разлюбить, а все любишь сильней и
      больнее...
      Эх, кабы ночь настоящая, вечная ночь поскорее!"
      1873
      
      Причем приступ меланхолии накатывался на нее внезапно, без всяких видимых причин. Добродушное настроение меня- лось на придирчивость, мелочность, подозрительность по отно- шению к близким людям в том, о чем они даже не подозревали. Она любила предсказывать события наиболее нежелательные и, когда ее предсказания сбывались, торжествующе говорила: а вы мне не верили?! Правда, еще чаще эти предсказания не сбы- вались, вернее, сбывались с точностью наоборот. Все, кем она
      
      
      
      
      восхищалась, оказывались людьми глубоко порочными, а все, кого она поливала грязью и проклинала, оказывались единс- твенными людьми, на которых можно было положиться.
      К моменту моего возвращения из Германии маму пе- реселили в тот старый дом, в котором она жила с отцом в 40-е годы, только их квартиру разделили на две отдельных. В одной из них раньше была местная почта, а теперь в обеих жили люди. Эта квартира уже не была привилегированной, как раньше, дом был такой же ветхий, как и все другие пос- тройки 30-40-х гг. Барак, в котором прошло мое детство, как и несколько других бараков, снесли, - в них жить было уже опасно. Фрагмент этого барака запечатлен на моей фотокар- точке в августе 1959 г. В этом "новом" доме мама прожила до весны 1972 г., когда и его снесли, а я перевез мать в "учи- тельский" щитовой домик на две семьи. Работающие учителя постепенно переселялись в с. Беловку, где была построена общими усилиями местных колхозов новая школа, и при ней дом для учительского коллектива.
      Тем временем, 21.06.64, я отправил документы в приемную комиссию КГПИ и 8.07. получил вызов на сдачу экзаменов. На наших курсах тоже состоялись экзамены, я-то сдал сочинение, русский и литературу, историю на "отлично", но на группо- вой фотографии выпускников 13.06., сделанной в Доме офи- церов, нет одного нашего товарища: В. Горбатко, не сдал экза- мен по математике и не получил права ехать досрочно. Хотя у нас было преимущество перед другими абитуриентами - как и у меня у некоторых был и рабочий, и военный стаж, - но в случае провала на экзаменах непосредственно в вузе такой военнослужащий получал в военкомате "путевку" в ближай- шую часть, где и дослуживал до начала общей демобилизации своего года призыва. Мне такие случаи тоже были известны. Я же, сдав экзамены, был уволен в запас, прослужив три года без восьми дней, о чем свидетельствует справка, полученная мною в 1972 г.
      
      
      
      
      
      
      
      Но пока еще были сборы и проводы. 20.07.64 нас, четверых, отвезли на грузовой машине в г. Бернау, недалеко от Берлина. Там был сборный и распределительный пункт для солдат-аби- туриентов из всех военных частей. Устроили нам проверку, обыск всех наших нехитрых вещей. У меня был нож, куплен- ный в охотничьем магазине, - пришлось его привязывать к ноге. У форменной рубашки члена Союза немецкой молоде- жи пришлось спороть эмблему Союза. В Бернау нас распре- делили по направлениям и пунктам назначения. Мы попроща- лись, смахнули скупые солдатские слезы, и через сутки 21.07. разместились в теплушках "сорок человек, десять лошадей" и двинулись на восток из Бернау на Брест. Когда наш эшелон тронулся, раздался такой рев и вой, что, наверное, было слыш- но в Берлине. Я встретился со своим земляком, с которым мы отправлялись на службу из Богатого. С Виктором Аристовым мы проделали путь возвращения вместе. 25.07. мы пересекли советскую границу.
      
      
      
      
      Накануне отъезд я отправил 14.07.64 г. последнее письмо маме:
      
      
      В Брест мы прибыли рано утром. Советская держава встретила нас давно забытыми картинами. В полной тишине раздавался пятиэтажный мат осмотрщика вагонов, который, таким образом, срывал свою злость на судьбу, заставлявшую его в такую рань лазать по ж/д. путям. Когда немного рас- свело, мы увидели, как около станционного палисадника по обе стороны валяются двое пьяных мужиков, которых ник- то не потрудился ночью потревожить. Кто-то из нас сказал с горьким юмором: "Ну, вот теперь я верю, что мы на родине- матушке!". Надо сказать, что за три года в Германии я видел только одного пьяного немца: он ехал на велосипеде и весело распевал песни. Много лет спустя, я прочитал горькую эпиг- рамму Н.А. Некрасова и вспомнил свое возвращение из-за границы:
      
      
      
      
      "Подъезжая к Кёнигсбергу, Я приблизился к стране, Где не любят Гутенберга, И находят вкус в говне.
      
      Выпил горького настоя, Услыхал "ебёну мать", И пошли передо мною Хари русские плясать".
      
      После Бреста мы пересели в обычные пассажирские ваго- ны, причем нам с попутчиком достался один вагон на двоих! Мы с ним выпили водки, которую принес проводник, и ехали с комфортом. Не могу точно сказать 27 или 28 июля мы подъ- ехали к Пензе. Эшелон почему-то остановился, не доезжая вокзала, и нам пришлось несколько километров тащиться по путям. У меня, кроме большого чемодана, была еще картонная коробка с учебниками, книгами, репродукциями, которыми я "оброс" в части. Виктор помог мне тащить ее. В Пензе мы купили билеты по воинским предписаниям и поехали дальше как пассажиры. Мы вчетвером окружили галантностью какую- то девушку-попутчицу, себе покупали вино, а ей - конфеты и зефир. В Куйбышеве мы вылезли на перрон и устроили танец первобытных воинов вокруг наших чемоданов. Потом попро- щались.
      Мы с Аристовым доехали вместе до ст. Кинель, а потом я пересел на электричку до Новоотрадной, а он поехал дальше до Богатого.
      На автобусе я доехал до Арзамасцевки, а там, едва я вышел из него, мне вспомнилась знаменитая фраза бабушки: "Богом и людьми проклятая дыра!". На подводе ехали деревенские бабы и посадили солдатика на телегу, на время я оказался "Рыцарем телеги". Меня ждали мама, Рита, ее мать, учителя, с которыми я работал. Все были рады, хотя мать потом обиделась, что я
      
      
      
      
      больше вниманий уделял не ей, а девушке, которая ждала меня три года.
      30.07. я уже был в Куйбышеве у дяди Жени и тети Вали на ул. Буянова, 19-4. Мой кузен Юрий находился в заключе- нии в лагере близ Нижнего Тагила. Мама приехала позднее. Экзамены я сдал неплохо: сочинение - "хорошо", два устных экзамена на "отлично", и был зачислен студентом на первый курс исторического факультета. После этого с копиями прика- за мы, бывшие солдаты, помчались в городской военкомат, что- бы получить разрешение на окончательную демобилизацию по месту приписки в местных военкоматах. 7 сентября я был пол- ностью демобилизован и получил военный билет, в котором с моих слов была указана моя военная квалификаций - "специ- алист штабной службы", - эта формулировка на многие годы избавила меня от пребывания на военных сборах.
      
      
      
      
      
      
      Так закончился мой военный период жизни, хотя остава- лась связь с моими оставшимися в ГДР друзьями. Произошел неожиданный поворот винта: приказом МО всех бывших учи- телей и студентов педвузов, у которых заканчивался срок служ- бы, срочно демобилизовывали до 1 сентября 1964 г. Под этот приказ мог бы попасть и я, так как в моей солдатской книжке было написано о доармейском занятии: учитель 1-4-х классов. А В. Кобычев был призван в армию с первого курса Архан- гельского пединститута, там продолжала учиться его сестра. И я получил неожиданное сообщение, что он тоже вновь ста- новится студентом филологического факультета на первом курсе. С Валерием Васильевичем Кобычевым мы переписы- вались, вероятно, до окончания им и мною институтов. Про- веряли ошибки в наших письмах и сообщали о них; я посылал ему вырванную из журнала "Молодая гвардия" поэму А. Воз- несенского "Оза", чем-то еще обменивались. Его письма долго хранились у меня. А потом все забылось, хотя время от време- ни я глядел на его фотокарточки. Они целы до сего времени. Есть одна, на которой он предстает в джинсах и комсомольской рубашке, купленных мною. Наверное, и он купил себе такой наряд, когда покидал Германию.
      В Интернете Т.М. Корнющенко нашла сведения о моем давнем друге, увы, покойном. На сайте "Пресса Архангельской области" есть несколько доброжелательных отзывов и воспо- минаний о нем: Л. Панаевой, П. Вишневской, А. Поликарпова. С 1973 г. он работал ответственным секретарем и редактором газеты "Советская Онега", затем "Онега". Его вдову зовут Лу- иза Георгиевна, есть сын и внук. Умер он в мае 2005 года. Ав- торы воспоминаний о Кобычеве называют его талантливым,
      "странным человеком", легендой областной газеты. И это, не- сомненно, так и есть. Я продолжаю помнить его оригинальные рисунки, оформленные им ротные стенные газеты, его стихот- ворения, "заготовки к стихам", как он называл отдельные фра- зы и рифмы, и многое другое, что говорит о нем, как об ориги-
      
      
      
      
      нальном, нестандартном человеке-нонконформисте, который часто пишет поперек линованной бумаги и бывает неудобен, как возмутитель спокойствия. Такие люди не забываются.
      По рассказам других бывших солдат я знал, что им после длительной службы снятся сны о том, что их снова призвали в армию, что опять идет военная служба, и в результате они просыпаются в холодном поту, или кричат и ругаются во сне. У меня такого возвратного синдрома не было много лет, но, когда возраст приблизился к сорокам годам, вдруг мне стали сниться с незавидным постоянством сны, в которых меня по непонятной причине снова отправляют на службу в ту же Гер- манию. Я в недоумении объясняю кому-то, что вышла ошиб- ка, что я уже давным-давно отслужил положенные три года, и сейчас мне, уже немолодому мужчине, просто стыдно служить с молодежью. Но кто-то мне внушает, что теперь так всегда будет, да еще предлагает самому добраться до места службы. И я оказываюсь в своей же казарме, вижу те же лица, и ника- кого протеста больше не испытываю. Иногда мне снится, что я нахожусь на шоссе, проходившее рядом с нашей частью. Ночь, темнота, а мне нужно обязательно добраться до Берлина, я ос- танавливаю проезжающие машины и на немецком языке про- шу водителей подвезти меня, но они отказываются. Несколько лет мне снились эти сны в разных вариантах. Возможно, при- чиной таких сновидений было то, что в начале 80-х гг. в армии начал служить сын Борис, и возникла какая-то бессознательная ассоциативная связь между моим прошлым и его настоящим.
      
      ***
      Итак, я продолжаю вспоминать...
      Получение высшего педагогического образования для но- воиспеченных студентов-историков началось с того, что весь первый курс уже числа 4-5 сентября отправили на уборку кар- тофеля в совхоз им. Луначарского Ставропольского района. Это была обычная практика, продолжение тех же процессов
      
      
      
      
      коммунистического воспитания, с которыми я очень хорошо был знаком по обучению в средней школе. Опытны были и ос- тальные первокурсники, поэтому никто и не думал возмущать- ся. Мы даже не усели познакомиться друг с другом. "Вот и познакомитесь в ходе трудовой деятельности!" - думали наши наставники. Мое письмо, адресованное маме, как раз об этом:
      Письмо маме из совхоза им. Луначарского
      
      
      
      
      В письме я упоминаю мнение В. Кобычева о себе: "Ты не сможешь жить с простыми людьми!" - помню, что ответил ему: а с какими же людьми я прожил 21 год своей жизни? Но Валерий имел в виду нечто другое, и я знал, что именно. "Тру- довая деятельность", действительно, быстро показывает, кто есть кто. Группа "А" составила первую бригаду, и ее бригади- ром стал Федор Дорошин, тоже демобилизованный, но член КПСС. Группа "Б", наша, составила вторую бригаду, и ее бри- гадиром стал Петр Иванович Кузнецов, 28-летний мужчина, тоже член КПСС. Оба бригадира были утверждены партбюро исторического факультета.
      Федя, бывший сержант, командовал своими ребятами по- армейски и себя не жалел. Петр с самого начала вообразил себя начальником, облеченным властью самой партией, и стал вести себя как самодур. Девочки взбунтовались, пош- ли к преподавателям, которые осуществляли тактическое и стратегическое руководство над всеми первокурсниками (все факультеты, кроме математиков и физиков), и потребовали:
      "Мы не хотим, чтобы нами распоряжался дурак и держимор- да! Хотим, чтобы бригадиром стал Дима!". Так и получилось, и думаю, что партбюро потом эту ситуацию рассматривало, во всяком случае внимание ко мне было. На фотографии видно, как я кормлю свою бригаду в полевой столовой, расставляю миски с супом. Мой армейский мундир и форменная фураж- ка сослужили мне последнюю службу, да еще незаменимые сапоги с портянками. Почти половина группы состояла из вчерашних десятиклассниц, с ними был и смех, и грех. Я в обиду их не давал, а чересчур любвиобильным парням в на- шем мужском общежитии пообещал суровую кару, если они будут лезть к нашим девчонкам, хотя среди них были и такие, которые были совсем не прочь, чтобы к ним "полезли". Свою норму наша бригада выполнила второй после первой, и 3-го октября мы вернулись в Куйбышев. Начались настоящие ин- ститутские занятия.
      
      
      
      
      Мама и я договорились с Добровыми, что жить я буду у них, спать на раскладушке, и тетя Валя будет кормить меня три раза в день. За это, в качестве платы, я отдавал свою стипендию в размере 28 рублей, а мама привозила или присылала мешки картошки, тушки уток, коробки яиц, банки соленых огурцов и помидоров. Это была вполне приличная плата, т.к. кое-кто из студентов снимал "угол" за 10 рублей в месяц. Я мог бы посе- литься в общежитии, мне, как бывшему солдату, место могли бы дать, но мне настолько хватило житья в казарме, что я не мог вернуться в нее добровольно, т.к. тогдашние общежития, в том числе и студенческие, мало чем отличались от солдатской казармы. И дело было не только в быте. Я понимал, что уро- вень советского гуманитарного высшего образования не очень высок, - и что мне необходимо самообразование, самосовер- шенствование в соответствии со своими планами и программа- ми. Чтобы их выполнять, нужны были все-таки иные условия, нежели жизнь в общежитии с людьми мало озабоченными воп- росами гуманитарного самовоспитания. Даже книги во множес- тве необходимые мне хранить было бы негде. У меня оставались лишь те деньги, которые давала мне мама из своей зарплаты, на них я покупал книги, чаще всего в букинистическом магазине, знакомым мне с давних, еще школьных лет. Но теперь это были книги "серьезные, научные": история, особенно античная и средневековая, и древнерусская; философия, искусствоведение, особенно Возрождение и античность, импрессионизм и пос- тимпрессионизм, модернистское искусство; литературоведение, особенно зарубежная литература XX века и поэзия... Да и худо- жественная литература была часто предметом поиска. У меня была полка, которая постоянно пополнялась новыми книгами. Конечно, мама не могла давать мне много, и я рассчитывал най- ти какую-то работу: сторожа, дворника, грузчика. Это было не диво, когда советские студенты занимали все эти рабочие места, но наиболее престижным было место кочегара или истопника в котельной, в том числе нашей же вузовской.
      
      
      
      
      Маме по документам в октябре 1964 г. исполнилось 55 лет, а фактически - 58, т.е. она имела право ухода на пенсию. Тем не менее, она дала себе слово, что выучит меня, и только тог- да уйдет на "заслуженный отдых" - так любили в советские времена называть рутинную процедуру оформления пенсии. Произойти это событие должно бы или в 1968 или в 1969 году. Но случилось по-другому. Е.Д. Доброву исполнился 61 год, его жене В.Т. Добровой - 60 лет. Мне следовало учитывать их, по тем временам, уже старческий возраст. Я этого не сделал, и мое стремление к самообразованию и к самоусовершенство- ванию, в данном случае, сработало против меня. Без задней мысли я заявил, что буду жить у дяди по своему режиму: ут- ром подниматься в 9 часов (мы занимались во вторую смену), заниматься культуризмом (потом эти занятия стали именовать
      "атлетической гимнастикой", а сейчас как-то еще), готовиться к семинарам, затем идти на занятия к 13.30; возвращался я в
      19.30 и снова садился за книги: выполнял институтские зада- ния, а затем читал то, что планировал на определенный срок. Вот тут-то и находилось самое уязвимое место моего режима. Помня о том, как в части я сидел после отбоя по два-три часа, я и сейчас решил, что буду работать до 1-2-х часов ночи. Но спали мы в одной комнате с дядей Женей, да и расход электро- энергии увеличивался. Поэтому он, постоянно занимавшийся марками, оставшимися от Юрия, что приносило ему в фила- телистическом клубе некоторый доход, - заявил, что тоже бу- дет ложиться в два часа, т.е. сидеть рядом со мною за одним столом. Очень скоро он убедился, что мой режим ему не под силу, да и вообще я быстро начал убеждаться, что становлюсь для Добровых обузой. Думаю сейчас и так же думал тогда, что все-таки главная причина заключалась в психологическом со- стоянии дядя Жени.
      С человеческой точки зрения его некоторую неприязнь ко мне можно было понять и оправдать. Сын Юрий, которого он очень любил и возлагал на него большие надежды (можно
      
      
      
      
      вспомнить его письма Юрочке из санатория в конце 30-х гг.), находился в заключении, несправедливо, как он считал. Я же прошел через армейскую службу, поступил в вуз, учился на
      "отлично", был сильным, ловким, привлекательным молодым человеком; выглядел мужественно в отличие от Юрия, дале- ко не красавца, физически уступавшему мне по всем статьям. Пока у меня все выходило и спорилось, что невольно вызывало раздражение у обоих Добровых. Ведь Е.Д. еще когда говорил моей матери, что после семилетки мне нужно поступать в РУ! И теперь он проговаривался ей, что, дескать, Дима много из себя воображает, держится чересчур независимо, "надевает свой берет набекрень и ни на кого не глядит, сам черт ему не брат!". Берет я привез из Германии, а также джинсы и синюю рубашку члена Союза немецкой молодежи. Действительно, когда этот "комплект" одежды был на мне, многие молодые люди на меня оглядывались, а наиболее смелые спрашивали, где я купил такие штаны! Я отвечал, что в Германии, и только потом, когда джинсы вошли в обязательный модный молодеж- ный набор, сообразил, что я, наверное, первым в Куйбышеве начал их носить. Зато потом не носил.
      Уже позднее я замечал, что еще со времен моей несдачи экзаменов в техникум, дядя Женя становился ко мне особенно ласковым, когда у меня происходили неудачи. Не о сочувствии шла речь, а о каком-то чувстве удовлетворенности от того, что и меня постигла неприятность. Дядя не хотел это чувство де- монстрировать, но оно было заметно. Я не обижался, так как все-таки знал, что его помощь и маме, и мне стоит больше, чем скрытое временное недоброжелательство, которое нужно было воспринимать как должное. Если отличительной чертой семьи Страховых была безалаберность при благодушном отношении к своим близким, то отличительной чертой семьи Добровых была скуповатость, вызванная бедностью, педантичность и скрытая легкая завистливость, и недоброжелательность при формальном проявлении заботы. Поэтому у них часто возни-
      
      
      
      
      кали конфликты с другими лицами, хотя, в то же время, долго сохранялся круг постоянных знакомств. Впрочем, я их пони- мал и догадывался, что претензии, начиная с оплаты жилья, скоро последуют. Они и последовали.
      Мама приехала незадолго до Нового года. Чувствовала она себя стесненно. Дядя Женя демонстративно улегся на свою кушетку и делал вид, что нездоров. На вопрос мамы, как я и предполагал, он ответил, что не высыпается, поэтому все время испытывает разбитость, дискомфорт и т.п. Мне мигом стало ясно, о чем вскоре будут говорить Добровы с мамой: вплоть до того, что я люблю покушать, и что денег наших не хватает. А главное, от меня очень много неудобств. Конеч- но, я постоянно ходил за водой, заготавливал дрова, топил печь, но все это мне не засчитывалось. На следующий день мать сообщила мне, что Добровы могут оставить меня толь- ко до начала Нового года, до окончания первой студенческой сессии. Мы поехали в гости к Страховым, и я ничего лучше не придумал, как сказать Рите накануне Нового года: "А что, если мы поженимся?". Отказа я не встретил, и своим реше- нием мы поспешили поделиться с ее родителями и с моей матерью. Г.В. Страхова была только рада препоручить свою дочь, которой 12.01.65 исполнялся 21 год, молодому супругу и его матери. Ну, а мать от нашего решения оказалась в не- большом шоке. Я ведь с нею не посоветовался, а она, скорее всего, смотрела на Риту как на временное увлечение сына. Но мое решение было тоже, можно сказать, спонтанным. Больше всего я был обеспокоен своим местом жительства, а, поже- нившись с Ритой, мы бы снимали комнату, в которой всему бы хватило места. Она работала контролером на Куйбышев- ском шарикоподшипниковым заводе, я получал повышенную стипендию и собирался подрабатывать. Можно было рассчи- тывать на помощь со стороны ее родителей и моей матери. Это было эгоистичное, но неизбежное решение, т.к. в своих чувствах мы были уверены. Как оказалось, зря.
      
      
      
      
      22 января 1965 г. наш брак зарегистрировали, и через не- сколько дней состоялась на квартире у Страховых наша свадь- ба. От моих однокурсников были четверо студентов, среди них: Борис Алексеевич Малкин, человек со сложной судьбой, которого я выделял из всех, т.к. совпадали наши духовные ин- тересы, и Таня Нефедова, моя будущая вторая жена. Фотогра- фия Б.А. Малкина, к сожалению, не сохранилась. Мать хотела, чтобы свадьба была и в Кутулукстрое. С деньгами она каким- то образом выкрутилась, т.к. привыкла делать это всю жизнь, и в детстве я как-то опрометчиво сказал: "Как-нибудь выкру- тишься!" - что она продолжала долго помнить. В Кутулук мы приехали с тетей Валей, которая вызвалась маме помогать.
      Мама пригласила всех сослуживцев, с которыми работал и я, и она, примерно 5-6 супружеских пар. Наступило время, а гости не идут. Оказывается, их пригласила мать жениха, а нуж- но было, по деревенским обычаям, чтобы приглашали жених и невеста. Нам же это в голову не приходило. И вот вечером, в темноте, мы с молодой женой пошли по учительским дворам снова приглашать гостей. На маму было жалко смотреть. Я за- помнил ее, нарядно одетую, но потерянную, жалкую. Тогда мне стало понятно, что и она, и я - этим людям чужие. Несмотря на прожитые в Кутулуке 25 лет, несмотря на долгую совместную работу, несмотря на внешнее уважение и признание, - мама ос- тавалась им чужой. В ранней юности она часто говорила мне:
      "Знай, что мы здесь чужие!". Другую породу сельские жители всегда чувствуют, признают это отличие, но наступает момент истины - и все скрытое обнаруживается.
      Гости, в конце концов, все пришли, один из них был бая- нистом, так что и музыка была. Мама плясала, как положено матери жениха на русской свадьбе, и тревога отошла.
      Мама заботилась о нас. Комнату нам сняли тесть и теща на ул. Пролетарской, где располагался частный жилой сектор. Мама же снабжала молодую семью всем, что можно было поде- шевле достать в деревне. Дяде Жене, которого мы периодичес-
      
      
      
      
      ки навещали, да и он у нас иногда бывал, пришла в голову, как я сейчас понимою, очень здравая и практичная мысль: купить для нас дом в том районе, который должны скоро снести. Такой дом нашелся - в районе ул. Урицкого. Он был старый и ветхий, жить в нем было бы весьма затруднительно. Но мой дядя во- шел во вкус: раньше он покупал и продавал квартиры в домах, а тут представилась возможность купить настоящий отдельный дом! Может быть, у него были и какие-то свои расчеты на вы- году, но заботился он, конечно, обо мне, возможно, испытывал небольшие угрызения совести за то, что меня выпроводил. Мы пришли к хозяйке, которая заручилась помощью своего брата. Они запросили окончательную цену: 1700 рублей. Не такая уж большая по тем временам. Но ее не было у нас. Рублей 100 обещал дядя Женя. Мама продала соб. соч. Шолохова и диван, о котором когда-то долго мечтала. Владение частной собствен- ность мне претило, но я решил ехать в составе студенческого строительного отряда на целину в надежде заработать 200- 300 рублей. Риты была беременна первой беременностью, по- этому основная надежда была на Страховых: они могли бы продать или дачу, или автомашину "Москвич". Тогда денег бы хватило, и через два-три года, в результате сноса дома, мы по- лучили бы квартиру в новом доме. Собственно, будущий ре- бенок и являлся главной причиной задуманной покупки. Но тесть и теща от предложения отказались, хотя какую-то сумму обещали. Пока я был на целине у Риты произошел выкидыш, как будто бы ею же и вызванный по совету матери. Дом, дейс- твительно, скоро снесли. Машину Страховы продали, тоже скоро, и накупили всякие нужные им вещи, включая телевизор с большим экраном.
      Тогда небрежение интересами дочери поразило и маму, и Добровых. Если бы не их отказ о помощи, то очень многое в жизни Риты и их внука Бори пошло бы по-другому, гораздо более счастливому пути. По-другому складывались бы и наши отношения с матерью, когда я женился во второй раз, так как
      
      
      
      
      на них отпечатывалась неустроенность Риты и нашего сына. Но прошлого не вернешь. Риту я жалел, хотя уже появилось некое смутное чувство, что и она, и ее семья - не те люди, с кем я мог бы испытывать духовную близость. Достаточно сказать, что меня выводили из себя коммунистические взгляды Г.В., ее обучение в вечернем институте марксизма-ленинизма и про- чий бред. Через много лет, в перестройку, она будет говорить мне, что я был прав, и гордится своим выходом из КПСС, ко- торую она прокляла.
      
      ***
      Что представлял собою исторический факультет КГПИ в середине 60-х годов? Приведу основные сведения о нем из книги Н.П. Храмковой, с которой в те годы у нас было чисто визуальное знакомство. Но следует учесть, что я и Т.М. Нефе- дова начали учиться на факультете в сентябре 1964 г. и окон- чили его в июне 1968 г., а информация из книги Храмковой охватывает весь период 60-х годов прошлого века.
      
      "В начале 60-х годов историко-филологический факультет располагался в корпусе Љ 1 на улице М. Горького, занимая чет- вертый и пятый этажи. Кафедры истории СССР и всеобщей истории размещались в одном кабинете. Студенты жили в об- щежитиях Љ 3 на улице Пионерской, 3/5, а также Љ 4 в посел- ке имени Шмидта. В общежитии Љ 3 проживало 226 человек. Мест для иногородних студентов не хватало. В 1964 году на партийном собрании об этом говорил Е.И. Медведев: "Ни в од- ном из вузов страны нет такого тяжелого положения"8.
      В 1966 году ректорат КГПИ добился согласия партийных и государственных органов власти города на передачу институ- ту во временное пользование здания школы Љ 142 (угол улиц Садовой и Ленинградской). В это здание и переехал истори- ко-филологический факультет9. Кабинет истории по-прежнему был один для двух кафедр. Но в эти годы кабинет стал актив-
      
      
      
      
      но пополняться новой исторической литературой, наглядными пособиями, картами, таблицами, альбомами, методическими пособиями. О многогранной серьезной работе лаборантов ка- бинета А.С. Ананчено и А.М. Сажиной говорили ежегодные тематические выставки. Студенты пользовались и богатей- шими фондами фундаментальной библиотеки КГПИ. Нужно отметить, что в это время студенты были достаточно хорошо обеспечены учебниками по всем учебным дисциплинам.
      В 60-е годы кафедра истории ССССР состояла в основ- ном из выпускников исторического факультета института. Это С.Г. Басин, Ф.А. Каревский, А.Г. Каревская, Л.В. Храмков, Т.Ф. Захарова. Н.Н. Яковлев был выпускником Самарского университета 1923 года".
      (Храмкова, с. 52).
      
      "Одним из важнейших направлений общественной работы были трудовые семестры. Каждый год в сентябре месяце сту- денты выезжали на сельскохозяйственные работы. Историки были закреплены за совхозом имени А.В. Луначарского. Не раз директор совхоза отмечал студентов почетными грамотами за отличную работу56. Конечно, ежегодное отвлечение студентов на сельхозработы не лучшим образом сказывалось на учебе. Студенты приступали к занятиям не ранее начала октября. Фактически при четырехлетнем обучении они вместо вось- ми семестров занимались семь, а при пятигодичном обучении вместо десяти - восемь с половиной. В соответствии с указа- нием Министерства образования для студентов, выезжающих на полевые работы, учебные занятия сокращались на 10-15 % по сравнению с учебным планом. Несмотря на это, учебные планы выполнялись за счет перегрузки студентов и препода- вателей.
      С середины 60-х годов началось движение студенческих строительных отрядов. Летом 1965 года по решению Минис- терства образования РСФСР от КГПИ на строительство молоч-
      
      
      
      
      ных ферм, зерновых складов были отправлены 50 студентов, из них 15 - от исторического отделения. Им выплачивалась зарплата в размере 280 рублей и гарантировалась стипендия. В этом же году студенты В.Ледков А. Колычев, Ю. Дасов и другие построили в селе Чижи Уральской области коровник и зернохранилище, освоив 80 тысяч рублей при плане в 70 ты- сяч рублей57. В 1966 году стройотряд исторического отделения работал на строительстве домов, клуба, стадиона в Северо-Ка- захстанской области58. В этом же году второй отряд истори- ков трудился на строительстве нефтехимического комбината в Новокуйбышевске59. Следует отметить строительный отряд 1968 года "Интеграл-68" (руководитель - студент II курса И. Беккер). 65 студентов-историков построили школу на 320 мест в селе Давыдовка, освоив 150 тысяч рублей. К зданию школы была прикреплена мемориальная доска "Юбилейный объект - 50 лет ВЛКСМ". Комсомольская организация исто- риков долгое время шефствовала над этой школой. В соревно- вании между другими отрядами "Интеграл-68" занял второе место. Все члены отряда были награждены грамотами обкома ВЛКСМ, ценными подарками60. Летом 1969 года факультетский отряд "Интеграл" выехал в село Верхние Белозёрки Куйбы- шевской области для участия в создании рыбного хозяйства на Сусканском водохранилище. За эту работу ЦК, обком и горком ВЛКСМ наградили грамотами студентов И. Беккера, В. Чупи- на, С. Горшкова П. Петрищева, В. Васюхина и других61".
      (Храмкова, с. 60-61).
      
      В институте дела шли хорошо. Очень скоро я обнаружил, что наш вуз является, скорее, имитацией тех высших учебных заведений, о которых я читал в русской и зарубежной литерату- ре. Даже срок обучения в нем - четыре года, свидетельствовал о явной неполноценности нашей системы педагогического об- разования. Плюс к этому - множество предметов, засорявших процесс обучения. Некоторые из них, конечно, были необхо-
      
      
      
      
      димы для педагогического вуза, например, школьная гигиена, но преподавались из рук вон плохо. Огромное значение при- давалось дисциплинам скорее идеологического характера, чем общеобразовательного: история КПСС, научный коммунизм, научный атеизм... Изучение философии, от которого я много ждал, сводилось к догматике диалектического и историчес- кого материализма. Любопытно, что те несколько "хорошо", которые я получил на сессиях, были как раз по тем предме- там, которыми я оперировал лучше других: психология, фило- софия, политэкономия, научный атеизм. Оценка снижалась по той простой причине, что я высказывал по какой-то проблеме собственное мнение и стремился его отстаивать. Это мнение не совпадало с официальной точкой зрения, отсюда и резуль- тат. Получалось чередование: одна сессия полностью на "от- лично", следующая - с одним "хорошо", а, следовательно, и стипендия менялась - повышенная - простая, и так все четыре года.
      Не только я заметил неполноценность советского высше- го образования, точнее, гуманитарного высшего образования. Среди преподавателей были очень неплохие, прекрасно знаю- щие свой курс люди с высоким уровнем культуры. Они сами видели общую ничтожность того, что именовалось высшим педагогическим образованием, плюс к этому общий культур- ный, интеллектуальный и психологический уровень своих сту- дентов, которым предстояло учительствовать, главным образом, в сельских школах. Вскоре я услышал от них несколько комп- лементов. Преподаватель истории древнего мира и археологии В.И. Марков, на лекциях которого студенты вели себя безобраз- но, как ни пытались мы, кто постарше, их остановить, однажды начал цитировать Гомера и запнулся, а я подсказал: "Встала из мрака златая / С перстами пурпурными Эос". Старый препода- ватель ненадолго замолчал, а потом с улыбкой сказал: "Впер- вые в жизни слышу, чтобы студент был способен процитировать Гомера!". После семинара по археологии, на котором я сделал
      
      
      
      
      обстоятельный доклад о первобытных религиозные веровани- ях, он сказал мне: "Вам не здесь нужно учиться, а, может быть, вообще не нужно учиться в наших советских вузах". Я побла- годарил его за такую оценку. На втором курсе от преподавате- ля педагогики Я.С. Турбовского я услышал: "Зачем Вы пришли сюда, Дима? Вам здесь совершенно нечего делать!". Я скромно ответил, что ведь надо же иметь какой-то диплом о высшем об- разовании. С Яковом Семеновичем у нас продолжались уважи- тельные отношения на протяжении долгих лет после института, потом прервались, потом возобновились на другом, более вы- соком, уровне в начале первого десятилетия 2000-х годов. А в 60-е годы он был самым любимым и уважаемым преподавате- лем для большинства студентов исторического факультета, так как резко выделялся на общем, довольно сереньком, кандидатс- ко-докторском фоне преподавателей.
      И еще раз я услышал оценку себя от Н.Н. Яковлева, спе- циалиста по истории России 19-го века. Я приносил на лек- ции и семинары тома "Истории русской армии и флота", изд. 1911-1913 гг., посвященное 300-летию Дома Романовых, ко- торое я купил по букинистической цене у нашей, второй по счету, квартирной хозяйки. Николай Николаевич увидел у меня эти книги, спросил меня об их происхождении и с уважением констатировал: "Вам с такими книгами нужно учиться в МГУ! Такие книги многое говорят об их владельце". Он был специ- алистом по русско-турецкой войне 1877-1878 гг., и случайно выяснилось, что он хорошо знал кузена Юрия по увлечению филателией. В 1982 г. его вдова попросила Юрия и меня оце- нить его филателистическую коллекцию и его библиотеку. Мы, было, взялись за это дело, но затем у Валерии что-то произош- ло в жизни и свою работу мы не закончили. Но именно у неё мы купили подшивку нескольких номеров "Русской старины" за 1886 год, в которых публиковалась книга Г. Гельбига "Рус- ские избранники". В этой книге мы обнаружили первую био- графию барона И.А. Черкасова.
      
      
      
      
      Был еще один преподаватель, который проявлял ко мне вни- мание. Но это внимание я создал сам, так как рассказал маме, что на третьем курсе у нас предмет "Новая и новейшая истории стран Азии и Африки" читает Д.Н. Кейсер. Она с оживлением ответила мне: "Дора!? Так я же ее помню! Она в эвакуации жила в наших местах, работала в укосовской библиотеке. Передай ей привет от меня!". Я это поручение выполнил, но в ответ услы- шал, что Д.Н. в эвакуации не была и с Н.Д. Корнющенко не зна- кома. И опять я сказал об этом маме при встрече. Она попросила описать ее внешность, и когда я это сделал, ответила: "Это она! Просто, как и многие евреи она не хочет сообщать об эвакуа- ции, в которой оказалась в годы войны!". Я это учел и больше с вопросами к Кейсер не обращался. Тем не менее, она посто- янно искала меня глазами во время лекций, и, не обнаружив, грустно констатировала: "Корнющенко опять нет?". А меня не было на лекциях из-за работы. Но вот прошло несколько деся- тилетий, и дочь, преподаватель этого же вуза, дарит нам, роди- телям, педагогам-историкам книгу-справочник: Н.П. Храмкова.
      "Исторический факультет Самарского Государственного педа- гогического университета (1929 - 2005)". Самара. 2009. Среди персоналий преподавательского состава вуза есть и персоналия Д.Н. Кейсер, из которой следует, что в 1930 - 1941 годах она жила и работала в педагогических учреждениях г. Винницы.
      "В 1941 - 1942 учебном году Д.Н. Кейсер работала директором средней школы и преподавателем истории в городе Инза Куйбы- шевской (сейчас Ульяновской) области, куда была эвакуирована. С 1942 по 1944 годы - научный консультант партийного архива Куйбышевского обкома КПСС". (Храмова, с. 167). Следователь- но, мама была все-таки права. Какой-то небольшой отрезок вре- мени Кейсер жила в Кутулукстрое, но позднее вспоминать об этом времени, возможно, связанным с какими-то неприятными для нее событиями, не хотела.
      Заканчивая третий курс, я сдавал историю СССР профессо- ру Е.И. Медведеву. Сдавал отдельно, раньше других однокурс-
      
      
      
      
      ников, т.к. должен был ехать на "малую целину" в стройотряде КГПИ. Медведев меня недолюбливал, т.к. его ученицей была Г.В. Страхова, и она нажаловалась ему на то, что я разрушаю семью ее дочери. Свое предубеждение он стал было проявлять в форме опроса перед началом лекции по тематике, которую он считал наиболее важной и наиболее трудной: как выдвигали и почему временно снимали лозунг "Вся власть Советам!", в чем заключалась гениальная прозорливость Ленина при под- писании Брестского мирного договора, какова была дально- видность вождя мирового пролетариата в переходе к НЭПу и т.п. Я-то в этих вопросах ничего гениального не видел, а видел всего лишь загнанность большевиков и Ленина в такую ситу- ацию, из которой не было иного выхода. Отвечал я всегда без сучка и задоринки, именно так, как хотелось профессору, по- этому и волки оставались сыты, и овцы оставались целыми, а его отношение ко мне значительно смягчилось. И вот после моего ответа по курсу довоенной истории СССР он, поставив мне "отлично", спрашивает: "А почему вы не член партии?" (я сразу же вспомнил полковника из политотдела, который за- давал мне подобный вопрос пять лет назад) - "Мы бы вас тогда после окончания вуза взяли бы на кафедру или истории СССР, или истории КПСС, а потом вы пошли бы по научной карье- ре". Я ответил, что не собираюсь эту карьеру делать, что моя цель заключается в педагогической деятельности. Это же под- твердила лаборант кабинета отечественной истории, которая тоже находилась на экзамене: "Он не хочет заниматься исто- рической наукой". "Жаль, жаль", - заметил Медведев. Учиты- вая, кто потом из моих однокурсников учился в аспирантуре и защищал диссертации, действительно жаль. Е.И. Медведев был человеком уважаемым, прямым, честным, он испытал на себе сталинские репрессии, хотя в лагерях не бывал и в тюрьме не сидел. Увольнялся с работы из Казани, где он был директо- ром Центрального Музея Татарской АССР и преподавателем в вузах. Его в 1935 г. выслали в Самару; в Куйбышеве после
      
      
      
      
      войны были новые увольнения и подозрения. Тем не менее, в 1942 г. он защитил кандидатскую диссертацию, а в 1960 - до- кторскую. Еще раньше я слышал о нем от Г.В. Страховой и вот решил узнать после нашего разговора; какие же исторические открытия он совершил, какие книги написал. Узнал. Боже мой! Все его труды были посвящены октябрьской революции, уста- новлению и укреплению советской власти, Гражданской войне в Среднем Поволжье. Я даже, ради приличия, попробовал про- читать какую-то монографию, но дальше первых страниц так и не продвинулся. (Храмкова, с. 146-147).
      Государственные экзамены я сдал на "отлично" и полу- чил "красный диплом" с отличием. В нашей группе "Б" та- ких было трое, в группе "А" - четверо, причем один из них - Г.А. Дудин, ленинский стипендиат, и А.А. Бубнов, только что принятый в ряды КПСС. Они получили назначение в Кинель- ский сельскохозяйственный институт. Гена - преподавателем политэкономии, а Алексей - преподавателем марксистко-ле- нинской философии. Но у Бубнова отец был влиятельной фи- гурой в партийно-хозяйственной элите Куйбышева и нашел своему сыну место в областном городе. Чтобы соблюсти при- личия, нужно было его кем-то заменить в сельскохозяйствен- ном институте. Он вспомнил обо мне. В общежитии институ- та в те дни находилась Таня Нефедова, с которой мы с трудом добились распределения в село Старая Бинарадка. Я же жил в то время у мамы в Кутулукстрое. Бубнов передал Тане свое предложение. Она немедленно дала мне телеграмму. Но те- леграмма затерялась на почте, я получил ее тогда, когда было уже поздно: это место занял кто-то, кого нашел Бубнов, т.к. для него было неважно, кто будет вместо него работать. Телеграм- ма все-таки заставила меня поехать в Самару, и в общежитии Таня мне все рассказала. Я не особенно расстраивался, т.к. если бы это предложение принял, то от вступления в компартию на сей раз отвертеться бы не удалось: работать в вузе, препода- вать философию и оставаться беспартийным в 26 лет - такого
      
      
      
      
      просто не могло быть в советской системе образования. Хотя, нужно честно признаться, что то, с чем мы вскоре встретились, те условия, в которых мы жили несколько лет и работали, не раз заставляли нас вспоминать об упущенной возможности. В тот приезд я встретился с Л.Г. Блейхманом, который после вуза сумел получить место психолога в Куйбышевском пси- хоневрологическом комплексе, включающим в себя и амбула- торию, и стационар. Там он проработал детским психологом вплоть до смерти 31.03.1989 г. Его фотографии у меня не было, о чем я очень жалею. Несколько раз я навещал его могилу на еврейском кладбище в г. Самара. Как и Б. Малкин, Лев Григорь- евич Блейхман был очень близким мне человеком. Та же духов- ная общность интересов, взглядов, та же система ценностей. С ним наши отношения, которые укреплялись еще в институте, продолжались до конца его дней. Этих двух человек, Б.А. Мал- кина и Л.Г. Блейхмана, несмотря на определенные расхождения и даже ссоры, я могу назвать самыми близкими мне людьми одного круга, которыми мне памятен наш факультет.
      Но был и третий, с которым меня связывали не только об- щие интересы, но и общая "борьба за существование". Это был Олег Александрович Климов-Моринец.
      Наша дружба возникла не только в процессе обучения, т.к. страсть Олега к собиранию книг по истории и истории куль- туры, особенно дореволюционных изданий, не могла остаться для меня незамеченной. Но окрепла она в нашей работе "на целине" в студенческих стройотрядах.
      
      "КАК ЭТО НАЧИНАЛОСЬ"
      (из истории трудовых семестров института)
      1956 год. Целинные отряды строились по факультетскому принципу. От историков - 50 человек. Командир - член бюро ВЛКСМ, студент III курса Л. Храмков. Отряд работал в совхо- зе "Жекекуль" Кустанайской области. Пока не началась убор- ка, скирдовали сено, построили клуб, несколько сборно-щито-
      
      
      
      
      вых домиков. Но основное - хлеб! Отряд истфака занял тогда первое место по району, стал участником ВДНХ.
      1957 год. Отряд пединститута в Северо-Казахстанской области. 50 человек историков и литераторов возглавляет Л. Храмков. Комиссар - член бюро истфака Т. Щенникова. Ос- новное - уборка хлеба. 24 человека были награждены.
      Комсомольцы других факультетов работали на полях Ка- захстана, Новосибирской и Куйбышевской областей. 277 чело- век были награждены медалями "Участник ВДНХ 1957 года". 1958 год. Отряды направляются в совхозы "Лесной" и име-
      ни Луначарского Кустанайской области. 60 человек истфилов- цев и 300 физматовцев убрали и сдали около одного миллиона пудов хлеба, заготовили 35 тысяч тонн кормов. Была оказана помощь местной школе в оформлении кабинетов и красных уголков. 35 человек награждены медалями, 290 - грамотами и денежными премиями.
      В том году отряды работали также на ремонте помещений института, 950 первокурсников - в колхозах и совхозах области. 1959 год. На Целине не были, выполняли сезонную работу
      в совхозе "Волгарь".
      1965 год. Начало истории студенческого строительного движения нашей области. Инициатива по созданию отрядов шла от комсомольских организаций вузов города. При комитете ВЛКСМ института создан трудовой штаб по организации отря- дов. 50 студентов нашего института работали в совхозе "Чижин- ский" (Западный Казахстан). Отряд носил имя Ленина. Коман- дир - М. Антонов (индустриально-педагогический факультет). Комиссар - В. Ледков (истфил). Строили коровник, зернохрани- лище, жилые дома, работали в карьере на добыче камня. Освое- но 80 тысяч рублей при плане 70 тысяч. Члены отряда оформи- ли три стенда, написали 50 агитплакатов, отремонтировали два приемника, прочитали пять лекций, дали два концерта.
      1966 год. Отряд "Алитет" едет в Северный Казахстан в Булаевский район (командир - В. Власов, индустриально-
      
      
      
      
      педагогический факультет). Строили здания. Освоено более 150 тысяч рублей. Каждый член дал продукцию более чем на три тысячи рублей и отработал два дня в фонд помощи постра- давшему от землетрясения Ташкенту и борющемуся Вьетнаму. Между бригадами было организовано соцсоревнование, побе- дила бригада А. Колычева.
      Агитбригада дала пять концертов, члены отряда работали вожатыми в пионерлагере "Орленок". По итогам работы отряд историков занял первое место в районе и завоевал переходя- щее красное знамя Булаевского РК ВЛКСМ.
      1967 год - год пятидесятилетия Великого Октября. Стра- на готовилась к достойной встрече всенародного праздника. В соответствии с Постановлением ЦК ВЛКСМ от 30 января 1967 года в 400 вузах формируются Всесоюзные студенчес- кие отряды имени пятидесятилетия Великой Октябрьской ре- волюции. По инициативе обкома ВЛКСМ организуется отряд
      "Малая целина". Комитет ВЛКСМ педагогического института создает штаб трудовых дел.
      В весеннем соревновании между вузами по подготовке к трудовом семестру пединститут занимает первое место. Отряд института "Юбилейный (66 человек, командир - А. Колычев, индустриально-педагогический факультет) за 45 дней работы в Приволжском районе освоил 166 тысяч рублей, построил школу на 640 мест. Провели большую шефскую работу: дали 12 концертов, провели 10 спортивных встреч, прочитали 5 лек- ций. Отряд "Юбилейный" занимает первое место в областном соревновании.
      1968 год. Отряд пединститута "Интеграл-68" вновь едет в Приволжье (командир - И. Беккер, II курс истфака). 65 членов отряда построили в селе Давыдовка школу на 320 мест. Всего освоено 150 тысяч рублей.
      Комсомольская организация института взяла шефство над этой школой. Делегация института вручила школе пере- ходящее знамя, пионерский горн и барабан. К зданию при-
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      креплена мемориальная доска "Юбилейный объект - 50 лет ВЛКСМ".
      Все члены отряда награждены грамотами обкома, горкома, райкома ВЛКСМ. Пять членов отряда награждены подарками. К. Железный представлен к награждению грамотой ЦК ВЛК- СМ. В соревновании между отрядами вузов "Интеграл-68" за- нял второе место.
      Материал подготовил В. Алексеев. (См.: Молодой учитель. 1978. 27 сент.)
      
      (Храмкова, с. 205-206).
      
      Вот такой была комсомольская путевка в 1965 г., когда во- зобновилась традиция работы стройотрядов. Таких путевок у меня было три: в 1965, 1966 и в 1967 годах.
      
      За мои выдающиеся способности организатора студенты группы "Б" вскоре после возвращения из совхоза им. Луна- чарского избрали меня комсомольским организатором груп- пы - комсоргом. Правильнее сказать "комсомольцы группы", т.к. кроме них были члены КПСС и вообще беспартийные. На- пример, упоминавшийся Б. Малкин был членом партии. Ком- мунистом был и Олег Климов. В армии я уже вдоволь всего насмотрелся, знал, как агитируют и принимают в эту партию, поэтому особого греха своих друзей в этом казусе не видел. Считал, что они повзрослеют, поумнеют, и сами догадают- ся, что со своим членством делать. Я и комсоргом согласился стать для того, чтобы кто-нибудь не занял этот пост со своими целями, как это было с работой бригадира. У меня никаких ка- рьеристских соображений на сей счет не было. Это обществен- ное поручение я отбывал в течение трех лет, деля эту ношу с Л. Цапиной - старостой группы, и с А. Шашковым - профор- гом. Они оставались ими до окончания института. И, как ком- сорг, решив ехать на целину, я должен был агитировать других.
      
      
      
      
      Меня вообще прочили на место комиссара отряда, но потом, вероятно, что-то разнюхали, может быть, прочитали мою ар- мейскую характеристику, о содержании которой я рассказы- вал, и в итоге комиссаром назначили коммуниста В. Ледкова, позднее перешедшего на службу в армию, бывшего цензором военной газеты и закончившего службу в звании полковника. Куда уж мне до него!
      Сначала несколько человек из нашей группы согласились, но потом ехать в Казахстан решил только О.Климов из группы
      "А". Мы были уже хорошо знакомы, так как весь первый курс занимались в секции борьбы самбо, много раз были в спаррин- ге и, соответственно, относились друг к другу с уважением. В отряде мы занимались с помощью самодельных снарядов ат- летической гимнастикой, а со строительства дома переквалифи- цировались в камнебойцев: добывали для фундаментов зданий дикий камень в карьере с помощью лома, кирки и лопаты, что очень походило на работу рабов в каменоломнях Древнего Рима. Были с Олегом мы и во втором отряде в северном Казахстане, а потом он перевелся на заочный факультет, обзавелся семьей и начал колесить по всей территории Советского Союза. На фото- графиях, которые я привожу, Олега можно увидеть неоднократ- но. Он вторично женился, приезжал к нам в гости в 1978 г., жил в Краматорске. В Интернете Т.М. нашла его дочерей. Но, ни у меня, ни у него уже не было потребности переписываться, хотя нас связывала не только целина. Достаточно знать, что мы оба еще живы, хотя сегодня 10.02.2015 было сообщение, что банди- ты из Лугадона начали обстрел Краматорска. О.А. Климов еще будет упоминаться на дальнейших страницах.
      В тексте Н. Храмковой о работе институтских стройотря- дов много нелепостей и откровенного фантазирования. Чувс- твуется, что она совершенно не владеет этой темой, и собира- ла материал по тем крохам, которые тоже бывали искажены в интересах чести пединститута. Я испытал эту журналист- скую ложь на своей собственной шкуре, когда был на "малой
      
      
      
      
      целине" в Приволжском районе Куйбышевской обл. Это был 1967 г. Я перешел на четвертый курс, а на целину отправился уже в третий раз. Таких "ветеранов" в отряде "Юбилейный" было не более трех человек. Я руководил бригадой бетонщи- ков, в которую вошли мой друг Ан. Ярыгин, вернувшийся из армии, его друг Николай Симдянов, ставший и моим другом, студент музыкально-педагогического факультета Владимир Дорофеев, - с двумя последними мы продолжаем заочно дру- жить до сих пор. Потом в мою бригаду вошла юная Нина На- заренко с иностранного факультета, бывшая вначале повари- хой, но не пожелавшая оставаться кухонной феей, - душа ее требовала настоящей мужской работы, и она ее получила, т.к. у нас был самый тяжелый объект бетонных работ: прокладка и строительство сравнительно короткого дорожного профиля, который вел от здания Райкома КПСС, Райисполкома, Райко- ма ВЛКСМ к главному шоссе, основной проселочной дороге. С Ниной Анатольевной Назаренко наш дружба продолжает- ся в Москве, и она единственная из тех давних времен, с кем эта дружба существует наяву: мы иногда встречаемся и де- ржим в курсе своих семейных и прочих дел друг друга. Ныне А.Н. Ярыгин живет в г. Тольятти Самарской обл., Н.В. Сим- дянов живет в селе Обшаровка той же обл., В.В. Дорофеев - в г. Ульяновске, а Н.А. Назаренко - в Москве.
      Так вот, в какой-то момент на наше рабочее пространство пришел некий местный журналист из районной газеты "При- волжье". Стал меня спрашивать о том, о сем, а я отвечал ему коротко, не очень любезно, т.к. укладывать свежий бетон на по- душку из щебенки - не самое забавное дело. Он покрутился, ко- го-то еще "проинтервьюировал" и исчез. Вскоре в этой газете появляется большая статья-подвал с заголовком "Бригадир бе- тонщиков". Мы ее читали вслух и поочередно тряслись то от смеха, то от злости, потому что в ней он наворочал такую чушь и обо мне, и о моих "рабочих", что мы поклялись: как только он покажется в нашем расположении, положить его в сырой бетон
      
      
      
      
      и пройтись по нему прессом- вибратором. Но он не появился. Вообщем-то он следовал канону большинства провинциальных журналистов: превратить героя своего очерка в ходульно-трафа- ретный манекен, говорящий и действующий в тех стандартах, которые заданы коммунистической идеологией.
      Гораздо правдивее и объективнее материал, приведенный Н. Храмковой из институтской газеты "Молодой учитель".
      В то время у меня появился еще один молодой друг, тоже член бригады бетонщиков, которому я поручал делать опалуб- ку для профиля дороги, т.к. его отец был плотником, и он что- то смыслил в такой работе. Сам я был опытным опалубщиком в результате прежних строительных работ, и, что мог, ему по- казал. Владимир Тарсуков был литератором, окончившим пер- вый курс филологического факультета. Ко мне его привлекли те книги, которые я брал с собой для чтения: В. Шкловский, Г. Брандес, "Симплициссимус", О. Уайльд... Я защищал его от своих друзей, которые часто бывали к нему несправедливы. Особой дружбы в то время возникнуть не могло, но она усили- валась позднее, становилась необходимой год от года, и посте- пенно мы превратились в очень близких друзей, в том числе и с его женой Галиной Аркадьевной. Мы закрывали глаза на не- достатки друг друга, старались оказывать друг другу помощь и поддержку на протяжении почти 30 лет, но, в конце концов, отношения замерли, а потом стали почти враждебными, чтобы в итоге стать нейтральными. В.П. Тарсуков живет в Самаре.
      Конечно, вся эта затея со стройотрядами была бессовестной эксплуатацией советского студенчества. Особого энтузиазма, которыми прославились прежние стройки социализма и комму- низма, у молодежи уже не было. Молодой рабочий класс, пе- теушники и прочие "академики", как прозвал их В. Дорофеев, на такую тяжелую работу не рвались, а студенчество с прису- щей ему авантюрностью и романтизмом еще можно было соб- лазнить жизнью в палатках, вечерними кострами, физическими трудностями, которые надо было преодолевать, как это делали
      
      
      
      
      герои рассказов и повестей Д. Лондона. Те из нас, кто уже знал, почем фунт лиха, на такие прелести не поддавались. Но и у нас могли быть причины для поездки на целину. Кому-то были нуж- ны деньги (говорили, что за лето можно по 300 рублей зарабо- тать), у кого-то уже были семейные проблемы, кто-то занимался самовоспитанием и считал, что целина - отличное средство для укрепления веры в себя. И, конечно, были романтические ту- маны, которые манили к себе неизвестностью, препятствиями, которые нужно было преодолеть, - особенно для девушек, осоз- нающих себя личностью. Чему-то можно было научиться.
      
      Все эти награды я привозил маме. Она радовалась и гор- дилась мною. Грамот было гораздо больше, чем я привожу на 376-377 страницах. А что касается ожидаемых заработков на целине, то с ними было негусто. За работу в 1965 г. в Уральской обл. мы получили по 175 рублей, в 1966 г. за работу в Петро- павловской обл. - по 240 рублей, а за работу в с. Приволжье Куйбышевской обл. - по 125 рублей. По решению всех "бой- цов" отрядов в оплате действовал принцип уравниловки: всем поровну, независимо от участка работы и вложенных сил. Для советских студентов и эти деньги считались очень приличны- ми. Мы с Олегом ухитрялись покупать книги и в Казахстане: в глухом ауле Чижи, в крохотном сельском книжном магазине, мы отобрали на двоих с десяток книг. Среди них я купил под- линный шедевр советской печати: Данте. Божественная коме-
      
      
      
      
      
      
      Благодарственное письмо Н.Д. Корнющенко из КГПИ, 20.02.1966 г.
      
      
      
      
      
      
      
      
      Почетная грамота ЦК ВЛКСМ Д.И. Корнющенко за работу на целине.
      
      
      
      
      дия, 1965. Это был полный перевод М. Лозинского с иллюст- рациями М. Пикова.
      Когда я вернулся домой в конце августа 1965 г., оказалось, что Рита без меня переехала в другой дом на той же ул. Проле- тарской. Каждое лето, вернее, тот кусочек времени, который у меня был перед отправкой на целину и ту неделю, которую нам давали на отдых после возвращения (все студенты уже учились, а мы числа до 7 сентября приходили в себя после тяжелого тру- да), я проводил в Кутулуке. Мама к Рите относилась хорошо, но нет-нет, да и покачивала головой. Как-то она мне сказала, что накануне нашей свадьбы Рита делилась с нею планами на- шего семейного уюта и заявила: "Водка у меня всегда будет!". Маму это обещание сильно покоробило, она даже нашла ана- логию со сходной ситуацией в каком-то рассказе В. Вересаева. Но меня эта "мысль" не удивила: Рита росла в обстановке час- тых гулянок, во время которых неизбежно возникает роковой вопрос русской цивилизации: "Где достать недостающий рупь и кому потом бежать за водкой!". (В. Высоцкий).
      Увы, эта проблема и привела всю семью Страховых-Ки- муржи к бесславному разрушению и гибели всерьез. Ну, а дочь из материнского воспитания вывела простую истину: водку нужно всегда иметь про запас.
      18.06.1966 г. родился наш сын Борис.
      
      
      
      
      
      
      
      
      Страницы студенческих записных книжек 1964-1966 годов.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Страницы записной книжки 1965 г. с личной анкетой Д.И. Корнющенко
      
      
      
      
      
      
      
      Страницы записных книжек 1966-1968 годов.
      
      
      
      
      Накануне родов Риты мы перебрались на другую квартиру, в том же районе, но на ул. Городская. Туда мама и приехала, по- лучив эту телеграмму. Я опять уезжал на целину. Сына регист- рировали без меня, но имя выбрал ему я. Назван он был в честь ошельмованного великого поэта Бориса Леонидовича Пастер- нака, но, учитывая коммунистическую верноподданность роди- телей Маргариты, я заявил, что называю так его в честь друга Бориса Малкина, коммуниста. У того, кстати, годом раньше ро- дился тоже сын, и его тоже назвали Борисом. Моя легенда сохра- нялась долго, пока я сам не сказал Боре, как отстояло дело.
      Рождение сына мы отметили в кафе с Малкиным, Ан. Бу- саревым и Т. Нефедовой. Отправка нашего эшелона происхо- дила ночью, днем я попрощался в роддоме с женой и сыном, вечером у дяди Жени - с мамой и с Добровыми, а потом от- правился на место сбора у здания физико-математического фа- культета на ул. Л.Толстого. И там неожиданно встретил Таню, которая заявила, что тоже едет на целину, как представитель комитета комсомола. Я быстро оценил ситуацию, и, несмот- ря на огорченные физиономии Б. Малкина, пришедшего меня провожать, и О. Климова, который меня к другим друзьям не- много ревновал, сказал, что над Татьяной мы берем шефство, а она должна нас слушаться. Олег обреченно спросил: "Значит, теперь у нас все на троих?" - "Да, все на троих!" - ответил я.
      Ехали мы долго. От Петропавловска отправились в район- ный центр Булаево. Основной отряд остался там, а наша бри- гада во главе с бригадиром В. Фадеевым, отправилась вглубь района в некий совхоз, название которого я уже не помню. Ра- бота была тяжелая - мы строили бетонный механический ток для приема и хранения зерна. Надо сказать, что высокие це- линные урожаи погибали наполовину из-за отсутствия храни- лищ: мы часто видели огромные кучи пшеницы наскоро укры- тых брезентом. Дожди в Северном Казахстане шли не часто, но исключительно сильные и длительные. Если в Уральской обл. нас мучили сильнейшие степные бури, которые срывали наши
      
      
      
      
      палатки, то здесь дожди проливали и крышу, и потолок нашего общежития. Таню поставили на управление бетономешалкой. Эта машина была полуручная, капризная, и я "оператору" час- то помогал. Между прочим, до появления этой чудо-техники мы и вовсе делали раствор для заливки стен вручную в боль- шом корыте, которое сами же и сколотили. Довольно скоро обнаружилось, что мы испытываем друг к другу влечение, ко- торое переросло в любовное чувство. Олег с горечью смотрел на наши недопустимые отношения, но ничего поделать не мог. Предшествующую зиму после окончания секции "самбо", мы с ним успешно занимались в спортзале института штангой, а я еще дома занимался двумя двухпудовыми гирями атлетичес- кой гимнастикой. И близ нашего общежития мы тоже соору- дили площадку для спортивных занятий. Нас считали самыми сильными в отряде и, если возникала опасность в отношениях с местными парнями, всегда звали на помощь, что, в общем- то, нам не очень нравилось, т.к. ссоры всегда возникали из-за ерунды. И вот Олег боялся, что потеряет такого товарища. Но в наступившую осень и зиму мы тоже занимались, пока не на- ступило время для других занятий.
      С целины мы вернулись 25 августа 1966 г. Я был в удручен- ном состоянии, и мама сразу это заметила. Она начала допыты- ваться, в чем дело, и очень скоро обнаружила причину. "Я еще по твоим письмам оттуда поняла, что дело не ладно, слишком часто ты эту Таню упоминал и рассказывал о том, как вы о ней заботились". Она такой поворот предвидела и иногда, в порыве откровенности, говорила, что только рада бы была тво- ему разрыву с Ритой, если бы у тебя не было сына. Но двухме- сячный сын был, и с моей стороны любовь к другой женщине была откровенным предательством. Нужно было преодолевать новое чувство, но я ничего лучше не придумал, как приехав к маме в Кутулукстрой, ночью признался жене, что полюбил другую женщину и назвал ее. Таню она знала, относилась к ней доброжелательно и могла ожидать чего угодно, но только
      
      
      
      
      не этого. Но и Таня, в свою очередь, не ожидала от меня такой прыти, так как еще не успела разобраться в своих чувствах.
      Рита испытала тяжелейший шок. Она даже подумать не могла о том, что я сказал ей, была упоена своим счастьем моло- дой жены, только что ставшей матерью. Позднее она говорила мне, что задним числом сама себя упрекала: была уж слишком подозрительно счастлива, а в подобных случаях судьба любит наносить удар из-за угла. Это потрясение отразилось на всей ее дальнейшей жизни, сказалось на отношениях с новым мужем, с детьми от него, на склонности к спиртному, да и мало ли еще на чем. В этом моя вина перед нею. С сыном было сложнее, так как позднее, уже разойдясь с его матерью, я, а потом мы, сделали все, чтобы забрать его к себе.
      Но это будет позднее, а тогда, чуть ли не на следующий день, она собралась и вернулась в Куйбышев, к матери. На- чалась тяжелейшая истерика у моей матери. С первых дней рождения внук стал ее главной заботой и отрадой. В письме к ней с целины я писал, что вот, мол, как тебя люблю: даже сына сделал похожего на тебя. В раннем детстве Боря действительно был похож на бабушку Надю и на покойного дядю Витю свои- ми "калмыцкими глазками", как мы говорили. Маме предстоял уход на пенсию с 14 сентября 1966 г., так как по документам ей исполнялось 57 лет, а фактически - 60. Было запланировано, что она будет жить с нами в Куйбышеве и помогать в уходе за ребенком. И теперь все эти планы рушились из-за меня! Она говорила мне страшные вещи, и жалела, и ненавидела одновре- менно. В один из тех дней что-то заставило меня пойти в наш сарай. Вернее сказать не "что-то", а вполне ожидаемое зрели- ще, т.к. я захватил с собой нож. Склонность мамы к имитациям самоубийства мне была хорошо известна. Так и случилось: она стояла на табуретке, накинув на шею веревочную петлю, привя- занную к стропилам,... и ждала, когда же я появлюсь. Я обрезал веревку. "Зачем ты это сделал? Я уже стала забываться!". Что можно было на это сказать? Петля была сделана так, что вряд
      
      
      
      
      ли бы затянулась. Но все могло произойти, и с какой бы стати матери вешаться из-за того, что сын признался снохе, что полю- бил другую женщину?! Видимо, она испытала такой же шок и совершала, по сути, нелепые шаги, чтобы наказать меня. Я ее здорово отругал, мы собрались и отправились в Куйбышев.
      В эти дни, после возвращения, все участники семейной драмы встречались друг с другом на различных территориях. Таню я поставил перед фактом, и она тоже поняла, что наш
      "целинный роман", каких случалось множество, не интрижка и не забавное приключение, а чувство, которое потребует мно- го жертв, и, возможно, не всегда они будут легкими и оправ- данными. Рита и мама вновь уехали в Кутулук. Я хозяйничал один, жил на довольно скудном рационе. С Таней мы встре- чались на занятиях, заходили в книжные магазины, гуляли по осеннему парку им. Горького и напевали песню "Осенние лис- тья" Ж. Косма на стихи Ж. Превера. Эта песня сопровождала наши прогулки в казахстанском совхозе вокруг местного озера. Долгое время мы считали ее своим семейном гимном. Потом у нас началась педагогическая практика на Безымянке. Мы дава- ли уроки в 5-8 классах, обсуждали их, проводили внеклассные мероприятия. Моими уроками восхищались, а когда я провел классный час, посвященный скульптуре О. Родена, то это со- бытие было внесено в анналы 120-й школы, - о нем помнили и через несколько лет: там училась Нина Назаренко, и она мне как-то об этом рассказывала.
      Комната у нас была маленькая. Мама с согласия хозяйки спала в большой, бывшей залом, но кроватка с Борей, естес- твенно, стояла у нас. Рита вышла из декретного отпуска на работу и все больше и больше становилась похожей на свою мать. Внимания ребенку уделялось мало, с матерью она стала обращаться повелительно. Когда мы съехали с этой квартиры, хозяйка, у которой только что умер муж, сказала: "Я эту неря- ху больше у себя не оставлю, она мне весь дом засрала!". Как ни странно, но эта старушка была полностью на моей сторо-
      
      
      
      
      не, и в ответ на оскорбления по адресу Тани ответила Рите:
      "Дима плохую не выберет!". Конечно, все могло бы быть ина- че, но у таких женщин, как она, все бывает связано с любовью мужа, - зоологическая привязанность к нему, - а если ее нет, то все идет дальше вверх дном. Ссоры у нас время от време- ни вспыхивали. У меня ничего не менялось, забыть Таню я не мог. Галина Васильевна давала ей примитивные советы: если любви нет, то и дальнейшая совместная жизнь - это чуть ли не проституция. В конце концов, Рита потребовала: "Уходи!". Я пообещал это сделать, как только наступит Новый год. По- разительно, но мать вопреки здравому смыслу и собственным интересам стала сноху поддерживать, а меня провоцировать: ты, дескать, не уходишь потому, что боишься потерять наши удобства (!), и тебе некуда сейчас уходить; поэтому ты тянешь время до весны, когда каждый кустик ночевать пустит! нет в тебе мужества и силы воли, нет порядочности! Но у меня на сей счет было другое представление о своей личности. Я пожал плечами и сразу же после Нового года ушел из дома. С Ритой мы встречали Новый год у Б. Малкина, который тоже, еще раньше, ушел от жены и сына, но и с другой женщиной, с нашей однокурсницей Т. Поляковой, с которой они переве- лись на заочное отделение и уехали работать в деревню, дела у него не ладились. Квартира, где нас, однокурсников, было до- вольно много, принадлежала матери Тамары. Там и узнали они обо мне и Тане. Для них это тоже был шок, ведь мы считались
      "совестью" группы, и вдруг такой казус! Борис пришел в не- истовство, впал в истерику, дело дошло до кровопролития - у него на Таню были свои виды. Кончилось новогоднее тожество тем, что я вытащил его из лап разъяренной компании и, окро- вавленного, отвез к матери в пер. Специалистов.
      Я же недолго побыл у дяди Жени, а затем с Олегом, кото- рый поссорился с матерью, мы нашли съемную комнату на ул. Главной за р. Самаркой. Особенностью этой квартиры, в кото- рую мы поселились, было то, что ее не топили. Хозяева слу-
      
      
      
      
      жили сторожами, дома не бывали, дров не запасали. Позднее мама говорила мне, что со мною у нее связаны два тяжелейших эпизода: когда она отправляла меня на службу в армию, и я покидал ее надолго, и когда я уходил с чемоданом и рюкзаком за плечами от жены и сына, и от нее неизвестно куда. Странно, что она совершенно игнорировала свою немалую роль во вто- ром случае.
      И Олег, и я поступили работать: он на хлебокомбинат, я на мельзавод, расположенный рядом с мостом через р. Самарка. Оба на одну рабочую смену превращались в грузчиков. Моя работа была гораздо тяжелее: пока шли студенческие канику- лы в начале февраля, я работал в общей бригаде по погрузке машин мешками с мукой для отвоза их в магазины и хлебопе- карни. Это была не самая легкая работа, но в ней существова- ла череда трудовых операций. После окончания каникул наши институтские занятия начались в первую смену, что постави- ло мне преграду на заводе, и я попросил перевести меня во вторую смену, которая начиналась в 16.30 и заканчивалась в
      24.00. Все семь рабочих часов нужно было принимать семиде- сятикилограммовые мешки с мукой, шедшие из мукомольного цеха к нам по конвейеру, и складывать оные в штабеля внутри цеха, чтобы на следующий день их отправляли по назначению. Смена состояла из двух грузчиков, и за свой рабочий день на своих плечах мы перетаскивали до 50 и более тонн муки. Но и заработок был неплохой: 145-150 рублей в месяц. У Олега работа была легче, но и зарплата меньше, поэтому мы реши- ли, что он будет платить за квартиру за двоих, а я ежедневно платить за обеды в столовой: за нас двоих и за Таню. Прора- ботал на мельнице я три месяца: с середины января до середи- ны апреля. Потом начальник цеха сказал мне: "Ты больше не нужен!", и меня уволили. Как мне объяснили "коллеги", мой график работы только во вторую смену не устраивал других грузчиков, которым приходилось из-за этого работать только в третью смену: с 24.00 до 7.30 утра. На заработанные деньги
      
      
      
      
      я кое-что купил себе из одежды и обуви, т.к. за время семей- ной жизни изрядно пообносился. Рите давал ежемесячно по 20-25 рублей и, конечно, привозил подарки сыну, когда приез- жал их навещать.
      Олег уволился еще раньше меня. У него были свои пробле- мы с девушкой Раей, которая вскоре стала его первой женой. И оплата квартиры, и кормление легло на меня, т.к. у Олега кро- ме стипендии ничего не было, а может быть, он и стипендию не получал: ее давали не всем, а тем, у кого не было "троек". Распределением этого скудного студенческого "заработка" как раз и занимался актив группы: староста, комсорг и профорг, и, как могли, мы старались быть объективными и справедливы- ми, что не всегда удавалось.
      В конце марта 1967 г. Рита перебралась к родителям на 18 км. Московского шоссе. Маме тоже было нечего делать в нашей бывшей комнате, и она собралась вернуться в Кутулукс- трой. Нужно было перевезти вещи, принадлежащие ей, и Олег обещал мне в нужный день предоставить машину. Этот день наступил, я долго ждал, но никакой машины не появилось, и сам мой друг куда-то исчез. Я понял, что жду напрасно и по- ехал на Городскую. Обнаружилось, что мать наняла машину и на ней уехала в наши края. Я плюнул и на работу, и на ин- ститут, купил колбасы и хлеба и на первой же электричке от- правился в Новоотрадное. Мама была у соседей, так как дом надо было оттапливать. У соседей я и переночевал. Мне было очень стыдно: мало того, что я устроил матери такую веселую жизнь, так еще и вернуться домой не сумел ей помочь! Мать так устала, что оценивала все равнодушно. Со снохой она тес- но пообщалась, стали происходить ссоры, и ее сочувствие Рите заметно убавилось.
      В начале мая после долгих душевных переживаний я вер- нулся к жене и сыну. Таня тяжело пережила мое возвращение, но особых упреков я от нее не услышал. Теперь я жил дале- ко от центра города, чтобы успевать на занятия, нужно было
      
      
      
      
      подниматься утром очень рано. Видимо, у Риты были какие-то попытки найти утешение на стороне, или она имитировала та- кие попытки, чтобы вызвать мою ревность, но, увы, безрезуль- татно. Любви у меня уже не было. Сохранялось чувство моей жалости и вины к женщине, ничем передо мною не повинной, любящей меня, несмотря ни на что, и осознание того, что уже ничего изменить не удасться. С Таней мы продолжали встре- чаться не только в институте, вместе ездили за Волгу, когда потеплело, а Риту я просто обманывал, придумывая разные объяснения своим задержкам. Это было подло, но я уже успел убедиться, что находясь между двух женщин, обязательно бу- дешь совершать подлости по отношению и к той, и к другой. Я вновь собирался ехать на "малую целину", о чем уже расска- зывал. Перед отъездом был у мамы в Кутулуке, куда Рита при- ехала раньше и привезла Борю. Мать сразу же спросила меня, нарочито грубовато: "Ну, ты с Таней завязал или не завязал?". Я ответил: нет! - Ну и хорошо, а то от Риты житья нет! Но все это были слова, слова... Просто у мамы в то время стала укреп- ляться мысль, переросшая в цель: как бы сделать так, чтобы при возможном разводе внук остался со мной, а, следователь- но, и с нею.
      К рассказу о работе на этой последней целине можно до- бавить такой романтический штрих. В бригаде, которой я уп- равлял, сложился квартет молодых людей, составившейся из Ан. Ярыгин, Н. Симдянова, Вл. Дорофеева и меня, Д. Корню- щенко. Двоим первым, было по 23 года, Дорофееву - 22 года, мой возраст приближался к 25 годам. Мы были сильными, ра- ботали без устали (наши ежедневные заработки кормили весь отряд), часто отмечали дни рождения членов бригады на сов- местных пикниках, а мы еще и по своей дружбе иногда позво- ляли себе расслабиться. И вот во время такого торжества по случаю дня рождения Владимира Дорофеева 21.07.1967 г. у меня вдруг возникло желание совершить древний обряд поб- ратимства, что я немедленно и предложил своим новым друзь-
      
      
      
      
      ям, вернее, двум новым, т.к. Толю я знал уже много лет (10 лет назад я привез его тяжело больного из Куйбышева). Они со- гласились. За неимением старого вина мы взяли стакан водки, я первым полоснул себя по пальцу своим немецким ножом и влил несколько капель крови в стакан. То же самое проделали трое других. Затем я размешал эту смесь водки с кровью лезви- ем ножа, отпил свою часть и дал каждому из них сделать тоже. После этого мы произнесли что-то вроде клятвы. Обряд этот в культурологии рассматривается как магический, - и он дейс- твительно действовал и действует поныне. Хотя давно уже нет прямых контактов, а некая близость остается. Ярыгин не поте- рял отношений с Симдяновым. Я периодически созваниваюсь с Симдяновым и от него узнаю о Ярыгине. С Дорофеевым мы переписываемся много лет, хотя письма наши становятся все более редкими. Об отношениях между двумя другими упоми- навшимися выше персонажами, я рассказал в символической форме в книге "Метафизика ленты Мёбиуса". Чапаевск, 2000, гл. 1. С. 5-21.
      Таня в эти дни летних каникул работала инструктором по плаванию в пионерском лагере "Чайка" на Белом озере в Уль- яновской обл. Она долго не писала мне в Приволжье, и я был в подавленном состоянии. Потом письма стали приходить, и даже я получил от Тани бандероль с коробкой конфет и бло- ком сигарет. Конфеты я разделил на всех и сигареты тоже давались каждому, кто в них нуждался. Вот эти-то письма и попались на глаза Риты на следующий день, когда я вернул- ся домой. Я их положил сверху книг и одежды, чтобы сразу спрятать, когда буду разбирать вещи. Вернулся же поздно в сильном подпитии после прощального нашего дружеского ужина в привокзальном ресторане и забыл о своем намере- нии. Пока я еще спал, жена их обнаружила и сразу же предло- жила мне уйти, т.к. накануне отъезда предупредила меня: "Ты только меня не обманывай!". Я ее обманул, поэтому спорить не стал. Сразу уйти не удалось, т.к. опять начались выяснения
      
      
      
      
      отношений, в том числе и с Таней, которую Рита убедила, что ее письма я ей отдал сам. Сейчас все это выглядит фарсом, а тогда было драмой, если не трагедией. В начале сентября я окончательно ушел из семьи, а 13 сентября Рита подала на алименты из моей стипендии.
      Какое-то время я помыкался, ночевал и у дяди Жени, и у Б. Малкина, и на вокзалах на скамейках, и в общежитии у Яры- гина и Симдянова, но, в конце концов, с помощью своих быв- ших "подчиненных" нашел угол на ул.Садовой, недалеко от нашего исторического факультета. Хозяйку звали "тетя Зина" и вот у неё на квартире я прожил до окончания вуза. Одно- курсники предложили мне устроиться на работу сторожем в готовящийся к открытию универмаг "Самара". В Отделе вне- ведомственной охраны при Ленинском РОМ я проработал с
      11.10.67 по 16.06.68 г., т.е. почти до окончания института. Рита сообщила и в это место работы, что я должен платить ей али- менты, хотя я говорил ей, что буду регулярно давать деньги на сына. Но она все-таки сделала это по совету матери, и у меня вычли в декабре почти всю зарплату за два с половиной меся- ца, а в паспорте поставили штамп, указывающий, что я должен выплачивать алименты со всех видов заработка. Вообще, как позднее выяснилось, получение алиментов превратилось для М.А. Страховой в главную цель в наших послеразводных от- ношениях, до тех пор, пока ей самой не пришлось выплачивать сыну алименты, в чем она была крайне расчетлива и неакку- ратна. Что поделаешь, она любила меня простой бесхитрост- ной любовью и думала, что такими же простыми примитивны- ми средствами она добьется моего возвращения в семью. Так накануне нашего с Таней окончания института меня вызвали в ректорат, где уже сидела ее мать, моя теща. Мне очень лю- безно пришлось им объяснить, что беспокоиться нужно было раньше, а сейчас, когда студентка Нефедова Т.М. беременна, я уже не могу бросить ее на произвол судьбы. Они приняли мое объяснение к сведению, но эстафету передали в Областной
      
      
      
      
      отдел народного образования, лишив нас права на совместное официальное распределение. Отчасти это развязало мне руки. Тем временем ко мне на Садовую, к тете Зине, перебрал-
      ся Владимир Дорофеев. Где- то в середине марта он попросил меня переговорить с хозяйкой: не возьмет ли она и его на пос- той. Место в квартире было, а тете Зине еще один жилец был только выгоден. Платили мы ей по 13 рублей с носа, и поз- днее она взяла еще одного квартиранта. Дорофеев сбежал от жены Розы, очень его любившей, и дочери Светы, родившейся с дефектами гортани. Брак этот был вынужденным, жену он никогда не любил, и вскоре у него появилась новая возлюблен- ная - Валентина, тоже студентка музыкально-педагогического факультета, но на два курса моложе. Увы, в будущем она при- чинит ему много тяжелых переживаний, они сходились и рас- ходились и, несмотря на двоих детей, развелись окончательно. С его легкой руки наше жилище мы стали звать "Вороньей слободкой", а более официально - "приютом беглых мужей".
      Позднее судьба распорядится так, что В. Дорофеев пере- едет в Ульяновск, где жили дед и бабка его жены. Еще рань- ше, в декабре 1968 г., я из своей деревни приезжал хоронить его скоропостижно скончавшегося отца Виталия Дорофеева, известного специалиста в области авиационных двигателей и преподавателя авиационного института. Сам Володя был му- зыкально одаренным человеком. Привожу его персоналию из словаря:
      "Дорофеев Владимир Витальевич (р. 21.07.1945, Куйбы- шев) - пианист, педагог, композитор. Окончил муз.-пед. факуль- тет Куйбышевского пед. института, фортепианное отделение, класс преп. Г.Б. Крылова (1968). Работал концертмейстером оперного театра и пединститута в Куйбышеве (ныне Самара).
      С 1971 преподаватель и концертмейстер Ульяновского муз.-пед. училища Љ 2, зав. муз. частью театра кукол, 1973 - 1975 концертмейстер филармонии, с 2002 в ансамбле "Сим- бирск-бэнд" под управлением А. Деркача.
      
      
      
      
      Соч.: музыка к спектаклям кукольного театра (более 60) -
      среди них "Буратино", "Ай да Мыцик", "Золотой цыплёнок",
      "Лошарик (премия на фестивале в Будапеште), "Тайна дома утят" (золотая медаль фестиваля) и др., музыка к спектаклям обл. драм. театра".
      (Каторгина И.А. Музыкальный словарь Симбирска-Ульяновска. Ульяновск. 2008).
      
      Мама, конечно, знала, где я живу и как живу. На кварти- ру, куда мы поселились с Олегом, она неожиданно приехала (а путь был не близкий!) 23.02.1967 г. и привезла мне на праз- дник торт. К счастью, я был дома. Потом осенью пыталась через знакомых найти мне квартиру (из Кутулука!). К ней я приезжал регулярно, не менее раза в месяц. Когда начал ра- ботать сторожем в "Самаре", мне понадобилась моя старая, теплая "Москвичка", да и, кажется, я свои старые валенки тоже забрал, т.к. ночами в морозы мне полагалось обходить и осматривать три объекта, подлежащих охране. Тулупы были, но они не спасали от холода. Однажды я привез ей в гостинец триста граммов хорошей домашней колбасы. Ездил я обыч- но со старым рюкзаком, т. к. привозил маме для стирки свое белье. Уезжая, взял рюкзак с чистым бельем и, вернувшись, освободил его, не заглянув в накладные карманы. Очень важ- ным обитателем квартиры был кот хозяйки по имени "Васи- лий Потапович". Вот я и увидел, что этот кот, урча, что-то пожирает. Оказалось, что это та самая колбаса, которую я с любовью привез матери. Она тайно сунула мне ее в рюкзак. Я не обратил внимания, а кот по запаху учуял вкусненькое и быстро колбасой распорядился. Маме я написал, что ее бла- готворительность угодила только коту, так как после него мне уже ничего не досталось.
      В январе 1968 г. Рита подала на развод, но, как в таких слу- чаях водится, нас не развели, да еще в институт послали уве- домление о моем недостойном поведении. Вскоре мать узнала,
      
      
      
      
      что я "женился" и прислала мне обиженное письмо - почему я ничего не сказал ей. А что я должен был сказать? Я и так ее пос- тепенно подготавливал к тому, что Т.М. Нефедова скоро будет моей второй женой. Однако у мамы были свои представления о ее и моем будущем. После окончания института я услышал от нее несколько вариантов. Во-первых, в Богатовском районо она узнала, что мне могут предложить на выбор место дирек- тора в сельской школе. Во-вторых, что ей нравилось больше всего, директор новой, уже не Кутулукской, а Беловской шко- лы, предлагала мне место в своей школе с большим количес- твом часов. Вот только в оба варианта не вписывалась Таня Нефедова, ожидавшая от меня ребенка. Когда я спросил мать, как она представляет предложенные ею варианты на практике, она дала понять, что Таня сама по себе должна устраиваться. В сущности, ей было уже наплевать, есть ли у меня жена или нет, и какая. Ей хотелось иметь рядом с собой внука Борю и меня, как приложение. А все остальное ее интересовало го- раздо меньше. Материнский эгоизм становился все сильнее, а вскоре он перерос в почти патологическую ревность. То, что было в августе-сентябре, позднее покажется нам забавными эпизодами.
      Много позднее, уже вырастив троих детей, возвращаясь памятью к тем давним временам, я пришел к выводу, что меня просто выпроводили из первой семьи почти ни за что. Никаких особых отношений с Таней у нас в те времена не было, напро- тив, долго она старалась оторваться от меня, сопротивлялась своему чувству. Но вышло так, что три женщины, с самыми благими намерениями сделали все, чтобы получить совер- шенно противоположный результат. Эти женщины - моя пер- вая жена, моя мать, моя теща. Они же больше всех повредили своему сыну и внуку, уже сознательно делая зло, но думая, что совершают добро. Это я тогда же пытался им объяснить, но никого не убедил.
      
      
      
      
      ***
      Все-таки нужно добавить несколько слов о наших студен- ческих годах. Выше я приводил несколько страниц из своих записных книжек этих лет. Их было четыре, но я для примера выбрал те страницы, которые, как и армейские записные книж- ки, показывают некие важные категории роста личности их об- ладателя. Обучение в институте совпало с последними годами хрущевской "оттепели". Тот глоток свободы, который выпал на долю нашего поколения с конца 50-х годов, с сер. 60-х го- дов превращался медленно, но верно в судорожные всхлипы. В октябре 1961 г. я маршировал на армейском плацу под ак- компанемент доклада Н.С. Хрущева на XXII съезде КПСС, ра- зоблачавшего преступления Сталина. В октябре 1964 г. мы ус- лышали о "волюнтаризме" самого Хрущева. Еще было неясно, что его смещение с главного поста в СССР - это начало конца
      "оттепели". И это затянувшееся прощание завершилось окон- чательным отказом от десталинизации в начале августа 1968 г., когда войска ОВД, и в первую очередь Советская Армия, втор- глись на территорию Чехословакии и оккупировали ее. Мы же только что окончили институт и получили дипломы.
      И это долгое ползучее возвращение к "мягкому тотали- таризму" не прошло бесследно для нашего поколения. Но и то, что еще сохранялось от хрущевской либерализации, тоже не прошло бесследно. Я убежден, что лучшую характерис- тику 60-м годам прошлого века дали П. Вайль и А. Генис в книге "60-е. Мир советского человека". М.Аст.2013. На бли- жайших страницах приведу наиболее важные, с моей точки зрения, отрывки из их книги, как ранее сделал подобное с книгой Л. Улицкой. Страницы моих записных книжек тех лет заполнены многочисленными режимами дня - как только в моей жизни случалось очередное изменение, я немедленно стремился адаптироваться к новым условиям. Частые регла- менты быта, занятий, чтения и были средствами такой адапта- ции. Так же много систем физических упражнений, которые
      
      
      
      
      я культивировал на протяжении всех студенческих лет: с ган- телями, с гирями, со штангой, с эспандерами и резиновыми бинтами. Это хорошо сказывалось на физическом состоянии и не позволяло распускаться. Помню, как на последней цели- не студент-первокурсник сказал мне с восхищением: "Дима, мы таким как ты, Спартака представляем!" - что, конечно, было мне лестно, но ведь и немалых усилий стоило! Затем множество списков книг для регулярного чтения по всем от- раслям гуманитарии, в том числе и списки книг, которые я должен был купить.
      Постоянные заметки о делах, которые нужно в опреде- ленный период сделать: этой регламентации я научился у мамы. Много имен в столбиках: писатели, художники, ком- позиторы, - в эту игру я научил играть и Малкина, и Таню, и мы состязались на ненужных лекциях, - кто больше имен вспомнит. Борис придумал некий клуб для художественного просветительства и назвал его с немалой долей иронии "Чи- жик-пыжик". Позднее я понял, почему так: он был старше меня на три года, уже учился до армии в политехническом институте, был членом партии и лучше меня знал, как отно- сятся к различным самостийным организациям студентов в надзирающих органах. А такое название сразу же настраи- вало на юмористический лад. Культуртрегерами пришлось быть и ему, и мне, да еще двум-трем студенткам. Я сделал доклады о передвижниках, о творчестве художника В.А. Се- рова, о творчестве П.И. Чайковского. Борис - об И.Левитане (у него дома, где нас угощала чаем его жена Нелли), Таня - доклад "Д.Верди - маэстро итальянской революции", дру- гие - об американском художнике Р. Кенте, о поэзии Блока... Собирались по воскресеньям, два-три раза в месяц, главным образом, в аудиториях института. Дело было и хорошее, и по- лезное для большинства наших однокашников, заставляло их тоже чему-то учиться. Вместе мы ходили и в оперу, и на спек- такли драматического театра.
      
      
      
      
      На других страницах книжек мысли и изречения, некие рассуждения, но их уже гораздо меньше, чем на страницах ар- мейских книжек. Зато больше различных рисунков, набросков, символов... Есть и планы работы комсомольской группы, и отчеты о проделанной работе комсорга. Несколько страниц за- нимают латинские изречения. Где-то в марте 1968 г. есть такой образец заявления:
      
      "Ректору Куйбышевского государственного планового института Корнющенко Д.И., проживающего по адресу Садовая, 2-2,
      
      Заявление.
      
      "Прошу принять меня на работу в качестве преподавателя истории на подготовительных курсах при институте с 6-го мая.
      Д. Корнющенко".
      
      Толя Ярыгин и его однокурсники работали на этих курсах уже второй год. Геннадий Тишкин и предложил мне тоже под- работать у них, что я и делал до середины июня или июля (сда- вал госэкзамены, сторожил "Самару" и преподавал на курсах). На последнем курсе мы проходили длительную практику.
      В школе Љ 15, которая считалась лучшей школой города, мы преподавали историю в 8-х классах и вели воспитательную ра- боту. Наших глупеньких девчонок мне пришлось защищать от не в меру ретивых школьных учителей, чем я заслужил репута- цию чересчур высокого себя оценивающего субъекта, поэтому за практику я получил не "отлично", а "хорошо".
      Таня проходила эту практику у себя на Правой Волге в г. Октябрьске, и я приезжал к ней в гости.
      Дипломы мы получили в конце июня 1968 г. А затем мне и Тане пришлось помыкаться в Облоно, т.к. нам не давали сов- местного распределения.
      
      
      
      
      
      
      
      Диплом о высшем образовании Д.И. Корнющенко и направление на работу в с. Старая Банарадка, 5.06.1968 г.
      
      
      
      
      
      
      
      Документы о семейном положении Д.И. Корнющенко и Т.М. Нефедовой.
      
      
      
      
      Пришлось нам самим добиваться назначения, но перво- начально мне довелось провести несколько содержательных бесед с зам. зав. Облоно В. Бурдаевой и старшим инспекто- ром по кадрам Е. Путиной (последнюю я довел до легкого сердечного приступа, - видимо, с тех пор у меня резко отри- цательное отношение к фамилии "Путин"). В конце концов мы направились сами в Красноярский РОНО и там неожи- данно встретились с директором средней школы в с. Старая Бинарадка Федором Михайловичем Нашиваном, который в те дни был занят вечной проблемой директоров сельских школ: где найти недостающих учителей сразу по нескольким предметам. В нашем лице он нашел преподавателей четырех предметов: истории, немецкого языка и факультатива по ис- тории - в моем лице, и истории и географии - в лице Татьяны Михайловны. На наше семейное положение он внимания не обратил, но дал нам на переезд по 25 рублей в счет будущей зарплаты. С отношением из РОНО я отправился в Облоно и потребовал приказа о назначении. Выписку из приказа Љ 388 с задним числом я сделал и для себя, и для Тани. С 15.08.68 г. мы должны были перебраться в С. - Бинарадку и приступить к работе.
      Тем временем я подал на развод 27 июня, и после неболь- шой проволочки суд нас развел. 23 августа я получил Свиде- тельство о расторжении брака. Уже в Бинарадке 8.10.1968 г. мы зарегистрировали брак с Т.М. Нефедовой, которая с это- го момента стала Татьяной Михайловной Корнющенко. Нам предстоял переезд из нескольких мест: из Куйбышева от дяди Жени, у которого хранились мои вещи, и он купил и подарил нам "на новоселье" деревянный сундук, очень удобный для перевозки книг. А основные вещи мы везли с Правой Волги, то, что приготовили, купили Таня и ее мать Нина Сергеевна Нефедова. В Кутулуке у мамы мы продали кое-какие книги: те издания, которые вошли в состав "Библиотеки всемирной литературы", на которую в 1966 г. подписалась Т.М. Маме это
      
      
      
      
      не нравилось, ведь эти книги мы покупали вместе, это была наша гордость. Мне тоже не нравилась эта продажа, но нам катастрофически не хватало денег. К счастью, рядом с мамой жила женщина-инженер, у которой было двое мальчиков, она их воспитывала одна и купила книги по номинальной стоимос- ти. Мама дала нам кое-какую посуду, постельное белье. Еще раньше она отдала мне три старых шерстяных отреза. Из одно- го мне сшили свадебный костюм, который я еще долго носил, а из двух других мне сшили по две пары брюк, которые я носил и в студенческие годы, и позже.
      В моей последней записной книжке сохранился список ве- щей, необходимых нам для жизни в деревне. В нем 57 назва- ний вещей, которые мы, в основном, привезли с собой, а что-то разными путями добыли на новом месте. Гораздо труднее было добывать в нашей деревне, с населением на две трети мордовс- ким, продукты питания. Жители выращивали картошку, имели птицу и скот, но предпочитали все продавать на рынке.
      
      Село Старая Бинарадка основано в XVIII веке.
      Село расположено в западной части Красноярского райо- на в очень живописном месте. (Посмотреть на карте). Доку- ментальных данных об основании села и происхождении его названия не обнаружено. По местной легенде, некогда жили три брата мордвина Буян, Узюк и Бенарад. От них и пошли села Старый и Новый Буян, Узюково, Старая и Новая Бина- радка. По другой легенде, за Волгой, на левом берегу, выше Самары в начале 18 века отводятся земли для поселений рос- сиян. Весной 1738 года люди переправились через Волгу и на- чали заселять места на реке Курумоч. Несколько семей пошли вглубь леса в 10 верстах от села Курумоч и решили основать поселение. Вокруг было много леса, зверья, текла речка Бина- радка. Первые дома строили на самом высоком месте - на горе. Позже началось заселение другой стороны села. В основном, здесь жили мордва. Бинарадку разделяла на две части река, ко-
      
      
      
      
      торая текла очень быстро. Люди начали обживаться. Одежда, большинство сельскохозяйственных орудий, посуда изготав- ливались самими хозяевами. В 1857 году в селе открыта шко- ла. Во второй половине 19 века Старая Бинарадка становится центром Старобинарадской волости Ставропольского уезда. В 1910 году в селе проживало 4517 человек. В селе была цер- ковь, здание волостного правления, школа.
      В старину говорили: "Много хлеба - держи свиней, а мно- го денег - заводи мельницу". Шестнадцать мельниц трудились в Старой Бинарадке. Производство муки, масла, пиломатериа- лов, столярных изделий - жители преуспевали в этих сферах деятельности.
      Свято чтили бинарадцы старинные обычаи и традиции. Храм в селе был просторный и красивый. Когда ударяли в ко- локол, на много километров в округе было слышно. В храме пели два больших хора - мужской и женский. Жили в селе ино- ки и инокини. Девушек-инокинь было до 300 человек. В селе имелись свои блаженные: Евгения, Николай. Евгения жила до революции. Ходила в холстине, босиком, и зимой, и летом. Ела хлеб и воду. Предсказывала будущее в притчах. Память ее от- мечают в селе 14 ноября.
      В 30-е годы 20 века в селе образовались два колхоза:
      1) Имени Фрунзе, сейчас улица, на которой находился колхоз, так и называется; 2) Колхоз "20 лет Октября", затем его пе- реименовали в колхоз им. Куйбышева. В 70-е годы они вош- ли в состав совхоза имени М. Горького. В 1941 году на фронт из села ушло около 300 человек, половина из них не верну- лась. Почетный гражданин села - Нашиван Ф.М., он с 1955 по 1975 год работал директором Старобинарадской средней школы. Во время его руководства в школе было организова- но школьное лесничество (описанное в книге В. Мяснико- ва "Старобинарадские берендеи"). В 1965 году учащимися 7 класса построен обелиск в память о погибших в годы ВОВ. В 1967 году этим же классом был построен памятник В.И. Ле-
      
      
      
      
      нину (Ульянову), который находится около самой школы. Уча- щимися и педагогами был посажен сад и парк около школы.
      В Старой Бинарадке в конце 90-х жила в основном мордва. Село было большим, и у каждой его стороны есть свое назва- ние: Пиче пе (сосновая сторона); Кунчка куре (середина села); Вере куре (вершина села), Дергуновка, Банаровка.
      В селе есть 4 водоема. 3 озера сделаны руками людей, а одно образовалось само. Озеро Бабаозг (молитва женщин), в старину сюда приходили молиться женщины, озеро Бульмаг образовалось само и Шейкрай (камышовый край).
      Старая Бинарадка хорошо знакома многим верующим са- марцам. Ведь уже 7 лет подряд, в начале лета, в первый день Петрова поста, из Самары идет крестный ход в Ташлу к чудот- ворной иконе Божией Матери "Избавительница от бед".
      В селе возродился храм в честь Святителя Николая. Здесь постоянно происходят чудеса: обновились иконы Святых Ан- тония и Феодосия Киево-Печерских, "Умиление" Божией Ма- тери, Преображение Господне.
      Александр Сергеевич Пушкин (1799 - 1837) - поэт, прозаик, драматург. Родоначальник новой русской литерату- ры. Осенью 1833 года, с целью сбора сведений, посетил мес- та, связанные с восстанием Е. Пугачева, - Казань, Симбирск, Оренбург. В записной книжке поэта имеется запись о том, что он останавливался в Старой Бинарадке 16 сентября.
      Валентин Николаевич Мясников (15.03.1923 - 18.06.2003), самарский публицист, прозаик. Автор более двад- цати книг, изданных в Куйбышеве, Чебоксарах, Москве, Вар- шаве. За книгу "Роспись на рейхстаге" удостоен премии им. А. Фадеева. Известен как автор нескольких книг для детей. В 1978 г. вышла книга "Старобинарадские берендеи", расска- зывающая о школьном лесничестве в Старой Бинарадке.
      Художник Михаил Никонов - самобытный художник. Ро- дился и живет в селе Старая Бинарадка. В его руках природ- ный материал превращается в произведение искусства. Живо-
      
      
      
      
      пись и поэзия, скульптура и музыка - все это синтезируется в его работах. Музыка Минкуса к балету "Дон Кихот" помогла художнику создать свой образ "рыцаря печального облика", а реальные исторические личности и события ожили в таких произведениях, как "Ван Гог", композиция, посвященная от- крытию Америки и др. Дерево для Михаила - не просто цен- ный материал, это его стихия. Даже необработанное, оно само подсказывает мастеру новые сюжеты. Михаил Бинарадский (Никонов) провел персональные выставки в Красном Яре, Са- маре, Тольятти, о нем снят документный фильм Самарского телевидения. Самарское издательство "Агни" совместно с му- зеем истории Красноярского района выпустили каталог работ Михаила Бинарадского.
      
      Старобинарадский бор - самый большой в западной час- ти Самарской области, он раскинулся на 9944 гектарах. На его территории есть глубокие овраги, куда даже в знойный лет- ний день не проникает луч солнца, настолько они глубоки, и растут там вековые сосны. В этих лесах много ягод, грибов и всякого зверя. На его территории расположен Старобинарадс- кий заказник, охотничье хозяйство. Знаменитый белокрыльник произрастает только в Старой Бинарадке. Родник - не просто источник питьевой воды, это - живая нить, которая связывает нас не только с прошлым, но и с будущим.
      
      Старобинарадские заросли белокрыльника.
      Белокрыльник болотный является интересным растением и редко встречается на территории Самарской области. В ок- рестностях села Старая Бинарадка в окружении сосновых ле- сов протекает река Бинарадка. Верховья ее имеют вид древних, заросших лесом балок, отличаются разнообразием флоры. В одной из таких долин имеется естественный водоем, в ко- тором произрастает калла - белокрыльник болотный. Озеро имеет почти правильную округлую форму, диаметр его дости-
      
      
      
      
      гает 30 м, и глубина всего полметра. Грунт дна - илистый. Вся водная поверхность сплошь занята зарослью каллы. В момент цветения озеро имеет оригинальный вид и напоминает зеле- ный ситец с равномерно рассеянными горошинами - соцве- тиями каллы. Растение имеет членистое короткое корневище, яйцевидные блестящие листья. Цветки собраны в верхушечное соцветие, называемое початком, покрытое покрывалом (оно зеленое снаружи и белое внутри). Растение ядовито, и скот не поедает его. Старобинарадцы рассказывают, что белокрыль- ник - уникальный природный объект.
      
      Памятники археологии РАС Љ 2 426-Р от 6 мая 1993 г.
      1. Красный Яр - Старая Бинарадка 1. Кург. один. Располо- жен 3-5 км. юв. Села. Дата не определ.
      2. Красный Яр - Старая Бинарадка. Кург. мог. Памятник расположен в 4 км. юв. Села Дата не определ.
      3. Сельское поселение Старая Бинарадка. Село Старая Би- нарадка: Обелиск. 1965.
      
      В дополнение к приведенному очерку можно добавить не- сколько уточняющих сведений. В С. Бинарадку мы переехали во второй половине августа 1968 г. Реки Бинарадки уже, в сущ- ности, не было, ее русло заросло тростником и бурьяном. Было озеро, не имевшее названия, в котором поили скот, и можно было искупаться, хотя оно было мелким. Тем не менее, в мае, почти на наших глазах, в нем утонул сильно пьяный молодой человек. Несколько раз в тексте упоминается храм Св. Нико- лая (Николай-Угодник, Николай-Чудотворец). Мы еще заста- ли сохранившуюся главу храма: она отличалась очень высо- ким барабаном, на котором возвышалась небольшая "луковка" купола, крытого деревянной дранкой. Ни до, ни позже мне не доводилось встречать храмы такой необычной конструкции. Мы ходили его осматривать. Он был ветхим, но еще крепким. Внутри церковного помещения на стенах еще были видны сле-
      
      
      
      
      ды росписи, но совершенно невозможно было разглядеть, что же там изображено, можно было только догадаться. Все осталь- ное было как во всех русских заброшенных храмах: мерзость запустения. Что с этим деревянным зодчеством произошло? Из окна дома, в котором нас поселили, церковь было хорошо видно, и утром, собираясь на работу, мы всегда любовались храмовым столпом. Но вот однажды в середине октября мы увидели, как этот столп зашатался, накренился, а затем рухнул, подняв тучу пыли и гнили. Ошеломленные, мы вгляделись и увидели два трактора, которые, зацепив строение тросами и дав полный ход, свалили церковь. Трактористы уже вылезли из кабин и любовались результатами своего разрушительного
      "труда". Мы испытали определенное потрясение: этот храм был единственным украшением деревни, его было видно из- далека, он был естественным центром всего поселения, да и определенным сохранившимся образцом русской деревянной архитектуры сер. XIX века. В школе вел уроки агрономии и сельскохозяйственного труда И.М. Ратников, бывший в то же время председателем сельского совета, - только от него могло последовать указание об уничтожении храма. Едва его увидев, я и обратился к нему с возмущенным вопросом: зачем нужно было совершать это кощунство? В ответ он, явно насторожен- ный, спросил: а почему вас это так возмущает? Я привел выше- названные доводы, да еще и от себя добавил кое-что по поводу советского вандализма. Он ответил, что было распоряжение из Райкома КПСС сносить все ритуальные здания, которые из-за ветхости представляют опасность.
      Долго разговаривать с ним было бессмысленно, и я, чтобы не признавать себя побежденным, сказал, что храмы рано или поздно восстанавливают. Как видно, не ошибся.
      Главным занятием школьников, кроме уроков, было школь- ное лесничество. О нем в тексте очерка упоминается, и названа книга В. Мясникова, в которой рассказывается о создании лес- ничества Вот эта книга.
      
      
      
      
      
      
      Обложка книги В. Мясникова "Старобинарадские Берендеи". г. Куйбышев. 1978 г.
      
      
      
      
      "Место в жизни.
      В январе 1969 года, как раз в те дни, когда у ребят были зимние каникулы, в Москве состоялся Всероссийский слет производственных бригад и школьных лесничеств. Прово- дили его Центральный Комитет Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи, министерства про- свещения, сельского хозяйства и лесного хозяйства Россий- ской Федерации, а также Выставка достижений народного хозяйства ССССР. Каждый понимал: быть участником этого слета - большая честь, ибо приглашались на него лучшие из лучших. Шутка ли: из всех школьных лесничеств Куйбы- шевской области в столицу нашей Родины уезжал лишь один ученик!
      В обкоме комсомола, областном отделе народного обра- зования и областном обществе охраны природы, не сговари- ваясь, решили: участником слета должен быть представитель школьного лесничества Старой Бинарадки. А здесь, в средней школе села, тоже особенно голову не ломали, кого послать?
      - Конечно же, - в один голос заявили на своем заседании члены комитета ВЛКСМ, - пошлем Сережу Гайганова.
      - Да, - согласились Федор Михайлович и Николай Василь- евич, - это самая достойная кандидатура.
      Сережа принадлежал к числу тех, кто в любом хорошем деле, всегда и везде бывает запевалой. Когда в школе только еще организовалось лесничество, он одним из первых пришел к секретарю комитета комсомола:
      - Доверьте, - сказал, - быть мне лесником. Не бойтесь, не подкачаю.
      Просьбу удовлетворили. В учебе Сережа был прилежен, в дисциплине - примерен, добросовестно, а главное, охотно выполнял все комсомольские поручения. Возглавил, скажем, спортивный сектор, и дружно потянулись ребята на беговые дорожки, на волейбольную площадку, в стрелковый тир. А все потому, что агитировал Сережа своих друзей и подружек уси-
      
      
      
      
      ленно заниматься физической культурой не уговорами, а лич- ным примером.
      Таким же вот по-хорошему неугомонным, старательным да трудолюбивым лесником показал он себя. Всякий, кто оказы- вался в закрепленном за ним лесном обходе, невольно обра- щал внимание на особый уют, чистоту, порядок. Сорная трава вырвана, валежник собран, муравьиные кучи огорожены, на дорожках и тропинках дощечки с предупреждающими надпи- сями: "Не разводить костров!", "Не курить!", "Не рубить!". Все это было сделано руками самого Сережи и членов возглав- ляемого им отряда. Они же больше всех собрали сосновых ши- шек. Никто не смог заготовить больше и желудей.
      Провожали Сергея до околицы. Не куда-нибудь из далеко- го мордовского села уезжал - в столицу!"
      (Мясников, с. 70-71).
      
      Приведенный из книги "Старобинарадские берендеи" от- рывок относится к январю 1969 г., когда мы уже отработали в школе первое учебное полугодие. Все имена, упомянутые в отрывке, принадлежат людям, которых мы хорошо знали. О Ф.М. Нашиване я уже упоминал, - он был умный, рачи- тельный директор, по праву носивший звание сельского ин- теллигента. Его неоднократно выдвигали на пост зав. районо, но он отказывался и был, между прочим, беспартийным, не- смотря на свое военное героическое прошлое. С ним мы позд- нее переписывались и случайно встретились в пути в октябре 1972 г. Он с грустью сказал мне: "Вы были единственным ум- ным человеком, с которым можно было поговорить! Сейчас в школе таких нет!". Н.В. Тарасов был организатором внеклас- сной работы, тоже человеком с педагогическими способностя- ми, но и с долей коммунистической придури. Дочери Ратнико- ва и Тарасова, десятиклассницы, тянулись ко мне, брали у меня сборники поэзии, интересовались искусством. Еще была Оля Кирш, дочь заведующего сельской больницей, которая тоже
      
      
      
      
      рвалась к культуре и брала у меня книги. В 9-10 классах я пре- подавал немецкий язык.
      К старобинарадскому дичку мы пытались привить побеги европейской культуры, и надо сказать, небезуспешно. Татьяна Михайловна стала вести исторический кружок в 5-6 классах, в которых она преподавала историю. Я же предложил вести в 8-х классах, в которых я преподавал историю и немецкий язык, факультативные занятия по истории искусства. Тогда только начиналось продвижение идеи об эстетическом воспитании, включенного непосредственно в учебный план, и я был одним из первых энтузиастов, а в нашей области, может быть, и вооб- ще первым, кто был не только одержим этой идеей, но и спосо- бен был воплощать ее в жизнь, т.к. обладал и знаниями в сфере искусствоведения, и определенной методикой, уже опробо- ванной, и вполне приличным набором средств преподавания (альбомы, репродукции, популярные книги и монографии по искусству, соответствующие диафильмы и слайды). Директор очень обрадовался моему предложению, так как понимал не- обходимость просветительства среди учеников, и предложил не факультативные, а регулярные занятия, с включением их в школьное расписание. Итак, я преподавал новый предмет под названием "эстетика" и довел курс истории искусств до начала 20-го века. Программа была составлена энтузиастом Л. Пред- теченской, но я пользовался ею лишь как каркасом, на кото- рый нанизывал свои темы. Позднее я составлял собственные программы по истории искусств, по мировой художественной культуре, и, несмотря на множество препятствий, возникав- ших по вине директоров школ, не обладавших интеллектом Ф.М. Нашивана, преподавал в различных вариантах историю мировой культуры до начала XXI века.
      Этими занятиями наше культуртрегерство не ограничи- валось. С мальчиками и девочками я стал вести занятия во- лейбольной секции, а только с мальчиками своего 9-го клас- са - занятия секции по борьбе самбо. Для 9-10 классов был
      
      
      
      
      организован политический молодежный клуб "Прометей". Для этого понадобилось оформление одного из классных по- мещений: на стенах мы разместили соответствующие изре- чения Гете, Чернышевского, К. Маркса, Ленина, Ж. Жореса, Р. Эберехта. А для эмблемы клуба я позаимствовал гравюры из ежегодника "Наука и человечество" и альманаха "Проме- тей". Ребята были в восторге, и в конце года, отвечая на воп- росы анкеты, многие писали, что эти занятия были для них очень важными. Мне же поручили вести политзанятия с учи- телями, а их темой являлось изучение книги В. Ленина "Ма- териализм и эмпириокритицизм". Посмотрел я вопросы этой темы и пришел к выводу, что из этой пустой, компилятивной книжки ничего стоящего для моих непросвещенных коллег выжать не удастся. Я предложил другой вариант занятий, об- щекультурный, с включением вопросов искусства, цивили- зации, философии. В сущности, я не должен был вести эти занятия, не будучи членом партии, но они все равно контро- лировались отделом по идеологии местного райкома КПСС. Туда и был отравлен мой план. Вскоре меня вызвали туда, и третий секретарь спросил, не мог бы я читать лекции по не- которым темам, в частности "Христианство и коммунизм"? А вот занятия все равно нужно вести по утвержденному пла- ну, хотя они сами понимают, что даже выучить и запомнить слово "эмпириокритицизм" не каждый из сельских учителей в состоянии. Я не стал спорить, но по молчаливому угово- ру с директором школы на занятиях с учителями занимался тем, что им было понятнее и полезнее, частично затрагивая и
      "гениальный труд вождя мирового пролетариата". Увы, когда мы перебрались в г. Октябрьск на Правую Волгу, мне все-та- ки пришлось в полном объеме "преподавать" марксистско- ленинскую философию". В первый же год работы мне пору- чили вести политзанятия в местной поликлинике с врачами, имевшими высшее образование, хотя старостой группы был фельдшер Шабаев А.П., иногда поражавший меня своим
      
      
      
      
      невежеством. Весь учебный год я изучал с ними тему "Ос- новные законы материалистической диалектики". Но кое- кому из наиболее продвинутых я давал читать произведения А.И. Солженицына, публиковавшиеся в "Новом мире" в 60-е гг., в том числе "Один день Ивана Денисовича": уже на- чались гонения на писателя и изымание всех его публикаций из библиотек. Я же успел "изъять" их раньше, предчувствуя скорое будущее.
      В Бинарадке мне приходилось, и читать лекции о между- народном положении, и делать доклады о всяких революцион- ных событиях, в том числе о Ленине. Полное собрание сочине- ний Ленина, шедшее нам по подписке, мы продали в сельскую школу, а второе - уже в Октябрьске сдали в местный книжный магазин, т.к. в свое время сдуру подписались оба на ПСС, на пятое издание работ Ленина. Определенно, уважительное от- ношение к Ленину у нас еще сохранялось.
      Вот так мы начали сеять "разумное, доброе, вечное". И до сего дня ждем, когда же нам скажет "спасибо сердечное рус- ский народ", а он что-то не торопится, и скорее всего, не успе- ет нас отблагодарить.
      В конце августа несколько дней у нас жила мать Тани - Нина Сергеевна Нефедова. Она помогла Тане в обустройстве нашего дома. Внутри он был еще не побелен, и мы селились какое-то время на терраске вместе с молодой учительницей литературы Ларисой, у которой тоже дом-общежитие не был готов. За два дня до начала учебного года я ездил в Куйбышев. Там в общежитии "побратимы" встретились все вместе в пос- ледний раз: Н. Симдянов, который перешел на последний курс и еще раз побывал летом на целине в Приволжье, Ан. Ярыгин, получивший назначение в татарское село Шентала, В. Дорофе- ев, начавший работу концертмейстером в Областном оперном театре, и я, прибывший из мордовского села С. Бинарадка. По- том, на следующей день, с большим трудом двое из нас доби- рались до своих сел.
      
      
      
      
      Среди фотографий Н.Д. Корнющенко есть одна, где мы представлены втроем на скамейке возле школы в ожидании ма- шины. Как мама приезжала к нам в начале октября, я не пом- ню. Несомненно, привезти ее должен был я, так как добрать- ся до нас было нелегко. Дорога в деревню шла от с. Курумоч. В Курумоче останавливались и автобусы на шоссе, и элек- трички на Тольятти, а вот в Бинарадку можно было попасть только или пешком, или со случайной оказией. За год жизни там я исходил эти 12 км, туда и обратно, так часто, что, навер- ное, наберется несколько сотен. Это зимой и летом, а осенью и, особенно, весной этот путь был почти таким же непрохо- димым, как и из Кутулукстроя до Богатого. Правда, отличие в лучшую сторону было в том, что почвы в сосново-еловом бору, через который шла дорога, были песчаные и влагу поглощали быстро. Письмо мамы после возвращения от нас датировано 13 октября 1968 г. В нем она сообщает, что пришла к такому выводу: наш Кутулукстрой не такая уж глушь по сравнению с тем, что она увидела в нашей С. Бинарадке.
      На осенние каникулы мы уезжали: я к матери, Таня тоже к матери на Правую Волгу. Вернувшись, встретились в Куйбы- шеве, потом в Курумоче долго мерзли на дороге; так как бере- менной Тане идти пешком было не под силу, - попросились на ночлег в придорожный дом, где селилась бригада газопровод- чиков, и оказалось, что с одним из них мы когда-то встречались в Северном Казахстане. Он уступил нам свою постель. Утром, насквозь продрогнув, вернулись и с опозданием пошли на свои уроки. Романтика! В начале декабря я вдруг получил письмо от маминого соседа И.С. Самсонова, в котором тот обидно гово- рил, что моя мать лежит больная, в доме не топлено, и как мне не стыдно бросать одинокую мать, которая столько для меня сделала и т.д. Я рассвирепел и счел это письмо грубой провока- цией, но Таня решила иначе. Ей предстояло уехать для родов к матери, что было совершенно разумно, а мне предстояло оста- ваться одному, домовничать, что было в ее глазах некой виною.
      
      
      
      
      Поэтому приезд моей матери снимал с ее плеч эту проблему. Она поехала в Куйбышев, из Куйбышева в Кутулук, а оттуда вернулась со своей свекровью. Для женщины на последних ме- сяцах беременности это был настоящий героизм. Мать была вполне здорова и очень удивилась ее приезду. Вот так мы стали жить втроем. До этого в сентябре к нам в гости неожиданно приехали на велосипедах В. Тарсуков и его друг, и нам при- шлось в школьном интернате брать казенную кровать. Так она у нас и осталась, и не зря: 26.11.1968 г. так же неожиданно ко мне на день рождения пришел из соседнего села Верхнее Сен- челеево Н.В. Симдянов - он был там на педагогической прак- тике. Теперь на этой кровати стала спать мама.
      В феврале, когда Таня уже ушла в декретный отпуск, от ее матери пришло печальное письмо о том, что 23 января 1969 г. умерла ее внучатая бабушка Вера Гавриловна Максимова. Таня плакала, огорчилась тому, что не была на похоронах бабуш- ки, у которой в последний раз мы были в начале ноября, когда уезжали на каникулы. Она решила ехать, чтобы повидаться с матерью и побыть на могиле бабушки, которая в ее детстве, а потом в ее студенческие годы заботилась о ней: последние ме- сяцы учебы она жила у нее на Безымянке. Поэтому она решила ехать, и мама поддержала ее. Ну, а вскоре Таня отправилась надолго в Октябрьск, и я провожал ее на вокзале в Куйбышеве до ст. Правая Волга. С мамой мы прожили вместе примерно около трех месяцев. У меня было много забот о жизнеобеспе- чении нашего дома. Еще осенью я заделывал тряпками и план- ками щели в полу, т.к. он был сделан из необструганных досок. В доме все равно было холодно. Нам выписали еще машину дров: в дополнение к уже сожженным шести кубометрам еще шесть кубометров. Эти здоровенные обледенелые горбыли, - отходы от работы пилорамы, - нужно было самому погрузить и привезти, а потом расколоть на поленья.
      Мама постепенно освоилась, завязала знакомство с сосе- дями, главным образом в целях покупки молока, яиц, творога.
      
      
      
      
      Темные мордовские бабы смотрели на нее и слушали, разинув рты, а она разговаривала с ними как с равными себе и вызывала восхищение публики. Побывала она и в местной больнице, где вызвала уважение знанием лекарств и процедур. Установила знакомство с продавцами двух местных магазинов, покорила их своим вежливым стилем обращения, и они тоже невольно разговаривали с нею в таком же тоне. Мало того, они стали ей что-то давать "из-под прилавка" и принимать от нее заказы. Так мне купили модный в то время плащ "болонья" и зимние ботинки. Я часто ездил: на Правую Волгу, где Таня 4.03.1969 г. родила нашего первенца - дочку Веру, в Куйбышев, где ос- танавливался то у Симдянова в студенческом общежитии, и однажды познакомился со своим будущим другом-библиофи- лом Федором Ивановичем Макаровым, который тоже заканчи- вал четвертый курс физико-математического факультета; то у В. Дорофеева, который во второй раз женился и жил в квартире родителей жены. Потом в апреле я был на свадьбе у Николая в селе, где уже работала учителем физики его невеста Валенти- на, с которой он познакомился в Приволжье. А в июне я был на свадьбе у Владимира Тарсукова, женившегося на своей од- нокурснице Татьяне. В подарок я привез им запись на пластин- ках оперы Р. Вагнера "Тристан и Изольда". Их браки закончи- лись разводами, а Симдяновы до сих пор живут как Филимон и Бавкида. У дяди Жени я останавливался в исключительных случаях, т.к. их сын Юрий после возвращения из заключения перестал жить в семье, а вскоре и вовсе разошелся с Валенти- ной, отставив ей квартиру - ей и двоим сыновьям - Михаилу и Владимиру. Поэтому он жил у родителей и места у них не было. Тем не менее, я почти всегда в свои приезды заглядывал к ним. Словом, маме довольно часто приходилось оставаться одной. Кстати, такие длительные поездки в холодную зиму, когда возвращаться приходилось не только пешком, но еще и поздно, почти ночью, я мог совершать благодаря тому, что Таня купила мне перед переездом полушубок на овчине, но крытый
      
      
      
      
      брезентом. Когда я вернулся из армии, мама сказала мне, что она скопила 800 рублей за прошедшие годы, чтобы купить мне новую одежду. Так оно и вышло, и я продолжал носить в 1968 г. то, что мы купили в 1964, в том числе плащ и осеннее пальто. Но зимнего пальто у меня не было, и купленный полу- шубок меня спасал.
      Сохранилось большое письмо матери, адресованное Т.М. Она поздравляет ее с рождением дочери Веры (а имя ей мы дали в память и моей, и ее бабушке, недавно умершей, - обе были Верами). Потом она подробно рассказывает о нашей жизни, о том, как она заботится обо мне, и как я забочусь о ней и о доме, как я привез и заготовил для топки 6 куб. дров. Рассказывает о своих впечатлениях от деревенской бани, в которой она мылась. Это действительно было достопримеча- тельное событие. Бани были в каждом дворе. Мы ходили в ту, которая принадлежала школьному истопнику Кадетову. Топи- лась она по-черному, освещалась коптилкой, после мытья дома приходилось кое-где смывать сажу. Рассказывала ей и о колод- це, который она впервые увидела, т.к. за водой всегда ходил я. Колодец был под горой, часто скользкой. Без всяких мудрых приспособлений нужно было на обструганную деревянную ро- гатку нацепить свое ведро и черпать им воду. Часто - вместе с жабами, которые обитали там постоянно.
      С середины марта наши отношения естественным путем стали портиться. В своих поездках я почти всегда заезжал к Боре. Так накануне Нового года я привез ему настоящую елку, которую мои ученики вырубили по моей просьбе в лесу (поз- днее оказалось, что этого делать нельзя, так как лес считался заповедником, но всю вину я взял на себя). Мама тоже ездила к нему на Новый год и провела у Страховых несколько дней. Рождение дочери, очевидно, показывало, что ее сын теперь отец двоих детей, и что второму ребенку внимания будет уде- ляться гораздо больше, чем сыну, живущему с матерью, ко- торая по ее наблюдениям уделяла ему все меньше и меньше
      
      
      
      
      внимания. Становилось очевидным и то, что наша дальнейшая совместная жизнь будет невозможной. С крохотным ребенком в нашем доме будущую зиму пережить не удастся, значит нам нужно выбираться из Бинарадки, и вариант у нас был только один - на Правую Волгу, к матери Тани, где было скудное жи- лье и работа в школах. Таня, насколько ей позволяло ее поло- жение (а ей пришлось перенести операцию на груди), уже ис- кала подходящие варианты, хотя первоначально я был против из-за этических соображений. С мамой мы время от времени ходили в сельский клуб в кино. Смотрели неплохие фильмы:
      "Земляничная поляна", "Софья Перовская", "Служили два товарища", но самым выдающимся был фильм Ростоцкого
      "Доживем до понедельника". Он полностью соответство- вал маминой личной мифологии, ее общественному идеалу. Я - настоящий "чеховский интеллигент", сельский учитель- народник, отдающий все силы, свои знания, свой ум народу, сеятель добра. Она - самоотверженная заботливая мать, вер- ный друг и помощник, живущая жизнью своего сына и видя- щая в нем надежду и опору своей старости, - и другая жен- щина в этой мифологии не вырисовывалась. Конечно, на этот идеал влияние оказало многое другое: и русская литература, и советские фильмы, и даже музыка, но герой фильма, учитель Мельников, в талантливом исполнении В. Тихонова, казался ей калькой с меня, и наоборот. Она гордилась мною, когда слы- шала от родителей учеников, от моих учеников, от некоторых учителей такую оценку своего сына: "Такого учителя у нас еще не было!" - но и понимала, каким тяжелым трудом я занима- юсь, а я понимал, что меня высоко оценивают лишь потому так высокого, что кроме своих привычных им сельских учителей, они никого другого не видели.
      Кстати, гораздо больше мы с мамой напоминали героев ро- манов о педагогике Ю.П. Азарова, моего будущего научного руководителя, известнейшего педагога, писателя, художника. Но его книги стали выходить уже после смерти мамы, и мой
      
      
      
      
      друг Н.В. Симдянов, тоже сельский учитель, прочитав по мо- ему совету роман "Соленга", сказал мне: "Да это же про тебя и про твою мать, один к одному! Поэтому тебе так нравится герой, учитель Владимир Петрович Попов". Да, я приносил ей из сельской библиотеки журналы "Новый мир" с публикаци- ями мемуаров И. Эренбурга "Годы, люди, жизнь", ставшие ее любимым чтением.
      Все это не мешало матери устраивать мне сцены, осыпать укоризнами, упреками в предательстве и сына, и ее, матери. Это доводило меня, чуть ли не до истерики, но деваться было некуда. В апреле мама стала собираться домой в Кутулукстрой: надо приводить в порядок дом, надо засаживать овощами ого- род. Приезд Тани с ее внучкой Верой был намечен на 8 мая, но мама ждать их приезда не захотела. 22 апреля я отправил ее на вахтовой машине до аэропорта Курумоч, а оттуда легко было добраться до Куйбышева и до дома.
      Шел май 1969 г. Таня с дочкой и матерью приехали на машине, которую предоставила знакомый врач. Таня должна была выйти на работу после окончания декретного отпуска. И она вышла, а дочку оставляли на попечение учениц ее класса или на женщин-соседок. Вместе с женой мы принимали экза- мены по истории на аттестат зрелости. Затем я со своим клас- сом, ставшим 10-м, отправился на летнюю практику в трудо- вой лагерь, где мы провели две недели, обрабатывая саженцы хвойных деревьев на больших лесополосах. Жили в палатках, по вечерам жгли костры, и я рассказывал им много обо всем, в том числе и об их жизни в недалеком будущем. Когда вернул- ся, не застал дома ни Тани, ни Веры. Соседи сообщили, что их увезли в больницу в Новом Буяне, так как у дочки подня- лась высокая температура. На следующий день я отравился в Н. Буян. К счастью, все обошлось.
      Нужно было из Бинарадки выбираться. Я обратился за по- мощью к Я.С. Турбовскому и он через Институт усовершенс- твования учителей сумел получить согласие на наш отъезд.
      
      
      
      
      Как молодые специалисты мы обязаны были по распределе- нию отработать в Бинарадке три года. Учитывая, каким обра- зом мы добились этого распределения, никаких особых угры- зений совести нам испытать не довелось. Вместе с нами также были вынуждены уволиться еще трое учителей, - у всех ро- дились дети. 2 июля 1969 г. Красноярский РОНО уволил нас с 25 августа 1969 г. Мы переехали на Правую Волгу и стали жить в квартире тещи Н.С Нефедовой, которая находилась в бараке на четыре семьи. Н.С. помогала нам, и приехать в Бинарадку, и вернуться оттуда, приезжала, вернее, приходила несколько раз и среди года, помогала договориться с директором школы, который наше положение прекрасно понимал, и не стал пре- пятствовать нашему отъезду. В порядке перевода нас приняли на работу в СШ Љ 3 г. Октябрьска, т.е. за нами сохранялось право на получение жилья.
      
      ***
      Теперь настало время рассказать о предках Т.М. Нефедо- вой, и о том месте, где она прожила свои детские и юношес- кие годы, и куда мы вернулись, чтобы продолжать работу и совместную жизнь. Самой главной достопримечательностью ст. Правая Волга был и есть Сызранский мост через Волгу, или, как его называли раньше, Александровский мост.
      
      "МОСТ ЦАРЯ АЛЕКСАНДРА.
      Внимание мировой общественности было приковано к стройке века. Все с удивлением и восхищением смотрели на Россию. Европейская пресса задавала один вопрос: сможет ли русский мужик, только что освободившийся от крепостного рабства, построить супермост, да еще не где-нибудь, а в самой настоящей российской глубинке?
      При Александре II Россия расправила крылья и устре- милась на Восток. Молодой промышленности нужны были новые рынки сбыта, и началось колоссальное по масштабам
      
      
      
      
      строительство железных дорог. Хорошие пути сообщения, на- дежные магистрали становились экономическими артериями страны. Гудки паровозов будили конкуренцию и предприим- чивость. Железные дороги прокладывались по традиционным караванным путям, связывавшим Европу с Азией.
      В 22 верстах от старинного булгарского города Сызрань, через село Батраки началось строительство моста. Навстречу прокладывалась железная дорога от Самары до местечка под странным названием Обшаровка. Оставалось совсем немного: соединить Обшаровку и Батраки, но для этого надо было со- вершить подвиг. Первоначальная смета металлического гига- нта составила 2.600.000 рублей. За строительство моста взялся известный инженер Струве. В июле 1875 г. начались работы. Однако суровая Волга не собиралась подчиняться людям. Вес- ной 1876 г. небывалый паводок привел к катастрофе: лед по- шел на две сажени выше ледорезов и нанес огромный ущерб. Полковник Струве был отстранен от выполнения заказа. Стро- ительство моста началось заново.
      Для осуществления работ на воде к стройке было при- писано 3 парохода (один колесный в 70 лошадиных сил, два винтовых) и 73 баржи для лесов. Прежде, чем начать покорять Волгу, было построено около 60 домов, предназначенных для расселения рабочих и служащих, открылись больница, кон- тора, мастерские, склады. Все постройки были застрахованы на сумму 100 тыс. рублей, а инвентарь - на сумму в 600 тыс. рублей. К строительству приняли инженерный проект профес- сора института инженеров путей сообщения Николая Аполло- новича Белелюбского из Санкт-Петербурга. За строительство моста отвечал инженер Березин, сборкой руководил инженер К.Я. Михайловский. Работами по устройству кессонных осно- ваний занимались Рейнер и Кнорр. Понимая стратегическое значение моста, стройку под контроль взял сам Император Александр II, который потребовал докладывать каждый месяц о состоянии дел.
      
      
      
      
      Само строительство моста было начато 18 августа 1877 г. и закончено 20 августа 1880 г. Открытие моста было приурочено к 25-летию царствования Императора Александра II.
      В 1880 г. русские газеты писали, что мост перекрыл Волгу в том месте, где ширина ее осенью превышала 1 версту, а вес- ной в разлив достигала 6 верст. Мост состоял из 13 пролетов и покоился на 12 быках и двух береговых устоях. Длина моста составила 1 версту 195 саженей, ширина - 16 футов. Общие затраты на строительство обошлись в 7 млн. золотых рублей царской чеканки.
      В Европе в то время еще не возводились такие громадные мостовые быки и не сооружались мосты с такими широкими пролетами. Этот русский чудо-мост был самым длинным в Европе. Трехпалубный американский пароход стрелой про- носился под его пролетами. Столичные газеты, любившие все сравнивать, писали, что Литейный мост в Санкт-Петер- бурге короче Волжского на одну версту с небольшим. Желез- нодорожный мост через Вислу в Варшаве был 237 саженей. Мост через Миссисипи в штате Иллинойс оказался короче на 43 сажени.
      Британская пресса говорила, что Сызранский мост явля- ется образцом русского строительного дела. И с чисто англий- ским юмором заявляла, что под мостом может проплыть весь Зимний дворец вместе с государем императором, в честь кото- рого он, и назван Александровским.
      Возведенный мост сразу заставил уважать Россию-матуш- ку. Талант русских архитекторов, построивших мост на основе раскосной системы с прямолинейными поясами, с ездой пони- зу, имел далеко идущие последствия. Россия заявила претензии на превращение в сверхдержаву. Строители сказали свое сло- во. Настал черед железнодорожников, именно им было сужде- но через этот мост перевезти триллионы тонн стратегического сырья. Восток и Запад Российской империи слились в едином экономическом союзе, возможно благодаря этому мосту была
      
      
      
      
      приостановлена экспансия Англии в Афганистан, Иран и даль- ше, к нефтяным районам Баку и Грозного.
      О русских железнодорожниках, обеспечивавших беспере- бойное движение поездов по этой важнейшей магистрали, сла- гались легенды. Локомотивы настолько точно шли по графику, что разброс времени считался на секунды. Станция Батраки, после которой начинался мост, приобрела общенациональное значение. С начала века начальником паровозного депо бес- сменно был Евгений Васильевич Авдеев. Можно сказать, что этот человек держал руку на пульсе всей страны. Малейшая не- точность, ошибка - и убытки составили бы миллионы золотых. А мост жил своей жизнью. Он прочно вошел в нашу исто- рию. В 1918 г. был взорван один из его пролетов, и председатель Совнаркома В. И. Ленин лично контролировал восстановление моста. В Великую Отечественную Сызранский мост охраняли несколько зенитных батарей и целая эскадрилья истребителей- перехватчиков. И сегодня, проезжая по мосту, мы поражаемся его мощи и изяществу. У французов есть Эйфелева башня, а у
      самарцев - Александровский мост".
      (Подготовила Е. Борщева по книге Андрея и Ирины Демидовых "Мелодии старой Самары". Чапаевский рабочий. Љ 32 - Љ 33, 2001).
      
      Прадедом Т.М. Нефедовой со стороны матери был Анти- пов Гавриил (1859 - 1917). Он происходил из "плевнинских турок": во время русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг. за кре- пость Плевну шли упорные бои. 28 ноября 1877 года турец- кие войска во главе с Осман-пашой сдались в плен. Рядовые солдаты были пригнаны в Россию и распущены по губерни- ям: как военнопленные они сами должны были себя обеспе- чивать. После заключения Сан-Стефанского мирного договора 19 февраля 1878 г. произошел обмен военнопленными. О жиз- ни пленных турок в России имеется любопытная зарисовка, принадлежащая писателю-народнику Н.Н. Златоврацкому в
      
      
      
      
      его документальных очерках "Деревенские будни (Очерки крестьянской общины)", опубликованных в журнале "Отечес- твенные записки" за 1878 - 1879 гг.
      
      "Над Якимом даже мир стал подтрунивать, глядя, как он, как сумасшедший, перебегает со своих лугов на арендные и обратно... "Больно юрок! Всего на свете не охватишь!.. Все- му тоже предел есть! - говорили. Но Яким-таки изловчился, и в том ему помогли... кто бы, думали вы? Турки, плевненские турки...16 Яким, как городской человек, скоро сообразил, что в городе шляются бездельные турки, набрасывающиеся на вся- кую работу. Он - в город, и привел троих турок косить. Пла- тил им по 25-30 коп. за день. Турки оказались, к удивлению и удовольствию Ямской общины, народ и здоровый, сильный, и работящий, и ловкий, а притом и вовсе не страшный, а об- щительный и даже веселый. Деревня ходила смотреть, как у Якима турки косят. Оказалось - косцы молодцы. Мужики со- образили - и тоже в город. И скоро наша деревня приняла вид болгарских деревень смешанного славянско-турецкого населе- ния. Крестьяне сначала было призадумались - как им кормить поганых турок: бить после них или не бить посуду, пускать в избу за стол или не пускать? В особенности в этом направле- нии смущал их один раскольник. Но, через два дня, турки так увлекли наших крестьян своею "любезностью", ловкостью и прилежанием к работе, честностью и нетребовательностью, что я уже видел, как Яким и другие мужики обедали вместе, после работ. Турок сажали под образа и вели с ними разлю- безные беседы (из турок было немало говоривших, хотя и пло- хо, по-русски), так как турки оказались большими остряками. Турок же пригласили и на жнитво. И опять турки оказались молодцы; "самой ловкой бабе не уступят", - говорили мужики. В конце концов, деревня очень любезно распростилась с тур- ками: и та, и другая сторона остались вполне довольными друг другом. "Молодцы! народ работящий - даром что нехристи!
      
      
      
      
      Да ведь что ж? Такие же мужики они у себя-то там!" - говори- ли мне после крестьяне. Судя по корреспонденциям из Турции, видно, что и возвратившиеся пленные насчет похвалы русским мужикам в долгу не остаются... Трудовая масса народа всегда признательна, так как основа ее трудовой жизни - братство, а не вражда".
      (Письма из деревни. Очерки о крестьянстве в России второй половины XIX века.
      М.. 1987, с. 352-353).
      
      Гавриил возвращаться на родину не захотел, принял пра- вославие и женился на русской девушке Аграфене Ильиничне (1864 - 1928). Возможно, что фамилия "Антиповы" была ее девичьей фамилией, которую согласился принять муж-турок. Под этой фамилией их и обвенчали. Так образовалась турец- ко-русская семья Антиповых. Гавриил стал работать главным мастером на водокачке на ст. Неприк в с. Борское Самарской губернии. Потом купил дом в Самаре и переехал туда со всей семьей.
      По семейному преданию в руки прадеда Тани угодили ка- кие-то планы, документы, указывающие на места зарытых кла- дов, разных сокровищ, и весь остаток жизни он провел в поис- ках этих, вряд ли на самом деле существовавших кладов. Во всяком случае он ничего не нашел, но хлопот и жене, и детям доставил изрядно. А детей было много: 12 человек, из которых выжили лишь четверо, в том числе три сестры.
      Другой ее прадед, тоже по материнской линии, был житель Самары - Нефедов Иван (1853 - ?). Оба прадеда принадлежали к сословию мещан и числились самостоятельными хозяевами. Сохранилась их совместная фотография, сделанная в Самаре в ателье А. Васильева на Дворянской ул. Сохранилась фотогра- фия и А.И. Антиповой, на которой можно увидеть ее младшую дочь К.Г. Антипову. Фотография сделана в том же, роковом для России 1914 г., что и фотография ее мужа и свата.
      
      
      
      
      Дочерью Антиповых была Анна Гавриловна Антипова (1889 - 1947). Сыном Нефедовых был Сергей Иванович Не- федов (1879 - 1921). Анна окончила в Самаре фельдшерско- акушерское училище в 1909 г. Сергей, судя по его паспорту, выданному в октябре 1918 г., где его род занятий указан как
      "письмоводство", вероятно, окончил коммерческое училище. Он уже имел сына Вячеслава 6-7 лет от первого брака, когда после смерти жены встретился с Анной. Их брак состоялся в 1914 г. Их дочери Нине в 1918 г. было два года. А.Г. Нефедо- ва стала заботливой матерью своему пасынку Вячеславу Сер- геевичу Нефедову (1909-1979), ставшего в дальнейшем во- енным летчиком и начальником Вольского летного училища. В 20-е годы она работала медицинской сестрой хирургичес- кого отделения областной больницы им. Пирогова г. Самары. В 1934-1936 гг. находилась в Ненецком национальном округе на ликвидации вспышки эпидемии чумы. После войны с 1945 г. жила вместе с дочерью Ниной и внучкой Таней. В 1946 г. она была арестована по надуманному обвинению, связанному с ее профессией фельдшера-акушера. Близкие продали все прилич- ные вещи, чтобы дать взятку следователю, ведшему ее дело. Так удалось вызволить ее из предварительного заключения. В 1947 г. в СССР опять был голод, еще сохранялись карточки. Бабушка меняла свои карточки на деньги, чтобы покупать сли- вочного масла внучке Тане. Дочь об этом не знала, а А.Г. Нефе- дова таяла на глазах. Незадолго до отмены карточек она умерла. С.И. Нефедов имел небольшое имение, приданое первой жены, в с. Липовка в Кошкинском районе Самарской губернии. Советскую власть принял враждебно. За годы Гражданской войны он накопил много бумажных денег, которые эмиссиро- вало еще Временное правительство - так называемых "кере- нок". Но когда началась новая экономическая политика, то на- чалось и регулирование денежного обращений, в 1921 г. был создан Госбанк. Все прежние денежные знаки начали изымать
      из обращения без всякой компенсации.
      
      
      
      
      
      
      Паспорт С.И. Нефедова, выданный в октябре 1918 г.
      
      
      
      
      Эти события привели к тому, что С.И. Нефедова разбил па- ралич и вскоре, в конце 1921 года, он умер. Его вдове пришлось в одиночку воспитывать и выращивать двоих детей, один из которых был рожден не ею. Она справилась с этим вопреки всем тяжелым обстоятельствам.
      Дочь С.И. и А.Г. Нефедовых Нина Сергеевна Нефедова родилась 4 октября 1916 г в с. Липовка Самарской губернии. Сохранилась фотокарточка ее беременной матери, сидящей в парке среди деревьев осенью 1916 года, а также фотокарточка матери и дочери, сделанная в Самаре в 1927 г. На этой кар- точке Нине 11 лет. Также сохранились фотографии школьных лет. Н.С. Нефедова обучалась в бывшей 1-й мужской гимна- зии, ставшей при советской власти трудовой школой 1 и 2 сту- пеней. Она была расположена на улице им. Чапаева, напротив кафедрального собора, взорванного большевиками в начале тридцатых годов. В начале 90-х гг. прошлого века в помеще- нии этой школы разместился Самарский колледж, в котором я преподавал в 1990 - 1992 гг. На фотокарточке 1928 г. Нина с одноклассниками запечатлена в год окончания школы 1 ступе- ни. Сохранилась фотография выпуска 1934 года. В этом году бывшая трудовая школа уже называлась Средней школой Љ 30 г. Куйбышева.
      Именно с 1934 г. Н.С. Нефедова начала составление своей биографической хроники в 1973 г., которой мы будем пользо- ваться в дальнейшем. Большинство дат подтверждаются име- ющимися документами, из которых мы приведем несколько единиц.
      "1934 г. Средняя школа Љ 30 г. Куйбышев. 1935 г. Курсы лаборантов по малярии.
      1935 г. Лаборант по малярии в поликлинике Средне-Волж- ского пароходства. Была послана на эпидемию ма- лярии в Спасский затон г. Казани. Работала там лаборантом и по совместительству мед. сестрой в малярийном кабинете до закрытия навигации.
      
      
      
      
      2/XI - 1935 г. Переезд с матерью в пос. Чкаловск Горь-
      ковской обл.
      III - 1936 г. Делопроизводитель в конторе больницы За-
      тона, ул. Ленина, п. Чкаловск, Горьковской обл.
      III-36 по III-37 г. Учеба в мед. школе на одногодичных кур-
      сах мед. лаборантов на отделениях сан. бак. пищевых и клинических лаборантов. Учи- лась круглый год, без каникул".
      Время этой учебы зафиксировано на двух фотографиях: 1936 г. - на курсах лаборантов Всесоюзной Государственной Санитарной Инспекции Народного Комиссариата Здравоохра- нения в г. Горьком запечатлены пять подруг - "дружная пятер- ка", среди них Н. Нефедова. Другая фотография запечатлела руководство курсов, преподавателей и молоденьких выпуск- ниц курсов. "Пятерка" - все рядышком.
      
      "III-37 г. по III-43 г. Направлена на работу лаборантом в сан.
      эпид. станцию Затона, ул. Ленина, пос. Чка- ловска Горьковской обл. по месту жительс- тва матери.
      III-43 г. Уезжаю в отпуск по вызову мужа, вернув-
      шегося со Сталинградского фронта по ра- нению в ногу в г. Куйбышев.
      3/IV - 1943 г. Поступаю в г. Куйбышеве в эвако-госпиталь
      Љ 5334 старш. лаборантом клинической ла- боратории. Госпиталь разделяют - имеющие детей до 8 лет остаются в Куйбышеве. А не имеющие мобилизуются на Воронежский фронт. Мобилизована в качестве стар. лабо- ранта в звании рядового красноармейца.
      IX - 43 г. Э. госпиталь вливается в полевой госпи-
      таль Љ 5780. Работаю санитаркой. Рядовой красноармеец.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      1943 г. После взятия Киева направляют на стажи- ровку в г. Киев в институт переливания кро- ви на 1 месяц.
      1944. Направлена лаборантом на Армейскую Полевую Передвижную Станцию Перели- вания крови АСПК Љ 4. Медсанбат Стрел- кового полка 60-й армии 1 Украинского фронта. Получаю медаль "За боевые за- слуги" и звание младшего лейтенанта мед. службы.
      20/IV - 45 г. Получила из дома от тети письмо, что мама
      тяжело больна. Нач. АСПК Љ 4 майор Ка- невская направила оформить декретный от- пуск.
      26/IV -45 г. Приехала в Куйбышев. Дорогой, во Львове
      на станции из-под лавки разрезали финкой трофейный немецкий чемоданчик. Выта- щили все. Новое обмундирование. Фото и документы.
      15/IX - 1945 г. После декретного отпуска поступаю на ра-
      боту в г. Куйбышеве в контору Главснаба диспетчером.
      1948 г. Контора сокращена.
      48 г. - 49 г. Работала лаборантом в Малярийном каби-
      нете жел. дор. поликлинике. Лаборант был нужен, а должности официальной не было. Держали меня на должностях химизатора, завхоза и т.д., пом. сан. врача. Жила после смерти мамы у тети плохо, дядя пьяный го- нял нас всех. С ребенком подмышкой бега- ла к соседям. Пожаловалась своей началь- нице Орловой Ант. Семен. - сказала она, что уехала бы куда-нибудь в район. Вскоре в поликлинику приехал нач-к ж.д. больни-
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      с 16/VIII-49 г.
      по 6/VIII-73 г.".
      
      цы ст. Правая Волга и попросил найти ему лаборанта, чтобы организовать лаборато- рию и работать. Орлова рекомендовала ему меня как опытного лаборанта.
      
      
      На этом "биохроника" Н.С. заканчивалась. Но мы, поль- зуясь оставшимися документами, ставшие свидетелями ее жизни, можем дополнить и завершить ее биографию. Какие- то сведения могут оказаться в противоречии с теми, которые ранее привела Н.С.
      
      3/VIII - 1938 г. Принята в литейный цех на должность
      лаборанта на заводе Наркомата Путей Со- общения им. В.В. Куйбышева на ст. Безы- мянка.
      22/XI - 1939 г. Уволена из цеха по статье 46 КЗОТА.
      
      В эти два года произошли серьезные изменения в личной жизни Н.С. Нефедовой: 3 мая 1938 г. она вышла замуж за Васи- лия Петровича Дормидонтова. Она стала Дормидонтовой, что зарегистрировал ЗАГС в г. Куйбышеве. Очень скоро, с июля 1938 г., в молодой семье начались разногласия. Официального развода не было, но ни в одном из имеющихся в нашем рас- поряжении документов, Нина Сергеевна не фигурирует как
      "Дормидонтова". Тем не менее, следствием брака было рож- дение двух мальчиков-близнецов. Сохранилась фотография, сделанная в г. Чкаловске Горьковской обл. приблизительно ле- том 1940 г. На ней мы видим А.Г. Нефедову, бабушку с двумя абсолютно похожими друг на друга внуками в возрасте 1,5- 2 лет, и с племянником Шурой, сыном ее младшей сестры Веры Гавриловны Максимовой. Есть и фотокарточка В.П. Дорми- донтова с дарственной надписью: "На память любимой Нине.
      
      
      
      
      Смотрите на копию, не забывая оригинала. От любящего Васи. 26.04.1937. г. Куйбышев". В сер. 1938 г. он был призван на во- енную службу. Участвовал в событиях на р. Халхин-Гол в мае- сентябре 1939 г. Служил авиационным механиком после окон- чания школы младших авиационных специалистов (ШМАС), и во время репрессий командного состава советских войск, участвовавших в военной операции на территории Монголии, был за неосторожные разговоры арестован, что затронуло и его супругу. За недоказанностью вины был освобожден.
      
      2/XI-1939 - 25/III-1943 г. Работа в госсанинспекции г. Чка-
      ловска.
      16/III-1949 - 1/ XI -1965 Работа на должности лаборанта в
      Линейной больнице Куйбышевской ж./д. на ст. Правая Волга.
      1/XI - 1965 г. В связи с объединением узловой линейной
      больницы переведена на должность лабо- рантки туберкулезного отделения.
      1/06 - 1967 г. Принята на должность лаборантки в проти-
      вотуберкулезный диспансер переводом из Узловой больницы.
      1/09 - 1972 г. Зачислена на должность лаборантки клини-
      ческой лаб. туберкул. отделения.
      6/08 - 1973 г. Уволена с занимаемой должности по собс-
      твенному желанию.
      1/09 - 1979 г. Г. Чапаевск. Принята ночной няней в спе-
      циальный дошкольный детдом.
      16/10 - 1979 г. Уволена с занимаемой должности по собс-
      твенному желанию.
      
      В сущности, с 1949 по 1973 гг. Н.С. Нефедова работала на одном и том же рабочем месте, в одной и той же лаборато- рии. Менялись только названия медицинских учреждений, да уменьшалась зарплата, и снижался уровень подготовленности
      
      
      
      
      ее молодых сотрудниц. С 27 января 1971 г. она стала получать пенсию в размере 58 руб. 69 коп. В середине 70-х годов она по- лучила комнату в новом доме. Это было все-таки жилье попри- личней той квартиры в бараке, в которой мы прожили вместе с нею два года.
      С работы в г. Октябрьске она уволилась окончательно пото- му, что 5.09.1973 г. родилась внучка Катя, и нам понадобилась ее серьезная помощь. Работа в детдоме для детей-олигофренов была стремлением увеличить наш семейный бюджет, т.к. мы готовились к переезду на новую квартиру, что было связано с немалыми расходами.
      О военном периоде в жизни прабабушки Нины создали свои работы-проекты ее правнуки Соня и Денис в 2006 и в 2012 гг. Каждая из этих работ была подготовлена к очередной годовщине Победы.
      Далее мы приводим отрывки из их работ: с теми эпизода- ми, которые не упомянуты в биографической хронике. Надо отметить, что Макеев Денис в апреле 2013 г. написал рассказ
      "Женский подвиг" - о том, как была контужена его прабабуш- ка Н.С. Нефедова.
      
      "Моя прабабушка Нефедова Нина Сергеевна была врачом- лаборантом на станции переливания крови при эвакогоспитале. Госпиталь их в тяжелые дни Сталинградской битвы, в кон-
      це 1942 г., был отправлен из Самары, где лечились тяжело ра- неные, в глубоком тылу, на фронт. Часть врачей и медсестер были оставлены долечивать раненых, а другие, в том числе и моя прабабушка, в санитарном поезде поехали на передовую. Их эшелон часто бомбили самолеты фашистов. Они собира- ли раненых в вагоны, лечили их и отправляли в тыл. Бабушка Нина переливала кровь раненым, которые много потеряли кро- ви из-за ранения, так как их долго не могли найти и принести санитары. Кровь привозили и всех городов и сел. Люди много работали на заводах и фабриках, но еще и сдавали для раненых
      
      
      
      
      свою кровь. Этим они спасали людей. Бабушка Нина говори- ла, что, часто, когда не было нужной крови, сама давала свою кровь раненым бойцам, хотя после этого кружилась голова. А нужно было работать по 15-20 часов в сутки.
      Их госпиталь шел вместе в передовой армией, подбирая и спасая раненых. Она служила в 60-ой армии, сначала Воронеж- ского, а затем 1-ого Украинского фронта, которым командовал маршал Конев. Их фронт принимал участие в освобождении Украины (Киева), Польши, а затем в боях за Берлин".
      (Червоткина С.).
      
      "Бабушка чудом осталась жива. Она рассказывала, как ее контузило взрывной волной, после чего у нее долгое время был ослаблен слух, тряслись руки и голова. Это произошло в октябре 1943 года. Шли тяжелые бои за Киев. Ночью немцы начали бомбить станцию Даржица, где стоял состав с их гос- питалем. Загорелись эшелоны с горючим. Врачи, медсестры, санитарки - все медработники спасали раненых, вытаскивали их из вагонов и уводили подальше от железной дороги. Зем- ля горела, так как растеклось горючее, а с неба падали бомбы. Рядом прогремел очень сильный взрыв, и бабушка Нина поте- ряла сознание. Очнулась она только на другой день, ее спас- ла подруга Тамара, вытащив из эпицентра бомбежки на своих плечах. Серьезного ранения не было, только поверхностные царапины, зато была сильная контузия, но бабушка снова стала работать в госпитале.
      Войска 60-й армии вошли в Киев. Здесь госпиталь был раз- мещен в одном из уцелевших зданий на улице Крещатик, где до прихода наших солдат располагалась фашистская коменда- тура. На полу, когда они вошли, валялся большой портрет Гит- лера, по нему люди ходили ногами - все ненавидели Гитлера и фашистов. Местные жители рассказывали бабушке Нине о том, что многих их земляков убили или даже живыми закопали в глубоком овраге - Бабий Яр.
      
      
      
      
      После контузии два месяца бабушка лечилась в Киеве, но при этом она продолжала работать в госпитале, который ос- тался в столице Украины. Бабушке Нине присвоили звание лейтенанта, наградили медалями: "За освобождение Киева",
      "За боевые заслуги", а затем вновь направили в действующую армию.
      60-я армия 1-го Украинского фронта прошла с боями по го- родам Польши, Пруссии, Германии. Бабушка с ужасом иногда вспоминала концлагерь Освенцим, находившийся в Польше, где они спасали уцелевших военнопленных, похожих на скелеты. В этом лагере были печи, где сжигали людей даже живыми, - га- зовые камеры. Там погибло почти 3 миллиона человек".
      (Макеев Д.).
      
      "В Киеве моя прабабушка познакомилась со своим буду- щим мужем - моим прадедушкой Мишей, Иноземцевым Ми- хаилом Егоровичем. Они несколько раз потом встречались на фронте, так как служили в одной армии. Они полюбили друг друга и поженились. Он был мастером по починке орудий. Чи- нил танки, "Катюши", пушки. До войны он работал в Москве на военном заводе, и его призвали в армию еще до начала вой- ны, так как шла Финская война. В самом начале Отечествен- ной войны, в августе 1941 г., он попал в окружение, а затем - в плен к фашистам. Его повели на расстрел, так как он был ком- мунистом и офицером, а их фашисты в плен не брали, сразу расстреливали. Румыны-фашисты, которые взяли его машину (газик), были не так зверски жестоки, как немецкие фашисты. Они всех приведенных на расстрел, поставили на край обрыва, постреляли и ушли. Мой прадедушка был тяжело ранен, его подобрали местные жители, вылечили, прятали с опасностью для себя, а потом он ушел к партизанам - это было под Витеб- ском. Когда Красная Армия наступала и освободила те места, прадедушку Мишу арестовали. Его обвинили в том, что он был в плену, и отправили в штрафной батальон. Но его узнал один
      
      
      
      
      командир, которому нужны были хорошие мастера по оружию. Все пушки вышли из строя. Моего прадедушку отпустили в другую армию, где он стал служить, как рядовой мастер по оружию. В Киеве на переформировании он встретил мою пра- бабушку и полюбил ее. На войне, такое тоже бывало..."
      (Червоткина С.).
      
      "Их армия прошла с боями по городам Польши, Пруссии, Германии. Прадедушке присвоили звание ефрейтора. Победа для него не была окончанием войны. Оружие нужно было ре- монтировать, отправлять на Восток, где шла война с Японией. Он служил до 1947 года. А затем письма от него прекратились. Бабушка Нина долго его ждала, искала, писала везде, но ни- чего не смогла узнать. Только в 1957 г. стало известно, что он умер в лагере под Магаданом. Туда он попал при демобилиза- ции, как "предатель", который попал в плен к фашистам. Его особый отдел обвинил в том, что он остался чудом жить. Кро- ме писем прадеда и ответов из Подольского военного архива, что об Иноземцеве Михаиле Егоровиче ничего неизвестно, в нашей семье ничего нет. Фото военные хранятся в альбоме, но, ни бабушка, ни мама его не видели живым".
      (Червоткина С.).
      
      Среди фотографий 1944 - 1945 гг., сделанных на террито- рии Польши, есть как отдельные фотографии Н.С. Нефедовой и М.Е. Иноземцева, так и их совместные, а также фотографии с другими однополчанами. На одной из них рукой Н.С. сдела- на такая дарственная надпись: "Мамочке! От дочки Нины и сына Миши. 12.09.1944, Польша, г. Жетуев". На фото отчетли- во видно, что на нем погоны ст. сержанта. Михаил Егорович Иноземцев родился в 1919 г. в Северной Осетии, в ауле неда- леко от г. Орджоникидзе (Владикавказ). По национальности он был осетином, православным. В конце 30-х годов он поселил- ся в Москве, и начал работать на заводе. В сентябре 1939 г.
      
      
      
      
      на основании новой системы формирования Красной Армии он был призван в армию и угодил на "зимнюю", бесславную Советско-финскую войну. Неизвестно, участвовал ли он в бо- евых действиях 1939 - 1940 гг. Его военная служба продолжа- лась, и в 1941 г. он оказался в кадровых частях действующей армии. О событиях, изложенных в работе С. Червоткиной, мы знаем только со слов Н.С. Нефедовой. К тому моменту, когда Н.С. Нефедова уехала в Россию рожать ребенка, он был ст. сержантом, командиром отделения, оружейным мастером минометного батальона 177-го запасного стрелкового полка, 60-й армии 1 Украинского фронта. Конечно, мужем и зятем его можно было бы считать только условно. Таких военно-по- левых романов было множество, человеческую природу даже война не могла изменить. "ППЖ" - так называли походно-по- левых жен - часто оставались ни с чем, кроме прижитых детей на руках, т.к. их походно-полевые мужья после войны возвра- щались к своим законным женам. А иногда и не возвращались: напомню о моей первой теще Г.В. Страховой, которая сумела отбить мужа у жены и детей.
      Но в случае Нефедовой и Иноземцева преград не было: она считала себя свободной женщиной, т.к. ее муж Дормидонтов еще в октябре 1938 г. письменно заявил, что фактически они находятся в разводе с июля этого года, а Михаил по молодости лет в брак вступить не успел, и Нина, скорее всего, была его первой женщиной. Один Бог знает, почему они не зарегист- рировали свои отношения в воинской части 14 921, в которой служили, - ведь командирам частей было предоставлено право официально оформлять фронтовые браки. Если бы они знали, что будет потом...
      Фронтовые письма шли регулярно в течение всего 1945 г. - до конца августа. Первое письмо от 3.03.45 было адресовано А.Г. Нефедовой, матери Нины, с сообщением, что в этот день Михаил отправил ее дочь в г. Куйбышев. Н.С. Нефедова в сво- ей "биохронике" называет месяц апрель, что можно отнести на
      
      
      
      
      счет аберрации памяти. В действительности, в Куйбышев она приехала в конце марта, т.к. в письме от 9.04.45 он сообщает ей, что ее письмо, в котором она рассказывает о своих при- ключениях в дороге, он получил 7.04.45 г. В последнем письме за 1945 г., 26.08., М.Е. Иноземцев сообщает, что получил два письма от Нинуси, дочки Тани и мамаши Анны Гавриловны. Н.С. разбила зеркало и расстроилась, т. к. это плохая примета. Муж ее успокаивает и советует эти пустяки выбросить из голо- вы. В конце письма он пишет: "Нинуся! Я получил орден Оте- чественной войны II степени. Прошу поздравить". Это была по тем временам довольно высокая награда. Всего таких писем сохранилось 21. Есть еще два письма: от подруг Н.С. Нефедо- вой по станции переливания крови, которые поздравляют ее с рождением дочери.
      А потом наступает молчание. Через два с половиной ме- сяца 4.11.45. Н.С. Нефедова пишет на тот же адрес отчаянное письмо: что случилось? почему ты молчишь? Письмо возвра- щается со штампом "За выбытием адресата. ВПСП". 24.11.45.
      
      
      
      
      
      
      
      Следующее письмо Н.С. напишет уже в 1946 году. 3-го мая.
      
      
      
      
      
      
      
      
      Где мог находиться М.Е. Иноземцев в те девять месяцев, о которых упоминает в письме Н.С. Нефедова, с сентября 1945 по апрель 1946? Скорее всего, на одном из трех фронтов во время войны с Японией. Война длилась недолго: с 8.08. по
      2.09. 1945 г., но части Красной Армии долго находились на ок- купированных территориях Маньчжурии и Кореи. Возможно,
      
      
      
      
      он там и находился, но сообщать об этом было нельзя, цензура такое письмо не пропустила бы. Нам известно только одно: в сентябре 1946 г. от М.Е. Иноземцева пришло последнее пись- мо без указания даты написания, но дата "сентябрь 1946" на- звана Ниной Сергеевной в обращении к начальнику Сухопут- ных войск:
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Это письмо написано на половине тетрадочного листа, ка- рандашом на обеих сторонах листка. Читать его трудно, его стилистика имеет мало общего с теми письмами, которые от ст. сержанта приходили ранее. Совершенно очевидно, что его писал человек в состоянии сильного душевного волнения, или в состоянии алкогольного опьянения. А скорее всего и в том, и в другом состоянии, - перед отправкой воинской части всег- да полагались наркомовские сто граммов, к которым нетрудно было добавить и еще граммов по 200-300. Мы сумели его про-
      
      
      
      
      читать с некоторыми усилиями. Вот каков его текст с сохране- нием орфографии подлинника:
      "Пишу на коленях в вагони. Нинуся! Я знаю, что у тебя много мыслей кое-каких. Но ты, брось все дурные мысли.
      Я когда провожал тебя то наверно немнога помнишь май. От ношения и разговоры с тобой. Но ты когда-то немного мне написала о красоте. Это только напоминаю но не мне. Я красо- ту не имел и не думаю. И мнет.
      Еду я в Саратов.
      Еще раз целую Твой Миша
      Пиредай привет мамаши и всем родным и знакомым.
      Кто помнит май. Некоторые строчки в прошлых письмах. Но важно Нинуся! Жди я скора буду у тебя хотя быть мо-
      жит и не надо, и но все-же я заеду и узнаю свою доч посмотрю Целую крепко (зачёркнуто карандашом жирно)".
      После этого письма начались долгие и безрезультатные поиски.
      
      
      Ответ Н.С. Нефедовой из НКО, 3.06.1946 г.
      
      
      
      
      
      
      
      
      Заявление Н.С. Нефедовой начальнику СВ, 25.01.1947 г.
      
      
      
      
      Последнюю весть от своего возлюбленного и отца своей дочери Михаила Нина Сергеевна получила приблизительно осенью 1954 г. Они с дочерью Таней давно уже жили на ст. Правая Волга. Татьяна Михайловна вспоминает, что вечером к ним на ул. Третьеударную пришел человек лет 40-50, хотя, может быть, он был моложе, но выглядел очень изможденно. Дочь пошла за матерью, которая отлучилась в сарай за дрова- ми. Когда она вошла в комнату, он сказал ей: "Меня уже давно просили передать Вам вот этот сверток", - и протянул ей нечто, завернутое в старую газету. Потом он попросил кипятку. Одет он был в черный лагерный бушлат, на голове - шапка-ушанка из искусственного меха. Так же был одет человек, которого я видел в нашем доме зимой 1954 г. Мужчина торопился, - ему нужно было идти "на трассу", т.е. на шоссе, идущее в сторону Ставрополя. Вероятно, в его планы не входило, чтобы хозяйка стала разглядывать содержимое свертка. Но она его разверну- ла - и ахнула. Это был самодельный бумажник её Михаила и не пустой, а туго чем-то набитый. Последовали лихорадочные вопросы, но пришелец отвечал, что ему известно лишь то, что владельца бумажника уже нет в живых, а сам бумажник ему передали "по начальству", и он долго искал ту женщину, ко- торой должен был передать этот бумажник, так как у него пер- воначально был совершенно другой адрес. Было совершенно очевидно, что рассказывать ему ничего не хочется, даже он бо- ится сказать что-то лишнее. Задержать его было невозможно, он заторопился и ушел, выпив на дорогу кружку горечей воды: главную радость зека, так как по всем признакам это был не- давно освободившийся бывший заключенный.
      Этот бумажник сохранился до сих пор. Как при жизни Н.С., так и после ее смерти, в нем хранятся письма М.Е. с фронта и послевоенные письма, разложенные по годам и месяцам, пись- ма фронтовых подруг, письмо матери, адресованное сестре В.Г. Максимовой, письма довоенные Павла, который любил ее, но так и не набрался смелости жениться на ней. Есть там и пись-
      
      
      
      
      
      
      
      Бумажник М.Е. Иноземцева, переданный жене и дочери осенью 1954 г.
      
      
      
      
      ма ее первого мужа Василия, который настаивал на восстанов- лении их брака и даже называл Таню "дочкой", что ей ужасно не нравилось. Бумажник был сшит батальонным сапожником из хорошей кожи с матерчатой подкладкой. Во время моей служ- бы армейские умельцы тоже такие бумажники шили: берутся две пластины, в одной из них вырезается место для того, чтобы проходили бумаги, фотографии, деньги, прокладываются мате- рией и со всех четырех сторон заготовки прострачиваются на швейной машинке. Бумажник готов. В этом же была примета: он был насквозь прошит осколком и тем самым, может быть, спас жизнь своего хозяина - он отделался только ранением. Когда я впервые рассматривал этот бумажник, мне пришло в голову, что это следы не осколка, а трехгранного штыка от винтовки-трех- линейки: в лагерях было правило - прокалывать труп умершего зека, чтобы проверить, не притворился ли он.
      Но Н.С. нашла в нем фотографии дочери, которые она по- сылала мужу, свои и его фотографии, свое письмо от 3 мая 1946 г., и они были целыми, что оказалось бы невозможном при контрольном штыковом ударе.
      
      Осталось загадкой, как он нашел адрес Н.С. Нефедовой. Она жила с матерью и дочкой по разным адресам в г. Куйбыше- ве. На письмах указаны ул. Сталина, ул. Самарская, ул. Овраг подпольщиков, д. 315. Правда, часто указывался на треуголь- нике адрес В.Г. Максимовой, т.к. она постоянно жила на ул. Сталина на Безымянке, и пришедшие с фронта письма не про- падали. На последнем письме был указан Овраг подпольщи- ков, который и был зафиксирован в документах М.Е. Как этот человек нашел Н.С. - осталось тайной. Более понятно выраже- ние "передали по начальству". После смерти заключенного ла- герное начальство обязано было передать его скудное имущес- тво, если оно было, любым родственникам на воле. По почте пересылать было хлопотно, вот и находили освобождающегося заключенного, земляка умершего, и строго приказывали ему в
      
      
      
      
      своих краях найти родственников и передать им вещи. Иногда такого находили в другом, соседнем, лагере и начальники до- говаривались о взаимной услуге. Поэтому посланец действи- тельно мог не знать ни умершего, ни его историю, но честно выполнил возложенный на него долг. Поэтому и родилась ле- генда о смерти М.Е. Нефедова в концлагере на Магадане. Этот топоним был почти мифологемой. Все знали песню заключен- ных "Я помню тот Ванинский порт...", в которой были слова:
      "Стоял впереди Магадан, столица Колымского края".
      Но были места и пострашнее Магадана, да такие, о которых знали единицы, да и те молчали под страхом смерти. Из этих мест выйти на волю было невозможно в принципе. В 90-е годы прошлого века началось повсеместное издание "Книг памяти". В наши руки они не попадали, и мы, т.е. и Н.С. Нефедова, не знали, что в "Книге памяти Москвы 1941 - 1945 годов" в томе 6-м, изданным в 1994 г., упомянута фамилия М.Е. Иноземцева.
      
      "ИНОЗЕМЦЕВ Леонид Михайлович, род. 1910 в Москве. Красноармеец. Пропал без вести в ноябре 1941 (в январе 1942). ИНОЗЕМЦЕВ Михаил Егорович, род. 1919 в Москве. Стар-
      ший сержант, пп 14921. Пропал без вести в мае 1946.
      ИНОЗЕМЦЕВ Михаил Иванович, род. 1913 в д. Низменка Ржевского р-на Тверской обл. Призван Московским ГВК. Рядо- вой. Пропал без вести в апреле 1943.
      ИНОЗЕМЦЕВ Михаил Константинович, р. 1918 в с. Кру- тое Лебедянского р-на Липецкой обл. Призван Московским ГВК. Красноармеец 33 оисб КБФ. Пропал без вести в октябре 1941.".
      (Книга памяти, с. 96).
      
      Эта фамилия упоминается в Книге на с. 96-97 пятьдесят раз. И из этих 50-ти Иноземцевых, погибших, умерших от ран в госпиталях, пропавших без вести, только двое последней да- той своей жизни имеют 1946 г. В.С. Иноземцев умер от ран в
      
      
      
      
      эвакогоспитале 3.08.1946 г. в г. Тбилиси. М.Е. Иноземцев "про- пал без вести в мае 1946". Все остальные Иноземцевы сложи- ли свои головы в период с июня 1941 по май 1945 гг.
      Сам этот факт вызывал множество вопросов, в том числе и дата: ведь Н.С. Нефедова писала ему письмо 3-го мая 1946 г., и значит знала, что он жив. А в обращении к начальнику Сухопут- ных войск она и вовсе сообщает, что последнее письмо от него получила в сентябре 1945 г. Однако между письмом 3.05.46 и обращением, сделанным 25.01.1947 г. находится ответ из Управ- ления по учету погибшего и пропавшего без вести рядов. и серж. состава, датированный 3.06.1946., в котором сказано майором Марченко: "Иноземцев М.Е. в списках погибших, / умерших от ран и пропавших без вести в управлении не числится". Следова- тельно, с середины 1946 г. М.Е. Иноземцев бесследно исчез. От- вет на незаданные вопросы пришел через 15 лет. Е.Д. Макеева весной 2011 года обнаружила в Интернете новую информацию, предоставленную Обществом "Мемориал".
      
      Обобщенный банк данных содержит информацию о защитниках Отечества, погибших и пропавших без вести в период Великой Отечественной войны и послевоенный период.
      Данные для наполнения Обобщенного банка данных взяты из официальных архивных документов, хранящихся в Цент- ральном архиве Минобороны РФ, Центральном военно-морс- ком архиве Минобороны РФ, Российском государственном во- енном архиве, Государственном архиве РФ и его региональных отделениях, Управлении Минобороны РФ по увековечению памяти погибших при защите Отечества. Основной массив документов - это донесения боевых частей о безвозвратных потерях, другие архивные документы, уточняющие потери (похоронки, документы госпиталей и медсанбатов, трофейные карточки советских военнопленных и т.д.), а также паспорта захоронений советских солдат и офицеров.
      
      
      
      
      На сайте Вы можете найти информацию о звании погиб- шего, части, в которой он служил, дате и причине смерти (убит, умер от ран, пропал без вести) и месте захоронения. Более того на сайте выложены отсканированные копии всех обработан- ных документов-первоисточников, содержащих информацию о персоналиях. Эти документы позволяют с большой точнос- тью идентифицировать павших, поскольку в них часто содер- жится дополнительная информация, в частности имена и адре- са родственников, которым отсылались похоронки.
      
      
      
      
      
      В рамках проекта отсканировано и предоставлено в Интер- нет-доступ более 13 миллионов листов архивных документов и свыше 30 тыс. паспортов воинских захоронений. Впервые Вы сможете ознакомиться с реальными документами, самосто- ятельно провести поиск и исследование.
      Последнее обновление осуществлено 14 апреля 2011 г. e-mail: obd-memorial@elar.ru
      
      На странице, где есть Иноземцев М.Е., напечатаны на ма- шинке с уменьшенным шрифтом фамилии четырнадцати чело- век с порядковыми номерами от 30 до 43. Алфавитный порядок не соблюден. Иноземцев М.Е. находится под Љ 40. Принцип классификации этих имен не ясен, но в конце каждой именной строки стоит штамп: "Пропал без вести". Но не у всех. У дво- их фигурантов списка от руки надпись "запросить". У одного: М.Е. Иноземцева - вся строка выглядит следующим образом:
      
      "ИНОЗЕМЦЕВ
      Михаил Егорович ст. серж. ком. отд. б/п. 1919 гор. Москва
      Со слов: призван гор. Москва
      в 1939 IX. - П/п. 2 мая 1946 года, из в/ части п. почта 14921-Р, писал, что убываю из этой части в гор. Саратов. - Ж. - Нефедова Нина Сергеев.
      Овраг Подпольщиков д. 315 - 1. От авторов: над этой графой от руки мелким почерком написано - "Учету не подлежит напр. Упр. сл.
      "Вотск"."
      
      Дополнительная расшифровка: лица, упомянутые на дан- ной странице, объединяет то, что все они или уроженцы Куй- бышевской обл., или, как М.Е. Иноземцев, имеют родствен- ников в г. Куйбышеве или Куйбышевской обл. Рукописная надпись в развернутом виде читается так: "Учету не подлежит. Направлен в Управление службы "Вотск"".
      
      
      
      
      Итак, делаем окончательные выводы. Письмо Михаила, которое мы с таким трудом восстанавливали, было отправлено 2.05.1946 г., почти одновременно с письмом Нины 3.05.1946 г. Именно после этого она стала обращаться в разные инстанции, но в письме начальнику Сухопутных войск допустила ошибку: вместо "мая" написала "сентябрь", а первоначально верный
      "1946" исправила на неверный "1945".
      В последнем письме, как и в выше приведенной информа- ции, топоним "Саратов" нужно заменить на "Саров". Автор письма или неправильно расслышал название пункта нового назначения, или весь их эшелон сознательно дезинформиро- вали, ибо название "Саров" в 1946 г. исчезло, а сам городок вошел в состав большой территории, охватившей несколь- ко областей и республик и получившей секретное название
      "Служба Вотск" - по названию г. Воткинск в Удмуртской АССР, в котором уже в XIX веке существовали Котело-Воткин- ские оружейные заводы, как и в соседнем Ижевске. Именно эта служба занималась самым засекреченным проектом СССР в послевоенное время - создание атомной бомбы.
      Попавший в число людей, населявших эту территорию
      "Арзамаса-16", смело мог вспоминать ежедневно строку из Данте: "Оставь надежду всякий сюда входящий!". И получи- лось так, что М.Е. Иноземцев, 27-летний советский солдат, прошедший две войны, неоднократно раненый, спасшийся из плена, выживший после расстрела, награжденный орденами и медалями, всего как год ставший отцом дочери, которую он так ни разу не увидел, - ничего большего не получил от этого государства, которое он защищал своей кровью, и от этой сатанинской советской власти, которая послала его на эту бойню, - кроме, как отправки в пожизненную ссылку - захоронения заживо. Что представлял из себя этот мир лю- дей, "не подлежащих учету", можно узнать от автора книги об А.Д. Сахарове.
      
      
      
      
      "Глава первая
      ОБЪЕКТ
      
      Город пробного коммунизма.
      Сахарову надлежало отправиться в Конструкторское бюро Љ 11, далеко от Москвы. Где именно оно находилось, оставалось государственной тайной до конца жизни Сахаро- ва, и он не раскрывал ее, не произносил имени "Саров", ко- торое маленький городок недалеко от Горького носил истори- чески, и которое вернулось к нему в 1996 году, через шесть лет после возвращения имени "Нижний Новгород" советско- му городу Горький. Не произносил Сахаров также название
      "Арзамас-16" - наиболее известного из псевдонимов этого совершенно секретного места. Неизвестно, когда острословы из Арзамаса-16 придумали для своего города прозвище "Лос- Арзамас" для симметрии с американским прототипом Los Alamos. Симметрия закрепилась в октябре 1994 года, когда эти города стали побратимами.
      Сахаров в своих "Воспоминаниях" именует это место просто "Объект" - такое название было в ходу у обитателей почти полвека. Это был один из первых островов в ядерном Архипелаге, покрывшем карту страны совершенно секретны- ми белыми пятнами. Новый Архипелаг совместился с "Ар- хипелагом ГУЛАГ" и был им в большой степени построен. Неограниченная рабсила ГУЛАГа, легко поддерживаемая сек- ретность и единая власть над обоими архипелагами делали это совмещение неизбежным в стране сталинского социализма.
      Для создания атомной бомбы отвели место, почитаемое православной церковью. Здесь, в средней полосе России, более двух веков действовал Саровский монастырь, здесь жил святой Серафим Саровский. Советская власть закрыла монастырь и в его зданиях разместила сначала "детскую трудовую коммуну" для беспризорников, а затем разного рода исправительно-тру- довые учреждения. Накануне войны построили завод, который
      
      
      
      
      делал артиллерийские снаряды, а затем переключился на зна- менитые реактивные минометы "Катюша".
      С карты страны Саров исчез в 1946 году, когда его вместе с прилегающей немалой территорией оцепила колючая про- волока, за которой вырос филиал курчатовской лаборатории
      Љ 2 под названием КБ-11. Главным конструктором назначили Ю.Б. Харитона, а первым заданием стал "Реактивный двига- тель специальный" или РДС-1. Так закодировали, возможно, в память о реактивных "Катюшах", атомную бомбу. Главный те- оретик бомбы Зельдович с февраля 1948 года в основном рабо- тал на Объекте, продолжая руководить и своей группой в Мос- кве. Год спустя, в феврале 1949 года, на Объекте организовали теоретическую группу для работы над термоядерной бомбой".
      (Горелик, с. 146-147).
      
      "Тогда Сахаров получил первые сведения об истории, гео- графии и "физиологии" города-острова, в котором он потом провел 18 лет, и вот его собственный рассказ:
      "Крестьяне окрестных нищих деревень видели сплошную ограду из колючей проволоки, охватившую огромную террито- рию. Говорят, они нашли этому явлению весьма оригинальное объяснение - там устроили "пробный коммунизм". Этот "про- бный коммунизм" - Объект - представлял собой некий сим- биоз из сверхсовременного научно-исследовательского инсти- тута, опытных заводов, испытательных полигонов и большого лагеря. В 1949 году я еще застал рассказы о том времени, когда это был просто лагерь со смешанным составом заключенных, в том числе имеющих самые большие сроки, вероятно, мало отличавшийся от "типичного" лагеря, описанного в "Одном дне Ивана Денисовича" Солженицына. Руками заключенных строились заводы, испытательные площадки, дороги, жилые дома для будущих сотрудников".
      Старожилы Объекта рассказывали о попытке группы заклю- ченных устроить побег. Восставших безжалостно истребили, и
      
      
      
      
      после этого с Объекта удалили заключенных с большими срока- ми - которым нечего терять. Но и оставшиеся были проблемой для начальства - что делать с теми, у кого срок заключения кон- чился. Ведь они знали слишком большую тайну - где располо- жен Объект. Проблему решили так: освободившихся ссылали на
      "вечное поселение" (тогдашний юридический термин) в места столь отдаленные, что им некому было выдавать секреты.
      Три года, до смерти Сталина, Сахаров видел такое: "Еже- дневно по утрам мимо наших окон с занавесочками проходили длинные серые колонны людей в ватниках, рядом шли овчар- ки". Немногим расконвоированным заключенным объектовцы помогали одеждой и едой. Хотя это уже были и не "отпетые" преступники, некоторые все же пытались бежать и какое-то время скрывались где-то на территории Объекта. На время по- исков объявлялось особое положение, и тогда люди за занаве- сочками чувствовали себя очень неуютно.
      Что думали "вольные" жители Объекта о подневольном труде заключенных? В стране, где принуждение было обыч- ным делом, идея исправительного труда казалась оправданной. Сами вольные много чего не могли. К обычным советским не- свободам добавлялся режим секретности: "Ни один человек не мог поехать в отпуск, навестить родных, даже тяжело забо- левших или умирающих, или на похороны, или в служебную командировку без разрешения отдела режима. "Городским" такие разрешения давались только в исключительных случаях, практически никогда. Молодым специалистам разрешения не давались в течение первого года работы".
      Даже Сахарову - при всем его стратегическом значении - после переселения на Объект в марте 1950 года семь месяцев не разрешали выезжать в Москву, при этом в городке не было ни телефонной, ни почтовой связи. О своей семье он мог узна- вать лишь через тех, кому такие поездки разрешались. Первый свой день рождения на Объекте он отметил без своих близких".
      (Горелик, с. 148-149).
      
      
      
      
      Мы думаем, что эту "честь" оказаться на сверхсекретном объекте и быть в буквальном смысле вычеркнутым из всех списков и из жизни, Михаил Егорович Иноземцев "заслужил" тем, что поневоле оказался в немецком плену, - на этих людях всегда лежало подозрение, мы приводили примеры подобного отношения ранее. Наказание службой в штрафном батальоне только усиливало подозрительное отношение к нему. Больше мы ничего не может сказать о его судьбе.
      О таких мучениках как Михаил Иноземцев со скорбной сдержанностью сказал А.Т. Твардовский в поэме "Теркин на том свете":
      - Любопытствуешь?
      - Еще бы.
      Постигаю мир иной.
      - Там отдел у нас Особый, Так что - лучше стороной...
      
      - Посмотреть бы тоже ценно.
      - Да нельзя, поскольку он
      Ни гражданским, ни военным Здесь властям не подчинен.
      
      - Что ж. Особый есть Особый. -
      И вздохнув, примолкли оба.
      
      ...Там - рядами по годам Шли в строю незримом Колыма и Магадан, Воркута с Нарымом.
      
      За черту из-за черты, С разницею малой,
      Область вечной мерзлоты В вечность их списала.
      
      
      
      
      Из-за проволоки той Белой-поседелой -
      С их особою статьей, Приобщенной к делу...
      
      Кто, за что, по воле чьей -
      Разберись, наука.
      Ни оркестров, ни речей, Вот уж где - ни звука...
      
      Память, как ты ни горька, Будь зарубкой на века!
      
      .................................
      
      - Кто же все-таки за гробом Управляет тем Особым?
      
      - Тот, кто в этот комбинат Нас послал с тобою".
      
      (Твардовский А.Т. Теркин на том свете.
      М.. 1964, с. 68-69).
      
      Дополнение. В феврале-марте 2015 года на сайте "Подвиг народа в ВОВ" появились новые документы, в том числе о Н. Нефедовой и М. Иноземцеве. Мы приведем эти докумен- ты. Вот наградной лист Н.С. Нефедовой на получение медали
      "За боевые заслуги" от 4 сентября 1944 г.
      
      
      
      
      
      
      Наградной лист Н.С. Нефедовой, 4.09.1944 г.
      
      
      
      
      Информация о юбилейной награде в 1985 году:
      Нефедова Нина Сергеевна Год рождения: 4 октября 1916
      место рождения: Ульяновская обл. с. Липовка.
      Љ наградного документа: 84
      дата наградного документа: 06.04.1985
      Љ записи: 1512872525
      Орден Отечественной войны II степени.
      
      Кроме того, мы нашли сведения об отце М.Е. Иноземцева, месте рождения и жительства до его переезда в Москву.
      
      Иноземцев Егор Захарович
      
      Родился в 1868 г., Прикумский р-н с. Орловка; русский; б/п; единоличник.
      Проживал: Прикумский р-н, с. Орловка. Арестован 2 ноября 1929 г.
      Приговор: Высшая мера наказания. Расстрелян. Источник: Книга памяти Ставропольского края.
      История села Орловка началась с небольшого хутора, основанного в 1847 году на берегу реки Кума. Первыми по- селенцами были выходцы из Орловской губернии, откуда и пошло название села. Следом пришли крестьяне Полтавской, Тульской, Воронежской, Черниговской, Курской, Рязанской и Харьковской губерний. Как рассказывают, поначалу поселен- цы намеревались обосноваться в соседнем селе Прасковея, но не совсем дружелюбно встреченные местным населением, ре- шили основать поселение в другом месте. Как повествует мес- тное предание, будущие орловчане отошли от Прасковеи на расстояние, равное одному дневному переходу, где и заложили свой населенный пункт.
      
      
      
      
      Поселение расположено на расстоянии 12 км к югу от г. Будённовска, до краевого центра г. Ставрополя - 230 км. В состав орловского муниципального образования входят село Орловка - административный центр, пос. Виноградный, пос. Доброжеланный и пос. СМП-169. Всего в ведение муни- ципального образования передано 800 га пашни.
      
      Мы предполагаем, что арест и расстрел Е.З. Иноземцева связаны с начавшейся на Северном Кавказе в 1929 г. коллек- тивизацией. Возможно, что он состоял членом подпольной ка- зачьей или крестьянской организации, готовившей восстание против советской власти, или оказал открытое сопротивление коммунистам. Несомненно, факт репрессии против отца ока- зал существенное влияние на судьбу и биографию его сына.
      
      Иноземцев Михаил Егорович 1914 г.р.
      
      Звание: ст. сержант
      в РККА с 26.06.1941 года Место призыва: Бауманский РВК, Московской обл., г. Москва,
      Бауманский р-н
      Љ записи: 23761009
      
      Архивные документы о данном награждении:
      
      I. Приказ (указ) о награждении и сопроводительные до- кументы к нему
      
      - первая страница приказа или указа
      
      - строка в наградном списке
      
      - наградной лист
      
      
      
      
      II. Учетная картотека
      
      - данные в учетной картотеке
      
      
      Орден Отечественной войны II степени
      
      
      
      В наградном листе М.Е. Иноземцева на орден, командир полка называет все фронта, в действиях которых участвовал представляемый к награде ст. сержант. Названы также даты и места четырех ранений, в том числе ранение, полученное в кон- це советско-финской войны. Самое примечательное и стран- ное в этом документе то, что строка "Постоянный домашний адрес... и адрес его семьи" полностью затушёвана так, что ни одной буквы не видно. Далее сказано, что сведений о семье не имеет. Совершенно очевидно, что эта затушёвка сделана зна- чительно позднее.
      
      Непонятно, почему известий о семье не имеет. В эти дни М. Иноземцев активно переписывался с Н.С. Нефедовой, знал о рождении дочери, имел все необходимые для отправки писем
      
      
      
      
      
      
      Наградной лист М.Е. Иноземцева, 21.05.1945 г.
      адреса в Куйбышеве. В других документах, которые мы приво- дили, указан адрес: Овраг подпольщиков, 315-1.
      
      
      
      
      
      
      Список награжденных 177-го стрелкового полка в 1945 г.
      
      
      
      
      Иноземцев Михаил Егорович
      
      Год рождения: . .1914
      место рождения: Московская обл., г. Москва
      Љ наградного документа: 74
      дата наградного документа: 06.04.1985
      Љ записи: 1515749797
      
      Орден Отечественной войны I степени
      
      Информация из документов, уточняющих потери Фамилия Иноземцев Имя Михаил Отчество Егорович Дата рождения / Возраст . .1919 Дата и место призыва .09.1939 неиз- вестный РВК, г. Москва Последнее место службы п/п 14921-Р Воинское звание ст. сержант Причина выбытия пропал без вес- ти Дата выбытия .05.1946 Название источника информации ЦАМО Номер фонда источника" ищут:
      
      
      Эти два документа противоречат друг другу. Факт награж- дения М. Иноземцева юбилейным Орденом Отечественной войны I степени в то же время (06.04.1985), что и жившую в г. Чапаевске Н. Нефедову, ставил под сомнение ту версию событий, которую мы изложили ранее. Однако дальнейшие поиски информации обнаружили, что таких случаев, когда исчезнувший в годы войны человек, вдруг обнаруживается через много лет в числе награжденных Орденом Отечествен- ной войны I степени много. Видимо, решение этой драмати- ческой ситуации объяснимо действиями военной бюрокра-
      
      
      
      
      тии: в 1985 г. I степенью ордена награждали тех ветеранов, которые уже были в прошлом награждены орденом II степе- ни. Поэтому всех, кто имел эту награду, и которых не было в списках убитых, автоматически представили к новой награде. Вот и получилось, что погибшие в концлагерях Гулага и в службе "Вотск" при "Арзамасе-16", пропавшие без вести и т.п. оказались награжденными посмертно, о чем информации нет. Где эти ордена?
      В новых документах есть разночтения в датах, националь- ной принадлежности, месте рождения. Мы не оговариваем особо эти моменты, т.к. уже привыкли к подобным разночте- ниям, тем более, что они не влияют на общую картину жизни наших героев.
      
      ***
      В военном билете Н.С. Нефедовой, выданным 8.09.1949 г. Молотовским райвоенкоматом г. Куйбышева, указано, что она участвовала в Великой Отечественной войне с Германией и в войне с Японией с 1.04.1943 по 1.09.1945 гг. В запас она была уволена 3.04.1945 г. в звании мл. лейтенанта из Армейской станции переливания крови 60-й армии. С военного учета она была снята 31 декабря 1966 г. в возрасте 50 лет. С мая 1965 г. она награждалась многими памятными медалями и значками в честь очередной годовщины Победы во Второй мировой вой- не. Среди наград был и орден Великой Отечественной войны II степени - тот же орден, которым в далеком 45 г. был награж- ден ее Михаил, но вряд ли он успел поносить его. Михаила Егоровича она не забывала до самой смерти, хотя в одном из военкоматов, куда она обращалась за помощью, ей "дружески" посоветовали: если хотите остаться на свободе и вырастить свою дочь, прекратите ваши поиски и забудьте о нем! Но она не забыла.
      С 1979 по конец 90-х годов она прожила в г. Чапаевске Са- марской обл. Комната, которая у нее оставалась в Октябрьске,
      
      
      
      
      была продана, чтобы пополнить сумму для покупки кварти- ры в Москве для внучки Веры. Ее же заботы о внуках смени- лись заботами о правнуках. С весны 1999 г. по апрель 2003 г. Н.С. жила в Доме ветеранов г. Чапаевска, где по линии воен- комата местные власти предоставили ей пожизненно одноком- натную квартиру как ветерану войны. Незадолго до смерти ей мерещилось, что человек, которого она любила всю жизнь, пришел и стоит за дверью, и она спрашивала дочь: "Что же Миша-то не заходит?". Умерла она 25.04.2003 г. в возрасте 86 лет на руках дочери Т.М. Корнющенко. Похоронена на клад- бище г. Чапаевска. Фотографии в иллюстративном ряду отра- жают разные периоды жизни Н.С. Нефедовой.
      Татьяна Михайловна Нефедова родилась 10 мая 1945 г. в г. Куйбышеве. До августа 1949 г. жила там, в том числе в се- мье своей внучатой бабушки Веры Гавриловны Максимовой. В 1949 г. с матерью переехала на ст. Правая Волга в г. Ок- тябрьск. В 1952 г. пошла учиться в 1 класс ж/д. школы Љ 32. Из-за болезни легких периодически лечилась в детских сана- ториях г. Куйбышева, где продолжала обучение в санаторных школах. В 1956 - 1957 гг. из-за квартирных проблем жила в Куйбышеве у бабушки Веры и училась в средней школе
      Љ 120 на ул. Физкультурная. Почти каждое лето проводила в пионерских лагерях, принадлежавших КЖД, но особенно ей нравился пионерский лагерь "Чайка" на Белом озере в Улья- новской области. Много позднее она работала в этом лагере пионервожатой, плавруком, воспитателем в 1965 - 1981 го- дах. В 1963 г. окончила 11-й класс в школе Љ 32 и поступи- ла в педагогический институт им. А. Герцена в Ленинграде, однако из-за материальных трудностей в декабре 1963 г. вы- нуждена была оставить вуз, вернулась на Пр. Волгу в декабре и начала работать старшей пионервожатой в средней школе
      Љ 3 на Пр. Волге.
      
      
      
      
      
      
      Свидетельство о смерти Н.С. Нефедовой
      В "Свидетельстве" допущены ошибки; нужно: дата рожде- ния 4 октября; место рождения с. Липовка Кошкинского р-она Самарской обл.
      
      
      
      
      В сентябре 1964 г. она поступила в Куйбышевский госу- дарственный педагогический институт им. В.В. Куйбышева на исторический факультет. Избиралась членом институтс- кого Комитета ВЛКСМ, где занимала пост зам. секретаря по организационным вопросам до 1967 г. Участвовала в работе Научного студенческого общества в секции истории КПСС и занималась поиском земляков, героев ВОВ. В 1966 г. в составе студенческого строительного отряда работала на целине в Се- верном Казахстане.
      В 1968 г. окончила КГПИ и вместе с мужем начала педаго- гическую деятельность в с. Ст. Бинарадка Красноярского райо- на Куйбышевской области.
      К детству Тани нужно добавить еще один важный эпизод. Приблизительно в 1951 г., когда ее мать хотела найти работу в другом месте, чтобы выбраться из Правой Волги, она отвез- ла дочку в Северную Осетию - к матери М.Е. Иноземцева, к своей фактической свекрови. Таня прожила в ауле у бабушки несколько месяцев в сакле у подножья гор. Она помнит, что ба- бушка жила совершенно одна. Но были и другие дети, старшие братья и сестры Михаила, которые во время войны находились в Ленинграде и, вероятно, погибли во время блокады. Почему они там оказались - неизвестно. Как звали бабушку, Таня не помнила. Но помнила, что та постоянно носила черный вдо- вий наряд и постоянно плакала. Потом мать забрала ее, они вернулись на ту же Пр. Волгу. После возвращения из Осетии никаких контактов с этой женщиной, которой было лет 50, они больше не имели.
      Возвращаюсь к событиям 1969 г. Мы начали жить в ба- рачной квартире Нины Сергеевны. Понятно, что никаких удобств там не было, зато вдоволь было неудобств, особен- но для хозяйки квартиры. Мы даже пытались поменять это жилье на более приличную квартиру и связались ради это- го с психически неуравновешенной женщиной, у которой на дню было даже не семь, а десять пятниц: после 2-3 месяцев
      
      
      
      
      нам пришлось из "приличной" квартиры перебираться в ста- рую. От тещи не было ни единой жалобы, ни единого упрека, ни каких-либо ядовитых намеков на то, что мы фактически разрушили ее привычный быт, лишили ее тех немногих ра- достей, которыми она могла иногда побаловать себя. Правда, одна из этих радостей продолжала оставаться - это был ве- ликолепный красавец, сибирский кот Маркиз. Он был крайне возмущен, когда младшая хозяйка вернулась из больницы с писклявым ребенком, который занял кроватку, облюбован- ную котом. Зато у него появилась подруга: кошка Бинари- тянка, привезенная нами из деревни. Впрочем, вскоре он ее прогнал за измены. Но главной радостью для бабушки теперь становилась внучка Вера.
      Мы устроились на работу в среднюю школу Љ 3, в кото- рой раньше Таня была пионервожатой. Я вел историю, гео- графию, астрономию, случалось, что подменял ушедшую в декретный отпуск учительницу немецкого языка. Тане же смогли дать лишь группу продленного дня 5-7 классов, в ко- торой, естественно, концентрировались учащиеся из люм- пенских и маргинальных семей. Но один год она работала вечерами в учебном пункте вечерней школы г. Октябрьска, преподавала историю в старших классах, и я ходил встречать ее после работы.
      Кроме предметных часов я вновь предложил вести факуль- тативы по истории искусства. Два года я вел этот курс в группе учащихся 9-10 классов, которые были достаточно подготовле- ны к искусствоведческому дискурсу по сравнению с деревен- скими ребятами: кто-то учился в музыкальной школе, кто-то в художественной, большинство посещало библиотеки, кото- рых в городе было несколько. Я постарался записаться во все и своим ученикам давал рекомендации книг по искусству, и не только по искусству. Опыт эстетического воспитания в усло- виях меняющегося состава учащихся, вполне удачный как нам казалось, подогревал мой энтузиазм. Я решил поступать в за-
      
      
      
      
      очную аспирантуру при Институте художественного воспита- нии Академии педагогических наук (АПН), или в аспирантуру при Государственном педагогическом институте им. Ленина в Москве. Увы, во второй половине апреля 1970 г. из этих заведе- ний мне пришли аналогичные ответы: на специальность "ис- тория изобразительных искусств" принимаются только лица, имеющие специальное высшее художественное образование. Я.С. Турбовской, с которым наше общение продолжалось (он переберется в Москву в конце 1970 г.), посоветовал мне пос- тупать в аспирантуру НИИ общей педагогики АПН и предло- жил там встретиться с Ю.П. Азаровым, с которым они окончи- ли эту аспирантуру в начале 60-х годов. Я съездил в Москву, встретился с Азаровым, передав ему записку от Турбовского, и договорился в НИИ о сдаче кандидатского минимума по педа- гогике, а для этого необходимо было написать реферат по той теме, которой я буду заниматься в дальнейшем. Такой реферат я написал: "Эстетика межличностных отношений на факульта- тивных занятиях по истории искусства. Из опыта работы". Эта работа произвела впечатление на Юрия Петровича, тем более, что я цитировал и неоднократно ссылался на его статьи. Много лет спустя я включил этот реферат как приложение, сделав не- сколько дополнений, в книгу "Интегральная диалогика". Кан- дидатский минимум по иностранному языку и по философии я сдавал в своей "альма матер", в КГПИ. По философии тоже был нужен реферат, близкий к теме, и я удивил знакомых экза- менующих преподавателей тем, насколько он был далек от об- щепринятых стандартов, да еще в год 100-летней годовщины со дня рождения В.И. Ленина. "Элитарная концепция искусст- ва в философии Фридриха Ницше. Анализ и критика", - таково было название работы, и с моей стороны это было некоторым вызовом. Но экзаменаторы сочли, что такая тематика подошла бы для из-ва Высшей партийной школы (ВПШ) и посовето- вали мне обратиться именно туда с целью издания реферата отдельной брошюрой.
      
      
      
      
      Действительно, через много лет в 1999 г. я издам книгу с таким названием, расширив текст и снабдив его новой библи- ографией. А до этого несколько соискателей, близких мне лю- дей, тоже использовали этот реферат для сдачи кандидатского минимума. Все три экзамена я сдал на "отлично". Но вместо аспирантуры, куда, как мне объяснили, нужно иметь особый вход с партбилетом как пропуском, меня не приняли, мне при- своили статус соискателя с 1.07.1970 г. Ю. Азаров стал моим научным руководителем.
      
      Надо сказать, что у меня сохранились два письма Турбов- ского и Азарова, присланных в конце 60 - нач. 70-х гг., а так же кое-какие образцы исследований методом социометрии и обобщения наблюдений, сделанные аспирантами НИИ ОП АПН. В первой половине 70-х я периодически, весной и ле- том, ездил на встречу с ними, писал письма, на которые мне
      
      
      
      
      ни тот, ни другой не отвечали. Мое намерение стать канди- датом пед. наук стало заметно ослабевать, особенно, после того, как я начал работать в школе-интернате, который воо- чию мне продемонстрировал, что такое советская педагогика. О своих отношения с Турбовским и Азаровым, ныне покой- ным, я довольно подробно рассказал в уже упоминавшейся книге "Интегральная диалогика" (Корнющенко, с. 66-67; с. 164-224). Глава 2, Части второй книги так и называется:
      "Методология Я. Турбовского. Гуманистическая педагогика Ю. Азарова". "Интегральная диалогика" выходила в свет вторым изданием в Московском психолого-социальном инс- титуте в 2003 г. благодаря поддержке со стороны Я.С. Тур- бовского. С обоими учеными я возобновил отношения после многих лет необщения после переезда в Москву, но шаг за шагом обнаруживалось, что в педагогике, в политике, в фи- лософии мы весьма далеки друг от друга. В начале второй половины нулевых годов наши отношения достигли взаимно- го недовольства друг другом и прекратились совсем (отноше- ния Турбовского и Азарова приняли враждебный характер с сер. 70-х годов прошлого века).
      Но все это пока впереди, а тогда, окрыленный своими успехами, я думал, что могу что-то делать уже сейчас. Пом- ню, как после моего возвращения из Москвы, мы были на
      "крестинах" сына Н.В. Симдянова. Они с Валентиной пос- ле окончания ими института в 1969 г. получили назначение в с. Обшаровку, а оно находилось рядом с Пр. Волгой, через реку по другую сторону моста. Своего первенца они назва- ли Дмитрием, якобы в мою честь. "Димой" назвал своего второго сына Олег Климов. В 1976 г. своего второго ребенка назовет "Димой" мой новый друг Федор Макаров, который сразу объявил меня его крестным отцом. В этом же году Нина Назаренко, выходя замуж, тоже обещала, что если родит сына, то назовет его "Димой". Но родила дочку и назвала ее Анной.
      
      
      
      
      В школе я предложил администрации проект создания эс- тетического центра, а в будущем - превращения средней шко- лы Љ 3 в школу эстетического и художественного воспитания. Но мое предложение не встретило отклика. Напротив, прики- дывающийся душой-человеком, но довольно скверный по при- роде, директор школы ответил, что вы, дескать, скоро уедете, а кто все будет делать? Расчетливая завуч и вовсе съязвила, что идеи выдвигать легко, а вот осуществлять их предлагается другим. На это я ответил не без иронии, что для выдвижения идей нужно эти идеи иметь, а тот, кто их не имеет, способен только критиковать чужие идеи. Кроме того, мое поступление в аспирантуру (так все считали) создало нам дополнительные трудности с получением квартиры. Несмотря на то, что наш статус молодых специалистов сохранялся, квартиру нам никто давать не собирался. Те квартиры, на которые мы претендова- ли, давали другим, а нас считали чужими, которые у них долго не продержатся. В итоге Таня обратилась за помощью в "Учи- тельскую газету", что вызвало возмущение и гороно, и школы. Нас стали обвинять во лжи, в гордыне и в прочих грехах. Кон- чилось это тем, что на заседании профкома и парткома, ког- да они решили отомстить Т.М., я спокойно им объяснил, как я отношусь к их начальству и к ним самим: "Насрал я на ваш горком партии и на ваше гороно! Вы не достойны ноги моей жене целовать!". Это вызвало настоящий шок у всех присутс- твующих. Вскоре мы уволились, и получая трудовые книжки, я сказал зав. гороно, попытавшейся меня поучать: "Была без радости любовь, разлука будет без печали!". И до сих пор гор- жусь собою.
      В записной книжке сохранились наброски плана, а развер- нутый проект так и остался в недрах директорского кабинета. Вот первые листы:
      
      
      
      
      
      
      
      
      Из всего задуманного мне удалось со своими участника- ми факультативных занятий сделать большой стенд-выставку
      "Искусство Возрождения" в кабинете рисования. Мы отобра- ли наиболее известные произведения живописи и скульптуры Ренессанса, и поместили эти репродукции на планшеты под стекло.
      В Октябрьске мы работали уже на исходе 60-х и в самом начале 70-х гг. Закончились последние годы хрущевской "от- тепели". Как-то мы не так их тогда восприняли. Знаковые со- бытия тех лет совпали с нашими личными переживаниями, с
      
      
      
      
      трудностями устройства на работу, с налаживанием семейной жизни и быта. Поэтому плохо помнится и студенческий май в Париже 1968 г., и Чехословакия в августе этого года...
      Слава Богу, что были люди, сумевшие позднее этих лет, дать описание эпохи 60-х годов. В 1988 г. вышла в свет в США книга П. Вайля и А. Гениса "60-е. Мир советского человека". Мы уже упоминали о ней. В разделе книги "Марш энтузиас- тов" есть глава "Накануне праздника. Школа". Это замечатель- но созданная матрица тех школ, которые мы знали и по работе (я начал работу в 1959 г., жена в 1963 г.), и по школьной прак- тике, и по тем школам, в которые пришли после окончания ин- ститута. Приводим несколько отрывков, которые на наш взгляд наиболее точно передают ту атмосферу, в которую мы вновь окунулись в конце 60-х.
      
      "Хрущевские разоблачения, потрясшие всю страну, не кос- нулись детей. Им просто о них не сказали. Сталин не мог быть плохим, потому что Сталин был взрослым. В стихах из "Род- ной речи" вместо Сталинграда стали читать Волгоград, что даже не повлияло на рифму.
      В либеральную эпоху дети жили в заповеднике консерва- тизма. По молчаливому сговору взрослые решили оградить юное поколение от разочарований.
      Ребята ранних 60-х читали те же книги, что и их ровесники сталинской эпохи. Их учили по тем же учебникам, на тех же примерах. Для миллионов пионеров героем оставался все тот же Павлик Морозов.
      Первоклассники 61-го года были, чуть ли не единственны- ми в стране, кто осуществлял преемственность поколений. За это неразборчивое доверие общество одаряло детей сладост- ным чувством социального комфорта: разрешало детям лю- бить родину.
      Родина была абсолютно прекрасна. У нее не было пороков. Вся она была, как старший брат, как отец, как мать, как одна
      
      
      
      
      большая семья. И своя, личная, семья казалась всего лишь фи- лиалом общегосударственного единства.
      Мир взрослых был щедр, и могуч, и интересен. Он был строг, но справедлив. Ребенок видел его только таким, каким взрослый мир хотел себя показать. Дети не должны были знать о существовании денег, очередей, боли, смерти.
      Дети и не знали. То есть в их конкретной, уникальной ситу- ации все это было. Были очереди за белым хлебом ("Ладушки, ладушки, Куба ест оладушки"). Были злые учителя, пьяные ро- дители. Но зло казалось ненормальным исключением из стоп- роцентно нормального мира. Оно никак не омрачало праздник, потому что плохое было здесь и сейчас, а хорошее всегда и повсюду.
      У советского ребенка по определению было счастливое де- тство. Эта формула так же нерасчленима, как сочетание "крас- на девица". Слова теряли смысл, но оставляли ощущение счас- тья, которое дает любовь.
      Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих то- варищей торжественно обещаю: горячо любить свою Советс- кую Родину...1".
      (Вайль, Генис, с. 130-131).
      
      "Подчеркнутое, даже утрированное, желание принадле- жать к "нашим" было императивом ребенка. Ведь за предела- ми большой советской семьи есть только диковинный мир фа- шистов, толстосумов, негров, безработных. Его можно жалеть или ненавидеть, но нельзя ощущать своим. У них не было все- го того, без чего не существует правильной жизни - задорной песни, крепкой дружбы, пионерского горна. Их жизнь была угрюмой и невеселой.
      Зато наши дети веселились всегда. Взрослые констатирова- ли их веселость в законченных рифмованных формулах: "Ок- тябрята - дружные ребята, читают и рисуют, играют и поют, весело живут"3. Глаголы настоящего времени подчеркивают
      
      
      
      
      постоянство этих действий. Детям не предписывается опреде- ленное поведение, оно им присуще как биологическим особям. Птицы поют, и октябрята поют. И пионеры дружат "с задорной пионерской песней"4.
      Не расставаясь с этой песней, дети шли к взрослой жиз- ни, которая требовала от них иногда весьма странных вещей. Например, вырастить "10 миллионов кроликов, закладывать сады, ягодники, виноградники, встречать праздник новыми победами на беговой дорожке, зеленом поле, водной глади"5.
      Взрослые разговаривали с детьми на метафорическом языке, где книга называлась источником знаний; а скворцы - пернатыми друзьями. Это специальное наречие изобиловало оптимистическими словами - весна, рассвет, улыбка, дорога, ветерок. (Потом они все стали названиями закусочных)".
      (Вайль, Генис, с. 132-133).
      
      "Детскую библиотеку ранних 60-х составляли книги, на- писанные в предыдущие десятилетия. Фантастические романы Г. Адамова, А. Беляева, А. Казанцева, Г. Гуревича, Г. Марты- нова напрочь забыло следующее ироническое поколение. Но в свое время именно эти писатели оказались властителями де- тских дум.
      Сюжеты и герои их книг были общими для всех авторов. Они считывались в одну эпопею светлого будущего, которое нельзя было отличить от светлого настоящего.
      В принципе эта фантастика была анонимна, как энцикло- педия. Очень краткая энциклопедия знаний об обществе. При- митивность содержания здесь имела концептуальное значе- ние: чем проще, тем убедительней. Писатели добросовестно копировали действительность, списывая ее с плакатов.
      Фантасты не могли добавить ничего нового к уже сущес- твовавшему пионерскому идеалу. Курчавый Ленин школьных вестибюлей пришел из тех же сфер, где плавал Человек-амфи- бия, летал Ариэль и страдала Голова профессора Доуэля...
      
      
      
      
      Действие в советской фантастике начиналось сразу за по- рогом сиюминутной действительности. Самолет летал чуть быстрее истребителя, цены снижались чуть стремительнее, чем при Хрущеве, люди были чуть лучше, чем учителя и пио- нервожатые.
      По сути, фантастической эта литература могла считаться только потому, что автор лишал своих героев всякой связи с реальным миром. Они создавали иллюзорный мир добра и кра- соты, но именно там и так уже жили их юные читатели.
      Какой же конфликт мог двигать сюжеты этих книг? В об- щем, никакой".
      (Вайль, Генис, с. 134-135, 136).
      
      "Поколение, выросшее на таких книгах, должно было вы- работать особое мировоззрение. Как только действительность попадала в его поле, она приобретала черты чуда. (На кремлев- скую елку Дед Мороз приходил с космонавтом, заменившим Снегурочку.) Прогресс становился законом природы. Комму- низм - результатом арифметического примера.
      И этот пример ничем не отличался от тех, которым учили в школе.
      Школа, естественно, самый главный фильтр, который стоит между детьми и миром. Она моделирует внешнюю жизнь так, чтобы та принимала целесообразные воспитательные формы.
      Школу нельзя разъять на разные сферы - пионерский сбор, чистописание, культпоходы. Все детали школьной жизни вза- имодействуют друг с другом. Это замкнутая разветвленная система, цель которой состоит в том, чтобы заставить ребенка воспринимать мир исключительно в школьных терминах.
      Поэтому ученик с первого дня вступает в конфликт со шко- лой, которая стремится навязать ему гражданскую точку зре- ния. Он хочет провести границу между правом личности на свободу и ее ответственностью перед государством.
      Например, школа задает вопрос: кто разбил окно?
      
      
      
      
      Школа хочет не найти виновного, а перестроить детское со- знание, переориентировать его на другую систему ценностей. Ученик ведет себя в соответствии с нравственным кодексом своего коллектива. В рамках этого кодекса естественно и нор- мально не выдавать друзей. Школа же втолковывает ему, что такая нравственность - ненормальна, и дружба такая - ложная. ("Какой же ты товарищ, если миришься с тем, что твой друг поступает нехорошо? Такая дружба ненастоящая - это ложная дружба"17).
      Школа учит, что долг доносчика выше милосердия укры- вателя. При этом ябеда наказывается остракизмом и не воз- награждается ничем. В этом духовное совершенство ябеды. Чувство исполненного долга перед обществом - награда сама по себе.
      Доверие к миру взрослых следует доказывать лояльностью. Ребенок оказывается перед альтернативой - предавать друзей или предавать родину, которая подарила ему счастливое детство. Ребенок должен помнить, что недонесение есть преступление, своего рода покушение на отцеубийство. За нелояльность к сво- ей большой семье надо расплачиваться муками совести.
      Так школа закладывает фундамент мироощущения, кото- рое навсегда оставляет в человеке стыд перед любым актом протеста. Ему - все, а он... Это как кусать руку, которая кор- мит. Добрую, мозолистую, суровую и честную руку".
      (Вайль, Генис, с. 137-138).
      
      "Такая рука должна быть у отца-путейца, у отца-красно- гвардейца, у отца-космонавта, у того коллективного отца, кото- рого по ошибке называют женским именем - Родина.
      Школа пытается заместить нравственное чувство граждан- ским долгом. И главную роль в этом мучительном процессе играет сама школьная наука.
      Для большинства школьные годы - единственные, когда человек постоянно сталкивается с точными знаниями. Не су-
      
      
      
      
      щественно, сколько знаний он вынесет из школы вместе с ат- тестатом. Главное в учебе - методика освоения мира.
      Вся школьная наука основана на постулате о познаваемос- ти Вселенной. Ученик имеет дело не с природой, не с языком, не с явлением, а с задачей, упражнением, примером. Мир, вставленный в учебник, специально подогнан так, чтобы все сходилось с ответом".
      (Вайль, Генис, с. 139).
      
      "Школа знает все. Она обладает волшебной мощью. В ее распоряжении пространство и время. И она строит из них, как из кубиков, свои учебники.
      Вот список сокращений имен авторов, из сочинений кото- рых взяты примеры для упражнений. П. - это Пушкин, Дж. - Джамбул, Газ. - из газет. Их тут объединяет только равно- ценная грамматическая необходимость. Свести естественное разнообразие к искусственной схеме - в этом смысл обучения. Но в этом и смысл воспитания.
      Пока Аксаков писал "Весна является утром года", это было его личным делом. Но когда высказывание попало в учебник, оно стало законом природы. Цель школы - свести стихию к повторяющимся ситуациям, которые подскажут ребенку одно- значную реакцию на мир. И тогда мир уподобится учебнику, в котором плотники строят дома, жестянщики - ведра, и все знают, кто разбил окно.
      Не зря школа всегда оперирует набором одинаковых кли- ше. "Если все стенку станут пачкать; родители стараются сде- лать из него человека; тот, кто учится на тройку, легко может скатиться к двойке"22.
      Повторение - мать учения. Добрая заботливая мать проры- ла в хаосе глубокие колеи, попав в которые можно все свести к общему школьному знаменателю.
      Школа решает не частные вопросы идеологического вос- питания. Она строит позитивную картину мира, дарит детям
      
      
      
      
      представление об идеальной, как кремлевские куранты, все- ленной".
      (Вайль, Генис, с. 141).
      
      "Нужно только взяться за дело с огоньком. Не отклады- вать на завтра, то, что можно сделать сегодня. Беречь книгу. Дружить с песней. Закаляться, как сталь. И тогда облегченно вздохнут наконец жестянщики. Исчезнет, как Атлантида, бес- смысленная Америка. Не останется тайн у двух океанов. На- ступит гармония высших сфер и круглых чисел.
      "Если бы у меня была волшебная палочка, я бы, прежде всего, сделал бы так, чтобы ожил Владимир Ильич. А потом я бы взмахнул палочкой в последний раз, чтобы стал комму- низм"23.
      Но школа - всего лишь иллюзия. Ее модель идеального мира не больше, чем картонное наглядное пособие. И только в книгах очень глупых писателей дети говорят: "А я все равно буду бороться с подсказкой". Нет таких детей, и никогда не было. Они принадлежат к тому же фантастическому миру, что и диверсанты, пробирающиеся в Москву на свиных копытах.
      В настоящем мире плотники пьют водку с жестянщиками. И только в учебнике Бархударова и Крючкова Пушкин стоит рядом с Джамбулом. На самом деле никакого Джамбула нет вовсе".
      (Вайль, Генис, с. 142).
      
      "Однако сказки не для того, чтобы в них верили. В сказке нельзя жить, но она может менять жизнь.
      Мир школьных представлений существует, несмотря на то, что не имеет никакого отношения к реальности. Его стремле- ние распространить поэтику задачника на действительность закладывает основы сознания. Сколько бы советский человек ни убеждался в ложности школьных постулатов, он всю жизнь считался с ними.
      
      
      
      
      Когда юное поколение чуть подросло, оно бросилось в атаку на усвоенные в детстве истины. Школьный мир превра- тился в пародию, где американские шпионы соревновались в тупости с советскими майорами.
      Как только целостный мир, созданный взрослыми для де- тей, рассыпался на осколки, он стал достоянием остряков.
      Но не была ли всеобщая ирония 60-х ностальгией по гармо- нии? Советский человек может издеваться над своим детством, но он не может забыть счастье, которое оно ему подарило. Раз- рушенный, осмеянный идеал не стал менее притягательным оттого, что оказался ложным. Истина только мешает идеалам. Перебирая атрибуты пионерского мифа - звонкий горн, поход- ный котелок, синие ночи, - взрослые смеялись, чтобы скрыть свою тоску по "счастливому детству".
      Выросшие дети научились скепсису. Открыли ложность школьной науки. Доказали бесконечность мира. Разрушили псевдогармонию. Узнали, что в жизни есть деньги, неправда, зло.
      Но, приобретая эти знания, утратили светлое чувство праз- дника, в преддверии которого некогда жили".
      (Вайль, Генис, с. 142-143).
      
      ***
      Летом 1969 мы ездили к маме в Кутулук все вместе. Мать расспрашивала мою тещу о ее жизни, о ее прошлом, и та бес- хитростно рассказывала о себе, и о своих предках. По моло- дости лет я не догадался предупредить ее, что с мамой нужно быть осторожной в беседах, т.к. она сумеет понять чужие жиз- ни в удобном для нее интерпретировании. Так и получилось. Что-то в рассказах Н.С. не совпало с тем, что раньше своей свекрови рассказывала сноха, и это было расценено как ложь, хотя говорило всего лишь о неполном знании. По-своему мать оценила и всю военную эпопею, и ее трагически не состояв- шееся замужество. В итоге появился еще один повод для рев-
      
      
      
      
      ности: своего сына к его теще. Я как-то вскользь заметил, что у нее было званием мл. лейтенанта в запасе, и это стало поводом для издевательского комментария: "Ну как же, она ведь млад- ший лейтенант!". Увы, это сохранялось на протяжении всего десятилетия 70-х годов до смерти мамы в конце 1979 г. Я дол- жен признать, что эти девять лет с 1971 по 1979 были самыми скверными в нашей жизни. Были и тяжелые, были страшные, но эти годы были изматывающими, не поддающимися одно- значной оценке, уродовавшими наши внутрисемейные отно- шения по прихоти одного человека, и надолго оставившие бо- лезненные следы на всех нас.
      В феврале 1970 г. мама вместе со мной приезжала на Пр. Волгу, в ту квартиру, которую мы заняли лишь временно. На 23 февраля она подарила мне электробритву "Москва". Мама интересовалась, не сможет ли она переселиться в Октябрьск, но, конечно, убедилась, что мы вчетвером там с трудом поме- щались, ну, а вскоре нас оттуда выселили. Кстати, весной я был среди организаторов городской исторической олимпиады для 6-10 классов, и инспектора гороно считали, что я был ос- новным ее устроителем, т.к. почти все олимпиадные вопросы были составлены и предложены мною. Летом в составе комис- сии я обследовал состояние исторических кабинетов и реко- мендовал разумные вещи, но мне так и не поставили все эти деяния в заслугу.
      Весной 1970 г. умер сводный брат Н.С. Вячеслав Сергее- вич Нефедов, дядя Т.М. Они поехали в г. Вольск хоронить его и взяли с собой Веру. Летом мы поехали втроем в Кутулук, и с Верочкой случилось несчастье. Я пошел на станцию рань- ше, захватив с собой чемодан и сумку с вещами, чтобы купить билеты на электричку до Куйбышева. Билеты я купил, элект- ричка пришла и ушла, а жены с дочкой нет и нет, а я сижу с че- моданами. Наконец, они появились, но у Веры на голове была повязка. Оказалось, что в наших маленьких сенях на полу сто- яла кастрюля с супом, из которой торчала ручка половника, и
      
      
      
      
      на ее острый конец Вера как-то налетела подбородком, сильно его поранила, и Тане пришлось с ней бежать в тубдиспансер к матери, чтобы срочно сделать ей перевязку. До Куйбышева мы доехали на пассажирском поезде. Рита всегда старалась к нашему приезду привезти туда Борю. Потом она приезжала и с возмущением увозила его. А потом снова привозила, т.к. он ей мешал. Таня всеми силами старалась расположить свек- ровь к себе, и она такого расположения заслуживала. Так же и с Борей она старалась вести себя по-матерински, хотя откуда ей было набраться опыта? Мать тоже вроде бы стремилась к добрым отношениям к ней, но вот эти привозы-увозы внука действовали на нее резко раздражающе. Летом 70-го в Куту- лукстрой после долгого перерыва приехали Е.Д. Добров с сы- ном Юрием. Дядя Женя уже болел раком, метастазы начали проникать в область дыхательных путей. Он знал об этом и приехал попрощаться. Вместе с нами на два дня в Кутулуке собрались все Черкасовы-Добровы, кроме Люси и Светланы. Погуляли по поселку, сходили в те места, в которых они когда- то ловили рыбу. Посмотрели финский домик, в котором маме предоставило районо квартиру (он был 2-х кв.). Я был намерен привести эту квартиру в порядок, чтобы перевезти мать на но- вое местожительство, но из-за ее нежелания покидать место, в котором она прожила уже 10 лет, переезд состоялся только весной 1972 г. Оба старших мужчины были на нашей стороне. В итоге разразился скандал: брат и сестра сцепились по поводу того, почему я пять лет назад женился на Рите. Совершенно справедливо Н.Д. упрекала Е.Д. в том, что отказ мне в жилье у Добровых и был главной причиной. Тот в свою очередь воз- мущенно отрицал это, и оба взывали ко мне. Я не мог сказать правду, которая еще больше бы травмировала тяжело больного человека, и вынужден был смалодушничать, сказав, что этого не было, чем вызвал страшное негодование матери. Но дело-то в том, что дядя Женя требовал от нее прекращения третирова- ния нас с женой неизвестно за что.
      
      
      
      
      У Надежды Дмитриевны было одно удивительное свойс- тво: быть очень критичной по отношению к окружающим и близким людям и совершенно не замечать свои ошибки, про- махи, не очень красивые поступки. По знаку зодиаку она была
      "Девой", и все, что обычно в гороскопах ассоциируется с этим символом, проявлялось у нее прямо-таки в классическом об- разце. В том числе умение не видеть того плохого, что было сделано ею другим людям, а если это плохое и вспоминалось, то в такой форме самооправдания, что получалось как будто в этом виноват кто-то другой, но вовсе не она. В ее последние годы жизни к этому замечательному качеству присоединились тяжелая подозрительность, мнительность, постоянное убежде- ние, что ее все предают, ее обворовывают, на нее клевещут и т.п. То, что обычно как-то стушевывается в отношениях двух- трех семей родственников, у матери превращалось в мучи- тельную проблему, которую она доводила до неразрешимос- ти путем культивирования и кристаллизации ее. И случайно сказанное или переданное слово обретало характер снежного кома, обрастая дополнительными сущностями. В конечном итоге главным виновником выходил обязательно я. Нередко такие сценарии сопровождались имитациями самоубийства, все более и более серьезными. После соответствующих скан- далов или письменных обличений, она присылала письма, в которых каялась в своих оскорблениях, а потом снова начи- нались упреки в неблагодарности, в черствости, в лицемерии, и завершающим козырем было обвинение в отсутствии моей любви к сыну. Письма мама писать умела и любила. У нее был неплохой литературный стиль, слог, - сказывалась прекрасная начитанность, эрудиция. Часто в письмах она цитировала рус- скую классику, поэзию. Иногда что-то из прочитанного при- водила в письмах. Читала и перечитывала Герцена, Горького, Блока, "Эмиля" Руссо (по моей рекомендации), воспоминания, которых в наше библиотеке было много, а я часто привозил что-нибудь из вновь изданного. Особенно восторгалась мама
      
      
      
      
      воспоминаниями о М.И. Цветаевой ее дочери А.С. Эфрон, ко- торые периодически стали появляться в 70-е годы в толстых журналах. В 1975 г. на день рождения я подарил ей карандаш- ный портрет великой поэтессы. Еще она зачитывалась вос- поминаниями сестры Марины - Анастасии Цветаевой, кото- рые ей подарил, вернее дал почитать, наш общий знакомый, бывший ученик Коля Шохов. Это был замечательный "юноша со взором горящим", который вырос в самой что ни на есть деревенской семье у матери-одиночки, и вопреки всему имел исключительно высокие потребности в духовной культуре, был начитан, собирал книги, хорошо разбирался в музыке, в живописи, в театре и кино, - словом был абсолютной "белой вороной" в своей Беловке, да и в других местах тоже. В маме он нашел благодарного собеседника, приносил ей новые кни- ги, словари, которые были большой слабостью мамы, писал ей поздравления, письма, т.к. жил и в Богатом, и в Куйбышеве, выучился на повара в ПТУ, а затем заочно учился в Институ- те народного хозяйства им. Плеханова, но, кажется, так и не закончил его. Я часто встречался с ним и у мамы, и в Куйбы- шеве, где он одно время работал дворником и имел комнатку при Облисполкоме, и у Юрия, когда там жила мать. Когда она умерла у нас в Чапаевске, я написал ему письмо с сообщением о ее смерти и предложил приехать и забрать свои книги, ос- тавшиеся после мамы. Но он не ответил. Встретился я с ним в 1981 г. на "черном" книжном рынке, где он продавал 4 тома сочинений Платона, и снова пригласил к себе - безрезультатно. И в последний раз - осенью 1988 г. на концерте в честь откры- тия филармонии в Куйбышеве, где я был в то время на курсах повышения квалификации. Я был с молодым учителем из Бо- гатого Евгением Зеленцовым, человеком такого же типа, что и Н.М. Шохов. Коля работал, кажется, корректором в типогра- фии или в каком-то издательстве. Я звонил ему, приглашал к нам, но он в общении со мною уже не нуждался. Мать назы- вала его "умной ненужностью", но я с нею не соглашался и
      
      
      
      
      возражал, что вот такие люди с обостренным чувством возвы- шенного и прекрасного, как раз и нужны нашему оболванен- ному обществу. К сожалению, у меня не было фотографии ни Н.М. Шохова, ни Е.Ю. Зеленцова, вскоре принявшего священ- нический сан (я упоминал о нем в той части гл. 8, где расска- зывал об отце И.Д. Корнющенко), поэтому я не могу поместить их изображения в иллюстративный ряд.
      9 декабря 1970 г. я ездил прямым путем Куйбышев-Богатое в богатовскую больницу, куда маму положили с острым при- ступом радикулита, но не застал ее: письмо от нее шло долго, за это время ее выписали. Я вернулся и навестил маму в Куту- луке. В эти дни у нас болела Верочка, и ее одну клали в боль- ницу. Бабушка прислала ей шерстяные чулочки, сопроводив бандероль стихотворением:
      - Посылаю Веруньке чулочки,
      Чтобы не мерзли ножки у нашей дочки, Чтобы всегда была здорова и весела, Хорошо ела и спала. -
      
      Начиная с осени Е.Д. Доброву становилось все хуже и хуже. На шее образовались язвы, и Юрий очень заботился о нем, постоянно делая ему перевязки с мазью Вишневского, но разве могла она помочь! Мама приехала по его вызову за два- три дня до смерти отца. Это произошло 31 декабря 1970 г. Он умирал тяжело, и мать ухаживала за ним до последнего вздоха брата. Мы готовились встречать Новый год, когда получили от Юрия телеграмму, и сразу отправились в Куйбышев. Вслед за нами из Душанбе прилетели Люся и Володя Лагуткины. При- шли все, кто знал покойного, чтобы попрощаться с ним. С Ла- гуткиными вновь установились отношения, т.к. последний раз я виделся с ними в конце 50-х годов, а Таня и вовсе их не знала. Дядю Женю похоронили на Центральном кладбище г. Куйбы- шева. Мы с Юрием посещали могилу. Вскоре надгробная стела упала, и я предлагал отремонтировать надгробье, но Юрий все
      
      
      
      
      не мог выбрать время, а потом тяжело заболел, и могила оказа- лась заброшенной.
      После похорон была неприятная сцена. Дядя Женя за не- сколько месяцев до смерти написал письмо-завещание. Все бы в нем было ничего, но человек он был ума узкого, недалеко- го, и в той части письма, которая была обращена к его вдо- ве Валентине Тимофеевне, покойник мелочно изложил все свои претензии к ней, накопившиеся за последние годы жиз- ни, вплоть до того, что она не теми блюдами его кормила. Я и мама слушали этот текст, который читала Люся, со смешанным чувством трагикомизма и тревоги. Трое же взрослых людей изображали отчаяние, негодование и сквозь слезы спрашивали мало что понимающую тетю Валю: "Почему вы не готовили папе картошку в молоке?" - а она так же нелепо оправдыва- лась. В конце концов, мне надоело это избиение беспомощного старого человека, матери этих двоих детей и тещи третьего. Я сказал: "Остановитесь! Подумайте о том, что скоро мы бу- дем сидеть здесь же на поминках вашей матери, и как нам бу- дет стыдно, если мы вспомним о том, что сейчас происходит!". Я говорил взволнованно и убедительно, что несколько снизило накал страстней.
      Очень скоро В.Т. с ее больными ногами (хронический тромбофлебит) сын и дочь начали перебрасывать друг другу, как мячик. Юрию было выгодно ее спроваживать и на роль домохозяйки приглашать свою тетку, тетю Надю, а та согла- шалась на это по своим соображениям, связанным с внуком. У Люси же Володя отправлял тещу в военный госпиталь, где она долго оставалась как родственница военнослужащего. Особенно это хорошо получалось, когда его перевели в Тби- лиси, и он сам стал начальником госпиталя. Там она и умерла 4 апреля 1975 г. Люся послала телеграммы Юрию и мне, но он ее почему-то не получил, и когда я приехал к ним вечером с телеграммой из Тбилиси, ни Юрий, ни моя мать ничего не по- дозревали. Он заявил, что без меня не полетит в Грузию, т.к. в
      
      
      
      
      последнюю встречу, брат и сестра разругались в пух и прах из- за матери. Мы полетели вместе, и даже в квартиру Лагуткиных я зашел первым. На кладбище гроб тети Вали увезли прямо из морга в кузове грузовика. На горном серпантине гроб стало швырять от борта к борту, и я, сидевший там, понял, что его не удержу, если что. Гроб перенесли в багажник легковой маши- ны, из которого он наполовину высовывался, но его закрепили и благополучно довезли до кладбища. Потом что-то случилось с этим горным шоссе, и до могилы было трудно добраться, а еще позднее Лагуткины переехали в Сочи, и могила В.Т. Доб- ровой тоже оказалась заброшенной.
      На поминках те трое, кто обвинял тетю Валю в невнимании к мужу, никакого тяжелого раскаяния или стыда не испытали. Зато со мною случилась пьяная истерика, я плакал и пригова- ривал: "Какие мы все сволочи!". Потом мне пришлось запла- тить за те деликатесы, которые мы привезли из Грузии. Юрий все покупал на свои деньги, в том числе то, что мне было не по карману, а потом все разделил на две части и предъявил мне счет, что было для меня неожиданностью.
      После смерти брата мама взяла на память старинную цвет- ную фотографию "Вид Цюриха" с изображением романо-го- тического собора Гросмюнстер (12-15 вв.) и ренессанской ра- туши Фраумюнстер (13-14 вв.). Фотография была выполнена на стекле и заключена в полированную коричневую рамку. Я помнил ее с детства. Рамка рассыпалась, а верхняя часть кар- тины пострадала. В изображении были вставлены крохотные кусочки перламутра, которые сверкали при искусственном све- те. Мама всегда говорила, что эта изящная вещица принадле- жала нам, но, как и многое другое, перекочевала к тете Вале. Я, как мог, восстановил ее, и уже много лет она висит на стене моего кабинета-библиотеки-спальни.
      Любимым стихотворением дяди Жени было стихотво- рение Апухтина "Пара гнедых", и он любил повторять не- сколько переделанную строчку: "Были когда-то и мы рыса-
      
      
      
      
      ками!" - хотя, по словам мамы, ничего такого "рысачьего" в нем никогда не было.
      
      185. ПАРА ГНЕДЫХ.
      
      Перевод из Донаурова
      
      Пара гнедых, запряженных с зарею, Тощих, голодных и грустных на вид, Вечно бредете вы мелкой рысцою, Вечно куда-то ваш кучер спешит.
      Были когда-то и вы рысаками И кучеров вы имели лихих,
      Ваша хозяйка состарилась с вами,
      Пара гнедых!
      
      Ваша хозяйка в старинные годы Много имела хозяев сама,
      Опытных в дом привлекала из моды, Более нежных сводила с ума.
      Таял в объятьях любовник счастливый, Таял порой капитал у иных;
      Часто стоять на конюшне могли вы,
      Пара гнедых!
      
      Грек из Одессы и жид из Варшавы, Юный корнет и седой генерал - Каждый искал в ней любви и забавы И на груди у нее засыпал.
      Где же они, в какой новой богине Ищут теперь идеалов своих?
      Вы, только вы и верны ей доныне,
      Пара гнедых!
      
      
      
      
      Вот отчего, запрягаясь с зарею И голодая по нескольку дней,
      Вы подвигаетесь мелкой рысцою И возбуждаете смех у людей.
      Старость, как ночь, вам и ей угрожает, Говор толпы невозвратно затих,
      И только кнут вас порою ласкает,
      Пара гнедых!
      1870-е годы
      
      А любимой песней матери была народная песня на слова Н.А. Некрасова "Меж высоких хлебов затерялося небогатое наше село". И моя тоже.
      Тем временем Г.В. Страхова в нач. 70-х годов, по какой-то причине, перебралась в с. Подбельское, чтобы преподавать в педучилище историю. Рита, которая так и не смогла поступить в институт, поступила в это же училище на отделение воспи- тателей детского сада заочно. Квартира находилась в ее рас- поряжении, а сама она стала работать воспитателем в детском саду на 18 км. Мама к ней приезжала зимой и жила с ними, оставаясь за няньку, хотя Боря ходил в группу, которую вела мать. Потом в этой милой семейке произошли изменения. Из тюрьмы вернулся младший брат Риты - Юрий, куда он угодил по пьяному делу. Он женился, у них родился ребенок, и Юрий, уже психически больной, начал выгонять сестру с ребенком. Другой брат - Игорь, уже работал в селе директором школы: он окончил физико-математический факультет пединститута. Рита стала искать работу и комнату в другом месте, и что-то нашла в Новокуйбышевске. Это было уже осенью 1971 г.
      Этот год в жизни нашей семьи был насыщен событиями, и о некоторых из них я уже сказал ранее. Таня, чтобы подра- ботать немного денег, в июне ушла в отпуск и поехала на Бе- лое озеро работать воспитателем в пионерском отряде. Мой 8 класс закончил учебный год, и я организовал поход туда же.
      
      
      
      
      До лагеря "Чайка" мы добирались и на электричке, и на поез- де, и пешком, и на машине. Тащили с собой большую палатку и прочие принадлежности походной жизни. Сохранилась фо- токарточка, на которой мы все позируем перед тем, как поки- нуть место нашей стоянки. За неделю мои мальчишки чуть ли не всю рыбу выловили в Белом озере. Ну, а я отрастил бо- роду, вспомнив целину, где это было обязательным ритуалом. Потом все вместе поехали в Кутулук, но Тане в конце июля нужно было выходить на работу, да и опять не обошлось без скандалов. Я проводил ее с Верой на ст. Новоотрадное, а сам остался, чтобы перевезти мать на новую квартиру, но так и не дождался ее согласия. Беспрерывные упреки матери начали меня постепенно разъедать, как ржавчина разъедает железо. Ее недостатки были продолжением ее достоинств, но в резко искаженной форме. Так я и уехал, ничего не сделав, в середи- не августа.
      Тем временем у нас и в школе, и в городе испортились от- ношения со всеми представителями власти. На квартиру боль- ше надежды не было. Мы не вписывались в круг привычных для коллег отношений, хотя я делал над собой усилия, чтобы стать "своим", но чем больше я делал полезных, с моей точки зрения, дел, тем больше становилось неприязни, потому что эти дела не вписывались в структуру ценностей местного мен- талитета. Эта неприязнь усилилась после моего "поступления в аспирантуру" и распространялась на жену, хотя она была местная, "своя". На фоне такой дискомфортной ситуации мы все более и более критично относились к государству, в кото- ром по злосчастной судьбе нам выпало жить. Мы никогда не были советскими патриотами, негативно относились к совет- ской власти, к коммунистической идеологии, хотя вынуждены были самим фактом принадлежности к учительству исполнять идеологические функции. Такое ощущение безнадежности за- мечательно выразил Ю.Домбровский в лагерном стихотворе- нии "Мыши":
      
      
      
      
      "В иных грехах такая красота,
      Что человек от них светлей и выше, Но как пройти мне в райские врата, Когда меня одолевают мыши?
      Проступочков ничтожные штришки: Там я смолчал, там каркнул, как ворона. И лезут в окна старые грешки,
      Лихие мыши жадного Гаттона. Не продавал я, не искал рабов,
      Но мелок был, но надевал личины... И нет уж мне спасенья от зубов,
      От лапочек, от мордочек мышиных... О нет, не львы меня в пустыне рвут: Я смерть приму с безумием веселым. Мне нестерпим мышиный этот зуд
      И ласковых гаденышей уколы! Раз я не стою милости Твоей, Рази и бей! Не подниму я взора.
      Но, Боже мой, казня распятьем вора, Зачем к кресту ты допустил мышей?"
      (Домбровский, с. 12-13).
      
      Словом, мы начали всерьез подумывать об эмиграции из СССР в Германию, т.к. я в те годы хорошо знал немецкий язык и был уверен, что смогу устроиться на радиостанцию "Немец- кая волна" в Кельне. Там я мог бы вести программу, посвя- щенную российской школе и советской педагогике. От нашего социалистического отечества мы ничего хорошего больше не ждали, и, как оказалось, не ошиблись. Однако оставлять в этой стране своих одиноких матерей мы не решались. Когда через два года мы снова вернулись к мыслям об эмиграции, оказа- лось, что правительство хитрее нас: был принят закон, по ко- торому эмигранты из СССР обязаны были выплатить плату за полученное высшее образование. Для нас это означало сумму
      
      
      
      
      в 10 тысяч рублей. Для ее получения можно было бы продать библиотеку, но я сказал, что в Германии без книг я вряд ли смо- гу что-то делать. Сколько раз мы позднее жалели о том, что не проявили решительности! Но старели наши матери, прибавля- лись дети в семье, и "мыши" нас так и не отпустили.
      Вместо Германии или Швеции, куда мы тоже могли бы пе- ребраться, мы неожиданно для себя переехали в г. Чапаевск, который находился на середине пути от Пр. Волги до Куйбы- шева. Зная о наших проблемах и сочувствуя нам, Нина Влади- мировна Семьянцева, учитель литературы в той же школе Љ 3, сообщила нам, что в этом городе в школе-интернате Љ 3 ищут на должность старшего воспитателя опытного педагога-муж- чину, а при интернате есть учительские дома, в которых можно получить квартиру. Сама Н.В. тоже намерена была перебраться туда, так как ее отношения с мужем достигли очень высоко- го накала, она беспокоилась о своих дочерях, одна из которых училась у меня в 5-6 классах. Ближе к Новому году она тоже переберется в Чапаевск. Мы были дружны много лет, вплоть до начала нового века, часто встречались, помогали друг другу. Натура у Н.В. Воеводко (она взяла после развода свою деви- чью фамилию) была очень своеобразная, логику ее поведения порой было трудно предсказать, но мы чаще вспоминаем ту помощь, которую от нее видели.
      
      ***
      Мы переехали в Чапаевск, точнее в его пригород Садо- во-Дачный пос., где была ж./д. ст. Томылово. Именно там и располагался интернат Љ 3, бывший восьмилетней школой и расположенный в трех 3х этажных корпусах. При нем было два 2х этажных дома для преподавательского и обслуживаю- щего персонала. Первые 4 года мы прожили в 2х комнатной квартире, а 5 лет - в 3х комнатной. Я начал работать с 3.09.71 старшим воспитателем, т.е. организатором внеклассной и вос- питательской работы, но в отличие от обычной школы со зна-
      
      
      
      
      чительно расширенным кругом обязанностей и полномочий. В 5-8 классах я вел историю. Т.М. стала работать воспитателем в 7 классе, библиотекарем в школьной библиотеке на 0,5 став- ки, а через год она прошла курсы и стала преподавать геогра- фию в 5-8 классах.
      В моей записной книжке, относящейся уже к годам работы в интернате, на первой же странице, в перечне срочных дел, записано: "4. До 6.11.71 привезти маму, Борю, книги". Нужно сказать, что мы переехали не сразу. Сначала мы временно жили в комнате общежития, потом сделали поверхностный ремонт в двухкомнатной квартире, потом, с помощью Н.В. Симдянова, погрузили вещи в железнодорожный контейнер, и его достави- ли нам в интернат в конце октября, и только в начале ноября, с помощью интернатских ребят, мы обустроились на новом мес- те, которое после всех прежних мытарств показалось нам зем- лей обетованной. И наша дочка воссоединилась с нами только в начале ноября, а до этого жена каждую субботу ездила к ней в гости на Пр. Волгу.
      Я же встретился с мамой в Куйбышеве 1-го октября. Это был день Св. Софии и ее дочерей Веры, Надежды, Любови, который у нас традиционно отмечался как ее день рождения. Я пригласил маму в ресторан "Жигули", и там мы поговори- ли о настоящем и будущем. Она, конечно, гордилась тем, что я блестяще сдал весь кандидатский минимум (на это обычно уходит не менее двух-трех лет) и стал соискателем на канди- датскую степень в Москве в АПН. Мне тоже казалось, что ра- бота администратором в школе-интернате поможет мне быстро добиться ожидаемых результатов, что это наиболее прогнози- руемый путь обогащения педагогики моими идеями. Мать, ко- нечно, считала, что теперь она будет жить вместе с нами, и я по предварительному договору с Таней предложил ей переехать к нам. Ей исполнилось 65 лет, у нас появилось постоянное жи- лье, которое в будущем мы надеялись сменить на квартиру в собственно Чапаевске, от которого до Куйбышева был один час
      
      
      
      
      езды на электричке. Мама со всем согласилась, но в середине октября в письме сообщала, что Рита осталась и без жилья, и без работы, и без денег, а Боря болеет. Словом, она опять навя- зала ребенка бабушке, привезла его в Кутулук и оставила, хотя в том доме жить было почти невозможно. Мать поздно спох- ватилась, что не послушалась меня, и не переехала летом. Мы решили, что я привезу их вместе, и со стороны Тани это был акт самоотверженности.
      Так и получилось. 8 ноября на школьном автобусе с шо- фером В.Г. Сахновым мы вечером приехали в Кутулук, а 9-го днем добрались до интерната. Привезли все книги, кото- рые оставались в Кутулуке со времен моего детства, книжный шкаф, - его мама купила в те годы, когда я служил в армии. Привезли картошку, которую мама накопала осенью со своего маленького огорода рядом с домом, и банки с соленьями огур- цов и помидоров. Мама делала первые опыты по засолке и вя- лению карпов и толстолобика из прудов, которые появились в рыбхозе, поэтому эту рыбу мы тоже привезли. Несколько лет она эту засолку делала, конечно, для нас, и этих карпов и прочих рыбок охотно пожирали наши гости, да еще и до- мой прихватывали. Гостей у нас в те 70-е годы было много, и бывали они у нас часто. Позднее мы сами стали покупать этих карпов, я их потрошил и засаливал сам, т.к. никто, кроме меня, за этот малопривлекательный процесс не брался. Борю нужно было лечить, что Таня сразу же и начала делать. Через две недели приехала разозленная Маргарита Александровна, явочным путем убедившаяся, что из Кутулука пташки улетели. Она со скандалом забрала сына, сама не зная, куда его денет. Через неделю она привезла Борю назад, т.к. сообразила, что он мешает ей работать в детском саду в Новокуйбышевске. Пе- риодически она приезжала к нам повидаться с ним, пока не почувствовал, что, оказывается, очень выгодно отдать сына на воспитание другой женщине, путь и той, которая была ее не- навистной соперницей (а может быть как раз поэтому). В апре-
      
      
      
      
      ле 1972 г. она завербовалась на рыбную путину, на Камчатку. Главным доводом и причиной было ее убеждение в том, что там она заработает много денег на кооперативную квартиру, вернется, построит эту химерическую квартиру, и тогда возь- мет Борю к себе Я пытался ее отговорить от этой затеи, но не преуспел. Уезжая, Рита написала доверенность на получение алиментов на имя Корнющенко Надежды Дмитриевны. И ког- да деньги отправлялись в Кутулук, куда летом уезжала мать, то ей приходилось отправлять их назад нам.
      Наши соседи, интернатско-чапаевские бабы, глядя на нашу семью, коллективным умом пришли к выводу, что у Т.М. - своя дочь Вера, у Д.И. - свой сын Боря, а когда в 1973 г. родилась Катя, то ее признали нашей единственной "общей" дочерью. Мама с ними не очень-то общалась, но какие-то контакты были с соседями по подъезду. Ходила она и в магазин, когда не было грязи или заносов зимой. Что-то ей нравилось, но больше было отрицательных эмоций. Пообщавшись с работниками интерна- та и жителями С.-Дачного поселка, она пришла к труднооспари- ваемому выводу, что их, как культурный, так и уровень бытовой культуры, значительно ниже, чем у жителей Кутулука, и больше напоминает соответствующие уровни жителей Ст. Бинарадки. Мы не спорили, т.к. сами, когда немного обжились и огляделись, обнаружили, что попали в среду со значительно качественно низким населением, чем то, которое мы видели в Октябрьске. Очень слабым был педагогический коллектив, а позднее оказа- лось, что и в других школах коллективы не лучше. Социальный состав населения г. Чапаевска был на 80-90 % пролетарским со всеми присущими этому классу характерными признаками - нам еще предстояло познакомиться с чапаевскими рабочими гораздо ближе и теснее, когда мы вынуждено стали работать в школе рабочей молодежи. Но мы об этом даже подумать не могли в те первые годы. Все-таки у нас появилась приличная квартира, хорошая зарплата, особенно моя, как администрато- ра и учителя со стажем, превышающим 10 лет. Много позднее
      
      
      
      
      я создал некую максиму, подводящую итог нашего чапаевского бытия: "Приехав в Чапаевск, мы раскрыли рот от изумления, и вот уже 30 лет не можем его закрыть".
      Главной заботой мамы был уход за внуками. Я пропадал на работе по 10-12 часов, ко мне могли прийти ученики или воспитатели в любое время суток, и приходилось улаживать и хозяйственные, и педагогические проблемы. Таня работала по графику и тоже иногда возвращалась поздно вечером. Вера и Боря очень скоро подружились, совместными усилиями ра- зыгрывали спектакли, слушали детские пластинки, и вообще устраивали в квартире кавардак, так что соседи приходили жа- ловаться, но они все равно каждый день придумывали что-ни- будь новенькое. Осенью 1972 г. мы их определили в детский сад в поселке Титовка, куда их было нужно отвозить на автобу- се, что было не так-то легко при тогдашнем транспорте.
      Там мы встретили Новый, 1972 г., с елкой, Дедом Морозом и подарками. Нина Сергеевна приезжала почти каждую суб- боту, привозила, что могла, а дети каждый раз спрашивали ее: а что вы нам привезли? - пока им не сделали замечание. Тогда они в два голоса стали встречать ее так: здравствуйте, как вы доехали, как ваше здоровье? а что вы нам привезли? Потом жена стала часто болеть, приходилось ложиться в больницу, и нагрузка на Н.Д. увеличилась. На Таню подействовала смена экологической среды, тогда мы еще не знали, как сказывалось производство 3-х военных заводов на окружающую природу. Сверх всякой нормы выбросами и отходами этого производс- тва были заражены почва, вода, воздух, овощи и фрукты, кото- рые чапаевцы выращивали на своих дачах и огородах. В горо- де ежегодно происходило по два и более взрывов с большими жертвами среди горожан. Рядом с интернатом находился На- горный пос., который обслуживал ЧАЗИП - Чапаевский завод измерительных приборов, попросту полигон, на котором ис- пытывались все виды стрелкового вооружения и боеприпасы к нему: там постоянно шла стрельба. Жители знали обо всех
      
      
      
      
      секретах этого дьявольского производства и гордились тем, что они работают на оборону великого и несокрушимого Со- ветского Союза, однако делали вид, что ничего не знают. Не знали они и того, что их город скоро даст название тяжелому заболеванию, названному службами Всемирной организации здравоохранения "чапаевским синдромом". Его признаками является преждевременное старение и резкое снижение уров- ня интеллектуальной деятельности, в чем мы очень скоро убе- дились, работая в разных школах этого несчастного города. Этим же синдромом объяснялось и неадекватное поведение большей части взрослого населения.
      Еще до отъезда Риты на Камчатку, а после отъезда еще более, настроение матери стало изменяться. Таня самоотвер- женно взялась за новые обязанности, и вполне справлялась с ролью мачехи, которая фактически была ей навязана. Не все получалось, да и не могло получаться, но вместо разумного подхода со стороны матери начались придирки, подозрения, упреки, ревность - дескать, Боре достается внимания и ласки меньше, чем Вере. Я всегда вставал на сторону жены, и это еще больше подливало масла в огнь. Нужно было благодарить сноху за то, что она воспитывает чужого ребенка, но у матери, как она сама говорила, срабатывал "комплекс Нехлюдова", ко- торый должен был бы испытывать я, но я его не испытывал, а напротив, с каждым годом убеждался, что мой развод с первой женой был мне во спасение. Я и Борю старался интуитивно оберегать от влияния семьи Страховых-Кимуржи, к сожале- нию, не очень удачно.
      Получать за добро одни упреки, колкости, прямые оскор- бления - надо быть святой, или безропотно терпеть все это. В качестве неизбежной самозащиты она могла оказать сопро- тивление, но чаще всего пассивное, по принципу "отойди ото зла и сотворишь благо". Мать считала, что я должен быть на ее стороне, я же придерживался во всех ссорах и скандалах объ- ективности, и эта объективность заставляла меня быть на сто-
      
      
      
      
      роне справедливости. В ответ на это следовали упреки в том, что я не холю и не жалею ее, не создаю ей тот уют, который она заслужила, т.к. всю жизнь отдала и посвятила мне, а я проме- нял ее на жену и на тещу. Как и любая мать-вдова она, конечно, имела право меня упрекать, хотя эти обвинения были далеки от действительности, а свои недостатки она упорно отказыва- лась замечать. Очень любила приводить примеры других сы- новей, которые так любят своих матерей, что даже избивают своих жен, или разводятся с ними из-за непочтительности к свекрови, или вообще не женятся, чтобы только не доставлять беспокойств своей одинокой матери. Довольно бесцеремонно я ей объяснял, что формы мужской патологии ставить в при- мер не следует, и таких сыновей нужно подвергать психологи- ческой коррекции, тем более пример был под рукой: мой друг Л.Г. Блейхман, похоронивший мать в 38 лет, так и оставшийся холостяком, много пивший и умерший в возрасте 54 лет.
      Он же однажды оказал мне медвежью услугу и, подозре- ваю, не без цели. Летом 1974 г. я поехал к маме в Кутулук пос- ле нашего возвращения из Пицунды, и по пути захватил его с собой. Мама и Лев взаимно понравились друг другу, и он, рас- чувствовавшись от алкоголя, который мы поглощали в изряд- ных количествах, предложил матери: приезжайте ко мне, буде- те хозяйничать как дома, и вам будет очень хорошо! Я, отлично знавший, что такое это "хорошо", и что на следующий день о своем предложении Лева даже и не вспомнит, сижу рядом и шутливо поддакиваю (пусть потешится своим благородством!). Это дало матери повод возобновлять разговор об этом предло- жении, и еще упрекать меня в том, что я спокойно соглашаюсь с тем, что посторонний человек хочет взять ее к себе, а я даже не пытаюсь возразить! Мне пришлось ей объяснять, что это
      "приглашение" не более, чем пьяная сентиментальность моего друга, и что он такие призывы делал уже неоднократно после смерти матери в 1972 г. И что его квартира часто напоминает кабак и бордель одновременно, где пьяные друзья соседству-
      
      
      
      
      ют с не менее пьяными женщинами-актрисами и просто весе- лыми вдовами. Она удивилась: ты же мне этого не говорил! - А разве нельзя было, глядя, на Льва, самой догадаться? Но мама очень плохо представляла, что такое советская фронди- рующая интеллигенция сер. 70-х годов, которая в пьянстве и распущенности видела некую форму протеста, т.к. на другую была неспособна.
      Она могла в начале мая, на день рождения Тани, прислать мне крайне обидное письмо с совокупным перечислением всех моих грехов и проступков за прошедшие полгода (это через месяц после смерти тети Вали, которой ее дети играли, как мя- чиком, а я должен был мирить их у гроба матери!), а в конце ноября этого же 1975 г. прислать мне трогательное поздравле- ние с днем рождения:
      
      
      
      
      
      А потом, видимо, в 1976 г. я нашел на своем письменном сто- ле вот такое стихотворение, адресованное матерью своему сыну:
      
      До сих пор не знаю, сама ли она его сочинила, что было вполне возможно, т.к. у нее был дар версификации, или на- шла его у какой-то советской поэтессы. Она любила Ахмато- ву и Цветаеву, но в последние годы жизни предпочитала тех, кто попроще: О. Фокину, Л. Татьяничеву... Я сам и покупал ей книжечки таких поэтесс. И вот эти эскапады приходилось терпеть, и моему терпению удивлялась даже всегда терпеливая жена.
      И после этого могло придти вот такое покаянное письмо, написанное 24.07.1976 г.:
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Из-за такого двуличия я иногда называл мать "Фомой Опискиным", персонажем повести Ф.М. Достоевского "Село Степанчиково и его обители", - домашним тираном и лице- мером, способным быть деспотом и рабом одновременно. Но сама мама называла так своего племянника Ю.Е. Доброва в письме середины 1977 г. Это письмо было большим на 12 стр. и главное его тематикой был предполагаемый переезд Бори на постоянное пребывание в нашей семье, но попутно мать про- шлась по всем персонажам во все времена. Говоря о Юрии, она была права, т.к. кузен во всех отношениях был бабой в том смысле, который вкладывала в это понятие русская классичес- кая литература.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Фраза: "Да, вы с Юрием далеко не рыцари, хоть в вас и есть дворянская кровь, но нет дворянской чести, чем славны были наши предки", - написано мамой скорее от бессилия или не проходящего уже годами отчаяния. В таком же состоянии были написаны и те письма, которые приведены выше. Юрий, действительно, вел себя неподобающе, пользовался некоторы- ми слабостями тетки в своих интересах. Еще до смерти тети Вали он уже держал у себя Н.Д. как домработницу, а ей было выгодно жить у него, так как это позволяло видеться с внуком. После смерти тети Вали она уже превращалась на осенне-зим- нее время в экономку. Если у Юрия появлялась одна из двух- трех женщин, с которыми он "дружил", то она переселялась к нам. Жила и у Страховых, у Кимурджи, - эту фамилию Рита приняла во втором браке. В январе-феврале 1977 г. жила у пле- мянницы Л.Е. Лагуткиной, лежала там в госпитале в Тбилиси, а вернувшись, нахваливала эту семью. Между прочим, оттуда привезла тюк старой одежды, военное обмундирование, в ко- тором много лет я ходил в лес за грибами, а потом в нем же работал на даче. Жизнь в семье Люси ей так понравилась, что спустя какое-то время она написала ей письмо с предложени- ем, - не могу ли я к вам переехать совсем, вместе с внуком Бо- рей? Позднее Люся говорила мне, что тетка задала ей вопрос:
      "Как ты относишься к матерям, которые отдают своих детей на воспитание другим женщинам?" - на основании этого вопроса моя кузина в сер. 90-х годов пришла к выводу, что Н.Д. имела в виду себя, в молодости родившей Люсю вне барка, и отдавшая ее на воспитание в семью брата его жене В.Т. Добровой. Я же разочаровал ее, сказав, что подразумевалась-то Рита, собирав- шаяся отдать Борю в нашу семью, т.е. чужой женщине Тане. Но Люся осталась при своем мнении, сохранив его до смерти. Тогда же такая ересь ей и в голову не приходила, и она очень вежливо, но решительно ответила тете Наде, что о таком вари- анте не может быть и речи; прилететь на похороны тетки она тоже не подумала, хотя я хоронил дядю Женю и тетю Валю.
      
      
      
      
      В обоих случаях, кстати, я получил на работе нагоняй и начет: такое родство не считалось близким. Когда мать сообщила мне об отказе Люси, я только покачал головой и иронично заметил:
      "Подумать только, какая Людмила бессердечная женщина! От какого счастья отказывается!". Мать сочла себя обиженной.
      Эту "охоту к перемене мест" в 70-е годы сама мать оце- нивала критически, называла себя и "лягушкой-путешест- венницей", и кочевницей, и "блуждающим вечным жидом". В одном из писем 1977 г. она говорила о себе так: "А если все- таки приедешь ко мне, то привези мне лучше старое пальто и валенки. Они мне здесь всего нужнее. В новом ходить некуда, а ездить в этом году я не собираюсь. Довольно и так каждую осень ухожу и прихожу с котомкой за плечами, как богомол- ка-паломница, а прибыв на место всю зиму чувствовать себя приживалкой. Ужасно тяжелое чувство и никогда мне его не изжить из себя". Позднее я узнал, что в геронтопсихологии действительно существует такое понятие как "агасферовский синдром", означающее неодолимое тяготение пожилых людей к переездам, к смене места жительства, к бродяжничеству и т.п. Причиной этого синдрома бывает разное, а бывает и вовсе отсутствие причины. Мать заявляла, что она странствует из-за неприкаянности и неустроенности, - как Сын Божий в знаме- нитых строках Евангелия, т.е. опять же по моей вине. Однако получалось как-то так, что всем ее приезды были полезны, все выигрывали, кроме нас. У нас бывали случаи, когда мы катас- трофически нуждались в ее помощи, но она или была больна, или у кого-то жила и не могла к нам приехать, и мы выкручи- вались черт знает каким образом. Даже когда мы купили ей дом с садом совсем рядом с нашим интернатом в 1978 г., взяв деньги в долг у Юрия, она продолжала свои разъезды. Даже за два месяца до смерти она оказалась не дома, а у Риты, по- том у Юрия, а они, почуяв неладное, постарались быстро из- бавиться от нее. Еще при ее жизни я считал, что ею с какого-то времени овладела какая-то фобия, навязчивое состояние, ко-
      
      
      
      
      торое можно было бы назвать "фундаментальной тревогой", хотя это понятие в философии психологии имеет несколько иной адрес. Я объяснял ее состояние неосознанным предчувс- твием близкого конца и таким же неосознанным стремлением избежать его путем смены мест. Причину этой тревожности мы видели в ее непрерывном самолечении. Половину пенсии, если не больше, она тратила на лекарства. Главными среди них были аналгетики, а затем она обратилась к нейролептическим средствам, в частности, к мелипрамину. Так она лечилась от головной боли, от бессонницы, от болей в желудке. И даже, когда она ложилась в больницы, это самолечение продолжа- лось. Неумеренное употребление антидепрессантов стало по- рождать противоположный эффект: возникало патологическое чувство безнадежности и неадекватности окружающему миру. Близкие люди для матери становились неприятными, отноше- ния с ними колебались в малом диапазоне времени от эйфории до отторжения, она стремилась к публичным обвинениям, к откровенному озорству. Притом с другими людьми она могла замечательно продемонстрировать и свою интеллигентность, и начитанность, и образованность, да так, что те даже поверить не могли, если мы рассказывали о каких-то ее причудах. Как- то Р.Л. Ицкович, услышав от меня жалобы на тяжелую обста- новку в нашем доме, в больнице, где мать лежала, сделала ей выговор, а она потом разочарованно сказала мне: "Ты, оказы- вается, все рассказываешь о том, что у нас происходит, другим людям!?" - "Я вынужден это говорить, мало ли что ты над со- бой можешь сделать! Обвинят меня, и я заранее готовлю сви- детелей, чтобы они сказали правду". Видимо, такая возмож- ность матери не приходила в голову, и она притихла. На время. Нам приходилось жить с человеком, который мог заявлять:
      "Я вам мщу и буду мстить! - За что? - За мою поруганную ста- рость! За Борю! Я стара, но еще ядовита!" - эта фраза И. Буни- на была у нее главным козырем. "Буду умирать - прокляну вас всех!". А было и так, что она становилась в позу и возглаша-
      
      
      
      
      ла: "Проклинаю Вас! Будьте вы прокляты во веки веков!". Все это, конечно, отдавало литературщиной и напоминало мещан- ские мелодрамы начала века. После этого могла Н.Д. писать и ласковые, и нравоучительные письма, педантично поучать, давать мудрые педагогические и бытовые советы, не понимая, что больше всего она причиняет вреда своему любимому вну- ку, которого мать, нарожавшая двоих детей с новым мужем, фактически бросила, и кроме нашей семьи, которую она так похабила, ему деваться некуда, а все ее скандалы непременно отравят отношения в будущем. Слышать об это она не хотела и была убеждена, что во всем права. Получилось же очень мно- гое как раз по той модели, которую я только что изложил. То добро, которое она ему делала, обернулось спустя годы злом.
      Естественно, что Н.Д. Корнющенко стала чаще болеть. Дважды она падала с крыльца: один раз еще в старом доме - сломала два ребра, сразу не обратила на это внимание и долго мучилась; второй раз уже в новом доме, куда я ее перевез в начале мая 1972 г. - сломала руку осенью 1973 г., когда у нас родилась Катя, и я метался один и на работе, и дома с четы- рехлетней Верой. В Куйбышеве она лечилась в поликлинике, где стояла на учете Рита и пользовалась ее фамилией для по- лучений рецептов. Дважды она ложилась в поликлиники по протекции Юрия или Регины, у которых были знакомые врачи и я ездил навещать ее. В феврале 1974 она лежала в клинике факультетской хирургии мединститута, а в марте 1975 - в Кли- нике госпитальной хирургии мединститута. В первом случае диагноз был: обострение хронического холецистита, во вто- ром: хронический аппендицит, умеренный колонтоз, колит; от операции она отказалась. В Чапаевске по моей просьбе ее клала в поликлинику МЧС Љ 1 жена моего доброго знакомого И.О. Моливера, бывшая там зав отделением, в апреле 1978 г. с диагнозом: мышечный полиартрит в фазе обострения. Потом она лежала там в мае 1979 г. после отравления таблетками ме- липрамина, и уже перед смертью на обследовании, после чего
      
      
      
      
      в конце октября ее перевели в хирургическое отделение Город- ской больницы.
      
      ***
      Летом 1972 г. у нас появился Федор Иванович Макаров, учитель физики из с. Узюково, с которым у нас было мимолет- ное знакомством зимой 1969 г. в общежитии КГПИ. Он искал книги из БВЛ и получил мой адрес от Н.В. Симдянова. Книги этой серии мы ему позднее несколько лет доставали, и от него я тоже получил немало хороших книг. Он ездил к нам часто, я к нему - значительно реже, но почти каждый год. В этот раз он привез мне подписку на полное собрание сочинений Ф. Досто- евского - сельским учителям были льготы на подписку, а мне ее оформить не удалось. Позднее Федя много раз помогал нам и при переездах, и при похоронах матери, и во многом другом. Он был хорошо начитан, образован, неплохо разбирался в изобрази- тельном искусстве, собирал альбомы и репродукции, - словом, был совершенно не типичным сельским учителем, и коллеги по школе смотрели на него как на блаженного. В то же время он был безотказным сельским мужиком, умеющим делать любую работу и обо всех заботящимся, чем его родичи беззастенчиво пользовались. Мама его любила больше всех других моих дру- зей. Наша дружба с ним и с его женой Тамарой, тоже сельским учителем-биологом, продолжалась почти тридцать лет, до его смерти в мае 2000 г. Перед отъездом в Москву я побывал на его могиле на сельском кладбище в Узюково.
      Осенью 1972 г. отношения в семье опять обострились. У нас с Таней разыгралась семейная драма, которая довольно благополучно разрешилась к концу года, но, к сожалению, она имела отдаленные последствия, и первым из них было то, что мать, видимо желая угодить Рите, написала ей на Камчатку, что наша семья разваливается, Боре плохо и т.п. Позднее мать отказывалась признать, что так поступила, но я был убежден в обратном и летом 1978 г. сумел вызвать первую жену на откро-
      
      
      
      
      венность, и она призналась: да, такое письмо было, и только поэтому она решила забрать сына под материнское крылышко. Поскольку любимым упреком матери был упрек, в том, что я отдал своего сына "чужому мужику", то при таком очередном заявлении я ответил, что вина-то ее, а не моя. Она стала опять оправдываться, и тогда я прямо заявил, что Рита все мне рас- сказала. Она реагировала коротко и просто: "Ритка предатель- ница!". Все были плохи, кроме нее.
      Ну, а 15 января, потом еще и еще раз к нам являлся новый муж М.А. Юрий Тимофеевич Кимуржи. Он предъявил реше- ние суда 1968 г. и доверенность от жены на право забрать ее сына Борю и привезти его по месту жительства, т.е. в Камчат- скую обл., Алюторский р-он, пос. Корф, ул. Луговая, д. 3, кв.
      25. Вместо рыбной путины Рита стала работать воспитателем в детском саду, что, конечно, ее больше устраивало, но боль- ших денег не приносило. На следующую встречу я пригласил Юр. Ев. для консультации: он посмотрел его документы, для вида засомневался в их правомочности, и Кимуржи с тестем, который с ним был, опять уехали ни с чем. Но затем Юрий, опытный юрист, сказал мне: "Наше дело плохо! Все докумен- ты соответствуют ситуации, и ему не надо даже обращаться в суд, достаточно обратиться в орган опеки или в отделение ми- лиции". Поэтому, когда в третий раз явились Юрий, его теща Г.В., брат Риты Игорь, которого я считал наиболее разумным среди всех Страховых, мне пришлось согласиться, хоть мама говорила: "Не отдавай!", т.к., наконец, поняла, какую ловушку она сама себе устроила своими же доносами на нашу семью.
      Вся эта затея носила какой-то дикий, сюрреалистический привкус и было очевидно, что она рано или поздно закончит- ся таким же бредом, каким и началась, но последствия будут пагубны для всех ее участников. Только вот расхлебывать эти последствия придется нам с Таней. Так и получилось, и рас- плачиваться за решения, принятые людьми без царя в голове, приходится уже внукам и правнукам Бори и Риты. Они уеха-
      
      
      
      
      ли, и в жизни Бори неожиданно начался новый "камчатский" период, длившийся около двух лет. Мы посылали ему книги, одежду, игрушки, поздравления, я писал ему письма, но, как позднее выяснилось, мать ему не сообщала про эти подарки и т.д. Замечательные детские книги остались на Камчатке, ког- да они вернулись в Куйбышев. Бабушка посылала ему письма, поздравления и свое поэтическое творчество в разных прояв- лениях. Боря тоже писал ей, т.к. в сентябре пошел в школу. Вот образцы их переписки:
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ...
      
      
      
      
      
      
      
      Боря хорошо закончил 1-ю четверть 1973/74 уч. года, и ро- дители, т.е. мать и отчим получил благодарность от руководс- тва школы. Эту открытку они переслали бабушке, чтобы она тоже гордилась своим внуком:
      
      
      
      
      
      
      Загадки для Бори от бабушки.
      
      
      
      
      
      
      Рисунок и письмо Бори бабушке Наде.
      
      
      
      
      Во 2 классе Боря начал учиться еще в Корфской школе, а закончил его уже в школе на 18 км. г. Куйбышева. За ним ле- тал Игорь, якобы для того, чтобы возвращаясь через Москву и остановившись у дяди Миши, сделать Боре операцию по уда- лению гландов. Ничего этого не было, - эту операцию сделали
      
      Табель Бори за 2й класс, 1975 г.
      
      
      
      
      лишь в Чапаевске летом 1978 г. Понятна была и причина: но- вый ребенок Олег от обоих родителей, начал вытеснять ребен- ка жены от первого брака. У Юрия тоже была дочь от первого брака, но она жила у матери в Мариуполе (Жданове). Сначала мы встретились с Борей: он находился в детдоме, где и в то время работала бабушка Г.В. воспитателем в группе началь- ных классов, а затем в отпуск прилетели Рита и Юрий. С ними я встретился 23.03.1975 г. в квартире Ю.Е. Доброва, который пригласил их к себе, вероятно, по просьбе тетки, которая в те дни лежала в больнице.
      В эту встречу и обнаружились педагогические способ- ности Ю.Т. Кимуржи. Он с гордостью рассказал, как в ян- варе 1973 г., возвращаясь с Борей на Камчатку, он в ответ на неизбежные капризы завел его в туалет в аэропорту и сильно побил. У него не было ни тени сомнения в справедливости такого героического деяния. Боря виновато улыбался, Рите в голову не пришло мужа одернуть, а мне стало противно си- деть с ним за одним столом, и под каким-то предлогом я эту компанию покинул. Стало понятно одно: скорее раньше, чем позже Борю они будут выталкивать снова в нашу семью, но уже с другими качествами, чем два года назад. В сущности, этот Юрий был полудикарем со своими ценностями и пред- ставлениями о нормах поведения. Его не надо было везти в большой российский город. На Камчатке, в условиях полу- дикой, но здоровой природы, среди бичей и таких же люмпе- нов и маргиналов как он сам, ему было уместно себя вести по неписанным законам этой среды, - рыбаков, охотников, оленеводов, тех самых "настоящих мужчин", которые завое- вывают женщин своим кулаком и ножом, а те видят в них за- ступников и готовы их любить. Но стоит такому неотесанно- му землепроходцу появиться в мире городской цивилизации с другими мерилами поведения, как женщина, мирившаяся ранее и с грубостью, и с простотой нравов своего избранни- ка, вдруг обнаруживает, что едва-едва способна жить с ним
      
      
      
      
      вместе, не говоря уже о любви и заботе о нем. Так получилось и с Ритой. Они хотели вернуться на Камчатку, но не знали, как быть с Борей. В конце концов, все четверо стали жить в Куйбышеве на ул. Бр. Коростелевых в доме, который прина- длежал деду и бабке Риты. Кажется, Бирюковы к этому вре- мени уже умерли, а у новых жильцов была надежда на скорое снесение этой части старой Самары и на получение большой квартиры в новостроящихся кварталах. Ждать этого событии пришлось почти 30 лет до 2004 г. Получив долгожданную квартиру М.А. Кимуржи умерла 15.04.2005 года. Юрий в эти годы начал страшно пить, со всей семьей Страховых рассо- рился, заболел, лежал и в больницах, и дома. Они расходи- лись, но жили по-прежнему вместе, и он платил алименты и ей, и своей первой жене. Это обстоятельство не помешало Рите родить дочку Галю в 1979 г. в дни, когда умирала Н.Д., и она едва смогла приехать на ее похороны. Галя умерла сов- сем молодой 7.10.2007 г., Гал. Вас. - 17.04.2009 г., Юрий - 8.08.2010 г., брат Риты, психически больной Юрий - 2.11.2009 г., а другой брат - Игорь, умер раньше всех в 1999 г. от алкоголизма. В Самаре ныне проживают Олег Юрь- евич Кимуржи, и его двоюродный брат, сын Юрия Алексан- дровича Страхова. В Хворостянском районе Самарской обл. проживали дети Игоря Александровича Страхова: мальчик и девочка, давно ставшие взрослыми людьми.
      К 1975 г. относится совместное поэтическое творчество ба- бушки и внука и эти самодельные вирши, посвященные злобе дня, показывают, что поэтический талант Бориса проявился рано и благодаря бабушке.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ...
      
      
      
      
      
      
      
      Бабушка стала составлять внуку словарь литературного языка, иностранных слов, правильного ударения. Делала она это в специальном блокноте, используя все доступные ей толковые словари. Боря этим словариком не пользовался, т.к., когда пере- селился к нам, все эти словари были в его распоряжении.
      
      
      
      
      
      ***
      После отъезда Бори у меня резко обострилась ангина, поя- вились, как следствие осложнения, боли в сердце, и врачи по- советовали сделать операцию по полному удалению миндалин (в детстве мне их всего лишь скусывали), и как можно быст- рее. Пришлось ложиться в лоротделение, где мне и сделали эту довольно болезненную операцию. Выписали меня 8.02.1973 г., да еще неделю я должен был дома восстанавливать здоровье.
      Мои радужные надежды, благие намерения собрать всех моих близких людей в одном доме под одной крышей очень сильно потускнели. В конце 1971 г. я собирался создать некую патриархальную семью, где все понимают и помогают друг другу, в которой каждый знает свои обязанности и играет от- веденную ему роль. В начале 1973 г. об этом было невозможно и подумать. Таня ждала второго ребенка, а со стороны матери следовали упреки в том, что это она виновата в том, что забра- ли Борю, т.к. собирается заменить его своим ребенком. Жену это нервировало, она упрекала меня за то, что я не могу защи- тить ее и отчасти была права, но и маму девать было некуда, т.к. у Юрия со своей матерью творились постоянные скандалы. Потом, как всегда, мама уехала в Кутулук, и нам стало легче. Мы понемногу обставляли свою квартиру, которая нам не при- надлежала, т.к. была ведомственной. Купили книжные полки, в которых разместили большую часть библиотеки, купили холо- дильник, телевизор, кухонный шкаф, я повесил красивые све- тильники, картины, гравюры... Нашу обстановку гости с ува- жением называли старинной, хотя это была имитация старины. Летом этого года я много ездил по районам области в це- лях комплектования интерната. Отправлял детей в пионерские лагери, а потом ездил к ним на родительские дни. Таких ла- герей было каждое лето три - для детей-социальных сирот и просто сирот. В интернате сменились и директор, и завуч, - за пьянство и неспособность к административной работе. Я тоже подумывал о переходе на работу учителя, но меня уговорил
      
      
      
      
      зав. гороно, т.к. новые мои коллеги будут не опытны. Это было справедливо, и я согласился остаться.
      В июле я ездил в Москву на встречу с Азаровым и Турбов- ским. Я был в гостях у Юрия Петровича, познакомился с его приемным сыном Димой, и после долгой беседы мы опреде- лили тему диссертации: "Мастерство индивидуальной работы с учащимися". Ю.П. познакомил меня с методами социомет- рии: на страницах моей записной книжки тех лет записаны этапы исследования, схема матрицы и социограммы, приемы обработки материала. Все это было популярным и полезным в педагогической психологии тех лет, и позднее, я нашел пол- ное описание методов социометрии в книгах Я. Коломинского. В НИИ ОП АПН сложилась такая ситуация, что можно было бы мне стать не только соискателем, но и поступить в очную аспирантуру в том же НИИ при протекции со стороны Азаро- ва. Для этого нужно было съездить в Президиум АПН и подать там заявление в секретариат. Я написал заявление и отправился на Большую Полянку, где располагался Президиум, но на пути на меня напали серьезные сомнения. С обязательным в случае поступления членством в КПСС еще можно было бы как-то схитрить, я уже был обучен такому искусству, но как быть с семьей, с Таней, которая должна была вот-вот родить? Поэто- му приехал я на Полянку уже без твердых намерений. Я похо- дил по зданию, посмотрел на двери кабинетов с табличками, указывающими на хорошо известные мне имена академиков и членкоров, в Секретариате надо было подождать соответс- твующего чиновника, но я решил от затеи отказаться, бросил в урну свое заявление и с легкой душой отправился в ГТГ. Таня считала, что этот поступок был актом самопожертвования с моей стороны, но правильнее было бы назвать его победой здравого смысла. Кроме того, после нескольких лет работы в современной советской школе, особенно после двух лет рабо- ты в школе-интернате, у меня возникли серьезные сомнения в необходимости для меня научной педагогической карьеры. Но
      
      
      
      
      когда я рассказал об этом решении матери, она меня не одобри- ла, и ее расположение к Тане от этого не улучшилось. В начале августа я провел в Кутулуке две недели. Ловил рыбу, утеплял дом на зиму, заготавливал уголь для печи. И делал наброски будущей диссертации и будущих статей на педагогические и искусствоведческие темы на берегу водохранилища. Часто ви- делся с Колей Шоховым, с которым в 1971-72 гг. встречался в Куйбышеве в его "квартире". Отношения с матерью были спо- койными, доброжелательными. Из Москвы я привез ей лекарс- тва: белласион, мелипромин, пенталгин, и бронзовый бюстик А. Блока.
      5 сентября 1973 г. родилась наша Катя. Имя ей мы выбира- ли сами: между Софией и Екатериной. Остановились на пос- леднем: у Веры Фигнер, знаменитой народоволки, была млад- шая сестра Екатерина. Софьей же была еще более знаменитая революционерка Перовская, и спустя много лет это имя полу- чила дочь Веры Червоткиной - наша внучка София.
      Матери Кати очень скоро пришлось лечь в больницу, т.к. в роддоме ей не сделали необходимые процедуры для предо- твращения болезни груди. Мы остались с Верочкой вдвоем, т.к. приехавшая теща должна было лечь в больницу вместе с дочерью и крохотной внучкой. Я же в это время по сути ока- зался единственным руководителем интерната, т.к. новый ди- ректор В.Л. Монастырев, сменивший старого Г.В. Барашкина, тотчас же заболел, и на два месяца я превратился в директора, а потом и еще раз, фактически на все время первого полуго- дия. Новая завуч опыта не имела и ей, Подъепольцевой Т.И., мне тоже приходилось давать азы административной работы. Словом, я один разрывался на части. Мама же после того, как вылечила свою сломанную руку, появилась у нас глубокой осе- нью и познакомилась с внучкой. Катя ей очень понравилась. Она говорил о ней: "Катя - необыкновенный ребенок! Это настоящий ангел. Ты тоже в детстве был таким!". Умненькая Катя всегда знала, как и на кого производить впечатление. Вот
      
      
      
      
      Вера с Борей липнут к бабушке, а Катя терпеливо ждет. Когда страшим надоедает это лизание, и они от бабушки удаляют- ся, то Катя подходит к ней и с бесцеремонной уверенностью залезает на колени и удобно и надолго усаживается, зная, что старшие детки уже охладели к бабушке и сгонять ее не будут. Бабушка шутила: "Живая была живулечка, не сходила с живо- го стульчика!" - т.к. Катенька всегда очень компактно устраи- валась на руках, и хотя была упитанным ребенком, не казалась слишком тяжелой. Мама называла ее "умильным ребенком". Позднее она сочиняла и присылала ей стихи:
      
      
      
      
      
      
      
      Стихи Н.Д. Корнющенко, посвященные внучке Кате, 1977 г.
      
      
      
      
      Наверное, это послание пришло в сентябре 1977 г., когда Кате исполнилось четыре года, т.к. в этом году 5 сентября при- ходилось на воскресенье. Катя самостоятельно научилась чи- тать в 2,5 года, и мы обнаружили этот феномен совершенно случайно. Так же самостоятельно она научилась и писать. Вот образец ее письма бабушке Наде в октябре 1977 года, в кото- ром она сообщает о болезни Веры, и о том, что у нас появилась новая стиральная машина "Белка":
      
      
      
      
      
      
      
      Письмо и рисунок Кати бабушке Наде.
      
      
      
      
      С Катей, которой в 1976 г. исполнилось 3 года, в начале сентября, как раз в этом году мы вдвоем выкопали и собрали картошку на "дальнем огороде". "Дальнем" потому, что, начи- ная с весны 1972 г., мы обзаводились клочками земли в окрес- тностях нашего учительского дома. Распахивали нетронутую землю, очищали ее от камней и мусора и засаживали овоща- ми на зависть соседям. Этим же занимался наш воспитанник Александр Цыганков. В конечном счете, все участки у нас за- вистники поотбирали.
      Как бы не восхищалась мама Катей, но позднее нам стало понятно, что наедине с малышкой она позволяла себе недо- пустимые фразы, колкости, и это в неявном виде запомнилось девочке. Я сам однажды был свидетелем такой эскапады, и сделал матери замечание, а сколько этих эскапад остались нам неизвестными!
      В 1974 г. Н.Д. почти не жила у нас. Мы справлялись сами, благодаря помощи Нины Сергеевны. Почти так же было и после смерти В.Т. Добровой, поэтому отношения между нами были довольно терпимыми, хотя я упоминал выше о письмах, которые получал от матери в порядке нравоучения. В 1974 и 1975 мы ездили с Верой на Кавказское побережье: "дикарями" в Пицунду, и в дом отдыха "Пограничник Закавказья" в Гаг- ры - по протекции В.И. Лагуткина, в чьем ведении находились дома отдыха и пионерские лагеря, принадлежащие Закавказс- кому пограничному военному округу.
      Приезжали в Кутулукстрой, оставляли там старший детей, а они опять сдружились, вместе ходили на рыбалку, - Боря ло- вил рыбешку, а Вера ее собирала и охраняла.
      Вернувшись из Гагр летом 1975, мы узнали, что школа- интернат Љ 3 реорганизована во вспомогательную школу-ин- тернат, т.е. для детей с задержкой умственного развития, для олигофренов. Поскольку Таня оставалась по-прежнему на должности воспитателя, то нам дали другую 3-х комнатную квартиру в этом же доме, но в другом подъезде. Ранее в ней
      
      
      
      
      жила семья директора, затем Н.В. Воеводко со своими доче- рями, все переезжали, и квартира была в ужасном состоянии. Мы взялись за ремонт своими силами, материалы и "доста- вали", и покупали, а в результате получилась очень неплохая, большая квартира, в которой места могло хватить на всех. Потом мы переезжали с помощью Юрия и Феди, т.к. главной тяжестью были составные полки с книгами, - Федор каждую полку брал на плечо и с второго этажа переносил ее на второй этаж в соседнем подъезде. Поэтому до конца лета мы никуда не ездили, и только в самом конце августа на легковой ма- шине, которую обеспечила Регина, я отвез маму в Кутулук, а назад привез банки, которые мы потом перетаскивали в наш интернат.
      Накануне сентября я договорился с директором местной школы Љ 12 П.П. Пестриковым, о том, чтобы в 1-й класс при- няли нашу Верочку, - ей еще не было семи лет, но она была хо- рошо подготовлена, и мы отдали ее в школу на год раньше. Все школьные годы наша старшая дочь училась хорошо. Бабушка прислала ей замечательное поздравление с началом учебы:
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Письмо бабушки Вере с поздравлениями, 1975 г.
      
      Летом 1976 г. мы по профсоюзной путевке ездили на две недели в Ленинград. Таня была неплохо знакома с городом, а я оказался там впервые, и впечатление от достопримечатель- ностей Северной Пальмиры сохранялось у меня долго. Я даже собирался везти в Ленинград учеников своего факультатива по истории культуры. Там мы встретились с Сашей Цыганковым, нашем воспитанником, которого прошлым летом мне удалось отправить на учебу в СПУ в этом городе.
      Летом этого года Ю.Е. Добров, после очередного разрыва с Региной, сошелся со своей старой знакомой еще по Бузулуку Ириной Николаевной Верховцевой, которая давно была вдовой и жила в Оренбурге вместе с сыном-олигофреном Валерием и дочерью-студенткой факультета иностранных языков пединс- титута Людмилой, о которой мы с благодарностью вспоминали в самом начале восьмой главы в рассказе о г. Бузулуке. Втроем они были у нас в гостях тоже летом 1976 г. Но и с нею Юрий расстался через 2,5 года, оболгав и оскорбив ее, как только мог. Мы же поддерживали отношения с Верховцевыми до смерти Ирины 21.09.1997 г., а с Людмилой Владимировной - до 2003 г. Верочка окончила первый класс почти отличницей и про- вела часть лета у бабушки, откуда я привез ее со спутанными
      от "полудикой" жизни волосами.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Табель Веры Корнющенко за 1 класс, 1976 г.
      
      В 1976 г. маме исполнилось 70 лет. Мы поздравляли ее с юбилеем. Вера и Катя из Чапаевска, а Боря из Куйбышева. Она по-прежнему делала заготовки, покупала для нас лук, чес- нок, перебирала картошку, которую я накануне выкопал. Все это мама с попутными машинами переправляла в Куйбышев, а я с соседом на его "Запорожце" привозил домой. У Юрия ей теперь жить было негде, поэтому на зиму ей предстояло пе- реселяться к нам. Письма ее стали умиротвореннее, она стала писать персонально Тане, с уважением, как равной. В 1976 - 1977 гг. она поняла, что нужно быть осторожной, т.к. инстинкт
      "хранительницы" Бори кое-что ей подсказывал.
      
      
      
      
      
      
      Письмо Н.Д. Корнющенко своим внучкам.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Борино поздравление бабушке.
      В конце октября мама приехала к нам "на зиму". Произо- шел страшный случай, который я до сих пор вспоминаю с со- дроганием. После переезда мы многое доделывали, улучшали. Моей главной заботой было размещение книг. Стену полок до потолка я с обеих сторон дополнил узкими стеллажами для альбомов и монографий по искусству и для естественно - научной литературы. Большую проблему представляло хра- нение книг малого формата, выходящих в различных сериях. Ф.И. Макаров посоветовал сделать во всю длину одной стены
      
      
      
      
      полки на кронштейнах и сам привез мне три железных кронш- тейна, изготовленных в сельской кузнице. И вот в октябре, на- кануне приезда мамы, я сооружал эти полки. Уязвимым местом этой конструкции было то, что они нависали над недавно куп- ленной софой, предназначавшейся для мамы. Но опыт у меня был богатый, я уже столько просверлил и пробил отверстий в стенах и на работе, и дома, столько вбил дюбелей и все надеж- но, так что у меня не было сомнений и на этот раз. И вот элект- родрелью я просверлил шесть отверстий, вбил шесть мощных дюбелей из дерева, положил на кронштейны полированные доски, вырезанные из списанных интернатских шифоньеров, привинтил их шурупами к кронштейнам, расставил на этих полках примерно 250 книг, - и залюбовался своим творени- ем. А примерно через неделю приехала мама в самом добром расположении духа. Легла спать она, как и предполагалось, на софе под полками. Утром в воскресенье мы услышали, как кто-то прошел в туалет. И почти сразу же раздался страшный грохот. Я мгновенно понял: полки! И сразу же другая мысль: мама! Влетел в зал: так и есть, все рухнуло одновременно, кни- ги и полки грудой лежат на софе и полу, а матери нет! Она вышла из туалета и спросила: что случилось? Я тупо глядел на развал и молча показал рукой - вот что случилось, то, что могло, если не убить 70-летнюю женщину, то серьезно покале- чить ее. Под полками под стеклом висела фотография иконы Владимировской богоматери, оставшаяся целой, и мы, люди не религиозные, решили, что это она уберегла мать. Я услышал много интересных характеристик и оценок моей деятельнос- ти - совершенно справедливых. Критика оказалась полезной в том смысле, что я углубил отверстия с помощью пробойника, новые дюбеля укрепил в отверстиях клеем-мастикой, - и полки продержались до нашего переезда в ноябре 1979 г. Так же я их сделал в новой квартире, и они висели до нашего переезда в 2004 г. Так что дело было не в неверной конструкции, а в моем первоначальном технологическом просчете.
      
      
      
      
      
      
      
      Это письмо-поздравление Боре прислал бабушка накануне Нового года. Но 1977 г. мы встречали все вместе, т.к. я соби- рался с учениками 1-й школы ехать на экскурсию в Ленинград и взять Борю с собой. Уже были куплены железнодорожные билеты, но вызов из ПТУ, в котором мы должны были размес- титься, пришел с опозданием на несколько дней, а без него ди- ректор школы не мог дать приказ на нашу поездку. Поэтому Боря просто погостил у нас.
      
      
      
      
      В феврале 1977 г. у нас сильно заболела Верочка, случился менингит, и, к счастью, врач вспомогательной школы сумела во-время диагностировать болезнь. Таню с дочкой положили в инфекционную больницу. Мать в те месяцы жила в Тбилиси у Люси, ложилась в госпиталь на обследование. Вере я писал в палату ободряющие записки:
      
      
      
      
      
      "Смена дискурса" в письмах и поведении матери была не случайной. В семье Кимуржи отношения становились все напряженнее. Глава семьи все больше и больше демонстри- ровал, на что он способен. Жену он начал ревновать, в том числе и ко мне, стал требовать, чтобы я не появлялся в их доме, и т.д. Испортились его отношения с тещей, с которой у них, было, установились дружеские отношения на почве пьянства. Она стала учить его нормам приличного поведе- ния в обществе, а ему это очень не нравилось, и он посту- пал вопреки ее поучениям. К Боре он стал относиться плохо, попрекал его за лень, непонятливость, несобранность. За про- винности бил его, а мать не могла или не хотела сына защи- тить. Поэтому мама стала осторожно прощупывать почву для повторного возвращения Бори в нашу семью. Я раньше всех угадал ее замыслы: Боря не просто возвращается к нам, а она с ним, как главный воспитатель, окончательно поселяется у нас. Кошмар этой совместной жизни предстал передо мною во всей красе. Тане же очень хотелось мира со свекровью, она готова была начинать все сначала, лишь бы в семье был мир. У меня же прежние утопии о существовании под одной крышей большой семьи, в которой все друг друга, если не любят, то хотя бы уважают, рухнули. В конце концов, у нас росли две дочери, и девочкам было совершенно ни к чему быть свидетельницами постоянных скандалов и выяснения отношений. Я так и заявил матери: "Довольно! Издали милее! У такого плохого, равнодушного отца и такой скверной пло- хой матери-мачехи, как мы с Таней, Боря только плохому на- учится. Пусть его лучше воспитывает высокообразованный, гуманный отчим и заботливая, любящая мать". Мать промол- чала и проглотила мою тираду, видимо, поняв, что своими филиппиками против нас она просто рубит сук, за который держится. Но это смирение было временным, просто она го- товилась к длительной операции, которую назвала "операция Боря".
      
      
      
      
      Началась эта "операция" с сер. 1977 г. Она включила в нее всех, кого могла, даже Ирину Верховцеву, которая заботилась о Боре: он по старой памяти приходил к Добровым, как он рань- ше приходил к бабушке. О каждом его приходе Ирина говори- ла мне с неподдельной болью, что он голодный, неухоженный, больной мальчик, совершенно заброшенный, и что я должен немедленно взять его к себе. Включены в проект были, и дед с бабкой с материнской стороны, те самые заботливые родите- ли Риты, которые пять лет назад требовали, чтобы мы вернули сына их дочери и ее замечательному мужу и этим принесли всем непоправимый вред.
      Рита до поры до времени разыгрывала из себя мать, раз- рывающуюся между двумя детьми и сохранением семьи. На самом деле Боря ей давно надоел, и форс она держала с единс- твенной целью самодемонстрации. Когда сын уже давно жил у нас, она со злорадством говорила мне: "Твоя жена увела у меня мужа, а теперь пусть расплачивается и мучается с моим сыном!". Трудно сказать, чем такие слова объяснялись, - бабь- ей дурью или особым цинизмом, но они действительно за пять лет сделали все для дурного воспитания Бори. Нам оставалось его только перевоспитывать, и тем самым расплачиваться не за свои грехи (за них мы уже расплатились), а за чужие. Мы были профессиональные педагоги, повидавшие в интернате сотни искалеченных детских судеб, и не нам было объяснять, что происходит с ребенком, которым родители играю, как мячи- ком, перебрасывая его из одних рук в другие. Но особенность нашей ситуации заключалась в том, что бросали его нам, и нам оставалось только его подхватывать, чтобы он не упал. И не старания Н.Д. Корнющенко нам помогали, напротив, они все больше и больше мешали, а наша добрая воля и терпение, осо- бенно, у Т.М. Корнющенко.
      Боря заканчивал 4-й класс. Учился он неважно, его днев- ник пестрел бесконечными замечаниями. Я встречался с классным руководителем, она жаловалась на невнимание со
      
      
      
      
      стороны родителей, особенно, на безразличие со стороны ма- тери. Все, что мы раньше вложили в него, потерялось без- возвратно. Дом их семьи представлял сплошной хаос, где ни одна вещь не находилась на своем месте. У Риты не хвата- ло внимания на двоих детей, и Боря оставался без контроля, который проявлялся спорадически после нагоняя в школе на родительском собрании.
      Кажется, мама привезла из Тбилиси предложение от В. Лагуткина поработать летом в пионерском лагере вос- питателями. Нам это было кстати, чтобы укрепить здоро- вье Веры после тяжелой болезни. Мы решили, что и Борю возьмем с собой, чтобы он впервые побывал на теплом море. В 20-х числа июня я забрал сына у матери, которая хмуро побросала в чемоданчик его скудный гардероб, - многое нам срочно потребовалось покупать, чтобы он в лагере не выглядел нищим. Но окончательного решения Рита еще "не приняла". Мы добирались до места назначения долго, поч- ти двое суток. После Сочи Боря сказал: "Вот с этого места я буду тётю Таню называть мамой!" - и я похвалил его за такое решение. Мы прибыли в Абхазию, в с. Ахали-Сопели, где и располагался пионерский лагерь "Солнечный берег" для де- тей военнослужащих погранвойск и КГБ. В пионерском лаге- ре нам было не до своих детей, которые оказались в разных возрастных отрядах. У нас же были отряды старших детей. У Бори и Веры был опыт пребывания в п/л: в 1972 г. они уже были в п/л. в с. Александровка Безенчукского р-она, куда я от- правил их вместе с интернатскими детьми под руководством Н.В. Воеводко и Т.М. Корнющенко. Тогда Вера, в свои три года, чуть было не утонула на моих глазах в местном озере: ее спасли старшие интернатские дети: это еще один случай, о котором я вспоминаю с ужасом. Боря же тогда прославился тем, что наловил с десяток озерных лягушек и выпустил их на ночь в палате в спальне отряда, - для того, чтобы они по- жирали комаров.
      
      
      
      
      
      
      Письмо Т.М. Корнющенко матери и дочке из пионерского лагеря, 3.07.1977 г.
      
      
      
      
      Письмо Веры было более лапидарным и оптимистичным.
      Она была всем довольна:
      
      Письмо Веры бабушке и сестренке из пионерского лагеря, июль 1977 г.
      
      Боря и бабушка Надя тоже переписывались. Он ей писал, что ему купили плавки и тенниску, и что в лагере он наряжал- ся мушкетером. Она тоже ему отвечала 17.07.1977 г.: "Привет славному мушкетеру!". С детьми в наши выходные дни мы по- бывали и в Гаграх, и в Новом Афоне, и в Сухуми, и в Сочи. Ходили в музей, Обезьяний питомник, в кино, в магазины и
      
      
      
      
      всласть купались на разных местных пляжах. Из-за глупых по- рядков в лагере мы не остались на вторую смену и вернулись домой в конце июля. Остаток лета Боря и Вера провели в Куту- луке, и мы с Катей тоже приезжали к ним.
      По поводу возвращения Бори в нашу семью мать вела пе- реписку и со мной, и со Страховыми весь май и часть июня. Она писала огромные письма на 10-14 страницах. Отчасти это напоминало графоманию, т.к. темы и сюжеты повторялись, и, дочитав письмо до конца, можно было забыть его начало. У нее явно была болезненная психологическая потребность и зависимость от того состояния души, когда человеку ради святой цели хочется раз и навсегда высказаться до конца, все объяснить, всем дать негативную оценку, всем показать, что единственный исстрадавшийся праведник - это сам автор данных текстов. "Святой" же целью она считала возвраще- ние к нам Бори. Обвиняя и меня, и мою жену во всех мысли- мых и немыслимых грехах и в прошлом, и в настоящем, она совершенно не видела в этом противоречия со своей целью. Зато видели мы.
      Собственно, инициатором "операции Боря" являлась Г.В. Страхова, а мать превратилась в медиума ее намерений. Они же были просты: спасти брак своей неудачливой дочери це- ной освобождения ее от первого ребенка. Писать и сообщать что-либо мне она не могла, мешал стыд за прошлое, когда с ее помощью ребенка вырвали из заботливой семьи и обрекли на жизнь среди дикарей. Вот она и действовала методом "парал- лельного воздействия", ведь все-таки была педагогом. В пись- ме от 15.05.77 мать сообщает о ее письме, и ее письмо мне, по этому поводу, наполнено словами "зверства", "бессердечие",
      "преступление", "преступно", - это в контексте того, что мы совершим, если не захотим исправлять чужие ошибки и иску- пать чужие грехи. Далее: "Галина Васильевна с полной кате- горичностью ставит вопрос, возьмете ли вы его или нет, хотя и обращается, Дима, только к твоему имени". Я поинтересо-
      
      
      
      
      вался: а кто дал ей право предъявлять такую категоричность? Самой же Г.В. при встрече доступно объяснил, что вы долж- ны извиниться за прошлое хамство, признать свою глупость и умолять, чтобы мы взяли изуродованного вашим воспитанием ребенка. А для этого, посоветовал я, обратитесь к Т.М., моей жене, и хоть на коленях просите ее, чтобы она согласилась снова взять на воспитание чужого ребенка, т.к. юридически он нашей семье не принадлежит (это было напоминание о 1973 г., когда таким же козырем они побили все наши попытки сопро- тивления). Она смутилась, но поняла только одно: "Но Рита же вернет тебе исполнительный лист, обойдется без алиментов, и Боря будет жить у вас на законном основании!". Я посмотрел на нее, как на какую-то диковинку, и со вздохом сказал: "Надо бы ей и алименты оставить, ведь такая потеря!".
      В том же письме мать сообщает о своем изменившимся мнении о Рите: "Возненавидела я ее со всей силой, сколько во мне есть, ведь и раньше жалела не ее лично, а в ее лице покинутую женщину-мать". Муж Риты Юрий, еще недавно бывший прекрасным воспитателем, превратился в ее глазах в исчадие ада, которого нужно за решеткой держать. Я пред- ложил ей единственный вариант: Борю мы возьмем, но тебе у нас жить нельзя, так как своим вмешательством ты все по- губишь, как уже бывало не раз. Условие это было не выпол- нимо, я это прекрасно знал, ведь весь процесс был начат для того, чтобы ей жить рядом с внуком и продолжать антивоспи- тание, но уже на свой манер. В ответ пришло письмо, где она совершенно искренне возмущалась моими предполагаемыми
      "реформами", не понимая, что причиной всех трудностей в воспитании внука стала она сама со своими чудовищным ри- горизмом. Это обстоятельство она стала понимать лишь не- задолго до смерти, да и то на свой особенный лад. В этом же письме от 28.05. 1977 г. она оценивает меня как сына, и я узнал много нового о себе:
      
      
      
      
      
      
      В этом же письме мать постаралась сказать несколько доб- рых слов о Тане (еще до нашего отъезда в Абхазию она напи- сала ей довольно льстивое письмо): "Права Таня говоря, что тысячи женщин остаются в подобном положении, но детей воспитывают и воспитывают очень хорошо. Но каждая жен- щина может быть матерью, это не трудно, но уметь воспиты- вать и воспитать достойно может не всякая. Это искусство,
      
      
      
      
      которое дано не каждому. И если Таня соглашается взять его и заменить ему мать, я преклоню перед нею колени и склоню свою седую голову. В ее способности я верю и это не лесть. Надо только быть одинаково ровной и с родными детьми, и с чужим, который становится вроде родного". Прочитав эти строки, моя доверчивая женушка умилилась и расчувство- валась. Я же только махнул рукой. В дальнейшем все проис- ходило наоборот. Уже если кто и обладал двуличием, то это Н.Д. Корнющенко. Впрочем, она всегда верила и искренне ве- рила тому, что в данный момент говорила или писала.
      Что же, мои разумные предложения были отвергнуты, да я и не очень на них настаивал, т.к. дилемма была проста: из двух зол - оставлять сына в семье его матери, или забрать его вместе с бабушкой и жить в ситуации перманентных ссор и скандалов по пустякам. Мы выбрали второе, и даже предполагали судебным по- рядком добиться усыновления Бори Татьяной Михайловной, что мы собирались сделать еще в 1972 г., и что мать тогда тоже пере- дала Рите. Но и на этот раз мы очень скоро убедились, что эта мера будет не только преждевременной, но и невозможной. Единствен- но, чего добились, это получения исполнительного листа.
      
      
      
      
      
      Алименты я с Риты взыскивать, естественно, не стал, до- говорились, что в соответствии с законом она будет давать на сына половину, 0,3 ее зарплаты, но когда у нее родился третий ребенок, то она умело высчитала, что на каждого ребенка по- лагается по закону 16,6 % ее заработка, что в итоге составляло 9-10 рублей, но и их мы получали не регулярно, т.к. в их семье часто денег на водку не хватало.
      В сентябре Боря поступил в 5-й класс той же школы
      Љ 12, в которой училась Вера. Она пошла в 3-й класс, и в шко- лу они ходили вместе. Тот факт, что Боря теперь живет в нашей семье, заставлял бабушку еще больше прилагать усилий для всякого рода заготовок, хотя мы давно и сами наладили произ- водство солений, варений и маринадов. Я каждое лето и осень приносил множество грибов, и их сушили, солили, маринова- ли. Сначала я ходил в Чапаевский лес с воспитателем-соседом И.А. Ляшенко, потом мы отправлялись за добычей с Верой, ко- торая замечательно находила белые грибы, а еще позднее мы отравлялись за грибами всей семьей, включая нашу собачку- болонку Жульку, но исключая бабушек.
      В 1977 г. мама, сэкономив на всем, купила внуку велосипед
      "Школьник". Я уже покупал ему детский двухколесный вело- сипед в 1972 г., но когда он уехал на Камчатку, мы его кому-то подарили. "Школьник" же был подростковым велосипедом и служил ему до 8-го класса. Еще раз мы покупали ему велоси- пед уже после возвращения из армии, но у него эту машину скоро украли. В конце августа мы возвращались от матери и вскоре получили письмо, в котором были такие строки: "Я дол- го смотрела, как вы удаляетесь все дальше и дальше, и ушла, как только перестала вас видеть. Ты до асфальта шел тяжело, мешали сумка, грязь, ветер и велосипед. Только когда ты сел и поехал на велосипеде, мне стало легче". Зимой мы купили Боре лыжи, и я долго возился с ними, устраивая крепления для ботинок. Но стоило ему только выйти, чтобы обновить лыжи, как он сломал одну из них, объяснив, что его толкнули маль-
      
      
      
      
      чишки. Садовские мальчишки, конечно, могли это сделать, но мне-то пришлось сразу же ремонтировать эту лыжу, и позднее на них, на уроках физкультуры, катались и Вера, и Катя.
      Мама переживала период эйфории, т.к. считала, что ей уда- лось самое важное и главное. Всю заслугу по возращению вну- ка в нашу семью она приписывала себе, с чем мы и не спорили. С Ритой она готова была вообще порвать отношения, написала ей и Г.В. резкое письмо. Но мы были в состоянии привычной настороженности, так как изменения настроения матери про- исходили внезапно, причем по самому ничтожному поводу. Она была непревзойденным разрушителем любого построения наших семейных отношений, а это здание и так было хрупким. И ведь она знала, чем могут кончиться ее выпады, знала, что это только повредит Боре, знала, что ничего она не изменит, но остановиться в таких случаях была не способна. Понятие
      "справедливость" в ее сознании существовало только для Бори и нее. Для всех остальных пятерых членов семьи справедли- вым было то, что она таковым считала.
      В конце ноября на мое тридцатипятилетние съехалось много гостей, в том числе и Л.Г. Блейхман со своим прияте- лем Аликом. Были люди взрослые, значительно старше моих обычных гостей. Мама, которая приехала к нам 30.10.77, мог- ла воочию убедиться в моей характеристике Л.Г. Праздник мы провели на славу. Гости, зная мои интересы, подарили мне несколько хороших книг и редких альбомов. И вскоре Н.С. с внучкой Катей переехали на время в Октябрьск, вернее на Пра- вую Волгу. Бабушке снова предложили поработать лаборантом в ее прежней больнице, а Катю она там определила в детский сад. Мера эта был вынужденная.
      
      ***
      Конечно, все мои планы воспитывать сына без присутс- твия бабушки оказались химерой. Зимовать в Кутулуке было бы можно, но она уже отвыкла от зимних забот, да и оставлять
      
      
      
      
      без присмотра мать было рисковано, - ей шел уже восьмой де- сяток лет, а там помощи ждать было не от кого. Заниматься всем тем, чем она занималась большую часть своей жизни, она уже не могла, или делала это через силу. В то же время ей было нелегко расставаться с местом, где она прожила более 30 лет, где ее все знали, уважали и сочувствовали. К Юрию она не хо- тела ехать, т.к. там ей теперь можно было быть лишь на вторых ролях.
      Даже в 3-х комнатной квартире жить семерым членам се- мьи, принадлежащим к трем поколениям, было тесновато. Мудрый девиз "в тесноте, да не в обиде" был, к сожалению, не про нас. Напротив, вспоминая свои благородные намерения в 1971 г., я мог сказать о себе словами Остапа Бендера: "Сбылась мечта идиота!". Надежда на получение большой квартиры в Чапаевске была слабой, хотя мы и стояли на очереди. Мы ис- кали выход для разряжения обстановки, и временный переезд тещи с Катей на Пр. Волгу и был таким временным выходом, так как мать не могла примириться с тем, что с нами живет эта "старушонка", как она называла Н.С., хотя была старше ее на 10 лет. Разбираться в их столкновениях, которые всегда начинались с недовольства матери, мы просто не могли, т.к. работали обычно в вечерней и дневной школах всю неделю, и возвращались в 10-11 часов вечера совершенно измочален- ными. Противостояние приводило к тому, что ни та, ни другая не вникали в домашний быт, а детям предоставлялось право делать то, что они хотят. Порой они даже за уроки не брались, а Боря вообще без посторонней помощи не справлялся с до- машними заданиями ни по русскому языку, ни по математике. Таня, неплохо владевшая учебным материалом, помогала ему в 5-7 классах. И очень часто все наши усилия сводились на нет каким-нибудь одним ревнивым замечанием Н.Д. У нее был особый дар находить у людей наиболее уязвимые, болезнен- ные места, которые трудно защитить, и жалить в них без вся- кой связи с причиной ссоры. Ладно бы, если это происходило
      
      
      
      
      от бабы-хабалки, каких много в России, так нет, этим занима- лась бывшая дворянка, пожилая интеллигентная начитанная женщина. Теряя терпение, я выкладывал ей все, что думаю об ее иезуитстве, и она на время стихала, но потом меня же и об- виняла: какой же ты жестокий и беспощадный человек! гово- рить такое о человеке, который тебя вырастил и воспитал!
      Все мудрые, красивые слова из писем, вся лесть по отноше- нию к Тане, все восторги по отношению к внучкам, все здравые оценки своего характера и поведения, - все это улетучилось после того, как она добилась своей цели. Когда я напоминал ей то, что она обещала, она отказывалась: я этого не говори- ла! Зачитывал ей ее же письма, делала вид, что она не помнит, почему она так написала. Начиналась настоящая бесовщина, изматывающая чужие души, и эта бесовщина дополнялась не- заурядным актерством. То она намеривалась уехать от нас не- известно куда, то придумывала другой сюжет. Однажды, после поездки в Куйбышев, она вернулась со скорбным выражением лица и рассказала мне, что она был в доме престарелых, но ей отказали в приюте на том основании, что у нее есть сын, кото- рый обязан содержать ее в старости. Я ничего ей не ответил, так как был убежден, что это очередное действие в ее режиссу- ре, тем более, что в эти дома брали всех, кто соглашался пере- водить свою пенсию на адрес этого дома. Больше она об этом не говорила. Актерство становилось ее второй натурой, и она искренне могла писать трогательные стихотворения внукам и так же искренне радоваться тому, что фактически выжила из дома Катю с бабушкой. Прямо-таки мистер Джекель и доктор Хайд из знаменитого рассказа Р.Л. Стивенсона. А эта ситуация сильно отразилась на Кате: она стала представлять, что она нам чужая, что ее место занял Боря, она стала капризной, роб- кой, тревожной, так как испытала детскую психологическую травму. Мы, как могли, смягчали ей ее обиду, постоянно езди- ли к ней, особенно мать, в гости, писали ей письма, и она писа- ла нам теми же печатными знаками, которые были приведены
      
      
      
      
      выше. Только спустя время эта тревожность сгладилась, но это состояние отчужденности Катя не забыла до сих пор. Влияла эта нелепая жизнь и на Таню, ложилась тяжестью. Она писала матери на Пр. Волгу в декабре 1977 г.: "Не писала потому, что никаких изменений нет и не предвидится. Обстановка по-пре- жнему тяжелая и накаляется, так что даже Вера рвется уехать к вам"... "Как мне не тяжело без вас, но пока до полной ус- тановки, поживете там, сколько сможете. Уж как-нибудь... Не скучайте, не тоскуйте", - эти слова как раз точно объясняют, что испытывала моя жена. Вместо благодарности от свекрови за заботу о ее внуке, она была вынуждена на время расстаться с младшей дочерью и с матерью. А Вера действительно стала ез- дить к бабушке и сестренке. Такая была храбрая девочка: здесь ее мать провожала и сажала в электричку, а там ее бабушка на платформе встречала. Таким же образом она и возвращалась. Но даже и без них мать периодически собиралась куда-то уез- жать, но, в конце концов, в начале мая уехала в свой Кутулук, и только тогда Н.С. и Катя вернулись к нам.
      В начале декабря 1977 г произошло драматическое, если не сказать хуже, событие: на Таню, когда она уже вечером возвращалась из школы, напал наш бывший интернатовский ученик из поселка. Она отбилась от него, испачкала в грязи новое пальто и, конечно, получила психическую травму. Я в этот вечер был в гостях у Н. Симдянова в Обшаровке и вер- нулся поздно. Таня была в шоке, и после этого дикого случая я, когда мог, стал постоянно встречать ее вечерами во время воз- вращения из школы. Ее обидчика арестовали, судили и строго наказали. Но, как это не цинично, эта история позволила нам с бóльшими основаниями добиваться квартиры у администра- ции Химзавода, т.к. в школе рабочей молодежи Љ 1 мы учили преимущественно тех рабочих, которые работали у них, тем более, что в этом же году произошел еще более страшный слу- чай с молодой учительницей другой ШРМ: она погибла от рук насильников.
      
      
      
      
      ***
      После ее отъезда мы с Борей в мае 1978 г. уже были у нее, чтобы сделать, что нужно на огороде, в сарае, в доме. После этого она прислала внуку письмо с мудрыми советами, кото- рые, конечно, он не выполнял. Но мама все чаще и чаще ста- новилась педантичным резонером, уверенным, что если она что-то сказала или посоветовала, то люди немедленно бросят- ся исполнять ее советы. Мы пытались найти какой-то выход, т.е. такой компромиссный вариант, чтобы и Н.Д. была рядом, и чтобы, в то же время, контакты с нею были не такими тес- ными. Нужна была средняя мера расстояния, как в притче А. Шопенгауэра о стаде дикобразов: греться близко неудобно: иглы мешают; лечь подальше друг от друга - становится хо- лодно, и они метались из одной крайности в другую, пока не легли на умеренном расстоянии друг от друга, при котором они с набольшим удобством могли переносить холод. Таня нашла такой вариант, обнаружив рядом с нашим интернатом на ул. Ялтинской, 37 дом, который продавался за умеренную цену.
      Дом был построен в 1956 г., был еще крепким, и при нем имелся участок земли размером в 13 соток, что даже превыша- ло положенную норму в 6 соток. Нам, по советским законам, покупать его было запрещено, т.к. мы имели жилплощадь, а вот мама, переехав в Чапаевск, становилась бы его законной владе- лицей. С такой покупкой мы достигали две цели: 1) мы оконча- тельно перевозим Н.Д. к себе, и в доме она будет жить летом, - там был роскошный вишневый, и яблоневый, и сливовый сад, не говоря уж о кустах малины, смородины, крыжовника; было место и для огорода, на котором пролегли водопроводные тру- бы для полива. Разумеется, все заботы по уходу за садом-огро- дом лягут на нас и на ее взрослеющих внуков, а ей останется только вспоминать детство и юность, когда она жила в точно таком же доме с садом в Бузулуке; когда мы получим квартиру в Чапаевске, она будет жить там, и приезжать в Садовку только на лето, если захочет; сейчас же она летом поживет в доме,
      
      
      
      
      а с осени будет жить с нами в интернатской квартире; 2) мы получаем хороший кусок земли, т.к. с интернатских огородов нас рано или поздно прогонят наши бывшие соседи, а детей нужно и кормить, и приучать к посильному труду, - без своей сельскохозяйственной продукции мы будем голодать; фрукты и ягоды дадут нам кое-какой доход: их можно продавать на рынке и сдавать на консервный завод, где из них делали компо- ты и плодово-ягодное вино, - этот завод был недалеко от нас, на тележке можно было довезти ведра за 15-20 мин., в то время как ягоды и яблоки на сдачу люди везли с той же Пр. Волги, т.к. дело было выгодное. Плюс к этому мы сами становились независимыми и от рынка, и от государственной торговли с ее вечнозелеными помидорам. В итоге два последних проек- та были выполнены с лихвой, а вот первая цель, если и была достигнута, то в условиях знаменитой легенды об обезьяньей лапе. Что так будет, догадаться было нетрудно, и я сразу сказал об этом Тане, но она была, в который уже раз, преисполнена добрыми намерениями, теми самыми, которыми люди, делаю- щее добро, мостят себе и другим дорогу в ад. Но другого вари- анта не было, и я согласился покупать этот дом. Вызвали маму, пригласили Юрия, на которого рассчитывали как на заимодав- ца. Дом всем понравился, все были довольны предстоящей по- купкой, а Юрий обещал одну тысячу рублей с отсрочкой на один год. Увы, он потребует с нас деньги через три месяца, когда мы меньше всего этого ожидали. За дом хозяйка просила 1200 рублей, и двести рублей мы нашли из своих отпускных.
      14 июня 1978 г. я приехал, чтобы совсем забрать маму и Борю, который жил у нее. С трудом нашли транспорт, т.к. УКОС отказал в машине для вдовы своего бывшего строителя и ин- женера. В колхозе я договорился с трактористом, и вещи мы грузили в прицепной фургон трактора "Кировец". Собрались все, с кем мама прожила рядом столько лет. Многие помогали, особенно сосед Е.В. Звягин, с которым мы работали в одной школе в 1959-61 гг. На прощание я подарил ему свои старые
      
      
      
      
      часы. Со слезами и причитаниями все, кто пришел, прости- лись с мамой, проводили нас. Она же большого сожаления не высказывала, - "надоели все!". Ехали долго, страшно устали, и добрались до нового маминого дома в 4 часа утра. Наскоро сгрузили вещи, а утром стали заносить их в дом. Прежняя хо- зяйка оставила свою старую мебель, сделанную ремесленным способом, в том числе большое напольное зеркало-трюмо, так что интерьер нового жилья мамы выглядел вполне импозант- но. Новой хозяйке можно было спокойно жить в доме до конца своих дней, т.к. все необходимое имелось, включая несколько подсобных помещений, построек и т.д. Переехали мы 16.06.78, а 18-го мы отмечали 12-летие Бори. Приезжала его мать и была очарована Катей, которая вела себя исключительно воспитан- но, демонстрируя правила поведения за столом. Результатом этого восхищения было то, что Рита решила тоже родить дочь, состоя с мужем в официальном разводе. Так появилась на свет ее дочь Галя, родившаяся в дни, когда умирала Н.Д.
      Вскоре мы оформили купчую на дом на имя Корнющенко Н.Д., и она официально вступила во владение недвижимостью. Этот переезд был последним переездом в ее жизни и послед- ним рубежом, который еще можно было преодолеть. В сущ- ности, что еще было нужно? Внук жил с отцом, с заботливой мачехой и с нею, бабушкой. Сын был рядом и, по ее меркам, выполнил свой сыновний долг. Юрий тоже был рядом, к нему можно было добраться за полтора часа, также как и к Кимуржи, и к Страховым. Необходима была только добрая воля матери, да еще некоторое смирение гордыни в христианском смысле, ибо этот самый страшный грех - грех гордыни, и был главной бедой для матери, ее проклятием, а для нас, близких, - мучи- тельством, иссушающим наши души.
      1 июля мне предстояло ехать по путевке, которую мы купи- ли с рук, в Серноводск для лечения радикулита, который начал меня мучить с целинных работ. Мы с Борей начали вычерпы- вать воду из погреба, но это оказалось бесполезным занятием.
      
      
      
      
      Неожиданно приехала Г.В. Страхова. Мы с ней стали пить вод- ку, и у нас произошел крупный разговор. Я на ее глазах раз- венчивал все дорогие ей мифы о революции, Ленине, Сталине, компартии, хорошо прошелся по войне и по советскому пат- риотизму и героизму. Многое она слышала от меня впервые и, хотя не была махровой сталинисткой, тем не менее, многие мои инвективы ее коробили. - И так ты Борю воспитываешь? - Конечно, нужно освобождать молодежь от вашей лжи! - Это вы так Диму воспитали! - сказала она, обращаясь к матери. Та слабо отнекивалась, а позднее упрекнула меня: "Ведь она твой враг, а ты позволяешь себе полностью раскрываться пе- ред ней. Она всегда может донести на тебя из мести за дочь!". Г.В., конечно, не донесла, но стала дарить внуку книги и под- борки открыток о вождях, героях и полководцах революции и Гражданской войны, напичкивать его разговорами о мудрости коммунизма, надо сказать, не безуспешно. Пройдет не так уж много лет, и она будет говорить Боре, что твой отец был во всем прав, а Боря станет отпетым антикоммунистом, хотя ранее у него были замыслы вступить в КПСС и ее реформировать.
      В серноводском санатории я пролечился до 22 июля. Писал оттуда письма детям, а они отвечали мне:
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Переписка Д.И. Корнющенко с дочками летом 1978 г.
      
      
      
      
      Таня прислала письмо, в котором сообщала, что после кур- сов по повышению квалификации по географии, которые ее обя- зали пройти в вечерней школе, она с Борей и Верой уедут в пио- нерский лагерь на Белое озеро, т.к. покупка дома и плата за мою путевку совсем подорвали наш семейный бюджет. В письме она писала: "Отношения понемногу установились. Вызывала к ма- тери врача, она приписала ей уколы и гимнастику. В больницу не взяли. Настроение у нее немного лучше. Юрий был, но она не поехала к нему. Остается у нас, т.к. нужен уход".
      Сообщение о своей свекрови не случайно. Еще до моего отъезда вновь начались ее капризы. Хотя мы все расставили, разложили, устроили, и все маму устраивало, хотя все ее вещи были в порядке, она продолжала жить в нашей квартире, как будто бы и не желая пользоваться своим новым домом. И ого- родом, и садом, и домом занимались мы, а детям было раздо- лье: можно было играть в любые игры в запущенном саду, об- живать любые уголки, лазать по деревьям, на чердак и т.п. То, что она как-то равнодушно относится к дому, который именно в эту благодатную пору нужно обживать, нас настораживало и беспокоило по той простой причине, что детей оставлять без присмотра было нельзя.
      Я догадывался, что у матери уже появилось сожаление о своем переезде. Как говорится, что и требовалась доказать. В один из тех дней Таня вернулась разъяренная тем, что стар- шие дети стали откровенно бедокурить в доме без хозяина. Этим она возмутилась, а я поддержал ее, обращаясь к матери: в чем же дело? купили тебе дом, так и живи в нем, привыкай! Мать смотрела телевизор, но встала и ни слова не говоря, ушла к себе и перестала приходить к нам. Потом с Таней она пос- кандалила из-за вещей, которые та, якобы, взяла у нее. Очень скоро связь между двумя домами порвалась. Мама ничего не делала, целыми днями она лежала, впав в ипохондрию, близ- кую к клинической депрессии. Когда я приходил к ней, начи- нались упреки. Дом, который ей еще недавно так нравился,
      
      
      
      
      теперь оказался и темным, и холодным, и сырым (он просто еще не прогрелся после зимы, когда в нем никто не жил, и печь не топилась). "За какие мои грехи ты меня отправил в эту ссыл- ку?" - с возмущением спрашивала мать. Всякие мелочи приоб- ретали в ее глазах размеры катастрофы. Потом она вспомнила:
      "Ты же говорил, что в доме будет жить Н.С., а я в квартире у вас!". Я действительно, чтобы уговорить ее на переезд, намек- нул, что в доме можно кому-то жить по очереди: или она, или теща. Н.С. охотно бы согласилась на такой вариант, она была неприхотливой, т.к. много лет прожила в таких условиях, ко- торые мать и представить не могла, но жена встала на дыбы: для ухода за тремя детьми мне нужна постоянная помощни- ца, а не посторонний наблюдатель, каким является твоя мать! И она была совершенно права, мы уже убеждались в этом. Но маме этот довод, да еще тот, что той, горожане, трудно приспо- собиться к сельским условиям (этот довод был откровенной глупостью, но, находясь между двух огней, и не такую чушь скажешь), маме показался настоящим кощунством. "Она будет жить с вами в прекрасных условиях, а я должна здесь мыкаться без всего необходимого!" - так она мне ответила. "Прекрас- ные условия" были сильным преувеличением: в учительских домах часто отказывало отопление, и мы мерзли от холода, периодически отключали горячую воду, а летом ее вообще не было; бывали времена, когда и холодной воды не было, часто отключалось электричество, неделями не привозили баллоны с газом, и хорошо, если у кого-то сохранялись керосинки и керо- газы. Опять началась старая песнь: ты меня променял на них, ты "онефедился"! Вот так добрые намерения начали торить дорожку в ад. Но настоящий ад начнется немного позднее.
      Когда я вернулся из Серноводска, дома были мама, Н.С. и Катя. Мы стали собирать вишню, смородину, и я, с полными ягодой ведрами, сопровождал женщин на Чапаевский рынок. Благодаря такой торговле у нас появились деньги. Потом у меня разыгралась реакция на серные ванны и лечебную грязь,
      
      
      
      
      и боли в пояснице начались опять. Вскоре вернулась Таня с детьми, и остаток лета мы провели в походах за грибами и на озеро Ильмень - главной отрады всех жителей города в лет- нее время. У нас эти цели иногда объединялись: Верочка и я, самые опытные в семье грибники, могли и на озере найти от- личные шампиньоны, которых хватало на то, чтобы накормить всю семью. Помню, как мы однажды впятером возвращались после купания в Ильмене с сумками полными грибов, и шли по ул. Ялтинской, а у ворот своего дома стояла наша мать и бабушка, и издали глядела на то, как мы приближались к ней. Она видела, как веселы и счастливы дети, как они побежали к ней и захлебываясь, рассказывали о своих впечатлениях. Мать тоже была счастлива и умиротворена в этот миг, и может быть, даже упрекала себя за то, что недавно творила. К дому в конце лета она стала привыкать, начала сближаться с соседями. Но как-то с горечью сказала мне: "В Кутулуке я была "Надежда Дмитриевна", а здесь я стала "старуха" и "бабка!". Но мама умела себя поставить так, что соседи начали относиться к ней как к личности более значимой, чем они. Установилась сосед- ская дружба с Надей, живущей "на задах" дома и получившей право ходить к себе через мамин двор. Словом, мать в этой небольшой социальной группе приобрела определенный авто- ритет, а потом постаралась сделать то же в главном центре по- селка: в двух магазинах недалеко от ст. Томылово.
      В те летние дни 1978 г. произошел забавный и поучитель- ный эпизод с участием всех наших детей. Метрах в 300-х от нашего дома находилось поле какого-то совхоза, засеянное злаками на силос, в том числе, горохом, вечным соблазном российской детворы. Дети работников интерната, живущие в двух домах, часто направлялись на это поле за добычей, хотя их и стращали: там объездчики с кнутами на лошадях пойма- ют вас и накажут! И вот как-то раз мы, взрослые, сидим на кухне и в окно видим такую картину: наши детки втроем бе- гут с этого поля со всех ног под родительский кров. Впереди,
      
      
      
      
      забыв обо всем на свете, мчится Вера, за нею бежит Боря, но помедленнее и оглядываясь, т.к. следом за ним, последней, се- менит Катя, которой еще не исполнилось пяти лет. Видимо, он ее подгоняет, - беги быстрее! Но Катя споткнулась, упала и явно заревела. Вера этого события не заметила и продолжала бежать, а брат вернулся, подхватил сестренку на руки и снова побежал, но уже помедленнее. Мы смотрим на наших деток и не можем понять, от кого они спасаются: ни вблизи, ни вдали преследователей не видно. Мы вышли встречать детей у подъ- езда. Они постарались сделать вид, что ничего не произошло, но Верочка не могла отдышаться, у Катюши были заплаканные глаза, а в кулачках - зажаты стручки гороха, которые она не потеряла, несмотря, ни на что. Состав "преступления" - на- лицо. Мы спросили: от кого вы так мчались? У страха глаза велики? Ответить никто не мог, но стало ясно, что дорвавшись до гороха, они все же не забыли про объездчика, далеко не ми- фического, кто-то из них неожиданно встревожился, скорее всего, Вера, и паника передалась остальным. Я похвалил Борю за мужественность и заботливость и запретил им делать набеги на чужое поле.
      В 77-78 гг. у нас снова появился наш прекрасный кот Мар- киз. В конце 71 года Н.С. привезла в сумке своего любимца, а уже весной следующего года он неожиданно исчез, и пять лет о нем не было никаких вестей, но вдруг неожиданно Таня увидела его в подъезде другого дома. Радость наша была не- описуемой, но мне пришлось защищать его от других сосед- ских котов. Испытанный боец, он уже не мог активно защи- щаться, да и по кошачьим законам он оказался на территории, на которую не имел права. Маркизу шел уже 11-й год, и все эти обстоятельства привели к тому, что он заболел чумкой, и его пришлось усыплять. Осталась Жулька, которой предстояло пропасть при нашем переезде в начале ноября 79 г.
      В августе 1978 г. у нас неожиданно после долгих лет рас- ставания появился Олег Климов с новой женой Ларисой. Они
      
      
      
      
      жили на территории Донбасса. Для нас он был фигурой исто- рической, и мы с радостью их встретили. Мама очаровала и Олега Александровича, и его супругу, и он признался мне, что вот такую мать он хотел бы иметь, т.к. его мать была лишена родительских прав, и он воспитывался в детдоме. На это я за- гадочно ответил, что еще неизвестно, что лучше, а что хуже. Вопреки нашей договоренности Юрий потребовал срочного возвращения той тысячи рублей, которую я взял у него с от- срочкой долга на один год. Прошло всего 2,5 месяца. Денег у нас, естественно, не было. Мы могли лишь попросить разде- лить долг на две части. Таня разорвала страховой полис, и эти 500 рублей мы отдали ему. Другие же 500 рублей я попросил в январе 1979 г. у Олега, и он прислал их. Потом мы возвращали ему долг ежемесячно, посылая по 25-50 рублей. Мать, узнав о решении Юрия, сказала только: "Какой подлец!" - но усовес- тить его не собиралась.
      К осени у матери опять наступила меланхолия. Ничто ее не радовало, с нами она разговаривала в иронических тонах и демонстративно не приходила, хотя обычно по вечерам шла к нам смотреть телевизор, а потом я провожал ее до дома (шли примерно две-три сотни шагов). Самым опасным для всех нас было то, что Борю она переманивала к себе: он пристрастился из школы заходить к ней, бабушка его кормила, он делал вид, что выполнил домашние задания и отправлялся играть с дру- зьями, потом стал и ночевать у нее. Учиться для него было на- казанием божьим, и результаты скоро не замедлили сказаться. Зачем это было нужно матери, мы поняли не сразу. Потом кое- что прояснилось. Рита, приезжая к сыну, заходила к бывшей свекрови и не виделась со мной. Мать становилась главным воспитателем ее сына, и получалось, что мы и деньги должны ей отдавать на его воспитание. С Н.Д. М.А. снова была в друж- бе, и та разрабатывала новую мифологему: Рита - несчастная женщина, разошлась с мужем, тираном и хамом, но вынуждена с ним жить в одном доме. Но как только она его выпроводит,
      
      
      
      
      то получит квартиру и тогда опять возьмет к себе сына. Эта версия будущей благополучной жизни в Куйбышеве с матерью и братом внушалась их совместными усилиями Боре, и нужно ли говорить, как этот безответственный бред сказывался на его отношениях с отцом, мачехой, сестрами, с Н.С. В его представ- лении мы воспитывать его и требовать с него не имеем пра- ва. Рита была человеком недалекого ума, но мать-то дурой не была, и не могла не понимать, какой вред они наносят ребенку этими словесными диверсиями.
      Впрочем, об интеллекте матери тоже приходилось задумы- ваться. Во всяком случае, то, что она однажды предложила мне, явно свидетельствовало об умственном помрачении. Когда прошло какое-то время после развода супругов Кимуржи, она несколько смущенно, но твердо, предложила мне: "Вот, Рита теперь свободна, и вы с ней снова можете соединиться! Ты бы подумал!". Я думать не стал, но посмотрел на мать вниматель- но и спросил, очень медленно произнося слова: "Любопытно. Ну, и как ты это себе представляешь? Я должен разводиться с Таней, или Риту поселить у нас? И что мне делать со своими дочерьми?". Воцарилось молчание, а потом она призналась, что что-то совсем не то сказала. Но она явно об этом думала, и не понимала, как безобразно по отношению к снохе выглядит ее предложение. Жене я об этой беседе не говорил, как и о мно- го другом, что могло бы отразиться на их отношениях, и без того нелегких. Да и наши семейные отношения под влиянием всех упоминавшихся процессов становились напряженными. Происходила амортизация души, как называл такое угнетаю- щее состояние В. Маяковский. Таня шла на многие жертвы, но не получала отклика. Я разрывался между матерью и женой, и это бесследно не проходило. В 1978-79 гг. в наших отношениях появилась настороженность, взаимные обиды, частые ссоры, которые усугубляли общесемейные контакты. Я стал много пить, хотя и раньше особой трезвенностью не отличался, но в упомянутые годы особенно. Конечно, причины были глубже, -
      
      
      
      
      те же, что и у большинства советской интеллигенции, но, как не покажется странным, мать поощряла мое пьянство, - она считала, что в таком состоянии я с нею приветлив и разговор- чив. Но надо ли говорить, как на мое пьянство реагировала жена!? В итоге, в процессе столкновений, главным виновным оказывался я.
      Что касается квартиры, в которой М.А. собиралась жить с Борей, то она получила ее, когда наш сын уже десять лет лежал в сырой земле, а сама Рита умерла ровно через год после полу- чения ордера. Нелепость ситуации заключалась в том, что сын был прописан по их куйбышевскому адресу, в том числе и в паспорте, который он получил в 16 лет. По этому же адресу он стоял на учете в военкомате и призывался в армию. Т.е. юриди- чески он, как бы у нас и не жил, и все это делалось ради того, чтобы при получении квартиры на него была выделена жилп- лощадь. Это создавало дополнительную напряженность, когда он начал взрослеть, и с начала 80-х годов начал считать, что раз он живет у нас временно, то мы и не являемся его семьей. Постоянно уезжал в Куйбышев, где он был предоставлен само- му себе, и эта воля давала самые негативные последствия. На мои требования прекратить все эти спекуляции с неокрепшим сознанием подростка, Рита или вообще не реагировала, или реагировала отрицательно. Сохранились письма, которыми мы обменивались. Даже сейчас я поражаюсь ее инфантилизму в те годы, когда она была матерью троих детей. Этот инфантилизм и привел к тому, что в итоге наш сын получил "квартирную жилплощадь" на Самарском кладбище в январе 1993 года.
      Под Новый, 1979 г., недели за полторы, произошел очеред- ной сильный скандал. Он начался без меня, мне только сооб- щили, что Н.Д. опять всех оскорбила, как могла. Кажется, речь зашла о нашем семейном бюджете, об общем семейном сто- ле. Только мать легла в зале на свою софу и заявила, что она больше в рот ничего не возьмет и умрет голодной смертью - в знак протеста против всей нашей семьи. Такого озорства еще
      
      
      
      
      не было, и весь этот жуткий предновогодний спектакль проис- ходил на глазах детей. Боря уже начал тяготиться опекой ба- бушки и понимал, что ее поведение выходит за обычные рам- ки прежних выходок. Я пытался ее переубедить, но пищу она отталкивала, ничего не говорила, и все должны были любо- ваться ею, т.к. в зале была библиотека, стояли телевизор, маг- нитофон, радиола. Так мы держались несколько дней, а мать продолжала голодать. Я поехал в Куйбышев, чтобы получить консультацию у психолога Л. Блейхмана. Он не удивился, т.к. был знаком с нею. По его мнению, у Н.Д. идет прогрессиру- ющий маразматический процесс. Она будет демонстрировать попытки самоубийства, но так, чтобы все были в напряжении, однако до самоубийства дело не дойдет. Я объяснил ему, что такие демонстрации в прошлом уже были. Он ответил, что эта демонстративность неизбежно перейдет в уже действи- тельное желание покончить с собой. Уследить, когда это будет, невозможно, рано или поздно она доведет дело до конца. Так позднее и получилось, хотя и не до конца. Я зашел к Юрию и предложил приехать и поговорить с любимой теткой. Заодно я попрощался с Ириной, которая должна был уехать в Орен- бург после Нового года. Юрий приехал, стал ее уговаривать, но все было тщетно. Терпение кончалось, дети были как на- тянутые струны, у них рождались собственные интерпрета- ции событий. Мы собирались вызывать скорую помощь, а я, разозлившись до белого каления, сказал матери, что дом, где живут нормальные люди и растут дети, не место для голодной смерти. "Иди и умирай, где хочешь!" - этим я только подлил масла в огонь ее мазохизма. С каким-то психическим наслаж- дением мать оделась и в мороз, и метель отправилась на ули- цу. Ей так было даже комплементарнее: мало того, что сын мать голодом морит, так еще и на улицу выгоняет, чтобы она замерзла. Мы с Борей не сразу ее нашли: с торца дома стоя- ла будка для привозных газовых баллонов. Она устроилась с задней стороны между домом и стенкой будки, почти легла на
      
      
      
      
      снег. Это было достоевщиной самого дурного пошиба, этакий
      "мальчик у Христа на елке". Мы притащили ее домой, а на следующий день я заговорил с нею ласково, стал упоминать о людях, которые все видят и все оценят на свой лад. Она уже устала от своего озорства, и мои слова возымели эффект: "Вот давно бы так! Ласковое слово важнее всяких доводов!". Я по- разился. Получалось, что вся эта долгая жуть была сознатель- ной психической провокацией, - я тебя заставлю покаяться и только потом уступлю. Но мы были рада и этому. Таня с Верой 30-го декабря уехали в Москву, и можно представить, с какой радостью они вырвались из нашего бедлама. Только вернулись они с трудом: из-за резкого похолодания остановилось движе- ние на железной дороге. Я встречал Новый год у Тарсуковых, Боря - у матери, Таня и Вера - в Москве и только две бабушки с Катей встречали его дома. 1979 год оказался для нас самым тяжелым, и жена говорила, что это потому, что мы встречали его все врозь.
      Во время "голодовки" матери мы встретились с Розой Львовной Ицкович и, между делом, рассказали ей про наши события. Она не могла поверить и сначала подумала, что мы говорим о Н.С.? "Как, Ваша мать так себя может вести?". Т.е. она еще могла в этой дикой роли представить фронтовичку Нефедову, но чтобы так себя вела благородная, интеллигент- ная Н.Д. Корнющенко, бывшая дворянка, - это просто не ук- ладывалось в ее голове. Светлый облик женщины, с которой она не раз встречалась и разговаривала, заметно потускнел. Р.Л. угодила в самую суть этой этической и психологической проблемы, которая уже много лет была главной заботой мате- ри: выглядеть в глазах окружающих безупречно воспитанной, образованной и мудрой женщиной. Это была ее психологичес- кая поза. И она действительно была такой долгие годы. Еще ее брат Е.Д. Добров любил похвастаться своей сестрой в тех компаниях, которые собирались в их семье. Он гордился ею, ибо отблеск ее образованности ложился и на него. Но у мамы
      
      
      
      
      ее поза постепенно превратилась в дилемму, разрешенную неверным способом: не быть, а казаться, и ей удавалось оста- ваться в таком раздвоении многие годы и перед знакомыми, и перед моими друзьями, и перед нашими учениками. На это и был расчет: в случае чего, пусть все видят, как такую изуми- тельную женщину не ценят и унижают ее неблагодарный сын и его черствая жена. Мы ведь никому не рассказывали про те страсти и спектакли, которые она у нас творила. Даже если бы захотели, нам бы не поверили, зато осудили бы, как осуждали меня кутулукские соседи.
      Собственно, Р.Л. Ицкович мы первой в Чапаевске расска- зали, что происходит на самом деле. Она этого заслуживала, и мы о ней уже упоминали. Мы познакомились, когда она ра- ботала инспектором гороно, и бывала в служебных целях и в интернате, и в нашей квартире, когда мы замерзали от холода; часто приходилось общаться официально, когда я фактичес- ки заменял директора с 1973 г., и не всегда это общение было приятным с обеих сторон. Потом, несмотря на запрет, я часто работал совместителем в разных школах, в которых временно отсутствовали учителя общественных наук. То же самое было и у Тани, - за годы жизни в Чапаевске мы с нею поработали в большинстве школ и нас хорошо знали. В 1976 г. нас поп- росили до конца года заменить уехавшую учительницу в СШ
      Љ 12, в которой училась наш дочь. Завуч школы Роза Семенов- на была в восторге от наших уроков. Р.Л. из гороно перешла работать завучем в базовую школу Чапаевска: СШ Љ 1. Клас- сов было много, оставались часы истории в старших, и Р.С. рекомендовала ей меня. Вечернюю школу было нетрудно сов- мещать с дневной, но были другие трудности, точнее, препятс- твия для моей работы в дневных школах, о которых я расскажу позднее. В этот раз Розе удалось их преодолеть, в дальнейшем же дело пойдет с бóльшим трудом. Тем не менее, несколько лет совместителем я в этой школе проработал, но с переры- вами, пока не сменил Р.Л. на посту завуча. Так началась наша
      
      
      
      
      "дружба домами", которая в разных формах продолжалась до нашего переезда из Чапаевска в Москву, и сейчас продол- жается в форме переписки и телефонных разговоров. В этой дружбе участвовал и муж Р.Л. - Виктор Наумович Ицкович, и их дети - Александр и Ирина, талантливые молодые люди, которые в те годы тянулись ко мне. Они тоже были причастны к педагогике: Саша преподавал и готовил детей к поступлению в вузы по математике, организовывал музыкальные ансамбли; Ира работала учителем словесности, я бывал на ее интересных уроках в СШ Љ 22 во время городских семинаров, потом, как и мать, она долго работала завучем. У обоих выросли умные и творческие одаренные дети Михаил и Лев. Мы обменивались книгами, альбомами, пластинками, я давал им зарубежные из- дания книг А.И. Солженицына, запрещенные в СССР сборни- ки А. Ахматовой, Н. Гумилева, М, Цветаевой, М. Волошина... В.Н. был директором дома культуры им. Горького и приглашал нас на встречи с известными артистами, на просмотры кино- фильмов, которые были в ограниченном прокате. Словом, де- лая известную поправку на духовную атмосферу г. Чапаевска, и выражаясь несколько старомодным языком, можно сказать, что в нашей микросреде на фоне чапаевского менталитета ца- рил некий платоновский духовный эрос.
      Мы бывали в гостях друг у друга. В январе 1978 г. у Алек- сандра состоялась свадьба. Я подарил ему 5-томную "Антоло- гию мировой философской мысли", - общение с ним убедило меня в том, что этот подарок будет для него не лишнем. На свадьбе мы познакомились с семьей Моливеров. Исаак Мои- сеевич был директором школы Љ 9, в которой я потом работал на замене, а Полина Вольфовна, его жена, работала зав. отде- лением кардиологии поликлиники при заводе хим. удобрений. В этой больнице лежал и я, и, как я уже упоминал, мама. Позднее И.М. предлагал мне работу завуча в школе-интернате Љ 2, куда его по некоторым причинам перевели, но я наотрез оказался, т.к. еще не забыл, что такое интернат. А еще позднее он перебе-
      
      
      
      
      жал мне дорожку, когда меня, было, хотели назначить директо- ром СШ Љ 21. Это не повлияло на наши отношения, т.к. мы оба оценивали друг друга по другим критериям. Человек он был, безусловно, умный, но циничный. Настроенный антисоветски, он умел представить себя борцом за чистоту коммунистической идеологии, читал лекции соответствующего содержания, руко- водил методобъединением городских учителей истории, обще- ствоведения и права, и на этом общественном посту я сменил его в 1981 г. В общении друг с другом мы не стеснялись и гово- рили то, что думали на самом деле. Так он однажды сказал мне об уважаемом в Чапаевске директоре СШ Љ 1 Г.С. Кропотине:
      "Бойся его! Будь острожен, этот человек - образцовый тип фа- шиствующего коммуниста!". И это была очень точная характе- ристика. Что ж, двоемыслие и даже троемыслие было нашим неизбежным спутником, что и породило столько искалеченных жизней. Дети Моливеров, Владимир и Илья, тоже бывали у нас в гостях с отцом, получали такие же нелегальные книги, лю- били рассматривать тома Малой Советской энциклопедии, изд. 1929-31 гг., где налицо были все "враги народа" в персоналиях и с портретами. В Куйбышеве я устраивал им покупки собра- ний сочинений разных авторов у знакомых книжных маклеров, трудившихся на черном книжном рынке, на котором одно вре- мя я регулировал цены, но без вмешательства в их торговлю. Володя был врачом-хирургом, Илья, по образованию учитель истории, занимался какой-то деятельностью на ниве спорта. В 1987 г. И.М. умер на операционном столе (и Г.С. Кропотин, который должен был мне об этом сообщить, не сказал об этом ни слова, - я узнал о его смерти спустя несколько дней после похорон). Вскоре семья Моливеров перебралась в США и, по слухам, там процветает, но, конечно, это их дети и внуки.
      Почему мы довольно подробно останавливаемся на этих двух семьях? Потому, что за 30 с лишним лет жизни в Чапа- евске нам так и не довелось найти других людей, с которыми мы могли бы чувствовать себя в обстановке духовного комфор-
      
      
      
      
      та. Фраза получилась довольно витиеватая, но наиболее точно предающая суть дела. Нужно так же, как мы, долго пожить в этом городе, чтобы хорошо понять ее. В общем-то, это не такой уж загадочный феномен. Сближение русской интеллигенции с культурными интеллигентными еврейскими семьями стало знаковым явлением российского образованного сословия уже с конца 19-го века. Русский дворянин антисемиту руки не по- давал, хотя бывали исключения. Наверное, наша долгая духов- ная близость состоялась и потому, что я не был таким исклю- чением.
      Сейчас трудно установить, когда Р.Л. с детьми впервые была у нас. Кажется, в ноябре 1976 г. Маму она до этого не знала, как не знала и тещу в лицо. А вот рассказы мои о ней, о ее пред- ках слышала не раз. И произошел небольшой казус: она при- няла Н.С. за Н.Д. и стала говорить ей комплименты, ссылаясь на то, что много о ней слышала от меня. Та всерьез приняла ее восхищение и вскоре же постаралась передать их моей матери. Мать, вскоре же, обеспокоенная тем, что похвалы достались не ей, спросила меня: ты Р.Л., наверное, обо мне говорил, а она все передала Н.С.? Я понял, что произошел конфуз, и ответил ма- тери, что, конечно, рассказывал я о ней, так же, как я с уваже- нием говорил о Розе как об учителе и человеке. Эта щекотливая ситуация как-то сама собой рассосалась, а мама постаралась показать все свои достоинства и способности в полной красе, так что очаровала горделивую Розу, даже привела ее в некоторое замешательство своей эрудицией. Ицковичи знали цену по-на- стоящему образованным людям и умели не путать их с совет- ской образованщиной, с той люмпен-интеллигенцией, которая особенно расплодилась после войны. Среди этой категории лиц у нас тоже было немало знакомых, главным образом, коллег по работе в разных школах. Позднее у меня появилось много зна- комых среди школьных администраторов, и я различал их не по качественным, а по количественными признакам: одни были бо- лее-менее постоянными собутыльниками, которых я тоже пы-
      
      
      
      
      тался просвещать, а другие - случайными, с которых и спрос был невелик. Но свои зубы нам показали и те, и другие, и тре- тьи. Учителя ШРМ почти единодушно выступили против нас в конфликте с довольно скверным человеком, которого вскоре гороно было вынуждено убирать с поста директора, учительни- ца литературы, восхищавшаяся моей библиотекой, в том числе запрещенной литературой, собиралась писать на меня донос в КГБ и меня предупредили мои ученики. А больше всех отли- чился, ныне покойный, директор СШ Љ 3, тоже пользовавшийся моей помощью, и в благодарность за нее заявивший в ГК КПСС, что беспартийный учитель истории, не собирающийся вступать в славные ряды партии, настроенный антикоммунистически и антисоветски, не может руководить методобъединением учи- телей общественных наук, многие из которых члены КПСС и директора школ. У меня был большой опыт, т.к. с 1975 г. я воз- главлял аналогичное МО учителей ШРМ, т.е. к 1984 г. он насчи- тывал почти десять лет. Добрые люди передали мне выступле- нием моего приятеля, - я не стал возражать, и произошло самое забавное: руководить МО историков поручили ему, что привело к прекращению деятельности этого методобъединения на не- сколько лет. Не называю фамилии этого человека, т.к. обиды на него у меня не было, я сам был виноват в том, что доверял таким людям; кроме того, с его женой, милой и порядочной женщиной, мы проработали вместе несколько лет, - она была человеком бе- зобидным, хотя порой слышала от меня очень обидные для на- шего общественного строя заявления.
      Нужно еще учитывать ситуацию 70-х годов, когда в ходе преследования диссидентов и оживления государственного ан- тисемитизма, произошло естественное сближение этих соци- ально-психологических страт, и слова "диссидент" и "еврей" стали синонимами. В Куйбышеве у нас было несколько таких близких друзей, тот же Л.Г. Блейхман, были и хорошо знакомые семьи, а в Чапаевске, увы, только Ицковичи и Моливеры, хотя они были далеко не диссидентами, а слегка фрондирующими,
      
      
      
      
      рефлексирующими людьми. Напротив, Р.Л. категорически от- вергала мои осторожные намеки в начале перестройки, что прошедшие съезды партии - это последние съезды КПСС, и, как-то раз, я был неприятно поражен, встретив Ирину в Горко- ме, где ее принимали в члены "перестроечной" партии, - ведь уже совершенно очевидно было, что этой организации вот- вот наступит каюк. Может быть, это делалось из карьерных соображений? Не знаю. Помню только, как комично выгляде- ли обе, когда на мое пожелание им поскорее выйти из партии, они ответили хором: "А мы уже вышли!". Ну, в точности, как моя первая теща Г.В. Страхова, которая стала признавать мою правоту через много лет, и с торжеством сообщившая мне, что она покинула свою "любимую партию", т.к. обнаружила, что столько лет состояла в преступной организации. Я, отнюдь, не осуждаю этих людей, ведь, чтобы это понять, нужны были ин- теллект и мужество, - достаточно поглядеть на сегодняшних
      "коммунистов".
      Вот и в первую встречу с мамой, Роза стала ее просить, что- бы она повлияла на мое решение вступить в компартию т.к. это обеспечит мне продвижение "по службе". Но сей вариант был мною предусмотрен, и для разных людей у меня были заготов- лены разные сценарии: накануне в разговоре с мамой я пофиг- лярничал, заявив, что прежде чем стать коммунистом, я должен овладеть этикой Желябова, Ленина, Дзержинского (этих-то па- лачей!), и был уверен, что так она и ответит Р.Л. Именно это и произошло, но Роза совершенно справедливо возразила ей, что без партийности мне не стать даже директором школы. Я столь- ко раз уже упоминал, сколько и когда мне делались подобные предложения и с той же целью, что нужно завершить эту тему. В ШРМ в те же дни я ответил учителю-секретарю, показывая на портреты Геродота и Ключевского, мною же и нарисованные:
      "Они не были коммунистами, но были великими историками". Кстати, у меня были все основания предполагать, что если бы я вдруг и решился на этот, самоубийственный для моей репу-
      
      
      
      
      тации шаг, он бы закончился для меня конфузом по достаточно веской причине. В июне 1976 г. я вступил в борьбу с Кировским РК КПСС г. Куйбшыева, а негласно и с ОУ КГБ, защищая своего друга, учителя литературы В.П. Тарсукова. Его обвинил в орга- низации демонстрации местных хиппи, которая вошла в исто- рию как первое протестное движение куйбышевской молодежи, причем выступление организованное, что всегда крайне беспо- коило репрессивные органы. Он действительно имел отношение к этому действу, знал кое-кого из участников, а так как в любом подобном выступлении всегда участвует стукач и провокатор, то он и указал на Тарсукова как на главного организатора. Ему это грозило не только увольнением с работы, но и кое-чем похуже. Во всяком случае, на "беседах" в КГБ гебист предложил ему стать осведомителем, но, по его словам, он отказался от этой чести, хотя, конечно, был взят под контроль. "Чистыми от нас не выходят!" - сказал мне бывший студент КГПИ, ставший на время сотрудником этой конторы. Кое в чем он мне помогал и информировал, когда было нужно, поэтому долго там не про- держался.
      Вот я и явился к третьему секретарю РК по идеологии ма- дам А.П. Служеникиной (мы шутили: чуть ли не Солженицы- на!). Беседа была долгой, мне приходилось отстаивать каждую позицию друга, по которой его обвиняли, включая ношение длинных волос. Эту беседу-диалог, состоявшуюся 15.06.76, я потом законспектировал, и в ней, со стороны моей визави, прозвучал такой замечательный пассаж: "даже в творчестве Л.Толстого учитель должен находить место для пропаганды решений XXV съезда КПСС!". Я пытался встретиться с этой партийной дамой 21-22.06.76, но не дозвонился до нее, поэто- му написал ей большое письмо. Вероятно, мои доводы все-та- ки имели на нее воздействие. 27.09.1976 г. я получил ответ: "На Ваше письмо по поводу учителя тов. Тарсукова В.П. сообщаю:
      По всем вопросам, которые Вы ставили в своем письме, с тов. Тарсуковым состоялась беседа в РК КПСС.
      
      
      
      
      В заключение беседы Владимиру Петровичу были выска- заны пожелания более терпимо относиться к людям, быть ме- нее категоричным в своих высказываниях и никогда не забы- вать, что литература партийна.
      Ответ задержан из-за отсутствия директора школы 135 тов.
      Волковой Л.А".
      В. Тарсуков, слава Богу, легко отделался. Из этой школы он уволился, но его охотно взял на работу директор школы на Безымянке Е. Кнохинов, с которым В.Н. Ицкович учился на одном факультете. С В.П. Тарсуковым я Ицковичей тоже познакомил: он был учитель словесности милостью божией, и в новой школе ему довелось раскрыть свои способности: в частности, он создал ученический литературный театр, кото- рый выезжал со своими спектаклями даже в Москву. Ирину я возил на один спектакль. А что касается меня, то в Чапаевский ГК тоже пришло послание из Кировского РК, в котором реко- мендовалось обратить внимание на мою педагогическую де- ятельность и, по возможности, ограничить ее рамками вечер- ней школы. В переводе на простой административный язык это означало, что на работу в средних школах для меня насту- пил запрет. Работай учителем в ШРМ, но без права работать с детьми в школах дневных! Именно так мне заявил завотделом агитации и пропаганды А. Петров, с которым я часто встре- чался в парткабинете ГК КПСС, где я изучал стенограммы всех партийных съездов, начиная со второго, руководствуясь известным принципом: для борьбы с врагом нужно знать его оружие. Петров к моим штудиям относился с настороженным вниманием, и время от времени у нас были дискуссии, в ходе которых я обратил его внимание на нелогичность политики партии по отношению к моей скромной особе: "Как же так, вы запрещаете мне работать с детьми, боясь, что я внушу им опасные мысли, и спокойно смотрите на то, что я могу то же самое сделать с молодыми рабочими, ведь это опаснее?" - Он с уверенностью сказал: "Нет, этого мы не боимся, за рабо-
      
      
      
      
      чий класс мы спокойны!". С максимальной язвительностью я ответил: "Ну, еще бы! Вы ведь рабочих споили и продол- жаете спаивать!". Я-то думал, что разозлю Петрова, спрово- цирую его на крупную ссору, но он неожиданно расхохотался и кивнул: "Не без этого! Замечание верное! Так что, молодой человек, поработайте в вечерней школе, а там видно будет". Насчет взглядов рабочих он был и прав, и не прав, действи- тельно, у большинства из них было два врага: первый - жена, второй - мастер или начальник цеха. Их враждебность оце- нивалась по одном, но главному признаку: не давали вволю пьянствовать, в любое время суток, а на партию и правитель- ство им было наплевать. Но были и ребята, которые высказы- вали такие взгляды, что будь на моем месте С. Халтурин или В. Обнорский, они могли бы собрать хорошую жатву. К нача- лу сентября весть из Кировского РК не поспела, и я спокойно работал совместителем, а вот позднее в той же СШ Љ 1 устра- иваться на такой ответственный пост становилось все труднее и труднее, и конечно, не И.М. повредил мне, а завгороно пря- мо сказал мне, что Горком не хочет моего назначения. Та же картина произошла и при назначении меня завучем, и я только догадывался, какие усилия понадобились Кропотину и Ицко- вич, чтобы меня приняли на эту должность. Догадывался, но помалкивал, я ведь грудью в капитаны не лез, но нужно было своих детей устроить в самую приличную школу города, и де- ржать их под своим присмотром. Г.С. Кропотин потребовал от меня в ближайшем будущем подать заявление на вступление в партию, на что я охотно согласился, т.к. прекрасно знал, что скоро он сам не захочет такого заявления от меня. Когда же снова в сер. 80-х секретарь ячейки обратилась ко мне с тем же предложением, я не стал церемониться и ответил, что не хочу портить свой некролог, т.к. считаю эту партию недостойной иметь меня в своих рядах, ибо в стране скоро начнется такая замятня, что Польша нам позавидует. Бедная женщина опеши- ла, но мне не поверила. А зря.
      
      
      
      
      Чтобы завершить линию Ицковичей, упомяну случай, о котором я уже рассказывал, но не точно. В мае 1979 г. Т.М. исполнилось 34 года и мы пригласили в гости молодых суп- ругов Тарсуковых и немолодых Ицковичей с детьми. Вероят- но, я просил Розу поговорить с матерью, а, может быть, она сама так решила, но они беседовали, уединившись вдвоем, долго беседовали. Вот после этого мать мне недовольно ска- зала: а ты, оказывается, все рассказываешь о том, что у нас происходит! вот и Розе Львовне рассказал о том, что зимой было, она так упрекала меня, говорила, что ты такой уважае- мый человек, и что я могу повредить тебе своим поведением! Я тоже непритворно удивился: а ты что же думаешь, что я не должен себя обезопасить? в глазах посторонних ты выгля- дишь святой, и случись с тобой что-то из-за твоих выходок, все будут считать меня чуть ли не матереубийцей! надо чтобы хоть кто-нибудь знал настоящее положение дел. Она промол- чала, а через несколько дней произошло очередное ЧП, мо- жет быть, даже вызванное вот этим моим объяснением. Но об этом позднее. В.Н. и Р.Л. помогали нам на похоронах мамы в ноябре этого года. Т.М. помогла хоронить Виктора Наумовича (Ицхака Нахимовича) весной 1997 г. Мы не раз бывали на его могиле на кладбище в Чапаевке, когда приезжали из Моск- вы. Ну, а тогда время от времени мы привозили им овощи и фрукты из нашей усадьбы, а когда стало тяжело к ним заез- жать, приглашали их самих за "данью" к нам. Много было событий приятных и не очень, связывающих нас, но на этом я заканчиваю рассказ о людях, тех немногих, кто доставлял нам "роскошь человеческого общения" в далеко не роскош- ные чапаевские годы.
      
      ***
      Наступил 1979 год - последний год жизни Н.Д. Корню- щенко. Юрий после изгнания Ирины опять приглашал мать к себе, и она охотно откликалась на его просьбы, хотя мне
      
      
      
      
      заявляла, что мы "сплавляем" ее чужим людям. Юрий опять сблизился с Региной, началось продолжение прежней круго- верти. В феврале, возвращаясь от Ф. Макарова и А. Ярыгина из Тольятти, я зашел к ней. Она лежала больной: воспаление легких, но в больницу лечь отказалась. Потом, в начале марта, у меня началось обострение радикулита, и я лег в больницу в отделение П.В Моливер, где пролежал месяц - до начала ап- реля, хотя лечение было не по профилю поликлиники. Меня навещали Таня, дети, приходили Ицковичи и И.М. Моливер. Однажды пришла и мама (а добираться до больницы было нелегко!), принесла мне кастрюльку теплых, только что испе- ченных беляшей, и очень расстроилась, увидев меня в боль- ничном халате. Вернувшись от меня она расплакалась: он там разболеется и умрет! Что-то уже мерещилось ей, предвещало чью-то смерть, ведь от банального радикулита я умереть ни- как не мог.
      В конце апреля мама стала потихоньку перебираться в свой дом, который я предварительно обогрел печью. Опять начались жалобы, постоянное недовольство, хотя в саду была благодать: дружно цвели яблони, вишня, слива, вовсю распе- вали птицы. Мы обрабатывали огород, сажали овощи, опрыс- кивали деревья. С мамой я разобрал ненужные постройки, но ее ничто не радовало. Напротив, она искала повода для ссор. Появилась новая подозрительность: у меня пропадают вещи, т.к. вы их у меня крадете! "Вы" - это Таня и Н.С., которые, ко- нечно, бывали в доме, так как без их помощи обойтись было невозможно. Появилась жадность, которой раньше у матери никогда не было. О вещах, которые ей никогда не принадле- жали, она стала утверждать: это мое! О книгах стала говорить внуку, что эти книги, собрания сочинений куплены на ее де- ньги, и она завещает их ему. Он так однажды и заявил: когда я уеду от вас, то эти книги заберу с собой, т.к. бабушка мне их завещает. После окончательного переселения и после раз- говора с Р.Л., о котором я упоминал чуть выше, в воскресенье
      
      
      
      
      13-го мая 1979 г. мать пришла к нам совершенно разгневан- ная, возмущенная и набросилась на ничего не подозревавших женщин: вы меня обокрали! Речь шла о каком-то платке, ко- торый по ошибки взяла теща, но потом выяснилось, что вовсе никто ничего не брал, платок оказался в доме, но там, куда мать его положила и забыла об этом. Как бывает во время ссор, она стала перечислять все прошлые наши "преступле- ния", начиная с 60-х годов, я же, защищая невиновных жен- щин, напомнил ей тоже кое-какие деяния, которые честными никак нельзя было назвать. Разразился такой скандал, кото- рый по мощи и оскорбительности превзошел все прежние скандалы. Мое вмешательство возмутило ее еще больше, она переключалась на Борю и на его мать, которая у нее снова была в чести. Вот тут-то я и сказал ей, что по ее милости сына забрали на Камчатку, ведь Рита год назад мне все рассказала. Она назвала ее предательницей, а меня матерееотступником, который предал сына, предал мать и осталось ему только пре- дать родину. Мать была в безумстве отчаяния, и, конечно, эта сцена для постороннего взора выглядела омерзительно, с ка- кой стороны не нее не посмотреть. На мать никто не нападал, как раз наоборот, но можно было уйти, дать ей успокоиться и тем сотворить благо. Все же произошло автоматически: на агрессивность слабой, беспомощной, полубезумной старухи- матери, которая как загнанный в угол зверек пыталась защи- тить себя, я, молодой и неглупый мужчина, ее сын, ответил такой же агрессивностью. Своей вины с того, что произошло потом, я не снимаю. Вся эта сцена происходила в детской, но детей, к счастью, не было, - они научились в таких ситу- ациях незаметно исчезать. Потом и мы убрались из детской, оставив мать одну. В подзеркальной тумбочке хранились ее лекарства, которые она еще не успела забрать.
      Как было дальше, я не помню, но вскоре мы обнаружили маму лежащей на полу с закрытыми глазами, рядом валялась пустая склянка из-под мелипромина, а на столе лежала запис-
      
      
      
      
      ка такого содержания: "Я, Корнющенко Надежда Дмитриев- на, в возрасте 72 г., 7 месяцев, 29 дней добровольно в здравом уме и твердой памяти ухожу из жизни по личным причинам. В смерти моей прошу никого не винить". Суицид был налицо и тогда нам было не до размышлений, но позднее легко было предположить, что это не был спонтанный акт: ведь, чтобы так точно подсчитать свой возраст, нужно было время, да и вряд ли можно было отравиться мелипрамином на глазах нескольких близких людей. Л. Блейхман объяснил мне поз- днее, что это демонстрация самоубийства с предполагаемым спасением, частое явление среди депрессивно-истеричных немолодых женщин. Я вызвал скорую помощь, приехавшие медики промыли ей желудок. Они, кстати, отнеслись к факту суицида спокойно, врач просто махнула рукой, дескать, нам это не в диковинку, и забрали маму в больницу, где ей пред- стояло встретиться с П.В. Моливер, что ее очень расстроило: предстояло еще одно саморазвенчивание перед женщиной, которую она собой раньше так очаровала. Я навещал мать в больнице, и просил П.В. поговорит с нею. Вместе мы вошли в палату, и та осторожно, но жестко, как и подобает врачу, ста- ла укорять мать за действия, которые не только ей принесли вред, но и могут обернуться большими неприятностями для сына. В самом деле, понимала ли она, что ее поступок мог стать причиной возбуждения против меня или нас уголовно- го дела по статье о доведении до самоубийства из-за какого- то много лет ношенного платка? Вероятно, она не придавала этому значения, т.к. демонстрация суицида превратилась у нее в привычку: за 20 лет так было в 1959, в 1966, в 1978 и вот последний раз в 1979 г. Полина спросила ее о причине, на что мать ответила: так, жить устала! На упреки не отвечала: молча с виноватым видом смотрела перед собой на одеяло. Ее выписали через 10 дней, 23 мая. Она была еще слабой и просила нанять машину. Я отказался: не было лишних денег, да и во мне что-то окончательно надломилось - не хотелось
      
      
      
      
      делать что-то доброе в ответ на ее дикие поступки. Потихонь- ку мы добрались до С.-Дачного на автобусе и медленно шли до ее дома. Результаты больничного обследования были по- ложительными:
      
      
      
      
      
      
      
      Выписка из истории болезни Корнющенко Н.Д. 23.05.1979 г.
      Имело ли это отравление последствия для пробуждения рака желудка, мы не знаем. Врачи на этот счет ничего не говорили, но мы думали, что имело, если еще учесть недельное голодание за 4,5 месяца до этого, - мать как будто экспериментировала над своим здоровьем, в частности, над желудком. И результаты экс- периментов должны были рано или поздно сказаться.
      
      
      
      
      С этих дней мною стало овладевать равнодушие ко всему. Добавилось чувство тяжелейшей усталости, резерв моих сил был исчерпан, и оставалось только на все махнуть рукой. Спек- такли обиженных и оскорбленных продолжались. То одни жили в доме, то другие. Наконец, мать утихомирилась и стала там жить постоянно. Боря начал сторониться бабуши, да и она уже пре- жней любви к нему не демонстрировала. С 11 июня по 7 июля я находился на курсах повышения квалификации и домой возвра- щался только на выходные. До их окончания, 29 июня, я должен был ехать в санаторий в Саратовской обл. (бывшие столыпинские минеральные воды). В этот день приехал Юрий, который опять расстался с Региной и добился того, чтобы тетка снова приехала к нему на несколько дней. В санатории мне очень помогли це- лебные грязи, и радикулит надолго меня оставил в покое. В са- наторий мне писали дочери, причем и Катя, и Вера присылали письма самостоятельно, в отдельных конвертах:
      
      
      
      
      Кстати, Катюша, пока была мала, носила платьице, при- надлежащее когда-то моей маленькой сестре Наточке, - его подарила ей бабушка. А еще позднее, почти через 20 лет, это платьишко носила наша внучка Соня.
      Вера пишет о той же скрипке, которую купили Кате, о моем свидетельстве о прохождении курсов, которое они не смогли получить, и о том, как они все вместе ездили в пионерский ла- герь навестить Борю.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ...
      
      
      
      
      Таня сообщала мне, как продвигаются наши дела с получе- нием квартиры, о текущих денежных расходах, о детях, о на- ших матерях, о Юрии...
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ...
      Письмо Т.М. Корнющенко мужу в санаторий, июль 1979 г.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ...
      Письмо Т.М. Корнющенко мужу в санаторий, 14.07.1979 г.
      
      
      
      
      10 июля 1979 г. мама тоже написала мне письмо. Это было ее последнее письмо, адресованное мне, поэтому я полностью при- вожу его первую и последнюю страницы. На первой она в ответ на мое письмо рассуждает о том санатории, в котором я лечился. Далее, она пишет о том, что помирилась с Таней, когда они соби- рали в саду смородину. Когда я был на курсах, между ними про- изошел опять скандал, в результате которого теща была вынужде- на уехать на Пр. Волгу, а между свекровью и снохой установился вооруженный нейтралитет. Мама пишет об этом событии с при- сущей ей вычурностью, а Таня просто сообщает об этом, как о состоявшемся факте. В этом письме много фраз, оценивающих меня: "Ты хороший сын, и я к тебе претензий не имею".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Последнее письмо Н.Д. Корнющенко сыну, 10.07.1979 г.
      
      ...
      
      
      
      
      Последняя страница письма удивительно точно характе- ризует психологическое состояние мамы. В этих строках за- ключено некое резюме прожитой жизни и предчувствие чего- то неясного в будущем. Но нет предчувствия скорой смерти. Есть самооценка "своей ненужности, сознание быть лишней". В психологии старости принято считать, что когда пожилой че- ловек обнаруживает или внушает себе, что он - лишний, чья- то обуза, или в нем больше не нуждаются, то он легко делается жертвой даже незначительного заболевания, или в нем вдруг начинаются смертоносные процессы, о которых он и не подоз- ревал. Мама любила говорить о себе, как бы отпугивая смерть:
      "Мы, Добровы, долгожители, все прожили долго, и я проживу долго". Но это была фальсификация истинного порядка вещей: долго прожила ее мать, моя бабушка Вера, но она была из рода Черкасовых. Добровы же умирали, не дожив до 70 лет, но мама действительно прожила дольше всех братьев - 73 года. Потом будет ее племянница Люся из рода Добровых, прожившая 83 года. У матери были магические средства задержать смерть. С самых малых лет я помню, что у нее был своеобразный та- лисман: платочек с завязанным в нем тугим бумажным свер- тком. Вероятно, он появился в 1948-49 гг., когда она сильно болела. Мне заглядывать в этот сверток не разрешалось, мать носила его на груди как ладанку. На мои вопросы она не отве- чала, и лишь много позднее, когда этот таинственный предмет перекочевал в ящичек швейной машинки, я решился рассмот- реть его. Обнаружился маленький свиток полуистлевшей, по- желтевшей от времени бумаги, на которой рукой мамы были написаны какие-то тексты, в которых можно было разобрать лишь отдельные слова: "богородица", молитва, "милость" и т.п. Я понял происхождение этого талисмана: это был право- славный "оберег". Был такой тайный обычай у русских людей: своей рукой написать несколько молитв, обращенных к како- му-нибудь православному святому, и потом носить их на теле, пока бумага не истлеет. Женщины-матери чаще всего писали
      
      
      
      
      молитвы к Богородице, и, таким образом, оберегали не только себя, но и своего ребенка, особенно, если это был сын. Советс- кие граждане и гражданки этот обычай сохранили, но в атеис- тическом государстве нужно было быть осторожным, чтобы не навлечь на себя общественного осуждения, а еще хуже - нака- заний со стороны начальства. Потом этот оберег и вовсе исчез, и мама осталась без магической защиты.
      Конечно, в полном смысле слова религиозно-верующей мать не была, но начала православия в ней сохранились с де- тских лет. К концу жизни она стала часто говорить: "Хорошо быть верующим! Можно надеяться на то, что встретишься с ду- шами тех людей, кого ты похоронил. Была бы я верующей, я бы с радостью ждала смерти, чтобы встретиться с дочкой Наточкой, твоим отцом, с мамой!". Себя она считала безгрешной, именно в христианском смысле понимания греха. Она не желала видеть и слышать, что упрекая всех окружающих ее близких людей в эгоизме и бессердечии и в прочих смертных грехах, она сама топила этих людей в море собственного эгоизма и бессердечия, замаскированного показным альтруизмом. Другим ее любимым изречением этих лет была фраза: "Совесть моя чиста!". Как-то в ответ я процитировал Альберта Швейцера: "Чистая совесть - изобретение дьявола", чем смутил ее. Грех гордыни - самый страшный грех, а она проявляла его и по отношению к Н.С., и по отношению к Тане, и даже по отношению к девочкам-внучкам. Борясь с чудовищами, каковыми она считала всех нас, она не замечала, что сама не далека от такого же образа. Есть еще одно мудрое изречение: "Дьявол рождается из пены гнева на губах ангела". Но мать не поняла этого даже на смертном одре.
      Наша духовная близость тоже убывала, хотя я по-прежнему старался давать ей то интересное, что могло ее заинтересовать: старые и новые публикации в журналах, книги с воспоминания- ми о тех людях, которых она любила: об А. Куприне, И. Бунине, М. Цветаевой, А Ахматовой, А. Блоке, да мало ли еще о ком! Она слушала вместе со мной записи песен Б. Окуджавы, А. Га-
      
      
      
      
      лича, В. Высоцкого, которого особенно любила. В дни ее болез- ни, смерти и похорон на телеэкране впервые шел фильм "Место встречи изменить нельзя", который мы, конечно, не смотрели. Она часто слушала мои разговоры с друзьями или случайными гостями и упрекала меня в неосторожности, особенно, за то, что я часто говорил о необходимости сопротивления коммунисти- ческому режиму, упоминая местоимение "мы". Она была права, тем более, что никакого "мы" не было, в этом я убедился еще в 1978 г., когда в гостях у А. Ярыгина обнаружил, что все мои друзья моих взглядов не разделяют, напротив, они их раздража- ют (потом люди, подобно Г.В., будут признавать мою правоту). У меня же были наивные планы воссоздать в 1979 г. партию "На- родная воля-2" - к столетию первой "Народной воли". Скоро я обнаружил, что в наличии имеется только один активист - я сам. Любопытно, что партия с таким названием появилась в Москве недавно: в 2013 или 2014 году, но, кажется, ее программа не сов- падает с той, которую я задумывал. Я встречался с ее членами на митингах оппозиции.
      После возвращения от Юрия в июле 1979 г. мама долго не могла прийти в себя, так как надорвалась, убираясь в его "сви- нарнике" (мне, как наследнику матери, Тане, нашим дочкам предстоит 11 лет убираться в его свинарнике уже без кавычек; даже Н.С. какое-то время жила у него, чтобы помогать во вре- мя его длительной болезни). В 20-х числах июля я вернулся из санатория, и мы стали готовиться к предстоящему переезду на новую квартиру. На какое-то время в наших домах установилось спокойствие. 14 сентября я пришел поздравить маму с днем рождения с букетом цветов: ей исполнилось 73 года. Она была в нервозном состоянии. Я начал вставлять в оконную раму стекло, которое выставляли на лето. С сарказмом она заметила мне, что я зря стараюсь, т.к. она здесь жить не будет (и оказалась пра- ва!). Куда она на сей раз собиралась? Юрий снова подружился с Региной, у той недавно умерла долго болевшая мать, и она по- чувствовала себя свободной. Но могла и к Рите, и к Г.В. , которая
      
      
      
      
      перебралась поближе к дочери, направиться. Боря нарисовал ба- бушке поздравление, как оказалось последнее в ее жизни.
      
      
      
      
      
      У меня же наступил какой-то психологический ступор. Ничто не радовало, все было безразлично, оставалось за гра- нью восприятия. Было смутное ожидание чего-то, но никак не смерти матери. Понимание этого беспокойства пришло лишь тогда, когда началась внезапная ее болезнь. С конца сентября мама начала непрерывно ездить в Куйбышев. Видимой при- чиной было вроде бы ее намерение лечить хронический катар желудка, - в МСЧ Љ 1 к П.В. Моливер она лечь категорически отказалась. В Куйбышеве она опять пользовалась больничной картой М.А. Кимуржи. Сохранились последние рецепты и на- значения, выписанные на ее имя 19.10.79 г.
      
      Это были назначения на инъекции витаминов, а у мате- ри шел скоротечный процесс рака желудка! В моей записной книжке тоже записано: "Лекарства для мамы. Канорбоксилаз (Љ 40), АТП (Љ 30), панангин (Љ 50) или оротат калия". Ма- мой овладело беспокойство, метание. Она уезжала и вскоре снова приезжала. Что означали эти поездки, мы поняли позд- нее - она стремилась убежать от болезни, которая ее уже захва-
      
      
      
      
      тила. Один раз я встречал ее на платформе ст. Томылово. Она еле-еле выбралась из вагона электрички с сумками и с огром- ным арбузом в авоське. Эти арбузы и в Чапаевске продавались на каждом углу, они были полузелеными, и их никто не поку- пал. Я с трудом дотащил его до нашего дома, а она волокла его до вагона! Ведь это было ее желание сделать нам приятное. То, что мама была нездорова, было очевидно, но причину ее нездоровья мы видели вот в таких бестолковых поездках туда- сюда. Я уговаривал ее сидеть дома, собирать вещи и готовить- ся к переезду, который был намечен на первую неделю ноября. Но она опять уехала, и вскоре пришла телеграмма от Юрия со срочным вызовом нас обоих - 21.10.79.
      
      Телеграмма пришла днем, но мы оба были на работе и вер- нулись вечером. Сразу же поехали. Юрий ждал нас вместе с Региной. Почему ему не пришла в голову простая мысль: на- нять такси и отвезти беспомощную старуху домой? В отличие от нас, у него всегда были деньги. Они оба как-то неприятно себя вели, неблагодарно, ведь мать столько для него сделала. И этот вызов выглядел злорадно: вот, возвращаем вам отра-
      
      
      
      
      ботанный материал, делайте с ним, что хотите! Через 4 года в таком же "отработанном" виде окажется сам Юрий. И все, включая сына, откажутся от помощи ему. Все, кроме нас.
      Ни Юрий, ни Регина не помогли нам добраться до вокза- ла. По тоннелю и платформе мы несли мать на руках, как ра- неную, настолько она была слабой. Мама выглядела каким-то серым жалким комочком, и что с нею происходит ни она, ни мы понять не могли. В Томылово мы приехали около 11 часов вечера. Было ясно, что от станции до дома она не дойдет. Таня осталась с нею, а я побежал в интернат - просить, чтобы кто-то из шоферов довез ее. Один шофер был пьян, у другого машина стояла на ремонте. К счастью, его зять Виктор имел мотоцикл с коляской. С большим трудом мы привезли маму и на руках подняли ее на второй этаж. Была уже полночь. В те несколько дней пока она оставалась у нас, мама окрепла, ей стало лучше, и она стала сетовать на то, что столько хлопот всем достав- ляет. В этом сказалась ее давняя боязнь: когда придет время умирать, нужно, чтобы я не мучилась долго, - и не из-за своих мучений, а из-за тех неудобств, которые я причиню близким. И у дяди Жени, и у нее хранился в алюминиевом патроне запас люминала. В сущности, это был один и тот же запас, который я изъял у мамы, так что никто им не воспользовался, чтобы успокоиться навсегда с помощью люминала.
      У всех нас появилась вера в то, что ее переутомление прой- дет, что она полежит и поправится, как и раньше уже бывало, в том числе совсем недавно. Маму я продолжал сильно любить, несмотря на то, что происходило в наших отношениях, и пред- ставить себя без нее не мог. Она в моем детстве говорила мне, что смерть - это удел каждого человека, и что рано или поздно умрет, как и все люди. Я возмущался - нет! Иногда она устра- ивала не очень добрую игру, когда я ей чересчур надоедал. Она ложилась, закрывала глаза и говорила: я умерла! И как я ее не тормошил, она выдерживала роль, пока я не начинал плакать. Она "оживала" и назидательно мне говорила: "Вот, будешь
      
      
      
      
      себя плохо вести, я засну и не проснусь!". Бабушка всегда уп- рекала ее за такие игры: "Нельзя так пугать ребенка!". Позд- нее мама поступала более мудро - часто цитировала строчки из стихотворения Веры Инбер: "Мальчик будет горько плакать,
      / Мама будет спать". Она говорила: как бы хорошо умереть во сне! уснуть и не проснуться, без всякой предсмертной суеты и мучений! Но мучения все-таки выпали на ее долю. Мать не хотела стать лежачей обузой, "колодой", как она говорила, и этого не произошло.
      Эти несколько дней, примерно до 25 октября, вселили в нас надежду. Но был и настораживающий новый симптом. Заболе- вая в прошлом, мать всегда сам себя оправдывала, хотя ее ник- то никогда не корил: "Я же не виновата, что болею! Я ведь не притворяюсь, сама себе не рада, мне действительно плохо!". А сейчас - нет. Никаких самооправданий. Какой-то интуитив- ный посыл подсказывал ей, что ее болезнь не к жизни, а к смер- ти. В эти ее последние дни мы смотрели по телевизору встречу в Останкино с писателем Виктором Астафьевым, которого мы оба очень ценили, особенно за "Последний поклон". Писате- лю из зала задали вопрос: почему хорошему человеку сейчас так трудно жить? И Астафьев ответил просто и мудро: а когда в России хорошему человеку жилось хорошо? Он всегда жил плохо! Мама вся засияла, а я прокомментировал: вот тебе и от- вет на вопрос, почему так жить тяжело, откуда у тебя столько мучений! И действительно мать была хорошим человеком не в том бытовом смысле, когда судят по мелочам, а в том абс- трактно-духовном смысле, как назван рассказ Ф. О`Коннор
      "Хорошего человека найти не легко". В эти же дни она читала последнюю в своей жизни книгу, вернее, публикацию романа П. Загребельного "Епраксия" в журнале "Дружба народов". Начала его читать она еще до болезни, и хотела прочитать пос- леднюю часть публикации. Не успела. Ей опять стало плохо, начались боли в желудке. Я обратился к Полине Вольфовне, и она согласилась ее принять. Так она в третий раз оказалась в
      
      
      
      
      Медсанчасти Љ 1. Однако дней через пять П.В. сказала мне:
      "Мы ничего сделать для нее не можем. Н.Д. нужно положить в другое отделение. В хирургическое. Там ей еще могут по- мочь". Я понял все недосказанное: болезнь мамы - это онко- логия. На больничной машине маму перевезли в хирургичес- кое отделение Чапаевской городской больницы, фактически на другом конце города. Внешне все оставалось неопределенно, даже некоторую надежду нельзя было исключить: маму обсле- дуют в специальной клинике, найдут способ и средства лече- ния, в крайнем случае, сделают операцию... И в эти же дни нам предстояло вселяться в новую квартиру, так как по советс- ким правилам это нужно было сделать до праздника 7-го нояб- ря, иначе могли лишить нас ордера! Поэтому мы разрывались на части. Я работал в двух школах и бегал туда-сюда, нужно было упаковывать вещи, прежде всего, книги в коробки, хотя основная часть библиотеки оставалась в полках; нужно было договариваться о двух машинах для переезда, найти грузчиков и т.д. Поэтому внимание маме уделялось, гораздо меньше, чем следовало бы в ее состоянии в последние дни жизни. И меня позднее это вынужденное невнимание к матери долго мучило. Переезжали мы с субботы на воскресенье 4 ноября. Дом,
      в котором была новая квартира, располагался совсем недалеко от городской больницы, в которой лежала мама. Нам помогали приехавшие на помощь Н.В. Симдянов и В.П. Тарсуков, и кол- леги по работе В.М. Шумилов и В.И. Борщов, - и те, и другие были учителями. Боря работал изо всех своих мальчишеских силенок. Ему сильно досталось и в эти, и в последующие дни: постоянные дела, поручения, которые он с честью выполнял, поездки в С.-Дачный поселок в мамин дом, поездки в Куйбы- шев к матери и бабушке, к Ю.Е. Доброву. Он очень расстроил- ся, когда недосчитались одной книжной полки: ее украли во- роватые соседи из соседнего дома-коттеджа. А на следующий день дети пошли погулять с нашей Жулькой - и потеряли ее. В новой квартире одна комната выделялась для Н.Д., и когда
      
      
      
      
      мы ее принесли из больницы и занесли в эту комнату, она ска- зала: "Как здесь хорошо!". Но прожила она в ней совсем не- долго, около недели. 6-го ноября с Катей мы пошли к маме в больницу. Она еще держалась. Ей приписали питье минераль- ной воды, фрукты. Она была рада нашему переезду. Ухажива- ли за нею плохо, она стеснялась просить нянек об оказании помощи при отправлении естественных надобностей, терпела до нашего прихода. Я давал им деньги и просил заботиться о матери. Но ей становилось с каждым днем тяжелее и тяжелее. За минеральной водой Боря ездил в Куйбышев, я покупал на рынке виноград, груши, но все оставалось нетронутым: у нее усиливались боли, и начиналась рвота. Она хотела, чтобы я ос- тавался у нее на дежурство и днем, и ночью, но я не мог себе этого позволить, т.к. мне пришлось бы брать отпуск без содер- жания в двух школах, а денег катастрофически не было. Кроме того, в хирургическом отделении были режимные строгости. Молодой врач, чьим пациентом была мать, уже говорил, что у
      "больной рак желудка", и что возможно оперативное вмеша- тельство, но они не могут делать операцию без согласия родс- твенников, т.к. уверены, что больная умрет на операционном столе. Чтобы иметь хоть какой-то совет со стороны, я привез в больницу Юрия, и он в последний раз увидел свою "тетю Надю" живой. В разговоре с врачом прозвучали те же аргу- менты: рентген показал, что желудок почти полностью "съе- ден" метастазами, и даже если удастся сделать операцию без летального исхода, то самое большее, на что можно рассчиты- вать матери, - это месяц мучительной жизни. И опять же был приведен довод, что она может умереть во время операции, - этот довод был самым главным не столько для нас, сколько для самих врачей, ведь таким образом увеличивался показатель смертности по больнице, а за это их не хвалили, это могло пов- лиять на репутацию хирургов. В итоге мы пришли к выводу, что не нужно лишний раз мучить человека, и уж если матери суждено умереть, то пусть это произойдет дома, а не среди чу-
      
      
      
      
      жих равнодушных людей, которые немедленно отправят тело в морг, и уже оттуда нужно будет маму хоронить. Через 15 лет так произойдет с Юрием, когда гроб с его телом мы отвезли прямо на кладбище, где он и упокоился. Но ссылки врачей на сердце, которое перестанет биться под ножом хирурга, ока- зались неверными: перебоев в его работе до самого конца не было. После похорон у нас возникли сомнения в том, что мы отказались от операции: а вдруг она прошла бы удачно?
      Во время посещения матери, мне пришлось выслушивать придирке какого-то хама в белом халате, уже не помню из-за чего. Я в долгу не остался: "Нравится свою власть демонстри- ровать? Не стыдно? Перед умирающей старухой и ее убитым горем сыном не стыдно себя таким героем выставлять?". Он взбеленился и чуть ли не милицию хотел вызвать. От бесплат- ной советской медицины ожидать было нечего: выбор предо- ставлялся только между скорым или медленным умиранием. Для утоления боли маме выписывали наркотические средства. Но какие! Понтапон в таблетках, которые она глотать не мог- ла - все возвращалось назад из-за рвоты. Получить в ампулах это средство стоило больших усилий: требовалось специаль- ное разрешение и специальный рецепт. За этими лекарствами ходила Таня, и она посетовала врачу, выписывающему рецепт, на эти нелепости. Тот спросил ее, кто она? - Учитель истории в ШРМ. - Вот вы и виноваты в том, что лекарства не можете получить! И в том, что все в нашем государстве так плохо! -
      !? - Да, да! Вы своим ученикам говорите неправду, восхваляете советскую власть, которая довела народ до ручки! Вот и рас- плачивайтесь за свою ложь! Воспитывали бы их правдой - не было бы этого советского бардака и этих хапуг-коммунистов тоже бы не было. - Тане, конечно, было не до идеологических споров, но когда она рассказала мне об этом диалоге, мы поду- мали, что даже в Чапаевске у нас есть союзники.
      14 ноября нам предложили забрать из больницы умира- ющую мать. Смерть на больничной койке врачей тоже не ус-
      
      
      
      
      траивала. На носилках ее поместили в медмашине, а потом мы вдвоем с большим трудом подняли ее в нашу квартиру на пятом этаже. Носилки остались у нас, и медсестра пришла за ними уже после смерти матери. В эти дни от наших близких маме приходили поздравления: от Люси с Володей, Г.В. Стра- хова передала записку с Борей:
      
      
      
      
      
      Другим людям я писал короткие сообщения о том, что смерть Н.Д. Корнющенко близка.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Последнее поздравление т. Нади от Лагуткиных. 1979 г.
      
      Понтапон маме не помогал. Она начала мучиться от бо- лей, хотя и терпела. Я отправил Борю к Юрию и Регине, ко- торые готовились к свадьбе его младшего сына Владимира, и она совпала с днем смерти Н.Д. У Регины недавно умерла мать от той же болезни, и у них сохранилась одна упаковка морфия. В свободной продаже этого препарата не было, Ре- гина доставала его по своим каналам, и Юрий говорил мне, что я могу его получить для тети Нади. На черном рынке ампулы стоили очень дорого. Несколько оставшихся мы вер- нули. У постели матери мы дежурили по очереди и продол- жали говорить ей всякие ободряющие слова. Но она уже по- нимала, что приходит смерть, хотя подыгрывала нам, говоря: да что же это со мною? да когда же все это кончится? После смерти свекрови Таня сказала мне: она все понимала, и ее главной целью было умереть раньше 26.11 - даты моего дня
      
      
      
      
      рождения, чтобы не сделать мне такого страшного подарка. Я ночевал в ее комнате на раздвижном кресле, часто просы- паясь, чтобы дать маме воды, - ни молока, ни сока ее желудок уже не принимал. У нее начались пролежни, Таня протира- ла ей тело, которое превратилось в скелет, обтянутый кожей. Морфий впрыскивала ей тоже она. За два дня до смерти мама начала "обирать" себя. Это был верный признак того, что конец скоро наступит. В народном поветрии такое "обира- ние" означает, что человек стряхивает с себя накопившиеся за жизнь грехи, чтобы предстать перед Всевышним освобож- денным, чистым. Мы переглянулись с женой, и я обратился к матери: "Мама, ты прости нас за все обиды! И не проклинай нас!". Она совсем уже ослабевшим голосом ответила: "И вы меня простите! А о проклятии я и не думала, и в мыслях у меня такого не было!". Но мы-то помнили то, что и в мыслях у нее это было, и обещала она совершенно недвусмысленно в мае, что на смертном одре она нас всех проклянет. Но смер- тный час обнажает в человеке все - и хорошее, и плохое, а хорошего в матери все-таки всегда было больше. Накануне смерти мама чуть оживилась и сказала: "Вот я видела наш сад весь в цвету. Будет хороший урожай яблок и вишни!". Это были ее последние слова, и скорее всего ей привиделся сад в доме ее детства в Бузулуке. Но сон сбылся: в 1980 г. все наши садовые деревья дали необыкновенный урожай плодов и ягод.
      Вечером 17-го начались перебои в работе сердца. Оно, как бы останавливалось, недолго отдыхало и начинало работать вновь, но все медленнее, и медленнее. Происходило естест- венное угасание организма, давно уже не получавшего пищи, атрофировались главные жизненные центры. В сущности, мать угасала от голодной смерти, а не от прогрессирующего рака желудка. Я сильно устал за последние бессонные ночи, и жена вызвалась на эту ночь остаться у постели свекрови. Я лег в зале, наказав ей: "Когда начнется последняя агония,
      
      
      
      
      обязательно разбуди меня!" - и заснул крепким сном. Но жа- лея, Таня разбудила меня лишь тогда, когда все было кончено. Было 18.11.1979 г., 5 часов утра. В сознание мама не приходи- ла. Перед смертью она несколько раз глубоко вздохнула, вытя- нулась на постели, открыла глаза и замерла. Сердце больше не билось. Она лежала умиротворенная, лицо утратило страдаль- ческий вид, - кончились ее предсмертные мучения, кончилась наполненная утратами, невзгодами, разочарованиями тяжелая жизнь. А у кого из среднестатистических граждан в это несчас- тной, замордованной стране, жизнь была другой!? Жизнь ее поколения была постоянным, незаметным подвигом, который никто не замечал, но благодаря которому весь мир держался на его плечах, на плечах таких женщин как Надежда Дмитриевна Корнющенко.
      Таня закрыл ей глаза, я подвязал челюсть платком. Мы сами обмыли ее тело в ванне, одели в приготовленный ею погребальный наряд. Отчаяния уже не было, но было состо- яние отрешенности. Боря пошел на почту давать по разным адресам телеграммы о смерти своей бабушки. Большинство адресатов откликнулись, в том числе и те, кому я позднее послал письма с извещением о смерти матери. На похороны приехали многие из наших друзей, мужчины и женщины: Н.В. Воеводко, Ф.И. Макаров, В.П. Тарсуков... Не приехал и не прислал соболезнования А.Н. Ярыгин, который с детства знал мою мать, дневал и ночевал у нас, в нашем деревенском житье-бытье. Многие же откликнулись на наше горе, присла- ли соболезнования, в том числе, все остальные мои друзья: В.В. Дорофеев и его мать Л.В. Рождественская, О.А. Мори- нец, Люся и Володя Лагуткины, старые мамины друзья Про- нины, Н.В. Симдянов, И.Н. Верховцева. Никто не отозвался из Кутулукстроя, хотя я сообщил соседям мамы о ее смерти. Звягины не отозвались.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Письмо-соболезнование от матери В.В. Дорофеева Л.В. Рождественской
      
      Соболезнование от учительского коллектива СШ Љ 1.
      
      
      
      
      
      
      Письмо-соболезнование от А.И. и И.С. Прониных
      
      Соболезнование от учительского коллектива СШРМ Љ 1.
      
      
      
      
      Прислали соболезнования наши бывшие интернатские уче- ники Таня Уткина и Саша Цыганков, к которому мама особен- но хорошо относилась и говорила о нем: "Ласковый теленочек двух маток сосет". Приезжали Г.В. Страхова и М.А. Кимур- жи - они простились с матерью у гроба. Рита долго плакала, что-то говорила... Коллективы учителей школы Љ 1 и ШРМ
      Љ 1 выразили мне соболезнование в газете "Чапаевский рабо- чий Љ 223 от 21.11.79 и в Љ 224 от 22.11.79. В похоронах мамы помогали учителя обеих школ. Г.С. Кропотин дал красного ма- териала для обивки гроба. Помогали Р.Л. и В.Н. Ицковичи и их дочь Ирина. Моливеры через Ицковичей передали мне свое соболезнование. Больше всех помог В.М. Шумилов. Он зака- зал и гроб, и рытье могилы, договорился о траурном кортеже. На кладбище помогал А.С. Кузин. Очень долго не приезжал Юрий Добров: не мог покинуть свадьбу сына. Приехал нака- нуне похорон. Поминальный стол готовили Н.В. Воеводко, Г.Г. Мелькина, А.Г. Цапаева и И.И. Ицкович. Словом, подавля- ющее число людей, которые знали маму в Чапаевске, так или иначе, участвовали в ее похоронах и поминовении.
      Похороны состоялись 21.11.1979 г. в 14-00. До этого часа приехала соседка мамы по С.-Дачному пос. Надя, и пришла старушка с нижнего этажа. Кто-то из них положил на мамин лоб "венчик" и на руки "Молитву разрешительную", с кото- рой новопреставленный должен предстать перед Господом. Оркестр мы не заказывали: ни мама, ни я не переносили эту жуткую музыку, которую обычно исполняют полупьяные музыканты. Перед выносом и во время выноса гроба звучал
      "Реквием" Моцарта. За пластинкой следил В.П. Тарсуков, который на кладбище не поехал. Прощание было недолгим. Было холодно, уже начались морозы, и выпал снег. Мы все поцеловали маму в лоб. Катю на кладбище мы не брали. На могиле поставили деревянный столбик, на который я позднее прикрепил фотографию мамы, а на вершину - металлическую звезду. Мать всегда говорила: "Ни в коем случае не ставьте на
      
      
      
      
      мою могилу эту бетонную плиту! И не делайте металлических решеток! Не хочу лежать под каменным гнетом и в клетке!". В 1990 г. я сам сделал деревянный крест, в соответствии с ка- нонами православия. К началу 2000-х годов он обветшал, и мы заменили его на готовый из бюро ритуальных услуг. Деревян- ная оградка была поставлена сразу, ее несколько раз красили и ремонтировали, но она держится до сего времени. Позднее мы посадили на могилу мальвы и сирень. Мальвы вымерзли, а сирень разрослась и, как шатер, прикрыла могилу. Семена мальвы были из Кутулука, из палисадника маминого дома, а сирень - из палисадника садово-дачного дома. Мама любила и мальвы, и сирень.
      Потом были поминки у нас дома, на них были все, кто про- вожал мать в последний путь. Юрий перед отъездом сделал красивый жест: сказал, что мы не должны ему те деньги, кото- рые мы брали у него на водку.
      Еще до похорон ночью 18-го мы легли с Борей спать в на- шей комнате, и он вдруг сильно громко заплакал. Я стал его утешать, говорил, что бабушка отмучилась, что смерть для нее стала освобождением от неизлечимой болезни. Постепенно он успокоился и уснул. Примерно два года после смерти бабуш- ки он со мною ходил на ее могилу в памятные даты, помогал в обустройстве и уходе за могилой. Но уже после окончания 9-го класса на эту, казалось бы, дорогую для него могилу он не приходил. Даже когда я просил его помощи в ремонте оградки могилы, в установке креста, - ни до ухода в армию, ни после возвращения со службы. Кажется, только по нашей просьбе, уже став отцом дочери, он был на чапаевском кладбище вместе с гражданской женой Стеллой и дочкой Настей. Один раз за 10 лет. Я не могу объяснить этот феномен. Но была на могиле Н.Д. его мать Маргарита. С Верой мы сажали на могиле мамы деревья и цветы. Но самой главной моей помощницей стала Катя. С нею мы несли на кладбище тяжелые обрезки металли- ческих труб, чтобы укрепить стойки ограды. Даже когда она
      
      
      
      
      училась в университете, Катя находила время, чтобы пойти с отцом: мы вместе красили новый крест и устанавливали его, обрезали разросшуюся сирень, сажали цветы. Младшая внуч- ка видела в этом свой семейный долг, и всегда безропотно шла его выполнять.
      Я долго ходил как оглушенный, но жизнь брала свое. Рабо- тая со старшеклассниками в двух школах, не можешь поволить себе долгое печалование. Я часто видел мать во сне, мы мирно разговаривали или собирались куда-то ехать вместе, или кто-то из нас приезжал к другому. Иногда, ночью она "приходила", садилась на постель, брала меня за руку; иногда, я слышал ее голос, окликающий меня по имени, в обычное время бодрство- вания. Страха от этих явлений я не испытывал. Очень многие из числа тех, кто хоронил маму, тоже умерли, - и родственни- ки, и знакомые, и друзья. Данью памяти матери были строки о ней в моей книге "Интегральная диалогика", написанные в 1993 г. (Корнющенко, 2003, с. 46-47, 227-228). В этой же кни- ге есть приложение к Главе 3: "Педагогическое мастерство в преподавании истории мировой культуры", написанное еще в 1970 г. и опубликованное в книге с посвящением: "Светлой па- мятимоейматерипосвящается"(Корнющенко, 2003, с. 329). Эта же работа публиковалась в журнале "Философия образования XX века", Љ 4, 2002, с. 119-132. Последняя, изданная мною в 2010 г., книга "Элитарная концепция пайдейи в филосо- фии Фридриха Ницше: опыт философского исследования". М. "Спутник +" имеет посвящение: "Светлой памяти моих ро- дителей Ильи Дмитриевича и Надежды Дмитриевны Корню- щенко посвящаю эту книгу".
      Нужно еще раз вернуться к творчеству Ю.П. Азарова. В 2002 г. я прочитал его новый роман "Подозреваемый". В главе "И смерть идет по следу, как сумасшедший с бритвою в руке..." герой романа В.И. Теплов ретроспективно расска- зывает о своей матери: о ее отношениях с ним и со снохой, о ее попытках самоубийства - и о совершенном ею, в итоге,
      
      
      
      
      суициде. Она выбросилась из окна шестого этажа. В главе
      "Боюсь сойти с ума" тоже упоминается мать героя. Типоло- гически это та же женщина, что и мать героя первых романов В.П. Попова. Но Попов в новом романе предстал не героем, а персонажем в третьем лице. Эти страницы очень напомнили мне Н.Д. Корнющенко. Очень явственно напомнили. Что же, наверное, такое совпадение не случайно. Мне остается толь- ко процитировать свою же книгу: "Ее забота, постоянная по- мощь, вечная боязнь того, как бы меня не обидели, не стали преследовать, наши сложные, порой, нелегкие отношения в конце ее жизни - все это очень близко к переживаниям героя азаровских романов".
      Мне осталось только завершить рассказ о матери, послед- ней представительницей VIII поколения Черкасовых-Добро- вых, любимым ею стихотворением Веры Инбер:
      
      СЫНУ, КОТОРОГО НЕТ
      
      (Колыбельная песня)
      
      Ночь идет на мягких лапах, Дышит, как медведь.
      Мальчик создан, чтобы плакать, Мама - чтобы петь.
      
      Отгоню я сны плохие, Чтобы спать могли Мальчики мои родные, Пальчики мои.
      
      
      
      
      За окошком ветер млечный, Лунная руда,
      За окном пятиконечна Синяя звезда.
      
      Сын окрепнет, осмелеет, Скажет: "Ухожу".
      Красный галстучек на шею Сыну повяжу.
      
      Шибче барабанной дроби Побегут года;
      Приминая пыль дороги, Лягут холода.
      
      И прилаженную долю Вскинет, как мешок, Сероглазый комсомолец, На губе пушок.
      
      А пока, еще ни разу Не ступив ногой,
      Спи, мой мальчик сероглазый, Зайчик дорогой...
      
      Налепив цветные марки Письмам на бока,
      Сын мне снимки и подарки Шлет издалека.
      
      Заглянул в родную гавань И уплыл опять.
      Мальчик создан, чтобы плавать, Мама - чтобы ждать.
      
      
      
      
      Вновь пройдет годов немало... Голова в снегу;
      Сердце скажет: "Я устало, Больше не могу".
      
      Успокоится навеки, И уже тогда
      Весть помчится через реки, Через города.
      
      И, бледнея, как бумага, Смутный, как печать, Мальчик будет горько плакать, Мама - будет спать.
      
      А пока на самом деле Все наоборот:
      Мальчик спит в своей постели. Мама же - поет.
      
      И фланелевые брючки, Первые свои,
      Держат мальчикины ручки, Пальчики мои.
      
      1927
      /Инбер, с. 87-90/
      
      
      
      
      ***
      Всё предшествующее повествование на страницах второй книги было преимущественно посвящено VII-VIII поколени- ям Черкасовых-Добровых и охватывало исторический период времени с конца XIX века по конец 70-х годов века XX. Попут- но мы давали краткие сведения, отдельные эпизоды из жизни лиц следующих поколений: девятого, десятого, даже упомина- ли представителей одиннадцатого и двенадцатого поколений, имеющих другие фамилии. В этом и состояла наша главная задача, о которой мы упоминали на первых страницах этой книги. Как авторы, мы оставили за собой право более подроб- но остановиться на том ответвлении рода, которое произошло в результате брака Н.Д. Добровой с И.Д. Корнющенко, а еще позднее, - брака Д.И. Корнющенко с Т.М. Нефедовой. Поэто- му дальнейшая, заключительная третья книга явится сжатым изложением жизни, событий в этой жизни, примечательных фактов, произошедших в нашей семье во время от 70-х годов XX века до 2015 года XXI века. В отдельных случаях вместо повествования свидетельствовать будут блоки документов и фотографий, в том числе лиц, так или иначе связанных с пред- ставителями рода.
      
      
      
      .
      
      
      
      
      Оглавление
      
      Глава девятая. Надежда Дмитриевна Доброва
      и Илья Дмитриевич Корнющенко. Нина Сергеевна Нефедова и Михаил
      Егорович Иноземцев 3
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Научное издание
      Корнющенко Дмитрий Ильич, Корнющенко Татьяна Михайловна, Макеева Екатерина Дмитриевна
      РОД БАРОНОВ ЧЕРКАСОВЫХ В ИСТОРИИ РОССИИ XX СТОЛЕТИЯ:
      Историко-генеалогическое исследование
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      ПОТОМКИ РОДА БАРОНОВ ЧЕРКАСОВЫХ
      КНИГА ВТОРАЯ
      
      Издательство "Спутник +" 109428, Москва, Рязанский проспект, д. 8а
      Тел.: (495) 730-47-74, 778-45-60 (с 9.00 до 18.00)
      Подписано в печать 13.05.2016. Формат 60×90/16.
      Бумага офсетная. Усл. печ. л. 40,94. Тираж 56 экз. Заказ 526.
      Отпечатано в ООО "Издательство "Спутник +"
  • Комментарии: 2, последний от 07/05/2021.
  • © Copyright Корнющенко Дмитрий Ильич (tat.kornushenko@yandex.ru)
  • Обновлено: 08/02/2021. 951k. Статистика.
  • Монография: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.