Аннотация: Перевод с немецкого А.Лукьянова (с любезного разрешения автора), 95-96 гг.
Петер Бикзель
Детские истории
1. Человек, который больше ничего не хотел знать
"Я больше ничего не хочу знать", - заявил человек, который больше ничего не хотел знать.
Человек, который больше ничего не хотел знать, сказал:
- Я ничего больше не хочу знать!
Сказано второпях, сгоряча. А тут уже зазвонил телефон.
И, вместо того чтобы оборвать провод (что следовало бы ему сделать, так как он больше ничего не хотел знать), он снял трубку и назвал своё имя.
- Добрый день, - сказал голос в трубке.
- День добрый, - сказал человек.
- Сегодня прекрасная погода, - сказал другой.
И человек не сказал: "Не хочу этого знать", но сказал:
- Да, конечно, погода сегодня прекрасная.
Потом и другой ещё что-то сказал.
Человек тоже что-то ещё сказал.
Потом он положил трубку и рассердился на самого себя, ведь ему теперь стало известно, что сегодня прекрасная погода.
Тогда он оборвал провод и воскликнул:
Я и этого не хочу знать - и хочу это забыть!
Сказал - не подумал.
Потому что в окне показалось солнце, а когда солнце показывается в окне, всем известно, что прекрасная погода. Человек закрыл ставни, однако теперь солнце проникало сквозь щели.
Человек взял бумагу и заклеил окно, и остался во тьме.
Так он просидел довольно долго. И пришла его жена, увидела заклеенное окно и испугалась. "Это зачем?" - спросила она.
- Это чтобы солнце не проникало, - ответил муж.
- Тогда ты остался без света, - сказала жена.
- Это ущербно, - сказал муж, - но так лучше, потому что если нет солнца, нет и света, зато, по крайней мере, я могу не знать, что хорошая погода.
- Что ты имеешь против хорошей погоды? - спросила жена. - От хорошей погоды веселее.
- Против хорошей погоды, - отвечал муж, - я ничего не имею, я вообще ничего не имею против погоды. Я просто не хочу про это знать.
- Тогда хотя бы выключи свет, - сказала жена, и она уже вознамерилась повернуть выключатель, как вдруг человек вырвал лампу из потолка и заявил:
- Я и этого не желаю знать, я даже не хочу знать, что можно выключить свет!
Тут жена его заплакала.
А человек сказал:
- Я именно вообще ничего не хочу знать!
И поскольку этого жена его понять не смогла, она перестала плакать и оставила мужа в темноте.
И так он сидел довольно долго.
А люди, приходившие с визитом, спрашивали его жену о нём, и женщина объясняла им:
- Дело в том, что он, понимаете, сидит в темноте и, понимаете, ничего больше не хочет знать.
- Чего он больше не хочет знать? - спрашивали люди, а женщина отвечала:
- Ничего, совсем ничего не хочет больше знать. Он не хочет больше знать, что он видит: например, какая погода. Он не хочет больше знать, что он слышит, например, что люди говорят. И он не хочет больше знать, что он знает: например, что свет включается и выключается. Такие дела, - сказала женщина.
- Ах, вот оно что! - говорили люди, и они переставали навещать человека.
А человек сидел в темноте.
И жена принесла ему поесть.
И спросила: - Что ты ещё знаешь?
И он сказал: - Пока ещё я знаю всё, - и опечалился, так как он знал пока ещё всё.
Тогда жена попробовала его утешить и сказала:
- Но ведь ты не знаешь, какая погода.
- Какая она, я не знаю, - сказал он, - но я всё ещё знаю, какой она может быть. Я ещё помню о дождливых днях и помню о солнечных днях.
- Ты забудешь это, - сказала жена.
А муж ответил:
- Сказать-то легко.
И остался в темноте, а жена приносила ему каждый день пищу, и человек смотрел в тарелку и говорил:
-Я знаю, что это картофель, знаю, что вот это - мясо, и знаю, что вот это - цветная капуста; и всё это бессмысленно, и я всегда буду это знать. И каждое слово, которое я произношу, знаю.
И когда в следующий раз жена спросила его: "Что ты ещё знаешь?" - он отвечал:
- Я знаю ещё больше, чем прежде, я знаю не только про хорошую погоду и плохую, но знаю теперь также про никакую погоду. И знаю, что когда совсем темно, то всё же недостаточно темно.
Однако есть вещи, которых ты не знаешь, - сказала его жена и хотела уйти, но муж задержал её, и она добавила:
- Ты, к примеру, не знаешь, как будет "хорошая погода" по-китайски! - и ушла, и закрыла за собой дверь.
Тут человек, не желавший больше ничего знать, принялся думать. Действительно, он не знал китайского, так что не было смысла говорить: "Я и этого не хочу больше знать", ибо этого он и вовсе не знал.
- Сперва я должен узнать, чего я не хочу знать! - воскликнул человек, и распахнул окно, открыл ставни. А за окном шёл дождь, и он стал смотреть на дождь.
Потом он пошёл в город, чтобы купить книги по китайскому языку, потом вернулся и несколько дней сидел за этими книгами и рисовал на бумаге китайские иероглифы.
И когда люди приходили навестить его и спрашивали женщину о муже, она отвечала:
- Дело всё в том, что он теперь изучает китайский язык.
И люди перестали приходить.
Пока выучишь китайский язык, пройдут месяцы и годы, и - когда он, наконец, изучил его - сказал:
- Всё-таки я знаю ещё недостаточно. Я должен узнать всё. Тогда лишь я смогу сказать, что больше не хочу всего этого знать. Я должен знать, какого вкуса вино, какое вино хорошее на вкус, а какое - нет. И когда я ем картофель, я должен знать, как его выращивают. Я должен знать, как выглядит луна, ведь, глядя на неё, я не знаю, какая она в действительности, и я ещё должен знать, как до неё добираются. Также я должен знать названия животных и то, как они выглядят и что делают, и где они живут.
И он приобрёл книгу о кроликах и книгу о курах, и книгу о лесных зверях, и ещё одну, про насекомых.
А потом он купил книгу о носороге.
И нашёл, что носорог - замечателен.
Человек отправился в зоопарк и нашёл его там: тот стоял внутри большой ограды и не двигался. Человек же стал наблюдать, как носорог пытается думать, как пытается что-то узнать и понять, и он видел, какого труда это стоило носорогу.
И каждый раз, как что-то доходило до него, носорог начинал бегать от радости, делал два-три круга внутри своей ограды и вдруг забывал то, что только что понял, и оставался в длительной неподвижности - час, другой, - и, едва сообразив что-нибудь, опять начинал бегать.
Но поскольку он слишком преждевременно начинал свою радостную беготню, то в результате так ничего и не успевал сообразить до конца.
- Хотел бы я быть носорогом, - сказал человек, - да теперь уже слишком поздно.
Потом он пришёл домой и всё думал о носороге.
И ни о чём другом больше не разговаривал.
- Мой носорог, - говорил он, - думает слишком медленно, а бегать начинает слишком рано, и в этом вся штука! - и он позабыл о том, что хотел всё узнать, чтобы захотеть ничего больше не знать.
И стал жить дальше так, как и прежде жил.
Но - только теперь, когда он постиг китайский...
1997
2. Стол есть стол
Хочу рассказать об одном пожилом человеке, который ни слова больше не произносит, имеет усталый вид, слишком усталый, чтобы улыбаться, и слишком усталый, чтобы быть злым. Живёт он в небольшом городишке, в конце улицы или вблизи перекрёстка. Почти незачем пытаться его описать: едва ли он чем-то отличается от остальных людей. Носит серую шляпу, серые брюки, серый пиджак, а зимой - длинный серый макинтош, у него тонкая шея с кожею сухой и морщинистой, она торчит из широкого белого воротничка.
У него комнатка на верхнем этаже. Возможно, он был некогда женат, имел детей; может быть, он жил прежде в другом городе. Наверняка был он когда-то ребёнком, но это было во времена, когда дети одевались на манер взрослых. Такие они на фотографиях в бабушкином альбоме. В его комнате два стула, стол, ковёр, кровать и шкаф. На маленьком столике стоит будильник, рядом лежат старые газеты и фотоальбом, на стене висят зеркало и картина.
По утрам старик выходит погулять, также и днём, обменивается парой слов с соседом, а вечером сидит за своим столом.
И так всегда, даже по воскресеньям так. И тогда он сидит за столом, то всё слушает, как тикает будильник, всё слушает.
И вот случился как-то особенный день, солнечный, не слишком жаркий, не слишком холодный, с щебетаньем птиц, приветливыми прохожими и играющими детьми, - а особенным было то, что человеку этому вдруг всё понравилось.
Он улыбнулся.
"Теперь всё переменится", - подумал он.
Он расстегнул верхнюю пуговку на воротничке, взял шляпу в руку, ускорил шаг, стал даже покачивать коленками при ходьбе и всё радовался. Он дошёл до своей улицы, кивнул приветливо детишкам, вошёл в свой подъезд, поднялся по лестнице, вынул из кармана ключ и отпер квартиру.
Однако в его комнате всё было тем же, те же стол, два стула, кровать. И стоило ему сесть, как он услышал снова тиканье часов, и вся радость пропала, ведь ничего не изменилось.
И тогда на старика нашло великое бешенство.
Он увидел в зеркале, как багровеет вдруг его лицо, увидел, как напряглись его глаза. Тогда он сжал кулаки, поднялся и стукнул кулаком по столу, сперва один раз, потом ещё, потом он принялся барабанить по столу и при этом кричал:
- Это должно измениться! Это должно измениться!
И он больше не слышал будильника. Тут его руки начали болеть, голос стал хриплым, в конце концов он снова услышал тиканье - ничего так и не изменилось.
- Всё тот же стол, - сказал человек, - те же стулья, кровать, картина. И стол я называю столом, картину - картиной, кровать называется кроватью, а стул именуется стулом. А, собственно, почему? - Он задумался.
Французы кровать называют "ли", стол - "табль", картину называют "табло", а стул - "шэз", и вот ведь, понимают друг друга!
"Поэтому, - подумал старик, - пусть кровать больше не называется кровать!" Он улыбнулся, затем засмеялся, захохотал и так громко, что в стену постучал сосед и попросил: "потише там!"
- Теперь всё меняется, - сказал человек и отныне решил говорить "картина" вместо "кровать".
- Я устал, я хочу в картину, - произнёс он, и утром он всё лежал и лежал себе в картине, размышляя, как бы переименовать теперь стул. И вместо "стул" решил говорить "будильник".
Итак, он поднялся, оделся, уселся на будильник и опёрся руками на стол. Но стол больше не назывался у него "стол", а стал называться "ковром".
Теперь по утрам человек вылезал из картины, одевался, садился за ковёр на будильник и обдумывал, что и как переименовать.
Кровать он назвал "картиной".
Стол назвал "ковром".
Стул назвал "будильником".
Газету назвал "кроватью".
Зеркало назвал "стулом".
Будильник назвал "фотоальбомом".
Шкаф назвал "газетой".
Ковёр назвал "шкафом".
Картину назвал "столом".
А фотоальбом он назвал "зеркалом".
Итак:
по утрам человек долго лежал в картине, в девять звонил фотоальбом, старик вставал, ставил ноги на шкаф, чтобы их не застудить, потом доставал из газеты одежду, одевался, смотрелся в стул на стене, усаживался на будильник за ковёр и перелистывал зеркало, которое нашёл в ковре своей матушки.
Старик нашёл это забавным и играл так целыми днями, придумывая новые названия. Всё теперь переименовалось: был уже не человек, а "нога", нога стала "утром", а утро превратилось в "человека".
Дальше вы сами могли бы продолжить эту историю. Вы тоже могли бы, как этот старик, переменить все другие слова:
"звонить" будет "ставить",
"застудить" - "смотреть",
"лежать" - "звонить",
"стоять" - "студить, мёрзнуть",
"ставить" - "листать".
Человеком старая нога долго звонила в картине, в девять ставил фотоальбом, нога замерзала и перелистывала на шкаф, чтобы не посмотрелось утро.
Старик купил себе синюю школьную тетрадку и исписал её новыми словами, и это дело заняло столько времени, что он почти перестал появляться на улице.
Далее он усвоил новые названия всех вещей и при этом постепенно позабыл прежние, правильные. Теперь у него был новый язык, который всецело принадлежал ему одному.
Даже во сне он жил новым языком. Он также вспоминал песенки своих школьных времён, переводил из на свой новый язык и напевал их тихонько.
Однако вскоре ему стало трудно переводить, прежний язык он почти позабыл и правильные слова вынужден был отыскивать в своей синей тетрадке. И, кроме того, ему стало страшно разговаривать с людьми: приходилось долго соображать, как люди называют вещи.
Его картину люди называют кроватью.
Его ковёр - столом.
Его будильник - стулом.
Его кровать - газетой.
Его стул - зеркалом.
Его фотоальбом - будильником.
Его газету - шкафом.
Его шкаф - ковром.
Его стол - картиной.
Его зеркало - фотоальбомом.
Зашло так далеко, что человек едва не смеялся, когда слышал человеческую речь.
Ему было ужасно смешно, когда кто-то говорил, например:
- Вы пойдёте завтра на футбольный матч?
Или:
- Вот уже два месяца кряду идет дождь.
Или:
- У меня есть дядя в Америке.
Ему это всё было смешно, ведь он ничего не понимал.
Но это вовсе не смешная история. Она печально началась и печально закончилась.
То, что пожилой человек в сером макинтоше больше не мог понимать людей, - не так страшно.
Куда хуже то, что люди больше не могли его понимать.
А поэтому он больше не разговаривал.
Он замолчал.
Говорил ещё только с собой самим, ни с кем больше не здоровался.
3. ЧЕЛОВЕК С ПАМЯТЬЮ
Я знал одного человека, который всё расписание движения поездов помнил наизусть, так как единственным, что доставляло ему радость, были железные дороги, и всё время он проводил на вокзале - смотрел, как прибывают поезда и как они трогаются. Его восхищали вагоны, мощь локомотивов, огромные колёса, восхищал начальник вокзала и вскакивающие на подножку проводники.
Он знал каждый поезд, знал, куда он и откуда, время его прибытия куда-нибудь, знал, какие поезда туда прибывают или оттуда отправляются.
Помнил номера поездов и их расписания, знал, есть ли у них вагон-ресторан и добавят ли к ним ещё вагоны или нет. Знал, имеются ли в составе почтовые вагоны и почём билет до Фрауэнфельда, Ольтена, Нидэрбиппа и куда бы то ни было.
Он не вёл хозяйства, не ходил в кино, не гулял, у него не было ни велосипеда, ни радио, ни телевизора, он не читал ни газет, ни книг, а когда получал письма, то и их не читал. На всё это ему не хватало времени, ведь целые дни он проводил на вокзале, и только если менялось расписание, в мае или в октябре, его там не видели несколько недель.
В такое время он сидел за столом у себя дома и заучивал новое расписание движения поездов от первой до последней страницы, примечал изменения и радовался им.
Случалось, кто-нибудь спрашивал его о времени отправления поезда. Тогда всё лицо его начинало сиять, он принимался расспрашивать, куда вы едете и кто вы, прямо на вопрос не отвечал, чтобы не упустить человека, и, вместо того чтобы назвать время, точно называл номер поезда, нумерацию вагонов, возможные дополнительные загоны, время движения в пути. Объяснял, что этим поездом можно доехать до Парижа, где обязательно надо сойти, сообщал время прибытия туда и не понимал, что ми это людям неинтересно. Если же кто-то, остановив его, уходил прежде, чем он успевал показать все свои знания, он злился, ругал вас и кричал вам вслед:
- Вы же не чувствуете железных дорог!
Сам он ни разу не садился в поезд.
Он говорил, что в этом нет никакого смысла, так как он заранее знает всё про любой поезд.
- Только люди с плохой памятью ездят по железным дорогам, - говорил он, - ведь если бы у них была хорошая память, они могли бы, как и я, запомнить расписание, вместо того чтобы испытывать его на себе.
Я попытался вразумить его к сказал:
- Но есть же люди, которым приносит удовольствие сама дорога! Они едут, радуются и смотрят в окно.
Он рассердился, так как решил, будто я хочу его высмеять, и сказал:
- Всё, что они там видят, также отмечено в расписании - они проезжают через Лютербах и через Дэйтиген, через Ванген, Нидербипп, Энзинген, Обербухзитен, Эгеркинген и Хэгендорф.
- Возможно, люди должны воспользоваться дорогой, когда им нужно куда-нибудь, - сказал я.
- Даже это неверно, - ответил он, - ведь почти все когда-нибудь возвращаются, и даже есть люди, которые каждое утро садятся поезд и каждый вечер возвращаются - просто у них плохая память.
И он принялся бранить людей, которые были на вокзале. Он кричал им вслед:
- Идиоты, у вас нет памяти! - Он кричал: - Вы будете проезжать Хэгендорф, - и думал, что так он портит им удовольствие.
Он кричал: - Эй вы, болван, вы уже вчера ездили. - И поскольку люди лишь смеялись, он начал стаскивать их с подножек и заклинал их больше не ездить на поезде.
- Я могу вам всё объяснить, - восклицал он, - в 14-27 вы проезжаете Хэгендорф, я знаю это точно, и вы увидите, что зря потратили деньги, ведь всё есть в расписании.
Он дошёл до того, что пустил в ход кулаки.
- Кто не хочет слушать, пусть почувствует, - заявил он.
Теперь начальнику вокзала ничего не оставалось, как сказать этому человеку, что он вынужден запретить ему вход в вокзал, если тот не будет вести себя прилично. Человек испугался, так как он без вокзала не мог жить. Он умолк, сел на скамейку и смотрел, как прибывают и отбывают поезда, и лишь время от времени шёпотом произносил разные цифры, и его никто его не понимал.
Собственно, на этом история могла бы и закончиться. Но несколько лет спустя на вокзале открылось справочное бюро. Там, за окошечком, сидел служащий в униформе, он знал ответы на все вопросы относительно дороги. Человеку с памятью в это не верилось, и он целый день провёл в новом справочном бюро, задавая очень сложные вопросы, чтобы проверить служащего.
Он спросил:
- Какой номер у поезда, который в 16-24 летом по субботам прибывает в Любек?
Служащий раскрыл книгу и назвал номер. Он спросил:
- Когда я буду в Москве, если отправлюсь отсюда поездом в 6-59? - и служащий ответил ему.
Тогда человек с памятью пошёл домой , сжёг свои расписания и забыл всё, что он знал.
На другой день он спросил служащего: - Сколько ступенек на лестнице перед вокзалом? - и служащий ответил: - Я не знаю.
И человек стал бегать по всему вокзалу, прыгая от радости и восклицая: - Он этого не знает, он этого не знает!
Человек пошёл и сосчитал ступеньки на вокзальной лестнице, потом заложил их число в свою память, в которой уже не было расписания движения поездов.
Больше его никогда на вокзале не видели.
Теперь он ходил по городу от одного дома к другому и считал ступеньки на лестницах, запоминая их, и помнил числа, которые не значились ни в одной книге мiра.
Когда он изучил количество ступенек на всех лестницах города, он пришёл на вокзал, подошёл к кассе, купил себе билет и первый раз в жизни сел в поезд, чтобы поехать в другой город и там сосчитать ступеньки на лестницах, а потом ехать дальше, чтобы сосчитать ступеньки на лестницах во всём мiре, чтобы знать нечто такое, чего не знает никто и чего ни один служащий поможет найти в книгах.
4. ИЗОБРЕТАТЕЛЬ
Изобретатель - это профессия, которую нельзя изучить; поэтому она редкая; сегодня её вообще не встретишь. Сегодня открытия делаются не изобретателями, а инженерами, техниками, механиками, столярами, архитекторами и каменщиками; но они мало что открывают нового.
Вот прежде были изобретатели. Одного из них звали Эдисон. Он изобрёл электрическую лампочку и граммофон (который тогда назывался фонографом), изобрёл микрофон и построил первую в мiре электростанцию; сконструировал кинокамеру и аппарат для прокручивания киноплёнок.
В 193I году он умер.
Если бы не он, у нас не было бы лампочек.
Так важны изобретатели.
Последний умер в 1931 году.
Впрочем, в 1890 году родился ещё один, и он ещё жив. Никто его не знает, потому что он живёт в такое время, когда изобретателей уже не осталось.
С 1931 года он - единственный.
Он этого не знает, так как тогда он уже не жил в городе, не общался с людьми; ведь изобретателю нужен покой.
Он жил далеко от города, не покидал своего дома и редко имел посетителей.
Целыми днями он делал чертежи и вычисления. Часами он сидел, морщил лоб, почёсывал затылок и думал.
Потом он брал свои чертежи, рвал их и выбрасывал и начинал всё сызнова, а к вечеру он становился мрачным, так как дело шло плохо.
У него не было никого, кто мог бы понять его вычисления, да он и не умел общаться с людьми. Уже больше сорока лет он сидел за своей работой, и когда его кто-нибудь посещал, он прятал свои чертежи, потому что боялся, что их у него могут срисовать, а потом высмеять.
Он рано ложился, рано вставал и работал целый день. Не получал почту, не читал газет и не знал о том, что существует радио.
И спустя несколько лет настал вечер, в который он не был мрачен, так как сделал изобретение; и тут он вообще перестал спать. День и ночь он сидел над своими планами, проверял их и согласовывал.
Потом он свернул рулон к впервые после многих лет поехал в город. Там всё совершенно изменилось.
Вместо лошадей ездили автомобили, в универсаме появился эскалатор, у поездов больше не было паровых двигателей. Трамваи ездили под землёй и теперь назывались подземкой, а из маленьких ящичков, которые можно было носить с собой, звучала музыка.
Изобретатель был поражён. Но так как он был изобретатель, он сразу всё схватывал. Он увидел холодильник и сказал: - Ага.
Он увидел телефон и сказал: - Ага.
И, увидев красный и зелёный огни, он понял, что на красный нужно ждать, а на зелёный можно идти.
И он ждал на красный и шёл на зелёный.
Он схватывал всё, но удивлялся и при этом почти забыл своё собственное изобретение.
Однажды, вспомнив про него, он подошёл к прохожему, ожидавшему зелёного света, и сказал:
- Простите, сударь, я сделал изобретение. Сударь оказался дружелюбный и ответил:
- Чего же вы теперь хотите?
А изобретатель этого и не знал.
- Весьма важное изобретение, - сказал изобретатель, но тут на светофоре загорелся зелёный свет, и им надо было идти.
Если вы давно не были в городе, то вам трудно в нём ориентироваться, и если вы сделали изобретение, то вы не знаете, что с ним дальше делать.
Да и что было говорить людям в ответ на заявление изобретателя, что он сделал изобретение? Большинство не отвечало ничего, некоторые смеялись над изобретателем, а иные шли себе дальше, словно ничего не слышали.
Так как изобретатель давно не говорил с людьми, он даже не знал, как начинать разговор. Он не знал, говорить ли сначала: "Скажите, пожалуйста, который час?" или: "Сегодня плохая погода".
Ему и в голову не приходило, что нельзя просто взять и сказать: "Послушайте, я сделал открытие", и когда в трамвае кто-то сказал ему: "Сегодня солнечный день", - он не сказал в ответ: " Да, чудесный день", - но прямо заявил: "Послушайте, я сделал изобретение".
Он больше ни о чём другом мог думать, ведь его изобретение было чрезвычайно важным и оригинальным. Если бы он не был вполне уверен в значении своих чертежей, то он бы и не стал о них думать.
А изобрёл он аппарат, с помощью которого можно было видеть происходящее на большом расстоянии. И вот он вскочил в трамвай, развернул свои чертежи на полу под ногами у пассажиров и воскликнул: - "Посмотрите-ка сюда, я изобрел аппарат, в котором можно видеть происходящее на большом расстоянии. Люди вели себя так, будто ничего и не произошло, они входили и выходили, а изобретатель кричал: "Только посмотрите, я кое-что изобрёл! С помощью этого вы можете увидеть происходящее на большом расстоянии".
- Он изобрёл телевизор, - сказал кто-то, и все засмеялись.
- Почему вы смеётесь? - спросил человек, но никто не ответил. Тогда он сошёл с трамвая, пошёл по улице, переждал красный свет, пошёл дальше на зелёный, зашёл в ресторан и заказал кофе, и когда сосед сказал ему:
- Сегодня чудесная погода, - изобретатель ответил: - Помогите же мне, я изобрёл телевизор, и никто не хочет этому верить - все смеются надо мной. - И его сосед ничего больше не говорил. Он долго смотрел на изобретателя, и тот спросил: - Почему люди смеются? - Они смеются, - ответил человек, - потому что телевизор давно существует, и его ни к чему изобретать, - и он показал в угол ресторана, где стоял телевизор, и спросил: - Включить?
Но изобретатель сказал: - Нет, я не хочу этого видеть. - Поднялся и ушёл.
И оставил там свои чертежи.
Он шёл по городу, не обращая уже внимания на зелёный и красный свет, а шоферы ругались и крутили у виска указательным пальцем.
С тех пор изобретатель больше не приезжал в город. Он уехал домой и теперь изобретал только что-нибудь для себя.
Он взял лист бумаги, написал на нём: "Автомобиль", чертил и вычислял несколько месяцев и заново изобрёл автомобиль, потом изобрёл эскалатор, потом - телефон, а потом - холодильник.
Всё, что он видел в городе, он теперь изобретал заново.
И каждый раз, когда он делал очередное изобретение, он рвал чертежи, выбрасывал их и говорил: - Это уже существует.
Однако всю жизнь он был истинным изобретателем, хотя изобретать вещи, уже существующие, - трудно, и только изобретатели это умеют.
5. Америки не существует
Есть у меня история про одного человека, который рассказывает истории. Много раз я говорил ему, что не верю в эти истории.
- Они лгут, - говорил я, - они кружат голову, они - плод фантазирования и обмана.
Но это не заботило его. Он преспокойно рассказывал дальше, а когда я начинал кричать: "Вы лгун, мошенник, фантазёр, обманщик!" - он долго смотрел на меня, качал головой, грустно улыбался и потом произносил так тихо, что меня почти охватывал стыд: