Райнер Мария Рильке



                         ДУИНСКИЕ ЭЛЕГИИ

                    

            (перевод Ольги Слободкиной-von Bromssen)



                                               Элегия первая



Если я закричу,
    кто услышит средь ангельских чинов?
   
А и если
     один из них 
        примет вдруг к сердцу мой крик -
              содрогнусь.

Мне не выжить с ним рядом,
     с Огромным Его Совершенством.

Красота - только первый укол 
    ужаса,
          переносимый,
    
но как сердце зашлось,
   оттого, что мы поняли холод,
       с которым она отстранилась,
          чтоб нас не разрушить.

Каждый Ангел ужасен!
   А раз это - так,
    задыхаясь сглотну я свой писк и рыдание. 

Так к кому обратиться в нужде?
    К Ангелам?
      Нет.   
        К людям?
           Нет.
        
И хитрющие звери 
       давно уж смекнули,
          как нам здесь неуютно, 
             в разгаданном мире.

Что ж тогда остается?
   Быть может, сосна на холме,
     на которую смотришь ты изо дня в день,
           иль вчерашняя улица,
              да порочная верность привычке,
                что нас утешала
                   и осталась в глубинах навек.


Да, и ночь,
  ночь, когда ветер,
    наполненный космосом,
      ноет на лицах,
         приподнятых к небу...


Ты ждала бы любого,
  желанная ты, что слегка огорчишь,
    ты, кого одинокому сердцу придется
      встретить с немалым усилием...


Но разве любовникам легче?
   Нет, лишь умеют они
    быть вместе,
      тем самым скрывая
        друг от друга
          свою же судьбу...

Ты все еще не понимаешь?
 Брось пригоршню пустот
  в пространства того,
    что вдыхаем...

Может, птицы,
   почуют расширенный воздух,
     входя во стремительный взлет?

Верно, весна не придет без тебя.
  вот и звезды построились в ряд
     в надежде, что ты восхитишься,
      и волна всколыхнулась навстречу из прошлого...
        так же и скрипка
          предложила свой звук,
           когда шел ты меж окон открытых.
            То наставления были,
              предназначение.
                 А сможешь исполнить?
                   Вечно тебя отвлекало
                      ожидание того,
                        что имеет название -
                           приближение любимой.


(И где бы хранил ее ты,
   когда эти огромные странные мысли -
       как приливы-отливы в ночи?)
      

    Но пой, долг велит,
       о великих влюбленных:

их славе
   долгий путь предстоит
     перед входом в Бессмертие...

Ты почти позавидовал им,
   безнадежно влюбленным,
      которых увидел
         влюбленными больше счастливых,
            взаимновлюбленных -
 
     так начни вновь и вновь
       прославлять их словами,
         бессильными живописать.

Подумай:
   герой выживает.
  
   Даже останки его -
     всего лишь предлог,
        чтоб продолжить
          совершенность рождения.

Но природа, исчахнув,
    забирает влюбленных к себе,
      будто не в силах исполнить
         дважды энергий обвал.

                    Думал ли пристально ты
О Стампе Гаспаре?
Размышлял ли подробно о ней?
   Так, чтобы девушка,
       что потеряла любимого,
           смогла бы сказать
               по примеру безмерной любви:
                 "Так же и я поступлю".

Не пора ли и этим страданиям древним
   начать приносить нам плоды?

Разве время еще не пришло,
   чтоб в любви
              мы смогли бы себя свободить
                от любимого
                   и, дрожа, испытать,
                      как стрела тетиву,
                        собираяся с силой, -
                          себя превзойти при стрельбе,

                  чтоб уже ничего не осталось,
                      ни единого места?









Голоса, голоса!
  Слушай, о сердце,
      как только святые...

Слушай 
   и жди тот огромный призыв,
     что тебя оторвет от земли,

но они продолжали склоняться -
  непостижимые души,
    не замечая своей левитации.
      Вот как полно - "имеющий уши"!

Ты же не выдержишь

   Бога услышанный глас -
     нет.
              
Но слушай
    дыхание нежности...
      и бесконечную весть -
        она прорастет в тишине.

Ее шелест к тебе доносился
   от тех, кто ушел молодым.

Когда же ты в храмы входил
  в Неаполе, в Риме,
    разве не судьбы их
      мягко касались тебя?

Или надгробная надпись,
  что сильно тебя захватила...
   Помнишь - в Санта Мария Формоза
      недавно.

      Что им во мне?

Я должен мягко стереть
   ощущение своей же
     несправедливости легкой -
      она иногда замедляет
        движения их чистого духа.


Странно, конечно,
   больше не жить на Земле,
     оставить привычки, к которым
       только что стал привыкать,

не придавая значения розам
   и прочим  вещам,
     как будущим знакам судьбы.

И уж не чувствовать Длань,
  что не может ослабнуть
   из страха тебя уронить
    и даже
     в сторону
      имя твое отложить,
       словно куклу без рук.


      Странно уже не мечтать,
          не гадать.

         Странно увидеть все то,
            что казалось единым,
               а теперь растеклось во все стороны.

       
Трудно быть мертвым...
   Пытаешься ты
     время свое наверстать,
       что упущено было,


    пока не начнешь -
       незаметно -
         ощущать
            дуновения Вечности.


Но живые не правы
   в своих резких границах различий.
    Ведь и Ангелы часто не ведают,
      с кем они - с мертвыми или живыми...
                           так мне показалось.


             Вечности дрейф
                 тянет все возрасты мира
                    сквозь оба пространства

               и звук ее слышен везде.


Тот, кто ушел молодым,
  вскорости нас забывает - 
    можно совсем отстраниться от мира вещей,
       нежно,
         словно младенец,
           что незаметно подрос
              и отнят от груди.

Только тот, кто нуждается в тайнах огромных,
   тот, кто пьет из источника грусти,
     веселья и роста,

как может он обойтись в своей жизни без них?


Разве бессмысленна древняя притча,
    где музыка вдруг заиграла
      в разгаре рыданий по Лину,
        пронзая сухую бесчувственность
          в ошеломленном пространстве,
            где юноша-Бог
             почти перестал пребывать,
               заставив пустоты звучать,
                 так, чтоб они  потрясли,
                   успокоили
                     и помогли нам
                        сейчас?